Литературное приложение «МФ» №01, февраль 2011

Дмитрий Миронов mirdmitry@yandex.ru Женская психология или цена артефакта

Дo места, деревни Аксиньино, добрались часам к двенадцати. Сначала дорога, этакая картинная грунтовочка, петляла среди весей, лугов и полей, ярких, гладеньких, словно причёсанных, упирающихся ближе к горизонту в смутные ряды лесопосадок или гоняющих весёлые островки рощиц. Потом справа по борту потрёпанного внедорожника сквозь заросли кустов, бурьяна и редких ветел что-то заблестело.

— Речка! — догадался Паша и застонал, как только может застонать человек, безвылазно просидевший в душном городе весь первый месяц лета. И тут же, словно приглашая непрошенных гостей, заросли расступились вокруг белёсой тропиночки, ковром раскатившейся вниз, в объятия речной благодати.

— Михалыч! — завозился Паша, — речка. Михалыч только отмахнулся, одновременно следя за дорогой и жёлтой точкой на экранчике навигатора. Тропинка осталась позади. Паша только вздохнул. Но когда в окне промелькнула девушка в невесомом коротком сарафанчике, местная нимфея, которая, помахивая полотенцем, явно направлялась на пляж, Паша весь обратился назад, на её загорелые ноги, потом заметался и снова воззвал к старшему товарищу:

— Михалыч, давай окунёмся? Один разочек, а? Пять минут и обратно, ничего не теряем ведь. Ну, Миха-алыч!

— Я те дам окунёмся! — вспылил Михалыч, — ты вообще думаешь чем? Со вчерашнего дня здесь поле на десять пунктов за черту Вильсона зашкаливает, а ему окунуться! Послал бог помощничка!

— Понял, игемон, проехали, — Паша отвернулся к окну, засвистал модную мелодию. Не верилось, что в окружающей безмятежной красоте может произойти нечто плохое.

Машина подкатила к плавной развилке. Одна ветка уходила к живописным деревенским зарослям в Аксиньино, другая выворачивала ближе к лесу, где вдалеке густо желтели фронтоны дачных домиков. Михалыч уверенно вырулил в сторону дач.

— СНТ «Ромашка», — прочитал Паша, надпись на указателе, — интересно, что такое СНТ?

— А? Что? — повернулся Михалыч, — понятно, товарищество садовое. Дачный поселок.

— Это я и сам знаю. А вот «эн» что обозначает?

— Где? Тьфу ты, балбес!— снова вспылил Михалыч, — Какая разница? Не о том сейчас надо думать.

— Не усложняй, Михалыч. Обычный артефакт. Приедем, изымем, не впервой.

— Обычный? — ответил Михалыч, достал огромный носовой платок и вытер обильный пот с лица, с красной шеи, — Как бы не так. Максимальное превышение поля, с которым мы встречались — шесть пунктов за черту Вильсона. Тогда был активирован артефакт третьего уровня силы. Третьего! Знаешь, что такое третий уровень силы? Землетрясение, ураган — запросто. Горы сдвигаются. Здесь же поле превышено на десять! Даже страшно подумать, с какой штуковиной мы сейчас столкнёмся. А ему окунуться! Сейчас нас так окунут….

— Не стоило побольше народа взять? — нахмурился Паша, — Из старичков. Коляна, например, или Галилея?

— С дуба рухнул? Все же в отпусках. Колян в Карелии на байдарках, Филимонов в Анталии, с тещей, черт бы её побрал — Анталию, я имею в виду, а Галилей на раскопках, в тьмутаракани какой-то, хобби, понимаешь, у него такое…. Кроме нас, никого дельного в округе и не осталось. Кроме меня, точнее…. А из других округов жди, когда доберутся. Зато у тебя, олуха, есть шанс реального опыта поднабраться.

— Отгул мне ведь засчитается, босс? — уточнил Паша.

Михалыч выразил отношение к легкомысленности своего помощника тяжким вздохом и снова уткнулся в монитор, где жёлтая точка машины плавно приближалась к красному неровному кружку, обозначающему повышенный уровень поля. Теперь уже не было сомнений, что цель их поездки находится в невообразимом нагромождении разномастных дачных домиков, обозначенных загадочной аббревиатурой СНТ.

— Ты уверен, док? — засомневался Паша, потирая обожжённую крапивой руку.

— На, смотри, — Михалыч протянул ему планшетку навигатора с мерцавшей координатной сеткой, — совпадение полное. Ты что же думаешь, ребёнок не может завладеть артефактом?

Скрытые в зарослях заброшенного палисадника, приникнув носами к ржавой сетке, они смотрели на залитый солнцем двор соседней дачи. Посреди двора на ровно подстриженном газоне стояла маленькая девочка и сосредоточенно, прикусив губу, откручивала руку у большой растрёпанной куклы. Вокруг, как после взрыва, валялись другие игрушки: мячики, зверушки, лопатки. Приборы упорно показывали, что искомый артефакт находится у ребёнка.

Приставив к глазам армейский полевой бинокль, Паша навел его на смуглые ручонки девочки.

— У неё в кулачке колечко. С виду совсем простенькое, док, — сказал он через минуту.

— Наверняка он и есть, — кивнул Михалыч, — А ты как думал? Самый сильный из найденных пока артефактов выглядел вообще как простая швейная иголка. Форма, запомни, ни на что не влияет.

Михалыч достал свой огромный платок и принялся вытирать пот.

— И какой у него уровень, док? — спросил Паша.

— Уровень пятый, не меньше, а может, и шестой…. Атомная бомба, блин.

Девочка открутила, наконец, руку у многострадальной куклы, жизнерадостно хихикнула и принялась откручивать ногу.

— Так это, наверное, хорошо, Михалыч, что она ребёнок? — спросил Паша, — у неё легче будет колечко выманить.

— Не знаю, — пробормотал Михалыч, потирая влажный колючий подбородок, — с детьми работать ещё не приходилось. Два года возраст вообще-то сложный — упрямый.

— Но она-то уж точно не догадается, чем владеет.

— Обычно никто не успевает догадаться. На моем веку такое произошло один раз, вот когда пришлось повозиться. Поэтому аксиома: при изъятии артефактов надо действовать быстро….

Михалыч позыркал по сторонам и, густо хрустя сухими ветками, направился к тому месту, где сетка подходила поближе к девочке. Паша плелся за патроном, отдергивая руки от жгучей, разлапистой крапивы и вполголоса чертыхаясь.

Михалыч порылся в карманах и извлёк оттуда лежалую конфетку.

— Эх, знать бы, что с ребёнком придётся работать…. У тебя есть, что подходящее? — обратился он к помощнику. Тот лишь развёл руками. Михалыч покачал головой и нагнувшись к дыре, напоминавшей рваную рану в кольчуге, позвал елейным голосом:

— Диа-анка! Дианочка!

Имя девочки они узнали со слов молоденькой замотанной женщины, пару раз выглянувшей из белёсого от старости кирпичного домика.

Девочка оторвалась от своего занятия и уставила на них бойкие чёрные глаза.

— Ай, какая хорошая девочка! Красавица! Умница! Маме, наверное, помогает. Ай, молодец! — заливался Михалыч, — Хочешь конфетку, Дианка? На. Ммм…. Вкусная конфетка. Леденец.

Дианка бросила куклу и подошла к ограде, не сводя с Михалыча умного, хитроватого взгляда. Её длинные чёрные волосы напоминали мех у пантеры — густые, гладкие, переливчатые благородным смутным блеском.

— Возьми конфетку, Дианка. Ах, какое у неё колечко красивое. Дашь его мне посмотреть? Дианка хорошая, добрая, конечно, даст дяде колечко посмотреть. Ну, дай дяде колечко. Дядя только посмотрит и отдаст. А он тебе конфетку. Ай, и вкусная конфетка.

Михалыч поднёс конфетку ко рту и облизнулся. Дианка, не меняя выражения, продолжала разглядывать Михалыча. Руку с колечком она предусмотрительно убрала за спину, а на несчастную конфетку не обратила никакого внимания.

— Что если перескочить через ограду и отобрать? — предложил Паша, — я мигом.

— Не вздумай, — прошипел Михалыч, — артефакт же действующий. Собирай потом тебя по частям…. Видишь, у гаража кот валяется. Может, он, конечно, спит, а, может, девочке не угодил. Смотри, как неестественно выгнулся.

— Чёрт, — выругался Паша и начал грызть ноготь, от чего отучился ещё в пятом классе.

— Дианка! — вновь заладил Михалыч, — хочешь щеночка? Собачку. Ав-ав. Я её тебе завтра привезу. Такая пушистая, ушки

длинные. Ты мне дай только колечко посмотреть. Я лишь одним глазком….

Сзади хрустнула ветка. Паша резко повернулся и вместо того, чтобы предупредить или защитить шефа, отшатнулся — сказывалось отсутствие реального опыта.

— Получай, педофил поганый! — визгливо выкрикнула подкравшаяся женщина и на голову Михалыча с треском обрушился черенок от метлы. Благо, не такой уж толстый, но Михалыч всё равно вырубился.

Открыв глаза, Михалыч не сразу понял, что лежит на террасе дачного дома. Вяло колыхалась ажурная занавесочка на широком окне, в такт ей на двери волнилась марлевая мантия. Пахло свежими огурцами и мылом от умывальника. Тень. Благодать. Только тревожно жужжала на окошке заблудившаяся оса.

Артефакт! — вдруг пробрало Михалыча, и он резко приподнялся. В голове словно перекатился стакан свинца, терраска покачнулась. Михалыч застонал и вынужден был опереться о скрипучую кушетку, на которой возлежал.

— Михалыч! — обрадовался Паша, вплывая сквозь марлю в комнату, — наконец-то, а то мы уж думали, ты того.

— Ой, извините, извините меня, пожалуйста, — вынырнула у него из-за спины женщина, показавшаяся Михалычу смутно знакомой.

— Я же не знала, что вы доктор наук, — продолжала она тихим, словно прозрачным голоском, — думала педофил какой-то мою Дианку обхаживает. Сейчас ведь шагу нельзя ступить — извращенцы кругом. Вы лежите, лежите, вам нельзя вставать. Я вам примочку холодную наложу. Сейчас скорая приедет, укол сделают, вам легче будет….

Михалыч покорно вернул голову на прохладную мягкую подушку. Вблизи женщина выглядела куда старше — под тридцать, но всё равно казалась очень моложавой, с наивными глазами школьной выпускницы.

Наверное, сразу после школы выскочила замуж, нарожала детей, на чем её жизненные университеты и закончились. Знакомый типаж: особа тихая, скромная, стеснительная и легковерная. Это хорошо. Однако, как говорил Михалычу жизненный опыт, такая иногда может стать твёрже кремня, а, как показывал совсем уж недавний пример, под горячую руку к ней вообще лучше не попадаться.

Женщина ушла в дом, и Михалыч снова приподнялся.

— Колечко! Колечко взяли? — вскричал он.

— Да какое там, — помощник махнул рукой, — как только мать дочку свою ни уговаривала. Бесполезно. Обезьяной вцепилась, не выхватишь. Хорошо я даму убедил, чтобы силой отнимать не пыталась….

— А что, что ты ей сказал? — понизив голос, спросил Михалыч, сморщившись от боли и от досады, — как всё объяснил?

— Как-как, правду сказал, — буркнул помощник, отводя глаза.

— Что?! Чёрт! Ты в своем уме? Как мы теперь выпутываться будем? — возмутился шеф.

— Не знаю, — обиделся Паша, — а ты бы что сказал? Она вообще грозилась милицию вызвать. Вот я посмотрел бы, как ты с ментами объясняешься.

— Ладно, ладно. Выкрутимся. Сейчас главное колечко заполучить, — Михалыч схватился за голову, провел рукой по глазам, пытаясь сорвать плавающую пелену, из-за которой всё воспринималось, словно из глубины, — И что, она сразу тебе поверила?

— Как только пропуск твой рабочий увидела, так поверила….

Из дома, наконец, выскочила женщина с тряпкой.

— Ложитесь, Сергей Михалыч, ложитесь, вам нельзя подниматься.

Но Михалычу, видно, слегка полегчало. Он твёрдой рукой отстранил женщину, приказал ей позвонить в скорую и отменить вызов. Согласился лишь на примочку и две таблетки анальгина. После чего, опираясь на плечо помощника, добрался до окна, из которого хорошо просматривался разморённый солнцем палисадник, а в нём девочка, откручивающая у несчастной куклы последнюю ногу. Несколько минут все трое наблюдали за девочкой. От окошка гудела оса, нагнетая и без того нервозную обстановку.

Михалыч поспрашивал и выудил у женщины интересующие сведения. Артефакт был найден Дианкой вчера после обеда в земле, вырытой её отцом из ямы для погреба. Через полчаса со столба упал монтёр, показавший Дианке язык. Сломал ногу, два ребра и больше уже не дразнился. Затем на заднем дворе вдруг взорвался петух, страшно клевачий и вредный, не упускавший случая побегать за Дианкой. Лена решила — петарду склевал, которую подкинули соседские мальчишки. Пару раз в чистом небе гремел гром, и, главное, у Дианкиного отца прихватило сердце. У здоровяка, кандидата в мастера спорта по гребле! Прихватило как раз в тот момент, когда он попытался-таки отобрать у дочери колечко. Да так, что его сразу же забрали в больницу.

— Мда, эмоциональная индукция налицо, — пробормотал Михалыч.

— Что-что? — растерянно переспросила женщина, которую, кстати, звали Елена.

— Дёшево вы отделались, говорю, — пояснил Михалыч, — могло быть куда хуже.

Оказалось, хуже не сложилось по чистой случайности, потому что мать была занята мужем и поездкой в больницу, до Дианки особо не доматывалась, не заставляла ни есть, ни умываться, ни мыться, ни спать, что, безусловно, помогло избежать острых конфликтных ситуаций.

— Колечко надо изъять как можно скорее, причём не разозлив ребёнка, — изрёк Михалыч, — иначе последствия могут быть самыми страшными. Учитывая эффект подчинения, время работает против нас.

— Какой эффект? — в один голос спросили Паша и женщина.

— Эффект подчинения, — скривившись то ли от боли, то ли от необходимости объяснять, сказал Михалыч, — заключается в том, что некоторые артефакты влияют на сознание своих владельцев, подчиняют его. Здесь эффект, похоже, выражен особенно ярко: сознание ребёнка уязвимо, а артефакт очень силён. Боюсь, придётся повозиться. Скорее расскажите нам о девочке. Что она любит, сласти, игрушки какие, ещё что?

Через пять минут Паша с Михалычем знали, что Дианка по причине жуткой аллергии не ест сладкого, живёт, не подозревая даже о существовании сластей. Что отец её балует, заваливает игрушками и заинтересовать проказницу чем-либо новеньким будет трудновато. Что девочка почти не разговаривает, изъясняясь в основном нечленораздельными возгласами. Наконец, оказалось, маленькая модница любит порисоваться и предпочитает общаться с симпатичными молодыми парнями, доводя их до белого каления своими приставаниями. Последний факт Михалыч и сделал центральным в плане отъёма артефакта.

— Первым номером общаться с ней будешь ты, а мы будем оказывать поддержку с флангов, — провозгласил он тоном Наполеона, стоящего перед картой, — Ты парень видный, по девушкам ходок, женскую психологию хорошо должен знать….

— Я с маленькими никогда не общался, — вяло возразил Паша.

— Не мудри. Женщина всегда женщина, два ей года или семьдесят два. Пошли быстрее. И так затянули отъём дольше некуда….

Паша вышел первым, почесывая вихрастую макушку. Михалыч в примочке, напоминавшей старинный ночной колпак, похожий на водевильного героя, кряхтя и держась за голову, следовал за ним. Операция по отъёму артефакта началась.

В самом начале отъёма произошло событие, несколько охладившее пыл охотников за артефактами.

— Погодите, погодите! — вдруг вскинулась мать, — она же у меня на самом солнцепёке. А я смотрю, дура...

Женщина вынесла из дома розовую панамку и подбежала к дочери. Паша с Михалычем остановились, Дианка же на появление матери никак не отреагировала — рассматривала какого-то жучка на травинке.

— Дианка, надень панамку, — сказала Лена.

— Ууу, — сказала Дианка и оттолкнула мамину руку.

— Дианка, очень жарко, тебе головку напечёт, — объяснила мать.

Дианка только смахнула со лба надоедливую муху.

— Ах, так, я сама надену, — женщина расправила панамку и попыталась водрузить её на дочерину голову, за привычной материнской заботой, видно, совсем забыв об осторожности. Дочь оттолкнула панамку, сердито вскрикнула, и вдруг панам ка вспыхнула ярким, оранжевым огнем. Вспыхнула сама по себе, изнутри — вот что было самое жуткое. Вскрикнув, мать отбросила головной убор и бросилась в дом, залечивать обожжёенные пальцы, а Паша с Михалычем заворожённо наблюдали, как развернувшись, ослепительный огненный цветок слизал панамку и снова свернулся в никуда, ни следа не оставив на траве.

Паша ощутил себя стоящим на простреливаемом из пулемёта открытом месте и замер, боясь пошевелиться.

— Поздравляю, — сказал Михалыч, — такого яркого проявления магии, Паша, ты ещё не видел. Потом хвалиться будешь…. Давай, начинай, время не ждёт.

Тут его качнуло, и Михалыч вынужден был, сжав голову, опуститься на траву.

— Ну, давай, давай, сынок, — сказал он по-отечески. Паша вздохнул, оглянулся на весёленькие листочки яблони и подошёл к девочке….

Поначалу события развивались быстро. Контакт был легко установлен с помощью новенького Пашиного мобильника. Минут пять позабавлявшись музыкой, Дианка выбросила телефон куда-то в траву и принесла Паше маленькое жёлтое ведёрко. Паша не понял. Тогда-то Дианка снова проявила недовольство — нахмурилась, закричала, замахала своими ручонками. Тут же словно воздух потемнел во всей округе, а за Дианкиной спиной, прямо на глазах у замерших взрослых, с пушечным хлопком лопнул большой красный мячик, усеяв двор красными ошмётками. Дианка почти не обратила на это внимания. Паша же съёжился и беспомощно посмотрел на Михалыча.

— Пить хочет? Воды ей, что ли, набери, — нерешительно предположил Михалыч.

— Она хочет, чтобы вы пирожок ей сделали, — подсказала мать.

Паша резво подбежал к песочнице, взял совочек и за рекордное время соорудил спасительный пирожок. Дианка молча разрушила пирожок и уставилась на Пашу, чуть склонив голову. Паша растерялся.

— Вы ей ещё один пирожок сделайте, — пояснила мать, — это значит, вы ей понравились.

«Ничего себе понравился», — думал Паша, наяривая совочком. Вскоре вся песочница, будто столица лилипутов, была уставлена целыми и разрушенными пирожками. Дианка сбегала к крылечку и положила на траву перед Пашей потасканную рыжую собачку. Паша беспомощно оглянулся в сторону крыльца.

— Это её любимая игрушка, — успокоила Лена, — Вы ей точно понравились. Возьмите собачку.

Паша взял собачку и понеслось. Сначала они играли с Дианкой в догонялки, она носилась от него, смешно переставляя негнущиеся ножки и вереща заморской птицей. Потом вместе ходили по кругу гусиным шагом — так уж взбрело Дианке в голову. На третьем круге Пашины ноги отказались гнуться, но ему повезло — следующие несколько кругов они прошли на прямых раскоряченных ногах, как истуканы. Потом Дианке надоело ходить по кругу, и они поиграли в прятки. Потом в мячик, в собачек, в бумажные самолётики, которые делал Михалыч. Наконец, девчонка заставила Пашу взять её на руки и велела носить по двору, пальцем указывая, где и что ей требуется достать. Паше везло. Он лишь пару раз вызвал её лёгкое недовольство, тогда с крыши сарая снесло лист шифера и перевернуло корыто у кур. А один раз Дианка больно ущипнула его за руку. С улыбкой, без всякой причины, просто от избытка чувств.

Все это время Паша не оставлял попыток завладеть колечком. И уговаривал, и просил, чего только не обещал, хитрил, напирал на то, что он её настоящий друг. Наговорил ей кучу комплиментов, от которых маленькая коза лишь выше задирала носик. Михалыч и Лена поддакивали, подсказывали, сами уговаривали, хитрили, обещали, делали вид, что колечко их больше не интересует. Вся полянка была усеяна конфетами, шоколадками, бананами, яблоками, апельсинами, огурцами, морковкой, булками, печеньями и сухарями, на которые взрослые пытались обменять вожделенное колечко колечко. Бесполезно. Дианка хитро улыбалась и лишь прятала колечко за спиной.

Паша потерял терпение к исходу второго часа, когда возил Дианку на закорках, а та рулила, дёргая его за уши. Пот лился градом, футболка липла к телу, повсюду чесались крапивные ожоги, уши горели, спину ломило, а от резкого звонкого голоска до поджилок прохватывало раздражение. И Паша вдруг понял — с него хватит. Если он сейчас не достанет проклятое колечко, точно сойдёт с ума. Недолго думая, Паша нащупал мягонький кулачок, погладил его для отвлечения внимания, и вдруг дёрнул ручку, стараясь зацепить колечко пальцами. Зря он это сделал.

Дианка вырвала ручку и заорала каркающим противным голоском. Ослепительная вспышка слилась на мгновение со светом солнца, и небо взорвалось пушечным ударом грома, от которого надрывно завыла сигнализация на соседской машине. На большой старой берёзе, нависшей у ограды, затрещало пламя. Паша не сразу догадался, что в дерево из чистого неба ударила молния. А Дианка, больно вцепившись ему в волосы левой рукой, продолжала вопить и бить его твёрдыми пяточками. Молния ударила во второй раз, в третий, казалось, от грома содрогалась сама земля. Михалыч и Лена, спотыкаясь, побежали к крылечку. Повинуясь какому-то наитию Паша схватил девочку и начал подбрасывать её вверх, чтобы только загасить столь разрушительный порыв гнева. Помогло.

Паша, как проклятый, работал руками. Вверх-вниз…. Вверх-вниз…. Вверх-вниз. Пару раз он пытался остановиться, но Дианка так грозно сдвигала бровки и так начинала махать руками, что бедняга тут же возобновлял прерванные упражнения. Ослушаться он уже и не пытался. Неподалёку, потрескивая, сморщиваясь в вялой пляске огня, догорала расщеплённая берёза. Жара, совсем уж застоявшись, начала оплывать к вечеру. Паша тоскливо посмотрел на крылечко. Увидел напряжённое лицо шефа, по-прежнему с примочкой, похожей на старинный ночной колпак, бледное лицо Лены, и тут его осенило.

— Михалыч! — крикнул он, — позвони мне на телефон. Скорее, я больше не могу.

Михалыч догадался, встрепенулся, скрылся в комнате. Возился долго, сказывалось, видать, сотрясение мозга, наконец, из поникшей травы раздались аккорды спасительного сигнала Пашиного телефона. Дианка обернулась, и Паша, воспользовавшись моментом, поставил её на землю. Девочка, смешно заплетая ногами, побежала к телефону, а Паша бросился к спасительному крыльцу. Так, бесславно закончилась первая попытка отъёма.

— Хорошо еще, что у маленьких детей воображение не развито, — успокоительно заметил Михалыч, — а то бы здесь такое творилось!

Паша, лежавший на холодном полу с раскинутыми руками, поднялся и в который раз приник к носику умывальника — всё никак не мог напиться. Пил долго, как конь Мюнхгаузена, Лена только подливала из ведра в бачок рукомойника.

— И много таких штук волшебных встречается? — спросила женщина, поставив ведро.

— Нет, — ответил Михалыч, не собираясь вдаваться в разъяснения.

— Откуда хоть они берутся? — Лена начала рыться в буфете, намереваясь, наверное, выудить что-нибудь съестное.

— Пока не ясно, — Михалыч, не отрываясь, следил за Дианкой, колотящей телефоном по скамеечке.

— А куда вы их деваете?

— По возможности уничтожаем или изолируем. Главное — исключить их попадание в руки человека.

— В хороших руках они, наверное, много пользы принести могут, — не унималась женщина.

— Нет, — Михалыч категорически дёрнул головой, так, что у него сползла примочка, — не могут. Любое использование магии подчиняется закону сохранения энергии. Если мы используем её на какое-либо дело, в другом месте эта энергия убывает с непредсказуемыми последствиями. Девяносто девять процентов, что они окажутся самыми пагубными, потому что вызовут нарушение равновесия в природе. Так что не говорите глупостей. Артефакты должны быть уничтожены.

Женщина понимающе покачала головой.

— Ну, ещё немного отдохнёшь и продолжим — Михалыч подумал и отбросил примочку в сторону.

— Не, — слабым голосом заявил с пола Паша, — с меня хватит. Я больше не пойду. Это же динамо-машина, док, она колечко никогда не отдаст.

— Надо чтобы отдала, — смиренно вздохнул Михалыч, — другого выхода нет.

Паша отвернулся.

Вдруг с улицы послышался Дианкин голос. Все замерли.

— Папа, — кричала Дианка с требовательной ноткой в голосе.

Паша с Михалычем вопросительно уставились на женщину.

— Папой она всех мужчин называет, не только отца. Это она вас зовёт, — обратилась женщина к Паше, — уж точно понравились вы ей.

— Не-е, — Паша привстал и попятился, — я больше туда не пойду.

— Папа! — в крике с улицы послышалось явное недовольство.

— Паша, вставай, — сказал Михалыч.

Паша замотал головой и отполз ещё ближе к стене:

— Не, она сама сейчас сюда придёт.

— Не придёт, она одна по лестнице боится забираться, — объяснила женщина.

— Папа! — кричала Дианка.

Женщина взяла из буфета булку и вышла на улицу. Но крики не прекратились.

— Она без вас не успокоится, — послышался её встревоженный голос.

— Встать! — закричал Михалыч, — ты же клятву давал. Сейчас же встать!

Паша начал медленно подниматься. Вдруг в окошках потемнело, словно на солнце набежала хорошая тучка. Они бросились к стеклу. Густо зашумели деревья, на дороге облаком взвилась пыль, в песочнице — песок. У Лены унесло косынку. Она хотела взять дочь на руки, но та вырвалась и отбежала в сторону, продолжая взывать к предмету своей симпатии. Занавески рвались в комнату, мешали смотреть.

— Паша, успокой её, — закричал Михалыч, стараясь перекричать шум ветра.

Деревья шумели все гуще, надрывнее, уже клонились в сторону, словно вцепившись в свои листья. Куда-то уносило игрушки, лопатки, палки. Плавно, словно в замедленной киносъёмке, проплыл лист фанеры с соседского двора.

— Лена, бегите в дом, — заорал Михалыч, высунувшись из крыльца, — ей не будет вреда. Лена обернулась. Действительно, Дианка, разительно похожая на маленькую ведьмочку, стояла совершенно спокойно, словно под защитным куполом. Все потоки воздуха, полные опасными обломками плавно обтекали её.

Смешно пригибаясь, Михалыч выскочил на улицу, схватил женщину за руку и втащил её на терраску, полную страшного сквозняка. Дрожали стекла, скрипели балки, и было очень страшно.

— Успокой её, гад! — заорал Михалыч, — иначе всем …..

Паша не расслышал последнего слова, но словно очнулся, повернулся к двери.

— Козлика ей покажите, — крикнула, приблизившись к его уху, мать, — она всегда смеётся, когда ей козлика показывают.

Схватившись за косяк и с силой преодолев сопротивление ветра, Паша вынырнул на тёмную улицу. Михалыч хотел вынырнуть следом, задохнулся, но ветер уже стихал и вдруг прекратился совсем, словно кто-то задвинул заслонку. Тут же просветлело, солнце выглянуло на разворошенный двор, на такой же дачный посёлок. В оглушающей тишине раздался заливистый детский смех, потом кто-то очень натурально заблеял, и на терраску прытко вбежал маленький беленький козлик. Дрыгая копытцами, козлик смешно запрыгал около Михалыча. Михалыч пригляделся и обомлел, скорее почувствовав, чем увидев в животном очертания своего помощника.

— Мать моя! — воскликнул Михалыч, — Есть оказывается у двухлетних воображение.

— Это что же, навсегда теперь? — спросила женщина, жалостливо глядя на козлика.

— Нет, если мы получим артефакт. Хотя некоторые психические отклонения возможны, смотря сколько он козлом пробудет, — и Михалыч обхватив длинную козлиную морду ладонями, заговорил, глядя прямо в мутноватые горизонтальные зрачки:

— Паша, слышишь меня? Смотри мне в глаза, Паша! В глаза смотри! Не теряйся. Ты

— Паша, запомни, Паша. Главное, повторяй своё имя, понял? Повторяй имя! Я тебя вытащу, понял? Я, Михалыч. Веришь мне? Ты только повторяй своё имя, понял?

Козлик смотрел на него с тупым вниманием, ничего человеческого в его жёлтых глазах не прослеживалось.

— Что Дианка делает? — спросил Михалыч у матери.

— Играет с девочками соседскими, — ответила мать, выглянув в окно, — минут десять у нас есть.

— Закройте дверь, а то он, козёл, вырвется. И думайте, думайте, что ещё можно сделать. Вспомните что-нибудь. Она же ваша дочь.

Лена, совсем как дочка, наморщила лобик, но так ничего и не придумала, только поставила козлику ведёрко с водой. Козлик благодарно мемекнул и принялся пить.

Женщина ещё подумала и вдруг всплеснула руками:

— Господи! Сейчас же Костя приедет! А я тут стою!

— Костя — это кто? — хладнокровно спросил Михалыч.

— Брат её старший, — пояснила женщина, — Он из пионерского лагеря должен вернуться, сосед обещал подвезти. Они с Дианкой ладят, как кошка с собакой. Если она его встретит, как бы чего не случилось.

— Ну, так что ж вы сидите, бегите его встречать, проведёте огородами, — приказал Михалыч.

Женщина закивала часто-часто и бросилась к двери.

— Не открывается, — вдруг сказала она, удивленно раскрыв белёсые глаза.

Михалыч, запнувшись об козлика, подскочил к двери, но та и ему не поддалась.

— Заклинило, крыльцо, наверное, перекосило. Есть другой выход? Ну, тогда попробуйте через окно, — в критической ситуации Михалыч командовал всегда чётко и ясно.

Через минуту выяснилось, что все окна не только на крыльце, но и в доме оказались закрытыми и не думают открываться.

— Что же делать, господи? — воскликнула женщина.

Михалыч озадаченно потёр подбородок: неужели артефакт сделал это сам, своим тёмным сознанием? От такого предположения ему, старому, опытному волку, впервые стало по-настоящему страшно.

На пару секунд в домике установилась тишина, нарушаемая только сопением задремавшего козлика. Вдруг в этой тишине громом раздалось урчание автомобиля. Они застыли, глядя друг другу в широко раскрытые глаза. А машина остановилась, потом послышалось хлопанье дверец.

— Это он, — упавшим голосом воскликнула Лена и, бросившись к окну, отчаянно задёргала задвижкой, — Костя! Не подходи к Дианке! Не подходи!

Схватив со стола пятилитровую банку, она запустила ею в стекло. С музыкальным звоном посыпались осколки, подскочил и заблеял козлик. Увы, пролезть сквозь острые зубья осколков в такой узкой раме было невозможно. Лена закрыла лицо руками и медленно осела на пол. Михалыч хладнокровно подошёл к столу, взял вторую банку, но вдруг входная дверь отворилась, пролив на пол облако вечернего света, разрезанное посередине чьей-то чёткой тенью. Они замерли.

На терраску вошёл мальчик лет восьми, похожий на Лену, только взгляд у него был Дианкин — хитроватый, ироничный. Он бросил на пол большую спортивную сумку:

— Здрасте. Ма, ты где? Что это у вас здесь творится, погром такой? А, козла решили завести! Круто.

Мать очнулась и бросилась обнимать сына, словно он вернулся не из пионерского, а из концентрационного лагеря.

— Чё случилось-то? — ошалело спросил пацан, и тут Михалыч заметил у него на пальце очень знакомое колечко. Простенькое, сверкнувшее тусклым, словно настороженным блеском.

— Можно посмотреть? — с замиранием сердца попросил Михалыч.

Пацан пожал плечами, снял колечко и протянул взрослому. Михалыч схватил кольцо и побежал к сумке с аппаратурой. Оно!

— Оно! — крикнул он Лене, — оно! — крикнул он козлику, — оно! — крикнул он просто так, совсем уж несолидно подпрыгнув.

— Откуда ты его взял? — строго спросила мать у Кости.

— У Дианки выменял, — немного растерявшись, ответил Костя.

— На что? — в один голос вскричали Лена с Михалычем.

Костя опасливо достал из кармана маленький затертый чупа-чупс.

— Понятно! — обличительно вскричала мать, — а я-то думаю, откуда у неё пятна бывают по всему телу. Вот чьё это дело! Ну, спасибо, сын, можно на тебя полагаться.

Костя покраснел и пробурчал:

— Я думал, у неё уже всё прошло….

— А раньше ты о чём думал, остолопина? — вскричала мать, — сколько надо было её чупа-чупсами прикармливать, чтобы она колечко за них согласилась отдать?

Михалыч посмотрел на неё, на паца на, на колечко и вдруг, запрокинув голову, нервно засмеялся суховатым лающим смехом. А с пола ему тонким нервическим меком вторил маленький беленький козлик.

Увидев тропинку, ведущую к реке, Михалыч остановился. Решил порадовать помощника, которому сегодня досталось сверх меры. Да и самому не мешало сбросить напряжение. Они спустились на берег — уютный, уже застланный сумраком песчаный пляж, на котором по вечернему времени народа почти не было. Вдалеке справа, там, куда катила свои неспешные воды река, ещё краснела раной закатная полоса. От тяжелой, тёмной глади реки призраками поднимались загадочные туманчики испарений. Невдалеке ёмко сотрясали воздух лягушки, где-то в деревне побрехивали собаки. На противоположном берегу мерцал, оставляя длинную дорожку в воде, огонёк костра. Песок был ещё тёплым.

— Ты давай, купайся, я полежу пока, — сказал Михалыч помощнику.

Паша был тих, печален, задумчив. Молча, механически выполнял все указания шефа. Покорно разделся и отправился в тёмную воду. Ничего, пройдёт, пройдёт. Трансформация продлилась совсем недолго и не могла оставить в психике помощника заметных следов. А проявил себя парень неплохо и опыт получил отменный. Хорошая смена подрастает.

Михалыч вытянулся на тёплом песочке, чувствуя, как выходит из тела, теряется в ласковом плеске волн напряжение бесконечного дня. Как же хорошо! К головной боли он уже привык, а всё остальное сложилось на редкость удачно. Ещё бы: артефакт изъят, экранирован в сумке-холодильнике, никто не погиб, поселок цел, обратная трансформация прошла без осложнений. А за секретность Михалыч мог не опасаться. Если даже у Лены хватит ума рассказать кому-либо о происшедшем, местечко в дурдоме для неё всегда отыщется.

Некоторое время вспышками проплывали сегодняшние воспоминания, но недолго — сказывался солидный опыт. Вскоре, глядя на первые звёзды, Михалыч настроился на философский лад и задумался о другом. Он вспоминал Дианку, мучения помощника, неожиданный финал истории, сравнивал со сценами из долгой собственной жизни и только повторял, качая головой:

— Подумать только, два года девчонке, а вся женская психология как на ладони, как на ладони….

Снова и снова перебирал Михалыч свою долгую историю общения с женой и вообще с женским полом, сравнивал её с сегодняшним случаем, и рот его кривился в горькой, печальной усмешке.