Лунный перелет

Глава 14 В состоянии невесомости

Произошло нечто изумительное. Алексу показалось, что он видит сон. Ему снился старый, вечно повторяемый сон детства, будто он летает над домами и деревьями, над горами и долинами, издавая при этом победный клич.

Непроизвольно он пригнул колени к телу и оттолкнул ноги вниз.

Сон внезапно был прерван. Алекс испугался, ощутив удар по голове. Он шатался и когда в замешательстве стал осматриваться кругом, то заметил, что витает в воздухе и медленно спускается к полу.

— Ганс, где ты? — крикнул он робким голосом.

Откуда-то донесся хохот.

— И тебе приходится делать прыжки к потолку, дядя Алекс? — сказал Гардт, ухватив его за ногу и потащив вниз. — Крепко держись на месте, иначе набьешь себе шишки. Осторожно!..

Алекс вновь очутился на полу. Осторожно двигаясь, он с большим трудом добрался до стены и ухватился за поручень.

— Неужели мне это снится? — сказал он, все еще не приходя в себя.

Хотя племянник неоднократно предупреждал его о предстоящей потере веса, его охватил теперь страх. В то время как он стоял у окна, Гардт отвел назад рычаг, частично приостановив действие взрывного аппарата а затем значительно уменьшил тяжесть. Совсем прекратить работу дюз, быть может, и было бы правильно — с точки зрения экономии горючею, но Гардт считал это преждевременным.

Хотя едва ощутимая теперь тяжесть составляла небольшую долю земной, все же путешественники имели возможность приучиться к состоянию полной невесомости при которой понятия «верх» и «низ» неприменимы.

Все предметы на «Виланде» потеряли большую часть своего веса. Люди стали такими легкими, словно сделаны были из бумаги, а не из мышц и костей, хотя мускульная сила полностью сохранилась. Благодаря этому, каждый неосторожный шаг должен был превратиться в огромный прыжок кверху.

Особенное удовольствие доставило это новое состояние Андерлю, на котором лежали заботы о кухне. Он мог совершенно спокойно смотреть, как падают тарелки и чашки, ибо они так плавно двигались вниз, что не разбивались. Одной рукой он мог теперь шутя приподнимать тяжелые стальные бомбы, в которых сохранялся необходимый для дыхания жидкий кислород.

Но когда Андерль открыл кран водопровода, он поразился: правда, вода продолжала течь в раковину, как и прежде, но капли воды подпрыгивали, превращались в свободно витающие жидкие шары, которые медленно опускались вниз и там растекались в лужу.

Неприятно было то, что это новое состояние сопровождалось у пассажиров «Виланда» своеобразным ощущением в области груди и желудка и учащенной работой сердца. С другой стороны, у всех появилась полная нечувствительность к давлению и толчкам, как раз в то время, когда представлялось не мало поводов к их получению.

Доктор Гардт весьма внимательно и добросовестно исследовал свое тело и привел свои наблюдения в связь с органом равновесия человека, помещающимся в внутреннем ухе.

Он комбинировал и раздумывал в поисках объяснений. Выводы его отличались чрезвычайной остротой и логичностью. Его поражала ясность мыслей и быстрота, с которой работал мозг.

Вскоре однако, эти ощущения исчезли. Осталось лишь необъяснимое, не затуманенное никакими заботами, радостное самочувствие у всех трех пассажиров.

Лестницу, которая вела из спальни в наблюдательную камеру, ученый одолевал теперь одним прыжком. Возвращение осуществлялось в виде приятного витания по воздуху.

Андерль скалил свои зубы, Алекс не мог удержаться от смеха; даже лицо Ганса Гардта казалось самым веселым в мире.

— Сегодня я помолодел на двадцать лет — сказал Алекс, когда, витая наподобие духа, приблизился к своему племяннику.

— Хватит, пожалуй, молодеть, — заметил Ганс, улыбнувшись, — Мы тут совершенно не приспособлены для ухода за грудными детьми.

— Замечательная поездка! Здесь можно открыть санаторию для дряхлых стариков.

— Да, для нас наступила теперь великолепная возможность кувыркаться и скользить, как мальчишки, по перилам лестниц, — согласился инженер, отталкиваясь от потолка, куда он попал в результате неосторожного движения.

Из кухни доносилось веселое пение Андерля, который вел безнадежную борьбу с бунтовавшимися жидкостями.

За обедом происходили нелепые сцены.

Суп плавал по воздуху в виде эскадрильи маленьких жидких шариков, пока обедающие не научились осторожно и терпеливо направлять ложки ко рту.

Малейший толчок по ножке стола — и весь стол приподнимался вверх. Погоня за пищей представляла собою дикую мешанину витающих людей и стульев.

Маленькая канарейка Гардта поднялась с жалким писком к лампе и увлекла на своих крыльях клетку.

— Скажи мне, наконец, Ганс, какой же собственно, у меня вес?

Гардт попытался несколько угомонить свое веселое настроение, которое не гармонировало с достоинством капитана корабля.

— Мы идем теперь с десятисантиметровым ускорением, около одной сотой нормального ускорения тяжести. То, что на Земле весит один центнер (50 кг), тут весит не более полкило. Милый дядя, ты весишь теперь не больше 500 граммов.

Во избежание всяких незадач Андерль привинтил всю мебель к полу. Даже канарейка должна была смириться: ее крылья были привязаны к прикрепленной клетке.

На «Виланде» вновь восстановилось спокойствие. Ракета теперь продолжала свой космический путь свободно, без управления. Ганс и дядя Алекс уселись поэтому у окна и весело болтали. Они крепко привязали себя ремнями к привинченным стульям. Иначе нельзя было спокойно сидеть на месте. Малейшее движение превращало их в витающие пушинки.

Снаружи ракеты по-прежнему ничего не было видно, кроме усеянного звездами ночного неба.

Положение Земли можно было узнать лишь по темному пустому месту, которое, подобно громадной дыре, распростерлось на звездном небе.

— Ганс, — тихо промолвил Алекс, — мне кое-что тут не ясно.

— Это меня нисколько но удивляет. Мне тоже многое кажется загадочным.

— Я разумею уменьшение тяжести. Если, например, я, как ты сказал, имею не больше полукило веса, то нет никакого основания для того, чтобы я витал в пространстве. Вещь в полкило все же представляет собой весомое тело, которое должно быстро падать вниз.

— Ты затрагиваешь весьма трудную тему. Тебе известно, что вес есть ничто иное, как давление на опору и что Земля притягивает к себе все тела. Камень, лежащий на земле, не может следовать этому притяжению, поэтому он давит на то место, на котором он лежит; он имеет вес, соответствующий ускорению, с которым он двигался бы, если бы не поддерживался чем-нибудь. Близ земной поверхности это ускорение одинаково для всех тел. Падающий с высокой башни камень летит со скоростью 10 метров до истечении первой секунды, 20 метров — по истечении второй секунды, 30 — в конце третий секунды и т. д., т. е. каждую следующую на 10 метров скорее, чем в предыдущую секунду, точнее — на 9,8 м. Ты верно помнишь со школьной скамьи эту цифру в 9,8, ускорение земной тяжести, обозначаемое обычно буквой «g».

В первые три секунды камень опускается на 45 метров. Если предметы на «Виланде» сохранили сотую долю их нормального веса, то в первые три секунды они должны вместо 45 метров опуститься лишь на столько же сантиметров. Это уже не падение, а плавное витание.

— Все это я прекрасно понимаю. Значит, уменьшение веса получается от уменьшения притяжения Земли, вследствие удаления от нее?

— Приблизительно так, но не совсем. Тем, что у нас еще имеется вес, мы обязаны нашим дюзам.

— Неужели ты хочешь этим сказать, что нашим весом мы обязаны твоему рычагу и что мы станем совершенно невесомыми, как только ты поставишь свой рычаг на нуль?

— Это именно я и хотел сказать, — спокойно ответил Гардт.

— Но, милый мой, подумай только: не можешь же ты так просто уничтожить притяжение Земли своими машинами? Или же…

— Конечно, я этого не могу, — улыбнулся Ганс Гардт в ответ, — притяжение Земли сохраняет свою силу, хотя и очень слабую в таком отдалении.

— Сгораю от любопытства узнать, как ты теперь отсюда выберешься, — сказал Алекс, качая головой.

— Заметь следующее, дядя Алекс. Если я совершенно остановлю звездолет, то все, что в нем находится, всецело подпадет под действие земного притяжения. Он превратится тогда в свободно падающий, ничем не поддерживаемый камень. Все предметы, находящиеся внутри, будут так же мало давить на свои опоры, как ранец на спину человека, падающего с горной высоты.

— Приятная перспектива! Значит, мы падаем опять в Боденское озеро?

— Нет, от этого избавляет нас накопленная скорость. Мы падаем, но не с возрастающей быстротой вниз, а с уменьшающейся быстротой вверх.

— Падать… вверх… — стал запинаться археолог. — Перестань, у меня закружилась голова от таких объяснений. Самые трудные иероглифы — детская игрушка в сравнении с проблемами, которые ты излагаешь. Математика действительно пренеприятная наука!

Он взмахнул руками, словно защищаясь, и так как ремни, которыми он был привязан к стулу, при этом развязались, он сделал превосходный прыжок кверху.

Ганс Гардт опять усадил рассердившегося ученого на стул и сказал ему:

— Ничего не поделаешь, дядя Алекс, каждый человек лучше всего разбирается в том, что он изучил. Твои исследования древностей и объяснения преданий так же чужды и непонятны мне, как Андерлю непонятно запрещение пить пиво. Позволь еще только сделать одно замечание. Мы станем невесомыми лишь тогда, когда ничто не будет влиять на свободное движение «Виланда» под действием тяготения — ни сила машин изнутри, ни сопротивление воздуха извне, и это — независимо от того, как близко мы будем от Земли или от другого небесного тела.

Гардт прервал свой разговор. Он с удивлением нагнулся и стал прислушиваться к шуму, доносившемуся снизу.

— Что случилось с Андерлем, — спросил он в беспокойстве. — С ума он сошел, что ли: спорит сам с собой!..