Любимые дети его (СИ)

Глава 1. Леса Вечной Песни

Mama take this badge from me

I can’t use it anymore

It’s getting dark too dark to see

Feels like I’m knockin’ on heaven’s door

“Knockin’ on heaven’s door” Bob Dylan

Тейрис мотался по паладинским лагерям с двенадцати лет и, пожалуй, кроме бабушкиных пирожков с манаягодой, это было лучшее, что он знал в жизни. Понятное дело — ранние подъёмы, муштра, молитвы, и с каждой следующей возрастной группой их становилось всё больше. Но после всех этих светоугодных упражнений наступала ночь. А первое, что он услышал после захода солнца в своём самом первом лагере, это шёпот: «Эй, салажонок, ты чё, спать собрался? Настоящие паладины не переоценивают сон. Выпить есть? Нет? Ты с пустыми руками из дома приехал? Ох, салажонок… Эй, ребята, у нас тут оплот благочестия, вытаскивай его из койки.»

Потом были тайные ночные гулянки с вином, кальянами и всеми доступными эльфам крови увеселениями. Леса Вечной Песни никогда не менялись. Ранняя осень застыла тут вечностью, и золотые листья бесшумно опускались на землю, а оставшиеся на ветвях тихо перешёптывались на ночном ветру, и иногда он не мог понять — это они или это Лэйр шепчет ему в ухо и тихо смеётся, и касается горячим языком его щеки. Они познакомились в ту самую первую ночь. Лэйру было столько же, сколько Тейрису, и много лет потом они вместе переходили из одного лагеря в другой — всего пару раз их раскидали по разным, они скучали, но Свет всемогущий, зато сколько же потом было всего порассказать друг другу. О да, мама, лагеря для юных паладинов — лучшее место для эльфа. Я знаю, ты в курсе. Не хочу знать подробностей, мам. Избавь. Давай каждый из нас будет молча знать обо всём, что там происходит, и ты не будешь вот так вот ухмыляться, глядя на мой помятый вид и вспоминая свою паладинскую молодость, а я не буду врать о том, какую благочестивую жизнь я веду. Мама, ну это же была последняя ночь этого сбора. А, что? Почему мне свистят вслед? Местная традиция, мам. Всех так провожают. Не всех? Ой, мам, ну не надо… Ладно, ладно. Возможно, я был особенно хорош этой ночью. Я не всё помню.

Лэйр был выше и крепче, Тейрис лет до восемнадцати был тощий, плевком перешибёшь. Зато быстрый и гибкий. Лэйр всегда был сильнее, хотя тоже не из бугаёв, так, середнячок. Лэйр был хилом. Хилы — самые психи, это Тейрис понял быстро. У Лэйра были длинные чёрные волосы, которые он либо заплетал в косу, либо завязывал в пучок, а ночью распускал и они вечно лезли в глаза, в нос, в рот, Тейрис шипел, плевался, прижимал его голову к своему плечу и собирал ему волосы в хвост, а они потом всё равно растрёпывались. Сам Тейрис перед первым лагерем постригся покороче, а потом снова отпустил. Может, короче было и поудобнее, но не одной практичностью жив эльф крови.

Было ещё много ребят. Была Кера, танк, спокойная, как уставом пришибленная, методичная во всём, а удар — лучше не пропускать. Они были лучшими друзьями с Рассветом — никто никогда не звал его по имени, только по фамилии, потому что он ещё и вставал раньше всех, с первыми лучами. Все только со стонами выбирались по сигналу из коек с гудящей головой, а он уже разминался на солнышке. Тоже танк, такой же спокойный и уверенный, как Кера, Тейрис слышал, что потом они поженились. Они оба были на год старше, так что он реже с ними пересекался. Был Жук — все ребята так его звали. Только Свет знает, почему ему суждено было стать паладином, а не рогой. Если что достать — это к Жуку. Если придумать, что соврать командирам — это тоже к нему. Куда пролезть, прокрасться незаметно — всё Жук. Или вот Линна и Вилка — эти были вообще без башни. Бойцы, как и Тейрис. Вилка как-то раз на спор всадила себе вилку в ногу, так и получила прозвище. С Линной они были не разлей вода. Выговоров у них было — на целый лагерь хватило бы. Но если выбирать, с кем в одном строю — не было кандидатов лучше. Дрались они как в последний раз, и на обеих можно было положиться, как на себя. И весело было. Тейрис, кажется, никого не встречал, кто бы больше любил битву, чем эти двое. Вот Рин вообще не любил. Тоже хил, да ещё и учился на военного врача. Всегда был немного отдельно, предпочитал молитву драке. Но если тебе было паршиво и ты не знал, как это исправить — Рин был тем, кто видел это, когда никто другой не замечал. Он подходил, смотрел на тебя и улыбался, и брал за руку, и ты мог рассказать ему что угодно. Наверное, каждый мечтал, чтобы, если доведётся помирать, Рин оказался рядом, взял за руку и сказал: Свет с тобой, паладин. Не бойся.

Было много других. Большинство из них к середине войны были давно мертвы, и Тейрис уже не мог вспомнить их лиц, вглядываясь в метель из окна своей комнаты в нордскольском лагере. Но тогда вечная осень Лесов ещё не была тронута Плетью, тёплый ветер с моря приносил солоноватый привкус, оседавший на языке, и крики чаек, а Лэйр смеялся, запрокинув голову к звёздам, и оборачивался к Тейрису, лежавшему на траве, положив голову на колени Жуку, который перебирал его волосы, и шёл к ним, опускался на землю рядом с Тейрисом и целовал его губами, смоченными в вине, а Тейрис тянул его к себе и тоже смеялся, когда длинные чёрные пряди падали ему на лицо, закрывая от него звёзды.