Лори Лэн, металлист

Глава двадцать вторая УСПЕХИ СЫСКА

Попросив одновременно горчицу, сою, зубочистку, плевательницу, полотенце, бинокль и ряд разнообразнейших предметов домашнего обихода, Дурке на минуту добился одиночества, вздохнул широкой грудью, извлек свой счет и написал:

Счет.

За комнату с пружинным матрацом в отеле святой Кунигунды против магазина, укрывшего преступника, — 8 марок посуточно.

За пользование биноклем для слежки — 1 марка посуточно.

За полный пансион — 12 марок посуточно.

После этого он вынул заметно полегчавший кошелек, отсчитал сколько нужно, подбросил на ладошке и отправил себе во внутренний карман.

Не успел он произвести означенную репарацию, как в комнату вбежали Оливия с соей, Олимпия с горчицей, Октавия с зубочисткой и остальные девицы, каждая с каким-нибудь предметом в отдельности, вплоть до хозяйки, фрейлейн Кунигунды Тропик, принесшей бинокль. Они разместили все это на столе перед Дурке, уже обильно уставленном пуддингами, печеными яблоками и вареным картофелем, и добродетельно разместились вокруг него, чтоб оказывать правосудию помощь.

Каждая из них во все глаза глядела в окно. При появлении чего-либо, хотя отдаленно напоминающего преступника, как, например, стриженной собаки аптекаря, подметальщика или почтальона, все двадцать девиц пронзительно вскрикивали и падали в обморок друг на дружку, делая таким образом пространство, окружавшее полицейского агента, в силу теории относительности, все более и более относительным. Они отнесли бы его и совершенно в сторону, если б действия их были согласованы и не страдали внутренними противоречиями. Как бы то ни было, внимание их было столь сильно поглощено преступником, что ни одна не заметила руки полицейского агента, поочередно облегавшей их талии.

— Ах, — вздохнула Кунигунда, — ах, дорогой господин! Вы не должны были пускать его в книжный магазин. Он оттуда не выйдет раньше, как через неделю.

— Может быть, он даже нанялся в магазин приказчиком, — подала голос Октавия. — Каково-то нам будет не спать все ночи напролет, чтоб не упустить его, когда стемнеет!

— Я буду варить кофе, — вмешалась Кунигунда, — и, наконец, мы можем сторожить по-очереди.

— Вам необходим покой, — сладко протянула Октавия Фрунк. — Как христианка, я не могу допустить, чтоб вы, умаявшись за целый божий день, еще отказались от ночного сна. Не могу и не могу!

— Но, душенька моя, ведь я тоже христианка! — нежно настаивала фрейлейн Тропик. — Почему это вы хотите, чтоб моя совесть была спокойна, когда вы бодрствуете? Да я глаз не сомкну!

— Позвольте, дорогая фрейлейн Тропик…

— Нет, уж разрешите мне, любезная Октавия Фрунк…

— Ни за что, ни за что!

— И я ни — за что!

— Фрейлейн!

— Октавия!

Здесь две нервные женщины внезапно так судорожно наклонились друг к другу, что зыбкое равновесие стула, на котором сидел полицейский агент, не выдержало, и Дурке полетел на пол, сопровождаемый пронзительными воплями двадцати девиц. Кунигунда и Октавия свалились рядом с ним, одна по правую, другая по левую руку, и в ту же минуту зоркие глаза Октавии увидели недопустимую, неслыханную вещь, — полицейский агент чмокнул ее хозяйку сперва в одну щеку, а потом в другую. Она не могла этого вынести.

— Преступник! — заорала она неистовым голосом: — преступник, преступник, преступник!

Дурке вскочил и подбежал к окну. Чорт побери: — перед книжным магазином действительно стоял извозчик, нагруженный розовым портпледом и чемоданом. На чемодане белело клеймо:

ПОМЕРАНИЯ

— Да почему же?.. — попыталась было вмешаться Кунигунда.

— Нет, простите меня, фрейлейн Тропик, — процедила Октавия с ненавистью, — я имею два своих глаза, которые видят все, что происходит. Это самый настоящий преступник с алиби. Он приготовил себе извозчика и чемодан. Он сейчас выйдет и, наверное, будет загримирован… ай!

Она никак не ожидала от себя подобной пророческой силы: дверь книжного магазина раскрылась, и из нее вышел преступник. Он был загримирован симпатичной старой дамой!!. Белый парик выбивался у него из-под шляпки. Лицо его было покрыто густой синей вуалью. Преступник держал в руках газету, он добрел до извозчика неверными шагами, сел и…

Но тут полицейский агент быстрее молнии сунул себе в карман остаток пуддинга, нахлобучил фуражку и помчался вниз по лестнице, даже не сделав ручкой двадцати нежным христианкам, ничего не пожалевшим для правосудия.