LitPamiatniki

— Что они могут сделать этой штукой? Изменить ветер?

При этом предложении раздалось тревожное шипение. Но Отт покачал головой.

— Понятия не имею, — сказал он, — но именно из-за этого скипетра Арунис убил Отца Бабкри.

— И заодно дочь Куминзата, — сказал Роуз. — Есть ли у нас какие-либо другие представления об их мотивах?

Альяш прочистил горло:

— Капитан Роуз, Отец никогда до конца не верил в Великий Мир. И его очень интересовал «Чатранд». Мы уже были у него на прицеле. Возможно, он поделился своими подозрениями с Куминзатом и другими офицерами, собравшимися на Симдже в Договор-День.

Роуз поджал губы, как будто это замечание показалось ему разочаровывающе простым. Через мгновение он сказал:

— Их самым большим преимуществом может быть тот человек на вершине холма. Вид по обе стороны от Песчаного Пера вполне мог бы решить исход этого состязания. Что стало с вашим соколом, мистер Отт?

На лице мастера шпионажа появилось выражение, подобного которому Таша никогда не видела у этого человека. Ей потребовалось мгновение, чтобы распознать в нем печаль.

— Я отправил Ниривиэля в то утро, когда мы высадились на Брамиане, — сказал он, — с приказом вернуться в течение дня. Он полетел на юг, в Неллурок, в поисках признаков Вихря. Я боюсь, что он столкнулся с каким-то... несчастьем.

Таша почувствовала, как что-то укололо ей в сердце. Птица почти возненавидела ее, но это ничего не меняло. Было что-то прекрасное в ее преданности Сандору Отту. Таше не хотелось представлять сокола одного над легендарным водоворотом, сражающегося с ветрами и, наконец, погружающегося в глубины.

— Капитан Роуз, — сказала она, заставляя себя вернуться к насущному вопросу.

— Что? — требовательно спросил он.

— Я не думаю, что они могут изменить ветер. На самом деле я не думаю, что они вообще смогут хорошо пользоваться скипетром, если Отец мертв. Только самые могущественные маги-жрецы могут безопасно использовать его. Но Отец, возможно, использовал его перед смертью, чтобы усилить своего сфванцкора или сам корабль.

— Как, во имя драгоценного Питфайра, ты можешь знать такие вещи, девочка? — усмехнулся Альяш.

Таша спокойно посмотрела на него:

— Я много читаю.

— То, что говорит Таша, само по себе разумно, — сказал Чедфеллоу. — Священник вряд ли собирался сжечь весь холм, стоя на его вершине. Возможно, он даже погиб в огне.

Роуз повернулся на своем табурете:

— Первый помощник, вы говорили с Арунисом?

— Да, капитан. Он даже сейчас бродит вокруг джиггер-мачты. — Ускинс глубоко вздохнул. — Он... мало чем помог, сэр.

— Никак не помог, вы имеете в виду?

— Он предположил, что все сфванцкоры, присутствовавшие на свадебной церемонии, поднялись на борт «Джистроллока», капитан. И он сказал, что жрец, владеющий Скипетром Сатека, не мог не почувствовать присутствие Нилстоуна.

Роуза, казалось, задумался.

— Лейтенант Халмет, — сказал он.

Голубоглазый турах кивнул:

— Сэр.

— Вы командуете турахами теперь, когда Дрелларек мертв?

— Нет, сэр. Сержант Хаддисмал, сэр. Сейчас сержант инспектирует ряды и просит у вас прощения за то, что не присутствует на этом собрании.

— Не извиняю, — сказал Роуз. — Скажите Хаддисмалу, чтобы он никогда больше не игнорировал приказ капитана. И пусть он удвоит охрану Шаггата Несса. Я не хочу, чтобы чародей воспользовался нашими обстоятельствами и попытался добраться до своего короля.

— Оппо, капитан. И я позволю себе высказать мысль, сэр: отпустите толяссца, Герцила Станапета, и дайте ему его лук. У нас не может быть слишком много стрелков.

— Это совет вашего командира?

— Нет, сэр, мой собственный. Сержант Хаддисмал не рискнул высказать свое мнение.

Таша была ошеломлена словами Халмета. Может ли он быть на нашей стороне? Турах, обученный рисковать своей жизнью по слову императора?

Но капитан покачал головой:

— Станапет нарушил мой приказ и отправил пятерых ваших товарищей в операционную. Он не будет освобожден до тех пор, пока сфванцкоры не прыгнут через наши поручни. Я ясно выражаюсь?

— Совершенно ясно, капитан.

— Мистер Ускинс, — спросил Роуз, — Арунис больше ничего не сказал?

Ускинс заколебался:

— Сэр, он сказал мне, что мы должны спустить паруса и сдаться, прежде чем Жнец нас уничтожит.

Наступило короткое молчание. Таша увидела, как сжалась челюсть Роуза, а его взгляд обратился внутрь себя. Он сложил нож, посмотрел на чистый лист бумаги перед собой и внезапно начал рисовать.

— Пора менять курс, — сказал он, не поднимая глаз.

Но все остальные подняли, и раздались крики и вздохи, потому что они были чуть более чем в двух длинах корабля от западного утеса. Фиффенгурт, Ускинс и Альяш подлетели к поручням, с их губ срывались команды. Элкстем бросился обратно к своим товарищам у штурвала, и вместе они повернули его на правый борт, в то время как пятьсот человек напряглись на палубе внизу. Реи развернулись, «Чатранд» накренился, по правому борту закипел пенистый след, и они миновали мыс, имея в запасе десять ярдов.

С грота раздался крик: «Мы свободны, мы свободны!» И, словно пощечина при объявлении выговора, сильный западный ветер ударил в фок-мачту и унес оба фок-брамселя.

— Взять на гитовы! Спасайте остальные! — закричал Альяш. Они вышли из бухты, и ветер был в четыре раза сильнее, чем минуту назад: слишком сильный для самых верхних парусов, хотя топсели легко выдержали его, а главные все еще выглядели вялыми. Альяш съежился, как связанный человек, ожидающий удара хлыстом: Роуз предупреждал его об этих фок-брамселях. Но капитан просто развернулся, дал Элкстему новый курс и сказал Чедфеллоу, что он может вернуться в свою операционную.

Следующий поворот дался им без усилий, потому что ветер бил им в плечи. Через несколько секунд они уже мчались на восток, пересекая вход в бухту, которая едва не стала их кладбищем. Таша посмотрела вниз на толпу матросов, улучив минутку передышки, и не удивилась, увидев Нипса, присоединившегося к команде на правом брасе. Сегодня никто не откажется от его помощи, подумала она.

И тут впередсмотрящий заорал:

— Парус! Прямо за кормой в трех милях! Это враг, капитан, я вижу красные звезды!

Общий стон, сразу же заглушенный офицерами. Роуз вскочил с табурета и помчался на корму вокруг рулевой рубки, на ходу вынимая подзорную трубу. Таша погналась за ним. И за кормой был «Джистроллок», наклоненный, как белый надгробный камень, оставляющий за собой аккуратный белый след.

— Его брамсели держатся, черт бы их побрал, — сказал Элкстем. — Клянусь Древом, это грозный корабль. И ближе к двум милям, чем к трем.

Роуз поднял руку, призывая к тишине. Мгновение спустя он опустил трубу.

— Он на четыре узла быстрее нас, — сказал он голосом, не предназначенным для того, чтобы его услышали.

Таша не хотела в это верить:

— Четыре? Это позволит им поймать нас... что? Меньше, чем через час?

— Тридцать семь минут, — сказал Роуз. — Мистер Элкстем, по моей команде мы сделаем очень резкий поворот на юг. Очень заметный поворот. Но не отдавайте приказов до моего, слышите? Даже не смотрите на матросов.

Элкстем был явно озадачен, но лицо Роуза исключало любые вопросы.

— Оппо, сэр, мы повернем красиво, — сказал он.

— Вы хотели меня видеть, капитан? — раздался голос у них за спиной.

Это был Пазел. Он смотрел на Роуза, и совершенно определенно не на Ташу.

Глаз Роуз не отрывался от подзорной трубы:

— Да, Паткендл, но только для того, чтобы заставить этих болтунов замолчать. Они путают тебя с твоим отцом и, похоже, думают, что мне нужен совет капитана Грегори.

— «Они», сэр?

Роуз только нахмурился, и Таша, не обращая внимания на неловкость Пазела, взяла его за руку и отвела в сторону.

— Он видит призраков, — прошептала она. — Но он не сумасшедший, они настоящие. Я тоже их вижу. Это старые капитаны «Чатранда».

Сейчас Пазел определенно смотрел на нее:

— Ты их видишь?

— Ну, не всегда. Я думаю, Роуз может их рассеять, но они продолжают возвращаться. Как мухи. Прямо сейчас я могу слышать их и чувствовать. И не в первый раз.

— Ты говоришь о том, что случилось в тот день, когда ты нашла Марилу?

Таша покачала головой:

— Там было по-другому. Там были настоящие люди, из плоти и крови. Но вот уже несколько недель я чувствую себя... странно. Как будто меня окружают люди, хотя вокруг никого нет. Я думаю, это они, Пазел. Я думаю, они за мной наблюдают.

Пазел ошеломленно уставился на нее, но беспокоился ли он за ее безопасность или за ее рассудок? Она уже собиралась спросить его напрямую, когда Роуз удивленно хмыкнул.

— Священник не умер, — сказал он, — но огонь согнал его с вершины холма. Он наблюдает за нами, прямо сейчас. Однако он будет слеп к местонахождению своего собственного корабля, если только эта штука в его руке не позволит ему видеть сквозь твердый камень. Эхиджи, что это? У него есть друзья! Сфванцкоры, клянусь богами, из кустов выходят сфванцкоры!

Таша едва смогла их разглядеть: три высокие фигуры в черном, несущиеся по тлеющему склону, чтобы присоединиться к четвертой, лысой, с длинным золотым предметом в руке. Пока она смотрела, из-за деревьев выбежал еще один сфванцкор.

— У этого нового есть длинный лук, — сказал Роуз. — И медуза меня побери, если он не... — стреляет! Наверху! В укрытие!

Едва слова слетели с его губ, как они услышали вопль, резкий и неземной, а затем мужской крик с такелажа. Таша подняла глаза и увидела Киприна Пондракери, мускулистого новобранца-симджанина, лежащего лицом вниз в боевой сетке со стрелой в груди. Странный вой продолжался еще мгновение, затем стал тише и затих.

Следующее, что она помнила, — Пазел прыгнул на нее и повалил на палубу. Воздух внезапно наполнился воющими звуками, и со спанкер-мачты донесся еще один крик агонии. Таша вырвалась из рук Пазела и встала на четвереньки. Но как только она это сделала, чей-то ботинок снова бросил ее плашмя.

Сандор Отт, ударив ее ногой, бросился к перилам с большим луком в руках. Он выстрелил в туман, один, два, три раза, а затем опустил лук и перевел дух.

— Готово, — сказал он. — Этот больше не будет стрелять, а остальные бегут в укрытие. Теперь ты можешь встать, девочка.

Когда Таша и Пазел поднялись, Отт протянул руку и схватил истекающий кровью конец стрелы, вонзившейся в грудь Пондракери. Он потянул, и сетка провисла, но древко не отпустило труп.

— Поющие стрелы, — восхищенно сказал он. — Мы до сих пор не знаем, как они работают — однако они, должно быть, дорогие; сиззи стреляют всеми ими в первые несколько залпов. Чудесный способ деморализовать врага.

Отт отпустил стрелу, ни разу не взглянув на мертвеца, и, улыбаясь, направился на верхнюю палубу.

— Он этим наслаждается, — сказала Таша. — Я думаю, он живет для того, чтобы сражаться и убивать, зверь.

— Нет, он этим не наслаждается, — сказал Пазел. — Он... одержим. Это не одно и то же.

Таша бросила на него скептический взгляд:

— Откуда ты так много знаешь? Вы с Сандором поговорили по душам на Брамиане?

Пазел наблюдал, как мастер-шпион спускается по лестнице.

— Вроде того, — сказал он.

Под мертвецом образовалась лужа крови. Таша подняла глаза и увидела другую жертву, на бизань-мачте — марсовый свисал вниз головой с такелажа примерно в семидесяти футах над головой.

— Мы делаем двенадцать узлов по лагу, сэр, — крикнул лейтенант.

— Пошлите за ведром, мистер Труэл, — сказал Роуз. — А ты, Паткендл: найди себе пару и отнеси эти трупы вниз.

Пазел безмолвно уставился на тела. Марсовый опасно раскачивался. Кровь стекала со стрелы в горле на кончики его пальцев, где ее слизывал ветер.

Таша глубоко вздохнула.

— Я помогу тебе, — сказала она.

Пазел, казалось, испытал огромное облегчение. В конце концов, он не мог приказать кому-либо помочь ему.

— Позвольте мне принести веревку. Я сейчас вернусь — спасибо тебе, Таша.

Когда он вернулся, то с веревкой притащил и Нипса. Маленький мальчик ерзал от раздражения; они с Пазелом едва смотрели друг на друга. Но, тем не менее, он пришел. Все трое взобрались на ванты, и Нипс продолжил подъем на спанкер-мачту, в то время как Таша и Пазел осторожно встали на сетку. Ползти до того места, где болтался Пондракери, было долго. Они почти добрались до него, когда Таша увидела, как рука Роуза резко пошла вниз, как сигнальный флаг.

— Сейчас, мистер Элкстем!

— Меняем курс, идем вправо! — прогремел Элкстем, наваливаясь всем весом на штурвал. — Смотрите в оба, парни, Мы поворачиваем на банке с мидиями!

Приказ достиг всех ушей, матросы навалились на канаты, и с поразительной скоростью Великий Корабль развернулся на юг.

Таша и Пазел вцепились в сетку, когда огромные бревна застонали и заскрипели, а кровь марсового брызнула вокруг них дождем. Таша посмотрела на запад, на «Джистроллок».

— Что, как вы надеетесь, они сделают, капитан Роуз? — крикнула она.

Роуз опустил подзорную трубу, наблюдая за врагом невооруженным глазом.

— Они только что это сделали, — ответил он, — и мне не нужно надеяться.

Прежде чем Таша успела спросить, что он имел в виду, впередсмотрящий крикнул:

— Черные Тряпки меняют курс, сэр, прямо на юг, совпадают с нами точка в точку.

Роуз одарил Ташу взглядом.

— Адмирал Куминзат знает, с кем имеет дело, — сказал он. — Если боги даруют ему нужную погоду, он скоро доберется до нас. Каждая миля, которую мы можем пробежать на Неллурок, играет нам на руку. Он повернул на юг, чтобы нас отрезать.

— У дальней стороны острова, — сказал Пазел. — И вы ждали, пока он не окажется почти напротив вершины Песчаного Пера, чтобы ему пришлось сделать поспешный выбор, так?

— Поспешный и плохой, Паткендл. Может быть, ты действительно что-то понимаешь.

Таша услышала, как призраки одобрительно перешептываются. Через несколько минут Песчаное Перо скроет «Чатранд» от «Джистроллока», и тогда Роуз сможет поворачивать, как ему заблагорассудится, не сбиваясь с курса. Но мзитрини не могли изменить направление: они потеряли бы добрый час, лавируя против ветра, только для того, чтобы благополучно миновать Песчаное Перо и вернуться на курс, с которого сошли. Теперь «Джистроллок» мог бежать на юг и продолжить преследование только обогнув остров, но Таша сомневалась, что к тому времени «Чатранд» будет где-то рядом с Песчаным Пером.

Высоко вверху Нипс пропустил линь через колесный блок, затем начал спускать его, ярд за ярдом. Когда линь добрался до них, Пазел высунулся, схватил веревку и, цепляясь за перекладину одними ногами, завязал скользящий узел. Вместе он и Таша завели широкую петлю через голову и руки Пондракери, изо всех сил стараясь удержать его от падения на палубу.

Наваливаясь на мертвеца, Таша одним глазом следила за Роузом. Время от времени воздух вокруг него, казалось, мерцал, как будто невидимые руки жестикулировали и указывали, но Роуз не обращал внимания на видения. Вместо этого он отвернулся от поручней и крикнул:

— Лево руля, Мастер Парусов! Курс восток-юго-восток!

— Лево руля! Меняем курс!

Снова началась неистовая борьба на палубе, и в считанные секунды корабль вернулся на прежний курс на восток.

— Блестяще, — сказал Пазел с неохотным восхищением. — Таким образом, мы оторвемся от них на несколько миль. Но теперь, когда мы покидаем острова, больше негде спрятаться. И осталось еще несколько часов дневного света. Рано или поздно нам снова придется поворачивать на юг, если Роуз планирует сбежать в Правящее Море.

— Даже там мы можем не спастись, — сказала Таша. — Блодмелы и раньше сражались с Неллуроком. Они слишком малы, чтобы пересечь его, но могут справиться с краями. Огромные волны в основном находятся дальше.

Пазел уставился на нее, разинув рот:

— Таша, откуда ты все это знаешь?

Она удивленно моргнула, глядя на него.

— Полилекс? — неуверенно спросила она.

Пазел удивленно покачал головой. Он обвязал дополнительную веревку вокруг ног Пондракери.

Повинуясь импульсу, Таша спросила его:

— Как умер Дрелларек? Это было то существо, которое дышало на тебя?

Лицо Пазела побледнело. Внезапно он стал выглядеть так, словно его вот-вот стошнит. Он кивнул, тяжело дыша.

— Прости, — сказала она. — Мне не следовало спрашивать.

Пазел ничего не ответил. Его глаза скользнули к квартердеку. Таша проследила за его взглядом и увидела леди Оггоск прямо внизу, пристально наблюдающую за ними.

Пазел повернулся к Таше спиной.

— Нам нужно закончить работу, — холодно сказал он, — если ты действительно пришла помочь.

Они вытащили Пондракери из сетки, как утопленника, и проводили его, покачивающегося и вращающегося, через поручни вниз, на главную палубу. С марсовым было гораздо сложнее. На высоте семидесяти футов мачта сильно раскачивалась, и в конце каждого колебания маятника они смотрели вниз с канатов не на квартердек, а на бурлящий океан. Таша обнаружила, что произносит молитвы из школы Лорг, и была рада, когда опытные руки бывших тарбоев протянулись, чтобы поддержать ее. Руки марсового были алыми и скользкими, как угри. К тому времени, как они опустили его на палубу, трое молодых людей были залиты кровью от лица до икр. Когда они с Пазелом перетаскивали тела в хирургическую пристройку (Нипс остался, чтобы вымыть квартердек), Таше пришлось бороться с позывами к рвоте. Запах крови — отвратительный смрад ржавого металла вместе с вонью мокрой глины — был невыносим. Мухи кусали ее липкие руки и потное лицо.

Они положили тела бок о бок. Пазел выдавил из себя смех — горький смех, почти жестокий, подобного которому она никогда от него не слышала.

— Интересно, сколько у них будет гостей до конца дня, — сказал он, улыбаясь и сжимая кулаки.

— Давай просто уберемся отсюда, — сказала Таша.

Они сидели на нижней орудийной палубе рядом с артиллерийской командой Таннера, поставив между собой ведро с морской водой, и оттирали тряпками остатки крови. Таша смотрела, как Пазел снимает свою окровавленную рубашку и макает ее в ведро, где вода уже была розовой. Что с тобой не так? хотелось ей крикнуть. Почему ты стал таким треклято-ненавистным? Затем она увидела, что глаза Пазела увлажнились.

— Как его звали? — спросил он. — Марсового, я имею в виду. Никто на квартердеке даже не знал его имени.

Они расстались у двери отсека, и Таша пошла в каюту переодеваться. Стражники у входа в каюту, как ни странно, были отозваны; подбегая к двери, Таша позволила себе надеяться, что Герцил тоже на свободе. Но ее наставника не было в каюте — на самом деле не было никого, кроме Джорла и Сьюзит, которые разлеглись на голых досках в комнате, где было сложено все, что нельзя было закрепить болтами.

— Отвалите, идиоты, — сказала она, когда они прыгнули на нее. Она заперла дверь и тихонько позвала Диадрелу.

— Я одна, — сказала Таша. — Где вы?

— Здесь, — донесся слабый голос из ванны.

Таша открыла дверь. На скамеечке для ног сидела Дри, вымытая и одетая в новую рубашку из черного шелка. Она подняла руку, останавливая Ташу в дверном проеме, и повернулась лицом к чугунной ванне.

— Энсил, — сказала она, — тебе нечего бояться леди Таши.

Таша напряглась. Из-за ванны вышла другая икшель, худая молодая женщина с большим лбом и широкими, настороженными глазами. Она была хорошо вооружена — меч, кинжал, лук — и босиком, как всегда ходила Дри. Губы женщины шевелились, как будто она что-то говорила, но Таша не смогла расслышать ни звука.

— Измени голос, — сказала ей Диадрелу и обратилась к Таше: — Энсил — моя софистка, моя ученица, если хотите. Она здесь, чтобы убедиться, что я веду себя как инвалид.

— Миледи не должна смеяться надо мной, — сказала девушка, не сводя глаз с Таши. Все ее лицо напряглось, когда она говорила; похоже, ей не часто приходилось подстраивать свой голос под человеческий регистр.

— Не смеялась и никогда не буду, — сказала Диадрелу. — Более того, я приветствую твой выбор. Потому что ты сделала очень серьезный выбор. Ты всего лишь третий икшель на «Чатранде», показавшийся человеку. Я — другой; а третий — сам Таликтрум, который с тех пор запретил контакты с людьми при любых обстоятельствах, под страхом смерти.

— Я хотела вас увидеть, — сказала Энсил Таше. — У некоторых икшель есть представления о вас. Они верят, что вы станете судьбой этого корабля. Даже сегодня спутница лорда Таликтрума Майетт говорила о вас как о волшебнице. Но леди Дри — моя единственная госпожа, и если она говорит мне, что мне нечего бояться, значит, я не боюсь.

— Я сказала, что тебе не нужно бояться Таши, — поправила ее Дри. — Возможно, нам всем есть чего бояться из-за лжи и суеверий, не говоря уже о пушечном огне. Как продвигается погоня, леди Таша?

— Мы выиграли немного времени, — сказала Таша, нервно поглядев в окно, — но недостаточно, чтобы сбежать от «Джистроллока». Арунис сказал, что мы должны сдаться, прежде чем они убьют нас всех.

— Арунис все еще мечтает о Скипетре Сатека, — сказала Диадрелу. — Наш дозор видел, как он смотрел из орудийного порта на красное пламя на Песчаном Пере с таким голодом, что можно было почти почувствовать его запах. Сдаться, я думаю, — просто средство для того, чтобы скипетр оказался в пределах его досягаемости. Сила скипетра, конечно, невелика по сравнению с силой Нилстоуна — но у чародея пока нет способов использовать Нилстоун. Он потерпел неудачу с Шаггатом и еще одну, на Ребре Дхолы. Теперь я начинаю спрашивать себя, нет ли связи между скипетром и Камнем.

— Какого рода связи? — осторожно спросила Таша.

Дри закрыла глаза.

— Когда Арунис вызвал призрак Сатека, он сказал: «Я должен получить это для моего короля». И кое-что еще: «Представь это, когда Рой вернется. Нилстоун в одном кулаке, твой скипетр в другом! Армии увянут перед Шаггатом, как лепестки на морозе». — Она открыла глаза. — Арунис буквально не осмеливается прикоснуться к Нилстоуну. Но когда кочерга в камине слишком горячая, чтобы к ней можно было прикоснуться, что мы делаем?

— Используем перчатку, — сказала Энсил.

— Да, — сказала Дри, — а что, если скипетр — это и есть та перчатка? Нилстоун, как мы узнали, убивает любого, в чьих сердцах поселился страх. Что, если бесстрашие — это как раз то, что может дать скипетр?

Таша прерывисто вздохнула.

— Его драгоценный король по-прежнему просто камень, — сказала она.

— И это тоже может изменить скипетр, — сказала Дри, — как только окажется в руках чародея. Но на данный момент хватит догадок. Таша, где Фелтруп?

Таша внезапно встревожилась:

— Разве он не вернулся?

Дри покачала головой:

— Фелтруп блестяще выполнил свою миссию. Благодаря ему Энсил пришла за ласточка-костюмом, и наши люди спаслись с Песчаного Пера прежде, чем огонь смог их настичь. Но что стало с Фелтрупом после того, как он передал это сообщение, я не могу сказать. Я надеялась, что он каким-то образом нашел путь к вам. Марила отправилась на его поиски, хотя нет почти никакой возможности, чтобы одна девушка нашла потерявшуюся крысу на самом большом корабле в Алифросе.

— Мы должны его найти! — сказала Таша. — Он находится в безопасности только в этой каюте. О, Питфайр, почему они отпустили его? Нипс или Марила могли бы пойти вместо него!

— И кричать в пустом углу спасательной палубы? Нет, Таша, Нипса и Марилу остановили бы и допросили, и их лица выдали бы нас всех. Но вы правы насчет опасности для Фелтрупа. Мастер Мугстур отлучил его от церкви, и, согласно извращенному идеалу короля крыс, все, кто отклоняется от пути Рина, должны быть убиты.

— Поисками должны заняться мы, икшель, — продолжила Диадрелу. — Мы можем проникнуть в крысиные пространства, недоступные человеческому глазу. Энсил, отправляйся в Ночную Деревню. Я не очень надеюсь, что Таликтрум прислушается к тебе, но ты должна попытаться. Призови честь клана. Возможно, он согласится на добровольцев.

Что касается меня, леди Таша, я полагаюсь на ваше гостеприимство. Для меня больше нет дома среди моего народа: на самом деле им приказано убить меня, «прежде чем я подвергну клан еще большей опасности».

— Этот указ будет отменен, — горячо сказала Энсил.

Диадрелу покачала головой:

— Некоторые вещи нельзя отменить. Я ослушалась лидера клана в критический момент, и Таликтрум пролил кровь семьи.

— Подождите и увидите, госпожа, — сказал Энсил. — Со временем они будут умолять вас вернуться.

Она еще раз взглянула на Ташу, затем повернулась и исчезла за чугунной ванной.

— У нас там есть лаз, — сказала Диадрелу.

— Не могу сказать, что рада это слышать, — сказала Таша. — Но я счастлива, что вы с Энсил можете приходить и уходить. Хотя это доказывает, что в волшебной стене есть брешь. Может быть, она становится больше? Что, если стена вот-вот развалится?

Внезапно на верхней палубе раздался крик:

— Виден корабль! «Джистроллок» в восьми милях!

— Они обогнули Песчаное Перо! — сказала Таша. — Клянусь Древом, это было быстро! Я должна подняться туда, хотя помогать Роузу — последнее, что мне хочется делать.

— Помогите ему, — твердо сказала Диадрелу. — У вас мало надежды найти Фелтрупа, даже с вашими собаками. И не будет смысла искать его, если Белый Жнец разнесет нас на куски.

Роузу действительно нужна была ее помощь, потому что, когда она вернулась, на квартердеке было не менее семи капитанов-призраков, которые то появлялись, то исчезали. Трое следовали за Роузом по пятам, споря о тактике голосами, пронизанными сарказмом и старинным сленгом. Еще один, уродливый великан с лохматой бородой и обнаженным кортиком в руке, стоял, рыча и угрожая, возле рулевой рубки, не сводя глаз с ничего не замечающего Альяша. Остальные слонялись по палубе, издеваясь над живыми, несмотря на то, что только Роуз имел какое-либо представление об их присутствии.

У Таши был свой Орден — сестры Лорга, — но трудно противостоять палубе, полной призраков, каждый из которых командовал кораблем с этого самого места. Не доставляло ей удовольствия и разговаривать в пустоту перед Элкстемом, Альяшем и полудюжиной других людей, толпившихся на квартердеке. Вот почему ему нужно, чтобы я это сделала, подумала она, чтобы он не выглядел совершенным сумасшедшим.

— Мое сердце на небесах, — смело пропела она, взбираясь по лестнице, — моя душа — Древо, мой танец вечен, я не боюсь тя!

Все призраки повернулись к ней лицом, и гигант с саблей, который был ближе всех, просто исчез. Остальные рассыпались по палубе, выглядя испуганными и раздраженными. Таша тоже была поражена: в Крабовых Болотах заклинание школы Лорг против призраков было гораздо менее эффективным.

— Очень, э-э, хорошо, мисси, — сказал Альяш, явно сбитый с толку. — Мы ведь не боимся этих Черных Тряпок, лады?

Таша бросила на него пронзительный взгляд. Ты сам такой, лжец.

Повлияла ли на них заклинание или что-то еще, оставшиеся призраки не хотели находиться рядом с ней. Теперь уже уверенная в себе, Таша преследовала их вокруг мачты и рулевой рубки. Они уворачивались и убегали; это было немного похоже на игру в пятнашки. Один за другим они исчезли из ее поля зрения. Но когда исчезал последний капитан, он указал на нее длинным почерневшим ногтем. «Сегодня вечером», — сказал он и растаял.

Некоторое время после этого ей было ничего делать, кроме как наблюдать за погоней. Это было хуже, чем быть занятым, даже выполняя ужасные задания. Роуз повернул их на юг; «Джистроллок» мгновенно перешел на диагональный перехват, и у Роуза не было другого выбора, кроме как снова направить их на восток. Ветер стих, что сыграло на руку врагу. К середине дня корабли разделяло всего шесть миль.

Пазел, прятавшийся за рулевой рубкой, не смотрел на нее. Прекрасно, подумала она, иди, кипи себе в Ямах. Но не раз у нее возникало ощущение, что он наблюдает за ней, хотя она никогда не ловила его взгляд.

Роуз провел бо́льшую часть этого времени за своим походным столом, спиной к «Джистроллоку», что-то чертя. Когда Таша подошла достаточно близко, чтобы взглянуть, она увидела страницу, покрытую крошечными карандашными цифрами, длинными стрелками, грубыми очертаниями корпусов.

В четыре склянки он встал и закрыл стол на задвижку:

— Пойдемте, Таша, Паткендл. Мы пообедаем в моей каюте. Мистер Элкстем, я буду получать последние новости по переговорной трубке.

Таша и Пазел последовали за Роузом вниз по лестнице. Однако они не сразу направились в каюту, а прошли пешком по всей длине «Чатранда», протискиваясь сквозь оживленную массу людей. Таше показалось, что моряки выглядели такими же испуганными, как и любая толпа, среди которой она когда-либо была, но, когда Роуз с горящим взглядом проходил мимо, каждый мужчина, казалось, чуть сильнее сосредоточивался на своей задаче, как будто эти глаза могли убрать отвлекающие факторы, как нож кору с ветки. Идя в каюту, Роуз останавливался то тут, то там, чтобы пошептаться с вахтенными командирами, и за их спинами Таша слышала, как офицеры кричали: «Капитан Роуз очень гордится вами, ребята! Говорит, что вы — образчик имперской команды! Его слова!»

Она оглянулась через плечо, испытывая легкий благоговейный трепет. Непринужденная манера Роуза творила чудеса, успокаивая моряков, а комплименты, которые он никогда не делал в легкие времена, вызывали улыбки на их лицах. Сумасшедший он или нет, подумала она, но он чертовски хорош в том, что делает.

За столом к ним присоединилась леди Оггоск. Пазел заметно напрягся при виде ее — а также, как оказалось, оттого, что снова оказался в каюте Роуза. Он озирался с диким выражением лица, и Таша снова подумала, что почти ничего не знает о том, что делали с Пазелом с тех пор, как турахи утащили его.

— Со времени твоего последнего визита, Паткендл, здесь появилось кое-что новенькое, — сказал Роуз, шагая впереди. — Кто из вас может сказать мне, что это такое?

Вдоль галереи у окон стояли четыре крепкие пушки с широкими жерлами, лафеты крепко принайтовлены к палубе. Позади них — крепко, как мачта, прикрепленный к полу — стоял длинный деревянный стеллаж высотой около трех футов, с которого свисали двадцать или тридцать холщовых мешков, каждый из которых заканчивался маленьким железным диском. Мешки были размером с окорок и выпирали так, словно были наполнены гигантскими шариками.

— Пушки с картечью, — сказала Таша.

— Не слишком много пользы от них против бронированного корпуса, так? — добавил Пазел.

Роуз строго посмотрел на двух молодых людей и ничего не ответил.

— Давайте сядем, — наконец сказал он.

Во время еды они говорили очень мало. Стюард налил четыре бокала мутного вина. Роуз ел, как лошадь из торбы, опустив глаза и безостановочно работая челюстью. Леди Оггоск разминала пальцами еду, в то время как ее рыжая кошка мирно храпела в луче солнца.

Все это время «Джистроллок» был хорошо виден через окна галереи. К тому времени, как они закончили есть, он был в пределах трех миль.

— Скажи нам, Паткендл, — внезапно спросил Роуз, — что бы сделал твой отец в этих обстоятельствах, если бы он был капитаном корабля?

Пазел был застигнут врасплох.

— Я не знаю, — сказал он. — Может быть, стал бы пробираться на юг. В море с более высокими волнами.

— Ты неправильно понял вопрос, — сказал Роуз. — Я имел в виду, что сделал бы капитан Грегори, если бы он командовал «Джистроллоком» и захотел бы захватить нас? Должно быть, он научился думать как Черная Тряпка, прослужив им много лет. И, конечно, твое присутствие на «Чатранде» ему бы не помешало. Грегори отплыл от мыса Користел, даже не оглянувшись на тебя, верно? И мы знаем, что он не гнушается стрелять в своих соплеменников.

Пазел провел почти шесть лет в качестве подневольного слуги и пять месяцев под началом капитана Роуза. Таша знала, что его не так-то легко шокировать. Но жестокое и бесцеремонное замечание Роуза проскользнуло мимо его защиты. Глаза юноши расширились, судорога гнева исказила его лицо.

Под столом Таша украдкой коснулась его руки. Пазел был на грани того, чтобы сделать что-то решительное, что-то в духе Нипса: перевернуть стол или проклясть Роуза во всю глотку. Но от ее прикосновения ему удалось сдержаться, сдержать слова, пытавшиеся сорваться с его языка.

— Что ж, — сказал он, тяжело дыша, — давайте подумаем. Я полагаю, он мог бы вспомнить то, что он знает о враге — другими словами, о вас. Он мог бы сказать себе: «Хорошо, вот этот старый хитрый капитан, который известен своей злобой...»

Роуза приподнял бровь.

— «...и жадностью, который боится корабельной кошки, который пишет письма...»

— Замолчи, ублюдок! — взвизгнула леди Оггоск, поднимаясь со стула и указывая на Пазела. — Никогда, никогда еще не было простолюдина с таким безрассудным языком! Убирайся отсюда, ты, наглый бродячий пес-ормали, пока капитан не приказал тебя...

— Мир! — Роуз хлопнул ладонью по столу. — Леди Оггоск, в вашей защите нет необходимости. Паткендл сбит с толку, вот и все. Выгляни в это окно, парень, и твое замешательство рассеется.

Роуз повернулся и указал на «Джистроллок», ярко-белый на солнце и теперь достаточно близкий, чтобы сосчитать семь падающих звезд на фоке:

— Там стоит человек, Куминзат, который пересек половину известного мира в погоне за нами. Отт говорит мне, что его дочь была сфванцкором или скоро могла бы стать, и что ее убил инкуб, которого Арунис послал за их старым священником.

— Вы знали. — Таша выпрямилась на стуле, ее глаза расширились от гнева. — Вы знали об инкубе. Вы знали, что то, в чем нас обвиняли сиззи, было правдой, и отрицали это им в лицо.

— На Великом Корабле происходит очень мало такого, чего бы мы не знали, — сказала Оггоск. — Вы должны иметь это в виду, вы оба.

Таша повернулась к ней, ощетинившись.

— Хотите это доказать? — спросила она. — Не могли бы вы рассказать мне, что делает Арунис, пока к нам приближается «Джистроллок»? Или почему он хочет этот скипетр почти так же сильно, как и Нилстоун? Или кто из команды шпионит за вами для Сандора Отта?

Старуха выглядела так, словно слегка испугалась. Она опустила глаза, как будто взгляд Таши был слишком острым, по ее мнению.

— Я могла бы, если бы ты сообщила мне причину, — смущенно пробормотала она.

— Мы отклоняемся от сути дела, — сказал Роуз. — Паткендл, что ты скажешь на мой вызов? Ни ты, ни я не знаем характера этого адмирала. Я мысленно заменял его другими людьми и спрашивал себя, что бы сделал каждый из них, если бы он командовал «Джистроллоком». Я хотел бы знать, что об этом думаешь ты. Ответь мне, если у тебя есть хоть десятая доля того коварства, которым Рин наделил твоего отца. У меня больше нет времени, чтобы тратить его впустую.

Рука Пазела крепко сжала руку Таши.

— Именно ваш вопрос — пустая трата времени, — наконец сказал он. — Я никогда не плавал со своим отцом. Я не знаю, какие навыки он использовал или какую тактику.

— Тогда предоставь тактику мне. Что бы чувствовал Грегори? Что могло бы заставило его преследовать другое судно из Симджи вплоть до границ Правящего Моря?

Пазел хотел было что-то сказать, но снова придержал язык. Роуз улыбнулся и покачал головой.

— Не золото. Если бы его целью было богатство, он мог бы продать свои услуги любому количеству беззаконных баронов в Рекере или Бескоронных Государствах и действительно разбогатеть. И не спасение его сына. Что осталось? Что могло заставить изобретательного капитана Грегори поступить так, как поступил Куминзат, поставив под угрозу саму свою жизнь и жизнь своей команды?

Хватка Пазела на ее руке теперь была болезненной, и новая ярость засияла в его глазах.

— Ничего, идет? — наконец сказал он. — Абсолютно ничего не могло заставить моего отца пойти на такие неприятности. Он такой же эгоист, как и вы.

Роуз покачал головой, как будто удивляясь.

— Из уст его собственного сына, — сказал он. — Ну что ж, это хорошая новость. Мы можем по пальцам одной руки пересчитать то, ради чего человек готов убить. Любовь, похоть, золото, честь, племя: исходные ингредиенты власти. Девяносто девять мужчин из ста быстро покажут вам, какой из них их порабощает. В их глазах загорается свирепый свет, когда они преследуют свою цель, и этот взгляд невозможно ни с чем спутать. Все неприятности исходят от одного таинственного человека — того единственного из ста, который умеет скрывать свои мотивы. От таких людей, как Грегори.

— И адмирала Куминзата, — сказала Таша.

— Ты права, девочка, — сказал Роуз. — Хотя мои предшественники будут продолжать лепетать свои теории. Как бы я хотел, чтобы они заткнулись!

Последние слова он произнес с внезапной яростью, стуча кулаками по вискам. Таша отвела глаза. Именно тогда она заметила, что леди Оггоск пристально смотрит на нее, а также поняла, что она, Таша, пролила несколько тихих слез. Она предположила, что они были для Пазела, и для нее самой, и для убитого марсового, и от стыда за то, что она так многого хотела — любви, наслаждений, золота, — но почему Оггоск выглядела такой разъяренной? Глаза ведьмы скользнули вниз по руке Таши, незаметно протянутой к коленям Пазела, и Таша поняла: Оггоск догадалась, что они держатся за руки.

Ты, ведьма, тебе-то какое дело?

Пазел тоже заметил взгляд Оггоск. Вздрогнув, он отдернул руку. Таша повернулась и обнаружила, что он пристально смотрит на нее. Когда он заговорил, это было вопреки какому-то глубокому сопротивлению, как будто ему приходилось выдавливать слова из себя. Но слова надрывали сердце.

— Если мне понадобится жалость, я дам тебе знать, — сказал он. — А пока держи ее при себе. Я... я устал от этого, понимаешь? Устал от твоей благотворительности.

— Моей что?

— Ты думаешь, что я умираю от желания привлечь твое внимание. Как и положено ормали, когда высокородная девушка-арквали наклоняется, чтобы ему помочь. И ты можешь избавить меня от этого страдающего лица. На борту много людей, которые будут рады рассказать тебе, какая ты особенная. Вычеркни меня из своего списка, вот и все — оставь меня в покое.

Он бросил на нее почти безумный взгляд, затем повернулся к Роузу:

— Что касается вашего вопроса, капитан, сэр: вам действительно следовало бы спросить Ташу, а не меня. Она хороша в тактике. Но я скажу вам прямо сейчас: призраки или не призраки, что-то не так с человеком, который сидит здесь и мучает людей только потому, что понял: он не может убежать от своего врага. Это трусость, вот это что. Не то чтобы вы когда-нибудь в этом признались.

Никто за столом не дышал. Таша напряглась, готовясь к битве всей своей жизни. Пазел сошел с ума, Роуз и Оггоск были сумасшедшими, и любое насилие казалось возможным. Она потеряла свой нож, ей пришлось бы пользоваться предметами на столе, сервировочной вилкой, осколком тарелки... и тут Роуз сделал то, чего она меньше всего на свете ожидала. Он рассмеялся. В рыжих зарослях его бороды появилась улыбка, выглядевшая так, словно ее пересадили от более веселого человека.

— Убежать, — сказал он. — Убежать.

Он поднял глаза к свет-люку над столом, и смех нарастал, пока его огромная туша не затряслась от смеха. И когда он закончил смеяться, в комнате внезапно потемнело, потому что тяжелая туча затмила солнце. Почти в тот же момент на квартердеке мистер Фиффенгурт начал кричать:

— Ветер меняется! Ветер поворачивает направо! Сообщите капитану, что дует северо-восточный ветер!

Наверху началась большая суматоха, и Роуз, положив руки на стол, тяжело поднялся на ноги. Неуклюже подойдя к своему рабочему столу с вином в руке, он открыл переговорную трубку и проревел:

— Курс юго-юго-восток, мистер Элкстем, и все паруса, которые мы можем нести. Полный экипаж к орудиям. Я уже в пути.

Он залпом выпил вино и вытер рот.

— Возвращайтесь на квартердек, леди Таша. А ты, Паткендл, уткнись в свои школьные учебники; в тебе нет ни капли матросской крови. Разве ты забыл, что мы не должны позволять никому увидеть «Чатранд» и остаться в живых? Я никогда не говорил о том, чтобы убежать от Черных Тряпок; вопрос был только в том, как лучше всего их уничтожить.

Глава 29. ДУЭЛЬ

24 фреала 941

Шторм начался очень быстро — новый ветер налетел с северо-востока, неся с собой огромные, с черными сердцами, грозовые тучи и полосу надвигающегося дождя. К тому времени, как Пазел и Таша добрались до верхней палубы, все марсели были подняты для резкого поворота, и пасть ветра снова втянула огромные реи. Черные Плечи были не видны, Брамиан превратился в маленькое пятно на западном горизонте, но «Джистроллок» казался пугающе близким — вероятно, меньше двух миль, — и, без сомнения, приближался.

Внезапно стало темно. Облака закрыли небеса, как лист жести; солнце превратилось в яркую полосу на юге, удаляясь гораздо быстрее, чем они могли плыть. Волны тоже выросли: покрытые белыми шапками, они достигали высоты верхней орудийной палубы. Пазел содрогнулся, представив крошечную Диадрелу в большой каюте, смотрящую на серо-зеленую воду каждый раз, когда «Чатранд» опускался в ложбину волны. Но ни волны, ни ветер еще не достигли устрашающих масштабов, которыми славился Неллурок, таких, которые могли бы утопить врага или заставить его отступить.

Таша дрожала от волнения, хотя Пазел знал, что она пытается это скрыть. Он никогда не чувствовал себя таким подонком. То, что он сказал в той каюте. Оггоск, конечно, не оставила ему выбора, но это не избавляло его от стыда. Он всем сердцем хотел сказать ей правду, но как он мог, когда ему нужно было, чтобы она его возненавидела?

Не говоря друг другу ни слова, они направились на квартердек. Роуз перегнулся через поручни и разговаривал с Фиффенгуртом:

— Ровно девять пушек, и как можно скорее. Каждая тридцать два фунта, все с нижней батареи. Убедитесь, что они вас понимают.

— Оппо, капитан, девять. — Фиффенгурт прикрыл глаза и кивнул на орудие на верхней палубе. — И с этим фальшивым сорок восьмым будет десять?

— Вот именно. Но все они должны быть только с зарядом.

— Считайте, что дело сделано, сэр.

Фиффенгурт рванулся к трапу, бросив на Пазела украдкой взгляд, полный ужаса и тревоги. Затем он спустился по лестнице, издавая резкие звуки в свисток, зажатый в зубах.

Мгновение спустя их настиг дождь. Он пришел с еще более яростным ветром и хлестнул по верхней палубе волнистыми простынями, которые рвались и вскипали вокруг их лодыжек. Все бежали и спотыкались: за тряпками для палубы, за клеенками, за укрытием.

— Задраить Пятый! — прогремел Ускинс, хватая Пазела и толкая его к трапу. — Не полностью, но защитить. Мукетч, ты справишься?

— Оппо, сэр. — Пазел присел на корточки перед свернутой клеенкой и рванул ее складки. Таша инстинктивно наклонилась, чтобы помочь ему, и на мгновение они оба застыли, глядя друг на друга. Что-то в лице Пазела, должно быть, подсказало Таше, что ее помощь нежелательна, потому что она внезапно выпустила клеенку и бросилась прочь под ливень.

Из этого хаоса появился Нипс, выглядевший явно враждебно, когда он схватил угол клеенки и помог Пазелу расстелить ее на поручне трапа. Вместе они растягивали и затягивали непромокаемую ткань до тех пор, пока он не натянули плотно, как кожу на барабане, оставив зазор, достаточный для того, чтобы человек мог протиснуться вверх или вниз по лестнице.

— Еще раз спасибо, — сказал Пазел, когда они закончили.

— Знаешь, ты действительно свинья, — сказал Нипс. — Таша разваливается на куски.

Пазел искоса взглянул на него.

— Ладно, приятель, — сказал он, — я собираюсь рассказать тебе, что к чему.

— Ну, сейчас самое подходящее треклятое время.

— Но ты должен поклясться держаться подальше от Оггоск. Ты можешь это сделать?

— Огонь, — сказал Нипс.

— Что?

Вопрос Пазела заглушил пушечный выстрел. Оба юноши упали на палубу, мужчины выкрикивали друг другу предупреждения. «Джистроллок» открыл огонь из своих длинных пушек. Пазел поднял взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как нос вражеского корабля расцвел новым огнем — на этот раз четырьмя точками, — а затем Пазел съежился, когда звук достиг их: четыре слившихся взрыва врезались ему в грудь. Но ни один из выстрелов не задел «Чатранд».

— Это все показуха, парни, — проревел находившийся на корме Альяш, наклоняясь против ветра. — Они не смогли бы попасть в нас с такого расстояния даже в тихий день.

Когда молодые люди поднялись, раздался шум, гораздо более громкий, чем выстрелы «Джистроллока». Он был их собственным, но что-то пошло не так: взрыв, казалось, исходил из глубин «Чатранда». Пазел услышал кашель и звук рвоты, когда с правого борта начал подниматься дым.

— Фиффенгурт, должно быть, что-то ужасно испортил, — сказал Нипс.

Пазел наблюдал, как столб черного дыма исчезает под дождем.

— Неужели? Не думаю.

— О чем ты говоришь?

— О том, что сказал Роуз. О стрельбе из пушки без ядра, только пороховым зарядом, хотя почему он... Вниз, вниз!

«Джистроллок» снова выстрелил. На этот раз они услышали визг ядра, когда оно пролетало над головами. Пазел поднял глаза: Таша и Роуз стояли бок о бок на квартердеке. Ни один из них не бросился в укрытие.

— Черт бы все это побрал! — сказал Нипс, тоже глядя на Ташу. — Может, он и сумасшедший, но она-то нет. Или не была, пока ты ее не оскорбил. Я думаю, ты хотел мне что-то сказать?

Пазел рассказал ему, перекрикивая ветер, и лицо юноши-соллочи исказилось от ярости.

— Оггоск! — сказал он. — Эта треклятая стерва! Я собираюсь засунуть эти угрозы прямо в ее тощую старую глотку!

— Нет, — сказал Пазел. — Ты сделаешь для меня кое-что еще. Ты объяснишь все это Таше.

Нипс глубоко вздохнул и кивнул:

— Да, объясню.

— И убедись, что она понимает, Нипс: она не может улыбнуться мне, даже когда мы одни. Она должна постараться не думать обо мне. У Оггоск есть способы это выяснить.

Нипс сразу взялся за дело — и Пазел, опасаясь, что Таша повернется к нему с каким-нибудь взглядом, на который ему придется ответить, быстро шагнул за бизань-мачту.

Дождь стал холодным, а ветер еще сильнее. Снизу Пазел уловил приглушенный звук рева Фиффенгурта Огонь, а затем последовала серия взрывов и клубы черного дыма из орудийных портов правого борта. На «Джистроллоке» ничего не изменилось, и Пазел был бы поражен, если бы это произошло. Они все еще были слишком далеко друг от друга, и это выглядело очень похоже на то, что «Чатранд» стрелял под безнадежным углом. Что Роуз пытается доказать?

Еще выстрелы из «Джистроллока»; еще более дикий и бесполезный ответный огонь из «Чатранда». Затем Нипс вернулся с квартердека, но на его лице не было и намека на удовлетворение.

— Теперь ты можешь назвать меня свиньей, если хочешь, — сказал он. — Я... я все испортил, Пазел. Я попытался объяснить, почему ты вел себя так странно рядом с ней. Ну, и я сказал, что ты беспокоился о том, что подумает Оггоск. Но я все еще думал о мурт-девушке и сказал Клист, хотя хотел сказать Оггоск. И когда я понял, что натворил… айя, Рин...

— Что дальше? — спросил Пазел. — Давай, уже.

Нипс закрыл глаза и поморщился:

— Я сказал: «Он ее не любит».

Пазел схватил его за плечи:

— Ты этого не сделал. Нипс, ты не мог бы...

— Я думал, ты захочешь, чтобы она знала! — крикнул Нипс, защищаясь. — Просто было неправильно то, как я это сказал! Я вроде как выпалил это. И, я думаю, это ее немного шокировало, потому что она повернулась ко мне спиной и убежала.

Пазел привалился к поручню бизань-мачты:

— Она подумает, что я действительно люблю Клист. Но это неправда. О, Питфайр...

Его ключица предупреждающе запульсировала.

— Оггоск! — воскликнул Нипс. — Это она во всем виновата, ведьма! Но послушай, приятель, не волнуйся! Я улажу все с Ташей. Я объясню.

— Нет! — в отчаянии сказал Пазел. — Не надо больше никаких объяснений. И не гоняйся за Оггоск. Просто... иди и постой спокойно где-нибудь.

Однако ни у кого из них не было возможности постоять спокойно, потому что, едва Пазел заговорил, как их приметил канонир, мистер Берд и потащил на другую работу. Два древнейших орудия «Чатранда», грубые чудовища первых дней его службы военным кораблем, стояли, привязанные, как старые памятники, за буксирными кнехтами с тех пор, как Пазел впервые ступил на борт. Теперь люди Берда освободили орудие правого борта и наполовину вывели его в боевое положение, пинком открыв дверь орудийного отсека и освободив ползунки, которые позволяли пушке выдвигаться. Нипс и Пазел вместе с восемью матросами столпились по обе стороны орудийного лафета. Внутрь вставили пороховой заряд, затем при помощи шомпола, пыж, и, наконец, двое мужчин забросили 48-фунтовое ядро в дуло.

— Держитесь! — крикнул Берд. — Мы собираемся бежать изо всех сил, ребята, когда будем скользить вниз по следующей волне. Только смотрите, не окажитесь за бортом! Спокойно, спокойно...

Сбитый с толку Пазел переводил взгляд с одного моряка на другого. Кто будет поджигать?

Волна достигла пика; Берд крикнул: «Сейчас!» и одиннадцать тел бросились на большую пушку. Она полетела вперед — ползунки, должно быть, только что смазали — и с ужасным звуком ломающегося дерева пушка и лафет проломились прямо через дверь орудийного отсека. Люди закричали, веревки лопнули, из палубы вырвало рым-болты. Большая пушка опрокинулась вперед и погрузилась в море.

Пазел уставился на уродливую рану в боку «Чатранда» и подумал: Роуз оторвет нам головы.

— Это было красиво, — сказал Берд без тени сарказма. — Смолбои, продолжайте — моя команда, вниз.

Матросы исчезли. Нипс не выглядел бы более ошеломленным, даже если бы его избили ботинком.

— «Это было красиво?» Эта команда сошла с ума. И если мы будем сражаться именно так, они нас убьют.

— Мы похожи на труппу клоунов, — согласился Пазел. Он повернулся — и четверо мужчин, несших доски, чуть не сбили его с ног. У них были плотницкие инструменты, и они немедленно приступили к ремонту поручней. Как будто они ожидали этой работы, подумал Пазел.

Затем он замер. Ожидали этой работы.

— Этот хитрый старый пес, — сказал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Нипса. — Роуз делает все это напоказ, для них, разве ты не видишь? Пороховой заряд внутри орудийной палубы, безнадежные выстрелы, а теперь эта большая неразбериха. Он нарочно выставляет нас клоунами. Он расставляет треклятую ловушку.

Лицо Нипса просияло:

— Ты прав. Должен быть! Он ловит на крючок адмирала Куминзата. Но что произойдет, если тот действительно клюнет? Мы не такие убогие, как может показаться адмиралу, но у них вдвое больше пушек, чем у нас.

Крик с квартердека: сам Роуз подозвал их. Когда они взбежали по лестнице, здоровяк наклонился вровень с их лицами.

— Вы оба хорошо лазаете, — сказал он. — Мне нужно, чтобы вы сейчас же поднялись на спанкер-мачту и ослабили брам-стеньгу.

— Капитан, — сказал Пазел, — мы никогда не работали с вашими парусами. Мы не знаем такелаж спанкера.

— Вот именно, — сказал Роуз, — вы там будете выглядеть совершенными имбецилами. Лезьте!

Мальчики переглянулись. Теория Пазела, по-видимому, была доказана, но они не получили от этого никакого удовлетворения.

— Мы можем там что-нибудь серьезно испортить, — запротестовал Нипс.

— Смотрите, чтобы не наделать такого, — сказал Роуз. — Найдите линь, который держит верхние паруса, и испортите его, вот и все — не сильно, так, чтобы было хорошо видно. И продолжайте заниматься этим до наступления ночи, пока я вас не позову.

— Или мы не свалимся, — сказал Пазел. — Вы бы совсем не возражали против этого.

Роуз ударил его своим массивным кулаком. Но тысяча ударов, нанесенных Пазелу Герцилом и Ташей, не пропали даром. Пазел отпрыгнул назад, как раз вовремя, и почти бессознательно оказался в боевой стойке. Это была та же самая стойка, которая так позабавила Дрелларека за несколько мгновений до смерти тураха.

Но Роуза она совсем не позабавила.

— Ты бездельник-ормали с куриными мозгами, — сказал он. — Я капитан этого корабля! Что, если я не сумасшедший, и мы переживем эту, э, встречу? Ты знаешь, сколькими способами я могу заставить вас обоих пожалеть, что вас не убили? Поднимайтесь на эту мачту!

Тут уж ничего не поделаешь: в чем-чем, а в угрозах Роуз всегда был искренен. Мальчики снова взялись за ванты, босые ноги на изношенных выбленках, руки на более прочных веревках. На этот раз подъем был ужасающим. Брам-стеньги поднимались на сотню футов над квартердеком, и, прежде чем Пазел поднялся на тридцать, его начали мучить фантазии о падении, полете, отпускании. Ветер походил на ледяную руку, пытающуюся оторвать их от корабля; дождь летел на них горизонтально, бил бесконечными колючими брызгами. Снова и снова щелкали выбленки, и мальчики почти сваливались с вант, дико дрыгая ногами. «Джистроллок» был уже достаточно близко, и Пазел мог видеть огонь, вырывающийся из его носовых орудий.

Не сжимай руки! учил его капитан Нестеф. Если ты выжмешь из них всю кровь, они скоро слишком устанут, чтобы держать тебя на вантах. Это один из пятидесяти способов, которыми страх может тебя убить.

Но Пазел боялся — ему было холодно, у него кружилась голова, — боялся до смерти. Кожа Нипса была бледной; он выглядел так, словно ветер пытался расплавить его до костей. Они поднимались все выше и выше, как пара сумасшедших отшельников, взбирающихся на утес в Тсордонах, направляясь на встречу с богами. На высоте девяноста футов Пазел посмотрел вниз и увидел Ташу, указывающую на них и спорящую с капитаном. Затем он увидел, как Альяш ухмыльнулся и махнул рукой на корму, когда самая большая волна, похожая на движущийся холм, прошла под кораблем. Шестидесятифутовая, подумал Пазел, и его вырвало.

Когда они добрались до брам-стеньги, множество щелкающих канатов и вздымающихся полиспастов было совершенной загадкой. Нипс ощупью подобрался к Пазелу и прокричал ему в ухо. Пазел не смог разобрать ни слова.

Теперь вперед по брам-рее, ноги на гитове, руки на огромной деревянной балке. Они упахивались над каждым тросом, таща на себя один за другим, чтобы увидеть, к чему тот ведет. Но сила ветра настолько превосходила их собственную, что они едва могли сдвинуть толстые пеньковые канаты.

Полмили между кораблями. «Джистроллок» теперь стрелял выборочно. И очень скоро будет стрелять в упор.

Хочет ли Роуз покончить с собой? «Джистроллок» был очень хорошей мишенью, пока не начнет проходить мимо и обстреливать их из множества бортовых пушек. Пазел точно знал, что с кормы «Чатранда» может стрелять дюжина орудий — втрое больше, чем можно было бы использовать с гладкого носа противника. И все же с «Чатранда» по-прежнему не стреляла ни одна пушка, кроме многострадальных девяти по правому борту. Роуз рискует всем, чтобы заманить сиззи поближе. Для чего, во имя Девятой Преисподней?

Продолжай дышать. Подумай о чем-нибудь другом. Стратегия, тактика. О чем Роуз говорил в своей каюте? Мотивы, и все такое. Что заставило Куминзата войти в Правящее Море, даже на такое небольшое расстояние? Что им движет?

Месть, конечно, за свою дочь и Отца Бабкри. Но Роуз явно верил, что для этого человека на карту поставлено что-то еще. Надежда на славу? Любовь к родине? Доказательство обмана Арквала?

Мачта содрогнулась. Ядро Белого Жнеца пробило дыру в парусе спанкер-мачты.

Однако какие доказательства были бы у сиззи, если бы они потопили «Чатранд» здесь, в Неллуроке? И если уничтожение «Чатранда» могло принести славу, разве не лучше было бы разоблачить заговор, который мог бы уничтожить империю Мзитрин — и получить славы в десять раз больше?

Должно быть, они хотели взять нас живыми. Некоторых из нас, по крайней мере. Но благодаря предупреждению Диадрелу мы выбрались из Черных Плеч без единой царапины. И теперь они готовятся к бойне.

Четверть мили. «Джистроллок» теперь сильно качало, и его основные паруса на три-четыре секунды обмякали на дне каждой впадины — волны, вздымающимися над кораблем, перекрывали ветер. Он замедлялся, он должен был замедлиться, но не настолько, чтобы «Чатранд» шел быстрее его.

Звук выстрела. Что-то сверкающее, похожее на комету, вылетело из «Джистроллока» и взорвалось у фок-мачты Великого Корабля. Драконье яйцо! заорали матросы. Все слышали об этом оружии, но Пазел никогда не встречал ни одной живой души, которая дожила бы до того, чтобы описать его из первых уст. Теперь он понял, почему. Палуба и мачта внезапно были охвачены сочащимся голубым пламенем; было отвратительно видеть, как люди, спрыгивая с канатов, в исступлении рвали на себе непромокаемые куртки. В слепой агонии залитые огнем фигуры разбежались по палубе, в то время как более удачливые отчаянно тянули насосы и шланги.

На этот раз дождь оказался их союзником: огонь не распространился даже на покрытый дегтем такелаж. Но люди в эпицентре взрыва потеряли контроль над парусами. Огромный фок катастрофически качнулся в подветренную сторону, разрывая стоячий такелаж, и «Чатранд» накренился в том же направлении, его нос нырнул, а корма поднялась, как взбрыкивающий мул. Пазел зацепился локтем за брас, когда его ноги оторвались от гитова, и на мгновение его тело поднялось над рангоутом, как кусок парусины. Когда корабль выровнялся, Пазел больно ударился о брус. Он оглянулся через плечо, и внутри него поднялась волна радости: Нипс все еще был там.

«Чатранд» рыскал, кренясь, и должно было пройти еще несколько минут, прежде чем марсовые справятся с хаосом парусов. Пазел посмотрел вниз и увидел шестерых мужчин у штурвала, среди них Роуза, борющегося за то, чтобы корабль не развернуло боком к волнам. И теперь «Джистроллок» мчался к ним, носовые пушки стреляли раз за разом, команды на баке «Чатранда» убежали от поврежденных карронад.

Еще один ужасный грохот, и крыша рулевой рубки разлетелась на куски. Почти в то же мгновение бизань-мачта со стоном накренилась в подветренную сторону: Выпущенное из баллисты деревянное копье стегнуло своим хвостом из железных шипов по вантам правого борта.

Пазел посмотрел на Нипса и сделал судорожное движение: к черту все это. Все кончено. Нипс понял и кивнул. Его губы сложились в одно слово: Таша.

Пазел мгновенно понял, что он имеет в виду. Иди к ней, говорил ему Нипс, пока есть время попрощаться.

Они поползли обратно к мачте, когда что-то внутри «Чатранда» взревело. Пазел посмотрел вниз и увидел черный дым, поднимающийся над квартердеком и по обеим сторонам корпуса. Наконец-то у них заговорили кормовые пушки.

Носовая обшивка «Джистроллока» была из закаленной стали, но в ней было четыре квадратных отверстия: по одному для каждого из носовых орудий, бивших по врагу. Теперь Пазел видел, что Роуз нацелился именно на эти четыре пушки, причем с разрушительными результатами. Два орудия были полностью уничтожены, расколоты, как бутылочные горлышки. Два других были отброшены назад через свои порты и скрылись из виду. Сам «Джистроллок» остался почти невредимым, но он не сможет больше выстрелить по «Чатранду», пока не поравняется с ним.

За исключением тех двух мрачных карронад на баке. Такое орудие было абсурдно неточным, поскольку по форме напоминало бочки из-под виски, но оно выбрасывало настолько огромное ядро, что одно попадание с близкого расстояния могло пробить корпус, за считанные минуты пуская корабль на дно. Даже сейчас мзитрини прицеливались: стратегия Роуза оставила «Чатранд» беззащитным. Пазел подумал об орудийных расчетах «Чатранда», перезаряжающих пушки так быстро, как только возможно для человека. Значит, недостаточно быстро.

Затем, каким-то образом, огонь и дым снова вырвались из Великого Корабля, другой вид столба дыма — рваные спицы вместо единого вздымающегося облака. И Пазел вспомнил: пушки с картечью в каюте Роуза. Они тоже были лучшими для стрельбы в упор, потому что могли изрешетить большое пространство железной сечкой: не во вред кораблю, да смертельно для плоти. И Пазел тут же увидел доказательство: мзитрини мертвы, корчатся в своей крови или в страхе прячутся за карронадами. Одно из орудий, уже подготовленное к стрельбе, выпустило на бак чугунное ядро высотой по колено. Оно пролетело мимо кормы, зацепив человека за пятку и мгновенно раздавив его; затем оно изменило направление вместе с наклоном корабля и пробило поручень правого борта. Пазел мог только ошеломленно наблюдать, испытывая отвращение. И все из-за выстрела картечью одной пушки.

Громыхнуло еще одно из четырех орудий, убив офицера, который встал, чтобы собрать оставшихся в живых артиллеристов карронады. Третье выстрелило, когда сменные артиллеристы попытались взобраться по трапу на бак. Пазел с чувством благоговения осознал, что команда в каюте Роуза сможет перезарядить первое из четырех орудий до того, как выстрелит последнее, и что такая эстафета может продолжаться бесконечно. Мзитрини на «Джистроллоке» уже оставили свой бак, и двенадцать кормовых пушек «Чатранда» скоро будут готовы снова открыть огонь.

Он собирается потопить их. Он собирается убить их всех прямо у меня на глазах.

Действительно ли это было намерением Роуза, Пазел так и не узнал, потому что следующая гигантская волны, обрушившаяся на фок-мачту «Чатранда», разорвала оттяжки и оторвала ванты правого борта; а затем вся возвышающаяся масса рангоута, парусов и такелажа обрушилась на поручни левого борта.

Мертв! подумал Пазел, когда «Чатранд» страшно накренился, и тросы вокруг него щелкнули. Болтающаяся, наполовину погруженная в воду мачта утащит их нос под воду так же уверенно, как трюм, полный морской воды; у них не хватит времени, чтобы освободить корабль. Волна качнула «Чатранд» назад; Пазел увидел, как, словно поддавшись панике, захлопнулись девять открытых орудийных портов, ряд турахов в кольчугах упал, как костяшки домино, и два матроса исчезли за бортом в котле белой пены. Он увидел, как Нипса ударил в грудь летящий полиспаст; они не продержатся на этом брусе и пяти минут. Но будет ли сам корабль чувствовать себя лучше?

Как только он сформулировал эту мысль, они легли на борт: следующая волна развернула «Чатранд» боком к волнам. Мачта, в которую они вцепились мертвой хваткой, нырнула в море, в то время как под ними верхушка набегающей волны захлестнула пояс корабля, отчего его квартердек и бак на мгновение стали похожи на два плота, разделенные восемьюстами футами белой воды. В этом потоке люди цеплялись за веревки, поручни, утки, за все, что не двигалось, и все равно многих унесло.

У Пазела сложилось неясное впечатление о Белом Жнеце на расстоянии ста ярдов — тот так же прекрасно шел, как их прекрасно трепало, его бушприт был направлен, как меч, на наклоненный бок «Чатранда». Бесстрашные, его канониры в третий раз пытались атаковать бак. На этот раз никакая картечь их не остановит, и, если им удастся выстрелить этими убийственными карронадами, они вряд ли смогут промахнуться даже с закрытыми глазами.

Но затем «Чатранд» начал выпрямляться. Пазел не мог поверить в то, что говорили ему чувства. Неужели фок-мачта ушла за борт? Как, как они это сделали? Но сомнений не было, они выпрямлялись, и, когда он полетел ввысь с еще более тошнотворной скоростью, чем раньше, Пазел уловил звук, который слышал только однажды в своей жизни, в тот день, когда Роуз уничтожил китобоя: рокочущий грохот бортового залпа.

По всему правому борту открылись орудийные порты: не только девять, но, возможно, тридцать, сорок; с носа до кормы они изрыгали огонь и дым прямо на «Джистроллок», через впадину между проходящей волной и следующей. Затем, всего за несколько секунд до того, как волна достигла их, порты снова захлопнулись. Великий Корабль снова лег на бок.

Теперь, наконец, Пазел мельком увидел их спасителей: авгронгов, Рефега и Рера. По пояс в пене существа даже сейчас рубили топорами остатки такелажа фок-мачты, в то время как команды людей натягивали ремни, которые надели авгронги, изо всех сил стараясь не дать морю смыть их за борт. Благослови Рин их шкуры, подумал Пазел, эти здоровяки могли одним ударом разорвать фал.

На этот раз подъем занял гораздо больше времени — кто мог сказать, сколько воды затопило корабль и сколькими путями? — но когда они наконец это сделали, Пазел понял, что все кончено. Ужасное, ужасное зрелище!

«Джистроллок» потерял свою фок-мачту из-за пушек «Чатранда», а грот безнадежно перекосился с наветренной стороны. Но не тот холст, который потерял блодмел, обрек его на гибель; это был тот холст, который уцелел. Как и «Чатранд», военный корабль Мзитрина развернуло бортом к волнам, и огромная сила уцелевших квадратных парусов теперь давила на его нос, словно рука палача, заставляющая голову своей жертвы погружаться все глубже и глубже. Следующая волна схватила его правый борт, удар, который корабль не смог выдержать. Блодмел наклонился, мачты и концы бимсов хлопнули по волнам, так близко к «Чатранду», что показались почти мостами, по которым мзитрини могли бы перебраться в безопасное место. Когда волна прошла, судно попыталось выровняться, но сто тысяч тонн воды на его парусах не могли быть сброшены в одно мгновение, и следующая волна полностью похоронила его. К тому времени Великий Корабль повернул под ветер ровно настолько, чтобы оседлать волну, и Пазел почувствовал, что чудовищный боковой крен подошел к концу. Они с Нипсом добрались до вант, и, начиная спускаться, Пазел огляделся в поисках врага и не увидел ничего, совсем ничего — а затем скрученный кусок белой парусины с одной гордой красной звездой в углу, движущийся, как призрак кита под поверхностью, только для того, чтобы принять последнее решение и нырнуть.

Глава 30. ИЗ НОВОГО ДНЕВНИКА Г. СТАРЛИНГА ФИФФЕНГУРТА, КВАРТИРМЕЙСТЕРА

Воскресенье, 26 фреала 941. Если это то, на что похожа победа, вы можете избавить меня от этого удовольствия до конца моих дней. Мы живы (большинство из нас), Серая Леди не получила в бою фатальных повреждений, & ни один корабль в Алифросе не может сейчас следовать за нами или даже обнаружить нас — да, за все это я благодарен. И кто мог бы не почувствовать облегчения от того, что сейчас — 3-я ночь с момента нашего побега из бухты Песчаного Пера — шторм утихает? Дважды ура милосердию Неллурока & неоспоримой хитрости капитана Нилуса Роуза.

Но никогда я не был менее склонен праздновать. Шестнадцать человек смыло за борт & еще двадцать лежат мертвыми в нашей хирургической пристройке, среди них Коксилрейн «Фейерверкер» Фрикс, зануда, трус & заядлый моряк до мозга костей. Как & я, продукт Берега Бородавочников, этого немощеного, нелюбимого уголка Этерхорда, зажатого между металлургическим заводом & бойнями. Я часто видел его со сворой мальчишек, когда мы были маленькими. Они одевались как головорезы из Бернскоув, что было в то время модно, & бросали в нас камни через Королевский Канал. Фрикс всегда выглядел извиняющимся & не на месте — тощий пес, трусящий за ними по пятам, нуждающийся в том, чтобы его заметили, & в то же время боящийся этого. В его жизни ничего особенного не изменилось, упокой Рин его душу.

Мужество. Вот его можно было бы отпраздновать, я полагаю, & оставить в стороне вопрос о том, проявлено оно было с пользой или напрасно. Наши погибшие канониры проявили мужество: когда на них обрушились волны высотой в утесы, они пинками открыли свои орудийные порты, разнесли в клочья такелаж «Джистроллока», в последний момент снова захлопнули порты — & задохнулись от собственного дыма, потому что их палуба была герметично закрыта, как склеп. Таннер оплакивал своих мальчиков, хотя его собственные легкие были сожжены дотла. Сегодня вечером я просидел рядом с ним три часа в операционной Чедфеллоу. Даже его последний хриплый вздох пах порохом.

Паткендл & Ундрабаст проявили мужество: спанкер-мачта упала бы следующей, если бы носовые орудия «Джистроллока» выпустили еще один или два снаряда. У мальчиков по всему телу шрамы от веревок, щелкавших на ветру. Таша Исик тоже проявила мужество — она противостояла безумию Роуза в отношении призраков & боролась за то, чтобы ее друзьям позволили спуститься с этого смертоносного рангоута, даже когда капитан угрожал сбросить ее за корму. Элкстем & я обменялись взглядами: мы были с Роузом в 927 году, когда он действительно сбросил девушку с кормы Великого Корабля; но это другая история.

И Фелтруп обладает мужеством, где бы он ни был. Молодые люди вне себя, ищут его повсюду, обнюхивают нижние палубы с собаками Таши. Все безрезультатно.

И сегодня вечером женщина, которую я, возможно, когда-то убил бы, не задумываясь, сказала мне, что у меня есть мужество. Я имею в виду, конечно, ползуна, Диадрелу. Она вернулась в каюту Исиков, когда я принес «Паткендлу & Ко.» их ужин. Она подошла, сияющая, как медь, & посмотрела мне в глаза. «Квартирмейстер, — сказала она, — я отдаю честь вашей мудрости и храбрости».

Теперь, когда кризис миновал, разговаривать с ползуном казалось еще менее естественным. Я отвел взгляд & пробормотал что-то о том, как они хорошо подобрали осколки. Потому что большая каюта была разнесена на куски: 24-фунтовое ядро пролетело прямо через большое кормовое окно, раскололо пополам обеденный стол, разбило дверь ванной, оставив огромную вмятину в чугунной ванне, срикошетило обратно в главную каюту и разнесло в щепки пиллерс. По милости Рина на его пути никого не было; Таша заперла собак в своей каюте.

Я указал на разбитое окно, на данный момент наскоро закрытое брезентом.

— Мы припрятали стекло, для ремонта, — добавил я. — Мы можем починить & створку, хотя она не будет висеть на петле.

Ползун какое-то время удерживала меня своим ярко-металлическим взглядом.

— Сама история будет висеть на сделанном вами выборе, — сказала она.

— Не знаю, сделал ли я это, — проворчал я, — если вы говорите о выборе не выкуривать вас, пол... вас, индивидуумов, с этого корабля.

— Я говорю о выборе разума вместо страха, — сказала она, — & я готова поспорить на свою жизнь, что вы действительно приняли решение, хотя Рин знает, что у меня не будет права осуждать вас, если вы передумаете.

— Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь, — сказал я ей. — Ничья кровь. Даже ваша, если это не требуется.

— У вас хватает мужества видеть, мистер Фиффенгурт, — сказала она. — Все другие формы мужества берут начало в этом колодце.

От смущения я лишился дара речи. Именно ползуны потопили «Аделайн» у Раппополни с моим дядей & его малышкой на борту; по крайней мере, так утверждали немногие выжившие. После этого мой собственный отец начал собирать черепа ползунов, чтобы сделать ожерелье, хотя к моменту его смерти их было всего четыре. Ма до сих пор хранит эти ужасные вещи на своем комоде, рядом с его служебными ленточками & вставными зубами. Можно сказать, что ненависть к икшель — наша семейная традиция.

Но за мои пятьдесят лет ни одна женщина никогда не говорила со мной с большим уважением, чем эта Диадрелу. Конечно, она не человек &, следовательно, не совсем женщина (хотя я незабываемо убедился в обратном, когда разрезал ту рубашку). Моя родня в Этерхорде — Питфайр, все в Этерхорде — назвали бы меня мятежником, дураком, одураченным стройной корабельной вошью; па сказал бы, что я должен утонуть первым, когда эти твари ударят. Прошлыми ночами я представлял их лица, когда ложился спать, & меня пронзала насквозь мысль о том, что они меня осудят. Но в последнюю ночь они вошли в мои сны, горькие & презрительные, & поспешили уйти, враждебно взглянув на меня. «Позор, позор» — это все, что я смог заставить их сказать.

Но когда я вспоминаю благородную осанку Леди Диадрелу, я больше стыжусь своей прошлой уверенности в ее народе, чем неудовольствия собственного. Всю свою жизнь я смеялся над праведными глупцами, которые ненавидят мзитрини на личном уровне, которые предполагают, что вся эта огромная земля населена безмозглыми убийцами с налитыми кровью глазами. И всю свою жизнь я думал о «ползунах» как о чем-то еще более худшем, чем мзитрини. Если я буду честен (& где мне быть честным, если не с тобой, мой маленький детеныш?), мои причины имеют не больше смысла, чем у причины ненавидеть сиззи у любого другого человека: кто-то давно умерший или находящийся далеко поставил нас на этот путь & приказал никогда не сворачивать. Я не могу забыть «Аделайн». Но то, что Пазел и Таша любят эту Диадрелу, решает вопрос: может, она и не человек, но все равно личность.

Сон закончился дождем пепла с небес, упавшим тонкой полосой между мной & моими родственниками, & когда я увидел их сквозь пепел, это было похоже на то, как будто я видел фигуры на картине или на палубе какой-то лодки, направляющейся в Восточный Предел или куда-то за ним. Ни при каких обстоятельствах ты не можешь вернуть на свою сторону людей, которые скользнули за черту — они ушли навсегда.

Вторник, 28 фреала 941. Пало Элкстем, племянник нашего мастера парусов, скончался от ожогов этим утром. Он был прямо под фок-мачтой, когда взорвался снаряд из драконьего яйца & на него обрушилась горящая боевая сеть.

Эти последние дни были почти невыносимыми. Снова бушует шторм, так что мы не можем и мечтать о том, чтобы сдвинуть какую-либо из больших досок на нижней орудийной палубе, хотя плотники уже вырезали из одной них новую фок-мачту. Волны высотой 40 футов разбиваются о наш левый борт: никакой опасности для корабля при условии, что штурвал держат надежные руки, но парни, которых я никогда не видел больными, перегибаются через борт.

Роуз отменил заключение «Паткендла & Ко», хотя & оставил одного тураха дежурить у невидимой стены, чтобы наблюдать, кто приходит & уходит. Это создает для меня определенные трудности: теперь, когда они могут сами добывать себе еду, какой у меня предлог для посещения? Если я буду упорствовать & солдат это заметит, сколько времени пройдет, прежде чем капитан отведет меня в сторону & потребует отчет?

Пятница, 1 норна 941. Я начинаю спрашивать себя, постоянно ли бушует шторм на Правящем Море. Конца ему не видно; во всяком случае, ветер с каждым часом становится все свирепее. Мрачность среди матросов, опасный блеск в глазах турахов. И это еще до того, как закончились свежие продукты, которые мы загрузили в Брамиане. Я боюсь себе представить, что будет в ближайшие месяцы.

Однако сегодня было по крайней мере два намека — неприятных намека, безусловно. Во-первых утром человек из Плапп Пирс обвинил парня, которому было поручено подготовить к захоронению в море троих членов его банды, в том, что тот обобрал трупы, украв кольца, ножи и другие ценности. Обвиняемый не принадлежал ни к одной из банд, но он принес присягу Бернскоув Бойс почти сразу же, как узнал об обвинениях, заявив, что опасается за свою жизнь без их защиты. Хотел бы я быть уверен, что он ошибается.

Конечно, это худшее нарушение Кодекса, какое только можно вообразить, — давать клятву чему-либо, кроме корабля и его капитана, — & Роуз пришел в ярость, когда услышал об этом. Пока я пишу, матрос свисает на одной лодыжке с грота, раскачиваясь, как расшатанный полиспаст, подхваченный бурей. Если Бернскоув воспримут это как наказание за кражу (обвинение, для которого нет доказательств), мы еще можем избежать войны банд.

Во-вторых, когда пробил полдень, я встретил Ускинса возле грузового люка, просто стоявшего там под дождем. Он поймал мой взгляд, & на этот раз в нем не было ни насмешки, ни издевательства, поэтому я подошел ближе & спросил, что его беспокоит. Ускинс не сказал ни слова & просто посмотрел на юго-восток; сделав то же самое, я увидел пурпурную глазурь на нижней стороне самых дальних облаков и небольшую выпуклость внизу.

— Хм, — сказал я, прищурившись, — я не могу объяснить это, Пидетор, но мы оба видели кое-что еще более странное.

— Вы не можете объяснить это, — сказал Ускинс, — но Арунис может. Он говорит, что это знак Вихря Неллурок.

— Вихря! О, конечно нет. Мы не могли уйти так далеко на восток.

— Его воздействие можно увидеть за тысячи миль. Он изменяет погоду, создает свои собственные ветры. Арунис говорит, что те, кто проник в его глубины, исчезают из этого мира. Что можно наблюдать, как все небо, полное облаков, засасывается в его пасть, с грозовыми тучами & стаями птиц, & даже облачные мурты тщетно борются с его силой.

— Но почему, ради бурлящих черных Ям, вы разговариваете с Арунисом? — требовательно спросил я.

Ускинс пристально посмотрел на меня, & его натура бородавочника вернулась к нему.

— Я приношу ему еду, — сказал он, — как вы бы знали, если бы меньше обращали внимания на тех юнцов в каюте & больше на указания нашего капитана.

— Я знаю, что Роуз пытается держать его подальше от команды, — сказал я, игнорируя провокацию. — Но любой может принести тарелку к его двери.

— Капитан хочет, чтобы за ним наблюдали, Фиффенгурт, а не просто поместили в карантин. Он выбрал меня за мой такт & дар добывать информацию.

За твой подхалимаж & шпионство, подумал я. Но я оставил его дежурить & больше ничего не сказал. Может, Арунис & лжет, как дышит, но этот пурпурный отблеск на подбрюшьях облаков был хорошо виден & оставался таким до наступления темноты.

Сегодня вечером Дасту вложил мне в руку листок бумаги. На нем был написано: Найдите нам безопасный и потайной отсек. Когда шторм закончится, мы собираемся немного рискнуть с доверием. Пзл.

Дасту оглянулся на меня через плечо.

Вот тот, кому они уже решили доверять, подумал я, точно так же, как они выбрали меня в Симдже.

Я замышляю заговор против капитана. Мой мятеж теперь стал фактом.

Вторник, 5 норна 941. Шторм не прекращается уже восемь дней. Ничего не остается, как бороться с ним, бороться непрерывно. Ночи, безусловно, самые худшие, потому что, хотя мы пронзаем темноту фенгас-лампами, волны всегда обрушиваются на нас прежде, чем мы их как следует разглядим. Мы были близки к потере курса чаще, чем я могу припомнить, & пять или шесть раз палуба была залита водой. Насосы вышли из строя, клеенка разошлась, & рука, проведенная вдоль половины стен на нижней палубе, становится мокрой: Неллурок сочится сквозь швы, вдавливаемый бьющими в борта волнами. В одно ужасное утро вода в резервуаре поднялась на десять футов за три часа: комок грязи и крысиной шерсти забил сливную трубу. Рассвет & сумерки — это когда видно что-то расплывчатое, а полдень — это когда ты стоишь у одной мачты & можешь видеть следующую.

Мы потеряли еще троих человек, & поступили сообщения о лихорадке среди несчастных внизу, в третьем классе. Чедфеллоу & Фулбрич раздают таблетки. Смолбой Маком Дрелл из Хансприта разбился на спасательной палубе из-за смещения груза. Мальчика нашли через несколько часов после его смерти; он не мог наполнить легкие, чтобы позвать на помощь. И самоубийство среди турахов. Один из охранников Шаггата просто подошел и положил руку на Нилстоун. Я видел, что от него осталось: кость, хрящи и пепел. Говорят, он смотрел на эту штуку целую неделю.

Понедельник, 11 норна 941. Высота волны удвоилась & нам все еще не хватает [неразборчиво] конец нашего путешествия & гордой истории этого корабля, если только [неразборчиво] не затопит [неразборчиво] вниз по трапу и не сломает ногу [неразборчиво] ветер завывает в снастях со звуком замученных животных [неразборчиво] треклятая рука слишком сильно дрожит к кон [незаконченно].

Воскресенье, 17 норна 941. Что-то в этой вселенной должно любить «Чатранд», потому что он смотрел в лицо собственной смерти каждый день в течение недели. Три дня назад волны достигли 80 футов. Роуз развернул судно по ветру, потому что окна нижней галереи хлопали при каждой такой высоченной волне, & один норовистый бурун мог бы разбить их & затопить палубу, & через несколько минут мы бы отправились к «Джистроллоку». Как только мы подобрали штормовыми паруса, нам на какое-то время стало лучше, мы топтались на месте в дневные часы, молились & боролись за курс всю ночь.

Но позавчера волны стали еще выше. Конечно, прошло столетие или больше с тех пор, как кто-либо из людей стоял на баке Великого Корабля & смотрел вверх на вздымающуюся волну, но, клянусь Рином, этим человеком был я. И все же — с Элкстемом за рулем & Роузом рядом с ним — мы справлялись до наступления темноты. Затем волны стали еще больше, & темные часы превратились в одну долгую бешеную борьбу за выживание: лавируя по склонам гор, пронзая пенистый гребень бушпритом, цепляясь за вершину & падая вперед с сотрясающим корпус глухим стуком, мы сразу же снова смотрели вверх, когда на нас неслась следующая гора. Команда просто ломалась. Никто больше не разговаривал. Никто не хотел есть, не осмеливался отдыхать и не помнил о потребностях своего тела. Мне пришлось приказать людям пить воду & следить за тем, чтобы они это делали: они были так напуганы, что только благодаря постоянной работе удерживались от того, чтобы закричать & броситься в море.

Так прошла та отвратительная ночь, весь вчерашний день & прошлая ночь. Я не думаю, что хоть один человек на этом корабле верил, что можно бороться с морем так долго, как мы. Там были парни, которых нужно было силой отдирать от насосов, когда заканчивалась их смена. Но никого не нужно было силой будить. Мы работали как машины, как заводные игрушки в руках маньяка, без какой-либо цели, кроме как посмотреть, сколько усилий могут выдержать наши механизмы.

Рассвет, казалось, был отменен, ночь растянулась на недели или месяцы. И, хуже всего, я видел облачных муртов на диких конях, скачущих взад & вперед по гребням волн — они угрожали нам своими алебардами & пиками. Я никогда не узнаю, были ли они реальными; на самом деле я не уверен, что этого хочу.

Но, наконец, рассвет все-таки наступил, с ним & более мягкий ветер & волны, которые быстро уменьшилось до сорока или пятидесяти футов — такие волны опустошили бы любую гавань Алифроса, но мы воспользовались ими для нашего спасения. Если мои подсчеты верны, мы двадцать дней находились в шторме (& без фок-мачты, клянусь всеми богами!). Сколько часов я проспал за это время? Десять, пятнадцать? Мы все стали подобны Фелтрупу: существами, которые больше не закрывают глаза из страха перед тем, что произойдет, если мы это сделаем.

От самого Фелтрупа не осталось и следа.

Вторник, 19 норна 941. Кто-то должен составить список погибших: мы обязаны всем этим людям, необходимо соблюдать хоть какой-нибудь минимум вежливости. Но бухгалтер, давший клятву Плапп, может «забыть» упомянуть потери среди Бернскоув Бойс, &, согласно Кодексу Мореплавания, этот список сначала идет к Ускинсу (Стьюки), который так ненавидит низкорожденных вроде Ускинса (Стьюки), что может сократить список еще больше. Я не знаю, почему это кажется мне неотъемлемой частью зла, творимого в этом путешествии, но я буду записывать имена по мере того, как буду думать о них, &, надеюсь, эта книга попадет в руки тех, кто любил этих несчастных:

[далее следует список из 37 погибших]

Пусть Бакру принесет им всем покой без слез.

Среда, 20 норна 941. Самый прекрасный & невинный день, на который можно было надеяться. Волны не больше 25 футов & ветер позади нас более мощный, а не калечащий — условия очень похожи на те, для которых был построен этот Великий Корабль. Последние три дня мы легко бежали по морю, хотя сразу за штормом все словно с катушек слетели – люди страдали от флюса, рвоты, озноба & ночных кошмаров; вспыхивали драки между проклятыми бандами; пьянство достигло предела, возможного при их небольших порциях рома. Только боги знают, какое сваренное на корабле пойло они пьют.

Удалось поднять направляющий рангоут на обрубке фок-мачты: лучшее, на что мы можем надеяться, пока не достигнем тихих вод. Казенсийских китов, судя по всему, заметили в четверти мили с наветренной стороны, плывут параллельно нам. Сказал мистеру Лацло & получил оскал в благодарность. Он не выглядит нормальным, этот Лацло. Раньше он каждый день брился, прихорашивался & прыскал себя духами ради девушки Лападолмы; теперь он похож на нечто, сбежавшее из одной из собственных клеток.

Понедельник, 25 норна 941. Маленький мальчик или девочка, еще спящий в утробе Аннабель: как бы мне хотелось, чтобы ты вырос, зная этих четырех молодых людей. Если сон о дожде из пепла каким-то образом сбудется — если моя родня отречется от меня за сделанный мной выбор — все равно я должен верить, что ты & твоя дорогая мать меня примете. Леди Таша, Паткендл, Ундрабуст, Марила: мы будем называть их твоими почетными тетями & дядями, & ты вряд ли поверишь в истории, которые они расскажут.

Хорошая погода держится. Где-то сейчас зима; первые заморозки наверняка запечатлелись на окне твоей матери, но здесь в наших сундуках цветет грибок, а в полдень из швов палубы пузырится смола. Киты все еще с нами. Вихрь исчез из виду.

Прошлой ночью я снова принес еду в каюту. Сначала я увидел только Ундрабаста & девушку-безбилетницу, Марилу. Затем вихрь пронесся по полу на высоте лодыжек. Конечно, это была Диадрелу. Женщина-ползун танцевала что-то вроде балета со своим мечом посреди комнаты. Она двигалась так быстро, что нельзя было сказать, где кончалась плоть и начиналась сталь. Если бы она была человеческого роста, то могла бы сравниться с любым турахом, который когда-либо обнажал клинок.

— Где...

Марила поднесла палец к губам. Тем временем Ундрабаст вышел вперед и громко спросил:

— Значит, вы это принесли?

На этот раз он имел в виду не еду. Недавно Ундрабаст сунул мне записку, в которой просил самую странную вещь: мое старое мандолоро, на котором я не играл и даже не думал о нем с тех пор, как начал свою службу, почти два года назад. (Если бы я знал тогда, кто будет моим капитаном, я бы оставил мандолоро на берегу. Как грустно вспоминать, что я себе тогда представлял: ночи на Нелу Перен со счастливым кораблем, команда довольных гангстеров Бернскоув под моим командованием & один скудный год, прежде чем я передам честь быть квартирмейстером новому лицу & поселюсь со своей собственной милой красоткой. О, Анни, не надо ненавидеть меня, ничего из этого не было моим выбором.)

— Как, во имя вонючих Ям, ты узнал, что у меня есть гармоника? — спросил я Ундрабуста. Смолбой ответил, что Фелтруп упоминал об этом несколько недель назад. И это еще более странно, поскольку я уверен, что никогда не обсуждал музыку с бедной маленькой крысой.

Теперь, едва я вынул мандолоро из футляра, как Ундрабуст схватил его & начал играть. Или, скорее, нажимать & давить на кнопки. Возможно, он покушался на Девушку с Маяка. Это не имеет значения; я видел, как мужчин пороли за меньшее. Сам Ундрабуст хмурился, слыша блеяние & гудение, но это не помешало ему продолжать. Марила взяла меня за руку & отвела в сторону.

— Они могут подслушивать, — прошептала она. — Нипс просто заглушает их.

— Кто такие «они»? — спросил я.

— Люди Роуза, — сказала она, — или, может быть, Отта. Это Халмет предупредил нас — заместитель командира турахов. Мы думаем, что он на нашей стороне.

— Турах, выступающий против императора? Это невозможно, мисси.

Марила пожала плечами.

— Огненные небеса! Если это правда, вы никогда, никогда не должны его предавать. Подумать страшно, что они сделают с нелояльным турахом!

— Это именно то, что сказала Таша.

— И где молодая леди? И Паткендл?

Марила указала на каюту Таши:

— Она там, внутри. Читает свой Полилекс или пытается читать. С тех пор как Фелтруп исчез, она ведет себя очень странно с этой книгой. Она просто открывает Полилекс в любом месте, читает мгновение, а затем сидит неподвижно, уставившись в пространство. Это очень странно. Она выглядит… старой, когда за ней сидит. И усталой, когда встает.

Марила кисло посмотрела на дверь Таши:

— Она и Пазел все еще в ссоре. Прошлой ночью все стало совсем плохо. Таша упомянула Фулбрича, & Пазел просто взорвался. Он сказал, что пришло время ей решить, кто ее друзья, & она крикнула в ответ, что он должен последовать своему собственному совету & перестать ненавидеть ее за то, что ее отец сделал с Ормаэлом. Все сразу начали кричать. Пазел сказал, что он может отсюда убраться, так как она хотела бы, чтобы Грейсан сюда переехал. «Признай это, — продолжал он повторять. — Ты была бы счастливее. Признай это». Тут Нипс сказал, что сейчас счастливой чувствует себя леди Оггоск — я не знаю, что он имел в виду, — & Пазел сказал ему помолчать. Затем Пазел спросил Ташу, сколько Фулбрич вытянул из нее. Он имел в виду, сколько информации, но она восприняла это не так. Она вошла в свою каюту & захлопнула дверь. И Пазел спит в другом месте.

— Рога волосатого дьявола! — взорвался я. — Предоставьте это мне! Я наставлю на путь истины этого дурака-смолбоя!

Но у Марилы было еще кое-что на уме:

— Вы нашли для нас комнату, мистер Фиффенгурт?

— Есть такое дело, — ответил я. — Запасной склад спиртного, в заднем трюме. Темная & маленькая, & от вони может завянуть каждая ветка на Благословенном Древе, но в то же время настолько удаленная от всего, насколько это возможно. Просто узкий маленький люк со спасательной палубы милосердия, & там нет свет-шахт или переговорных труб, которые могли бы вас выдать. Проблема в том, что она заперта крепко, как барабан. Иначе, видите ли, к вам бы вломились парни, каким бы страшным ни было наказание.

Потом я увидел, как дернулся рот Марилы. Разнеси меня в пух & прах, подумал я, эта девушка умеет улыбаться.

— О замках вы можете не беспокоиться, — сказала она. И с этими словами она достала большой медный ключ. Это был корабельный мастер-ключ — тот самый, которым Фрикс воспользовался, чтобы проникнуть в мою каюту & украсть мой первый дневник, тот, который он уронил как раз перед тем, как я пнул его под зад. Когда я пробормотал: «Как... как...» Марила указала на Диадрелу, фехтовавшую с тенями на ковре из медвежьей шкуры.

— Она нашла его в трещине на жилой палубе. И принесла нам, мистер Фиффенгурт, а не своему клану.

Я знал, о чем сказала мне Марила: женщина-ползун выбрала чью-то сторону, отвернулась от своего народа в пользу нас. Но она всего лишь одна такая, подумал я.

— Послушай, — сказал я Мариле, — тебя никогда не должны застать с этим ключом. Роуз тебя убьет, хладнокровно. И это не фигура речи, девочка. Ты могла бы сказать, что наш капитан — человек крайностей, но ты не видела его сердитым, пока не увидела, как он расправляется с правонарушителем! Паранойя, вот что это такое. Он бы подумал, что ты ищешь орду Мзитрина, где бы они ее ни спрятали — или, еще хуже, шпионишь за ним, хочешь пробраться в его каюту & все осмотреть.

— Значит, он действительно открывает его покои, — удовлетворенно сказала Марила. — Как насчет купе третьего класса? А каюта Аруниса?

Мне не очень понравился ход ее вопросов, я так и сказал. В ответ (в конце концов, она девушка) Марила задала другой вопрос.

— Сколько дней до темноты луны?

— Темноты луны? Ну, шесть или восемь. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что именно столько времени у нас есть, чтобы выбрать кого-то, кого мы приведем на совет. Вы тоже должны кого-нибудь привести. Пазел говорит, что не имеет значения, сильны они, храбры или умны — просто таких, кому абсолютно можно доверять. Но я не доверяю никому, кроме людей, которые приходят в эту комнату. Кого мне привести, мистер Фиффенгурт?

Руки Нипса замедлились; мандолоро стонало, как рысь во время течки.

— Лучше приходи одна, — наконец сказал я. — Не стоит рисковать. Угадай неправильно, & Роуз нас всех убьет.

Марила покачала головой:

— Он не убьет ни Пазела, ни Ташу. Разве вы не заметили, как странно он к ним относится? Он арестовывает Пазела & издевается над ним, а затем отпускает на свободу & приглашает на ланч. Он планирует продать Ташу народу леопарда, а затем держит ее рядом с собой на протяжении всей битвы. Почему он терпит их или кого-либо из нас? Все, что ему нужно было бы сделать — лишить нас еды, пока мы не сдадимся.

Она могла бы прочитать мои мысли — или этот дневник — настолько близко ее размышления отражали мои собственные. Но у меня появилась теория, & мне не терпелось кому-нибудь ее рассказать:

— Знаешь, чо я думаю, мисси? Я думаю, он не хочет побеждать Пазела или Ташу. Они ему нужны. Он хочет, чтоб они разгуливали по этому кораблю, свободные & видимые, & по одной очень веской причине: они пугают Аруниса.

Марила непонимающе посмотрела на меня.

— Таша победила флешанков мага, — продолжил я, — & нужно учитывать ее дружбу с Рамачни. А Пазел превратил его Шаггата в каменную глыбу. Пока у Аруниса есть о чем беспокоиться, он не будет так быстро пробовать что-то еще. Например, захватить «Чатранд».

— Вы правы, — сказала Марила, & ее лицо сморщилось от раздумий. — О, какая я глупая! Да, да — и именно поэтому есть Плапп и Бернскоув Бойс.

— Э… э… эм...

— Я имею в виду, на борту «Чатранда». Вот почему Роуз привез так много Плапп на корабль Бернскоув. Разве вы не понимаете? Пока команда разделена, ему никогда не придется беспокоиться о мятеже, независимо от того, через что он всех нас проведет. Это действительно имеет смысл.

Это действительно имело смысл, & маленькая Марила совсем не глупа. Команда на треть состоит из Бернскоув Бойс, на треть из Плапп Пирс & на треть из мужчин, не принадлежащих ни одной из банд. Надежных, можно сказать. Их численность достаточно велика, чтобы разделить команду, но слишком мала, чтобы любая из банд могла взять верх. И если бы мысль о мятеже когда-нибудь пришла бы в голову нескольким умам... что ж, только объединенный корабль способен сразиться со смертоносными турахами. И мы увидим, как на Луне вылупятся головастики еще до того, как этот день когда-нибудь наступит.

Эти мысли почти раздавили меня:

— У нас нет надежды, верно, девочка? Они планировали это десятилетиями.

— Как и Рамачни, — возразила она.

— Он планировал, что Арунис ударит его настолько сильно, что он едва сможет уползти домой?

Мой язык опередил меня; я не хотел говорить такие слова отчаяния этому храброму юному существу. Однако Марила восприняла это спокойно.

— Я не знаю, — сказала она, — но, держу пари, у вас будет возможность его спросить.

Среда, 27 норна, 941 год. Чародей убил Пейтра Буржона. Старый Гангрун видел, как это произошло в коридоре перед его каютой. Похоже, этот придурок смолбой никогда не переставал служить Арунису. Гангрун наблюдал за ними через щелку в двери своей каюты: они встретились, поговорили, мальчик умолял о чем-то на коленях. Арунис протянул руку, & Пейтр взял ее. Затем монстр протянул руку & свернул ему шею. Одной рукой. Гангрун хлопнул дверью и начал выть: Убийство, убийство, убийство. Арунис просто ушел.

Нет ни малейшего намека на то, чем Буржон разозлил мага. Возможно, он никогда этого не делал. Возможно, Арунис просто хотел привлечь наше внимание, чтобы никто не вообразил, будто его сила или злобность уменьшились.

Как меня тошнит от смерти, от того, что я хожу, живу, сплю среди убийц. О том, что служу их квартирмейстером, их дураком. Есть немного такого, чем бы я не рискнул, чтобы положить им конец. Прости меня, моя Анни, мое сердечко.

Глава 31. МЕТАМОРФОЗЫ

24 фреала 941

Белый Жнец, гордость Пентархии, святой мститель Мзитрина, кружился под смертоносными волнами в состоянии хаоса, описать который не смог бы ни один когда либо живший моряк. Верх стал низом, падение — подъемом, твердые поручни превратились в щепки; сам воздух, который человек пытался глотнуть, стал морской водой, пронзавшей сердце холодом, чернота глубин была над, под и внутри корабля. Побежденного корабля, и четыреста человек гибли во взрывающемся гробу его корпуса.

Неда Играэл почувствовала, как ее тело закружилось в слепом циклоне, услышала, как, каюта за каютой, затихают крики матросов по мере того, как море надвигалось, почувствовала, как вечная ночь Неллурока утаскивает вниз бронированную громаду корабля. Она была где-то на жилой палубе; сундуки разбивались, как валуны; обрывки гамаков хватали ее за ноги. Ее братья-сфванцкоры были рядом с ней, когда «Джистроллок» перевернулся, и она все еще слышала, как они кричали друг другу, ненамного менее безумные, чем остальные. Нурин был ближе всех, и, когда лампы погасли, он выкрикнул ее имя. Было мгновение, когда она почувствовала его руку, когтистое существо, такое же яростное, как море, нащупывающее ее сломанными пальцами, прежде чем вода его оторвала. Затем другая рука схватила ее, на этот раз рука Кайера Виспека, и выдернула вверх (или вниз?) через люк на палубу, где оставался воздух, где можно было, хотя и мучительно, отбросить обломки и тела в сторону и поднять голову над потоком, где бледно-зеленое сияние освещало ужасы вокруг нее. Сияние исходило от Скипетра Сатека, которым в отчаянии размахивал Кайерад Хаэл.

У престарелого сфванцкора из черепа текла кровь. Корабль поворачивался, снова и снова, и старика трясло, как тряпичную куклу. Но он держал скипетр, и Неда ощупью потянулась к нему, с какой целью, она не могла сказать, и когда она и Кайер Виспек были на расстоянии десяти футов, старый сфванцкор пронзительно выкрикнул одно внятное слово:

— Соглоригатр!

Вспыхнул красный обжигающий свет и ударила струя пара, которая заставила ее снова нырнуть под воду. Сразу же перед ней возникло мертвое лицо стюарда Кайерада Хаэла, рот мальчика был широко открыт, как колодец. Затем что-то еще взорвалось в корабле, и тело мгновенно унесло прочь. Они падали все ниже и ниже, ее уши почти кровоточили от давления, и, не зная, борется ли она за жизнь или за то, чтобы ускорить милосердную смерть, Неда снова высунула голову над поверхностью.

Кайерад Хаэл вызвал красное пламя из скипетра, точно так же, как он это сделал на Песчаном Пере, но теперь он использовал пламя, чтобы прожечь рваную дыру в борту корабля. Сам он был страшно ошпарен, его рука превратилась в черный обрубок, навеки сросшийся с магическим артефактом, хотя навеки кончится достаточно быстро. Но он все еще жил и все еще ими командовал; и, самое удивительное, четверо из его сфванцкоров остались живы и последовали за ним, подчиняясь его команде. Неда и Кайер Виспек, качающиеся и борющиеся с потоком; огромный Джалантри, плывший следом и, последний из всех, ясноглазый и разъяренный Малаброн.

— Наружу, вон, вон! — кричал Кайерад Хаэл, цепляясь здоровой рукой за расколотые доски и отчаянно жестикулируя скипетром и культей. — Команда потеряна; они знают это лучше, чем вы! Мы должны жить для них, сфванцкоры! Наружу, прочь!

Они заколебались. Позже Неда будет думать об этой нерешительности как о своего рода чуде: свинцовый шип бесстрашия был вбит так глубоко в их души, что даже этот ужас, это свободное падение в Девять Ям, еще не вырвало его полностью. Но, конечно, Кайерад говорил правду: они не смогли спасти ни одного моряка, и грешно предпочитать свои фантазии холодным фактам мира. Арквал победил их, и Отец остался неотмщенным. Таковы были факты. Неда сделала вдох (соленая вода, как нож, пронзила каждое легкое) и нырнула к бреши в корпусе.

Кайер Виспек добрался до предводителя сфванцкоров первым. Он начал выкрикивать Предсмертную Молитву: «Я пришел к концу снов. Я благословляю только то, что есть...» но море (ворвавшееся через еще одну трещину) ударило его прямо в лицо. И все же он справился с главной задачей: поднес скипетр к губам и поцеловал темный кристалл. И впервые за пределами транса Неда увидела магию Отца в действии.

Превращение заняло всего мгновение. Белое свечение окутало Кайера Виспека, и черты его лица расплылись, а затем, словно флаг, распахнувшийся во время шторма, он стал уже не человеком, а иссиня-черным китом, казенсийцем — сорок футов извивающихся мышц, хвост и прекрасные треугольные зубы: одним движением тела он прошел через пробоину в корпусе и исчез.

Следующим был Джалантри. Он попытался заговорить с их Мастером, вторым Мастером, встретившимся лицом к лицу со смертью за столько месяцев, но Кайерад Хаэл покачал головой и прижал скипетр ко рту юноши. И тогда Неда поняла: старик не сдастся смерти. Он тоже изменится и поведет их дальше. Внезапно Неде стало стыдно за свои мысли об отчаянии. Они были сфванцкорами до самой смерти, но первым долгом сфванцкора было остаться в живых, чтобы боги не лишились слуги.

Когда Джалантри изменился, он стал таким огромным, что его раздвоенный хвост вырвал еще дюжину футов корпуса. Затем он тоже исчез. Неда оглянулась на Малаброна. Почему он не идет вперед, почему смотрит таким измученным взглядом? Мог ли он оцепенеть от страха?

Кайерад Хаэл погрузился в воду уже по шею.

— Иди сюда, Малаброн, дитя Мебхара! — выдохнул он. — Ты знаешь, что должно быть сделано!

— Да! — крикнул в ответ Малаброн. — Один из всех нас!

Неда никогда раньше не слышала, чтобы кто-то огрызался на Кайерада, но удивляться было некогда. Она дошла до Кайерада Хаэла, и старик опустил скипетр. Отпустив корабль, Неда поднесла кристалл к губам и поцеловала его, этот священный осколок Черного Ларца, силой которого они еще раз сразятся с врагом.

Перемена была мучительно болезненной. Раньше она претерпевала метаморфозу в трансе, как и все ее собратья. В трансе Отец приказывал ей не чувствовать боли, и в трансе у нее была сила повиноваться. Теперь каждое сухожилие и каждая часть кричали в знак протеста, как будто ей ввели яд в миллион точек. Огонь, она горит! От такой боли не могло быть исцеления ни в теле, ни в уме. Все было так, как всегда предупреждал их Отец: некоторые перемены — навсегда.

Но смертная боль исчезла так же быстро, как и появилась, оставив лишь обрывок воспоминаний, пульсирующий внутри нее — и Неда была китом. Без конечностей, без клочьев одежды, теплая в ледяной воде и совершенно слепая, если не считать зеленого света, исчезающего внизу.

Она превращалась и раньше — в морскую черепаху или акулу, когда Отец все еще совершенствовал чары на Симдже, а в последние дни перед свадьбой в этого же кита, когда они начали охоту за Великим Кораблем. Это был вид магии, который мог сотворить только такой могущественный человек, как Отец, со Скипетром Сатека в руке. Кайерад Хаэл, несмотря на всю свою ученость, был беспомощен, как младенец, когда пытался использовать устройство, но заклинание Отца продолжало работать идеально, месяц за месяцем.

Или почти идеально. Дефект Неды остался, даже когда тело изменилось. В трансе она могла стереть свою боль, но не свою память. Остальные впоследствии никогда не могли вспомнить, как принимали форму кита. Неда никогда не могла забыть.

Зеленый свет померк. Как они должны действовать дальше? Должны ли они следовать за «Чатрандом» до тех пор, пока погода не прояснится, или попытаться подняться на борт во время шторма? Они собирались обсудить это, когда судно Арквала начало свою атаку; теперь они вообще не могли это обсуждать. Неда даже не была уверена, что сможет услышать пронзительные голоса своих собратьев сквозь шум ветра и волн.

Повинуясь внезапному порыву, она метнулась вниз, в темноту, преследуя падающий корабль. Возможно, остальные соберутся в его тусклом свете, и вместе они смогут отправиться в погоню за врагом. Она быстро поплыла в темноту, радуясь, что была существом, созданным для ныряния, для черных глубин, как и для ярких поверхностных вод. Сила ее нового тела опьяняла.

Там был Кайерад Хаэл, полностью погруженный в воду, в нескольких секундах от утопления; и там целовал светящийся скипетр Малаброн — измученный, сомневающийся Малаброн, на ее глазах превращающийся в казенсийца, такого же, как и она сама. Теперь их Мастер должен сделать то же самое — но сохранятся ли его раны в кит-форме? И, если сохранятся, выживет ли он?

Кайерад Хаэл поднес скипетр к губам. И тут кит, который был Малаброном, рванулся вперед, сомкнул свои хищные зубы на скипетре — и руке их мастера, —укусил, и мир погрузился в полную темноту.

Глава 32. МЯТЕЖНИКИ

8 умбрина 941

178-й день из Этерхорда

Война между Плапп Пирс и Бернскоув Бойс приняла новый оборот, когда Круно Бернскоув однажды утром проснулся в своей постели (его банда соорудила ему маленькую кровать из ворованных досок, набив матрас сеном, украденным у коров; он был слишком важен, чтобы спать в гамаке; кроме того, у Дариуса Плаппа была кровать), и нашел отрубленную руку, болтающуюся в шести дюймах над его лбом. Она была черной и иссохшей и, казалось, манила его согнутым, как у трупа, пальцем. На другом пальце сидело кольцо Бернскоув Бойс. Круно издал недостойный визг, и по всей жилой палубе Плапп ответили ему улюлюканьем и свистом.

В происхождении руки не было никакой тайны. Одного из Бернскоув Бойс, убитого во время шторма, изувечили в хирургической пристройке до того, его тело отдали морю. Преступление было совершено в отместку за ограбление трех погибших из Плапп Пирс. Оставалось непонятным только одно: где рука провела предыдущие двадцать пять дней.

Это была шестая неделя пребывания «Чатранда» на Неллуроке: самый длинный отрезок пути между берегами, который когда-либо видели многие моряки, и все же, по расчетам Элкстема, им предстояло преодолеть еще больше половины пути. После инцидента с отрубленной рукой Роуз попросил добровольцев выступить посредниками в заключении перемирия. Фиффенгурт и доктор Чедфеллоу вышли вперед, и на следующее утро они собрали в кают-компании самых влиятельных Плаппов и Бернскоувов. Мистер Теггац приготовил булочки.

Последним в кают-компанию вошел Чедфеллоу, и он представлял собой впечатляющую фигуру в шелковом сюртуке и темно-фиолетовой накидке имперского посланника. Он носил рубиновую подвеску Ордена Шара и ярко-золотой медальон Защитника Королевства с изображениями рыбы и кинжала. Этот медальон, как знало большинство из них, принадлежал всего полудюжине из живых людей, и его прикалывал к груди человека только император.

Противники сидели на противоположных концах стола в кают-компании. Круно Бернскоув только что использовал особенно творческий и личный эпитет в адрес своего соперника, и появление доктора заставило Дариуса Плаппа потерять ход мыслей, когда он пытался ответить. Он впился взглядом в Чедфеллоу, в то время как другие члены банды в замешательстве отвели глаза, задаваясь вопросом, какая власть осталась — если вообще осталась — у этого друга Его Превосходительства.

Чедфеллоу подошел к разъяренному главарю банды. Он положил руку с длинными пальцами на стол перед собой и позволил тишине сгуститься.

— Вы и есть эпоним Плапп? — сказал он наконец.

Лицо Дариуса Плаппа окаменело. Он отодвинул свой стул и встал. Потом проговорил сквозь стиснутые зубы.

— Кто такой эпоним? Твоя мать эпоним.

С этого момента встреча пошла под откос. Вместо того, чтобы быть посредниками в установлении мира, доктор и квартирмейстер выслушали исчерпывающие отчеты об убийствах, похищениях, нарушенных соглашениях о прекращении огня, об оскорблениях добродетельных матерей банд, опорожненных ведрах с помоями на свадебных вечеринках, инсинуациях в смешанной компании о мужественности того или иного предводителя, и даже о клеветнических публикациях и украденных домашних животных. Фиффенгурт с отвращением ушел. Чедфеллоу трудился всю вторую половину дня и обеденную смену, но когда в полночь сессия, наконец, закончилась, ему удалось добиться от Плаппа и Бернскоува только одного — он сам не присоединится ни к одной из банд.

В отчете Чедфеллоу капитану отмечалось, что психическая нестабильность представляет собой растущую угрозу безопасности корабля.

Две ночи спустя, когда наступил вечер, впередсмотрящий внезапно заорал, перекрикивая привычный шум 25-футовых волн: На носу! Внимание на носу! Великие боги, что это?

Люди бросились к поручням и тоже закричали от удивления и немалого страха. По южному горизонту, насколько хватало глаз, тянулась лента бледно-красного света. Не совсем цвета заката или огня, но что-то в нем напоминало огонь: он дрожал и мерцал. Вулкан? Нет, не было ни пепла, ни предательского грохота. Лента доходила до облаков на горизонте, так что немного напоминала светящийся меч, зажатый между серо-голубыми клещами моря и неба. Трудно было сказать, как далеко она могла быть. Но, несомненно, она лежала прямо поперек их пути.

Лента горела всю ночь. Когда наступило утро, она быстро поблекла, и, к тому времени, когда солнце полностью взошло, ее уже не было видно. Но всю ночь вахтенные командиры наблюдали, как Арунис стоял на баке, пристально глядя на юг, лицо его было залито заревом, глаза горели голодным ожиданием.

— Я представляла себе, как увижу тебя мертвым, — сказала Диадрелу. — Или, что более вероятно, услышу, что ты умер и никогда не увижу твой труп своими глазами. Как это было с Талагом. Я представляла себе собственную смерть, еще более вероятную. Но я никогда не думала, что увижу тебя запертым на гауптвахте.

Диадрелу шагнула сквозь железные прутья. Герцил наблюдал за ней из темноты, прислонившись спиной к стене и улыбаясь сквозь свою семинедельную бороду. Было уже далеко за полночь; если не считать пары турахов за дверью купе, спасательная палуба была пуста. В двух камерах от него капитан китобойного судна Магритт что-то лепетал во сне тихим, полным отчаяния голосом. Он вскипел во время своей первой встречи с Роузом после потопления «Жизнерадостного», назвав его убийцей, пиратом, извергом из Ямы и дьявольской свиньей. Когда он сделал паузу, чтобы перевести дух, Роуз сообщил, что ему придется отсидеть неделю на гауптвахте за каждое оскорбление, плюс две недели за его поведение в каюте Роуза, где он проявил «словесное недержание» и склонность жадно глотать пищу.

Герцил, со своей стороны, всегда казался полусонным. Женщина-икшель приходила к нему все чаще, не совсем уверенная в том, что она ищет, и достаточно часто была вынуждена уйти, не поговорив с ним, если Магритт проявлял беспокойство или турахи оставляли дверь приоткрытой. И хотя она двигалась бесшумно, как пыль при порыве ветра, каждый раз, подходя к его камере, она обнаруживала, что его глаза открыты, а на изможденном лице — легкая улыбка ожидания.

И все же с каждым визитом ее беспокойство росло. Рот Герцила был сух; он использовал большую часть своего водного рациона, чтобы промывать рану на груди. На его рубашке возле воротника были пятна крови; когда он пошевелился, облако мух ненадолго поднялось с этого места. Знает ли он о глазах икшель? подумала она. Знает ли он, что я могу видеть его, и видеть лучше, чем любой человек?

— У меня есть немного воды, — сказала она. — И мясо. И трава, которую можно втирать в кожу, чтобы отогнать мух.

— Вы слишком рискуете, приходя сюда, — сказал Герцил.

— Не особенно, — сказала Диадрелу. — Ты смертельно опасный боец. Ваш народ не осмелится приблизиться к этой камере без света и криков.

— Но ваш бы мог.

— Ну что ж! — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно. — Если меня не хотят...

— Нужно ли мне отвечать на это, миледи?