Литературная Газета 6484 ( № 42 2014)

«Я люблю тебя, жизнь, в пищевых проявленьях»

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

В поисковой группе пропавшего Николаши находился внучатый племянник Александра Александровича Богомольца мальчик Саша. Его папа Вадим Владимирович Лазурский приходился академику племянником и до войны (а также и после) некоторое время жил в московском Теремке Ольги Георгиевны, где мои дедушка-бабушка с ним и познакомились. В пятидесятые годы XX столетия знакомство переросло в тесную дружбу. Дружили домами - то у нас в Большом Афанасьевском Пасха, именины, Новый год, то у Лазурских в Среднем Кисловском Масленица, день рождения или просто чашка чая после консерватории.

Димочка Лазурский родился в Одессе в профессорской семье. Его отец Владимир Фёдорович руководил в университете кафедрой западноевропейской литературы. Свободно владел пятью основными европейскими языками, в молодости в Москве изучал санскрит, а в гимназии, само собой разумеется, латынь и греческий.

Неудивительно, что двух своих сыновей Владимир Фёдорович с раннего детства обучал сначала немецкому, наняв детям бонну, а позже сам знакомил с основами французского и английского. Как и все по-настоящему хорошие дети из интеллигентных семей, мальчики много читали, а потом и сами взялись за перо. Младший брат Алик пробовал себя во всех литературных жанрах, а старший Дима прекрасно рисовал и каллиграфически выводил буквы любого шрифта. Благодаря объединённым усилиям братьев в свет выходили "Всемирный вестник" и «Собрание сочинений Лофа» (литературный псевдоним младшего брата). В этих изданиях для «внутрисемейного пользования» Алик был основным автором, а Дима – издателем, редактором, «печатником», оформителем и иллюстратором. Никто тогда не мог предположить, что детские забавы двенадцатилетнего мальчика станут делом всей его жизни. Правда, на пути к книге, к изобретению собственного шрифта Дима встретился с соблазнами стать кем-то другим. Увлечение гимнастикой чуть было не толкнуло его в объятия цирка, а занятия декламацией шептали ему о сценической славе чтеца – модной профессии в предвоенные тридцатые годы. К счастью, изобразительное искусство победило, и на белый свет появились прекрасно изданные книги, оформленные и спроектированные талантливым художником-графиком Вадимом Владимировичем Лазурским, лауреатом многих престижных книжных премий, чьи работы хранятся и в Третьяковке, и в Библиотеке Ленина, и в Пушкинском Доме, и в Музее Бодони в Парме.

В разгороженной на три части комнате в Среднем Кисловском переулке у Димочки был кабинет типа пенала, в котором он работал и куда посторонним можно было заходить лишь в дни праздничных приёмов, сыну Саше – только за нужной по учёбе книгой, а жене Галусе – всегда. В параллельном пенальчике обитала Димочкина тёща Клавдия Александровна, которой, собственно говоря, и принадлежала вся жилплощадь, доставшаяся ей от второго мужа. Первого советская власть репрессировала, а заодно и жене дала срок. Детей – Галусю и её младшего брата – она, как тогда водилось, отправила в разные детдома. Во время Великой Отечественной войны Галуся вырвалась на волю, вышла замуж и оказалась с мужем в Восточной Пруссии, где в то время служил гвардии старший сержант Вадим Лазурский. Они случайно встретились, и это был coup de fondre – любовь с первого взгляда и на всю жизнь.

Лишь однажды супружеская верность подверглась страшному испытанию. В день своего пятидесятилетия Димочка получил в подарок корзину искусственных цветов с пылким любовным письмом от некой Клотильды, вспоминавшей счастливые дни взаимной страсти. Несчастный юбиляр клялся и божился, что никакой Клотильды он не знает. Какая такая Клотильда? Однако на следующий день от таинственной дарительницы последовал телефонный звонок. Она интересовалась, получен ли её подарок. Димочка был в ужасе, Галуся сурово молчала, а на столе безвкусные пенопластовые цветы свидетельствовали о коварстве и измене главы семьи. Галусе первой пришла мысль, что их кто-то разыграл. Но кто? Размышления бессонной ночи привели к выводу, что только наше семейство могло придумать подобную шутку. Пришлось сознаться, победило авторское честолюбие.

Несуразную флористическую корзину прислали из города Мукачево моему отцу в благодарность за написанное им в газету письмо от лица обиженной местными западноукраинскими властями старушки. Сигнал в центральную прессу возымел действие – старушку оставили в покое, а папа стал обладателем нелепых цветов, выбросить которые рука не поднималась. Решили их кому-нибудь передарить, желательно человеку с обострённым чувством прекрасного. Лучшей кандидатуры, чем изысканный книжный художник Лазурский, и придумать было невозможно. Любовное послание вымышленной Клотильды сочинялось всей семьёй. Мы сидели за обеденным столом и вдохновлялись созерцанием цветочной композиции, хихикая, выдумывали высокопарные признания томной провинциальной тётеньки с иностранным именем. Состояние наших душ полностью соответствовало настроению запорожцев с картины Репина, писавших письмо турецкому султану. Нам не хватало их живописности.

Ответным ходом семьи Лазурских стало появление в новогоднюю ночь старого шарманщика с попугаем и обезьянкой. Димочка был невероятно хорош в накладных усах, лихо заломленном берете и полумаске из прозрачного толстого целлулоида с нарисованными огромными глазами. «Глаза» и головные уборы были изготовлены и для помощников шарманщика. Мне досталась роль попугая, а Саше – обезьянки. Время от времени попугай выкрикивал: «Шар-р-р-ман-нн! Дур-р-ра-к!» А обезьянка подпрыгивала, почёсывалась, хватала гостей за одежду и по знаку хозяина вытаскивала из барабана свёрнутую бумажку с новогодним поздравлением – предсказанием одному из присутствующих. Оно зачитывалось вслух хорошо поставленным голосом Димочки-шарманщика. Представление сопровождалось истошными выкрикиваниями попугая: «Пр-р-э-э-крр-р-ас-но! Пр-р-р-э-э-лест-но!» – которые к середине ночи превратились в хриплое карканье вороны, разжившейся куском сыра.

В течение нескольких лет Лазурские снимали летом полдома по Савёловской железной дороге вблизи станции Шереметьевка, а соответственно и недалеко от аэропорта. К шуму самолётов привыкаешь так же быстро, как и к звукам поездов, а по ночам стальные птицы отдыхают. Дачные апартаменты состояли из двух комнатушек, сеней-прихожей с окном и застеклённой террасы-столовой-кухни с гостевым топчаном в углу, на котором я неоднократно и очень сладко спала.

Жизнь в Шереметьевке была весёлой и чрезвычайно насыщенной. Пока глава семьи напряжённо трудился над очередной книгой, а Галуся – над неизбежным обедом, дети предавались всем радостям летней каникулярной жизни. В категорию детей попадали мы с Сашей, отпрыски дачесъёмщиков второй половины дома и несколько представителей дачного кооператива литературных работников. Кроме подвижных игр с мячом, велосипеда, бадминтона, походов в сельпо за ирисками, пряниками и сухарями, мы регулярно посещали летний кинотеатр. На дневных сеансах показывали не только фильмы для детей, но иногда и вполне взрослое кино, например «Такова спортивная жизнь», а однажды показали «Скарамуш» с Мелом Феррером в главной роли. Фильм произвёл на нас сильнейшее впечатление, и буквально на следующий день мы обзавелись «шпагами» и стали непрерывно вызывать друг друга на дуэль, используя коронную фразу полюбившегося персонажа: «Мне не нравится форма вашего носа. Завтра в шесть за собором». Встретившись в уединённом, скрытом от взрослых взглядов месте, как правило, где-нибудь за сараем в окружении диких кустов, мы ещё раз обменивались «любезностями» и приступали к поединку. Так как секунданты обеих сторон дрались бок о бок с главными дуэлянтами, то зрителей не оставалось. Получалась стенка на стенку, при этом каждый боец следил за благородством осанки, красотой выпадов и утончённостью оскорблений. Размявшись физически и умственно, мы переходили к курению трубок, которые делались из желудей и прочных соломинок. В состав «табака» входили сушёные листья дуба, берёзы, липы, малины, земляники и чёрной смородины для запаха. Смесь получалась адская – вонючая и настолько ядрёная, что младших представителей великосветского шереметьевского общества начинало выворачивать наизнанку, а старших только подташнивало. В общем, очень сильно курением мы не увлекались – так, для пущей важности пускали дым в глаза.

В то лето мирное течение дуэльной жизни было прервано появлением автора книги «Партизанской тропой Гайдара», над оформлением которой тогда трудился Вадим Владимирович. Молодой исследователь творчества Аркадия Голикова-Гайдара собрал с окрестных дач ребятишек и увлекательно пересказывал им содержание своей книги. Почти все присутствовавшие если сами не читали, то слышали про Чука и Гека или видели кино про Тимура и его команду. В тот вечер мы узнали про последние месяцы жизни военного журналиста Голикова, про партизанскую войну на Украине, про трагическую гибель автора «Военной тайны» и «Голубой чашки». Последующие два дня мы мстили фашистам за смерть Гайдара в близлежащем лесочке, а в промежутках между военными действиями пытались продолжить тимуровскую благотворительную деятельность. Увы, дальше тайного внесения в дом нескольких вёдер воды дело не пошло, и на третий день мы вернулись к плащу и шпаге Скарамуша. А год спустя в Шереметьевке опять появился молодой украинский писатель с тяжёлым рюкзаком, и некоторые участники прошлогодней творческой встречи получили по книге с впечатляющим автографом.

В ненастные дни за карты садились одни. И пока дождь удерживал дачников в снимаемых ими помещениях, мы на веранде развивали память и быстроту реакции, сражаясь в «кинга». По сложности эта игра намного превосходила подкидного дурака, к тому же иностранное слово «кинг» уху приятней отечественного «дурака». Играли мы на интерес или на ранние яблоки, которые плохо держались на старых деревьях и под ветром с дождём обильно усыпали мокрую траву. Проигравшие должны были, не считаясь с погодными условиями, выбрать лучшие плоды, помыть их по настоянию взрослых и разложить на столе кучками, пропорционально выигранным очкам.

Помимо азартного времяпрепровождения дождь способствовал нашему интеллектуальному развитию. Мы много и с удовольствием читали, а за обедом или ужином обсуждали прочитанное. Часто перед сном, устав от разработки своего образа печатного знака, Димочка пользовался чужими и читал нам вслух. Делал он это великолепно, и я до сих пор помню, как переживала за всех женщин, имевших несчастье встретить на своём пути лишнего «героя нашего времени». Если я обливалась молчаливыми слезами в сценах гибели Бэлы, унижения княжны Мэри, страданий Веры, то Саша, проявляя мужскую солидарность, рыдал, когда Печорин довёл до летального исхода любимого скакуна Черкеса. Всхлипывая, он приговаривал: «Лошадь, лошадь жалко», – употребляя общевидовое понятие.

Как и в нашей семье, у Лазурских трапезам уделялось большое внимание, особенно обедам и ужинам. Никто не придерживался правила «когда я ем, я глух и нем». Слово для нас было пищей духовной. Дети учились общаться со взрослыми, их поощряли высказываться и внятно доносить до окружающих свою позицию. А самым важным являлось то, что нам, детям, было со взрослыми интересно.

Поглощая Галусин шедевральный грибной суп, приготовленный по всем правилам на электрической плитке (две небольшие связки белых грибов замачивались часа на два, затем мелко резались и томились на сковороде минут 20 с растительным маслом и ранее пережаренными луком, морковью и корнем сельдерея; в кастрюле с кипящей водой они встречались с запаренной перловкой и присоединившимися позже кубиками картофеля; соль, лавровый листок и перец горошком только подчёркивали восхитительный вкус царя грибов), Димочка с присущей ему артистичностью знакомил нас с адаптированным устным вариантом лукулловых пиров, потрясая детское воображение фактом вытирания рук патрициев о длинные волосы прислуживавших за трапезой мальчиков-рабов. К счастью, в нашей скромной дачной жизни присутствовали бумажные салфетки, и мы ими умело пользовались, не нанося дополнительного ущерба чистоте одежды и волос.

Частенько Галуся баловала нас макаронами по-флотски или жареной картошечкой с малосольными огурчиками, лишь дня три назад расставшимися с родной грядкой. На десерт каждый получал кружку наваристого благоухающего компота из сухофруктов, в который хозяйка добавляла сухую корочку лимона, гвоздичку и несколько зёрнышек кардамона.

Покончив с едой, Вадим Владимирович умилённо смотрел на Галусю, галантно целовал её руку в благодарность за доставленное удовольствие и пропевал переделанную им строчку из знаменитой песни композитора Эдуарда Колмановского «Я люблю тебя, жизнь, в пищевых проявленьях[?]».

Первые главы новой книги Алисы Даншох «Кулинарные воспоминания счастливого детства» опубликованы в «ЛГ» № 13, 17, 27, 32–33, 37 за 2014 год

Теги: современная литература