Любимец Израиля. Повести веселеньких лет

Утро первого дня

Некоторые любят говорить, что когда они были детьми, то были глупые, а вот теперь, мол, поумнели. Не знаю – может быть у кого-то и так, но мы с Витькой никогда не были дураками. Особенно – он! Это я говорю не для того, чтобы выпятиться, а так оно и есть. И в этом повествовании, когда нам шарахнуло аж по пятнадцать, нас трудно было принять за несмышлёнышей. А дело было так: позвонила нам Зинаида Петровна, учительница по русскому и литературе, и предложила в виде поощрения за наши с Витькой успехи по её предмету отдых на лето в пионерском лагере, где она уже месяц работала директором. Не по путёвкам, конечно, так как наш возраст уже перевалил за детский, а помощниками к воспитателям и вожатым. Мы, конечно же, согласились. Тем более что лагерь находился в горах, а «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал!». Знали бы мы, что нас ждёт – ни за что бы ни поехали! Впрочем, это относиться только ко мне, а не к Витьке. Его сразу же взяли в самый младший – седьмой отряд. И не для того, чтобы он сопли вчерашним детсадникам подтирал и на горшки их рассаживал, а чтобы папой был. Мужской пример им показывал! Там были две симпатичные молоденькие вожатые и толстая добродушнейшая педагогиня лет пятидесяти. В общем, Витька попал в рай, а меня направили прямиком в ад – в самый старший отряд – в первый! Но ад получился потом, а в начале встретил меня здоровенный накаченный воспитатель – преподаватель физкультуры в какой-то школе на большой земле. Он как увидел, что я почти в два раза мельче его питомцев, так сразу успокоил.

– Не дрейфь! – сказал он мне. – Будешь жить как за каменной стеной! Будешь у меня вроде как ещё один отдыхающий. Вроде как мой родной сынок. Кушай, плавай, загорай, занимайся физкультурой и всё! Мы тебе мышцы тут подкачаем! Оздоровим тебя!

Подкрепила нас Зинаида Петровна на кухне, так как общий завтрак уже закончился, и отправила знакомиться с лагерем и его окрестностями.

Ну что на лагерь смотреть? Хотя, конечно, он был не простой, а ведомственный – зимой санаторий для слепых и слабовидящих, а летом место отдыха для их детишек. То есть и закрытый бассейн с подогревом воды был, и корпуса капитальные, и спортплощадки, и концертный зал и тренажёрный и… Да что там говорить – чистый Артек!

Поахали мы с Витькой и в ущелье углубились. Лагерь прямо в начале его находился. У ущелья и название было такое интригующее – «Монахово». Там когда-то какие-то монахи в пещерах жили. Красотища неописуемая! Папоротники в рост колышутся, горной малиной и земляникой тропинка усыпана, вода в речушке хрустальная – каждый камешек как драгоценный сверкает и разными цветами переливается. Мы даже далеко ходить не стали – так на малину да на землянику набросились, что и не заметили, что на обед пора. Если бы не звуки горна, то, наверное, до вечера паслись бы. И хотя вроде бы с самого утра мы только и делали, что жевали, но пообедали на всю катушку и с преогромным удовольствием. Кормёжка тут была тоже обалденно-ведомственная!

Вышли мы из столовой, – Витька уже со своим желторотым отрядом, а я со своим. И только я начал подниматься вслед за ребятами к своему корпусу, как навстречу Зинаида Петровна.

– Ты, – говорит, – не спеши. Заметил, что твоего воспитателя на обеде не было?

– Нет, – говорю, – не заметил.

– Вот! Это потому что он отряд отдисциплинировал сразу, как приехал. У него что-то с матерью случилось, и он уехал, а ребята всё равно ведут себя так, как будто он тут. Так что не волнуйся, – сегодня ты один переночуешь, а завтра, если он не приедет, я временно сниму кого-нибудь с других отрядов и потом привезу замену из города. Ознакомься с расписанием и – вперёд! Ты теперь Тимур, а отряд – твоя команда!

Тихий час, вечер и первая ночь

И началось… Ну то, что на тихом часе никто не спал – это ладно. Не малыши всё-таки! И, главное, действительно, было тихо. Все распределились по группкам и кто в шашки резался, кто книжку читал, кто в картишки перекидывался – кто чем занимался. И никто не шумел! Я прямо удивился такому. К девчатам я не заходил, так как они заперли дверь и что там делали – не знаю. Но, опять же, тишина была необычайная. Зинаида Петровна тоже только подошла к корпусу, постояла и, подняв большой палец правой руки, пошла дальше. Единственное, что меня задело, так это то, что никто не обращал на меня никакого внимания. Как потом я узнал, все думали, что я действительно сынок воспитателя.

Но после тихого часа я развеял их заблуждение. Позвал Зинаиду Петровну, и мы с ней уточнили "Ху из ху!". То есть – кто есть кто! Она сказала, что если кто-то не будет меня слушаться, то мигом из лагеря вылетит, так как смена перегружена лишними путёвками именно моего отряда и она имеет полное право на отстрел нарушающих дисциплину. Я тоже строго так посмотрел и вздрогнул. Такие три лба стояли напротив, что ой-ё-ёй! А один даже с усиками и намечавшейся щетиной. И смотрели на меня эти орлы не как на хотя бы равного им хищника, а как на дичь. А девчонки… Красотки, чёрт побери, как на подбор! Аж во рту пересохло от волнения… Но я виду не подал, а сразу же после ухода Зинаиды толкнул речь о центризме. О том, что вся вселенная так устроена и поэтому ещё не сгинула, к чертям собачим. Сказал, что я буду у них вроде солнца, а они – моими планетами, которые должны подчиняться моим законам притяжения и баллистики, а все мы – законам лагерной галактики. Сказал, что хотя мы и почти что ровесники, но короля делает окружение, и поэтому, если они не будут делать из меня короля, то, ни мне, ни им удачи не видать.

Парни рты раскрыли от удивления – особенно эти трое, а девчата взвизгнули от удовольствия.

– Король ты, наше солнце! – пропела одна, и на неё зашипели.

– Хорошая реакция! Правильные девочки! – подумал я.

И только я это подумал, как другая спрашивает:

– А фрейлины будут?

– Какие фрейлины? А-а! Нет! Фрейлины у принцесс и королев бывают, а у короля и герцогов – фаворитки! Да причём здесь это? Я про короля для примера сказал, чтоб понятнее было.

– А-а, – дурашливо протянули сразу две.

Но клички ко мне сразу прилипли. Я для них как липучка для мух. В детстве, например ко мне, что только не прилипало! И «Профессор» я был, и «Дефорж», и "Горбоносый Ганнибал" и… В общем, – привык! Могло бы прилипнуть и что похуже…

Ужин прошёл более или менее гладко. Единственное, что меня сразу насторожило, так это то, что трое усатых за две минуты съели свои порции и смели у соседей ещё по одной. И никто не возмутился! Наоборот, – те, кто остались без ужина, молча и безропотно убрали за ними посуду.

– Уголовка! – мелькнуло в голове.

Но тут меня позвала Зинаида и начала инструктировать по поводу завтрашнего дежурства моего отряда по лагерю и в столовой. Я расписал – кто, где будет дежурить и, несмотря на протесты группы усатого, записал их дежурными по столовой. Пусть, думаю, повкалывают!

Ночью меня привязали к кровати, обмазали зубной пастой и оставили записку – "Будешь выступать – уроем!". Удовольствие, доложу я вам, стандартное для лагерей, но совсем не стандартное для того, кому оно выпало…

Дежурство

Развязал меня часиков в четыре утра врач – худой такой вчерашний выпускник медицинского института. Он помог мне стереть пасту и попросил помочь дотащить в медпункт огромную флягу со спиртом.

– Для дезинфекции всего лагеря на все сезоны! – подмигнул он мне и плотоядно потёр шею…

Спал я, как и полагается воспитателям, на веранде. Поэтому трудно было сообразить, кто меня так профессионально и крепко связал и измазал. Интуиция, правда, и тут не подвела – команда усатого!

Вряд ли я с ними стал бы связываться, если бы был простым пионером, но положение обязывало. И когда утром я начал на потеху всем безрезультатно бегать за одним из них, чтобы заставить его подметать территорию, то вдруг понял, что обычными методами тут не справиться. Плюнул я, сел на крылечке и стал ждать. Наконец усатый набегался и довольно смело присел рядом со мной. Два других вяло мели самодельными вениками вместе с остальными ребятами неподалёку.

– Будем биться или будем мириться? – спросил я.

– А чё нам с тобой делить? – ответил на вопрос вопросом усатый.

– Правильно мыслишь! Зови своих бандитов, и пойдём куда-нибудь в тихое место. Поговорим! Чтоб остальные ребята не видели.

– Идёт! – обрадовался усатый и я понял, что верный курс взял.

– Вам сколько лет, мужики? Я никому не скажу – говорите правду! – спросил я, как только мы уединились.

Парни помялись-помялись и выложили, что им как и мне по пятнадцать, а усатому даже больше, и живут они в одном дворе, а их слепенькие мамаши-одиночки подделали документы, чтобы пристроить в такой шикарный лагерь.

– Вот! – обрадовался я, не обратив внимания на враньё насчёт слепеньких. – Значит, вы обязаны не давить малявок, а, как и я, организовывать их. А светиться вам лучше моими помощниками, чем моим противникам! Сделаем так – вы будете вроде бы как рыцари круглого стола короля Артура. То есть неформальными вожатыми. Сегодня наш отряд дежурный. Следите за порядком! А я буду вас прикрывать в случае чего и льготы там всякие делать вроде добавочных порций или ещё чего. Идёт?

– Идёт! – сказали акселераты-переростки, и колесо отрядной жизни завертелось.

Витька не одобрил мою политику.

– Нельзя идти на поводу у шалопаев! – сказал он. – Ты бы сразу подошёл ко мне – я бы их мигом задавил!

– Война не лучший способ для консенсуса! – сказал я.

– Чего-чего?

– Согласия, согласия!

– А-а! Вот посмотришь, – сядут они тебе на голову своими консенсусами!

– Как сядут, так и слезут! Не сегодня-завтра будет воспитатель.

– Жди! – ухмыльнулся Витька.

Но я если дал слово, – никогда его не нарушу! Поэтому не стал говорить Витьке, что эти амбалы наши ровесники и в лагере незаконно находятся. И что с троими он вряд ли справился бы. А с воспитателем действительно что-то не ладилось. Те, которые в лагере, наотрез отказались идти в первый отряд, а от физкультурника ни слуху, ни духу. Зинаида куда-то звонила, с кем-то ругалась, но всё без толку. "Держись, – говорит, Тимур! Атаманом будешь! И чтобы никаких ЧП!".

И только она это сказала, как девочки приводят одного из моих с расквашенным носом.

– Куда вы его привели? В медпункт ведите! – говорит Зинаида.

– Да он хотел что-то вам сказать, – говорят девочки.

– Побили что ли? – догадывается Зинаида и так брезгливо на пацана смотрит.

Он как словил этот взгляд, так и выбежал.

– Вы видели, как его били? – спрашивает Зинаида девочек, и они отрицательно машут головами.

– Значит, упал, и на этом – точка! – А ты смотри – следи за этим!..

Это она мне сказала, и я понял, что жаловаться и скулить не придётся. Я – в столовую, а который с носом – уже там, и кровь уже перестала идти, и он помогает девочкам на столы накрывать.

– Да он посуду мыть не хотел! – сказал усатый.

– Ну, мы его немного и простимулировали, чтоб другим неповадно было…

Я конечно при людях мораль прочитал о том, что это не лучший способ, а сам подумал – эффективный, чёрт побери! Отозвал я амбалов и говорю им:

– Если кто-то из пацанов слушаться не будет, приводите его ко мне, и я буду с ним авторитетно беседовать. Если он кобенится, – я отворачиваюсь, щёлкаю пальцами, а вы его слегка обрабатываете. Потом опять щёлкаю, вы останавливаетесь, и я поворачиваюсь. И так до тех пор, пока результат не будет положительным. Но, конечно, без свидетелей. И чтобы никакой уголовки! А тем более – беспредела. Никакой крови и синяков! Психологическое давление через приемлемое физическое! И всё под моим контролем! Самостоятельно никого не лупить! Чтобы никаких сюрпризов! Не бравируйте своей силой! Это и так всем видно. Скромно себя ведите, скромно! И трудитесь наравне со всеми! Это, и порядок, – вызывает настоящее уважение. Подходит?

– Подходит! – говорят амбалы. – Умный ты мужик! Настоящий авторитет!

Вот так…

А что мне было делать? Я же не Макаренко или Ушинский какой-нибудь! А результат требуется как от них!

Мда-а…

Дежурство прошло без сучка, без задоринки. И когда Зинаида начала нас хвалить, я попросил её в виде подкрепляющего стимула разрешить на другой день провести моему отряду тихий час не в корпусе, а на природе. Всё равно никто не спит, а где-нибудь на полянке я лучше закреплю свой авторитет и проведу ряд педагогических бесед.

В общем – мероприятие!

Подумала, подумала Зинаида и, невероятно, но разрешила.

Аль Кепоне

На другой день, сразу после обеда, мой отряд взял одеяла и бесшумно и незаметно для лагеря прошёл на полянку, которую мои рыцари присмотрели ещё утром.

То, что мне разрешили нарушить один из самых важных режимных моментов, действительно, подняло мой авторитет очень и очень.

Один Витька был недоволен и на всякий случай увязался за нами.

Я был не против, так как запланировал просто позагорать на солнышке. Кто-то загорал, кто-то по землянику отправился – я не возражал. Пусть, думаю, привыкают к напряжению и расслаблению под моим руководством.

И всё бы было хорошо, если бы на эту же полянку не вышел Аль Кепоне со своей внучкой. Так старшего воспитателя окрестили мои подопечные, за то, что он каждый раз, когда входил в столовую, громко требовал всем снять головные уборы, а сам свою кепку не снимал. Он работал в каком-то филиале общества слепых парторгом, а в лагерь приехал, чтобы отдохнуть с маленькой внучкой. Ну и видимо, чтобы не выглядеть нахлебником и паразитом из песни «Интернационал» взял себе должность старшего воспитателя. Ему бы не лезть никуда, да не мешать, а жить себе потихонечку – так нет! Надо же, как и партия, изображать кипучую деятельность для очистки совести! Вот он и изображал. Везде свой нос совал, и шумел как бешенный. Я думаю, он только мешал Зинаиде. Но не она его ставила – не ей было его и убирать!

Вот он и выкатил на полянку, да как выкатил, так с открытым ртом и застыл.

Мы тоже замерли…

Вот тут Витька и отличился.

Он не стал ждать, когда Аль Кепоне раскричится и зайдёт так далеко, что обратно самому будет трудно вернуться. Витька подскочил к нему и сразу же примял, сказав, что это незапланированное мероприятие, но согласованное с Зинаидой. К тому же он что-то проверещал ему о подготовке к вечеру по экологической защите окружающей среды, Гринписе и всякому тому подобному и очень внушительному.

Аль Кепоне одурело, но облегчённо вздохнул, и мы с Витькой поняли, что вся эта партийная бодяга в действительности ему самому до фени. Что он мужик, наверное, не такой уж и глупый, но положение обязывает… Мы сразу указали ему на самые земляничные места, а девочки подхватили малышку и повели обоих туда. Видимо навели они их правильно, так как следующие два дня Аль Кепоне и его внучку мало кто видел в лагере.

Но через два дня у ребёнка началось расстройство желудка, приехала мать малышки и забрала её.

Аль Кепоне помрачнел и шибко на наш отряд окрысился. Как будто бы мы были виноваты! Стал требовать всяческие развёрнутые дополнительные планы мероприятий, да подробные почасовые отчёты чуть ли не за каждый шаг каждого пионера. Ну, просто завалил бюрократией! Но что совсем было невыносимо, так это то, что он вроде как бы взял шефство над моим отрядом, но кроме слежки ни черта, ни делал. С ребятами вообще не разговаривал. Только со мной и всё! Посадит меня рядом с собой и пошёл – та-та-та-та-та, та-та-та-тата!..

Уже и Зинаида несколько раз пыталась его перенацелить куда-нибудь, но тут как заело!

Так прошло ещё два дня, и было бы так всегда, если бы Аль Кепоне не прицепился к команде усатого. Он сразу заметил, что они слишком активно командуют, а должностей никаких не занимают. Ни звеньевые, ни председатели – никто!

Это было явно не по-партийному.

Ну и усы главаря тоже видимо начали наводить нашего партийного мафиози на правильные мысли. Через меня он попытался кое-что разнюхать, а когда ничего не вышло, начал вербовать амбалов под своё партийное крыло. Но они притворились простачками и под конец послали его не очень далеко, но всё-таки не в столовую, а как раз наоборот…

Рванулся Аль Кепоне к Зинаиде, треща на ветру своим сереньким китайским рабочим костюмчиком "А-ля – пятидесятые годы!" из тонкой самой дешёвой материи (кепка была из того же материала и тоже серая), а та оглушила его недовольством других воспитателей. Он их тоже вконец замучил своим занудством. Да ещё и с поварами разругался. Да ещё и рабочим, что плохо достраивали что-то в лагере, угрожал милицией (это всё я потом узнал).

В общем, – допрыгался наш старшой!

Утром в лагере начался переполох и крики. Прямо в центре линейки стояла кровать, а в ней мычал и бился привязанный намертво почти голый Аль Кепоне. Кляп из грязных носков был им уже наполовину вытолкнут изо рта, но основная часть ещё не давала нужного простора для голоса.

Видимо как он спал, так его и спеленали…

Наш корпус находился на горе прямо за линейкой и обзор, и слышимость были замечательные. Сначала сквозь поднимающийся туман обозначилась трибуна с флагштоком, потом кровать с Аль Кепоне, а потом и суетящиеся около него взрослые силуэты.

Несколько минут его пытались развязать, но ничего не получалось.

Наконец кто-то прибежал с ножиком и верёвки перерезали. И только потом вспомнили о кляпе, от которого Аль Кепоне сам и освободился окончательно. Слёзы градом катились из его партийных глаз, а грузное тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Жалкое зрелище, но результат радостный – больше в лагере его никто не видел. Так и запомнился он мне – в семейных трусах ниже колен и с трясущейся лысиной.

Да, чуть не забыл! Впопыхах никто не посмотрел вверх, но когда к подъёму флага на линейке выстроился весь лагерь, то обнаружилась кепка Аль Кепоне. Она болталась на верхушке мачты.

Веселье было – знаменитое!

Весь сезон кепка висела над флагом, так как взрослые отказались лезть на такую верхотуру, а детям Зинаида тем более не разрешила.

Но заподозрила!..

Правда, команда усатого клялась всем, чем только можно, что не такие они дураки, чтобы подвергать свою жизнь смертельной опасности из-за какой-то драной кепки.

Я-то не сомневался в том, что это они избавили лагерь от партийного мафиози, но и мне мои чёрные рыцари лагерного стола не признались. Тем более что рабочие, которых Аль Кепоне напрягал, оказались-таки с каким-то уголовным прошлым, и милиция приезжала раза три по их души.

Педагогика изнурения

Победа над Аль Кепоне долбанула по акселератам, да не в мою пользу. Теперь у них всё время горели глаза, и усы главного, казалось, топорщились от жажды деятельности. Эту бешеную энергию надо было куда-то направлять, чтобы не порушили эти орлы того, чего не надо. Думал, я, думал, с Витькой советовался, но так ничего и не надумал. У Витьки такая была расслабуха, что видимо и мозги размякли. Он только и бубнил – давить и давить! Такой сталинец – зашибись!

Наконец я решил подуспокоить моих чёрных рыцарей измором.

– Вот что, – сказал я им. – Как пообедаем, беру вас на скалолазание. Отряд оставляем на председателя отряда и звеньевых (это конечно же были самые красивые девчонки!) и – вперёд!

Я знал, что без этих усачей никаких ЧП не будет. Тем более что к нашему корпусу теперь даже Зинаида старалась не подходить. Я её, кстати, предупредил, что пойду на тихом часе с пацанами на разведку, так как, завтра, ожидаются гости из другого лагеря и им надо будет показать самые лучшие окрестные места. Обычно этим делом занимался физрук и другие взрослые, но я убедил её, что большего любителя и потомственного специалиста по горам в лагере нет. Соврал, конечно, но она разрешила.

Опять разрешила!

– Ну, – думаю, – берём вершины!

И мы полезли!

В целях измора я выбирал самые трудные маршруты и тропинки и, конечно, довыбирался.

Нет, с орлами всё было в порядке!

Это я чуть было в пропасть не свалился!

И главное, пацаны были рядом, в двух метрах выше по скале. А я распластался на камне и с каждым вдохом соскальзывал вниз.

Уцепиться было не за что – камень был гладкий и круглый как лысина Аль Кепоне. Не то, что крикнуть – шепнуть было невозможно.

Так продолжалось, казалось, вечность.

Наконец усатая голова появилась в поле моего остановившегося зрения.

– Загораешь? – спросила она и осеклась – рожа у меня была жуткая.

– Король падает! – выкрикнула голова, и я всхлипнул…

Успели пацаны!

Кто-то из них лёг на живот и протянул мне палку. Два других держали его и постепенно я выполз. Но я вам скажу, скользил я вниз после всхлипа хоть и медленно, но непрерывно, и когда схватился за палку, то ноги уже болтались в воздухе.

Потом мне классически было плохо и пацаны держали меня, и гладили по голове, и растирали уши…

– Разведал? – спросила Зинаида, когда мы вернулись в лагерь.

– Ещё как! – бодро ответил я. – Гости будут довольны!

И я не соврал – ребята и сопровождающие их взрослые из расположенного в долине лагеря «Огонёк» получили массу высокогорных радостей.

И, конечно, не таких, как я…

Да меня с ними и не было! Сопровождали группу туристов мои чёрные рыцари и Витька, а я отсыпался от стресса. Ещё в детстве врачи сказали моему драгоценному папе, который один растил и воспитывал меня, что моё спасение, счастье и лекарство от всех болезней – сон!

Два дня после этого мои спасители были спокойны, но на третий опять занервничали. Это сразу отразилось на отряде, и я запланировал для следующего их изнурения поход в долину с купанием в парковом пруду маленького городка Талгар.

Сразу после завтрака мы и пошли. Не все – человек восемнадцать! Строем, с песней и неподдельным энтузиазмом.

Зинаида так прониклась уважением и доверием ко мне и моему отряду, что даже не спросила – куда мы! И хотя до пруда было километров пятнадцать, но я рассчитывал к обеду успеть. Километров семь шли дорожные работы, и я договорился с водителем грузовика, который возил рабочих на работу, на обед, опять на работу и домой в их палаточный лагерь, подбросить нас по пути туда и обратно на этом отрезке пути.

Пришли мы к пруду, разделись и начали плавать и загорать. Всё спокойно, тихо, с дисциплиной и по часам (надо было успеть к машине!).

И так было до тех пор, пока одна девочка не нырнула и не наткнулась на утопленника.

Визг, крики, суматоха!..

Оказывается, на берегу гуляла компания, и никто из этих улитых не обратил внимания на то, что одного из них уже давным-давно рядом нет.

Вытащили здоровенного мужика с огромным животом на берег и ну его откачивать, а он уже синими пятнами пошёл… И хотя и «скорая» приехала, и точки какие-то ему давили, и чего только не делали, но всё без толку.

Усатый ещё хорохорился и даже поплавал немного, но у остальных аппетит пропал напрочь.

В лагерь возвращались почти что молча, и все как один в тихий час спали. Даже усатый как бухнулся в кровать, так и его еле разбудили к полднику.

Не только меня, оказывается, сон лечит…

Марш апофеоз

Следующие дни были относительно спокойные. То мы опять дежурили, то к мероприятиям готовились, то весёлые старты, то футбол, то итоги сезона, то…

Да, забыл сказать, что и физрука у нас не стало. Тот тоже как однажды уехал, так и не приехал. Прямо беда какая-то! Утреннюю зарядку для всего лагеря Витька проводил, а спортивные игры, костры и всякое такое – мы с ним вместе. Ну и команда усатого принимала самое активное участие, а за ними и все остальные. Витька даже зауважал их и на меня стал смотреть как на гения. Зинаида же тем более на нас прямо чуть ли не молилась и полномочия наши и доверие к нам росли с каждым днём.

Ещё бы!

Такие дыры прикрывали…

И мордобития в лагере прекратились совершенно! Чёрным рыцарям они были больше не нужны – итак все слушались, а в остальных случаях они сами выступали как третейские судьи. Это те, которые добиваются справедливости и мирят конфиденциально – то есть не прилюдно и не официально. И я особенно не вмешивался. Тем более что мой авторитет в отряде был как у Бога – невидимый, но абсолютный! Бандюги его и держали на должном уровне! Взаимовыгодное соглашение! Я им дал на определённых условиях их свободу и авторитет – они мне мой комплект! И в последний раз чёрные рыцари отметелили одного субчика уже под самый конец сезона. Я расскажу об этом подробнее, так как дальнейшие события хоть и косвенно, но были с этим связаны.

Однажды вечером, незадолго до отбоя, чёрные рыцари притащили ко мне на воспитание невзрачного такого и тишайшего пацана. Весь сезон в лагере кто-то совершал всякие пакости, и никто не мог его поймать. Причём пакости были не осмысленные и целенаправленные, а лишь бы нагадить. Создавалось такое впечатление, что кому-то это само по себе доставляло наслаждение.

В общем, – патология!

Рыцари божились, что это не они, и я им верил. Они сами сбились с ног, ища извращенца.

И вот – привели!

– На нашем чердаке заловили гада! Гадил уже поближе к окошку. Весь чердак засрал падлюга! Он и по лагерю гадит! Нагадит и наблюдает, как кто реагирует. Помните, клей кто-то разлил у столовой? Целое ведро, да в траве, чтобы незаметно было! Он это! Кайф ловит, сучара! На нас тень бросает, сраль поганый!.. – наперебой выпалили рыцари, сопровождая свою речь тычками.

– Да не я это, не я!.. – гнусавил тихушник.

– А я-то думаю, что это такое – в последнее время как пахнёт на веранде «фиалками», так хоть выбегай! – ощерился я и, щёлкнув пальцами, отвернулся.

– Бум-бум-бум-бум!..

Я опять щёлкнул пальцами и повернулся.

– Ну?

Ты или не ты?

– Не я…

Щёлкаю пальцами и отворачиваюсь.

– Бум-бум-бум-бум-бум!..

Щёлкаю и поворачиваюсь.

– Ну?

– Не я-а!..

Отворачиваюсь и щёлкаю.

– Бум-бум-бум-бум-бум-бум!..

– А-а! Падлы! Я вам ещё в постели насру!..

Я повернулся и от неожиданности даже забыл щёлкнуть пальцами. Морда у тихушника шла красными пятнами, он весь дёргался, а тумаки сыпались и сыпались.

– Всё ясно! – сказал я. – Пусть выскоблит всё, и отмоет до блеска! И учти, – обратился я к извращенцу, – если ещё что-то заметим, то и после смены будем тебя пасти…

И я ушёл под благодатные в данном случае звуки тумаков и криков.

– Логично! – прокомментировал случившееся Витька. – В тихом болоте черти водятся! Вот только руками убирать я бы его не стал заставлять. Это уже слишком…

– Да не говорил я этого! Это они сами придумали! И пусть! Кто с мечом придёт – от меча и погибнет!..

Гибнуть начали мы!

После этого "тихушного фекалия" что-то сдвинулось в желудочно-кишечную сторону.

И раньше небольшие расстройства то у одного (или одной), то у другого были, но теперь пол-отряда начало без конца бегать в туалеты. Пацаны даже придумали игру такую – как только кто-то хотел пускать газы, он кричал: "Спичку! Спичку!" и, после грохота и вспышки, несколько человек запевали:

– "Я Земля! Я своих провожаю питомцев! Сыновей, дочерей! Долетайте до самого солнца, и домой возвращайтесь скорей!"

Виновник торжества, как встречаемый землянами космонавт, вытягивался во фрунт и, отдав честь, маршировал по кругу (а за ним все!), выпевая:

– "Долетим мы до самого солнца, и домой возвратимся скорей!".

Ура-а! – орали все и ждали следующего старта.

Я вначале грешил на извращенца, но нет – тут он был ни причём. Яблоки! Зелёные яблоки, урюк и всё остальное, которое пацаны в изобилии таскали в палату и себе и девочкам – были причиной. Я, конечно, сразу провёл беседу, но тут же понял, что это ерунда. Надо было придумать что-то поэффективней. И я придумал!

– Фрукты все хотят кушать? – спросил я как-то вечером, когда расстройства пошли на убыль.

– Все-е! – заорали все.

– Помните, когда мы шли купаться на озеро, то по левую сторону, прямо под седловиной (это такая огромная последняя гора перед долиной с двумя горбами) были молодые сады. Это не простые сады, а мичуринские. И там некоторые ранние летние сорта уже созрели. Завтра девочки дают пацанам наволочки – ну куда будем собирать урожай – и организованно "Идём по ягоды!". Так будет называться мероприятие.

– Ура-а! – снова заорали все.

Утром, опять же сразу после завтрака, спрятав наволочки за пазуху, девять самых отборных и надёжных пацанов, и авангардная тройка построились попарно и, неожиданно заревев, "Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступаает!.." затопали из лагеря.

Я с биноклем одной из девочек шёл сзади. Пол-лагеря высыпало поглазеть на это очередное слишком организованное шествие. Зинаида только спросила: "Куда?" и, услышав громовое коллективное: "По ягоды!", удовлетворённо махнула головой и даже помахала нам рукой.

Машины не было, и до седловины нам пришлось идти быстрым шагом, периодически переходящим в бег. Все перестроились в одну шеренгу и довольно весело продвигались к цели. По пути сплошь да рядом попадались дички, но я строго настрого запретил их трогать. Иногда пацаны не выдерживали и тогда (тоже строго по моему разрешению) кто-то один срывал яблоко и, надкусив, тут же выплёвывал.

Наконец, мы пробежали мимо дорожных рабочих и их техники и остановились у подножья седловины или как её ещё называли – "Верблюда".

– Мне светиться нельзя! Поэтому я буду с горы наблюдать за вами в бинокль, а вы идите в сад и не трясите все деревья подряд! Пробуйте, а потом трясите! И следите, чтобы объездчик вас не заметил! – сказал я и полез на гору.

Сад был, как я уже говорил, молодой и сверху очень хорошо просматривался. Особенно в бинокль. Конечно, пацаны не строго следовали моим наставлениям, так как и сами были с усами. Набив наволочки первыми попавшимися съедобными яблоками и грушами, они обнаруживали, что на следующих деревьях растут гораздо более спелые и вкусные и вытряхивали первые и набивали наволочки вторыми. Ну, прямо как в сказке "Огниво"!

Чем дальше в лес, тем больше дров!

Жадность и азарт делали своё дело и через какое-то время грабители не видели ничего, кроме всё более и более обильной добычи. Я понял, что влип. Ситуация вышла из под контроля и развязка была неизбежна. И когда я увидел скачущего к ним на коне одноглазого объездчика с деревянной ногой и в чапане (это такая огромная казахская шапка-ушанка), то почувствовал слабость в своих тоже деревенеющих ногах.

Подскочив, объездчик начал стегать пацанов нагайкой и в первые секунды все бросились врассыпную.

Но вдруг всё переменилось!

Я этот момент не успел захватить, и увидел уже лежащего на земле объездчика и усатого, стегающего его, его же нагайкой. Второй орёл держал в руках дробовик, а третий поймал лошадь и снимал с неё свёрнутую в кольца верёвку.

Бедный аксакал (а это был пожилой инвалид – ветеран войны) орал что-то неслышное мне, но явно не джентльменское и катался по траве. Он пытался вскочить, но деревянная нога была не на его стороне.

Наконец, так же профессионально, как и раньше, мои бандиты связали ветерана и, воткнув ему в рот ухо от чапана, начали собирать разбросанные высшего сорта фрукты и пацанов.

Ко мне все прибежали счастливые и возбуждённые донельзя с полными наволочками.

– Чего радуетесь, уголовнички? – охладил я их восторг. – Мало того, что мы крали селекционные яблоки и груши, так вы ещё и совершили нападение на представителя власти находящегося при исполнении своих обязанностей!

Плохо было наше дело, а моё тем более! Из традиционного невинного ребяческого набега на сады оно приняло совершенно криминальную форму.

Но если бы я знал, как действительно всё обстоит, то тут же сам бы побежал развязывать аксакала. Чёрные рыцари по своей диверсионной привычке хоть и воткнули ветерану в рот чапан, но в горячке не обратили внимания на то, что нос у него почти что не дышит. То ли там аденоиды были, то ли травма какая-то военная, но когда на наше счастье его обнаружил кто-то из очередных грабителей урожая, он был уже синий и без сознания.

Но это мы узнали потом, а сейчас я сразу понял, что будет дальше и тут же выработал план дальнейших действий.

– Свидетелей кроме меня не было, но без милиции теперь не обойдётся! Поэтому что? – сказал я.

– Ни колоться, ни в коем случае! – рявкнули рыцари.

– Правильно! Вас не было! Мы были совсем в другом месте – рядом с лагерем. А то, что похожи на бандитов, так это показалось в горячке, – сказал я. – И в любом случае я вас выгораживать не буду, а совсем наоборот. Буду вас ругать, но это понарошку.

Чтобы видели, что я на стороне аксакала. Это такая тактика. Чтобы всё спустить на тормозах. Так что не хорохорьтесь! Спектакль играем все вместе. Плечи согнули, головы опустили, слезу кающуюся пустили! Так и стойте пока всё не закончится. Повинную голову меч не сечёт! А сейчас бегом к машине! Будем подвозку клянчить! Это хоть и дохлое, но алиби по времени. Пешком туда и обратно мы бы никогда не успели к обеду!

– Ну, ты – голова! Авторитет из авторитетов! – сказали мои пионеры.

Я только сморщился, хотя честно скажу – приятно! Я хотел ещё, чтобы они выбросили фрукты как улику, но пацаны наотрез отказались. Цена трофея была слишком велика, и они уверили меня, что припрячут всё, а потом незаметно по частям пронесут в лагерь.

И мы побежали…

– Хорошо погуляли? – спрашивали рабочие, глядя на наши осунувшиеся лица.

– Ага! – дурашливо отвечали мы и нервно подхихикивали на ухабах.

Как только мы вошли в лагерь, я направил ребят мыться и переодеваться, а сам с усатым пошёл в медпункт. После фляги с, похоже, контрабандным спиртом врач был мой лучший друг. Он сразу всё понял и, хотя и сказал, что брить тут нечего, но всё-таки для конспирации проскоблил пацану заметное пятно усов и редкую, но тоже очень заметную (потому что чёрную) щетину.

В общем, когда в лагерь ворвался тоже "чёрный воронок", который на самом деле был синего цвета, мы были во всеоружии.

Боже мой! Как ругался ветеран! От самого воронка и до пионерской, куда всех, кто был за территорией лагеря в этот день, собрала Зинаида, он вопил и матерился и по-русски, и по-казахски, и, даже иногда по-немецки.

Милиционеры и Зинаида пытались объяснить ему, что вокруг дети, но где там! Аксакал стучал протезом и поливал всех и вся и, пытавшихся утихомирить его, милиционеров тоже.

Вот это, в основном, и спасло нас.

Моих пацанов, конечно, выстроили для опознания и я сразу же, как только нам рассказали, что натворили они, перехватил инициативу.

– Мерзавцы! Негодяи! Вы чуть не убили заслуженного человека, – кричал я, совершенно не притворяясь и искренне. – Он спас Родину от фашистов! Он прошёл всю войну, огонь, воду и медные трубы, чтобы вы могли сладко спать, есть и в волейбол играть, а вы за какие-то паршивые яблочки напали на него, как на врага! Патриот и герой, он без глаза и без ноги пошёл работать объездчиком, чтобы концы с концами свести, а вы, сытые здоровенные бездельники, ещё и плёткой его избили!

– Да не мы это… – неуверенно начал побритый, но я прервал его.

– Вы, вы! Молчите! Кто кроме вас мог такое сделать! Знаю я вас! Недавно с бензином чуть весь лагерь не спалили! Факиров изображали! Огнём плевались! Я не хотел рассказывать вам это, Зинаида Петровна, но вот вынудили! Как только эти фокусники успели прибежать к обеду и не вспотеть? Расстояние-то немаленькое…

Зинаида тут же всё сообразила, и тот час включилась в игру. Тем более что сразу заметила, что усач без усов и щетины. Ну и то, что вся моя команда в белых парадных рубашках и алых пионерских галстуках – это само собой! Ей-то эта бодяга не нужна была ещё больше чем нам.

– Это что ещё такое? – начала она. Да мы их в колонию! Мы их на нары! И родителей, хоть они и слепые, заставим штраф выплачивать всю оставшуюся жизнь! Проглядели бандитов! Пусть теперь горбатятся за этих недорослей! Вы их точно узнаёте? – обратилась она к аксакалу. – Одежда, особые приметы, родинки, причёски!..

И так далее и тому подобное.

То я поливал моих соколиков чем, только мог и указывал на особые приметы, то Зинаида.

И пацаны вели себя замечательно. Они точно следовали моим инструкциям, а инвалид не мог и слова вставить. Он ещё стучал деревянным протезом, пробегая туда-сюда перед пацанами, но было видно, что растерялся. Тем более что у одного из рыцарей неожиданно совершенно естественно потекли из глаз слёзы. То ли он действительно инвалида пожалел, то ли актёр в нём проснулся гениальный.

Милиционеры же кайфовали.

Им эта музыка и спектакль были как свадебный марш Мендельсона и обряд бракосочетания.

Наконец пришла пора окончательного опознания.

Мы с Зинаидой очень профессионально заземлили и свели на нет пыл и истерику аксакала и, если он вначале опознал моих бандитов сразу и чуть было не набил при нас им морды, то теперь очень сильно засомневался. Отсутствие усов, отглаженные белые рубашки и галстуки тоже начали работать.

– Эта не она… наверная… – начал он неуверенно и с сильным акцентом, когда мы умолкли. – Та с усы была…

– С усами? – очень удивилась Зинаида. – Дети с усами?

– Да… И рубашке… и майке… Нет, это не она!

Милиционеры облегчённо вздохнули, и тут вошёл доктор, который обещал мне помочь своими медицинскими средствами и всю эту трагикомедию наблюдал из-за дверей.

Он подозвал Зинаиду и что-то шепнул ей на ухо.

– Ага, – сказала Зинаида и на всякий случай обратилась к пацанам. – Ваше счастье, что не вы! Идите в столовую, а после тихого часа мы ваши факирские штучки обсудим! А вас, уважаемые, я попрошу задержаться. Тут наш молодой доктор рекомендует всем кое-что антистрессовое и лекарственное. Да и пообедаем заодно…

После столовой я решил ещё раз заглянуть в пионерскую, да так и замер на полпути. Весёленькие и сытые милиционеры, смеясь, тащили к воронку под ручки пьяного в дугу и совершенно счастливого аксакала, который разухабисто громко пел что-то на своём родном казахском языке…

Любовный отлуп

Каждый, кто прочитает эти записки, подумает: "Чего это он только прозу жизни транслирует? Где любовная лирика? Возраст-то самый что ни на есть подходящий! Стыдно, что ли признаться в своих ранних поражениях на этом фронте?". Стыдно – не стыдно, но это дело интимное, и тут поражения часто оказываются по прошествии времени ещё благоприятнее, чем победы. Возьмите романтику! Она в основном – сплошные разлуки, неразделённые чувства, муки одиночества и творчества, непреодолимые трудности, недостижимые с кондачка горизонты, всякие щемящие чувства и так далее и тому подобное. А без романтики – что за жизнь? Дважды два – четыре! Скука! Поэтому я, конечно, скажу пару слов на эту тему, но особенно распространяться не буду.

Ещё с младенчества я был очень влюбчивый и поэтому сразу же с первого дня влюбился в одну девочку из моего отряда. И это естественно! Мало того, что она была красива (в моём отряде, как я уже говорил, девчата были как на подбор!), но ещё и воспитание у неё было грузинское. То есть почтение и уважение к мужчине как врождённое! Говорят, что ещё японки как только увидят желанного, так и твердят ему: "Моя господина! Моя господина!..". И если бы я был рядовым членом отряда, то может быть любовь и завязалась бы. Но я-то был за воспитателя! То есть каждый мой шаг отслеживался и был известен всем и у всех был на устах. Это такое горе, что и не передать! Приходилось быть не таким, какой есть, а таким, каким надо быть, чтобы другим неповадно было! Особенно я предупредил моих акселератов, которые тоже с первого дня уронили свои бешенные буркалы на красавиц и не скрывали этого.

Бедные руководители партии и правительства!

Каково им-то?..

Вот и приходилось тайно вздыхать и стараться быть хотя бы поближе к ней.

После лагеря я отыскал её, но это уже другая история и тоже романтичная…

Уже где-то к концу сезона я решил поделиться с Витькой своей бедой.

– Везёт тебе! – неожиданно с завистью сказал он. – А меня мои студентки прямо замучили. Тянут в кусты без всякой лирики. Всё время намекают…

– Ну, ты счастливец! И тебе не стыдно жаловаться на изобилие? Поделился бы со мной для опыта!

– Бери хоть обеих! Эти девчонки ко мне с детства липнут. Прямо хоть топись! Не нравятся они мне! Вот ты мне всегда нравишься! А какая у тебя кожа бархатная! Так и хочется погладить! Можно?

– Гладь! Мне-то что…

Витька погладил мою левую щёку, потом правую, а потом взял и поцеловал в губы.

– Мама моя родная!

Я отскочил как ошпаренный…