Литературная Газета, 6512 (№ 23/2015)

Война ради мира

Александр Проханов. Убийство городов. - М.: Эксмо, 2015. – 320 с. – 2000 экз.

Новый роман Александра Проханова – это продолжение его многотомной эпопеи о страданиях русского народа. Эпопеи, разделённой не на тома, а на этапы обретения русскими себя в круговороте мировой истории, в которой Россия – постоянный оплот борьбы с всепоглощающим злом. "Убийство городов" – это фактически две книги в одной. Первая часть (книга) повествует об июньских днях 2014 года. Всё происходящее видится глазами немолодого писателя Кольчугина, в чьём образе явно угадывается автопортрет. Кольчугин остро переживает события в Донбассе, взывает к властям России, чтобы они не бросали соотечественников под огнём новоявленных фашистских головорезов, даже встречается с президентом, дабы донести до него своё видение ситуации, и в итоге собирается ехать в Донбасс – собирать материал для новой, самой главной своей книги. Проханов оставляет Кольчугина в тот момент, когда он уже создал в своём воображении героя, но силы его уже почти покидают. Вторая часть (книга) – это фрагмент современной одиссеи молодого литератора Рябинина (именно так собирался наречь Кольчугин своего героя), по зову сердца поехавшего воевать в ополчении Новороссии, пережившего ужас боёв, попавшего в плен и чудом выжившего. Третья часть, состоящая из одной микроскопической главы, сообщает читателю, что Кольчугин умер, так и не добравшись до Донбасса. Это, как говорится, сухой пересказ. Но роман так сложно устроен, что внешняя канва вступает в противоречие с внутренним движением образов, и в какой-то момент читатель осознаёт: всё не совсем так, как представляется на первый взгляд.

Начнём с того, что этот роман особенный даже для Проханова, который последние годы постоянно взбадривает публику новыми произведениями, в каждом из которых кровоточит актуальный срез современности и есть что-то творчески неожиданное. В «Убийстве городов» появляется совсем прежде не прохановская нота благостной усталости – усталости опыта, который уже необходимо не использовать, а передавать. Авторское альтер эго, живущее и трепещущее в образе Кольчугина, чувствует завершение не только земной жизни, но и жизни в литературе. «Вся его огромная жизнь уместилась в книгах с описанием войн, переворотов, революций, среди которых он жадно и страстно творил». Война в Донбассе, трагический геноцид русских, наглая ложь коллективного Запада заставляют писателя думать о последней, главной своей книге, и вся его борьба из публичной жизни переходит в сферу борьбы за себя, как за художника, способного осилить гигантскую творческую задачу – словом переломить войну, остановить гибель соотечественников.

Роман Проханова очень лаконичен, я бы даже сказал, аскетичен. Он похож на выстрел, на залп салюта, на короткое «ура». Видно, что автору симпатичны люди цельные и сдержанные, а не размыто-гламурные. О вторых в первой части он пишет с не агрессивным скептицизмом, немного жалея, что они стали такими, не реализовав своего человеческого предназначения. Все эти посетители кремлёвских приёмов, участники телевизионных ток-шоу намеренно показаны Прохановым в виде синтетических кукол, чтобы на их фоне выпуклее выглядели другие, те, кто там, в Донбассе, взялись за оружие, чтобы защитить свою землю, те, кто в других точках планеты всеми силами приближает победу. Для Кольчугина (и, разумеется, для Проханова) высший московский свет – это зыбкое неуверенное мерцание личностей, сверяющих свою жизнь не с великой целью, а сиюминутными выгодами. Постоянно балансирующие на весах целесообразности, они в любой момент могут совершить предательство. И когда из эфира те, кто так рьяно туда зазывал Кольчугина, вырезают его обращённые к президенту слова о страданиях русского народа под бомбами украинских фашистов и о необходимости эти страдания прекратить, это вовсе не удивляет. Читатель этого как будто ждёт. Он не сомневается, что так будет. Тут проявляется особое свойство Проханова-романиста закладывать в прозу с первых страниц такую неотменяемую логику, что она начинает существовать уже не по воле автора, а по своим железным законам, придавая тексту нужную скорость и напряжение, правильно развязывая все его узлы. Согласно этой же первичной творческой логике президент услышал Кольчугина, несмотря на то что его слова вырезали. Услышал и пригласил на беседу.

Образ президента – особая статья этого романа. Как и отношения самого Проханова с властью. Рискну предположить, что для Проханова власть только тогда заслуживает снисхождения, когда она тождественна государству. Если же она ему не соответствует, а значит, не отражает интересов народа, то превращается в сборище временщиков, для воплощения которых лучше всего подходят обострённо гротескные краски. Образ президента России Проханов творит бережно, с надеждой на то, что в его время власть отойдёт от мучительного края, куда её завёл Ельцин, и приблизится к светлой государственной национальной идее. И эту надежду разделяют читатели, робко вопрошая: сбудется ли? Ответ в романе не даётся впрямую[?] Но последняя сцена с русским танком, который пока ещё не атакует, но уже готов, склоняет чашу исторических весов на сторону добра.

Вера в добро внедрена в каждый прохановский абзац, она позволяет общий трагический тон сюжета воспринимать по-иному – не как безысходную русскую драму, а как очистительное страдание перед взлётом.

Помимо композиции явной в романе есть композиция тайная. Она построена на одновременном существовании двух миров, двух Вселенных, двух Россий. Одна из них не отрывается от телевизора, наблюдает за военными действиями, как за футбольным матчем, живёт в благополучии и благоденствии, а вторая ежесекундно жертвует собой, борясь со злом, восставая против несправедливости. Эти две страты то разделяются наглухо, то перетекают друг в друга. Из их взаимодействия вырастает главное духовное противостояние романа, и по мере раскручивания интриги борьба между добром и злом, жизнью и смертью доходит до предельного накала.

Роман «Убийство городов» довольно плотно населён персонажами. Эти персонажи словно составляют две солнечных системы, со своими солнцами – центрами. Один – Кольчугин, другой – Рябинин. Эти человеческие планеты, даже если они совсем малы и их сюжетная орбита минимальна, выписаны весьма выпукло и узнаваемо. Узнаваемость связана не с прототипами, а с типажами, с ощущением, что ты где-то уже встречал таких людей и запомнил их. Это говорит о безупречных литературных манерах Проханова-реалиста. К этому классическому реализму он шёл, наверное, всю свою творческую жизнь. Шёл через поиск стиля, через нанизывание метафор, через мистицизм «Красной Атлантиды», через геополитические фантазмы, шёл за словами, то замирая вместе с ними, то подготавливая гигантский рывок. Его нынешний реализм – это тонко сплетённое, но невероятно прочное кружево, где каждый элемент значителен сам по себе, но встраивается в целое. Наверное, это и есть идеальная формула русской жизни для Проханова, и он таким образом утверждает её в своём тексте. Вот пример:

«Рябинину казалось, что в чёрном остове, среди разорванного железа и зловонной резины притаилось чудище, косматое, как взрыв, свирепое, кровожадное, готовое с рёвом вырваться, наброситься на добычу, сгрести когтями и, чавкая, изжевать и выплюнуть, как выплюнуло этот растерзанный грузовик».

Это не просто идеально выстроенная фраза. Это создание путём стиля образа войны, попытка забраться ей под кожу, понять её и преодолеть. Текст Проханова – это всегда не просто текст. В нём – неизменно дерзновенная попытка описать мир, познать его, изменить, сделать лучше. Писатель давно уже не мыслит свою миссию только как просветительскую. Он знает силу слова, его цену. И считает его таким же орудием, как автомат, пулемёт, «град». Оно дано во спасение.

Особенным элегическим мастерством отличаются те фрагменты, где Кольчугин вспоминает недавно умершую жену. Эти страницы пронизаны божественным вдохновением, они тщатся придать памяти о любимой такую силу, чтобы воскресить её хотя бы на мгновение. Здесь Проханов-реалист на миг превращается в мистика. Но это мистицизм светлый, русский, провидческий:

«Кольчугин приблизился к кровати и лёг на то место, какое занимала жена, когда он увидел её мёртвой и держал её остывшую руку. Лёг, чтобы голова придавила подушку там, где белело в ту ночь большое, с закрытыми глазами лицо жены. Ноги поместил так, чтобы стопы сливались со стопами жены. Он занял место жены на её смертном одре и стал звать её, воскрешать, молить, чтобы она вернулась, тратя в этой молитве всю оставшуюся у него жизненную силу, всю свою слёзную любовь».

Читая это, волей-неволей попадаешь под власть совершенной гармонии слова, мысли и чувства.

Картины, созданные мастером, немного меняются оттого, под каким углом их наблюдать. Если смотреть на текст Проханова в упор, то видишь острый политический роман, заставляющий сопереживать своим и ненавидеть чужих. В этом смысле катарсис читателю обеспечен, поскольку оба героя действуют на стороне добра. Один продолжает дело другого, оба патриоты и романтики: один постаревший, но не разочаровавшийся, другой молодой и очарованный. И тот и другой – поборники русской справедливости. Но если чуть изменить ракурс, можно догадаться, что эти два героя на самом деле легко соединяются в одного. Рябинин родился в воображении Кольчугина, он тот, кем пожилой писатель хотел бы быть в настоящем, и, возможно, походил на него в пору своей молодости. Это герой ненаписанной книги, при этом он сам мечтает написать книгу. Получается очень сложная система внутрисмысловых зеркал, где каждый отражается в каждом и в итоге преображается. Отразившийся в Рябинине Кольчугин замыкает круг своей жизни, но при этом нет абсолютной уверенности, что его финал смертелен. Несмотря на весь натурализм книги, Проханов каждым словом транслирует победу жизни над смертью, поскольку и для Рябинина, и для Кольчугина жизнь – это существование России, её процветание, её вечность.

Стоит отметить, что роман мастерски инструментован. Его легко расслышать. В первой части пленяет шум листьев в саду, окружающем деревенский дом писателя, он постепенно переходит в шёпот его воспоминаний о покойной жене. Ему контрапунктирует сухой гул машин вкупе с жужжанием бессмысленных политологических разговоров. Вторая часть полна героической фанфарной мощи, которая сталкивается со скрежетанием вражеских танков, словно восставших из прошлого, равно как и те солдаты Новороссии, что эти танки нещадно уничтожают. Вкраплена в неё и робкая флейта лирического чувства, которую предательски не поддерживают другие инструменты, но от этого её мотив не становится менее упоительным.

Этот роман никого не оставит равнодушным. Он долго помнится. Помнятся герои-ополченцы, замученные украми, помнится отчаяние Кольчугина от того, что Россия никак не встанет во весь рост на защиту своих людей, помнится подловатая опасливость обитателей благополучного мира и героическая решимость тех, кто взялся за оружие, чтобы обронять свою землю. Проханов, повидавший на своём веку немало военных конфликтов, описывает войну с такой правдивостью и простотой, что иногда даже не верится в реальность происходящего (человеку свойственно отдалять от себя самое страшное).

Проханов не идеализирует войну. Он далёк от того, чтобы превращать её в романтическую сказку. Сцена, когда жители донбасской деревни живьём растерзали украинского лётчика, кричащего: «Я русский, меня заставили!», поражает своей беспощадной объективностью. Она приоткрывает механизм ненависти, множащийся многократно и уничтожающий мир.

Мир, за который воюют настоящие люди.

Мир, который должен быть достоин их подвига.

Мир, который необходимо спасти.

В неотвратимости этого конечного спасения – квинтэссенция романа Александра Проханова «Убийство городов».

Максим ЗАМШЕВ

Теги: Александр Проханов , Убийство городов