Ливонское наследие

Глава 33

— Ливонцы сейчас как тот витязь на распутье — назад дороги уже нет, а вперед ехать страшно, тем более, когда два пути, и оба означают неминуемую войну, — Магнус ухмыльнулся, посмотрев на Регенбаха — верный ландмаршал тоже улыбался, пусть натянуто, разделяя чувства сюзерена. И внимательно слушал, старательно — так всегда делают подчиненные, когда бояться пропустить очередное «ценное указание» начальства.

— С московитами против поляков, или с поляками идти воевать русских?! Иного выбора у ливонцев просто не остается, причем война будет на их землях, а линией, где начнутся схватки, явится река.

— Ты совершенно верно подметил — нет иного решения! Но им просто страшно выбрать его — орденцы отчетливо понимают, что быть им битыми в любом случае. И я опасаюсь, что выберут они покровительство поляков — неприязнь к русским намного сильнее. Хотя не у всех — половина начнет драться на моей стороне, хотя понимать будут, что я у царя в вассалах.

— Но то лишь временно, до изгнания поляков, государь. Король для нас и ливонцев намного опаснее — он заберет все!

— На их поддержку я надеюсь, вот только воинство вряд ли с них выйдет, хотя совсем недавно тысяч двадцать орден мог набрать, — Магнус нахмурился, и ландмаршал понятливо кивнул.

— Это так, государь. Во время «войны коадъюторов» именно противники поляков убили посланника короля Сигизмунда пана Каспара Ланского. Да и войско вышло в поле против поляков немалое — сам магистр и три епископа собрали семь тысяч рейтар, и шесть полков пеших кнехтов, да вооружили четыре тысячи лифляндских мужиков, — Регенбах знал, о чем говорил, он сам был участником тех событий, и все видел собственными глазами.

— Сейчас в замках лифляндских гарнизоны малые, ландмаршал Вендль сразу ушел со своим полком, как услышал, что магистр Кетлер убит в Пернове, — Магнус нахмурился, привычная для него история начала меняться на глазах, причем быстро. Ведь Курбский под Эрмесом должен был перехватить трехтысячный ливонский отряд ландмаршала, окружить его и наголову разбить, что было легко сделано при тройном перевесе в силах. А Вендля с комтурами отправили в Москву — а там царь был не в лучшем настроении после смерти супруги, а когда плененные ливонцы вздумали ему перечить…

— На них не следует рассчитывать, государь — как воины сломлены духом. Поддержат вас на ландтаге и хорошо, половина дела свершена. И пусть по замкам сидят и держат там оборону, когда поляки их штурмом брать будут и осадами изводить. А они непременно это сделают — иначе уже нельзя, то «вольный» сейм в Вильно подтвердил, что Литва с московитами драться будет, — Регенбах нахмурился, он не скрывал серьезности положения. И после паузы продолжил говорить, приводя доводы.

— После «Зеленых Святок», два месяца тому назад, постановили литвинские паны, что деньги на войну собрать нужно, а для того они серебщину утвердили на том сейме в Вильно. На два года определили собрать по десять литовских грошей на соху — сумма немалая, весомая, государь. На время для ее сбора потребно, и достаточно долгое. Не меньше полугода, к ноябрю где-то, ведь урожай собрать надобно и продать его, чтобы звонкое серебро для оплаты панов и наемников получить. Зимой воевать не с руки, так что раньше наступления весны войну не начнут. Но в апреле соберут войско уже большое, а в мае перейдут Двину в силе тяжкой!

— А сколько их будет?!

Магнус спросил осторожно, с наступившим в животе холодком — бедствие наступало неотвратимо.

— В прошлый раз братья князья слуцкие выставили четыре тысячи войска, больше всех. Остальные по одной, редко две тысячи ратников, но под знаменами великого канцлера литовского Николая Радзивилла собралось до пятнадцати тысяч войска. Это большая сила — там «крылатых» гусар, отборной латной конницы было до семи сотен рыцарства. И до двух тысяч латников король Сигизмунд-Август привел, войска у него вдвое супротив литовского по числу было. Куда там магистру Фюрстенбергу сражаться, смяли бы в одночасье одним ударом.

— Страшны в бою «крылатые» гусары?!

— Не то слово, государь — и удар пиками, а те длинные. Древко полое, склеенное, оттого и легкое — в руке всадник спокойно удержит. Нагрудники прочные — мушкетную пулю на двести шагов выдержат, а ближе уже нет — пробиваются. Рейтар, даже моих, опрокинут, пистолей у них тоже хватает, и мечи узкие — кончары. Правда, и сабель хватает — панское рыцарство бьется, чем кому сподручнее. И выучка отменная — шеренгами в приступ ровно идут, ведь гусар со своим пахоликами приходит, вместе и учатся строй держать. Как крестоносные рыцари в былые времена.

— Да, противник серьезный, и противопоставить свою конницу мы не можем, нет у нас ее таковой.

— Почему нет, государь, есть, только очень мало. Три полных роты рейтар имеется, и все готовы сражаться — доспехи в порядке, кони выезжены, пистолей в достатке. Правда, копейному бою не обучены, рейтары не рыцари, из сословия низкого, никто не учил. Дворян ливонских, из тех, кто боевитый, и разумеет в боевой хватке, я командирами назначаю. А в строй рядовыми рейтарами вставать не хотят, им зазорно такое. Гофлейты так сразу согласились, а рыцари и юнкера не хотят, гляди, и разбегутся по замкам и мызам, потом не соберем.

— Я им разбегусь, мыз своих разом лишатся, лены отберу у всех трусливых или слишком гордых!

Магнус нахмурился, он не знал, что делать с феодальной вольницей. Сословные замашки штука такая, их переломить надо. Ведь даже во Франции через уйму лет дворяне друг друга шпагами дырявить будут на дуэлях, и эдиктов не бояться — в детстве роман «Три мушкетера» неоднократно перечитывал. И тут его осенило, ведь можно и такой выход избрать, как еще в романе «Квентин Дорвард» прописано.

— Рыцари и дворяне у нас остались лишь те, кто мне присягнул или под мое покровительство отдался. Недовольные ливонцы земли уже покинули, да и некоторые орденские замки власть мою пока признавать не хотят. Урок им московиты дадут, когда ядрами стены сокрушат, сговорчивее станут. А с вассалами моими решать ныне надобно. Так?

— Так оно сейчас и есть, государь — вам таких подданных, кто не смирился с вашей волей, лучше не иметь.

— А потому из молодых дворян, кто копейным боем отменно владеет и с полным латным доспехом выйти сможет, повелеваю собрать особую роту, и называю ее лейб-гвардией.

— Жандармы ордонансовых рот?!

— Вроде того, — пожал плечами Магнус. И пояснил:

— Там одни дворяне будут собраны, только каждый имеет право на валета, боевого слугу, что сражаться во второй шеренге будет, спину прикрывая, и вооружен как рейтар, в кирасе и каске.

— Как пахолик у «крылатых» гусар, — понятливо кивнул Регенбах, — не дворянин, но оруженосец при рыцаре, валет одно слово.

— Именно так, сформируем роту, вот рыцарей и дворян всех пристроим к службе. Ставить им копейный и рейтарский бой, а лучших из жандармов продвигать по службе, назначать командирами десятков в рейтарских ротах. А там до офицеров дослужатся. А пока кадетами послужат, десятками покомандуют, а там посмотрим на рвение и умение.

— Как младшие «сыновья» во Франции, так и зовутся, — хмыкнул Регенбах, совершенно спокойно не только воспринявший, но и одобривший реформы молодого епископа в своей маленькой армии, и даже ставший их активным проводником в жизнь.

Магнус недавно ввел понятие должностных лиц, которые по латыни и назывались офицерами. Идея была не нова — у тех же московитов имелись сотники и полусотники, стрелецкие «головы», тысяцкие и воеводы. Куда там без командного состава во все времена, только Магнус определенную унификацию у себя ввел.

В коннице ротой командовал ротмистр, а в пехоте капитан, «голова» по латыни, или гауптман, как называли немцы. А помощником у него был соответственно капитан-лейтенант, ведь последний чин и обозначает «заместителя». А еще имелось два обер-лейтенанта, что различными тыловыми службами занимались, и шесть унтер-лейтенантов — тем место в строю предназначалось, таких в его время «взводными» именовали.

Вот только численность рот была различной — у всадников две сотни человек в роте, а в пехоте триста. Правда, «линейных», то есть тех, кто стоит в боевой линии, было намного меньше — 12 десятков у рейтар и 18 у стрелков, разбитых на шесть плутонгов, то есть взводов. Последние должны были появиться у мушкетеров шведского короля Густава-Адольфа, как и знаменитое «перо», но Магнус просто перенял и совершил нововведение, несколько опередив естественный ход событий.

Остальные две пятых личного состава роты — офицеры, их слуги и прочий обслуживающий персонал, который необходим для нормального функционирования боевого организма. Вот только было одно кардинальное отличие от нынешних наемных рот ландскнехтов — все они служивые, не какие-то там маркитанты или наемные денщики. Учили стрелять на совесть и выполнять необходимые команды, чтобы в случае неизбежных потерь в «линии», война есть война и убыль в рядах постоянная, могли немедленно заменить убывших товарищей.

И дело в том, что мушкетов не хватало катастрофически — на роту полагалось двести штук, включая десятую часть про запас, а выходило едва чуть больше сотни. Обещанные Курбским трофейные орденские мушкеты, что хранились в Дерпте и Нарве, московиты придержали, видимо, царь не дал разрешения на передачу вооружения.

Так что приходилось всячески изворачиваться, распределяя «огнестрел» чуть ли не поштучно. Все же армия резко выросла, в два раза — три тысячи кнехтов, «обстрелянных» и обученных эстов и латышей, вульгарно сбежало из ливонских отрядов в его армию, когда узнали, что магистр Кетлер убит русскими в Пернове.

И сейчас, не считая замковые гарнизоны, спешно формировалось полтора десятка пехотных рот — восемь из бывших кнехтов, а семь из набранных эстов. Нехватку мушкетов пока восполнили длинными пиками, так что копейщиков и стрелков было в рядах поровну, по три плутонга одних и других. Доспехов хватало — из Феллина, перед тем как сдать его русским, вывезли весь накопленный орденом арсенал — оружие, порох и латы, заодно сняли с укреплений значительную часть орудий, отобрав самые лучшие пушки. Для последних сейчас изготовляли первые в этом мире легкие полевые лафеты, готовили умелых канониров.

Ведь артиллерия «бог войны», и французские монархи не зря называли пушки «последний довод королей»! И правильно — при хорошо обученных расчетах даже «крылатым» гусарам будет несладко на поле боя!

Было еще одно «ноу-хау» — три роты конных стрелков, по штатам конницы сформированных, но пока представлявших ездящую пехоту. И тут не в выучке дело — многие служили раньше всадниками и могли сражаться верхом. Тут конный состав не впечатлял — местные лошади выносливы и неприхотливы, сильны, вот только резвости никакой.

Так что собрали всю «неликвидность», что пехоте совершенно не годилась — короткие ручницы и аркебузы, даже обрезанные пищали, распределили их по калибрам, и раздают сейчас по набранным ротам по мере переделки и установки новых замков. Оружейники клятвенно заверяли, что последние «карабины» будут готовы не к весне, а уже к новому году — вот что значит обещание щедрого вознаграждения за срочность.

Так что можно было надеяться, что со временем в его маленькой армии появятся смесь европейских драгун с финскими хаккапелитами…

Глава 34

— И что мы будем делать в таком случае, государь?!

— Пока не знаю, но хорошо понимаю, что «брат» Сигизмунд-Август никогда не признает за мной королевский трон. «Радное» панство ему просто не позволит потерять жирный ливонский кусок, который они не желают пронести мимо своего рта. И учти — как только король получит известие о гибели магистра Кетлера, то вначале придет в недоумение, потом начнет навязывать свое покровительство или мне или Фюрстенбергу, либо начнет искать нового кандидата на вакантную должность ландмейстера.

— А почему королю Сигизмунду-Августу просто не выступить против нас и взять все, что ему понравится?

— Предлога весомого пока у него нет, тоже панство не поймет и с гетманом литовским договориться вначале нужно. А так все удобно — вместо Кетлера ливонцы выберут на лантаге другого магистра, да того же Фюрстенберга, а тот перезаключит соглашение о «покровительстве», но теперь при общем одобрении ландтага. А потом просто отдаст все владения и станет первым герцогом Курляндским.

Магнус остановился, ладони непроизвольно сжались в кулаки, и он заговорил чуть громче, сдерживая гнев:

— Вот только одно «но» имеется — если так дело пойдет, то я выступлю категорически против подобного альянса, и у меня будет множество сторонников, включая рижан, которые недолюбливают поляков. Ведь панство не скрывает желания погрузить свои руки в их туго набитые кошельки, и взять под свои пошлины торговлю.

— Может быть, именно потому польский король отправил по твою душу, государь, убийцу?!

— Скорее, так оно и есть. Я перебрал самые разные варианты, и если исходить из принципа для кого была выгодна моя смерть, то «брат» Сигизмунд остается единственным реальным кандидатом на эту малопочтенную роль. Кандидатуру погибшего Кетлера я не рассматриваю — если исполнитель и он, то заказчики находятся именно в Варшаве. В переписке, что нам досталась, есть глухие намеки именно на такой расклад, но их к делу не пришьешь. А сам магистр уже ничего не расскажет.

Магнус пожал плечами, как бы говоря, что подозревать монарха соседней страны в подготовке преступления можно, вот только рассказать открыто нельзя, нет убойных доводов. Но даже если бы убийца во всем сознался, его слова не могли стать обвинением против короля — слишком большая пропасть между ними, сословное общество, тут ничего не поделать.

— Поляки заняли замки, которые залогом оставил им Кетлер — Бауск, Зельбург, Люцен, Везенборг, Режицу и Невель. Сумма залога десять раз по сто тысяч золотых дукатов, в то время как из королевской казны Кетлеру было выдано на войну двести тысяч талеров, которых уже нет — все ушло на оплату наемников, — Регенбах говорил спокойно, но в голосе чувствовалась явственная тревога. Ландмаршал даже губу прикусил, но продолжил говорить дальше про угрозу с юга, которую многие в Ливонии считали своим спасением, не догадываясь, что их ждет.

— В замки король Сигизмунд-Август направил своих урядников, с полтысячи конных и столько же пеших, над которыми старшими поставлены литовский гетман Ян Ходкевич, стольник великокняжеский, и Юрий Зенович, староста пропойский и цецорский.

— Король просто показывает, на кого куры записаны, торопиться овладеть землями, которые уже считает своими. Да, и миллион дукатов Ливонии не найти — магистр задешево распродавал территории, ему не принадлежащие. Думаю, в ландтаге его действия правильно рассмотрят. На мою мельницу вода упадет, вот только колесо плохо закрутится — у нас войска мало, даже если мы стрелков к весне хорошо подготовим.

Магнус задумался, глядя на карту ливонских земель, где кружками обвел месторасположение польских гарнизонов. Вырисовывалась интересная картина — Невель и Режица, которую латыши именовали в будущем времени Резекне, являлись приграничными крепостями на рубежах московского царства. Иоанн Васильевич такого приближения врага к его границам просто не потерпит, и примет ответные меры.

Любая война неминуемо наступит, если одна из сторон ее всячески провоцирует, а вторая полностью уверена в собственных силах. Тем более, царь опьянен успехами, не осознав, что «дохлый» Ливонский орден совсем не тот противник, чем Польское королевство, которое стоит за спиной великого княжества Литовского. А этот альянс, с учетом помощи от «недобитых» крестоносцев, угроза первостатейная, которую Москва пока не воспринимает всерьез. И если русские войска будут продолжать наступать на Ригу, то попадут в самый натуральный капкан.

— Князь Александр Полубинский с большим отрядом двигается по лифляндским землям, навстречу русским, что собрались в Дерпте и воюют орденские замки. Но один полк московитов сейчас идет на Венден — так что битва между литвинами и московитами неизбежна.

— Сколько сил у литвинов?

— То, что я знаю от наших людей, что пригляд держат, у литвинов собрано до четырех тысяч. Четверть составляют наемники, что нанял виленский пан и жмудский староста Иероним Ходкевич. Остальные шляхта Ковенского, Жмудского и Завилийского повятов, что собралась в поход. Все конные, пять хоругвей «крылатых» гусар, от шести десятков до двух сотен, всего не больше полутысячи. И с ними всяких воинов собрали — ландскнехты, пахолики, слуги воинские, нанятые русские с южных земель. С того же Киева много пришло — несколько сотен.

— Да, драка будет серьезная — русским перевес двойной нужен, чтобы поражение нанести. С меньшими силами поражение возможно, а с равными тут гадать на кофейной гуще.

Магнус тяжело вздохнул — хотелось горячего кофе из турки, но он мог позволить одну чашечку в день, слишком дорогое удовольствие. Есть уже не хотелось, он совершенно отвык от мяса, правда, запах идущий из кухни порой раздражал, тогда все начинали поститься, как и молодой епископ. На себя в зеркало смотреть не хотелось — молодой парень, но весь усох, под глазами опухло, нос вытянулся как у ворона. Но держался, не поддавался искушению, прекрасно понимая, что стоит дать себе поблажку, то рано или поздно поползут слухи, а компрометация была не нужна.

Стоило потерпеть, еще как стоило!

Так как осталось перетерпеть всего четыре месяца, а там можно будет спокойно и от сана отказаться с его изнуряющим тело целибатом. Организм у него ведь молодой, и женщину уже настоятельно требует. А вместо ласки и нежности, получает в ответ тяжелую работу с утра до вечера, с нервотрепкой, и постоянные молитвы много раз днем и ночью. Политикам в его времени было намного легче — лги с телеэкрана, и делай все, что хочешь. Тут такое не пройдет — все на виду, до клеветы дойдет, и голословных обвинений, стоит только хоть малейший повод дать.

А оно такое надо?!

Лучше перетерпеть!

Магнус посмотрел в раскрытое настежь окно — было еще ощутимо тепло, но неотвратимое дыхание осени чувствовалось. Наступило время уборки урожая — люди трудились на полях и огородах, часть набранных кнехтов из эстов распустили на месяц для помощи родным. Да и отдохнут чуток на «гражданке», придут в себя, с девицами праздник отметят.

И хорошо — злее воевать за родную землю начнут с весны, когда поляки в тяжкой силе припожалуют. Мысли вернулись к будущей войне и Магнус повернулся к своему ландмаршалу, что терпеливо молчал, не мешая сюзерену обдумывать сложившуюся ситуацию.

— Что в моем Курляндском епископстве?

— Преданный вам, государь, виндавский комтур фон Шемберг набрал на десятилетнюю службу четыре сотни воинов — все дали присягу вашему высочеству. Рейтар полная рота есть, леттов набрали две тысячи, шесть полных рот сформируем и обучим к весне. Гарнизоны замков вдвое увеличили, больно местные дворяне наглы, захватывают земли епископства.

— Укорот дадим, как время придет, — отозвался Магнус, хотя уверенности не чувствовал. Курляндию война не затронула, потому местное дворянство решило, что ему все позволено.

Тут все пронзительно понятно — у кого сила, тот и прав, можете жаловаться куда угодно!

— Я в Виндаву завтра отплыву, на месте определюсь, что к чему. С теми же ливами вопрос решить надобно — они рыболовы, а мне моряки на корабли нужны настоятельно. Сам знаешь, что у нас флот не только появился, но увеличился. Там с Карстеном Роде встречусь, узнаю каковы успехи в точности. А ты здесь наместником останешься — роты начинай в полки сбивать, как уговаривались. Время терять нельзя — война близко!

Глава 35

— Все ты в трудах и заботах, великий государь, — ладошка Анастасии легла на его руку, и царь отложил перо и ласково посмотрел на жену, которую любил искренне всем сердцем. За эти три месяца царица оправилась от тяжелой болезни, встала с кровати, ходила сама, отвергая помощь жен высокородных бояр. И не без причины — именно они могли быть одной из причин ее отравления, и выздоровление связано только с тем, что царь принялся скрупулезно выполнять рекомендации, написанные принцем Архимагнусом Крестьяновичем, отправленные им еще в июне.

Из кремлевского дворца страдающую Анастасию вывезли из города на Яузу, поселили в загородном дворце — кругом зелень, на деревьях листва, цветы и чудный воздух, которого в Москве, пропахшей навозом, дымом, гарью пожарищ и миазмами, никогда не чувствовалось. Один тошнотворный запах, который стал всем привычен, обыденность. Но стоило только выехать за пределы огромной столицы, ибо город окружен со всех сторон посадами с многочисленным населением, так все разительно изменялось прямо на глазах — недаром все родовитые князья и бояре со своими семействами стремились перебраться на лето в пригородные усадьбы.

Царице давали порошки и травяные сборы, о которых написал принц, и кормили лишь той едой, что была им дозволена. Царь до этого привлек лучших заморских лекарей, но от их лечения супруге только хуже делалось — начали ходить слухи, что и детей травят, ведь ни одна из рожденных Анастасией девочек просто не прожила дольше двух лет.

Правильно говорят в народе, что утопающий хватается за соломинку, пусть даже он будет принадлежать к сильным мира сего. Впавший в горестное отчаяние царь решил следовать советам Архимагнуса, а если царица умрет, то принца поймать и посадить на кол, а все его владения обратить в пепел, перебив всех жителей. Но произошло удивительное — жена стала поправляться, и царь осознал, что все написанное про яды являлось правдой, и ее действительно медленно и мучительно травили.

Свинец, ртуть и мышьяк — три клинка злоумышленников, и люди по глупости своей употребляют лекарства, созданные на их основе. Эти три слова царь усвоил, хотя обычно для последних применяли иные — «живое серебро» и «мышиный яд». И принялся действовать, решительно и со злостью, как часто поступал в своей жизни.

Первым делом проверили на татях действие ядов — одним дали помалу в течение седьмицы — даже не померли, хотя заболели. А вот другим влили сразу недельную норму — померли все в корчах. Тут Иоанна Васильевича проняло, он понял, за кем правда стоит. Белила и румяна были изгнаны моментально — всех настрого предупредили под страхом лишения живота не только не пользоваться, но даже не хранить. А буде кто сего не послушается, то таких ослушников на дыбе кнутом бить нещадно, невзирая на возраст, положение при дворе и былые заслуги.

Но недавно полученное от Архимагнуса Крестьяновича послание повергло царя в такой ужас, что волосы на голове стали дыбом. Принц поведал ему о страшном замысле римского папы еще много лет тому назад удуманным, как при помощи свинца потихоньку умертвлять русских государей. А потому отправивших зодчих к деду, который носил тоже имя Иоанна Васильевича, и прозвище Грозный, а то и Великим его именовали. Царь приказал немедленно вскрыть стены и осмотреть трубы, по которым текла вода — к его изумлению они все были изготовлены из свинца. Из этого же ядовитого металла оказались оконные переплеты, иные чашки и кубки, литые украшения в опочивальне и детских горницах.

Проверка лекарств у заморских лекарей показала, что лечили они, широко используя, киноварью и свинцом, которые были и в напитках, и в мазях — последними даже его маленьких сыновей растирали и его самого. Сложив два и два, Иоанн Васильевич прогневался. Бывших царских лекарей удавили, после того как пытали без всякой жалости — те оговорили Шуйских. Намек на этот род был и у принца написан — расправа последовала безжалостная, царь хорошо запомнил все детские обиды. Да и слухи ходили упорно и долго, что именно Шуйские причастны к отравлению царицы-матери, Елены Глинской, которая неожиданно умерла, когда Иоанну исполнилось всего восемь лет. И он запомнил то высокомерие, с которым представители этого княжеского рода с ним тогда общались.

Но сдержался, не стал головы рубить — отправил всех по городам дальним, запретив появляться в Москве. Да и нечего им тут было делать — дома и вотчины в казну отписал, а в местах ссылки новые именья взамен утраченных приказал выделить. Вот так — и с глаз долой, и вон из сердца, не будут больше злой умысел вершить и глумы учинять!

— Во дворце все в свинце оказалась — и вода в трубах, которую пили и обмывались. Везде яд и отравители — вот детки наши болели и умирали. А как присмотр над ними строгий поставил, порошками и травами лечить стали — румянец на щеках появился, бегают и играют.

Сердце у царя защемило — он самозабвенно любил старшего шестилетнего Ивана и младшего Феденьку, которому всего три годика исполнилось. Посмотрел на Анастасию, что продолжала гладить его по руке, и почувствовал, как накатывает приступ гнева. Отравители хотели оставить детей без матери, его без любимой и любящей жены. А потом сыновья бы сгинули, медленно ядами травимые.

Супруга моментально поняла его состояние, прижалась, успокаивая. Посмотрела прямо в глаза — Иоанн Васильевич почувствовал, что отпустило, растворился в душе едкий комок. Погладил жену по щеке ладонью — редко они оставались наедине, чтобы он так мог выразить свою постоянную любовь, простым поглаживанием.

— Война грядет большая — польский король войска собирает. Мыслю, походом в земли ливонские пойдет, с нашей ратью биться там насмерть будут. Князь Андрейка Курбский, как магистра прежнего погубив, в большое смятение ливонцев привел. Часть за Архимагнусом Крестьяновичем пошла, а другая не знает, что и делать — продолжать войну с нами до ужаса боится, и желает чтобы польский король их защищал. А Жигимонта этого и упрашивать не надо — сам на брань рвется!

Царь остановился, с сожалением убрал руку жены и поднялся — подошел к поставцу, и между серебряных кубков взял два мешочка. Вернулся и снова присел — супруга тут же обняла его руку, с удивлением смотря на принесенные им вещицы.

— Земли Архимагнуса я приказал не зорить, воеводы их дальним краем обходили, и людишкам не мешали туда бежать. А принц ответно поведал Курбскому о железе и меди, что в недрах кемских лежат втуне, и о злате серебре. Воевода Басаргин туда немедля людишек отправил, дабы проверить сказки Архимагнуса. И нарочного ко мне сразу отправил с земель тех, вот вчера послание получил.

— Правду он написал тебе, я сердцем то знаю, потому и не спрашиваю. Меня и деток спасал без всякой корысти, да и тебя — а ведь мог промолчать. Честен он с тобою, Ваня, такому верить можно, ибо далеко от нас живет и милостей твоих не выпрашивает.

— Ты права, Настя, — царь высыпал содержимое мешочков на листы бумаги — на одном оказалась горсточка тусклых желтых крупинок, а на другом добрая жменя серо-грязных комочков.

Иоанн Васильевич пояснил:

— Немчин один есть тут — из Москвы привезли, утром смотрел. Злато и серебро это, без обмана, только плавить надобно. А в земле у Онеги железо нашли, много, выработки старинные есть. А на полночь от Кеми железо также имеется и медь. Огромные залежи, только добыть нужно — так розмыслы поклялись. Они копали там, но снег пошел — вот и уплыли в Кемь, а воевода тут же гонца в Москву отправил.

Царь замолчал, задумался, поглаживая плечико прильнувшей к нему жены. Потом снова заговорил, невидящим взором уставившись в пластинки слюды на оконной раме.

— Даже в малом меня не обманул Архимагнус, удивительно мне это. А ведь он еще сказку отписал, что на «Каменном поясе», горах, что на восходе отделяют царство мое от татар, есть три речушки, а там золота много, только добывать нужно. И серебра хватает разного. Показал на свитке, где речки сии текут, рукой собственной рисовал. От реки Камы недалече, где купеческим братьям Строгановым я пустынных земель много отвел два года тому назад. Вот и думаю отписать им, чтобы по рекам к горам тем людишек направили, и числом большим — остроги ставить и дознание вести. А там и ратников отправлю с воеводой — пусть в землицу сибирскую путь проторят, в сказаниях о богатой Югре многое поведано.

— Так и сделай, Ванечка, сама знаю, что злата-серебра у нас своего нет, а тут богатство невиданное. К чему ливонцы эти — землица худая, а прибытка нет — вон как ты с лица спал. Отдай те земли Архимагнусу, а он тебе службой верной отплатит. И чем-то еще, что надобно…

— Сам знаю, — Иоанн погладил по руке жену. — Дам ему волю свою и отдарюсь, но уже по-царски. Нужно ему много, но да ладно — раз и ты, и сыновья здравы, то и я милостив к нему буду. Признаю его королем ливонским, и просьбишки его выполню. А еще людишек он просит к нему вернуть, и с ними бискупа, что в Юрьеве воеводам в полон попал. Велю всех расспросить, и крест пусть целуют Архимагнусу верно служить, и в лютеранскую веру перейдут. Коли не захотят, то…

Царь задумался, и через минуту суровым голосом произнес:

— Живота папистов лишить прикажу!

Глава 36

— Корабль бывшего ревельского епископа на риф налетел, как миновал траверз Вормса, — по ухмылке Карстена Роде можно было представить, что случилось на самом деле. Магнус слушал его очень внимательно, и был признателен за иносказание — Виндавский замок место новое, прислуга не проверена, а у стен могут быть «уши». Лучше уж поберечься, хотя говорили бегло и на датском языке, глотающим звуки — издревле так повелось у легендарных данов, свирепых викингов, что ходили походами даже в Средиземное море, грабя города и даже посягнув на Константинополь, столицу могущественной тогда империи ромеев.

Датчанин, бывший шкипер и самый натуральный корсар, в прошлом, настоящем и будущем времени, продолжил свое повествование о делах пиратских, так же ухмыляясь. Но его голос для любого шпиона прозвучал бы вполне искренне и серьезно.

— Мы их спасти попытались, но не судьба — утонули все, сердечные, море порой безжалостное. Тем более, что на второй день шторм начался и все обломки море разметало. Но грузы успели в трюмы пинок опустить, благо время имелось в достатке. Но людей все же потерял самую малость — два десятка на трех кораблях пораненных, да шестеро погибших.

— Я помолюсь за них, и за вас всех, — кротко, но очень серьезно произнес Магнус — с такими делами здесь не шутили, все делалось искренне. А потому Карстен Роде немедленно стал и низко поклонился в знак признательности. Еще бы — молитва прелата смывала с корсаров свершенный грех разбоя и убийств, и превращала тем самым обычных пиратов вполне респектабельных по нынешним временам каперов.

— Я тут грамотку написал о том, что спасти удалось. Груз весь и монеты мы в Хапсаль доставили, на следующий день после отбытия вашей светлости сюда. Казначей ваш, и первый советник все приняли сами, при нас в подвалы отнесли и охрану приставили. А грузы по складам определили. А вот список всего того, что теперь в вашей полной собственности находится.

Карстен Роде протянул бумагу, вкривь и вкось исписанную, покрытую кляксами. Но старался, видимо, водя по листу гусиным пером — руки то не к нему, к мечу привычные, и сразу видно, что он пройдоха купец и бывалый моряк в одном лице. Ведь обычный писец в качку на море вообще бы ничего не написал толком, чернилами залил. А тут все понятно изложено, по строчкам, и сумма груза детально показана.

Причем по честной цене — какой смысл хитрить, обманывать сюзерена, ведь ложь может боком рано или поздно выйти?!

— Да, занятно, — пробормотал Магнус, начиная вникать в четкую пропись цифр. Неплохой гешефт провернул покойный епископ, распродав не свое состояние, но непосильными трудами уворованное. Золотых дукатов оказалось на семь с половиной тысяч, три увесистых мешочка по полпуда в каждом. Да еще серебра на 18 тысяч талеров разной монетой — девять бочонков, что двое матросов с трудом поднимали — все же полцентнера в каждом. И к этому разного барахла груда, да меха, в основном местные, особой ценности не представляющие — лисьи да беличьи шкурки, да бобры и норки попадались. Были и драгоценные, на вес золота, русские соболя — но совсем немного, десяток штук — как раз на четверть шубы, если в пресловутых «сороках» подсчет вести.

Небольшой ганзейский когг шел из Ревеля груженый — хотя торговля в городе захирела, но местные товары поступали. Так что везли в трюме тридцать ластов зерна в мешках, шестьдесят тонн, если округленно, выделанные кожи, льняное полотно, веревки из конопли, а еще немного воска и меда — по всей видимости, контрабанда из приграничного русского Пскова. Такое делалось повсеместно, ибо война войной, а бизнес бизнесом.

Уныло и серо — даже до пятисот полновесных талеров сумма груза не дотягивала. Зато у шкипера оказалось припрятано серебро — семьсот сорок восемь талеров, и можно было уверенно предсказать, что львиная доля денег получена от епископа за доставку в фатерланд.

— Скупой платит дважды, — пробормотал Магнус, ехидно усмехнувшись. Епископ пожадничал, хотел сэкономить на доставке, вот и просчитался. На хольке ему нужно было плыть, на нем пушек много, да в караване — Карстен Роде и побоялся нападать. А так куш урвали каперы немалый — в перерасчете выходило почти на тридцать две тысячи талеров звонкой монетой, с уценкой барахла, включая меха.

— Груз забираю весь, как хозяин земель, на отмелях которого разбился корабль. Воск и полотно покупаю, как и кожу — а тут за бесценок досталось. Грех зерно и мед продавать, когда до весны у многих припасы закончатся и голод начнется. Мне людей служивых кормить надобно, жрут они много, как не в себя. Да и меха самому нужны — видишь, в зале тут один камень — все подчистили и распродали, нехристи.

Карстен Роде кивнул головой, соглашаясь — даже свечей не было, лучины и факела жгли, да плошки с жиром, где фитили плавали. Магнус почесал пальцем переносицу, отвлекаясь — были мысли сделать нормальные керосиновые лампы, известные с 19-го века, пустив в качестве топлива переработанную должным образом сланцевую нефть.

Вот только запах от горения сланцев еще тот — весьма специфический, но и к нему привыкнуть можно. Человек ведь существо такое, кому-то даже аромат жженой резины нравится. А тут и освещение будет приличное — с факелом не сравнишь, а свечи очень дороги. Школьники ведь с осени по весну учиться могут, а тут и свет им обеспечен, и карандаши. Нужно только производство бумаги наладить, то, что сейчас в Ливонии делают — крохи для его замыслов. Грамотность нужно повсеместно насаждать, чтобы хотя бы треть населения могла читать и писать. Без этого развертывать производство сложно, образованный пролетариат нужен…

Магнус с трудом оторвался от мыслей, посмотрел на командора своего флота — датчанин тихо сидел в кресле, застыл как статуя, молча и терпеливо ожидал его решения.

— Тебе и командам полагается десятая часть от добычи, как договаривались. Вы на моей службе находитесь — жалование, снаряжение, корабли и все прочее от меня получаете. А потому три тысячи двести талеров мелкой монетой возьмешь, и еще три сотни раздашь командам жалованием. Вроде как премия от меня за первый удачный опыт. Вот тебе бумага от меня, плыви в Хапсаль, все получите от казначея.

Магнус написал несколько строчек, поставил росчерк, привычно обмотал свиток шнурком. Взял тонкую пластинку свинца и изготовленные специально щипцы со штампами, умело прикрепил печать — оттиск получился отличный. Такие печати вместо сургуча были исключительно для «внутреннего употребления», а свинец после использования расплавлялся и снова откатывался пластинкой.

— Благодарю, ваше высочество, — командор поклонился, поцеловал протянутую ладонь, опустившись на колено. Но не ушел, хотя к полудню его корабли должны были выйти в море. Магнус с немым вопросом посмотрел на моряка, понимая, что тот хочет сказать важное.

— Ревельские корабли суда торговые грабят — нападают и пушками разбивают, а грузы себе забирают. Не дают в Нарву товары везти и торговать там ими. И когг ограбили, что сюда груз вез.

— А вот это непорядок — пиратство искоренять нужно. Как увидишь, что ревельцы разбой чинят, то нападай на них смело. И в наши гавани корабли приводи — там я суд над ними проводить буду. А все награбленное в казну мою передавай по списку — раз хозяева товар свой не смогли уберечь, я им вправе распорядиться, как того пожелаю. Иди, и нападайте на всех разбойников — ревельцы должны получить от нас наглядный урок!

Отпустив Роде, Магнус подошел к окну — первый опыт каперства оказался, вопреки «блинной» поговорке, вполне удачным. Достались огромные деньги и очень нужные грузы, в которых была нужда. Какое-никакое военное снаряжение получили. По уговору оно целиком передавалось епископу, без всяких на то выплат. Полдюжины кулеврин сомнительное приобретение, как и десяток аркебуз с холодным оружием, двумя арбалетами и полудюжиной бочонков с порохом. Да все железо заберут моряки себе, и то же даром достанется, последний гвоздь выдерут. Корабли чинить надобно, кузнецы в составе команд ведь не зря числятся.

Одним махом, если только монетами считать, окупились все его вложения во флот. А ведь барахло и груз зерна уже даром достался — а одним ластом десяток солдат год питаться могут, а тут на полнокровную пехотную роту разом вышло. Так что понятно, почему пиратство процветает в нынешние времена — отдача от него сумасшедшая, хотя и риски огромные, куда деваться, развешивать на реях будут.

И что примечательно — за собственную шею!

Но море трусов не любит, особенно если серьезно решили заняться этим поганым ремеслом, окаянным пиратством. И стать самым настоящим «джентльменом удачи»!

Глава 37

— Да, потомки многое упустили, утеряли наследие предков! Нет, какая красота, никогда бы не подумал!

Магнус потрясенно рассматривал виноградники, раскинувшиеся по склонам невысоких холмов. В свое время он знал про «Винную гору», что возвышалась над текущей в живописной долине речкой Абавой, на ее правом берегу — видел фотографии, а вот побывать на месте не пришлось. Зато сейчас сердце в груди учащенно билось от восторга. И тут же сделал в памяти зарубку — если не только взойдет на престол Ливонии, но и крепко усидит на нем, то здесь будет резиденция для отдыха, предназначенная не только для него — первый курорт, так сказать.

Места очень живописные — есть серный источник, вода в нем красноватого цвета, что говорит о железе. А еще Абавская румба — саженный водопад, где вода обрушивается со ступени. А какие рощи и луга, да еще под более ярким солнцем, чем в Эстонии. Да и ощутимо теплее — почти триста километров на юг от Таллинна до Риги. И местность холмистая — болот, этого бича Прибалтики, очень мало, да и заболоченные участки редки. И вездесущих комаров с гнусом гораздо меньше, а если идет ветерок, то вообще благодать, сдувает летающих кровососов.

Магнус специально отправился из Пильтенского монастыря сюда — тут должна состояться встреча с ландмаршалом Ведлем и экс-магистром Фюрстенбергом, что вскоре приедут из Риги. Но то будет завтра, а эти два дня он посвятил продолжительному для себя, весьма редкому отдыху и коротким экскурсиям в окрестностях Цабельна, старого рыцарского замка и небольшого городка при нем, который латыши называли Сабиле.

— Вы устали, ваше преосвященство, может, следует отправиться на мызу, уже вечереет, — к нему тихонько подъехал местный орденский комтур, Генрих фон Ренцель, в блестящей начищенной кирасе. Смотрел старый рыцарь несколько подобострастно — хоть и молодой человек перед ним и датский принц, но никто ни на одну секунду не забывал, что в данный момент Магнус не просто епископ. Под его пастырской властью сразу три епископства, в двух из которых он «божьей милостью» — пользуется полной властью суверенного правителя. И единственный из высших церковных иерархов на территории Ливонского ордена — рижский архиепископ убит, а дерптский находится в плену у русских.

Все, других просто нет, и в руках этого молодого человека находится огромная власть, и он пользуется не просто влиянием, огромным авторитетом и уважением — епископ не на словах, а на деле. Чернь перед ним ниц падает порой, и считает счастьем прикоснуться к сутане, а дворяне низко кланяются мальчишке, ибо видят перед собой истового в вере и милосердного прелата, что каждому находит ласковое слово утешения.

Разве так может поступать молодость — такое свойственно только зрелости, но чаще встретишь в старости, когда люди о спасении души начинают думать и долгое время в молитвах проводить.

— Хорошо, сын мой, что напомнил мне о долге пастырском, которого держаться нужно. Час молитвы близок, потом можно вкусить ужин, и снова молитву вершить, по грехам нашим!

Пожилой комтур при словах «сын мой» даже не дернулся, только смиренно склонил голову, сам поддержал стремя, преклонив колено, помог Магнусу сесть в седло. Лошадка попалась низенькая, и на диво послушная — как раз для убеленного сединами старца. Верующие тут люди и почитают пастырей — а молод он, или стар, не важно. Выше отца родного поводырь душ человеческих в этом бренном мире. Сколько не встречался Магнус с людьми разных сословий, от забитых крестьян до гордых и надменных рыцарей, отношение к нему было самое почтительное. Да и на исповеди порой такое говорили, каясь в прегрешениях, и смех и слезы. Однако он уже мог отрешаться от эмоций, говорил уже искренне и серьезно — «отпускаю грехи тебе, иди и не греши больше».

Магнус медленно подъехал к мызе — небольшому замку — башня и несколько примкнувших к ней массивных каменных строений, выполнявших заодно функции крепостных стен. Владельческая мыза, не орденская, одного из вассалов, довольно милая, даже сад рядом разбит и небольшие огороды. Проехал в настежь открытые ворота, зацепил взглядом постройки, жилые и хозяйственные, подметенный двор без навозных пятен, небольшой цветник перед окнами — желтые цветы кое-где сохранились, хотя торчали видимые стручки. Что-то очень знакомое, но Магнус отвел взгляд.

Покосился на выстроенную челядь, принаряженную по случаю прибытия прелата, и посмотрел сверху вниз на празднично одетых хозяев. Пожилой рыцарь в кирасе, моложавая дама в чепчике и пышном платье, рядом две дочки на выданье, близняшки — в таких же платьях, только габаритами гораздо скромнее, не красавицы, но и не дурнушки. И сын, которого пора забирать в пажи, если бы не скрюченная правая рука, судя по всему последствие родовой травмы. И пузатый карапуз лет пяти, мальчик — этот здоровый, растет крепким, и судя по горделивым взглядам отца, который тот бросал на второго наследника, быть тому владельцем замка и настоящим рыцарем. А первенцу одна дорога — в монастырь.

Обычное дело в дворянских семьях — одному меч, другому крест — на том и держалось сословное общество!

Далее пошел уже отработанный ритуал — ему представили рыцаря с семейством, все почтительно поцеловали его длань, но взглядами словно царапали массивный епископский перстень, словно опытные оценщики драгоценностей или ростовщики. Тот был с печатью, на которой изображались гербы сразу двух епархий, где он был «божьей милостью» прелатом. Агнец символизировал Курляндское, а орел Эзель-Викское епископства. Достался в наследство от прежнего владельца совершенно случайно, нужно было бы заменить как печать, но руки не дошли. Да и понравился, впору пришелся — не хотелось снимать раритет.

Благословив челядь, и тоже подпустив ее к руке, Магнус величаво двинулся к двери, проходя мимо цветника, но бросив взгляд, остановился как вкопанный. Он не мог поверить своим глазам — пустоцветы и стручки были самым натуральным рапсом. Присмотревшись к другим растениям, неожиданно сглотнул — то была горчица, сарептская или русская, как ее называли. Этого не могло быть, но, тем не менее, то, что он видел, не являлось миражом. И повернувшись к хозяину, спросил:

— Кто высадил эти цветы?! Это же рапс!

Рыцарь неожиданно посерел лицом, посмотрел чуть испуганно — затем бросил гневный взгляд на супругу и перевел глаза на почтительно стоявшего почти рядом человека в зрелом возрасте, прилично одетого, но без меча. Тот совершенно спокойно поклонился, хотя Магнус заметил, что глаза отвел чуть в сторону, видимо, не понимая, что ему следует ожидать от прелата — то ли похвалы, либо порицания.

— Меня зовут Филипп ван Бронхорст, я из «Низменных земель». Цветки эти у нас растут повсеместно, как и в Англии. В германских землях они также встречаются. Выглядят красиво и пахнут приятно, а еще привлекают пчел, и мед получается вкусный.

— Мед добрый, чего греха таить, но пчелы летают тут все лето и жалят, — хозяин машинально коснулся щеки и бросил взгляд на младшего сына — тот схватился за глаз, повторяя движение отца — видимо пострадали оба и совсем недавно. Затем рыцарь посмотрел на потупившуюся супругу, лицо которой покрыл багрянец. Судя по всему, она была инициатором создания цветника, совершенно не нужного во внутреннем дворе замка, и громко спросил с затаенной надеждой в голосе:

— Неужто цветки эти от лукавого, ваше преосвященство?! Так сейчас все с корнями вырвем! Эй, люди…

— Не торопись с поспешными выводами, сын мой, — Магнус оторвал стручок, вскрыл и на его ладони оказались маленькие черные горошинки. И вздохнул с несказанным облегчением. Надо же — никому здесь неизвестно о полезных свойствах масла, рапс используют как цветы во многих странах, и никому еще не взбрело в голову, что это масличная культура. Хотя из того же льна или конопли масло сейчас выдавливают, и достаточно широко используют, и в кухонных блюдах, и в медицине.

— Это растение послано на радость людям, и польза от него немалая, как и от этого, — Магнус склонился над горчицей. И спросил:

— Откуда она тут взялась?

— Купцы были из Литвы, на Русь ездили, меха привезли. Один имел семена, сказал, что горькие — видел, так магометане лепешки с ними пекут, что родом из Мавераннахра. Я так их страну запомнил, оттуда «жестокий хромец» Тамерлан был, — голландец говорил спокойно, с достоинством, а трудные для европейца слова сказал совершенно правильно.

— Вот я и посадил, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. И растения эти очень похожи.

Магнус только кашлянул — он не ожидал, что встретит доморощенного агронома, причем образованного и хорошо говорящего на немецком языке. Можно было не гадать — учился в университете, оттуда столь пытливый ум и определенные знания, достаточно весомые.

— Мы с вами еще побеседуем, сын мой. Думаю, нам будет, о чем поговорить. А семена растений этих соберите и храните!

Глава 38

Южную Ливонию война с московитами не затронула, но ее дыхание ощутимо чувствовалось. Крысы появились и тут — покойный Кетлер дал орденским рыцарям дурной пример, старательно готовя себе «отступное» от польской короны в виде герцогства Курляндского и Семигальского. И залог в виде шести лучших замков отдал польскому королю Сигизмунду-Августу по смехотворной цене. А на такой шаг ни один уважающий собственную страну правитель никогда не пойдет…

— Рыцари Гробиньского замка близь Либавы сговариваются с герцогом прусским о передачи земель под его покровительство, — в голосе Фюрстенберга явственно просквозило то презрение, что испытывали немногие рыцари крестоносцы к бывшим «коллегам», что решили урвать «свое-чужое» с началом захлестнувшей европейские страны Реформации.

— Этого гнусного дела нельзя давать им проделать, — глухо произнес ландмаршал Ведль, вечно хмурый здоровяк лет сорока пяти, чем-то напоминавший Магнусу литературного Портоса, отошедшего от дел.

— Дурной пример заразителен для других, — Фюрстенберг как бы подвел черту крепко сжатым кулаком и вопросительно посмотрел на Магнуса. И добавил негромко, голос чуть захрипел:

— Иначе все — мы потеряем тогда не только наш орден, но и всю целиком Ливонию. И думаю скоро — как только минует зима!

Магнус немного удивился необычайной точности прогноза, ведь так и произошло в реальной истории. Но сейчас вся штука в том и заключалась, что события стали меняться — вначале медленно, почти незаметно для взгляда стороннего наблюдателя, потом значимей. И скоро, а в том у него не было уже сомнений, понесутся галопом, как пришпоренные.

Между тем Фюрстенберг продолжил яростно и напористо говорить, глаза старика горели огоньком воодушевления:

— Нужно государство, и не герцогство, а именно королевство, и ваше высочество как нельзя лучше подходит для вхождения на престол. Иной кандидатуры просто не найти. Вы принц, наследник датской короны, которая уступила земли в Эстляндии нашему ордену. Недаром эсты называют Ревель «Тани линн», что на их языке означает «Датский город». И о том помнят многие из дворян, здешних уроженцев. Ревельские жители недаром приняли вас как своего епископа и хотят отдаться под покровительство вашего венценосного брата, короля Фредерика.

— Ваше высочество намного предпочтительней среди других монархов, ибо вам нужна своя держава, а им ее скорый раздел. Мы собрали капитул и решили на нем, что поддержим вас как ливонского короля Магнуса, приложив все силы. Для выборов магистра нужен долгий срок, а сейчас нельзя упускать время. Так что с прошлой недели орден возглавляет прежний глава, права которого на совете комтуров мы восстановили. Это ландмейстер Вильгельм фон Фюрстенберг, здесь присутствующий, — вмешался ландмаршал, но взглянув на сидевшего рядом с ним старшего товарища несколько смешался, будто провинившийся школяр.

— Капитул решил, что выборы Кетлера проведены с нарушением традиций и существующих правил. Ознакомившись с бумаги и перепиской покойного Готгарда, все комтуры единодушно решили дезавуировать итоги прошлого капитула и принятые на нем решения. Да, я вновь магистр, и требуется лишь подтверждение вашего преосвященства. В виду отсутствия рижского архиепископа, его место вакантно, вы единственный из оставшихся прелатов, который может утвердить данное решение.

— Я немедленно подпишу грамоты и прикреплю к ним большие печати, дабы ни у кого не возникло ни капли сомнений!

У Магнуса все было наготове он взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу и дважды поставил свою подпись. А магистр, да именно с этой секунды Фюрстенберг снова стал ландмейстером, посыпал чернила песочком. Дал время песку пропитаться излишками чернил, и просто стряхнул на пол, подняв листы. Магнус сильно хлопнул в ладони. Явился секретарь, забрал грамоты, и спустя несколько минут вернул их, уже обвитых шнурками с большими печатями «божьей милостью» епископа.

— Я приложу все усилия для возведения на престол вашего высочества, — Фюрстенберг заговорил решительно и напористо, словно вернулись молодые годы, и старик снова полон сил и энергии.

— Рижане хотят ваше преосвященство в архиепископы, совершенно забыв, что король может им стать — а вот архиепископ монархом — никогда! Кроме редких случаев, когда нет других претендентов, — подключился Ведль, а Магнус чуть не засмеялся во весь голос, но сдержался, сохранив строгое выражение на своем лице.

У него возникло стойкое ощущение, что сейчас пребывает в роли пастушки, которую два напористых гусара соблазняют всяческими способами. А та стойко преодолевает искушение, и находит новые для искусителей доводы, чтобы удержать фортецию добродетели.

Вот только он сам хотел стать королем, и прибегать к подобных ухищрениям не стоило. Не те перед ним люди, чтобы юлить и набивать цену, да и времени мало — каждый час дорог. К весне ведь нужно подготовиться, определится с союзниками, и главное — иметь регулярную армию, а не прибегать к найму ландскнехтов.

— Хорошо, господа, я согласен стать королем Ливонии!

Фюрстенберг с Ведлем быстро переглянулись, и как показалось Магнусу, с видимым торжеством, приправленным вздохом нескрываемого облегчения. Видимо, до последнего момента не были уверены в успехе своего предприятия. Ведь кто в здравом уме хочет стать капитаном обреченного корабля, ведь всем известно, что он должен разделить его печальную судьбу — ничего не поделаешь тут, традиция такая!

— Но как мы совершим данное дело, господа?

Магнус задал чисто практический вопрос, к которому оба ливонца были готовы, так как ответ последовал незамедлительно.

— Мы уже провели все необходимые приготовления, ваше величество! И начнем действовать немедленно, чтобы польский король Сигизмунд-Август, который сейчас в Кракове, не успел отреагировать на вступление на престол короля Магнуса, первого этого имени!

Обращение к нему как монарху говорило о серьезности намерений руководства Ливонского ордена. Они пытались спасти то, что еще можно было уберечь от поползновений соседей. А потому действовать были намерены крайне решительно — Фюрстенберг словно помолодел, и как старый боевой конь при звуке трубы уже бил копытом.

— В октябре вашему величеству следует прибыть в Ригу, да-да, именно туда вопреки традициям. Этот богатейший город присягнет вам, ибо тамошние жители бояться притязаний на их достояние как московитского царя, так и польского короля в равной степени.

— Мы стянем в город все отряды, какие только можно собрать, мой король, — ландмаршал поклонился, а затем продолжил негромко говорить. — Хотя не думаю, что могут возникнуть всякие неожиданности — клевретов польской короны там мало!

— Я говорил с тремя ратманами из магистрата — они меня заверили, что вы самый лучший монарх. И магистрат с бургомистром будут на вашей стороне, если ваше величество сохранит для них все имеющиеся городские привилегии, — также тихо произнес с поклоном старый ландмейстер, и несколько смущенно добавил, кашлянув:

— Как только они получат соответствующую грамоту вашего величества, то немедленно и в полной тайне начнут приготовления к торжеству коронации, которое намечено провести через неделю после дня всех святых. Праздник будет пышный, ведь первый король Ливонии, сир! До этого времени соберется ландтаг — и смею заверить, что все единодушно признают ваше величество своим монархом и повелителем — так оно и будет!

— Всех возможных противников мы заранее уберем, — с чисто военной прямотой заверил ландмаршал, и, судя по его руке, что превратилась в увесистый кулак, в такой вариант действительно верилось. Удавят сразу же, даже голос оппоненту «против» кандидатуры монарха подать не дадут, тут ведь тоже царствует демократия, правда, очень и очень специфическая, со своими жестокими правилами и вековыми традициями.

— Я понимаю рижан и жителей других ганзейских городов, — Магнус наклонил голову, мысленно хмыкнув — раз бюргеры требуют гарантий, он им их даст, но и сам кое-что ответно затребует. — А потому немедленно отпишу грамоту. Более того, заверю, что после заключения мира с московитским царем, последуют торговые льготы. А сейчас уже перемирие, но оно касается только моих владений, и будет немедленно распространено и на другие земли, которые признают меня королем!

— Этого более чем достаточно, ваше величество!

Ливонцы переглянулись — мимика выразительная, с торжеством в глазах, такие вещи и слепой заметит. Вот только заговорил Фюрстенберг несколько смущенно, чуть отведя глаза.

— Коронацию должен провести архиепископ, а должность эта вакантна. А если отправить в Рим прошение папе, то дело затянется…

— Не беспокойтесь, все будет решено в самые ближайшие дни, — уверенно произнес Магнус, действительно надеясь на такой вариант развития событий. А если царь не принял его доводы во внимание, то есть и запасное решение — какой же аббат не мечтает стать епископом.

А он сам пока во власти, чтобы поставить сразу четверку прелатов, которые будут всецело ему обязаны. И тут даже папа ничего не сможет противопоставить — Реформация сильно затронула земли «Девы Марии». Но предварительно обрежет епископам крылышки, чтобы не вздумали улететь или хрипло каркать. Петь у него начнут, что твои соловьи, ибо тот, кто заплатит, тот и закажет нужную ему музыку!

Глава 39

— Ваше величество, но если бывшие наши рыцари, и не только вассалы, будут наделены мызами, то, что станет с нашим орденом?! Вы намерены его упразднить по прусскому примеру?

— Таких мыслей у меня нет. Изменить — может быть, весь мир меняется, да и сложившаяся ситуация диктует свои решения, ландмейстер. Но зачем рубить яблоню, что дает плоды?!

Крестоносцы переглянулись, и этот немного растерянный обмен мнениями говорил о многом. Видимо, и ландмейстер, и его ландмаршал, были уверены в развитии сценария по прусскому примеру, и ответ Магнуса оказался для них неожиданным.

— Ваше величество, а не могли бы вы хоть немного рассказать о своих планах касательно нашего ордена? Ведь очень трудно жить, не зная, какая судьба тебя ожидает.

— Конечно, магистр, а иначе быть просто не может, — Магнус говорил совершенно спокойно и обдуманно — решение вынашивалось давно, и было оно совсем иным, чем происходило в реальной истории.

— Как государство, ливонский орден выполнил свою функцию с крещением всех племен прибалтийских язычников. Могу сказать больше — крестовые походы на здешних землях закончены, продвижение на восток исключено — там живет христианский народ, считающий себя ортодоксами. И воевать с таким соседом было крайне неразумным решением, итоги которого сейчас наглядно видны не только нам, но и всем соседям. Орден обескровлен и фактически прекращает свое существование в прежнем виде.

— Так-то оно и есть, — задумчиво отозвался Фюрстенберг и внимательно посмотрел на принца, молчаливо попросив продолжить излагать взгляды на крайне важную для него ситуацию — ведь старик посвятил ордену всю свою жизнь, и был готов погибнуть за него.

— Все рыцари, что захотят покинуть орден, смогут спокойно это сделать и присягнуть королю, также как все вассальные ордену дворяне. Все получат мызы и прикрепленные к ним хутора и смогут жить обычной жизнью владельцев, служащих своему монарху. Все привилегии у них остаются, как и возможность заниматься на своих землях любой полезной деятельностью, приносящей доход. Но служба короне обязательна для каждого юнкера в течении установленного срока, как и уплата положенных на хозяйства налогов и пригляд за прикрепленным населением — школы, церкви, лекари. Об этом я говорил вам, магистр.

— Да, ваше величество, и я передал эти ваши слова членам капитула. Подавляющее большинство братьев снимут плащи с черным крестом. Но есть и те, кто желает сохранить возложенные обеты, пусть их мало, пусть даже десятая часть, но они есть и верны клятвам!

— Вот и хорошо, что остались верными принятым на себя обетам — преданность всегда внушает уважение. Как и служение христианской вере — искреннее, честное и бескорыстное. Папы и короли смертны — Христос вечен, он в сердцах и душах людских, а церковь из ребер, — Магнус остановился, понимая, что сейчас пойдет по самому краешку то ли обрыва, то ли лезвия меча. И нужно говорить очень осторожно.

— Вера в Христа есть благо, но мне горестно видеть как христиане, по-разному толкуя священные писания, убивают друг друга, без раздумья льют кровь. И это началось ни сегодня, ни вчера, в прошлом. Триста пятьдесят лет рыцари-крестоносцы взяли штурмом «второй» Рим — Константинополь. Всего столетие прошло, как город императора Константина стал магометанским, а с собора Святой Софии свергли кресты. Мое сердце преисполнено горечью, а волны османов растекаются по христианским землям, и горят церкви вокруг, и торжествуют магометане…

— Поверьте, ваше величество, мы готовы поднять белые знамена с черным крестом и сразиться за веру!

— Я не сомневаюсь в вашей жертвенности, но что могут сделать несколько сотен мечей в руках отважных духом людей против многотысячных полчищ неверных?!

— Мы погибнем…

— Я в том не сомневаюсь, ландмаршал, и умрете совершенно бесплодно. Хотя ваша храбрость несомненна, как и ваших братьев! Но лучше одолеть врагов христианства, причем победа эта будет в ваших руках! Только вы это сможете сделать — ибо магистры и рыцари смертны, но орден будет жить вечно, ибо вы служите Христу!

Спич удался — крестоносцы переглянулись несколько растерянно, не понимая, куда клонит молодой епископ. Настал момент, как говориться, ковать железо, пока оно горячо.

— В ваших сердцах вера, ваша опора ливонская земля — а ее короли станут покровителями ордена. Как вы думаете, если христианский мир станет заедино, сможет ли кто-то ему противостоять?

— Нет такой силы, ваше величество, — чуть ли не в голос ответили два крестоносца, и Магнус решил переходить к «существу вопроса», как раньше выражались на партсобраниях, как раз после продолжительного обсуждения «текущего момента».

— У ордена большие связи в европейских странах, а также с орденом госпитальеров, что воюет с османами. И задача выполнима только вами — сплотить христианский мир, предотвратить гибельный раскол. Нет, я не призываю начать религиозные войны, они начнутся и без нашего участия — и будут свирепые и страшные. Они уже кое-где идут — и христиане начали с увлечением резать друг друга.

Магнус остановился — крестоносцы слушали его очень внимательно, и стало на одно мгновение стыдно. Два пожилых человека внимают молодому принцу, а тот им пытается растолковать свою идею.

— Потому я вас хочу спросить напрямую — у нас проживают и католики, и сторонники учения Лютера, есть и православные. Со стороны Балтики государства, что приняли Реформацию, с юга польские земли, где сильна католическая вера, а в Литве много сторонников учения Лютера. С востока нависает огромная русская держава, где как никогда, сильны позиции православия. Московиты считают, что два Рима пали по грехам своим, и их столица есть третий Рим, а четвертому не бывать!

— Да, так оно и есть, — осторожно произнес ландмейстер, а его товарищ промолчал. — Мы воюем, и если начнем сейчас религиозные распри, нас быстро раздергают, ибо каждое соседнее государство найдет сторонников на наших землях. Потому я не следовал решениям «святого престола», и не начинал войну против реформатов, а их у нас полны не только города, но и властители, к которым все прислушиваются.

Намек на него самого Магнусу понравился, как и осторожная позиция самого Фюрстенберга. Действительно, эстонцы и латыши, а также ганзейские немцы, желали только одного — жить в мире. А потому не стремились перерезать горло соседу, за то, что он иначе верует в Христа.

Не тот темперамент у местных жителей, чтобы за ножи и мечи хвататься по отвлеченным идеям, не имеющим никакого отношения к тяжелой повседневной жизни. Да и время сейчас не то, чтобы междоусобицу устраивать между собой, когда со всех сторон недоброжелатели обложили, а с ними такие «друзья», что никаких врагов не надо, гораздо хуже.

— Вот потому надо всем быть в согласии и орден должен дать всем в том пример. Скажу прямо — крестоносцы получат от ливонских королей вечное пристанище. Я выделю шесть любых замков, вы поставите в них комтуров. Вы вправе на капитуле выбрать ландмейстера — но король утверждает его кандидатуру, как и епископов, и архиепископа рижского. Иначе нельзя — погибель начнется, если в одном государстве появится несколько государств — «война епископов» тому наглядный пример. А корона всех объединит и не допустит никаких междоусобных распрей.

— Вы правы, государь, такое будет неизбежно, — магистр наклонил голову, выражая тем согласие.

— К каждому замку будут прикреплены хутора в достаточном числе, чтобы обеспечить достойное прокормление всех братьев. Но орден возьмет над ними опеку, построит школы, церкви и госпитали. В последних нужно содержать увечных воинов, чтобы каждый из них мог чувствовать заботу. С оных крестьян определены две десятины, так и будет принято в королевстве. Одна тратится на содержание замков и орденских служителей, а вот вторую, что должна поступать в королевскую казну, ландмейстер может пустить на дела по поддержке христианства.

Магнус остановился, он сказал много, и теперь нужно было видеть реакцию крестоносцев, что слушали его внимательно, и без всякой неприязни — такое сразу чувствуется. Сейчас онипребывали в задумчивости, что-то просчитывая, даже раз переглянулись.

— Ведь за границами Ливонии тоже надлежит работать братьям — а это существенные расходы. Как и то, что наших приверженцев следует поддерживать многим, в том числе и денежно. Число всех служителей не должно превышать на ливонских землях четырехсот, а за пределами на усмотрение магистра, но значительное. Если начнется война, орден выставляет полностью экипированную роту ордонансовых жандармов, как и моя гвардия, которую сейчас набирают — в числе двухсот воинов.

— Мы согласны, и в том принесем присягу ливонскому королю, которая будет подтверждаться каждый раз с вступлением на престол потомков вашего величества. Да будет так! Мы верно служим Христу, и будем верны Ливонскому королевству, и в том нет противоречия, государь! Благословите нас, ваше преосвященство!

Фюрстенберг поднялся с кресла и преклонил колени. Ландмейстер прижал ладонь к груди, медленно склонил голову перед ним. Тот же самый ритуал проделал и ландмаршал.

Магнус благословил крестоносцев, чувствуя, как стучит сердце. Самый болезненный вопрос был улажен к взаимному сотрудничеству и согласию, а это многого стоило в его планах…

Глава 40

— Да, не знаешь, где найдешь, и где потеряешь, — пробормотал Магнус, рассматривая вполне вызревший початок кукурузы, которую голландец именовал маисом.

— Я решил, что если вызревает виноград, то и это чудное зерно должно уродиться, — голландец перебирал пальцами желтые зернышки. — В италийских и испанских землях его повсюду выращивают, и во Франции также, и я у себя во Фландрии тоже растил.

— Почему уехали с родины, Филипп?

Ответом на столь простой вопрос была мертвенная бледность, которая расползлась по лицу голландца. Бронхорст сглотнул, и не ответил. Магнус решил его приободрить.

— Смелее, смелее, я не кусаюсь. Думаю, что предположу верно, то причиной вашего бегства стало самое пристальное внимание инквизиции, которая углядела ересь в ваших занятиях с растениями? Или нечто иное, несомненно, связанное с этим зловещим учреждением. Не бойтесь отвечать, отцы-инквизиторы здесь авторитетом не пользуются, нет тут аутодафе — и ордену еще самому не хватало костры разжигать, когда такая война идет. И я не позволю — вначале посажу таких рьяных служителей в темницу, а потом переправлю к прусскому герцогу — у него подданные сплошь лютеране.

— Моего старшего брата сожгли на костре — кто-то оклеветал, завидуя богатству, ведь доносчик получает половину имущества еретика, — глухо ответил голландец, и от его щек отхлынула смертная белизна.

— Мне посоветовали бежать куда подальше, и я нашел пристанище у фон Ренцеля. Его почтенная супруга фрау Марта держит пригляд за орденскими виноградниками, ведь они дают большой доход, хотя местное вино с кислинкой, но ягоды вполне вызревают. Я помогаю во всех делах вместе с ее старшим сыном Паулем — фон Ренцель пристроил своего первенца к данному занятию, и не стал отправлять в монастырь.

— И правильно сделал — выращивать на земле плоды данные богом куда почтеннее, ибо молитва делом самая праведная! Это не брюхо в монастырях наедать, не приложив усилий для действительно нужных дел, ибо только ежедневный труд несет благо!

Магнус говорил с точки зрения инквизиции опасную ересь, но начинающее крепнуть движение протестантов выдвигало и куда более радикальные предложения. Ему самому было плевать с большой колокольни на все «суды веры», что сеяли вокруг только ненависть и смерть. Ведь пройдет шесть лет, как те же голландцы начнут иконоборческий протест. Испания прибегнет к массовым репрессиям, учредив «совет по делам о беспорядках», который в народе с большим основанием назовут «Кровавым». Еще бы — в 1568 году по одному делу вынесено свыше восьми тысяч смертных приговоров, и среди первых обезглавят штатгальтера Эгмонта и графа Горна. В «зловещую среду» в Брюсселе схватили свыше полутысячи протестантов — все они по приказу герцога Альбы были казнены. Вот только эффект оказался противоположным тому, на который рассчитывал испанский король Филипп — началась революция, которую возглавил Вильгельм Оранский. И появилось государство «Семи Провинций»…

— Да, мой сын, вы неправильно выращиваете кукурузу. Чтобы урожайность была хорошая, нужно применять метод «трех сестер».

— А в чем он заключается, ваше преосвященство?

— Все очень просто — высаживаете три ряда — в центре саму кукурузу, на расстоянии в руку, а по краям бобы и тыкву. И собираете на поле большой урожай. Только посадки не делать в болотистой почве, или там, где близки грунтовые воды. Это также касается, в первую очередь, рапса и горчицы. О них я вам уже говорил.

— Да, ваше преосвященство, я хорошо запомнил и записал поучения. И все выполню в точности.

— Вон там у вас поле — вместо пшеницы нужно посеять вот эти корнеплоды — они мне понравились.

Магнус щелкнул пальцами, и слуга тут же поднес ему серебряную тарелку, на которой обычная здесь серая кормовая свекла была нарезана на тонкие дольки. Все смотрели на епископа с удивлением, которое, впрочем, старательно прятали, отводя глаза — мало ли какая прихоть пришла в голову молодому прелату, который благословил на дорогу преклоненных крестоносцев во главе с ландмейстером.

— Хорошо, приятная сладость, — Магнус улыбнулся, хотя есть корнеплод было противно. Но что не сделаешь, тем более, если случайно наткнулся на невероятное по нынешним временам богатство.

— Да, местные селяне зимой их вываривают до состояния желе, которое густеет. И едят вместо меда, который дорог. Да и свиньи отлично жрут, жиреют на этой свекле на диво…

Голландец осекся, прикрыл ладонью рот, сообразил, что ляпнул опасную для себя глупость. Но не стал оправдываться, умница, хорошо осознал, что это только усугубит ситуацию. А так вроде пронесло — Магнус только улыбнулся. И повторил распоряжение:

— Все поле нужно засеять корнеплодами — их нужно много, очень много. Да, фон Ренцель отныне будет только наблюдать за охраной мызы — она со вчерашнего дня передана мне магистром. Здесь все будет принадлежать короне, на вечные времена. Надеюсь, ты все правильно понял, и не будешь жалеть, что присягнул мне?!

— Я буду верным слугой вашему величеству…

— Не торопись, я еще не коронован, — Магнус усмехнулся — они с магистром еще не приняли решение, а от Риги уже во все стороны пошли слухи, что благочестивый принц Магнус, штатгальтер самой Девы Марии на ее землях, будет ливонским королем. Как лесной пожар понеслись разговоры — молодость монарха всегда порождает надежды, что жить станет гораздо легче и богаче. А тут королем станет сам епископ, известный своим милосердием. Так что пришлось привыкать к всеобщему поклонению.

— Я исполню все ваши повеления, ваше преосвященство, тем более что они крайне разумны — я сам многое не знал.

— Вот и хорошо, Филипп, начнем тогда селекцию — самые сладкие корнеплоды нужно отбирать, с них нужны семена. И сажать только их — через несколько лет сахаристость клубней повысится, можно будет начинать производство, которое принесет тебе славу, а стране богатство, — Магнус остановился, еще раз посмотрел на нарезанный клубень. Можно будет зимой попробовать приготовить сахар, хотя точной информации о налаживании производства не владел. Но методом «тыка» можно достигнуть нужного результата, тем более, когда есть нужные знания.

— И еще — у тебя растут «солнечные цветки» в горшках, хозяйке они очень нравятся. Так вот — попробуй выращивать их как можно больше — отведи лучшие земли. Пшеницу, рожь и ячмень найдется кому выращивать. А необходим именно подсолнечник — из его семечек можно делать постное масло, лучшее, чем из рапса. А еще извлекать поташ, что крайне нужно. Да вот еще — у тебя нет картофеля и помидор.

— А что это за растения, ваше преосвященство?

Магнус задумался — все же помидоры и картошка из Америки, и если уже выращивают в Европе кукурузу и подсолнечник, то и о них знают, но может под другими названиями.

— Томаты и пататы, так еще называются.

— О да, я о них хорошо знаю — завезли конкистадоры из Нового Света. Их именуют томатль и «земляной трюфель», так их узнают. На первых вызревают красные плоды, порой крупные, с яблоко — потому и называют. А у вторых клубни в земле и на стеблях. Но, ваше преосвященство, их нельзя есть, это очень опасно. Тот, кто попробовал, умирал в мучениях от яда. Но только цветы красивые, потому их и высаживают. Я сам пробовал — как отлитые из воска маленькие белые цветы, прелестные.

— Знать надо, что можно есть, а что опасно. И уметь приготовить. У вас семена и корнеплоды остались?

— Увы, ваше преосвященство, я их не взял с собою, когда три года тому назад отправился сюда. Но я отпишу родственникам, и они смогут отправить их мне. Но это очень дорого, и не всякий купец согласится даже за достойное вознаграждение совершить такой дальний вояж.

— У меня свои корабли есть, и поплывут туда, куда укажу, — Магнус задумался, прикинул возможные варианты. Посмотрел на неподвижных всадников — рейтары бдительно несли охрану своего сюзерена. И крестоносцы рядом с ними — черные кресты с красными символами Ливонской конфедерации сразу бросались всем в глаза — слишком они заметные. И принял решение, которое тут же стал претворять в жизнь.

— Напишите письма всем родственникам и знакомым, чтобы покинули Фландрию и «Низменные земли» как можно скорее — у вас там скоро много костров запылает, и казни начнутся. Испанцам не свойственно милосердие, инквизиции тем более, доносы пойдут на многих. Я приму здесь всех, кто трудолюбив и владеет нужной профессией, мастеров и подмастерье. Мне нужны оружейники, мастера по литью железа и пушек, корабельщики, ткачи, стекольщики, суконщики… да все нужны, каждому будет достойная работа, а семьям спокойствие и уютный дом.

— Но ведь здесь, ваше преосвященство, также идет война…

— Любая война имеет свойство заканчиваться, а московиты не инквизиторы, с ними можно договориться. Так что пусть переезжают смело — пару кораблей отправлю куда нужно — всех заберут!

Глава 41

— Польский король Сигизмунд-Август никогда не признает за благоверным царем Иоанном Васильевичем этот титул, боярин, и ни при каких обстоятельствах. И только силой оружия можно заставить короля признать очевидное, но сие не так и просто сделать.

Магнус посмотрел на Адашева — бывший глава Челобитного приказа и окольничий, в руках которого ранее была печать «для скорых и тайных дел», выглядел плохо — с лета он начал терять доверие царя, и опала должна была последовать со смертью царицы. Однако Анастасия не умерла, и этот виднейший деятель «Избранной рады» получил последний шанс, отправленный царем в Ливонию. И не третьим воеводой Большого полка в Дерпт, а в Хапсаль послом к молодому епископу, что вскоре станет ливонским королем. И теперь судьба Алексея Федоровича напрямую зависела от дипломатического успеха миссии, и принятия тех предложений, что последовали от царя.

Вторым царским послом был старый знакомый, князь Андрей Курбский, впервые прибывший в Хапсаль. Недавно он сумел одержать победу над поляками и литвинами. Впрочем, его противник, князь Полубенский тоже объявил о своей «виктории». И тут все понятно, была ничья, но соперниками серьезно «раздутая», как лягушка до размеров жабы.

— Тогда силком и заставим, чтобы поношения царской чести не делал король Жигимонт. Чай, силушка у нас найдется, — пятидесятилетний боярин захудалого рода, лишь только волей царя достигший сияющих вершин власти, покосился на Курбского, что расправил плечи в шитой золотом ферязи, словно бойцовский петух.

— Литва с Польшей не есть Ливонский орден, — мягко сказал Магнус, — к войне с ними нужно подготовиться. Запастись порохом, мушкетами добрыми, оружием всяким. А еще мне ведомо, что в Краков приезжали купцы из Крыма, «гости» тамошние, с поручением от хана тайным. Но о чем переговоры велись, то не ведаю.

— Сговорились на державу нашу напасть с двух сторон, чего тут непонятного, — Адашев моментально оценил сообщение, все же дипломат был опытный, бывал не раз в европейских странах. Московиты переглянулись — набеги крымского хана для них были привычны, но воевать на два «фронта» явно не хотелось. Этим обстоятельством и решил воспользоваться Магнус, понимая всю сложность «игры».

— Если я стану королем, то прекращу всякую войну со «старшим своим братом» Иоанном Васильевичем, и буду жить с ним в мире и согласии. Эта война не нужна Ливонии, она полностью разорила земли. И народ в великом смущении пребывает — многие вас страшно бояться из-за побед царского войска и падения многих сильных замков и крепостей.

— Да, это так, и мы показали нашу силу, — самодовольно ответил Курбский, но вот старший по возрасту Адашев, годящийся ему в отцы, промолчал, понимая, что Магнус не все сказал. И тот тут же сделал выпад, как укол шпагой в незащищенную доспехами щель.

— Но тогда эти ливонцы будут воевать уже с поляками против русских, и отшатнуться от меня, ибо я не дал им желанного мира. И тогда царю Иоанну Васильевичу придется воевать с крымчаками, поляками, литвинами и ливонцами одновременно. И уже придется гораздо хуже — ведь если мы заключим мир по всей правде, то ливонцы не будут сражаться против московитов и тем самым, поляки и Литва будут ослаблены. И что для них хуже — как только мое королевство оправится, я сделаю все, чтобы поляки приняли нашу угрозу всерьез, как пять лет тому назад. Ведь так будет лучше для великого государя и царя Иоанна Васильевича?!

— Так-то оно и есть, принц Архимагнус Крестьянович, — боярин задумался, погладил пальцами окладистую бороду. Да и Курбский принялся о чем-то размышлять, видимо, уже знал, что Магнус сколачивает бешеными темпами регулярную армию и многие ливонцы уже признали его правителем. Все же три епископства под рукою — большая территория.

— Беда в том, что бывший магистр Кетлер, которого воины князя Андрея Михайловича убили, уже продал ливонские земли полякам за мзду великую. Вот бумаги, которыми они переписку вели, а это перевод моими толмачами совершенный. Сии грамоты царь Иоанн Васильевич прочитать должен, дабы видеть какие пакости супротив его замышляются. Вот грамоты сии, а вот списки с них — почитайте, бояре.

Магнус с невозмутимым видом смотрел, как багровеют лицами бояре, как задыхаются от едва сдерживаемого гнева. Покойный Кетлер, так и несостоявшийся герцогом Курляндским и Семигальским, и, пока живущий король Сигизмунд-Август, в своей переписке совершенно не церемонились в словах, касаясь персоны царя Иоанна. По кандидатуре самого Магнуса они тоже прошлись весьма нелицеприятно, но не так обидно — все же свой брат, европеец, датский принц к тому же.

На это и был сделан расчет — он на секунду представил, как вспыхнет Иван Грозный, прочитав о себе столь оскорбительные выражения. «Дивиде эт импера» — эти слова ведь давно сказаны, нужно только умело воспользоваться, чтобы потом перейти к иному — «соединяй и направляй», как сказал мудрый Гете, время которого еще не настало.

— Как видите бояре, моя страна обречена — поляки начинают рвать ее кусками, эти первые шесть замков, отданные изменником Кетлером, только начало. Однако, если мы заключим с царем Иоанном Васильевичем мир, уже отнюдь не перемирие, как младший брат со старшим, то поляки вынуждены будут или убраться, либо уже начать войну со мною. Я думаю, Сигизмунд начнет воевать мои земли, хотя благовидного предлога у него не будет. Это какая помощь против московитов, если русское царство и Ливонское королевство в добром мире и согласии живут?!

— Так оно и есть, принц Архимагнус Крестьянович, — кивнул головой Адашев, поглаживая бороду. И подытожил, определив позиции:

— Наш государь воюет с Ливонским орденом за древние вотчины, и не отступится. Земли, которыми ты сейчас владеешь, ими не являются, а потому и войны там не идет, а перемирие.

— Но ливонская земля намного больше, боярин, и она принимает меня королем. За царем Иоанном Васильевичем лишь Юрьев с округой, епископство Дерптское, Ругодив и Раковор, которые Нарвой и Везенбергом именуют. Да Феллин, мне присягнувший, я своему старшему брату Иоанну Васильевичу сам отдал, показывая, что воевать с ним не намерен. А так что выйдет — земли, что меня покровителем выбрали, я отдать должен?! Вместе с короной?! Ты чего-то напутал, боярин — с братьями так не поступают! Грех это, и царю Иоанну я немедленно отпишу — правда ли слова твои, боярин, что они царские, или выдумка и лжа от тебя идет, чтобы нас рассорить. И желаешь ты большую брань меж нами вызвать и кровью все вокруг залить?!

Такого «наезда» боярин Адашев не ожидал — как дипломат, он выдвинул заранее неприемлемые требования, чтобы потом начать сдавать позиции. Но Магнус повернул все дело так, что теперь речь пошла о его собственной голове — царь ведь приказал учинить «полюбовный мир».

— Что ты, принц, как ты мог такое заподозрить, я великому государю Иоанну Васильевичу предан всей душою, — боярин всплеснул руками, лицо побледнело, ведь угроза была явственной.

— Земли, где воеводы русские стоят в замках, за нашим царем остаются в полной власти. А Феллин царь повелел вернуть тебе обратно, сказав, что братское ему не нужно! И воевать мы будем только те земли, где твою власть не признали, и замки у противников твоих находятся!

Магнус сделал вид, что доводы боярина его успокоили, хотя фыркнул рассерженным котом. Пошла «игра», и тут надо было занять выигрышную позицию изначально. И она уже имелась, и серьезная, тут царь ему сильно подыграл. Причем умышленно!

Зададим себе простой вопрос — найдутся ли сейчаскакие-нибудь города и замки в Ливонии, что сделают выбор против его кандидатуры и захотят воевать с московским царем в одиночку?!

Идиотов нет, присягнут все, и с радостью. Ведь в такой ситуации нужно быть полным и законченным кретином. Один-два найдется, кто же спорит, пусть десяток — но не все же сразу сойдут с ума!

А вот передача Феллина обратно говорила о многом. И в первую очередь, что дальнейшего завоевания не будет. Следовательно, есть ли смысл царю удерживать разоренную округу вокруг Дерпта и Нарвы?

Так расходы на гарнизоны будут больше, чем возможный сбор любых податей, и людишки разбегутся во все стороны. Или это предмет для дальнейшего торга — тогда есть вопрос — что потребуется на обмен. Тут нужно запустить пробный шар, тем более Адашев поставит этот вопрос обязательно, и его необходимо опередить, сохраняя инициативу за собой.

— Что касается Юрьевской дани, то ливонцы должны ее уплатить в полном размере. Беда только в том, что земли разорены и собрать, в полной мере, выплату невозможно. А потому я ответственен за эту дань перед своим старшим братом, царем Иоанном Васильевичем. И прошу отсрочки — собрать сорок пять тысяч талеров сейчас совершенно невыполнимое занятие. Казна моя полупустая, да еще польский король коварством своим держит мои замки. А выплата за них просто чудовищная!

— Да, десять раз по сто тысяч золотых дукатов!

Адашев был разозлен не на шутку, прочитав тайную переписку Сигизмунда, и то, что он обошел вопрос об уплате дани, сказало Магнусу о многом. У царя совсем иные планы, Иоанн не собирается воевать с Ливонским королевством и пойдет на уступки, причем серьезные. Однако ему потребуются самые серьезные гарантии, а, значит, «игра» продолжается…

Глава 42

— Ливонский орден вынужденно принял «покровительство» польской короны пять лет тому назад. Но я, как ливонский король, откажусь от такой опеки, и попрошу заступничества от царя Иоанна Васильевича, и своего брата, короля Фредерика. А буде с ним что случится, то буду королем Дании и Ливонии. И крест целовать готов, что буду союзником и другом Иоанну Васильевичу, — Магнус специально говорил пылко и искренне, ведь так неразумно ведет себя молодость — и этим подкупает более зрелых людей.

Ведь все же были когда-то юными, и в те времена казалось, что все впереди, и на все хватит сил и энергии!

— Но польский король Сигизмунд-Август никогда не выведет войска и не отдаст мои замки — ведь за ним сила. И всегда сошлется на то, что раз стрельцы и дворяне царя Иоанна Васильевича за собой держат Юрьев и Ругодив, то поляки могут не отдавать вместе с Бауском и Режицей, другие мои замки. Я готов признать священное право царя взять обратно эти земли, если великий государь Иоанн Васильевич посчитает, что я хоть в чем-то не выполню условий мира. И обязуюсь никогда не восстанавливать там укреплений, не держать там войска и пушки, а токмо с согласия царственного брата. Да и зачем нам там держать войска, если мы хотим жить в любви и дружбе на вечные времена?!

Русские переглянулись между собой, причем недоуменно, Магнус решил их дожать, прибавив патетики в голосе.

— Этот шаг дружбы позволит потребовать у польского короля вывести свои войска из моего королевства! А если он этого не сделает, то за три года я подготовлю армию, и русские с ливонцами покажут кичливым ляхам, кто на самом деле прав! Ведь из той же Режицы исходит угроза не только мне, но и Московскому царству. И если его не отдадут миром, то я отдам этот замок великому государю, как Ругодив и Юрьев! В чем готов немедленно написать грамоту, и ландтаг примет такое же решение!

Магнус боялся поверить собственным глазам — московиты переглянулись с нескрываемым удовлетворением. Он ведь сам сделал максимальные уступки, чтобы его не заподозрили в измене данному слову. Ведь недаром говорят, что написано пером, то не вырубишь топором!

— Дружеские отношения между правителями завсегда подкрепляются родственными связями, ваше величество, так принято.

От слов Адашева Магнус чуть не вздрогнул, осознав, что на послов его антипольская филиппика подействовала. Он сделал важный ход, и московиты сочли его выгодным для себя. Значит, правы некоторые историки, которые утверждали, что Иван Грозный не «прорубал» пресловутое «окно в Европу», в отличие от первого императора. Это была действительно вынужденная война — соседство с Ливонским орденом просто перестало быть терпимым, когда магистры пошли на соглашение с поляками. И Москва нанесла превентивный удар, разрушая возможную перспективу появления у своих границ антирусского союза.

Что ж — раз цели совпали, и согласие достигнуто, то дать такую гарантию можно, в дополнение к другим. Главное, что после заключения мира и вывода русских войск, он получит в Ливонии огромную поддержку от всех. Вот тогда будет возможность поговорить с «братом» Сигизмундом другим языком. И шиш он получит, а не миллион дукатов — пусть попытается в спиритическом сеансе затребовать деньги от Кетлера. Сто семьдесят тысяч талеров можно вернуть, но ни одного гульденгрошена сверху. И еще есть несколько вещей, чтобы польскому монарху спицу в ягодицу воткнуть. И вообще никаких денег не возвращать.

Но об этом он подумает позже, сейчас нужно с московитами договориться — лед тронулся, господа присяжные заседатели!

— Удельный князь Владимир Андреевич Старицкий недавно овдовел. Его отец был младшим братом великого государя Василия Ивановича, покойного родителя царя Иоанна Васильевича, — Адашев и Курбский перекрестились, а Магнус последовал за ними, и, потупив глаза произнес:

— Сегодня всю ночь буду молиться за усопшего. Мы все веруем в Христа, и раз отринули католичество, то путь к богу верный!

Легкий намек на возможное принятие православия подействовал на представителей царя, как и репутация чрезвычайной набожности молодого епископа. С делами веры в этом времени не шутят!

— Его супруга Евдокия, из рода князей Одоевских, недавно родами померла, и дитя вместе с нею, оставив безутешному вдовцу дочку Марию, совсем младенца. От первого брака у князя восьмилетний сын Василий, и дочь Евфимия, годом его помладше. Великий государь и царь Иоанн Васильевич, предлагает тебе, король Магнус взять в жены старшую дочь удельного князя Старицкого, а сестру твою Доротею отдать в жены самому князю, дабы унылое вдовство его скрасить.

Только сейчас Магнус сообразил, что история изменилась. Чета Старицких и почти все дети должны умереть через девять лет — по слухам царь заставил их принять яд, убирая возможных претендентов на престол. Остались в живых как раз эти девочки — старшая стала первой невестой Магнуса в семнадцать лет, но не дожила несколько месяцев до свадьбы. Тогда царь тремя годами позднее выдал за него вторую дочь Старицкого, той было что-то около 13 лет — она и стала первой королевой Ливонии. Позднее Борис Годунов ее выманил и заточил в монастырь вместе с дочерью — во все времена правители, особенно те, чьи права на трон крайне сомнительны, всегда убирают возможных конкурентов.

Для него все стало понятно — таким перекрестным браком русский царь не только притягивал Ливонию к себе, но и Данию. Две союзных страны на разных краях Балтики, с родными братьями на тронах, самый настоящий шлюз для России. Политическая и экономическая перспектива от такого альянса огромной ценности. Причем продублированная, с огромным резервом прочности. Ставящая королей, датчанина Фредерика и ливонца Магнуса, как суверенных монархов, как бы на уровень ниже. Причем, князь Владимир Старицкий будет им приходиться зятем, но одновременно являться Магнусу тестем, вот такое хитросплетение.

Узда мощнейшая, что тут скажешь! И накинута ловко — отказаться будет невозможно, если русские пойдут навстречу по всем вопросам!

— Ты не думай, ваше величество, ущерба для твоей чести нет никакого. Вы с братом короли «божьей милостью», а Владимир Андреевич единственный в Русском государстве удельный князь, и на своих землях является самовластцем, — Адашев уже несколько раз специально выделил голосом титул Старицкого, видимо думая, что Магнус принимает того за подручного князя. Но в этом то и была огромная разница — двоюродный брат царя был полунезависимым правителем. Его отец несколько лет безуспешно боролся за царскую власть с Еленой Глинской, когда вдова была регентом во время малолетства Иоанна Васильевича.

Объяснения Адашева дали ему спасительную передышку на раздумья. Магнус все время морщился, а боярин с князем решили, что он недоволен оказанной ему честью, решив, что жених и тесть не соответствует для владетельных особ уровнем.

— Мы с братом должны познакомиться с женихом сестры, — сразу было нельзя принять условия, нужно потрепыхаться немного, набить цену, как говорится. — Если сговор меж нами будет, то он принятым может только королем Фредериком. Но и я дам своему венценосному брату свое согласие — как только стану королем Ливонии, и моя страна будет пребывать в мире с царем Иоанном Васильевичем.

Точки были расставлены — мир, потом свадьба — а как иначе, если война формально идет, и заключено лишь перемирие. Московиты переглянулись — довод был ими принят, потому что разумный.

Магнус тем самым подытожил предложение о женитьбе, и сейчас машинально взглянул на свой роскошный герб под герцогской короной, что был размещен на стене в главном зале Хапсальского замка. Подумал, что теперь придется немного изменить, причем в гораздо лучшую сторону, и под королевским венцом. Да и флаг нужно вывесить на главной башне другой, куда без него королевству.

— Не думаю, что княжна дурнушка, как оговаривают ее поляки, — от его слов бояре встрепенулись, что боевые жеребцы, но Магнус тут же «съехал» с опасной темы. — Врут, поди, дети очаровательны. Но ей надо еще лет восемь, чтобы могла выполнять супружеский долг. А до той поры обязуюсь хранить целибат, и кроме княжны ни на ком не женюсь, и о том дам поручительную грамоту царю Иоанну Васильевичу. Прошу простить, вот только я не совсем уверен, что удельный князь сможет дать, достойное короля, приданное за своей дочерью.

— Государь Иоанн Васильевич собственных дочерей не имеет, и княжну держит близ сердца своего, как родной отец, — Адашев выбросил козырь, и Магнус напрягся, понимая, что теперь последуют «плюшки». И тут надо будет смотреть, не «надкусанные» ли они или «черствые» — любое умаление чести брат Фредерик просто не примет.

— Взяв в супруги царскую племянницу, тебе, королю Магнусу, государь Иоанн Васильевич отдаст все занятые ливонские земли, и не будет требовать никакой выплаты Юрьевской дани. Грех великий брать с родича земли и выкуп. В приданное отдаст Ивангород, что напротив Ругодива, с округой всей, и земли эти Ливонии вечно принадлежать могут, пока она в мире и согласии с Русским царством поживать будет, и потомки твои соглашения не нарушат — в чем крест целовать должны при вхождении на престол. А раз ваше величество поручительную грамоту от себя даст на супружество, то великий государь и царь Иоанн Васильевич, слову твоему всецело доверяя, все уложение это немедленно свершит, еще до твоей коронации.

— О чем мы с Алексеем Федоровичем, — вклинился князь Курбский, — переговоры с твоими доверенными людьми вести сможем, мир на этих условиях подписать немедля!

Магнус чуть ли не содрогнулся — такой немыслимой щедрости от царя он никак не ожидал. Не только мечты и чаяния осуществил, но еще больше сделал. Ведь теперь вся торговля с Московским царством будет идти исключительно через Ливонию, а это означает, что в руке его окажутся все ганзейские города, которым придется с ним самим договариваться. И прибылью в делах делиться, а иначе никак. И все иностранные торговцы, англичане, голландцы и прочие тоже от его согласия зависеть будут.

Да на таком посредничестве такой «жирный» процент в казну капать начнет, что процветание с изобилием начнутся. И сейчас главное самому в войну с поляками не влезть, и царственного тестя от нее хотя бы на несколько лет удержать…

Глава 43

Никогда еще Ревель не встречал никого из правителей с таким ликованием — горожане просто обезумели от радости, и лезли поцеловать не то, что длань, край сутаны молодого епископа, которого уже все почитали за своего легитимного короля. И случись сейчас «демократические выборы» на безальтернативной основе открытым голосованием, стопроцентный результат был достигнут. Любого оппонента просто бы в клочья разорвали, скажи он что-нибудь плохое про датского принца.

Да, Магнус сильно рисковал, как азартный игрок, когда два месяца тому назад отправил приглашения на коронацию во все протестантские страны. Ведь откажи Рига или Ревель, то ситуация стала бы для него крайне паршивой. Но нужно было поторопиться и все заранее сделать, причем в глубокой тайне, пока в «игру» не вмешались поляки, и не смешали терпеливо раскладываемый пасьянс. А ведь еще оставались «вне игры» император и римский папа, которым вводимые епископом новшества явно бы не пришлись по вкусу. Но успел, имея за спиной лишь поддержку орденского капитула и магистра Фюрстенберга, причем цели их, к счастью, совпали.

Рыцарям, что решили остаться в ордене, совсем не улыбалось, как тевтонским собратьям из Пруссии, убираться из ставших почти «своими» ливонских земель куда-нибудь во владения императора, где были сильны позиции католиков. Да и Реформация уже сильно затронула верхушку капитула, не говоря о простых «братьях». А так удивительная веротерпимость принца сыграла им на руку — ведь он не стал устраивать гонений или запрещать мессу, как делали иной раз протестантские правители. Наоборот, дал крестоносцам приют и защиту, и оставил им кое-какие замки и земли, при этом разрешив принимать в ряды «братьев» всех христиан.

Понятно, что немногих ревностных католиков такое положение вещей не устроило. Таким дали возможность спокойно уехать и вступить в «орден дома святой Марии Тевтонской» в изгнании — остались лишь те, кто согласился принять на себя обязательства вассалов Ливонского короля, включая ландмейстера и почти всех членов капитула. И орден начал как бы служить двум «сеньорам» — понтифику в Риме номинально, а будущему ливонскому королю Магнусу и его потомкам — фактически. Вот такой получился фокус, с соблюдением всех положенных формальностей.

И сейчас, находясь в Ревеле, он убедился в правильности проводимой политики. В городе до сегодняшнего визита было три «партии» горожан, враждовавших между собою. В каждую из них набралось примерно равное число сторонников различной ориентации — датской, шведской и эзельской. В последнюю входили, понятное дело, адепты самого Магнуса. Сторонников Ливонского ордена или польского короля не было от слова совсем — первый уже агонизировал, а поляки слишком далеко, и как торговый партнер имел незначительный вес, около нулевой.

Да и где сейчас было найти покровителя, без которого сохранить собственную самостоятельность не удавалось, московиты оказались слишком серьезным противником не только на поле боя, но и в торговле. Транспортные английские, голландские и ганзейские хольки шли прямо в захваченную русскими Нарву, и ревельские торговцы просто выли на луну. И было отчего уподобляться оголодавшим волкам — к их посреднической миссии никто уже не прибегал, получая огромные барыши.

И тут ситуация изменилась словно по мановению волшебной палочки — московиты признали первым ливонским королем эзельского и ревельского епископа, датского принца Магнуса, и заключили мир на таких благодатных условиях, словно царь признал себя побежденным и неправым. Такого великодушия никто не ожидал, но вскоре пронеслась весть, что принц вскоре станет королем, а потом царским зятем. Все торговые утеснения принцем Магнусом будут сняты, а московиты обещали возвратить пленных и часть захваченного полона.

Возвращение московитами переданного им Феллина произвело впечатление взрыва пороховой бочки на заседании магистрата в ратуше. А затем начали поступать новости, одна другой благостнее. Грозные русские воеводы стали покидать со своими стрельцами, конными дворянами и татарами захваченные ганзейские города и замки. Тамошние жители с восторгом встречали представителей королевской власти, что везде водружали новые ливонские флаги, где на синем цвете, таком же, как на шведском стяге, был расположен белый датский крест.

Масла в огонь внезапно вспыхнувшей любви к принцу подлило обращение магистра Ливонского ордена старого Фюрстенберга, который признал Магнуса королем, передал под его власть все земли и замки, добровольно став вассалом. И это решение подтвердил орденский капитул и ландтаг, где не было несогласных, что поразило всех.

Тут же выступила Рига — магистрат главного города Ливонии признал принца королем, со всеми правами и обязанностями. И это согласие было подкреплено особой королевской грамотой. В то же время Магнус стал главой ливонской церкви — рижским архиепископом, так как место погибшего прелата было вакантным. Власть молодого монарха признали все ганзейские города, причем практически одновременно — от Либавы и Виндавы, до Вольмара, Пернова и Феллина.

В Ревеле осознали, что они стали последними во всей Ливонии, и всем ратманам резко подурнело. Особенно когда ливонские корабли стали нападать на каперов из славного города Ревеля, и захватывать их. Хорошо, что у капитанов хватило ума не принимать бой и сдаться. Еще хуже стало, когда пронесся слух, что царь двинет на город свои войска и покарает ослушников со всей жестокостью. Да и ливонцы с рижанами и другими ганзейскими городами примут участие в этом карательном походе — конкурентов в торговле не любят все соседи…

— Крепко их прижало, раз согласились на все условия и подписали присяжные листы, — Магнус ухмыльнулся, вспоминая, как раболепствовала перед ним городская делегация, прибывшая в Хапсаль. Уговорили сменить гнев на милость и прибыть в Ревель, дабы горожане устроили ему овацию, и принять у магистрата присягу в соборе.

Вот только момент наступил самый благоприятный, и Магнус стал ревельцам «выкручивать руки», фигурально выражаясь. Ратманам такое не понравилось, однако деваться им было уже некуда — пришлось уступать по всем пунктам. Сквозь зубы согласились на смягчение цеховых правил, дали согласие на присвоение эстонцам статуса мастеров наравне с немцами и быть в ратуше на одних правах, обязательное выполнение налоговых и портовых сборов в пользу короны, а не только городской казны. Проще говоря — делиться нужно, и не жадничать!

Король получил беспошлинное право для торговли в городе, и взял на себя охрану Ревеля и порта, вместо нанимаемых магистратом наемников, как повелось издавна. Позволить содержать частную армию нельзя никому, слишком велики риски. Магнус разрешал ганзейским городам содержать только внутреннюю стражу, выполнявшую чисто полицейские функции. И тем заставил ратманов считаться со своими соображениями — наличие флота, что может установить морскую блокаду порта, и армии, что обложит город с поля, поневоле заставит магистрат быть намного сговорчивее.

Но кроме кнута был и пряник!

Запрет в Нарве торговать любым иностранным кораблям, кроме тех, на которых ливонские флаги. А это означало, что Ревель снова становится центром посреднической торговли с богатым Московским царством. Правда, аппетиты пришлось урезать — урвать все и сразу, пришлось заменить на чуть-чуть и понемногу. Московским «гостям» вернули конфискованную у них собственность, русские товары не должны были облагаться пошлинами, и скупать их следовало по «божеской» цене, а не по нищенским расценкам. Зато перепродать тем же любечанам или висмарцам уже по «своей», отсыпав в королевскую казну часть прибыли.

Так что, такая возможность «подсластила» огорченных купцов, которые уже не могли получать прежние барыши, пришлось смирить «аппетит». Но все прекрасно понимали, что жить придется по новым правилам. И оглядываться постоянно на московские власти — приграничные крепости было запрещено восстанавливать в прежнем виде, и держать там королевские войска. Так что лучше жить с соседями в мире и согласии, и больше не нарываться на конфликт. Подобный тому, который привел к Ливонской войне, когда русских купцов ревельцы просто ограбили!

Глава 44

— Занятно, не думал, Магнус, что ты столь заблаговременно начал чеканку собственных монет. Да, серебро чистое, сразу видно — проба как в богемском иоахимсталере. Так ведь?

— Ты прав, именно эту монету и взяли в качестве образца.

— Уйдет быстро, сам знаешь — плохие деньги со временем вымывают из страны добрые. Тебе просто не хватит серебра.

— Зато прибудет масса товаров, столь нужных мне. И умелых мастеров, что будут работать на меня, и приносить доход.

Старший брат Фредерик покрутил в пальцах новенький увесистый талер, затем взял блестящий кружок меньшего размера — половина талера, или двенадцать гульденгрошей. Смотрел с интересом, и на ребристый гурт, и на аверс, где красовался профиль Магнуса в королевской короне, и на реверс, украшенный гербом Ливонии — вставшим на задние лапы мифологическим грифоном, крылатым львом с орлиным клювом, сжимающим в передних когтистых лапах прямой меч.

На увесистые медные монеты, крейцер и полкрейцера, датский король взгляд лишь бросил, однако потер пальцами оба кружочка, удовлетворенно хмыкнул, и произнес:

— Чеканка у тебя отличная, что и говорить. Подделать такие монеты будет затруднительно, хотя умельцы найдутся.

— Большую массу монет тайком провести трудно, а в любом ганзейском городе есть ратманы и стража — а они не потерпят фальшивые монеты в торговле. Так что изловят многих, а остальные устрашены будут наказанием — вольют в глотку расплавленные деньги и дельцу, и перевозчику, и сбытчику. А имущество будет конфисковано, жена и дети проданы с молотка в рабство, а так же покарают тех, кто знал, но не донес.

Магнус только пожал плечами — наказание за фальшивомонетничество действительно страшное. Однако справедливое — криминал в этом мире жестоко преследовался, преступников казнили без всякой жалости. Тут не разделяли принципы гуманизма и не собирались содержать негодяев в тюрьме долгие годы. Правда, сам Магнус не собирался расходовать впустую человеческий материал — со следующего года всех осужденных станут направлять на добычу сланцев, и пусть работают там до посинения, а умрет, то прикопают в отработанных штольнях.

— А теперь посмотри на эти монеты, брат — думаю, тебе будет занятно, — Кагнус протянул Фредерику два желтых кружочка, небольшой и совсем маленький. Король их тут же попробовал на зуб, ухмыльнулся.

— Решил своими дукатами и дублонами обзавестись? Только смысла нет, на чеканке монет больше потратишь. Золотых рудников у тебя ведь нет, тогда какой смысл?

— От тестя перепадет лет через десять — у меня чеканка намного лучше будет, чем у него, при меньших затратах.

Магнус знал что говорил — уже летом он озаботился чеканкой собственных монет впрок. Причем на несколько ином технологическом уровне, с использованием энергии водяного колеса. Хотя со станками возились несколько месяцев, воссоздав технологии начала 19-го века. О гуртильной машине с кольцом тут еще не знали, она появится только через двадцать лет во Франции, и тем более не ведали о станке для чеканки с коленчатым рычагом, которые в секунду монету делают.

На изготовлении последних машин он и сделал ставку, собираясь использовать только для себя, беря чеканку на заказ — причем первый покупатель с необъятным рынком уже появился, так как цена была ниже, чем выходило на его Монетном Дворе, а качество намного лучше. А если потребуют царь и братец Фредерик станки, то отдаст им гуртильную установку, пусть подавятся. Делиться с кем-либо техническими секретами за здорово живешь Магнус не собирался, тем более прокатным и волочильным станками, с таким трудом изготовленными.

Дукаты и дублоны были изготовлены мизерным тиражом, для налаживания станка, на котором собирались изготавливать монеты из совсем иного материала. Пока никель не принимается всерьез, но в двадцатом веке он вытеснил серебряные монеты из оборота.

— Посмотри на эти монеты, они занятные, — Магнус протянул брату два белых блестящих кружочка, и Фредерик их взял в пальцы. И через секунду у короля глаза выкатились из орбит, когда он посмотрел на отчеканенный номинал в гульденгрош и его двойной аналог.

— Ты безумец, в этих монетах серебра втрое больше по весу! Нет, тут что-то не так, не может быть!

Молодой король вертел монету пальцами, попробовал на зуб, даже царапнул острием кинжала. Но везде был белый металл, столь похожий на серебро. И Фредерик растерянно посмотрел на Магнуса.

— Что это такое, в чем штука?!

— Это не серебро, брат, вернее, не совсем серебро. У нашего с тобой зятя, курфюрста саксонского есть Рудные горы, и в Богемии тоже есть. А там находят комки руды, похожей на серебро. Ее так и называют «обманкой» — никкель. Я в мае отписал сестре Анне и зятю Августу с просьбой позволить моим людям скупить весь этот металл, он обошелся не в сущую безделицу, но приемлемо. И у богемцев все скупили — но никеля оказалось мало. Небогаты месторождения, «обманка» встречается лишь попутно. Сплав я назвал «нейзильбером» — «новым серебром», вот тебе еще покажу занятные вещицы.

Магнус взял обшитый красным бархатом ящичек и открыл его — внутри лежали в отсеках ложки и вилки, полдюжины тех и других, блеск был как от серебра, от настоящего не отличишь.

— Только богатые люди могут позволить настоящее серебро, но этот набор по деньгам зажиточному горожанину. Так почему же не наладить производство подобной посуды — и жителям будет, чем хвастаться, ведь на футляре герб Ливонии, и моей казне прибыток.

— Но это же порча монеты, — произнес оторопевший Фредерик, но Магнус его тут же оборвал:

— Какая порча?! Эти монеты будут спокойно и без затруднений обмениваться на полновесные талеры в любое время, для того в казне будет запас и золота, и серебра. Но вот за границу никто не имеет права их вывозить, ни одного гульденгроша и крейцера! Меняйте на ливонские талеры и плывите с ними куда захотите!

— Народ не будет брать, когда поймут, что этот металл не серебро. Ты долго не сможешь скрывать обман!

— Зачем мне обманывать?! Я сразу объявлю об этом ценном металле, и прикажу всем платить налоги только гульденгрошенами — ну откуда у хуторянина и ремесленника талеры?! Расчет идет именно в мелкой монете, а вот ее портят «умельцы» разные, многие из них в коронах ходят и мантиях, долю серебра зловредно уменьшая.

Магнус усмехнулся, видя, как помрачнел брат. К порче монет прибегали все правители, когда в казначейских подвалах бегали только мыши среди пустых сундуков. Так что хочешь, не хочешь, а начнешь пробу драгоценного металла уменьшать. Надеясь в душе, что момент, когда тебя за руку поймают на этом деле, наступит как можно позже.

— А тут все честно — есть весомая монета, сам металл дороговат и редок, обмен на золото и серебро свободный. Зато мне придется выводить из обихода все мелкие серебряные монетки, заново переливать его, и чеканить нормальные талеры. Мне доставили всего ласт никеля, и еще один обещали — как видишь, металла немного, но так и он в сплаве с медью всего треть от общего веса составляет. И фальшивомонетчики дохода не заимеют, вес у монет солидный. Так что будут брать, куда денутся!

Магнус усмехнулся — он то прекрасно понимал, в какой плачевной ситуации оказался. Страна полностью разорена, в долгах как в шелках, доброе серебро «вымыто», монеты ходят из биллона, соседи ведут расчеты в талерах, что отличаются друг от друга в пробе серебра в два раза. В самой Ливонии все владетельные особы имели право на чеканку собственной монеты, покойный архиепископ зарвался на этом поприще.

Так что порядок в финансовой сфере нужно наводить в первую очередь — чеканка собственной монеты, причем исключительно королевским монетным двором, позволит встать на ноги. И это делать нужно немедленно, пока страна всецело доверяет молодому королю. Главное избежать войны года на три, то и подольше, а там остаться в стороне. И попытаться воспользоваться ситуацией к собственной выгоде.

— Пожалуй, ты прав, Магнус — ты с детства ловкий был. Хотя и колотил я тебя за это, — усмехнулся Фредерик и внимательно посмотрел на брата. Затем негромко сказал:

— А теперь говори о том, милейший брат, что тебя серьезно тревожит — ведь не монетами мы будем с тобой любоваться. Хотя они занятны, не скрою — особенно из нейзильбера!

Магнус после слов брата подошел к окну — через мутное стекло можно было рассмотреть большую пушку, настоящее произведение искусства. И совершенно не стоившее огромных денег, что были потрачены из магистратской казны на создание этого художественного великолепия. Нет, он деньги будет тратить с куда большей эффективностью, и уже отлиты два орудия без всяких «финтифлюшек», строгие по форме, простые по устройству, со скользящим лафетом, на короткой дистанции боя чрезвычайно убийственные для любого неприятеля.

Первое даст огромное преимущество для датских и ливонских кораблей над любым противником — калибр убойный, в 36 фунтов, ведро картечи можно засыпать, что с близкого расстояния сметет все живое с палубы. Перезарядка втрое быстрее, чем у равной по весу 12-ти фунтовой пушки, да и отливать можно из чугуна, что намного дешевле железа, и на порядок экономней, чем артиллерийская бронза.

Брат получит эту короткоствольную пушку, созданную англичанами в самом конце 18-го века задарма — произвести даже пару сотен таких орудий хилая металлургия Ливонии просто не сможет. Но Дания имеет железные рудники в Норвегии, и отливать пушки сможет десятками в месяц. А там и поделится с ним — флотилия Карстена Роде должна иметь самое лучшее и подходящее для туманной Балтики оружие, где бои идут вплотную и суда часто сваливаются на абордаж.

Магнус вздохнул, отошел от окна и снова уселся перед старшим братом — разговор между ними мог стать тяжелым…

Глава 45

— Ты прав, брат. Дело действительно очень важное. Оно касается замужества нашей дорогой Доротеи…

— Мы говорили о том, Магнус, и сестра не хочет выходить замуж за московита, у которого дети немногим младше ее самой. Да ты сам подумай в какую страну мы ее отдадим?!

— Долг принцессы выйти замуж за того жениха, кто принесет ее стране наибольшие выгоды, — Магнус говорил хладнокровно, понимая, что должен найти доводы, которые станут убедительными для брата, весомыми, чтобы тот изменил свое решение.

— Смотри, что у нас получается, Фредерик. Доротея выходит замуж за удельного князя, причем единственного в Московском царстве. Все остальные князья подручные, не владетельные, «божьей милостью», именуют себя холопами великого государя Иоанна Васильевича. Вот только сам царь проживет много, вот только династия его обречена.

— Обоснуй, — взгляд Фредерика сделался острым как лезвие кинжала. Король сейчас был перед Магнусом, не старший брат. Но и сам Магнус вот уже месяц был монархом, фактически, а послезавтра станет и формально, после проведения торжественной коронации. И так действительно будет, ведь на нее собрались монархи всех значимых лютеранских стран, а в дополнение к ним прибыл представитель английской короны и голландский принц, что скоро возглавит борьбу против испанцев.

— Царицу Анастасию бояре долго и упорно травили ртутью, мышьяком и свинцом…

— Сам не знал, что свинец настолько опасен, — Фредерик скривил губы, и передернул плечами. — По твоему совету троих ведьм накормили насильно — подохли, и колдовство им не помогло!

— И что самое плохое — такие металлы не выводятся из тела, что ртуть, что свинец. Я ослабил их действие, прописав лекарства и травы, но накопительный эффект уже произошел. И царица, сама больная, родила сыновей тоже больных, а дочери вообще все умерли. И проживут наследники, может быть, лет до сорока, но не больше, причем разумом своим станут скорбными. Царь этого не знает, думаю, он и так всякие казни для меня готовил в мыслях, когда царицу моими лекарственными снадобьями лечил.

Магнус хохотнул, вот только смех у него вышел невеселый. И он негромко пояснил брату, отчего такое мнение у него появилось.

— Тут ведь как получается — если умрет царица, то виноват буду я, что лекарства ему дал негодные. Да еще бояре бы ему в уши напели, что от епископа яд новый принял. Вот и ходил царь в смятении — желал супруге выздоровления, но готовился к худшему. А там банальная жажда мести — воевал бы против меня до посинения, а если бы поймал, то казни лютой предал, и сам бы ей наслаждался.

— Тебя?! Датского принца?!

Лицо Фредерика покрылось красными пятнами — король задохнулся от приступа накатившего гнева. Магнус рассмеялся, положив ладонь на плечо брата, успокаивая.

— А разве ты на его месте не стал бы подумывать о разных казнях?! Не стал бы?! Не поверю!

— У меня нет супруги, — хмыкнул Фредерик, но немного подумав, произнес. — А ведь ты прав — сделать бы не смог, велик риск, но подумывал над этим — отравитель все же, хоть и принц.

— Вот видишь, и тому свидетельство, что царь меня своими милостями с ног до головы засыпал. Значит, мысли такие у него в голове были, и он кается в них, и задабривает таким образом. А потому нам с тобой его хорошим отношением нужно воспользоваться полной мерой, раз такой момент удобный наступил. Тут нельзя терять времени!

— Московия несметно богата — нужно торговать с ней! Тем более иных купцов мы просто не пропустим — ты держишь всю Ливонию, и сам будешь скупать все нужное русским, и потом перепродавать им, но по своей цене. И наоборот — да мы Ганзу за глотку возьмем!

— Не стоит крохоборничать, брат — наоборот, все будет по-божески! А прибыль брать не за счет увеличения цены, а нарастанием торговых оборотов. И наши изделия поставлять в первую очередь — на востоке огромный рынок, который поглотит втрое больше продукции, чем Дания и Ливония могут произвести вместе. И учти — лет через десять у царя появится свое золото и серебро в большом количестве, да и пушнины, особенно соболей, прибавится, и наши доходы станут намного больше.

— Что-то в этом есть, брат. Но отдать Доротею…

— Так мы же ее замуж не за царя выдаем, и его заскоки она переносить не будет. Наоборот, думаю, Иоанн Васильевич будет относиться к ней ласково, правда, там ядом балуются бояре, так у меня аптекарь один есть знающий, под присмотром сестрица будет. А вот ее дети от удельного князя на престол войти смогут, если не после отца, то вместо него.

Фредерик задумался, что-то принялся высчитывать, а Магнус решил выложить дополнительные факты из «послезнания», что должны были перетянуть чашу весов на его сторону.

— По всей видимости, царица Елена Глинская, мать Иоанна Васильевича, была чем-то серьезно больна, а то отец его, государь Василий Иванович. У самого царя приступы болезни идут постоянно, он несколько раз мог умереть. Младший брат Юрий родился глухонемым, князь Курбский мне тайно поведал, что он безумен, без памяти, бессловесен. И бездетен — род князей Палецких за ним ухаживает, а единственный сын родился хворым и года не протянул. Сыновья царя тоже болеют постоянно — свинец и ртуть свое дело вершат, вопрос только во времени.

Магнус знал о чем говорил — когда останки царицы и ее сыновей, как и царя Иоанна взяли на экспертизу спустя четыреста с лишним лет, то допустимый уровень этих металлов был превышен многократно. И можно удивляться только тому, что они прожили долго с таким «грузом», хотя болезни и накатывавшее безумие совершенно изменили прежде доброго и отзывчивого монарха, каким был в юности. И прозвище «Грозного» не зря потом появилось, и жестокости разные, им свершенные.

— И ты хочешь отдать нашу сестру замуж за…

— Разве за них, брат. Нет, князь Владимир Андреевич вполне здравый и разумный, его отец младший брат родителя Иоанна, у них общий только дед. Да, удельный князь он как таковой, формально, но претендент на трон один из первых. И если не он сам, то его дети. Понятно, что Иоанн Васильевич, подозревая всех и вся, может приказать его отравить или убить, — Магнус говорил совершенно хладнокровно, прекрасно зная, что царь «зачистит» всех возможных претендентов на трон мужского пола. Но то было в прошлой истории, в этой может произойти совершенно иное, тем более, что предписанный Клио ход событий уже стал изменяться.

— Доротеи ничего не угрожает, мы добьемся, чтобы наша дражайшая сестрица проживала не в Москве, а в уделе. А еще лучше, чтобы царь даровал ей вотчину поближе к ливонской границе — меня устроят Великие Луки или Псков. Новгород царь не даст — этот вечно мятежный город бредит о былом величии, и во время московских распрей постоянно привечал князей. Тут Дмитрия Шемяку можно вспомнить, его сто лет тому назад там и отравили. И Андрея Ивановича, отца моего будущего тестя. Ведь именно там он хотел укрыться, вот только поддался на уговоры Елены Глинской и умер в тюрьме, как и его старший брат Юрий Иванович тремя годами раньше. А ведь тот имел гораздо больше прав на престол, чем Василий. Но не стал за него бороться, и тем подписал себе приговор — как итог умер в узилище, а его большое удельное княжество поглотила Москва.

— Обычное дело, — пробормотал Фредерик, о чем-то задумавшись. А затем неожиданно спросил:

— Какая нам выгода будет?!

— Самая прямая, брат. Детей Доротеи царь не тронет, как ее саму — это война! Через пять лет Ливония станет другой, и наберется сил. К тому же за это время у нас будут в Москве конфиденты, а царем многие недовольны. И если он посягнет на Доротею, то умрет — поверь, я найду способ, и опричники царю не помогут! А если на наших с тобой племянников посягнет — своих сыновей лишится.

— Опричники? Кто такие?

— Их еще пока нет, но могут быть — впрочем, это неважно. Но я точно уверен — царь сестру не тронет, риски слишком велики, а он умеет подсчет вести. И сыновей ее не тронет, а это нам и надо — поверь, мы с тобой доживем, когда они вырастут, а место на троне для них освободится. Нет, нам не надо влезать в русские дела — у царя и так вокруг слишком много завистников и недовольных. Ему в каждую секунду яда опасаться нужно или кинжала в спину. Причем от приближенных — ведь предают всегда только свои, враг предать не может по определению!

Фредерик засмеялся, но как-то натянуто — у него были свои сложности с дворянством, которое не желало уступать пригретое под солнцем место поднявшимся во власть бюргерам.

— Доротея, брат, сыграет свою огромную роль в нашем будущем, поверь. Хотя бы в том, что как юная мачеха, возьмется за воспитание моей будущей супруги, ее брата и совсем маленькой сестренки. И принесет в Москву новшества, которые тоже могут иметь немаловажное значение. А еще можно попросить царя, чтобы каждое лето она с детьми гостила в Риге — в это время года тут прекрасно, и я сам могу с ними заниматься.

— Хорошо, — неожиданно произнес Фредерик, — я объясню сестре все выгоды для нашей короны, а она хорошо знает, что такое долг. И мать поймет и не станет препятствовать — ты ведь ее любимец. Но нужно давать приданное, а оно дорого. Тридцать тысяч талеров я наскребу, но этого мало.

— Успокойся, дай то, что будет веско, и ничего тебе не стоить, — усмехнулся Магнус. — Пусть корабли под московским флагом беспошлинно проходят через Зунд и не платят никакой пошлины. Правда, флага царя я еще не видел, как и кораблей под которым они могли бы плавать!

— Так и будет, — засмеялся король, — дам еще право царским «гостям» торговать на датских землях беспошлинно. Все соседи завидовать московитам станут, вот только те никак не воспользуются льготой — они ведь сами тебе Нарву в приданное за княжной отдали!

— Я за Доротеей дам князю островков пару, и несколько замков на все то время, пока они состоят в браке. Так что не гостить они у меня будут, а вроде как приезжать в свои владения. И купцам дам льготы, как раз те, которые московиты и так имеют. Ганзейцы поворчат, но мир дороже, потому надеюсь, что торговля только процветать начнет.

Магнус остановился, налил брату кисловатого сабильского вина в кубок, плеснул себе немного. И внимательно посмотрел на брата.

— Фредерик, нам нельзя воевать со шведами — поверь, они хорошо запомнили ту «кровавую баню», что устроил старый король Кристиан в Стокгольме сорок лет тому назад. И дело не в Сконе, и не в том, чьи три леопарда или три короны на гербах. Война невыгодна для нас, надо терпеливо ждать, когда шведы увязнут в Польше.

— Так Эрик вроде не собирается воевать, он только на престол взошел, — король выгнул удивленно бровь.

— Он сам не знает о том, но начнет войну, — Магнус так посмотрел на брата, что тот моментально подобрался, какие тут шутки. И спустя минуту, что прошла в тишине, Фредерик негромко произнес:

— Я тебе верю, сам не ожидал, что за девять месяцев, срок, определенный для сотворения ребенка в утробе, ты сотворишь себе целое королевство. Так, значит, мне нужно пойти на уступки, втравить шведов в войну с поляками, и дождаться удобного момента, а там провести новую Кальмарскую унию. Я тебя правильно понял, Магнус, ты не ошибаешься?!

— Верно, брат, ты не ошибся, так оно и будет. А когда армии у шведов не станет, мы возьмемся за их флот. У меня есть две новые пушки — по их образцам нужно отлить тысячу таких же. Послезавтра сам увидишь, убедишься в их мощи. Отлить дешево и просто, чугун не медь.

— Почему не завтра…

Король чуть не соскочил с кресла, но тут же уселся в него обратно, не договорив. Просто Фредерик вспомнил, что завтра торжество коронации ливонского короля, не до пушек будет…

Глава 46

— У меня нет настоящей армии и флота, но они обязательно будут. Но главное уже есть — я получил свое королевство! К короне у меня был тернистый путь, но все же пройден!

Магнус сильно устал — долгий разговор с братом-королем его изрядно измотал, приходилось хитрить, постоянно подталкивать Фредерика к нужным мыслям. Ведь нельзя диктовать что-либо монарху, пусть родному брату — такие вещи ни один из правителей не потерпит. И хвалить, и поругивать иносказательно, хорошо, что в теле юнца есть разум пожившего человека, много чего видевшего и знающего.

Но своего добился — Фредерик обещал завтра поговорить с «братом» Эриком по важным вопросам и немного сгладить возникшие между Данией и Швецией противоречия. Главное, отстрочить войну, а там время покажет.

— Это лишь первый ход, за ним будет следующий. А теперь пора раскладывать политический пасьянс, завтра времени уже не будет. А так можно подумать еще пару часов, а потом спать.

Магнус уселся за стол, чуть подкрутил фитиль у первой в этом мире керосиновой лампы — запах оказался вполне приемлемый, и почти не коптила, но так и цветочный аромат все же использовался, добавляемый в масло. И принялся раскладывать карточки из плотной бумаги, на которых сам изобразил символами основных игроков, что принимают участие в политическом марьяже, который может получить название «балтийская протестантская лига». И расстелил на столе карту, где были им собственноручно изображены вполне узнаваемые контуры северной Европы, с обозначениями существующих государств, городов и рек.

Первым делом взял «трех львов» и «грифона» — Фредерика и себя, и уложил карточки на Данию и Ливонию. Две союзных страны и воевать вдвоем им предстоит вместе. Территория большая, если Норвегию включить и Шлезвиг с Голштинией. Родной дядя Ганс, герцог земель этих, хотя и прибыл в ригу на коронацию племянника, карточку не получил — вассал датской короны, не субъект, а объект политической игры.

— Брат Фредерик хочет провести «вторую» Кальмарскую унию и снова включить в Швецию в состав королевства. Мысль его понятная, но абсолютно недостижимая, потому что два шведских брата такого категорически не желают, и будут противиться этому всеми силами. Они у них немалые, равны нашим. Война не даст ничего — проверено за семь лет истории, будут одни убытки и никакой прибыли.

На территорию шведских земель легла карточка с тремя коронами, а на финскую территорию «львенок» — 27-ми летний король Эрик под номером 14, и его младший брат Юхан, 23-х лет, пока герцог Финляндии, но через восемь лет сместит брата и взойдет на трон под 3-м номером.

— Эрик явно не в себе, вчера с ним говорил. Через несколько лет у него начнется шизофрения, настроит против себя дворянство, и закончит свою жизнь в тюремной камере, хотя до последнего дня будет надеяться, что царь Иоанн Васильевич его из узилища вызволит. Настроен резко против поляков, и готов воевать против Сигизмунда-Августа охотнее, чем против моего брата Фредерика, — Магнус потер лоб и принялся рассуждать дальше, бубня себе под нос — так думалось легче.

— А вот его брат имеет совершенно иные планы — ненавидит царя Иоанна, желает покорить Ливонию, что, кстати, и сделал в истории. Ищет союза с поляками в этом деле, так что через год женится на сестре Сигизмунда-Августа Катерине Ягеллонке, хотя та его старше на 11 лет — но в политических марьяжах возраст не имеет значения. Но «любовь-морковь» мелочи — он ссудил будущего тестя крупной суммой денег и получил в залог семь ливонских замков, за что риксдаг объявил его виновным в государственной измене, ведь в 1563 году уже шла война с Польшей.

Магнус прикусил губу — Юхан на самом деле был опасным противником, умным и целеустремленным. И цель была — сделать Швецию гегемоном на Балтике, а для этого было необходимо сокрушить коалицию из двух датских королей, а сделать это можно было только при прямой поддержке польского короля. И против своего брата он выступит через восемь лет — тот надоест риксдагу и дворянству беззаконными казнями, война разорит страну, а потому неудачника свергнут с трона.

— В чем они сходятся?! Да желают прибрать к своим рукам русскую торговлю, а мы их опередили, так как царь Иоанн этого сам захотел…

Магнус осекся — в голову пришла страшная мысль, что русский правитель, тридцати лет от роду, сам начал вести свою «игру», а его странные милости, великодушие и чрезмерная уступчивость с подарками не более чем ловкий финт, благодаря которому новоявленного ливонского короля превратили из субъекта в объект.

Дрожащими пальцами он выложил на правой стороне карты, на востоке, карточку с двуглавым орлом. И надолго задумался — и вскоре похолодел от нахлынувшего чувства страха. И чем больше размышлял, тем отчетливее стал понимать, что Иоанн Васильевич резко изменил «правила», полностью отступив от привычного в истории сценария.

— Если жертва для выигрыша темпа есть в шахматах, то тут шашки, причем за стол уселся маститый мастер, который начал играть с нами в «поддавки». А какова цель?! Стравить нас со шведами ради торговых преимуществ с Москвой?! Нет, тут что-то не то. Ведь и в войну он разрешил свободный проход в Нарву для голландцев и англичан, причем сватался к королеве Елизавете, «вечной девственнице».

И нынешнего Магнуса, то есть меня самого, выдвинул в короли, женив на племяннице — но поздно начал игру, когда потерял время и позицию, ведь шведы уже помирились с датчанами. Тогда опоздал и проиграл, а сейчас решил выбрать подходящий момент, и выиграть?!

Магнус остановился, ему стало холодно — он не мог понять, почему царь резко сменил тактику по отношению к Ливонии в целом, и к нему самому. Вначале было типа «сиди на островах и не дергайся, не обижу», а потом «да забирай все, я тебе еще довесок кину», как собаке кость.

— Так, думать будет легче, если я пасьянс полностью разложу, может быть тогда затаенные намерения царя станут чуть яснее, — Магнус выложил на стол еще две карты — с белым орлом Пястов на территорию Польши, и с всадником на земли Великого княжества Литовского. И все это один монарх, но в каждом субъекте по отдельности правит. Король Сигизмунд-Август под вторым номером, не такой и старый — всего то сорок лет, самый расцвет для правителя, когда есть силы и опыт накоплен.

Самый сильный король в истории Польши, удивительно веротерпимый, тем же ливонцам спокойно оставил многие права. Это потом шляхта стала притеснять «диссидентов» как только можно, и обнаглела в своих «вольностях». Вызвав последствием сего увлекательного занятия через двести лет три «раздела» собственной страны сильными соседями. Но не сейчас, недаром Кетлер отдался под покровительство польского королевства и стал первым герцогом Курляндским.

Через девять лет будет проведена Люблинская уния, и поляки с литвинами объединятся в единое государство — Речь Посполитую. Причем ляхи станут в ней главными и первым делом оттяпают у ВКЛ все украинские области, наиболее богатые в «шляхетской республике». И начтут там устанавливать свои порядки, наплевав на подписанные договоренности. Ведь литвины будут ослаблены многолетней войной с восточным соседом, и пойдут на всевозможные уступки ради собственного спасения.

— Сигизмунд сейчас взбешен — наглость датского принца, то есть меня, буквально вырвавшего из хватки Ливонию, его явно ошарашила, раз нет грозных грамот с обещанием всяческих кар. Впрочем, могу ошибаться — король просто присматривается к изменившейся ситуации, и не будет делать резких движений, пока не поймет в чем суть событий. Скорее, так и есть, король не похож на наивного юношу, что вначале делает, а потом думает. Ведь ситуация запутана до крайности.

Чисто юридически сговор с Кетлером можно выбросить — сейчас он был не подтвержден ландтагом, в реальной истории только в марте следующего года. Причем с магистром Ливонского ордена, который сейчас власти не имеет. И кабальный заем с чудовищными условиями выплат тоже из той категории, к Ливонскому королю никак не относящиеся. Требуйте возвращения денег с покойного, ведь он действовал только от своего имени, без согласия капитула и ландтага. А потому сумму занятых денег вернуть можно, но не «десять раз по сто тысяч дукатов».

Однако на коронацию прибыл «сосед» — канцлер Великого княжества Литовского Николай Радзивилл, по прозвищу «Черный». В отличие от собравшихся лютеран ревностный кальвинист, отринувший как католицизм, так и православие. Прямого разговора с ним у Магнуса не было — беседовал «коллега», ливонский канцлер Христиан Шрепфер, который от всякой помощи отказался. Заявив при этом, что с московитами заключен мир и литовские отряды должны уйти из Ливонского королевства, которое о «покровительстве» никаких соглашений не заключало и в таковых совершенно не нуждается. Радзивилл, покойная сестра которого Барбара была раньше замужем за королем, имел большое влияние среди литвинской шляхты, подкрепленное титулом имперского князя, дал лишь уклончивый ответ. И Магнусу стало ясно, что после коронации между ними будет серьезная беседа.

— Вообще ничего не понятно — ни замыслы польского короля, ни планы московского царя. А они есть, прах подери!

Шесть главных карт лежат перед ним на столе. Прибывшие в Ригу на коронацию герцоги мекленбургский и прусский, а с ними курфюрст саксонский не в счет — в войне они участия принимать не будут. А ганзейцы не карты, а фишки — сила Ганзы в прошлом, сейчас наступает закат для торгового союза, который потерял ведущие позиции.

Магнус прикусил губу — позиции четырех карт для него ясны, с запада Фредерик и Эрик, с севера Юхан, а в центре он сам. Но роль двух карт, с юга Сигизмунда, и с востока царя Иоанна совершенно непонятна, но что там собраны крупные козыри известно априори.

— Блин, звали лисички курочку на обед, а та и согласилась. Только не знала, что место ее не за столом, а на столе. На блюде — совсем как я в центре, в роли праздничного пирога! А вот когда меня начнут резать кусками, и начнут насыщаться…

Магнус передернул плечами — завтра коронация, а настроение скверное. Вспомнилось, что однажды Иван Грозный притворился умирающим, чтобы понять, кто из бояр поторопился его предать.

— Так ведь меня на крючок подсадили, на наживку, а я ее и заглотнул целиком, по самые жабры, — Магнуса затрясло. Ведь царь яростно воевал с ливонцами, потом с литвинами, отобрав Полоцк, ведь мог сообразить, что все проделанное Иоанном Васильевичем сплошное притворство, ведь его поведение неспроста резко изменилось.

Такое он должен был сразу заметить!

— Дурак, какой же я глупец, — Магнус тупо уставился на стол, начиная понимать, как его банально «развели». То, что он принял за благодарность или милость, таковым не являлось, правители думают совсем иными категориями. Он недооценил Иоанна, и не только взял «отравленную пешку», но и позволил себя связать. У царя как минимум стало два варианта игры, почти выигрышные для него, и проигрышные для Магнуса — с плохим, или очень плохим конечным результатом. Если вторая очередь хода будет за польским королем — а тому уже подставили «фигуру» его самого на заклание, ибо без боя сдаваться не будет, а там…

— Сигизмунд-Август не станет резать сразу, попытается договориться по-хорошему. Но принять его предложения я уже не смогу ни в коем случае, я сам себя лишил маневра!

Глава 47

Магнус выпрямился во весь свой небольшой рост — впервые он почувствовал на своей голове всю тяжесть золотой, с драгоценными камнями, королевской короны. Рижский магистрат не поскупился — лучшие ювелиры этого главного города Ливонии сотворили настоящее чудо, сделав настоящий венец, чем-то похожий как на датскую, так и на шведскую корону. Впрочем, такую двойственность имел и ливонский флаг, собравший цвета этих двух государств. Теперь ним добавилось третье, настоящим королем которого он стал с этой минуты.

Домский собор, один из трех самых величественных не только в Риге, но и во всей Прибалтике, сейчас превратился в торжество лютеранства, которое католики считали ересью. Но в этот день в Риге окончательно победила Реформация — и молодой король сам возложил на себя золотую корону, которую ему поднес преклонивший колени архиепископ Герман, бывший Дерптский прелат, вернувшийся из русского плена. Ему помогали все четыре новых епископа, получивших свои пастырские посохи от короля — так что монарх стал главой протестантской церкви, путь, по которому прошли все монархи, поддержавшие Реформацию и учение Мартина Лютера.

Взгляд Магнуса прошелся по большому залу, заполненному празднично одетыми жителями и знатными гостями. Последние, понятное дело, стояли в первых рядах, и Магнус в который раз ощутил, что они чувствуют себя самыми настоящими победителями.

Еще бы — очень знаменательный день!

К трем протестантским венценосцам — датскому и шведскому королям и английской королеве, сегодня добавился четвертый монарх, признанный протестантами — король Ливонии.

Взгляд Магнуса уткнулся в пожилого человека в роскошной мантии и короне — герцог прусский Альбрехт был самым старым из собравшихся в соборе правителей — ему исполнилось семьдесят лет. Бывший магистр упраздненного им же самим Тевтонского ордена, стоял величаво в самом центре. Старик был еще в силах, вторая жена была младше его на 42 года, и приходилась ему по материнской линии двоюродной внучкой, а по отцовской двоюродной правнучкой. И родила наследника, которому сейчас только десять лет. Однако мальчик душевнобольной — но трон все же может занять, хотя на нем род и прервется.

Трагедия для любого властителя «божьей милостью»!

Рядом с правителем Пруссии стоял герцог Мекленбургский Иоганн Альбрехт. Представительного вида мужчина лет 35-ти, женатый на единственной дочери бывшего магистра от первого брака с принцессой Доротеей Датской, родной теткой Магнуса, Анной Софией.

Беда «дяди» Альбрехта Прусского была в том, что оставить больному сыну престол он не хотел, прекрасно понимая, что тот не справится со своенравными юнкерами, бывшими тевтонскими рыцарями. А в таком случае польский король согласно вассальному договору имел полное право забрать себе все герцогство Прусское. И сейчас старик всячески пытался назначить преемником своего зятя, вот только Сигизмунд-Август, понятное дело, на такой вариант не соглашался.

Начинать войну со своим сюзереном было не с руки — Польша гораздо сильнее, мятеж сразу подавят!

Справа стояли супружеской парой курфюрст саксонский Август, 34-х лет и его жена Анна Датская, старшая сестра Магнуса, ей уже исполнилось 28 лет. Вот они любили друг друга нежно и преданно, что редкость среди правителей. Сестра хорошо разбиралась в лечении, и была личным врачом и советником у курфюрста. С зятем Магнус говорил очень тепло — Саксония это металлургия и Лейпцигский университет. Именно часть преподавателей оного прославленного заведения, он собрался переманить в Ливонию, и на 70 лет раньше основать Дерптский университет. Нужно готовить собственные кадры — думать на перспективу.

Взгляд Магнуса отметил младшую сестренку Доротею, названную в честь матери, что стояла рядом с ней. Вдовствующая королева навязчиво опекала своих детей, но сейчас на ее глазах были слезы. Именно она сближала сейчас датчан и шведов в этом зале — ее сестра Екатерина была супругой недавно умершего короля шведов Густава Вазы.

Рядом с матерью стоял сводный брат отца, герцог Шлезвиг- Голштейн-Хадерслевский, Ганс, которого все именовали «старшим», так как младший брат Магнуса носил такое же имя. Дядя был любовником овдовевшей матери, та даже хотела выйти за него замуж. Но тут на «дыбки» встал Фредерик — сын выразил протест, и короля поддержало духовенство. Вдовствующая королева уступила, но сейчас, глядя на парочку, Магнус понимал, что отступление было притворным.

В отместку мать не позволила сыну жениться на его давней любовнице фрейлине Анне Харденберг — на сторону вдовствующей королевы встало стеной дворянство и духовенство — такой мезальянс был не допустим, бывали в истории Дании такие прецеденты, и ничем хорошим они не закончились. Ибо место на троне должна занимать та, чьи родители имеют перед своим титулом приставку «божьей милостью».

Такова судьба королей — жениться по любви удается редко!

Мать желала женить самого Магнуса на Софии, шведской кронпринцессе, но теперь он хотел этого брака со своим младшим братом Гансом, может быть, этот шаг хоть на время отсрочил бы войну. Но они молоды — Софии всего 13, а Гансу 15 лет.

Рядом с матерью выпячивал грудь Юхан, герцог Финляндский, называвший ее «тетушкой» — все же сестра матери, которую он искренне любил. Наследник шведской короны был единственный, кто не опутан родственными датскими связями. Хотя с какой стороны подсчитать — датской крови и у него в жилах хватало. Зато есть кому «браслет» подарить…

Так что демарш был открытый — прибыли все сторонники «датской линии», признавая нового короля. Но также и шведы — тут лютеране предпочли оставить дома прежние распри, и объединится хоть на время. И это получилось — город был украшен датскими, шведскими и ливонскими флагами, и такая нарочитая демонстрация не могла произвести на поляков и католиков впечатление. Поэтому канцлер Радзивилл пожелал присутствовать на коронации — это его король может не признавать Магнуса монархом, но он сам обязан присутствовать — все же соседнее государство, и показывать неуважение его королю последнее дело.

Ибо оно будет попахивать коалиционной войной!

Среди других гостей выделялись двое — прибывший из Англии троюродный брат королевы Елизаветы Тюдор молодой 24-х летний Томас Говард, герцог Норфолк, граф Сюррей. Он, склонившись вчера в поклоне, передал Магнусу шкатулку с орденом Подвязки, одним из старейших в Европе, вместе с грамотой от королевы. Так что сейчас ливонский король был разряжен лентами — ведь еще получил от брата датский орден Слона.

Вторым важным гостем являлся 27-ми летний принц Вильгельм Оранский, граф Нассауский, который в будущем получит прозвище «Молчаливый» и возглавит войну за независимость, став первым штатгальтером Голландии. А вот англичанин закончит свою жизнь плохо. Спутается с шотландской королевой Марией Стюар, и через двенадцать лет лишиться головы — вначале от любви, а потом уже под топором палача.

Отдельной группой стояли прибывшие русские — их расшитая золотом одежда выделялась в общей массе. И в центре удельный князь Владимир Старицкий, молодой человек с бородкой, будущий зять и тесть. Сердце кольнула — Магнус уже осознал, что сам стал жертвой чудовищной мистификации царя, о настоящих замыслах которого, как оказалось, он имел совершенно неверные предположения, сам попавшись на наживку. И он отчаянно надеялся, что в личной беседе ему удастся прояснить обстановку. Тем более что князь показался ему вполне вменяемым. А там постарается выбрать момент и дать «задний ход», чтобы не пропасть в западне.

Несколько десятков гостей представляли знатные лютеране, прибывшие из германских земель — от графов до имперских рыцарей, последние были вассалами одного императора. И большое число датской, шведской и ливонской знати. Все остальное пространство заполнили выборные от рижан — бургомистр, члены магистрата, богатые бюргеры.

И духовенство — куда без него при коронации, ведь она должна быть освящена, и проведена со всем торжеством победившей Реформации. Зрелище должно быть запоминающимся…

— Иди, Магнус, — Фредерик встал с ним рядом. С левой стороны послышался шепот Эрика:

— Наш выход, брат.

Три короля медленно двинулись по проходу, за ними пристраивались в установленном порядке, согласно титулам и положению — сословное общество всегда имеет жесткую иерархию.

Ноябрьский полден был солнечным и тихим. Редкость для Прибалтики в это время года. Небольшая площадь была заполнена ликующими толпами — весь город высыпал на узкие улочки. Однако был оставлен проход, вдоль которого стояли нарядно одетые стражники и кнехты в блестящих кирасах и шлемах, с алебардами в руках.

Сверкнул солнечный луч по башне, вот только знаменитого флюгера в виде золотого петушка на шпиле собора еще не было. На секунду обожгла мысль, что где-то из окна из аркебузы в него прицеливается так и ненайденный убийца. Или притаился в толпе, выскочит из-за спин, и ударит кинжалом его прямо в грудь.

Но тут Магнус собрался и отогнал от себя липкий страх — ведь сегодня праздник, он теперь король Ливонии!

Идя через толпу горожан, между двух королей, с короной на голове, Магнус неожиданно подумал — все, что было до этого дня лишь прелюдия, настоящая «игра» начнется только сейчас…

Олха, 2021–2022 гг.