Ловушка времени (сборник, том 1)

Глава I Глаз

Тревога сработала сразу после полудня. Красный сигнал, показывающий чрезвычайную ситуацию. Но чрезвычайная ситуация была всегда. Мы все знали это. С тех пор, как мутировала в Чикагском Кольце стая пауков, мы понимали, что рисковать не стоит. В тот раз человеческая раса чуть не погибла. Немногие знали, как близко мы были к исчезновению. Но я-то знал.

В Центре Биологического Контроля все это знали. Для того, кто жил до Трехчасовой Войны, такое звучало бы невероятно. Даже нам было трудно поверить в это. Но мы-то знали.

По всему миру разбросано четыреста три Кольца, и каждое способно привести к гибели все Человечество.

Наша лаборатория располагалась к северу о того, что было Йонкерсом, а теперь является сплошными руинами. Атомный взрыв шестилетней давности, разумеется, не задел сам Йонкерс. Но разрушил Нью-Йорк. Радиация опустошила Йонкерс и города за ним, а вглубь страны дошла до Белых Равнин, — но все, кто жил до Трехчасовой Войны, знают, что сотворила бомба с территорией вокруг Нью-Йорка.

Война закончилась невероятно быстро. Но настоящую угрозу создало то, что было потом — бомба замедленного действия, которая может с легкостью стереть с лица Земли всю цивилизацию. Мы пока не знаем, что с этим делать. Все, что нам остается — это продолжать исследования и вести наблюдения с самолетов.

И эта угроза — мутации.

Для меня это было не впервой. Я передал отчет по телетайпу, нажал пару кнопок и развернулся, чтобы взглянуть на стажера Боба Дэвидсона. Он пробыл тут две недели, в основном изучая что к чему.

Мой помощник Уильямс был в отпуске, и я уже почти решился взять молодого Дэвидсона в качестве его замены.

— Хочешь полетать и посмотреть, что случилось, Дэйв? — спросил я.

— Конечно. Это же красный уровень тревоги, да? Чрезвычайная ситуация?

Я пододвинул микрофон.

— Вышлите аварийную команду, — приказал я, — и свяжитесь с Уильямсом, чтобы он принял командование. Подготовьте разведывательный вертолет. Красный маршрут. — Потом я повернулся к Дэвидсону. — Стандартная процедура, — сказал я ему, — если не произойдет ничего неожиданного. Данных пока мало. Зонды заметили провал и какую-то активность вокруг него. Возможно, это ерунда, но мы не можем рисковать. Это Кольцо семьдесят-двенадцать.

— Это же там, где на прошлой неделе разбился воздушный лайнер, да? — снова загоревшись интересом, спросил Дэйв. — Что-нибудь уже известно о том, что стало с пассажирами?

— Ничего. Если они еще живы, с ними расправится радиация. Теперь это закрытая зона, вот бедолаги. Но мы еще сможем найти самолет. — Я встал. — Возможно, это все погоня за собственной тенью, но когда речь идет о Кольцах, мы не можем довериться случаю.

— О, это должно быть интересно, — заметил Дэйв и вышел за мной.

Мы поняли это еще давно. Во всем мире насчитывается четыреста три таких зоны, но до Войны никто не мог представить что-то, похожее на Кольцо, и было трудно вообразить его, опираясь лишь на скудное описание. Нужно самому почувствовать это одиночество, пролетая над центром Кольца с голыми разбросанными камнями, на которых ничто не сможет расти, пока сама планета не превратится в пыль, и увидеть, как вокруг этого мертвого ядра кипит жизнь Кольца.

Зона жизни, соседствующая с могуществом смерти. Звездные силы, выпущенные на свободу взрывами бомб, давали жизнь новым странным, мутирующим формам жизни, которые постоянно изменяются и будут изменяться, пока в мире, который в течение трех часов подвергался ударам почти космической мощи, опять не восстановится равновесие. Мы все еще страдали от последствий этих ударов. Баланс еще не был достигнут.

Когда час равновесия наступит, человечество, возможно, перестанет быть доминирующей расой. Вот почему мы так внимательно наблюдаем за всеми Кольцами. Время от времени мы обрабатываем их огнеметами. Но, разумеется, только атомная энергия сможет навеки утихомирить кипящую там жизнь, что, конечно, не является решением проблемы. У нас достаточно Колец и без использования еще большего количества атомных бомб.

Это словно рубить головы гидре, не зная, как ее убить по-другому. Все, что мы можем делать — смотреть, ждать и готовиться...

Мир был еще темный. Но само Кольцо озаряло странное бледное свечение, которое могло означать что угодно. Раньше такого не было. Вот и все, что мы пока что знали об этом.

— Давай глянем, что на сканере, — сказал я Дэвидсону.

Он передал мне маску, я защелкнул зажимы за ушами и надвинул монокуляр на глаза, ожидая увидеть, как в приборе ночного видения рассеивается темнота.

Так и случилось — здесь все было предсказуемо. Я увидел негативные изображения деревьев и разрушенных домов, пугающе бледные на темном фоне. Но внутри Кольца — ничего.

Это было нехорошим знаком. А скорее, даже откровенно плохим. Не сказав ни слова, я снял маску, передал ее Дэвидсону и увидел, что он глядит вниз. Когда он повернулся, я заметил его хмурый взгляд через монокуляр еще до того, как он опустил сканер. В свете индикаторов пульта управления он выглядел слегка бледным.

— Ну? — спросил он.

— Кажется, в этот раз они натолкнулись на что-то серьезное.

— Они?

— А кто еще? Может быть все, что угодно. Ты же знаешь, что жизненные формы мутируют резко, без всякого предупреждения. Нечто внизу сделало это снова. Может быть, что-то тихо жило себе под землей, просто дожидаясь нужного момента. Что бы это ни было, теперь оно создает помехи для сканеров, а это не так-то просто сделать.

— Вначале парни доложили о провале, — тщетно глядя вниз, сказал Дэвидсон. — Ты что-нибудь видишь?

— Только светящийся туман. Больше ничего. Совершенно непроницаемый. Ну, может быть, дневной свет покажет нам что-нибудь. Я надеюсь на это.

Не показал. Неглубокое море желто-серой дымки, медленно клубящейся гигантским кругом над всем Кольцом насколько хватало глаз. Мертвая центральная часть и внешняя зона неестественной жизни исчезли в этой дымке, сквозь которую не мог пробиться ни один инструмент, — а мы разработали множество вещей, способных видеть через туман и темноту. Дымка была очень густой. У нас никак не получалось приоткрыть эту вуаль.

— Садимся, — наконец сказал я Дэвидсону. — За этим щитом что-то происходит, кто-то не хочет, чтобы за ним наблюдали. И кому-то придется сходить и проверить это — причем, как можно быстрее! Вероятно, даже нам.

Мы надели свинцовые костюмы последней модели — гибкие и удобные. Опустили забрала, как только увидели землю, а маленькие счетчики Гейгера, которые были у каждого из нас, принялись беспорядочно тикать, будто сам воздух там, куда мы опускались, передавал слово «смерть» при помощи азбуки Морзе.

Я искал место, куда бы сесть, когда Дэвидсон внезапно схватил меня за плечо, указывая вниз.

— Смотри!

Его голос прошуршал в наушниках моего шлема. Я посмотрел. И вот с этого места рассказывать становится весьма трудно.

Я-то знаю, что увидел. Это было ясно с начала до конца. А увидел я глаз, смотрящий на нас через бледную дымку. Но являлся ли он огромным глазом, находящимся далеко внизу, или глазом обычного размера, расположенным вблизи, я тогда не смог понять. У меня отказало чувство расстояния.

Я глядел прямо в Глаз...

Следующее, что я помню, — как сижу в знакомой лаборатории за столом напротив Уильямса и слышу свой голос:

— ...никаких признаков активности рядом с Кольцом. Абсолютно нормальные...

— Разумеется, есть еще озеро, — добросовестно прервал меня Дэвидсон.

Я посмотрел на него. Он, сидя у стены, непрерывно крутил в руках шапочку. Его розовощекое лицо было осунувшимся, а во взгляде, который встретился с моим, виднелись напряжение и ошеломление. И я понял, что выгляжу примерно так же.

Я словно просыпался ото сна, зная, что спал, зная, что уже бодрствую... но сон все продолжался... и я не мог прекратить это. Хотелось подпрыгнуть, ударить кулаком по столу и прокричать, что все это обман.

Но я не мог.

Что-то похожее на невероятно мощное психическое подавление удерживало меня. Когда я попытался выйти из этого состояния, кабинет на секунду поплыл перед глазами, я встретился со взглядом Дэвидсона и увидел в нем то же самое плывущее напряжение.

Это был не гипноз.

Нельзя было получить должность в лаборатории Биологического Контроля, не пройдя множество тестов и тяжелых физических испытаний. Никто из нас не поддается к гипнозу. Мы не можем этого себе позволить. Это тоже проверялось.

Нас можно загипнотизировать лишь в исключительных обстоятельствах, известных только самому Биологическому Контролю.

Нет, ответ был не так прост. Казалось, что он лежал во... мне. В моем мозгу захлопнули какую-то дверцу, чтобы запереть жизненно важную информацию, которая не должна была исчезнуть... ни при каких обстоятельствах.

Через минуту, потраченную на выстраивание этой аналогии, я понял, что оказался на правильном пути. Я почувствовал себя увереннее и в большей безопасности. Что бы ни происходило в этом пустом месте в моей голове, теперь оно было под контролем моего инстинкта. А я доверял инстинкту.

— ...прорыв, как и доложили парни, — говорил Дэвидсон. — Вот, должно быть, из-за чего озеро начало пополняться. Хотя там все спокойно. Думаю, наши зонды присмотрят за этим.

Взгляд Дэвидсона пересекся с моим, и я понял, что он прав. Я знал, что он говорит это мне, а не Уильямсу. Разумеется, озеро не могло исчезнуть, просто пропав из виду. Мы не могли допустить худшей ошибки, чем заинтересоваться озером, рассказывая о нем явные небылицы...

Какое озеро?

Воспоминание вернулось, словно мираж, медленно выплывающий на поверхность сознания. Мы стояли на голых безжизненных камнях мертвого центра Кольца и глядели через просвет в тумане, похожий на широкое низкое окно в километре от нас.

Рассветное озеро было ярко-голубым и невероятно спокойным. Стена скал за ним уходила влево и вправо, пропадая из поля зрения, стена, словно огромный каменный занавес, висящий величественными складками, розовый на фоне такого же розового рассвета и нависающий над своей идеальной копией, отраженной в зеркальной глади озера.

Мираж исчез. Озеро я вспомнил, но больше — ничего. Там было озеро. Мы стояли на его каменистом берегу. И что потом? Логика подсказывала мне, что мы, наверное, увидели, или услышали, или узнали нечто, что сделало озеро смертельной опасностью для всего Человечества.

Я знаю, что ощущение первобытного страха в моем сознании обязано иметь причину. Но все, что я мог сейчас сделать, — следовать своим инстинктам. Основными человеческими инстинктами, как я подумал, являются самосохранение и сохранение вида. Если буду опираться на этот фундамент, то не ошибусь...

Но... я не знал, сколько там пробыл. Не знал, много наговорил или мало... не знал, какие приказы отдал своим подчиненным и вызвала ли у них моя поверхностная оценка какие-нибудь подозрения.

Я осмотрелся и понял, что настал идеальный момент изобразить искреннее удивление. Не считая нас с Уильямсом, кабинет был пуст. Во время последней встречи со своими воспоминаниями, пока я грезил наяву, то, наверное, совсем потерял связь с реальностью.

Уильямс смотрел на меня с... Любопытством? Подозрением?

Я протер глаза и постарался, чтобы голос прозвучал как можно слабее.

— Устал, — произнес я. — Чуть было не заснул, да? Ну...

Звук телетайпа за спиной Уильямса прервал мои объяснения. Я сразу понял, в чем дело. Отчет сначала пришел в мой кабинет, оттуда секретарь перенаправил его мне. Это указывало на крайнюю важность. А также означало — мгновением позже я получил причину надеяться на это, — что приемное устройство в моем кабинете было выключено, поэтому новость пришла прямо сюда, избежав посторонних глаз.

Перегнувшись через плечо Уильямса, я прочитал текст на бумажной ленте.

Он гласил:

Последняя строчка меня просто ошеломила. Только одно стало мне ясно — этого не должно произойти. Если сообщение Фитцджеральда дойдет до кого-нибудь еще, само существование цивилизации окажется под ужасной, смертельной угрозой. Нужно было срочно что-то делать.

Уильямс перечитал сообщение. Он оглянулся на меня через плечо.

— Фитц прав, — сказал он. — Конечно. Нельзя позволить, чтобы там что-то развивалось. Лучше взорвать все к чертям прямо сейчас — или нет?

— Нет! — выкрикнул я так резко, что Уильямс замер, не успев до конца протянуть руку, чтобы дотянуться до межлабораторной связи.

— Почему нет? — с удивлением посмотрел он на меня.

Я открыл рот и тут же снова закрыл его, поняв, что не смогу подобрать нужные слова. Мне все казалось таким очевидным, что у меня не получалось объяснить, почему мы должны пренебречь этим сообщением. Словно пытаться объяснить, почему не стоит взрывать атомную бомбу из чистого любопытства — причин так много, и они лежат так близко к поверхности, что не знаешь, с какой начать.

— Тебя там не было. Ты не знаешь. — Мой голос звучал хрипло и неровно даже для меня. — Фитц ошибается. Давай оставим озеро в покое, Уильямс!

— Тебе виднее. — Он одарил меня странным взглядом. — Я все равно должен записать в отчет. Окончательное решение примет штаб-квартира.

И он снова потянулся к выключателю межлабораторной связи.

Не знаю, как далеко бы я зашел, чтобы остановить его. Инстинкты, более глубокие, чем все разумные доводы, казалось, взорвались внутри меня в резком порыве, поднявшем меня на ноги. Нужно было не позволить ему передать сообщение — сейчас, без промедления, — не тратя времени на то, чтобы нырнуть в сознание и добыть там причину, которую Уильямс сочтет достаточно веской.

Но решать нам все-таки не пришлось.

Ослепительная вспышка беззвучного белого огня сверкнула прямо перед моими глазами. Она закрыла Уильямса, она закрыла телетайп с невинным и в то же время смертельно опасным сообщением. Я ощутил ужасную боль в середине черепа...

Глава II Другая угроза

Кто-то встряхнул меня. Я сонно сел, встретившись с пристальным взглядом, который узнал только после, казалось, бесконечно медленного пробуждения. Дэвидсон, чье розовое лицо было испуганным, потряс меня снова.

— Что случилось? Что это было? Джим, ты в порядке? Что случилось?

Я позволил ему помочь поднять себя на ноги. Кабинет постепенно прекращал кружиться вокруг меня, но перед глазами все опять поплыло, когда я увидел, что лежит рядом с телетайпом, лента которого свисает до самого тела, лежащего лицом вниз, и кровь все еще вытекает из пулевого отверстия в затылке...

Уильямс не видел, кто его убил. Должно быть, вспышка от этого выстрела и ослепила меня. Я чувствовал ожог от пороха на щеке, который получил, очевидно, когда невидимый убийца выстрелил рядом с моим лицом. Я ощущал только онемение. У меня онемело все тело, даже мозг. Но кое-что нужно было уладить как можно быстрее.

Сколько прошло времени? Ушло ли смертельно опасное сообщение дальше, пока я беспомощно лежал? Двумя неуверенными шагами я добрался до телетайпа. Лента, кольцами свисающая на мертвого Уильямса, все еще была на месте.

Кто бы ни выстрелил, чуть не задев мне щеку, он стрелял по другой причине, нежели это сообщение. Очевидно, поскольку кто мог знать о его важности? Сбивающая с толку загадка, о которой мне некогда было размышлять.

Оторвав ленту, я запихал ее в карман. Потом, щелкнув переключателем телетайпа, послал ответное сообщение так быстро, как позволяли мои дрожащие руки:

Пока я искал взглядом вертолет, Дэвидсон смотрел на меня круглыми глазами. Когда же повернулся к двери, он вытянул руку. Я заставил себя остановиться и подумать.

— Ну? — спросил я.

Он не ответил. Только посмотрел на тело Уильямса, лежащее на полу.

— Нет, — сказал я. — Я не убивал его. Но, возможно, мне бы пришлось это сделать, если бы оказалось, что это единственный способ его остановить. На озере что-то стряслось. — Я замялся. — Ты тоже был там, Дэйв. Ты знаешь, что я хочу сказать?

Я был не совсем уверен, что пытался узнать. Я просто ждал его ответа.

— Ты тут главный, — все, что сказал он. — Не мутация сделала... это. А пуля. Надо узнать, кто застрелил его, Джим.

— Но я и понятия не имею. Я вырубился. Что-то...

Сознание закружилось, затем я снова пришел в себя, озаренный внезапной идеей. Я приложил ладонь ко лбу, смутно пытаясь вспомнить, что произошло.

— Может быть, нечто, похожее на мутацию, приняло в этом какое-то участие, — заключил я. — А может, мы не одни, кто этого хочет, — чтобы озеро не трогали. Интересно, могло ли что-то из Кольца специально вырубить меня, чтобы я не видел, что убило Уильямса.

Но не было времени раздумывать даже об этом.

— Дело в том, Дэйв, — нетерпеливо продолжал я, — что смерть одного человека сейчас мало что значит. Кольцо...

Я замолчал потому, что не мог говорить дальше. Да мне и не пришлось.

— Что ты хочешь от меня? — спросил Дэвидсон.

Так-то лучше. Я знал, что могу рассчитывать на него, и, возможно, очень скоро мне понадобится помощь.

— Следи тут за всем, — сказал я. — Мне надо встретиться с Фитцджеральдом. И слушай, Дэйв, это очень важно. Задерживай все, что приходит от него. Все! Запомнил?

— Так точно, — ответил он.

Когда я уходил, в его глазах все еще стояли вопросы. Но никто из нас не мог на них ответить... пока.

Подо мной мелькали все признаки разрухи, последствия Трехчасовой Войны, — рухнувшие здания, опустевшие поля, поваленный лес. Вдалеке я видел слабый блеск воды за бурлящим краем Кольца.

Я был в пути достаточно долго, чтобы привести сознание в порядок, но так и не достиг этого. Видимо, чтобы открыть закрытые двери в моем мозгу, потребуется не только время.

Сегодня я был в Кольце, что-то увидел там или узнал, и что бы я там ни узнал, это оказалось таким важным и ужасным, что воспоминания просто стерлись как из моей головы, так и из головы Дэвидсона до тех пор, пока не настанет время действовать.

Я не знал, когда это случится или что я сделаю. Но был совершенно уверен, что когда придет время принимать решение, я не стану колебаться. Вместе с ужасом и тьмой в моем сознании было еще и одно прочное знание, на котором основывались все мои действия: я могу доверять своим инстинктам.

Вертолет Фитцджеральда уже ждал. Я видел его, облаченного в свинцовый костюм, крошечного, далекого, нетерпеливо расхаживающего взад-вперед, пока я садился. Вертолет плавно снижался. И на секунду в моей голове промелькнуло еще одна мысль.

Уильямс! Убитый человек, которого я знал и с кем вместе работал. Я уважал его. Это должно было подействовать на меня гораздо сильнее. Но я знал, почему не подействовало. Смерть Уильямса не имела особого значения — можно сказать, была мизерной в свете другой нависшей над нами безымянной угрозы, невидимой, словно призрак, поднимающийся перед нами из озера.

Фитцджеральд был крупным светловолосым человеком с голубыми глазами и шрамом, пересекающим лоб, который он заработал в битве с мутировавшим мышиным опоссумом в Кольце Атланты. Когда я выбрался из вертолета, круглая мембрана его микрофона едва заметно завибрировала.

— Приветствую, босс. Вы получили мое второе сообщение?

— Нет. А что там было?

— Еще кое-что интересное. — Фитцджеральд махнул рукой в сторону Кольца. — На этот раз в озере есть... признаки жизни. Но я не смог ничего разглядеть.

Я облегченно выдохнул. Дэвидсон не даст этому сообщению пойти дальше. Мне нужно было найти способ убедить Фитцджеральда молчать.

— Тогда нам стоит взглянуть на озеро, — сказал я. — Расскажи, что ты видел.

— Ну... — Он беспокойно помялся с ноги на ногу, посмотрев на меня через забрало шлема так, словно не ожидал, что я ему поверю. — Странное местечко это озеро. Мне показалось, что оно... гм... смотрело на меня. Знаю, звучит это глупо, но я должен тебе рассказать. Думаю, это может быть важным. Сделав второй заход, я увидел в озере что-что. — Он помолчал. — Скорее кого-то, — добавил он через секунду.

— Кого?

— Я... это были не люди.

— Откуда ты знаешь?

— Они не носили свинцовые костюмы, — просто сказал Фитцджеральд, радуясь, что может подкрепить свою историю фактами. — Я подумал, что либо они не люди, либо какие-то сумасшедшие. Они услышали мой корабль. И погрузились в озеро.

— Уплыли?

— Они вошли в него. Прямо под воду. И остались там.

— Как они выглядели?

— Я не подходил близко, — уклончиво ответил Фитцджеральд, старательно избегая смотреть мне в глаза.

Я осознал странное растущее возбуждение, распухшее в моем горле до такой степени, что я едва мог говорить. Я дернул головой в сторону озера.

— Идем, — сказал я.

Там была голубая вода, легкий ветерок вызывал небольшую рябь. За озером стояли скалы, подобные сложенному занавесу. Пройдя по голым, разъеденным эрозией, камням мы не заметили никаких признаков жизни. Пока мы добирались до воды в тяжелых, обшитых свинцом ботинках, Фитцджеральд постоянно косился на меня. Я знал, что он ожидает от меня сомнений.

Но я также знал, что он сказал правду. Утерянные воспоминания об опасности посылали предостерегающие тени в мое сознание, и я смутно верил, что тоже видел водяных людей — в недалеком прошлом, вычеркнутом теперь из моей памяти.

Мы уже наполовину пересекли каменную пустошь, а счетчики Гейгера шумно щелкали, предупреждая о смерти в окружающем воздухе, когда из-за уступа скалы показался первый озерный человек.

Он выглядел абсолютно нормально... не считая того, что, в штанах цвета хаки и рубашке с закатанными рукавами, он стоял у неминуемой гибели, какой являлся самый воздух Кольца. Он посмотрел на нас с трудноописуемой пустотой во взгляде, но тем не менее в его глазах был живой интерес.

Когда мы оказались в десятке шагов, озерный человек поднял руку и, не меняя выражения лица, заговорил голосом, начисто лишенным всяческих интонаций.

— Идите обратно, — сказал он. — Идите обратно. Уходите отсюда, немедленно!

Ко мне возвращалась память... Я знал, почему он выглядел так странно, почему говорил так ровно, откуда в его глазах взялся интерес...

Нет, не знал. Знание коснулось границы разума и исчезло. Я споткнулся, а Фитцджеральд, стоявший рядом со мной, возбужденно и нетерпеливо о чем-то спросил человека из озера.

Тот не ответил. Он посмотрел на нас в последний раз — тупо, сосредоточенно и беспристрастно. Глаза его были голубыми, как само озеро. А затем он опустился ровно вниз, не нагнувшись и, казалось, не пошевелив ни одной мышцей. И скрылся за каменным уступом высотой по колено.

В спешке толкая друг друга, мы вместе добежали до уступа и заглянули за него. Человек исчез, не оставив ни следа. Ничего, кроме небольшой выемки в камне, где он стоял, — углубления размером с блюдце, в котором бултыхалась голубая вода. Мы, ошеломленные, стояли так довольно долго, поскольку вода за это время успела с журчанием исчезнуть в дыре и появиться снова, благодаря какому-то действию подземных потоков.

Память колотилась в закрытые двери моего сознания.

Я знал ответ. Отлично знал, но двери оставались закрытыми. Время вспомнить еще не пришло.

К тому времени как мы подошли на расстояние оклика, они уже следили за нами с края воды. Мы видели, как озерные люди один за другим выходили из голубых глубин и занимали места неподалеку от берега, бредя по колено в воде, а с их волос и одежды бежали ручейки, — мужчины и женщины, утопленники, наблюдающие за нами.

Разумеется, они не были утопленниками, поскольку выглядели вполне здоровыми, а их лица светились разумом и жизнью, в отличие от того человека, который смотрел на нас с уступа, но затем исчез.

Это были настоящие люди. Тот другой — нет. Я подумал, что, по крайней мере, это очевидно даже для Фитцджеральда, несмотря на то, что об этом мне подсказало подспудное знание, промелькнувшее в голове.

— Подожди, Джим, — взяв меня за локоть, внезапно сказал Фитцджеральд. — Мне... Не нравятся они мне. Не подходи близко.

Он внимательно посмотрел на безмолвных людей в воде.

Я позволил ему остановить себя. Теперь я уже не был уверен в том, что произойдет дальше. Невероятная срочность все еще трезвонила в звонок закрытой двери моего сознания, но пока не попаду туда, я не узнаю, чего от меня ждут.

Фитцджеральд помахал рукой людям в воде и сделал подзывающий жест. Они уставились на нас.

Затем развернулись и недолго посовещались друг с другом, продолжая искоса на нас поглядывать. Наконец одна женщина вышла из озера и зашагала к нам по базальтовым камням.

У нее были длинные светлые волосы, приглаженные водой и облепившие плечи, как бледные водоросли. Голубое платье прилипло к гибкому, красивому телу, и пока она шла, с ткани и волос капала вода.

Запоздало я вспомнил о разбившемся самолете и пропавших людях. Неужели это и есть те самые пассажиры и экипаж? Я подумал, что да. Но что заставило их против всех доводов рассудка зайти в смертельный воздух Кольца? Озеро? Сейчас это казалось возможным, но я представить себе не мог, какое безумие толкнуло их на то, чтобы зайти в воду.

Снова озеро? Было ли в озере нечто необъяснимо странное и непреодолимое, что затащило их в воду и выпустило обратно именно сейчас — живыми и невредимыми — в воздух, заставляющий без умолку трещать счетчики Гейгера?

В поисках ответа я окинул воду взглядом и...

И получил его — частично.

Поскольку на дрожащей голубой поверхности появилась тень. Длинная извивающаяся тень, отброшенная не сверху, а снизу. В глубине озера что-то шевелилось.

Я напряг глаза, и в качестве ответа на вопрос, что же это такое, в запечатанных глубинах сознания появились ужас и возбуждение. Я знал, что это. Я уже видел это. Я... Воспоминание опять спряталось в запертом чулане.

Громадная тень лениво и чудовищно шевелилась, извивалась и приближалась к скалам.

Она медленно исчезала виток за витком, тень за тенью.

Я повернулся. Светловолосая женщина уже стояла рядом с нами, вглядываясь в наши лица с равнодушным бесстрастным любопытством. Словно она никогда раньше не видела человека и нашла нас интересными, но... иными. Будто не существовало вида живых организмов, который мог бы состоять с ней в родстве.

— Вы с лайнера? — спросил я, и мой голос прогремел в динамиках шлема. — Мы... мы можем вернуть вас обратно.

Я позволил словам замереть на губах, потому что они ничего не значили для нее. Не больше, чем треск счетчиков Гейгера, закрепленных у нас на поясах, или стук капель, падающих на камни с одежды.

— Джим, — прозвучал в моем шлеме голос Фитцджеральда. — Джим, мы должны взять ее с собой. Она не в себе. Как и все они... разве ты не видишь? Мы должны спасти их.

— Как? — Я пытался говорить разумно. — У нас нет столько места. Тут полный самолет народу.

— Можем взять хотя бы ее.

Фитцджеральд протянул руку и осторожно взял женщину за плечо. Она позволила ему сделать это, уставившись равнодушным бесстрастным взглядом в его лицо.

— Наверное, уже слишком поздно, — с состраданием глядя на нее, сказал он, — но мы не можем оставить ее здесь, не так ли?

Я смотрел, как Фитцджеральд держит женщину за руку, и мне из ниоткуда пришла мысль, факт, просочившийся через запертые двери в моей голове, когда они на мгновение приоткрылись. Девушка была живая. Рука, державшая ее, встретила мощное сопротивление. Но я знал, что если бы дотронулся до человека на уступе, то моя рука бы ощутила мягкую текучесть воды.

Я посмотрел на лицо девушки — туда, где его обдувал ветерок, — и по моей спине пробежала дрожь. Поскольку этот теплый ветер высушивал ее волосы и щеки, и там, где влага исчезала с ее лица, я видел темные сморщенные пятна. Приглаженные светлые волосы потеряли свою шелковистость и стали коричневыми и ломкими, гладкие щеки — черными, изрезанными морщинами...

Я понял, что если она покинет озеро, то умрет. Но это не имело значения. В любом случае, настоящей угрозы не было. (Угрозы чему? От чего? Пока что нет смысла спрашивать об этом себя — дверь откроется только в свое время).

Я взял девушку за вторую руку. Она покорно пошла между нами до ждущих вертолетов, ничего не сказав. Не думаю, что пока мы не оказались почти у самого края Кольца, Фитцджеральд заметил, что с ней делал легкий ветерок.

Но к тому времени уже было поздно вести ее назад, даже если он правильно понял корень проблемы.

Я слышал, что Фитцджеральд затаил дыхание, но ничего не сказал, так же как и я.

Мы завели девушку в его вертолет. Я взлетел следом за ним, и пока мы летели к базе, динамики наших шлемов молчали. Что мы тогда могли сказать друг другу?

Глава III Живое озеро

Через тридцать минут после того, как мы добрались до базы, девушку поместили в импровизированный увлажняющий резервуар, обернув влажными простынями, которые подпитывали струйки свежей воды. Даже ее лицо было закрыто почти полностью, и я радовался этому, поскольку оно стало лицом старухи — иссушенным и морщинистым. Только одна рука осталась видна из-под простыней, со сморщенной кожей, на которой четко выделялись сухожилия.

Так было нужно потому, что в руку вставлялась иголка, медленно питающая девушку раствором пентотала натрия под надзором всевидящего ока Сэйлса — лучшего врача базы. Мы знали, что вскоре, когда наркотик начнет затуманивать ее сознание, хитрые вопросы Сэйлса станут вытягивать из нее воспоминания о том, что с ней случилось, восстанавливая картину, ведущую к... этому.

По крайней мере, мы надеялись на это.

— Похоже на потерю речи, — прошептал Сэйлс. — Насколько мы знаем, мозг не поврежден, но...

— Шеф!

Дэвидсон тронул меня за руку. В полутьме, которая была частью наркотической обработки, мы все повернулись.

— Шеф, Передвижной Штаб уже в пути. После того как вы улетели, они послали сообщение.

— Что им тут нужно? — резко спросил я, а желудок скрутил нервный ужас.

— Не знаю. Они не сказали. В конце концов, вы же тут главный.

Но не я возглавлял Передвижной Штаб. Они были ступенью выше, чем я, — бюро специалистов, напрямую подчиняющихся администрации Колец. Они были начальством. И если они приедут сюда сейчас...

Во мраке я заметил взгляд Дэвидсона. Он легонько покачал головой. Значит, тайна смерти Уильямса еще под замком. Но ненадолго. И если Штаб поговорит с Фитцджеральдом об озере...

Мне стоило невероятных усилий подавить нарастающую панику. Сначала информация. Затем действие. Я должен поддерживать такой порядок. Сэйлс хмыкнул, и я оглянулся, принуждая себя обратить внимание на девушку.

— На нее не действует даже слоновья доза, — заметил Сэйлс, глядя на трубочку, через которую пентотал натрия все еще поступал в руку девушки. — Или в ее теле произошли какие-то химические изменения — я не знаю. Того объема, что я ей дал, обычно хватает усыпить десятерых. Но взгляните на нее.

Мне не хотелось смотреть на нее. Было ясно, что она умирает. Тем не менее, когда Сэйлс откинул с ее лица влажную простыню, она все еще бесстрастно и равнодушно глядела на потолок, будучи в полном сознании, не проявляя к происходящему никакого интереса, не слыша того, что мы говорили, не чувствуя того, что мы делали.

— Как она могла дышать под водой? — спросил Фитцджеральд.

— Никак, — нахмурившись, ответил Сэйлс. — Никаких физиологических изменений нет. Ее дыхательная система совершенно обычна.

— Не может быть, — упрямо сказал Фитцджеральд. — Я знаю, что мы видели.

— В Кольце все возможно, — сказал Сэйлс, повышая голос. — Но я не знаю, как это объяснить. — Он посмотрел на меня. — Это очень важно, шеф?

Я молча кивнул.

— Дай мне час, — коротко ответил Сэйлс, когда я закончил. — Хочу попробовать кое-что еще. У меня есть несколько идей. Может, одна из них сработает.

— Должна сработать, — сказал я, вставая.

В следующий час произошло многое. Во-первых, Сэйлс нашел, что хотел. Во-вторых, прибыл Передвижной Штаб. Нашли тело Уильямса. Что же касается меня — этот час стал поворотным моментом в моей жизни.

Информация о смерти Уильямса появилась на видеофоне, как только я вернулся в свой кабинет. Пока Дэвидсон выслушивал восклицания и скептицизм остальных, я ощущал его молчание как нечто осязаемое.

Все, что я мог сделать, — немедленно начать стандартную процедуру расследования. В этот момент я решил не сообщать о том, что находился рядом с Уильямсом, когда тот умер. Я не мог позволить, чтобы меня отвлекали бесполезными вопросами, лишь отдаленно связанными с моей ужасной проблемой.

Смертельный страх, какого я никогда прежде не ощущал, без устали метался за закрытыми дверями моего подсознания. Я знал, что двери скоро распахнутся. Они давали фактам по чуть-чуть проходить через преграду, которая скоро будет готова рухнуть... Скоро, подумал я, скоро.

Оглядываясь назад, теперь я вижу, что потерял счет времени в течение того насыщенного событиями часа. Думаю, мы еще находились в изумлении и тревоге по поводу смерти Уильямса, когда экран засветился и показал мрачное помятое лицо главы Передвижного Штаба Льюиса.

Постоянно возникающие проблемы походят на бесконечный кошмарный сон, подумал я, спускаясь в фойе, чтобы встретить начальство. Если бы я только мог получить пять минут покоя, чтобы снова дернуть за ручку медленно открывающейся двери в моей голове!

Члены Передвижного Штаба носили черную форму. Если сотрудники лабораторий подвергались тщательному тестированию, то люди Штаба проходили такую строгую проверку, что просто чудо, что кому-то вообще удавалось попасть в их ряды. Сотрудники Штаба в строгой черной форме выглядели напряженно, нервно, были очень проницательны и обладали железным характером.

— Что насчет ситуации с озером в Кольце семьдесят-двенадцать? — было первым, что спросил меня Льюис, когда мы вошли в кабинет.

Хуже и быть не могло, подумал я. Если бы они намеренно выбирали время, то и тогда у них бы не получилось выбрать более неподходящее.

— Трое из нас осмотрели озеро, — ответил я. — Думаю, вы хотите узнать все подробности.

Льюис сухо кивнул. Пока все не собрались у меня в кабинете, мы больше не разговаривали. Дэвидсон и Фитцджеральд, расположившись рядом со мной, приготовились к расспросам. Мы рассказали — откровенно — все, что знали. Разумеется, потом именно Льюис решительно сказал:

— Думаю, нам лучше уничтожить все как можно быстрее.

— Честно говоря, сэр... — это был Дэвидсон, — честно говоря, я бы подумал об этом дважды. Чем бы это ни было, оно изолировано. Мы создадим риск распространения.

— Я тоже так считаю, — быстро подхватил я. — Изоляция. Закройте туда доступ, перенаправьте воздушные пути. Оставьте зону в покое и наблюдайте за ней... изучайте ее.

Я подумал, что это тоже было бы неправильно. В моей голове зазвенел тревожный звонок.

Льюис молчал, переводя проницательный взгляд с одного лица на другое. Как только он сделал вдох, чтобы заговорить, зажужжал настольный видеофон.

— Отчет о смерти Уильямса готов, сэр, — сказал бесстрастный голос.

— Хорошо. Подожди, пока... — начал было я, но Льюис подался вперед и, прищурившись, взглянул на лицо на экране.

— Нет, давай послушаем прямо сейчас, — сказал он.

Потеряв надежду, я попытался представить, сколько он уже знает и о чем этот ненормально проницательный разум догадался, исходя из подводных течений быстро текущего потока событий в лаборатории.

Лицо на экране вопросительно глянуло на меня. Я пожал плечами. Пока Передвижной Штаб находился тут, Льюис был главным.

— Тело Дж. Л. Уильямса, помощника главы лаборатории, было найдено в шкафчике в его кабинете сорок минут назад, — начался отчет. — Выстрел был произведен...

Голос углубился в медицинские и баллистические подробности, которые я перестал слышать. Я прокручивал в голове безумные вопросы о том, как предотвратить скорое и тщательное изучение озера — в лучшем случае, а в худшем — его уничтожение.

— ...револьвер такого калибра есть только у начальника Оуэна, — объявил видеофон, и вздрогнув, я очнулся. — В последний раз убитого видели с Робертом Дэвидсоном и начальником Оуэном. Затем начальник Оуэн умолчал об отчете, полученном со станции № 27, и приказал как можно быстрее приготовить вертолет к отлету. Вскоре он улетел в...

Видеофон внезапно зазвенел, и монотонный доклад прервался. Это был срочный вызов. На экране промелькнуло лицо доктора Сэйлса.

— Это срочно, шеф, — многозначительно посмотрев мне в глаза, сказал он. — Можете уделить мне пять минут в моем кабинете прямо сейчас?

Эта помощь, казалось, была послана прямо с небес. Я взглянул на Льюиса, ожидая разрешения выйти. Его взгляд был холоден и подозрителен, но через секунду он все же кивнул, затем я встал и перед тем, как выйти, глянул на Дэвидсона, который намеренно сидел с бесстрастным видом.

Что-то заставило меня постоять у двери после того, как я закрыл ее. И я не сильно удивился, услышав суровый голос Льюиса:

— Проследите, чтобы начальник Оуэн не покинул здание до того, как я поговорю с ним. Это важно. Используйте все доступные средства.

Я пожал плечами. Это было вне моей власти. Все, что я мог сделать, — двигаться дальше и доверять инстинктам.

Хотя Сэйлс и просил у меня всего пять минут, казалось, по какой-то странной причине ему не хотелось начинать разговор. Я сел за стол напротив него и смотрел, как он нервно листает блокнот.

— Ты, наверное, знаешь, что девушка умерла, — наконец, подняв голову, сказал он.

— Я ожидал этого. Когда?

— Полчаса назад. После этого я кое о чем подумал. И сделал много тестов. Времени на проверку особо не было, но, думаю, она умерла по психосоматическим причинам, шеф.

— В это трудно поверить, — ответил я. — Расскажи поподробнее.

— Ее состояние было абсолютно нормально согласно всем количественным и качественным анализам. Мне кажется, ее убило внушение.

— Но как?

— Знаешь, можно загипнотизировать человека, дотронуться до его руки куском льда и сказать, что это был раскаленный металл. И появятся следы от ожога. Большинство физических симптомов можно вызвать внушением. Насколько я могу судить, девушка умерла от обезвоживания и асфиксии.

— Мы давали ей воду и кислород.

— Она не знала, что это кислород. Она даже не знала, что вообще дышит. Итак, ее мышечные рефлексы были парализованы, и... она умерла. Что касается увлажняющих процедур... — Сэйлс озадаченно покачал головой. — Звучит безумно, но, думаю, наша ошибка заключалась в том, что мы давали ей воду, считая ее обезвоженной. Шеф, как близко вы подходили к озеру? Вы уверены, что там вода?

В моей голове снова прозвенел звонок. Вода? Вода? Конечно, это не вода, по крайней мере, не такая, как мы представляем ее себе.

— Пока я об этом не подумал, — продолжал Сэйлс, — то не мог понять, как она дышала под водой. Теперь, кажется, я кое-что начинаю.... Люди не могут дышать жидкостью, но в ней могут находиться... ну, какие-нибудь искусственные изотопы, позволяющие это делать. К тому же, что-то свело девушку с ума. Думаю, она была сумасшедшей. Можешь считать это вариантом шизофрении. Или одержимости, если хочешь. Ее сознание было полностью затуманено и порабощено... чем-то еще. — Он постучал пальцем по столу и затем, резко подняв голову, добавил. — Я взял образцы озерной... воды. Из ее тела. Это не вода. Возможно, когда-то это была вода, но сейчас она смешана с другими соединениями. Вещество кажется полуживым. Не протоплазма, но очень похоже. Я не смог выпарить или расщепить его никаким химикатом из тех, что уже опробовал. Там есть следы гемоглобина. Вообще, вещество во многом похоже на кровь. Но — и это важно, шеф — я не нашел ни одного лейкоцита. Понимаете, что это значит?

Я покачал головой.

— Одним из основных последствий нахождения организма в зоне с высоким уровнем радиоактивности является снижение количества лейкоцитов, что делает субъект более уязвимым к инфекциям. Число полиморфно-ядерных лейкоцитов уменьшается в той же пропорции. Это аксиома. Но вы, конечно, понимаете, о чем это говорит?

Я опять покачал головой. Во мне зарождалась глубокая тревога, но прежде чем действовать, мне нужно было его выслушать. Я знал, что придется действовать. Думал, что уже знаю, что стану делать после того, как покину помещение. Но хотел сначала дослушать рассказ до конца. Я сделал жест, чтобы Сэйлс продолжил.

— Я заметил еще кое-что в... буду называть это вещество водой, — осторожно сказал он, — в воде присутствует значительное количество бора и лития. Конечно, вся зона Кольца находится под постоянным воздействием различных излучений, но для нас сейчас важны жесткое электромагнитное излучение и атомная радиация, потому что они участвуют в биологических реакциях. Наверное, вы помните, что бор и литий обычно вбирают в себя эффект от бомбардировки медленными нейтронами, так что организм, подобный озеру, получит очень высокую дозу облучения тем видом радиации, который оказывает на него наибольший эффект.

— Озеро — это организм? — повторил я.

— Думаю, да. До этого момента мы сталкивались лишь с эволюционировавшими и мутировавшими созданиями, в которых еще можно было распознать животных до того, как произошли изменения на генном уровне. Возможно, это происходит потому, что мутировавшие гены делятся медленнее, чем остальные, и обычно проигрывают гонку за превосходство. Полной мутации, подобной... озеру, никто, в общем-то, не ожидал. Развитие такого организма слишком маловероятно. Но мы знали, что это может произойти. И, думаю, на сей раз мы столкнулись с чем-то действительно опасным. Большим, опасным и труднообъяснимым.

Я придвинулся к столу. Я знал, что надо делать. Сейчас? Нет, чуть позже. Внутри моего сознания медленно раздвигались створки закрытой двери, открываясь все шире и шире, а на них давили толпящиеся воспоминания об опасности, которые теперь могли в любое время пробиться через преграду.

— Забудь обо всем этом на какое-то время, — сказал Сэйлс, его выражение лица резко изменилось. — Я побеседовал с девушкой до того, как она умерла. Прежде, чем дать заключение, я хотел учесть обе точки зрения. Одну я уже изложил. Вторая — то, что сказала девушка. Они совпадают. — Сэйлс задумчиво посмотрел на меня. — Мне пришлось выключить ее сознание вплоть до самого низкого уровня, при котором она еще могла что-то сказать, — сказал он, — прежде чем я сумел пробиться через внушение, убившее ее. Она не знала, что разговаривает со мной. У меня было мало времени — она умирала, пока говорила. Но из того, что она успела сказать, я сложил кусочки теории воедино. — Сэйлс помолчал. — Скажи мне, ты видел что-нибудь во время визитов на озеро — то, что заставило тебя подозревать, что оно, возможно... живое?

Глава IV Голос озера

С внезапным ошеломлением в моей памяти всплыло зрелище огромного глаза, пристально смотрящего на меня через бледный туман, пока я выписывал круги над Кольцом, когда мы с Дэвидсоном впервые прилетели туда.

Глаз был озером — огромной прозрачной линзой, поймавшей нас, как птиц в гнезде, и утащившей вниз. Сила непреодолимого призыва, перетекающего из глаза в наши головы, походила на солнечный свет, попавший в темную комнату.

— Нет, — хрипло ответил я. — Нет, я ничего не видел. Продолжай.

— Какое происхождение имеет озеро, я никогда не узнаю, — сказал Сэйлс. — Но, вероятно, какая-нибудь молекула, например, ген, одна из многих молекул в зоне Кольца, подверглась высвобождению энергии, когда мимо пролетела вторичная заряженная частица и превратила ее из гена во... что-то другое. Нечто, которое растет, и растет, и растет. Бóльшую часть времени оно, наверное, развивалось под землей. Думаю, организм полностью созрел, когда образовался провал, выставивший его на свет и всеобщее обозрение. Это удивительный организм развился в такие формы, которые мы, вероятно, никогда до конца не поймем, — мрачно улыбнулся Сэйлс. — Если нам повезет, мы так и останемся в неведении. Но могу сказать одно: оно знает, что находится в опасности. Вероятно, электрические импульсы наших мозгов задевают воспринимающие струны в его... организме. И оно поняло, что должно защитить себя, причем как можно быстрее. Но озеро обладает одной фатальной слабостью. Поэтому, думаю, мы сможем уничтожить его. Судя по тому, как организм сражается с нами, я считаю, что он знает об этой слабости.

Сэйлс прервался и посмотрел на меня так странно, что я чуть было не начал действовать именно в эту безмолвную секунду. Но как только я напряг мышцы, чтобы встать, он снова заговорил:

— Девушка рассказала мне, что случилось, когда сел воздушный лайнер. Чистая случайность, что он совершил вынужденную посадку на краю Кольца. Радиоактивность оборвала связь, и, разумеется, воздух вокруг был почти смертоносным. Казалось, что у людей из самолета не было никакой надежды. Девушка сказала, что многие ощутили... ну, назовем это вниманием, сосредоточенным на них. Теперь я знаю, что это было само озеро, гигантский организм, рассматривающий людей и медленно обдумывающий, что делать дальше. Затем оно пришло к выводу, что, возможно, еще не достигло заключительной стадии развития. Пассажиры увидели человека, стоящего за камнем неподалеку. Девушка сказала, что он выглядел знакомым. Человек закричал и замахал им руками. Он пытался предупредить, что если они подойдут ближе, то умрут. Потом он исчез. Но пассажиры все еще пытались понять смысл сообщения и оставались у самолета. Человек появлялся три раза, каждый раз отгоняя их все более и более недвусмысленными угрожающими жестами. В конце концов он вышел из-за камня в нескольких шагах от пассажиров и на этот раз предложил войти в Кольцо. Подойдя ближе, они удивились, увидев, что человек выглядит точь-в-точь как один из членов экипажа. Копия поманила их рукой и велела идти к озеру. Пассажиры не хотели подчиняться. Но все равно пошли. Копия, как ты мог уже догадаться, была фигурой из воды, созданной озером неизвестно как. Возможно, на девяносто процентов она была иллюзией, сформировавшейся в головах наблюдающих. Но, как ты можешь заметить, озеру пришлось скопировать одного из членов экипажа. В то время организм не обладал достаточными знаниями, чтобы самому создать человеческое тело. Впрочем, о людских сознаниях озеро знало многое. Вообще, его власть над ними и удивительная выборочность заставляет меня подозревать, что исходный ген, из которого организм развился, когда-то мог быть человеческим или близким к нему. Водная копия была первой попыткой озера отогнать от себя Человечество. Она провалилась. Другими словами, имитация не сработала. Но под рукой оказался настоящий человек, на котором можно проводить эксперименты. Что случилось дальше, — никто никогда узнает. Если подумать логически, организм, наверное, сделал еще один шаг в защите против вторжения Человечества. Он создал антитела. Он ввел в себя небольшую дозу вируса человечества, чтобы приобрести иммунитет к последующим атакам. Но прежде чем озеро смогло впитать людей, ему пришлось их изменить. Физически это должно было быть выражено в том, что они смогли бы жить внутри озера, а психически — оставались бы там по собственному желанию. Озеро атаковало их волю. Вы и сами это видели. Вначале я сказал, что из головы девушки было что-то вымыто и заменено каким-то другим набором основных инстинктов. Теперь я считаю, что тогда оказался к истине ближе, чем думал. — Сэйлс проницательно, как-то оценивающе, посмотрел на меня. — Если бы я был на месте озера, — сказал он, — и передо мной бы стояла проблема, как изменить все мировоззрение человека, я бы сразу рубил под корень. Это было бы гораздо проще, чем пытаться затуманивать разум, к примеру, гипнозом. Думаю, что вместо инстинкта самосохранения у этих людей должен быть... инстинкт защиты Организма. Так было бы легче и сработало бы лучше.

В ушах заревело. Секунду я не слышал ничего из того, что говорил Сэйлс. Врата открылись, и через распахнутые створки неслись воспоминания.

— Но для озера это закончилось не так уж хорошо, — откуда-то издалека донесся голос Сэйлса. — Если оно не сделает следующий шаг, мы сможем уничтожить его. Возможно, оно уже сделало такой шаг. Возможно, организм понял, что статические антитела, которые не могут существовать вне его кровотока, не очень ему полезны. Как вы думаете, шеф, может ли быть так, что другие люди тоже находятся под его влиянием и у них постепенно меняется сознание? Возможно, он и в вас что-то имплантировал, и вашим инстинктом стало... защищать Организм?

Эта мысль явно пришла к Сэйлсу неожиданно. Я увидел на его лице, когда он, привстав, подался вперед, выражение новой и еще более ужасной угрозы.

Я даже не встал с кресла. Револьвер последние несколько минут лежал у меня на колене, но Сэйлс, конечно, не мог его видеть.

Я выстрелил ему в грудь с близкого расстояния.

На секунду он завис над столом, судорожно хватая блокнот. Ему оставалось сказать еще кое-что, но слова не выходили. У него получилось лишь с третьего раза.

— Ты... это бесполезно, — едва слышно сказал он. — Ты не сможешь... остановить меня. Я отправил... полный отчет... Передвижной Штаб... читает это прямо сейчас.

Кровь не дала договорить ему до конца. Я равнодушно смотрел, как он захлебывается ею и падает в быстро образовывающуюся на столе алую лужу. Я видел, как блокнот поначалу впитывал кровь, но ее поток был слишком быстр, и наконец ручеек добрался до края стола и начал капать на пол со звуком, напомнившим то, как капала вода с одежды девушки, когда она шла к нам по камням.

Озеро было голубое и прекрасное в солнечном свете. Оно казалось самым важным во всей моей жизни. Я знал, что если его каким-то образом уничтожат, в это невероятно ужасное мгновение мир прекратит свое существование. Все мои мысли и усилия должны быть посвящены защите озера от того, что ему угрожает в данный момент.

Стук в дверь прогнал это видение. Я вскочил на ноги и закрыл собой стол.

В помещение влетел Дэвидсон, захлопнул дверь и уперся в нее спиной. Он тяжело дышал.

— Они идут за тобой, Джим, — сказал он. — Они знают про Уильямса.

Я кивнул. Теперь я тоже знал. Я понял, почему мое сознание отключилось, когда необходимость остановить Уильямса достигла пика. В то время мне было небезопасно помнить слишком многое. Небезопасно было знать обо всех своих действиях и мотивах. О да, я убил его, все верно.

— Ты знал это с самого начала? — спросил я Дэвидсона.

Он кивнул.

— Тебе нужно что-то быстро делать, Джим, — сказал он. — Говорю тебе, они идут! Они знают, что мы были вместе, и почти уверены, что ты убил Уильямса. Отпечатки пальцев, тип пули... придумай что-нибудь, Джим! Я...

Кто-то сильно ударил в дверь. Дэвидсон не ожидал этого. Он отлетел, и дверь, распахнувшись, бахнулась о стену. В проходе появились люди в черной форме. Впереди был Льюис, его гранитное лицо напряглось, стальной взгляд пронизывал меня насквозь.

— Хочу кое о чем тебя спросить, Оуэн, — начал он. — У нас есть причина думать, что ты знаешь больше, чем...

Затем он увидел, что лежит на столе рядом со мной. Повисла секунда абсолютного молчания. Отброшенный распахнувшейся дверью Дэвидсон пролетел мимо меня, и первым звуком, услышанным мной, был резкий всхлип, когда он наклонился над креслом, с которого я встал.

Мое сознание было совершенно пустым. Я знал, что насильно очистил его, но в этот день один за другим случилось слишком уж много потрясений. Мой мозг отказывался работать дальше.

Нужно было что-то сказать. Я сделал глубокий вдох и открыл рот, молясь, что сами собой придут нужные слова.

Дэвидсон схватил меня за руку. Жестко, свирепо и очень резко, но перед следующим движением трижды сжал мой бицепс — быстро, предупреждающе. Затем он оттолкнул меня в сторону так сильно, что пришлось сделать три шага по ковру, чтобы сохранить равновесие, и в итоге я оказался, с глупым выражением на лице, нос к носу с ним.

Дэвидсон подобрал револьвер, который я бросил на кресло. Я видел, как его пальцы несколько раз перехватили рукоятку, словно ища более удобный захват. Но я знал, что он делает. Когда придет время проверки, на револьвере окажутся его отпечатки пальцев, а не мои.

— Ладно, Льюис, — тихо сказал Дэвидсон. — Это сделал я. Я застрелил их обоих.

Его взгляд переходил от лица к лицу. Когда он дошел до меня, я увидел в его глазах отчаянную мольбу. Она была обращена ко мне. Я не мог не принять его жертву во имя цели более великой, чем все, за что когда-либо воевали люди.

Я знал это так же хорошо, как собственное имя. Не могло существовать цели более важной, чем защита озера.

Лицо Дэвидсона внезапно перекосило выражение ярости, и я знал, что он сделал это намеренно. Он поднял револьвер и выстрелил прямо в меня.

Но — он промазал. Дэвидсон был метким стрелком. С такого расстояния он не мог промахнуться, если бы только не сделал это нарочно. Пуля просвистела мимо уха и с шумом разбила что-то за моей спиной. И я увидел выражение глубокого удовлетворения на его лице за мгновение до того, как пуля Льюиса врезалась в него, превратив в красное пятно.

(Ему пришлось в кого-то выстрелить, — думаю, он знал, что в противном случае восковой тест покажет, что из револьвера в последнее время не было сделано ни единого выстрела. И даже лучше, что он выбрал меня, поскольку это очистит меня от подозрений. Возможно, Дэвидсон так же понимал, что его история не выдержит тщательных проверок. Так что, в каком-то смысле это было самоубийство, но во имя огромной и неоспоримой правоты. Это я знал самым потаенным участком моего сознания)...

— Ладно, Оуэн. Твое слово. Как ты думаешь, в каком месте озеро наиболее уязвимо?

Неужели, задавая этот вопрос, Льюис действительно смотрел на меня с иронией в проницательном взгляде? Поскольку только на этот вопрос у меня не было ответа. Даже если бы я захотел, то не смог бы ответить на него. Думаю, если бы пришлось, мой язык запал бы в гортань и задушил бы меня прежде, чем я успел бы сказать им правду.

— Сделаем еще один круг над озером, — предложил я. — Посмотрим еще раз.

В ста пятидесяти метрах под нами лежало голубое спокойное озеро. С такой высоты величественные скалы не казались впечатляющими, но я знал, что глубоко под этими камнями лежит жизненно важная пещера, в которую не должна попасть ни одна бомба.

Не было видно ни следа лишившихся разума мужчин и женщин, которых озеро использовало, а затем выбросило. Предположение об антидоте все равно бы не прошло. Но следующим шагом для бактериофага было бы найти и уничтожить атакующий вирус — и здесь нельзя было допустить провала. Я отлично знал, в чем состоит моя задача.

— Попробуйте мелководье вон там, — указывая, сказал я.

Вертолет сделал круг, и Льюис вскоре поднял руку.

Глубинные бомбы пустились в долгое, затяжное падение. Я знал, что это были необычные глубинные бомбы. Сэйлс послал свой отчет слишком быстро для меня. Я заставил замолчать доктора, но не смог проделать то же самое с его отчетом. Я смотрел на падающие бомбы с болью в сердце, которая почти граничила с отчаянием.

«У Организма нет белых кровяных телец» — сообщил в отчете Сэйлс Штабу, а его мертвый голос произносил слова, уничтожающие меня, в тот самый момент, когда я убил его. — «Считаю, что его можно истребить, если заразить культурой из всех микробов и бактерий, которые получится достать. Велик шанс, что какая-нибудь инфекция сделает свое дело. Если нет, тогда мы должны продолжать, пока не получится. Я бы предложил глубинные бомбы. Тесты, которые я провел, показали, что так называемая вода озера это, фактически, толстая кожа, до сих пор успешно защищающая Организм от попадания обычной инфекции. Глубинные заряды послужат той же цели, что и шприц для подкожного впрыскивания, доставив заразу туда, где она сможет оказать эффект. Там, внизу, под поверхностью, должно быть что-то, что является сердцем опасного существа, которого мы еще и не видели. Но мы обязаны его уничтожить, прежде чем оно мутирует еще дальше в нечто, с чем уже ничто не сможет справиться».

Когда взорвалась первая бомба, взрыв произошел словно у меня в голове. Я едва заметил фонтан голубой воды впереди.

Мы кружили и наблюдали. Вода падала обратно на ужасную рану. От нее волны лениво бежали к берегу. Казалось, что там, куда упали заряды, начиненные смертью, сверкнула вспышка, но если и так, то что-то в озере стерло ее следы, вымыло токсины, исцелило Организм и смягчило последствия атаки.

— Куда еще, Оуэн? — неумолимо потребовал Льюис, и я понял, что мое испытание только началось.

Во мне росло отчаяние. Сколько еще я смогу выносить это? Рано или поздно мы найдем уязвимое место, и это беспомощное существо под нами умрет в невообразимой агонии — невообразимой для всех, кроме меня.

— Попробуйте там, — указывая наугад, сказал я, видя, как дрожит моя вытянутая рука.

Я сжал пальцы в кулак, чтобы прекратить дрожь.

Я потом не мог вспомнить, сколько еще это продолжалось. Наступает момент, когда плоть и кровь больше не могут записывать информацию, и, к счастью, я достиг этой точки довольно быстро. К этому времени я знал, что конец все равно наступит вне зависимости от того, насколько я оттяну его. Я сделал все, что мог человек, но этого оказалось недостаточно. Мы с озером были оба беспомощны, и я знал, — меня это успокаивало, — что умрем мы вместе.

Мы совершали круг за кругом над содрогающейся поверхностью голубого озера. Падал заряд за зарядом, падал, расплескивал воду, исчезал и разрывался взметающимся фонтаном. От берега до берега озеро тревожили волны от ужасных ран. Иногда яд, что несли бомбы, смывался и растворялся, но чем дольше это продолжалось, тем больше и больше зарядов рассеивали огромные круги инфекции, оставляющие на воде радужные следы.

Ядовито-желтые воды у берега пересекались с темно-красными волнами, бегущими из центра. Синюшный цвет смешивался с цветом крови, и озеро содрогалось не меньше меня, но мне приходилось делать это скрытно. Приходилось.

По крайней мере, не я открыл сердце озера. Это случилось по чистой случайности. Такое должно было произойти рано или поздно, и вот этот час настал.

Глубоко под скалами темная голубая пещера, которую я никогда не видел, была начисто развалена вспышкой белого огня. И то, что в ней лежало, постигла та же участь. Оно было ослеплено и повержено силой взрыва и быстрым, свирепым нападением болезней, которые не смогло победить.

Вначале мы увидели мрачную тень, резко раскручивающуюся под скалами. Она извивалась, словно гигантский змей — Змей Мидгарда, державший в своих кольцах весь мир. Судорожно он выбрался из рушащейся пещеры и лопнул в ужасной серии спазмов, заставивших озеро вскипеть вокруг него.

Люди рядом со мной ликующе закричали. Если бы я мог, то убил бы их всех. Но теперь это было бесполезно. У меня пропало даже желание возмездия. Когда умирает основной инстинкт человека, он в некоторой степени перестает быть человеком.

Вода под нами пенилась и кипела. Мы потеряли из виду то, что в предсмертной агонии металось в озере. Я знал это, но не мог смотреть или думать. Я не выполнил возложенную на меня задачу и теперь был готов к смерти вместе с моим гибнущим хозяином.

Очень смутно я слышал, как Льюис отдал приказ продолжать бомбить зону до тех пор, пока все остатки умершего в озере существа не будут стерты в порошок. Это уже не имело никакого значения. Как и все остальное.

Я был роботом, выполняющим движения человека, пока не выбрался из вертолета. Я взял из шкафа для документов маленький револьвер, который держал там. В некотором смысле я завидовал Дэвидсону. По крайней мере, он умер с какой-то целью, доверив мне не дать его жертве пропасть зря.

Я подвел и его. Подвел себя.

Мне больше незачем было жить. Я приставил дуло револьвера к своей голове.

И затем... и затем я понял, что не могу спустить курок! Что-то остановило меня, какая-то команда из глубин подсознания. Поскольку за мгновение отчаянной надежды логика попыталась сказать мне, что все это являлось ошибкой, что, в конце концов, нигде не было прописано изменение, превратившее меня из человека в инструмент, подчиняющийся кому-то другому.

Неужели это самосохранение остановило мою руку? Если да, то, значит, теперь я сам себе хозяин. Нет — это было не самосохранение. В следующую секунду я понял, и на одно неизмеримое мгновение надежда, которую я так быстро начал питать, промелькнула и исчезла, а меня захлестнула огромная волна чужой воли. Оно было живо. Оно лежало в глубине подземных вод, похороненное, ждущее, зависящее от меня, приказавшее остановится руке, которая уничтожила бы его вместе со мной. Я должен жить. Я должен служить ему.

Огромная волна болезненного разочарования смыла те уровни сознания, где живет человеческая логика. Если бы я только спустил курок секундой раньше, до того, как пришла эта команда!

Но теперь слишком поздно. Теперь в моем сознании накапливалась теплая уверенная хитрость, приходившая из далекого источника приказов. Он мог подождать. Я мог подождать. Я мог вербовать других, где угодно, и создавать армию себе подобных, пока наши ряды не станут достаточно сильны.

Я не подвел его окончательно, но пока не выполню свой долг, я должен подчиняться. Подчинение станет удовольствием и радостью, как пообещал коварный голос. Добросовестный и верный слуга, сказал он, работай на мое королевство на Земле, и твоя награда будет выше всех ожиданий.

Я встал и снова убрал револьвер в шкаф. Обернувшись, я заметил в зеркале на стене свое отражение и остановился, всматриваясь в собственные глаза.

А потом улыбнулся...

Atomic! (Thrilling Wonder Stones, 1947 № 8).

Пер. Андрей Бурцев и Игорь Фудим.