Литературная Газета 6348 ( № 47 2011)

Ви'дения и виде'ния

Ви'дения и виде'ния

ПЕРЕЧИТЫВАЯ

Драгоценная прохлада серебра, чуть колющая своими невидимыми стрелами и свежая. Это - стихи Игоря Шкляревского.

Может быть, потому, что в них много бодрящей прохлады "и веселящий душу холодок".

Даже избавление от болезни любви, которая отпустила, сравнивается с погружением сломанной руки в спасительный холод ручья.

Этот серебряный холод - живая бодрость ослепляюще высокой духовности. В его стихах очень ясное, кристально прозрачное в[?]идение, как будто пишущий их только что вышел из воды и в глазах, как линза природы, растёкшаяся капля, дающая особое преломление света и удесятеряющая чёткость зрения.

Сквозь неё отчётливее видны детали мира, видимого или творимого.

И со всем в этом мире, почти физически, - духовное взаимодействие и даже плотное соприкосновение - "донашиваю жизнь свою земную".

Всё - живое для глаз, в которых линзы, позволяющие обнажённо и трепетно видеть то, что нельзя уловить обычным зрением: "шарами захлебнулись лузы!" - можно ли точнее передать энергию игры? И не поэтическое ли вид[?]ние это?

В стихах Шкляревского сквозит обострённое ощущение вселенной, частицы которой - и мотылёк, шуршащий у старой лампы, и музыка Грига, и могилёвское лето с его полустанками и грибными дождями.

Совмещение и взаимопроникновение пространств, как слоёв, пластов видимых и того, что за их пределами: В стеклянном шкафу отражается даль, / и белое облако вдруг наплывает / на русский Толковый словарь, тасующиеся карты прошлого, настоящего и будущего земного времени: / всё, что было, - ещё впереди / и того, что за ним: Я на небе танцую с Еленой, / не простившись ещё на земле / - связывают сюжеты судьбы с пространством вечности.

Никогда прямо не формулируя, Шкляревский стихийно преподносит эмоциональный образ предмета или события.

Стихийность ведёт непредсказуемо уверенно, сама всё решая, она-то знает, как построить стихотворение. Только ей доверяется вкус поэта.

Мир струится, трепещет и движется, оставаясь неподвижным:

В миражах флорентийского зноя

над холмами струятся столбы.

Даль блестит, и шоссе золотое

догоняет поля и сады.

И опять - драгоценный мираж, драгоценный мир, отражённый в зеркале воды, в зеркале духа:

На закате в зеркале воды

Монастырь белеет, и сады,

И уклейки заплывают в кельи -

нежный вариант Сальвадора Дали, где блаженный лепет многократно повторённого клейкого звука "л":

Папиросу курит рыболов.

Это - я!

А под зелёной ивой -

Млечный Путь

сверкающих мальков.

Как неожиданно упоительно отпущена рифма, выражая этим и подтверждая хрупкость вид[?]ния на закате. Как обвораживающе непо[?]средственно, по-юношески свежо и к тому же звонко и с характером утверждения произнесено: "Это - я!" - оправданный "апломб" уверенной свободы.

Шкляревский стремится свести слова до предельного минимума. Ему отрадно подняться даже выше немногословия и вплотную прильнуть к сути звуковой мелодии, самозабвенно растворяясь в ней:

Громыхали ночные июльские

грозы,

В мокром платье

она приходила ко мне,

И шумели берёзы

в чердачном окне.

"В мокром платье"[?] - и пауза потери дыхания от восторга, а в строке - выраженная лесенкой.

И если бы не было слова "в мокром", слова, от которого вспыхивает весь сюжет, которое уже самим своим звучанием влажно прилипает, - невозможно было бы создать то, что создано. Какое живое пространство и сколько в нём воздуха!

Власть поэтического в[?]идения переделывает реальность -

озяб[?] но в спичечной коробке

с десяток золотых костров.

И вот они загораются перед глазами, те, которых и нет, но которые живее существующих.

У Шкляревского много стихов силы и сжатости ткани японской танки, где всегда - бездны.

Проезжая лунный полустанок,

Женщине со связкою баранок

Жаловался на судьбу сосед,

Но остался только лунный свет.

Писали о том, что Шкляревский отчуждён в природу. Так ли это? Такая интонация любви и сострадания здесь, не выпяченного и опять напрямую не сформулированного. С холодящим ощущением того, что и это, как и всё иное, "общей не уйдёт судьбы!" Лёгкое прикосновение к поверхности клавиши - и идёт глубинный густой звук.

Ещё в стихах - щемящее чувство ускользающего времени, которое поэт отпускает на свободу:

Елена с моих фотографий ушла[?]

Чистая, почти с детской горечью, жалоба[?] Но ведь каждый знает, что уйти с фотографий нельзя. Оказывается, можно[?] Действительно ушла, потому что должна была там находиться и находится. Но этого поэт не произносит, так как первая реальность со своей банальностью - не область Поэзии.

Но вот ещё один ошарашивающий "выстрел" вспышки Духа:

Идёшь вечерними полями -

в траве намокли и шуршат

и вспыхивают под ногами

стрекозы в пятьдесят карат[?]

Можно ведь было бы сказать "лугами", тогда и рифма была бы безупречно точной, полнозвучной, но в слове "полями" - чуть вяжуще-кислящий звук "я" совсем не напряжённо и необъяснимо магически открывает громаду пространства и увиденную красоту, - ещё одно из ряда прекрасных и ярких вид[?]ний, бескорыстно и навсегда подаренных нам.

Зоя МЕЖИРОВА

Обсудить на форуме