Ближайшие тридцать минут путешествия прошли спокойно и ничем особенным не знаменовались. Вне корабля ничего не было видно, за исключением сияющих на небесном своде звезд и бледного диска Луны, который, казалось, нисколько не приближается.
Алексу показалось весьма странным сначала, что путь «Виланда» направлен вовсе не к Луне. Но приобретенные им здесь сведения по астрономии дали ему возможность вычислить, с какой скоростью Луна совершает свое обращение вокруг Земли.
— Пока мы придем туда, где Луна должна находиться, она уже будет там… — сообразил он.
Голос Андерля прервал его размышления:
— Взгляните-ка на огненную дугу внизу! Земля!..
Мгновенно все очутились у окон и стали смотреть в пропасть, которая разверзлась под ракетой.
На краю беззвездного черного небесного свода пылал огромный полукруглый огненный венец. Яркие лучи солнца лизали наружный правый край земного диска, порождая и атмосфере сияющие выступы.
Как будто гигантский темный, мрачный диск Земли, казавшийся отсюда в 12 раз больше лунного, раскалился у краев и излучает могучие снопы света. Лунный серп казался незаметным, ничтожным, в сравнении с огромной световой дугой пылающей Земли.
Потрясенные пассажиры «Виланда» не могли оторвать взора от этой сказочной картины.
— Ни один человек до нас не видел ничего подобного, — прошептал Алекс. — Восход солнца в мировом пространстве! Это какая-то греза!
— Андерль, позови сюда мистера Бигхеда, — распорядился Ганс Гардт.
Дядя Алекс выразил своим взглядом полное согласие. Было бы жестоко оставлять репортера спать в то время, когда из окон ракеты можно было наблюдать такие величественные, незабываемые красоты.
Американец не заставил себя долго ждать.
— Что случилось?
Даже его многословие сразу пресеклось, едва он взглянул в окно. Он, как и прочие, погрузился в молчаливое созерцание небесного ландшафта.
Блеск диска Земли усиливался. Казалось, снопы света стремятся слиться в одну яркую, ослепляющую точку. Солнце медленно выдвигалось из-за Земли. У наблюдателей стали болеть глаза. Продолжать смотреть на этот яркий свет невооруженным глазом стало совершенно невозможно.
— Внимание! Для нас наступает день!
Этот возглас капитана заставил всех оглянуться внутрь ракеты.
Здесь стало светло: снизу проникали солнечные лучи и ярко заливали сводчатый потолок теплыми лучами света. Свет пробивался даже сквозь шторы, закрывавшие некоторые окна.
После восемнадцатичасового путешествия в темноте, на «Виланде» засиял дневной свет, не оставлявший уже путешественников до конца пути.
Яркое теплое солнечное сияние заливало теперь освещенную сторону ракеты, тогда как затемненная продолжала пребывать к глубокой тьме. Безоблачный день улыбался сквозь окна, обращенные к солнцу, и черная, мрачная ночь зияла из окон противоположной стороны.
День здесь не походил на земной. Над «Виландом» не тянулось синее небо: небесный свод оставался густо черным, и на нем спокойно блестели звезды. Даже вблизи солнца можно было различать каждую звезду. Если бы Коперник в свое время имел в своем распоряжении такую машину, как «Виланд», ему не пришлось бы сойти в могилу, ни разу не видав Меркурия.[11]
Те предметы, на которые солнечные лучи падали непосредственно, и наружные оконные рамы светились сверхъестественным фосфорическим блеском, являясь резким контрастом черному небу, и отбрасывали свет внутрь ракеты; в результате последнее действие Земли на ракету — тени — исчезло.
«Виланд» безостановочно продолжал свой космический путь. Расстояние между ним и Землей увеличивалось с каждым часом на тысячи километров.
Ясный, светящийся лик Луны становился полнее и шире, а шарообразная Земля приобретала все более пластическую форму.
От времени до времени по диаметру серпа Земля можно было точно измерять расстояние «Виланда» от Земли и определять скорость его в каждый отдельный момент.
Поскольку не мешали облака, можно было распознавать на освещенной части Земли ее отдельные очертания и отличать коричневатые рельефы суши от темных морских пространств. К северу от тропиков коричневый цвет земной поверхности переходил в светло-серые тона. Северное полушарие было покрыто снегом, а северный полюс оставался скрытым во тьме полярной ночи.
Целыми часами проводил Алекс у большого телескопа, который был теперь направлен вниз, и наблюдал за появлением и исчезновением отдельных частей Земли.
За вращением Земли было так же легко наблюдать, как и за движением заходящей Луны на Земле.
Через телескоп можно было видеть едва уловимые очертания больших городов, которые казались чуть заметными блеклыми точками. Тени больших горных хребтов как Кордильеры, Альпы, Карпаты и Гималаи, значительно облегчали ориентировку.
— Хорошо было бы, — заметил однажды Алекс, — если в нашем распоряжении были сильные подзорные трубы, которые дали бы нам возможность различать отдельные дома. Мы могли бы тогда увидеть Фридрихсгафен и контролировать кривую нашего воздушного крейсера.
— Небольшой поворот, — и глаз перескочил бы от Бухареста в Нью Йорк.
— Потерпи недолго, дядя, и в твоем распоряжении будет подобный телескоп, — заметил Гардт. — Как только мы покинем «Виланд», я построю такую комбинацию линз, которая окажется в десять раз сильнее самого мощного телескопа в мире. Тут нет туманного воздуха, поглощающего лучи, которые препятствовали бы нам использовать любое увеличение. Да, не замечаешь ли ты, что стало холодновато?
Действительно, температура внутри корабля упала ниже точки замерзания. Теплота, которую породило трение о воздушную оболочку Земли, давно уже улетучилась, а электрическое отопление не могло заменить потери тепла.
— У меня имеется весьма легкое средство установить любую температуру. — сказал инженер. — Для этого нужно лишь уловить солнечное тепло. Но…
— Какое тут «но»! Солнце очень мало пострадает, если уделит нам кое-что из своего изобилия.
— Да, солнце-то не проиграет, но директор Кампгенкель…
— Какое дело Кампгенкелю до того, что мы тут мерзнем?
— Нас потеряют из виду…
— Решительно ничего не понимаю!
— Гм! Ты, вероятно, заметил во время подъема, что внешняя оболочка ракеты на одной своей стороне выкрашена в черный цвет, а другая — отполирована, как зеркало. Зеркальный слой обращен к Солнцу и отражает не только солнечный свет, — благодаря чему мы хорошо видимы с Земли, — но также и теплоту Солнца. Если я поверну нашу ракету так, что черная ее половина будет поглощать солнечные лучи, ракета станет значительно слабее отражать лучи в пространство. У нас тогда будет тепло, но на Земле нас потеряют из виду.
Там все станут ломать голову над тем, куда мы девались. Тот минимум света, который черная поверхность ракеты будет отбрасывать, вряд ли окажется достаточен, чтобы проникнуть через воздушную оболочку Земли, от которой нас теперь отделяют 150000 километров с лишним.
— Это неприятно, — проворчал ученый. — Но неужели ты не можешь устранить это неудобство отоплением?
— Чтобы на нашем огромном «Виланде» поднять температуру от 270° ниже нуля до комнатной температуры, необходимо такое громадное количество тепла, которого мы не можем получить [с] помощью имеющихся в нашем распоряжении средств. Об этом нечего и думать. Придется, очевидно, лишить земных наблюдателей возможности видеть нас в течение некоторого времени.
— Как произойдет этот поворот?
— Между помещением для жилья и баками расположены три маховика, которые приводятся в движение небольшими электромоторами. Оси этих колес перпендикулярны друг к другу; при вращении маховика, ось которого совпадает с осью длины ракеты, вся ракета, согласно законам механики, двинется в противоположном направлении. Таким образом, ракета может получить любое направление при помощи маховиков. Эти гигантские колеса должны вращаться очень быстро. Чтобы ракета перевернулась в течение одной минуты, колеса должны в то же время совершить во столько раз больше оборотов, во сколько раз их масса меньше массы «Виланда».
При этих словах Гардт включил мотор.
Послышался глухой шум, который постепенно перешел в свист. Медленно, почти незаметно, солнце и Земля обернулись вокруг «Виланда»; еще полминуты — и поворот кончился. Свист снова перешел в ворчание, в глухой шум и замолк.
Так случилось то, что человечество потеряло ракету Гардта из виду и считало ее погибшей.