Литературная Газета 6318 ( № 14 2011)

Имена на поверке

Живые и мёртвые

Имена на поверке

Есть такое незабываемое по таланту и чест­ности явление, как фронтовая поэзия. Как бы доказывая, что не все истины бесспорны, муза её всё-таки нашёптывала под грохот пушек и на полях сражений строки, но записывались они в блокноты «не в боях – между боями». В преддверии 70-летия начала Великой Отечественной войны «ЛГ» в рубрике «Имена на поверке» продолжает вспоминать фронтовых поэтов, их стихи, многие из которых незаслуженно забыты.

Рождённый в семье интеллигентов, юный киевлянин рано сдружился с музой поэзии. И, когда Великая Отечественная война загрохотала танковыми траками по земле его отечества, Семён Гудзенко, студент третьего курса Института философии, литературы и истории (МИФЛИ), вместе со своими однокурсниками Юрием Левитанским и Эмилем Кардиным записались добровольцами в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. Они не могли отделить себя от происходящего со страной. В феврале 1942 года Гудзенко получает жестокое ранение в живот. Но выздоравливает. И снова рвётся на фронт. Его отправляют в только что освобождённый Сталинград, далее фронтовые журналистские дороги ведут через Карпаты в Венгрию. И пишет стихи, пишет баллады, как Алексей Недогонов (оба они были тогда под влиянием тихоновского стиха). Любопытно то, что Николай Тихонов был под влиянием поэзии Николая Гумилёва, солдата Первой мировой. Такова перекличка поэтов во времени. Семёну Гудзенко повезло, когда его стихи услышал Илья Эренбург. Он же классически определил особенности его фронтовой поэзии: «Эта поэзия – изнутри войны. Это поэзия участника войны. Эта поэзия не о войне, а с войны, с фронта».

Ведущий рубрики Анатолий ПАРПАРА

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут – поют,

а перед этим можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою –

час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв. И умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд.

За мной одним идёт охота.

Будь проклят сорок первый год

и вмёрзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв. И лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведёт через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким. А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей я кровь чужую.

Октябрь, 1942

НЕБЕСА

Такое небо!

Из окна

посмотришь чёрными глазами,

и выест их голубизна

и переполнит небесами.

Отвыкнуть можно от небес,

глядеть с проклятьем

и опаской,

чтоб вовремя укрыться в лес

и не погибнуть под фугаской.

И можно месяц,

можно два

под визг сирен на землю падать

и слушать,

как шумит трава

и стонет под свинцовым градом.

Я ко всему привыкнуть смог,

но только не лежать часами.

...И у расстрелянных дорог

опять любуюсь небесами.

1942

***

Я был пехотой в поле чистом,

в грязи окопной и в огне.

Я стал армейским журналистом

в последний год на той войне.

Но если снова воевать...

Таков уже закон:

пускай меня пошлют опять

в стрелковый батальон.

Быть под началом у старшин

хотя бы треть пути,

потом могу я с тех вершин

в поэзию сойти.

1946

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Над нами тысячи стрижат,

как оголтелые, визжат.

Как угорелые, стремглав

весь день бросаются стрижи

в заброшенные блиндажи,

в зелёную прохладу трав.

Они купаются в росе,

они росой опьянены.

По Кишинёвскому шоссе

мы возвращаемся с войны.

Вокруг трава до самых плеч,

такая, что нельзя не лечь.

Вода в ручьях на всём пути –

пригубишь и не отойти.

И по заказу старшины

то солнцепёк, то ветерок.

Мы – из Европы. Мы с войны

идём с победой на восток.

...Как сорок первый год далёк!

Бессарабия, 1945

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: