Лунное пробуждение

Глава 16

Губы Эмили повторяли каждое движение губ любимого. Обоняние ловило терпкий, возбуждающий аромат зрелой мужественности. Да, может быть, Лахлан – лишь наполовину человек, а вторая половина неукротимой натуры принадлежит волку. Главное, что в нем сосредоточилось все, о чем она могла и умела мечтать. Только что осознанная любовь расцветала в душе и сердце – до тех пор, пока острая, но прекрасная боль не обожгла грудь.

Эмили открыла рот, чтобы впустить язык возлюбленного, но Лахлан внезапно, с неожиданным резким проклятием, откинул голову.

– Мы должны остановиться.

– Почему? – ошеломленно спросила Эмили. Голос прозвучал странно, словно чужой. Нет, она совсем не хотела останавливаться. Поцелуи только что начались.

– Я думал, что смогу ласкать тебя, доставить удовольствие… но чувствую, что плохо владею собой. Боюсь, вовремя сдержаться не удастся.

– Не понимаю. Объясни.

– Ссора с братом оставила агрессивную энергию, которую необходимо как можно быстрее сжечь. Однако если я сожгу ее так, как мечтаю, то непременно нарушу данное обещание.

– Мне все равно. Даже если это случится, ты не услышишь ни единой жалобы. – Сейчас голос Эмили звучал почти умоляюще.

Лахлан вздрогнул.

– Зато мне не все равно, – заключил он резко.

Эмили выпрямилась и отстранилась настолько, насколько это оказалось возможным у него на коленях. И в такой позе явственно ощущала все, что скрывал плед. Ощущение подсказывало, что воин не кривил душой: контроль над собственным телом действительно достиг предела. Но даже это обстоятельство не смягчило горечь отказа.

– Все из-за того, что ты не хочешь брать на себя ответственность? – с болью уточнила Эмили.

– Да. Ведь ты девственница.

– Ну а если я сама предложу тебе свою девственность?

– Подумай хорошенько. Ты готова с ней расстаться всего лишь потому, что я подарил тебе еще не изведанные чувства. Потому что сейчас полнолуние. Потому что я близок… мы слишком близки. Не следовало затевать ласки сегодня, но ты окончательно вскружила мне голову.

– Так ты считаешь, что мы оба не владеем собой?

– Да.

– Но я вовсе не ощущаю каких-то излишних чувств, от которых необходимо как можно скорее избавиться. – Конечно, если речь шла не о любви. А о ней речь действительно не шла. – Если я предлагаю себя, то твердо знаю, что делаю.

– Не знаешь. Потому что не знаешь и не понимаешь тайну сегодняшнего вечера. И вообще многого не понимаешь.

– И эта тайна означает, что я не в состоянии понять даже сути собственных стремлений?

– Да.

– А почему таинственные знания так важны?

– Я не нарушу данного слова и не позволю зверю одержать верх.

Теперь уже Эмили понимала, что, говоря о звере, Лахлан вовсе не имел в виду вожделение. Он, несомненно, говорил о волчьей натуре. Но какая же связь между ее искренним предложением и двойственной сущностью любимого? И так ли уж важна эта связь? Зачем о ней знать?

Она не собиралась умолять, вовсе не было необходимости следить за ходом мысли Лахлана, чтобы понять: если бы его желание было столь же сильным, как ее, он ни за что бы не отказал. Принял бы предложение с радостью, с готовностью. Ну а так оставалось лишь с горечью признать, что хотя чувство и взаимно, однако далеко не равноценно по силе. И все же, какая доля ее собственного желания основана на любви? Лахлану нравилось прикасаться к ней, и в то же время он совсем ее не любил.

Нет, никакие сравнения и сопоставления невозможны.

Эмили смахнула слезы обиды и проглотила горечь отказа. Осторожно провела пальцем по татуировке на бицепсе. Да, вот он – символический знак криктов; во всяком случае, один из знаков. Еще один она видела на спине. Теперь Эмили понимала, что примитивное изображение на спине должно было представлять волка. Но вот узор на руке казался куда сложнее. Такого не было больше ни у одного из воинов.

– Это символ вождя, предводителя клана? – поинтересовалась она в надежде отвлечься от грустных любовных мыслей.

Лахлан как-то странно передернулся и бережно отвел ее руку.

– Да.

– Какой красивый. – Синие узоры расплывались перед полными слез глазами. Он не позволяет даже притронуться – совсем невинно.

– Даст Бог, настанет время: мой сын тоже будет носить такой узор.

Эмили заморгала, отчаянно пытаясь прогнать слезы.

– Твой сын?

– Я обязан иметь сыновей.

– А дочерей?

– Что ж, буду рад и дочерям.

Увы, его дети не будут ее детьми… даже если такое произойдет, риск очень велик: что и говорить, скорее всего они родятся простыми людьми, а не оборотнями.

– Почему же ты до сих пор не женился?

– Очень рано пришлось встать во главе клана – едва успел сломаться голос. Тогда многие торопили с женитьбой, но самому мне спешить не хотелось. Я был слишком юн, горяч и дик. Хотел как можно больше познать и стать хорошим вождем. Ну а сейчас проблема в том, что некогда подобрать достойную супругу. Обязанности отнимают все время – с раннего утра и до глубокой ночи.

– Но сейчас ты не занят делами. И утром, когда учил меня плавать, тоже был свободен.

– Рядом с тобой забываю обо всем, даже о долге.

Эмили уже справилась со слезами и смогла прямо, не мигая посмотреть в темные глаза.

– Это хорошо или плохо?

Лахлан не отвечал. Золотые ободки вокруг зрачков медленно, но заметно расширялись – до тех пор, пока окончательно не поглотили коричневый оттенок. Да, сейчас глаза выглядели поистине волчьими.

Лахлан согрел поцелуем ее холодные губы и лишь после этого ответил:

– Просто чудесно.

Эмили спросила себя, могла ли она ошибиться. Может быть, чувства все-таки имели для Балморала какое-то значение? Может быть, отсутствие общего будущего не могло его остановить?

– Мне очень хорошо с тобой, – искренне призналась она.

Лахлан неожиданно ссадил ее с колен и резко встал.

– Все это просто похоть.

Эмили покачнулась, словно от удара.

– Может быть, для тебя…

– Не люби меня, англичанка.

Нет, поведение вождя становилось поистине нестерпимым! Мало того что этот человек считал себя вправе распоряжаться всем на свете, теперь он собирается диктовать, какие чувства ей испытывать!

– Буду любить тебя, если захочу. А если сердце будет разбито… что ж, это мое личное дело.

Эмили так рассердилась, что хотела убежать, однако в самую последнюю секунду вспомнила данное Кэт обещание. Конечно, план соблазнения вряд ли удастся, но все же стоит попробовать.

– А ты сможешь зайти ко мне завтра, перед уроком плавания?

– Наверное, тебе лучше взять в учителя подругу. Ты права: я уже и без того пренебрег обязанностями и слишком много времени трачу даром.

Она-то как раз этого не говорила; он сам придумал. Чудесно? Как бы не так! Эмили едва не фыркнула – совсем в духе Ульфа, – однако вовремя сдержалась. Главная задача – не допустить Балморала на берег озера, а вовсе не научиться плавать и не преодолеть собственный страх перед водной стихией.

– Как скажешь. – Она гордо повернулась и пошла прочь.

– Черт возьми, англичанка!

Эмили не остановилась, словно и не слышала оклика. Через мгновение на плечо легла тяжелая рука. Лахлан задержал ее в густой тени, между колоннами и стеной. Молчание продолжалось несколько долгих секунд.

Эмили не выдержала первой:

– Ты что-то хотел сказать?

Балморал властно положил руки на плечи и повернул к себе. В полутьме лицо вождя казалось непроницаемой маской.

– Ты не попросила разрешения уйти.

– Еще чего! – взорвалась Эмили. Сжала кулачки и подбоченилась, приняв свою любимую воинственную позу – ту самую, которая неизменно приводила в бешенство Сибил. – Слава Богу, я не принадлежу вашему клану. Я здесь всего лишь пленница и не обязана то и дело демонстрировать почтение!

– Забавно. Только что говорила о любви и вот уже заявляешь, что я не достоин уважения. Так где же правда, англичанка?

Вопрос прозвучал насмешливо, почти издевательски. Тон вывел Эмили из себя.

– Я вовсе не сказала, что люблю тебя, а лишь то, что полюбила бы, если бы захотела. А тебе не стоит командовать всеми на свете, господин! Только самая глупая из женщин способна влюбиться в того, кто считает, что минута, проведенная рядом с ней, была потрачена зря.

– Ничего подобного я не говорил.

– Еще как говорил!

Лахлан вздохнул и признал поражение единственным известным ему способом… молчанием. После долгой паузы наконец заговорил:

– Не хотел тебя обидеть.

– Во-первых, я не сказала, что обиделась, а во-вторых, очень самонадеянно с твоей стороны это признавать.

– Никакой самонадеянности. Нетрудно заметить, как дрожат твои губы, когда ты сдерживаешь слезы, или как ты стремишься быстрее убежать, услышав не слишком приятную правду.

– Правда, как ты ее называешь, совсем не нова. А насчет дрожащих губ беспокоиться не стоит: скорее всего я просто хотела еще раз тебя поцеловать. Что ж, тем хуже для меня! Буду знать, что похоть безгранична – даже у умных женщин.

– И у умных мужчин тоже, – пробормотал Лахлан. – Раз мы оба настолько похотливы, может быть, стоит снова тебя поцеловать?

– Неужели тебе удастся выкроить время для этого бесполезного занятия?

Ответом на ехидный вопрос стал такой пылкий, такой горячий поцелуй, что Эмили едва не потеряла сознание. Как истинный повелитель, Лахлан языком раздвинул ее губы и жадно завладел ртом. То, что раньше казалось лишь ленивым удовольствием, сейчас превратилось в неистребимую страсть. Руки по-хозяйски властно исследовали каждый уголок тела, прикасались с невозможной, непостижимой интимностью – безрассудным чувственным ласкам не мешала даже одежда. Эмили не сопротивлялась, а лишь просила большего – и легкими стонами, и по-кошачьи гибкими движениями.

Этого она хотела. К этому стремилась. Об этом мечтала.

Вот возлюбленный поднял ее и прижал спиной к холодной каменной стене. Но холод почему-то не мешал, не раздражал. Внутренний жар мог согреть даже камни. Лахлан прижался всем телом, а уже знакомый твердый выступ терся о живот, явственно проявляясь даже сквозь одежду. Эмили вздрогнула от удовольствия, но тут же попыталась отстраниться – наслаждение граничило с мукой.

Лахлан быстро поднял ее юбку и обнажил ноги. Инстинкт тут же подсказал единственно возможный ответ: Эмили крепко обвила ногами его бедра и сама принялась тереться о напряженную, почти каменную, плоть – теперь источник наслаждения скрывался лишь за пледом Лахлана. С каждым движением стрелы удовольствия становились все острее. Возлюбленный тоже двигался в такт ее движениям, обостряя ощущения.

И вдруг все кончилось. Движение замерло, а волшебные губы отстранились.

– Лахлан? – вопросительно прошептала Эмили. Сейчас ее не волновало даже то обстоятельство, что вопрос прозвучал почти как мольба.

– Мы уже не одни в зале, – едва слышно ответил он и, освободившись от сжимавших бедра ног, опустил Эмили на пол.

Она стояла, покачиваясь и едва не падая. Слова обрели смысл лишь через несколько секунд. Но вот наконец и до нее долетели посторонние звуки; они проникли сквозь сбивчивое затрудненное дыхание и гулкое биение сердца. Судя по голосам, возле камина собрались воины – целая группа. Они явно ждали вождя.

Слезы разочарования подступили так стремительно, что Эмили не смогла их сдержать.

Лахлан пробормотал что-то непонятное, сжал возлюбленную в объятиях и снова поцеловал. Рука смело опустилась и задрала юбку, а потом коснулась нежного уголка… раз, еще раз… и вдруг тело Эмили словно взорвалось. Она выгнулась, стремясь обострить наслаждение, а рука тем временем продолжала ласкать и дарить счастье – до тех пор, пока колени не задрожали и не отказались держать. Эмили без сил упала на Лахлана.

Лишь в этот момент он прервал поцелуй и бережно, словно единственную в мире драгоценность, взял Эмили на руки. Без единого слова он понес ее вверх по узкой лестнице – в маленькую комнатку на башне. Остановился возле самой двери и опустил у стены, чтобы Эмили смогла прислониться.

– Не хочу, чтобы ты выходила из комнаты. Оставайся здесь до самого утра.

– Собираешься меня запереть? – Слова прозвучали невнятно, словно после бокала крепкого вина.

– А что, необходимо запереть?

– Нет.

– Обещай не выходить ни под каким предлогом.

– Обещаю. – Эмили повернулась, шагнула в комнату на непослушных, ватных ногах и плотно закрыла за собой дверь.

Кое-как разделась и без сил залезла под плед. Собственное тело казалось безвольной, бесформенной массой. Сквозь узкие окна в комнату заглядывали серебряные лучи полной луны – почти такие же яркие, как лучи солнца. Кажется, оборотни перевоплощаются как раз в полнолуние?

Поначалу мысли путались – сказывались подаренные Лахланом неизведанные ощущения. И все же вопросы возникали с такой требовательной остротой, что вскоре Эмили уже совсем не думала о сне.

Так, значит, именно поэтому он сказал, что не владеет собой в полной мере? Наверное, в полнолуние звериные инстинкты усиливаются и не позволяют держать в узде вожделение? Да, скорее всего так оно и есть. Может быть, прямо сейчас ее любимый оборотень уже принял волчье обличье и в серебряном лунном свете вышел на охоту? Кэт говорила, что таков обычай. А вдруг он отправился на озеро?

Эмили повернулась на бок, тело отозвалось воспоминанием о недавнем наслаждении. Что же удивительного сделал Лахлан? Касался, гладил, ласкал. Сейчас, когда похмелье счастья схлынуло, воспоминания о собственном поведении рождали смущение на грани стыда. Она издавала сладострастные звуки, производила лишний шум. Даже в те моменты, когда губы Лахлана плотно прижимались к ее губам, умудрялась стонать. Нескромные стоны наверняка разносились по гулкому каменному залу.

От тонкого слуха оборотней они, конечно, не могли укрыться. А те воины, которые собрались у камина, скорее всего не были простыми людьми. Может быть, им предстояло охотиться в полнолуние вместе с Лахланом? Вопросы множились и бесконечно разветвлялись. Ах, если бы спросить Кэт!

Волновало и еще одно странное обстоятельство: воины собрались в зале, и Эмили знала об этом. Знала, но все равно не сделала ничего, чтобы остановить страстные ласки Лахлана. Она бесконечно нуждалась в его близости.

Но он, судя по всему, не сгорал в пламени ответного чувства. Разве не так? Утверждать трудно, но все же он не растаял подобно ей самой. И его возбужденная плоть, которую Эмили ощущала через плед, оставалась каменной даже в те минуты, когда он нес ее наверх.

Эмили перебирала воспоминания и копалась в бесконечных мыслях, пока наконец усталость не взяла свое. Глаза закрылись. Засыпая, она ясно услышала вой одинокого волка. Сомнений не оставалось: Лахлан в зверином обличье отвечал на зов полной луны.

Лахлан стоял у озера. Отсюда была хорошо видна восточная башня. В башне спала она. Его подруга.

Он тряхнул тяжелой волчьей головой; человеческий разум решительно отвергал подобный союз, но волк рвался к возлюбленной. Подойти, взглянуть глазами зверя, а не человека. Ощутить аромат, потереться густым мехом и оставить на нежной коже собственный запах.

Еще ни разу в жизни воля не подвергалась столь критическому испытанию, как сегодня. Для того чтобы покинуть Эмили у двери крошечной круглой комнаты, потребовалось собрать все силы. Если бы он не удержался и вошел вместе с ней… сейчас она уже принадлежала бы ему. Он ласкал бы бесконечно, без устали, снова и снова. Потребность в перевоплощении нашла бы выход в любовном экстазе.

Но Лахлан не позволил себе проявить слабость.

Он отправился на охоту вместе со всей стаей и делил с товарищами добычу, соблюдая традицию столь же древнюю, как брачные клятвы и другие торжественные обряды людей. Однако стая уже давно рассеялась. Несколько самок упорно старались соблазнить его, откровенно приглашая догнать. Однако вожак рычал и огрызался до тех пор, пока они в испуге не поджали хвосты и не оставили его в покое. И вот сейчас он стоял в полном одиночестве.

Лахлан с радостью побегал бы вместе с Друстаном, однако тот остался в спальне… вместе со своей волчицей. Вышел лишь на ритуальную охоту. Добычу сразу отнес домой, чтобы отдать Кэт. Она лишена возможности перевоплощения вплоть до рождения ребенка, однако Друстан ничуть не возражал вернуться в замок пораньше: ведь там ждала подруга. Черт побери, почему же сам он до сих пор одинок?

В браке не пришлось бы метаться между желаниями и интересами стаи.

В воображении возник нежный бело-розовый образ Эмили. Будь она волчицей, лучшую подругу трудно было бы даже представить. Смелая, добрая и отчаянно преданная. Но, увы, она рождена человеком, а ему не дано право смешанного брака: ведь он вожак стаи.

Голова сама собой поднялась к лунному диску, а из груди вырвался тоскливый вой. Долгий протяжный зов вобрал в себя безысходное чувство одиночества. Выбора не было: рок судил отказаться от той, которая безмерно дорога. И все же так хотелось взглянуть на возлюбленную глазами волка! Он не мог коснуться, не мог пометить запахом, но все же мог увидеть.

Огромный волк бросился к замку. Возле подъемного моста превратился в человека и дошел до башни. Поднялся по хорошо знакомой лестнице и бесшумно приоткрыл дверь в комнату.

Эмили свернулась калачиком на постели, лицом к нему. По подушке разметались длинные каштановые, с золотистым отливом, локоны. Плед Балморалов надежно согревал. Все хорошо, все правильно.

Не задумываясь, вождь воплотился в волка и взглянул глазами зверя. Красавица выглядела как прежде и в то же время по-другому. Зрение волка острее зрения человека, и сейчас можно было рассмотреть каждую ресничку, сонно прижавшуюся к нежной коже. Запах тоже немного изменился: стал более женственным и более пряным.

Повеяло призывным ароматом сирени. Ах да, она же ходила туда, где женщины сушили на кустах белье! И даже помогала снимать то, что высохло. Хозяйкам пришлась по душе добровольная, бескорыстная помощь.

Немалая доля богатого аромата принадлежала лишь ей одной. Этот запах не был запахом волчицы. Он казался мягче, нежнее и слаще, но не утратил привлекательности для волка. Ни одна самка – ни женщина, ни волчица – не пахла так приятно, так восхитительно и волнующе. Лахлан сделал шаг вперед и почувствовал еще один неповторимый аромат: она так и уснула возбужденной.

Да, он смог доставить наслаждение. И все же ласки оказались незавершенными. Не осознавая потребности, она нуждалась в продолжении так же остро, как и сам Лахлан. Но невинность диктовала свои условия… даже после жарких вечерних объятий. Девочка все равно осталась почти нетронутой. Звериное начало требовало обладания, приказывало сделать эту невинность своей, и только своей.

Волк не смог удержаться от искушения прикоснуться поцелуем к разгоряченной щеке. Подошел, нежно лизнул. Эмили смешно сморщила носик, а волк оскалился в короткой улыбке. Особых поводов для радости не было: совсем скоро придется окончательно выяснить отношения с Синклерами, и Эмили отправится туда, куда приехала из далекой чуждой Англии.

Лахлану очень не хотелось ее отпускать, и все же каждый день, проведенный рядом, оказывался в минусе: обязанности вождя оставались забытыми. Он предлагал пленнице убежище, но втайне обрадовался, когда она отказалась. Если бы согласилась, наверняка не удержался бы и сделал своей. Такое развитие событий казалось неизбежным, хотя и откровенно несправедливым по отношению к клану. Каждая минута общения, каждый взгляд, каждое слово лишь усиливали стремление слиться воедино, посеять свое семя в желанное тело – пусть даже ему и не суждено прорасти.

Сейчас волку неудержимо хотелось стащить одеяло зубами, прижаться, согреть теплым мехом, пометить своим запахом. А едва она проснется, тут же, рядом, воплотиться в человека и завладеть нежной подругой. Он поделится с ней всеми секретами и научит древним обычаям криктов. Желание оказалось настолько сильным, что волк содрогнулся: чтобы противостоять наваждению, потребовались воля и самообладание.

Лахлан собрался уходить и на прощание лизнул спокойно лежавшую на пледе руку. Эмили застонала во сне и прошептала его имя.

Так, значит, она и во сне продолжала думать о нем? Какие видения, какие фантазии теснились в хорошенькой головке? Может быть, она вспоминала солнечное утро на озере? А может быть, грезила о несбыточном?

Надо было срочно уходить, чтобы не остаться до утра и не проснуться в ее постели. Волк повернулся и направился к двери.

– Лахлан? – сонным голосом позвала Эмили.

Она проснулась, увидела в своей комнате волка и ничуть не испугалась. Подернутые туманом грез глаза неуверенно мигали, и все же в их глубине не чувствовалось страха. Может быть, ей казалось, что сон продолжается?

Эмили села в постели. Плед упал, обнажив безупречную линию груди, темно-розовые изюминки сосков. Желание захлестнуло Лахлана безумной волной.

Фиалковые глаза неожиданно зажглись удивлением и доверчивой радостью узнавания.

– Это ты, правда? Ведь это не сон? Я знаю, что ты волк. И ты пришел сюда, ко мне!

Лахлан боялся шевельнуться, опасался даже дышать.

– Можно до тебя дотронуться?

Он услышал слова, однако смысл понял не сразу. Неужели Эмили действительно хочет прикоснуться к волку? Она же человек, не оборотень. Лахлан помнил, как мать пряталась от отца, когда тот принимал звериное обличье.

А как обрадовалась, когда выяснилось, что Ульф не унаследовал волчьей ипостаси! Но вот о даре младшего сына мать так и не успела узнать: умерла от лихорадки раньше срока решающего испытания, – но все же не удержалась и перед смертью пожелала, чтобы Лахлан оказался не больше чем человеком. Но судьба распорядилась иначе. В первое же полнолуние после смерти матери пришло перевоплощение. И с тех пор жизнь изменилась. Однако в сознании прочно отпечаталось правило: женщины не способны понять и принять звериную натуру супруга.

– Пожалуйста, – нежно, все еще сонным голосом попросила Эмили и вытянула руку.

Лахлан жаждал прикосновения пальцев к шкуре и, словно зачарованный, подошел к постели. Из груди вырвался низкий, протяжный вой желания. Вряд ли Эмили могла его понять. Испытывал ли подобные чувства отец? Как ему удавалось разделять две стороны собственной натуры?

Эмили бережно прикоснулась к голове волка.

– Ты прекрасен! – с тихим восторгом прошептала она. Провела пальцами по густой шерсти на голове, шее, спине. – А твой мех такой мягкий! О Лахлан! Все это восхитительно, необыкновенно, волшебно!

Из волчьей груди вырвалось низкое урчание. Он и сам не знал, что способен издавать подобные звуки. Но ведь до сих пор не ведал и столь острого наслаждения! Оно оказалось выше физической близости – глубокое, затаенное ощущение счастья: подруга сумела понять и принять целиком, без остатка. И все же следовало помнить: этой нежной, чуткой красавице не суждено принадлежать ему!

Рокот в груди прекратился, однако ощущение удовольствия не исчезло. Волк лизнул Эмили в грудь. А как хотелось облизать ее всю, с ног до головы, познать изощренными волчьими чувствами и навсегда запечатлеть в памяти милый образ!

Эмили глубоко вздохнула и замерла.

Лахлан спрятал голову у нее на коленях, пытаясь сдержаться и не пойти на поводу у вожделения. Манящий женский аромат проник сквозь плед, которым она укрылась, и томил желанием немедленно перевоплотиться и овладеть.

– Это правильные чувства? – спросила Эмили слабым, дрожащим голосом.

Лахлан поднял голову и заглянул ей в глаза, словно умоляя объяснить, о чем она спрашивает.

– Ощущение магии… не знаю, как сказать точнее. Похоже на жар, на лихорадку… словно по коже провели чем-то раскаленным. Знаешь, как в некоторых источниках пузырится вода? Как пенится струя водопада? О, наверное, я слишком много говорю об этом. Но когда ты лизнул меня, я ощутила на коже что-то большее чем твой язык.

Лахлан не понимал, о чем же она все-таки говорит. Ясно было лишь одно: ласка не показалась отвратительной. В знак благодарности он потерся головой о ее колени.

– Нет ничего плохого в том, что мне это понравилось?

Волк поднял голову и кивнул. Потом сделал это еще раз, чтобы одобрение не вызывало сомнений.

Эмили тихо застонала, и Лахлан с трудом заставил себя снова положить голову на колени. И все же он не мог позволить себе сделать то, к чему так отчаянно стремился. Вдруг новые ласки волка не принесут радости? Она ведь человек – об этом нельзя забывать ни на мгновение.

Эмили почесала зверя за ухом, словно котенка, и это молчаливое одобрение, безмолвное признание показалось драгоценным даром. Какая другая женщина не пришла бы в ужас при виде волка? Только не Эмили. Этот волк ей нравился. Может быть, Талорк посвятил девочку в тайну криктов? Нет, скорее всего это сделала Кэт. Надо будет уточнить у Друстана. Сомневаться не приходилось: Эмили вела себя совсем не так, как положено несведущему человеку. Мозг волка не мог найти объяснения.

– Если я лягу… – Эмили замолчала в очевидном замешательстве.

Что же она хочет сказать? Может быть, просто стесняется указать на дверь?

– Ты сможешь лечь рядом и на одну-единственную ночь разделить со мной магию? Пожалуйста, Лахлан, не отказывай! Только сегодня!

Волк поднял голову. Он с трудом верил собственным ушам. Неужели она действительно попросила остаться? Ведь к этому он стремился больше всего… больше, чем к физической близости. Да, как точно: разделить магию! Хотя бы на одну ночь.

Эмили улыбнулась грустно и светло.

– Ты чудесен. Никогда в жизни мне не придется пережить тех чувств, которые даришь ты. Понимаю, что жить в вашем клане мне осталось совсем недолго. Скорее всего я больше никогда не увижу тебя в этом прекрасном облике. Пожалуйста, останься со мной – хотя бы до тех пор, пока не засну. Тогда утром покажется, что приснился сказочный сон, и не останется тоски по несбыточному.

Даже в облике человека Лахлан не нашел бы достойного ответа. Эмили назвала чудесным его, но на самом деле именно она оказалась удивительной, невероятной!

Волк медленно кивнул.

Эмили улыбнулась, и в глазах зажглись счастливые огоньки.

– Спасибо.

Она легла и снова скромно накрылась пледом. Потом подвинулась к стене, стараясь освободить на узкой кровати как можно больше места. Волк прыгнул, устроился рядом и положил голову на передние лапы.

Эмили обвила рукой мощную шею и доверчиво уткнулась лицом в теплый мех. Ни разу в жизни Лахлану не доводилось испытывать подобного счастья – даже несмотря на то что неудовлетворенная страсть раскаляла кровь.

– Ты совсем не пахнешь собакой. Я почему-то всегда думала, что волк должен пахнуть так же, как пес. Ничего подобного. Ты пахнешь только самим собой. Это твой аромат, и я его никогда не забуду.

В следующее мгновение она уже сладко спала.

А Лахлан даже и не пытался уснуть: лежал, вслушиваясь в ровное дыхание и наслаждаясь сладким ароматом любимой. Даже во сне Эмили продолжала крепко обнимать его за шею, как будто опасалась потерять. Искушение остаться рядом оказалось настолько сильным, что он едва не поддался. Но все же, как только взошло солнце, волк осторожно, бесшумно спрыгнул с кровати. Больше всего он боялся разбудить Эмили: ведь если бы она о чем-то попросила сонным, чуть хрипловатым голосом, отказать не хватило бы сил.

Выйдя за дверь, Лахлан тут же сменил обличье и уже человеком поспешил к себе. Главное, чтобы никто не заметил его отсутствия. Бросился на покрытую мехом кровать и впервые за долгие годы ощутил пустоту.

Он очень устал, и все же заснул не сразу: мешала эрекция. Мысли о невинном лице спящей Эмили не помогали, а когда сон наконец пришел, то принес с собой волнующее видение: прекрасная обнаженная Эмили, беременная его ребенком, без страха плавала в озере и радостно смеялась.

Через несколько часов видение ушло, и Лахлан проснулся со странной болью в груди.

Он решительно отмел боль вместе с неодолимым желанием увидеть ту, что снилась. Неотложные дела выстроились в очередь: отдать необходимые распоряжения, принять единственно верные решения, выслушать доклады помощников, проследить за занятиями воинов, обсудить обстановку с Друстаном. Вечером, перед ужином, одна из волчиц рассказала, что заметила на берегу озера матерого серого волка, явно чужака. Лахлан не сомневался в том, что Талорк или приплыл сам, или прислал кого-нибудь из своих надежных товарищей.

Вчера утром, на берегу озера, Лахлан не ощутил посторонних запахов. Одно из двух: либо волка тогда еще не было на острове, либо он умел маскировать собственный запах. Если это был Талорк, то он наверняка шпионил… но зачем, с какой целью? Чтобы проверить, как живется сестре, или чтобы вернуть ее в родной клан? Если Синклер хотел поговорить с Кэт, то наверняка показался, когда она ходила на прогулку вместе с Эмили. Если, конечно, присутствие англичанки его не остановило.

А собственно, с какой стати Талорку опасаться ее присутствия? Лахлан вспомнил, что на вопрос, не видела ли она дикого зверя, девочка ответила, что видела – если считать диким зверем вождя. Но ведь Талорк тоже вождь, а о волчьей природе ей прекрасно известно. Где же все-таки правда? Пыталась ли Эмили хитро увильнуть от ответа или действительно ничего не видела, как и предположил поначалу Лахлан?

Балморал решил сначала поговорить с Друстаном, а потом с пристрастием допросить Эмили и разузнать правду.