Лондон в огне

II Пепел и вода 6 сентября – 31 октября 1666 года

Разгоряченная и грязная, Кэт добралась до двора «Трех петухов» ранним утром в четверг, 6 сентября. Пожар все еще бушевал, но ветер переменился: теперь он дул не в восточном направлении, а в южном и к тому же утратил силу. Даже поглощенная тем, чтобы пробраться сквозь толпу, Кэт обратила на это внимание. Во время Пожара все следили за ветром.

У девушки не было ничего, кроме того, что на ней надето, небольшого узла с вещами и предмета, который Джем вложил ей в руку, когда она сбегала из Барнабас-плейс. После нападения кузена Эдварда Кэт до сих пор страдала от постоянной тупой боли. При резких движениях боль становилась такой сильной, что у Кэт перехватывало дыхание. Бедра и руки были покрыты синяками.

В любую другую ночь во дворе «Трех петухов» в этот час было бы темно и тихо: двери заперты на засовы, окна закрыты ставнями. Но сейчас обычный порядок вещей перевернулся с ног на голову. В небе сияло огненное зарево, заливая двор зловещим светом. Половину двора занимала тяжело нагруженная повозка.

Дом госпожи Ноксон находился рядом с домом аптекаря, который Кэт узнала по вывеске со ступкой и пестиком, раскачивавшейся над входом. Дверь была открыта. С крыльца спускались два носильщика с парой вирджиналов[5], а вокруг, будто взволнованный терьер, носился молодой джентльмен.

За ними в коридоре стояла видная женщина среднего роста с пышными формами. В отличие от мужчин она сохраняла полную невозмутимость. В руке женщина держала листок бумаги.

– За обеды, заказанные в комнату, с вас причитается тридцать пять шиллингов, сэр, – произнесла она резким голосом, легко перекрывая шум во дворе. – И попрошу расплатиться незамедлительно, иначе вам придется оставить всю прочую мебель здесь в счет уплаты долга.

Кэт тем временем протискивалась мимо повозки. Заметив девушку, хозяйка жестом велела ей подождать и продолжила разговор с молодым джентльменом. По лестнице не без труда спустился крепкий рыжий слуга с ящиком в руках.

– Погоди выносить вещи, Джон, пусть он сначала расплатится. Поставь ящик в коридоре.

Слуга подчинился. Заметив Кэт, парень уставился на нее.

– Нечего витать в облаках, – сердито бросила хозяйка. – Сходи наверх за остальными вещами.

Наконец молодой джентльмен уплатил по счету и отбыл вместе со своей повозкой, а хозяйка спустилась с крыльца и поманила Кэт:

– Кто вы?

– Вы госпожа Ноксон?

Та осмотрела девушку с ног до головы, и ее взгляд остановился на узле под мышкой Кэт.

– Кто ее спрашивает?

– Меня прислал Джем.

– Вот как? Что за Джем?

Кэт порылась в кармане и вытащила предмет, который ей дал старый слуга. Это оказался темный гладкий, почти плоский камешек овальной формы, видимо подобранный на галечном пляже. Его пересекала белая прожилка другого минерала. В огненном зареве она казалась оранжевой. Если приглядеться, прожилка напоминала выведенную нетвердой рукой букву «м».

Может быть, «М» означает «Марта»? Взяв камешек, госпожа Ноксон некоторое время разглядывала его, а потом убрала в карман.

– Вы госпожа Ловетт, – тихо произнесла она.

– Да.

– Вам нужна крыша над головой. – Это был не вопрос. – Надолго?

– Не знаю. – Кэт с трудом сглотнула: у нее пересохло в горле. – У меня есть деньги, но совсем мало.

Госпожа Ноксон оглядела Кэт придирчиво, будто вещь, которую намеревалась купить:

– Госпоже Ловетт здесь жить нельзя – как, впрочем, и любой другой юной леди. В этом доме снимают комнаты холостые джентльмены.

Кэт повернулась, готовая выйти на улицу: дверь, ведущая со двора, до сих пор была открыта.

– Вам необязательно уходить, – произнесла госпожа Ноксон. – Но остаться вы можете лишь в качестве служанки. Будете работать за кров и стол.

– Я работы не боюсь.

– А зря – потом узнаете почему. Ну так что? Останетесь как прислуга или уйдете как леди?

– Останусь.

Госпожа Ноксон скрестила руки на груди и устремила на Кэт пристальный взгляд:

– Значит, теперь ты служанка.

Кэт почтительно присела:

– Как вам будет угодно, госпожа.

– Тогда закрой дверь и иди на кухню.

Госпожа Ноксон провела Кэт в дом и окликнула слугу, велев тому запереть двор на засов. На кухне она понизила голос и произнесла:

– В этом доме тебя будут звать Джейн.

– Да, госпожа. Джем вам обо мне рассказывал? Предупреждал, что пришлет меня сюда?

Госпожа Ноксон хлопнула рукой по столу:

– О Джеме даже не заикайся. Пока ты под моей крышей, ты Джейн, просто Джейн. Делай что велю и не задавай глупых вопросов.

– Но я должна объяснить, почему…

– Ничего не желаю знать, – возразила госпожа Ноксон. – Так спокойнее.

Богатый оксфордский галантерейщик приобрел здание во дворе «Трех петухов» в качестве доходного дома. Оно стояло в вымощенном каменными плитами дворе рядом с тремя соседями. Узкий переулок с северной стороны вел к Стрэнду и Темпл-Бар.

Главные апартаменты сдавали одиноким джентльменам. Всего жильцов было трое, но в настоящий момент в доме остался только господин Хэксби. Этот пожилой чертежник отличался вздорным нравом. Он работал над неким проектом вместе с доктором Реном, архитектором и математиком, которого король включил в комиссию по восстановлению Лондона, что сразу вызвало у Кэт живой интерес.

Галантерейщик назначил госпожу Марту Ноксон домоправительницей. Раньше она была горничной супруги хозяина и, если верить намекам Марджери, его любовницей. Марджери занималась готовкой, но госпожа Ноксон не разрешала ей прислуживать за столом, поскольку считала ее слишком неряшливой. Еще в доме работали слуга по имени Джон и десятилетний мальчик, хлопот от которого было больше, чем пользы. Последний спал в хижине наподобие собачьей будки, пристроенной к дымоходу.

Прислуге сказали, что Джейн – дальняя родственница госпожи Ноксон, приехавшая из деревни под Оксфордом. Слуги понимали, что это, скорее всего, неправда и загадочная молодая женщина по имени Джейн – самозванка, обманом проникшая в их мир, но все боялись госпожу Ноксон, поэтому не задавали вопросов и держали рот на замке.

Кэт исполняла все, что прикажут, и лишний раз не раскрывала рта. Ну а если отмолчаться не выходило, она старалась говорить погрубее, подражая интонациям других слуг и повторяя их выражения. Остальные считали новую служанку гордячкой, но не трогали ее, опасаясь гнева госпожи Ноксон. Неожиданно Кэт нашла определенное удовольствие в том, чтобы превратиться в кого-то другого и стать Джейн.

Работа часто была тяжелой, но ее обязанности были Кэт не в новинку. Ее готовили не только к тому, чтобы вести дом, но и научили управляться на кухне, убирать и всему прочему, что хозяйки обычно поручают слугам: труд – душеспасительное занятие, прививающее женщине скромность, а это благое качество и в глазах Бога, и в глазах человека. К тому же обзавестись подобными навыками весьма благоразумно: собственные умения помогают женщине лучше распоряжаться прислугой.

Неприятным открытием для Кэт стала не сама работа, а то, что чувствует служанка, драя полы в чужом доме. На это дело смотришь совсем по-другому, когда полы принадлежат тебе и твоей семье.

Воспоминания о прошлой жизни казались Кэт далекими, будто все это происходило не с ней. А впрочем, она слишком уставала, чтобы погружаться в долгие размышления. Но изнуряющий труд был ей даже на пользу, ведь иногда Кэт удавалось забыть, что она сделала с Эдвардом и во что теперь превратилась ее жизнь.

Как только Кэт поднималась на чердак, который делила с Марджери, едва державшаяся на ногах девушка падала на тюфяк как подкошенная. И все же ей снились кошмары, и в них Кэт являлся кузен Эдвард, а вместе с ним появлялся страх: а вдруг она носит его ребенка? В первую ночь Кэт проснулась от собственных криков сама и разбудила Марджери.

Через два дня после появления Кэт в доме госпожа Ноксон позвала ее в каморку рядом с кухней. Глаза хозяйки покраснели и опухли.

– Я должна тебе сказать, что моего дяди больше нет в живых.

– Ах, госпожа…

Глаза Кэт наполнились слезами. Джем.

– Никому об этом не говори. Траура не будет. Мы его не знаем и никогда не знали. Ясно? За всю жизнь не встречала большего дурака, чем он!

Но камень, который Джем передал для нее через Кэт, госпожа Ноксон хранила вместе с деньгами, ключами, кольцами и другими ценными вещами.

Тем вечером Кэт заснула в слезах. Она старалась плакать потише, боясь опять разбудить Марджери. Без Джема у нее не осталось никого, кто любил бы ее всей душой, несмотря ни на что. Без него она совсем одна. Если только отец не отыщет ее.

Если верить досужей болтовне слуг, женщина, не получившая удовольствия во время соития, понести не может. Но эти рассуждения казались Кэт неправдоподобными – в первую очередь потому, что она не представляла, какая женщина способна получить удовольствие от подобного вторжения в собственное тело, пусть даже не насильственного.

Кроме того, она видела, как этим делом занимаются животные на ферме и полях Колдриджа. Уж для самок совокупление точно было скорее суровой необходимостью, чем наслаждением.

Страх беременности не покидал Кэт. Что может быть хуже, чем носить ребенка Эдварда, зачатого при таких ужасных обстоятельствах? Этого Кэт боялась даже больше, чем ареста за убийство Эдварда.

Она произвела подсчеты. Вероятно, Эдвард все-таки жив. Будь он убит, новость к этому времени добралась бы даже до двора «Трех петухов» и подвальной кухни, вокруг которой теперь вертелась жизнь Кэт. Олдерли – настолько высокопоставленное семейство, что подобное известие распространилось бы по городу даже быстрее Пожара.

Убийство не скрыть даже за высокими толстыми стенами Барнабас-плейс, но утаить преступления помельче вполне возможно. К примеру, нападение и избиение. Или изнасилование.

В начале четвертой недели в услужении у госпожи Ноксон у Кэт заболело внизу живота и пошла кровь. Некоторые мужчины полагают, будто ежемесячные выделения женщин полны вредных соков: якобы от них сахар чернеет, вино киснет, а маринованное мясо становится горьким. «Мужчины такие глупцы, что поверят в любую чепуху», – подумала Кэт. Госпожа Ноксон дала ей не только тряпицы, чтобы они впитывали кровь, но и настойку валерианы и ириса для облегчения боли.

Но и неприятные ощущения, и неудобства только радовали Кэт. Забеременей она, пришлось бы искать способ избавиться от ребенка.

Постепенно Кэт поняла, что столкнулась с новой проблемой в лице слуги Джона. Это был высокий широкоплечий парень, в душе больше деревенский, чем городской, с рыжими волосами, ярко-голубыми глазами и плоским лицом, цвет и форма которого ассоциировались у Кэт с сырой бараньей ногой. Кухарка Марджери считала, что юноши красивей его не сыскать не только в Лондоне, но и на всем белом свете. Джон наслаждался ее обожанием и даже под настроение отвечал на него скромными знаками внимания.

Но потом во дворе «Трех петухов» появилась Кэт, и, несмотря на все ее старания казаться скучной, ничем не примечательной дурнушкой, Джон не мог оторвать от новой служанки глаз. Даром красноречия Джон не владел, однако выражал свои чувства другими способами. Он краснел, когда Кэт входила в комнату. Словно ниоткуда возникал рядом с ней, когда она выносила помои, и огромными ручищами брал у нее кухонные горшки. Однажды, когда мальчишка завел привычку дерзить Кэт, Джон дал ему по уху с такой силой, что сбил паренька с ног.

Последствием этой нежеланной безответной влюбленности стало то, что Марджери люто возненавидела Кэт.

Наконец, спустя полтора месяца после Пожара, хлынул дождь.

Кэт стояла у чердачного окна и, щурясь, глядела на уцелевшие крыши и неровные очертания руин, оставшихся от башни собора Святого Павла.

После Пожара случались и кратковременные дожди, и пасмурные дни, когда небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, но летний зной смешался с жаром от огня и задержался намного дольше положенного. Но этот дождь был другим. Он падал с неба плотными серебристыми струями, будто воду лили через дуршлаг.

К тому же значительно похолодало. Эта перемена радовала меньше. Кэт сошла на первый этаж по крутым ступенькам лестницы – эта конструкция была немногим основательнее стремянки, – а оттуда спустилась в подвал. В кухне стоял запах хлеба. Значит, в ее отсутствие приходил мальчишка из пекарни.

– Почему ты так долго не шла? – набросилась на нее госпожа Ноксон. – Опять замечталась? Нет, так не годится. В моем доме нерадивых слуг не потерплю. Мне пришлось самой открывать мальчишке дверь.

Кэт сделала книксен и извинилась. За последнее время она научилась вести себя кротко, а также откликаться на новое имя и прибегать по первому зову, будто собака. Собака по кличке Джейн. Оба урока дались ей нелегко.

– Сходи к бочке за пивом.

Кэт направилась к выходу, а госпожа Ноксон между тем накрывала поднос, который служанка должна была отнести наверх. В выражениях госпожа Ноксон не стеснялась, и «Джейн» не раз имела возможность в этом убедиться. Поначалу Кэт ужасно злилась: как смеет эта женщина разговаривать с ней в подобном тоне, особенно когда рядом никого нет? Но позже Кэт смирилась с неизбежным.

Ее положение изменилось, а значит, она сама тоже должна меняться. Со временем Кэт научилась различать настроения хозяйки: когда госпожа Ноксон злится не на шутку, когда ее раздражение никак не связано с Кэт и когда она ругает служанку без причины для ее же блага – так же, как няня Кэт регулярно давала ей слабительное.

Налив в кувшины пиво из бочки в судомойне, Кэт отнесла их на кухню.

– Бери поднос. Господин Хэксби уже встал. Сегодня цирюльник придет его брить, и он хочет успеть позавтракать.

Кэт постучала в дверь господина Хэксби, и он пригласил ее войти. Постоялец был одет по-домашнему: халат, косынка на бритой голове. Сидя за столом у окна, он уже приступил к работе.

– Поставьте на сундук, – не поднимая глаз, велел он служанке. – И налейте мне пива.

Кэт подчинилась и подала ему кружку. Хэксби взял ее, даже не взглянув на девушку. Она попыталась рассмотреть, над чем он работает. Перед ним лежал маленький листок бумаги. Кэт заметила чернила, но ни линейкой, ни циркулем чертежник не пользовался.

«Наверное, его осенило», – подумала Кэт. Бывает, что идеи приходят ночью и их нужно поскорее перенести на бумагу, пока они не рассеялись при дневном свете.

На листе было изображено нечто крестообразное. Наверняка церковь. А вот и восьмиугольник, где встречаются четыре крыла здания. Видимо, здесь должен быть огромный купол, как у собора Святого Петра в Риме. Расходящиеся от трансептов плавные внешние контуры были устремлены к нефу и клиросу, смягчая прямые углы, под которыми трансепты соединялись с продольной осью строения.

Неужели перед ней собор Святого Павла? Новый собор Святого Павла?

Господин Хэксби отпил глоток пива. Пролив несколько капель на стол, он вытер их платком. Чертежник поднял голову, однако он смотрел будто сквозь Кэт, толком ее не разглядев.

– Вы что-то хотели, Джейн?

– Ничего, сэр.

– В таком случае можете идти.

Во вторник, на следующий день после ливня, Кэт мыла и натирала воском полы и деревянные панели в гостиной. Девушка еще не управилась и с половиной работы, когда в комнату вошла госпожа Ноксон.

– Ты должна сходить в собор Святого Павла, – распорядилась она. – По поручению господина Хэксби. Дело срочное.

Кэт уставилась на хозяйку во все глаза. С момента своего прихода сюда она ни разу не ходила дальше Стрэнда.

– Больше отправить некого, – пояснила госпожа Ноксон и провела пальцем по резному узору на деревянной двери, машинально проверяя, нет ли пыли. – Дорогу знаешь?

Кэт кивнула. Она выросла на Боу-лейн, к востоку от собора Святого Павла, и ее детство прошло на улицах между Чаринг-Кросс и Тауэром.

– Я бы послала Джона, но он сейчас в Вестминстере. Марджери за порог пускать нельзя – сразу заблудится. Остаешься только ты.

Не было нужды добавлять, что мальчишке для такого поручения не хватит ума, а сама госпожа Ноксон никуда не пойдет, поскольку это было бы ниже ее достоинства.

– Да и вообще, тебе не мешает как следует пройтись. Подышишь свежим воздухом, а то бледная как смерть.

– Что я должна сделать?

– Господину Хэксби нужна папка. Небольшая, зеленая, лежит на столе у него в комнате.

– Я знаю.

Кэт помнила каждую вещь в комнате господина Хэксби.

– Найдешь его во дворе Дома конвокаций[6]. Знаешь, где это?

– Да, госпожа.

– Покажешь эту бумагу стражникам у ворот, и тебя пропустят. Главное, отдай папку лично ему в руки – на этом он особенно настаивает – и постарайся ее не испачкать. А теперь иди. Смотри, чтобы папка не намокла. Спрячь ее под плащом.

По-прежнему шел дождь, хотя он несколько поутих. Завернувшись в серый плащ, украденный у мужчины возле собора Святого Павла, Кэт шла через развалины Лондона. За Темпл-Бар и первыми несколькими домами Флит-стрит не осталось ничего, кроме руин.

Даже сейчас, полтора месяца спустя, от Темпла до Тауэра Лондон напоминал пустыню. Сити полностью просматривался от одного конца до другого. Все, что осталось от величайшего города в стране, – выгоревшие церкви и обугленные шпили, части каменных стен и леса из кренящихся печных труб, а еще горы пепла и всевозможных обломков. Местами жар был так силен, что камни превратились в известь и приобрели неестественно белый цвет.

Перемена погоды отразилась на всем вокруг, и по большей части в нелучшую сторону. Дождь превратил светлый пепел в темно-серую кашицу, липшую к туфлям и сабо и оставлявшую пятна на одежде. Все сходились во мнении, что зима предстоит тяжелая.

Кэт перешла через Флит-Дич, полную обгоревших обломков. Струйки дыма поднимались над лабиринтом из развалин по обе стороны от Ладгейт-хилла, ведь мусор до сих пор тлел и огонь еще теплился в глубоких, почти лишенных воздуха подвалах.

Та самая приступка для всадников в Ладгейте стояла на своем месте. Хотя языки пламени оставили на ней свой след, она была одним из немногих предметов, узнаваемых после Пожара. Кэт должна была бы стыдиться: вместо благодарности за помощь она укусила тощего молодого человека за руку и украла у него плащ, но чувство вины стало для девушки роскошью, которую она больше не могла себе позволить.

Вскоре Кэт пришла туда, где стояла в тот вечер, когда горел собор Святого Павла. Был ли ее отец внутри? Пополнил ли Томас Ловетт число безымянных жертв? Кэт хотела знать правду, какой бы она ни была. Неизвестность мучила ее. Даже после того, как произошла Реставрация и отец бежал за границу, Кэт знала, что он живет где-то за Ла-Маншем. Время от времени от него приходили письма, отправляемые через неизвестного друга, затем их передавали Джему, а старый слуга приносил их Кэт.

Девушка остановилась, чтобы посмотреть на разрушенный портик. По парадоксальному совпадению этот портик был гордостью ее отца. По профессии он был каменщиком. До войны отец участвовал в строительстве собора под руководством господина Иниго Джонса. Да, господин Ловетт ненавидел англиканскую церковь и все, что имело к ней отношение, включая собор Святого Павла. Но Кэт видела, как он гладил одну из каменных колонн, будто хозяин любимую собаку. С большой неохотой, почти против воли, он говорил о новаторстве и элегантности проекта, по которому создан портик.

Рядом с Кэт прошел носильщик и коснулся рукой ее бедра. Девушка поспешно отпрянула. В прежние времена, не будучи служанкой, она никогда не выходила на улицу без сопровождения. Теперь же она превратилась в мишень для проходивших мимо мужчин всех возрастов – они могли дотронуться до нее, прижаться к ней, попытаться поцеловать, обратиться к ней с непристойным предложением. Кэт удивлялась, насколько мужчины неразборчивы в своих похотливых желаниях.

Во дворе Дома конвокаций толпа глазела на прислоненные к стене тела. Из-за Пожара покой многих, кто был погребен в соборе, оказался потревожен: от жара гробницы распахнулись, а плиты растрескались. От некоторых тел остались одни скелеты. Кости других были покрыты засохшей плотью на разных этапах разложения, на нескольких сохранились обрывки одежды и погребальных саванов. До останков уже успели добраться охотники за сувенирами: тут и там отсутствовали пальцы рук и ног, кисти и ступни, а один скелет лишился черепа.

Госпожа Ноксон рассказывала, что почетное место досталось епископу Брейбруку, не появлявшемуся на людях с 1404 года. Его забальзамированное тело провалилось в церковь Святой Веры в крипте под клиросом. А вот и он собственной персоной, стоит у обугленной стены, ожидая второго пришествия. Епископ прекрасно сохранился: на месте почти все зубы, рыжая борода и волосы, вот только кожа смотрится как выделанная.

В углу между клуатром[7], где стояло разрушенное здание капитула, и южной стеной нефа была установлена ограда. Ворота охранял сторож с крупной собакой. Взяв у Кэт бумагу, он внимательно ее разглядывал, шевеля губами. Девушка уже изучила этот документ: это был обычный пропуск, подписанный господином Фревином, секретарем капитула. Судя по затертой, засаленной бумаге, до этого его неоднократно использовали.

Но сторож не позволил ей войти даже с пропуском. Спросив, по какому она делу, мужчина велел Кэт подождать. Он послал мальчишку за господином Хэксби. Собака, прикованная цепью к одному из воротных столбов, рванулась к Кэт, и девушка отпрянула, чем явно развеселила хозяина пса.

С внезапной грустью она вспомнила о мастифах, оставшихся в Барнабас-плейс. Теперь, когда Джем умер, она не скучала ни по ком из двуногих обитателей этого дома, за исключением разве что тети Оливии, но Кэт не хватало собак, даривших ей свою защиту и безусловную любовь.

Гром, Лев, Жадина и Голозадый. Особенно Голозадый.

Вернулся мальчик. С ним пришел господин Хэксби, высокий, неряшливо одетый и седой – парика он не носил. В его теле все было узким, от длинных ступней до головы, напоминавшей кривой костяной цилиндр, сидевший на узких плечах. Кэт сделала книксен. Хэксби протянул руку за папкой.

– Идите за мной, – приказал он. – Возможно, мне понадобятся другие чертежи, и вы мне их принесете. Когда придет доктор Рен, мне нужно будет с ним поговорить.

Сторож взялся за цепь и оттащил собаку, чтобы Кэт могла войти в ворота. Вслед за господином Хэксби она шла через двор, тянувшийся от внешней стены клуатра до западной части собора.

Сбоку во дворе был установлен навес. Под ним работники разбирали всевозможные предметы, сваленные в кучу возле задней стены. Кэт заметила окованный железом сундук с изогнутой крышкой. К сундуку прислонили мраморный бюст джентльмена в парике, судя по виду, изваянный совсем недавно. Еще Кэт заметила почерневшую памятную табличку из желтой меди с именем почившего священнослужителя и резной трон из раскрашенного дерева, увенчанный епископской митрой.

– Следуйте за мной, – не оборачиваясь, велел господин Хэксби. – Доктора Рена сейчас нет, но он передал, что будет здесь с минуты на минуту и этот чертеж для него особенно важен.

Каменные блоки стояли под открытым небом, некоторые из них были украшены резьбой. Тут Кэт пришла в голову мысль: если собор Святого Павла так и не восстановят, развалины можно будет использовать как гигантскую каменоломню.

Господин Хэксби провел ее в павильон около пятидесяти футов в длину, пристроенный к внешней стене клуатра. Два секретаря стояли у длинного высокого стола и что-то записывали в лежавшие перед ними книги. За ними располагалась полка, на которой были в беспорядке свалены всевозможные ящички и книги. С другой стороны стоял письменный стол, к которому при помощи металлических зажимов прикрепили наклонную доску. Именно к этому столу и направился Хэксби.

– Ничего не трогайте, – предупредил чертежник, оглядываясь через плечо. – Встаньте вон там и обсушитесь возле жаровни.

На доске лежали два плана, их углы были прижаты обгоревшими камнями. Рядом Кэт заметила перья и чернила, а также чертежные инструменты: циркули и линейки, угольники и циркули-разделители, карандаши и перья.

Господин Хэксби положил папку на стол и принялся изучать содержимое. Затем он вернулся к своей чертежной доске. Кэт наблюдала за Хэксби, пытаясь рассмотреть, над чем он работает. «Это определенно не собор Святого Павла», – подумала она. Нет, перед ней нечто намного большее. Кэт разглядела линии, пересекавшиеся друг с другом и образующие что-то наподобие сложной решетки. Что это? Улицы? Город? Неужели весь Лондон?

Чей это чертеж – Хэксби или доктора Рена? А может, они трудились над ним вместе? Кэт слышала, как господин Хэксби говорил, что у Рена очень много работы и у него нет времени вникать в каждую мелочь, кроме того, он слишком часто пропадает в Оксфорде, в Уайтхолле или на встречах с потенциальными заказчиками. Господин Хэксби – его чертежник, практически напарник, хотя все планы подписаны именем доктора Рена.

Рука с пером дрогнула. Хэксби придержал ее другой рукой. Замерев, он сделал глубокий вдох и продолжил работу.

У жаровни Кэт все больше и больше изнывала от жары. Она расстегнула плащ.

В этот момент рука господина Хэксби непроизвольно дернулась и задела чернильницу. Та опрокинулась, и чернила потекли к папке. Хэксби выругался. Чернильница скатилась со стола и упала на пол, оставив за собой след из клякс.

Кэт рванулась к столу. Плащ соскользнул с ее плеч. Она подхватила папку и лежавшие рядом бумаги.

Господин Хэксби посмотрел на нее. Его губы шевельнулись, однако чертежник не произнес ни слова. Кэт положила папку на табурет и наклонилась за чернильницей. На столе лежала тряпка, и Кэт воспользовалась ею, чтобы стереть хотя бы часть чернильных пятен.

Все это время Хэксби не сводил с нее глаз.

– Сэр, – произнесла она тихо, чтобы секретари не услышали, – что с вами? Вы больны? Может быть, мне…

– Замолчите.

Губы Хэксби скривились.

Кэт глядела на планы – они все были похожи.

– Сэр, это ведь Лондон, верно? Точнее, его часть. Но… это другой Лондон.

Чертежник удивленно вскинул брови:

– Как вы догадались?

Кэт указала на скопление геометрических фигур в нижнем правом углу, обозначавшее фортификационные сооружения на северном берегу реки.

– Это Тауэр, сэр, здесь есть подпись. А вот Темза, и Лондонский мост, и…

– Вы умеете читать?

– Да, сэр, а еще я неплохо пишу.

Кэт встречала служанок, обученных и тому и другому, поэтому не видела причин скрывать свои знания. По-прежнему держа в руке чернильницу, она подошла ближе:

– Но на плане все выглядит не так, как сейчас, сэр. Тауэр другой формы. А это место на западе, где встречаются восемь дорог, – что там такое?

– На чертеже не нынешний город. Это возможный план будущего Лондона.

– Вы про Лондон доктора Рена?

– И про мой Лондон, – нахмурившись, заметил господин Хэксби. – По правде говоря, он такой же мой, как и его. Это наше видение того, каким может стать город.

Правая рука Хэксби, лежавшая на столе, опять задрожала. Чертежник накрыл ее левой рукой, прижимая кисть к столешнице. Взглянув на Кэт, он заметил в ее взгляде любопытство.

– Иногда со мной такое бывает, – сердито бросил он. – И в эти моменты я не могу работать.

– Не можете работать, сэр?

Он обвел широким жестом чертежную доску, планы, инструменты.

Некоторое время Кэт смотрела ему в глаза, потом опустила взгляд на два плана. На них была изображена одна и та же юго-восточная часть Сити. Кэт заметила написанные карандашом замеры и пояснения. Наверное, это черновик, и господину Хэксби нужно выполнить чертеж на чистовую. Кэт ужасно хотелось изучить план как следует, чтобы будущие строения приняли перед ее мысленным взором четкие очертания.

Тут со двора донеслись голоса, потом мужской смех. Дверь павильона распахнулась, врезавшись в стену. Вошли двое мужчин.

Одним из них оказался улыбающийся и чуть раскрасневшийся доктор Рен.

А вторым – дядя Олдерли.

Его появление не укладывалось в голове у потрясенной Кэт. Дяде Олдерли нет места в ее новом мире, в котором она – служанка и к тому же беглянка.

Господин Хэксби фыркнул:

– Вам лучше подождать, хотя сомневаюсь, что сегодня придется много работать. Во всяком случае, мне.

– Вы непременно должны взглянуть на одну весьма любопытную книгу, сэр, – обратился доктор Рен к господину Олдерли.

Он был моложе и ниже ростом, чем господин Хэксби. Доктор Рен был хорошо одет и к тому же отличался импозантной наружностью – одним словом, настоящий джентльмен.

– Мы нашли ее в гробнице в проходе Святого Павла. Говорят, этот том – ровесник самого собора.

Опустив голову, Кэт поставила чернильницу на стол. Джентльмены направились к полке за столом, за которым в дальней части павильона трудились секретари. Кэт не осмеливалась взглянуть в их сторону. Вся дрожа, она отвернулась, взяла тряпку, которой господин Хэксби промакивал наконечники перьев, и стала стирать с пальцев чернильные пятна.

– Вот эта книга, сэр, – сказал доктор Рен дяде Олдерли. – Пожалуйста, взгляните на начальную прописную букву и любопытный рисунок, в который она вписана.

Кэт рискнула бросить на них быстрый взгляд искоса. Доктор Рен открыл массивный обугленный том в кожаном переплете с металлическими деталями. Дядя Олдерли рассматривал книгу. Он стоял к племяннице спиной.

Тут Кэт в голову пришла страшная мысль. Что, если кузен Эдвард тоже с ними? С минуты на минуту он войдет сюда со двора.

– Господин Хэксби, – обратился к чертежнику Рен, – будьте добры, покажите господину Олдерли, что мы обнаружили. Писанину монахов вы разбираете лучше меня.

Пока мужчины стояли отвернувшись, Кэт скользнула вдоль стены и через открытую дверь юркнула во двор. Девушка побежала к воротам. Собаку больше занимали непристойные выкрики зевак возле останков, прислоненных к стене клуатра, поэтому она спокойно дала Кэт пройти. Затерявшись в толпе, девушка поспешила на запад через пепелище и руины Сити.

Пока она была в павильоне, дождь полил сильнее. Капли стекали у нее по щекам, будто слезы, плечи и подол платья быстро намокли. Кэт забыла взять серый плащ.

– Иди наверх, Джейн, – распорядилась госпожа Ноксон, мотнув головой в сторону лестницы.

Было погожее утро, и в огороженный дворик дома проникало солнце. Кэт развешивала на веревке белье, а точнее, мелкие предметы, требующие деликатного обращения, – платки, манжеты и все в таком духе. Госпожа Ноксон предпочитала, чтобы их стирали и гладили под ее личным контролем.

– После того как все развешу, госпожа?

– Оставь белье. Тебя желает видеть господин Хэксби. Или у твоих мозгов сегодня выходной?

Кэт поправила манжеты и поднялась наверх. Девушка сразу насторожилась: она не разговаривала с господином Хэксби с тех пор, как два дня назад сбежала со двора Дома конвокаций. Кэт постучала в дверь его комнаты, и Хэксби велел ей войти.

Он стоял у окна, против света, отчего напоминал высокую сгорбленную тень. Рядом с ним Кэт увидела доктора Рена. Глядя в пространство между двумя мужчинами, девушка сделала книксен. Оба на нее даже не взглянули.

– Новые замеры нужны мне ко второй половине дня, – объявил доктор Рен. – Уж это-то я должен сделать как следует. И я уверен, что король будет доволен.

– Вы обсудите с ним остальное, сэр? – спросил господин Хэксби. – Я про город.

– Попробую. Но вряд ли я чего-то добьюсь. Когда мы встречались с джентльменами из Тайного совета и Совета палаты общин, все сразу стало ясно. – Лицо Рена было бледным и усталым. Он говорил сухо и медленно, как будто слова причиняли ему боль и доктор с трудом их произносил. – Как бы король ни мечтал о новом Лондоне, денег у него нет, и у Сити тоже, а что касается Сити, то желание у него, по-моему, тоже отсутствует. Единственное, что всех интересует, – нажива. Хотя чему тут удивляться? На днях Олдерли отделался от меня красивыми словами. Пока он получает проценты со своих займов, на остальное ему плевать. Все они одинаковы. Интересуются только собственными прибылями и не видят ничего дальше конца следующего квартала.

– А как насчет Таможни, сэр? – хмурясь, спросил господин Хэксби. – С этой стороны затруднений не предвидится?

– Надеюсь, что нет, – если правильно себя поведем. Это ведь как-никак символ королевской власти в сердце Сити, и король понимает его важность. Но составление плана откладывать нельзя, иначе он может и передумать. Я должен доставить исправленные чертежи в Уайтхолл после обеда, поэтому очень вас прошу, как можно быстрее произведите расчеты и перенесите их на чистовой вариант. Вы ведь сможете работать здесь? Служанка принесет вам все, что понадобится. Во второй половине дня я зайду за чертежами по дороге в Уайтхолл.

Хэксби поклонился.

– Когда будете отправлять девушку в лавку, пожалуйста, заодно велите ей купить еще песка. Моя песочница совсем иссякла, и письмо, которое я писал вчера вечером, из-за чернильных разводов выглядит просто неприлично. Чьими услугами вы пользуетесь?

– Финчинга, его лавка возле Темпл-Бар.

Рен взял трость.

– Еще возьмите графит для карандашей. – Доктор в первый раз взглянул на Кэт. – Будете идти обратно – проследите, чтобы бумага не испачкалась и не намокла. Главное, не мните ее и смотрите, чтобы на ней не осталось никаких следов.

Не поднимая глаз, Кэт сделала книксен.

– Вы уверены, что ей можно доверить такое дело? – спросил Рен. – На вид она совсем ребенок.

– Джейн старше, чем кажется, сэр. Она очень смышленая, надежная, а еще весьма проворная.

– Что ж, вам виднее.

Хэксби и Кэт молча слушали, как доктор Рен спускается, постукивая тростью по ступеням. Снизу донеслись голоса, его и госпожи Ноксон, а потом хлопнула входная дверь.

– Почему вы в тот раз убежали? – спросил Хэксби.

– Прошу прощения, сэр. – Отговорка пришла ей в голову быстро. – Меня ждали здесь. Госпожа Ноксон велела мне не задерживаться в соборе Святого Павла.

– Не будь я таким безголовым, сегодня непременно вернул бы вам плащ. Вы тогда забыли его во дворе Дома конвокаций. А теперь к делу – мне понадобится бумага для тонкой работы, два квира[8]