Литературная Газета 6465 ( № 22 2014)

Плен и измена

Русские пленные, захваченные немцами под Танненбергом (Восточная Пруссия). 1914 г.

Среди распространённых мифов об истории Первой мировой войны - миф о повальных добровольных сдачах в плен русской армии. Действительно, сдался каждый двадцатый русский офицер и каждый седьмой солдат – свыше 2 400 000 человек.

Но почему и при каких обстоятельствах?

В советской историографии плен в годы Первой мировой преподносился как добровольный и осознанный способ сопротивления царскому режиму. Но сдача в плен представляется слишком уж пассивным способом сопротивления режиму, если таковое и было. К тому же многие из тех, что сдавались, потом пытались бежать.

Самострелы и дезертирство (сугубо индивидуальные решения) – вот наиболее радикальный способ уклонения от войны. Между тем с начала войны и вплоть до марта 1917 г. дезертиров в русской армии было на порядок меньше пленных – около 200 тысяч человек. Только после Февральской революции количество дезертиров стремительно возрастает. Это свидетельствует о том, что русский солдат сдавался в плен только после того, как исчерпывал все возможности к сопротивлению. И потом плен – совсем не то же самое, что переход на сторону врага и измена Родине.

А вот причин сдаваться, к сожалению, у солдат императорской армии более чем хватало.

Одной из главных стал "снарядный голод" в русской армии – его апогей пришёлся как раз на 1915 г. Боеприпасы, заготовленные на год войны, были израсходованы русской армией в течение четырёх месяцев. Ставкой было издано предписание, установившее расход не более одного снаряда в день на орудие. В итоге на пять германских снарядов русские могли ответить только одним – притом что на одно русское тяжёлое орудие приходилось десять германских. Терзал войска и «патронный голод».

Невозможность сражаться с противником наравне, отсутствие артиллерийской поддержки приводили к психологическому надрыву. Война воспринималась солдатами как бессмысленная бойня, тем более что большинство частей (особенно пехотных) на фронте практически не сменялось. Отпуска для пехоты ввели только осенью 1915 г. Один из офицеров свидетельствовал: «Люди в окопах так устают физически и нравственно, так их заедает вошь, что нет ничего удивительного, что они, доведённые до отчаяния, сдаются в плен целым батальоном». Даже кадровые офицеры, морально и психологически подготовленные, не выдерживали напряжения и пытались уклониться от боя «законными средствами»: получали отпуск, переходили в тыловые части или штаб.

В отличие от пехоты кавалерийские и гвардейские части имели возможность отойти на пополнение, а потому были морально устойчивее. Практически не сдавались в плен казаки, зная о том, враг не даст им пощады.

Наконец, на «узком» Западном фронте, где на один километр приходилось 2500 человек, солдаты Антанты находились в окопах в среднем 10 дней в месяц и постоянно выводились на отдых. В русской армии при 600 штыках на один километр выводились в резерв только совсем обескровленные части.

Один из офицеров писал: «Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъёмом в сторону немецких окопов, земля была мёрзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались. Немцы даже делали ещё лучше. Когда атакующие подходили к совершенно целому проволочному заграждению, приказывали бросить винтовки, что волей-неволей приходилось выполнять, и тогда их по одному пропускали в окопы[?]»

Бывали случаи, когда инициатива добровольной сдачи принадлежала не солдатам, а офицерам и даже генералам. Наиболее одиозный пример – осада крепости Новогеоргиевск в 1915 г. Тогда генерал Бобырь отдал приказ о капитуляции «во избежание кровопролития», уже перебежав к немцам, – в плен попало 83 000 человек, из них 23 генерала.

Справедливости ради нельзя не сказать, что бежавших из плена солдат и офицеров не преследовали, а награждали и повышали в звании. Наиболее яркий пример – генерал Л.Г. Корнилов. Был повышен в чине и сбежавший из плена с пятой попытки будущий «красный маршал» М.Н. Тухачевский.

Всего за годы Первой мировой из неприятельского плена бежало свыше 270 000 человек, из них успешно – около 60 000 русских солдат и офицеров. Пик побегов пришёлся на 1916–1917 гг., что было вызвано победами на фронте (Брусиловский прорыв), Февральской революцией и ухудшением продовольственного снабжения в Германии и Австро-Венгрии.

Как правило, части всё же не сдавались до тех пор, пока не были выбиты офицеры, унтер-офицеры или кадровые солдаты. Один из немецких командиров писал о коварных русских, которые сначала стихийно поднимали руки, а потом, когда к ним подходили немцы, – неожиданно и неорганизованно начинали снова стрелять. Действительно, далеко не все солдаты поддавались массовому психозу сдачи в плен и продолжали отчаянно сопротивляться.

Свою роль тут играла и социальная психология солдат. Будучи крестьянской страной, Российская империя обладала «крестьянской» армией – с присущей хлебопашцам психологией.

В известной книге «На Западном фронте без перемен» Ремарк с симпатией описывал русских военнопленных: «Странно видеть так близко перед собой этих наших врагов… У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне – на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Вид у них ещё более добродушный, чем у наших фрисландских крестьян».

Война большинством солдат воспринималась как работа, пусть и непривычная, гибельная. Именно потому сдачи в плен начинались только тогда, когда эта «работа» превосходила возможности «работников». Устав на такой «работе», крестьянин задумывался об отдыхе – и плен представлялся лазейкой в «правилах войны» для такого «заслуженного отдыха», возможностью получить передышку, чтобы выжить.

Война тем больше казалась бессмысленной в глазах крестьян, что воевали они на чужой польской территории и за чужие интересы. Более образованные, более подверженные официальной пропаганде немцы, англичане, французы хорошо представляли себе и причины войны, и её цели.

Прославленный генерал А.А. Брусилов так отзывался о резервах, брошенных в бой в 1915 г.: «Прибывавшие на пополнение рядовые в большинстве случаев умели только маршировать, да и то неважно; большинство их и рассыпного строя не знали, и зачастую случалось, что даже не умели заряжать винтовки, а об умении стрелять и говорить было нечего. Приходилось обучать в тылу каждого полка своё пополнение и тогда только ставить в строй. Но часто во время горячих боёв… обстановка вынуждала столь необученные пополнения прямо ставить в строй. Понятно, что такие люди солдатами зваться не могли, упорство в бою не всегда оказывали и были не в достаточной мере дисциплинированны. Чем дальше, тем эти пополнения приходили в войска всё хуже и хуже подготовленными».

Нельзя не отметить и то, что большинство добровольно сдававшихся были люди старших возрастов, привязанных к семьям. Не зря командиры стремились ставить в первую линию молодёжь, оставляя «стариков» в тыловых службах.

Моральный фактор – победы и поражения – играл крайне важную роль, особенно в маневренные периоды войны. Известно, что наибольшие потери пленными в случае успешного наступления несёт отступающая, а не атакующая сторона. Войска защищающейся стороны становятся лёгкой добычей: в ходе вражеской артподготовки и наступления они теряют офицеров, связь со штабами, направление отхода и в конечном счёте боеспособность.

Поэтому лето 1915 г., разгар «Великого отступления» из Польши, стало самым страшным для русской армии периодом с точки зрения потерь пленными – около 976 000 человек.

Моральное разложение армии было усугублено эксцессами шпиономании. Шпиономания первоначально явилась попыткой Ставки Верховного главнокомандующего снять с себя ответственность за поражения 1914–1915 гг. В результате этой кампании солдаты по собственному почину начали искать предателей повсюду, даже среди своих командиров. Примеры были более чем впечатляющими: за «измену в пользу Германии» был отстранён от должности даже военный министр В.А. Сухомлинов. В итоге подозревали в измене даже августейшую фамилию. В такой ситуации сдача в плен зачастую стала представляться не как измена Родине, а как «измена изменникам».

Временное правительство пыталось выполнить союзнические обязательства, однако концепция «мира без аннексий и контрибуций» лишала войну всякого смысла.

С заключением «похабного» Брестского мира постепенно началось возвращение военнопленных, причём большевики сумели организовать полномасштабное снабжение пленных продовольствием, рассчитывая перетянуть их на свою сторону. Во многом так и случилось. Более того, среди революционеров и участников Гражданской войны в Красной армии оказалось немало бывших вражеских военнопленных: чех Ярослав Гашек, хорват Иосип Броз Тито, венгр Бела Кун, даже будущий нацист и палач, руководитель германской Народной судебной палаты Роланд Фрейслер.

Для нас же важно, наверное, понять, что многие пленные, даже не контуженные и не раненые, попадали в плен не потому, что добровольно переходили к врагу, а потому, что были измотаны боями или лишены возможности сопротивляться. Пленные вынуждены были претерпеть «ужасающую беспросветность жизни и безжалостную жестокость людей», писал Ремарк.

Конечно, это не оправдывает солдат, сдавшихся в плен до «исчерпания возможностей к сопротивлению», но по крайней мере обеляет память тех, кто умер в плену, так и не вернувшись на Родину…

Теги: Первая мировая война , история России