Литературная Газета 6343 ( № 42 2011)

Наука любви

Наука любви

К ДОСКЕ!

Александр МЕЛИХОВ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Известную строчку "Поэтом можешь ты не быть" я бы продолжил так: "А вот читателем - обязан". Но как им стать в условиях, когда интерес к чтению падает, а на уроках литературы в школе усугубляют этот процесс "литературоведческим подходом", попыткой разъять на составные части художественное произведение.

Делиться любовью к какому-то явлению и делиться знаниями об этом же явлении - две вещи почти несовместные. Литературоведение, требующее всюду высматривать идеологию, структуру, социальные типы, если даже и не способно довести до невроза, то убить главное, для чего существует искусство - эстетическое наслаждение, - способно вполне. Филолог, надеющийся при помощи аналитического разбора пробудить восхищение романом или стихотворением, часто бывает подобен патологоанатому на конкурсе красоты. Претендентки ждут комплиментов их мраморной коже, стройной осанке, изяществу линий, а слышат слова: эпителий, позвоночный столб, жировая ткань[?]

Поэтому, я думаю, тексты, ставящие целью очаровать ученика, и тексты, ставящие целью сообщить ему что-то, должны быть разделены.

Всё вышесказанное отнюдь не результат отвлечённых размышлений, но результат личного, порою горького опыта. В своё время я написал цикл эссе о Вольтере и Руссо, о Свифте, Байроне, Пушкине, Гоголе, Лермонтове. Практически все они были опубликованы в разных журналах и газетах, а затем изданы отдельной книжкой "Диалоги о мировой художественной культуре" (МИОО, 2003). И что же мне по прошествии почти десяти лет представляется в этой книге правильным, а что неправильным?

Правильной мне и сейчас представляется интонация личной взволнованности; если даже она мне не удалась, намерение, во всяком случае, было верным. Однако попытки попутно сообщать какие-нибудь годы жизни классика сейчас меня просто коробят - это нужно делать пусть на соседних, но иных страницах: одна цифра способна убить поэзию целого абзаца. Другая ошибка - эссе написаны так, словно их читатель уже прочёл воспеваемого автора и сделался если уж не пылким, то, во всяком случае, заинтересованным его почитателем, и нам остаётся лишь потолковать о каких-то глубинах и тонкостях. Хотя на самом деле обращаться к глубинам и тонкостям - это уже вторая задача, а первая - пробудить "аппетит" к чтению.

Особо аппетитными, вызывающими восхищение могут быть и события, и характеры, и язык, и даже идеи, выраженные целостной структурой произведения, - способность входить в художественное произведение обычно и развивается через эти стадии, между которыми, как правило, пролегают годы. Сначала интересны лишь события - что взорвалось, кто в кого выстрелил или влюбился; затем сам начинаешь любить или ненавидеть героев, ощущая их не "персонажами", но живыми людьми, даже более живыми, чем те, кто тебя окружает; затем начинаешь ценить точную подробность, меткое словцо - и только затем становятся интересными идеи, то есть скрытые символы, обобщающие метафоры.

И это общий закон: если читатель находится на более низкой стадии постижения литературы, любые разговоры о предметах, относящихся к более высокой стадии, будут представляться ему скучными, кто бы и как бы об этом ни писал. Хоть сам Пушкин.

С большим огорчением, но и полной серьёзностью я допускаю, что дар преображать типографские значки, оттиснутые на бумаге, в образы - в лица, деревья, улицы, звуки, дар ощущать эти образы более яркими и красивыми, чем реальные предметы, - этот дар, говорю я, возможно, такая же редкость, как дар математика, лингвиста или музыканта. И самый наигениальнейший учебник литературы не может извлечь из почвы больше золотых крупинок, чем их там имеется.

Надеюсь, понятно, что золотыми крупинками я в данном случае называю учеников, обладающих талантом читателя.

Да-да, у меня есть серьёзное подозрение, что не только для того, чтобы писать книги, но и для того, чтобы их читать, требуется талант. И покуда мы не знаем и даже не задумываемся, какой процент учеников в принципе способен воспринимать серьёзную (а то и несерьёзную) литературу, до тех пор мы и не сможем определить, какой учебник хорош, ибо будем предъявлять ему неисполнимые требования.

Если допустить (а лично я почти уверен в этом), что школьники делятся на группы, очень сильно отличающиеся по своей читательской одарённости, то и учить любви их следует по-разному. С теми, кому доступны лишь события, разбирать, скажем, "Хаджи-Мурата", а не "Войну и мир"; тем, кто способен ценить виртуозность языка, может быть, имеет смысл заняться Лесковым; тем, кого волнуют тонкости человеческих отношений[?]

Мы, писатели и преподаватели литературы, сумеем одержать победу над тем, что весомо, грубо, зримо демонстрирует ученикам своё могущество, лишь тогда, когда они поймут, что человек, овладевший искусством слова, живёт в гораздо более красивом и таинственном мире, чем те, кто таким искусством не владеет.

Обсудить на форуме