Литературная Газета, 6520 (№ 32/2015)

Обречена ли плотская любовь?

Артём Овчаренко – Печорин, Екатерина Шипулина – Ундина

Фото: Дамир ЮСУПОВ

В Большом театре премьера - балет "Герой нашего времени". По следам лермонтовской юбилейной даты. В Год литературы. На специально заказанную музыку – первая балетная партитура небесталанного петербургского композитора Ильи Демуцкого. Мировая премьера, завершившая 239-й сезон Большого.

Не стоит пенять молодому, ищущему собственную манеру письма композитору за использование круга интонаций от Малера до Пьяццоллы, они как бы уже входят в широкий и общеупотребимый контекст современной культуры. Автор не стал копаться в этнографии, сочиняя черкесские эпизоды, а успешно стилизовал их, как и светские полонезы, вальсы и польки. Порой фортиссимо оркестра чрезмерно, как и агрессия медных и ударных инструментов. Громовые раскаты сопровождают даже изысканное соло утончённой Мери. Однако лирические страницы звучат достаточно проникновенно, и в этом безусловная заслуга дирижёра Антона Гришанина, эмоционально воплотившего ритмически сложную мелодическую структуру. Для кинематографа подошла бы весьма.

Демуцкий сочинял балет по либретто драматического режиссёра Кирилла Серебренникова, он при этом режиссёр-постановщик спектакля, автор декораций и костюмов (вместе с Еленой Зайцевой). Серебренников составил неплохой тандем с балетмейстером Юрием Посоховым, который, возможно, заметно сбил свойственный партнёру эпатажный пафос, удержав его в границах вкуса и меры.

«Герой нашего времени» вполне синтетичен. Выразительными средствами помимо хореографии оказались вокал, декламация – каждой сцене предпосланы строки Лермонтова (к слову сказать, отвратительно начитанные, а лучше сказать, проболтанные неким драматическим актёром). А также особый «авторский» свет и видеопроекции Саймона Донжера – тенями пролетает стайка птиц, морские волны плещутся в тревожном ночном мерцании и т.д.

Противостояние двух миров задают Голосящий Муэдзин (Марат Гали) и Православная Плакальщица (Светлана Шилова) в первой картине «Бэла»; а в последней – «Княжна Мери» сопрано (Нина Минасян) сопровождает танец, придавая иррациональность хореографическому диалогу двух душ – Веры и Печорина.

Абсолютно подавить в себе радикальность Серебренников не смог (или не стал). В «Тамани» позубоскалил обликом Старухи в виде омерзительной надувной толстухи, из которой, как бабочка из куколки, выбирается Янко. В «Княжне Мери» водрузил дуэлянтов Печорина и Грушницкого на подоконники высоких окон. Настигнутый пулей Грушницкий срывается в обрыв, в спектакле же эффектно падает в оконный проём. А среди пациентов и гостей курзала три инвалида-колясочника, которым поставлены сложные динамичные мизансцены.

Что ж, в театре нужно удивлять[?]

Каждая картина начинается с печоринского монолога и на фоне инструментального соло сидящего на сцене музыканта. То есть у каждой из хореографических «повестей» – свой Печорин, и каждому предпослан собственный музыкальный тембр: в «Бэле» – душеразрывающий баскларнета, в «Тамани» – тоскливая виолончель, в «Княжне Мери» – смятенный английский рожок. Интересных приёмов в балете немало. Отнесём к ним ещё один: откатывая вместе с рабочими чёрную платформу, джигиты на мгновение поочерёдно приникают лицом к земле в выразительном танцевальном рисунке. Зато режиссёрским просчётом посчитаем быстрое разочарование в Бэле Печорина, лишённого состояния влюблённости и не успевшего выказать зрителю свою увлечённость экзотической птицей.

Современное мышление постановщиков выражается нарочитой условностью, даже аскетичностью сценографии и композиций. При этом декорации «живут», интересно трансформируются, меняя пространство на глазах зрителя. С горными хребтами в виде параллельных сцене пирамид в «Бэле» и строительными лесами в «Тамани» примириться гораздо легче, чем с Печориным, оттачивающим классические V позиции у балетного станка и облачающим дикарку Бэлу в кружевную балетную юбочку – знак приобщения девушки к чужеродной цивилизации. Зато в «Княжне Мери» спортивное помещение, оно же бальная зала и санаторная палата, производит впечатление монументальностью декорационных конструкций.

Создавая хореографическую ткань спектакля, Посохов использовал благословенный академический опыт премьера Большого театра, а также насмотренность резидента западных балетных компаний. Как и композитор, балетмейстер избрал стилизацию, сочиняя кавказские танцы. Интересные и непростые для исполнителей дуэты, любопытные связки нет-нет да и отпрянут от академического канона. Балетмейстер может себя процитировать, а то и молниеносно подчиниться чьему-нибудь влиянию. Ноймайера, к примеру. Кажется, эстетический вирус прославленного немца, любящего многословно-неспешные повествования, распространился основательно: последняя часть триптиха «Княжна Мери» – по вине ли композитора, режиссёра или балетмейстера – получилась неимоверно растянутой, эклектичной и драматургически рыхлой. Тьма народа на сцене – и теряются темп действия, сюжет, даже сама заглавная героиня, не выделенная и костюмом. Как ни крути, а без фуэте не обойтись. Его вдруг, пусть дозировав, без всякой внешней причины гвоздит Бэла в конце дуэта с Печориным. То ли восторгом урока адаптации, то ли оргиастическим всплеском любовного соития с похитителем.

Поединок Печорина с Грушницким решён довольно статично, как у Крэнко в «Онегине», зато, в отличие от него, Посохов умело разжёг хореографический конфликт замечательно поставленной дракой героев.

И вновь неоспоримо признаем, что львиная доля в успехе спектакля принадлежит артистам Большого театра, в том числе благодаря и педагогам Татьяне Красиной, Юрию Клевцову, Виктору Барыкину.

Образ замкнутой и забитой Бэлы, пробудившейся для любви к иноверцу, уверенной рукой нарисовала Ольга Смирнова. Вячеслав Лопатин в роли Янко – идеальное попадание. Такое же удачное, как и Георгий Гусев для роли Слепого Мальчика. Ундина Екатерины Шипулиной распущенными волосами обитательницы водных стихий и пластической экспрессией рождает порыв чувств не только у Печорина. Дизайнерское платье – неожиданно яркое цветовое пятно, сменяемое на столь же лишённую оттенков юбочку балетной Жар-птицы, правда, заставляет с тоской вспомнить живопись костюмов кудесника Вирсаладзе.

Творчество Дениса Савина в этом спектакле следует назвать «деянием». Сценическую жизнь его Грушницкого отличает высокая напряжённость душевных переживаний, абсолютная убедительность портрета. Антиподами стали княжна Лиговская и Вера. Светлана Захарова проходит путь от милого изящества до душевного слома своей Мери. Кристина Кретова доводит свою Веру до края трагедии.

Отдать предпочтение одному из создателей образа Печорина совершенно невозможно. Великолепен Игорь Цвирко, его Печорин в «Бэле» – мятущийся не демон, но человек, не властный над собственными чувствами. Мужественный и потому ещё более драматичный. Расширяя лирическую сферу, Артём Овчаренко в «Тамани» достигает полновесного звучания пластики и актёрской сверхзадачи тем, что претворяет личностные ощущения в художественные эманации. Истекая из внутреннего мира Руслана Скворцова, его Печорин в «Княжне Мери» открывает зрителю тайну своей исключительности. В финале три Печорина собираются на сцене вместе, суммируя танцем грани одного сложного характера.

Теги: искусство , театр , балет