Литературная Газета, 6512 (№ 23/2015)

Забытый корреспондент Чехова

В апреле 1890 года, 125 лет назад началось подвижническое путешествие Чехова на Сахалин. Современному человеку трудно представить себе, что экзотический, сверкающий чистотой остров Сахалин был когда-то каторгой. Тогда бытовали поговорки: "Кто на Сахалине не бывал, тот горя не видал", «Кругом море, посередине горе». А вот что записала я в своём дневнике во время съёмок моего фильма о поездке Чехова на Сахалин: «Первое знакомство с этим «островом чудес» ошеломляет. Особенно меня поразила стремительная изменчивость погоды. Ранним утром - «лондонский» туман, морось. Влажная плёнка обволакивает лицо, одежду и душу. В полдень на самой верхушке неба горит весёлое южное солнце. Благодать. Сопки вокруг города, как вечнозелёные горы у южного моря. На бульваре вещие старушки продают тропические цветы. Но вдруг, всегда вдруг, откуда-то из-за сопок ударяет ветер и набегают тучи. Полдень превращается в сумерки. С низкого скучного неба хлещет промозглый дождь. А вечером – сверкающий закат, ласковый бриз, розовые волны далёких сопок. Ночью всех будит грохотом и молнией оглушительная амазонская гроза».

Сейчас перелёт от Москвы до Сахалина занимает 9–10 часов. А теперь представим себе, что значило совершить путешествие на Сахалин в 1890 году, когда не было не только самолётов, но и Транссибирской магистрали. До Ярославля – по железной дороге, потом пароходом по Волге и Каме до Перми, снова в вагоне до Тюмени, а дальше четыре тысячи вёрст на перекладных – тарантас, повозки, лодки, паромы, и ещё тысячу вёрст по Амуру[?] И так два с половиной месяца пути.

Чехову в то время 30 лет. Уже написаны такие шедевры, как «Степь», «Скучная история». Шумно прошла премьера «Иванова»; со сцен множества театров не сходят чеховские водевили. И наконец уже присуждена ему высшая литературная награда того времени – Пушкинская премия. Многие писатели, чуть только добившись известности и избавившись от тяжкой нужды, уезжали туристами в Париж или в Рим. А Чехов вместо этого сослал себя на каторжный остров. Сам, добровольно, без официальных предписаний, на собственные средства отправился за одиннадцать тысяч вёрст с единственной целью – принести хоть малое облегчение бесправным, отверженным людям. Больно читать, как жестоко трясло его всю дорогу по кочкам и ухабам, что у него разболелись все суставы, как руки и ноги коченели от холода, как чуть не погиб он от налетевшей на его повозку почтовой тройки, как в мокрых валенках пробирался через разлив, и ко всему этому – злая бессонница, иной раз на полу захудалых станций. И временами кашель с кровью.

Он пробыл на Сахалине три месяца и два дня, за это время один, практически без посторонней помощи, осуществил перепись ссыльно-каторжного населения Сахалина, поговорил с каждым! Привёз 10 000 переписных карточек, «экзотические фотографии», а главное – «миллион сто тысяч воспоминаний». В результате возникла необычная книга – «Остров Сахалин».

И вот наконец тяжелейшее путешествие окончено. Антон Павлович исполнил свой «непрерывный полугодовой труд, физический и умственный». Осень. Золотая пора на Сахалине. Впереди – кругосветное путешествие, морской бриз, новые страны, новые люди.

Первым человеком, который встретил Чехова на борту «Петербурга», был доктор Щербак. Весь день 13 октября «Петербург» стоял на причале Корсаковского порта. Сахалинское начальство общалось с командой, пили шампанское – ведь появление корабля Добровольного флота на Сахалине – праздник. О Чехове в какой-то момент все забыли (Фирса забыли – «человека забыли!»). Вспомнил лишь доктор Щербак и прислал за ним вестового.

Кто же такой доктор Щербак?

Чехов пишет Суворину: «Познакомился с д-ром Щербаком. По-моему, это замечательный человек. Там, где он служит, все его любят, а я с ним почти по­дружился. В прошлом у него такая каша, что сам чёрт увязнет в ней».

Сведений о Щербаке очень мало. Известно, что он врач, знакомый Чехова по Сахалину, его корреспондент. Встречается несколько раз имя Щербака в письмах Чехова.

В описи имущества покойного Щербака среди других вещей значатся «альбом с карточками и большой конверт с письмами». Наверняка в большом конверте находились драгоценные для Щербака письма Чехова, но, похоже, его наследники в отличие от наследников Чехова не сохранили этих писем.

Погасив вспышки напрасных сожалений, постараемся кое-что реконструировать по письмам Щербака к Чехову, мысленно нарисовать его образ.

Мы знаем, что он молодой, мужественный, самоотверженный и смелый, ему присуща бесспорная внутренняя красота, отличающая лучших представителей русской интеллигенции 60-х годов XIX века, которая, естественно, отражалась в их благородном внешнем облике.

В истории русской литературы выстраивается целый ряд людей, сочетающих в одном лице две благородные профессии: писатель и врач. Это Чехов, Даль, Вересаев, Булгаков и т.д.

Но никогда в этот почётный список не включалось имя Александра Викторовича Щербака. Постараемся восстановить справедливость, для этого есть все основания, ибо в 80-х годах позапрошлого века Щербак был известным журналистом, врачом и писателем. И его имя должно занимать достойное место в почётном ряду врачей-литераторов.

Буквально по крупицам, как мозаика, и не без помощи воображения складывается «клокочущая и мрачная» панорама жизни доктора Щербака. Жизни яркой, необычной, трагической, подчас загадочной и таинственной. Есть в этой жизни события и тайны, которые так и останутся нераскрытыми: ранняя жестокая трагедия в личной жизни; участие в деле Нечаева; особая, неоднозначная миссия в двух военных кампаниях.

Не поддаваясь соблазнам детективного жанра, изложим его жизнеописание.

Короткая жизнь – всего 46 лет, и в ней столько трудов, жертв, ученичества и творчества, самоотверженного служения людям, что их хватило бы на несколько обычных человеческих жизней. И есть в ней то прекрасное «нетерпение сердца», которое всегда уводило его от размеренной благополучной жизни на тернистые и опасные пути.

А.В. Щербак родился в 1848 году. Мы не знаем, где он родился, кто были его родители. О других членах его семьи речь впереди.

Нам неизвестно, где получил Александр Викторович начальное образование, но по некоторым признакам, по определённым штрихам и деталям, извлечённым из его произведений и писем, можно сделать вывод о том, что образование это было хорошее. Изящный почерк; отточенный, местами изысканный стиль речи; традиционная любезность в письмах, их своеобразный лиризм – всё это даётся, как правило, ранним гуманитарным образованием.

Студенческая жизнь Александра Щербака протекала, по-видимому, неспокойно и даже бурно.

В феврале и марте 1869 года все высшие учебные заведения столицы приняли участие в массовом студенческом движении. В разных районах Петербурга устраивались сходки, в которых участвовали студенты университета и Медико-хирургической академии, в которой учился Щербак. В это время к радикальному кругу студенчества примкнул Сергей Нечаев со своей организацией «Народная расправа». Он принимал активное участие в студенческих беспорядках весной 1869 года. Начались массовые аресты; «брали» и активных лидеров, проходивших по «делу Нечаева», и рядовых участников студенческого движения.

16 марта 1869 года был арестован Александр Щербак. Его отправили в тюрьму. По всей вероятности, под арестом он находился недолго, так как ему удалось в срок закончить высшее образование. В возрасте 24 лет в 1872 году он получает диплом Медико-хирургической академии.

С дипломом врача едет на Балканы, туда, где идёт война славян с турками. Щербак – русский врач, и этим уже многое сказано. Русские лекари всегда самоотверженно выполняли своё дело, а в годы войны усердно служили Родине на поле боя.

«Нехорошо быть врачом. И страшно, и скучно, и противно», – признавался Чехов. Однако к медицине он привязан прочными узами («медицина – законная жена, а литература – любовница»). И эта «самая жгучая, самая смертная связь» с медициной диктовала Чехову некоторые героические решения и поступки,непонятные окружающим. Нигде в других странах, пожалуй, никогда не случалось, чтобы люди таких титанических творческих сил, как Гоголь и Лев Толстой, как Чехов, в самом апогее своей славы вдруг начинали презирать то великое, что создано ими, и, считая, что их творчество – никому не нужное дело, принуждали себя к отказу от искусства во имя, как им представлялось, более плодотворного и непосредственного служения людям. Здесь начинался путь подвижничества. По этому пути пошёл Чехов. По этому пути, ещё раньше Чехова, шёл и доктор Щербак. На этом пути они встретились и сошлись.

С уверенностью можно сказать, что на подвижническом пути Чехов и Щербак стояли очень близко друг к другу. Имея столичные дипломы и блестящие возможности практиковать в Москве и Петербурге, они оба направляют свои усилия на то, «о чём кричит действительность», в те горестные круги жизненного ада, где страдали самые бесправные и отверженные. Нельзя не вспомнить и доктора Гааза, главного врача московской тюремной больницы. Всех этих необыкновенных врачей вело по жизни, объединяло стремление «положить душу за други своя».

Но при этом сходстве какая несхожесть судеб, какой неодинаковый резонанс в истории, в памяти людской!

Доктора Гааза знает весь мир, его девиз «Спешите делать добро» стал крылатыми словами.

Сахалинское путешествие Чехова человечество уже давно однозначно называет подвигом.

А Щербак? Имя его известно лишь немногим исследователям Чехова, тем, кто занимался изучением его сахалинской поездки.

Долго занималась я судьбой этого человека, уже довольно много знала о нём, но никак не могла найти разгадку его посмертной судьбы. Рассказывала о нём Владимиру Соколову. Судьба Щербака его потрясла. «Почему же его напрочь забыли?» – восклицал поэт. Вскоре в стихотворении Владимира Николаевича я нашла разгадку.

…С вестью летевшие строки

Вспять повернули, грустя…

Встань, человек одинокий,

Страшного века дитя.

Ты ещё всё превозможешь,

К жизни любовь затая,

И незаметно положишь

Душу за други своя.

«Человек замечательный», он действительно незаметно положил душу за други своя.

К сожалению, так случается нередко, и, как сказал Пушкин, «замечательные люди исчезают у нас, не оставляя следов».

Александр Викторович и Антон Павлович подружились, когда жить Щербаку оставалось недолго, переписывались около четырёх лет, почти до самой его смерти.

А пока что перед нами молодой доктор Щербак, который собирается на войну. 1876 год, ему 28 лет, а за плечами уже несколько лет врачебной практики в Петербурге. И вот, «движимый любовью к ближнему», он вызвался во время сербско-турецкой войны ехать в отряде Красного Креста в Черногорию.

«Находясь в черногорских войсках в период войны их с турками 1877 г. в качестве врача, заведывавшего перевязочным пунктом, я в то же время состоял и корреспондентом «Нового времени», – вспоминает Щербак. Одновременно он был ещё и корреспондентом газеты «Голос».

После возвращения из Черногории в конце 1877 года Щербак был командирован в Болгарию, «по причинам, от меня не зависящим», как пишет он сам.

Что это за причины? Может быть, какие-то специальные секретные задания имел он в этой командировке?

Кульминация военной карьеры Щербака – участие в Ахал-Текинской экспедиции генерала Скобелева.

Бурно развиваются события короткой жизни доктора Щербака.

Собранный по каплям, стремительно проносится перед нами поток информации о загадочном, забытом корреспонденте Чехова: студент-бунтовщик, доктор, воин-смельчак, журналист, путешественник и, наконец, писатель. Две книги успели выйти в свет при жизни Щербака, третья же, собранная полностью, не успела. А о ней хлопотал Чехов перед Сувориным по просьбе Александра Викторовича.

К счастью, сохранились две прекрасно изданных книги А.В. Щербака: одна, в издательстве А.С. Суворина – «Черногория и её война с турками в 1877–1878 гг. Из воспоминаний д-ра А.В. Щербака». Вторая – в издательстве А.Г. Миронова – «Ахал-Текинская экспедиция генерала Скобелева в 1880–1881 годах. Из воспоминаний д-ра А.В. Щербака».

Отличным русским языком написанные, они совершенно не устарели, читаются весьма живо. Характерная их особенность – продуманная обстоятельность и документальная точность. Есть в них и своеобразный лиризм, талантливо нарисованные пейзажи, и юмор, и суровый пафос. Обе книги буквально пронизаны патриотическим чувством. И выражение этого чувства порой приобретает звучание патетическое: «Лишь только Скобелев вступил на берег, как пронёсся такой оглушительный крик «ура!», что казалось, будто он вылетает из одних исполинских уст… Это был взрыв такого неподкупного народного энтузиазма, который выпадает на долю тех немногих патриотов, славные имена которых никогда не умирают в памяти народа».

В дивизии генерал-майора Скобелева Александр Викторович познакомился с известным художником-баталистом В.В. Верещагиным. Одна из батальных картин Верещагина называется «После атаки. Перевязочный пункт под Плевной». Вполне возможно, что это врачебно-санитарный пункт доктора Щербака.

Доктор Щербак на дорогах войны неутомим, мужествен, инициативен. В помощи не отказывает никому, часто на пределе сил.

Пройдены две войны, написаны две книги. И снова «время зовёт слугу своего», ему опять не сидится на месте. Наш доктор по натуре ещё и страстный путешественник. Его влекут неизведанные дали и опасности. Открывается новая страница жизни А. Щербака. Начинается последний этап его жизни. Он вмещает в себя и странствия по далёким морям и океанам, и кораб­лекрушения, и сказочные острова. В этих последних странствиях – каторжный Сахалин и предначертанная судьбой встреча с Чеховым. Щербак бросает Петербург и поступает судовым врачом на корабли Добровольного флота, перевозящие партии ссыльно-каторжных на Дальний Восток.

Летом 1886 года он впервые выходит в плавание. А осенью 1890-го на пароход «Петербург» «были взяты два классных пассажира: иеромонах Ираклий и симпатичный доктор А.П. Чехов, окончивший свою любопытную экскурсию на Сахалин», сообщает Щербак в «Новом времени». В громадной и комфортабельной докторской каюте два доктора впервые увидели друг друга.

Новые знакомые быстро сблизились, «почти подружились» – об этом свидетельствует сам Чехов, а также их дальнейшая оживлённая переписка. Первые письма Чехову Щербак пишет буквально каждый день. Привыкли к ежедневному общению – ведь вместе провели в плавании 50 дней. Сразу почувствовали доверие друг к другу. Щербак не скрывал от Чехова, что он переправляет переписку политических ссыльных, а Чехов и сам догадывался, что доктор и прежде выполнял эти поручения. И помогал ему.

Путешествие на пароходе промелькнуло, как сказочный сон – Гонконг, Сингапур, Цейлон («место, где был рай», как сказал Чехов), Синай и т.д.

Александр Викторович хотел остановить мгновение, запечатлеть Чехова на фотографической плёнке.

Сохранились прекрасные фотографии: Антон Павлович весь в белом на палубе «Петербурга».

Ещё одна грань многогранной личности Щербака: он фотограф-любитель. Но занятие фотографией не было для него простым развлечением. Некоторые его фотографические работы представляют интерес для науки.

У Щербака имелась большая коллекция фотографий и негативов, посвящённых одной теме: перевозка ссыльно-каторжных на Дальний Восток морским путём. В одном из первых писем Щербак пишет Чехову об этих фотографиях. И далее постоянно и настойчиво проходит в письмах эта тема.

Наконец, вернувшись в Одессу из очередного рейса в августе 1891 года, Щербак выслал Чехову почтой несколько фотографий и передал в его полное распоряжение негативы.

Чехов посылку получил и попросил своего брата Александра сделать отпечатки с негативов. Александр Павлович долго тянул и лишь весной 1895 года сообщил брату: «отпечатал я тебе всю коллекцию с негативов покойного Щербака».

Отпечатки Чехов оставил себе, а негативы передал в Таганрогскую городскую библиотеку.

Однако мы забежали далеко вперёд.

Вернёмся на палубу «Петербурга», где в сиреневых сумерках тропических вечеров прохаживались по променад-деке два доктора. Говорили о Сахалине, который, как мрачная туча, остался у них за спиной, о медицине, о литературе, о том, что в России «… один честный человек на 99 воров, оскверняющих русское имя», что «мало в нас справедливости и смирения» и «дурно понимаем мы патриотизм». О том, что «работать надо, а остальное всё к чёрту».

Во время путешествия приходилось им вместе работать. Чехов помогал Щербаку как врач. Об этом он свидетельствует в письме: «Заболел у нас рогатый скот. По приговору д-ра Щербака и Вашего покорного слуги скот убили и бросили в море».

Во всех случаях доктор Щербак оставался на посту.

В бурной и очень беспокойной жизни Щербака нет места быту, семейным отношениям, интимным чувствам. Он одинок. Ему 42 года. Но было же что-то личное, лирическое в прошлом у этого замечательного мужественного человека! Наверное, в личных беседах Александр Викторович рассказал далеко не всё, так как многие откровения мы находим только в письмах его к Антону Павловичу.

Письма. Это особая и очень важная глава в нашем жизнеописании доктора Щербака. Все его письма Антон Павлович аккуратно сохранил. Шестнадцать писем. Хранятся они в отделе рукописей Российской государственной библиотеки.

Я столько надежд возлагала на эти письма! Но получила предупреждение: «Эти письма очень трудно читать». И действительно, кроме филигранной строчки «Дорогой Антон Павлович!» поначалу ничего не могла прочесть… Не буду описывать свои мучения, но я всё-таки прочла их почти полностью, и передо мной раскрылся совсем новый Александр Викторович Щербак.

Рыцарь, закованный в латы бунтующего студента, военного корреспондента, самоотверженного врача-универсала, холодный аналитик и смельчак предстаёт во всей своей непосредственности и незащищённости.

Переписка с Чеховым продолжалась чуть более года. Разлука с Чеховым оказалась трудной для Александра Викторовича, поэтому он пишет Чехову каждый день. «Кажется, дорогой мой Антон Павлович, что я точно влюблённый в Вас не могу никак оторваться от письма…». Он постоянно предлагает Чехову свои услуги. Более всего интересует и волнует его судьба чеховской книги о Сахалине: «…быть может, ещё надо что-либо к будущему Вашему труду о Сахалине – напишите не медля. Всё, что могу, я сделаю».

В письмах Александр Викторович очень откровенен, он свободнее раскрывает себя на бумаге, чем в личном общении. Сколько в нём доброты, деликатности, сострадания, какая действенная, активная забота о близких! О них мы и узнаём из писем Щербака. Оказывается, у него была жена, есть дочь Вера. С дочерью он не виделся долгие годы, может быть, вообще не встречался с ней до того, как она повзрослела. «Я обещал Вам, дорогой Антон Павлович, написать о первой встрече с дочерью», в предпоследнем письме подробно, с глубочайшим волнением рассказывает об этой встрече. Непрестанно думает о том, чтобы обеспечить дочь, которую он «ещё неистовее полюбил», дать ей возможность окончить Смольный институт. У него постоянно болит душа о брате и сестре. Брат – «заблудший». Вместе с сестрой Александр Викторович делает отчаянные попытки «вырвать его из петербургского омута». Постоянно помогает сестре («Какая это мученица!») и брату деньгами. Настроение его в значительной степени зависит от того, какие известия приходят от родных.

О своём самочувствии не пишет ни слова. А ведь он давно и тяжело болен. У него рак гортани и полости рта.

Мы не знаем, известно ли было Чехову о мучительной болезни Щербака.

Переписка их прекратилась незадолго до того, как Александру Викторовичу была сделана операция. Она была произведена профессором Павловым, по всей вероятности, однокашником Щербака. Операция прошла удачно. После неё Щербак возвратился на флот.

За год до своей кончины он начал задумываться о том, чтобы поселиться в Нагасаки. Здесь, в русской колонии, в деревне Инаса, судового врача хорошо знали и любили. Судьба распорядилась иначе. В Петербург полетели сухие слова телеграммы: ««Петербург», задержанный три дня Нагасаки, вышел Кучиноту. Умер доктор Щербак».

Там, на кладбище в Нагасаки, сохранилась заброшенная могила и надгробный памятник – раскрытая книга из белого мрамора и лаконичная надпись: «Александръ Викторовичъ Щербакъ. 5 октября 1894».

Никакой эпитафии. Даже нет даты рождения.

Уже много лет горит в моей душе желание привезти горсть русской земли на могилу крепко полюбившегося мне Александра Викторовича Щербака. И не угасает надежда найти письма Чехова или хотя бы отыскать их след.

Случается ведь, что на международных аукционах возникают ценнейшие для нашей культуры материалы! Может быть, откликнутся потомки родственниц Щербака, живших в Петербурге: его сестры, Марии Викторовны Травской, которая проживала на Мещанской (ныне Гражданской) улице, 21; или его дочери, Веры Александровны Щербак, которая служила в конторе общества Добровольного флота.

А вдруг имущество покойного Щербака (в том числе заветный «большой конверт с письмами») застряло в Одессе после того, как императорский консул в Нагасаки В.Я. Костылёв поручил судовому ревизору «Петербурга» Д.Г. Маврокордато доставить вещи судового врача мировому судье 8-го участка гор. Одессы для последующей передачи родственникам покойного.

И вдруг совершится чудо, и перед нами откроются неизвестные страницы чеховских писем!

Теги: литературоведение , А.П. Чехов