– Скорее всего это очередная загадка, а не разгадка. – вздохнул Фомич, – Может, здесь и правда побывала Стеша?
– Это фантастика … Скажи мне, какая может быть связь между волком и Стешей?
– Не знаю какая, но есть.
Глава 4
Прыгая вслед за волком, Стеша не думала о том, какой опасности себя подвергает. Большего зла, чем от людей, она в тот момент не ожидала ни от кого. То, что откос окажется таким крутым и высоким, она поняла лишь тогда, когда покатилась вниз, скользя и кувыркаясь по усыпанной хвоей земле и выступающим из неё камням. Внизу она со всего маха ударилась о ствол дерева и на несколько секунд потеряла сознание.
Придя в себя, она услышала где – то наверху голоса и увидела отсвет фар, слабо просвечивавший сквозь еловые ветви. Надо было бежать, пока не началась погоня. Пытаясь приподняться, она оперлась на правую руку и едва снова не отключилась от резкой боли в побитом теле и особенно в локтевом суставе. Полежав несколько секунд, сцепила зубы, чтоб не закричать, осторожно перекатилась на левый бок, и, с трудом поднявшись на ноги, поковыляла вглубь леса. В темноте она то и дело натыкалась на кусты и ветви, падала через пни и поваленные деревья. Шелест травы и треск валежника под ногами пугали и подстёгивали, заставляя ускорять шаг из последних сил.
Солнце уже осветило верхушки деревьев, когда она, окончательно обессилев, остановилась и, вцепившись руками в ствол дерева, замерла. Вслушиваясь в звуки леса, она пыталась выделить среди птичьего гама гул проезжающих автомобилей, но ничего подобного не было. Похоже, трасса находилась уже далеко. Во всяком случае, преследователей слышно не было. Стеша села, опершись спиной о ствол, вытянула ноги и закрыла глаза, наслаждаясь покоем. О том, что делать дальше, куда идти, пока не хотелось даже думать. Незаметно для себя она задремала.
Разбудил её крик кукушки. Она уселась где-то неподалеку и усердно отсчитывала кому – то года. Стеша вспомнила о вчерашнем незнакомце и заплакала, невольно почувствовав себя виноватой в его страшной, нелепой гибели. Возможно, он дожил бы до глубокой старости, не попадись ему на ночной дороге она и волк. Похоже, волк был тот самый… но каким образом он её нашел? Неужели следовал за нею по пятам, словно взяв на себя ответственность за её жизнь? А что, если переселение душ действительно существует и её оберегала бабушка, дух которой после смерти переселился в этого зверя? Стеша потрогала рукой спрятанную на груди иконку. Нет, кого – кого, а свою бабушку в личине волка она себе не представляла.
В животе заурчало от голода. Желудок напоминал о том, что жизнь продолжается. Стеша вытерла слёзы и поднялась на ноги. Кружа в темноте между встававшими на её пути препятствиями, она окончательно потеряла все ориентиры, и теперь не понимала, в какую сторону податься, чтобы выйти к людям. Оставалось надеяться на то, что этот лес не такой уж и большой, и, рано или поздно, выход из него найдётся.
Первые шаги давались с большим трудом, потом мышцы размялись и стало немного легче. Сильно болел правый локоть. Стеша укутала его лопухом и, плотно прижав руку к себе, пошла дальше, внимательно оглядываясь по сторонам в надежде выйти на какую – нибудь тропинку. На пути встретилась небольшая полянка, поросшая земляникой. Стеша собрала горсточку полузелёных ягод, и присела, чтобы отдохнуть и позавтракать. Она бездумно бросала ягоды в рот по одной штучке и тщательно пережевывала. Рот наполнился кислотой, но ощущения сытости не приходило. Вздохнув, прикрыла глаза и снова затаила дыхание в надежде услышать хоть какие – то звуки, говорившие о присутствии людей, но вместо этого услышала кваканье лягушек.
– Лягушки – это хорошо… – прошептала Стеша. – где лягушки, там вода, речка или озеро, хотя, может быть и просто болото… Всё равно надо идти туда.
Метров через сто между деревьями показался широкий просвет. Стеша ускорила шаги и вышла к небольшому, живописному озерцу. Лес отступил, освободив место зарослям осоки и тальника. Она нашла меж кустами пологий песчаный спуск, разулась, и, спугнув сидевших у берега лягушек, зашла в воду умыться. Вздрагивая от холода, стала подбирать подол платья, чтобы не замочить, и только сейчас увидев, какое оно грязное, с сожалением вспомнила о пакете с вещами, оставшемся на дороге. Теперь ей не во что было даже переодеться.
Стеша вернулась на бережок, вынула из – за пазухи свёрток, в котором лежали завёрнутые в полотенце документы и икона, развернула и положила на траву, а полотенце повесила на куст. Затем разделась догола, и, поминутно оглядываясь, быстро, насколько позволял больной локоть, простирнула снятые с себя вещи. Отжав, хорошенько встряхнула и раскинула на кустарнике сушиться. Солнце начало пригревать, озноб прошёл и вода уже не казалась такой холодной. Стеша зашла поглубже и поплыла на середину озера. От ощущения чистоты и свежести на душе немного полегчало.
У противоположного берега раздалось громкое кряканье. Из зарослей вышла небольшая серая уточка, ведущая за собой выводок крошечных, недавно вылупившихся утят, покрытых желтым пушком с чёрными подпалинами. Войдя в воду, она стала призывно крякать, приглашая их за собой. Немного потоптавшись на месте, крохи стали шлёпаться друг за дружкой в воду и, собравшись в стайку, закружились вокруг своей мамы. Одобрительно покрякав, она стала собирать росшую вдоль берега ряску. Малыши послушно повторяли её действия.
– Летят ути, летят ути, и два гуся, Кого люблю, кого люблю, не дождуся… – потихоньку запела Стеша, плавно водя ладошками по поверхности воды.
Звуки свирели, вторящие её голосу, она восприняла поначалу как собственную фантазию, мелодию окружавшей её сказочно прекрасной природы, восприятие желаемого за действительность и закрыла глаза, полностью погружаясь в ощущение радости и счастья. Но что – то заставило её замолчать, а музыка продолжала звучать. Стеша оглянулась.
На берегу стоял коренастый, круглолицый парень лет тридцати пяти. У него были выпуклые, широко расставленные голубые глаза с бесцветными ресницами и широкий рот. Одет он был в старые растянутые трикотажные штаны и полинялую синюю футболку, на ногах заношенные кроссовки. На белесых, давно не стриженных, волосах нахлобучена потрёпанная соломенная шляпа. На плече у него висела домотканая сумка, из которой выглядывало горлышко пластиковой бутылки с молоком, и удочка, которую он придерживал локтем, играя на самодельной деревянной свирели. Если бы не современная, хотя и сильно поношенная одежда, его вполне можно было бы принять за пастушка, сошедшего с картины какого – то старинного художника.
Испугавшись, Стеша прикрыла руками голую грудь и присела поглубже в воду. Парень прекратил играть и смотрел на неё во все глаза, словно ожидая одобрения его музыкальных способностей. Улыбка и взгляд его были настолько добры и по – детски наивны, что Стеша поняла, парень немного не в себе и бояться его не стоит. Такие люди бесконечно искренни и преданны тем, кто хорошо к ним относится. Однако, был ли он здесь один, или где – то неподалёку скрываются его товарищи?
– Ты кто? – спросила Стеша, настороженно оглядываясь по сторонам.
– Родька… Я Родька. – радостно сообщил парень, улыбаясь во весь рот. – А это Машка.
Только сейчас Стеша заметила стоявшего чуть в стороне от него рослого щенка серой масти месяцев шести от роду. Машка стояла спокойно, опустив к земле прямой хвост и немного зауженную, как у лисы, морду и смотрела исподлобья равнодушными, чуть раскосыми жёлтыми глазами.
– Это же не собака, это волк… – воскликнула Стеша.
– Волк. – подтвердил Родька, часто – часто кивая головой, – мой волк. Правда, красивый?
– Правда.
– Я – Родька, – сказал парень, то хлопая себя по груди, то указывая пальцем на собаку, словно Стеша была иностранкой, не понимающей русского языка, – а это Машка. Родька – Машка, Родька – Машка… А ты кто?
– Русалка… – невольно вырвалось у Стеши, вынужденной стоять перед посторонним, пусть не совсем умным, но физически здоровым молодым мужчиной нагишом, едва скрываясь в воде.
– Русалка? – Родька сдвинул брови и отступил на шаг назад. – С хвостом?
– Да. Не подходи, не то защекочу и утоплю…УУУУУУУ…– Стеша закатила глаза под лоб, и, вытянув руки вперёд, пошевелила пальцами, словно когтями.
– Не надо… – закричал Родька плачущим голосом, – Родька добрый, Родька хороший…
– Не буду – не буду… – поспешила успокоить Стеша, поняв, что парень, остановившийся в развитии где – то в раннем детском возрасте, испугался не на шутку, – Не бойся меня, я тоже добрая. Я не русалка, и никакого хвоста у меня нет.
В доказательство она легла на живот и пошлёпала ногами по воде.
– Видел? Нет хвоста. Меня зовут Стеша.
– Теша! – повторил Родька.
– Не Теша, а Стеша.
– Теша! Теша! – настаивал Родька.
– Ну и ладно, пускай будет Теша, если тебе так удобней. Давай с тобой дружить.
– Родька, Машка, Теша… Родька, Машка, Теша…– обрадованно залопотал Родька.
Судя по всему, Машка являлась его единственным другом, и он был несказанно рад тому, что Стеша согласилась присоединиться к их компании.
– Бедный ты мой, бедный… – искренне пожалела Стеша.
Однако, её уже начал бить озноб. Надо было выходить из воды, но делать это при Родьке она не могла.
– Родечка, дружочек, – сказала она как можно ласковей,– мне очень холодно. Ты не мог бы развести костёр?
– Огонь? – заинтересовался Родька.
– Да – да, огонь. У тебя есть спички?
– Есть! – Родька пошарил в сумке и с гордостью показал ей помятый спичечный коробок.
– Вот и отлично! Принеси, пожалуйста, дров.
– Дружочек, дрова… дружочек, дрова… дружочек, дрова…– повторяя эти слова как заклинание, Родька бросил удочку и вприпрыжку помчался в лес. Машка потрусила вслед за ним.
Стеша выскочила на берег, и, не вытираясь, быстро натянула на себя сырую одежду и переплела косу. Только теперь, прикрыв свою наготу, она обрела способность мыслить и радоваться тому, что небесные силы прислали ей на помощь Родьку. Наверняка, этот вновь приобретённый товарищ поможет выйти к людям, а большего ей и надо.
Слева затрещали кусты. Стеша, опасаясь появления ещё какого – нибудь рыболова – любителя, на всякий случай спряталась за куст.
– Аууу, Теша! Дружочек пришёл!!! – позвал Родька, выбегая на берег.– Ты где? Теша… Родька дружочек здесь…
Не увидев Стешу в озере, он швырнул наземь охапку принесённого валежника, забежал в воду по пояс, и, горестно причитая, стал оглядываться в поисках только что найденной и тут же потерянной подружки. Судя по тому, сколько боли и разочарования звучало в его голосе, она, несмотря на столь краткий срок их знакомства, успела занять очень важное место в его сердце.
Слушая его стенания, Стеша сама едва не зарыдала от жалости к этому несчастному, невинному созданию.
– Родечка, я эдесь! – откликнулась она, выходя на открытое место.
– Спряталась… – воскликнул Родька, – хотела играть в прятки? Не надо… Родька, прятки… не надо… Надо Родька, Машка, Теша, дружочек… Прятки не надо…
– Прости меня, я больше не буду… – пообещала Стеша, подбирая брошенные им дрова.
Вскоре она шагала вслед за счастливым, то и дело оглядывавшимся Родькой, обсохшая, обогревшаяся и насытившаяся вкуснейшим козьим молоком.
Примерно через час перед ними открылось обширное болотистое пространство с небольшими островками, поросшими осокой и редкими чахлыми берёзками. Родька остановился и повернувшись к Стеше, предупредил:
– Болото… осторожно, а то буль – буль и всё…
– Мы не утонем? – спросила Стеша, оглядывая редкие островки с худосочной порослью.
– Не, не утонем. – ответил парень, доставая из кустов две большие палки. – на тебе слегу и иди следом за Родькой. Не бойся.
Ей пришлось идти за ним шаг в шаг. Мягкая пружинистая почва под ногами отзывалась на каждый шаг вздохами, чавканьем и бульканьем. Слега, на которую она опиралась, иногда проваливалась, соскользнув с тропы, и Стеше едва удавалось удержать равновесие и не свалиться в болотную топь.
Останавливаясь, чтобы перевести дух, она почти каждый раз видела располагавшихся на пеньках и кочках змей. Они грелись на солнышке, и никак не реагировали на проходящих мимо людей, словно чувствуя, что именно они и являются настоящими хозяевами этого гиблого места. Каждый раз, ловя взгляд их холодных немигающих глаз, Стеша чувствовала неимоверный страх. Родька, словно чувствуя спиной каждое её движение, оглядывался и подбадривал:
– Не бойся, Теша, не бойся, Родька здесь.
Машка следовала впереди них, легко перепрыгивая с кочки на кочку и, останавливаясь, каждый раз оглядывалась. Стеше иногда казалось, что в глазах молодой волчицы читался откровенный интерес – сможет ли она преодолеть привычный для них с Родькой путь. Похоже, ей не очень нравилось то, что в их маленькой компании появился ещё один товарищ. Возможно, она слопала бы соперницу с большим удовольствием, но, понимая, что сделать это ей не позволят, желала, чтобы та, сделав неверный шаг, провалилась в топь и, как выразился Родька, сделала «буль – буль».
Казалось, дороге этой не будет конца. Однако, незаметно в болото вклинилась узкая полоска сухой земли, поросшей редким сосновым лесом. Выбравшись на сушу, Стеша улыбнулась Родьке, притопнула по твёрдой земле и, окончательно осмелев, потрепала Машку по загривку. Волчица встряхнулась, и, как ей показалось, нарочито обрызгала её с головы до ног. Видимо, ей хотелось показать, что она не собирается заискивать перед это двуногой особью, невесть откуда явившейся и сразу же признанной и зачисленной хозяином в число их друзей. Демонстрируя свою независимость, Машка широко зевнула и, отойдя в сторону, прилегла возле сосны.
Стеша вылила из окончательно раскисших туфлей болотную жижу, отжала и отряхнула грязный подол и бодро зашагала босиком по сплошь усыпанной сосновыми иголками и шишками земле.
Вскоре она заметила впереди два каменных столба, стоявших в паре метров друг от друга. Судя по торчащим из них ржавым металлическим крючьям, на них когда – то держались ворота. Далее вековые лиственницы выстроились в ровные ряды, похожие на неухоженную аллею, ведущую к остаткам длинного полуразрушенного строения, одно крыло которого уходило в болото.
Стеша остановилась, с интересом разглядывая некогда белые стены с пустыми оконными проёмами, широкое крыльцо с осыпавшимися ступенями и массивные двустворчатые, чудом сохранившиеся, дубовые двери, над которыми был выбит вензель из двух переплетённых букв Г Т. Она знала, что видела нечто подобное, но не могла вспомнить где.
Она словно переместилась в прошлое. Всё это – полуобгоревшая крыша с широкими печными трубами, торчащими сквозь остатки проржавевшего железа, стены, поросшие молодой порослью, создавали притягивающую картину, взывающую к себе печальным напоминанием о давно минувших днях. Казалось, сейчас в чёрных глазницах окон пройдёт череда безмолвных силуэтов когда – то живших здесь людей, но вместо этого из крайнего окна взлетела огромная серая сова. Стеша невольно вздрогнула, когда она с шумом пролетела над её головой и уселась на сук векового дуба. Где – то заблеял козлёнок. Его плачущий голос был тонок и жалостлив. Ему в ответ послышался тяжёлый вздох.
Стеша оглянулась. Неподалёку стояла согнутая в три погибели старуха в чёрном монашеском одеянии. Она тяжело опиралась на клюку и внимательно разглядывала Стешу. Тёмное морщинистое лицо, крючковатый нос, провалившийся беззубый рот и кустистые, низко нависавшие над глазами брови делали её похожей на бабу Ягу.
– Здравствуйте, бабушка! – сказала Стеша, глядя на неё с нескрываемым удивлением и жалостью.
– Здравствуй… – скорее выдохнула, чем сказала старуха, разглядывая её лицо, – Анастасия, как есть, Анастасия… А я уже и не чаяла тебя дождаться.
Её скрипучий голос был слаб и безжизненен.
– Вы меня ждали? – удивилась Стеша, – Почему?
– Так было написано на роду… – ответила старуха.
– На чьём роду?
– На твоём, последней из рода Тумановых.
– Я не Туманова, я Буренкова, – ответила Стеша, не желая вводить старую, наверняка потерявшую память, женщину в заблуждение. – Степанида Буренкова.
– Твоего отца звали Никитой? – спросила старуха, не обращая внимания на её слова.
– Да, Никитой. А откуда вы знаете? – удивилась Стеша.
– Знаю. Где он сейчас?
– Он умер, когда я была совсем маленькой. Утонул в реке вместе с моей мамой. Меня растила бабушка. Она тоже умерла, три года назад.
– Муж есть?
– Нету. – ответила Стеша, но, не желая лгать, тут же исправилась – я от него ушла.
– Пошто так? – строго спросила старуха.
– Сильно пил.
– Небось и бивал?
– Бывало… – вздохнула Стеша.
– Ничего на Руси не меняется… – проскрипела старуха, качая головой. – Ну да бог с ним. Похоже, отец твой тоже умер не зная, кто он и откуда. Значит, Анна сдержала клятву, сохранила тайну до самой своей смерти.
– Тайну? Наверное, сохранила… – задумчиво произнесла Стеша, вспомнив бабушкины недомолвки и нежелание говорить о своём прошлом, – вижу, вы эту тайну знаете. Можете мне её рассказать?
– Не спеши, всё расскажу. Немного погодя. Устала. Ох, боюсь, не успею.
– Давайте, я вам помогу. Куда вас проводить?
Стеша взяла её под руку. Тут же рядом возник, словно вырос из – под земли, Родька, и приговаривая, – «мама, зачем поднялась, мама, нельзя, нельзя»… – стал ей помогать.
Вдвоём они провели едва передвигавшую ноги старуху в небольшую деревянную сторожку, стоявшую неподалёку, и уложили на деревянный топчан, накрытый ворохом давно нестиранного тряпья. Стеша с трудом высвободила из её рук клюку, поставила в угол и присела на второй топчан, видимо, служивший постелью для Родьки. Старуха лежала, не шевелясь, и казалось, уже не дышала.
Стеша взяла холодную, словно восковую, руку в свои ладони и стала согревать, желая вдохнуть жизнь в немощное тело. При этом она оглядывала комнатушку с единственным запылённым, затянутым паутиной окошком. В едва пробивавшемся сквозь него свете была видна донельзя закопчённая печь с вмазанным в неё ведёрным чугуном, наполненным водой. Рядом с ним стоял закопчённый чайник, ещё один, пустой чугунок меньшего размера и помятая, тоже пустая, алюминиевая кастрюлька.
В углу стоял громоздкий сундук с кучей тряпья. Над ним висела примитивная деревянная полочка, на которой стояли небольшая стопка глиняных мисок с деревянными ложками, тройка выщербленных кружек, а так же несколько берёзовых туесков и стеклянных банок.
Надо было что – то предпринимать для того, чтобы вернуть к жизни единственного свидетеля, знавшего о её предках.
– Дружочек, – позвала Стеша, – ты где?
– Родька, Теша, Машка, дружочек… – защебетал Родька, появляясь в дверном проёме.
– Родечка, маму надо покормить. Нужен чай, какая – нибудь еда. У вас есть еда?
– Еда… – протянул Родька, мечтательно щурясь.
Видимо, никакой еды, кроме козьего молока да пойманной Родькой рыбы, судя по рыбьим чешуйкам, присохшим к столу, у них давно уже не бывало.
– Если еды нет, надо развести огонь, и я что – нибудь приготовлю.
– Огонь! Еда! Огонь! – запел Родька на разные голоса и вприпрыжку выскочил за порог, но тут же вернулся, и, заглядывая в Стешины глаза, строго сказал: – Теша, прятки нельзя. Прятки не- Нет – нет, мой дорогой. – ответила Стеша, – не бойся, никуда я не уйду. Разве я могу оставить вас одних?
– Дорогой, Теша, дружочек, огонь, еда… – обрадовался Родька.
Стеша поднялась и стала оглядывать полку в поисках хоть каких-нибудь продуктов. В туесках нашлось немного муки, сушеных грибов, горсточка риса, сбор сушеных трав, несколько чёрных сухарей и сухих просфорок.
Значит, связь с миром у них всё – таки есть, поняла Стеша. Судя по наличию просфорок, Родька (у старухи на это вряд ли хватило бы сил), ходит в церковь в ближайшее село, или их навещает какой – то человек. Это значит, у неё есть возможность выйти к людям. Однако, теперь она не могла себе позволить оставить этих беспомощных людей на произвол судьбы.
В ожидании Родьки Стеша нашла веник и какую – то тряпку, смахнула паутину, подмела пол и тщательно протёрла окно. В комнате немного посветлело. В углу она обнаружила толстый пень, на котором стояла кадка с водой и плавающим в ней деревянным ковшиком. Стеша зачерпнула воды, сделала пару глотков, и, повернувшись к старухе, заметила, что та наблюдает за нею из – под приспущенных век.
– Вам уже лучше? – спросила Стеша, склоняясь над нею, – Может, вы хотите пить? Давайте, я вас напою.
Старуха слабо шевельнулась. Стеша поставила ковшик на стол и, слегка приподняв ей голову, напоила из ложки, приговаривая:
– Сейчас Родька принесёт дрова и я сварю вам грибной супчик и кашу. Вы хотите супчик?
Из глаз старухи ручьями потекли слёзы. Вытирая их краешком её чёрного платка, Стеша вспомнила покойную бабушку, свой покинутый дом, трагедию, произошедшую прошлой ночью и тоже заплакала.
– Ничего – ничего, – сказала она, стараясь сдерживать всхлипы, – я вас не оставлю и всё у нас будет хорошо.
Съев по нескольку ложек ароматного грибного супа и рисовой каши на свеженадоенном Родькой козьем молоке, старуха заметно ожила. Дав ей немного отдохнуть, Стеша достала из – за пазухи свёрток с иконой. Развернув его, положила икону на стол, а край полотенца смочила тёплой водой, собираясь обтереть женщине лицо и руки.
Увидев икону, старуха заволновалась, протянула к ней руки и попыталась приподняться.
– Вы хотите на неё посмотреть? – спросила Стеша.
– Да… Дай мне её, дай… – потребовала старуха неожиданно твёрдым голосом.
– Лежите – лежите, я вам её подам. Это икона моей бабушки.
Старуха взяла образок в руки, трижды перекрестилась, поцеловала, и, повернув к себе тыльной стороной, стала медленно водить пальцами по гладкой металлической поверхности. Наконец, что – то нащупав, воскликнула:
– Да, это она. Гляди сюда…
Стеша посмотрела на место, где застыл её палец, и увидела выгравированный вензель, похожий на тот, что выбит над входом в графский дом.
– Эта Богородица, жалованная прадеду графа, Григорию Туманову императрицей Екатериной второй. – медленно, с придыханием и частыми длинными паузами, заговорила старуха, – Значит, Анна унесла её с собой, и, как и обещала, сохранила для их внука. Теперь уже нет никаких сомнений в том, что ты действительно наследница Тумановых, правнучка Арсения Туманова, внучка Владимира Арсеньевича, дочь графа Никиты Владимировича Туманова, молодая графинюшка Степанида Никитишна. Хотя, Анна воспитала тебя так, что уже по одной твоей стати видно, что рода ты отнюдь не простого.
– Ну какая из меня графиня… – усмехнулась Стеша, – я самая обыкновенная доярка.
– Доярка? Ты, графиня в седьмом поколении, доишь коров?
– Дою, – ответила Стеша,– и ничего зазорного в этом не вижу.
– Больше тебе делать это никогда не придётся. Но для этого тебе нужно сделать одно – после моей смерти не выбрасывать ни единой тряпки из тех, что лежат подо мной, пока ты не переберёшь всё до последней нитки. Запомни это как отче наш.
– Пожалуйста, расскажите мне о предках моего отца… – попросила Стеша, не обращая внимания на слова старухи.
– Прадедами твоими были граф Арсений Михайлович Туманов, и его жена, Анастасия Львовна. Как раз на неё ты похожа ровно как две капли воды. Было у них двое детей, дочка Аглая и сын Владимир, твой дед. Его жену, бабку твою, звали Варвара, ну а их сыночка, твоего отца, Никита, стало быть, Владимирович.
– А как же моя бабушка, Буренкова Анна? Кем была она?
– Анна служила гувернанткой маленького Никитушки. Была она родом из Питера, своих детей у неё не было. Хотя, может потом и были, могла же у неё быть своя семья, об этом я его не знаю.
– Нет, замуж она не выходила и никого, кроме моего отца и меня, у неё не было.
– Значит, не выходила… А ведь могла бы, от графьёв она не отличалась ни умом, ни образованием, ни воспитанием, ни манерами, а уж красавицей была – не описать. А как они пели вдвоём с Аглаей, как пели… – старуха покачала головой и на секунду замолчала, будто прислушиваясь к звучавшим в её памяти голосам, затем продолжила, – да и похожи были, как родные сёстры… Мне всегда казалось, что у неё тоже была какая – то своя семейная тайна, о которой теперь никто никогда не узнает. Не берусь ни утверждать, ни отрицать, но ходили слухи, будто она была побочной дочерью старого графа, которой он дал образование, а потом взял в дом под видом гувернантки. Раньше у господ такое случалось довольно часто.
Старый граф был человек просвещённый, много читал, хорошо знал историю, и в политике тоже неплохо разбирался. Он всегда говорил, что бунты и революции рано или поздно перевернут жизнь России с ног на голову. И наступит время, когда тот, кто был никем, вдруг станет всем, а разным господам, особенно графьям да князьям, придётся бежать, задрав полы, куда глядят глаза. Так всё и произошло. Но сам граф бежать из России никогда не собирался. Он говорил:
– Все мои деды и прадеды всегда служили России верой и правдой, и я, несмотря ни на что, останусь здесь и буду жить, уповая на судьбу и веру в то, что правда и справедливость рано или поздно восторжествует. Я не требую, чтобы мне зачлись подвиги и слава моих предков, однако память о них должна быть сохранена для истории. А история у каждого государства должна быть одна, и ни в коем случае не должна переписываться в угоду тех, кто приходит к власти тем или иным путём.
Раньше несколько деревень в округе, в том числе и этот лес, принадлежали ему. Он так и звался – Тумановский, только вряд ли кто теперь об этом помнит. В середине прошлого века граф построил вот это имение, а позже небольшой женский монастырь. Я думаю, в душе он надеялся на то, что смуты и революции со временем улягутся и жизнь пойдёт по – старому.
Однако и после революции в Росси ещё долгое время царила анархия. Погромы и расстрелы в Питере, да и не только в нём, происходили чуть ли не каждый день. И граф в конце концов решил спрятать в этом монастыре свою дочь Аглаю и невестку Варвару вместе с дитём и женской прислугой. В то время я служила у них горничной, и мы с Анной поехали вместе с ними. Варвара умоляла на коленях оставить её с мужем, уж больно они друг друга любили. Но старый граф приказал ехать, и очень просил нас всех сберечь хотя бы одного мужчину из их старинного рода, Никитушку.
Больше мы их не видели. Дошли слухи, будто всех их расстреляли вместе с оставшейся прислугой, которая пыталась их оборонить. За что – не знаю. Люди они были очень хорошие, только кто тогда с этим разбирался, всю знать старались истребить под самый корень…
Варвара Ивановна и Аглая не смогли пережить их смерти и умерли одна за другой в тот же год. Перед кончиной Варвара взяла с Анны клятву в случае чего выдать маленького Никитку за своего сына и беречь эту тайну до конца своих дней. Значит, Анна своё слово сдержала – посвятила свою жизнь Никитушке … Она ведь воспитывала его с трёх лет и любила пуще родного…
Старуха одобрительно покивала, затем, немного передохнув, опять погрузилась в прошлое.
– И остались мы с ней одни, с графским дитём на руках. Жили за счёт монастыря, пока была жива старая игуменья Исидора, царствие ей небесное…. А когда её не стало, кто – то проговорился, что при монастыре прячут наследника старого графа, переодетого девочкой.
Однажды зимой, когда болота замёрзли, сюда нагрянула толпа пьяных мужиков и начала всё громить. Пока они бесчинствовали, Анне с Никитушкой удалось сбежать. Скорее всего, кто – то им помог. Где они потом обитались и как, никто не знает. Да никто их и не искал, никому это не было нужно.
Усадьбу разграбили, всё, что было можно унести, вывезли, а что нельзя – побили и пожгли. Монастырь тоже не пожалели, сожгли. А ведь старый граф людей особо не притеснял, и жили в его деревнях всегда зажиточней и сытней, чем у других помещиков. После революции стали жить ещё хуже, и голод был, и нищета, и банды всякие гуляли, громили всё подряд, чтобы от господ не осталось и следа. Все кричали о свободе, а те, кто был против такой свободы и пытался людей вразумить, становился врагом народа. Анархия, вседозволенность и безнаказанность, вот к чему это привело.
Поскольку само имение находилось далеко от ближних деревень и эти постройки ни на что сгодиться не могли, все постепенно о нём забыли. Со временем дороги сюда позарастали, болота разрослись и остались мы, я и три монашки из нашего монастыря, жить в глухом лесу вместе с волками.
– С волками? – удивилась Стеша.
– Ну да… Иной раз с волками договориться проще, чем с людьми. Ещё при жизни Аглаи с Варварой наш сторож поймал в лесу подранка, волчонка с перебитой лапой. Посадил его в мешок и принёс домой, думал показать Никитке, а потом содрать с него шкуру. Только Аглая, добрая душа, убивать его не разрешила и стала выхаживать.
Скоро мы заметили, что рядом с имением поселилась волчья стая. И волчонок, как только лапа поджила, стал к ним убегать. Так и жил, словно на две семьи, то с нами, то с волками. За ним стали приходить и другие волчата, видать, его братья. Мы их не гоняли, иногда даже подкармливали молочком от наших коз. Постепенно вся стая прижилась рядом с имением, нас бояться перестала, а мы не боялись их.
С тех пор так и повелось. Стая то живёт тут, то уходит куда – то, скорее всего ищет, где есть больше живности для пропитания, потом возвращается обратно. Бывало и собак с собой приводили, и щенки общие у них нарождались. Ведь это природа управляет кому, как и где жить, а не человек. Так что волки наши теперь уже не совсем волки, но и не собаки. Хотя, не раз бывало, вели себя как собаки, отпугивали лихих людей, охотников искать клады.
– Лихих людей… – прошептала Стеша, вспомнив о погибшем незнакомце и спасшем её волке.
– Да. Ведь многие были уверенны в том, что граф спрятал где – то в имении своё золото, и, если бы не волки, от него, наверное, камня на камне не осталось бы, всё бы перевернули. Однако наша стая всех отвадила.
Но однажды всё – таки явились трое преступников, сбежавших из тюрьмы. К тому времени монахини, которые были постарше, поумирали, и мы с Аксиньей остались вдвоём. На нашу беду, волчья стая на тот момент куда – то ушла и они вошли в имение свободно и беспрепятственно. Облазив всё в поисках клада, наткнулись на нас с Аксиньей. Сначала попросили еды, а потом…
Они измывались над нами как хотели, пытали, требовали рассказать, где зарыты графские сокровища. Как они нас только не мучили, и били, и к деревьям привязывали, и распинали, и по очереди по – всякому насиловали… Наконец – то, словно почувствовав неладное, явились наши волки. Услышав крики, примчались и набросились на них всей стаей, порвали всех троих в клочья. Их остатки мы потом побросали в ближайшее болото.
Не знаю, как об этой истории прознали люди. Возможно, кто – то наблюдал за всем этим со стороны, а вмешаться побоялся или не захотел. Но с той поры монастырь назвали Волчьим логовом, а болото проклятым местом. Старуха надолго замолчала, судорожно сжимая руки, переживая заново страшное прошлое. Стеша подумала, что рассказ её уже закончен, однако она справилась с собой и продолжила:
– Казалось бы, такая страшная месть должна была облегчить душу, однако никакого облегчения не наступало. Аксинья сошла с ума. То начинала петь и хохотать без всякой причины, то вдруг пугалась малейшего шороха, бегала по имению, кричала и от кого – то пряталась. Однажды её поймали в соседнем селе и отправили в больницу. Жива ли она, не знаю…
А мне бог такой милости, чтобы всё забыть, не дал. Видать, я сподобилась ему для другого – почти в шестьдесят лет выносить и родить Родьку. Наверное, потому он и родился убогоньким.
Поначалу, поняв, что ношу в себе их плод, я хотела наложить на себя руки. Однако, зная, что это тяжкий грех, не смогла на него решиться, скиталась по лесу, била себя по голове, царапала щёки, выла словно старая волчица, грызла стволы деревьев. Наконец, решила – рожу и утоплю, как щенка, потом и себе камень на шею и вслед за ним. Когда начались схватки, пошла к болоту, в которое были сброшены насильники, приготовила камень и тряпку, чтобы утонул долго не мучаясь.
Когда родила, перерезала пуповину и подняла младенца перед собой, чтобы посмотреть на дьявольское отродье. Он был похож на лягушонка, такой же лупастенький. А он, словно прочитав мои мысли, вцепился ручонкой в мою кофту – не оторвать, и в глаза мне так посмотрел, словно спросил – за что?…
В общем, ни на что плохое рука моя не поднялась. Я его полюбила, и даже когда поняла, что он убогонький, всегда была готова отдать за него свою никчёмную жизнь. И тебя прошу, не оставляй Родечку, его и так бог наказал, а он ни в чём не виноват. Я ведь сразу поняла, что он уже успел прирасти к тебе всей душой, ласковый мой.
– Я его не брошу, можете быть спокойны… – пообещала Стеша.
– Спасибо тебе.
– И сколько же эта история продолжается, наверное, лет сто? – сказала Стеша, произведя в уме нехитрые подсчёты.
– Ну сто не сто, не знаю, не считала. Я ведь не знаю даже, который нынче год. Всё что было раньше, помню как сейчас, а то, что случилось вчера, забываю. Живу, не знаю зачем. Хотя, знаю. Прежде чем уйти, мне нужно было оставить на кого – то своего Родечку. Вот я тебя и дождалась, моя графинюшка. Вижу, ты его не бросишь, и никогда об этом не пожалеешь, я тебе обещаю.
Обессилев от долгого разговора, старуха закрыла глаза и задремала. Стеша осторожно, чтоб её не потревожить, поднялась и вышла на улицу. Ей хотелось побыть наедине с собой, ещё раз увидеть имение, когда – то принадлежавшее её далёким предкам, и обдумать то, что поведала бывшая горничная её родной бабушки.
Огорошенная неожиданным поворотом событий, она медленно прошлась вдоль особняка, проводя рукой по стенам, словно нащупывая невидимую ниточку, связующую с прошлым. Останавливалась, и, закрыв глаза, пыталась представить себе лица мужественных женщин, отправленных в лесную глушь, чтобы сохранить жизнь последнего из рода Тумановых, её отца.
На заднем дворе имения она обнаружила загон, огороженный высоким плетнём, оберегавшем от волков нескольких козочек. Дальше, на небольшой возвышенности, среди высоких, позолоченных солнцем сосен, расположился погост. Могильные холмики, присыпанные толстым слоем сухих иголок, были едва видны. Если бы не покосившиеся, полусгнившие кресты с едва видневшимися, вырезанными ножом именами, их можно было бы и не заметить. Земля приняла и сравняла всех, и господ, и их прислугу, и монахинь.
– Варвара… Аглая… Исидора…Ольга… Евлампия… Таисия… Елена… Алексей… Серафима… Авдей… Илья… – читала Стеша, кланяясь каждому.
Она вспомнила бабушку, носившую в душе тяжкий груз ответственности за то, что не смогла уберечь наследника славного старинного рода от нелепой, трагической смерти, и унёсшую тайну его рождения с собой. Наверное, она до самого конца не была уверенна в том, что, раскрыв её, сослужит хорошую службу ей, праправнучке Тумановых. Однако, кому – то или для чего – то было нужно, чтобы она её узнала. Не случайно же ей встретился человек, лучистые глаза которого лишили её покоя, заставили взглянуть на свою жизнь по-другому. И уж точно не случайно всё повернулось так, чтобы она, направляясь в город в поисках новой жизни, неожиданно погрузилась, вернее сказать, провалилась в прошлое глубиною в целый век, где встретила другую участницу давних событий, возможно, прожившую столь долгую жизнь именно для того, чтобы открыть ей всю правду.
Теперь уже ей самой придётся хранить эту тайну дальше. Разве она посмеет хоть кому – нибудь признаться в том, кто она есть на самом деле? Да и чем она может доказать свою правоту, если пока ещё и сама не до конца в ней уверенна. Мало ли что могла наговорить старая женщина, живущая в непонятно каком времени и измерении, приняв её случайное сходство с графиней Анастасией Тумановой за факт их родства. В конце концов, её просто могли подвести зрение и память. Конечно, фамильная икона могла бы послужить подтверждением её отношения к древнему роду, но вдруг она попала в их дом случайно? В общем, как была она Стешей Буренковой, так навсегда ею и останется. Однако, теперь она не сможет оставить этих людей на произвол судьбы не только потому, что дала им слово, а потому, что не может поступить иначе. Значит, поскольку она сама пока никак не устроена, ни жилья, ни работы у неё нет, ей придётся жить с ними как минимум столько, сколько ещё проживёт эта женщина. Перспектива довольно безрадостная, но ничего с этим не поделаешь.
Неожиданно рядом зазвучала свирель. Незамысловатая мелодия была нежна и чиста, как солнечный восход, как звон лесного ручейка. Оглянувшись, Стеша встретила Родькин взгляд, немного грустный, но вполне осмысленный. Он перестал играть и стоял молча, ожидая её одобрения.
– Играй, Родечка, играй. У тебя так хорошо получается… – попросила Стеша, ничуть не кривя душой, потому что исполненная им мелодия удивительно совпадала с её мыслями и настроением.
Так играть мог только по – настоящему талантливый человек. Словно по закону сообщающихся сосудов, господь с одной стороны многое отнял, ограничив его умственные особности и обрекая на полудикую жизнь в лесу, с другой наполнил недюжинным талантом.
Родькино лицо засияло, и он снова заиграл что – то непонятное, но очень красивое, похожее на чарующие звуки леса.
– Я никогда тебя не оставлю, Родечка, никогда… – прошептала Стеша.
Несомненно, он умел читать по губам, потому что после её слов неожиданно перестал играть, подбежал к Стеше, упал на колени и стал целовать ей руки. Похоже, таланты этого человека не ограничивались одной только музыкой.
Глава 5
Вернувшись в сторожку, Стеша сразу ощутила неестественно – глухую, тревожную тишину. Её нарушало, вернее, не нарушало, а подчёркивало только жужжание крупной зелёной мухи, бившейся в оконное стекло. Её подруга беспрепятственно ползала, исследуя каждый сантиметр на неподвижном лице старухи. Неестественная желтизна, заострившийся нос и приоткрытый рот наряду со спокойным, умиротворённым выражением, говорили о том, что едва теплившаяся в ней жизнь ушла легко и быстро.
Стеша согнала муху и замерла перед лицом смерти, обливаясь слезами. Эта женщина, за короткое время их общения ставшая ей близкой, когда – то знала её отца и бабушку и могла бы рассказать ещё о многом. Кроме горести и сожаления о неожиданной потере, она во второй раз за сутки почувствовала себя виновницей чужой смерти. Сначала мужчина, встретившийся ей на ночной дороге, теперь старуха, которая, возможно, прожила бы ещё какое – то время, если бы не эмоции, пережитые ею во время рассказа о прошлом и оказавшиеся для неё непосильными.
Выплакав первые слёзы, Стеша стала искать какой – нибудь платок, чтобы подвязать челюсть покойницы. И надо было позвать Родьку, оставшегося на улице, чтобы сообщить о кончине его матери.
Стеша открыла дверь и остановилась на пороге, не представляя, как ей это сделать. Родька, игравший с Машкой, оглянулся и, мгновенно поняв по выражению её лица, что случилось непоправимое, бросился в сторожку, едва не сбив её с ног.
– Мама, не молчи… Мама, не молчи… Мама, не молчи…– донеслось изнутри.
Она отошла подальше от двери, давая ему выплакаться. Сердце буквально разрывалось от его тоскливых, монотонных выкриков, и она тоже расплакалась навзрыд. Встревоженная Машка подошла к ней, и, став рядом, вдруг начала потихоньку подвывать. Вторя ей, из леса, уже пустившего длинные вечерние тени, донёсся заунывный волчий хор. Стешу захлестнул ужас, и она бросилась в избушку. Родька стоял на коленях у смертного одра, уткнувшись лицом в материнскую руку, и рыдал не переставая. Она обняла его за плечи и попыталась приподнять. Он передёрнул плечами, запрещая себя трогать.
– Родечка… Мой дорогой Родечка… – тихо сказала Стеша, гладя его по плечу, – твоя мама ушла на небо. Она святая, и её позвали туда. А мы с тобой пока останемся здесь и будем за неё молиться. У нас есть какая – нибудь свечка? Надо зажечь свечу, чтобы осветить ей дорогу.
Родькины рыдания постепенно становились всё глуше. Наконец он поднялся с колен, и, открыв крышку сундука, похлопал по его содержимому.
– Здесь. Мама. Здесь…
Видимо, мать, задумываясь о своей смерти, давно уже приготовила всё необходимое и не раз повторяла об этом ему, зная, что он, скорее всего, будет единственным, кто проводит её в последний путь. На дне сундука, под Родькиными вещами, которыми, скорее всего, его снабжала церковь, лежал большой свёрток, завёрнутый в пожелтевшую простыню. В нём было чистое бельё, платье и белый саван. Там же нашлась дюжина тонких восковых свечей. Очевидно, всё это было приготовлено много лет назад и давно уже успело пожелтеть и слежаться, но теперь пришлось как нельзя кстати.
Выпроводив Родьку на улицу, Стеша как смогла обмыла и обрядила его мать, укрыла саваном, и, поставив у изголовья свою иконку, зажгла рядом с нею свечу. Сама же надела чёрное монашеское облачение, найденное в том же сундуке. За окнами стемнело, когда она прибралась и пригласила сына к телу матери. Увидев на ней черное одеяние, Родька вздрогнул и отрицательно покачал головой, не желая воспринимать её в таком обличье.
– Ничего, Родечка, ничего, – сказала Стеша, – так надо. Иди, садись рядом с мамой. Я буду с тобой. Я тебя не брошу.
Они просидели рядом с покойницей всю самую длинную ночь в их жизни. Родька плакал, не переставая. Иногда, не в силах себя сдерживать, выходил в ночь, подальше от сторожки, и стенал во весь голос. Каждый раз его поддерживала волчья стая, подвывая вместе с ним на разные голоса. А Стеша задумывалась о том, что станется потом, когда это дитя природы будет вырвано из его привычной среды.
Когда наступил рассвет, Родька взял заступ и топор, и отправился рыть могилу.
В последний путь он отнёс мать на руках. Стеша шла позади, держа в руках букетик бессмертников и простыню, в которой ранее были завёрнуты погребальные вещи, чтобы прикрыть покойницу от земли, которая должна на неё упасть. Сначала Стеша хотела взять для этой цели лоскутное одеяло, на котором она лежала, но Родька неожиданно резко воспротивился:
– Нет… Мама, нет. Не надо… одеяло нет.
Возможно, ему не понравилось то, что оно было сыроватым. Обмывая усопшую, Стеша, как ни береглась, всё – таки немного его замочила. Согласившись с Родькой, она взяла простыню, а одеяло раскинула сушиться на кусте.
Могилу они сначала засыпали руками, тщательно выбирая из песка, нарытого из ямы, обрубленные сосновые корни. Родька поставил в изголовье тяжёлый крест, стоявший у сосны, под которой была вырыта могила. Стеша хорошо помнила, что вчера его здесь не было. Скорее всего, Родька притащил его утром из особняка, где он ожидал своего часа. На нём белело свежевырезанное имя – АНГЕЛИЯ. Вернувшись в сторожку, Родька сел к столу и застыл, уронив голову на руки. Стеша сидела рядом и молча гладила его по голове. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его горе.
Проснувшись рано утром, Стеша обнаружила его постель пустой. На столе стоял ковш со свеженадоенным молоком, а он, скорее всего, ушел на могилу матери. Стеша решила его не трогать, пускай они побудут одни.
Теперь, когда Ангелия так неожиданно покинула этот мир, их ничто здесь не задерживало, можно было отправляться в путь. Стеша решила воспользоваться Родькиным отсутствием, чтобы собраться в дорогу. Из сундука она взяла его вещи и монашеское платье, в котором была на похоронах Ангелии, себе на память. Всё это связала в узел, а свою иконку опять спрятала себе за пазуху.
Сварив на завтрак кашу из последней горсточки риса, навела в избушке относительный порядок, застелив постель высушенным одеялом, и отправилась на поиски Родьки. Как она и думала, он стоял у свежего холмика на коленях и что – то тихо шептал.
– Родечка, мой дорогой Родечка… – сказала она, немного постояв рядом с ним. – Я тебе очень сочувствую. Мама самый родной и близкий человек, и нет большего горя, чем её потерять. Мои мама и папа тоже умерли, когда я была ещё совсем маленькой. Но у меня была бабушка, которая меня вырастила, и была рядом со мной, пока не умерла, как твоя мама. У тебя же не осталось никого. Если позволишь, рядом с тобой буду я. Но для этого нам нужно идти к людям. Люди должны жить рядом с людьми, а не животными. Там я смогу найти работу, чтобы у нас всегда была еда и всё остальное. Ты согласен пойти со мной или нет?
Родька молча взял её руку и прижал к своей щеке.
– Я понимаю, – продолжила Стеша, – тебе будет очень трудно привыкать к новой жизни, но ты не должен бояться. Я приложу все силы, чтобы тебе в этом помочь. Ты согласен?
– Теша, Родька, Машка, дружочек. – ответил он в знак согласия.
– Нет, Родечка, Машка нет. Люди могут её испугаться и убить. Ты же не хочешь, чтобы её убили?
Родька отрицательно покачал головой.
– Значит, мы должны идти вдвоём, а Машка останется здесь, со своей стаей. Здесь её мама и папа, с ними ей будет хорошо.
– А лялечки? – спросил Родька.
– Какие лялечки? – удивилась Стеша.
– Лялечки, молоко…
– Козы? – догадалась Стеша. По – видимому, лялечками он называл коз потому, что их блеяние походило на детские голоса.
– Да, лялечки – козы.
– Да, их здесь оставлять нельзя, об этом я не подумала. А давай – ка отведём их в деревню и подарим какой – нибудь бабушке. – сказала Стеша, подумав, что, посещая храм, он наверняка обзавёлся какими – то знакомствами. – у тебя нет знакомой бабушки?
– Есть, баба Маша.
– Баба Маша. Хорошо. А ещё?
– Отец Никита.
– Вот им мы их и подарим, а они уж сами решат, что с ними делать. Договорились?
– Да… – Родька печально склонил голову.
Стеша понимала, что разом отрывать его от всего, к чему он привык, равносильно что резать по живому, но выбора не было.
– Тогда давай прощаться с мамой. Мы будем её навещать, когда ты захочешь, а она будет смотреть на тебя с небес и радоваться тому, что ты не один.
– С неба видно всё. – согласился Родька, глядя на облака.
– Да, мой дорогой. Поднимайся, нам пора идти.
Родька шагал, держа на плече палку с узлом, в котором лежали его вещи и лоскутное одеяло, расставаться с которым он не захотел. Поход с небольшим козьим стадом, то и дело норовившим завернуть в сторону или забраться поглубже в кустарник, был непростым и завершился только к обеду.
У ворот крошечной деревянной церквушки, стоявшей на пригорке в центре деревни Демидовка, их встретил старенький, но ещё довольно энергичный отец Никита. Узнав о смерти Родькиной матери, он несколько раз перекрестился и пообещал в ближайшее же воскресенье отслужить молебен о новопреставленной Ангелии.
Услышав о том, что козье стадо хотят оставить на его усмотрение, он немного помолчал, жуя губами, затем поднял подол рясы и полез в карман серых холщовых штанов. Нашарив в нём тощую пачку денег, протянул Стеше.
– Ну что вы, батюшка, не нужно. – замахала руками Стеша, – Мы ведь привели их к вам не на продажу, а чтобы не оставлять на съедение волкам.
При упоминании о волках батюшка сплюнул, троекратно обмахнулся крестом, а деньги заставил взять, заявив:
– Нельзя брать животное задаром, нужно обязательно дать хоть копеечку, а то не пойдёт впрок. Возьми деньги, дочь моя. Богоугодное дело ты делаешь, приняв на попечение сироту. Конечно, сумма невелика, однако я вижу, что лишней она для вас не будет, хоть какое – то время продержитесь. Если надумаете остаться в нашей деревушке, я могу пособить с жильём.
– Нет, я думаю, в городе мне будет проще найти работу, а здесь что…
– Это верно, – согласился отец Никита, – здесь работников не держат, каждый сам выживает как может.
Суммы, полученной от отца Никиты, едва хватило на оплату комнаты в коммуналке за один месяц. Хозяйка Бронислава Максимовна, энергичная, яркая блондинка лет пятидесяти, пыталась вытребовать за полгода вперёд. Она долго и безуспешно повторялась, называя квартиру меблированной и оборудованной буквально всем. В это «всё» входили стол с табуретом и одним подвесным шкафчиком, а также маленький холодильник «Саратов» с насквозь проржавевшим дном на общей кухне, круглый стол и шкаф с отслоившимся шпоном, продавленный диван и телевизор в малюсенькой комнатке, плюс старая стиральная машинка в ванной. Однако, поняв, что взять с единственных клиентов, согласных за такую цену жить на первом этаже в коммуналке с облезлыми стенами, щелястым полом и протекавшей сантехникой больше нечего, махнула рукой и согласилась. Хотя, наверняка повела бы себя совсем по – другому, если бы знала, что после лесной сторожки даже эта убогая квартира для Стеши с Родькой казалась райским уголком. Стеша, готовая заплатить и больше, не уступила лишь потому, что на оставшиеся деньги ей нужно было купить раскладушку для Родьки и хотя бы по одной паре постельного белья.
Получив ключи, Стеша сразу же отправилась искать работу. Родьку она взяла с собой, опасаясь, что без неё он выйдет на улицу и потеряется, но на уговоры оставить лоскутное одеяло дома он не соглашался. Вид одеяла был так непригляден, что все прохожие обходили их стороной. Пришлось купить большой пакет и спрятать Родькино наследство в него.
Стеша довольно быстро устроилась посудомойкой в кафе – бистро. Оплата была такой, что едва хватало на дальнейшую оплату жилья. Зато хозяин кафе, главный девиз которого был «всё с пылу, с жару», кстати, обеспечивавший его детищу довольно неплохой успех, разрешал персоналу в конце дня забирать непроданные блюда себе. Так что пара булочек и котлет, а также понемногу гарнира и какого – нибудь салата у них были всегда. Конечно, для Родьки, съедавшего непривычную для него еду с завидным аппетитом и удовольствием, этого было маловато. Самой же Стеше частенько приходилось тайком доедать остатки с чужих тарелок.
Родька, узнав, что вода течёт по трубам прямо в доме, поначалу то и дело открывал краны и подолгу смотрел на струю, пытаясь понять, откуда она течёт и куда девается, если рядом нет ни реки, ни ручья, ни озера. Благо, их соседи работали на двух, а то и трёх работах и друг с другом почти не пересекались. Ванна ему понравилась сразу, а когда Стеша объяснила, для чего служит унитаз, пользоваться им согласился не сразу, во всяком случае, пока она была дома. К газовой плите он тоже не подходил довольно долго, да Стеша и не настаивала, опасаясь пожара.
Она сразу же постаралась внушить Родьке, что за собой нужно убирать и вообще, в квартире всегда должен быть порядок. Он с большим удовольствием, а может, просто потому, что ему, привыкшему к постоянному движению, было невмоготу сидеть без дела, каждый день мыл полы, включая коридор и кухню, а также посуду, свою и чужую, и, быстро научившись пользоваться стиральной машиной, то и дело перестирывал их немногочисленные вещи. В свободное время он смотрел телевизор, в основном мультфильмы и музыкальные программы.
Денег катастрофически не хватало, а впереди была зима. Надо было немного приодеться самой, да и Родьке купить хоть какую – нибудь куртку и ботинки. Поэтому, узнав от сотрудниц, что в местную музыкальную школу требуется уборщица, Стеша сразу же решила, что он вполне мог бы ей помогать. Тем более, во времени там никто никого не ограничивал, работай хоть до поздней ночи, лишь бы утром везде были чистота и порядок.
С этого момента, когда она решила отправиться в музыкальную школу, их жизнь совершила крутой поворот. Увидев старинный особняк, чем – то похожий на тот, рядом с которым он прожил всю жизнь, и в который они пришли устраиваться на работу, (Стеша не хотела скрывать, что собирается выполнять её с помощью брата), Родька застыл на месте, разглядывая здание и прислушиваясь к доносившимся из него звукам. Стеше с большим трудом удалось сдвинуть его с места.
Войдя во внутрь, где звуки были намного громче, он прислушался к звучащему сверху реквиему, остановился на мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, и неожиданно стал молиться.
Как раз в это время сверху спускался высокий представительный мужчина лет пятидесяти с проседью в тёмных пышных волосах и аккуратной окладистой бородке. Увидев Родьку, накладывавшего на себя кресты, он тоже остановился и стал его внимательно рассматривать.
– Простите нас, – сказала Стеша, – мой брат ведёт себя немного странно… Он… просто он немного не такой, как все.
– Я это понял. – ответил мужчина.
– И он очень любит музыку, – добавила Стеша.
– И это я тоже понял – улыбнулся мужчина, – скажите пожалуйста, он играет на каком – нибудь инструменте?
– Понимаете, он вырос в глуши, и никакой возможности учиться у него не было. Но он умеет делать деревянные свирели и очень хорошо на них играет. Во всяком случае мне очень нравится.
– Я почему – то так и подумал! Разрешите представиться, меня зовут Игорь Станиславович Серов, профессор музыки. И я хотел бы послушать вашего брата, если это возможно. Скажите – ка мне, дружочек, ваша свирель сейчас при вас?
– Да! – воскликнул Родька, засиявший при слове дружочек, – при нас.
– Вот и отличненько! Тогда попрошу пройти со мной, и мы с вашей сестрой, кстати, как вас звать – величать?
– Стеша, Степанида..
– А по батюшке?
– Степанида Никитична.
– Прекрасное имя. А молодой человек?
– Родион.
– Стало быть, Родион Никитич. Верно?
– Да.
– Если вы, Родион Никитич, не возражаете, мы с удовольствием вас послушаем. – предложил профессор, но тут же неожиданно воскликнул, глядя мимо них. – Софья Николаевна, дорогая, вы ли это?
Стеша оглянулась и увидела пожилую, элегантную женщину, шедшую вслед за ними. Они с Родькой расступились в стороны и пропустили её вперёд.
– Я, мой дорогой Игорь Станиславович, я! – ответила она, сияя улыбкой, – как же я рада вас видеть!
– А я то как рад! – ответил он, целуя ей ручку.– Надолго ли к нам?
– А навсегда! – засмеялась женщина, задорно тряхнув головой.
– И вы не шутите?
– Нисколько. Понимаете, не могу я жить в этой Европе, не могу. Кажется, везде красота и порядок, до которого нам ещё расти да расти, только всё это чужое, искусственное, что ли. Там каждый живёт сам по себе и для себя. В общем, ничто не прилегает к душе и ничего с этим не поделаешь.
– Как я вас понимаю… А дети? Они тоже приехали?
– Нет. Знаете ли, молодые адаптируются к другой жизни гораздо легче. Так что дети пока остались там. Хотят заработать побольше денег. Но я очень надеюсь, что к когда – нибудь они всё – таки вернутся сюда, в родные пенаты.
– А что дом? В порядке?
– В порядке, Игорь Станиславович, в порядке. Соседка моя, Надежда Семёновна, следила за ним, как за своим.
– Вот и отлично. Не желаете ли пройти со мной, послушать этих молодых людей? Мне кажется, это вам будет интересно.
– С удовольствием. – ответила Софья Николаевна, окидывая странную пару внимательным взглядом.
– Тогда разрешите вас друг другу представить, – это Степанида Никитична и Родион Никитич. А это Софья Николаевна Криницкая, преподаватель вокала. Прошу всех за мной.
– Феноменально! – воскликнул Игорь Станиславович, внимательно прослушав Родькины опусы. – я полагаю, эти мелодии он сочинил сам?
– Да, сам.
– И ни о какой нотной грамоте говорить не приходится?
– Нет. Читать и писать он немного умеет, а нот не знает.
– Полагаю, учить его уже вряд ли получится. Переучивать этот редчайший самородок, обладающий идеальным музыкальным слухом и памятью, только портить. А скажите – ка, Родион Никитич, не могли бы вы сыграть нам какую – нибудь другую музыку, то есть, не ту, что вы придумали сами, а которую исполнял бы кто – то другой. Например, ту, что вы слышали по радио или по телевизору?
– Да, могли бы, – ответил Родька, обрадованный неожиданным вниманием.
– Прошу вас, играйте.
Родька кивнул и неожиданно заиграл «гори – гори моя звезда», который Стеша любила напевать, занимаясь домашними делами. Проиграв несколько тактов, он посмотрел на Стешу и неожиданно потребовал: – «Теша, пой «звезда», пой».
– Нет, Родечка, нет, играй сам. Мы не должны злоупотреблять временем профессора.
– Отчего же нет? – возразил Игорь Станиславович, – Пойте, мы с удовольствием послушаем.
Стеша начала петь, сначала робко, вполголоса, а когда ей подыграл Родька, неожиданно для самой себя раскрепостилась и запела во всю мощь своего голос.
– Феноменально!!!– воскликнул Игорь Станиславович своё любимое определение, аплодируя обоим. – Ну как, Софья Николаевна, возьмётесь за огранку этих самородков или нет?
– Возьмусь с большой радостью. Какое счастье, что они попали именно к вам. Попадись они в руки какому – нибудь ретивому продюсеру, он быстро выжал бы с них все соки и выбросил. Талант талантом, а умение правильно поставить дыхание, грамотно пользоваться голосовыми связками, не рискуя сорвать голос, ещё никому не помешали.
– Полностью с вами согласен.
– Ну, тогда решайте организационные вопросы, а я пойду поздороваюсь с девочками.
Софья Николаевна ушла, а профессор подошёл к шкафу, достал из него инструмент, похожий на детскую игрушку, и протянул Родьке.
– Пожалуй, для начала я дам вам вот эту маленькую окарину. И ещё вот эту бамбуковую свирель. Пожалуйста, молодой человек, возьмите инструменты и попытайтесь их освоить. А я постараюсь вам помочь. И прошу вас обоих на занятия, ежедневно, безо всяких отговорок и пропусков. Что такое? Почему вы так потухли? – удивился он, заметив упавшее настроение Стеши.
– Простите, профессор, мы с братом не можем позволить себе учиться.
– Почему? – удивился профессор.
– Потому, что нам нечем платить за обучение и тем более за инструменты. Я думаю, они стоят очень дорого. Ведь мы пришли сюда не для того, чтобы учиться петь, а затем, чтобы устроиться на работу уборщиками.
– Вы? Пришли работать уборщиками? Мы мотаемся по всему свету в поисках талантов, а они вот они, пришли устраиваться на работу уборщиками. Забудьте об этом даже думать. Вы просто не понимаете, что, подучившись, вы будете зарабатывать столько, что сможете нанимать прислугу для себя, а не мыть полы за другими.
– Я не знаю, сможем ли мы научиться зарабатывать большие деньги и когда это будет. А платить за квартиру и чем – то питаться нам надо сейчас, и, желательно, каждый день… – растерялась Стеша.
– Девочка моя, вы когда – нибудь слышали о Ломоносове или о…, кто там ещё, – профессор пощелкал пальцами, и махнув рукой, продолжил. – ладно, не буду перечислять всех, кто прошел через голод и лишения ради того, чтобы достигнуть великого мастерства. Поверьте мне на слово, таких людей всегда было, есть и будет великое множество. Вы, наверное, понимаете, что такие предложения делаются нечасто, так что ни в коем случае не теряйте этой возможности для себя и своего брата тоже. Ведь вы, если я правильно понял, за него в ответе, и только вы одна можете помочь ему, а также самой себе получить всё, чего вы заслуживаете. Кстати, об оплате за учёбу я как – нибудь договорюсь, а обо всём остальном – извините.
– Хорошо, я подумаю. – ответила Стеша, взглянув на Родьку, прижимавшего неожиданные подарки к груди с такой силой, что побелели кончики пальцев.
Распрощавшись с профессором, они прошли два квартала, когда Родька вдруг вспомнил, что пакет с одеялом остался в его кабинете. Он вскрикнул, и, сунув инструменты Стеше в руки, помчался обратно.
Стеша как раз думала над тем, как найти выход из создавшегося положения, и не сразу поняла, что случилось. Помедлив пару секунд, побежала вслед за ним. Родька нёсся с такой скоростью, что она догнала его уже на пороге школы, где он, встретившись с профессором, теребил его за лацканы пиджака, требуя отдать одеяло.
– Какое одеяло? О чём вы говорите? Я не брал никакого одеяла… – недоумевал тот, пытаясь вырваться из его рук.
– Родя, что ты делаешь? Сейчас же отпусти человека! – закричала Стеша, оттаскивая его в сторону.
– Одеяло, мама, одеяло… – почти хрипел Родька.
Поняв в чём дело, Стеша обняла его, и, поглаживая по спине, стала уговаривать:
– Тише, Родечка, тише. Никуда твоё одеяло не делось, сейчас его тебе отдадут. Простите нас, профессор, я вас очень прошу. Просто мы забыли в вашем кабинете пакет, в котором лежит память о его матери. Это очень, очень старое одеяло, с которым он никогда не расстаётся.
– Фу ты, господи, а я никак не пойму, чего он от меня хочет, какое такое одеяло… – рассмеялся профессор, поправляя на себе одежду.
– Я вас очень прошу его простить. Сама не знаю, почему он так к нему привязан. Наверное, теперь вы больше не захотите нам помогать…
– Да полно вам. Память о матери, это святое, тем более для такого человека. Пойдёмте же, вернём ему эту реликвию поскорее. И не забудьте, о чём мы с вами договорились. С завтрашнего же дня прошу вас на занятия.
Глава 6
Игорь Станиславович, как и обещал, сам подобрал учителей, уговорил их заниматься с великовозрастными учениками в дополнительное время, а директора изыскать возможности доплачивать им за сверхурочную работу. Из кафе Стеше пришлось уйти. Хозяин был удивлён, узнав о том, что причиной её увольнения является желание учиться пению, и даже попросил её немного спеть. Послушав её мягкий, нежный голос, расчувствовался и, слегка прослезившись, выдал ей расчёт и премиальные, которыми она смогла оплатить квартиру ещё за один месяц.
Стеша всё – таки упросила директора школы принять её с Родькой на работу, чтобы зарабатывать хотя бы на скудное питание. Теперь они трудились по восемнадцать часов в сутки, занимаясь сначала дома, затем в школе до тех пор, пока не освобождались кабинеты и можно было начинать уборку.
Родька освоил окарину довольно быстро. Нотная грамота, как и предполагал профессор, ему не давалась, и он учился играть только на слух. Для этого школьные преподаватели, восхищавшиеся феноменальными способностями и трудолюбием этой пары, сложились и купили для них недорогой магнитофон, надарив к нему кучу дисков.
Софья Николаевна, узнав что Стеша любит романсы, внимательно прослушала сначала её, а потом Родьку, у которого тоже был очень красивый баритон, и посоветовала им петь дуэтом и всерьёз. Увидев в этой паре большой потенциал, она стала заниматься с ними, не жалея своего времени. Да и жалеть то ей, собственно говоря, было нечего. Она очень любила свою работу и людей, а в небольшом особняке на окраине города никто, кроме кота Гогена и подруги – соседки, её не ждал.
Дети часто звонили и просили её вернуться, но она, хоть и очень по ним скучала, возвращаться в Голландию не имела никакого желания. Она не могла сказать об этой сказочной стране ничего плохого. Её восхищали тамошняя чистота и порядок, изящные мосты и каналы Амстердама, зелёные луга и ветряные мельницы Фрисланда, яркие тюльпановые поля Кёкенхофа и ещё многое другое, но катастрофически не хватало русского простора, простого человеческого общения и широты русской души.
Осень уже вступила в свои права и заметно похолодало. Уходя из дома, Стеша взяла только самое необходимое, рассчитывая за лето заработать и немного приодеться, однако и это немногое было потеряно, когда ей пришлось столкнуться на ночной дороге с пьяной компанией. Для Родьки она взяла из старого сундука вещи, пожертвованные ему церковью. Для неё в нём не нашлось ничего, кроме древнего монашеского платья, которое она тоже взяла и хранила как бесценную реликвию.
Теперь же, когда она взяла содержание Родьки на себя, выкроить денег на покупку одежды никак не удавалось. Ночи стали холодными, и ей, чтобы окончательно не замёрзнуть, приходилось надевать поверх платья рабочий халат, в котором она мыла полы. Всё равно было очень холодно.
Стеша уже подумывала над тем, чтобы бросить учёбу и искать работу, когда простудилась и слегла с тяжелейшей ангиной. Родька, поняв, что она больна, не соглашался отойти от неё ни на шаг. Ей с большим трудом удалось уговорить его не пропускать занятия и отправить в школу одного. Потом она сходила с ума, боясь, что он попадёт в какую – нибудь историю или вообще заблудится и потеряется навсегда. Только теперь она поняла, что этот добрый, необычайно искренний и доверчивый человек стал для неё дорог, как родной брат.
Но Родька вернулся, и не один. Увидев вошедшую вслед за ним Софью Николаевну, Стеша почти физически ощутила, как с её плеч свалился огромный камень. Она попыталась подняться, чтобы встретить нежданную гостью, но та её остановила.
– Лежите – лежите, моя дорогая! Как вы себя чувствуете? Да вы вся горите… Скажите поскорее, что у вас болит, может быть, я ещё успею съездить в аптеку. Хотя нет, уже не успею. А знаете что, мы с вами поступим по – другому. Вы можете ходить?
– Да, могу… – прохрипела Стеша.
– Вот и отлично. Поднимайтесь и поедемте ко мне.
– К вам? Нет, к вам нельзя. Я могу вас заразить.
– Не волнуйтесь, у меня хороший иммунитет. Главное, у меня дома полная аптечка лекарств, а моя соседка, она же лучшая подруга, терапевт с сорокалетним стажем. Вдвоём с ней мы быстренько поставим вас на ноги.
– Спасибо, но нет.
– Вы можете объяснить, почему?
– Я не могу оставить Родьку одного.
– А кто вам сказал, что мы его оставим? Мы заберём его с собой. Не волнуйтесь, места хватит для всех. Собирайте ваши вещи и поедем.
Софья Николаевна не удивилась тому, что все их вещи уместились в два небольших пакета, в одном из которых находилось старое лоскутное одеяло. Приехав домой, она показала Родьке место на шкафу и сказала:
– Друг мой, давайте – ка положим ваше одеяло вот сюда. Уверяю вас, здесь никто его не тронет. Вы его будете постоянно видеть и носить за собой его не надо.
Обращение «друг» всегда действовало на Родьку обезоруживающе. Он безоговорочно положил пакет с одеялом на верх шкафа, а сам стал перемещаться по комнате, глядя на него. Убедившись, что пакет хорошо виден с любого угла комнаты, наконец – то успокоился.
Так хорошо и спокойно Стеша не чувствовала себя никогда. Небольшой особняк на окраине города, приютивший её и Родьку, был уютен и ухожен. Хозяйка и её соседка и подруга Надежда Семёновна, были невероятно заботливы. Они поминутно интересовались её самочувствием и угощали наперебой всяческими вкусностями. Даже кот Гоген принимал активное участи в её излечении. Просыпаясь, она каждый раз находила его лежащим рядом и ощущала исходившее от него тепло, которое, как ей казалось, очень ей помогало.
На первый взгляд подруги казались полными противоположностями. Софья Николаевна стройная, подтянутая и артистичная женщина с бледной тонкой кожей, красивым, аристократичным лицом и благородной сединой, была воспитана, очень добра, но, при необходимости, в меру строга.
Невысокая, довольно упитанная Надежда Семёновна с окрашенными в ярко рыжий цвет волосами и здоровым румянцем на всю щеку, напоминала собой сдобный, аппетитный и очень активный колобок с необычайно весёлым, порой на грани солдафонского юмора, нравом. В любом другом случае такое различие характеров могло бы сделать общение непереносимым, но между ними любые конфликты исчерпывались строгим замечанием Софьи Николаевны или весёлой шуткой и лёгким подтруниванием Надежды Семёновны.
Обе вдовствовали уже по многу лет. Дети и внуки разъехались, и подруги, лишенные возможности о ком – то заботиться, изнывали от тоски и одиночества. Теперь же материнский инстинкт, пробудившийся у обеих дам, получивших возможность опекать двух молодых людей, стал настолько активным, что Стеша, которую чуть ли не кормили с ложечки, чувствовала себя вернувшейся в раннее детство, когда были живы её родители и бабушка.
Дамы пришли в ужас, узнав, что надетое на ней платье единственное, которое она ежедневно стирала, и, хорошенько отжав через полотенце, снова одевала, благо, лёгкий китайский трикотаж не мялся, быстро высыхал и был чрезвычайно носким. Они быстренько перебрали свои шкафы, в которых оставалась масса вещей от их дочерей, и приодели её так, как она не одевалась никогда в жизни.
Родька тоже радовался счастливой перемене в своей жизни. Его восхищали светлые, уютные комнаты дома, мягкая мебель, а также картины и фарфоровые статуэтки, коллекцию которых Софья Николаевна собирала в течении всей своей жизни. Поначалу он подолгу стоял, застыв в восхищении перед какой – нибудь картиной или статуэткой, изучая их до малейших подробностей. При этом его пальцы шевелились, словно пытались представить каждое движение мастера, создававшего сей шедевр. По расстеленным по полу коврам он ходил только босиком, тщательно вымыв ноги.
Подруги были с ним ласковы и внимательны, и он готов был на них молиться. Здесь же он, привыкший общаться с животными и очень скучавший по своей волчице Машке, неожиданно обрёл нового друга в лице кота Гогена, который, тщательно его обнюхав, тут же принял за своего и теперь постоянно следовал за ним по пятам.
Родька, не обращая внимания на возражения Софьи Николаевны, взял на себя обязанности по уборке и весь дом сиял чистотой. Убравшись, он выходил в сад и первым делом собирал опавшие яблоки. Наверное, он не мог видеть спокойно, как эти замечательные плоды, кушать которые ему приходилось нечасто, валяются и гниют на земле. Поставив корзину с собранной падалицей на стол, он тщательно мыл руки, и, взяв флейту и окарину, шёл в дальний угол сада, примыкавший к заброшенному участку, напоминавшему своей неухоженностью лес, и часами играл на флейте, подаренной Игорем Станиславовичем. Гоген, следовавший за ним по пятам, усаживался на пень, оставшийся от спиленной яблони, и сладко подрёмывал под непонятные, но, по всей видимости, приятные для его слуха звуки, издаваемые новым другом.
Стеше стало значительно легче, и она начала выходить на прогулку в сад, чтобы подышать свежим, пропахшим яблоками, воздухом, послушать Родькину игру и полюбоваться цветущими астрами. Софья Николаевна обожала эти скромные, неприхотливые и в то же время по праздничному нарядные цветы. Постоянно покупая или выменивая новые сорта семян и рассады, она собрала богатейшую коллекцию, которая теперь украсила яркими пятнами весь двор и сад.
Стеша медленно шла, любуясь разнообразием цветов, слушала Родькину игру и чувствовала себя абсолютно счастливой. Разве могла она когда – нибудь мечтать о том, что ей доведётся встретить таких замечательных людей, как профессор Игорь Станиславович, Софья Николаевна и Надежда Семёновна, которых она полюбила всей душой. Они заставили её поверить в себя, и она приложит все силы для того, чтобы оправдать их ожидания. Возможно, когда – нибудь у неё тоже будет такой же красивый, уютный дом для неё и Родьки, которого она уже привыкла считать своим настоящим братом.
В памяти вновь возникло лицо и лучистые глаза человека, общение с которым, длившееся всего лишь несколько минут, произвело на неё впечатление, которое до сих пор оставалось таким же острым и волнующим, как будто всё было вчера. Не проходило дня, чтобы она о нем не вспоминала. Во многих романах, прочитанных ею, говорилось о любви с первого взгляда, но о том, что это могло случиться с нею, она запрещала себе даже думать. Наверное, он уже давно забыл о ней и живёт своей жизнью, даже не подозревая о том, что, благодаря ему она смогла так перевернуть свою жизнь.
Задумавшись, она не сразу обратила внимание на то, что флейта замолчала, а Родька, силуэт которого только что виднелся между ветвями деревьев, куда – то исчез.
Стеша обвела взглядом сад, и, заметив качнувшийся куст на соседнем, заброшенном участке, и подумала, что он зачем – то перебрался туда через хлипкий забор. Она окликнула его, однако Родька не отозвался, что было на него непохоже. Скорее всего, в кустах бродит чья – то собака, решила она, однако в груди возник тревожный холодок.
Она поспешила туда, где только что видела Родьку. Он лежал на куче опавших листьев, уткнувшись лицом в руки, а Гоген топтался у него на спине, тычась мордой в голову. Ей почему – то показалось, что он вгрызается в Родькин затылок. Стеша готова была закричать от ужаса, но, увидев, что Гоген не кусает, а совсем наоборот, вылизывает его тщательно, словно котёнка, зажала рот обеими руками, ругая себя за отвратительную фантазию. А кот, не обращая на неё внимания, продолжал свое дело – лизал и терся своей усатой мордой об одно то же место Родькиного затылка, разминал его лапами и снова лизал. Закончив этот своеобразный сеанс мануальной терапии, длившийся довольно долго, он прилёг рядом с Родькиной головой. Тот повернулся к нему спиной, а Гоген плотно, словно желая отдать своё тепло, обнял его лапами, и оба затихли.
Стеша решила не мешать их странному общению, и осторожно, стараясь не шуршать листьями, пошла обратно в дом. Минут через пятнадцать флейта зазвучала снова. Стеше показалось, что её звуки стали звучать ещё чище и отчётливее, но чувство тревоги не проходило.
Немного поправившись, Стеша решила, что пора возвращаться обратно в квартиру. Вечером, когда они ужинали в саду, наслаждаясь последним осенним теплом, она сказала:
– Дорогая Софья Николаевна. Не могу передать, как мы с Родькой благодарны вам и Надежде Семёновне за ваше гостеприимство, помощь и доброту, однако, нам пора возвращаться домой, в квартиру.
– Как домой? Голубушка, вы что удумали? – возмутилась Софья Николаевна, – Неужели вам с нами так плохо, что вы решили вернуться обратно в свои трущобы?
– Ну что вы, нам здесь очень хорошо, но пора же, как говорится, и честь знать.
– Помилуйте, какая же честь, если вы хотите оставить нас в одиночестве. Мы ведь успели привыкнуть к вам, как к родным. Живите здесь, сколько захотите, если, конечно, я не надоела вам настолько, что вы готовы хоть в омут головой, лишь бы от меня подальше.
– Софья Николаевна, нам здесь очень хорошо, но нельзя же пользоваться вашей добротой до бесконечности.
– Если не хотите жить у Софочки, можете перебираться ко мне. – робко вставила Надежда Семёновна.
– Надюша, не смей… – Софья Николаевна строго погрозила неожиданной конкурентке пальцем и продолжила, – Не только можно, но и нужно. Вы поймите, мои дети возвращаться домой пока не собираются. Ехать к ним в Голландию я тоже не хочу. Нужды в деньгах у нас нет, дети очень хорошо мне помогают. А вы заменили мне семью, и я даже не представляю, как опять останусь одна.
– Огромное вам спасибо, – ответила Стеша, смахивая слезу, – Честно признаться, я тоже привыкла к вам, как к родной, и не знаю, смогу ли когда – нибудь отблагодарить вас за всё, что вы для нас сделали.
– Высшая благодарность – это любовь, уважение и внимание к человеку. Поверьте, в этом нуждается каждый, а одинокие пожилые люди тем паче. А всё остальное чепуха. Так что, давайте к этому вопросу больше не возвращаться. Поправляйтесь и начнём заниматься дома, не ограничиваясь во времени. Кстати, Родечкина преподавательница Вероника Матвеевна, она живёт в двух кварталах отсюда, тоже говорила, что заниматься с ним ей было бы гораздо удобнее здесь, а не в школе, не приходилось бы ехать домой затемно через весь город.
– А вам не будет мешать шум?
– Ну что вы. Я настолько привыкла за годы работы в школе к музыкальной кокафонии, что в тишине чувствую себя не совсем комфортно. Так что, как видите, всё складывается просто замечательно. Между прочим, вы меня так расстроили, что я забыла передать вам от Игоря Станиславовича привет и подарок, ещё одну окарину для Роди. Вероника Матвеевна похвасталась его успехами, и он решил, что ему пора осваивать более сложный инструмент, с восемью отверстиями. Ещё он просил сообщить вам о том, что скоро в нашей школе состоится концерт. Будут выступать лучшие ученики и он приглашает вас обоих принять в нём участие. Пора вам потихонечку выходить в люди.
– Нет, я выступать не буду. – отказалась Стеша.
– Почему? – удивилась Софья Николаевна.
– Вдруг об этом концерте напишут в газете и случайно упомянут моё имя. В общем, я бы не хотела, чтобы мой муж узнал, где я нахожусь.
– Конечно, в этом есть свой резон, однако, я не думаю, что такой муж стоит того, чтобы из – за него портить своё будущее.
– Вот именно! – воскликнула Надежда Семёновна, – я уверенна, что это выступление послужит началом вашей карьеры.
– Карьеры… – вздохнула Стеша, – слышала бы вас моя бабушка.
– Именно, карьеры. – согласилась с подругой Софья Николаевна.
– Всё равно нет.
– О чём мы спорим, когда можно найти простой выход. Мы придумаем вам псевдоним.
– А это возможно?
– Почему нет? Какое бы вы хотели имя или фамилию?
– Туманова, – ответила Стеша, не раздумывая ни минуты, – если можно, брат и сестра Тумановы.
– Я думаю, можно. Завтра же поговорю об этом с Игорем Станиславовичем. Не хотите ли немного рассказать о себе?
– Конечно, вы имеете право знать обо мне всё. Пожалуй, я начну с самого начала…
И Стеша стала рассказывать о своих безвременно ушедших родителях, о жизни с бабушкой, и о непутёвом муже. Когда дело дошло до зимней ночи, проведённой с волками, обе дамы переглянулись и одновременно ахнули. Оказалось, что они читали об этом происшествии в старой, случайно завалявшейся газете буквально несколько дней назад. Тогда они не поверили ни единому напечатанному слову, решив, что это вымысел, придуманный жёлтой прессой для поднятия своего рейтинга.
Подтвердив правдивость той истории, Стеша рассказала её продолжение, о том, как, решив изменить свою жизнь, сбежала из дома и, подвергшись нападению на ночной дороге, была спасена волком, загрызшим её обидчика.
– Так это ты и есть та самая таинственная свидетельница невероятной трагедии, которую никак не могут найти? – воскликнула Надежда Семёновна.
– Наверное, я… А… А откуда вы об этом знаете?
– От Веры Максимовны, она живёт через два дома от нас. А она узнала от своего внука Владика, то есть Владислава Артёмовича. Он работает в следственном отделе и до сих пор ломает голову, расследуя это происшествие. Значит, это действительно был волк или волчица, которую ты спасла из ловушки? Невероятно!!!
– Как тесен мир… – произнесла Софья Николаевна, затем, глядя подруге в глаза, спросила строгим тоном, – Надюша, я надеюсь, ты не собираешься помогать этому Владику?
– Ну что ты, Софочка, конечно нет. – ответила Надежда Семёновна, однако её голос прозвучал не совсем убедительно.
– Смотри мне. Я ведь знаю про твою страсть ко всяким детективным историям, тебя же хлебом не корми, а дай поучаствовать в каком – нибудь расследовании. Не хватало ещё, чтобы этих бедных детей начали таскать по следственным отделам.
– Хорошо – хорошо, Софочка, я буду молчать как рыба.
– Вот и молчи. Стеша говорит, что в добавок ко всему, в погибшего ещё и стреляли. Однако, судя по словам Веры Максимовны, ни одного свидетеля его гибели до сих пор не найдено. Теперь представь себе, что в машине находились люди, которым не очень – то хочется признаваться в убийстве своего друга, возможно незаконном хранении оружия, и мало ли в чём ещё. Иначе они уже давно бы это сделали, верно?
– Ну да… – согласилась Надежда Семёновна.
– Именно поэтому им ничего не стоит обвинить в убийстве Стешу.
– Да как же можно её обвинять? В чём?
– У нас всё можно. Стеша, сколько мужчин было в машине?
– Кажется, четверо… Ну да, четверо, двое впереди и двое сзади. – ответила Стеша, которую уже начало трясти от страха.
– Вот видишь, четверо. Надюша, как по – твоему, что стоит слово одной – единственной женщины, не имеющей за душой ни гроша, против слова четверых мужчин, разъезжающих на крутом джипе?
– Не знаю…
– Она не знает… А я знаю, что они могут представить дело совсем по – другому. Например, сказать, будто Стеша дефилировала ночью по трассе, как сама знаешь кто… И кто будет в этом сомневаться, при нашей – то жизни?
В ответ Надежда Семёновна развела руками, а чайная чашка в Стешиных руках заплясала, пролив горячую жидкость ей на колени.
– Стешенька, пожалуйста, успокойся. Мы прекрасно знаем, что это не так. Я просто хочу изложить свою версию того, как может повернуться вся эта история. Итак, они могут сказать, что Стеша шла по дороге, а может и не просто шла, а голосовала в поисках клиентов. А пострадавший чисто случайно попросил остановить машину рядом с нею, чтобы пописать. Конечно же, она предложила ему свои услуги. Вполне естественно, что он, всегда слывший примерным семьянином, ей отказал. И тогда она, в отместку за высказанное им пренебрежение или случайно вырвавшееся грубое слово, сначала натравила на него своего знакомого волка, о её дружбе с которым, между прочим, в своё время уже писали газеты, а потом ещё и пристрелила из пистолета.
Далее, обнаружив в машине застывших в шоке свидетелей, пригрозила им этим же пистолетом и обещанием, что, если они немедленно не уберутся или посмеют обмолвиться о произошедшем хотя бы одним словом, они с волком непременно их всех разыщут и сделают с каждым то же самое, что сделали с их товарищем. И кто бы посомневался в её словах, зная, какого она имеет союзника?
А у них семьи, дети, и только ради них они жили в вечном страхе, не смея обо всей этой истории даже вспоминать. И только теперь, когда наша доблестная полиция сама нашла эту маньячку и заключила под надёжную стражу, они наконец – то могут спокойно вздохнуть и дать правдивые показания обо всём, что видели своими собственными глазами.
– Боже упаси! – воскликнула Надежда Семёновна – Софочка, какая ты умница! Посмотри, как закрутила, мне бы эдакое даже в голову не пришло.
– Надюша, это не я закрутила, а сама жизнь. Надеюсь, ты поняла, никому об этой истории ни слова, а то Стеша уже трясётся от страха, как осиновый лист.
– Конечно, что ж тут непонятного. Нет, но каков сюжет! А этот вездесущий волк… ну просто фантастика! Стеша, а что же было дальше?
– Дальше? Можно, я расскажу об этом в другой раз, сейчас у меня совершенно нет сил. – ответила Стеша, насмерть перепуганная возможным поворотом событий.
– Конечно, моя дорогая. Пожалуйста, прости, что я тебя напугала своей буйной фантазией. Ты должна знать главное – мы тебе верим и всегда будем на твоей стороне.
После затяжных дождей и лёгких заморозков наступила бабье лето с густыми утренними туманами, мягкой солнечной погодой и золотой листвой. Вся их небольшая компания сидела за столом под старой яблоней, наслаждаясь последним теплом, пила чай под тихий шорох листвы, облетающей с деревьев и обсуждала их выступление на концерте.
Перед его началом все боялись, что Родька, не привыкший к большой аудитории, может просто отказаться выходить на сцену. Возможно, он так бы и поступил. Однако, всё случилось с точностью до наоборот.
Стоя за кулисами, Стеша заглянула в щель между кулисами в зал и увидела человека в милицейской форме. Она едва не свалилась в обмороке, решив, что её тайна раскрыта, и прямо со цены её уведут в следственный изолятор. Софья Николаевна, всё время державшаяся рядом с ними, вовремя заметила её побледневшее лицо.
– Что случилось? – спросила она, увидев в её глазах ужас.
– Там… – прошептала Стеша, указывая дрожащим пальцем в сторону зрительного зала.
– Кто «там»? В каком ряду он сидит? – спросила Софья Николаевна, подумав, что она увидела кого – то из друзей человека, погибшего на дороге.
– В третьем…
– А в чём он одет?
– В форме.
– Как в форме, в какой форме?
– Милицейской.
– Не в милицейской, а полицейской, милиции у нас уже нет.… Значит, это был полицейский? Ты уверенна?
– В чём?
– Как в чём? Это же он был в той машине, на трассе?
– Ни в какой машине я его не видела. Он сидит в зале, в третьем ряду у прохода с левой стороны. Наверное, чтобы было удобнее меня арестовывать.
– С чего ты решила, что тебя собираются арестовывать? – удивилась Софья Николаевна, заглядывая в зал. – господи, да это же Иван Владимирович, отец Танечки Савельевой, нашей лучшей ученицы по классу фортепиано. Милейший человек, очень гордится успехами своей дочери и не пропускает ни одного её концерта. А ты думала, он пришел за тобой?
– Ну да…
– Глупости. Немедленно прекрати паниковать и настраивайся на работу. Скоро ваш выход, а ты сама никакая, да ещё и Родьку пугаешь. Дыши глубже… ещё глубже… улыбайся… Не сметь плакать! Я сказала, не сметь, не то выпорю… Кто – нибудь, принесите мне розги…
Стеша представила себе Софью Николаевну, стегающую её розгами, и рассмеялась.
– Вот так – то лучше. Ну что, мои дорогие, вы готовы?
– Готовы.
– С богом!
– «Теша, Родька, дружочек…», – шепнула Стеша, поправляя на Родьке тёмные очки, которые, по замыслу Софьи Николаевны, должны были скрывать его особенность. Он был в белоснежной рубашке, подаренной Надеждой Семёновной, и черном костюме, одолженном одной из преподавательниц, а она в чёрном бархатном платье в пол, тоже чужом. Оба выглядели вполне презентабельно. Стеша перекрестилась, взяла Родьку за руку и повела на сцену.
Родька стоял боком к залу, и, не замечая никого, кроме Стеши, исполнял соло на окарине. Она улыбалась ему, плавно покачиваясь в такт музыке, и время от времени подпевала, исполняя вокализ. Зал замер, вслушиваясь в необычную мелодию. Когда ведущий объявил, что музыкант исполнил произведение его собственного сочинения, зал взорвался аплодисментами. Романсы в Стешином исполнении в сопровождении окарины пришлось повторять на бис.
В тот же вечер они получили приглашение выступать на довольно престижном областном фестивале, из – за чего, сами того не ведая, приобрели тайного, но весьма могущественного врага в лице известной в городе бизнесвумен Маргариты Михайловой. Дело в том, что на это приглашение рассчитывал её сын, ученик четвёртого класса по классу флейты Сева Михайлов, вернее не так он, как его мама. Сева особыми способностями не блистал, но она была уверенна в обратном. Бизнес привил ей уверенность в том, что деньги могут всё, и талант её сына обязательно раскроется, если за те вложения, которые она делала в содержание школы, уделять ему особое внимание. Победу этой великовозрастной, непонятно откуда взявшейся пары, один из которой, по её мнению, был явным идиотом, она восприняла как пощёчину.
– Оказывается, я была права, когда говорила, что этот концерт может оказаться началом вашей карьеры, прямо как в воду глядела, – заметила Надежда Семёновна, смакуя вишнёвое варенье. – Фамилия Тумановых теперь мелькает в каждой газете.
– Твои предсказания всегда в руку. – согласилась Софья Николаевна. – я думаю, теперь предложения будут следовать одно за другим. Отказываться от них нельзя ни в коем случае. Чем больше вы будете выступать, тем быстрее приобретёте известность. Вы оба заслуживаете её как никто другой. А пока будем заниматься изо всех сил.
– Надо бы приобрести для них собственные костюмы. – вздохнула Надежда Семёновна. – негоже постоянно пользоваться чужими вещами. А Роде обязательно выступать в чёрном смокинге? Ведь это же очень дорого. Может, придумать чего попроще?
– Я думаю, обязательно. У них, можно сказать, уже сложился собственный имидж. К тому же, я считаю, что романсы – это классика и исполнять их в чём ни попадя не пристало. Ладно, отступать поздно, что – нибудь придумаем.
– Интересно, как? Уж не надумали ли вы выходить с волком на большую дорогу? – пошутила Надежда Семёновна.
– Смешно!…– фыркнула Софья Николаевна.
– Между прочим, волчья история началась не с меня, а намного раньше, – заявила Стеша, – Наверное, вы уже догадываетесь, что Родька мне не брат. Сейчас я вам расскажу всё по порядку.
Я не уверенна, что волк, спасший меня от насильников, был тем самым, волчицу которого я освободила от удавки. И почему он явился на мой крик, тоже не знаю. Когда он вцепился в шею мужчины, пытавшегося затащить меня в машину, его чуть не застрелили. Увидев в руках водителя пистолет, я закричала, и он убежал, прыгнув с насыпи вниз. Мне пришлось прыгать вслед за ним, едва не свернув при этом шею. Я очень боялась преследования и бежала незнамо куда, пока не выбилась из сил.
Ранним утром, блуждая по лесу, я наткнулась на лесное озеро, а Родька с Машкой – молодой волчицей, служившей ему вместо собаки, пришел туда порыбачить. Там мы и встретились. Он привёл меня к разрушенному графскому имению и монастырю, рядом с которыми прожил всю свою жизнь, и познакомил со своей матушкой.
– Мне это напоминает историю Агафьи Лыковой. – сказала Софья Николаевна, – Но та живёт где – то в глухой тайге, по – моему, в Саянах. А здесь можно сказать, центр России. Неужели о них до сих пор никто не знал?
– Почему? О их существовании знали многие. Им помогала церковь из соседнего села. Но Ангелия возвращаться к людям почему – то не хотела. Я думаю, она боялась за Родьку, понимая, что ему будет трудно адаптироваться в обществе из – за его особенности.
– А кто был его отцом?
– Кто – то из троих преступников, сбежавших из тюрьмы. К тому времени в имении их оставалось всего двое, она и ещё одна монашенка. Остальные умерли. Преступники издевались над беззащитными женщинами в течение нескольких дней. Это очень тяжелая история, я расскажу её в другой раз.
Ангелия, так звали Родькину мать, при первом же взгляде на меня сказала невероятную вещь, будто я как две капли воды похожа на жену графа Арсения Туманова Анастасию, которой она прислуживала, будучи ещё девочкой. Кроме того, она узнала икону, которую вы уже видели Она досталась мне от бабушки. На её обратной стороне выгравирован вензель графской семьи. Ангелия рассказала мне, что эту икону жаловала их прапрадеду Григорию Туманову сама Екатерина Великая. В общем, она утверждала, что я являюсь их правнучкой.
– Поэтому ты и взяла этот псевдоним?
– Да. Но всего лишь псевдоним. Присваивать себе имя и графский титул я не собираюсь.
– Интересно, почему?
– Я не уверенна в том, что действительно являюсь их наследницей. Внешнее сходство ещё ни о чём не говорит. Мало ли на свете двойников, к тому же Ангелия была уже в таком возрасте и состоянии, что могла и ошибиться.
– Конечно, это так. Но при нынешнем уровне развития генетики это легко проверить, нужно только найти могилу хотя бы одного из них.
– Искать не надо. В этом же имении, которое находится не так далеко отсюда, в глухом лесу среди болот, есть небольшое кладбище. На нём похоронены дочь графа Аглая и невестка Варвара, которая, предположительно, является моей родной бабушкой, а также несколько монахинь из монастыря и прислуга, которая не оставила графскую семью до конца своих дней. Ангелия была последней из тех, кто знал их историю.
– А как они оказались в этой глуши? – спросила Софья Николаевна.
– Граф сам отправил их в монастырь, выстроенный им же ещё в прошлом веке рядом с принадлежавшим ему имением, вместе с прислугой и маленьким внуком, который, возможно, и являлся моим отцом, чтобы спасти от революционного беспредела. Остальные члены семьи остались в Петербурге, где вскоре были расстреляны. Я не знаю, сохранились их могилы или нет.
– Какая романтическая история, – мечтательно протянула Надежда Семёновна. – графское имение, монастырь… По закону жанра где – то там в должен быть спрятан клад. Родькина матушка ничего такого тебе не рассказывала?
– Нет, не рассказывала.
– Жаль. Вот бы его найти! Некоторое количество драгоценностей нам бы сейчас не помешало.
– Желающие найти клад были, – ответила Стеша, – только некоторые из них лежат на дне болота.
– Драгоценности, клад… О чём ты говоришь, Надюша? – возмутилась Софья Николаевна, – Если бы Ангелия о них что – то знала, разве она жила бы в такой нищете? Стеша, ты лучше скажи, кем была бабушка, которая тебя воспитала. Кто она?
– По словам Ангелии, она была гувернанткой их внука, сбежавшей вместе с мальчиком во время погрома имения. Сама бабушка о своём прошлом никогда не рассказывала, а на все мои вопросы отвечала одно – «Ещё не время, детка. Я всё расскажу когда – нибудь потом». Но это «потом» так и не наступило.
– Разобраться в этой истории мог бы брат Игоря Станиславовича. – сказала Софья Николаевна, – Он историк, живёт в Петербурге и наверняка что – то знает об этой семье. Я думаю, мы сможем с ним встретиться.
– Это было бы замечательно. Ангелия умерла в тот же день, взяв с меня слово, что я позабочусь о её сыне. Поэтому, чтобы не выглядело странным то, что мы с ним живём под одной крышей, я и выдала его за своего брата. Но, даже если бы не это обещание, я всё равно не смогла бы оставить его на произвол судьбы, в глуши, наедине со зверьём. Кстати, волчья стая, предков которой приручила ещё молодая графиня Аглая, выходив раненного волчонка, охраняет остатки имения до сих пор. Правда, время от времени она куда – то исчезает, возможно, в брачный период или в поисках новых мест для охоты, но всегда возвращается обратно. Скорее всего, как раз в такой момент я и встретилась с ними в первый раз, рядом с деревней, в которой прожила всю свою жизнь.
– Потрясающая, невероятно – сказочная история.
– Да, невероятная. – согласилась Стеша.– И поэтому я вас очень прошу никому о ней не рассказывать. Фамилия Степаниды Тумановой никоим образом не должна быть связана с фамилией графа Туманова до тех пор, пока это родство не подтвердится генетической экспертизой и я не получу законного права называться членом этой семьи.
Глава7
Каждый год в конце октября Надежда Семёновна праздновала свой день рождения. Обычно гостей приглашалось немного, но готовилась она к этому дню долго и тщательно. Чтобы не ударить лицом в грязь, задолго начинала собирать и изучать рецепты приготовления новых изысканных блюд, искать какие – то редкостные специи. Затем придирчиво выбирала и закупала продукты, что – то квасила, мариновала, молола, фаршировала и пекла.
На этот раз в числе приглашенных, кроме Софьи Николаевны, Стеши и Родьки, были трое бывших коллег по работе, несколько ближайших соседок, и одна местная знаменитость – ювелир Адам Викентьевич Мицкевич, её старый друг, ради которого в основном все эти изыски и готовились. А если признаться честно, то даже не ради него, а ради его мамы, девяностопятилетней Сары Вульфовны, которая сама присутствовать на празднике не могла, но непременно должна была быть в курсе того, как принимали и чем угощали её чадо. Не сидел ли он на сквозняке, или наоборот, не было ли ему слишком жарко, потому что резкие перепады температуры плохо влияют на здоровье. А также не слишком ли было наперчено мясо для жаркого, чтобы упаси боже, не повредить нежные стенки его желудка. И, самое главное, хорошо ли было это жаркое прожарено. Эта ужасная мода на мясо с кровью её просто ужасала, ведь в нём могут сохраняться ужасные лямбрии.
Адам Викентьевич был сухощавый, хорошо сохранившийся мужчина лет семидесяти, небольшого росточка, с высоко поднятой головой, острым взглядом и желтоватой блестящей лысиной, обрамлённой, словно венцом, остатками некогда пышной седой шевелюры. Благодаря воспитанию и неусыпному вниманию своей матушки Адам Викентьевич сохранил одну замечательную особенность. Едва появившись, он везде, несмотря на свой маленький рост, заполнял собой всё пространство, словно раздвигая и вытесняя остальных присутствовавших своим авторитетом и значимостью, и становился центром внимания.
Адам Викентьевич, несмотря на свой солидный возраст, ещё ни разу не был официально женат, хотя претенденток на место в сердце и богатом доме знаменитого ювелира было более чем достаточно. Но каждый раз, как только бдительная Сара Вульфовна чувствовала своим любящим материнским сердцем, что очередной роман её ненаглядного сыночка близится к логическому завершению, то – есть к свадьбе, она устраивала для будущей невестки настоящий экзамен, выявляя в его присутствии её желание и способность обеспечить ему такую же любовь, заботу и уход, каким его обеспечивала она сама.
До конца этой изощрённой пытки не выдерживала ни одна потенциальная невеста. Почувствовав себя словно в объятиях спрута, готового вот – вот её заглотить, каждая внезапно вспоминала о каком – то неотложном деле, и, срочно вызвав такси, поспешно прощалась и уезжала с чувством счастливого, а, главное, своевременного освобождения.
Проводив очередную жертву, Сара Вульфовна гладила по голове старого мраморного дога Нерона, обожавшего свою хозяйку со всей преданностью собачьей души, подходила к позолоченной клетке, в которой сидел её любимый попугай Арик, и, удовлетворённо разводя руками, спрашивала:
– Арик, ты можешь представить себе хозяйку, которая протирала бы пыль в доме через день?
В ответ на каждый заданный вопрос Арик оглушительно крякал и поднимал крылья, показывая своё изумление.
– Я тоже удивлена. И при этом ещё думать о каких – то детях… Ну скажи мне, как может женщина не знать, при какой температуре надо включать увлажнитель воздуха? А яйца Фаберже? Не запомнить с первого раза порядок, в котором они должны стоять на полке? Ну я не знаю…
Беседуя с попугаем, Сара Вульфовна исподтишка поглядывала на сына, следя за цветом его ушей, а так же за амплитудой покачивания его правой ноги, возлежащей на левом колене. Если никаких изменений в этих чутких органах не происходило, она была вынуждена включать тяжёлую артиллерию.