Ловушка для Луны

ГЛАВА 23. НОВОЛУНИЕ

***

На кладбище холодно, и это нематериальный, ненастоящий, но очень цепкий холод. Кажется, будто его леденящие щупальца пробираются в самую душу, чтобы развернуться там, расцвести среди потемневших надгробий и покосившихся крестов моего личного кладбища людей, которые для меня давно мертвы.

Предавших, ранивших…

— Убивших? — насмешливый голос Безмолвного Ужаса впервые не кажется бесплотным. И я не сразу вспоминаю, что это не он обрел новое тело, нет, это я лишилась своего. И не просто так в гладкой поверхности тонкого льда, сковавшего неглубокие лужи, покрывающие осклизлую землю, отражается низкое хмурое небо, облетевшие деревья и темные могилы, но не отражаюсь я.

Потому что я, Луна, уже мертва.

Если вглядеться, всмотреться в кажущийся тонким стеклом лед, можно увидеть парадную залу, оставшуюся позади. Можно увидеть суетящихся людей возле замершей, безжизненной и пустой оболочки ведьмы Огнии, временного обитателя которой Последнее Желание выдернуло сюда, в межвременье. И мое тело, странно изогнутое, бесчувственное, мертвое…

— Хочешь, угадаю, что ты так жаждала получить ценой собственной жизни? — пограничник-колдун-демон сидит на земле возле могилы, скрестив ноги и засунув руки в рукава старой куртки. Потертой и поношенной, видавшей виды и давно потерянной куртки. — “Отпусти мою сестру”, — пародируя меня, всхлипывает он. — “Освободи мою мелкую бесполезную сестренку”. Так ведь, Лу?

Одним рывком он легко поднимается на ноги, подходит ко мне. Вытягиваю руку вперед, чтобы остановить его, и замираю, осознавая, что это мое тело теперь прозрачное, я теперь просвечиваю хмурым осенним кладбищем.

— Противно, не правда ли, бросать все, чтобы явиться на зов неупокоенного мертвеца? — смотрю ему прямо в глаза, в упор, с вызовом. — И так некстати.

Безмолвный Ужас шагает ближе, подступает почти вплотную, и тонкая корка льда трескается под его тяжелым ботинком, раскалывается, разбивая на мелкие кусочки отражение родного мира.

— Так что тебя упокоит, моя милая Лу? Свобода сестры? Месть? Или, может, правда? — в его голосе насмешка, привычная и едкая. — Так иронично, не находишь? Ты могла создать любую реальность, но зачем-то вернула нас сюда, на это кладбище, на могилу моего прежнего тела. Зачем? Сентиментальность? Или пытаешься понять, как же так незаметно для себя оказалась в ловушке?

— Просто возвращаюсь к истокам, — не так-то легко улыбнуться, будучи призраком. В таком состоянии все получается с трудом — и двигаться, и дышать.

Дышать, впрочем, уже не нужно.

— К истокам, — передразнивает Безмолвный Ужас. — Не слишком ли громкие слова для необразованной девочки из бедного квартала?

— Ну почему же необразованная? Начальное образование у меня есть. И я, как ты говоришь, девочка из бедного квартала, сумела тебя раскусить.

Ужас смеется.

— Ой ли? Раскусила она. Поняла, что я не пограничник Тень, и прибежала плакать и обвинять. И вот сейчас тоже. Ну-ка, скажи, слезы будут? Ведь я, — он наклоняется к моему лицу, — демон.

— Изгнанный демон.

— А вот это уже не твоего ума дело, ведьма. Ты и без того слишком много времени потратила, раскапывая старые могилы и гоняясь за миражами, вместо того, чтобы искать моего убийцу. Лучше вспомни, сколько раз ты чуть не погибла по собственной глупости. Признаться, я даже жалел, что посчитал именно тебя достойной противницей Огнии. А ведь могла бы, могла… И понять чуть раньше, и не замереть в самый последний момент.

— А ты мог бы и подсказать, — огрызаюсь я. — Хотя, знаешь, хорошо, что ты этого не сделал. Хорошо, что дал мне время понять, кто же здесь злодей, а кто жертва. Ведь не всегда наличие трупа означает, что тот, кто убил, виновен. Иногда это самозащита.

— Самозащита, — кривится Безмолвный Ужас. — А когда тебя чуть тварь на кладбище не сожрала, ты как-то не очень спешила понять того, кто ее натравил. И о мертвых ведьмах на ярмарке пару раз печально вздохнула. И сестра твоя, Бриз. Ну, как тебе такая самозащита? Уничтожать всех, кто хоть как-то соприкоснулся с моей энергией, только чтобы найти и оборвать одну ниточку, ту самую, что тогда держала меня в этом мире. Да и вообще, вспомни-ка, как ненавидела Правителя за бесчеловечность. Ему, точнее ей, не было жаль горожан, отдавших концы на площади. И где же праведный гнев? Поверь, Принцесса, поступки Огнии были далеки от самозащиты. Я появился в этом городе намного позже, чем она начала свою игру.

— Но именно ты решил собрать плоды ее трудов.

— И поплатился за это. Погиб — трагично и печально.

— Еще бы! Мало кому понравится, когда его пытаются подчинить.

— Конечно. Уже кому, как не нам с тобой, Лилит, этого не понимать.

— Не заговаривай мне зубы, демон. Ты использовал меня с самого начала, играл мной, крутил, как марионеткой, в своей игре против всех. Против Огнии, против Черной банды, против всего мира — нашего и твоего собственного.

— Но и ты была не против, чтобы тобой поиграли, — негромко замечает он. — Не против поиграть в жертвенную любовь.

— Сейчас уже нет.

— А как же наша удивительная безграничная близость, — смеется он. — Разве не этого ты когда-то хотела?

— Не с тобой.

— Когда-то — со мной, Принцесса.

Он смотрит на меня в упор, с прищуром, смотрит так, словно бы видит насквозь, и на мгновение мне становится не по себе. На мгновение я забываю, зачем позвала его сюда, зачем приказала ему явиться, отдав за право этого приказа собственную жизнь.

— Хочешь, я позволю тебе жить? — наклоняясь к моему лицу, почти шепотом предлагает демон-колдун. — Хочешь, освобожу твою сестру, отпущу ее. А тебе предложу место рядом со мной, место моей королевы. Хочешь? Желаешь этого?

Его глаза так близко, что я вижу каждую черточку, каждое пятнышко на радужке. Непроглядно-черная демоническая тьма плещется в темных точках его зрачков, напоминая о другой тьме, полной спокойной и уверенной силы. Тьме в глазах Охотника.

А у него, Ужаса, тьма в глазах совсем иная. Лживая, беспокойная. Сейчас нас вновь связывает тонкая ниточка Последнего Желания, теперь уже моего, и через эту связь я чувствую отголоски его тревоги. И раздражение.

Я отнимаю время, которое он предпочел бы потратить на другое. На месть — Черной банде, так долго державшей его на поводке как ручную зверушку, Охотнику, не первый год преследовавшему его, Демоническому Королю. Королю — особенно, ведь это Король приговорил его к долгой и мучительной вечности в демонической тюрьме, от которой он бежал, позволяя завесе разодрать собственную сущность на множество жалких клочков. Озлобленных жалких клочков.

А он не был виноват. Он лишь послушал неправильных демонов — других, сильных, хитрых. Королевский Стратег внушал ему ядовитые мысли, а тонкие губы Королевской Фаворитки обещали счастье и власть. Надо было лишь бросить вызов — выступить против Короля. И многие демоны поддержали бы его, да, те самые демоны, которые после молчаливо следили, как его скрутили и распяли.

Не лучше них был и колдун, который обещал ему силу и волю. Тот, что ждал его по другую сторону завесы, равнодушный и сильный — колдун, набивший контролирующую татуировку на его новом теле, подчинивший его, сделавший послушным убийцей. Колдун, запрещавший даже говорить. О, Безмолвный Ужас ненавидел Черного Пепла едва ли не сильнее подчиненной меня и мечтал вырваться, отомстить. Сменить тело на чистое, лишенное управляющих меток, освободиться.

Ужас отталкивает меня. Ментальный толчок — сильный, болезненный. Меня отбрасывает назад, к призрачным могилам, и железистый привкус крови во рту почти реален. И отрезвляет.

Мне не нужно его понимать. Не нужно вновь попадаться на ту же уловку, вновь загонять себя в ту же ловушку. Сочувствие, чувства — этот демон использует их мастерски, искажая и извращая все, до чего только может дотянуться. Из понимания рождается любовь, а любовь — это страшное оружие в руках таких, как он.

Это ведь игра. Подпустить поближе, будто случайно, раскрыться, словно бы вынуждено, показать что-то болезненное, острое, выворачивающее душу. Зацепить.

Когда-то я бы поддалась. Когда не знала, не помнила, что такое любовь, близость. Лишенная семьи, друзей, поддержки, я была готова тянуться к любому, кто обещал хоть каплю душевного тепла. Ужас ловко провел меня дорожкой влюбленной глупышки, не понимающей, что ей играют.

И вот сейчас…

— Я желаю, чтобы ты навсегда вернулся в свой мир, — мой голос звучит ровно, уверенно. — Тебе давно пора домой.

Смотрю, как черная с красным петля захлестывает его шею призрачной удавкой. Но Безмолвный Ужас улыбается — он уверен в своей силе, уверен, что не может проиграть, когда до победы остался лишь шаг.

— Это невыгодное желание, Принцесса, — напоминает он. — Нельзя желать того, чего другой отчаянно не хочет. Ты же помнишь, что будет, если я откажусь?

— Твоя воля против моей.

— Ой ли? Глупышка! Почему же ты не могла просто довериться мне? Это ведь из-за сестры, да? Я бы отпустил ее, обязательно отпустил. Ну же, моя маленькая Принцесса, разве я тебе когда-нибудь лгал?

— Всегда.

Демон-колдун хмурится. Я чувствую тревогу, чувствую слабость. Что-то внутри него, терпко-гнилое, жаждет уничтожить меня — ведьму, ставшую такой важной для Королевского Охотника.

— Твоя воля, Луна? А есть ли у тебя она? — его голос меняется, теряет вкрадчивость. — Вспомни, как легко, как просто ты готова была пойти на убийство собственного отца. А почему? Он разрушил тебя. Расколол.

— Убирайся!

Безмолвный Ужас подходит ближе, медленно, неумолимо. Что-то трескается в том образе, к которому я привыкла, что-то меняется. Он словно бы сбросил маску, перестал притворяться, позволил злой сущности вырваться наружу.

— Ты, крысеныш, не имеешь воли. Ты всю жизнь искала того, кто показал бы твое истинное место.

Образы прошлого, потерянного и забытого года, возникают перед глазами. Вот Черный Пепел, смеясь, поднимает за волосы мою голову, и вот я тянусь к нему, влюбленная и покорная. Еще не Лилит, нет, слабое, никчемное существо.

— Разбитая и жалкая, — голос Ужаса плывет надо мной, обретая звучность. Сейчас он как Правитель, а я…

Я словно бы вновь сжимаюсь в комочек, прячусь под продавленной лежанкой. И даже дышать боюсь.

Легкие жжет от недостатка воздуха.

Меня окружает темнота. Нет, темнота поглощает меня, побеждает. И образы прошлого, горького прошлого, один за другим окружают меня.

Жалкая, слабая, никчемная, ненужная…

Они смеются разными голосами — Светлый Человек, Черный Пепел. А потом и другие, мимолетные — одноклассники, злой старый пограничник с нашей улицы, не раз подчеркивавший, что я гнилая, гнилая по крови, по сути, по рождению. И этот смех накрывает удушливой волной, звенит в холодном сыром воздухе.

Ужас возвышается надо мной, крупный, обретший неожиданную силу. А я, маленькая, крошечная, могу лишь скулить от страха у его ног.

— Даже мать тебя продала. Даже мать.

Ма. Ее образ, сияющий и светлый, вдруг возникает рядом со мной.

Сейчас она совсем иная — несломленная, гордая. Сейчас она та женщина, изо всех сил сопротивлявшаяся навязанному привороту, навязанным чувствам. Женщина, вопреки всему сохранившая жизнь своим дочерям и передавшая им удивительный дар — тотемную магию, магию души.

Сейчас я знаю, что не Светлый Человек, злобный и энергетически пустой, дал нам с Бриз внутренний свет. И не он своим примером показал, что бороться надо всегда. Потому что есть за что. Есть семья — по крови и по духу.

Призрачная Ма сжимает мою ладонь.

Свет вырывается наружу.

Безмолвный Ужас шипит, рукой прикрывая глаза.

— Убирайся, — повторяю я. — Исчезни. Ты не принадлежишь нашему миру. Ты никакому миру уже не принадлежишь. Ты отказался от самого себя, разодрал собственную душу в попытке трусливо сбежать от правосудия. И кто ты сейчас? Да никто. Лжец, сам не верящий в свою ложь.

Магия Безмолвного Ужаса выплескивается, накрывает меня с головой. Я чувствую, какая она кусочная и неправильная, краденая, вырванная против воли у ее бывших обладателей. Причудливым, противоестественным образом в ней смешиваются гниль осенних листьев, соленый ветер, свежесть предгрозового воздуха, жар демонического мира и тысячи других запахов и оттенков. Фрагменты силы, взятой взаймы у всех колдунов и ведьм, когда-либо подчиненных Безмолвным Ужасом. Но ни капли его самого. Ничего настоящего.

Волны чужой энергии накатывают и отступают. Их много, но они слишком разные, несочетающиеся и такие слабые по сравнению с моим внутренним светом. Тем, что родился, рос и креп вместе со мной.

Лишенный черной пелены прошлого, стряхнувший с себя груз ошибок, ненависти и одиночества, он разгорается все ярче и ярче.

Свет внутри, такой же спокойный и уверенный, как истинная тьма в глазах Охотника, моего демона, знает, для чего он сияет. Знает, что ждет меня там, в родном мире. Бриз, которая держит меня за руку, не отпуская, не позволяя исчезнуть, раствориться в призрачном межвременье. Тухля — и откуда он только взялся — подпитывающий и направляющий ее силу. Капитан Сумрак и даже Висельник, замершие в тревожном ожидании. И остальные…

Где-то там меня ждет город, не разделенный на бедных и богатых, грязных магов и чистых людей. Город, каким я всегда хотела его видеть, правильный город и люди, ради которых стоит жить. Место, куда хочется вернуться.

Обязательно вернуться.

Я стою перед ним, облаченная в кокон света, прямая и стойкая, полная внутренней силы, и осознаю, что Ужасу нечего мне противопоставить, что он не сумеет найти брешь в моей защите, подпитаться старой болью, ненавистью, страхом. Он, изгнанный демон, одержимый местью и властью, никогда не победит.

Лицо Безмолвного Ужаса искажает непонимание и смятение.

Я смотрю, как он блекнет, тускнеет, растворяется в мутном мраке завесы. Неумолимая сила Последнего Желания тянет его домой, в родной демонический мир. Тонкая черно-красная нить на мгновение замирает в пустоте, прежде чем рассыпаться белыми снежинками.

Желание выполнено.

Воздух врывается в легкие.

***

Чувствительность возвращается постепенно. Сначала начинает покалывать кончики пальцев, потом затекшие, усталые мышцы отзываются болью. На груди у сердца словно камень лежит — живой, горячий камень.

Тянусь рукой, уже понимая, кто же урчит, прижавшись ко мне, кто же делится теплом и живительной жизненной энергией. Касаюсь пальцами мягкой черной шерстки и широко раскрываю глаза.

Демоническая тьма в глазах Охотника, спокойная и уверенная, завораживает. И что-то еще, едва ощутимое, тлеет в его взгляде, от чего по телу разливается тепло. Уютное, желанное тепло.

Улыбаюсь — слабо, нерешительно и робко. Потому что меня не должно быть здесь, на залитом кровью полу парадной залы дома теперь уже бывшего Правителя. В собственном теле. Живом теле.

— Я же обещал, искорка, — голос демона мягок. — Я не дам тебе исчезнуть.

— Но, — хрипло выдыхаю я, — я же отпустила тебя.

— А я не ушел.

— Связь…

— Существует между нами не только по твоей воле. Но и по моей. И я выбрал не уходить.

— Но Ужас же…

— О, — смеется Охотник, — поверь мне, он бы очень хотел, чтобы твоя смерть увлекла за собой меня. Раз уж я выбрал… эту удивительную, по его мнению, глупость. Любовь. Но я все равно не мог отпустить тебя.

Мгновение я просто смотрю на него, а потом иллюзорный образ Теня начинает трескаться, таять, уступая место другому. Родному. Близкому.

Любимому.

Осознание приходит тихо и незаметно, но не приносит с собой страха. Без бури, без шторма, без захлестывающих эмоций, раздирающих душу. Нет боли, в которой Безмолвный Ужас пророчил мне захлебнуться. Напротив, понимая, что же значит это тихое и уютное чувство, клубочком свернувшееся внутри, давая ему имя — любовь — мне вдруг становится очень-очень спокойно.

Как будто маленький путеводный огонек загорается в душе.

Смотрю на мужчину, которому доверила свое сердце, и вижу как впервые. Он темноволосый, как и должно быть, истинный демон, порождение черного-черного мира. Глаза — черные окна в демонический мир — бесконечно мудры, и весь он — высокий, мощный — излучает силу. Но не разрушительную, злую силу, а силу защитника, стража закона.

Я чуть-чуть приподнимаюсь, вспугивая Бряка, и Королевский Охотник втягивает меня в свои объятия.

— Очнулась! — голос Бриз, звенящий от радости, приводит меня в чувство, напоминает, что мы с Охотником не одни.

Выпутываюсь из объятий демона и тут же оказываюсь в руках сестры. Прижимаю к себе, стискиваю, запоздало понимая, что могла никогда больше ее не увидеть.

— Не надейся, так просто от меня не избавиться, — говорю с усмешкой. — Нам еще надо с твоей магией разбираться. И уж поверь, учитель из меня, может, и плохой, но упрямый. Не отступлю, пока не научу тебя контролировать силу. Ни за что.

Бриз всхлипывает — громко, открыто. Ловлю через ее плечо напряженно-тревожный взгляд Висельника и вздыхаю про себя, добавляя еще одну галочку в список дел. С татуировкой контроля, нанесенной бессознательной сестрой под влиянием Безмолвного Ужаса, разбираться определенно придется. Иначе… кто знает, куда заведет этих двоих та странная энергия, что пульсирует между ними?

Как же много нерешенных вопросов, когда душе хочется лишь одного — покоя и неги в объятиях векового мрака! Остаться с Охотником вдвоем, наедине, и поговорить, наконец, обо всем, что осталось пока невысказанным. Потому что одно дело подсознательно чувствовать, что между нами все серьезно, надолго, может, даже навсегда, а другое — определиться, договориться, как же все в действительности будет. Придется ли мне бывать в его мире? Смогу ли я? Что скажет Бриз, впервые не сдерживающая слез, когда поймет, что Охотник, потусторонний демон, теперь тоже часть моей жизни?

И Правитель… нет, отец. Его тело так и лежит посреди залы, забытое, брошенное. Никто не потрудился накрыть его хотя бы куском ткани, как, например, скрыли от глаз безжизненную оболочку Огнии. Придется ли нам, его ненужным детям, руководить похоронами? И кто теперь займет освободившееся место главы города?

— Ну-ну, подруга, и так сыро, так и вы еще, — вот уж кого не ожидала увидеть, хоть и чувствовала там, в призрачном небытии.

Форма пограничника болтается на Тухле так же, как и его обычные пестрые одежки, да и кривая ухмылка на лице совершенно привычная. Только вот…

— Ты же всегда говорил, что в пекло не полезешь!

Маг демонстративно стряхивает с капюшона запачканной кровью куртки розоватые капельки.

— А здесь, как видишь, не жарко. Зима, между прочим, пришла.

В широком окне парадной залы виден город. Красные крыши и темные стены домов, острые шпили церквей, потускневшее золото на перилах балкончиков. Кружатся мелкие снежинки в холодном воздухе, такие белые в серебристом свете лениво поднимающейся на востоке луны. А дальше — мои родные улочки, тихие и узкие, замершие в ожидании чуда.

И оно приходит. В сгущающихся сумерках ярко вспыхивает защитный купол света, накрывающий весь город.

Наш город. Мой город.

***