LitPamiatniki

Ты понимаешь? Я чуть не умерла еще до того, как родилась. И когда я поняла то, что услышала, — вот тогда я ее почувствовала. Эту боль. Как будто я связана веревками, которые сжимаются, режут меня. И я никогда больше не чувствовала этого, пока не начала читать эту книгу.

— Больше не надо, — сказал Фелтруп. — Мы видели достаточно черной магии, и кое-что из самого худшего было брошено в вас.

Таша подошла к своему иллюминатору и открыла защелку. Свет лампы замерцал, когда по комнате пронесся прохладный ветер. Она посмотрела на безлунное море, и на ее лице снова появилось затравленное выражение.

— Я позволила Фулбричу поцеловать меня сегодня вечером, — сказала она. — Он хотел большего. И у меня возникло искушение позволить ему это. Что, если я умру на этом корабле?

— Леди Таша, — сказал Фелтруп, — я надеюсь, что вы ни с кем не спаритесь в ближайшее время. Это неописуемо усложнит дело. И это будет очень, очень неприятно.

Долгое время она молча смотрела в окно. Затем, наконец, заговорила.

— То, что происходит, когда я читаю эту книгу, не зло. Может быть, оно даже хорошее или, по крайней мере, необходимое, неизбежное. — Она снова посмотрела на Фелтрупа и добавила с ноткой мольбы: — Я просто пока не хочу, чтобы оно произошло.

— Вы меня пугаете, — сказал Фелтруп, начиная дрожать. — Вы были так добры, Таша, так щедры, а мне нечего предложить взамен. Хотел бы я знать, что вам угрожает, но, несмотря на мою привычку читать, я дурак. Неудачник — как крыса, конечно; и то, что я знаю о человеческой жизни, кажется чем-то вырванным из сна. Хотел бы я быть ученым. Но увы. Мои знания жалки, незначительно малы, ничтожная пена мудрости, обломки, в лучшем случае.

Его серьезность вернула ее в комнату. Она рассмеялась тихим испуганным звуком, затем наклонилась и поцеловала крысу в лоб:

— Знаешь что, Фелтруп? Я думаю, мы созданы друг для друга. Ты поможешь мне встретиться лицом к лицу с тем, что надвигается, что бы это ни было? Не прочтешь ли ты мне из Полилекса?

Глава 21. МЕСТЬ КОРОЛЕВЫ МИРКИТЖИ

19 фреала 941

День, который симджане стали считать Днем Ужаса, начался с легкого осеннего дождя, недостаточно сильного, чтобы побеспокоить уличных собак или разбудить жителей острова от последнего мирного сна (следующий будет очень нескоро).

Однако к рассвету дождь усилился, и к середине утра стало ясно, что Нелу Гила наслало бурю. Четырехмесячная засуха закончилась, и король Оширам разослал приглашения всем священнослужителям города всех вероисповеданий (за исключением Сестер Змеи, его любимая куртизанка смертельно боялась любых рептилий) в замок на молитву благодарения.

В самом бедном районе столицы, который даже по прошествии пяти столетий не совсем избавился от позора, наложенного на него Королевой Статуй Миркитжи, дождь миллионами тропинок проникал внутрь. Разбитая черепица позволяла ему проникать в гниющие балки; раскрошившийся раствор позволял ему просачиваться во вздувшуюся штукатурку. Сточные канавы (те, что все еще цеплялись за рядные дома) выплевывали потоки воды на уличные перекрестки, и сами улицы превратились в неглубокие речки с быстрым течением. Старая канализация вскоре засорилась и переполнилась нечистотами.

С моря донесся раскат грома и отразился от заброшенной груды камней, которая была дворцом и местом казней безумной королевы. Самый сильный раскат проник даже на неизвестные симджанам уровни тюрьма-печи, где Тайный Кулак Арквала занимался своей ежедневной разведывательной работой, и на еще более глубокий уровень, где адмирал Эберзам Исик стоял в темноте, прижимая к груди металлическую пластину и считая капли воды, падавшие в какой-то невидимый бассейн.

Гром, дождь. Как жестоко напоминать о том, что такие вещи существуют. Что над преступлениями и зверствами людей возвышаются небеса, где Молочное Древо затеняет богов, а ангелы собирают души, как упавшие желуди. Что они с ними делают? однажды он спросил свою мать. Некоторых они отправляют с небесным ветром в неведомые нам царства, ответила она, гладя его по волосам. Некоторые становятся пищей богов и пребывают в них вечно. И некоторых они укачивают на руках и укрывают ночью под своими крыльями, пока они сами не вырастут в ангелов. Это было все, что юный Исик знал о смерти, пока его отец не отправился на Тсордонскую Кампанию и не упал там в снег от удара булавы сиззи, как он узнал двенадцать лет спустя в Офицерском Клубе. В свидетельстве о смерти было написано просто: «Пал, защищая своих товарищей». Командир счел за лучшее избавить мать Исика от подробностей.

Он протянул руку за спину и нащупал дверь камеры. Он влюбился в нее. Дверь была на его стороне, в то время как все остальное сговорилось в его уничтожении.

Статуи, например: они не были теми друзьями, на которых он надеялся. Фермер, школьник, кузнец, монах: возможно, они так и не простили ему того, что он опрокинул свою женщину, и она вдребезги разбилась о камень. И как он мог винить их, когда сам так и не простил себя? Она махала ему рукой, прежде чем перила раскололись, и она упала с четвертого этажа на мрамор, ее театральное платье переливалось и сверкало. Он рассеянно подумывал о том, чтобы оставить ее дома в ту ночь, отправить их маленькую дочку к Наме и затащить Клорисуэлу в постель.

Статуи не слушались его; их молчание делало это совершенно ясным. На самом деле сейчас они говорили только тогда, когда думали, что он их не слушает. Но была ли это злоба? Разве нельзя было разумно предположить, что они, как и он, боялись звуков из ямы?

Потому что звуки вернулись и подбирались все ближе. Высокие, полузадушенные голоса, рычание и щелканье зубов, и всегда копание, скрежет, царапанье когтей. С того момента, как Исик закричал, они пытались добраться до него. Сначала они поднялись по шахте под печью в форме столба. Он подслушивал у крошечного окошка в железной двери печи. Звери поднялись почти до его уровня и остановились — что-то им помешало. Какая-то железная решетка, вделанная в кирпич, запечатывала шахту. Существа попытались разгрызть ее, визжа, как гарпии, а затем прыгнули обратно в темноту, чтобы найти другой путь.

Другим путем, конечно, была яма. Просто вопрос времени. Даже сейчас он слышал, как они яростно копаются в осыпавшейся земле и камнях. Исик знал, что они добрались бы до него в тот первый день, если бы их рвение не привело ко второму обвалу, более крупному, чем то бедствие, которое сначала запечатало туннель у основания ямы. За грохотом падающего камня не последовало ни крика: только благословенная тишина. Все ли звери были раздавлены? Через некоторое время Исик позволил себе поверить в это. Они исчезли, погребенные в адских дырах, которые их породили. Даже статуям стало немного легче дышать.

Затем они снова начали копать и болтать, как сумасшедшие. Снаа! Ешь! Яйцо! Ничего из этого не было понятно ни в малейшей степени, за исключением постоянного хныканья зверя, который называл себя вдовой и просил милостыню. Долгие часы Исик сидел у двери камеры, положив руку на свой камень в форме топора, едва осмеливаясь дышать. Малейший его звук приводил зверей в неистовство.

Испорелли сладкий, желтый, несравнимый,

Эй, моряк, купи один, для волос любимой.

Умерла любовь моя, умерла весной,

Новый ангела воссиял, вьется надо мной.

Глаза Исика резко открылись. Статуи снова мучили его. Трусы, они ждали, пока он уснет, чтобы обрушить на него свои обвинения. Но был и другой звук, не сон, а звук, о котором он молился: быстрые шаги в коридоре снаружи. Это был человек Отта, пришедший с едой.

Исик поставил свою пустую тарелку и встал. Он повернулся лицом к двери, проводя пальцами по своим спутанным волосам, пытаясь успокоиться (статуи сочли это истеричным) после месяцев темноты и грязи.

Это будет всего лишь его вторая еда с тех пор, как звуки возобновились. В первый раз он повел себя иррационально, стоял на коленях и умолял освободить его, униженный в своем страхе перед тем, что стояло за ним. Неудивительно, что этот человек смеялся. На этот раз Исик решил сохранять спокойствие.

Он услышал лязг железных ключей.

— Здесь есть существа, — громко сказал он, не дожидаясь, пока откроется дверь, потому что она никогда не оставалась открытой дольше, чем требовалось охраннику, чтобы засунуть тарелку в камеру и схватить пустую. — Говорящие существа, монстры. Они роют туннель этажом ниже. Ты не можешь этого хотеть. Разве тебе не приказано сохранить мне жизнь?

Когда дверь открылась, свет был обжигающим, хотя это было не более чем тусклое пламя из моржового масла. Исик отшатнулся, сам пещерное существо. Фонарь держал тот же быстрый, жилистый юноша-арквали, который несколько месяцев назад ударил его флягой; Исик узнал маленькую бородавку в уголке его рта, видимую только тогда, когда он приоткрывал губы, чтобы заговорить. На этот раз мужчина посмотрел ему в глаза.

— Говорящие монстры! — рассмеялся он. — На прошлой неделе это был бы ты, адмирал. Ты болтаешь со статуями, так?

— Не обращай на них внимания, — неуверенно сказал Исик.

Охранник покачал головой:

— Этот смерть-дым превратил твои мозги в молочный творог.

— Ты только послушай...

— Иди в Ямы.

Он подтолкнул тарелку Исика в комнату носком ботинка. Но прежде чем он успел захлопнуть дверь, Исик бросился вперед и поймал его за запястье.

— Пожалуйста, — сказал он, — они убьют меня.

Мужчина выругался и отдернул руку, затем вытер ее о штаны, как будто прикоснулся к чему-то ядовитому:

— Это крысы, ты, грязный ублюдок, просто крысы! Успокойся и ешь, если хочешь жить. И если ты еще когда-нибудь прикоснешься ко мне, я позабочусь, чтобы с этого момента и до весны у тебя на тарелке не было ничего, кроме долгоносиков.

Дверь захлопнулась, и в то же мгновение статуи захохотали. Исик яростно развернулся, смело призывая их продолжать. Конечно, они этого не сделали: он показал им, на что способен. Он наклонился и нашел свою еду, с жадностью проглотил старый хлеб, выпил кислый и загадочный суп, свирепо глядя на своих невидимых врагов. Он не был уверен, видят они его или нет. Но он был уверен, что они хотят его еду.

Он сосал пальцы, когда услышал новый отчаянный звук, доносящийся из ямы. В то же время мысль поразила его, как удар дубинки. Крысы. Что было написано на клочке пергамента Отта? Нилстоун убивал всех, кто прикасался к нему, за исключением самых маленьких паразитов, которые первыми страдают от гротескных изменений.

Маленькие паразиты, подумал он. Блохи, может быть? И разве блохи не грызли его живьем даже в день свадьбы? Они были странно большими и злобными: он вытащил одну из них из своих волос, и эта штука окровавила его большой палец. Могли ли блохи, которых он принес из «Чатранда», появиться на свет в заваленном сеном отсеке, где обитал Шаггат, державший Камень?

Вибрирующий звук из ямы становился все громче.

И куда они от него делись, эти несчастные блохи? Куда еще они могли пойти, если им надоела его старая жидкая кровь, как не к крысам? Разве он не копался среди крыс, прямо здесь, день за днем, сражаясь за малейшие крохи?

Что, если эти существа были не тем, что сожрало крыс, а скорее тем, во что превратились крысы?

Именно тогда крик прекратился, и он услышал, как существо скребется в яме.

Он попытался нащупать камень в форме топора. Но где он его оставил? Во имя печи, Рин пощади меня, я уронил свой камень у печи!

Существо стояло на краю ямы и сопело.

— Пенни для вдовы полковника? — сказало оно.

Исик опустился на четвереньки, прочесывая пол пальцами. Через мгновение он нашел неглубокую бороздку, которую процарапал краем пластины, и начал медленно, крадучись продвигаться к печи.

Существо вприпрыжку ворвалось в комнату, выкрикивая свой вечный вопрос. Судя по звуку его дыхания, Исик представил себе животное размером примерно с овчарку. Каждые несколько ярдов оно замолкало и резко, осознанно принюхивалось. Исик поднял металлическую пластину и затаил дыхание.

Из ямы донеслось внезапное крещендо рытья и приглушенный звук, как будто множество голосов кричали за земляной стеной. Затем Исик услышал, как лапа существа постучала в дверь камеры.

— Пенни для...

Существо замолчало, снова нюхая воздух. Затем оно издало оглушительный кошачий вой и бросилось прямо на него через всю камеру. Исик швырнул тарелку в дальнюю стену. Услышав грохочущий звук, зверь в замешательстве обернулся, и в этот момент Исиг бросился к печи. Как только он это сделал, тварь услышала его и набросилась. Но рука Исика нашла камень, и он ударил по прыгнувшему монстру со всей силой, с который намеревался ударить Сандора Отта несколько месяцев назад.

Камень отлетел с покрытого мехом черепа. Тяжелое коротконогое животное врезалось ему в грудь; слюнявая пасть, полная плоских резцов, заскрежетала по его голове, разорвала правое ухо и упала набок. Исик поднял камень и ударил во второй раз, только задел существо, а оно снова набросилось на него с зубами и когтями: он боролся, чтобы не дать ему вцепиться в горло. Оно прорычало свой вопрос между щелчками челюстей. Наконец Исик бросил тварь на землю, но на этот раз продолжал держать левой рукой мех, где-то рядом с шелудивым плечом животного. Теперь у него была цель. Он нанес сокрушительный удар камнем по другой стороне головы существа.

— Вот твой пенни! А вот и еще один!

Он продолжал сражаться. Он бил по твари снова и снова. Только когда голос наконец умолк, он понял, что кто-то обращается к нему.

— Берегись, Исик! Они приближаются! Они здесь!

Статуя говорила правду: существа вырывались из ямы, завывая и ревя, как будто обезумев от боли. Надежды не осталось. Он не смог бы пережить совместное нападение двух из них, не говоря уже о всей стае.

Подобно расползающемуся пятну, существа веером выползли из ямы. Он попятился к стене печи. Он слышал, как их когти скребут по ногам статуй, как их зубы перемалывают фрагменты павшей женщины. Внутри него вскипело огромное чувство потери — время уходить, время присоединиться к ней, — а затем его рука упала на железный прут, прислоненный к печи и забытый на несколько дней.

Что-то похожее на электрический разряд передалось от прута к его сознанию. Он сразу подумал о двери печи, железной двери с засовом, который он выдернул. Исик стал нащупывать ее прутом. В то же мгновение существа услышали его и бросились на звук.

Вот и дверь. Исик вцепился в нее, повернул. Она была прикреплена на петлях таким образом, чтобы поворачиваться внутрь. Что находится внутри, он и предположить не мог. Рядом с ним прыгнуло существо, статуя с грохотом упала, голос школьника взвыл один раз и исчез навсегда, как пламя свечи, а затем Исик открыл дверь и закатился в печь.

Внутри полом служила чугунная решетка. Исик тащил шест за собой, когда существа набросились. Лежа на спине, он придерживал дверь одной ногой, в то время как другой отбивался от зубов и когтей, пытавшихся вонзиться в него. Наконец шест скользнул в печь, и он обеими ногами попытался захлопнуть дверь. Но неисчислимое количество существ толкало ее обратно, и с каждой секундой к ним присоединялось все больше, и Исик знал, что если шест окажется слишком коротким, он умрет.

Но шест оказался подходящего размера. Исик установил его на нужное место: один конец он упер в дверь, а другой к противоположной стенке печи, выше первого.

— Теперь вы попались, вы, гребаное отродье Ям!

Он встал, ухватился за верхний конец шеста и изо всех сил опустил его вниз. Существа завизжали в агонии. Те, кто мог, вырвались на свободу; другие почувствовали, что их кости раздроблены. Железная дверь захлопнулась, и посол Его Превосходительства в Симдже упал рядом с ней и заплакал о Клорисуэле, его разбившейся невесте; и о Таше, его потемневшей звезде; о двух ангелах, которые могли бы спасти мир, если бы он любил их больше, если бы он не уничтожил их своей одержимостью Арквалом, если бы он не вырвал крылья из их тел, если бы он забыл империю и жил в их свете.

Детям запрещалось играть в развалинах дворца королевы Миркитжи, но молодые люди постарше часто пряталась там в сумерках, бросая кости и проглатывая несколько мерзких, недозволенных глотков гребеля, чтобы чувствовать беззаботность и тепло. Вечером 19 фреала, когда ветер отогнал дождевые тучи от берега, таких юнцов набралось несколько и они первыми в городе услышали крики. Достаточно напуганные — голоса, казалось, шли из-под земли, — они выплюнули спиртное и нащупали железные кастеты с карманными ножами.

Внезапно руины наполнились искалеченными и истекающими кровью людьми. Некоторые из них были симджнанами, но большинство — чужеземцами (арквали, крикнул кто-то), и все бежали, спасая свои жизни. Молодые люди не задавали вопросов, потому что разорванные тела мужчин положили конец любым сомнениям. Они с воем бежали рядом с незнакомцами, и самый быстрый из них выжил.

Битва бушевала всю ночь, поскольку чума существ распространилась из трущоб на склонах холмов в более богатые районы. Силы короля Оширама были дважды разбиты. После второго разгрома, всего в нескольких кварталах от дворца, командующий городской стражей генерал опустошил казармы. Осада! пошел крик. Война внутри стен! Вставай, чтобы спасти город! И все до последнего копьеносца, новобранца и кавалериста присоединились к битве, наряду с большим количеством батраков, грузчиков, каменщиков и мужественных монахов. Последний из зверей пал в полночь на улице Медников, почти точно там, где стоял король, когда описывал прекрасные светильники, которые он заказал для посольского двора.

Из восемнадцати человек, служивших Тайному Кулаку, только трое были захвачены живыми. Один получил рану в горло и не мог говорить. Двое других предстали перед королем в ту же ночь. Оширам, который сам сражался и потерял много крови (не говоря уже о сотнях подданных), приподнял подбородок первого человека кончиком своего еще не почищенного меча:

— Говори, ты, чудовище.

Но мужчина уже говорил, очень тихо сам с собой:

— Крысы, крысы, крысы, — повторял он.

— Мы знаем, что они крысы! — взорвался король. — Точно так же, как забытая богами гигантская акула, пожирающая китов, является рыбой! Расскажи мне, что ты о них знаешь!

— Они могут г-г-говорить...

— Это больше, чем я могу сказать про тебя, ты, слюнявый пес! Кто ты? Что ты делал на том склоне холма? Что за черное колдовство превращает крыс в машины для убийства размером со свинью?

Внезапно другой мужчина поднял голову и посмотрел прямо на короля. Его лицо было таким белым от меловой пыли, что его можно было бы принять за актера, раскрашенного для сцены, — если бы не засохшая полосами кровь.

— Это месть королевы, — сказал он.

— Что это? Кто ты? Какая королева?

Мужчина облизнул пересохшие губы. Маленькая бородавка в уголке его рта снова начала кровоточить.

— Миркитжи, — сказал он, — королева с крабовыми руками. Мы заточили живого человека среди ее статуй. Мы осквернили ее нечестивую гробницу.

Оширам объявил пытки вне закона, причем очень публично, в первый день своего правления. То ли вследствие этого указа, то ли потому, что их разум был сломлен, он мало что узнал от обоих пленников. Но вооруженный упоминанием «живого человека», он послал восемьдесят своих наименее раненых пехотинцев в руины дворца Миркитжи. Следуя по утоптанной и окровавленной тропинке, они нашли дверь — когда-то хорошо спрятанную, а теперь сорванную с петель, — спустились по ступеням через остатки дворца, подвалы, подвалы под подвалами и добрались, наконец, до печи.

Последовали месяцы шока и отвращения, когда статуи одну за другой выносили на дневной свет и обсуждали их возможное происхождение. Но ничто не было так странно, как обнаружение бледного старика, забаррикадировавшегося в цилиндрической печи и истощенного, но вполне живого. Он не назвал им своего имени и не сказал, кто посадил его в тюрьму и за какое преступление. На самом деле никто из солдат не узнал его, и только король увидел посла Арквала и отца первой Договор-Невесты под кровью, спутанными волосами и месяцами грязи.

Он почти закричал Исик! Это вы! Но что-то заставило Оширама придержать язык. Он встал немного в стороне от бредящего человека и жестом приказал своему писцу и камергеру замолчать. Он думал обо всем, что произошло в его городе в тот год. Убитая девушка. Старейшина Мзитрина, убитый в своем святилище. Странное молчание Арквала. И ни единого слова с запада о счастье Фалмурката и Паку́ Лападолмы. Он чувствовал уколы страха за свою маленькую страну, вечно находящуюся между молотом и наковальней, вечно мечтающую о том дне, когда перестанет течь кровь. Затем он подозвал камергера и велел ему отвести Исика в гостевую комнату во дворце, уютное, но уединенное место недалеко от личной библиотеки короля.

— Пришли врача... нет, пришли моего врача, и пусть он доложит мне, как только отойдет от постели этого человека. И проследи, чтобы ни он, ни стражники, ни ты сам никогда ни единой живой душе не упоминали об этом парне.

Глава 22. ПЛОХОЕ ЛЕКАРСТВО

20 фреала 941

129-й день из Этерхорда

На рассвете «Чатранд» был уже не один.

Они не слышали и не видели приближающегося судна, хотя лунный свет освещал море всю ночь. И все же каким-то образом перед рассветом маленький одномачтовый куттер понесся к ним из-за изгиба одного из Черных Плеч или же из какого-то скрытого причала на самом Брамиане.

Он шел к ним с подветренной стороны, хотя и не слишком близко. Впередсмотрящий взревел; начальник вахты пыхнул из своей трубки. Лучники устремились к марсам.

Куттер был около сорока футов длиной. Изящные линии, аккуратно подогнанные бревна корпуса. Молчаливая команда уверенно управляла передними парусами, мягко покачивая судно на волнах. Мало-помалу оно приближалось к Великому Кораблю.

Мистер Альяш вышел на палубу и приказал лучникам отступить:

— Дайте нам лестницу, джентльмены. Рулевой, пожалуйста, ничего внезапного.

Лестница-гармошка зазмеилась вниз по корпусу. Люди на куттере были начеку: если они подплывут слишком близко, то окажутся в волне, исходящей от корпуса «Чатранда»: несчастный случай со смертельным исходом, вне всякого сомнения. Рулевой маленького корабля боролся с волнами, выкрикивая приказы матросам у стакселя. Разрыв сузился: двенадцать футов, десять... Внезапно в воздухе оказался человек: он прыгнул с палубы куттера. Преодолел щель, он ухватился за лестницу обеими руками, ударившись о корпус «Чатранда». На мгновение он полностью исчез в волне; затем Великий Корабль качнуло, и неизвестный выскочил из воды. Альяш, наблюдавший за его продвижением сверху, услышал, как новоприбывший громко рассмеялся.

Куттер поспешно отвернул в сторону. Человек стал подниматься по лестнице, легко и уверенно. Вода стекала с его распущенных седых волос, а кончик ножен косо хлестал по спине. Примерно в тридцати футах под верхней палубой он поднял глаза на Альяша и рявкнул:

— Ты новый боцман, вместо Свеллоуза?

— Да, сэр, — последовал испуганный ответ.

— Ты снова откроешь портал в середине корабля. Это не способ подниматься на борт.

— Мы запечатали его от Неллурока, мистер...

— Открой его. И пусть Элкстем знает, что он должен идти на север вокруг Песчаного Пера — там есть бухта, хотя и тесная.

— Бухта в Песчаном Пере? — Альяш фыркнул. — Но, сэр, риф блокирует вход в эту бухту, она неприступна.

— Нет там никакого рифа, дурак ты этакий. Мы срыли его шесть месяцев назад. Где капитан? Что за пакость задумал этот проклятый маг? И что, ради всех чертей, случилось с сыном Шаггата?

— Он... это...

— Не бери в голову, помоги мне. Клянусь Ночными Богами, твое лицо уродливо!

Альяш сверкнул глазами, но наклонился и сжал протянутую руку — покрытую шрамами ладонь, которая сомкнулась на его собственной, как капкан. Боцман крякнул и отшатнулся назад, а новоприбывший перепрыгнул через поручень и неуклюже приземлился на палубу. Они стояли там, глаза в глаза. Затем Альяш вырвал свою руку:

— Уж кто бы это говорил, ты, старая плюющаяся гадюка.

Мгновение тишины. Затем Альяш захохотал, Сандор Отт захихикал, и двое мужчин сцепили руки в том, что было почти объятием.

— Ублюдок! — сказал Отт. — Ты был нужен нам в Симдже! Я сказал, что мы хотим, чтобы ты был на борту. Я не говорил тебе отправляться в составе команды!

— Ты оставил это на мое усмотрение.

Отт оттолкнул боцмана:

— Это было до того, как девчонка Исик проделала трюк в святилище! Ты не представляешь, как близки мы были к краху в тот день. Верительные грамоты Паку́ Лападолмы были неправильно переведены! Что хорошего в «генеральной дочери», черт бы побрал ваши глаза, когда нам нужна дочь генерала? Нам пришлось привлечь нашего запасного человека из святилища, чтобы он выступал от ее имени, заставлял их всех говорить и размышлять, пока мы не раскопали старые письма от ее семьи.

Альяш пожал плечами:

— Что я мог сделать?

— Проверить ее верительные грамоты, прежде чем мы передали их этому бесноватому, Отцу Бабкри. Не то что он еще будет беситься. Этот инкуб разорвал его, как гранат; я наблюдал за всем этим из теней. — Он понизил голос и наклонился ближе к Альяшу. — Скажи мне, Фулбрич разоблачен?

— Ни в коем случае, — с улыбкой пробормотал Альяш. — Он даже претендует на небольшую территорию в сердце Таши Исик.

— Неужели? Прекрасная работа; но пусть он поймет, что я не потерплю никакого скандала. Из молодых отцов получаются бесполезные шпионы; если она забеременеет от него, я собственноручно сброшу его с квартердека. Вот, взгляни на это.

Отт расстегнул верхнюю пуговицу своего плаща и достал из внутреннего кармана странное устройство из дерева, бронзы и железа. На одном конце была ручка, чем-то похожая на пилу, на другом — темная металлическая трубка.

— Что это? — спросил Альяш. — Это похоже на игрушечную пушку, за исключением рукоятки.

— Это не игрушка, — сказал Сандор Отт. — Это пистоль. Вся механика корабельного орудия находится прямо здесь, в миниатюре.

Челюсть Альяша постепенно отвисала.

— Клянусь железным поцелуем Архидьявола, — сказал он, осторожно поворачивая инструмент в руках.

— Вы, еретики, поражаете меня, — сказал Отт, в его тоне смешались презрение и привязанность. — Вы одержимы непорочностью, но призываете только развратителей — исчадий Ада, дьяволов, которых вы ненавидите. Где вы прячете своего бога?

Альяш покачал головой:

— Мы уже много лет обсуждаем это, Отт, как два старых ворчуна. Мы, приверженцы Старой Веры, не говорим о том, что вы называете «богом». Мы не заключаем бесконечное в клетку маленького человеческого разума; это тщеславие мы оставляем другим. Лучше скажи мне, для чего нужен этот рычаг?

— Это змеевик; он опускает горящую спичку на пороховой заряд. Взрыв имеет тенденцию разрушать змеевик, а иногда и сам пистоль. По правде говоря, это еще не практический инструмент. Стрелу можно выпустить быстрее и гораздо точнее; васкта смертоноснее, если попадет. Но в согнутом дереве и растянутых сухожилиях не может быть больше силы, в то время как потенциал, скрытый в этом, — он восхищенно посмотрел на оружие, — бесконечен. Ты смотришь на изобретение века. Со временем это положит конец всем войнам, ибо альтернатива — ты можешь себе это представить, Альяш? Мир, оснащенный ими и использующий их? — была бы слишком разрушительна для всех.

Альяш мрачно покачал головой:

— Нет, я не могу представить себе такой мир.

— Когда этот день настанет, мир больше не будет нуждаться в нас, — сказал Отт, убирая пистоль обратно в карман плаща. — Хватит, где капитан? Мы должны немедленно двигаться на север.

Альяш повел мастера-шпиона вперед, мимо рядов разинувших рты матросов. Уловив их шепот («Наган, это Командор Наган!»), Отт тихо усмехнулся. Они знали его — или, скорее, они знали капитана почетной стражи Эберзама Исика. Знали этот костюм, этого человека из папье-маше, одного из множества поддельных личностей, внутри которых он жил.

Недавно Сандор Отт придумал образ для своей жизни. Одинокий человек на пустынной дороге, солнце, вечный полдень, дорога, прямая, как стрела, исчезающая позади него, и усеянная телами до края видимости. Обычно он думал об этих телах как о своих вымышленных личностях, как о солдатах, торговцах и монахах: он не просто выдавал их за себя, но становился ими, настолько полно, что испытывал замешательство, когда его коллеги-шпионы обращались к нему по настоящему имени. В любом случае, что такое Сандор Отт, как не более раннее изобретение? Не талисман, не имя семьи, потому что он не знал никакой семьи, кроме Детского Ополчения Арквала, теперь объявленного вне закона и медленно вычеркиваемого из официальной истории империи. Он не знал, кто в Ополчении назвал его так. Он даже не знал названия своего родного языка, ни где в империи на нем говорили, ни когда арквали навсегда заменил его и стал языком его мыслей.

В другие времена тела на дороге были просто телами тех, кто стоял у него на пути.

Они с Альяшем пошли по верхней палубе. Глаза Отта метались повсюду, изучая корабль, с которого он сошел шесть недель назад в Ормаэле. Он задавал вопросы в резком военном стиле:

— Сколько тонн зерна у вас осталось? Когда матросы в последний раз ели овощи? Был ли кто-нибудь убит? Как, во имя Девяти Кругов Ада, вы повредили ваши ванты?

У бизань-мачты они спустились вниз и пошли вперед по верхней орудийной палубе. На полпути к батарее левого борта Альяш остановился и посмотрел мастеру-шпиону в лицо.

— Они послали меня, Отт. Они приказали мне найти место.

— На борту корабля Арквала?

Боцман покачал головой:

— На борту «Чатранда». Именно здесь.

Сандор Отт замер. Его глаза скользнули от Альяша, снова метнулись вперед, но на этот раз они изучали абстракции, факты, разложенные перед ним, слова, знаки и доказательства.

— Они подозревают нас, — сказал он наконец.

— Да, — сказал Альяш.

— Они не могут знать ни о чем. Но они действительно подозревают нас. Это интересно.

Боцман повернулся и сплюнул:

— Я полагаю, что это одно слово для описания положения. Другое было бы «катастрофа».

Отт по-прежнему не двигался. Возможно, он не видел окружающий его корабль.

— Отец Бабкри, — сказал он. — Твои приказы исходили от него, так?

Альяш кивнул:

— Мы подчиняемся ему: цитмолох отдал своих шпионов под его командование на время свадьбы. И ты знаешь, кем была девушка — та, которую демон убил вместе со старым священником?

— Ученица-сфванцкор — почти полностью обученная, судя по тому, как она сражалась.

— Отт, она также была дочерью адмирала Куминзата.

Глаза Сандора Отта вновь сфокусировались на боцмане, и на его лице появилась очаровательная улыбка. Альяш скривился при виде ее. Он знал Отта десятилетиями, и эта улыбка появлялась на его лице только тогда, когда мастер-шпион чувствовал нападение или засаду, насилие, приближающееся, как хищник из леса. Нет, не хищник. Не в твоем случае, Отт. Больше похоже на приближение любимого человека, его заветную близость, чье отсутствие он с трудом мог выносить.

К полудню они обогнули маленький остров Песчаное Перо. На северном берегу два мыса, похожие на распухшие костяшки пальцев, выступали на север, образуя темную, окруженную скалами бухту. Риф, как и обещал Отт, превратился в разбросанные по морскому дну обломки, и «Чатранд» легко скользнул в защищенные воды. Внутри он был скрыт от любого взгляда с юга, востока или запада; и если только корабль не будет курсировать между островами, следующее к северу Черное Плечо скрывало их и с этого направления. Куттер мастера-шпиона прибыл раньше них и уже бросил якорь.

В то утро капитан Роуз так и не появился на палубе. Он заставил Ускинса поприветствовать Сандора Отта, к неудовольствию обоих мужчин. Но как только Великий Корабль спокойно встал рядом со куттером, он сел за свой стол, снял колпачок с переговорной трубки, которая торчала из угла, как обезглавленная змея, и начал отдавать команды.

Тридцать минут спустя Отт и Альяш подошли к его двери, и стюард жестом пригласил их войти. В каюте Роуза было светло, воздух спертый и влажный; жаркое полуденное солнце лилось через световой люк и блестело на серебряном сервизе. Роуз стоял во главе стола, нарезая кусок вяленой ветчины на блюдо, украшенное картофелем, репой и ломтиками увядшего апельсина. Был также холодный крабовый суп в гироскопическом котле, ножки которого были ввинчены в столешницу, а сама чаша стояла на шарикоподшипниках, которые удерживали ее на одном уровне, независимо от качки корабля. Леди Оггоск и Дрелларек уже сидели. Ускинс стоял у буфета и разливал бренди по бокалам.

Дрелларек встал и отвесил Отту точный военный поклон.

— Сержант, — дружелюбно сказал Отт.

— Очень рад, что вы вернулись, сэр, — сказал Дрелларек.

Кто-то зашипел. Капитан Роуз резко вздрогнул. В десяти футах от него, на рабочем столе, стояла Снирага с ощетинившейся шерстью, обнажив клыки на мастера-шпиона.

Взгляд Отта переместился в дальний конец каюты. Там, глядя в окна галереи, стоял доктор Чедфеллоу. Он был напряжен и суров и явно не собирался произносить никаких собственных приветствий.

— Он вас не убьет, доктор, — сказал Роуз, чьи глаза не отрывались от ветчины. — Вы можете присоединиться к нам за столом.

— Я не голоден, — сказал Чедфеллоу.

— А я жутко хочу есть, — сказал Отт. — Ваше гостеприимство ползет на четвереньках, капитан.

— Это не светский прием, — возразил Роуз.

— Действительно, не светский, — подтвердил мастер-шпион. — Послушайте, доктор, капитан говорит правду. Мы все знаем о том, как вы нарушили верность Его Превосходству, и, хотя этого может быть достаточно, чтобы осудить вас в суде, что ж, мы далеко от ближайшего зала суда, верно? И я не стану мстить за то, что произошло между нами в Ормаэле, так же, как не стану мстить герцогине здесь. Вы не были обязаны знать, почему Сирарис и я отравляли вашего старого друга Исика. Хотя можно было бы обвинить вас в том, что вы предали корону.

Чедфеллоу отвернулся от окна и посмотрел через широкую каюту на Отта.

— Сфабриковать дело, — сказал он.

Отт пожал плечами:

— Этому кораблю требуется врач, и никто не спорит, что вы самый лучший. Действительно, в течение часа нам понадобятся ваши особые навыки. Где наш почетный гость, сержант?

— Сын Шаггата? — спросил Дрелларек. — Он неподходящая компания, Мастер Отт. С тех пор, как умер его брат, Эрталон Несс бушует как никогда раньше. Я думаю, вы предпочтете разобраться с ним позже.

— Совершенно верно, — сказал Отт, — но я имел в виду не его.

— Другой будет доставлен, как только мы приберем его к рукам, — сказал Дрелларек. — Мои люди столкнулись с новым осложнением.

— Так мне рассказал Альяш, — сказал Отт. — Волшебная стена вокруг каюты, поразительно! Значит, ваше искусство с этим не сравнится, леди Оггоск?

Леди Оггоск сосала дольку апельсина.

— Мое искусство, — прохлюпала она, — к услугам капитана, а не имперского мальчишки, мясника.

Отт улыбнулся, но никто не подумал, что он доволен.

Роуз пристально посмотрел на Альяша:

— Почему вы привели его на эту встречу, Отт?

— Я рад, что вы спросили, — сказал мастер-шпион, беря Альяша за руку. — Джентльмены, леди Оггоск. Вы познакомились со своим новым боцманом, но, осмелюсь сказать, его не представили должным образом. Помимо того, что он первоклассный моряк, он еще и агент моих западных конкурентов в области секретных подразделений безопасности.

Молчание. Дрелларек непроницаемо смотрел на боцмана. Ускинс, сбитый с толку, переводил взгляд с одного лица на другое. Наконец до него дошел смысл слов Отта:

— Шпион? Шпион Черных Тряпок?

— Следи за своим языком, — проворчал Альяш. — Я сын Святого Мзитрина, и не имеет значения, что я хочу сделать с его пятью преступными королями. — Он оглядел комнату. — Вы, арквали, намереваетесь завоевать и уничтожить Пентархию. Я знаю это; я не треклятый болван. Я помогаю вам, потому что давно понял, что господство Арквала, каким бы великим ни было зло, является единственным способом спасти мою родину от кровавого самоубийства. Шаггат — худшая из открытых болячек Мзитрина, но далеко не последняя. Я не предатель. Я просто человек, который смотрит правде в глаза.

— Смотреть правде в глаза легче за двенадцать тысяч золотых в год, — пробормотала Оггоск.

— Да, мистер Ускинс, он шпион, — быстро сказал Отт. — Более того, первый шпион, когда-либо проникший в ряды верных Шаггата на Гуришале. Иными словами, первый человек, поселившийся на этом острове, которого не удалось быстро обнаружить и по частям отправить обратно в Бабкри. Его четыре предшественника продержались в среднем неделю, прежде чем поклонники Шаггата их обнаружили. Альяш продержался тринадцать лет. И даже когда начались сомнения, ему удалось сбежать.

— С несколькими сувенирами, — сказала Оггоск, ковыряя в зубах.

Альяш холодно посмотрел на нее.

— Леди Оггоск имеет в виду мои шрамы, — наконец сказал он. — Хотите знать, как я их заработал, герцогиня?

— Нет, если это задержит наш обед.

— Когда нессарим подозревают человека в измене, они вручают ему нож и кружку с морской водой. В воде плавает саркофаг-медуза — существо настолько смертоносное, что просто прикоснуться к нему губами означает верную смерть. Подозреваемому предоставляется выбор: вскрыть себе вены на месте ножом или проглотить залпом всю кружку воды, медузу и все остальное, и молиться, чтобы божественный Шаггат нейтрализовал яд. Они верят, что он способен на такие чудеса, даже до того, как воскрес из мертвых. Они верят, что он ждет на небесах, наблюдая за всем, что они делают.

Меня обвинили в том, что я был информатором сфванцкоров. Я трижды ударил себя в грудь, поклялся в верности Шаггату и потребовал кружку. Когда они наполнили ее, я отошел в угол помолиться и проглотил все противоядия, которые держал при себе. Фанатики прекрасно знали, что ни один мзитринский препарат не может защитить от саркофаг-медузы. Но у меня были арквальские лекарства. Это был мой шестнадцатый год на службе Отту.

— На службе императору, — поправил Отт.

— Проглотить саркофаг-медузу — значит умереть за считанные секунды, — продолжал Альяш. — Я лежал, корчась, шесть минут, сгорая изнутри. Тогда верующие решили, что я один из них, и сунули мне в рот стрекало, так что меня вырвало на подбородок и грудь, где растворившаяся медуза глубоко въелась в мою кожу. Я потерял сознание, и они побоялись даже вымыть меня дочиста. Вот так, леди Оггоск, я заработал свои сувениры.

Глаза леди Оггоск были опущены. Затем она внезапно подняла глаза, поняла, что он закончил, и нетерпеливо помахала Роузу:

— Подайте ветчину, Нилус, ветчину!

Отт и Альяш заняли свои места. Чедфеллоу подошел к порогу дневной каюты Роуза и облокотился на дверной косяк, наблюдая, как остальные набросились на еду.

Роуз указал на Отта своей сервировочной вилкой:

— Вы отняли у меня боцмана, мастер-шпион.

— Вовсе нет, — ответил Отт. — Альяш всегда работал с палубы корабля — пусть и корабля мзитрини. В этом офицере больше достоинств, чем вы предполагали, вот и все.

Чедфеллоу задал отрывистый вопрос на мзитрини. Альяш взглянул на него, затем поднял свою миску с крабовым супом и отхлебнул.

— Доктор хочет знать, как я оказался в Симдже, — сказал он, закончив.

— Это лучшая часть истории, — сказал Отт. — Безумцы на Гуришале, конечно, были близки к правде: мистер Альяш не являлся поклонником Шаггата, хотя именно это он и утверждал. Но они ошибочно считали, что он был сфванцкором. Нет, он член цитмолоха, грозной, хотя и несколько архаической гильдии шпионов Пентархии. Но ни люди Шаггата, ни сам цитмолох не подозревали еще более глубокой правды: он был нашим человеком с самого начала. Альяш говорил Пяти Королям то, во что они должны были поверить относительно Гуришала: что нессарим слабы и разделены, что мечта о возвращение Шаггата постепенно исчезает. Конечно, верно как раз обратное. А Альяш тем временем распространял миф среди этих фанатиков, этих людей, жаждущих надежды.

— Ага! — сказал Дрелларек. — Значит, это вы распространяли пророчество о возвращении Шаггата!

— Я положил трут и чиркнул спичкой, — сказал Альяш. — Но пророчество распространилось само по себе, как пламя в сухой траве. И когда до Гуришала дойдет весть о том, что дочь генерала Арквала вышла замуж за члена королевской семьи Мзитрина, каждый мужчина, женщина и ребенок на Гуришале поймут, что час возвращения их Бога-Короля близок.

— И вот завершение истории, — сказал Отт. — Мзитрини никогда не видели такого эффективного шпиона — конечно не видели, потому что я сам обучал Альяша — и они не собирались допустить, чтобы его служба закончилась с Гуришалом. Поэтому они расширили его шрамы до задней части шеи, уничтожив татуировки Мзитрина, и отправили его в место, куда они отчаянно хотели проникнуть: Симджалла-Сити, где должен был начаться Великий Мир.

— Естественный выбор, — сказал Альяш. — Мой отец ведет свою родословную из Бескоронных Государств. И, по меньшей мере, часть меня — симджанин.

Отт улыбнулся, вопросительно понюхав свой бренди.

— Возможно, вы так не думаете, — сказал он, — но большинство лучших шпионов в истории — бастарды. Полукровки, дети отцов-бродяг или женщин, захваченных на войне.

— И вы, мистер Отт? — спросил Ускинс с набитым ветчиной ртом. — Вы, конечно, лучший у Его Превосходительства, так что...

— Ускинс, — перебил его Роуз, — заканчивайте обед в тишине.

— Оппо, сэр.

— И пережевывай пищу, как подобает мужчине.

Сандор Отт посмотрел на Ускинса, как на слепня, от жужжания которого он решил больше не страдать. Под его пристальным взглядом первый помощник быстро занервничал. Его нож заскрипел. Он жевал с большой сосредоточенностью.

— Стьюки, — с отвращением пробормотал Альяш.

Роуз бросил на него мрачный взгляд:

— Альяш, это мзитрини в вас думает, что хорошо приходить к столу своего капитана с тряпкой, завязанной узлом на шее?

Альяш сорвал с горла промокший от пота шейный платок:

— Прошу прощения, сэр.

— Я послал на берег за боцманом, а не за шпионом. И мне не нужен боцман с непонятной лояльностью. Скажите мне, кому вы служите?

— По воле Его Превосходительства, сэр, вы капитан и окончательная власть в море. Это означает, что миссия в ваших руках.

— Я знаю в точности, как далеко простирается моя власть, — сказал Роуз, — но знаете ли вы?

— Сэр, я верный слуга Магада Пятого. Моя преданность не изменилась с тех пор, как я поднялся на борт.

Роуз посмотрел на мужчину, явно недовольный ответом. Затем леди Оггоск прочистила горло. Скребя участок шелушащейся кожи на руке, она сказала:

— Нилус, вы не должны разрешать им ходить на Брамиан. Остров пожирает людей, и я говорю не только о дикарях. У Лорга есть молитва за мужей его выпускниц, погибших во время неразумных экскурсий туда, и на повторение молитвы уходят дни. — Она подняла свои молочные глаза и посмотрела прямо на Отта. — Мечтателям приходится хуже всего, — сказала она.

Отт встретил ее взгляд, не мигнув:

— Возможно, вас удивит, герцогиня, но мои люди работают на Брамиане уже больше года.

— Пятьдесят ярдов внутрь, — сказала Оггоск. — И в основном под землей. Это не совсем работа героев, верно?

Раздался стук в дверь. Стюард ответил и пошептался с кем-то на пороге. Затем он подошел к капитану и наклонился к его уху.

— Пусть его немедленно приведут, — сказал Роуз. — Доктор Чедфеллоу, вы будете держать свой язык за зубами, или я прикажу вас удалить.

Стюард вернулся к двери и широко распахнул ее. Там стоял Пазел Паткендл, грубо удерживаемый гигантским турахом. Руки юноши были связаны за спиной, а кляп сильно оттягивал его губы. На шее у него был широкий кожаный ошейник с железными заклепками, немного похожий на те, что носят бойцовые собаки, за исключением того, что на этом ошейнике с одной стороны было странное устройство, похожее на храповик.

Турах вытащил Пазела вперед, на солнечный свет. Теперь было ясно, что ошейник был очень тугим, а тряпка во рту мальчика потемнела от крови. Пазел переводил дикий и яростный взгляд с одного лица на другое. Когда, наконец, его взгляд упал на доктора Чедфеллоу, ярость, пылавшая в его глазах, вспыхнула с новой силой.

— Я не бил его, сержант Дрелларек, — сказал солдат, защищаясь. — Он просто прикусил язык.

— А потом укусил тебя?

Турах смущенно взглянул на свое собственное забинтованное предплечье. Он покачал головой.

— Это была Договор-Невеста, — сказал он. — С клинком в руках.

Роуз пришел в ярость:

— Значит, мои приказы были неясны?

— Сэр, они были предельно ясны; вы хотели, чтобы ее тоже привели. Мне стыдно говорить вам, но она ускользнула. Я думаю, она ожидала нас, сэр — она была настороже. Толяссец и Ундрабуст встали у нас на пути, и следующее, что мы заметили, — она вернулась в свой треклятый роскошный номер. Но у нас есть толяссец в цепях.

Сандор Отт посмотрел на него с удивлением:

— Вы захватили Герцила из Толяссы? Сколько турахов для этого потребовалось?

Солдат жестко взглянул на Отта:

— Он надолго запомнит наши удары, обещаю вам, сэр. Капитан Роуз, я...

Роуз махнул рукой, призывая к тишине:

— Привяжите Паткендла к пиллерсу и идите.

Мужчина сделал, как ему было сказано. Пазел, привязанный по рукам и ногам к деревянному столбу, снова посмотрел на Чедфеллоу. Он попытался заговорить: только одно слово сквозь окровавленную ткань. Это могло быть предатель. Чедфеллоу был очень спокоен, но его глаза были полны мысли, страха, расчета. Он выглядел как человек, смирившийся с тем, что его ненавидят.

Отт промокнул рот салфеткой, затем встал.

— Мой добрый Ниривиэль подслушал увлекательное признание этого мальчика, — сказал он, приближаясь к Пазелу. — А именно: он не является хранителем заклинания Шаггата, хотя и наложил его. Это объясняет, почему Арунис попытался убить его. И почему мы можем убить его, если это необходимо.

Он положил руку на заднюю часть ошейника на шее Пазела. Затем демонстративно посмотрел на Чедфеллоу:

— Возражения, доктор? Сейчас было бы самое подходящее время поделиться ими.

Чедфеллоу даже не взглянул на шпиона. Его глаза были прикованы к Пазелу, и они были блестящими и умоляющими.

Рука Отта дернула застежку. Раздался громкий щелчок, и Пазел издал сдавленный стон. Ошейник заметно натянулся.

— Еще два щелчка, и я раздавлю ему трахею. Не очень хороший инструмент для допроса, как заметил один из моих людей: мистер Паткендл уже лишен дара речи. Но прекрасно подходит для извлечения подписей и тому подобного. Вы бы действительно не пролили слез, Чедфеллоу, после того как так долго спонсировали парня? Ну же, мы все знаем, что вы любили его мать. Конечно, вы не можете быть равнодушен к судьбе ее сына?

Доктор медленно поднял глаза на лицо Отта.

— Полностью, — сказал он. Затем он повернулся и пошел обратно к окну.

Щелчок.

Чедфеллоу резко обернулся. Пазел извивался в своих оковах; на его губах выступила розовая пена.

Дрелларек сел, профессионально заинтересованный. Ускинс в ужасе разинул рот. Из горла Пазела вырвался слабый звук, похожий на хлюпанье скручиваемой досуха тряпки.

— Ради Рина, Нилус, мы едим, — проворчала Оггоск.

Роуз указал на ошейник.

— Уберите эту штуку, — сказал он. — Чедфеллоу, если вы не собираетесь есть, я предлагаю вам заняться приготовлениями.

Отт коснулся чего-то на застежке. Ошейник соскочил, и Пазел, судорожно вздохнув, упал вперед. Мастер-шпион вернулся к своей трапезе.

— Чего я все еще не могу понять, — сказал Дрелларек, передавая свою тарелку, — так это природу восстания, которое вы организовали. Давайте предположим на мгновение, что маг безумен — что он не может дать Шаггату силу владеть этим Нилстоун, каким бы большим или маленьким оружием Камень ни был.

— Мы ничего не предполагаем в этой кампании, — сказал Отт. — Мы заберем Нилстоун себе и укротим или убьем колдуна задолго до того, как прибудем в Гуришал. На самом деле, это будет первым, что мы сделаем, как только Шаггат вернется к жизни.

— Тем лучше, — сказал Дрелларек. — Но как орда Шаггата может угрожать Мзитрину? У них ведь нет флота, верно?

Альяш покачал головой:

— Рыбацкие лодки, прибрежные суда, несколько разбитых бригов.

— Тогда, — сказал Дрелларек, — как они вообще могут вступить в бой с Белым Флотом, не говоря уже о том, чтобы угрожать ему? Есть ли у них какая-нибудь надежда на общий прорыв из Гуришала?

— Они надеются на свое пророчестве, — сказал Отт. — И их вера свирепа, в то время как вера Пяти Королей слаба. Помните, что Мзитрин почти завоевали мир, только для того, чтобы потерпеть поражение изнутри из-за раскола в их собственной религии. Нессарим, напротив, верят в бога, который ходил среди них: бога, который бросил вызов величайшей империи Алифроса и который еще может вернуться, чтобы править ею. Ничто не отвлечет их от этой мечты.

У них есть полезные заблуждения; у нас есть особая тактика. И завтрашняя экскурсия сыграет свою роль и в том, и в другом.

Отт откинулся на спинку стула, а Роуз оперся своими массивными локтями на стол. В наступившей тишине Пазел поднял голову и обнаружил, что все они смотрят на него.

— Вы закончили, герцогиня? — спросил Роуз.

Оггоск отодвинула свою тарелку с супом:

— Гла.

— Очень хорошо, — сказал Роуз.

Пазел напрягся. Глаза его мучителей переместились. Пазел повернул голову и увидел Чедфеллоу, идущего к нему с чем-то похожим на маленькую лейку с длинным носиком. Доктор действовал очень быстро. Он схватил Пазела за волосы левой рукой и откинул его голову назад, затем протолкнул носик лейки через губы мальчика и мимо окровавленной тряпки. Прежде чем Пазел понял, что происходит, он проглотил полный рот чего-то горького и теплого. Чедфеллоу убрал носик и взял Пазела за подбородок рукой, убедившись, что остальная жидкость попала ему в горло. Его взгляд был свирепым и опасным, но, в отличие от Отта, он не выказывал никаких признаков удовольствия от того, что делал. Мгновение спустя он отпустил Пазела и отступил назад.

— Вы можете продолжать, — сказал он мастеру-шпиону.

— Так быстро?

— Это уже произошло, если вообще произойдет.

Сандор Отт встал перед Пазелом, который кашлял и дрожал.

— Успокойся, — сказал Отт. — Это не яд. В том, что касается этого, мне вряд ли нужна помощь врача. А теперь слушай меня внимательно, Паткендл. Уртале преда нусали ч'ултанон.

Эти слова были подобны удару в живот. Пазел пристально посмотрел в холодные глаза Отта. Мастер-шпион кивнул. И Пазел ударился головой о стойку с воплем горя, который сотряс его тело сильнее, чем боль несколькими минутами ранее.

— Великий Рин наверху! — сказал Дрелларек. — Он понял!

— Успокойся, парень! — засмеялся Отт. — Я процитировал древнюю литературу, а не рассказал о своих настоящих делах. Уртале преда нусали ч'Ултанон: «Я послал твою мать на раннюю смерть». Исповедь обреченного героя Песни Иташа, написанной девятнадцать веков назад анонимной шлюхой при дворе Янтарных Королей.

Сердце Пазела бешено колотилось. Его глаза были широко раскрыты от ужаса и замешательства.

— И все же ты не заметил, как я перешел на другой язык, — продолжал Отт. — Твой Дар работает, парень. Препарат Чедфеллоу только что его вызвал. И вам, доктор, мои сердечные поздравления. Если мы действительно сможем получить доступ к его Дару, когда возникнет необходимость, мистер Паткендл все еще может оказаться таким же полезным, как вы когда-то утверждали.

Пазел повернулся и посмотрел на доктора. Какую бы смесь эмоций он ни испытывал раньше, она исчезла. В его глазах не было ничего, кроме ненависти.

Чедфеллоу не встретился с ним взглядом.

— Препарат не идеален, — сказал он. — Мальчик может испытывать некоторую дезориентацию и головокружение, пока процесс не закончится нормальным образом.

— Нормальным, — сказал Дрелларек с ухмылкой. — Вы имеете в виду, приступом безумия.

— Вы только посмотрите на это лицо! — засмеялся Ускинс. — Это мукетч, которого вам следует бояться, доктор. Он ненавидит вас. Дайте ему хоть пол шанса, и он всадит нож вам в живот.

— Мистер Ускинс, — сказал Роуз, — вы проводите Паткендла на гауптвахту. Пусть ему принесут туда обед и его одежду для непогоды. И прикажите сапожнику сделать ему обувь к вечеру. Ботинки, а не сандалии.

— Оппо, капитан, ботинки.

Оггоск покосилась на Пазела:

— На что ты уставился, мальчик?

Пазел вздрогнул. Он чувствовал себя так, словно его избили дубинками. Но он действительно смотрел, безмолвный и изумленный, на капитана Роуза. Рукав того задрался до локтя. Увидев это, Роуз поспешно снова опустил рукав. Но было слишком поздно, и он это знал. Пазел увидел то, что Роуз скрывал от всех: шрам в форме волка над его запястьем.

— Уведите мальчика отсюда, — сказал Роуз. — И давайте побыстрее завершим наше дело. День идет на убыль, и завтра мы все подвергнемся испытаниям.

— Смолбой уже прошел испытание, — сказал Дрелларек, снова ухмыляясь.

— Только одно, — сказал Сандор Отт, — самое простое.

Глава 23. БРАМИАН

21 фреала 941

130-й день из Этерхорда

Его сердце — пульсирующий зверь, его тело — дебри, его берега — каменная стена, а его немногочисленные гавани принадлежат дикарям, которые поджаривают своих врагов на вертелах. Команды опытных исследователей отправляются в его глубь; месяцы спустя сломленные люди возвращаются с рассказами о бич-скорпионах, стаях плотоядных летучих мышей и огромных монстрах, которые нежатся на берегах рек или сливаются с деревьями. Есть также истории о потерянных расах мыслящих существ и о целых городах, расположенных в долинах его центрального хребта.

Какова бы ни была правда в подобных историях, на одно вы можете положиться: Брамиан безжалостен. Если вы задумаетесь о какой-то эксплуатации его богатств, имейте в виду: только очень богатым и очень дисциплинированным людям удалось получить прибыль на этом острове, вдвое превышающую размеры Вестфирта. «Прежде всего, — пишет один старый выживший, — пусть ваше пребывание будет кратким. Вырубите полосу джунглей, добудьте немного руды, возьмите несколько сотен шкур — и уходите. Если вы сделаете это, то, возможно, доживете до того, чтобы наслаждаться своей добычей, какой бы незначительной она ни оказалась по сравнению с вашим аппетитом».

Полилекс Торговца, 18-е издание (959), стр. 4186.

Он провел ночь в мрачных снах, в которых полз через каньоны по мостам из обрезков дерева и соломы. Каждый шаг заставлял мосты стонать и прогибаться, и все же у него не было другого выбора, кроме как пересечь мрачные ущелья. Время от времени он наполовину просыпался и обнаруживал, что прижимается к стене карцера, безмерно благодарный за его прочность, за отсутствие бездны, но затем наркотический туман снова овладевал им.

На рассвете за ним пришел мастер-шпион. Пазел вскочил с поднятыми кулаками, легко держась на ногах, хотя и чувствовал себя не в своей тарелке, и принял стойку, которой его научил Герцил на их первом уроке в каюте Исиков. Казалось необходимым продемонстрировать свою ненависть к мастеру-шпиону, ко всему его клану лжецов-убийц. Но Отт только рассмеялся, боком подошел к нему, не глядя в глаза, и свалил его с ног тремя ударами. Пазел вообще не видел рук Отта, пока они не подняли его за рубашку.

Несколько минут спустя он был на дне шлюпки, спускающейся по темной стене «Чатранда» под ритмичный лязг шлюпбалочных цепей. Отт и Дрелларек сидели рядом с ним, а впереди них сидели братья-смолбои Свифт и Сару́. Ни один из Жокеев не глядел на него, пока лодка с грохотом спускалась на поверхность моря. Он мог слышать бормотание других людей, скрежет доспехов турахов. С кормы донесся возмущенный мужской голос:

— Ты должен относиться ко мне как к равному, страж. И даже это большая уступка. Сними эти ремни! Ты — смертный человек. Я — сын божества.

Они со шлепком ударились о волны. Пазел резко выпрямился, только чтобы почувствовать твердую, как камень, руку Дрелларека на своем плече. Люди сражались с цепями, отгоняя веслами лодку от «Чатранда», в то время как двадцатифутовый ялик раскачивался, как лошадь-качалка. Даже в бреду Пазел знал, что должен оставаться неподвижным.

Наконец они оказались на чистой воде. Парус взметнулся вверх. Элкстем взялся за штурвал, Роуз — за гафель-фал, вместе они успокоили лодку и вывели ее из бухты.

Пазел стиснул зубы. У Чедфеллоу был наркотик, который мог заставить его разум раскрыться к языкам, заставить Дар начать действовать по команде. Недостающий кусочек головоломки, подумал Пазел. Доктор взял Пазела с собой не в качестве какого-то одолжения. Он вовсе не собирался воссоединять его с семьей, потому что воссоединение семьи Пазела было последним, чего он хотел. Нет, он взял Пазела с собой в качестве инструмента, который мог помочь ему вернуть Сутинию, где бы она ни была, и который мог сохранить расположение Роуза и Сандора Отта к самому Чедфеллоу. С кем бы или чем бы они ни встретились в этом путешествии, Пазел был бы там, чтобы предложить свои особые услуги. Ты не остановил заговор, ты стал его частью.

Брамиан ощупью двинулся к ним, гигант на четвереньках. Звук волн, разбивающихся о его утесы, достиг устрашающих размеров, как будто львы Бакру действительно рыскали среди бурунов, обрушивая свой гнев на сушу. Пазел стоял на коленях в холодной воде, чувствуя тошноту и головокружение. Он заткнул уши пальцами, но внутри раздавался рев другого рода.

Береговые птицы обнаружили их и начали кружить, пронзительно крича. Песчаного берега не было: только каменные утесы и несколько гигантских скал, наполовину погруженных в волны. Где они должны высадиться на берег? Элкстем заставил их нестись прямо на Брамиан, в то время как Отт стоял и наблюдал на носу. Они все сумасшедшие, подумал Пазел, закрывая глаза, если только я не сумасшедший.

Когда он посмотрел снова, время, казалось, прыгнуло вперед. Они находились в тени острова, среди скал. Парус свернули, мачту убрали, прямо перед ними в скале зияла круглая черная дыра.

— Паткендл! — взревел Элкстем. — Возьмите свое треклятое весло!

Пазел, спотыкаясь, добрался до скамьи и взял весло. Вход в пещеру, почти исчезавший под каждой волной, шириною был в портал скромного храма. По обе стороны волны разбивались о скалы, вздымаясь ввысь в брызгах и пене. Но у самой пещеры море устремлялось в темноту только для того, чтобы снова выплеснуться с громким непристойным чавканьем. «Греби!» — закричал Элкстем. Все, кроме него и сына Шаггата, налегли на весла.

Двадцать футов: они поднялись и погрузились, и море хлынуло за корму. Пена на вершине каждой волны почти касалась потолка пещеры. Пазел увидел, как Дрелларек поспешно сделал знак Древа.

— Спаси меня, отец! — причитал Эрталон Несс.

— Суши весла! — проревел Роуз. — Головы опустить, руки внутрь!

Пазел бросил весло в ялик и упал на палубу. Дневной свет исчез, планшири оцарапали верхнюю часть входа в пещеру, а затем, как виноградина, втянутая жадными губами, они прошли сквозь отверстие и устремились вниз по прямому каменному туннелю, гонимые силой волны. Пазел скорчился в двух футах воды, Альяш с одной стороны и Дрелларек с другой. Невозможно было догадаться, как далеко их унесла волна.

Но как только рев прибоя начал удаляться, раздались новые крики — крики откуда-то из-за лодки. Позади них раздался скрежещущий звук, и они мгновенно замедлили ход.

Пазел поднял голову. Пещера расширилась, превратившись в круглую камеру около шестидесяти футов в поперечнике. По периметру на разной высоте были вырублены каменные выступы, а с деревянных столбов свисали яркие фенгас-лампы. Пазел оглянулся в ту сторону, откуда они пришли и увидел людей, трудившихся на железной платформе, прикрученной у входа в туннель к скале. Ими вращалось массивное колесо, соединенное цепями и шкивами с видной наполовину гранитной плитой. Сама плита была на рельсах и скользила по ним в устье туннеля. Пока Пазел наблюдал, плита остановилась, туннель был запечатан.

— Добро пожаловать на Брамиан, Мастер, — сказал кто-то на берегу.

Следующее, что помнил Пазел, было восхождение по лестнице. Путь был крутым и темным; далеко впереди кто-то нес одинокую покачивающуюся лампу.

— Где мой брат? — всхлипывал Эрталон Несс. — Вы убили его, бандиты? Вы собираетесь убить меня?

Именно на лестнице Пазел обратил внимание на обостренный слух, который иногда сопровождал его Дар. Он мог уловить каждый шепот и эхо: тихое проклятие Альяша на мзитрини, хрип Роуза, когда тот, пошатываясь, поднимался на каждую ступеньку.

Чем это закончится? Когда наступит ум-припадок?

Наконец они добрались до широкой деревянной двери. Отт вышел вперед и пронзительно, на четыре ноты, свистнул. С дальней стороны, напугав всех, кроме самого Отта, донесся женский смех.

Загремели оба засова. Дверь распахнулась наружу, заставив их попятиться назад. Яркий свет лампы залил лестницу. И в дверном проеме стояла Сирарис Исик.

Она протянула руку мастеру-шпиону. Ее красота привела мужчин в замешательство. На ней была белая блузка, расшитая красными коралловыми бусинами, и ожерелье из кобальтово-голубого жемчуга. Ее оливковая кожа сияла в свете лампы, а роскошные губы искривились от веселья, как будто мужчины, столпившиеся внизу на ступеньках, были частью какой-то большой салонной игры, правила которой она знала лучше, чем кто-либо другой.

— Мы опередили тебя на целый день, дорогой, — сказала она.

Отт взял ее руку и поцеловал.

— Я был здесь четыре дня назад, — сказал он, — и наблюдал за морем, пока Великий Корабль не достиг нужного места.

Сирарис растопырила пальцы руки, которую поцеловал Отт. Наряду с кольцами из золота и серебра, бриллиантами и кровавыми камнями она носила простое потускневшее кольцо из латуни.

— Это мне подарила маленькая птичка, — сказала она.

Отт рассмеялся, затем снял кольцо с ее пальца и надел его на свой.

— Пойдем, Сирарис, — сказал он. — Ты знаешь, что сулит этот день.

Он пронесся через дверь в большую каменную комнату, и женщина, которая растила Ташу с детства, ушла с ним. Войдя в комнату, Пазел вспомнил скрипучие мосты из своих снов. Он чувствовал себя так, словно снова был на одном из них. Нам сказали, что она умерла в Ормаэле. Нам сказали, что она прыгнула с башни в море. Мы ничего не знаем, мы игрушки в их руках.

Его запястья сковали металлическими наручниками и усадили в угол, слишком далеко от очага, чтобы согреться в этом холодном подземелье. В отличие от помещения внизу, это не было даром природы; всю комнату и несколько других, примыкающих к ней, вырезали в живом камне. Ему дали воды и корабельного печенья, а позже горсть ягод, которые походили на кофейные зерна и по вкусу напоминали сладкий копченый перец.

Сирарис подошла посмотреть на него, рядом с ней был Отт. Ненависть светилась в ее глазах.

— Маленький друг Таши, — сказала она. — Ты знаешь, что ее отец сделал со мной, ублюдок? Что-то гораздо худшее, чем изнасилование или избиения. Он купил меня, как собаку. Он ухаживал за мной, купал и выводил в общество на поводке, чтобы знать Этерхорда могла восхищаться моими трюками.

— Я слышал другую историю, — сказал Пазел. — Я слышал, что Исик вообще никогда не просил рабыню. Что император послал тебя к нему, и старик не думал, что сможет отказаться. — Он посмотрел на Отта. — Интересно, кто подал Его Превосходительству эту идею.

Сирарис сильно ударила его. Пазел поднял скованные руки к лицу.

— Тем не менее, я верю в ту часть, где говорится о выполнении трюков, — сказал он.

Она бы ударила его снова, если бы Отт ее не оттащил. Пазел поймал себя на мысли, что ему интересно, что бы сделала Таша, если бы Сирарис вернулась на «Чатранд».

Наркотический бред приходил и уходил. Несколько часов в этой комнате без окон просто исчезли. Когда к нему вернулась память, она двигалась скачками, как камень, прыгающий по озеру. Мужчины вокруг стола. Капитан Роуз размышляет над картой. Элкстем размахивает руками и кричит: «Я не могу ничего сказать, капитан, мурт меня побери! Вы не можете подойти так близко к Вихрю и остаться в живых, чтобы рассказать!» Дрелларек точит топор. Сын Шаггата, прикованный цепью к стене, спит.

Через какое-то время он очнулся с голосом Сирарис в ушах и вздрогнул, ожидая боли. Но ее не было рядом с ним. Он поднял голову и увидел ее с Оттом в дальнем конце комнаты. Они целовались и спорили между поцелуями. Странный слух Пазела донес все это до его ушей.

Хочу пойти с тобой.

Нет, самая дорогая. Работу в Симдже можешь выполнить только ты.

Ты сказал, что Исик будет последним!

Я сказал, Сирарис, что надеюсь. Но все пошло наперекосяк, когда девчонка свалилась, как мертвая.

Ты ублюдок. Я заставлю тебя заплатить. Я буду спать с твоими шпионами. Хорошенькими, самыми молодыми.

Не пытайся это сделать. Они боятся меня даже больше, чем желают тебя.

Хочешь поспорить?

У Пазела кружилась голова. Он боролся, чтобы не заснуть, чтобы услышать продолжение их спора, но темнота снова сомкнулась над ним.

Позже его подняли и подвели к столу. Теперь он был завален книгами, свитками, разрозненными листами пергамента. Почти все было старым; некоторые книги казались определенно древними. Смотри, сказали ему и расстелили перед ним что-то, что могло быть куском холста со старыми серыми пятнами. Посмотри туда. Что это такое?

— Ваш палец? — спросил он.

Роуз схватил его за ухо и яростно вывернул, словно раздосадованный тем, что оно так плотно прилегает к его голове.

— Там надпись, Паткендл. Наклонись ближе.

Со слезами боли на глазах Пазел склонился над холстом. Лица вокруг стола наблюдали за ним, затаив дыхание. Роуз указывал на символ, написанный бледно-голубыми чернилами. Был ли это символ, слово? Единственное, в чем Пазел был уверен, так это в том, что он никогда раньше не видел ничего подобного.

Его зрение затуманилось; он закрыл глаза, а когда открыл их снова, то прочитал слово так легко, как будто это было его собственное имя:

— Порт Стат-Балфир.

Мужчины воскликнули: одни с облегчением, другие с сомнением.

— Я говорила вам, — сказала Сирарис негромко и страстно. — Я говорила вам, что это кусок карты.

— Что это за язык, детеныш? — спросил Дрелларек, указывая на парусину.

Пазел заколебался.

— Н-неммоцианский, — сказал он наконец. Это была правда, но он обнаружил ее, только произнеся слово вслух.

— Где говорят на этом языке, парень? — спросил Сандор Отт.

— Откуда, во имя Ям, мне это знать?

— Дар мальчика не простирается так далеко, — сказал доктор Чедфеллоу. — Он ничего не узнает о культуре языков, которые он... приобретает. Ничего, кроме того, что можно вывести из самих слов.

— Тогда нам не лучше, чем раньше! — фыркнул Альяш. — Ну, мы могли бы провести остаток наших жизней в поисках места под названием Стат-Балфир, где они могут говорить, а могут и не говорить на чем-то, называемом неммоцианским. И, прошу прощения, леди Сирарис, но мы не можем быть уверены, что это было вырвано из карты.

— Я не понимаю, — сказал Пазел.

Все неуверенно посмотрели на него. Но именно Сандор Отт нарушил молчание.

— Мир за Правящим Морем, — сказал он, — не совсем забыт. То, что ты видишь перед собой, — это все, что библиотеки, архивы и частные коллекции известного мира дали моим исследователям после десятилетия поисков.

Он поднял древнюю книгу, раскрыл ее, подул. Хрупкая страница крошилась.

— Не так уж много, несмотря на все труды, верно? — сказал Отт. — Но было сделано несколько полезных открытий: этот первый холст дает нам некоторое представление о форме береговой линии, которой мы можем достичь. Другой документ, похоже, представляет собой список фамилий — по всей вероятности, королевских семей — и земель, которыми они управляют. Но драгоценность в этом заплесневелом хранилище — лист из дневника или судового журнала. Я не буду показывать его здесь, потому что он настолько хрупкий, что каждый раз, когда мы вынимаем его из футляра, часть рассыпается в пыль. Однако мы переписали его — слово за словом, число за числом.

Голова Пазела шла кругом; ему было очень трудно следить за словами Отта.

— Что... что это вам дает? — сумел спросить он.

— Курсы, — сказал мастер-шпион. — Курсы и расстояния от Стат-Балфира до земель по эту сторону Правящего Моря. Земли, которые мы знаем, города, которые все еще существуют, хотя названия изменились. Эльданфул, старое название Утурфе́. Марсейл, который короли Нунфирта переименовали в честь своего основателя, лорда Пола. И один остров, название которого не изменилось: Гуришал. Ты видишь, Паткендл? Если мы только сможем найти этот Стат-Балфир, мы узнаем точный путь к королевству Шаггата и множеству людей, которые его ждут.

— Если мы сможем найти, — сказал Альяш, качая головой.

— Да, — сказал Отт, — если. К сожалению, коллекционер древних рукописей, которому принадлежал этот конкретный фрагмент... погиб, пытаясь помешать моим людям завладеть им. И в его записях нет упоминания об этом листе.

Сирарис нетерпеливо отвернулась от стола.

— Тебе не нужно ничего объяснять смолбою, — сказала она.

Отт оглядел Пазела с ног до головы.

— С этим парнем я следую своим инстинктам, — сказал он. — Из невежд получаются плохие слуги. Пока он с нами, он должен постигать основы. Конечно, он не будет с нами вечно.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Чедфеллоу, наклоняясь вперед.

Мастер-шпион проигнорировал вопрос.

— Паткендл, — тихо сказал он, — слово Стат-Балфир само по себе что-нибудь значит?

— Нет, — сказал Пазел.

Слово вырвалось слишком быстро — отрывистое отрицание. Сержант Дрелларек со смехом откинулся назад.

Отт повернулся, чтобы посмотреть на Чедфеллоу:

— Вот вам и ответ, доктор. Ваш смолбой только что солгал, очень неуклюже. Мои ребята из Школы Имперской Безопасности после тридцатиминутной тренировки говорят неправду лучше. Как долго Паткендл пробудет с нами? Действительно, недолго, если он не ответит на мои вопросы. Но достаточно долго, чтобы услышать, как один или несколько его друзей молят о смерти: увы, из-за заклинания Рамачни умереть не так-то легко.

Пазел сглотнул. Он слишком хорошо понимал, как легко Отт может привести в исполнение свои угрозы. Таша, Нипс и Марила будут вынуждены выйти из-под защиты каюты — и очень быстро, — если Роуз позволит мастеру-шпиону отрезать их от еды.

— Посмотри на него, он тянет время, — сказал Сирарис.

В глазах Отта мелькнуло восхищение:

— Нет, он обдумывает свой выбор. Очень вдумчивый парень.

Диадрелу. Пазел закрыл глаза. Прости меня.

— Отвечай на вопрос, Паткендл, — сказал Роуз.

— Убежище, — сказал Пазел. — Стат-Балфир означает Убежище-за-Морем.

Полдень. Каким-то образом Пазел проспал всю ночь напролет, снова прикованный цепью в своем углу. Он яростно замотал головой. Он вообще не помнил, как заснул.

Он сидел на спине лошади, цепляясь за луку седла, испуганный, вырванный из транса. Пели птицы; огромная черная лошадь стояла в грязи; вокруг миллионы листьев, ветвей и цветов блестели от недавнего ливня.

Было уже жарко; Пазелу казалось, что на него дышит какое-то огромное животное. И все же шум моря был близким и громким, и слева от себя он увидел место, где кончались деревья и начиналось голубое небо. Внезапно он понял, где находится: на вершине утеса, на краю огромной дикой местности Брамиана. Это было похоже на вторжение на чужую территорию, на то, чтобы просунуть палец ноги в какой-то запретный дверной проем, просто чтобы посмотреть, что произойдет.

Отт взобрался в седло позади него. Пазел напрягся: было страшно находиться так близко к ассасину, к его покрытым шрамами и смертоносным рукам, сжимающим поводья с обеих сторон. Пазел слышал, как икшели шептали Стат-Балфир. Только один или два раза, когда они забывали о его способностях; и они произносили это с благоговением, как святое имя. Он отдал нечто священное самому нечестивому человеку, которого он когда-либо знал.

Отт развернул лошадь полукругом, и Пазел мельком увидел вход в пещеру, низкий, как нора, и почти невидимый за зеленью. Были и другие лошади: одна несла Чедфеллоу, другая — Альяша. Свифт и Сару́ тоже были верхом; их лошади несли большие кожаные кошельки, прикрепленные к ремням перед коленями всадников. На последнем и самом большом коне ехали Дрелларек и Эрталон Несс, последний в ужасе смотрел на джунгли вокруг них.

Взмахом руки Отт приказал своим людям вернуться под землю. Затем он повернулся к другим всадникам и предостерегающе поднял руку.

— Первая часть этого путешествия, вероятно, будет самой мерзкой, — тихо сказал он. — Держись поближе ко мне и не останавливайся, пока я этого не сделаю. Доверяйте своей лошади: это самые благородные животные, которых смог достать Его Превосходительство, и они с рождения обучены ходить по горам. Вперед, сейчас же! Скачите быстро и бесшумно, если вы цените свои жизни.

С этими словами он пришпорил своего коня и скрылся в зарослях. Сначала казалось, что тропинки нет, и они пробирались (далеко не бесшумно) сквозь огромные заросли пальм, папоротников и лиан. Но очень скоро подлесок поредел. Огромные деревья нависали над ними, монстры с грубой черной корой, увитые лианами, мхами и свисающими эпифитами. Лошади действительно были великолепны. Они избегали корней и камней и, одновременно, каким-то образом балансировали своими всадниками.

Они начали резко подниматься, пересекая журчащий ручей. В пятнах солнечного света над водой Пазел увидел переливающихся голубых бабочек — сапфировые облака взлетали при их приближении.

— Куда вы нас ведете? — спросил он.

— Тихо! — сказал Отт. — Или ты поймешь, что я привел тебя в могилу. Мы поднимаемся на гору, известную на Внешних Островах как Дрот'улад. Злой уголок огромного, злого острова.

— Злого? — переспросил Пазел. — Но он прекрасен. Посмотрите на него.

— Конечно, я смотрю, — сказал Отт, который на самом деле вглядывался в деревья впереди. — Да, злой: это имя означает Череп Дрота, демона-принца. Но сейчас нам угрожает не Дрот. Я опасаюсь людей-леопардов. Это их часть Брамиана, если судить по отчетам тех людей из внешнего мира, кто приезжал сюда. К счастью для нас, они боятся подниматься на Дрот'улад, но иногда скользят вокруг его подножия, чтобы поохотиться на обезьян или диких собак. Они искусные лучники и убьют нас, если смогут.

— Почему они боятся горы?

— Потому что на вершине живет нечто, что их убивает. Не сам демон, я думаю, но, возможно, что-то не слишком лучшее. Нам самим было бы лучше избегать этого места. Но гребень — единственный быстрый путь к нашей цели, и Элкстем клянется, что мы должны выйти в море в течение нескольких дней, иначе Вихрь лишит нас всякой надежды на безопасный проход.

— Но что, во имя Девяти Ям, вам нужно на Брамиане?

— Вообще ничего. Меня беспокоят желания наших союзников.

— Союзников?

— Помолчи, парень.

Дорога становилась все круче, и они были вынуждены перевести лошадей на шаг. Теперь они двигались по своего рода дороге: извилистой грязной тропинке, полной корней, коряг и поваленных деревьев. Их взорам предстали причудливые сочетания цветов: мясистый оранжевый гриб, который, казалось, светился в тени, алая колибри, золотисто-металлическая бабочка. Время от времени тропинка выходила из-под прикрытия леса и огибала вершины скал, выступающие, как серые зубы, из покрывающей зелени. В такие моменты Пазел смотрел вниз на дымящиеся долины, на озера и извилистые реки, и однажды он увидел кольцо стоячих камней на безлесной вершине холма и струйку поднимающегося дыма.

Его уши терзали звуки. Свист, улюлюканье и вой: шум бесчисленных птиц и зверей, хотя он видел только тени, проблески движения, намеки на крылья. Хуже всего были насекомые. Его измененный слух делал их вой, гул, писк и жужжание отвратительно отчетливыми. Когда они кусали его за уши, он слышал, как прокалывается кожа.

Вверх и вверх, час за часом. Дождь поразительной силы приходил и уходил. Когда он становился достаточно сильным и ослеплял их, Отт подавал сигнал к остановке, и лошади стояли, обдаваемые холодными брызгами, а тропинка превращалась в реку, хлещущую по их ногам. Пазел затыкал уши, оглушенный. Но ливни быстро проходили, и, казалось, в то мгновение, когда падали последние капли, сквозь них пробивалось солнце.

Разум Пазела снова затуманился, и он потерял всякое чувство времени. В одну минуту он цеплялся за гриву лошади, когда животное с трудом взбиралось по какому-нибудь узкому ущелью; в следующую он смотрел на волосатую лиану толщиной с его руку, только чтобы обнаружить, что это была чудовищная многоножка, карабкающаяся по стволу.

В следующий момент он поймал себя на том, что вяло прислушивается к дневному уханью филина. Казалось, никто больше не мог слышать птицу, и Пазел не мог найти ее в кронах деревьев над головой. Но он услышал ответ его подруги и мягкое трепетание крыльев. И затем (у Пазела резко перехватило дыхание) первый филин заговорил словами. Его голос был черным и бархатистым, голос ночного охотника, разбуженного днем.

— Хотел бы я знать, куда, по их мнению, они направляются.

— Ты мог бы спросить, — сказала его подруга, более высоким голосом.

— Они дикари, моя дорогая глупышка. Они не говорят на брамианском языке.

— Мне не нравится эта гора, — тревожно пропищала вторая сова. — Я чувствую вкус морского воздуха, и это меня пугает. Разговоры береговых птиц всегда полны страха, военных кораблей, передвижений людей. Давай отправимся вглубь страны сегодня вечером. Где мир все еще цел.

— Полетим ко двору Гретхима, — сказала первая. — Священник примет нас, позволит поохотиться в садах специй, и, возможно, я прочитаю еще одну историю из его книги листьев.

Пазел никому не рассказал о разбуженных совах. Перед его мысленным взором возник ужасный образ Сандора Отта, пытающегося их застрелить. Он перестал искать их глазами, и птицы больше не разговаривали.

Вперед, вверх. Наконец острый слух Пазела ослабел, и он начал больше походить на самого себя. Ему показалось, что далеко над ними структура леса изменилась, как будто что-то огромное стояло среди деревьев или за ними. Затем Дрелларек натянул поводья своего коня. Он указал на ближайшее дерево. Большая белая обезьяна висела там спиной к ним, неподвижная, мертвая. Она была пригвождена к стволу стрелой.

Отт выругался.

— Мы их напугали, — сказал он. — Люди-леопарды просто так не бросают свою добычу. И из этой раны все еще течет кровь. Вперед! Сейчас это гонка, и мы должны победить.

Он сказал что-то ласковое своей лошади, и та, бросив тропу, понеслась вверх по склону, прямо к вершине. Пазел услышал позади топот других лошадей.

Внезапно из джунглей донесся человеческий голос.

— Кто это, дядя?

Пазел подпрыгнул, напугав и Отта, и лошадь.

— Такие же люди, как и мы, — ответил другой, более старый голос. — Но они работорговцы из-за моря. Не бойся их, мальчик. Сегодня они не возьмут рабов.

— Черт тебя побери, замри! — прорычал мастер-шпион.

— Мистер Отт, — сказал Пазел, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал тихо и спокойно. — Они нашли нас. Они наблюдают.

Внезапно Эрталон Несс взвизгнул от ужаса, указывая пальцем на джунгли слева от них. Пазел обернулся и увидел их: множество длинноногих фигур, мчащихся по лесу со скоростью кошек. На них были только набедренные повязки, а их бледно-желтые тела были сплошь покрыты черными пятнами. Некоторые из мужчин несли странные железные крюки, и у всех за плечами были луки.

Всадники закричали, и лошади ускорили шаг. Но теперь, когда они бежали поперек склона, лошади с трудом удерживали равновесие, и не раз Пазел был бы выброшен из седла, если бы Отт не держал его так крепко.

— Скажи мне, Паткендл! — взревел мастер-шпион.

— Сказать что?

— Как ты думаешь, почему ты здесь, дурак? Используй свой Дар! Скажи мне, что они говорят!

Пазел прислушался. Но мужчины только кричали что-то вроде Быстро, Сюда и Не лошади!

— Просто продолжайте скакать! — сказал он Отту. — Они всего лишь... Подождите! Черт! Они на деревьях, Отт! Они собираются стрелять в нас с деревьев!

Пока он договаривал, Альяш взвыл от боли. В его бедре дрожала длинная черная стрела. Каким-то образом боцману удалось пришпорить свою лошадь. Над ними кричали десятки голосов, как гончие на охоте. Еще больше стрел просвистело у них над ушами. Оглянувшись назад, Пазел увидел деревья, заполненные пятнистыми людьми, спускавшимися головой вниз — они использовали крюки, которые носили, как когти. В мгновение ока они достигли земли.

— Поворачивайте! — крикнул Отт. — Они загонят нас в другую ловушку, если смогут! Мы должны взобраться на вершину горы!

Они снова направили своих коней в гору. Бедняги теперь истекали пеной от усилий, их ноги и животы были облеплены грязью. Но они побежали дальше, и через несколько секунд опасения Отта подтвердились. Еще большая группа людей-леопардов поднялась из подлеска справа от них: как раз там, где лошади оказались бы еще через несколько шагов.

Погоня была жестокой, но даже те, кто родился в лесу, не могли бежать со скоростью лошадей. Вскоре только самые быстрые бегуны все еще бежали за ними. Пазел слышал, как они кричали друг другу, когда отстали:

Почему лошади им повинуются?

Они порабощают и лошадей.

Они идут к Ма'татгрилу.

Они умрут.

Еще десять минут они мчались в гору. Затем, наконец, мастер-шпион осадил своего скакуна, и они пошли шагом, ошеломленные и спотыкающиеся. Чедфеллоу подъехал к Отту и Пазелу:

— Ваши дикари забрались на Дрот'улад выше, чем вы предполагали, Отт.

— Они нас очень ненавидят, — сказал Отт, по-волчьи ухмыляясь. — Они принимают всех чужаков за волпеков, которые ставят ловушки на их детей, делают из них наемников или продают фликкерманам.

— Тогда их ненависть оправдана, — сказал Чедфеллоу, — поскольку ваши операции здесь зависят от волпекских кораблей с припасами. Позвольте мне извлечь эту стрелу, боцман, прежде, чем вы упадете в обморок.

— Ерунда, — сказал Альяш. — Мы не должны останавливаться ради этого. Я потерял совсем немного крови.

— Вы можете потерять намного больше прежде, чем мы достигнем вершины.

— Посмотрите вверх, доктор, — сказал Сандор Отт.

Пазел поднял глаза и ахнул. Они стояли почти на гребне горы. И нависая над ними, почти теряясь в деревьях, окружавших вершину, возвышалась стена.

Это были явные руины — но какие! Пазел видел такие же высокие стены в великих замках Этерхорда и Пола, но те находились в сердцах могущественных городов, а не затерялись в дикой природе. И стена перед ним тянулась на восток и запад вдоль вершины горы, пока не исчезала за деревьями. Строители, кем бы они ни были, не выровняли гребень, а вырезали гигантские желтые камни, чтобы они соответствовали его изгибам. Стена казалась скорее живой, чем построенной.

Они подъехали ближе; Пазел выгнул шею. Высоко над головой стена прорастала башнями, башенками и увитыми виноградной лозой балконами. Птицы влетали в зияющие окна; в трещинах цвели орхидеи. И все же для явно древнего сооружения стена была на удивление целой.

Когда они достигли стены, Отт повернул их на восток. Чедфеллоу провел рукой по замшелому камню.

— В Этерхорде у нас есть одна сломанная колонна и кусок арки, — вслух подумал он.

— О чем это вы говорите? — спросил Пазел. Доктор удивленно посмотрел на него. Пазел заговорил с ним на острове в первый раз.

— Я говорю, что это работа Янтарных Королей, — сказал Чедфеллоу. — Что это великое сооружение было построено до Мирового Шторма и пережило его.

— Слишком его много, чтобы проглотить, — сказал Дрелларек.

— Посмотрите на каменную кладку. Только первые повелители Алифроса обладали таким мастерством.

— Зачем Янтарным Королям понадобилось строить посреди джунглей? — спросил Эрталон Несс.

Всадники остановили лошадей и уставились на него. Пазел никогда не слышал и половины столь здравого высказывания от сына Шаггата. Чедфеллоу оглядел мужчину с ног до головы, явно изумленный. Пазел почти ожидал, что он пощупает у Эрталона пульс.

— Ну? — требовательно спросил сын Шаггата.

— Джунгли снова выросли, — сказал Чедфеллоу. — В свое время — более двух тысяч лет назад — Янтарные Короли очистили много гор огнем и топором. Они построили на них великие города. Города-крепости, целые поселения в одном могучем сооружении. Ни один враг не мог и мечтать о том, чтобы их захватить.

— Ни один враг, кроме самого Алифроса, — сказал Эрталон.

— Совершенно верно, — сказал Чедфеллоу, еще более изумленный. — Но Мировой Шторм не поразил все земли одинаково. Каким-то образом этот уголок уцелел — возможно, огромная масса Брамиана защитила его от пронизывающих ветров. В любом случае Янтарные Короли правили из своих городов на вершине в течение сотен лет до Шторма. Днем фермеры спускались по склонам, чтобы выращивать пищу на террасах — тех плоских каменных полках, которые мы пересекли, — а ночью крепко спали в своих комнатах в крепости. Вот что рассказывают старые предания. Ты понимаешь меня, Эрталон Несс?

Сын Шаггата кивнул. Затем он снова посмотрел вниз с горы.

— Когда мой отец вернется, он не будет рубить деревья, — мечтательно сказал он, — потому что я попрошу его быть добрым к белым обезьянам. Это будет их республика. Они будут носить мое имя.

Было почти облегчением снова услышать его бред. Они больше ничего не сказали, но поехали дальше в тени стены. Пазел спросил себя, не находится ли где-то внутри сумасшедшего в ловушке нормальный человек. Тогда его судьба казалась хуже, чем любая тюрьма без света. Но не может ли быть правдой обратное? Он задумался. Неужели здравомыслящие люди держат сумасшедших запертыми в своих умах?

Через четверть часа они добрались до остатков могучих ворот. Железные изделия растаяли за столетия — из камня торчало лишь несколько ржавых спиц, — и никто не мог сказать, что за скульптурные звери сидели на пьедесталах по обе стороны. Полоса земли, которая, возможно, когда-то была дорогой, изгибалась от отверстия и спускалась к деревьям.

За воротами был портик без крыши, утопающий в зелени. Сразу за ним начиналась мощная лестница, тоже открытая небу. Она поднималась до самой вершины крепости, где солнце ослепительно играло на желтом камне.

Отт остановил свою лошадь у порога.

— Напоите лошадей, — сказал он, — и выковыряйте камни из их копыт. Не давайте им еды, но съешьте немного сами. Вот, Паткендл, возьми поводья.

С этими словами он соскользнул на землю, поправил пояс с оружием и быстрыми, кошачьими движениями побежал вверх по лестнице.

— Что, во имя Девяти Кругов Ада, он задумал? — спросил Альяш. — Он сказал, что наша цель — крепость. Теперь он говорит так, как будто нас ожидает еще одна поездка.

— Я думаю, что и то, и другое может быть правдой, — сказал Чедфеллоу. — Но теперь я разберусь с этой стрелой, если вы не против.

Смолбои стали выковыривать камни из копыт лошадей, пока Чедфеллоу занимался Альяшем. Боцман не издал ни звука, но его лицо исказилось от боли, когда доктор наконец вытащил наконечник стрелы (зазубренную штуковину, сделанную из кости) из его бедра. После этого Альяш был совершенно спокоен. Он болтал и шутил, пока Дрелларек нарезал кинжалом ломтики бекона, а Чедфеллоу пинцетом вытаскивал из раны кусочки штанины.

— Почините брюки, когда закончите с ногой, — со смехом сказал Дрелларек. — Мы хотим, чтобы он произвел хорошее впечатление на наших союзников, так? Вот, мальчики, ешьте.

— Кто эти союзники, мистер Дрелларек? — спросил Свифт, сделав первый глоток. Но турах покачал головой и ничего не ответил.

Пазел взял свой ломтик поджаристого бекона. Он был голоден, но все равно почувствовал укол вины. Я ем из рук Горлореза. Часть команды. Как Чедфеллоу, просто выполняю работу.

К тому времени, как они закончили есть, Сандор Отт спускался по лестнице. Когда он подошел к ним, Пазел увидел, что его лицо напряжено.

— Что случилось, мастер Отт? — спросил Дрелларек.

Руки мастера-шпиона, свисавшие вдоль туловища, нервозно дернулись. Когда он заговорил, в его голосе слышалась дрожь.

— Лестница ведет на крышу города-крепости, — сказал он, — а оттуда прямая и ровная дорога ведет к тому месту, где мы спустимся. Вы будете ехать слева от меня, шагом, и не будете говорить. Но если я отдам приказ, вы должны помчаться галопом, как ветер. Я только что узнал, кто хозяин горы. Это эгуар.

Глаза Чедфеллоу вспыхнули.

— Вы его видели? — спросил он.

Отт кивнул:

— Он лежит, нежась на солнце.

— Огонь Рина, — прошептал Дрелларек.

— Эгуар? — взвизгнул Эрталон Несс. — Эгуар! Что это такое?

Отт развернулся и ударил сына Шаггата по лицу.

— Что-то, что с радостью сожрет тебя, если будешь продолжать кричать. — Разинувшим рты смолбоям он сказал: — Не берите в голову, ребята. Мы пробудем в городе всего полчаса, а то и меньше. И эгуары, как и люди-леопарды, не могут перегнать лошадей.

Чедфеллоу покачал головой.

— Они не могут бегать далеко, — согласился он, — но на близком расстоянии они движутся с ослепительной скоростью.

— Хватит выпендриваться! — рявкнул Отт. — Нет книги, из которой можно было бы узнать правду об этом существе. И вы никогда не гуляли по диким местам Алифроса, как я всю свою жизнь.

— И все же я знаю, что это правда, — сказал Чедфеллоу.

— Откуда? — требовательно спросил Альяш.

Доктор закрыл глаза.

— От Рамачни, мага, — сказал он наконец, — который обосновался на более высоких вершинах, чем эти, среди драконов, сумеречных мамберов и орд хратмогов. И да, эгуар. Они могут ловить лошадей, Отт. И у них есть средства убивать даже тех, кого они не поймали.

— Но на что он похож? — взмолился Сару́.

— Скоро увидишь, — сказал Отт. — Теперь обратите внимание: если мы разделимся, скачите прямо на заходящее солнце. Вы увидите небольшое здание, а за ним тройную арку, единственную в своем роде. Поезжайте через эти арки и спускайтесь по лестнице за ними. Мы перегруппируемся внизу и продолжим наше путешествие.

— Мастер Отт, — сказал Дрелларек, — всегда есть морской путь.

Отт с досадой взглянул на тураха:

— Мы здесь потому, что морской путь закрыт. Волны слишком высоки для небольших судов, и мы не можем ждать затишья.

— Но «Чатранд» легко мог бы...

— «Чатранд» не должен быть снова замечен ни одной живой душой, сержант Дрелларек! Мне казалось, что, вы, по крайней мере, это поняли.

— Что я хотел бы понять, — сказал Чедфеллоу, — так это то, что мы вообще здесь делаем.

Отт достал свою флягу и доктор наблюдал, как мастер-шпион пьет. Затем он вытер рот и сказал:

— Укоротите стремена и проверьте ремни подпруги. Мы опаздываем.

Альяш вскочил в седло, морщась, когда перекидывал раненую ногу через седло. Дрелларек выругался, но мгновение спустя тоже вскочил в седло. Остальные неохотно последовали его примеру. Пока турах и шпионы были едины, у них не было особого выбора. Один старый доктор и трое смолбоев едва ли могли сражаться с этими смертоносными людьми.

Они повели лошадей по лестнице, стараясь ступать по мху и опавшим листьям, потому что железные подковы животных громко отдавались эхом по камню. Отт и Пазел шли впереди. Рука мастера-шпиона лежала на рукояти его меча. Он постоянно что-то шептал своей подопечной, которая печально ржала, несмотря на его успокаивающие слова. Этот его сокол мог бы сейчас пригодиться, подумал Пазел. Куда он делся?

В нескольких десятках шагов от крыши Чедфеллоу поднял руку, и группа остановилась.

— Послушайте меня, — прошептал он. — Вы не должны смотреть прямо на эгуара. Это может спровоцировать его, как быка. И если вы увидите какой-нибудь след существа, какое-нибудь место, где оно проползло, обведите свою лошадь вокруг этого места — никогда через него. Прежде всего, берегите свои мысли! Сохраняйте спокойствие! Эгуары обладают собственной магией.

Отт окинул их последним взглядом.

— Больше никаких разговоров, — сказал он.

На верхней площадке лестницы их встретило солнце, его лучи били прямо в лицо. Пазел прикрыл глаза — и в то же мгновение увидел эгуара, еще до того, как его разум осознал окружающее. Страх нахлынул на него, иррациональный и огромный. Зверь был примерно в тысяче футов от них, угольно-черный, лицом к ним. Больше всего он походил на огромного обожженного крокодила с поджатыми под туловище лапами и спускающимся по спине колючим веером, как у рыбы-парусника. Его окружал пар — воздух дрожал, словно существо было живым костром. Пазел не мог видеть его глаз. Было ли это сном?

Отт яростно ущипнул его за руку. Пазел оторвал взгляд от существа и посмотрел вперед. Одна за другой лошади ступили на крышу.

От того, что он увидел перед собой, у Пазела перехватило бы дыхание, будь у него хоть немного свободного времени. Словно они забрались не просто на крышу крепости, а на крышу самого мира, и обнаружили, что там жарко и ослепительно, как в пустыне. Двор был огромен, строг и имел форму многоугольника. На вершинах которого возвышались башни, некоторые целые, другие разрушенные. Повсюду были разбросаны скопления крытых залов, сами по себе похожие на небольшие городки. Разбитые купола и устоявшие колоннады, разрушенные фонтаны, пьедесталы со статуями людей, чьи черты, как и у существ у разрушенных ворот, растаяли за столетия ветра и дождя. А еще большой амфитеатр, похожий на выпуклый резервуар на коротких и толстых ножках, и круглые шахты, идущие сверху вниз через город-крепость, с лестницами, вырезанными по бокам.

В камне также было много гладких, похожих на пруды углублений. Все они были наполнены черной водой, которая блестела так, что у Пазела почему-то скрутило живот.

За крепостью го́ры, покрытые джунглями, тянулись рядком на запад, в самое сердце Брамиана; второй ряд вел на север. Строение, как теперь увидел Пазел, стояло на изгибе хребта. И вдоль обоих рукавов хребта бежала мощная стена. Она была широкой, как городской бульвар, и он не мог видеть ее конца ни в одном направлении.

Но краем глаза он все еще мог видеть черного, окутанного паром эгуара. Ему стало стыдно за степень своего страха. Но, мельком взглянув на остальных, Пазел увидел, что тот же ужас отразился и на их лицах. Даже Дрелларек выглядел слегка бледным.

Они осторожно пошли вперед. Разрушенные залы и павильоны оставались позади, один за другим. Разум подсказывал Пазелу, что тройная арка находится менее чем в миле от лестницы, с которой они начали, и все же она казалась невероятно далекой. Здесь не было листьев, и каждый удар лошадиного копыта раздавался ужасно отчетливо. Эрталон Несс, казалось, плакал.

Затем эгуар открыл глаза. Они были белыми и горели, как звезды, на темной плоти. Отт напрягся. Чья-то лошадь ржала и гарцевала. Но зверь по-прежнему не двигался.

Первая из заполненных водой полостей уже была совсем близко. Отт обошел ее стороной. Пазел увидел, что отблеск на поверхности воды действительно слабо распространялся на камень с одной стороны, словно что-то вытащили из полости и оно оставило за собой серебристый след слизи. Его глаза проследили за следом. Он уходил от них по крыше, становясь ярче, чем дальше, пока не закончился (Не смотри! закричал он себе, слишком поздно) на самом эгуаре.

Пазел громко ахнул. Он встретился со зверем взглядом — и в то же мгновение на него обрушилась сила, подобная урагану. Но это был не физический удар, потому что остальные, как всегда, неподвижно сидели на своих конях, не подозревая о силе, исходящей от эгуара.

Пазел согнулся пополам над седлом, чувствуя боль в висках, желчь на языке. Рука Отта злобно сжала его руку, но он едва ее почувствовал. Что это существо с ним делало? А потом он мельком увидел его двигающиеся челюсти и понял. Оно говорило.

Пазел слышал много странных языков и научился говорить на них за те пять лет, что прожил с Даром. Фликкерманы квакали и булькали; нунеккам пищали; язык икшелей был полон мрачной минорной музыки. Авгронги гремели абстрактными метафорами, а Клист и ее родственники-мурты творили чары каждый раз, когда говорили. Но ни один язык, который он когда-либо слышал, не подготовил его к эгуару. Этот язык затопил его мозг, неистовый, как волны, бьющиеся в морскую пещеру, и в сто раз более пугающий.

— Ты что, с ума сошел? — прошипел Сандор Отт. — Будь спокоен. Существо всего лишь зевает или что-то в этом роде.

— Бежим, — выдохнул Пазел.

— Паткендл. Паткендл. Возьми себя в руки, или, клянусь жизнью Магада, я сброшу тебя с этой лошади.

Пазел взял себя в руки. Существо перестало говорить, но эхо его слов все еще звучало в голове. Лошади стали пугливыми, и удерживать их от перехода на бег становилось все труднее. Появился и ужасный запах: едкий, как от кислоты, брошенной в огонь. Пазел почувствовал, как у него зачесалось горло.

Далеко на другом конце площади эгуар щелкнул челюстями. Звук эхом отразился от башенок рядом с ними. Эрталон Несс громко всхлипнул, и Пазел почувствовал, как напряглось тело Отта.

Затем, чудесным образом, они оказались у арки. За ней лестница вела вниз, на стену, на тридцать футов ниже уровня крыши. В считанные секунды они спустились; все было кончено. Пазел сделал глубокий вдох — он неосознанно задержал дыхание с тех пор, как впервые почувствовал щекотку в горле. Свифт и Сару́ с облегчением улыбались.

Отт прогнал их еще на сотню ярдов или около того. Затем он повернулся и улыбнулся сам:

— Можете расслабиться. Все молодцы! Даже ты, Личинка Несс: на мгновение я подумал, что нам придется придушить тебя, чтобы остановить эти слезы.

— Он даже не пытался напасть на нас! — сказал Сару́. — Он просто смотрел, как мы проезжаем мимо.

— Не слишком гордитесь тем, что чего-то знаете, доктор, — сказал Отт. — По моему опыту, всегда лучше понять хищника прежде, чем бояться его.

— В этом я с вами, — мрачно сказал Чедфеллоу, оглядываясь на арку.

Дрелларек пожал плечами:

— Возможно, у существа был полный живот.

— Нет, — сказал Пазел, — он голоден.

Они смотрели на него, потеряв дар речи.

— Это то, что твой Дар понял из короткого лая этой штуки? — спросил Свифт.

— Короткого лая? — переспросил Пазел.

Сару́ скривил лицо и издал короткий, отрывистый звук, что-то среднее между ревом и отрыжкой. Свифт и Дрелларек рассмеялись. Но Пазел был ошеломлен.

— Он разговаривал, — настойчиво сказал он. — Он говорил и говорил.

— У тебя есть что-то общее с семьей Несс, — сказал Отт. — Безумие, если одним словом. Идемте, джентльмены! Мы вышли на большую дорогу; теперь мы должны ехать как разбойники с большой дороги. Впереди у нас тридцать миль, и мы должны преодолеть их до наступления ночи или рисковать в темноте.

Если в Алифросе и можно было бы проехать более впечатляющие тридцать миль верхом, Пазел и представить себе не мог, где именно. Подобно огромной рыжевато-коричневой змее, стена взбиралась на вершину за вершиной, и они с грохотом неслись над ними; внизу раскинулись дымящиеся долины, а над головой простиралось небо, полное яркого солнца и мчащихся облаков. Стаи шалашников, вьюрков и изумрудных ара проносились перед ними; белые обезьяны разбегались и прятались; однажды они обратили в паническое бегство стадо розовоносых пекари, сотнями рыскавших по южному склону стены. Дважды они проскакали мимо сторожевых башен, где под затемненными крышами спали бесчисленные летучие мыши, напомнившие Пазелу сложенные гамаки на «Чатранде».

Были еще более яростные ливни и моменты, когда ветер становился очень свирепым; в такое время они вели лошадей шагом и держались подальше от краев стены. Но по большей части стена служила быстрой, прямой и широкой дорогой над джунглями, как и утверждал Отт.

Прошло несколько часов. Солнце низко опустилось за западные горы. Затем, наконец, наступил момент, когда Отт сказал: «Вот мы и пришли», — и указал на юг. Пазел обернулся и увидел вдалеке побережье: темно-синее, испещренное белыми линиями бурунов. Посмотрев дальше, он увидел широкую дельту, где камни, песок и потоки какой-то великой реки смешивались с прибоем.

— Морской путь действительно закрыт, — признал Дрелларек. — Лодку разнесло бы на куски за считанные секунды. Но, наверняка, бывают и более спокойные дни?

— Не более одного из двадцати, — ответил Отт. — Много недель моим людям приходилось ждать на Черных Плечах с трюмом, полным оружия, почты или медикаментов, прислушиваясь к порывам ветра. Работа опасная и медленная — и теперь она будет еще медленнее, потому что мы должны отказаться от сухопутного маршрута, пока...

— Верно, — закончил за него Дрелларек, мрачно кивнув.

Отт и не думает сражаться с эгуаром, подумал Пазел, даже со всеми своими людьми. Он знает, насколько смертоносно это существо.

Еще одна миля, и Пазел смог увидеть саму реку, темный извилистый водный путь, который врывался в Брамиан и быстро там исчезал. Река выглядела достаточно спокойной, но она явно оказалась сильнее воли Янтарных Королей, потому что стена заканчивалась прямо над ущельем. Там была последняя башня, и больше ничего: за рекой джунгли простирались сплошными рядами по округлым горным вершинам.

Они въехали в башню. Та была больше других, со множеством темных и холодных комнат. Отт объявил, что они остаются на ночь. Несколько минут они возились с лошадьми, которые были голодны и хотели пить. Затем Отт расстегнул одну из больших седельных сумок и вытащил четыре мешочка, перевязанных сыромятной кожей.

— Вы захотите это увидеть, — сказал он им всем. Поставив один из мешочков перед собой, он ослабил шнурок и потянул его на себя.

Зеленые драгоценные камни сверкнули в лучах вечернего солнца.

— Изумруды, — сказал Сандор Отт. Он опустил руку до запястья и поднял ее, позволив дождю драгоценных камней упасть обратно. Пазел едва мог дышать. Все золото, которое он когда-либо видел переходящим из рук в руки, не купило бы содержимого этого мешочка.

Отт прикоснулся к другому.

— Голубой жемчуг Соллочи, — сказал он. — А в последних двух — отборные восточные рубины из кровавого камня, ограненные ювелирами Нунеккама.

— Они все для меня, так? — спросил Эрталон Несс, радостно потирая руки.

Сандор Отт рассмеялся:

— В некотором смысле, Личинка. Другие будут охранять их от твоего имени — и тратить при необходимости.

— Тратить? — спросил Сару́. — Где? Вы могли бы оставить их без присмотра на год в этом месте.

— Нет, не смог бы, — сказал Отт. Он взглянул на сына Шаггата, затем указал назад, за дверь башни, вдоль стены. — Отведи нашего друга посмотреть на обезьян, Сару́. Я думаю, он не обратил на них внимания, когда мы вошли.

— Я не видел никаких обезьян, мистер Отт.

— Делай, как я говорю, парень.

Сбитый с толку Сару́ повел счастливого Эрталона Несса через восточную арку. Отт жестом пригласил остальных следовать за ним. Он пошел в противоположном направлении, миновал несколько мрачных комнат и, наконец, оказался в комнате с широким окном, выходящим на запад. Достигнув его, он с удовлетворением посмотрел вниз на то, что лежало под башней.

Чедфеллоу добрался до окна следующим и явно поразился тому, что увидел.

— Клянусь богами, — выдохнул он, тяжело опираясь на камень.

Пазел подошел к нему. Далеко под башней река делала особенно крутой изгиб, почти как ярмо. Клочок земли в пределах изгиба был размером примерно с город Ормаэл. Там кипела жизнь. Люди, коровы, куры, собаки. Бараки и частоколы, деревянные дома, палатки из сшитых шкур, зернохранилища, мельницы, где медленно вращались водяные колеса.

— Наши союзники, — сказал Сандор Отт.

Там, где река изогнулась ближе всего к самой себе, от берега к берегу тянулась крепкая стена из бревен с парой мощных деревянных дверей в центре. Стена поменьше шла по всей длине берега реки, нарушаемая только мельницами и массивной лесопилкой в самой дальней от наблюдателей точке. Через равные промежутки возвышались башни, на каждой из которых красовался крепкий караул. Форт был защищен водой, лесом и вооруженными людьми.

— Что они строят, Отт? — спросил Дрелларек.

— Корабли, — сказал Пазел.

Сержант моргнул, глядя на него.

— Вам нужны очки, если вы не можете видеть так далеко, — сказал Пазел. — Это бревна корпуса. И водорезы. И ки́ли.

— Ты прав, Паткендл. Пятьдесят кораблей, если быть точным. На Брамиане нет недостатка в древесине. И у нас нет недостатка в средствах, чтобы заплатить за то, что они не могут производить здесь — парусину, пушки, более сложные металлические изделия. Они сидят в глуши, джентльмены, неизвестные никому в мире, кроме нас и нескольких десятков моих людей. И все же тысячи людей по всему Алифросу, сами того не желая, трудятся на них. Фликкерманы выслеживают и похищают корабелов. Школа для рабов в Нурте предоставляет жен. А волпеки, эти чрезвычайно полезные разбойники, доставляют все на скрытую якорную стоянку на Песчаном Пере, где мои люди встречают их на корабле без флага. Волпеки понятия не имеют, кто их клиенты и куда в Алифросе отправляются их грузы дальше. Сам Брамиан был бы последним местом, которое пришло бы им в голову! Никто не торгует с этими дикарями. У нас была дьявольская работа по возведению этой стены, а их стрелы сыпались на нас дождем день и ночь.

— Но кого защищает стена? — спросил Свифт. — Кто там внизу, мистер Отт?

В голосе мастера-шпиона прозвучала нотка гордости:

— Они были потерпевшими кораблекрушение, когда мы их нашли: беженцы с войны, прячущиеся в мангровых зарослях в Берридах, в нескольких дюймах над уровнем моря, выживающие за счет яиц чаек и крыс. Черные Тряпки проявили непростительную беспечность, не убив их. И каждый год, который эти люди проводили, мучимые насекомыми и тайфунами, ночуя в норах, наполненных морской водой, умирая от цинги или легких ран, вызвавших гангрену, усиливал их ненависть к мзитрини. Они провели так десять лет, с тех пор как в конце войны было подавлено восстание Шаггата.

Чедфеллоу повернулся к мастеру-шпиону. Его лицо было пепельно-серым:

— Они… его люди?

— Воины-нессарим, — кивнул мастер-шпион. — Истинно верующие, все до единого. Пока Шаггат убегал на восток под прицелы нашего флота, эти бедняги бежали на юг, набившись в одно стонущее судно, и всего на несколько часов опередили Белый Флот. Где-то к востоку от Головы Змеи они налетели на риф, и половина их утонула. Но этот риф оказался удачей, потому что в противном случае сиззи поймали бы их в открытом море. К этому моменту войны сиззи больше не брали пленных.

Сначала мы отвезли их в лагерь на Опалте, где слабые умерли, а сильные пробились обратно к здоровью. Но на Опалте они могли только прятаться и тайно поклоняться своему безумному королю. Вот почему пять лет назад мы стали перевозить их, корабль за кораблем, в это место. Сейчас их насчитывается более трех тысяч.

— И пятьдесят строящихся кораблей, — сказал Дрелларек. — Это впечатляет. Но вряд ли представляет угрозу для Белого Флота.

— Конечно, нет, — сказал Сандор Отт. — Состязание будет таким же однобоким, как стравливание собаки с медведем — так однажды выразился капитан Роуз. Вы сами любитель охоты, сержант.

Дрелларек улыбнулся:

— Как вы узнали?

— Я был бы плохим шпионом, если бы не знал так много о командире турахов. И, я уверен, вы согласитесь, что собаки играют особую в любой охоте на медведя?

— Несомненно, — ответил Дрелларек. — Хорошая стая может измотать медведя, загнать его в угол и обескровить укусами — и он сможет только обессиленно смотреть, как охотник поднимает копье для убийства.

— Конечно, вы должны взять с собой достаточно собак, — сказал Отт. — Колония внизу — всего лишь одна в нашей охотничьей стае.

— А что будет с самими собаками? — тихо спросил Чедфеллоу.

— Что с ними? — переспросил Отт.

Внезапно ухмыльнувшись, он повернулся к Альяшу и кивнул. Боцман, прихрамывая, вышел вперед, и Пазел увидел, что он что-то достал из седельных сумок. Это был охотничий рог, крепкий и много раз использованный, скорее мощный, чем красивый. Альяш повернулся лицом к окну, расставил ноги и сделал невероятно глубокий вдох. Потом он поднял рог и протрубил один долгий, пронзительный звук. Высокая нота потрясла зал и разнеслась далеко по долине внизу.

Когда рог умолк, работа в поселении прекратилась. Люди выходили из зданий, чтобы посмотреть в направлении башни. Через мгновение раздался звук ответного рога.

Сару́ и Эрталон Несс вернулись, на лице сына Шаггата играла неземная улыбка. Он увидел своих обезьян, или думал, что увидел. Альяш передал рог Отту и обратился к сыну Шаггата на мзитрини.

— Забудьте об обезьянах, — сказал он. — Разве вы не понимаете, куда мы вас привезли?

Переключение языка немедленно повлияло на Эрталона Несса. Его взгляд стал острее, лицо — суровее:

— Да, страж, не понимаю. Ты мне ничего не говоришь. Где ты прячешь моего брата?

Альяш обвел рукой поселение:

— Это нессарим, верные слуги вашего отца. Хранители вашей святой веры.

— Не моей веры, — сказал Эрталон Несс. — Общей веры всего человечества, только некоторым еще предстоит это понять. Некоторые боятся изгнать демонов из своих сердец, воспламениться чистотой, стать новыми людьми. Однако они не всегда будут бояться. Разве мой отец не бог?

— Несомненно, сэр, и эти люди знают это лучше, чем кто-либо другой. Они долго ждали этого дня. Ждали, когда вы появитесь, чтобы занять место своего отца. Вскоре они отплывут, чтобы присоединиться к нему, вместе с вами. Пойдемте, поприветствуем их на берегу реки. — Альяш пренебрежительно махнул рукой в сторону остальных. — Эти люди больше не имеют значения.

Альяш протянул руку. Эрталон Несс посмотрел на него, колеблясь. Столкновение эмоций отразилось на его лице: подозрение, искушение, страх — и какой-то более темный, дикий блеск.

— Люди отчаливают от доков на гребных лодках, — сказал Сару́, глядя вниз из окна. — На барках и каноэ.

И тут Пазел сделал нечто, что удивило их всех. Он побежал вперед и встал между Альяшем и сыном Шаггата.

— Не ходи с ним, — сказал он на мзитрини.

— Паткендл, — сказал Отт, и в его голосе прозвучала неприкрытая угроза. Но Альяш улыбнулся и поднял руку, чтобы успокоить мастера-шпиона.

— Они используют тебя, — продолжал Пазел. — Они смеются над тобой и твоей верой. Они посылают тебя, чтобы ты умер среди этих людей.

— Ложь, — сказал Альяш. — Вы сами это сказали, Эрталон. Время вашей смерти еще не пришло.

— Я узнаю час, — сказал Эрталон Несс, неуверенно глядя на Пазела, — и прежде, чем он пробьет, я снова буду со своим отцом.

— Нет, не будешь, — сказал Пазел. — Он — треклятая статуя в трюме «Чатранда».

Отт беззвучно обнажил меч. Чедфеллоу сделал шаг вперед, как будто хотел вмешаться. Но Альяш снова отмахнулся от них.