Love, etc.

13. Ножки дивана

Оливер: У Стюарта есть Теория. Предоставляю вам пару наносекунд позабавиться над этим нелепым сочетанием – сомнительный союз второго и четвертого слов в этом предложении.

Стюарт считает, что домашний скот имеет право слушать радио и спать в уютных спаленках, завтрак включен в обслуживание. Fino. Стюарт считает, что овощи не должны быть накачаны наркотиками, как какой-нибудь гонщик Тур де Франс. Amontillado. Стюарт считает, что радужные глаза нежного теленка не должны быть омрачены, за тот краткий миг, пока он пребывает в нашем печальном мире, даже мимолетным видением мясника, орудующего бензопилой. Oloroso.

Стюарт, убаюканный одобрительным гулом, который вызывают в массах подобные добродетельные чувства, позволяет себе пойти дальше. Бог мой, англичанин, вооруженный теорией – это все равно что расхаживать в твидовом костюме на Кап д`Аг[81]. Не делай этого, Стюарт! Но какое там, надо же всех убедить в своей правоте. Так что Стюарт, в исподнем от Егеря – шерстяной трикотаж в шесть нитей – от копыт и до хохолка, переплывает по собачьи от нудиста к нудисту, цепко держа в клыках следующие идеи: весь род людской должен стать органическим, горожанам следует признать свое родство с обреченными на гибель поросятами, мы должны выдохнуть подальше чистый, вызывающий головокружение воздух, чтобы он не смешался с этими ужасными акронимами загрязнения, которыми ему так нравится нас пугать, мы должны пожинать плоды своего сада и охотиться на обеденного кролика, вооружившись лишь луком и стрелами, а потом танцевать, как пастухи и пастушки, в мягких, влажных от росы лугах Аркадии, будто на сентиментальном полотне Клода Лоррена[82].

Другими словами, он хочет чтобы человеческий род вновь обратился к примитивному хозяйству. Но дело-то в том, о Стюартус Рустикус, что от него мы и спасались бегством на протяжении тысячелетий. Кочевники не потому кочевники, что им нравится быть кочевниками, а потому, что у них нет выбора. А в наше время, когда им предоставлен выбор, только посмотрите, что они предпочитают: мощные внедорожники, автоматические ружья, телик и бутылку самогона. В точности как мы! И еще одно: если бы нам пришлось показать в какой-нибудь поучительной диараме репрезентативные образцы человека органического против человека индустриального, который из двух оказался бы более похож на моего теперь уже поджарого приятеля? Так что эта теория, помимо того, что сама по себе откровенно абсурдна, в исполнении Стюарта она, выражаясь по-простому, просто курам на смех.

Стюарт: Не то чтобы я ожидал благодарности. Просто я считаю, что о презрении и речи быть не может.

Так я ему сказал.

Он пришел ко мне в офис за своими деньгами. Было бы проще, если бы Джоан, моя ассистентка, расплачивалась с ним, так как она отвечает за денежные выплаты, но по какой-то причине Оливер все время приходит за деньгами непосредственно ко мне. Ладно, ничего страшного. Еще он говорит что-нибудь в духе: «Пришел получить по счету, мистер Босс, сэр». Или он считает, что это забавно, или, что так говорят другие водители. Конечно, они так не говорят. Нормальный человек тихонько заглядывает в кабинет Джоан и спрашивает: «Вам удобно сегодня?» или «Я не слишком рано?». Ну ладно, и это не страшно.

Хуже то, что Оливер любит прийти, плюхнуться на стул и жевать жевачку тогда, когда у меня полно дел.

Хуже то, что переднее крыло его фургона сильно помято, о чем он не доложил как надо, потому что утверждает, что не знает, как это случилось.

Хуже то, что Оливер любит оставлять дверь моего кабинета открытой, так что Джоан может слышать, как он потчует меня своими шуточками, которые возможно считает фамильярными, но которые для постороннего человека похожи на кое-что другое. Кстати в офисе его не любят. Вот почему я стал посылать его в более длительные поездки.

Так что он сидел, ключи от машины лежали у него в ладони, подвешенные к большому пальцу. Потом он начал очень медленно пересчитывать свои деньги, так, словно я был самым ненадежным работодателем в Лондоне. Под конец он поднял голову и спросил: «Никаких вычетов за то, что помог Джиллиан с полками?» И по-идиотски подмигнул.

Может я уже говорил, что немного помогал им по дому. Ну кто-то же должен помогать?

Я встал и закрыл дверь. Потом я вернулся к столу и сказал: «Слушай, Оливер, давай так, на работе – только о работе, и ни о чем другом, ОК?»

Я сказал это довольно спокойно и поднял телефонную трубку. Пока я набирал номер, он вскочил и ударил по рычажку. «На работе – только о работе, да?» – повторил он с дурацким смешком, а потом разразился какой-то идиотской тирадой о том, всегда ли А это А, или может иногда А это Б. Ну вы знаете о чем я. Голый онанизм, который выдают за философию. И все то время пока он говорил, он сжимал и разжимал ладонь, в которой были ключи, и думаю именно поэтому я в конце концов не выдержал.

«Слушай, Оливер, у меня полно работы, так что…»

«Так что просто отвали, да?»

«Да, так или иначе, но просто отвали, ОК?»

Он поднялся, все еще глядя на меня, все еще сжимая и разжимая правую руку – есть ключи-нет ключей-есть ключи– нет ключей – как какой-нибудь дешевый фокусник по телику. В то же время он выглядел так, словно хотел произвести угрожающее впечатление, от чего то, что он делал, становилось еще неприятнее. А также глупее. Я ничуть не испугался. Но я был страшно зол.

«Ты же не во французской деревне», – сказал я.

Тут он сорвался и его понесло. Прямо крушение титана. Он весь побелел и взмок. «Она тебе рассказала», – сказал он. «Она тебе рассказала…Она…»

Я не хотел, чтобы он начал оскорблять Джиллиан, поэтому тут я вмешался. «Она мне ничего не рассказывала. Я там был».

«Да неужели, ты, а кто еще?» – не говоря о том, что это был глупый вопрос, он вел себя как ребенок в детском саду.

«Больше никто. Только я. Я все видел. А теперь отвали, Оливер».

Оливер: Невозможно de temps en temps не заприметить, что жизненная мудрость, которую люди копят веками, будь то занудная народная сказка, от которой онемеет задница пока ее слушаешь, нелепая антропоморфная басня о животных или милосердно краткий афоризм из рождественской хлопушки, зачастую как свеча сгорает на самом интересном месте, чтобы не сказать больше. Потрите клише друг о друга и вам не удастся высечь idee recue. Свяжите в вязанку дюжину апофтегм[83] и этого не хватит, чтобы развести костер.

Соберись, Олли, соберись. Сейчас, пожалуйста. Ну что ж, если угодно. Сейчас, которое выражается в одном из наиболее необычных, хотя и широко распространенных нравственных предписаний, а именно – нельзя казнить гонца. А какого дьявола нет, спрашивается? Для этого и существуют гонцы. И не надо мне тут рассказывать про то, что гонец не виновен. Он еще как виновен: он испортил вам весь день, почему это должно сойти ему с рук? Кроме того, гонцы идут по грошу за пару. Если бы не так, то они были бы не гонцами, а генералами или политиками.

Знала ли она? Приходится признать, это – вопрос вопросов. Я признаю, что десять лет назад я поднял руку на прекрасную Джиллиан, с чьей головы с тех пор не упал ни один волосок. Обстоятельства, если вы припоминаете, были в высшей степени провокационные. Она вела себя в высшей степени провокационно, она, которая так тонко умеет обращаться с людьми (речь идет о сонме персонажей, объединенных простым именем Оливер). Джиллиан – приверженица очень мягкого подхода в семейных делах. В тот раз нет. В тот раз она язвила, кусала, жалила так, как никогда до, и никогда после, и я ударил ее. Я сдал гектары высоко-нравственных просторов, не говоря об остальном. А Стюарт наблюдал из какой-то темной норы или вонючей помойки, о расположении которой он умолчал.

И снова вопрос: знала ли она? Слышно как эхо повторяет смех другого. Это правда, что с точки зрения науки вероятность человеческой жизни во вселенной, необходимого соединения квазаров и пульсаров и Джонни Кварков и амебообразного семени и чего бы то ни было – мои познания в физике всегда были довольно приблизительны – составляет несколько миллионов триллионов к одному (кстати, то же с математикой). Но ваш смышленый букмекер возможно укажет вам на приблизительно такую же вероятность того, что Стюарт окажется в далеком Лангедоке, доселе ему неизвестном, именно в тот самый миг в истории вышеупомянутой вселенной, когда Олли спровоцируют совершить единственный и горько оплакиваемый акт домашнего насилия. Итак, она спланировала это. И она спланировала все это ради него. Она разыграла эту ложь, она готовилась к ней, и ей было безразлично, что мне придется с этим жить.

Правда всегда выходит наружу, ведь так, приятель? Ага, слышу ваш ликующий возглас – Олли, перед лицом кризиса цепляется за ту самую накопленную веками народную мудрость, о которой вроде бы высказывался так презрительно. Что ж, снова мимо, тупица. Дело в том, что как в один голос утверждают историки, философы, беспринципные политики и любой, у кого хоть немного варит башка, правда в большинстве случаев не выходит наружу. В большинстве случаев она остается внутри, до того дня, когда ее погребут вместе с нами. Таково мрачное правило. Но в настоящем, весьма редком случае, и не делая из этого никаких обобщений, правда действительно вышла и оказалась настоящим дерьмом.

Джиллиан: Стюарт занимается тем, что прибивает полки. Кажется Мэри и правда к нему привязалась. Когда он работает дрелью, она закрывает уши ладошками и визжит. Стюарт просит ее подавать ему отвертки, шуруповерты и другие инструменты, и когда у него оказываются заняты руки, держит их во рту. Он поворачивается к ней – во рту четыре отвертки, и она улыбается ему в ответ.

Мадам Уатт: Я им позвонила. Трубку взяла Софи.

– Привет, бабушка, – сказала она. Хочешь поговорить со Стюартом?

– Почему ты думаешь, что я хочу поговорить со Стюартом?

– Он прибивает полки.

Я знаю, она еще только ребенок, но пусть даже так, я не думаю, что это самый логичный ответ на вопрос, который мне приходилось слышать. Французский ребенок конечно сразу бы понял, что значит «почему».

– Софи, мне не нужно прибивать полки.

Ведь если им не показать пример, они никогда не поймут, что такое логика.

Последовало молчание. Я могла слышать, как она пытается сообразить, что от нее хотят.

– Мамы нет дома. А папа в Линкольншире. Выкапывает морковку.

– Передай маме, чтобы она мне перезвонила, когда вернется.

Нет, правда. Эти англичане…

Стюарт: Я вдруг понял, что они имели ввиду, когда говорили о старых обоях. Собственно дело не в обоях, по сути дела последние жильцы закрасили стены поверх обоев, так что все стены белые, за исключением нескольких желтых кусочков Целлотейпа, оставшихся после того, как они сняли свои плакаты.

Нет. Я был на кухне, готовил ужин, ничего такого сложного, просто грибное ризотто (Есть один парень, который ездит на рассвете в Эппинг форест и он привозит нам то, что собрал, уже к открытию магазина). Софи сидела за столом и делала домашнюю работу, Мэри «помогала» как мы это называем, а я просто стряпал ризотто, когда краем глаза заметил часть дивана. На самом деле было бы немного преувеличением назвать это «частью дивана». «Ножка дивана» тоже не совсем верно. Скорее это что-то вроде деревянного шара, к которому когда-то крепилось колесико, но…

Что? А, Джилл была в своей студии. Она очень занята из-за заказа, который клиент хочет получить раньше, чем сначала договаривались.

И конечно мы купили его на распродаже. Наш первый диван, который я называл тахта, пока меня не поправили. Ну то есть, не то чтобы я был против того, чтобы меня поправляли. Джилл сшила для него новую обивку из веселого желтого материала, я ее хорошо помню. Сейчас он обит темно-синим, совсем развалился и завален детскими игрушками, но ножка дивана, или как бы вы там это не называли все еще на месте, я все еще вижу ее краем глаза…

Что? А, Оливер все еще был в Линкольншире. Морковь, капуста, то, с чем он не сможет сесть в лужу. А что я должен делать с Оливером? Отослать его в Марокко за лимонами?

Когда-то мы вместе смотрели на нем телевизор.

«Липко», – говорит Мэри и мои мысли возвращаются к тому, что происходит на кухне.

«Спасибо, Мэри», – говорю я. «Ты вовремя заметила». Уже пригорало, так что пришлось хорошенько встряхнуть и поскрести.

Когда-то мы вместе смотрели на нем телевизор. Когда мы были в первый раз женаты. Не то чтобы было еще что-то кроме этого первого раза, если посмотреть на это в ясном свете дня. У нас был телевизор, такой старый, что к нему даже не было пульта дистанционного управления. И у нас было правило, что если один из нас хочет переключить канал – и если другой не возражает – то придется встать и нажать на кнопку. Я просто вставал и переключал. А Джилл как-то переползала на животе на пол и тянулась оттуда к панели управления. На ней были серые полинявшие ливайс 501 модели, кеды и зеленые носки. То есть я не хочу сказать, что у нее были только зеленые носки, просто это то, что хорошо осталось у меня в памяти. Обычно, после того как она переключала канал, она не разворачиваясь ползла на коленях обратно, а потом снова забиралась на диван. Но иногда, лишь иногда, она оставалась лежать на полу и смотрела на экран, а потом поворачивалась, чтобы взглянуть на меня и свет от экрана играл на ее лице… Это одно из воспоминаний о ней, которое я сохранил.

«Липко», – говорит Мэри.

«Да», – отвечаю я, – «Очень липко».

Телефонный номер. Это другое. В конце концов это просто набор цифр. А теперь сначала нужно еще набрать 020 8-. Но последние семь цифр, они все те же, совершенно те же. Кто бы мог подумать? Что несколько цифр могут причинять боль. Такую боль. Каждый раз.

Терри: У моих друзей, которые живут у залива, есть своя ловушка для ловли крабов. Они оставляют там для наживки рыбьи головы и потом выбрасывают ее в воду на веревке с небольшого пирса в дальнем конце двора. Они подняли ее чтобы показать мне. Там было с пол-дюжины крабов, все такого невероятного голубого цвета. И кто-то спросил: как узнать мальчик это или девочка? Кто-то еще, естественно, начал шутить, а Билл сказал: «Тут все самцы». Оказывается у самок розовые клешни. Кто-то сказал: эй, мальчики голубого цвета, девочки розового? Но мне стало интересно.

«Почему же попались только самцы?» – спросила я.

«Ничего удивительного», – отвечает Билл. «Самки слишком умны чтобы попасться».

Мы все засмеялись, но как говорит моя подруга Марсель: это вам ничего не напоминает?

Оливер: Мысль, заслуживающая внимания, которая осенила меня, пока я тащился на юг в Стэмфорд с морковным рогом изобилия и щедрой долей репса.

Наверное вы уже заметили – как вы могли не заметить? – что Стюарта распирает от чванства. Нет, даже хуже – потому что это не так очевидно – распирает от доброкачественного чванства. Костюмы, которые красноречиво говорят о том, что не сказано словами, БМВ, программа тренировок, фашистская стрижка, свое мнение по социальным, политическим и экономическим вопросам, блаженная вера в то, что он представляет собой норму, то, как он, словно Крез, разбрасывает моидоры и дублоны – иными словами чертовы деньги и все, что из этого следует. Чертовы деньги.

У меня вот какой вопрос: неужели наш импрессарио воображает, что ставит пьесу «Месть Черепахи»? Шлягер театральных подмостков – «Притча о возвращении». Не поэтому ли он так наряжается и охорашивается, надувается и пухнет и задирает нос? Потому что считает, что в каком-то смысле он победил? Если так, то позвольте я скажу вам и ему вот что: в свое время я изучил от корки до корки сборники общих мифологем, которые наш искалеченный род людской скопил за тысячелетия в утешение и назидание, и я хочу дать совет тем, кто не может протянуть и дня без дозы мифа. Мой совет таков: продолжайте мечтать. Свинья не научилась летать, камень отскочил от шлема Голиафа и тот тут же слопал Давида на завтрак. Лиса запросто достала виноград, подпилив лозу бензопилой. Иисус не вернулся к своему отцу.

Пока я катился по проселочной дороге чтобы влиться в ряды легковерных, мчащих по шоссе, я решил скрасить скучные фарлонги литературными набросками. Вы удобно расположились?

Реализм: Заяц бежит быстрее Черепахи. Намного быстрее. И еще он сообразительней. Поэтому он побеждает. Рано или поздно. ОК?

Сентиментальный романтизм: Самодовольный заяц прикорнул у обочины, а нравственно устойчивая Черепаха ковыляет к финишу.

Сюрреализм (или рекламный ролик): Черепаха, снабженная роликовыми коньками и аккуратным рюкзачком из черной кожи, в солнцезащитных очках, легко мчит вперед, а оставленный позади зайчишка кусает себя за хвост.

Из частной переписки: Милый Пушистик, припусти вперед и дождись меня у изгороди. Я буду на месте как только мне удастся уйти от них. Не может быть, чтобы они гнались за нами. Всегда твоя, Шелли.

Детская сказка новейшего времени (написана экс-хиппи): Заяц и Черепаха, разочаровавшись в социальных и политических структурах, которые разжигают в обществе дух соперничества, покидают трассу и мирно доживают свои дни в убогой юрте, отказываясь давать интервью.

Лимерик: Жила была черепашка Стью\ Простая как ду-би-ду\ Любила покой и уют\ и как-то свалилась в суп.

Пост-модернизм: Я, автор, написал эту книгу. Это чистый конструкт. Заяц и Черепаха на самом деле не существуют, надеюсь вы это понимаете?

И так далее. Теперь понятно, что не так с мифлеткой нашего импрессарио «Месть Черепахи», которая согревает ему душу? Вот что не так – этого не бывает. Мир, такой, какой он есть, не допускает такого построения. Реализм наш заданный, наш единственный способ существования, triste правда, как кто-то возможно считает.