Литературная Газета, 6609 (№ 32–33/2017)

Герои должны жить по совести

Герои должны жить по совести

Литература / Литература / Классики

Фото: ИТАР-ТАСС

Теги: Александр Вампилов , литература , пьесы , память

Александра Вампилова всегда притягивали Достоевский и Толстой

Всё, что относилось к классикам – их произведения, дневники, письма, воспоминания о них, – было «золотым запасом» Александра Вампилова.

Он интересовался этим не из интеллигентского любопытства, не для того, чтобы при случае блеснуть редкими знаниями. Это было его богатство, которое помогало отточить мысль, найти точное слово, в конце концов перебить в споре, как в игре, ставку самовлюбленного невежи. Он умножал это богатство, не расставаясь со студенческих лет с любимыми книгами, посещая литературные пенаты, общаясь со знатоками отечественной и мировой словесности.

Например, появившись ненадолго в Омске, связанном с острожным заключением Достоевского, Александр первым делом отправился туда, где бывал писатель. Местный журналист А. Лефлер писал о профессиональном любопытстве Вампилова: «До того как пойти ко мне, он обошёл все “достоевские места” города. Был и возле комендантского особняка, и во дворе медицинского училища, где много лет назад располагался сам “Мёртвый дом”, и возле деревянного зданьица, где была когда-то арестантская палата и где Фёдор Михайлович часто получал передышку благодаря доброте милейшего Ивана Ивановича Троицкого – штабс-доктора военного госпиталя…

А потом Саша говорил, что перед отъездом он прочитал “Записки из Мёртвого дома”. Говорил, что это замечательная, глубочайшая книга и что она не такая уж страшная, как мы привыкли считать. Много в ней и смешного. Но дело не в страхе или смехе, а в том, что она уникальна, эта книга, – своей философией, своим психологизмом, доходящим до непостижимых пределов, и тем, что она очень русская. Никакой француз, никакой немец не смог бы написать такую книгу, просиди он в каторге не четыре, а хоть сорок лет. И говорил ещё Саша, что плохо у нас понимают эту книгу, мало говорят о ней, неумело толкуют».

Напомним, что Достоевский в «Записках из Мёртвого дома» приводит одно расхожее утверждение, не соглашаясь с ним, споря болезненно, упрямо:

«Пора бы нам перестать апатически жаловаться на среду, что она нас заела. Это, положим, правда, что она многое в нас заедает, да не всё же, и часто иной хитрый и понимающий дело плут преловко прикрывает и оправдывает влиянием этой среды не одну свою слабость, а нередко и просто подлость...»

Позже в «Дневнике писателя» Достоевский продолжил эту мысль:

«Ведь этак мало-помалу придём к заключению, что и вовсе нет преступлений, а во всём “среда виновата”... «Так как общество гадко устроено, то в таком обществе нельзя ужиться без протеста и без преступлений. Так как общество гадко устроено, то нельзя из него выбиться без ножа в руках”. Вот ведь что говорит учение о среде, в противоположность христианству, которое, вполне признавая давление среды и провозгласивши милосердие к согрешившему, ставит, однако же, нравственным долгом человеку борьбу со средой, ставит предел тому, где среда кончается, а долг начинается».

А у Вампилова? В очерке о родном посёлке «Прогулки по Кутулику» он писал:

«Ведь среда – это мы сами. Мы, взятые все вместе. А если так, то разве не среда каждый из нас в отдельности? Да, выходит, среда – это то, как каждый из нас работает, ест, пьёт, что каждый из нас любит и чего не любит, во что верит и чему не верит, и, значит, каждый может спросить самого себя со всей строгостью: что в моей жизни, в моих мыслях, в моих поступках есть такого, что дурно отражается на других людях?

Спросить, ответить на этот вопрос, а потом жить по-новому? Как просто! Как легко на словах и как нелегко на деле.

Да, задать себе такой вопрос – не шутка, ответить на него труднее, потому что в этом случае уже надо понимать, что хорошо и что плохо. Но какая сила нужна, чтобы от ответов и вопросов перейти к действию. Какая для этого нужна совесть, какая вера в лучшее, какое чувство справедливости, словом, сколько для этого нужно всего того, что называем мы духовным богатством человека!»

Это прямое высказывание. А пьесы, в которых герои радуются, мучаются, любят и ненавидят, как в жизни, – понимают ли они смысл вопросов, заданных писателем, и согласны ли с выводами его, так тяжко дающимися и чистой, и грешной душе? В самом деле, чтобы перейти к действию, то есть осознать, что и ты – часть среды и нужно жить по совести и поступать не дурно, а праведно, – как прийти к этому Колесову и Сильве, Шаманову и Пашке, Анчугину и Зилову? Все ли они смогут совершить такой духовный подвиг? Не все, конечно. Значит, и трагедии в жизни останутся, значит, и душа человеческая пребудет и дальше заложницей тьмы. Но не прислушаются ли современники и потомки к слову писателя, которое, если взять корифеев литературы, приближается к пастырскому, к душестроительному?

Достоевский и Толстой всегда притягивали Александра Вампилова – свидетельств тому знавшие драматурга оставили немало. Достоевский завораживал глубиной постижения человеческой души, неожиданными, часто трудно объяснимыми поворотами в поведении героев, властным, в немалой степени трагическим вторжением непредвиденных обстоятельств и случайностей в человеческую жизнь. Яснополянский мудрец был близок неустанным поиском добра и света в земном бытие, тем воскресением для праведности, которое, по убеждению Толстого, было доступно каждому человеку, и падшему, и вскормившему свою гордыню. Это капитальное качество Вампилова-художника пока не раскрыто его многочисленными толкователями, озабоченными порою лишь тем, как бы найти ещё одно внешнее совпадение в текстах пьес драматурга и сочинений его великих предшественников.

Между тем поставьте в ряд вампиловских героев – не удивит ли вас разнообразие типов и характеров, выхваченных драматургом из жизни, непохожих друг на друга, узнаваемых, кажется, только что виденных нами? Не так же ли трагически падают они в чёрный омут бытия, яростно сопротивляются искушениям и соблазнам, страдают, надеются, возрождаются для достойной жизни? А ведь эта родственность их жизненных поисков, обретений и неудач есть особенность произведений одной художественной высоты, необычного творческого дара. В пьесах Вампилова сосуществуют рядом, отталкиваясь друг от друга и всё же вынужденно терпя это присутствие – всё, как в жизни! – такие разные люди, как Колесов и Золотуев, Нина и Макарская, Шаманов и Пашка. Точно так же, как в сочинениях классика Фома Опискин и Егор Ростанев, Свидригайлов и Раскольников, Смердяков и Алеша Карамазов. Да, сама жизнь, во всём разнообразии её лиц и судеб, шагнула на сцену вампиловского театра, и это явление её перед зрителем стало таким же правдивым, запоминающимся, поучительным, как и на страницах Достоевского и Толстого. Не мелкое правдоподобие, не бытовой натурализм, а жизнь с её фантастическим своеволием, духовными уроками, очищающими страданиями стала предметом драматургии Вампилова, и это как раз и роднит её с творчеством Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова. Имя писателя из Сибири звучит совсем не чуждо рядом с названными прославленными именами.

Писатель жёсткий и справедливый, насмешливый и добрый, сдержанный и поэтичный, хмурый и улыбчивый, он достоин многих определений, иногда полярных по смыслу, и достоин потому, что он правдивый и достоверный, а жизнь, как известно, совмещает контрастные краски. Он всегда шёл за жизнью, но смотрел на неё как философ и поэт, безошибочно угадывая её божественную сущность и красоту.

Теперь уже без всяких натяжек можно утверждать, что во второй половине прошлого века именно Александр Вампилов с той же художественной мощью продолжил названную линию. Успевший за свою короткую жизнь написать немного драматических произведений, он привлёк к себе пристальное внимание режиссёров театра и кино. Поставлены фильмы «Прощание в июне», «Старший сын», «Отпуск в сентябре», «История с метранпажем», «Валентина», «Несравненный Наконечников», «Двадцать минут с ангелом», «Провинциальный анекдот», спектакли в театрах России и мира не только по всем вампиловским пьесам, но и по рассказам. Герои его произведений стали в один ряд с персонажами классических шедевров. Его чудесный Сарафанов – духовный брат Егора Ростанева и князя Мышкина, отца Сергия и Ивана Ильича. Точно так же его Зилов «унаследовал» душевные изъяны ущербных героев Толстого и Достоевского. Да и любой другой персонаж Вампилова: Золотуев и Репников, Кушак и Калошин, Камаев и Пашка – все они имеют «братьев по духу», конечно, не двойников, но явных родственников среди классических героев. Великая миссия литературы – показать современнику, в чём человек велик, а в чём мерзок, и что может привести его к духовному очищению, – была для Вампилова близка и дорога с первых его рассказов. Она только всё более и более глубинно открывалась ему, наполняла художественной страстью, сильней волновала его душу.

Посмотрите, как в его пьесах торжествует любовь и как она, хрупкая, но несокрушимая, обжигает, заставляет очерствевших людей пересмотреть свою жизнь. В драме «Прошлым летом в Чулимске» первая, робкая любовь юной Валентины безжалостно растоптана. И не только грубым и хищным Пашкой, воспользовавшимся душевной сумятицей девушки, но, по сути, всем окружением её, нечутким, заспанным, пришибленным.

Обесчещенная Валентина даёт урок не своим несчастьем, не «позором», а устоявшей после жестокого насилия душой, её немеркнущим светом. Будет ли она счастлива в жизни? Бог весть. Пока о ней можно сказать определённо одно: она изменила судьбу каждого героя пьесы. Шаманову отныне стыдно оставаться трусом. Пашка убедился, что насилие над другим человеком опасно прежде всего для самого насильника. Это он обесчещен, выставлен у позорного столба. Кашкина поняла умом зрелой, хоть и недалёкой женщины, что мелкая душа не найдёт тепла у другой души. Помигалов увидел воочию, что дочь никогда не будет жить по его замшелым правилам, что её характер благородней, выше, чем у него, бывалого человека. Хороших окончательно убедилась, что сын её Пашка не достоин мизинца этой девушки, а Дергачёв, отчим насильника, ясней осознал несчастье своей распадающейся семьи. Еремеев удостоверился в том, что понял уже в первый день, как вышел из тайги в посёлок: здесь, в Чулимске, самый родной ему не по крови, а по душе человек – это Валентина. Ну вот и решайте теперь: правда ли то, что любовь Валентины, тайная, робкая, почти детская, произвела переворот в чувствах и мыслях людей, преобразила жизнь вокруг? И не встала ли эта героиня рядом с Татьяной Лариной, Асей, Наташей Ростовой, Грушенькой, Аксиньей Астаховой, другими светлыми героинями русской классики?

В «Старшем сыне» после злобного выкрика Сильвы в сторону Сарафанова, что Бусыгин вовсе не сын его, старый музыкант обмирает: «Что такое?.. Что это значит?» Бусыгин подтверждает: «Я вам не сын. Я обманул вас вчера». Вся последующая сцена – это возгласы Сарафанова, не верящего неожиданному признанию, ошарашенного, потрясённого, почти смертельно раненного: «Это невозможно… Не верю. Быть этого не может!» «Значит, ты мне… Выходит, я тебе… Как же так?.. Да нет, я не верю! Скажи, что ты мой сын!.. Ну! Сын, ведь это правда? Сын?!» И когда Бусыгин простодушно признаётся: «Откровенно говоря, я и сам уже не верю, что я вам не сын», – Сарафанов твёрдо, как заклинание, втолковывает домочадцам, да и всему миру: «Не верю! Не понимаю! Знать этого не хочу! Ты – настоящий Сарафанов! Мой сын! И притом любимый сын!»

И далее – великий монолог, «голос свыше», наставляющий нас, неразумных, не усвоивших Божье указание, забывших, что все мы на земле – братья:

«Сарафанов. То, что случилось, – всё это ничего не меняет. Володя, подойди сюда.

Бусыгин подходит. Он, Нина, Васенька, Сарафанов – все рядом. Макарская в стороне.

Что бы там ни было, а я считаю тебя своим сыном. (Всем троим.) Вы мои дети, потому что я люблю вас. Плох я или хорош, но я вас люблю, а это самое главное…»

«Где ты живёшь», – спрашивает обретённого «сына» музыкант. – «В общежитии». – «В общежитии… Но ведь это далеко… и неуютно. И вообще терпеть не могу общежитий… Это я к тому, что… Если бы ты согласился… словом, живи у нас». – «Нет, что вы…» – «Предлагаю от чистого сердца… Нина! Чего же ты молчишь? Пригласи его, уговори». И в конце – твёрдо: «Володя, я за то, чтобы ты у нас жил – и никаких».

Вероятно, так и будет. Во всяком случае, последние слова Бусыгина окрашены радостью: «Ну вот. Поздравьте меня. Я опоздал на электричку».

Андрей Румянцев

АФОРИЗМЫ ВАМПИЛОВА

Крупный писатель всегда афористичен. Иногда афоризмы робко и неприметно поблескивают в тексте, а порой – щедро рассыпаны по страницам.

Прозаику можно простить многословие, драматург же просто обязан выражаться лаконично и ёмко, ведь пьеса предполагает быстрое и живое реагирование. Драматург несёт повышенную ответственность и за грусть, навеянную на читателя, и за улыбку, вызванную у него.

Александр Вампилов, как никто другой, осознавал это. Его афористичные цитаты не только образец высокого мастерства, но и средоточие какой-то особой, горькой мудрости.

▪ Юмор – это убежище, в которое прячутся умные люди от мрачности и грязи…

▪ Счастливый человек всегда в чём-нибудь виноват. Перед многими людьми он виноват уже в том, что он счастлив.

▪ Не дай Бог обманывать того, кто верит каждому твоему слову.

▪ Цифры хорошо запоминают не умные, а жадные.

▪ Виноватыми всегда бывают нелюбимые.

▪ Всё порядочное – сгоряча, всё обдуманное – подлость.

▪ Молодость даётся нам для эксперимента, а не для прозябания.

▪ Не ищите подлецов. Подлости совершают хорошие люди.

▪ Зубная боль – самое жестокое из человеческих страданий. Ада нет, но в каждой больнице есть дверь с табличкой «Зубной врач».

▪ У дураков всегда больше принципов.

▪ Не обманываясь, скучно жить. Человеку необходимы иллюзии – для радостей, для восторгов, для наслаждений.

▪ Лжёт каждый, а любят тех, кто лжёт лучше.

▪ Вы понесёте ответственность за свою вопиющую безответственность.

▪ Идиоты не переводятся – они совершенствуются.