Любить всем сердцем

Глава 1.

НАШИ ДНИ…

ДЖЕССИ

Я понимаю, что происходит, как только ледяная вода попадает мне в лицо. Такое уже случалось раньше. Укус холода в сочетании с силой удара кубиков льда, и я осознаю степень неприятностей, в которые попал из-за силы, с которой они выплескиваются. По шкале от одного до десяти эти кубики дали мне пощечину на восьмерку.

Поднимаю руки, чтобы защитить лицо — правда, слишком поздно, мои рефлексы ни к черту. Кожу ужасно жжет. Низкое раздраженное рычание отдается эхом в моей затуманенной голове, когда я цепляюсь за холод и пытаюсь открыть глаза.

Я в еще большем дерьме, чем думал.

— Просыпайся, Джесси. — Разочарование в голосе моего менеджера так же знакомо, как пробуждение от ледяной воды.

Во рту привкус, как на мусорной свалке в столетней пустыне. Протираю глаза, отталкиваю несколько маленьких кусочков льда и перекатываюсь в сторону голоса. Расклеивание век требует усилий. Я испытываю искушение открыть их пальцами, но не делаю этого, потому что у меня репутация человека, который быстро очухивается после вечеринок. В возрасте двадцати восьми лет, почти золотые годы для рок-звезды, я отказываюсь признавать то факт, что становлюсь слишком стар для этого дерьма.

— Сколько времени? — Мой голос звучит так, будто скребут по стеклу, и это почти верно, учитывая, что горло словно покрыто шипами.

После долгого вздоха и разочарованного выдоха мужчина говорит:

— Я думал, ты хочешь знать, какой сегодня день.

С каждым морганием все больше крови приливает к глазам, и его расплывчатая фигура становится четкой. Он протягивает мне кофе, и у меня текут слюнки. Прочищаю горло и медленно сажусь. Стены вращаются, пока я не свешиваю ноги с кровати и твердо не ставлю их на покрытый ковром пол. Мир останавливается. Срабатывает каждый раз.

Улыбаюсь, чувствуя себя победителем, когда беру кофе. Первые несколько глотков творят чудеса с моим горлом, и, когда я снова заговариваю, голос звучит немного более похожим на мой собственный—все еще грубый, как обычно, но уже не как у ходячего мертвеца. Провожу рукой по волосам и чувствую, что они торчат во все стороны—опять же, как обычно.

— Ребята уже разогрелись? У меня хорошее предчувствие насчет сегодняшнего дня. Мы вчера придумали чумовой трек.

Брови Дэйва взлетают до линии роста волос. Несмотря на свой юный возраст — всего на несколько лет старше меня — выглядит вдвое взрослее своих лет с мешками и преждевременными морщинами вокруг глаз. Он во всех отношениях влиятельный музыкальный менеджер Лос-Анджелеса и исполняет роль родителя лучше, чем когда-либо делали мои собственные.

— Серьезно? Чумовой трек? Хорошее предчувствие?

Моя улыбка немного гаснет. Дэйв всегда отвечает вопросами на вопрос, когда у меня действительно большие неприятности.

— Хм... — Когда он в таком состоянии, правильного ответа не бывает. В прочем он все равно не ищет ответов — вернее, ищет, но есть только один ответ, который он хочет услышать.

— Прости, я снова облажался?

— Ты облажался. Снова.

О черт, повторяет мою фразу без вопроса.

Должно быть, я сильно облажался.

Отбрасываю одеяло и встаю, потому что действие — это всегда лучшая реакция на гнев Дэйва.

Просто вставай и начинай двигаться.

Чувствую дуновение холодного воздуха между ног. Голый кусочек головоломки встает на место, составляя полную картину, указывающую на то, почему мой менеджер смотрит на меня так, будто поймал меня трахающим его сестру.

Босыми ногами ступаю по роскошному ворсистому ковру. Перевожу взгляд на панорамные окна, выходящие на центр Лос-Анджелеса. Желудок сжимается.

— Я не дома, — бормочу себе под нос.

— Серьезно, Шерлок? И как ты догадался? Что выдало? Хрустальные гребаные люстры? Тот факт, что здесь нет ни одного члена группы? Кстати, где, черт возьми, Трэй?

О черт, Дэйв перешел к скоропалительным вопросам. Плохой знак.

Я оборачиваюсь, чтобы осмотреть комнату. Голова чертовски раскалывается. Филигранные обои, белая глянцевая лепнина, столы, уставленные пустыми бутылками «Дом Периньон» и «Макаллана», и остатками белого порошка, который, должно быть, пропустил мой нос.

Замечаю дверь в дальнем конце комнаты и киваю.

— Наверное, там.

Дэйв откидывается на спинку какого-то вычурного кресла в французском стиле, скрестив руки на груди, как будто ждет фейерверка — вернее, когда вернется моя память.

— Слушай, я заберу свое барахло и встречусь с тобой в… — Я на что-то наступаю. Смотрю вниз и вижу разорванную обертку от презерватива. И не одну. По меньшей мере дюжина разбросана вокруг кровати.

Судя по выражению лица Дэйва, он видел их раньше, и качает головой с ещё большим разочарованием, застывшем на лице.

Так, нужно найти одежду. Поворачиваюсь, и каждый мускул в теле кричит от боли. Мой взгляд останавливается на голове с обесцвеченными светлыми волосами, лежащей на подушке рядом с моей. Итак, я подцепил фанатку и привел ее в гостиничный номер на ночь абсолютного разврата. Дэйв не может винить меня за это.

В изножье кровати ещё один бугор. Большой.

Я срываю одеяло, демонстрируя двух женщин с голыми задницами.

— Хм… — Я бы подумал, что запомню их, но мой разум — черная дыра.

— Эй? Ну?! — возмущаются девушки.

Снова накрываю их и замечаю свои джинсы на полу. Надеваю их так быстро, как только могу, не упав лицом в прикроватный столик.

— Послушай, я знаю, что ты злишься.

— Злюсь? Ты думаешь, это злость? Нет, я, черт возьми, в бешенстве.

Его голос следует за мной, пока я брожу по комнате в поисках своих вещей. Бумажник. Где мой телефон? О, моя рубашка!

— Это гребаная пиар-катастрофа! Я просил тебя об одной вещи, об одной единственной долбаной вещи, а ты даже этого не можешь сделать! Снял тебе особняк с первоклассной студией звукозаписи для группы, но даже этого недостаточно. Твой альбом должен был выйти через шесть недель, Джесси! Шесть недель!

Дверь в дальнем конце комнаты открывается, и оттуда, спотыкаясь, выходит мой телохранитель Трэй, одетый только в черные боксеры.

— Какого хрена здесь проис… О, черт. — Он звучит как ребенок, которого поймали с отцовским «Плейбоем». — Дэйв.

Мой менеджер поворачивается и впивается взглядом в стену из чистых мускулов ростом шесть футов пять дюймов, и Трэй слегка съеживается.

— Ты, блядь, уволен.

— Попридержи коней. — Я замечаю свой телефон на кофейном столике и хватаю его. — Ты слишком остро реагируешь. Трэй не виноват.

Дэйв тычет пальцем в то место, где больше не стоит Трэй. Думаю, что он тоже в бешеном порыве хватает свои вещи.

— Его работа — охранять тебя.

— Я взрослый человек.

Натягиваю футболку через голову.

— Да неужели? Взрослый, да? — Он лезет мне прямо в лицо. При росте чуть больше шести футов я на несколько дюймов выше его, но никогда не догадаешься по тому, как он смотрит на меня. — Тогда скажи мне, какой сегодня день?

Понятия не имею, поэтому хихикаю.

— Какое это имеет отношение к делу?

— Я хочу, чтобы ты мне сказал…

Симфония женского шепота вырывается из двери, из которой выходит Трэй, провожая из спальни двух девушек в обтягивающих мини-юбках. Они смотрят мне в глаза, и я улыбаюсь. Брюнетка с длинными волосами подбегает ко мне и обнимает за шею. Я отшатываюсь назад — из-за похмелья — и держу ее за талию, чтобы не свалить на пол нас обоих.

— Ты такой горячий. — От нее пахнет несвежими духами и вчерашней выпивкой. — Я люблю тебя.

— Спасибо, дорогая. Я тоже тебя люблю. — Убираю ее руки от своей шеи, когда Трэй обхватывает ее сзади за талию и отрывает от меня.

Замечаю, что он придерживает и другую, с размазанной тушью под глазами, которая смотрит на меня большими глазами. После восьми лет мега-успеха я легко впадаю в режим встреч и приветствий и посылаю ей ленивую улыбку, которая заставляет ее тянуться ко мне.

— Вечеринка окончена, дамы. — Трэй провожает их за дверь, а потом идет выуживать девушек из кровати, в которой спал я.

Запираюсь в ванной, мочусь, брызгаю холодной водой на лицо и проверяю телефон, чтобы наконец ответить на вопрос Дэйва о том, какой сегодня день. Но этот кусок дерьма мертв.

Переношу вес тела на руки и опускаю голову. Последнее, что помню — это работа над музыкой в особняке. Мы с Нейтом поссорились из-за барабанного соло, которое он написал, и я ушел выпить и остыть. Трэй повел меня в маленький бар, владельца которого он знает. Мы пили «Джеймсон», это я тоже помню. Сопоставляя факты, могу догадаться, что мы, должно быть, пошли куда-то еще, подцепили несколько цыпочек и захватили пентхаус на ночь.

Возможно, это было не самое умное решение, учитывая приближающийся срок выхода альбома, но один свободный вечер кажется разумным.

Хватаю маленькую бутылочку ополаскивателя для рта и пытаюсь избавиться от вони из своего рта. Уверен, что Трэй заставил девушек подписать соглашения о неразглашении до того, как добрались до отеля. Независимо от того, насколько мы пьяны или под кайфом, он никогда не подводил меня, когда дело касалось неприкосновенности частной жизни.

Когда открываю дверь ванной, то с радостью вижу, что кровать пуста. Дверь в гостиничный номер закрывается, и Трэй входит в гостиную с виноватым видом. Дэйв сидит на диване с одной из девушек из моей кровати. Блондинка сидит ко мне спиной и тихо разговаривает с моим менеджером.

— Пожалуйста, ты не можешь этого сделать. Подумай о группе, — шепчет Дэйв.

Блондинка шмыгает носом, и Трэй протягивает ей салфетку, прежде чем посмотреть на меня. Я ухмыляюсь, но он отводит глаза. Какого хрена?

— Прости, но я не могу вернуться. — Она опять шмыгает носом.

Что, черт возьми, происходит?

Девушка откидывает назад свои длинные волосы, и ее профиль застает меня врасплох.

— Мы любим друг друга, Дэйв. Я знаю, что это не тот ответ, которого ты хочешь, но это…

— Кайла, пожалуйста…

Это имя— словно удар поддых.

— Кайла?

Она поворачивается ко мне лицом и...

О черт!

Провожу руками по волосам и закрываю глаза.

— Я не мог… Нет, я не мог этого сделать…

Теплые женские руки обнимают меня за талию, и она прижимается ко мне спереди. Я смотрю в потолок широко распахнутыми глазами, но мои руки остаются крепко запутанными в волосах.

— Джесси, все будет хорошо. Мы расскажем Натану…

— Вот дерьмо. — Я делаю шаг назад из ее объятий и смотрю на нее так, как будто вижу впервые — ее обтягивающее красное мини-платье, длинные густые светлые волосы, пухлые губы и распахнутые от шока глаза. — Слушай, Кайла, это было весело и все такое… — Я задумываюсь на секунду. В голове вспыхивают образы того, как мы жадно целуемся и падаем в постель. Да, это определенно было весело. — Но я должен думать о группе.

— Что? — Она медленно моргает. — Что ты такое говоришь? Ты же сказал мне, что мы вместе навсегда. Ты сказал... — Она откашливается, и ее глаза наполняются слезами. — Ты сказал, что любишь меня.

Дэйв стонет и вскидывает руки в воздух, прежде чем трет ими лицо.

— Я действительно люблю тебя. — Я люблю, как твои губы касаются моей кожи, как ты поклоняешься мне в постели, раз ты, по-видимому, позволила мне привести с собой в постель другую женщину, но... — Ты помолвлена с моим барабанщиком...

— Бывшим барабанщиком, — стонет Дэйв.

Я так быстро перевожу на него взгляд, что у меня кружится голова.

— Что значит бывшим?

Дэйв смотрит на меня с холодной отстраненностью.

— Натан уволился. Три дня назад.

— В смысле? Это невозможно! Мы вчера записывали…

— Пять дней назад.

— Нет, был…

— Натан позвонил и сказал, что ты ушел, устроив истерику, пять дней назад. — Дэйв щиплет себя за переносицу. — Кайла порвала с ним на следующий день, чтобы сбежать с тобой, и он ушел.

— Джесси, — она тянет меня за плечо, — давай, детка. Нам это не нужно.

— Подожди, мне нужна секунда. — У меня стучит в голове и сводит живот.

— Да, конечно. — Она трется о мой бок, прижимаясь ближе. — Все, что тебе нужно.

Ее присутствие раздражает и все усложняет. Выхожу из ее объятий.

— Трэй, пожалуйста, проследи, чтобы Кайла вернулась домой.

Мой телохранитель деликатно провожает плачущую Кайлу к двери.

— Ты же сказал, что любишь меня! — Дверь за ней закрывается, и я слышу, как она кричит всю дорогу до лифта.

— Джесси…

— Все в порядке. Я поговорю с Натаном, скажу все, что он хочет услышать, чтобы мы вернулись в студию.

— Джесси…

— Давай убираться отсюда к чертовой матери. — Двигаюсь в сторону двери. — Мне нужно воспользоваться твоим зарядным устройством. Телефон сдох.

Моя рука уже лежит на дверной ручке.

— Джесси.

Рука замирает так же, как и ноги. Я никогда не слышал, чтобы Дэйв так произносил мое имя, наполовину как умирающий, наполовину как сержант строевой подготовки.

Я оборачиваюсь, и менеджер кивает на диван.

— Сядь.

Пристально смотрю на предмет мебели, представляя все те вещи, которые возможно вытворял на нем, и благодарен провалу в памяти.

Боже, я переспал с невестой Нейта.

Что я могу сказать? Я люблю женщин. Они заставляют меня чувствовать себя чертовски потрясающе, и делают все, что мне заблагорассудиться. Однажды попросил женщину раздеться догола и на корточках ходить вразвалочку по комнате, размахивая руками, как цыпленок, и она это сделала. Тогда я хохотал до упаду, но после веселья, когда вспоминаю об этом, возникает неприятное ощущение, ужасно похожее на чувство вины. Неважно, сколько я пью и накачиваюсь наркотиками, это нежелательное дерьмо умудряется просочиться внутрь. Каждый. Чертов. Раз.

Как сейчас.

Чертова Кайла. Но блин, ясно же, что у них с Нейтом уже были проблемы, если она переспала со мной. Если уж на то пошло, я сделал парню одолжение. Он собирался посвятить остаток своей жизни женщине, которая бросила его, как дурную привычку только потому, что я сказал ей, что люблю ее. Если бы я мог объяснить это Нейту, он бы понял, и мы могли бы вернуться к музыке.

— Поговорим на обратном пути в особняк. — Я мотаю головой в сторону двери.

— Мы не вернемся в особняк. — Дэйв качает головой и хмурится. Надо отдать парню должное — он не теряет зрительного контакта со мной, даже не моргает. — Ты губишь свою карьеру, приятель.

Я прерывисто втягиваю воздух.

— Я возьму себя в руки. Обещаю. Знаю, что облажался…

— Облажался? Это первый альбом, который вы собирались выпустить, в котором не было бы ни одной оригинальной песни Джесси Ли. Раньше ты был лучшим композитором в нашем бизнесе, а теперь мы не можем заставить тебя написать ни строчки.

Провожу обеими руками по волосам, и хотя моя голова пульсирует, а желудок болит, я думаю, что все еще немного не в себе после прошлой ночи, потому что его слова должны встряхнуть меня намного больше, чем есть.

Что-то не так. Я онемел.

И онемение с каждым днем ​​все больше.

Я так много работал, чтобы попасть туда, где сейчас. Две «Грэмми», платиновые альбомы, распроданные туры по всему миру, а монстр в моей душе все еще голоден. Сколько бы я его ни кормил, он всегда требует больше. Поэтому вливаю в себя пойло, нанюхиваюсь ради счастья, трахаюсь ради эйфории, и как только думаю, что он удовлетворен, моргаю, а он снова голоден.

— Понимаю, я все испортил. Знаю, и... — Боже, неужели я буду умолять? —Я могу это сделать. Написал «Массированный удар» меньше чем за час и получил за неё «Грэмми». Я могу это сделать, клянусь.

Дэйв встает с дивана и подходит ближе.

— У тебя нет времени.

Ничего страшного. Я могу это исправить.

— Я позвоню нашему лейблу, скажу, что у меня был желудочный грипп или...

— Ты воспользовался этим предлогом три недели назад.

Я мотаю головой в его сторону.

— Ладно, может, у меня стрептококк, или черт, не знаю, помоги мне. Это хрень какая-то. — Чудовище в моей груди зевает и вытягивает свои рептильные лапы, просыпаясь и готовясь рычать. — Неужели они забыли, сколько денег я им заработал? — О Боже, рокот гнилостного рычания монстра клубится у меня в горле, и нет никакой возможности сдержать его. Я распрямляю плечи. — Мне нужно больше времени, и ты сделаешь это, потому что работаешь на меня. Слышишь? Вы все работаете на меня. «Аренфилд Рекордз» — моя сучка, а не наоборот. Позвони им и скажи, что они получат свою гребаную песню, когда я буду готов отдать ее им. А пока? Скажи им, чтобы они расслабились и потратили миллионы, которые я им заработал.

Дэйв смотрит на меня мертвыми глазами, как будто уже слышал эту дурацкую песню из топ-40 и хочет сменить станцию.

И он не единственный.

— Что? — Я уже почти задыхаюсь. Мне нужна порция виски и дорожка кокса.

— Они вышвырнули тебя.

— Что, прости?

Дэйв пожимает плечами.

— Они уволили меня?

— Да.

— Бред. — Я смеюсь, но строгое, серьезное выражение лица Дэйва отрезвляет меня. Вернее, наполовину отрезвляет, если быть точным. — Они, блядь, не могут этого сделать! Мой контракт, они…

— Могут и сделали. Все кончено.

Моя карьера, группа… О черт, ребята убьют меня. Крис должен содержать жену и ребенка, Итан умрет, если не сможет играть, а Нейт уже хочет моей смерти. Все кончено? Я хватаюсь за живот и ковыляю к наполовину наполненному ведерку со льдом. Кашель становится яростным, я задыхаюсь, и чувствую, как мои ребра выступают под рубашкой.

Когда я стал знаменитым, во мне было двести фунтов мускулов и выносливости. Теперь же выгляжу как один из тех тощих моделей подиума в Милане. Я олицетворяю собой измученную рок-звезду, и все, кто меня знает, не скажут мне ни хрена, рискуя вызвать монстра. Все, кроме Дэйва.

Откашлявшись и выплюнув мятные струи слюны, я вытираю рот предплечьем и смотрю на свои руки, лежащие на столе. Весь покрыт татуировками, но та часть моей натуральной кожи, которая просвечивает, имеет цвет кокаина — чертовски белая. Когда я в последний раз видел солнце больше, чем в безумном рывке от заднего сиденья автомобиля до входной двери бара? Годы?

— Что я могу сделать? — Мои слова сочатся отчаянием и поражением.

— Ничего. — Его голос полон решимости. — Все кончено. Прости…

— Пожалуйста. — Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на Дэйва, но не могу встретиться с ним взглядом. — Я сделаю все, что угодно.

Молчание растягивается между нами, кажется, на целую вечность.

— Есть только один вариант, — говорит Дейв, и я задерживаю дыхание. — И это не подлежит обсуждению. Думаю, мы сможем заставить лейбл пересмотреть свое решение, если ты уедешь.

Я зажмуриваю глаза.

— Уеду.

Мне не нужно спрашивать куда. Я уже проходил через это раньше. Они отправляют меня обратно в реабилитационный центр.

Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоить бешено колотящееся сердце.

Дыши, Джесси.

Я уже несколько раз проходил реабилитацию и могу сделать это снова. Если это то, что нужно, я сделаю это. Всегда найдется медсестра, которая сможет достать мне выпивку и таблетки. Двадцать восемь дней соблазнять персонал ради бутылки ликера — легко.

— Ладно. — Я выпрямляюсь и разминаю шею. — Я еду.

— Сейчас.

— Что значит сейчас?

— Отсюда. Прямо сейчас. Никаких переговоров.

— Черт. Как сейчас? А как же мои вещи? Мне нужно забрать кое-какие вещи из дома…

— Уже в машине.

Наверное, в этом и есть преимущество миллионера — мне даже не нужно паковать свое собственное дерьмо. И все же мне хотелось бы провести еще одну ночь напиваясь и притворяясь, что моя жизнь прекрасна, а не куча дерьма.

— Ладно. — Я пожимаю плечами, заставляя монстра признать, что это то, что должно произойти, чтобы остаться на вершине. — Двадцать восемь дней.

— Девяносто.

Мои глаза горят, когда практически выпадают из черепа.

— Три месяца?!

— Таковы условия.

Сцепляю руки за шеей и смотрю на витиеватые обои на потолке. Кто, черт возьми, оклеивает потолок обоями и почему я не заметил этого раньше? Без разницы. Девяносто дней. Я могу продержаться девяносто дней. Уверен, что смогу выкрутиться после двадцати восьми, хорошее поведение и все такое.

— Ладно, — стону я. — Мне нужен частный двухместный номер в «Ла Мар Рекавери», верхний этаж, и никакого группового дерьма, которое они пытались заставить меня сделать в прошлый раз. Я соглашусь только на индивидуальные сеансы.

Иду к двери, и на этот раз Дейв меня не останавливает.

Он протягивает мне бейсболку «Доджерс» и пару солнцезащитных очков «Рэй-Бэн». Надеваю их, когда мы выходим в коридор отеля, направляясь к лифтам.

— Доктор Хэнсон. Скажи ему, что я работаю только с ним, и убедись, чтобы у меня был апельсиновый «Сан Пеллегрино». В прошлый раз у них был только лимон. Ненавижу это дерьмо, у него такой вкус, будто я пью «Мистер Пропер». — Нажимаю кнопку со стрелкой вниз. — А ещё мне нужна моя гитара. Блокноты. Много.

Войдя в лифт, опираюсь на заднюю панель, когда двери закрываются, и Дэйв молча нажимает кнопку вестибюля.

— И никакого дерьма из Калифорнийской кухни, которым меня пытались накормить в прошлый раз. Я хочу, чтобы Антон готовил все мои любимые блюда. — Да, у меня есть личный шеф-повар. Он родом из Луизианы и может приготовить почти все, что угодно. — Мне нужно такое же постельное белье, что и дома. Та же марка, количество нитей. Разве ты не должен это записать?

Лифт звонит, и мы выходим в вестибюль. Раздаются вздохи и визг. Я поднимаю руку и машу, улыбаясь, как гребаная рок-звезда, которой и являюсь. Затем проталкиваюсь через толпу, которая быстро формируется и ныряю на заднее сиденье ожидающего лимузина. Дэйв заползает следом за мной, закрывает и запирает дверь.

— О, еще одна вещь. Если мне придется сидеть взаперти в течение девяноста дней, мне нужен мой гребаный телефон. — Хватаю новую пачку красных «Мальборо», которые всегда есть в каждой машине, в которой я нахожусь, разрываю целлофан и сую одну между губ.

Дэйв открывает золотую «Зиппо», как хороший менеджер, и пламя пляшет перед моим лицом. Парень не курит, но у него всегда есть пара зажигалок на случай, если мне понадобится. Он захлопывает ее и бросает на сиденье напротив себя.

— Во всем этом есть только одна маленькая проблема, Джэс.

Я втягиваю полной грудью и выдыхаю, пока задняя часть лимузина не исчезает в облаке дыма.

— Да? — Снимаю бейсболку, чтобы потереть голову, и хихикаю. Это должно быть чертовски весело. — И что же это?

— Ты не едешь на реабилитацию.

Проехав по переполненным улицам центра Лос-Анджелеса, лимузин выскакивает на шоссе I-10 и направляется на восток. В том направлении от Лос-Анджелеса есть только одно место. Пустыня. Много-много плоской, скучной, коричневой пустыни.

Я хочу спросить Дэйва, куда, черт возьми, мы едем, но не доставлю ему удовольствия, показывая, что мне не все равно. В любом случае мое беспокойство бессмысленно. Надеюсь, что мы направляемся в какой-нибудь причудливый маленький центр личных размышлений в Палм-Спрингс. Если мой лейбл хочет, чтобы я провел девяносто дней в пустыне — что, кстати, более чем в два раза дольше, чем Иисус Христос — я это сделаю. Мне придется. Ради себя, моей музыки, фанатов и группы. Кстати, мне нужно им позвонить.

— У тебя есть зарядное устройство? — Выпрямляю ногу, чтобы выудить телефон из кармана джинсов.

Дэйв протягивает руку, и я роняю устройство ему на ладонь. Откидываю голову назад и закрываю глаза, пока он возвращает телефон к жизни. Я слышу, как опускается окно, и сухой горячий воздух хлещет меня по лицу. Открываю глаза как раз в тот момент, когда мой айфон выбрасывают из гребаного окна, и я разворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его засосало под полуприцеп и разнесло на миллион кусочков на шоссе.

— Какого хрена?

— Никаких телефонов.

Уродливый монстр внутри меня приоткрывает веко.

— Я должен позвонить Нейту! Должен с ним все уладить, а ты не даешь мне этого сделать! Парни должны знать, что я...

— Они знают. — Дэйв даже не смотрит на меня и говорит так спокойно, как будто ему наплевать, что он разрушает мою жизнь.

Я практически изрыгаю пламя, когда ярость поднимается в моей груди. Хочу причинить ему боль. Дышу через ноздри и смотрю на свои руки. Сжимаю пальцы в кулаки, фантазируя о том, чтобы обернуть их вокруг шеи Дэйва и сильно сжать. Нежелательные образы моих пальцев на ладах гитары дразнят меня и немного успокаивают гнев. Я не могу убить своего менеджера. Мне приходится сдерживать себя, поэтому мысленно перебираю аккорды «Урагана», первой песни, которую я когда-либо написал.

Шесть часов. Примерно.

Трудно сказать, так как у меня нет телефона, но, когда Дэйв вытащил свой, я взглянул на экран. Я торчу в машине уже шесть часов. Мы проехали через долину за пределами Лос-Анджелеса, пролетели мимо Палм-Спрингс, через Блайт и Кварсайт, где Дэйв схватил бутерброды, на которые я не мог даже смотреть без того, чтобы меня не стошнило. Сколько времени прошло с тех пор, как я по-настоящему жаждал еды? Годы? Я ел, потому что знал, что должен, но когда в последний раз наслаждался этим?

Без сожаления отбрасываю эти дерьмовые мысли. У меня будет три месяца, чтобы оглянуться назад и подвергнуть сомнению все плохие решения, которые я принял, и медленно морить себя голодом даже не будет лучшим моментом.

Мы остановились в пустынной зоне, чтобы я мог отлить, не беспокоясь о фанатах. Когда добираемся до окраины Финикса, штат Аризона, меня начинает трусить, и я отчаянно ищу за окном ближайший бар. Мысленно придумываю способы сбежать от Дэйва на достаточно долгое время, чтобы успеть влить в себя несколько шотов чего-нибудь. Ещё через полчаса я думаю, что надо было взять ополаскиватель для рта из отеля сегодня утром. В нем было немного алкоголя. Недостаточно, но лучше, чем ничего, верно?

Я в полном дерьме.

Мне приходится закрыть глаза, надеясь, что засну и проснусь в особняке со своей группой. Я не хочу этих пристрастий. Хочу писать музыку. Когда эти слова проносятся в моей голове, монстр тихо смеется, дым выходит из его ноздрей, когда он обзывает меня лгуном.

Ты бы продал свою гребаную душу за бутылку «Джеймсона» и дорожку.

И он прав.

Должно быть, я задремал, потому что, когда закрывал глаза, солнце ещё не село, а теперь лимузин остановился, и на улице темно. Протираю глаза и выглядываю в окно. Если бы не камни и кактусы во дворах этих дерьмовых домов, я бы подумал, что мы находимся в захудалом районе Лос-Анджелеса.

Когда оборачиваюсь, чтобы спросить Дэйва, где мы, черт возьми, находимся, его нет. Я один. У меня слюнки текут от желания выпить. Я ныряю к мини-холодильнику, зная, что это рискованно. Конечно же, Дэйв вычистил все до того, как я сел внутрь. Желудок сжимается от смеси жажды и разочарования, когда я не нахожу ничего, кроме воды.

— Дерьмо.

В отчаянии смотрю в окно. Где-то здесь по соседству должен быть небольшой бар. Или, черт возьми, я мог бы постучать в любую из этих дверей, и как только они поймут, что Джесси Ли стоит у двери, они предложат всю выпивку из своего винного шкафа.

Стоит попробовать.

Да, именно из-за этого дерьма я и оказался в таком положении, но то, чего Дэйв не знает, ему не повредит.

Убежденный, я открываю дверь и выскакиваю наружу. Горячий воздух бьет мне прямо в лицо и делает мою кожу влажной. Либо так, либо я страдаю от ломки. В любом случае, ничего такого, что не исправит холодный напиток.

— Мистер Ли.

Твою ж мать. Водитель лимузина стоит, прислонившись к капоту, с сигаретой между пальцами. Сужает глаза, как будто он может прочитать мои намерения. Не то, чтобы для этого требовались сверхъестественные способности — даже я чувствую безумие в своих глазах.

Поэтому стараюсь как можно меньше напрягать плечи и почесываю щетину, отросшую за несколько дней.

— Да, чувак.

— Все порядке?

— Все отлично. — Я засовываю трясущиеся руки в карманы джинсов. — Где мы? А где Дэйв?

Перевод: сколько времени у меня есть, чтобы достать выпивку?

Он мотает головой в сторону маленького домика с покосившейся крышей и рождественской гирляндой вокруг двери.

— Сигарету?

Водитель протягивает пачку, и я беру одну, затем прикуриваю от предложенной зажигалки.

Серьезно, что мы здесь делаем? Где бы это ни было. На подъездной дорожке стоит старый потрепанный микроавтобус, в доме горит свет, но все дешевые пластиковые мини-жалюзи закрыты. Если бы я не знал лучше, то подумал бы, что Дэйв покупает какую-то травку у бедного торговца кокаином посреди пустыни, что было бы чертовски круто.

Выкуриваю сигарету до фильтра в четыре затяжки, а потом стреляю еще одну у водителя. Я знаю его, он возил меня много раз, но никак не могу вспомнить его имя.

— Спасибо за сигареты.

Он хмыкает и кивает.

— Эй, эм... ты фанат моей музыки?

Водитель хихикает и делает длинную затяжку.

— А кто нет? — говорит он сквозь струйку дыма, выходящую из носа.

— Круто. — Я делаю еще одну затяжку. — Я достану тебе билеты на наше шоу в Лос-Анджелесе на следующий тур, если ты позволишь мне воспользоваться твоим телефоном.

Он приподнимает одну густую черную бровь, очевидно обдумывая это, затем пожимает плечами.

— Конечно.

Парень протягивает мне свой телефон, и я тороплюсь позвонить своему дилеру, прежде чем покажется Дэйв. Смотрю на цифровую клавиатуру, быстро понимая, что не знаю его номера телефона. На самом деле я не знаю ни одного номера телефона.

Как я могу не знать никаких телефонных номеров? Ни одного?

9-1-1. Это все, что я помню.

Черт бы его побрал!

Возвращаю телефон водителю, и он хихикает.

— Очень смешно.

Делаю последнюю затяжку и бросаю окурок в чей-то двор. Гадаю, была ли это не очень умная идея, учитывая, что мы находимся посреди очень сухой, очень огнеопасной пустыни. Или это гениально? Немного выжженной земли — верный способ вытащить меня отсюда к чертовой матери.

Дверь дерьмового домика открывается со звуком ржавого металла, трущегося о ржавый металл. Водитель лимузина и я оживляемся, когда выходят двое мужчин.

Одинокая рождественская гирлянда отбрасывает на них странный оранжевый свет, но я могу различить фигуру Дэйва и походку где-угодно — среднего роста, ходит так, словно ему в задницу засунули огромную палку. Парень рядом ростом выше меня. Что-то в нем знакомое, но я не слишком зацикливаюсь на этом, поскольку отвлекаюсь, ища в его руках большой гребаный мешок марихуаны. У меня практически слюнки текут.

— Ты проснулся. — Доносится из темноты голос Дэйва.

— Да.

А где травка?

— Хорошо. — Его лицо появляется в поле зрения, и когда он отступает в сторону, я смотрю на руки его друга. Пусто.

Стону и смотрю на своего менеджера.

— Какого хрена мы здесь делаем? — Мой пульс бьется сильнее, чем обычно, и заставляет меня нервничать. Мне нужна еще одна сигарета, если я не могу достать что-нибудь, чтобы они перестали трястись…

— Прошло много времени, Джесайя.

Мое дыхание застывает в легких.

Вы, должно быть, издеваетесь надо мной.

Все. Кончено.

Чудовище прыгает за моими ребрами, словно его током пробудил к жизни голос моего старшего брата, произносящего имя, которое не слышал с семнадцати лет.

Я не смотрю на него. Не могу. Вместо этого смотрю на Дэйва, когда когти монстра впиваются мне в грудь, подталкивая выбить дерьмо из этого самонадеянного, назойливого мудака.

— Это что, какая-то шутка?

— Такова цена сделки. — В голосе Дэйва нет и намека на страх, который он должен был бы испытывать. — Бери или уходи.

Мой измученный мозг изо всех сил пытается понять, что он мне говорит. Сделка. Не реабилитация. Я все еще не могу смотреть на своего брата.

— Он и есть сделка?

Лицо Дэйва остается невозмутимым, но вспышка жалости в его глазах только выводит меня из себя.

— После всего, что я для тебя сделал. — Толкаю его в грудь сильнее, чем думал был способен в моем состоянии. Он отшатывается, но быстро восстанавливает равновесие, оказываясь нос к носу со мной. — Если бы не я, ты бы отсасывал уличным артистам за возможность представлять их интересы. — Снова толкаю Дейва. — Слышишь меня, ублюдок? Ты был бы никем! Никем, твою мать!

— Джесайя…

Поворачиваюсь к брату, впервые глядя ему в глаза. Прищуриваюсь, вызывая его произнести мое имя еще один гребаный раз. Я не видел его много лет, и, если не считать аккуратной стрижки и застегнутой на все пуговицы рубашки, он выглядит точно так же. Темные волосы, загорелая кожа, которую он унаследовал от итальянской стороны нашей мамы, и волевые черты лица, которые достались от нашего отца.

Всегда пацифист, он поднимает руки в знак капитуляции.

— У тебя есть выбор. — Голос Дэйва притягивает мое внимание обратно. Он выглядит немного бледным. — Ты можешь уехать отсюда, вернуться со мной в Лос-Анджелес и попрощаться со своей карьерой. Или…

Ему не нужно заканчивать эту мысль.

— Иисус.

Мой брат съеживается.

Я провожу языком по зубам, во рту сухо, кожа зудит, кровь вибрирует.

— Это чушь собачья.

Распахиваю дверцу лимузина и заползаю внутрь.

— Дерьмо, — бормочет Дэйв.

Я хочу назвать его засранцем за то, что он не знает меня так хорошо, как следовало бы.

Хватаю три пачки сигарет из лимузина и «Зиппо» Дэйва, который он оставил в подстаканнике, и выползаю обратно. Дэйв вздыхает с облегчением, и мой брат торжественно кивает.

Я смотрю на человека, который поощрял меня заниматься музыкой, когда все остальные говорили заняться чем-то более приемлемым. Человека, который сказал, что я могу изменить мир одной песней. Человека, который никогда, ни разу не отказывался от меня. Но в итоге отказался.

Киваю в сторону его дома.

— Ладно, давай, блядь, сделаем это, Бенджамин.

Глава 2.

БЕТАНИ

Есть что-то такое особенное в воскресном утре, да?

Последний день недели. День, когда я смогу смыть ошибки предыдущих семи дней и начать все заново. Именно этим я и занимаюсь каждое воскресенье. Знаю, что не могу рассчитывать на совершенство — в конце концов, я всего лишь человек — но действительно, насколько сложно прожить одну неделю, семь жалких дней, не потерпев полное моральное фиаско? Насколько сложно?

Я расправляю шнурок и удостоверяюсь, что мой бейджик с именем направлен наружу, прежде чем нацепить улыбку. (Это правило номер один из класса подготовки для встречающих в церкви.) Большая, широкая улыбка. Если я притворяюсь, что сосредоточена, безмятежна, мила, то это первый шаг к тому, чтобы быть сосредоточенной, безмятежной, милой. Притворяйся, пока не добьешься своего!

— Доброе утро, Мистер Джентри. Миссис Джентри. — Второе правило: важно поддерживать зрительный контакт, когда вручаешь каждому из них бюллетень. — Добро пожаловать в церковь.

Миссис Джентри щурится сквозь бифокальные очки на мой бейджик.

— Спасибо, Бетани.

— Всегда пожалуйста.

Миссис Диего машет веером так сильно, что сдувает со лба седую кудрявую челку.

— Доброе утро.

— Добро пожаловать в церковь, Миссис Диего. — Правило номер три: использование имен людей заставляет их чувствовать себя важными и значимыми.

Я продолжаю работать над правилами с первого по третий, пока у меня не начинают болеть щеки.

— Доброе утро, добро пожаловать в церковь, Мистер и Миссис Томпсон. — Еще больше улыбок. — Доброе утро. Добро пожаловать в церковь, Миссис Кэш.

К сожалению, она не родственница Джонни Кэша. Я спрашивала. Видимо, ее часто спрашивают об этом. Мистер Кэш был продавцом автомобилей и умер в прошлом году от эмфиземы легких.

— Доброе утро, э-э... Мистер... э-э... — ладно, его, похоже, не волновало, что я не знаю его имени, так что двигаемся дальше. — Доброе утро. — Я все продолжаю и продолжаю, пока мне не надоедает слышать собственный фальшиво-веселый голос. — Добро пожаловать в церковь…

— От меня пахнет водкой? — Горячее дыхание, сопровождающее голос моей лучшей подруги Эшли, практически расплавляет мою серьгу.

Все больше людей проходит через двери, и я вручаю каждому по бюллетеню.

— Доброе утро, добро пожаловать в церковь. — Оглядываюсь через плечо и шиплю ей: — Нет. От тебя пахнет текилой.

Она морщит нос и снова наклоняется к моему уху.

— Текила... типа как перегар от текилы или как вкусная «Маргарита»?

Мои глаза вылезают из орбит, когда я натягиваю свою фальшивую улыбку до предела и продолжаю раздавать бюллетени.

— Разве это имеет значение?

— Думаю, да. — Эшли дышит в ладонь, чтобы понюхать свое дыхание.

— Ты в порядке, просто... сядем на заднем ряду.

— Неужели все так плохо? — Когда я не отвечаю, Эшли снова выдыхает мне в лицо.

— Ладно. — Подруга закатывает глаза. — Пойду, займу тебе место.

Она неторопливо уходит в своей леопардовой юбке и красных туфлях на каблуках, которые она сочетает с простой белой рубашкой на пуговицах. Не знаю, как она это делает, но Эшли всегда удается сочетать клубную и церковную одежду таким образом, что это выглядит почти со вкусом.

Смотрю на свой длинный сарафан в цветочек с пуговицами от нижнего края до воротника на шее. Я выгляжу чопорно, как старушка из амишей. Неуверенность ползет по моей коже, заставляя покраснеть от плоских сандалий до кончиков ушей.

— Добро пожаловать в церковь, Миссис Джордж.

Выдыхаю воздух, пытаясь охладить лицо, пока служители не сменяют меня, сообщая, что служба вот-вот начнется. Я нахожу Эш в последних рядах храма, но церковь маленькая, так что мы находимся недалеко от главной платформы.

Играет музыка, когда Эш наклоняется ко мне.

— И?

Когда я смотрю на нее, одна ее идеальная бровь выгибается над шоколадно-карим глазом.

— Что и?

Глупый вопрос. Знаю о чем она. А она знает, что я знаю.

Я благодарна за музыку, потому что Эш не слышит звука умирающего животного, который ползет по моему горлу. Думаю, вполне уместно, учитывая, что это звук моего разбитого сердца.

— Ну?

Я достаю свой телефон и открываю Instagram, убедившись, что устройство низко на коленях, когда вхожу на страницу Уайта.

— Его здесь нет. Хотя странно. Его последний пост был здесь, в городе, так что я предположила, что он вернулся.

— Ага. — Эш кивает и ничего не говорит, что каким-то образом говорит все.

Я жалкая. Мне нужно двигаться дальше. НЕУДАЧНИЦА.

— Я знаю, ясно? — Закрываю Instagram и переворачиваю телефон лицевой стороной вниз на колени. — Я просто...

Я просто не могу его отпустить.

— Понятно. — Она кладет в рот Тик-Так и наклоняется, чтобы перекричать музыку, пока они готовятся отбить такт в «Велика Твоя Вера». — Помнишь, как я отменила Netflix, и это практически убило меня? Продержалась всего три дня, прежде чем вернула его.

— Эм... ладно, но Уайт — не Netflix, и он порвал со мной, а не я с ним.

— И все же это почти одно и то же.

— Нет, это даже близко не одно и то же.

— Достаточно близко. — Она подмигивает. — Почему бы тебе просто не позвонить ему и не сказать, что ты скучаешь вместо того, чтобы преследовать его и его новую подружку в церкви? Вот этого я и не понимаю. У тебя буквально слюнки текут от шанса увидеть, как он входит, —она делает легкое движение пальцами в сторону прохода,— и выходит.

— Я пытаюсь быть великодушной.

— Выслеживая его.

— Это и моя церковь тоже. Кроме того…

— Ш-ш-ш! Это моя любимая часть. — Она наклоняется в сторону, чтобы разглядеть платформу через большую копну уложенных седых волос. — Вау, на нем зеленая рубашка. Боже мой, он такой горячий в зеленом…

— Эшли, пожалуйста, помни, что ты не в ночном клубе.

Она щелкает пальцами у меня перед носом.

— Полегче с выводами. У тебя свои причины ходить в церковь, у меня — свои. — Ее глаза вспыхивают, когда взгляд останавливается на предмете ее похоти.

— Уверена, что в аду есть особое место для девушек, у которых грязные фантазии о своих пасторах.

— Мне все равно. — Она облизывает губы. — Я хочу только один кусочек.

Смотрю на Пастора Лэнгли и все понимаю — высокий, темноволосый, с идеально пропорциональными чертами лица и соблазнительной улыбкой, которая не имеет никакого отношения к мужчине в его положении. Он всегда одевается соответствующим образом, но его рубашка подчеркивает его мускулы так, что ни одна женщина не могла бы пропустить. Понятия не имеет, какое искушение выставляет напоказ женщинам своей паствы. Пастор Лэнгли горяч, надо отдать Эшли должное, но он не идет ни в какое сравнение с моим Уайтом.

Мой Уайт. Прошло уже два месяца с тех пор, как он порвал со мной, а я все еще не могу перестать думать о нем как о своем.

Сердце глухо стучит в груди. Я очень надеялась, что увижу его сегодня. Возможно, его и Сюзетту — да, Сюзетта, дурацкое имя. Они появились в церкви вместе вскоре после того, как мы расстались. Что за шлюха охотится за мужчиной, который только что расстался с любимой женщиной?

Закрываю глаза и быстро молюсь, чтобы Бог простил мою стервозность.

О, и пожалуйста, Господи, прости мне мое сквернословие. Ух ты, отличное начало недели, Бетани. Грехи уже выстраиваются в очередь.

Если бы только я могла вернуться в прошлое, в тот уик-энд, когда возила его в Седону на тот причудливый маленький курорт. Именно тогда он впервые сказал, что любит меня. Уик-энд для многих первых — мы занимались любовью в ту ночь. Я действительно думала, что в итоге мы будем вместе навсегда. Есть еще шанс, что мы это сделаем. Мы можем снова оказаться там, в той постели. Может быть, мы проведем там наш медовый месяц.

Я добавляю фантазии о парне другой девушки к моему быстро растущему списку грехов на сегодня.

Затем быстро оправдываю это, потому что он был моим.

— Это моя любимая часть, — пищит Эшли и хлопает в ладоши, как будто мы в мужском стриптиз-клубе. Не то, чтобы я когда-нибудь была в одном из них, но Эшли заставила меня посмотреть «Супер-Майка».

Пастор Лэнгли занимает свое место за кафедрой.

— Ни у одного мужчины нет такой шикарной задницы, как у него. — Она стонет и получает сердитый взгляд от пожилой пары перед нами. — Что? Вы знаете, ЧТО ЭТО ПРАВДА.

Женщина шикает на Эш, а потом в раздражении отворачивается.

— Она знает, что это правда, — шепчет мне на ухо Эшли.

Я ухмыляюсь и качаю головой, хотя она абсолютно права.

Пастор Лэнгли проповедует о терпении, о том, чтобы полагаться на божье время, а не на наше собственное, и я изо всех сил стараюсь сосредоточиться, поскольку мой взгляд продолжает сканировать комнату. Может быть, Уайт опоздал. Вошел через другую дверь?

— Во сколько ты должна быть на работе завтра? — спрашивает Эшли, не сводя с него голодных глаз.

— Прекрати, ты не пойдешь со мной.

— Да ладно тебе! Держу пари, что он выглядит потрясающе в спортивных штанах. В чем он спит? Я высажу тебя и провожу до дома…

— Эшли, я не могу рисковать потерять свою работу только для того, чтобы ты могла поближе познакомиться с моим боссом. Если хочешь сделать это, тебе придется сделать это самостоятельно.

— Ты самый худший друг на свете.

Я фыркаю-смеюсь, зарабатывая еще один взгляд от женщины перед нами.

— Простите.

— Обещай мне сфотографировать его, если увидишь в спортивных штанах. И мне нужен вид спереди. — Эшли подмигивает и смотрит вперед, слегка наклонив голову, когда пастор Лэнгли идет по платформе, оживленно говоря о Боге. — Только один кусочек. Разочек лизнуть.

— О Боже, пожалуйста, успокойтесь! — Женщина перед нами грозит Эш пальцем.

Мы с ней опускаемся на скамье, хихикая до боли в животе.

Нам удается держать себя в руках до конца службы, и я вскакиваю, чтобы открыть двери, когда в часовне раздается последнее «Аминь». Я прощаюсь с людьми, пока ищу голову вьющихся светлых волос Уайта. Когда дверь закрывается за последними прихожанами, я понимаю, что Уайта здесь нет.

Интересно, не заболел ли он? Может, мне стоит позвонить ему и проверить? Я могла бы принести ему немного супа с лапшой и…

— Что мы будем есть на обед? — Эшли протягивает мне сумочку. — У меня все еще похмелье. Я бы не отказалась от бургера.

— Без разницы, — грустно выдыхаю я.

— Воу. — Она косится на меня, когда я снимаю шнурок с бейджем, и мы идем к парковке. — За прекрасное настроение, в котором ты сейчас находишься, я обязана твоему ублюдку-бывшему?

— Мы же в церкви. Полегче с ругательствами.

— Мы на стоянке. Кроме того, Иисусу все равно.

Теперь я косо смотрю на нее.

— Я почти уверена, что нет.

Эш пожимает плечами.

— Останемся при своем.

У меня пиликает телефон. Я почти ломаю звуковой барьер, выхватывая его из сумочки.

— О. Это пастор Лэнгли.

— Не надо так разочаровываться. Чего он хочет?

Открываю сообщение.

«Планы на завтра немного изменились.»

Я отвечаю эсэмэской:

«Все в порядке?»

Пузырьки текста появляются и исчезают, а затем телефон звонит.

Я подпрыгиваю от неожиданности, а Эш визжит, когда видит, его имя на моем экране.

— Спроси его, не хочет ли он встретиться с нами за ланчем! Спроси его…

Я заставляю ее замолчать, прижав ладонь ко рту, и отвечаю на звонок.

— Эй, пастор Лэнгли, что случилось?

— Бетани, я за рулем, поэтому не могу писать.

Солнце палит мне в голову, платье прилипает к ногам, и я жестом показываю, чтобы мы шли к машине Эшли.

— Окей.

— Насчет завтрашнего дня.

— Да, Эллиот заболела?

— Нет, с ней все в порядке. Эти выходные были сумасшедшими, иначе я бы связался с тобой раньше, но... мне нужно кое-что с тобой обсудить. Не могла бы ты прийти завтра пораньше?

— В котором часу?

— Где-то около семи или восьми? Если это нормально?

— Конечно.

— Отлично. Тогда увидимся. Спасибо.

Линия отключается, и Эшли смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Он хочет, чтобы ты пришла пораньше? Ты ему нравишься. Ты шлюшка!

Открываю пассажирскую дверь и забираюсь внутрь.

— Он же пастор! Он дал клятву или подписал контракт или... не знаю, как это работает, но я няня его дочери, а он не какой-то похотливый парень из братства.

— Он холостяк, а я знаю одиноких мужчин. Они все хотят секса.

— Тебе следует уделять больше внимания в церкви.

— Да ну тебя. Так если он не хочет, чтобы ты пришла пораньше ради секса, тогда зачем?

— Знаю, что это может показаться тебе неожиданным, но у подавляющего большинства населения есть целая жизнь вне секса. И приятно знать, что ты подслушиваешь мои телефонные звонки. Шпионка.

Она пропускает все это мимо ушей и заводит двигатель.

— О! Может, он трахает какую-то цыпочку в церкви и хочет поговорить с тобой о том, как ему вести себя с паствой или что-то в этом роде.

— Ты что не слышала ни единого моего слова?

Эш хлопает ладонями по рулю.

— Кто бы она ни была, ей чертовски повезло!

— Полегче, Мисс Догадка.

— Он трахает Анну-Луизу. Я бы поспорила на свой сберегательный счет.

— У тебя на сберегательном счете меньше пятидесяти баксов.

Она поднимает бровь в мою сторону.

— Ну, и кто из нас шпионит?

Глава 3.

ДЖЕССИ

В моей жизни пару раз были моменты, когда я хотел умереть.

Однажды я заболел гриппом, у меня был жар, но все равно я собирался выйти на сцену перед аншлаговой ареной в Сиднее. Дэйв отговаривал, говорил, что мы должны все отменить, но я не мог подвести своих поклонников из-за дурацкого микроскопического вируса и планировал умереть на сцене. Вместо этого я подчинил этот вирус и устроил одно из лучших шоу в своей жизни. В итоге упал в обморок перед последней песней и был срочно доставлен в больницу, но, черт возьми, мы отожгли по полной.

Было еще время, когда я хотел умереть, но отказываюсь думать о том, что случилось до того, как я стал Джесси Ли, так что к черту это.

Скажу так, даже после тех времен, лежа вот здесь, на каком-то дерьмовом пружинном матрасе, покрытом дешевыми, зудящими простынями в крошечной захламленной комнате, обставленной фотографиями в рамке с одним и тем же улыбающимся лицом... да, я готов встретиться со своим создателем. Мое тело не перестает трястись, кожа постоянно влажная, и меня мучает жажда, но каждый раз, когда пытаюсь пить воду, мой желудок отвергает жидкость. Должно быть, именно поэтому к моей руке прикреплена капельница.

Свернувшись в клубок на боку, я стону, когда внутренности сжимает словно в кулак. Все болит — от головы до кончиков пальцев. Болят даже ногти на ногах, будто их прибили молотком.

Мне нужна бутылка, или доза, или гребаный гроб.

Делаю глубокий вдох и стону. Задерживаю дыхание и надеюсь потерять сознание и умереть. Переворачиваюсь на спину. Нет, так еще хуже. Перекатываюсь на другой бок, утыкаюсь лицом в подушку и хочу закричать, но боюсь, что стоит мне с усилием открыть рот, как меня тут же накроет судорогой в мышцах.

Со стороны доносится глухое бормотание, и когда открываю веки, чтобы найти источник звука, мне кажется, что мои глазные яблоки облили кислотой.

О, я должен был догадаться.

Мой брат сидит в кресле у самой двери, на коленях у него раскрытая Библия. Его взгляд скользит по словам, а губы едва шевелятся. Молится. Почему я не удивлен?

— Сделай что-нибудь... стоящее... принеси мне выпить, — говорю я между конвульсиями.

Он вздергивает подбородок. Ненавижу, что он выглядит обеспокоенным. Мы не могли находиться в одной комнате без ссоры с той самой ночи, когда я схватил гитару и сел в автобус до Лос-Анджелеса.

— Ты проснулся. — Закрывает Библию и кладет на стол рядом с собой. — Я все думал, что за лекарство они тебе дали, чтобы ты так долго спал.

— Бензокаин. — Меня так сильно трясет, что стучат зубы. — Скажи медсестре, чтобы не скупилась на препараты.

— Хочешь, чтобы я позвал Пита?

Левую ногу сводит судорога.

— Кто такой Пит, черт возьми?

Мрачный, осуждающий взгляд появляется на его лице, и чудовище внутри меня с вызовом хлопает своим чешуйчатым хвостом.

— Мне нравится, что ты сделал с этой комнатой, Бенджамин. — Я, как могу, обвожу рукой по всем фотографиям.

Выражение его лица становится еще более напряженным, и я ловлю вспышку предупреждения в глазах.

— Здесь как в чертовом храме Мэгги.

Мои слова попадают в цель, он встает со стула, делает два шага в мою сторону. Я хихикаю, отчасти потому, что приятно видеть, что в добром пасторе все еще горит огонь, а ещё потому, что если продолжу в том же духе, то вполне могу заставить его задушить меня подушкой и принести мне сладкое гребаное облегчение смерти.

— Она бы гордилась, что ты так хорошо справляешься без нее. Держу пари... — Напрягаюсь, чтобы побороть волну тошноты, и прочищаю горло. — Держу пари, у тебя до сих пор сохранилась вся ее одежда. Может, твоя следующая жена будет её носить, и ты сможешь притвориться, что она…

— Достаточно.

— Неа. — Я хихикаю. — Я еще даже не разогрелся.

— Это говорят наркотики, ты не в себе…

Разражаюсь смехом, потому что он ни хрена не знает обо мне, кто я такой и как себя веду.

— Перестань быть маленькой сучкой и забудь уже о своей мертвой жене.

Бен поворачивается к двери, берется за ручку и бормочет:

— Я буду молиться за тебя, Джесайя.

А потом уходит.

Я улыбаюсь. Это было достаточно просто. Он должен был бы убить меня или вышвырнуть вон. Поднимаю взгляд к фотографии Мэгги на прикроватном столике. В ней нет ничего особенного. Она выглядит как обычная девушка. Я толком и не знал Мэгги. Познакомился с ней, когда был на свадьбе брата, но в итоге ушел рано, потому что папарацци пронюхали и испортили вечеринку.

Меня это устраивало. Выпивка была дешевой, а все подружки невесты были поклонницами Библии. Хотя Мэгги казалась вполне приличной девчонкой. Совершенно скучная и обычная, как и мой брат.

Три года спустя Дэйв вытащил меня из студии звукозаписи, чтобы сообщить, что Мэгги умерла от какого-то странного дерьма, которое случилось при рождении ребенка моего брата. Наверное, мне следовало позвонить ему, но я знал, что был последним человеком, которого он хотел бы услышать, и не было ничего, что мог бы сказать, чтобы заставить его чувствовать себя лучше.

Да. Я не нуждаюсь в нем, и он никогда не нуждался во мне.

Переворачиваю фотографию, чтобы не смотреть на неодобрительное лицо Мэгги.

— Семью так чертовски переоценивают. Ты уже должна это знать, Мэгги.

Мои глаза фокусируются на другом конце комнаты. Я моргаю, чтобы рассеять пелену от лихорадки. Стул. На спинку наброшен плед. Узнаю узор сиденья где угодно. Сколько раз этот гребаный узор впивался мне в ладони?

Почему он у моего брата?

Волна ярости сотрясает мое тело, кашляю и сплевываю через край кровати, молясь о том, чтобы пришла смерть.

БЕТАНИ

Автобус останавливается в квартале от дома пастора Лэнгли на Пало-Верде-Роуд. Середина марта, а уже почти девяносто градусов (прим. примерно 33 градуса по Цельсию) в семь утра. Мое плечо мокрое от пота под ремешком сумочки. Я благодарна легкому ветерку, охлаждающему кожу. Каждый год летом в пустыне жарко, как в аду, но я не собираюсь переезжать.

Из-за Уайта.

Нет, не из-за Уайта!

У меня здесь друзья… Ладно, моя единственная подруга. Здесь моя церковь... девяносто процентов прихожан старше меня на двадцать-тридцать лет. Мои родители живут всего в часе езды отсюда. И к тому же, что может быть лучше, чем Сюрпрайз штат Аризона? Даже название забавное. (прим. Surprise (с англ. Сюрприз) город в округе Марикопа, штат Аризона).

По дороге просматриваю страницу Уайта в IG, нажимая на старые фотографии, чтобы увидеть, есть ли какие-либо новые комментарии, но ничего не нахожу. Может быть, он все еще…

Замечаю темно-синий пикап на подъездной дорожке, рядом с микроавтобусом пастора, припаркованным над огромной радугой, нарисованной мелом на бетоне. Засовываю телефон в карман и дважды стучу в дверь, прежде чем замок открывается. Передо мной предстает мужчина со светлыми волосами, которого я никогда раньше не видела.

— Эй, ты, должно быть, няня.

— Бетани. — Я отвечаю на его добродушную улыбку своей собственной.

— Входи. — Он распахивает дверь, его свободная рука крепко сжимает одну из кофейных кружек пастора, на которой написано «Проповедник». — Кофе свежий.

Мужчина проходит мимо меня на кухню, как будто прожил здесь всю свою жизнь, что действительно странно. Я работаю няней у Эллиот уже два года и ни разу не видела в этом доме ни души.

— Прости, но ты…

— О. — Парень протягивает мне руку для рукопожатия. — Я Пит, медбрат.

— Медбрат? — Теперь я замечаю, что Пит одет в светло-синюю униформу — брюки и рубашку. Мой взгляд устремляется в коридор, ведущий к спальням. — С пастором Лэнгли все в порядке?

— С ним все хорошо. — Пит поворачивается к буфету и берет кружку. —Кофе?

— Э-э... конечно.

— Сливки, сахар?

— Да, спасибо.

Эллиот, должно быть, еще спит. Я никогда не была здесь так рано. Обычно, когда я прихожу в девять часов, она уже сидит за столом и ест хлопья.

— Хорошая рубашка. — Пит смотрит на логотип на моей левой груди и задерживает взгляд слишком долго, прежде чем ухмыльнуться мне. — Ты там работаешь?

Нет, тупица, мне просто нравится носить форменную рубашку «Пироги и блины».

— Работаю.

— У меня там есть любимый пирог. — Пит протягивает мне кофе с ухмылкой, которая вызывает румянец на коже. — Французский шелк.

— О, да, — принимаю кофе. — Это один из самых популярных наших пирогов.

Я перехожу в гостиную, чтобы избежать того, что он делает, что ужасно похоже на флирт. Кладу сумочку на диван и замечаю на другом конце подушку и сложенное одеяло. Пит ночует в доме пастора Лэнгли?

Не твое дело, не суй свой нос куда не следует.

Хлопает дверь, и я вздрагиваю, проливая горячий кофе себе на руку. Слизываю его, прежде чем он капает на пол, как раз в тот момент, когда пастор Лэнгли идет по коридору. Его руки в волосах, локти высоко подняты так, что рукава футболки сползают вниз, демонстрируя его внушительные бицепсы. Он смотрит Питу в глаза и хмурится. Какой бы разговор без слов они ни вели, он не кажется позитивным.

Поворачиваюсь к ним спиной, чтобы дать возможность поговорить без свидетелей, но тут слышу чей-то яростный кашель. Резко разворачиваюсь, когда медбрат мчится по коридору. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Бетани, привет, — говорит пастор Лэнгли с тяжелым вздохом облегчения.

Ого, он одет в спортивные штаны. Эшли убьет меня, потому что я никак не могу вытащить свой телефон, чтобы сделать снимок.

Пастор опускает руки с головы и указывает на обеденный стол.

— Присядем?

— О, да, конечно. — Торопливо подхожу и не удержавшись, смотрю дальше по коридору.

Пастор берет себе чашку кофе и садится напротив меня. Его коротко подстриженные каштановые волосы в беспорядке, а глаза немного припухли, как будто он отчаянно нуждается в хорошем ночном сне.

— Спасибо, что пришла пораньше. — Он проводит рукой по голове. — Здесь произошли некоторые изменения, и они могут повлиять на твое желание продолжать работать няней Эллиот.

Интересно, имеет ли это какое-то отношение к больному человеку в комнате пастора? Потягиваю кофе, стараясь сохранять спокойствие, хотя это звучит так, будто меня вот-вот уволят. Меня не могут уволить. Мне нужна эта работа.

— Ты слышала о... — Пастор смотрит на меня напряженным взглядом своих зеленых глаз, и мне трудно выдержать его взгляд. — Моем прошлом?

— Гм... не совсем. Я знаю только, что мама Эллиот... — Я позволяю своим словам затихнуть, потому что никому из нас не нужно слышать, как я говорю: «умерла».

— Ясно. — Он хмурится, и я ненавижу его грустный взгляд. — Очень немногие знают, что у меня есть брат, и он... ну, он огромная заноза в заднице.

Я хихикаю, когда пастор говорит: «задница». Серьезно, разве это не круто?

— Мы не особо общались, но несколько дней назад позвонил его менеджер и сказал, что моему младшему брату нужна помощь. Я никак не мог отказать, хотя, между нами говоря, это было заманчиво.

Киваю, боясь сказать что-то не то, но он сказал «менеджер»? Думаю, он имеет в виду не менеджера магазина в синем жилете с золоченым бейджиком. Уверена, что Пит не может быть его братом, они совсем не похожи, а это значит…

— Итак э-э... мой брат остановился у меня. Он живет в моей комнате, потому что очень болен.

Насколько болен? Рак?

— Но... — Пастор морщит лоб, смотря на меня. — Ему становится лучше. С каждым днем он становится все сильнее, и думаю, что пробудет здесь какое-то время. Три месяца, если быть точным.

— Простите, но какое это имеет отношение ко мне?

Пастор тянется к книжной полке слева от себя, и я не замечаю, как напрягаются мышцы его рук. Нет. Нет, совсем не замечаю.

Он кладет передо мной листок бумаги.

— Мне очень неприятно просить тебя об этом. Надеюсь, ты знаешь, что я безоговорочно тебе доверяю, но у больших парней в Лос-Анджелесе есть свои правила, и если ты не подпишешь это, то больше не сможешь быть няней Эллиот, и это будет действительно очень, очень плохо.

Я моргаю, глядя на лист бумаги. Заголовок: название юридической фирмы, напечатанное причудливым шрифтом на вычурной кремовой бумаге. Предмет документа: Соглашение о неразглашении. Я позволяю своему взгляду пробежаться по строчкам адвокатских слов, которых не понимаю.

Затем добираюсь до имени.

Имя, которое я видела на каждом заголовке светской хроники, в каждом развлекательном новостном шоу и на каждой церемонии награждения в истории Голливуда, или, по крайней мере, за последние пять лет.

— Джесси Ли? — Я проглатываю свой рефлекс, и нервно сглатываю. Нервозность всегда вызывала у меня тошноту. Перевожу взгляд на пастора Лэнгли. — Ваш младший брат — Джесси Ли?

Он кивает.

Мой взгляд скользит по коридору в сторону спальни.

— Джесси Ли сейчас здесь? В этом доме? В вашей комнате?

— Так и есть. — Пастор Лэнгли скользит ручкой по столу. — И, если ты все ещё хочешь работать здесь, а я молюсь, чтобы так и было, потому что без твоей помощи я пропаду, мне нужно, чтобы ты подписала контракт. — Он тычет подбородком в документ. — Прости, знаю, что это не приятно, но все произошло так быстро и...

— Все нормально.

Так ли это? Все ли нормально? В двух шагах от того места, где я сижу, находится всемирно известный исполнитель. Джесси Ли, рок-н-ролльный плохиш, не пропускающий ни одной юбки от побережья до побережья, парень, который записал песню, со звуком на заднем плане того, как ублажал себя, пока он... он... ну, до самого конца!

— Если тебе это неприятно, я пойму. Если ты фанатка музыки моего брата, думаю, будет лучше, если ты не подпишешь.

— Я не фанатка. — Ни в коем случае. Я имею в виду, что его музыка не плоха, если вы можете смириться с тем фактом, что он самовлюбленный, потакающий своим желаниям идиот. — Нисколько.

— Я так и думал. — Он ухмыляется, слегка, но этого достаточно, чтобы застрять у меня в зобе.

Почему он решил, что я не поклонница музыки Джесси Ли? Я люблю музыку. Мне нравится любая музыка.

Медбрат-Пит выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь, словно стараясь не разбудить человека внутри. Рубашка спереди мокрая, а в левой руке держит маленькое полотенце. Он смотрит в глаза пастору Лэнгли, но ничего не говорит. Оба мужчины смотрят на меня.

Точно. Я возвращаюсь к чтению документа. Если подпишу это, мне не разрешат никому говорить о том, что вижу в этом доме.

Мне нельзя разговаривать с прессой. Ну да! Кто на такое способен?

Никаких фотографий. Никакого видео. Никаких автографов.

Все нарушения настоящего Договора будут рассматриваться в судебном порядке.

Это просто смешно.

Я царапаю свое имя на пунктирной линии и протягиваю листок через стол. Пастор долго и тяжело выдыхает, и я чувствую, как от него исходит облегчение.

— Все будет хорошо, пастор.

— Пожалуйста, я уже говорил тебе, что ты можешь звать меня Бен.

— Ладно... хорошо.

Он откидывается на спинку стула и фотографирует документ, прежде чем нажать несколько кнопок на своем телефоне. Предполагаю, что он посылает его власть имущим.

— Добро пожаловать на борт, няня. — Пит сжимает мое плечо и игриво дергает за хвостик.

— Э-э... спасибо?

Я реально не представляю, как все изменится с печально известным Джесси Ли в доме. По-прежнему буду приходить каждый день и сидеть с Эллиот, пока в полдень мы не сядем в автобус, чтобы отправиться в школу, в подготовительный класс. Затем я поспешу на работу в закусочную, как делаю каждый день на неделе. Конечно, добавление мультимиллионера, обладателя трех платиновых альбомов, удостоенного премии «Грэмми», к нашему с Эллиот утру не будет слишком уж разрушительным. Надеюсь, он и медбрат-Пит останутся в той задней спальне.

Пастор... э-э... Бен кладет телефон и смотрит на меня так, словно искренне извиняется.

— Со мной все будет в порядке, Бен. — Ух ты, как странно называть его по имени. — Я здесь из-за Эллиот, и никогда и ни за что не откажусь от нее, ты же знаешь.

— Я очень ценю это, правда. Но есть еще одна вещь, которой нет в контракте, но я прошу тебя как друг, как твой пастор.

— Какая?

— Пожалуйста, никому не говори, что Джесси — мой брат.

— Эм, ладно. Конечно. — Я делаю вид, словно застегиваю рот на замок и выбрасываю ключ.

Бен широко улыбается, открывая ровные белые зубы, и теперь я вижу сходство. Добавьте сексуальную ухмылку, непристойных мыслей в голову, несколько десятков татуировок, немного больше роста, но меньше мышц... да, я определенно вижу, что пастор Лэнгли и Джесси Ли могут быть братьями.

Интересно, к чему вся эта секретность?

Глава 4.

БЕТАНИ

Остаток недели проходит совершенно спокойно. Я появляюсь у Лэнгли ровно в девять, когда Бен собирает свои вещи, чтобы отправиться в церковь. Пит остается в спальне с суперзвездой — полагаю, наблюдая, как он спит или что еще делают медбратья с больными знаменитостями. У меня в голове мелькает образ Пита, протирающего Джесси Ли губкой, но я тут же выбрасываю это из головы.

Мы с Эллиот едим хлопья и смотрим мультики, а потом я купаю ее и одеваю в школу. Я готовлю ей обед, пока она раскрашивает картинки за обеденным столом, и мы выходим из дома, чтобы успеть на автобус. Неделя проходит как по маслу.

Поэтому, когда я прихожу в пятницу к пастору Лэнгли, я ожидаю примерно того же распорядка.

Дверь распахивается прежде, чем я успеваю пересечь двор, и из нее вываливается Бен с книгами в одной руке и огромной кружкой в другой.

— Я опаздываю на встречу с Советом старейшин. Заходи, Эллиот смотрит телевизор.

Он добирается до своего микроавтобуса, ничего не роняя, что впечатляет, учитывая, что он выглядит так, будто не спал целый месяц.

— Окей. Хорошего дня! — Машу рукой и бегу вверх по ступенькам к входной двери.

— Спасибо! — Его машина оживает, и я смотрю, как он осторожно выруливает на дорогу.

Когда вхожу внутрь, Эллиот в своей радужной пижаме держит в руках плюшевую игрушку-помидор и смотрит мультик «Овощные истории».

— Доброе утро!

Девочка оборачивается, взгляд ее темных глаз на секунду останавливается на мне, прежде чем она улыбается.

— Я смотрю «Глупые песни с Ларри»! — Она показывает на телевизор и поворачивается обратно, где анимированный огурец поет немного раздражающим голосом.

Бросаю сумочку на диван и присаживаюсь на корточки рядом с ней, целуя голову, прежде чем убрать темные кудри с ее лица.

— Ты кушала?

Эллиот открывает рот, и от неё пахнет медовыми хлопьями Cheerios.

— Приму это как «да». — Направляюсь на кухню, где могу следить за ней, пока убираю посуду после завтрака, и замираю, когда вижу раковину, полную тарелок. — Похоже, кто-то чувствует себя достаточно хорошо, чтобы снова есть.

Я не расспрашивала, что случилось со знаменитостью, запертой в задней комнате, но я практически доктор философии после того, как погуглила каждый симптом, который услышала, произнесенным шепотом по всему дому. Озноб, рвота, галлюцинации, отсутствие аппетита... Думаю, это грипп или желудочный недуг. Не могу себе представить, чтобы Бен впустил в дом кого-то, кто может быть заразным, но, возможно, именно поэтому Мистер MTV находится в карантине в спальне.

Я думаю об этом пока ополаскиваю посуду и ставлю ее в посудомоечную машину. Запускаю машину, мою руки и дезинфицирую раковину. Когда слышу шаги в коридоре, поднимаю взгляд и вижу Пита, направляющегося ко мне.

— Доброе утро, Бэт-няня. — Он бросает газету в мусорное ведро и ставит две кофейные кружки в раковину.

На одной из них, вероятно, были губы Джесси Ли. Интересно, за сколько можно продать что-то подобное на eBay? Я слышала, как одна официантка выставила на eBay грязный молочный стакан Джастина Бибера за 75 000 долларов! Конечно, эта кружка может быть носителем очень заразной болезни, так что…

— Привет, Пит. Ты такой весельчак. — Я ополаскиваю кофейные кружки, целуя на прощание потенциальные семьдесят пять штук баксов. — Чарли Шин?

— Неа.

За последние несколько дней я узнала немного больше о игривом медбрате, например, о том, что он живет в Фениксе и оказывает частные услуги по уходу, обслуживая богатых и знаменитых. Проблема в том, что он отказывается раскрывать на кого именно работал, но клянется, что если я угадаю правильно, он даст мне знать. До сих пор все мои догадки были ошибочными.

Вытираю руки и вешаю полотенце, ожидая, когда он заговорит. Его поза говорит о том, что он хочет что-то сказать.

— Мне нужно ненадолго уехать.

— Эм, что? — Я стараюсь сохранять спокойствие, закрыв глаза и пытаясь успокоить свое внезапно забившееся сердце. — Ты уезжаешь?

— Не надо так пугаться. — Пит подмигивает. Очень мило, но если честно, немного нервно. — Я скоро вернусь.

Это вообще нормально, что он уезжает?

Пит смеется.

— Ты такая милая, когда озадачена.

Я это проигнорирую.

— Ты уверен, что можешь уйти? Я имею в виду, что если он упадет или ему что-то понадобится?

— Во-первых, он не упадет. Во-вторых, меня не будет меньше часа.

Бросаю взгляд через его плечо в коридор.

— Значит, он чувствует себя лучше?

Пит, кажется, что-то обдумывает в течение секунды, как будто пытается мудро подобрать слова.

— Нет никаких опасений по поводу непосредственного риска для здоровья.

Я заламываю руки и наклоняюсь над барной стойкой, чтобы убедиться, что Эллиот все еще с удовольствием смотрит свое шоу.

— Он ведь не заразный, да?

Брови Пита сходятся на переносице.

— Нет. — На его лице медленно появляется улыбка. — Он не заразен.

—Фух... отлично. Я чувствую себя лучше.

Он моргает несколько раз, потом пожимает плечами.

— Хорошо, мне пора.

— Может мне стоит позвонить Бену и сообщить об этом? — Я похлопываю себя по карманам в поисках телефона, прежде чем вспоминаю, что он у меня в сумочке.

— В этом нет необходимости. — Пит берет ключи с книжной полки. — Бен в курсе. — Он поднимает свой сотовый. — Я написал ему.

— О, ну, тогда... ладно. Круто.

Ух, почему у меня так сводит живот?

Пит проверяет свой телефон и выходит за дверь, оставляя меня одну. Совсем одну с четырехлетним ребенком и рок-звездой-миллионером.

Вместо того, чтобы нервничать и наживать себе язву, решаю провести день так, как будто это любой другой день.

— Эй, Эллиот? Когда мультики закончатся, как насчет того, чтобы немного поразукрашивать?

Она не отрывает глаз от экрана.

— Ладно, рада, что ты согласна.

Пока продолжается её любимое шоу, я прибираюсь в гостиной и выбираю одежду для Эллиот на день. Складываю ее обед: бутерброд с сыром, нарезанные яблоки, печенье и молоко. Может быть, мне удастся убедить её помыться и одеться, прежде чем она начнет рисовать, на случай, если мы потеряем счет времени.

Направляюсь в ванную в конце коридора и замираю, когда слышу стон с другой стороны двери хозяйской спальни. Звук прекращается, и я задаюсь вопросом, не показалось ли мне это. Я игнорирую свой сверхактивный мозг, затыкаю и наполняю ванну. Когда уровень воды поднимается достаточно, выключаю её и иду за Эллиот. И снова словно замерзаю на месте, когда слышу еще один болезненный стон, доносящийся из спальни.

Закрываю глаза и говорю себе, что он не моя проблема. Джесси Ли-это проблема Пита. Но что, если он ранен? Кусаю губу, глядя в коридор, затем на ванну, затем взгляд останавливается на двери.

Снова раздается долгий стон агонии.

Кажется ему действительно больно.

Моя рука дрожит, когда я хватаюсь за дверную ручку и осторожно открываю дверь. Первое, что замечаю, когда заглядываю в комнату больного, это запах дезинфицирующего средства, который—хотя Пит уверял, что он не заразен—приносит мне утешение.

Я никогда раньше не видела спальню пастора Лэнгли. Дверь всегда была закрыта, пока я была здесь, и я никогда не заглядывала внутрь. Иисус всегда наблюдает.

Даже сейчас я не осматриваю комнату, а заставляю себя посмотреть на источник звука.

Там, под белой простыней, лежит татуированный голый торс. К торсу прикреплена голова, увенчанная густой копной рыже-коричневых волос.

Ох, Господи Боже.

Там, в постели, лежит Джесси Ли.

Он лежит на спине, голова покоится на подушках, подбородок направлен в потолок и демонстрирует самую совершенную мужскую линию подбородка, которую я когда-либо видела—квадратную, сильную и волевую. Я бы сказала, что он выглядит слишком сурово, если бы не его пухлые губы и длинные ресницы. Парень облизывает губы, и белые зубы вонзаются в пухлую нижнюю губу.

При признаке его боли я резко прекращаю осмотр и начинаю действовать… и резко останавливаюсь, когда замечаю, что его правая рука просунута под простыню и движется быстрыми рывками.

Я задыхаюсь от шока и закрываю рот рукой.

Он стонет и поднимает одно колено. Простыня соскальзывает с его худого бедра, украшенного еще большим количеством чернил. Я отшатываюсь назад и разворачиваюсь, врезаясь в дверной косяк. Выскакиваю за дверь и захлопываю ее.

Мое дыхание вырывается быстрыми рывками, а лицо так горит, что обжигает. Глубокий, хриплый смешок, сопровождаемый тихим вздохом, заставляет меня нестись по коридору к Эллиот.

О Боже мой, о Боже мой, о Боже мой! Ему не было больно! Он не испытывал никакой боли. Он... он... не могу поверить, что видела, как Джесси Ли ублажал себя!

— Ладно, все хорошо. — Я пытаюсь успокоиться, поднимая Эллиот с пола, не потрудившись выключить телевизор. — Пора мыться!

Пробегаю мимо двери спальни и запираю нас в ванной. Здесь мы будем в безопасности, пока Пит не вернется.

ДЖЕССИ

Это было потрясающе.

Если бы у меня хватило сил встать, я бы расцеловал эту девушку в губы за подарок, который она мне только что подарила.

Я уже начал немного нервничать из-за своей неспособности кончить. Не помогало и то, что жена Бэнджи улыбалась мне со всех шестиста фотографий.

А тут еще этот чертов стул. Я велел медбрату накрыть его пледом полностью, но это дерьмо преследует меня из-за вязаного крючком покрывала.

Не думал, что даже близко подойду к оргазму, но тут таинственная девушка просунула голову внутрь. Я знал, что это был не старый добрый медбрат, потому что он бы сохранил хладнокровие и оставил меня наедине с моим дерьмом. Мой брат начал бы лекцию о том, почему дрочить — это грех.

Она не сделала ни того, ни другого.

Я услышал, как она резко втянула воздух. Я знал, что в течение нескольких коротких секунд она наблюдала за мной, и я представил, что ей понравилось то, что она увидела.

Ни один из образов, всплывших из моих воспоминаний о развратном сексе втроем, не сделали для меня ничего, но этот невинный тихий вздох заставил потерять голову. От силы оргазма я увидел звезды, потерял всякую чувствительность в руках и ногах, в горле пересохло, и если бы я уже не лежал, то упал бы на задницу.

Я даже не видел ее лица, только мелькнул простой хвостик каштановых волос, когда она выскочила за дверь. Так что не знаю, она может быть королевой красоты или троллем. Для меня это не имеет значения—я бы расцеловал ее до полусмерти за то, что она сделала.

Вытираюсь дешевой простыней и бросаю ее на пол.

— Барахло все еще работает.

Лежу голый под потолочным вентилятором и наслаждаюсь первым продолжительным периодом времени, когда действительно чувствую себя... хорошо.

Теперь, когда все наркотики и выпивка изгнаны из моего организма, можно работать над своим планом выбраться отсюда.

Перекатываюсь на бок, затем медленно поднимаюсь и сажусь на край кровати. Чувствуя прилив крови к голове, опираюсь локтями на колени, чтобы не упасть. Мой череп пульсирует от нового вертикального положения, и тело болит, как будто я провел два раунда с Тайсоном. Снова ложусь и, должно быть, проваливаюсь в сон, потому что, проснувшись, вижу, что санитар сидит в кресле и читает журнал.

— И что? — Мой голос звучит грубо из-за того, что его не использовали. — Какие новости?

Он закрывает журнал и встает.

— Пока ничего. — Парень собирает стопку журналов со сплетнями и пачку сигарет, которые я послал его купить, и кладет их на прикроватный столик. — Но там четыре страницы фотографий знаменитостей до и после того, как они заполучили новые сиськи.

Вместо ответа я издаю стон и подталкиваю себя вверх, садясь.

— Похоже, ты все еще скрыт от радаров. — Медбрат смотрит на верхнюю простыню, все еще скомканную на полу. — Новые простыни?

Хватаю журналы и бегло просматриваю заголовки в поисках своего имени, но, похоже, медбрат прав.

— Как долго я здесь нахожусь?

Он собирает простыню с пола и запихивает ее в корзину.

— Сегодня ровно неделя.

— Хм. —И ни один гребаный новостной канал не заметил, что я пропал.

— Ты больше не нуждаешься в препаратах… Не мог бы ты присесть вон там, чтобы я мог сменить постель?

Парень протягивает мне руку, но я не обращаю на нее внимания и медленно выбираюсь из постели. Он сумасшедший, если думает, что я подойду к этому стулу. Может, я и слаб до чертиков, но скорее упаду и раскрою себе череп, чем сяду на трон кошмаров. Ковыляю в дальний конец комнаты. Медбрат бросает мне пару спортивных штанов, и я ценю то, что он не пялится на мою голую задницу и не делает вещи странными.

— Дэйв должен позвонить с минуты на минуту, чтобы сообщить, каков следующий шаг в твоем выздоровлении. — Он собирает все грязное постельное белье. — Ты голоден?

— А кто эта девушка?

С полными руками белья он смотрит на меня.

— Какая девушка?

Я киваю в сторону двери.

— Она заходила сюда?

Медленная улыбка растягивает мои губы при воспоминании о ее невинном вздохе и о том, что он сделал с моим телом.

— Ага.

— О. — Парень хмурится, скорее всего, сопоставляя мою наготу, грязные простыни и девушку, и приходит к самому очевидному выводу. Ошибается, но я не собираюсь его поправлять. — Эм… — Он подходит к двери, секунду смотрит на нее, потом поворачивается ко мне. — Она не упоминала об этом.

— Я не об этом спрашивал. — Черт, этому парню нужно, чтобы я это записал?

— Она-никто. Просто няня.

Всего несколько часов назад я вышел из детоксикационного ада, и мое тело снова жаждет острых ощущений. О наркотиках и выпивке не может быть и речи, если я хочу сохранить свою группу, так что...

— Она все еще здесь?

— Нет, мужик. Она ушла... Ой, подожди. — Он достает из кармана мобильник. — Это Дейв. — Парень протягивает его мне и выходит из комнаты с корзиной в руках.

— Осталось восемьдесят три дня, — говорю я, подходя к телефону.

— Приятно видеть, что ты никуда не торопишься.

— Дэйв. Я трезвый. Не будь стервой.

— Пит говорит, что ты больше не принимаешь детоксикационные препараты.

— Так и есть. А теперь мне предстоит сидеть на заднице, безумно скучая, в течение восьмидесяти трех дней, когда я мог бы записывать и зарабатывать вам миллионы.

— Вот что будет дальше. Ты будешь посещать индивидуальные консультации каждый день в течение следующих тридцати дней…

— Ты издеваешься?

— Два раза в неделю в течение следующих тридцати дней, затем один раз в неделю в течение последних тридцати.

— Это чушь собачья!

— Ты также будешь ежедневно встречаться с группой анонимных алкоголиков и наркоманов.

— Ты серьезно думаешь, что я смогу ходить на встречу без охраны? Ты что, совсем спятил?

— Я делаю все, чтобы это было безопасно, и все подпишут договор.

— Зачем? Я трезвый! Это то, что ты хотел, так почему бы нам не прекратить это дерьмо и не вернуться к работе?

Он молчит слишком долго.

— Дэйв!

— Послушай, Джесси. — Он тяжело вздыхает. — Сколько стоит твоя карьера? Это твой единственный шанс сохранить все, ради чего ты так упорно трудился.

Чудовище внутри отрыгивает и гнев пузырится у меня в горле.

— Я гребаный рок-Бог. Мне не нужны ни ты, ни группа. Я мог бы выйти из этого дерьмового дома прямо сейчас и вернуться в топ-10 через неделю!

— Вот тут ты ошибаешься. Ты безработный. У тебя нет ни группы, ни лейбла, и если ты будешь бороться с этим каждый лейбл от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка отвернется от тебя.

— Нет, если хотят делать на мне деньги!

— Ты хоть представляешь сколько денег «Аренфилд Рекордз» потерял из-за тебя за последний год? Отменял шоу, потому что тебя отправили на реабилитацию, все студийные часы, которые они забронировали и оплатили, но ты так и не появился? Не говоря уже о том, что последний альбом провалился!

Рука, сжимающая телефон, дрожит, и я борюсь с желанием швырнуть аппарат в ближайшую стену.

— Это твой единственный выход. Прими это или уходи, но знай, что если уйдешь, все будет кончено.

Я тру глаза и стону. Как, черт возьми, я потерял контроль над своей жизнью?

БЕТАНИ

— Блины и бекон. — Я ставлю тарелки на стол перед тремя мужчинами, которые выглядят так, словно заглянули после того, как побывали в баре. — Могу я предложить вам что-нибудь еще?

Когда они уверяют, что все в порядке, я проверяю другие столы. Пятничные вечера в «Пирогах и блинах» гораздо оживленнее, чем можно было бы подумать. Мы не подаем алкоголь, но подаем то, чего, кажется, жаждет каждый, кто выпил.

Много углеводов.

— Прошу прощения? — Мужчина в джинсах и футболке макает салфетку в стакан с водой. — Можно мне еще сиропа? Я пролил на себя. — Он подносит влажную салфетку к паху и энергично трет пятно.

Быстрый взгляд на него возвращает меня в сегодняшнее утро, когда я вошла в комнату к Джесси.

— Конечно! — пищу я, разворачиваюсь и бегу на кухню.

Со звуком шипящего мяса на сковороде и запахом сладкого теста в воздухе, я пытаюсь забыть образ того, чем Джесси Ли занимался в постели своего брата. Забавно, но попытка забыть увиденное ещё больше заставляет меня об этом думать. Почему мы не можем увидеть то, что хотим узреть? Почему у нас нет какой-то кнопки удаления, чтобы полностью вычеркнуть изображение из нашей памяти? У меня есть список вещей, которые я хотела бы стереть из своего банка памяти.

Я наполняю еще один маленький кувшинчик сиропом, а затем передаю его парню, который, слава богу, перестал очищать себя.

Но ущерб уже нанесен, и я снова и снова прокручиваю в голове татуированную руку Джесси, спрятанную под простыней, его напряженные мышцы, подбородок, запрокинутый назад...

— Нет!

Мужчина смотрит на меня, явно сбитый с толку.

— Нет, э-э... никаких проблем.

Мне нужно избавиться от этого. Если бы я могла рассказать Эшли о том, что видела, мне бы стало лучше — никто не может нормализовать сексуальные вещи так, как она — но это проклятое соглашение о неразглашении означает, что я должна справиться с этим самостоятельно. Одна.

Нужно двигаться дальше. Подумать о чем-нибудь другом. Занять себя чем-нибудь, и в конце концов я забуду, что видела, как Джесси Ли занимался сексом сам с собой. Конечно. Определенно это то, что женщина могла бы забыть.

Я хватаю коробку с сахарными пакетиками из хранилища и наполняю формочки в попытке забыть или, по крайней мере, игнорировать свои воспоминания.

— Бетани, у тебя новый столик, — окликает меня хозяйка Минди, направляясь в туалет для сотрудников. — Прикроешь меня? Мне нужно в туалет.

Я ставлю коробку с сахаром, беру блокнот и ручку, чтобы принять заказ у пары, сидящей в моей секции. Мои ноги отказываются двигаться, когда я вижу, кто эта пара.

Уайт и Сюзетта.

Ладно, успокойся. Дыши.

Заставляю себя расслабиться и направляюсь к их столику.

— Добрый вечер, добро пожаловать в... О, Уайт? Это ты?

Я мысленно съеживаюсь.

Это ты? Мы встречались почти год, как будто я могла забыть, как он выглядит? Очень умно, Бетани.

— Э-э... да. — Кажется, он удивлен, увидев меня. — Привет, Бэт.

Мне никогда не нравилось, когда меня называли Бэт, но почему-то Уайт произносит это имя как королевское.

— Ты вернулся с Гавайев?

Он хмурится.

— Как ты узнала, что я был на Гавайях?

Слегка приоткрываю рот, пытаясь придумать оправдание, не смахивающее на преследование. Я небрежно пожимаю плечами.

— Ты написал в Instagram и я увидела у себя в ленте. — Вот так. Это не преследование.

— А, понятно. — Между нами повисает неловкое молчание. — Не знал, что ты сегодня будешь работать.

— Я работаю каждую вторую пятницу и субботу по очереди, так что у меня есть один выходной в неделю. — Плотно сжимаю губы, чтобы не болтать о вещах, которые ему, вероятно, безразличны.

— Ясно, я, э-э... не видел твою машину снаружи.

— Эм, ну да, моя машина? Это э-э... О! Наш пирог недели — ореховая карамель, твой любимый, — торопливо выпаливаю я, надеясь отвлечь внимание от моей машины и того, что с ней случилось.

Чувствую, как от смущения румянец ползет вверх по шее.

— Сегодня никакого пирога. — Его рука лежит на плече Сюзетты. Мой взгляд задерживается на его большом пальце, нежно ласкающем обнаженную кожу на ее бицепсе.

— Ты помнишь Сюзетту, — говорит он.

— Да, привет.

Она красивая: длинные черные волосы, экзотические миндалевидные глаза, пухлые губы, постоянно надутые, и из соцсетей я знаю, что у нее тело модели купальников. Может она и есть модель купальников, хотя думаю, что она бы включила это в свою биографию.

— Рада снова тебя видеть.

Она усмехается. Смешок короткий, напряженный и очень неудобный. Но мы же все здесь взрослые. Это не должно быть неловко.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить для начала?

— Конечно, мы выпьем две воды и разделим ванильный коктейль.

Уайт улыбается Сюзетте, отчего ее щеки розовеют.

Я строчу что-то в своем блокноте. Ваниль. Странно, Уайт всегда любил шоколадные коктейли.

— Отлично. Я скоро вернусь.

Отворачиваюсь и радуюсь, что меня не видно и я могу стереть глупую улыбку с моего лица. Почему фальшивая улыбка причиняет боль моим щекам, а настоящая – нет? Без разницы.

Взбиваю коктейль достаточно быстро, добавляя дополнительную порцию мороженого, потому что знаю, что Уайт любит сладкое. Две соломинки, две ложки, я перекладываю поднос на ладонь и двигаюсь в их сторону, но спотыкаюсь о собственные ноги, когда вижу, что они слились в поцелуе.

Чувствую, как кровь отхлынула от лица. Ладони вспотели. Поднос покачивается, но я успеваю схватить его, чтобы спасти напитки. Мое сердце проваливается в желудок, когда Уайт рукой обхватывает челюсть Сюзетты, наклоняет челюсть, углубляя поцелуй. С комком размером с футбольный мяч в горле, я проталкиваюсь вперед и прочищаю горло, как только оказываюсь у их кабинки.

— Ваш ванильный коктейль. — Ставлю его на стол, сожалея о лишней ложке и лишних вишнях сверху. Ставлю воду на стол, надеясь, что они не замечают, как сильно меня трясет. — Могу я вам еще что-нибудь предложить?

Я стою там одеревеневшая и смущенная.

Шоколадно-карие глаза Сюзетты вспыхивают, когда она смотрит на меня.

— Нет.

— Все в порядке. Спасибо, Бэт. — То, как он произносит мое имя, звучит как извинение, что очень мило, но он не обязан. Если только... у него все еще есть чувства ко мне.

Эта мысль пробуждает надежду в моей груди и помогает мне улыбнуться, искренне улыбнуться, прежде чем развернуться и оставить их за десертом.

В ту ночь, когда Уайт порвал со мной, он сказал, что я из тех женщин, с которыми мужчина остепеняется. Сюзетта с ее мини-юбками и большими сиськами, Уайт обычно называл ее типаж «пустышка». Не может быть, чтобы то, что происходит между ними, было серьезно. В конце концов она ему надоест, а я позабочусь о том, чтобы остаться в его жизни и быть доступной в тот момент, когда это произойдет.

— И почему он вообще тебе нравится? — Эшли сидит, скрестив ноги, на моей кровати с банкой пива.

У неё на коленях пачка чипсов, а рука по локоть в ней.

— Он ведь знает, что тебе будет больно видеть его с Сюзеттой, так зачем ему это делать, если он не бессердечный, гнусный ублюдок?

Я ковыряю свой розовый лак на ногте и думаю, красит ли Сюзетта ногти в розовый цвет. Думаю, что она больше предпочитает черный, синий и красный цвета.

— Он сказал, что не знал, что я там буду.

На лице Эш – чистая жалость.

— Бетани, есть миллион разных мест, куда он мог бы пойти. Черт, когда он понял, что ты работаешь, он мог бы уйти…

— Это было бы странно. Я могу справиться с тем, чтобы увидеть его с кем-то другим. — Я не чувствую убежденности в своих словах, но рано или поздно это произойдет. Так ведь?

Она вскидывает руки и пожимает плечами.

— Как скажешь.

Хватаю чипсы из пакета, пока пытаюсь убедить себя, что я имела в виду то, что сказала. Может, у меня и нет всей этой сексуальной экзотики, как у Сюзетты, но у меня есть другие качества. Я много работаю, живу в приличной двухкомнатной квартире и ухитряюсь оплачивать половину из своего дохода. Работаю волонтером в церкви, и я няня, черт возьми. Может, я и не модель бикини, но не плохо смотрюсь в танкини. О боже... я шестидесятилетняя женщина, запертая в теле двадцатичетырехлетней девушки.

Со стоном падаю обратно на кровать и протягиваю Эшли свою пачку чипсов.

— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

— Ага! Ты всю неделю молчала о пасторе Лэнгли. Почему он так хотел, чтобы ты была там рано утром в понедельник, и, пожалуйста, скажи мне, что у тебя есть его фотография в спортивных штанах. Или пижамных штанах. Во фланели?

Ненавижу лгать своей лучшей подруге, но не могу дать ей информацию, которую она хочет, разве что...

— Да, извращенка, он носит спортивные штаны. Нет, я не получила фотографию, потому что это жутко и совершенно неуместно.

— Да ладно тебе! Ни одной фотографии?

— Нет, психопатка! Он человек Божий, а не обнаженный артист!

— Обнаженный артист? — Эш разражается смехом. — Ты забавная. Ты имеешь в виду стриптизера? Порно-звезду? Мужской эскорт?

— Да, всех их. Он – не они.

Перекидываю ноги через кровать и хватаю телефон с зарядного устройства. В миллионный раз за сегодняшний вечер открываю Instagram и проверяю страницу Уайта, но там нет никаких новых обновлений.

Не знаю, что хуже: наблюдать за ними вместе и знать каждый их романтический шаг, или не иметь никакой информации о том, чем они занимаются?

— Продолжай! — Она закрывает чипсы и перекатывается на бок, светлые волосы рассыпались по моим подушкам. — Почему он хотел, чтобы ты пришла к нему домой пораньше?

— А? — Я делаю вид, что переключилась на свой телефон, отвлекаясь, пока придумываю оправдание. Не смогу соврать. У меня это ужасно получается. И какая-то часть меня злится, что пастор Лэнгли поставил меня в такое дурацкое положение.

— О Боже, он что, приставал к тебе?

Я отрываю взгляд от телефона.

— Нет! Фу. Ни за что!

— Фу? — Ее брови взлетают чуть ли не к линии роста волос. — Бен Лэнгли и слово «фу» даже не вписываются в одну и ту же Вселенную, не говоря уже об одном предложении.

— Нет, я просто... — Пожимаю плечами. — Это просто некоторые изменения в расписании Эллиот, вот и все, о чем он хотел поговорить.

Отворачиваюсь, чтобы она не видела моих глаз и не поняла, что я лгунья, которая будет гореть в аду.

— Ясно. — Она молчит несколько секунд.

— Ну, мне пора в постель. Я очень устала.

Мы прощаемся, и Эш уходит в свою комнату.

Забираюсь под одеяло с телефоном в руке и открываю социальные сети Уайта, затем пролистываю назад, чтобы посмотреть все наши старые фотографии, которые он опубликовал, когда мы были вместе.

Засыпаю, представляя, что мы снова вместе.

Глава 5.

БЕТАНИ

Выходные пролетают быстро. Уайт и Сюзетта появились в церкви с его семьей в воскресенье, но они, должно быть, вошли через дверь с северной стороны, поэтому у меня не было возможности поприветствовать их.

Проповедь была о... эм... ладно, я действительно не обращала внимания, но помню, что пастор говорил что-то о том, чтобы пройти через испытания и что Бог с нами или что-то в этом роде. Подайте на меня в суд! Я не могла оторвать взгляд от Уайта, от того, как он шептал что-то на ухо Сюзетте или держал ее за руку.

Позже Эшли удалось затащить меня в наше любимое место поесть мороженого, прежде чем я разрыдалась. Той ночью у меня начались месячные, так что уверена, моя эмоциональность связана с этим.

Мои глаза все еще немного опухшие, когда я еду на автобусе к дому Эллиот. После моего уик-энда, заполненного Уайтом и Сюзеттой, я с нетерпением жду встречи с медбратом Питом, чтобы от души посмеяться или, по крайней мере, для повышения эго, которое дает мне его флирт.

Выхожу из автобуса, и вместо того, чтобы проверить социальные сети Уайта, я включаю воспроизведение музыки и вставляю наушники. Играет Linkin Park и с тем настроением, в котором я нахожусь, включаю его на полную громкость и рычу текст всю дорогу до дома пастора.

— Доброе утро, — говорю я, входя в дом.

— Бетани! — Эллиот бежит по коридору и обнимает меня за талию.

— Ого! Кто-то проснулся бодрым сегодня утром.

Она отстраняется и смотрит на меня сквозь спутанные темные кудри.

— У меня есть дядя!

Смотрю в коридор, в сторону спальни, потом снова на Эллиот.

— Здорово.

Неужели она только сейчас узнала, что связана с Богом рока? Она бежит обратно по коридору в свою спальню. Я бросаю сумочку на диван, рядом с аккуратно сложенными подушками и одеялами.

— Эй. — Пастор Лэнгли выходит из прихожей одетый и готовый к новому дню с кружкой кофе в руке.

— Доброе утро.

Он споласкивает чашку, ставит ее в посудомоечную машину и поворачивается ко мне.

— Мой брат уже встает и ходит по дому, так что ты можешь увидеть его сегодня. Он еще спит, но у него сегодня назначена встреча. Человек по имени ... — Бен достает из нагрудного кармана визитную карточку. — Доктор Гарри Ульрих. — Засовывает карточку обратно в карман. — Он будет здесь сегодня утром, не могла бы ты его впустить?

— Конечно.

Бен не весело улыбается.

— Просто проводи доктора в мою комнату, и он позаботится обо всем остальном.

Я в замешательстве смотрю на пастора.

— А Пит?

— Вчера был его последний день.

— Что?

— Да. — Бен хмурится.

— Но ведь это хорошо, правда? Это значит, что твоему брату лучше?

Пастор кивает и берет ключи со стола.

— Да, лучше.

Он проходит мимо меня, сжимая мое плечо, и исчезает за дверью.

Вместо того, чтобы сидеть и пялиться на входную дверь и дверь спальни, занимаюсь своими обычными делами. Упаковываю обед Эллиот, а потом задаюсь вопросом, завтракала ли она вообще. Заглядываю в ее комнату и вижу, что она счастливо поглощена игрой с Барби.

— Ты завтракала?

— Нет. Я хочу яйца.

— А волшебное слово?

Эллиот отрывается от своих игрушек.

— Пожалуйста.

Возвращаюсь на кухню, стараясь не поднимать взгляд от пола, чтобы не пялиться на дверь Джесси Ли, и взбиваю яичницу-болтунью, гордясь тем, что сегодня избежала такого искушения.

Бросаю масло на горячую сковороду, когда в коридоре хлопает дверь.

— Как раз вовремя. — Взбиваю яйца и поворачиваюсь на звук. — Твои яйца будут готовы через... — Я встречаюсь взглядом не с трехфутовым ребенком, а с шестифутовым мужчиной, который смотрит прямо на меня. Я сглатываю. — …секунду.

Его взгляд становится жестче.

Я стараюсь не быть очевидной, разглядывая его. Просто хочу убедиться, что он не голый, как в прошлый раз. Нет. Не голый. На нем серая футболка и поношенные джинсы, обтрепанные вокруг босых ног. Убедившись, что парень полностью одет, мой взгляд возвращается, чтобы встретиться с его. Его глаза похожи на глаза Бена, но больше карие, чем зеленые. Волосы мокрые, как будто он только что из душа.

Я прочищаю горло.

— Ты, э-э... — голос дрожит, поэтому снова прочищаю горло и вытираю руки о рубашку, прежде чем подойти к нему и протянуть правую руку. — Ты, должно быть, Джесси.

Мужчина хмурит темные брови и разглядывает меня так же, как я его, но думаю, что он не пытается убедить себя, что я одета. У меня складывается впечатление, что он скорее пытается представить, как бы я выглядела без одежды. И судя по его скривившимся губам, сказала бы, что он не слишком впечатлен.

Мое поло «Пироги и блины» и черные брюки из полиэстера, как правило, не впечатляют мужчин.

Почувствовав запах горящего масла, опускаю руку и поворачиваюсь к плите. Очевидно, Мистер Популярность не считает нужным быть вежливым с простыми смертными, поэтому я делаю вид, что его здесь нет. Что действительно трудно сделать, когда он входит в маленькую кухню, вторгаясь в мое пространство. Я выливаю яйца в сковороду и смотрю, как они пузырятся, игнорируя его присутствие, предполагая, что он наливает себе чашку кофе. Я благодарна, когда чувствую, как он отходит и слышу, как открывается и закрывается раздвижная стеклянная дверь на задний двор.

Выдыхаю с облегчением и выкладываю яйца Эллиот на пластиковую тарелку с Эльзой, посыпаю сыром и наполняю чашку с Эльзой молоком.

— Эллиот! Завтрак готов!

В коридоре раздается топот крошечных ножек, и она останавливается у стола, прежде чем забраться в свое детское кресло.

Я сажусь рядом с ней и немного режу яйца, чтобы они быстрее остыли.

— Дай им минутку остыть, чтобы не обжечь рот.

Ее взгляд устремлен вперед, поэтому я следую за ним и вижу, что она смотрит на своего дядю, прислонившегося к деревянной опоре под навесом патио. Мужчина не смотрит на нас, поэтому я позволяю себе рассмотреть его красочные татуировки, которые покрывают даже тыльную сторону его рук, прежде чем исчезнуть под футболкой. Волосы у него короткие на затылке, более длинные и растрепанные на макушке, и это очень странный цвет. Не коричневый и не рыжий, а что-то среднее... Ух! Опускаю подбородок, когда он резко оборачивается.

— Ешь, — говорю я Эллиот, которая, похоже, ничуть не смущена тем, что её застукали за разглядыванием.

Раздвижная стеклянная дверь открывается, затем закрывается, и я задерживаю дыхание, когда Джесси выдвигает стул напротив меня и садится на него с громким выдохом.

— Дядя Джесайя, хочешь яичницу? — Эллиот откусывает кусочек и протягивает ему.

Я ухмыляюсь ее дерзости, одновременно задаваясь вопросом о его имени. Джесайя — это его настоящее имя или прозвище?

— Нет. Я ем только органическую пищу.

Я замираю от его тона — такого ожидала бы при общении между взрослыми, но не от взрослого мужчины к ребенку.

Лицо Эллиот вытягивается, и она хмуро смотрит на свои яйца, как будто у них выросли ноги.

— А что такое органическая?

— Ничего, просто ешь. — Я бросаю быстрый взгляд на Джесси и вижу, что его взгляд устремлен в мою сторону. Изо всех сил стараюсь не обращать на него внимания, но он делает это почти невозможным. — Пей свое молоко.

Надеюсь, что очарование Джесси моим профилем скоро закончится, потому что мои щеки, кажется, вот-вот вспыхнут пламенем. Он потягивает кофе, не сводя с меня глаз, а Эллиот доедает яйца, оставляет молоко и просит разрешения удалиться в свою комнату. Отчаявшись найти причину, чтобы уйти от стола, я отпускаю ее, хватаю посуду и вскакиваю так быстро, как только могу… и спотыкаюсь о ножку стула. Мое лицо вспыхивает раскаленным румянцем.

Бегу к раковине и споласкиваю посуду, надеясь, что, когда вернусь, он уже уйдет. Но не тут-то было. Джесси все еще сидит, ссутулившись, за столом, широко расставив под ним ноги, его карие глаза пристально смотрят на меня.

Я открываю рот, чтобы спросить почему уставился на меня, но он меня опережает.

— Как тебя зовут? — Никакой улыбки. Выражение его лица такое же отстраненное, как у человека, который спросил который час.

— Бетани.

Джесси наклоняет голову, словно сомневаясь в моем ответе, затем наклоняется вперед, положив руки на стол. Он кивает на стул напротив него, и мое тело автоматически подпрыгивает от его молчаливой команды, мой мозг включается только после того, как я сажусь напротив него. Его глаза впиваются в мои, и через несколько секунд вынуждена отвести взгляд.

Одна вещь о Джесси Ли? Невозможно поглощать его внимание слишком долго. Только небольшие дозы.

— Хочешь трахнуться?

В замешательстве возвращаю свой взгляд к его. Он только что сказал...? Как только его слова доходят до меня, я отодвигаюсь от стола, как будто этот предмет мебели стал ложем для аморальных сексуальных актов.

Впервые за это утро мужчина показывает намек на улыбку. Вернее ухмылку.

— Только не здесь. Спальня. И проследи, чтобы ребенок нас не беспокоил. — Он встает, оставляя пустую кружку на столе. — Поторопись, пока я не передумал.

Он даже не смотрит на меня, когда уходит и исчезает в своей спальне.

С отвалившейся челюстью и бешено колотящемся сердцем, я остаюсь сидеть за столом, задаваясь вопросом, что, черт возьми, только что произошло.

ДЖЕССИ

Чем больше времени проходит, тем больше я убеждаюсь, что секс – это именно то, что мне нужно.

Я знал, что Дэйв окружит меня мужчинами – Пит, доктор Гарри, мужская группа восстановления. Моему менеджеру не нужно говорить это, чтобы отправить сообщение громко и ясно. НИКАКИХ КИСОК!

То, что он позволил этой невзрачной маленькой няне ускользнуть с его радара, выше моего понимания. Возможно, он решил, что она не в моем вкусе. Дэйв, конечно, прав. Девушка такая обыкновенная, что практически сливается со стенами. Но я помню звук ее сладкого вздоха и представляю себе все остальные звуки, которые мог бы заставить ее издавать, пока она обвивает мои бедра.

Кровь мчится по венам к моей промежности. Быть твердым, когда я трезв — это совсем другой опыт. Онемение от выпивки и кокаина исчезло, и мозги не набекрень. Секс будет ощущаться феноменально. Я расстегиваю пуговицу на джинсах и со стоном просовываю руку под боксеры.

Маленькой няне лучше поторопиться, а то я могу кончить до ее прихода.

Думаю, ее глаза были так же широко раскрыты, когда она поймала меня за дрочкой, как и сегодня утром, когда увидела меня на кухне. Большие, невинные, я сразу понял, что она узнала меня, несмотря на то что мой брат настаивал, что он никому не говорил, кто я такой. Меня это устраивает.

Я вытаскиваю изображение няни — черт, как там её зовут? Неважно. Ее тощие ноги, плоская грудь и лишенное косметики лицо не должны были сделать этого со мной, но что я могу сказать? Я в отчаянии. Она женщина. И в этом нелепом наряде, который ничего не делает для ее несуществующих изгибов? Черт, как это дерьмо может меня возбуждать?

Склоняю голову набок и смотрю на часы. Прошло двадцать минут с тех пор, как я сделал ей предложение, а ее все еще нет? Может быть, она ставит фильм для ребенка? Дам ей еще несколько минут.

С закрытыми глазами я держу себя на краю, наращивая и наращивая только для того, чтобы отступить прямо на пороге умопомрачительного оргазма. Я стону. Черт, как же приятно.

Раздается тихий стук в дверь, и от одного этого звука меня чуть не отправляет по спирали. Я представляю, как она входит в простых хлопчатобумажных трусиках и дерьмовом спортивном лифчике, и будь я проклят, мне все еще не терпится добраться до нее.

— Входи.

Дверь со щелчком открывается, и я ожидаю почувствовать тепло ее бедер, оседлавших мои.

Вместо этого слышу, как кто-то прочищает горло.

Мужчина.

Замираю, открываю глаза и смотрю в потолок.

— Мистер Лэнгли, я помешал?

Поворачиваю голову в сторону и вижу седовласого мужчину в костюме с кожаной папкой в руке.

— Да.

Он поднимает кустистую белую бровь.

— У нас назначена встреча. Вам придется закончить это позже. — Он заходит внутрь и закрывает дверь.

Я вынимаю руку из джинсов и проклинаю няню. У меня худший случай синих шаров в истории мужского вида, и это все ее вина.

Глава 6.

БЕТАНИ

Мой желудок скручивается в узел.

С каждой милей боль в животе усиливается, пока водитель не притормаживает на моей остановке. Верчу телефон в руке, не отрывая глаз от коричневой крыши дома пастора Лэнгли, и никак не могу заставить себя выйти из автобуса.

— Бетани? — зовет Даррелл, водитель автобуса. — Ты в порядке?

Я киваю и собираю свои вещи.

— Все хорошо, спасибо.

Перекидываю сумочку через плечо и улыбаюсь ему, прежде чем спуститься по трем ступенькам, резко останавливаясь на последней.

Со вчерашней встречи с Джесси я была на грани нервного срыва. После того, как он сказал мне встретиться с ним в его комнате, я собрала Эллиот, и мы пошли в парк перед школой. Психиатр появился, когда мы выходили за дверь, так что я смогла впустить его, прежде чем сбежать. Не смогла уснуть всю ночь, прокручивая в голове холодный взгляд Джесси, его бесстрастное предложение и ухмылку.

Одно слово пульсирует в моей голове при мысли о Джесси Ли — хищник.

Он напоминает мне тех акул, которые гоняются за надувным резиновым уплотнителем позади лодок, а потом нападают из-под них. Это делает меня резиновым уплотнителем.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — снова спрашивает Даррелл из-за моей спины.

Я смотрю на свои ноги и выталкиваю себя из автобуса.

— Да. Спасибо.

Пневматические тормоза сообщают о моей судьбе, когда автобус оставляет меня в нескольких домах от дома Бена. Во время моей одержимости прошлой ночью я задавалась вопросом, должна ли поговорить с Беном о том, что произошло. Я даже рассматривала возможность увольнения, но мне очень нужны деньги, если собираюсь оставить свои ошибки позади раз и навсегда.

— Одна гнетущая мысль за раз, — шепчу я себе и расправляю плечи.

Джесси Ли — всего лишь мужчина, и в свои двадцать четыре года мне нужно набраться храбрости, чтобы постоять за себя. Так я и делаю. Приближаясь к дому, замечаю на подъездной дорожке блестящую черную машину. Диски хромированные, и я вижу в них свое отражение. Окна затемнены настолько, что не могу сказать, сидит ли кто-нибудь внутри.

Направляюсь к дому и дважды стучу, прежде чем войти, останавливаясь в дверном проеме с рукой на дверной ручке. Инстинкт самосохранения ревет в моих венах, когда пара скучающих и равнодушных карих глаз встречается с моими. Они быстро превращаются в тонкие сердитые щелочки, заставляя меня отвести взгляд в более безопасные воды. Еще не поздно развернуться и убежать.

— Привет, — говорю я пастору Бену, который тепло улыбается.

— Бетани, заходи.

Захожу внутрь, чувствуя на себе взгляд Джесси, и бросаю сумочку на диван. Он сидит за кухонным столом рядом с человеком, которого я никогда раньше не видела. Ищу Эллиот, но ее нет в гостиной, поэтому направляюсь в ее спальню, нуждаясь в расстоянии от Джесси, прежде чем потеряю сознание от недостатка кислорода.

— О, подожди, — говорит Бен. — Мы можем поговорить с тобой минутку?

Интересно, может быть, Бен узнал о том, что произошло вчера, и собирается уволить меня или прочитать лекцию...

О Боже, Бетани! Прекрати это! Ты здесь жертва. Ты не сделала ничего плохого.

— Конечно. — Направляюсь к самому дальнему от Джесси месту и вижу, как его занимает Бен. Единственное другое сиденье, которое находится не менее чем в футе от Джесси, занимает кресло Эллиот. Я вынужденно опускаюсь на сиденье рядом с Джесси, но держу свою ягодицу на самом дальнем от него краю.

— Что случилось?

Отваживаюсь бросить быстрый взгляд на Джесси, который, склонив голову набок, еще больше свирепеет. К счастью, говорит Бен, и я отворачиваюсь от Джесси настолько, сколько могу, балансируя на левой ягодице.

— Во-первых, я хотел познакомить тебя с моим братом, — говорит Бен, указывая на мужчину позади меня.

Когда я не оборачиваюсь, Бен хмурится.

— Мы уже встречались.

Бен бросает взгляд на незнакомого мужчину, а тот свирепо смотрит на Джесси.

— Что? — рявкает Джесси.

Бен словно стряхивает с себя наваждение.

— Хорошо, ладно, Джесайя, ты уже знаком с няней Эллиот, Бетани Паркс. — Он не позволяет себе слишком долго молчать после своего заявления. — Это Дэйв Манн, менеджер Джесайи.

Это объясняет причудливую машину. На вид парню под сорок, грязновато-русые волосы, невероятные голубые глаза, но сжатая челюсть говорит мне, что его образ соседского мальчика – всего лишь фасад, и он не потерпит выходок ни от кого – даже от избалованной и наглой рок-звезды.

— Бетани, приятно познакомиться.

Джесси нетерпеливо постукивает пальцами по столу. Ритмично, как будто он играет песню. Интересно, это нервная привычка? Эта встреча нервирует его?

— У Дэйва появилась идея, и думаю, она тебе понравится.

Смотрю на парня, внутренне посмеиваясь, когда представляю его в синем жилете менеджера с золоченым бейджиком.

— Джесси нужно кое-куда ездить, но мне пока не нравится идея, что он сам будет водить машину, — говорит Дэйв. — Бен сказал, что у тебя нет машины. У тебя есть действительные водительские права?

Мои щеки горят.

— Да, есть.

— Отлично. — Дэйв протягивает мне черный брелок. — Машина снаружи твоя, пока Джесси не будет готов ездить самостоятельно.

— Что? — Я смотрю на Бена, глаза которого горят от возбуждения.

— Я бы хотел нанять тебя, — продолжает Дэйв, — чтобы ты каждый день возила Джесси на собрания анонимных алкоголиков и привозила обратно.

— Анонимных алкоголиков? — Так вот от чего его тошнило. Мой желудок переворачивается, и я сглатываю комок нервов. Он пьяница. Наверное, в этом есть смысл — секс, алкоголь, рок-н-ролл. — Я.. мне ведь нужно отвозить Эллиот в школу к полудню, так что мы садимся на одиннадцатичасовой автобус и...

— У Джесси встреча в одиннадцать тридцать, — говорит Дэйв. — Ты высадишь его у церкви, отвезешь Эллиот в школу к двенадцати, заберешь Джесси и привезешь его сюда, а когда уедешь, возьмешь машину с собой.

Я моргаю один раз. Второй. Он не шутит.

— Мне нужно быть на работе к двум часам. — Как будто это оправдание? Почему я не могу придумать лучшего оправдания!

Дэйв сужает глаза.

— У вас есть проблемы со злоупотреблением алкоголем или наркотиками, Мисс Паркс?

— У меня? Нет!

Глаза сужаются еще больше.

— Я не пью. Совсем. После того как... — Я прочищаю горло. — И я никогда не прикасалась к наркотикам.

— Много упускаешь, — ворчит Джесси, заслужив пронзительный взгляд своего менеджера.

Бен кивает.

— В этом я ручаюсь за Бетани. Она не связывается с наркотиками или алкоголем.

Дэйв кивает и хмыкает.

— Ты можешь пользоваться автомобилем, Бетани, — шепчет пастор Бен.

— Верно, — говорит Дэйв. — Пока Джесси не будет готов сам сесть за руль.

Знаменитость в комнате разочарованно фыркает.

Дэйв не обращает на него внимания.

— Вот что я тебе скажу. Когда Джесси вернется в Лос-Анджелес, я переведу её на твое имя.

— Ты шутишь, — шепчу я. — Это, должно быть, шутка.

— Господи, няня, соглашайся уже на эту гребаную сделку. — Раздраженный голос Джесси грохочет у меня за спиной, и я борюсь с желанием развернуться и прочитать ему лекцию о богохульстве.

— Но... — Я сглатываю. — Это же «Лексус».

— Это просто машина, — говорит Дэйв.

— Просто машина? — Взрыв смеха срывается с моих губ.

— Это очень хорошая машина. — Дэйв смотрит на часы, как будто я его задерживаю. — Мы договорились?

— То есть ты хочешь сказать, что это его машина, и я буду водить ее, пока он не может, а потом это будет его машина, а когда он уедет – моя?

Джесси откидывает голову назад и стонет.

— Ради всего святого, кто-нибудь нарисуйте гению иллюстрацию.

— Джэс, — предупреждает Бен, а потом его взгляд останавливается на мне. — Это прекрасная возможность.

Ладно. Если мой собственный пастор говорит, что я должна это сделать, тогда...

— Хорошо. Договорились.

Дэйв хлопает ладонями по столу и встает.

— Отлично. Моя машина ждет снаружи.

— Дэйв, — говорит Джесси требовательным тоном, как начальник подчиненному, — подумай о том, о чем мы говорили.

Дэйв качает головой.

— Я уже сказал, что для поправок уже слишком поздно.

— Бл*дь, — бормочет Джесси, заслужив сердитый взгляд Бена.

— Я провожу тебя, — предлагает Бен, вскакивая с места.

— Бетани, спасибо за помощь, — говорит Дэйв, прежде чем выйти за дверь, бормоча что-то Бену.

Как только они выходят, я смотрю на брелок. Медленная улыбка расползается по моему лицу.

— Ты не хочешь объяснить, почему вчера оставила меня с синими шарами?

Я вздрагиваю от враждебности в голосе Джесси. Он злится на меня? Чувствуя прилив гнева, я резко оборачиваюсь и смотрю на него.

— Если это твоя идея извинений, то ты облажался.

Парень наклоняется вперед, упираясь руками, покрытыми разноцветными татуировками, в колени.

— Ты думаешь, я должен перед тобой извиниться? За что? За то, что предложил свой член?

Я съеживаюсь от его грубых слов и проклинаю жар, заливающий мои щеки.

— Да! Ты реально считаешь, что любая женщина с радостью согласится переспать с тобой?

Он кивает головой, пока я перевариваю собственные слова.

— Ты ошибаешься. — Хватаю брелок и встаю, отчаянно пытаясь найти Эллиот и убраться подальше от этого парня. — У меня нет ни малейшего желания заниматься с тобой сексом, Джесси Ли.

Джесси усмехается, медленно приподнимая уголок рта, и я понимаю, почему женщины падают к его ногам. Но только не я.

— Большинство женщин ценят мужчину, который предлагает себя для секса.

— Я не большинство. И ты должен знать, что подавляющее большинство женщин занимаются сексом только с мужчинами, в которых влюблены.

Джесси закатывает глаза, все еще ухмыляясь.

— Ты меня бесишь. — Я засовываю ключ от машины в карман.

— Не будь ребенком, — говорит он с глубоким смешком, когда Бен возвращается в дом.

— Пастор Бен, вы не возражаете, если я отведу Эллиот в парк?

Он выглядит немного удивленным, прежде чем его взгляд скользит от меня к его брату, когда сужает глаза.

— Все в порядке?

Джесси пожимает плечами, как будто наш разговор о сексе был не более чем крошечным раздражением, мухой, жужжащей у его лица, легко прихлопнутой и забытой.

— Просто прекрасно, пастор Бен. — Засранец-суперзвезда встает и выходит из комнаты, как будто весь мир смотрит на него, а не только я и его брат.

Как только он скрывается из виду, Бен смотрит на меня.

— Мне действительно очень жаль. Он... — Глубоко вздыхает. — Временами с ним трудно иметь дело. Ну, большую часть времени.

Я ухмыляюсь, пожимаю плечами и споласкиваю посуду, чтобы занять руки.

— Не переживай, со мной все в порядке.

— Уверена? Потому что если ты передумаешь или…

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

— Что?

Пастор заходит на кухню.

— Мой брат – раб своих низменных инстинктов, и я не исключаю, что он попытается... попытается... э-э... — Он потирает затылок.

— Соблазнить меня?

Выражение его лица становится кислым и извиняющимся.

— Мне очень жаль, но да. Его моральный компас указывает в другом направлении, чем у людей, с которыми ты, вероятно, привыкла иметь дело.

Я вытираю руки полотенцем.

— Если ты думаешь, что это правда, то ты недостаточно времени провел с моей соседкой по комнате, Эшли. — Ох, как бы ей это понравилось! — К счастью, мой моральный компас надежен, так что тебе не о чем беспокоиться.

Я никогда не буду заниматься сексом с Джесси Ли. Думаю, что это заставляет большинство девушек чувствовать себя использованными. Нет уж, спасибо.

— Знаю, что ты не поведешься на это, поэтому ты была идеальным вариантом для его водителя. Кстати, Дэйв не упоминал об этом, но он удвоил сумму, которую я тебе плачу, и оставит тебе машину.

— Удвоил? — Я в просто в восторге.

Черт возьми, я буду зарабатывать больше двадцати долларов в час, плюс мои деньги в «Пирогах и блинах», и машина... я смогу открыть сберегательный счет! Неплохо для двадцатичетырехлетней.

Я хмурюсь.

Я уже не ребенок.

ДЖЕССИ

— Не знаю, док, может, в этом нет ничего такого. А, может, есть. — Я лежу на кровати брата, одетый в джинсы и футболку, скрестив ноги и сложив руки на животе. — Его мертвое, безжизненное тело кружилось и кружилось, пока он, наконец, не исчез в глубокой, темной загробной жизни в канализации. Не думаю, что я когда-нибудь оправлюсь.

Когда не слышу немедленного ответа доктора Ульриха, поворачиваюсь и вижу, что он смотрит на меня поверх своих крошечных докторских очков. Это пятый день моей ежедневной терапии, час в день, когда я рассказываю о своем детстве, чтобы точно определить, почему я пью... вернее пил.

Экстренное сообщение — потому что я люблю этот вкус. Потому что мне нравится, как творчески я себя чувствую, когда под кайфом. Потому что упиться в хлам помогает мне уснуть, отключиться от мира хаоса, который кружится вокруг меня. Не должно быть глубокой темной причины, почему люди делают то, что они делают. Может быть, они делают это потому, что им это нравится.

Напечатайте это в своих гребаных медицинских журналах.

С долгим, раздраженным вздохом он снимает очки и трет глаза.

— Если ты планируешь поправиться, тебе нужно начать относиться к нашим сеансам более серьезно.

— Я отношусь к ним серьезно.

Нет, это не так. Эти девяносто дней — пустая трата времени. Я просто делаю то, что мне говорят, чтобы вернуться к нормальной жизни.

— Твоя мертвая рыбка, когда тебе было семь лет — не то, что я бы назвал судьбоносным событием.

Вообще-то я соврал, что мне было семь лет. А еще соврал, что это была моя рыбка. Она принадлежала Бену, и это ему было семь лет. Он плакал, когда ему нужно было смыть в унитаз своего лучшего друга Финса. Бэнджи всегда был слабаком.

— Это ужасно субъективно, док. То, что ты не видишь в этом изменения жизни, не значит, что это не так для меня.

— Если ты хочешь и дальше отнимать у меня время, то я не против. Мне платят в любом случае. — Он снова надевает очки и что-то записывает в свой кожаный блокнот.

— Так вот, а потом мне дали мясной рулет, и мама только после того, как я поел, сказала, что это был мясной рулет из индейки. Ну, а я не ем мясо птиц. Она знала это! Она заставила меня поверить, что это говядина, когда знала, что кормит меня птичьим мясом.

— Извини, но время вышло. — Он сжимает свой кожаный блокнот и встает. — Тебе придется отложить эту историю до завтра.

Кажется, ему не терпится выбраться отсюда как можно быстрее, что заставляет меня улыбнуться. Я смотрю на часы. Он ушел на десять минут раньше. Если я смогу продолжать сокращать установленные сроки, то к следующей неделе мы будем встречаться только по тридцать-сорок пять минут в день. Прогресс.

Закрываю глаза, прежде чем выйти и найти своего водителя. Когда приходит время уходить, я нахожу ее в гостиной, она раскрашивает с этой мелкой козявкой.

Я уже был раздражен, когда мы сели в машину, но понятия не имел, насколько более неприятной будет поездка.

Во-первых, Бетани не умеет водить машину. Я видел, как восьмидесятипятилетние бабушки водят более агрессивно. Во-вторых, она ставит музыку для ребенка по дороге туда, так что мне приходится слушать, как писклявые голоса поют песни о мытье рук, математике и прочем дерьме. И в-третьих, она игнорирует меня. Полностью. Так что я торчу, уставившись в переднее окно, пока крошечный карлик с каштановыми волосами на заднем сиденье болтает мне в ухо всякую чушь.

Вопросы в быстром темпе типа: «Почему мы не можем дышать под водой?» или «Где растут коровы?». Бетани делает все возможное, чтобы ответить. Большинство из ответов полная чушь, но в конце концов она затыкает маленького человека.

Мы въезжаем на стоянку возле церкви Бена. В этом сооружении нет ничего необычного, просто типичная церковь, которая могла бы легко превратиться в маленькую школу, если убрать огромный крест перед входом.

Она ставит машину на парковку и нажимает кнопку разблокировки.

— Хочешь, я провожу тебя?

Свирепо смотрю на нее.

— Я пропустил ту часть, где трезвость выводит из строя мои руки и ноги?

Выхожу из машины, не давая возможности ответить. Вхожу в вестибюль, смотрю налево, потом направо и иду на запах пончиков и дешевого кофе. Гнев бурлит, раздражая чудовище внутри меня. Какого хрена должен это делать? Я могу оставаться трезвым сам по себе в течение времени, необходимого для написания альбома.

Комната анонимных алкоголиков заполнена дешевой разномастной мебелью, расставленной по кругу на дерьмовом горчично-желтом ковре. Восемь других парней запихивают пончики себе в глотки и потягивают кофе из крошечных пластиковых стаканчиков.

Один из парней замечает меня и улыбается.

— Мистер Ли, вы сделали это.

Надвигаю бейсболку чуть ниже на глаза. Он пробирается сквозь мебельное кольцо, затем протягивает мне руку. Я пожимаю ладонь липкую от глазури для пончиков. Недотепа.

— Меня зовут Пол. Входи, выпей кофе. У нас есть пончики…

— Я в порядке. — Вытираю руку о джинсы и подхожу к одному из стульев в круге. Я не хочу застрять на двухместном диванчике с одним из этих пьяниц. Бывших пьяниц.

Пол объявляет, что пора начинать, и места быстро заполняются. Несколько шокированных взглядов устремляются на меня, но, когда я смотрю на них в ответ, они отводят взгляд.

— Уверен, вы все заметили, что у нас появился новый член, — гордо говорит Пол. — Не хочешь представиться?

Я пожимаю плечами.

— Я Джесси, и я действительно не хочу быть здесь, так что если бы мы могли сократить формальности и просто покончить с этим дерьмом, было бы здорово.

Несколько парней моргают. Другие хмурятся. Черт меня дери, если мне не все равно.

Пол хмурится.

— Окей. Давайте по очереди представимся Джесси.

Один за другим ублюдки произносят свои имена и свою зависимость – выпивка, а чаще всего наркотики. Они говорят так, как будто умер член семьи. Думаю, я могу это понять. Я бы все отдал за бутылку. То, как эти парни могут сидеть здесь и слушать скулеж друг друга, без желания упиться вусмерть, впечатляет.

Я дважды клюю носом во время встречи. Возможно, я даже немного закимарил, потому что последние тридцать минут показались мне всего лишь несколькими секундами.

Я сваливаю не попрощавшись. Интересно, как мне сообщить няне, дающей синие шары, что я закончил, но на этот вопрос получаю ответ, когда выхожу на улицу и вижу «Лексус». Слава Богу.

Когда открываю дверь, она кричит и подпрыгивает, ее телефон летит на пассажирское сиденье.

Я хватаю его и сажусь.

— Успокойся на хрен. Это всего лишь я.

— Ты меня напугал!

— Прости, не знал, что надо стучать. — Смотрю на ее телефон. — Горячая штучка. Кто такая? — Возвращаю телефон няне, и она на ощупь закрывает страничку в Instagram, которую просматривала.

— Никто.

— Ее сиськи в этом крошечном бикини говорят об обратном. Она определенно кто-то.

Няня стискивает зубы и заводит машину.

— Она... моя подруга. Ну, не моя. Она подруга моей подруги.

— О, да? Пригласи ее в гости. — Снимаю бейсболку и провожу рукой по волосам. — Мне бы не помешала небольшая физиотерапия.

Она резко поворачивает голову, и я подмигиваю, отчего в ее глазах вспыхивает огонь.

— Поверь мне, Сюзетта не в твоем вкусе.

— Сюзетта. — Я прокручиваю это имя на языке, и мне не нравится ощущение. Но это не значит, что мне не понравится чувствовать ее на своем языке.

— Да, Сюзетта. — Она с ядом выплевывает имя девушки.

Интересно.

— Она тебе не нравится?

Няня вздергивает подбородок, как будто я ее обидел.

— Конечно, нравится. Ну... я имею в виду, не знаю ее достаточно хорошо, чтобы ...

— Так вот почему ты шпионила за ее страничкой в соцсетях, проверяя ее фото в бикини, да? Ты... — показываю в воздухе кавычки, — ...знакомилась с ней.

— А почему тебя это волнует?

— Потому что она горячая штучка. Потому что мне нужно потрахаться. Потому что все, что я делал раньше, чтобы чувствовать себя хорошо, больше не могу делать, вот почему.

— А как насчет музыки?

Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь дерьмовое, но слова застывают в горле.

В те времена, когда я сочинял песни, не было лучшего чувства в мире. Я записывал мелодию, набрасывал текст, и от одного этого у меня начинала кружиться голова. Когда песня была закончена, мне казалось, что я создал жизнь. Создание осязаемого, одушевленного чего-то из ничего заставляло меня чувствовать себя Богом. Когда создание музыки перестало вызывать у меня это чувство?

Глава 7.

БЕТАНИ

— Где он?

Я резко распахиваю глаза и вскакиваю в постели.

— Что?

Моргаю, пытаясь сфокусировать зрение в тусклом свете моей спальни, когда Эшли открывает мой шкаф.

— Уайт! — Она исчезает в моем шкафу, пихает мою одежду, а затем топает прочь. — Где этот долбаный мешок дерьма?

— Почему Уайт должен быть здесь? — Я тру глаза и смотрю на часы.

Только пять утра.

Эшли опускается на колени и заглядывает под кровать.

— Он думает, что сможет спрятаться от меня?

— Эш…

— Думает, что может просто ворваться в твою жизнь и использовать тебя для секса, когда захочет! — Она раздвигает шторы, как будто мужчина ростом почти в шесть футов может спрятаться за занавеской.

— Эшли, прекрати!

Она резко оборачивается, все еще одетая в корсет и кожаные штаны, оставшиеся после ночной смены. Эш работает барменом в клубе, и ее смены, как правило, затягиваются в нерабочее время, либо по работе, либо по личным причинам.

— Уайта здесь нет. — Судя по его посту в Instagram вчера вечером он был в камеди-клабе с Сюзеттой. Я выдыхаю и плечи поникают. — Здесь никого нет. Только я.

— Тогда чья гребаная машина на нашем месте? — Она обвиняюще тычет пальцем в окно.

О черт. Как объяснить машину Эшли, не нарушая соглашения? Хм.

— Я иду в управление! Какой-то мудак припарковался на нашем месте. — Она делает шаг, чтобы выскочить из комнаты.

— Подожди! Эш, просто... — Я потираю лицо, пытаясь окончательно проснуться. Вчера вечером работала до полуночи и решила, что Эшли будет отсутствовать всю ночь, поэтому вместо того, чтобы парковаться на гостевой парковке и обходить вокруг комплекса, я заняла наше назначенное место. — Эта моя машина.

Ее черные глаза широко распахиваются.

— Я имею в виду, что одолжила её... наверное. — Я не могу лгать, но говорить правду тоже не вариант.

— У кого?

— У... Бена.

— Бена?

— Пастора Лэнгли.

Я не думаю, что это возможно, но ее глаза становятся еще больше.

— О Боже, — шепчет она.

— Нет, не надо, это не то, что ты думаешь.

— Не могу поверить, что ты мне не сказала.

— Ты же знаешь меня лучше! Ну же!

— Сообщение, за которым последовал телефонный звонок, встреча ранним утром. — Ее взгляд бегает по комнате, пока она последовательно загибает свои пальцы. — Ты называешь его Беном, я чувствую, что ты что-то скрываешь.

— Ты не можешь ошибаться сильнее.

Она подбегает к краю моей кровати.

— Рассказывай мне все. Он хорошо целуется? У него большой...?

— Эшли!

— О! У него большие яйца?

— Фу, что?

В ее глазах появляется мечтательное выражение.

— Я всегда представляла его с огромной мошонкой.

— Ладно, знаешь что? — Я срываю с себя одеяло и иду в ванную, изо всех сил стараясь стереть последние шестьдесят секунд своей жизни. — Не хочу этого слышать. Ты чокнулась.

— Подожди! — Она преследует меня и заходит в ванную прямо за мной. — Ты не шутишь.

Я открываю воду и откидываю с лица спутанные волосы.

— Конечно, не шучу! Пастор Лэнгли мне как брат. И ты это знаешь.

Она прикусывает губу.

— Хм... тогда почему он одолжил тебе эту дурацкую машину?

Повернувшись к ней спиной, я делаю вид, что меняю температуру воды, чтобы не смотреть ей в глаза.

— В автобусе был какой-то жуткий тип, и Эллиот испугалась, поэтому он одолжил машину, чтобы я могла ездить, пока не получу свою.

Звучит правдоподобно.

— Черт возьми, сколько же он зарабатывает, чтобы позволить себе «Лексус»?

— Не знаю, мне все равно. Может кто-то из прихожан ему помог. Ты можешь просто удовлетвориться моими ответами и оставить меня одну в душе?

— Да, — говорит она рассеянно, как будто все еще пытается собрать все воедино. Если бы Эшли тратила вполовину меньше времени на размышления о своей личной жизни, а не на фабрикацию моей, у нее, вероятно, было бы гораздо меньше любовных связей на одну ночь. — Мне все равно надо немного поспать.

Эш закрывает за собой дверь, и я вздыхаю с облегчением.

В душе я выдавливаю большое количество шампуня на ладонь и намыливаю волосы. Нет ничего хуже, чем пахнуть мясом на завтрак, и этот запах почему-то всегда цепляется за волосы. Я не переживаю из-за своего вранья насчет машины. Если бы ещё не переживать из-за отношений с Джесси Ли.

Вчера по дороге домой с его собрания я спросила о его музыке, и все его поведение изменилось. Он не сказал больше ни слова и открыл дверцу, чтобы выйти еще до того, как машина полностью остановилась. Меня тошнило от того, что я невольно обидела его, и в равной степени от того, что его влекло к Сюзетте.

Мои руки застывают в волосах.

Интересно, любит ли ее Уайт?

Если так, буду ли я счастлива за него?

Я подъезжаю к дому Эллиот незадолго до девяти и сижу с работающим двигателем на подъездной дорожке, с телефоном у уха, пока моя мама продолжает говорить о питательной ценности свеклы и о том, что глютен — это яд.

— Ты пробовала эту новую кето-диету, о которой все говорят? — Ее голос звучит заговорщически, и я подумываю о том, чтобы сказать, что ей нужно хобби, помимо увлечений, связанных с едой. — Дебра Эспиноза похудела на этой диете на двадцать фунтов.

Вижу какое-то движение за открытыми шторами Бена. Я представляю, что это Эллиот гадает, какая диснеевская принцесса выпорхнет из двери роскошного автомобиля.

— Почти уверена, что кето-диета — это просто диета Аткинса, которую ты пробовала, когда я училась в начальной школе.

Я нажимаю кнопку — да, кнопку! — чтобы выключить зажигание.

— Я так не думаю. Это что-то новенькое и…

— Прости, что прерываю тебя, мама, но мне пора идти.

— Хорошо, милая. Хорошего дня. Да, и дай мне знать, если получишь весточку от Уайта. — Она нараспев произносит его имя.

Хмурюсь, потому что думаю, что мои родители, возможно, любят Уайта больше, чем я. Даже больше, чем меня.

Оставив сумочку в супер-безопасной машине, я тащусь по подъездной дорожке, зевая благодаря раннему визиту Эшли. Мне необходим кофе. Надеюсь, Бен заварил свежий с утра.

Дважды стучу, толкаю дверь и вхожу внутрь. Нахожу Эллиот за столом на кухне, а Бена, одетого и готового к выходу, наливающего молоко в миску.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — говорит Бен и приносит Эллиот ее хлопья.

— Бетани, папочка купил мне пластилин!

— Значит, сегодня мы будем лепить. — Я целую ее голову, покрытую мягкими пушистыми кудрями. — Ммм, хлопья «Лаки Чармс»? Ням. — В кофеварке есть свежий кофейник. Направляюсь туда, и Бен протягивает мне кружку. — Спасибо.

Он опирается бедром о стойку, и я замечаю, что сегодня он одет более небрежно: джинсы, воротник клетчатой рубашки расстегнут.

— Как все прошло с моим братом?

Делаю глоток кофе и уже чувствую себя намного более живой.

— Нормально.

Бен прищуривает один глаз.

— Неужели?

— Да, все хорошо. — Брату не нужны кровавые подробности.

Он хмурится, потом улыбается.

— Отлично. — Проверяет время на микроволновке. — Я лучше пойду.

— Хорошего дня, — говорю я, когда он утыкается носом в щеку Эллиот, заставляя ее хихикать, прежде чем попрощаться.

— И тебе тоже.

Он оставляет нас одних, и я плюхаюсь на сиденье рядом с Эллиот.

— Что ты смотрела сегодня утром?

— «Холодное сердце», — отвечает она сквозь полный рот разноцветного зефира. — Некоторые леди в церкви говорят, что это сатанинское занятие, но папочка говорит, что им нужен урок богословия.

— Дисней не сатана. Это просто глупые разговоры.

— Знаю. — Она пожимает плечами и продолжает запихивать еду в рот.

— Хочешь сегодня соберем паззлы?

Она кивает, с ее губ капает молоко.

Барабаню пальцами по столу, выдерживаю еще секунду и достаю телефон, чтобы проверить страницу Instagram Уайта. Никаких новых постов со вчерашнего вечера. Проверяю у Сюзетты... ничего. Застонав, откладываю телефон и делаю глоток кофе.

Дверь спальни Бена со щелчком открывается, и я напрягаюсь. Мысленно молюсь, чтобы Джесси был в хорошем настроении. Его босые ноги шлепают по деревянному полу. Он входит в одних шортах, которые, уверена, предназначены только для сна и когда проходит мимо меня, я чуть не задыхаюсь при виде его обнаженной кожи. Шорты из мягкого серого хлопка и мешковаты везде, кроме его стройных бедер, где они свисают достаточно низко, чтобы показать верхнюю часть его ягодиц.

Я рада, что он отвернулся, наливая себе кофе и у меня появляется возможность изучить его. Пялюсь на его тело, покрытое чернилами руки до плеч, даже кисти. На спине татуировок нет, но на плечах виднеются выпуклые отметины, шрамы, что заставляет меня задуматься, не попал ли он в аварию. Джесси оборачивается. На животе тоже нет татуировок. Я помню, что на его бедрах чернила были. Даже на икрах имеются разные картинки и слова. Ох, он идет сюда. Я опускаю взгляд и сглатываю нервы, когда мужчина подходит к столу, его бедра оказываются на уровне моих глаз. Не могу не заметить массивную выпуклость, скрытую его шортами.

Крепко зажмуриваюсь, когда он садится напротив Эллиот. Если Джесси и заметил, что я на него пялилась, то достаточно любезен, чтобы не упоминать об этом. Может быть, он сегодня в лучшем настроении и мы проведем наше короткое время вместе без подколов…

— Это дерьмо, которое ты ешь, убьет тебя, — говорит он Эллиот.

У меня отвисает челюсть. Кто говорит такое ребенку?

— Что? — говорит она своим сладким голосом, глядя на свои хлопья так, словно они превратились в дождевых червей.

— Не слушай его.

Эллиот отодвигает свою миску и грустно хмурится.

— Я больше не хочу.

— Ладно, почему бы тебе не пойти посмотреть телевизор? — Я помогаю ей встать, и она сердито смотрит на Джесси, который пожимает плечами и потягивает кофе. — Иди. — Слегка подталкиваю Эллиот в сторону гостиной, и как только она оказывается вне пределов слышимости, резко разворачиваюсь. — Как ты мог сказать ей такое?

Джесси смотрит на меня так, словно я тупица.

— Это правда.

— Говорит парень, который на заднем дворе наполнил банку из-под кофе окурками?

— Это не умоляет истины.

— От хлопьев ещё никто не умер! — Я прикусываю язык, чтобы не сказать что-нибудь еще, потому что все, что выходит из моего рта рядом с этим парнем, заставляет меня выглядеть идиоткой. Иду к раковине, ополаскиваю миску Эллиот и свою кружку, ставлю их в посудомоечную машину и все время чувствую на себе его взгляд. — Что?

— Что «что»?

— Перестань пялиться на меня.

Джесси наклоняет голову, его волосы в потрясающем беспорядке. Как, черт возьми, ему удается просыпаться с таким видом, будто собирается на фотосессию?

— Что посеешь, то пожнешь, няня. — Его взгляд скользит по моему телу от ног до макушки, и мои щеки, должно быть, ярко-красные от осознания того, что он все-таки заметил, как я разглядывала его раньше.

Топаю к нему и сажусь на противоположный конец стола.

— Тебе нечем заняться?

Джесси смотрит на меня со скукой в глазах.

— Неа. Разве что утренним сексом.

Закрываю глаза, на мгновение не могу подобрать нужных слов, но потом нахожу их.

— Пожалуйста, перестань говорить со мной о сексе. Это неуместно.

Медленный изгиб его губ застает меня врасплох.

— Я смущаю тебя, говоря о сексе?

— Э-э, да! Думаю, что это довольно очевидно.

Он наклоняется вперед, наклоняя свое тело ко мне, и я благодарна за несколько футов стола, разделяющего нас.

— Ты чувствуешь себя неуютно, когда я говорю о сексе? Типа как, трусики стали слишком влажными?

— Нет.

— Бабочки порхают не только в животе, но и в других местах? — У него такой глубокий голос. Не думаю, что когда-либо замечала это в его песнях. — Твои сиськи становятся тяжелыми и жаждут прикосновений?

Я заставляю себя широко улыбнуться и даже выдавить из себя смешок.

— Какое жалкое зрелище. Эта вульгарная болтовня действует на женщин, с которыми ты спишь?

Джесси хмурится, и я улыбаюсь еще шире от своей временной победы.

— Потому что должна сказать, Джесси Ли, тебе реально следует подумать о другой тактике. — Отодвигаюсь от стола. — Тяжелые сиськи? — Я фыркаю и смеюсь. — Отличная шутка.

Оставляю его безмолвным и выхожу из комнаты, чтобы снять напряжение в мышцах. Джесси был неправ в том, как его упоминание секса заставляет меня чувствовать себя.

Конечно, я ощущаю себя немного неуютно, как будто покрыта вшами, но это потому, что он ходячая реклама клиники венерических заболеваний. И да, я предполагаю, что странное ощущение шлепка в моем животе может быть рассмотрено некоторыми как порхание бабочек, но это только потому, что мысль о сексе с ним вызывает у меня тошноту.

Знаю, что многие сочтут меня сумасшедшей, потому что не хочу заниматься сексом со всемирно известным плейбоем.

НО!

Быть одной из миллиона женщин – не то же самое, что быть чьей-то одной на миллион, каким бы потрясающим ни был секс.

ДЖЕССИ

День четырнадцатый.

Осталось семьдесят шесть дней.

Черт, звучит как целая жизнь.

— Ты ведешь дневник? Записываешь свои мысли, как мы говорили во время нашего последнего сеанса?

Доктор Ульрих вертит в пальцах свою причудливую золоченую ручку, ожидая, пока я совершу какой-нибудь эмоциональный прорыв. Все это терапевтическое дерьмо одно и то же. Копайте глубже, вскрывайте гробы прошлого и вдыхайте зловоние гниющей плоти.

Нет, спасибо.

— Я не веду дневник, док.

— Почему нет?

— Потому что я не двенадцатилетняя девочка.

Док прочищает горло, и я задаюсь вопросом, сколько Дэйв платит этому парню, чтобы он сидел здесь и терпел мое дерьмо. Держу пари, этого хватит, чтобы купить ему целый склад этих гребаных модных ручек.

— А как насчет музыки? — Он указывает этой чертовой ручкой в сторону гитары в углу комнаты. — Ты писал какие-нибудь новые песни?

— Это не моя гитара, док. Она принадлежит Бену.

— Уверен, что он не будет возражать, если ты ей воспользуешься.

Я качаю головой.

— Использовать гитару другого мужчины — все равно что трахать пальцем его жену.

Добрый док съеживается, но быстро приходит в себя.

— Хочешь, я попрошу Дэйва прислать твою гитару? Уверен, он не будет возражать.

Я слепо смотрю вперед в одну точку. Уверен, что буду чувствовать себя, мягко говоря, неловко, играя на гитаре в доме моего брата. Если он услышит меня, вспомнит ли те дни, когда мы играли вместе, когда жизнь была простой, а мой старший брат был моим героем?

— Я так не думаю.

— Ты упоминал, что находишься здесь только потому, что должен писать музыку. Уверен, что не готов хотя бы попробовать?

Ерзаю на сиденье и чешу затылок. Возможно, я смог бы работать, когда Бена не будет. Он приходит в свою комнату только тогда, когда ему нужно захватить одежду каждые несколько дней.

Странная боль сжимает мою грудь, и я потираю грудину. Что это за чертовщина? Ненавижу это говорить, но это ужасно похоже на чувство вины.

Мой брат принял у себя мою пьяную задницу, а я обращаюсь с ним как с дерьмом. Обращаюсь с его ребенком, как с дерьмом. Стараюсь сделать так, чтобы няня чувствовала себя как можно более неловко. И он ничего об этом не говорит. Он кормит меня, оставляет в покое и каждую ночь втискивается на дерьмовый диван, пока я валяюсь на его кровати, в его комнате, которую он делил со своей покойной женой.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Док снимает очки для чтения, и обеспокоено хмурит брови.

— Лучше не бывает, док. — Я снова потираю грудь. — Как нельзя лучше. Но, думаю, стоит попросить Дэйва прислать мне гитару.

Его лицо светится, и я закатываю глаза.

Не питай больших надежд.

Я не чувствовал творческого влечения с тех пор, как стал трезвым. Вполне возможно, что без химической помощи я потерял способность писать музыку. Нет. К черту все это. Я все еще могу писать.

Док делает несколько заметок, а затем задает вопросы о моих родителях, о том, каким был их брак, и что я чувствовал по этому поводу. Игнорирую большинство его вопросов или даю односложные ответы, потому что, опять же, к черту это дерьмо.

— На сегодня все. — Он закрывает свою кожаную папку и заверяет меня, что свяжется с Дэйвом по поводу моей гитары.

Пришло время для моей встречи, и я выхожу из комнаты, чтобы дать знать няне, что нам пора ехать. Она сидит на диване, обняв за плечи ребенка Бена, а на коленях лежит раскрытая книга. Сегодня няня распустила волосы, так что они выглядят длиннее, когда спадают на плечо свободными темными волнами, закрывая логотип на ее дурацкой гребаной форменной рубашке. Ее губы шевелятся, и я наклоняюсь, прислушиваясь, что она говорит. Она читает историю и меняет свой голос с каждым персонажем, заставляя ребенка Бена хихикать. На мгновение я теряюсь в этом звуке, ритм ее голоса и мягкий смех ребенка в сочетании почти гипнотизируют.

— О, привет. — Интонация в ее голосе сменяется намеком на панику. — Ты готов?

— Нет, мне просто нравится торчать здесь, засунув большой палец себе в задницу.

Девушка выглядит испуганной, прежде чем что-то пробормотать ребенку. Они обе встают, хватают пару сумок и направляются к двери. Я надеваю бейсболку и запрыгиваю на пассажирское сиденье, пока они возятся с детским сиденьем сзади.

Направляясь к церкви, мы не разговариваем, как и в последние дни. После того, как она отшила меня для секса в третий раз, я сдался. Моя рука дает мне тот же результат, а эта девушка вредна для моего эго.

В машине слишком тихо, поэтому я включаю радио и щелкаю станции. Через пару секунд из динамиков доносится мой собственный голос. Я ухмыляюсь и поворачиваюсь к няне, которая одаривает меня неловкой улыбкой.

— Тебе нравится вот это? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Нормально, — безразлично отвечает она, но я замечаю, как мизинцем постукивает по рулю в такт музыке.

Врушка.

Откидываюсь назад и слушаю текст песни, вспоминая момент, когда я придумал припев.

— Я написал эту песню во время своего первого тура. Мы были на разогреве у Three-Eleven в их туре воссоединения.

— О, я думала, это твоя новая песня.

— Так и есть. Я написал её лет шесть назад, но вроде как забыл о ней, пока нам не понадобились песни для нового альбома, и отрыл некоторые из моих старых вещей.

— Как ты придумываешь тексты?

Моя реакция – замолчать, сказать что-нибудь дерьмовое, что заставит ее оставить меня в покое, но это требует энергии, которой у меня нет.

— По-разному. Конкретно эту написал под тем кайфом, в котором находился, понимаешь? Я был новичком, глядя на яркие огни суперзвезд.

— О, так называется эта песня.

— Ага, гений. — Я хихикаю.

Няня удивленно моргает и ухмыляется, вероятно, шокированная, услышав мой смех. Должен признаться, я тоже удивлен.

Хмурюсь и смотрю в окно.

Слишком быстро моя песня заканчивается, и я меняю станцию пару раз, ища что-нибудь…

— Ой, оставь! Я люблю эту песню.

— Серьезно? Ты поклонница AC/DC?

— Не надо так удивляться. Мне нравится любая музыка. — Она барабанит пальцами по рулю под «Грязные дела по цене барахла».

Мы погружаемся в уютную тишину на несколько секунд, пока я не слышу звук, исходящий из ее губ. Я оглядываюсь и вижу, что она поет эти слова.

Однако пение – слишком щедрое описание звука, исходящего из ее рта. Срань господня... у нее ужасный голос.

Она не только искажает песню, распевая ноты, которые могут исходить только от попугаев и дельфинов, но и портит текст песни.

— Тридцать воров, громовой вождь. Тридцать воров и громовой вождь… — поет она с энтузиазмом, свойственным только оперным певцам и певцам Бродвея.

Я потираю верхнюю губу, чтобы скрыть беззвучный смех, но она замечает, как трясутся мои плечи, и звуки умирающих животных перестают доноситься из ее рта.

— Что смешного?

— Я ... — Взрыв смеха срывается с моих губ. — Прости.

— Почему ты смеешься?

— Это... — Я прочищаю горло и приказываю себе перестать хохотать, но это вызывает еще одну волну смеха. — Что это было?

Няня вздергивает подбородок обидевшись.

— Эм, извини, не знала, что тебе неудобно, когда с тобой рядом поют.

— Это было не пение.

Ее челюсть отвисает, затем захлопывается, и она свирепо смотрит на меня.

— Ты такой придурок!

— Папочка говорит, что мы не должны обзывать людей, — доносится сзади голос ребенка.

Лицо няни краснеет от смущения, что совсем не так весело, как смотреть, как она злится.

— Твой папа прав, Эллиот. — Она трясется всем телом, как птица, взъерошивающая перья, чтобы выглядеть больше и страшнее. — Мне очень жаль.

— Ты должна извиниться перед Брайаном Джонсоном за то, что испортила его песню.

Ее глаза расширяются.

— О боже, сообщение получено, ясно? Мой голос отстой.

— О, дело не только в этом. Ты, черт возьми, напортачила со словами.

— Папочка кладет деньги в банку, когда говорит плохие слова.

Боже, кто сделал этого ребенка хранителем морали?

— Как насчет того, что я дам тебе сто баксов, а ты от меня отстанешь?

— Ладно!

Поворачиваюсь к своему водителю.

— Скажи мне, какие слова ты пела.

Она смущенно жует губу.

— Разве это не... я имею в виду, он поет о тридцати ворах и громовом вожде, верно?

— Нет. Даже близко нет.

— Ты лжешь.

— Где твой телефон? — Я вижу, что он торчит в держателе между нами, и хватаю его. — Какой у тебя пароль?

— Я не скажу тебе свой пароль!

— Как ты думаешь, что я буду делать? Читать твои текстовые сообщения и электронную почту? Это может показаться неожиданностью, но меня это не интересует. Нисколько.

Няня отшатывается, как будто мои слова ранят. Я хочу сказать ей, что ей действительно нужно постараться иметь более толстую кожу, но меня не настолько это заботит, чтобы тратить энергию.

— Все пятерки.

Я набираю код.

— Похоже тебе не волнует, что кто-то вломится в твой телефон с таким простеньким паролем… Ого! Кто этот придурок с маленькой Мисс Классные Сиськи?

Няня пытается отобрать свой телефон, но я держу его вне досягаемости.

— Никто.

— О. Еще один никто?

Она вынуждена положить обе руки на руль, чтобы вести машину, а я внимательно смотрю пост в Instagram.

— Ночь, проведенная с бэйбом. — Значит, эти двое – пара. Никто больше не говорит «бэйба». Кто-то должен сообщить об этом Сиськам. — Почему ты так одержима... — Вдруг все встает на свои места. — Тебе нравится этот парень?

Кажется, няня хочет отрицать это, но уже слишком поздно, я могу сказать, что поймал ее.

— Он мой бывший парень.

— И ты хочешь, чтобы он вернулся.

— Я не... то есть... я не знаю… да, наверное.

Внимательно изучаю фотографию. Его нынешняя подружка — секс на каблуках, а маленькая няня... ну, няня в уродливых гребаных кедах.

— Удачи тебе с этим. Эта цыпочка горячая штучка.

— Ясно, хорошо. — Она стискивает зубы. — Спасибо, что напомнил. — Мы въезжаем на стоянку, и она паркуется и поворачивается ко мне. — А тебе никогда не приходило в голову, что некоторые люди могут находить личность человека привлекательной? Что, может быть, дело не в том, как они выглядят снаружи?

Я смотрю на нее со скукой, потому что у меня есть ответ на этот вопрос, но не думаю, что он ей понравится.

Няня протягивает мне руку.

— Верни телефон.

Я нажимаю несколько кнопок, прежде чем передать ей устройство.

— Грязные дела по цене барахла. — Я распахиваю дверь. — Текст песни буквально соответствует ее названию, гений. (прим. имеется в виду созвучие «Dirty deeds done dirt cheap» и «Thirty thieves, thunder chief»)

Она пристально смотрит на меня, и я ухмыляюсь, прежде чем захлопнуть дверь и уйти.

Направляюсь в конференц-зал все еще улыбаясь.

Глава 8.

БЕТАНИ

Когда пастор Бен в последний раз чистил свой морозильник?

Этот вопрос проносится в моей голове, когда я смотрю на свежие пакеты замороженных овощей, сложенные поверх кирпичей действительно старых замороженных овощей, покрытых ледяной коркой.

Бросаю взгляд на Эллиот, которая радостно рисует пальцами, сидя за кухонным столом. Она была занята, пока я чистила шкафы под раковиной, и, судя по ее напряженному взгляду на страницу, у меня есть еще минут пятнадцать, пока она не будет готова двигаться дальше.

Вытаскиваю все из морозилки и выбрасываю все несъедобное. Уверена, что замороженный горошек не должен быть сплошным кубиком льда. Все летит в мусорку. Может, после мы с Эллиот вытащим пластиковый бассейн. Обычно я не предлагаю этого, потому что слишком большая работа – вытащить его из сарая, очистить, а затем наполнить водой, но сегодня у меня есть запас энергии.

Вчера в церкви Уайт появился один.

Один!

Как будто этого было недостаточно, он остановился и спросил, как я поживаю. Некоторые могут сказать, что парень просто был вежлив, и в этом нет ничего необычного. Но дело не в этом.

Уайт улыбнулся, посмотрел мне в глаза, как будто действительно слушал. Я уже собиралась спросить его, где Сюзетта, но решила не напоминать о ней и не лопать наш пузырь.

В прекрасном настроении я готова начать новую неделю на позитивной ноте.

Не знаю, почему люди ненавидят понедельники. Они так же хороши, как и воскресенья, шанс для новых начинаний. И видит Бог, мне нужно новое начало. После целой недели, проведенной с Джесси Ли, мне во многом нужно покаяться. Этот человек просто бесит. Он эгоистичен и не задумывается о том, как его слова могут повлиять на других людей. Бессердечен и высокомерен, и... ладно, он немного забавный. Я имею в виду, когда не смеется надо мной, чего почти никогда не бывает.

Я дала новую клятву!

Я больше не позволю Джесси Ли причинить мне боль.

— Что это такое?

Помяни дьявола.

Вздыхаю и поворачиваюсь к возвышающемуся столбу татуированного торса, стоящего над картиной Эллиот.

— Я рисую балерину. — Эллиот продолжает водить рукой, покрытой синей смывающейся краской, по странице.

— Балерины не бывают голубыми. Они розовые. — Он подходит к кофейнику и берет кружку.

— Не слушай его, Эллиот. Искусство субъективно, а это значит, что балерины могут быть любого цвета, какого захочешь.

Хлопаю дверцей холодильника чуть сильнее, чем нужно, и ругаю себя.

Помни о своей клятве.

Джесси смотрит на меня, и вместо того, чтобы подпрыгнуть от страха, я ухмыляюсь. Широко.

— Желаю тебе доброго утра, Джесси Ли. Надеюсь, ты хорошо спал.

Прохожу мимо него с высоко поднятой головой.

— Да, пока не понял, что очнулся в телешоу 40-х годов.

Прочищаю горло и мысленно стряхиваю его подколку.

— Неудивительно, что ты сумел поразить женщин своим очарованием. — Я закатываю глаза и убеждаюсь, что он смотрит на меня, когда делаю это.

Джесси прислоняется задницей к стойке, и потягивает кофе, слегка улыбаясь из-за кружки.

— То, чем я поразил женщин, не имеет ничего общего с моим очарованием. Это все благодаря моему большому…

— Не вздумай заканчивать эту фразу!

Он щурит один глаз так, как большинство женщин сочли бы очаровательным, но не я.

— Самолюбию. А что, по-твоему, я собирался сказать?

Мое лицо пылает, и я занимаюсь уборкой вокруг Эллиот. Низкий рокот его смеха заставляет меня сжать кулаки и искать что-нибудь, чтобы бросить в него.

Клятва!

Отвернувшись, закрываю глаза, выдыхаю и ослабляю напряжение в мышцах.

— Эй, няня. Ты случайно не видела мою посылку? (прим. package – посылка, пакет, сверток; но также на сленге – мужские гениталии).

Мои глаза распахиваются, и я резко оборачиваюсь.

— Ну вот, опять ты!

Топаю к нему и ненавижу озорные огоньки в его глазах. Останавливаюсь прямо перед ним в таком раздражении, что он в замешательстве приподнимает брови над нереального цвета глазами. Серьезно, это контактные линзы?

— Ты просто ничего не можешь с собой поделать, да? — шиплю я. — Я же просила тебя никогда не говорить со мной о С-Е-К-С-Е, а ты отказываешься уважать мои желания. Говорю тебе это еще раз громко и ясно, Джесси Ли.

Он прислоняется к шкафам и выглядит слишком расслабленным, даже веселым.

— Если бы мы жили в антиутопическом обществе и спать с тобой означало бы, что я получу солнечный свет, кислород и всю пищу, которую смогу съесть, а также сохраню возможность продолжения рода для всего человечества, я бы все равно не прикоснулась к тебе. — Подхожу ближе, и в его глазах вспыхивает огонь, что выводит меня из себя еще больше. — Я скорее умру от цинги и убью всякую надежду на выживание человечества, чем займусь С-Е-К-С-О-М с тобой.

Закончив свою тираду, я вдруг осознаю, как близко мы стоим друг к другу. Я делаю большой шаг назад и ударяюсь спиной о плиту.

Джесси наблюдает за мной, и жар в его глазах заставил бы меня подумать, что я зашла слишком далеко, если бы не его ухмылка.

— Итак... позволь мне прояснить ситуацию. Это значит «нет»? Ты не видела мою посылку?

Я уже готова закричать, когда Эллиот поднимает голову и указывает на дверь.

— Папочка положил её туда.

Что? Я резко оборачиваюсь и, к своему крайнему удивлению и разочарованию, вижу прислоненный к стене у телевизора высокий пакет, завернутый в коричневую бумагу.

Джесси ухмыляется.

— Спасибо, малыш.

Джесси подходит к пакету, а я, разинув рот, подыскиваю нужные слова, пока он поднимает его и несет в свою комнату. Но остановившись на пол пути шепчет:

— О тебе многое говорит то, что ты чувствуешь необходимость произносить слово «секс» как ругательное слово.

Подмигивает и уходит.

Когда он захлопывает дверь, я, наконец, закрываю рот, беспомощно глядя в коридор.

Я идиотка.

Меня тошнит от всего этого. Снова.

То, что я наговорила Джесси, когда он просто искал посылку... ну, это было неприемлемо и недружелюбно. Не знаю, что именно в этом парне пробуждает во мне самое худшее, и я чувствую себя отвратительно. Набросилась на него, когда он в кои-то веки этого не заслужил.

Джесси не разговаривал со мной всю дорогу до своей встречи. Он делал это и раньше, и обычно я не принимала это на свой счет, но после того, как я с ним обошлась, я знаю, что его молчание на этот раз было личным.

Высаживаю Эллиот у её школы и мчусь через полгорода, чтобы забрать подарок-извинение. Слава Богу, что «Лексус» очень быстрый. За пять минут до назначенного времени возвращаюсь в церковь, чтобы забрать Джесси. Мой желудок скручивается в узел. Мое предложение мира казалось хорошей идеей, но теперь, когда Джесси мог выйти из этих дверей в любую минуту, я подумываю о том, чтобы мчаться к ближайшему мусорному баку.

Мне действительно нужно извиниться? Несомненно. Я неправильно его поняла и восприняла слова, как крайне неуместный комментарий, в присутствии ребенка, но словесных извинений было бы вполне достаточно. Вот дерьмо, что я делаю? Как только он увидит, что я для него приготовила, воспользуется этим, чтобы унизить меня и сыграть на моей доброте.

Замечаю ближайший мусорный бак. Прямо у входных дверей. Если я побегу, то успею его выбросить.

Распахиваю дверь, проверяю, не смотрит ли кто-нибудь, и бегу к мусорному баку. Я нахожусь примерно в четырех футах от него, когда дверь в церковь распахивается. Мои кеды скрипят по бетонному входу, когда я останавливаюсь.

Джесси замирает, когда видит меня.

— Что ты делаешь?

Прячу подарок за спину.

— Ничего.

Он смотрит на меня из-под бейсболки, и тень от козырька делает его лицо еще более зловещим, чем обычно.

— Что у тебя за спиной?

Я выдыхаю и принимаю свое поражение, протягивая ему подарок.

— Для тебя.

Изучает его.

— Это что...?

— Капуста, шпинат, петрушка, зеленое яблоко, лимон и еще какое-то странное слово на букву «А» или... — Я качаю головой и протягиваю ему стакан. — Не помню.

Джесси медленно берет стакан.

— Откуда ты знаешь мой рецепт приготовления смузи?

Ого, я знала, что это будет неловко.

— Знаешь, нам, наверное, лучше сесть в машину, пока тебя никто не узнал. — Разворачиваюсь и бегу к машине, моля Бога, чтобы мое лицо вернулось к своему нормальному цвету.

К сожалению, сегодня Бог, кажется, не отвечает на мои молитвы.

Джесси забирается внутрь, и мои щеки все еще ощущаются, как будто их обдувают паяльной лампой. Надеюсь, что он заметит и отвернется, давая мне немного уединения, чтобы немного успокоиться, но у него нет никаких светских манер. Поворачивается ко мне и смотрит, ожидая ответа.

Зная, что водить машину, когда у меня трясутся руки, небезопасно, я кладу их на колени.

— Прости меня, ладно? Вот. Я просто... я чувствовала себя ужасно из-за нашего недопонимания…

— Твоего недопонимания.

— Верно. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что наговорила тебе, и поэтому принесла тебе предложение мира.

Джесси смотрит на стакан, делает глоток и снова смотрит на меня.

— В самую точку. Откуда ты узнала?

— Погуглила. Ты будешь удивлен, если узнаешь, что можно нарыть в интернете.

— Ты преследовала меня по интернету?

— Нет! — Мой желудок немного скручивает, но я сдерживаю свои нервы, потому что отказываюсь завершить эту вечеринку-унижений блевотой. — Ты дал интервью какому-то мужскому фитнес-журналу и поделился информацией.

Джесси снова отпивает из своего стакана.

— Что еще ты узнала обо мне?

— Ничего. Я не копала глубоко. — Я знаю, что его любимая рыба — морской окунь, он ненавидит фундук, и ест только говядину под названием Вагю, что бы это ни было.

Нажимаю кнопку запуска двигателя и отъезжаю от церкви.

— Лгунья.

Наконец-то он отводит от меня взгляд, я немного расслабляюсь. Между нами повисает молчание, и, хотя это неловкое молчание, все равно благодарна за него.

Когда мы въезжаем на подъездную дорожку, он говорит:

— Извинения приняты. — Джесси распахивает дверцу и вылезает, а потом наклоняется, опираясь татуированной рукой о крышу машины. — О, и я, возможно, спровоцировал твое недопонимание.

— Что? Почему?

Он пожимает плечами и с улыбкой отходит от машины.

— Ты забавная, когда злишься. — И хлопает дверью, подчеркивая свои слова.

Мудак!

Я выезжаю с подъездной дорожки и мчусь с визгом шин, все еще слыша его смех через открытое окно.

ДЖЕССИ

День двадцать первый.

Одна неделя до моего двадцати восьмидневного рубежа.

Должен сказать, до сих пор это было проще простого. Все, что мне нужно делать, это игнорировать все, что мне не нравится, спать столько, сколько могу, и убивать время всеми возможными способами.

Упершись локтями в колени, я смотрю на свою гитару, прислоненную к стене у шкафа. Лучшие музыканты в мире были на вершине своей игры, будучи пьяными и под кайфом. Курт Кобейн, Джимми Хендрикс, Дэвид Боуи. Отрезвите этих парней, и они никогда не смогут творить ту магию, которую творили, когда были пьяны. Я должен просто взять её, но что, если у меня больше нет того, что нужно для создания музыкальной магии?

Обескураженный, роняю голову на руки и стону.

Поверх эластичного пояса моих штанов свисает кусок плоти, которого не было там несколько недель назад. Что это за хрень такая?

Вскакиваю с кровати и направляюсь в гостиную, где Бен растянулся на диване со своим ребенком, свернувшимся калачиком, и смотрит какой-то мультфильм.

— Эй…

— Ш-ш-ш... — говорит малышка, не отрывая глаз от экрана. — Это самая лучшая часть.

Я закатываю глаза и смотрю, как какая-то поющая блондинка делает ледник с помощью магии, которая брызжет из ее рук. Когда мне кажется, что песня еще долго не кончится, я опускаюсь на стул и жду. Ого… белокурая цыпочка распустила волосы и стала чертовски сексуальной. Стоп, нет, я не вожделею чертову мультяшку. Откидываю голову назад и жду, когда закончится пение.

— Эй, Бен.

Он отворачивается от телевизора, но ребенок хватает его за подбородок и поворачивает обратно.

— Продолжай смотреть, папочка.

— Хорошо, принцесса. В чем дело, Джесайя?

Я хватаюсь за подлокотник кресла. Почему он так меня называет?

— Мне нужно позвонить Дэйву.

— Ладно. Я тебя не останавливаю.

— Я не знаю его номера.

— Ты не знаешь номера телефона своего менеджера?

— Я не собираюсь это обсуждать. — Встаю, приготовившись звонить Дэйву.

— Что тебе нужно?

— Тренажерный зал. — Я хлопаю себя по животу. — Мне нужно двигаться, сжечь всю эту переработанную пищу, которой ты меня кормишь.

Бен целует голову своего ребенка и соскальзывает с дивана. Я иду за ним на кухню, где он наливает себе стакан воды.

— Ну?

Он задумчиво смотрит на меня, и мне хочется свернуться калачиком, поэтому я выпячиваю грудь, чтобы доказать свою правоту.

Ты больше не запугиваешь меня, старший брат.

— Ты можешь заниматься в моем спортзале. — Он пожимает плечами.

— Нет, не могу, если пойду в общественный спортзал и меня узнают…

— Это не общественное место. Это в церкви. Можешь использовать его, когда захочешь. Там занимаются йогой и силовыми упражнениями несколько дней в неделю, но ты можешь заниматься самостоятельно.

— Погоди, у тебя в церкви есть спортзал?

— Физическая подготовка идет рука об руку с духовным благополучием.

Это объясняет, почему он стал таким накаченным с тех пор, как я видел его в последний раз.

— Когда я смогу начать?

— Думаю, тебе придется поговорить с Бетани и узнать, когда она сможет тебя отвозить.

Запускаю руки в волосы. Дерьмо. Как, черт возьми, это сделать? Я не привык просить об одолжении. Я говорю о своих потребностях, и они удовлетворяются.

Это неизведанная территория.

Ненавижу это, черт возьми.

Глава 9.

ДЖЕССИ

— Спасибо, что прислал одежду, — говорю я Дэйву, разбирая коробку с тренировочной одеждой, которую он оставил. Иду в ванную, и старый телефон 70-х годов падает с комода на пол. — Есть ли шанс, что в ближайшее время я получу сотовый телефон?

Черт, как же неприятно думать, что я заработал этому парню миллионы и умоляю его достать мне мой собственный телефон. Чудовище молчало внутри меня, но теперь я чувствую шевеление.

— Ты уже написал мне песню?

Беру пластиковую подставку для телефона и швыряю ее на комод.

— Вот как это работает, а? Предметы первой необходимости теперь награда?

— Как только ты приложишь усилие и докажешь, что хочешь вернуть свою карьеру, я начну относиться к тебе скорее как к клиенту, а не как к ребенку.

— Я уже почти месяц не пью!

— Ты уже месяц ходишь к доктору Ульриху, а он говорит, что ты все еще отказываешься участвовать в терапии.

— Какого хрена? Разве не существует какого-то дерьма о конфиденциальности клиента? Ему разве разрешено обсуждать то, о чем мы говорим? Я добьюсь, чтобы у него отняли лицензию!

— За что? За то, что не воспринимаешь сеансы всерьез? Удачи тебе с этим. Теперь ты встречаешься с ним дважды в неделю и у тебя заканчиваются возможности получить нужную тебе помощь.

За моими ребрами, там, где живет чудовище, раздается грохот, но вместо ярости он переворачивается и продолжает свою спячку. Киска.

— Что происходит с группой?

— Я же сказал, никакой группы нет.

— Ты опять пытаешься заставить меня пить? Ну же, дай мне хоть какую-то надежду. Если это все равно безнадежное дело, тогда какого хрена я здесь?

Несколько секунд он молчит, потом прочищает горло.

— Ребята ждут, что ты напишешь, прежде чем решить, останутся они или нет.

— Это ведь хорошо, правда? Я напишу несколько топовых песен, и мы вернемся к делу.

— Лейбл не гарантирует твое возвращение. Что бы ты не сочинил, это должно быть достаточно хорошо, чтобы завоевать их.

Мой взгляд устремляется к гитаре, которая начинает собирать пыль.

— Я могу это сделать. А как Нейт?

Дэйв вздыхает.

— Натан ушел навсегда.

Я провожу рукой по волосам.

— Но это же бред. Он любит музыку…

— Он любил Кайлу.

Черт возьми, мне нечего на это сказать? Какой мужчина бросит всю свою карьеру ради цыпочки? Явно не из тех, кто готов умереть за свою музыку, так что нам будет лучше без него.

— В Лас-Вегасе есть барабанщик, за которым я присматриваю. Если ты придумаешь сингл, напоминающий ранние вещи Джесси Ли, посмотрю, смогу ли заполучить его вместо Натана.

— Если? Где твоя вера в меня?

— Честно? Она умерла во время твоего второго пребывания в реабилитационном центре.

— Я трижды был на реабилитации.

— Мне ли не знать. Я должен бежать. Принеси мне эти песни.

Линия обрывается.

Я смотрю на блокнот в кожаном переплете и ручку на прикроватном столике, затем мой взгляд скользит к фотографии Мэгги: руки на раздутом животе и ее глаза светятся радостью, глядя на меня.

— И как мне делать это здесь? Никакого вдохновения.

Решаю, что мне нужно подышать свежим воздухом и выкурить сигарету, поэтому хватаю Мальборо и зажигалку и иду на кухню за кофе.

В девять тридцать утра я ожидаю, что где-нибудь найду няню и ребенка, которые занимают слишком много места и производят слишком много шума, но дом пуст. Хорошо. Может быть, с их уходом я смогу подумать… Что за...?

Я щурюсь сквозь раздвижную стеклянную дверь на задний двор. Там один из тех пластмассовых детских бассейнов, и мелкая с няней сидят в нем.

— Она выглядит нелепо. — Я открываю дверь, и обе пары глаз смотрят на меня. — Тебе не кажется, что ты слишком большая для этого?

— И тебе доброе утро, — говорит няня, покачивая пластиковой рыбкой в воде.

Не знаю, почему это зрелище так расстраивает меня. Может быть, это мой разговор с Дэйвом. Может, просто идиотизм взрослой женщины в детском бассейне. А может, дело в том, что в купальнике на ней меньше одежды, чем я когда-либо видел, и я чертовски возбужден и сварлив, но она продолжает отказывать мне в сексе.

— Мне нужно, чтобы ты отвезла меня в церковный спортзал.

— О, круто! Ты занимаешься «Святой Йогой»? Или «Силой и Душой»? Кажется, они начинают урок зумбы. Держу пари, у тебя будет хорошо получаться. — Она смеется и слегка фыркает, что чертовски раздражает.

— После встречи я пойду в спортзал, так что забери меня через час.

— Не могу, мне нужно быть на работе в два часа, кроме каждой второй пятницы…

— Не подходит. Измени время.

Она сердито смотрит на меня.

— Если тебе не нравится, езжай сам. Моя работа — доставлять тебя на встречи.

Боже, эта женщина невероятно упряма. Я опускаюсь на стул в нескольких футах от бассейна и закуриваю сигарету.

— Здесь курить нельзя. — Взгляд ее больших карих глаз устремляется на малышку, которая, кажется, совершенно не замечает, что я курю.

— На улице это никому не повредит.

— Ты подаешь плохой пример.

— Говорит женщина в детском бассейне. — Прищурившись смотрю на ее грудь. — Это что, единорог у тебя на купальнике?

— Это Пегас.

Я делаю длинную затяжку и выдыхаю дым в ее сторону.

С рычанием девушка поднимается из воды, и я на мгновение застигнут врасплох ее телом. Ее купальник далек от сексуальности, он полностью закрывает все ее скромные изгибы, но что-то в нем заставляет меня отчаянно хотеть снять его и узнать, что под ним. Она невысокая, но ее рост компенсируется длинными стройными ногами, а бедра мягкие и округлые. Она хорошо скрывала это под одеждой.

Няня выхватывает сигарету из моей руки, и вода с ее тела капает мне на колени.

— Я возьму это.

Разворачивается, и я смотрю, как она, качая бедрами идет назад к бассейну, где макает мою сигарету в воду, а затем бросает её в куст. Явно удовлетворенная, она хлопает в ладоши и плюхается обратно в воду.

— Тебе не стоит курить. Удивительно, что люди все еще курят, учитывая все связанные с курением смерти каждый год. Это словно табачные компании говорят: вот пистолет с пулей в нем. Дай мне денег, а я позволю тебе приложить его к своей голове.

— О, а это нормально – говорить подобное в присутствии ребенка?

Няня хмурится, затем смотрит на маленькую девочку, которая, кажется, полностью игнорирует нас в любом случае.

— Эллиот, никогда не кури. Это плохо для тебя.

— Знаю, — говорит она и начинает барахтаться, обливая меня водой. — Я русалка!

Летающие лошади, русалки… В детстве я воображал себя огнедышащим драконом. Мир полон нормальными людьми, которые мечтают о жизни в мифах и легендах. Простой снаружи и огнедышащий внутри. Суперзвезда рок-н-ролла не исключение. Я стал тем, кем они хотели меня видеть.

Ни аргументов. Ни борьбы. Никакого сопротивления с моей стороны…

Мой пульс колотится в горле.

— Ох, черт…

— Джесси! — ругается няня. — В чем твоя проблема?

Я моргаю, глядя на нее.

— Мне пора идти.

Кажется, я только что написал песню.

БЕТАНИ

Джесси вскакивает с шезлонга и бросается внутрь, забыв закрыть дверь.

Я вздыхаю и выхожу из бассейна, чтобы закрыть её. Пока встала, иду на кухню, одним глазом присматривая за Эллиот, хотя она умеет плавать, а воды всего пара футов, и достаю из морозилки два фруктовых мороженых. Мой взгляд устремляется дальше по коридору. Дверь Джесси закрыта. Интересно, с ним все в порядке? Смотрю на часы и вижу, что у нас есть еще пара часов до отъезда, поэтому возвращаюсь к Эллиот.

Мы болтаемся в бассейне, пока наши плечи не розовеют, а руки не становятся морщинистыми. Затем выливаю воду из бассейна и сажаю ее в ванну. Одеваю Эллиот для школы и оставляю ее с Барби, пока сама быстро принимаю душ.

Закончив и одевшись, я понимаю, что у нас есть десять минут до того, как мы должны отвезти Джесси на его встречу. Собираю наши вещи, надеясь, что Джесси не заснул или типа того, и не дождавшись, иду стучать в его дверь.

— Мы должны идти!

Он распахивает дверь, а на нем все еще спальные шорты.

— Я не могу, я пишу.

— Что? Нет. Ты должен идти. Ты не можешь пропустить встречу.

Он выглядит немного ошеломленным, как будто только что проснулся от самого лучшего сна на свете и хочет снова заснуть, чтобы продолжить с того места, где остановился.

— Нет, позвони им, скажи, что я заболел.

— Ты не можешь. Дэйв сказал…

— Мне нужно написать песню, и я нахожусь на чем-то удивительном, так что просто позвони им и скажи, что я болен. — Джесси оборачивается, и я прослеживаю за его взглядом, и вижу блокнот на полу, слова и музыкальные ноты, нацарапанные по всей открытой странице. — Пожалуйста, Бетани. — Он никогда раньше не называл меня по имени. — Ты мне нужна.

Не знаю, почему я киваю, но это так.

— Я…

— Большое спасибо. Я твой должник.

Джесси закрывает дверь перед моим носом, и я стою там несколько секунд, задаваясь вопросом, как я собираюсь отмазать от его собрания анонимных алкоголиков, не навлекая на нас неприятности.

— Ты сказала им, что у меня понос! — Глаза Джесси широко раскрыты, когда он смотрит на меня из глубины коридора.

Не знаю, почему он выглядит таким расстроенным. Я сделала то, что он просил, и отмазала от собрания анонимных алкоголиков. Прячу свою улыбку.

— Ты велел сказать им, что заболел.

— Да, сказала бы – лихорадка или конъюнктивит, но не понос!

— Эллиот, поторопись! — Мы уже собирались идти в школу, когда она вдруг вспомнила, что забыла кое-что захватить для «покажи и расскажи». Вот тут-то Мистер рок-Бог и решил спросить меня, какую болезнь я ему придумала. Застегиваю молнию на рюкзаке Эллиота с «Моим маленьким пони» и смотрю на разъяренную суперзвезду. — Немного благодарности было бы очень кстати.

Его яростный взгляд – все, что я получаю в благодарность. Неблагодарная, избалованная знаменитость!

— Диарея – это лучшее, что я могла придумать. Кроме того, никто никогда не сомневается в диарее.

Джесси проводит руками по волосам, и хотя на нем наконец-то надета рубашка, когда он вот так поднимает руки, обнажается та потрясающая часть его живота, которая сужается и исчезает под его...

— Ты смотришь на мой член, няня?

Я смотрю ему в глаза, и вижу в них веселье.

— Нет, ты отвратительный извращенец. — Я наклоняюсь и кричу в коридор: — Эллиот! Ну же, поторопись!

— Я все еще ищу своего щенка бигля!

Обхожу Джесси и иду по коридору, чтобы помочь найти мягкую игрушку.

— Ты заглядывала под кровать?

— Ты, должно быть, шутишь, — громыхает Джесси с порога.

Я оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на плакат на стене Эллиот.

— Имеешь что-то против Джастина Тимберлейка?

Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, челюсть отвисла.

— Ты когда-нибудь смотришь развлекательные новости? В прошлом году он выиграл у меня музыкальную премию MTV.

Я с обожанием смотрю на изображение Джастина в черной кожаной куртке и джинсах, которые ему очень идут.

— Он потрясающий. Просто быть номинированным вместе с ним — это большая честь.

— Нет. Даже близко нет.

Эллиот высовывает голову из-за кровати.

— Он хорошо танцует. Ты умеешь танцевать?

— Я не танцую, малышка.

Она пожимает плечами.

— Хм, наверное, поэтому ты и проиграл. — Эллиот снова ныряет вниз, чтобы найти свою плюшевую игрушку.

У Джесси отвисает челюсть, и он свирепо смотрит на меня.

— Ей промыли мозги. Не могу поверить, что у ребенка моего брата нет ни одного плаката со мной на стене. — Он тычет пальцем в сторону плаката. — Я же ее долбаный дядя!

Тишина заполняет комнату, и Джесси выглядит ошеломленным, очевидно, обдумывая то, что только что сказал. Хмурит брови и качает головой, пятясь из комнаты.

— Я нашла его! — Эллиот выскакивает с плюшевым животным в руке.

— Пошли, а то опоздаем. — Я провожу ее мимо растерянного Джесси. — Ты совершенно прав. — Сжимаю его плечо, выводя из временного оцепенения. — Ты ее долбаный дядя. — Так веди себя соответственно. — Удачи тебе с песней, а в аптечке есть «Пепто» (прим. Pepto – лекарство от диареи).

Не могу удержаться от смеха, услышав его ответное рычание.

Делает ли меня ужасным человеком то, что я получила безумное удовлетворение, рассказав организатору анонимных алкоголиков, Полу, что у Джесси, ужасный случай диареи? Ничего не могу поделать с тем, что хочу, чтобы этот парень хоть на секунду стал обычным человеком. Неестественно быть все время красивым и безупречным.

Наверное, поэтому я и вызвала у него вымышленный понос.

Но выражение его лица, когда я сказала ему... Я усмехаюсь. Почему быть плохой так приятно?

Глава 10.

ДЖЕССИ

— Джесайя, у тебя есть минутка?

Я смотрю на дверь из своего положения на полу, спиной к кровати, с гитарой в руке и карандашом между зубами.

— Или сейчас неподходящее время..?

Я вынимаю карандаш изо рта.

— Входи.

Бен открывает дверь с тарелкой еды в руке. Он не сразу замечает, что я сижу на полу, но когда замечает, то кажется удивленным.

— Эй.

— Эй.

Он подходит к маленькому столику рядом с тем чертовым стулом, который я отодвинул в угол, и ставит еду.

— Я не был уверен, хочешь ли ты сделать перерыв, чтобы поесть. — Щелкает выключателем торшера.

В этот момент я моргаю, фокусируя зрение. Уже почти восемь часов. В комнате стало темнее, и я даже не заметил этого.

Бен стоит напротив меня, засунув руки в карманы джинсов.

— Я слышал кое-что из того, что ты играл. Звучит хорошо.

Чувствуя себя уязвимым и встревоженным, закрываю блокнот и кладу гитару на кровать.

— Пока сыро, но все получится.

Напряженное молчание тянется между нами, и я задаюсь вопросом, сколько времени ещё пройдет, прежде чем он избавит нас обоих от страданий и уйдет. Бен оглядывает комнату. Его взгляд останавливается на фотографии Мэгги с тоской и печалью в глазах. Интересно, скучает ли он по ее фотографиям по ночам теперь, когда я занимаю его комнату?

Я замечаю еду, которую он мне принес. Бифштекс, картошка, какие-то овощи. У меня в груди все сжимается.

— Ты можешь вернуться в свою комнату. Я лягу на диван.

Бен переводит взгляд на меня.

— Нет. Думаю, у тебя должно быть свое собственное пространство, и я все равно встаю рано. И Эллиот тоже. Так мы тебя не разбудим. — Он возвращается к фотографии. — Я могу убрать эти фотографии отсюда…

— Ты не обязан этого делать.

— Они доставляют тебе неудобства, я понимаю…

— Нет.

Он выглядит смущенным.

Я встаю.

— Все нормально. Я не обращаю на них внимания. Но если ты настаиваешь на том, чтобы остаться на диване, то должен взять несколько туда.

Бен грустно улыбается и хватает ближайшую фотографию своей мертвой жены. Он не прижимает рамку к груди и не целует ее, хотя по выражению его лица я верил в это. Вместо этого он просто держит её в руке. У меня такое чувство, что он не хочет, чтобы я знал, как много это для него значит.

— Ладно... я, пожалуй, пойду приму душ и лягу спать.

— Бен.

Он останавливается в дверях и оборачивается.

— Ты скучаешь по этому? По игре? — Я дергаю подбородком в сторону его пыльной гитары. — Песням?

— Да, есть немного.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться?

Пожимает плечами, и я не упускаю из виду, как он крепче прижимает к себе фоторамку.

— Не совсем.

— Плохо. — Я хватаю еду со стола и сажусь на пол, чтобы поесть. — У тебя хорошо получалось.

Бен опускает подбородок, вздыхает, затем смотрит на меня.

— Тебе удобно на полу?

Я смотрю на антикварный стул так долго, как только могу – всего две секунды.

— Ты же не думаешь, что я сяду на эту чертову штуку.

В тот момент, когда до него доходит смысл моих слов, лицо Бена заливается краской.

— Спокойной ночи.

Его взгляд метнулся к стулу, затем обратно ко мне, но он не встречается со мной взглядом. Кивает и выходит из комнаты с тихим:

— Спокойной ночи.

— Рад слышать, что ты пишешь музыку. — Док Ульрих, кажется, искренне взволнован моими новостями и, похоже, так же, как и я, доволен тем, что наши визиты сократились до двух раз в неделю. — Сочинение музыки ничем не отличается от ведения дневника…

— Позволю себе не согласиться, док.

Взмахом ручки он указывает на мою гитару.

— Не хочешь ли поделиться тем, что написал?

— Нет, не могу. Тебе придется ждать выхода сингла, как и всем остальным.

— Вполне справедливо. — Он улыбается и что-то записывает в свой блокнот. — Вчера на собрании были какие-нибудь прорывы?

Выражение моего лица мрачнеет.

— Я пропустил вчерашнюю встречу, потому что плохо себя чувствовал.

Док хорошо притворяется, но я могу сказать, что он настроен скептически.

— Ты заболел?

Я чешу челюсть, когда раздражение ползет вверх по моей шее.

— Да, просто... расстройство желудка.

— Понятно. — Он что-то пишет. Что может быть примечательного в том, что я болен. Ну, понарошку болен? — Тебе нужно показаться врачу?

— Нет, мужик. У меня все в порядке.

— Но ты ведь будешь присутствовать на сегодняшней встрече, верно?

— Да, и я собираюсь начать тренироваться сегодня. Я в восторге от этого.

Док продолжает и продолжает, пытаясь раскопать любую грязь из моего детства, но я только киваю или качаю головой. Если ему так интересно мое воспитание, почему он не спросит Бена? Уверен, что он был бы открытой гребаной книгой для доктора.

Наше время, наконец, заканчивается, и он уходит. Я надеваю спортивные штаны и черную футболку, надеваю кроссовки и отправляюсь на поиски водителя.

Няня на кухне у раковины, моет посуду.

— Где ключи?

Она подпрыгивает и роняет кружку в раковину, где та разлетается на миллион осколков.

— Черт!

— Хм, простите меня, Мисс Благопристойность, но вы только что чертыхнулись?

— Ты меня напугал. — Она пристально смотрит на меня, и вблизи ее глаза кажутся более карамельного цвета. Хм, а я всегда думал, что они просто коричневые. — Нельзя подкрадываться к людям.

Прислоняюсь спиной к стойке рядом с ней.

— Няня, во мне шесть футов один дюйм. Я не могу «подкрасться» ни к кому. Может быть, тебе следует лучше осознавать свое окружение?

— Без разницы. — Она собирает керамические осколки и выбрасывает их в мусорное ведро.

Няня часто бывает здесь и когда я ее вижу, она всегда играет с ребенком или убирает. Что будет делать Бенджамин, если она уйдет? Он будет в полной заднице.

— Эллиот, давай же, мы уходим! — кричит она в сторону коридора.

Маленькая девочка влетает в кухню, большая щербатая улыбка натянута между ее щеками.

Стоя в дверях, натягиваю бейсболку, а няня собирает детские вещи, чтобы мы могли идти. Хватаю с кухонного стола брелок от машины.

— Я за рулем.

Она сидит на корточках, завязывая шнурки на ботинках ребенка, и смотрит на меня.

— Ты не можешь вести машину. Дэйв сказал…

— Дейв не хочет, чтобы я садился за руль, потому что не хочет, чтобы у меня были неприятности. Я не собираюсь попадать в неприятности, поэтому я за рулем.

— Не думаю…

Я щелкаю пальцами.

— Вперед. На выход.

Она смотрит на меня так, что я возбуждаюсь, а потом хмурится, потому что не могу перестать улыбаться.

— Ладно. Церковь находится всего в нескольких милях отсюда. Думаю, ты можешь справиться с этим. — Проходит мимо меня с самодовольной ухмылкой.

Продолжай в том же духе, няня, и к концу недели я раздену тебя догола и разложу на кровати.

Она возится с автокреслом, пока я сажусь за руль, подстраиваю сиденье под свои гораздо более длинные ноги и регулирую зеркала.

Няня забирается на переднее сиденье и пристально смотрит на меня, пристегивая ремень безопасности.

— Разве таких, как ты, не возят повсюду в лимузинах? Когда ты в последний раз садился за руль?

Я задним ходом выезжаю с подъездной дорожки и включаю передачу, выезжаю с визгом шин просто ради удовольствия.

Она напрягается и выпрямляется в кресле.

— Притормози!

Малышка смеется и визжит, чтобы я ехал быстрее.

Я сильнее давлю на газ.

— Джесси, пожалуйста! — кричит она и костяшки ее пальцев белеют на приборной панели. — О боже!

Неплохо. Я бы не ожидал такой ярой страсти от женщины, которая наносит гигиеническую помаду в качестве блеска для губ. Мне бы очень хотелось услышать те же самые слова из ее уст в более интимной обстановке.

В конце улицы я замедляюсь, и моя челюсть болит от улыбки.

— К твоему сведению, у меня есть действительные водительские права, которые никогда не были аннулированы за вождение в алкогольном или наркотическом опьянении или что-то еще, что твой крошечный умишко придумал обо мне. — Я чувствую жар ее гнева. — Господи, няня-зануда, пойми шутку.

— Мы можем сделать это снова? — спрашивает ребенок и пинает спинку моего сиденья, что чертовски раздражает.

— Нет, — отвечает няня и отворачивается, чтобы посмотреть в окно.

Я слышу, как она всхлипывает. Черт, она что, плачет?

Женщины и их сверхактивные эмоции.

Еще один всхлип, и она вытирает лицо.

Я закатываю глаза и стону.

— Ты что, плачешь?

— Просто забудь об этом, — говорит она, но я слышу слезы в ее голосе.

Дерьмо.

— Успокойся, я просто пошутил.

— Ты не понимаешь, — она снова всхлипывает. — Я была в машине с родителями, когда мой отец вот так шутил и ехал слишком быстро. — Она вытирает нос, все еще глядя в боковое окно, скорее всего, чтобы скрыть свои неловкие слезы. — Он не справился с управлением и... и... они оба погибли.

О черт... я мудак.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но извинения никогда не даются легко.

— Бетани, я...

— Я пролежала в реанимации три недели. — Она показывает на белый шрам размером со скрепку на ноге. — Это постоянное напоминание о том дне.

Останавливаю машину и слепо смотрю в лобовое стекло.

— Я... Послушай, я понятия не имел о твоих родителях. Мне... правда жаль.

Она снова всхлипывает, и ее плечи трясутся.

Я такой придурок.

— Бетани. — Протягиваю руку, чтобы коснуться ее плеча, но она так быстро оборачивается, что я отдергиваю руку.

Она улыбается. Её лицо сухое.

— Ха! — В ее глазах пляшут смешинки. — Ты простофиля!

— Какого хрена..?

Няня разражается смехом, откидывая голову назад, демонстрирует полный рот ровных, белых зубов, и звук истеричного хохота слетает с ее губ.

— Не могу поверить, что ты купился на это!

— Подожди, твои родители не умерли?

— Неа! Они живут в Финиксе! — Теперь она вытирает настоящие слезы — слезы смеха. — Ты такой доверчивый!

— А как насчет шрама на ноге?

— Я поскользнулась во время прогулки три года назад и упала на камень.

— Не могу поверить, что ты солгала о смерти своих родителей, — бормочу я.

— Не могу поверить, что ты подвергаешь опасности жизнь своей четырехлетней племянницы, разъезжая по жилым кварталам, как маньяк. — Она хлопает в ладоши с довольной улыбкой. — Теперь мы квиты.

— Квиты? — Приподнимаю уголок рта в ухмылке. — Сладкая, мы только начали.

Это, кажется, затыкает ей рот и стирает глупую улыбку с лица.

Игра началась, няня.

БЕТАНИ

Когда я сижу в машине, ожидая окончания встречи Джесси, и рассматриваю фотографию Уайта и Сюзетты в Instagram, не могу перестать прокручивать это маленькое слово.

Сладкая.

Меня так уже называли — обычно пожилые люди и однажды повар, которого уволили за то, что он схватил за грудь хозяйку — но на этот раз я чувствую себя по-другому. Почему он так меня назвал?

Уайт никогда не называл меня так. Он называл меня «милая», несколько раз «детка», но никогда «сладкая». Не могу решить, какой это термин — сексуальный или покровительственный.

Кого я обманываю? Исходящий от Джесси Ли и сопровождаемый этой ухмылкой, он определенно был сексуальным. Почему от одной мысли об этом у меня внутри все становится как желе?

На парковке происходит какое-то движение, и я подпрыгиваю, опасаясь, что это Джесси и он может каким-то образом проникнуть в мои мысли. Мои глаза расширяются, когда я понимаю, что это Уайт. Что он делает здесь в четверг?

Я выбираюсь из машины.

— Уайт?

Он останавливается и косится в мою сторону.

— Бэт?

Я иду к нему, а он делает то же самое, пока мы не встречаемся на выложенной плиткой дорожке, ведущей к дверям церкви.

— Эй. — Я сдерживаю инстинктивное желание обнять его, пожать ему руку или поприветствовать поцелуем. — Странно видеть тебя здесь в четверг.

Не то, чтобы я следила за тобой и знала твое расписание или что-то в этом роде.

— О, э-э... да, я тоже немного удивлен, увидев тебя. — Он засовывает руки в карманы своих брюк. — Бэт, послушай, я давно хотел спросить…

В животе у меня все переворачивается, и я изо всех сил стараюсь не улыбнуться при мысли, что он думает обо мне. Может быть, Уайт понял, что мы созданы друг для друга, и готов снова быть вместе.

— Да?

Его брови сходятся на переносице.

— Как у тебя дела? Ну, знаешь, с тех пор как... ты знаешь.

— О, эм... — Совсем не то, что я ожидала, но, может быть, это его вступление к более важному разговору, например, о том, как он порвал с Сюзеттой, чтобы быть со мной. — Все хорошо.

Уайт хмурится.

— Хорошо, это хорошо. Просто... — Парень переминается с ноги на ногу, как будто ему неудобно. — Мои родители рассказали о том, что случилось с твоей машиной…

— Что? А... моя машина? О, да, это было немного странно... — Я выдыхаю. — Безумная история, верно? — Черт возьми! Мой пульс колотится, а ладони вспотели. Он не должен знать, что случилось. Ни за что. — Как у вас с Сюзеттой?

Кажется, он немного сбит с толку резкой сменой темы.

— У нас все хорошо. Да, кстати, мне очень жаль, что я привел ее в твой ресторан. Это был идиотский ход с моей стороны.

— Все нормально. — Мое лицо становится все горячее и горячее. — Значит, у вас все хорошо?

В первый раз он, кажется, искренне улыбается, что причиняет мне адскую боль в области сердца. Вероятно, несварение желудка от хлопьев, которые я съела на завтрак.

— С Сюзеттой все великолепно. Она должна была встретиться со мной здесь. — Уайт оглядывает парковку, ища ее взглядом. — Должно быть, опаздывает.

Церковные двери распахиваются, и Джесси выходит, останавливаясь, когда замечает нас с Уайтом, стоящих рядом. Со всей чванливостью и уверенностью бога рока он идет прямо к нам.

— Я опоздал? — говорит он и переводит взгляд с Уайта на меня.

— Нет, я просто разговаривала с…

— Подожди минутку, — говорит Уайт с удивлением в голосе. — Ты же Джесси Ли!

Джесси наклоняет голову и смотрит на меня, его брови приподнимаются достаточно высоко, чтобы коснуться его низкой бейсболки. У меня нет сил даже улыбнуться, и не могу представить их друг другу, потому что уверена, что Джесси хочет сохранить анонимность. Кроме того, Джесси уже знает, кто такой Уайт— могу сказать это по ухмылке на его лице.

Он кивает Уайту.

— Так и есть.

— Ни хрена себе, — говорит Уайт с широкой улыбкой, переминаясь с ноги на ногу, как будто в любую секунду может обмочиться. — Я твой большой поклонник уже много лет. Я люблю твою музыку.

Джесси ухмыляется, и в его глазах светится гордость.

— Спасибо, я ценю это.

— Вау! — Уайт отступает назад, запустив руку в волосы. — Не могу в это поверить. Джесси Ли. Джесси Ли, черт возьми!

Я поднимаю вверх палец.

— Давай не будем забывать, что ты стоишь на пороге дома Иисуса…

— Джесси Ли, бл*!

— Ладно, — ворчу я.

— Вау, чувак... — говорит Уайт, полностью игнорируя меня. — Что ты делаешь здесь, в Аризоне? Черт возьми, что ты здесь делаешь?

— Взял отпуск.

— Круто, чувак. — Голубые глаза Уайта все еще большие и круглые. — Мне нужно взять у тебя автограф. — Он похлопывает себя по карманам, затем его взгляд устремляется на стоянку. — Сюзетта!

Из моего горла вырывается стон. Становится все лучше и лучше.

У меня отвисает челюсть, когда я вижу, как девушка Уайта пересекает парковку в красном платье, которое безумно сексуально, но в то же время умудряется выглядеть со вкусом. Вишневая ткань облегает каждый изгиб ее тела, от коротких рукавов до подола, который чуть ниже колен. Ее туфли на каблуках стучат по тротуару, сверкая красными подошвами, а длинные темные волосы развеваются за ней, как хвост пегаса на ветру.

Ее глаза загораются, когда она видит, что Уайт машет ей рукой.

От этого меня тоже тошнит.

— Милая, ты никогда не поверишь, с кем я столкнулся, — говорит Уайт, когда она бочком подходит к нему.

Милая. Еще один удар в живот. Будет ли так очевидно, если я уйду, чтобы дуться в машине в одиночестве, пока эти двое лебезят перед знаменитостью?

Женский вздох, и Сюзетта стелется перед Джесси, в то время как Уайт смотрит с восхищением и благоговением. Я медленно отступаю назад, пока Джесси слушает, как эта девушка рассказывает о своих любимых песнях, о том, как она видела его на концерте и пыталась пробраться за кулисы — скорее всего, чтобы заняться с ним сексом, потому что она такая женщина…

Заткнись, Бетани!

Ненависть девушки к другой девушке никогда не бывает оправданной.

Но Сюзетта из тех девушек, на которую в комнате оборачиваются все головы. Она из тех девушек, о которых мечтают даже верные женатые мужчины.

— Так что же привело тебя в эту дыру? — говорит Сюзетта.

Дыра? Город или церковь? В любом случае, я очень обижена.

— Бетани.

Я вздрагиваю от звука голоса Джесси, произносящего мое имя.

— Что?

Он протягивает ко мне руку и мотает головой, приглашая подойти поближе. Оцепенев, я делаю пару шагов вперед, но Джесси обнимает меня за плечи и притягивает ближе к себе. Сюзетта смотрит на меня так, словно у меня выросли рога, и взгляд Уайта останавливается на руке Джесси, лежащей на моем бицепсе.

— Подожди... ты ее знаешь? — спрашивает Сюзетта.

— Да. Я приехал, чтобы провести некоторое время с Бетани. Она показывала мне свою церковь. — Ложь слетает с губ Джесси, как растопленное масло.

Уайт хмурится.

— Ты никогда не говорила мне, что дружишь с Джесси Ли.

— Я…

Джесси хихикает.

— Ты же знаешь Бетани. Она чертовски предана и не любит хвастаться. Мне это в ней нравится.

Мои колени дрожат, и Джесси поддерживает меня, когда я вынуждена использовать его для опоры.

Уайт медленно качает головой, как будто видит меня впервые.

— Да, я такая. — Почему все, что говорю, звучит так глупо?

Джесси поворачивает голову и говорит мне на ухо:

— Нам пора идти, — говорит он достаточно громко, чтобы все услышали, и это звучит сексуально.

Его горячее дыхание скользит по моей шее, а по спине пробегает дрожь.

— Да, эм... нам пора идти.

Уайт приходит в себя и смотрит на часы.

— Нам тоже пора идти. Мы опаздываем на встречу с пастором Лэнгли. — Он подражает жестам Джесси и обнимает Сюзетту. — Добрачная консультация.

Эти два слова выбивают воздух из моих легких. Они помолвлены? В горле у меня встает комок, и я покачиваюсь на ногах. Рука Джесси сжимается вокруг меня.

Сюзетта поднимает левую руку и шевелит пальцами. Солнце сверкает на кольце с бриллиантом огранки «Принцесса» размером с орех.

— Мы еще не объявили об этом официально.

— Поздравляю. — Мой голос должно быть привлекает внимание Джесси, потому что я чувствую, как он поворачивает голову в мою сторону, хотя смотрю то на Уайта, то на Сюзетту. — Твое кольцо... — Я с трудом сглатываю. — Просто дух захватывает.

— Точно. — Джесси поворачивает нас к стоянке. — Нам пора идти.

— Приятно было познакомиться, — кричит Уайт.

— Ты должен прийти на свадьбу! — визжит Сюзетта.

Но Джесси игнорирует их и ведет меня к пассажирской стороне машины.

Он сажает меня в машину и закрывает дверь, а Уайт кричит:

— Я пришлю приглашение!

Слепо смотрю вперед, когда Джесси садится, заводит машину и выезжает со стоянки. Я не чувствую ни рук, ни ног, потому что вся кровь, скопившаяся в моей груди, заглушает мое сердце.

— Бетани? — зовет Джесси.

— Я в порядке.

— Нет, это не так.

Мои губы приоткрываются, чтобы отрицать, но слова не выходят.

— Скажи мне, как добраться до твоей работы.

Мне удается пробормотать указания на автопилоте, пока мой разум переоценивает то, что произошло. Уайт сказал, что я из тех женщин, на которых женятся мужчины. Мы были вместе почти год, но он так и не сделал мне предложения. Но с ней всего пару месяцев, а они уже женятся. Что это говорит обо мне?

Что бы я делала, если бы рядом не было Джесси, чтобы уберечь меня от полного унижения?

— Постой. — Я поворачиваюсь к нему. — Почему ты это сделал?

— Я высажу тебя, а потом вернусь в церковь, чтобы позаниматься в спортзале…

— Нет, я имею в виду, что теперь люди будут знать, что ты здесь. Тебе не следовало с ними разговаривать.

— И что мне нужно было сделать? Просто пройти мимо тебя, когда ты неожиданно столкнулась со своим бывшим-мудаком?

— Ну… да.

Он отрицательно качает головой.

Я показываю на ресторан впереди.

— Вон там, слева.

— Во сколько ты заканчиваешь? — Он подъезжает к входной двери.

— Эм… — Каждый раз, когда я пытаюсь сосредоточиться, все, что я вижу — это кольцо и улыбку на прекрасном лице Сюзетты. — В десять.

— Кто отвезет тебя домой?

— Я поеду на автобусе.

— Что? Это же глупо.

Откуда такая враждебность? Я бы подумала, что это он только что узнал, что любовь всей его жизни выходит замуж за кого-то другого.

— Говорит парень, который настаивает на том, чтобы взять машину. — Я качаю головой, беру свою сумочку с заднего сиденья и захлопываю дверь.

Оказавшись в ресторане, за безопасным стеклом, я оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий «Лексус».

— Он женится на этой сучке?

Я держу телефон подальше от уха, когда Эшли визжит. Это гораздо лучше, чем разочарование, которое я услышала в голосе мамы, когда позвонила ей, чтобы сообщить новость. Знаю, что она не хотела этого, но ее ответ заставил меня почувствовать себя неудачницей. Поэтому я позвонила Эшли в перерыве, чтобы рассказать ей, что случилось, зная, что она заставит меня чувствовать себя немного лучше из-за того, что я... ну, зла. Я опустила часть о том, что была с Джесси, и никто не спросил, почему я была в церкви в четверг.

— Хорошо для них! Она застрянет с его мизерным членом, а он с ее герпесом, пока смерть не разлучит их.

Эш понятия не имеет о размерах члена Уайта или венерических заболеваниях Сюзетты, но это все равно заставляет меня улыбаться.

— Мне очень жаль, Бетани. Я знаю, ты надеялась, что все сложится иначе.

— Да, я просто не понимаю. Он сказал мне, что я из тех женщин, на которых женятся мужчины. Он произнес именно эти слова!

— Что за идиотизм!

Я отнимаю трубку от уха, смотрю на нее, думая, что ослышалась, и снова прижимаю к лицу.

— Почему ты считаешь, что то, что тебя называют подходящей невестой — это оскорбление?

— Это двусмысленный способ сказать, что он не считает тебя сексуальной.

— Неправда.

— Так и есть.

Возможно ли, что я неправильно воспринимала наши с Уайтом отношения? Это имело бы смысл. Я не сексуальна, особенно по сравнению с Сюзеттой.

Эшли разговаривает с кем-то на заднем плане.

— Извини, мне нужно вернуться в бар. Меня не будет дома до утра. Хочешь, я тебя разбужу, чтобы мы могли поговорить?

— Да, пожалуйста.

— Мне так жаль, что все так получилось. Держись там, и я разбужу тебя твоим любимым фраппучино.

— Спасибо, Эш.

Мы вешаем трубку, и я провожу остаток вечера, как в тумане. Мои чаевые в конце вечера отражают мое плохое настроение, и я виню в этом Уайта и Сюзетту. Просто хочу пойти домой, принять горячий душ, надеть пижаму и спать, пока боль в груди не пройдет.

Уже почти пора закрываться. Отлично. Вернусь домой к одиннадцати, свернусь калачиком в постели и буду плакать, пока не усну.

Мой взгляд по-прежнему прикован к кабинке, которую занимали Уайт и Сюзетта в тот вечер, когда они приходили сюда. Было ли у нее тогда кольцо? Я бы, конечно, заметила.

— Бетани, мне очень жаль, но твой столик только что заняли, — говорит хозяйка и указывает на дальний угол ресторана.

Группа из четырех человек просматривает меню. Вот тебе и ранний приезд домой. Мне нужно успеть на одиннадцатичасовой автобус.

Просто замечательно.

После того, как моя четверка съедает блины с беконом и четыре куска пирога, которые повар уже убрал на ночь, они наконец прощаются в десять тридцать. Я прибираюсь, закрываюсь, выключаю свет и хватаю сумочку, чтобы дойти до автобусной остановки.

Температура ночью прохладная, и я благодарна легкому ветерку пустыни, который сопровождает меня по пути в один квартал.

Уайт женится.

Напоминание стучит в мой череп в миллионный раз, и я пытаюсь стереть их образ вместе — в основном потому, что они выглядят такими счастливыми. Я должна быть счастлива за них.

Тяжело опускаюсь на скамью под тяжестью разбитого сердца. Следующий автобус будет здесь через десять минут. Чувствуя себя в относительной безопасности в этой прилично населенной части города, я смотрю, как мимо проносятся машины. Смотрю себе под ноги, когда чувствую, что передо мной тормозит машина.

«Лексус».

Загораются аварийные огни, и окно опускается.

— Джесси?

— Эй. — Одна из вещей, которые делает Джесси, и к чему я уже привыкла — это то, что он не ведет себя застенчиво и скромно. Он смело, почти вызывающе смотрит мне в глаза.

— Ты что, сбежал?

— Ага. — Он слегка улыбается. — Пробил дыру в стене и прикрыл ее плакатом Джастина Тимберлейка.

Я смеюсь.

— Никто никогда не узнает, что я ушел.

— Умно. Звучит знакомо, как будто я видела это однажды в кино или что-то в этом роде.

— Неа…

— А Бен знает, что ты уехал?

— Ты ведь понимаешь, что мне двадцать восемь лет? И нет, он спит.

— О. — Я смотрю вдоль улицы в том направлении, откуда идет автобус, потом снова смотрю на Джесси. — Что ты здесь делаешь?

Между нами тянется несколько тяжелых секунд молчания.

— Честно? — Он хмурится. — Понятия не имею.

— Ладно, мой автобус будет здесь с минуты на минуту. Тебе, наверное, не стоит парковаться на этом месте. — Я откидываюсь на спинку скамейки на автобусной остановке с сумочкой на коленях. — Увидимся завтра.

— Хочешь, я тебя подвезу?

— Не нужно. Я прекрасно доеду на автобусе.

— Но я ведь здесь, так что...

Я хмуро смотрю на него, надеясь прочесть его намерения.

— Чего ты хочешь?

— Ты чертовски утомляешь. — Мужчина откидывает голову назад, затем поворачивает ее, чтобы посмотреть на меня. — Тебя подвезти или нет?

У меня нет веской причины отказаться — кроме того, что-то в том, чтобы принять поездку, похоже на уступку — но после того дня, который у меня был, у меня нет сил сопротивляться. Собираю свои вещи и забираюсь в машину. Кондиционер дует мне в лицо, и радио включено, но громкость низкая, создавая приятный фоновый шум.

Я пристегиваю ремень безопасности и показываю Джесси в направлении своей квартиры, стараясь не смотреть на него, освещенного светом приборной панели.

Его великолепная кожа, уши с тоннелями и татуировки на руках делают его похожим на рок-Бога, каким его провозглашают СМИ. Его джинсы и выцветшая футболка Pink Floyd в сочетании с тем, как его волосы торчат из-под бейсболки, придают ему вид обычного парня, который смягчает его устрашающую внешность.

— Перестань пялиться, — говорит он, поворачивая налево.

— Я не пялюсь. Просто пытаюсь понять, почему ты так добр ко мне.

Его взгляд на секунду устремляется на меня, прежде чем снова сфокусироваться на дороге.

— Ничего подобного.

Почему он разъезжал по городу после одиннадцати вечера? Я прикусываю губу.

— Ты искал... ну, ты знаешь.

Он резко поворачивает голову.

— Нет, не знаю. Ты... ты думаешь, я ищу их?

Мои глаза практически вываливаются из орбит.

— Нет! Я почти уверена, что ты можешь найти кого-то, с кем можно заняться сексом, не платя за это!

Он морщится.

— Не проститутку, гений. Наркотики. Ты думаешь, я ищу наркотики?

— Нет, я имею в виду... не знаю. — Я вижу, как он закатывает глаза в свете фар встречного транспорта. Он кажется оскорбленным, но что еще я должна думать? — Здесь поверни налево.

— Твой интеллект поражает.

Удивленно смотрю на него.

— Погоди, это... сарказм, что ли?

Он отрицательно качает головой.

— Я не хотел тебя обидеть.

Джесси ничего не говорит, просто следует моим указаниям, и тишина в машине поглощает нас.

Я испытываю облегчение, когда в поле зрения появляется мой комплекс.

— Вон там, справа.

Подъезжает к тротуару и останавливает машину.

— Как ты доберешься до дома завтра?

— На автобусе.

Он хмурит брови.

— Мне нравится ездить на автобусе. У меня там есть друзья. — Я хватаюсь за ручку, чтобы выбраться. — Джесси?

— Да?

— Прости меня за то, что я сказала о том, почему ты решил покататься сегодня вечером. Ты очень помог мне утром, и ты этого не заслужил. — Когда он выглядит смущенным, я продолжаю. — Тебе не нужно было говорить Уайту и Сюзетте, что мы друзья, но я ценю, что ты это сделал.

Он кивает.

— Я сказал это не ради тебя. — Он избегает смотреть мне в глаза, снисходительно глядя вперед. — Я сказал это, чтобы заставить Сиськи завидовать. Ты видела, как она возбудилась, когда думала, что я с тобой?

Его слова словно щупальца, которые завязываются узлом у меня в груди.

— Но она помолвлена с другим человеком.

— И что?

— Ты так низко ценишь святость брака?

— Они еще не женаты.

— Но они же любят друг друга. — Я проглатываю кислую желчь, которая подступает к горлу.

Джесси наклоняет голову, сверкая глазами.

— Эта цыпочка смотрела на меня так, словно хотела слизать с меня кожу.

— И ты ей позволил бы? Зная, что она носит кольцо другого мужчины?

— Черт возьми, конечно, позволил!

— Ты отвратителен!

— Ага.

Я выскакиваю из машины и хлопаю дверью. Не могу поверить, что хоть на секунду поверила, что он порядочный человек. С самого первого дня он ясно дал понять, что все, что его интересует — найти следующую доступную вагину. Конечно, он сделает все, чтобы залезть в трусы Сюзетты.

Отвратительно.

Теперь он заставляет меня защищать моего бывшего парня и его легкомысленную невесту!

Джесси Ли — самый худший!

Глава 11.

ДЖЕССИ

День тридцать пятый.

Осталось меньше двух месяцев.

После моей ошибки в суждениях, прошлой ночью я решил внести некоторые коррективы в свой распорядок дня.

Я проснулся на рассвете благодаря своей новообретенной трезвости. После кофе и сигареты я заперся в спальне Бена, чтобы писать. Не позволю себе выйти отсюда после девяти часов, а выйду только тогда, когда буду вынужден идти на встречу. Я буду держать рот на замке в машине и говорить только для того, чтобы няня знала, что собираюсь снова отвезти ее на работу, но на этот раз я не буду ее забирать. У меня есть более важные дела — например, писать песни для моего следующего платинового альбома, черт возьми!

Я никогда не позволяю людям лезть мне под кожу, и это было чертовски легко с подросткового возраста. Чем меньше меня это волнует, тем легче.

Так как же, черт возьми, эта безымянная девчонка умудряется раздражать меня до чертиков?

Я встречался с актрисой Элизой Дэйгар — ладно, может быть, это и слишком сильно сказано, но мы виделись исключительно в течение нескольких недель. Она швырнула в меня вазу за то, что я оставил сиденье унитаза поднятым, разбила мне фары за то, что я не открыл ей дверцу машины, и настояла, чтобы я каждый день посылал ей цветы на съемочную площадку. Ничто из этого не выводило меня из себя настолько, что мне хотелось ударить кого-нибудь.

Сгибаю руку на гитарном ладу, все еще чувствуя боль вчерашнего момента слабости.

Какого? Я ударил кулаком по приборной доске.

В свое время я бы утопил свое раздражение в бутылке виски или свежей колумбийской дорожке. Или все вместе. Моя агрессивная реакция прошлой ночью была гораздо больше связана с моей трезвостью, чем с раздражающей женщиной, которую я сейчас слышу, ужасно поющей песню Бон Джови «Живя молитвой» (прим. песня «Livin' on a prayer»).

Я бренчу на гитаре и сосредотачиваюсь на текстах новой песни, над которой работаю, стараясь не обращать внимания на голос, который звучит так, как будто по ту сторону двери заживо сжигают кошек. Почему она поет в коридоре? Она что, пытается выкурить меня отсюда?

— Это не сработает, — рычу я и бренчу на гитаре чуть громче. — Обжигающая рана, дым и зеркала... — Записываю несколько аккордов. Моя рука дрожит, когда няня подходит к припеву и ее голос становится еще громче.

— Нам нужно держаться за то, что у нас есть…

Не могу больше ждать ни секунды. Спрыгиваю с кровати и распахиваю дверь.

Она стоит ко мне спиной, складывает полотенца и убирает их в шкаф в прихожей, а на голове у нее наушники размером с кокосовый орех. Малышка сидит в гостиной, в футе от телевизора с включенным на полную громкость звуком. Хорошее решение.

— И совсем не важно, голые мы или нет! Мы есть друг у друга и этого…

Я снимаю с нее наушники, и она подпрыгивает от неожиданности и разворачивается.

— Что ты только что сказала?

— Что ты делаешь? Я же говорила, чтобы ты перестал подкрадываться ко мне! — срывается она.

— Ты только что сказала: «И совсем не важно, голые мы или нет»? В песне этого нет. «Получится у нас или нет». «Получится», а не «голые»! (прим. имеется в виду созвучие «мake it» и «naked»)

— Это просто смешно. Ясно же слышно, что он поет «голые». — Ее карие глаза сужаются. — Ты что, шпионил за мной?

— Ты орешь! Чертовы соседи могли бы тебя услышать. Они тоже шпионят?

— А кто вообще сделал тебя полицейским по лирике? — Ее щеки пылают, но она скрывает смущение, выпрямив спину. — И насколько я знаю, петь – это не преступление.

— Ха! Это? То, что ты только что делала? Это было не пение. Это была попытка установить контакт с инопланетной жизнью.

— О боже, Джесси Ли, ты такой забавный, — говорит она насмешливым голосом фанатки, прежде чем закатить глаза и повернуться ко мне спиной.

— Мне нужно работать, но невозможно сосредоточиться из-за всего этого шума, исходящего из твоего рта.

Няня вздыхает.

— Ладно, перестану. Ты мог бы просто попросить, не нанося оскорблений.

Отхожу в сторону, хотя и не настолько успокоенный, как думал после того, как заткну ей рот. Мне не терпится уйти от этой сбивающей с толку девушки и вернуться к чему-то более осмысленному, например, к моей песне, но резко останавливаюсь.

— Что на тебе надето?

Она откидывает голову назад в преувеличенном раздражении, затем оборачивается со скучающим выражением лица.

— Это платье. Думала, что с твоим опытом, ты должен знать это.

— Офигеть, это платье. — Я делаю еще один шаг назад, не совсем понимая почему. В платье нет ничего особенного — простая майка с полосками на хлопке, длиной до колена. Плечи няни загорелые и подтянутые, скорее всего, от тяжелых подносов с едой. Она босиком, а ногти на ногах выкрашены в бледно-голубой цвет. У нее такие милые ножки. Действительно чертовски милые. Я моргаю и снова сосредотачиваюсь на ней. — Зачем ты его надела?

Она выпячивает бедро.

— Не твое дело. Но! — Она поднимает палец и указывает на меня. — Мне понадобится машина.

— Нет.

— Ты не можешь сказать «нет». Дэйв сказал…

— Я поговорю с Дэйвом. А пока... — Я оглядываю ее с ног до головы, на мгновение задумавшись, что же на ней надето под платьем и как легко было бы провести рукой по ее бедру, чтобы узнать. Не то, чтобы она мне позволила бы. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что Уайт – единственный мужчина, которому она позволяла находиться между своих бедер. Судя по его штанам и мокасинам, он ни за что не раскачал бы ее мир так, как это сделал бы я, будь у меня такая возможность.

— А пока? — Она машет рукой в воздухе.

— Что? — Я прочищаю горло, избавляясь от хрипоты в голосе. Мои джинсы стали значительно теснее, чем были до того, как я вышел в коридор.

— Ты сказал: «Я поговорю с Дэйвом. А пока...»? Что пока? — Ее темные глаза изучают мои.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — бормочу я и, как можно небрежнее и непринужденнее, возвращаюсь в комнату.

Я не хлопаю дверью и не пыхчу от разочарования. Осознаю, что у меня есть большая проблема на руках — или, скорее, в моих штанах.

В этом нет никакого гребаного смысла.

Я встречаюсь с супермоделями, актрисами, великолепными наследницами со своими реалити-шоу.

Обычные девушки никогда не попадались мне на глаза.

Что, черт возьми, происходит?

— Меня влечет к Бетани.

— Джесси? Это ты? За все годы совместной работы ты впервые мне позвонил.

Сжимаю переносицу из-за надвигающейся головной боли.

— Ты такой забавный, придурок.

Дэйв хихикает.

— Что случилось? И откуда у тебя мой номер телефона?

— Может уже прекратим нести эту чушь?

— Извини, ничего не могу с собой поделать. Ну, как дела?

Расхаживаю по комнате, чувствуя себя чертовски нервно после моего общения в коридоре с няней. Я думал, что душ и мастурбация снимут напряжение, но тридцать минут и два оргазма спустя, я все еще борюсь, чтобы кровь в моем теле была равномерно распределена.

— Все в порядке.

— Как продвигаются новые песни?

— Очень хорошо, но...

— Ты хочешь начать пользоваться машиной.

Я останавливаюсь и смотрю на пустую стену в комнате Бена.

— Откуда ты знаешь?

— Мне уже звонила Бетани.

Я резко поворачиваю голову к двери, готовый выбежать и устроить этой женщине взбучку за её длинный язык. Черт! Стон поднимается из глубины моего горла при мысли о моём языке где-то на ней или в…

Нет! Прекрати, твою мать!

— Звонила?

— Да, она сказала, что ты взял машину вчера и что она нужна ей сегодня для какого-то свидания за ланчем.

— Свидание? Она сказала, что у нее свидание? Ты ведь отказал ей, да? Мне нужна машина, чтобы поехать в спортзал.

— Полегче, сделай глубокий вдох. Я знаю, что тяжело приспособиться к тому, что ты не всегда добиваешься своего, но обещаю, что это к лучшему.

— Подожди, так ты сказал ей, что она может воспользоваться машиной сегодня? — Чудовище внутри меня облизывает зубы. — На чьи деньги ты купил эту машину? Не знаю, что тебе сказала эта чертова няня, но я был трезв и работал до упаду в течение всего этого времени. Я заслужил эту машину, и если у тебя есть с этим гребаные проблемы, ты можешь отвалить, а я пойду куплю себе свою собственную чертову машину! — Я практически задыхаюсь, и останавливаюсь, чтобы отдышаться.

— Ты закончил?

Нет, черт возьми, я еще не закончил! Что со мной происходит? Почему мне кажется, что я вот-вот выпрыгну из собственной кожи при упоминании о няне ребенка Бена?

— Бетани всего лишь сказала, что ты много работаешь, что все, что она слышит из твоей комнаты, это твоя гитара, и она позвонила, чтобы убедиться, что я не против, что ты сейчас водишь машину. Я сказал, что меня это вполне устраивает, пока ты не провалил проверку на наркотики и алкоголь.

— Погоди, какая проверка на наркотики и алкоголь?

— Каждое утро в девять часов будет приходить специалист, чтобы взять анализ мочи…

— Ты издеваешься?

— Пока ты проходишь проверку, ты можешь пользоваться машиной.

Падаю на кровать и смотрю в потолок.

— И после тридцати дней чистых анализов, если ты принесешь мне несколько песен, я достану тебе телефон.

— Вау, спасибо, папочка, — сухо говорю я.

— Всегда пожалуйста, сынок. А теперь иди и обсуди с Бетани расписание вождения. Вы оба взрослые люди. Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

— Твою мать.

Дэйв смеется.

— Хорошо, что ты вернулся, Джес.

Линия замолкает, а я продолжаю смотреть в потолок.

Еще шестьдесят дней, и я вернусь к нормальной жизни.

А до тех пор должен найти что-то, что не только развлечет, но и вдохновит меня, о, и дополнительный вызов, я должен сделать это без наркотиков или алкоголя.

Я в полном дерьме.

Монстр в моем животе ворчит: «Ну-ну, размечтался!».

Мне всегда было интересно, почему мужчины, которые теряют свои волосы, просто не бреют голову, а зачесывают их с одной стороны, чтобы попытаться покрыть блестящую безволосую кожу головы.

Когда Пол обращается к группе выздоравливающих алкоголиков и наркоманов, я размышляю о многих причинах, почему он просто не сбреет все это. Может быть, он благодарен за каждый последний волосок, который у него остался, и хочет носить их с гордостью, отрастив все шестнадцать волосков в фут длиной и используя их как защиту для лысины.

Боже, вот о чем я думаю? Размышляю о тонкостях мужского облысения?

Я бы убил за стакан ледяного виски двадцатипятилетней выдержки, сигарету и шикарную женщину у меня на коленях, которая бы не спорила с каждым моим гребаным словом.

— Например, можно найти какое-нибудь хобби, чтобы заменить зависимость. Кто-нибудь испытал это и хотел бы поделиться? — Пол пристально смотрит на меня, как это бывает после каждого вопроса, который он задает. Если он пытается быть незаметным, чтобы заставить меня поделиться, то делает дерьмовую работу.

— Я начал решать головоломки, — говорит Оскар, пьяница, потерявший жену и детей при разводе из-за пристрастия к дешевой водке. — Когда мне хочется выпить, я сажусь за обеденный стол и решаю головоломку.

— Это здорово!

Ободряющая улыбка Пола заставляет других парней в группе вставлять свое собственное глупое дерьмо. Один работает над своим мотоциклом, другой начал собирать монеты. Бла, бла, бла, скукота…

— Это очень хорошо. Просто замечательно, что вы все нашли какое-то здоровое и продуктивное занятие, когда тяга становится невыносимой. — Взгляд Пола снова останавливается на мне, и я выдерживаю его взгляд, пока он не отводит свой. — Отлично, давайте закончим молитвой о терпении, и увидимся здесь завтра, ребята.

Они молятся.

Я закрываю глаза и представляю себе каждую женщину, которую когда-либо видел обнаженной.

Как только нас отпускают, я вскакиваю, стремясь попасть в спортзал. Еще тогда, перед выпивкой – ладно, перед наркотиками – я провел свой лучший мозговой штурм во время тренировки в моем домашнем спортзале. Написал кое-что из своего лучшего материала. Я чувствую, что частичка этого возвращается с каждой тренировкой.

Выхожу в коридор и прохожу мимо офисов, где сейчас работает мой брат. Я держу голову опущенной, чтобы не быть замеченным одним из его сотрудников. Не знаю, как много Бен рассказал церковными служащими, и мне действительно все равно, пока они не беспокоят меня или не сдают меня средствам массовой информации.

Я делаю последний поворот и направляюсь к стеклянной двери, где вижу ожидающий меня «Лексус». Ухмыляюсь и расправляю плечи, странно взволнованный следующей словесной перепалкой с Бетани по поводу ее гребаного свидания за ланчем.

И что это за размазня приглашает на обед женщину, которую хочет трахнуть?

— Эй! Джесси!

— Бл*дь. — Я поворачиваюсь, глядя на того, кто выкрикнул мое имя достаточно громко, чтобы все услышали.

Сюзетта. Она сидит в кресле в дальнем конце вестибюля, но встает, когда я подхожу. На ней убийственно короткий топ, узкие джинсы и черные туфли на каблуках, созданные для клуба, а не для церкви. Ее глаза светятся так, как я видел миллион раз раньше.

— Ты здесь.

Я ухмыляюсь.

— Что случилось... э-э-э...

— Сюзетта.

— Точно. Сюзетта. — Я ничего не забыл. Одержимость няни симпатичной брюнеткой и ее придурковатым женихом делает ее имя нарицательным. Но я хочу, чтобы она думала, что ее можно забыть. — Что ты здесь делаешь?

Дай угадаю.…

— Я здесь встречаюсь с Беном, но, — она подходит ближе и шепчет, — я надеялась, что встречу тебя.

Хм, продолжай.

Засовываю руки в карманы, чувствуя волнение от такого рода отвлечения.

— Ну, вот и я. И что теперь?

Ее лицо краснеет, отчего она кажется еще более невинной, чем я ожидал, судя по фотографиям.

— Где твой жених? — Я стараюсь, чтобы она видела, как изучаю ее тело-сиськи, бедра, длинные ноги. Ты ведь не для него так оделась, плохая девочка? — Он не придет?

Румянец на ее щеках прокладывает путь вниз по шее к груди.

Я улыбаюсь. Видите, это забавно. Вот каким должен быть флирт.

— Мисс Ортиз?

Я опускаю подбородок при звуке голоса моего брата, сопровождаемого его шагами.

— Вы здесь? Я звонил на мобильный.

Я смотрю на Бена, который изучает меня и Сюзетту, как будто ожидая увидеть пятна спермы на ее одежде.

— Пастор Лэнгли, простите. — Она показывает на меня. — Вы знали, что в вашей церкви огромная знаменитость?

Это должно быть весело. Я наблюдаю, как мой брат спотыкается, пытаясь объяснить мое присутствие в его крошечном, скромном молитвенном доме.

— Ух… эм…

Я поднимаю брови, ожидая ответа.

Бен почесывает затылок.

— Вообще-то, да.

— Разве это не здорово? — Сюзетта смотрит на меня. — Ты будешь здесь на службе в воскресенье?

— Нет, боюсь, Джесси не придет, — говорит мой брат.

Я хмурюсь. Он никогда не называет меня Джесси. И с каких это пор он думает, что имеет право говорить от моего имени?

— На самом деле, да. Я буду здесь в воскресенье.

— Отлично! — Сюзетта сжимает мою руку. Ее длинные ногти мягко впиваются в мою кожу, ощущение, которое я раньше любил от женщин, но теперь испытываю желание выдернуть руку. Странно. — Я займу тебе место.

Меня переполняет удовлетворение при виде ужаса на лице брата.

— Отлично. Увидимся там. — Я поднимаю подбородок, глядя на брата. — До свидания.

Я направляюсь к «Лексусу», радуясь тому, как все прошло. Мало того, что у меня появилась забавная новая игра с Сюзеттой, но я умудрился отправить своего старшего брата в штопор, даже не пытаясь. Эта история с Сюзеттой может быть забавной, моей личной головоломкой — просто хобби, чтобы занять себя, пока не вернусь домой.

— Ты в хорошем настроении, — говорит Бетани с подозрением в голосе, когда я заставляю ее пересесть с водительского сиденья на пассажирское.

— Так и есть. Я понял, что для того, чтобы не хотеть пить или нюхать кокс, мне просто нужно хобби.

— О, вау, — произносит она, широко раскрыв глаза. — У тебя есть хобби?

— Нет, не совсем, но мне кажется, я нашел себе занятие по душе.

— Строительство моделей кораблей?

— Что? Нет.

— О. — Похоже, она разочарована.

— Что заставляет тебя думать, что я способен на такое?

Она пожимает плечами.

— Ничего, просто предположение. — Няня даже не смотрит на меня.

— Я тебе не верю.

— Это глупо. Просто забудь об этом.

— Погоди... что-то глупое? От тебя? Не может быть.

— Ш-ш-ш... не двигайся. — Ее глаза обшаривают пространство перед ней, затем она сильно хлопает в ладоши. — Есть!

— Что это было? Комар?

— Нет, но все равно надоедливо. Это был твой сарказм.

— Не смешно.

— Тогда почему ты улыбаешься? — говорит она с юмором в голосе. Знаю, что она тоже улыбается, но будь я проклят, если оглянусь и увижу это.

— Почему именно модели кораблей? — спрашиваю я.

— Ты когда-нибудь сдаешься? — Она поворачивает голову, но я вижу, как румянец заливает ее шею, и это чертовски меня интригует.

— Нет. Просто ответь на вопрос.

Она вздыхает, качает головой, потом пожимает плечами.

— Просто подумала, что ты умеешь работать руками, — говорит она, произнося слова очень быстро.

Я улыбаюсь и смотрю вперед.

— Ты думаешь, я буду использовать свои талантливые руки, чтобы строить модели? — Я бы с удовольствием использовал свои руки на тебе, няня. Выпустил ее напряженную энергию и заставил растаять подо мной, вокруг меня… Черт, мне нужно потрахаться.

— Ты уверен, что не против проехать со мной через весь город?

— Мне нужна машина, так что да. Ты уверена, что тебя подвезут домой?

Конечно, подвезут. Этот идиот не только пригласил ее на обед и даже не заехал за ней. Он отвезет ее домой, надеясь на обжимашки или послеобеденное удовольствие, или еще какое-нибудь дерьмо, которое любят такие тупицы. Мне почти жаль ее. Но она не ребенок, и знает, что делает.

Следующие полчаса я провожу на автостраде, пока мои барабанные перепонки истекают кровью и умирают медленной смертью. Должен быть закон штата, запрещающий этой женщине петь. Никогда. Она явно плохо слышит, иначе знала бы, что чертов медведь наступил ей на ухо, не говоря уже о том, что она уничтожает тексты почти каждой песни, которую поет.

— Съезжай здесь. — Она показывает, покачивая головой в такт песне Селены Гомес.

Каждый раз, когда я смотрю в боковые зеркала, украдкой бросаю взгляд на ее голые бедра, когда ее платье скользит немного выше, пока она пританцовывает. Ее кожа безупречная и загорелая. Не такой загар как после чрезмерного солярия, а с естественный сиянием, вероятно, от часов, проведенных на улице.

— Я пукаю морковкой. — Ее губы едва шевелятся, когда она поет, если то, что она делает, можно назвать пением. — Я пукаю морковкой…

— Позволь мне спросить тебя кое о чем.

— О, и ты снова говоришь.

— Ты действительно веришь, что безумно красивая Селена Гомес напишет и выпустит песню, в которой она поет слова «я пукаю морковкой»?

Она пожимает плечами.

— Даже не знаю. Может быть.

Должно быть, мы уже близко, потому что она лезет в свою потертую (явно поддельную) кожаную сумочку и хватает гигиеническую помаду. Бальзам ей очень идет. У нее от природы губы гораздо темнее, чем кожа. Глупо покрывать их розовой помадой…

О чем черт возьми, я думаю?

— Ты написал и выпустил песню, где ты... ну, знаешь, взял все в свои руки? — Она наносит бальзам на губы. — Пукать морковкой может быть чем-то особенным.

— Ничего особенного, это глупо и мерзко, и она поет «четырнадцать карат», а не «пукать морковкой», гений (прим. созвучие «fourteen carats» и «farting carrots»).

— Поверни сюда.

Я поворачиваю.

— И спасибо, что послушала песню, в которой я взял все в свои руки. — Я ухмыляюсь ей. — «Изгнание» стало мировым хитом. Она поднялась в первую десятку через двадцать четыре часа после того, как была выпущена.

— И кто теперь мерзкий?

— Думать о том, как Селена Гомес пердит морковкой, — я вздрагиваю, — гораздо более отвратительно, чем мужчина, берущий свой член в руку.

Няня неловко ерзает на месте, и я знаю, что она думает о том, как застала меня в комнате в ту первую неделю. Мне нравится, что она видела, как я это делаю, и мне действительно нравится, что мысль об этом заставляет ее нервничать. Теперь я становлюсь твердым. Отлично.

— Позвольте спросить вас кое о чем, мистер эксперт по женской анатомии.

— Конечно, что ты хочешь знать? Хочешь, я покажу тебе, как найти твою точку G…

— Уверена, что ты оценил очень много женских тел. — Она поднимает брови.

В том числе и твоё.

— Больше, чем могу сосчитать.

— Ты ведь понимаешь, когда оцениваешь зад женщины, что она какает из этой штуки…

— Чертовски мерзко. — Я съеживаюсь. — Остановись.

— И пукает.

— Нет. Нет. Я отказываюсь думать об этом.

— Неужели для Селены Гомес было бы так уж странно спеть песню о пердеже морковкой? — Она закусывает губу. — Хм... или, может быть, она пукает каратами, как будто она настолько богата, что пукает бриллиантами.

— Если ты еще раз скажешь «пук», меня вырвет.

Она со смехом откидывает голову назад.

Теперь каждый раз, когда я буду смотреть на женскую задницу, я буду думать о... тьфу. Эта девчонка все портит!

— Вот здесь, слева. — Она показывает на подъездную дорожку с вывеской, на которой написано: «Дом для престарелых».

Я въезжаю на подъездную дорожку.

— Уверена, что это то самое место?

Она берет свою сумочку.

— Да, просто высади меня у входа.

— С кем ты встречаешься за ланчем?

— Я работаю здесь волонтером каждую вторую пятницу. Я помогаю подавать обед, а затем веду ожесточенную игру в Бинго. — Она распахивает дверь и делает шаг наружу, прежде чем оглянуться через плечо.

Няня работает волонтером со стариками, насколько милым может быть хороший человек?

— Эй, может хочешь пойти со мной?

— Нет, я не могу, мне нужно пойти потренироваться и поработать над своими песнями.

Она сужает глаза.

— Уверен? Там тебя никто не узнает. Они не обращают внимания на то, что произошло после 90-х годов.

— Не знаю, я…

— Давай же. — Она кладет руку мне на предплечье, и тепло, как мед, скользит по моей руке. Ее темные глаза сверкают, и она тепло улыбается. — Это пойдет на пользу твоей душе.

— О, тогда определенно нет. Мне нужна моя темная душа ради моей музыки.

— Как хочешь. — Она выскакивает из машины. — Спасибо, что подвез.

Даже после того, как дверь закрывается, я смотрю, как она идет по тротуару. Когда она двигается, то слегка подпрыгивает, как будто легче воздуха, и только туфли не дают ей взлететь. Интересно, каково это – быть настолько умиротворенным, что это проявляется в твоих шагах. Бьюсь об заклад, если я подойду к ней достаточно близко, она выдержит всю тяжесть моего бремени, даже не подозревая, что делает это.

Глава 12.

БЕТАНИ

— Доброе утро, мистер и миссис Томпсон, добро пожаловать в церковь. — Я раздаю сегодняшний бюллетень, глядя поверх голов пожилой пары.

Кажется, я увидела вдалеке светлые волосы Уайта. Я всегда узнаю его с другого конца парковки. Он не один.

Взявшись за руки, Уайт и Сюзетта направляются ко мне. Я обута в коричневые балетки и разглаживаю платье из искусственного денима. Сегодня я распустила волосы и сказала себе, что это не потому, что Уайту нравятся мои распущенные волосы. Знаю, что он счастливо влюблен, кольцо на пальце Сюзетты – напоминание о том, что я потеряла его навсегда, но это не значит, что я не могу выглядеть хорошо рядом с ним. Так ведь?

Его улыбка направлена в мою сторону, когда они приближаются, и я отрываю свой взгляд от него, чтобы сосредоточиться на ней, чтобы девушка не подумала, что я какая-то угроза.

Как будто я могу угрожать такой сексуальной и утонченной женщине, как Сюзетта.

— Доброе утро, Сюзетта. — Я слишком сильно пихаю ей бюллетень и проклинаю свои нервы. — Добро пожаловать в церковь.

Она смотрит на меня сверху вниз, ее трехдюймовые каблуки делают ее намного выше, и ухмыляется.

— Доброе утро. — Она проталкивается мимо меня, опережая Уайта.

— Привет, Уайт. — Почему у меня такой голос, будто я шепчу? Прочищаю горло и протягиваю ему программу. — Добро пожаловать в…

— Фу! — Эшли врезается в него сзади. — Чем тут воняет?

Уайт свирепо смотрит на нее.

— Давно не виделись, Эш.

Она одаривает его фальшиво-сладостной улыбкой.

— Недостаточно долго.

Уайт берет свой бюллетень.

— Спасибо, Бэт. — Не обращая внимания на Эшли, он следует за Сюзеттой внутрь.

— С какой стати, ради всего святого, ты уделяешь этому засранцу хоть секунду своего времени? — Сегодня она одета более скромно — обтягивающее черное платье и пара армейских ботинок, ее светлые волосы собраны в идеальный неряшливый пучок.

— Я встречающий. Я просто поздоровалась с ним, вот и все.

Пара отстающих добирается до двери как раз перед тем, как начинается музыка. Эшли берет меня под руку, и мы заходим внутрь.

— Сегодня мы сядем очень близко. Я получу лучший вид на выпуклость пастора Лэнгли…

— Эш! — возмущенно шепчу я.

Ее чересчур обведенные черным глаза расширяются. Эшли – единственная девушка, которую я знаю, которая может превратить вчерашний клубный макияж в такой, как будто он был сделан специально.

— Что?

Мы находим полупустую скамью впереди, и когда я сажусь, то чувствую, как кто-то сзади дергает меня за волосы. Оборачиваюсь, ожидая увидеть маленького ребенка.

И только наполовину не права.

У меня отвисает челюсть, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с ухмыляющимся Джесси Ли. Я бросаю быстрый взгляд на того, кто сидит рядом с ним, и моя челюсть отвисает еще больше.

Уайт и Сюзетта?

— Привет, — говорю я одними губами. — Что ты здесь делаешь?

Он одет в свою фирменную униформу — джинсы, на этот раз черные, и темно-бордовую футболку, которая так хорошо сидит на нем, что, должно быть, сшита на заказ. Это вообще возможно? Я замечаю, что эта футболка с длинными рукавами скрывает его татуировки, за исключением тех, что на кистях. Бейсболка надвинута низко, полагаю, чтобы оставаться незаметным.

— Иди сюда, посиди со мной. — Он указывает на пустое место рядом с собой. — Я оставил тебе место.

Бросаю взгляд на Уайта и вижу, что он смотрит прямо на меня и тут же отводит взгляд.

Эш, должно быть, видит, что я обернулась, и делает то же самое. Она делает паузу на две секунды, затем медленно поворачивается лицом вперед и сжимает мою руку.

— Бетани.

О нет...

— Да? — говорю я так невинно, как только могу.

— Ты знаешь, кто сидит прямо за тобой? — В ее голосе слышится пронзительный писк, и я боюсь, что дальше будет только хуже.

— Хм…

— Не заставляй меня, — горячее дыхание Джесси касается моего уха, — прийти за тобой.

Я резко выпрямляюсь, чтобы встать, и с рукой Эшли на моей в неумолимой хватке, она идет со мной. Мы обходим вокруг и извиняемся, проходя мимо людей, уже сидящих, пока не добираемся до пустого места рядом с Джесси. К счастью, оно достаточно широкое, чтобы поместиться нам с Эш, потому что ее рука только крепче сжимает мою.

Я замираю, чувствуя всем телом, как Джесси наклоняется ко мне, чтобы прошептать:

— Спасибо.

Закрываю глаза и киваю, желая исчезнуть по миллиону разных причин. Я на расстоянии двух задниц от Уайта. Сюзетта выглядит совершенно несчастной в моем присутствии. И Эшли действительно делает мне больно.

— О боже, о боже, о боже... — бормочет она снова и снова. Надеюсь, окружающие подумают, что она молится, а не богохульствует. — Джесси гребаный Ли.

Не-а, зря надеялась.

— Эш, — бормочу я, — пожалуйста.

Она наклоняется ко мне.

— Ты его знаешь? Кажется, он тебя знает! Откуда ты его знаешь? Как ты могла не сказать мне что знаешь…

— Ш-ш-ш! — шипит дама позади нас.

— Расскажу тебе позже, — говорю я одними губами.

Эш медленно откидывается назад, ее спина напряжена, глаза широко раскрыты, и она периодически украдкой смотрит на Джесси.

— Дай угадаю? — говорит он мне в ухо, отчего моя правая рука покрывается мурашками. — Соседка по комнате?

Я киваю, стараясь быть почтительной к тем, кто находится вокруг нас, не говоря ни слова. Мне бы хотелось, чтобы все остальные поступили так же.

Джесси отстраняется от меня, когда Сюзетта шепчет что-то ему на ухо, сопровождаемое неприятным хихиканьем. Ничего себе, она даже не пытается скрыть свой нелепый флирт от жениха. Может, он и не против. Уайт никогда не был ревнивцем.

Джесси двигает ноги, прижимаясь своим бедром к моему. Грубая джинсовая ткань на голой коже раскаляет меня. Я использую свой бюллетень, чтобы обмахнуть лицо.

— Жарко? — говорит он мне на ухо с юмором в голосе.

— Нет, — вру я и начинаю обмахиваться быстрее.

Музыка подходит к концу, и пастор Лэнгли выходит на сцену. Хватка Эшли на моей руке, наконец, немного ослабевает, и ее поза немного расслабляется. Она не делает ни одного из своих обычных неуместных комментариев, кажется, временно ошеломленно молчит.

Бен начинает с молитвы, и, склонив голову, я смотрю на Джесси. Он даже не притворяется, что молится, а смотрит прямо перед собой на брата. Я закрываю глаза, но не раньше, чем замечаю легкое подергивание в челюсти Джесси, или мне это показалось?

Пытаюсь сосредоточиться на проповеди, но мне трудно, потому что нога Джесси прижата к моей. Меняю позу и скрещиваю ноги. Джесси небрежно кладет руку мне на бедро, как будто делал это уже миллион раз. Я сглатываю и смотрю на его большую татуированную руку, лежащую на моей голой коже чуть выше колена. Что он делает?

Эшли переворачивает мою руку и что-то нацарапывает ручкой на моей коже, прежде чем положить руку на бедро. Я смотрю на её послание.

«Тебе нужно кое-что объяснить!»

Я спокойно сжимаю руку и снова сосредотачиваюсь на пасторе Бене, но мои мысли замыкаются, когда Джесси большим пальцем медленно проводит по моему бедру. Зажимаю губу между зубами. Ему нужно остановиться. Джесси слегка сжимает мою ногу. Ого... так много мозолей. Его большой палец движется в медленном ритме, который, спустя несколько минут, я понимаю, имеет закономерность, как будто он играет на мне, как на гитаре. Это кажется менее кокетливым и больше похоже на нервную привычку.

Украдкой бросаю на него взгляд. Его челюсть тикает под однодневной щетиной, а плечи кажутся напряженными. Он чувствует себя здесь гораздо более неловко, чем можно было бы предположить по его уверенному поведению. Я не знаю подробностей его истории с Беном, но понимаю, что она не простая. В довершение всего Джесси должен беспокоиться о том, что его узнают.

Интересно, почему он здесь? Это часть условия его выздоровления? Бен настаивал, чтобы он приехал?

Сюзетта смотрит на его руку на моем бедре, и я чувствую небольшой прилив удовлетворения. Она шепчет что-то Джесси, но он смотрит вперед и пожимает плечами и медленно поднимает руку на сантиметр вверх по моему бедру. Напрягаю мышцы до боли, и когда не могу больше терпеть его прикосновения, мягко отталкиваю его руку.

Самая большая ошибка.

Он переворачивает свою, переплетает наши пальцы и кладет наши соединенные руки себе на колени.

Теперь мои костяшки пальцев покоятся на его члене!

Тихий рокот смеха вырывается из его горла, и мои щеки горят от разочарования. Я продолжаю вариться в собственном соку – погодите, все вышло не так. Ну, и ладно. И Сюзетта не перестает раздражать меня своими секретами, которые она шепчет Джесси на ухо. Уайт, кажется, тоже раздражен, его губы сжаты, а глаза устремлены вперед.

Эшли остается на удивление спокойной, пока, наконец, и к счастью, служба не подходит к концу.

После заключительной молитвы, где, опять же, Джесси явно не молится, комната взрывается с «Аминь», и я вскакиваю на ноги. Но меня снова тянут вниз.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я Джесси, который не сделал ни единой попытки встать. — Я же встречающая.

— Ты уже всех встретила.

Уайт тащит надутую Сюзетту со скамьи на платформу, чтобы поговорить с пастором Лэнгли.

Я шевелю пальцами, чтобы попытаться освободить свою руку от Джесси.

— Я должна... Провожать? Без разницы я…

— Пожалуйста. — Умоляет он, глядя на меня своими карими глазами с золотыми крапинками. Странно, почему я раньше этого не замечала? — Не оставляй меня.

Уязвимая нотка в его голосе застает меня врасплох, поэтому я остаюсь на месте и сажусь обратно на скамью. Джесси, наконец, отпускает мою руку только для того, чтобы закинуть ее на спинку скамьи позади меня.

Люди гуськом выходят из церкви, когда Эшли наклоняется вперед, ее глаза устремлены на Джесси, у которого нет никаких проблем с тем, чтобы так же пристально смотреть ей в лицо.

— Что ты делаешь в Сюрпрайзе? Откуда ты знаешь мою лучшую подругу? И почему ведешь себя так, будто у вас двоих есть история, о которой я ни хрена не знаю?

— Эш! — Я качаю головой.

Джесси немного наклоняется, и его рука касается моей спины. Я выпрямляю спину, чтобы немного увеличить расстояние между нами. Он ухмыляется, замечая и явно находя это забавным по какой-то глупой причине.

Джесси смотрит на Эшли.

— Приехал в гости. Она работает на парня, у которого я остановился. И потому что она у нас есть.

— Работает на парня... — Она отводит взгляд. — В закусочной? — Когда никто из нас не отвечает, она переводит взгляд на пастора Лэнгли, и ее глаза сияют. — Джесси Ли дружит с пастором Лэнгли?

— Я бы не сказал, что мы друзья.

Прищурившись, она переводит взгляд с Бена на Джесси и обратно.

— Погодите-ка, вы что, родственники?

Джесси съеживается.

— Черт возьми... — бормочет она.

Я опускаю подбородок и стону.

— Пусти ее в церковь, и у ее рта как будто щелкнет выключатель.

— Это просто слова, — одновременно говорят Джесси и Эш.

— Отлично. Я должна была догадаться, что вы двое поладите, два сапога пара. — Я встаю и пробираюсь мимо Эш, чтобы выбраться со скамьи, благодарная Джесси за то, что он отпустил меня, чтобы я не застряла рядом, когда молния поразит их.

— Эй, Бэт, подожди. — Уайт бежит вдоль стены церкви. Сюзетта все еще разговаривает с Беном. Уайт останавливается передо мной и улыбается. — Давай как-нибудь встретимся в ближайшее время. — Он бросает взгляд на свою невесту, потом снова на меня.

Предложение настолько шокирует, что я чуть не падаю назад.

— Встретимся?

Уайт кивает.

— Да, я хотел бы с тобой кое о чем поговорить. — Он смотрит на Джесси, и я прослеживаю за его взглядом, чтобы обнаружить, что мультимиллиардер рок-звезда смотрит прямо на нас.

Эшли стоит рядом с ним и свирепо смотрит на Уайта.

— Я... наверное, да?

— Круто. Я тебе напишу.

— Хорошо.

Уайт проходит мимо меня в вестибюль, вероятно, чтобы подогнать машину для Сюзетты. Никогда не понимала, почему некоторые совершенно здоровые, способные самостоятельно передвигаться женщины настаивают на том, чтобы их подбирали и высаживали, а не прогуливаются до машины с любимым человеком.

Если мне когда-нибудь посчастливится снова влюбиться, я отважусь на прогулку по раскаленной от жары парковке, чтобы просто побыть вместе.

ДЖЕССИ

Сюзетта заканчивает разговор с моим братом и смотрит на меня, прежде чем уйти.

Жаль, что я потерял свой буфер.

Никогда еще мне не было так весело в церкви, как сегодня. Прикосновение к Бетани было преимуществом, которое я не ожидал получить. Ее кожа действительно такая мягкая, какой кажется. Она пыталась вести себя так, будто мои прикосновения причиняли ей неудобство, хотя я знал, что ей это нравится так же, как и мне. Легкая дрожь, прерывистое дыхание, то, как расслаблялись мышцы ее бедер под моими прикосновениями... да, ей это определенно нравилось.

Девушка, которой не понравилось мое прикосновение к Бетани, грациозно опускается рядом со мной на скамью.

— Какие у тебя планы на оставшуюся часть пребывания?

Взрыв истерического хохота раздается слева от меня, и лучшая подруга няни, Эшли, поворачивается ко мне и Сюзетте.

— Не могла бы ты быть ещё более очевидной?

Сюзетта усмехается.

— Я тебя знаю?

— Нет, но уверена, что каждый мужчина в радиусе двадцати пяти миль знает тебя, и я имею в виду в библейском смысле. — Эшли завершает свое оскорбление сложив руки в молитве.

Я смеюсь и поворачиваю голову туда-сюда, когда они осыпают друг друга оскорблениями.

— Говорит девушка, которая всегда приходит в церковь во вчерашнем костюме бродяги.

Эшли смотрит на меня и подмигивает. Не сексуально, а дружелюбно.

— С этим не поспоришь.

— Здесь все в порядке? — Бен подходит ближе, замечая враждебный язык тел девушек со мной посередине.

— Пастор Лэнгли! — Эшли вскакивает так быстро, что это застает меня врасплох. — Сегодня была отличная проповедь. Мне нравятся твои штаны.

— И кто теперь очевидный? — бормочет Сюзетта.

Она права. Похоже, лучшая подруга няни запала на моего брата. Интересно. Эшли – полная противоположность его типу, то есть она выглядит так, как будто чертовски забавная и активная, и очень далека от напряженной и скучной.

— Эм, спасибо, — говорит он. — Ты же подруга Бетани. Эшлин, верно?

Она протягивает Бену руку.

— Эшли.

Он пожимает ей руку, и она немного расслабляется. Ух ты, ей действительно нравится Бен. Почему? Я смотрю на его дурацкие брюки, рубашку поло и мокасины. Он прилично выглядящий парень, отчаянно нуждающийся в новом гардеробе.

— Сюзетта? — Уайт бежит по проходу, как хороший маленький мальчик. — Я ждал снаружи. — Его взгляд устремляется на меня, и я улыбаюсь. Он хмурится. — Пойдем, мы должны встретиться с моими родителями за ланчем.

Она позволяет ему взять ее за руку, но как только он поворачивается к ней спиной, она улыбается и одними губами говорит:

— Пока.

Эшли издает рвотный звук.

— Ты готов? — спрашивает меня Бен.

— Ага. — Я встаю и потягиваюсь, поднимая руки над головой. Я ожидаю привлечь внимание Эшли, но она смотрит на Бена.

— Как вы, ребята, связаны? — спрашивает она.

Добрый пастор, кажется, шокирован тем, что она догадалась.

Эшли щурится, изучая его, потом меня.

— Вы очень похожи.

Бен колеблется.

— Джесси – мой младший брат.

— О. — Она кивает. — Имеет смысл.

И это все?

— Приятно было познакомиться. Я лучше пойду поищу свою соседку. — Она поворачивается ко мне.

— Мне тоже.

— Увидимся на следующей неделе, пастор Лэнгли.

— Можешь звать его Бен, — говорю я.

Ее глаза немного оживляются.

— Можно? — спрашивает она его.

Мой брат на самом деле улыбается. Это выглядит непреднамеренно, но, черт возьми, да, он ухмыляется.

— Это мое имя.

— Круто. — Эшли подпрыгивает на цыпочках. — Увидимся, Бен.

Я смотрю, как она уходит, потом поворачиваюсь и ловлю брата, который делает то же самое.

Он косится на ее ботинки.

— Странная девушка.

— Таковы женщины, пастор Лэнгли. — Я хлопаю его по плечу. — Знаю, ты забыл, что они существуют, но они есть.

Бен хмурится, вспоминая о женском роде, или, что более вероятно, о женщине, которую потерял.

Выхожу через заднюю дверь на стоянку для персонала церкви, чтобы подождать возле «Лексуса» и быстро покурить. Я планировал поехать в церковь сам, но брат предложил поехать всем вместе, и так как отказываюсь быть замеченным кем-либо в его мини-фургоне, мы поехали на моей машине.

Закуриваю сигарету и делаю несколько хороших затяжек, прежде чем мне придется потушить ее из-за ребенка. Если бы Бетани была здесь, она бы начала лекцию о вреде курения и перечислила все связанные с курением болезни, а также процент вероятности их заражения. Эта девушка действительно знает, как обломать кайф.

И опять я думаю о ней, вспоминаю мягкость ее кожи под своей ладонью, когда я писал музыку на ее бедре. Я придумал убойный рифф.

Тушу сигарету, когда появляется Бен со своим ребенком. Девочка подбегает ко мне и сует мне в лицо какую-то хреновину на веревочке цвета блевотины.

— Я сделала это для тебя!

— О. И что это?

Она снова поднимает его.

— Это ожерелье! Я сделала его в воскресной школе из макарон!

— Потрясающе! Почему ты кричишь?

Ее темные брови сходятся вместе, и она пожимает плечами.

— Не знаю. — Девчушка снова тычет в меня этой штукой. — Вот.

Я беру его двумя пальцами, ощущая влажную краску. И оно розовое. Чудесно.

— Спасибо?

— Надень его! — Малышка показывает на мое горло. — Это ожерелье…

— Да, ты упомянула об этом... — Я не хочу натягивать на голову этот кошмар с мокрой краской, но по какой-то глупой причине не могу сказать ей «нет». Снимаю бейсболку, надеваю ожерелье и снова надеваю её на голову.

— Вот. Счастлива?

— Да! — Она бежит к Бену, который стоит у машины с открытой для нее задней дверцей. — Ему понравилось, папочка!

Я смотрю на свою грудь. На моей футболке розовая и пурпурная краска.

Бен прочищает горло, ухмыляясь как гребаный идиот.

— Да, похоже на то.

— Очень смешно. — Я запрыгиваю на водительское сиденье.

— Извини за футболку, — тихо говорит Бен. — Я куплю тебе новую.

— Отлично. «Нейман Маркус» (прим. Американский элитный универмаг, в котором представлены бренды премиум-класса), и эта обошлась мне в 395 баксов.

У него отвисает челюсть.

— Ты шутишь.

— Нет.

— Хм... — Он пристегивает ремень безопасности. — А три штуки из «Уолмарта» (прим. крупнейшая в мире розничная сеть) подойдут?

Я кашляю от смеха и выезжаю с парковки, чтобы отвезти нас домой.

— Да. Думаю, это сработает.

Глава 13.

ДЖЕССИ

В четверг в начале десятого утра раздается стук в мою дверь.

Я игнорирую его и записываю в блокнот новые слова.

Ты сладкая, как сироп, за хмурым взглядом.

Замкнутая и непредсказуемая.

Ты продолжаешь отшивать меня.

Я просто хочу тебя завести…

В дверь снова стучат.

— Джесси! — кричит Бетани.

Я выцарапываю последние слова и кричу:

— Что?

— Можно мне войти?

— Да, входи.

Дверь со щелчком открывается.

— Я голый

Дверь захлопывается.

— Надень что-нибудь! Боже мой!

— Шучу. — Я смеюсь. — Входи уже.

Дверь медленно открывается, и она заглядывает внутрь с закрытыми глазами.

— Клянусь Бобом, если я открою глаза и увижу, что ты голый, я взбешусь.

— А кто такой Боб?

Ее глаза все еще закрыты. Волосы у нее собраны в хвост, и я впервые замечаю, что на щеках у нее легчайшая россыпь веснушек.

— Боб никто. Вернее, я уверена, что Боб — это кто-то, но я не чувствую себя виноватой, ругаясь Бобом, понимаешь?

— Не совсем…

— Я собираюсь открыть глаза. — Она смотрит на меня прищуренным глазом и видит, что я сижу на полу, полностью одетый в джинсы и футболку Metallica. — Привет.

Наклоняю голову, изучая ее, потому что что-то странное происходит с ее лицом. Ее глаза слегка стекленеют. Это почти незаметно, но я улавливаю. Знаю, что одет, но она реагирует на меня так, как будто я обнажен.

— Ты в порядке?

Она моргает, качает головой и сосредотачивается на подушках на кровати позади меня.

— Конечно, я в порядке. У меня все в порядке.

Я слегка улыбаюсь.

— Чем могу быть полезен?

— О, точно. — Она делает шаг вглубь комнаты и ищет, где бы присесть. — Куда подевался стул?

— В шкафу.

Бетани морщит нос, и, черт возьми, это чертовски мило.

— Ты поставил стул в шкаф? Почему?

Я откладываю блокнот и ручку, скрещиваю ноги в лодыжках и руки на груди.

— Потому что мой отец пытался выбивать из меня зло на этом стуле, так что прости меня, но я не люблю смотреть на эту гребаную штуку.

Ее лицо бледнеет, и я тоже чувствую легкое головокружение. Неужели я только что порезался и истек кровью на глазах у няни?

— Твоя спина... — шепчет она.

Я прочищаю горло, чтобы отогнать ярость, которая там закипает.

— Я был в разгаре работы, так что, если ты пришла сюда не по какой-то конкретной причине…

— Мне так жаль, — шепчет она, и ее глаза блестят. — Я не знала.

— Бетани. — Мне нужно положить конец этому дерьму прямо сейчас. Никаких вечеринок жалости.

— Да?

— Чего ты хочешь?

Она тяжело сглатывает и переминается с ноги на ногу. Мне хочется встряхнуть ее и сказать, чтобы она выплюнула это.

— Я хотела поговорить о том, что произошло в церкви в воскресенье.

Вздыхаю.

— Уверена, что ты привык прикасаться к женщинам так же, как ты... как ты прикасался ко мне, и я также уверена, что у них нет проблем с этим.

Я пожимаю плечами.

— Но у меня нет большого опыта в таких прикосновениях от кого-то, кто не является моим парнем.

Я встаю, перехожу на другую сторону комнаты, чтобы возвышаться над ней, и она откидывает голову назад.

— Ты хочешь сказать, что больше не хочешь, чтобы я прикасался к тебе?

Няня смотрит на меня широко раскрытыми и такими невинными глазами. Она отрицательно качает головой, но говорит:

— Да.

— Хм. — Жаль, что на ней опять эта дурацкая форменная рубашка. Мне очень понравилось видеть ее в платьях последние пару дней. Провожу костяшками пальцев по ее руке. Она не отступает и у нее перехватывает дыхание. — Тебе может и не нравится, что я прикасаюсь к тебе, но твое тело, черт возьми, не возражает.

— Дело не в этом. — Девушка с трудом сглатывает. — Мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне. Это просто сбивает меня с толку, вот и все. Я думала, ты меня ненавидишь.

— Ненависть – слишком сильное слово.

— В лучшем случае терпел меня.

Она права. В основном.

— Мне нравится прикасаться к тебе.

— Но почему? — говорит она на выдохе, быстро наполняет легкие воздухом и задерживает его.

Я никогда не был рядом с такой выразительной женщиной, как Бетани. По крайней мере, я этого не помню. Мне не нужно гадать, что она чувствует. Каждый вздох, который она делает, передает эмоции. Интересно, если я проглочу ее вдохи, почувствую ли то же самое?

Провожу рукой по ее затылку, и она не сопротивляется, когда я притягиваю ее к себе.

— Потому что ты мягкая.

Ее губы приоткрываются, и ее теплое дыхание скользит по моим губам. Я облизываю нижнюю губу, надеясь хоть на малейший вкус того, что она чувствует. Едва касаюсь ее губ своими.

Ее тело слегка наклоняется ко мне.

— Что ты делаешь? — шепчет она.

— Показываю, чего ты будешь лишена, если попросишь меня перестать прикасаться к тебе. — Я приоткрываю губы достаточно, чтобы взять ее нижнюю губу между своими.

На вкус она как мятный бальзам для губ. Ее губы даже мягче, чем я себе представлял.

Она сжимает мои бицепсы, сжимая мою футболку в кулаках за долю секунды до того, как оттолкнуть меня назад.

— Остановись.

Я поднимаю руки в знак капитуляции и улыбаюсь, почему-то чувствуя легкое головокружение. Может быть, это как-то связано с потерей крови в моей голове, поскольку вся она хлынула к стояку у меня в штанах.

Ее глаза превращаются в щелочки.

— Я пришла сюда, чтобы сказать тебе, что твои прикосновения сбивают с толку, а ты целуешь меня?

Отказ? Снова. Мне это не нравится.

— Вряд ли это был поцелуй. — Я избегаю искушения сесть на кровать из-за слабости, которую чувствую в коленях.

Бетани отшатывается от моего встречного отказа. Хорошо.

— Ты жесток.

— Не веди себя как жертва. Всего несколько секунд назад ты сказала, что тебе нравится, когда я прикасаюсь к тебе.

— Знаю. Вот почему мне нужно, чтобы ты остановился.

— В этом нет никакого смысла…

Неприятный звон дверного звонка разносится по всему дому, и под этим предлогом Бетани выскакивает из комнаты. Я следую за ней, не готовый закончить этот разговор.

Когда она открывает дверь, входит Пит. Он улыбается ей так же, как делал это всю неделю, и она, черт возьми, улыбается в ответ.

— Как дела, Бэт-няня? — Он протягивает руку, и они обмениваются рукопожатиями.

О, так это нормально, что этот мудак прикасается к ней, только не я?

— Я поняла, — радостно говорит она, явно не так взволнованная тем, что произошло всего несколько секунд назад, как я. — Мэттью Перри.

Мужчина-медсестра ухмыляется.

— Я ведь права, да?

Он пожимает плечами, но ничего не говорит. Что за дурацкую игру затеяли эти двое?

— Я так и знала! — Бетани победоносно вскидывает кулак вверх.

— Знала что?

Они бросают взгляды в сторону коридора, где я стою, наблюдая за их флиртом ботаников.

— Как дела, Джесси?

Я игнорирую медбрата и жду ответа Бетани.

— Это игра, в которую мы играем. Я пытаюсь угадать у кого из знаменитостей работал Пит, — говорит она без энтузиазма, который только что показывала мудаку в синей униформе.

— И на этой ноте. — Пит похлопывает по своей спортивной сумке. — Давай сделаем анализ мочи, чтобы ты мог сохранить свои водительские права. Готов пописать в банку?

— Полагаю, конфиденциальность ни хрена для тебя не значит, а, сиделка? — Я двигаю бедрами, чувствуя напряжение моего стояка, спрятанного за джинсами. — И нет, я еще не готов.

Мне нужно подрочить, прежде чем я смогу пройти тест.

Я никогда так долго не обходился без секса. Вот и все. В Бетани нет ничего особенного.

Я топаю в свою комнату, убеждая себя в этом, но фантазирую о своей руке на ее бедре, пока опорожняю свои яйца в унитаз.

БЕТАНИ

Я надеялась, что к концу недели почувствую себя лучше после разговора с Джесси. На этой неделе почти каждую ночь не спала, разговаривая с Эшли о том, как объяснить Джесси, что он не может так прикасаться ко мне. Она безуспешно пыталась скрыть улыбку, а я все болтала и болтала о том, как вежливо велеть ему остановиться, хотя вовсе не обязательно ненавидела ощущение его руки на себе.

Его прикосновение сбивает меня с толку, вот на чем я остановилась.

Миллион раз прокручивала в голове эту лекцию, пока ехала на автобусе к пастору Бену. Когда вошла и увидела Джесси на полу, похожего на отпрыска замученного художника и падшего ангела, я замерла. Рассеянно спросила о стуле, и его ответ был последним ударом, который подорвал всю мою решимость. «Выбить из него зло» — слова, которые он использовал, но произнес их как запоздалую мысль, как будто они сорвались с его губ без его разрешения.

Когда я пришла в себя от его признания, он увидел мою слабость и пошел на убийство.

Он поцеловал меня!

«Вряд ли это был поцелуй».

Его слова звенят в моей голове, смущение омывает меня новой волной, как будто он только что их произнес. Я знала, что его цель – напомнить мне, насколько я наивна по сравнению с ним, насколько невинна и скромна.

— Я не ханжа, — бормочу я, запихивая пакетики с сахаром в корзину, радуясь, что ресторан пуст, если не считать нескольких поваров в задней части.

Мы закрылись десять минут назад, но я не тороплюсь домой. Эшли будет допрашивать меня о том, как прошел мой разговор с Джесси, и мне придется признать тот факт, что я пыталась отгородиться от Джесси Ли и, как и все женское население, с треском провалилась.

В передние окна светят фары автомобиля. В будние дни у нас обычно бывает несколько поздних клиентов, которые забывают, что по будням мы открыты только до десяти. Обычно они видят табличку «Закрыто», замечают, что свет выключен, и едут дальше.

Когда фары выключаются, и я слышу, как хлопает дверца машины, выглядываю наружу, и вижу, что искушение движется прямо ко мне. На Джесси его маскировка – бейсболка и рубашка с длинными рукавами. Я отпираю дверь и открываю ее, чтобы ему не пришлось слишком долго слоняться у всех на виду.

— Что ты здесь делаешь?

Он останавливается у самой двери.

— Можно мне войти?

Я не понимала, что преграждаю ему путь. Делаю шаг назад.

— Конечно.

Парень останавливается перед стойкой хостес и оглядывает полутемное помещение.

— Так вот где ты работаешь.

Я прослеживаю за его взглядом, пытаясь увидеть это место его глазами. Дешевая закусочная, украшенная занавесками в бабушкином стиле и фотографиями выпечки в рамках на каждой стене. Как будто он уже не думает, что я неудачница, мое место работы только подтверждает это.

— Джесси, тебе не следует здесь находиться. Кто-нибудь может тебя узнать.

— Мне все равно. Я не могу вечно сидеть взаперти.

Все еще не совсем понимаю, почему он здесь.

— Если ты голоден, я ничем не могу тебе помочь. Кухня закрыта. Я могла бы принести тебе кусок пирога…

— Я не голоден.

— Ладно.

— Мы можем сесть? — Он указывает на кабинку.

— Думаю, да.

Я направляю его к ближайшей кабинке и удостоверяюсь, что мы сидим по разные стороны друг от друга. Мне нужно расстояние между нами, потому что даже сейчас существует гравитационное притяжение, которое заставляет меня наклониться к нему через стол.

Он снимает бейсболку и проводит рукой по волосам. Рыжевато-коричневый беспорядок стал длиннее, чем был, когда он попал сюда, но все равно выглядит совершенно по-голливудски. Типа как у Роберта Паттинсона в «Сумерках», но лучше.

— Послушай, я сожалею о том, что случилось сегодня. Я не должен был тебя трогать.

Но... но... но... заткнись, Бетани! Это то, что ты хотела!

— Эм, ладно.

Его взгляд впивается в меня, как будто Джесси пытается заглянуть мне в голову.

Плохая идея! Я не могу позволить ему увидеть, что там внутри.

— Хочешь кофе?

Он улыбается.

— Да, было бы здорово.

Я вскакиваю и ныряю за стойку, чтобы сварить кофе без кофеина. Музыка доносится из кухни, где повара Рик и Леон, собирают вещи. К счастью, они каждый вечер выходят через заднюю дверь, так что Джесси не должен быть замечен без бейсболки.

Наливаю свежее варево в две чашки и добавляю немного сливок и сахара в свою, но оставляю черный Джесси, как он любит.

Парень провожает меня взглядом, когда я возвращаюсь с двумя чашками.

— Сексуальный.

— А? — Я ставлю его чашку и надеюсь, что он не заметит, как дрожит моя рука из-за этого дурацкого отказа от поцелуя. Я не могу быть собой рядом с ним!

Джесси бросает взгляд на мой фартук.

— О. Эта старая штука? — Я быстро развязываю его и бросаю на диванчик.

— Так это и есть твоя работа, да? Профессиональная официантка?

Не могу понять, то ли он откровенно оскорбляет меня, то ли пытается завязать разговор. Вместо того, чтобы начать говорить ему о том, какой он засранец, я даю ему возможность объясниться.

— На самом деле, нет. У меня есть еще один год в колледже, прежде чем я получу степень в области развития ребенка.

Его глаза сужаются.

— В колледже? Бред сивой кобылы.

— Мне пришлось взять небольшой перерыв. — Я делаю глоток кофе и избегаю его взгляда. — Обучение стоит дорого. — Полуправда, но ему вовсе не обязательно знать все.

— Так значит, ты хочешь быть учителем?

Мой желудок сжимается от чувства вины и большого сожаления.

— Неужели в это так трудно поверить?

Он отрицательно качает головой.

— Нет, я вижу тебя учительницей.

— А ты? Ты всегда знал, что хочешь стать рок-звездой?

Джесси хихикает и упирается локтями в стол, поворачивая кружку с кофе, но не отпивая из нее.

— Да. С самого первого дня.

— Тебе этого не хватает.

Он хмурится.

— Да. Я скучаю по выпивке.

Так вот почему Джесси здесь? Он собирается пуститься во все тяжкие?

Успокойся. Не реагируй.

У меня нет опыта в этом деле. Что мне сказать?

— Ты пьешь? — спрашивает он.

Уже нет.

Я отрицательно качаю головой.

— Нет.

Джесси пожимает плечом, все еще сосредоточенный на своей кружке.

— Наверное, мне не следовало приходить сюда. Я не мог заснуть и, застряв в комнате Бена, чувствовал, что схожу с ума. Не мог придумать, куда еще пойти. — Он застенчиво смотрит на меня, и это совершенно новый для него взгляд, такой же милый, как и его неуверенность. — Ты когда-нибудь оглядывалась назад на свою жизнь, на одну конкретную вещь, которая привела все в движение, и задавалась вопросом, если бы ты сделала все по-другому, как бы все закончилось?

Я открываю рот, чтобы ответить, но вместо этого закрываю его, когда Джесси отвечает за меня.

— Нет. Думаю, нет.

Укол раздражения разжимает мои губы.

— Думаешь, что так хорошо знаешь меня.

— Ты говоришь так, будто ты загадка. — Он улыбается и быстро добавляет: — Без обид. Ты действительно хороший человек. Это не должно быть оскорблением.

Вместо того, чтобы подтвердить или опровергнуть его предположение, я отвожу взгляд, прежде чем он увидит вину и стыд, вспыхивающие в моих глазах.

— Возможно, тебе следует поговорить об этом с доктором Ульрихом.

Джесси отрицательно качает головой.

— Нет. Он меня не понимает. Может, ему и платят за то, чтобы он меня понимал, но на самом деле это не так. Он притворяется. Я вижу это по его глазам. Я для него просто очередное голливудское отродье. — Парень снова изучает и прокручивает свой кофе. — Все на меня так смотрят. Кроме тебя.

— О нет, ты ошибаешься. Я абсолютно уверена, что ты настоящий голливудский засранец.

Джесси хихикает и кивает.

— Даже сейчас ты не ходишь вокруг меня на цыпочках и не целуешь мою задницу, как они. Когда ты смотришь на меня, это как... не знаю... как будто ты видишь во мне личность.

Я моргаю.

— Ты и есть личность.

Парень откидывается на спинку дивана, но одну руку держит вытянутой. Его пальцы барабанят по столу. Он делает глубокий вдох и выдыхает.

— Раньше Бен понимал меня. В детстве мы были лучшими друзьями.

Эта новость меня удивляет.

— Мы играли музыку в церкви моих родителей. Это была не такая спокойная, размеренная церковь, как у Бена, она была шибанутой, но мои родители были помешаны на ней. Бен был потрясающим музыкантом, гораздо лучше, чем я.

— Не знала, что он умеет играть.

— Он бросил. — Джесси снова барабанит пальцами. — Когда мне было тринадцать, я открыл для себя рок-н-ролл. Группу Slayer. Мои родители говорили, что это от дьявола. Я прятал диски под кроватью, и когда они их нашли, отец довольно сильно избил меня.

— Это ужасно.

— Побои были одобрены церковью, дерьмо типа «прибережете розги – испортите ребенка». Но я не мог уйти от музыки. Меня все время ловили, и побои становились все сильнее. В какой-то момент родители затащили меня на церемонию очищения, в которой участвовали змеи.

Я охаю, потом прикрываю рот рукой.

— Боже, мне очень жаль.

— Нет, не стоит. Это было чертовски невероятно, поверь мне. Это дерьмо все продолжалось и продолжалось, и хуже всего то, что мой брат даже не пытался остановить это. Он полностью купился на всю их чушь по «промыванию мозгов». Посвятил свою жизнь служению тому же Богу, за которым они следовали.

Теперь я понимаю, почему Джесси не молился в церкви. Он ошибается, но я не собираюсь ему этого говорить. Не сейчас.

— Тот стул, который я сунул в шкаф…

Мой желудок сжимается, представляя то, что произошло на том стуле, о тех серебристых отметинах на его спине.

— После всех этих побоев... как Бен может держать эту штуку в своей комнате... — Джесси качает головой. — Как он вообще может смотреть на него?

— Не знаю. Знаю, что никогда больше не смогу взглянуть на него, зная, для чего он был использован.

Уголок его рта дергается.

— Видишь? Ты все понимаешь. — Он хмурится. — А почему мой собственный брат не понимает? — Парень вздыхает. — Мне было семнадцать, когда отец избил меня в последний раз. Я был крупнее его и решил, что больше не выдержу. Я сопротивлялся. В ту ночь мои родители отреклись от меня, сказали, что я сын Сатаны и что для них мертв. С тех пор мы не разговаривали. — Его нежный взгляд устремлен на меня. — Они переехали в какую-то психо-религиозную колонию или типа того. По-моему, они даже с Беном больше не разговаривают.

— Наверное, это не так уж и плохо.

— Нет, — хихикает он. — Я чувствовал себя таким свободным в тот вечер, когда уехал. Я добирался автостопом до Голливуда, жил на улице. Играл на гитаре за деньги, когда Дэйв нашел меня. Мы сменили мое имя, и я стал Джесси Ли. Он единственный человек, которому я когда-либо рассказывал свою историю. До тебя.

— Я никому не скажу.

— Знаю, что ты этого не сделаешь. — Он кивает и слепо смотрит на стол перед собой. — Странно то, что сейчас я в доме Бена, наблюдаю за ним с его ребенком... Я представил его монстром, но он кажется таким же убогим, как и я.

Я улыбаюсь его выбору слов.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Даже не знаю. Будучи трезвым, все это дерьмо продолжает пузыриться на поверхности и выплескиваться, и я не знаю, куда его девать. — Обе руки вцепились ему в волосы. — Вместо того чтобы думать об этом дерьме, мне хочется напиться вусмерть и забыть, как сильно ненавижу своего брата.

Я хочу сказать ему, что проходила через это. Растерянность, стыд, сожаление – я все это испытала.

— Для меня это имеет смысл.

Его подбородок вздрагивает от удивления.

— Серьезно?

Я киваю.

— Так что же мне делать? Я не могу пить, не могу нюхать. В мире недостаточно женщин, чтобы выкинуть это из головы.

— Сексуально. — Я бросаю ему в ответ его же собственное слово.

Он хихикает.

— Похоже, у тебя остался только один выход. Пора открыть этот шкаф и столкнуться со всем этим лицом к лицу.

— На что это похоже? Практически.

Я прикусываю губу. Сказать ли ему об этом? Могу ли я поделиться с ним своей самой глубокой, самой темной тайной? Его глаза светятся надеждой и предвкушением, пока он ждет, выглядя отчаянно нуждающимся во всем, что я могу предложить. Кто я такая, чтобы отказывать ему?

— У меня есть идея. Ты в деле?

Джесси ухмыляется.

— Да.

— Пошли отсюда.

Глава 14.

ДЖЕССИ

— Ты сможешь это сделать? — спрашивает Бетани и снова начинает грызть ноготь большого пальца, уставившись на отвратительный антиквариат перед нами.

— А есть способ сделать это так, чтобы мне не пришлось к нему прикасаться?

Скрещиваю руки и хлопаю ладонями по подмышкам, надеясь стереть воспоминания о том, как холодное, неумолимое дерево ощущалось под моими ладонями, когда я держался за него изо всех сил.

Она сплевывает на него кусочек ногтя.

— Я так не думаю. — Затем она переключается на другой большой палец.

У меня внезапно возникает вопрос: почему жевание ногтей, то, что я обычно нахожу непривлекательным, довольно мило с ней? Или, может быть, меня возбуждает тот факт, что она, похоже, так же увлечена этим стремлением к разрушению.

Бетани объяснила свой план по дороге к дому Бена. Ее лицо морщилось, как будто она съедала кислую виноградину каждый раз, когда говорила о стуле, и очаровательно краснела от волнения, излагая свой план.

Мы вытащили пластиковый детский бассейн на задний двор и наполнили его водой на шесть дюймов. Теперь самое трудное.

— Ладно, я сейчас принесу. — Я потираю руки. — Открывай дверь.

— Уверен? — Бетани приподнимает брови и сдувает длинную прядь волос, выбившуюся из ее теперь уже небрежного хвостика.

— Да.

— Постарайся вести себя тихо. Мы же не хотим разбудить ни Бена, ни Эллиот.

Я смотрю на стул из кошмаров.

— Тихо. Понял.

Бетани резко разворачивается, и я слышу, как открывается раздвижная стеклянная дверь, ведущая из спальни Бена на задний двор.

— Это всего лишь стул, — шепчу я.

Одним быстрым движением я хватаю вырезанное вручную дерево, которое передавалось из поколения в поколение свихнувшихся, зомбированных Лэнгли, и мчусь к заднему двору. Ублюдок тяжелый — вероятно, потому что пропитан слезами и гордостью юного Джесайи Лэнгли.

— Хорошо! У тебя получилось! Ты почти на месте, — тихо подбадривает меня Бетани, пока я неуклюже несу объект в дальний конец двора и ставлю его в детский бассейн. — Да! Ты сделал это!

Она поднимает руку, и я шлепаю по её ладони, что реально чертовски приятно.

— И что теперь?

Ее ухмылка наполовину злая и на сто процентов красивая, когда девушка берет мою руку и вкладывает в нее холодную металлическую емкость.

— Пора отправить эти воспоминания прямиком в ад, где им самое место.

Мой рот растягивается в зловещей улыбке, которая совпадает с ее, и я открываю крышку канистры с жидкостью для розжига.

— Это будет чертовски приятно.

— О, да!

Я обливаю деревянный стул, получая кайф от едких паров – или, может быть, это ожидание освобождения дает мне ощущение парения.

— Сколько лет этой штуке?

— По меньшей мере сто.

Хожу вокруг бассейна, уделяя особое внимание задней части, где мне всегда приказывали держаться.

— Идеально. Он вспыхнет, как римская свеча.

Легкомысленность в ее голосе привлекает мое внимание.

— Ты что, поджигатель?

Ее улыбка исчезает.

— Шучу, гений. Хорошие девочки вроде тебя не играют с огнем. — Двойной смысл моих слов на тысячу процентов преднамерен. Такая милая девушка, как она, никогда бы не захотела связываться с такой катастрофой, как я.

Я опустошаю емкость и отбрасываю ее в сторону. Протягиваю руку, и Бетани шлепает мне на ладонь коробок спичек.

— А теперь вспомни самое мучительное из наказаний, — говорит она. — Возьми всю ту злость, всю ту боль, скомкай ее и сунь в этот стул.

— Это часть твоего обучения развития детей?

Бетани игриво толкает меня бедром и перенаправляет мое внимание на стул.

— Как только будешь готов, поджигай его.

Не колеблясь, я достаю три палочки и щелкаю ими по своим передним зубам. Они лопаются и вспыхивают с быстрым, горячим шипением.

— Вау! — Ее глаза сверкают и мечутся между пламенем и моим ртом. — Это было потрясающе.

Я ухмыляюсь и бросаю спички на стул.

Предмет из моего прошлого моментально вспыхивает пламенем. Жар обжигает мне глаза, и я обнимаю Бетани и оттаскиваю ее от огня. Пламя поднимается по меньшей мере на семь футов, и благодарен Бену за его каменный забор, так что никто этого не увидит.

С благоговейным трепетом наблюдаю, как горит худшее из прошлого Джесайи Лэнгли. Неприятие родителей, отказ старшего брата, неодобрение — все это превратится в крошечные угольки и будет унесено ветром.

Я это чувствую.

Словно груз спадает с плеч.

Меня захлестывает волна адреналина. Поворачиваюсь к Бетани, которая смотрит на огонь с той же интенсивностью, что и я. Как будто она понимает мою боль. Я жил в окружении людей: сотрудников, поклонников, аншлаговых арен. Но это первый раз, когда я не чувствую себя полностью одиноким.

Хватаю ее за руку и притягиваю к себе. Бетани отрывает взгляд от огня и смотрит на меня с волнением в глазах. Свет танцует на ее лице, и внезапно она становится самой великолепной женщиной, которую я когда-либо знал.

— Знаю, что ты не хочешь, чтобы я прикасался к тебе. — Обнимаю ее за талию и прижимаю ее бедра к своим. — Но сейчас, сегодня вечером, могу я...

— Просто поцелуй меня. — Она смыкает руки вокруг моей шеи, и притягивает мои губы к своим.

Нет никакой прелюдии. Никаких нежных уговоров, как я ожидал потребуются такой девушке, как Бетани.

Наши языки сливаются в неистовом поцелуе. Встреча наших ртов не нежная, нет никакого ритма, но этот горячий беспорядок чертовски возбуждающий.

Ее пальцы впиваются в мою шею и посылают восхитительные импульсы вниз по позвоночнику, забирая с собой всю кровь в моем мозгу. Я запускаю руку ей в волосы, наклоняю голову и углубляю поцелуй. Она раскрывается, наши зубы и языки ведут борьбу за контроль.

Отрываю рот и смотрю на нее, пытаясь отдышаться и замедлить бешено бьющийся пульс.

— Откуда ты, черт возьми, взялся?

Бетани не дает мне возможности наполнить легкие, прежде чем снова набрасывается на меня. Ее рот идеально подходит моему, когда мы целуемся, как будто слишком долго голодали друг без друга. Жар пламени за моей спиной не идет ни в какое сравнение с огнем, пылающим между нами.

Я целовался со многими женщинами. Больше, чем когда-либо мог сосчитать. Но ни одна из них не оказывала на меня такого мгновенного воздействия. Никто до неё не заставлял меня сходить с ума и забывать свое гребаное имя только от одного поцелуя.

На вкус она даже слаще, чем я думал, и мне нужно больше.

Провожу рукой вверх по ее грудной клетке и кладу ладонь на ее грудь поверх рубашки. Теплая тяжесть идеально ложится в мою руку. В ее лифчике нет никакой подкладки, и кончик твердеет под моими прикосновениями. Я грубо перекатываю его большим пальцем и проглатываю ответный стон. Мой член болезненно тверд, и мне нужно уложить ее, чтобы я мог исследовать ее должным образом. Не хочу пропустить ни одного гребаного дюйма ее кожи.

Я направляю, и она, кажется, понимает мое намерение, делая большие шаги назад. Я представляю себе все то, что хочу сделать, все способы, которыми хочу прикоснуться к ней и заставить ее чувствовать себя хорошо. Мы движемся недостаточно быстро.

Я делаю ещё больший шаг одновременно с ней. Мы теряем равновесие. Она падает, и единственный способ помочь ей – это упасть вместе с ней и попытаться смягчить падение.

Мы сильно ударяемся о траву, я на ней, мои руки под ее спиной и головой.

— Черт, ты в порядке?

Все ее тело сотрясается от хриплого смеха.

— Да.

Я скатываюсь с нее, как только понимаю, что она пытается отдышаться.

— Вышибло дух?

Бетани несколько раз похлопывает себя по груди, ее смех немного затихает.

— Немного.

Я накрываю ее руку на груди своей.

— Сделай несколько глубоких вдохов.

Она кивает и несколько раз втягивает воздух, потом смотрит на меня, улыбаясь.

— Спорим, у тебя никогда не было такого первого поцелуя, а?

Я все еще чувствую ее вкус на своих губах, и мое сердце бешено колотится в груди.

— Определенно нет. — Ни один поцелуй даже близко не подходил к этому.

Она закрывает лицо руками.

— Это так неловко.

Если бы она только знала, как сильно меня заводит. Я лежу на земле с травяными пятнами на одежде после катастрофического окончания горячего поцелуя, и все еще не могу контролировать свой пульс.

Я убираю ее руки от лица.

— Бетани, то, что мы сделали…

— Да?

— То, что происходит между нами…

— Что, во имя всего святого, здесь происходит?!

— Отлично, — бормочу я, затем поднимаю глаза и вижу Бена, стоящего в свете костра.

Он выглядит разъяренным.

БЕТАНИ

Отталкиваюсь от Джесси и вскакиваю на ноги, отряхивая траву с одежды.

— Пастор Лэнгли, мне очень жаль. Это не то, что ты думаешь.

Он переводит взгляд с меня на Джесси, который медленно поднимается на ноги.

— Не то, что я думаю? Я даже не знаю, что и думать. Что здесь произошло? — Бен указывает рукой в сторону огню. — Что горит в бассейне Эллиот?

Джесси смотрит на огонь и гордо улыбается.

— Ах, это? Это папин стул.

Бен сцепляет пальцы на макушке, изучая то, что осталось от стула.

— Извини, Бен, — запинаясь, говорю я.

Он еще не знает об этом, но это все моя вина. Сожжение было моей идеей.

Джесси подходит ко мне так близко, что его рука касается моей. Все мое тело шипит от соприкосновения, и я внутренне ругаю себя за то, что чувствую что-то, кроме раскаяния в такой момент.

— Бетани не должна извиняться, это на моей совести.

— Джесси, — шиплю я.

Джесси смотрит на меня, его взгляд скользит вниз по моей шее к груди. Он ухмыляется и снова смотрит мне в глаза. Похоже, я не единственная, кому трудно раскаиваться.

— Не лги, — шепчу я.

— Я не лгу, — шепчет он в ответ. — Я хочу тебя.

— Что?

Он пожимает плечами, но все еще ухмыляется.

— Ничего.

— Что между вами происходит? — Бен говорит так, что я думаю, он уже знает ответ, но предполагает гораздо больше.

— Мы просто друзья! — выпаливаю я.

Джесси наклоняется ко мне.

— И кто теперь лжет?

— Друзья, — недоверчиво произносит Бен.

Джэс качает головой.

— Мы больше, чем друзья, но если тебе от этого станет легче, ты прервал наш первый поцелуй. — Он почесывает затылок. — Ну, конечно, если не считать того момента, когда она увидела, как я дрочу.

Я задыхаюсь.

Бен широко распахивает глаза.

Джесси ведет себя совершенно невозмутимо, щурит один глаз и говорит:

— Мы его не считаем, да?

Я в изумлении разеваю рот.

Он подмигивает.

— Ага, я тоже так не думаю.

Бен опускается на верхнюю ступеньку крыльца и обхватывает голову руками.

— Я знал, что мне надо было просто продолжать спать.

— Кстати, о сне... — говорит Джесси. — Уже поздно. Мне нужно отвезти Бетани домой.

Бен резко смотрит на Джесси.

— Ты не можешь уехать. У меня на заднем дворе пожар.

— Он в бассейне. Все будет хорошо. — Джесси хватает меня за руку и тащит к дому.

Я упираюсь пятками в траву.

— Нет, он прав. Мы должны подождать, пока он догорит. Или мы должны потушить его перед уходом.

Джесси смотрит на огонь, и его плечи опускаются в знак поражения.

— Прекрасно, но ты ведь понимаешь, что это значит, верно?

Мы с Беном недоуменно переглядываемся.

Джесси обнимает меня за плечи и притягивает к себе.

— Похоже, ты остаешься на ночь.

Глава 15.

ДЖЕССИ

Огонь окончательно гаснет после трех часов ночи.

Я сижу на одеяле на траве рядом с братом и смотрю на черную воду и обугленные куски стула для порки. Бетани свернулась калачиком и заснула вскоре после того, как легла, оставив нас с Беном в неловком молчании. Я сказал ему, что он не обязан оставаться здесь, но брат настоял. Сделал ли он это, чтобы посмотреть, как горит стул или, чтобы убедиться, что я не пристаю к Бетани во сне, не уверен.

И вот мы здесь, и ничто, кроме сверчков, не развлекает нас.

— Ну вот, он сгорел. Можешь идти спать, — говорю я, все еще не отрывая взгляд от места, где когда-то ревело пламя.

— Что ты делаешь, Джэс? — В его голосе звучит обвинение.

Двадцать четыре часа назад я бы дал какой-нибудь умный ответ, который заставил бы его покачать головой. Тогда я бы сказал что-нибудь обидное, чтобы заставить его уйти и оставить меня в покое. Но сегодня все по-другому. Может быть, сжигание стула действительно разорвало цепи, приковывавшие меня к прошлому. Может быть, я просто слишком устал, чтобы прилагать усилия.

— Я чертовски ненавидел этот стул. Когда увидел его снова, он напомнил мне о том, как сильно моя семья ненавидела меня за мою музыку. Я притворился, что вы, ребята, просто завидуете, потому что добился успеха. В глубине души я знал, что твое неодобрение было больше, чем это. Я не понимал, насколько это больно. Когда я пьян и под кайфом, ничего не чувствовал. — Это странно. Не могу сказать, что мне нравится это чувство, когда я раскрываю свою душу единственному мужчине, который способен заставить меня чувствовать себя таким чертовски маленьким.

— Я ценю, что ты поделился этим, Джэс, но я уже знал это. Не проходило и дня, чтобы я не чувствовал себя ужасно из-за того, что не был тебе лучшим братом. Я видел побои. Не был достаточно силен, чтобы заступиться за тебя, потому что боялся, что они обратят их против меня. — Он ковыряет траву. — Знаешь... — Бен прочищает горло. — Причина, по которой я стал пастором, заключалась в том, что с того дня, как ты ушел, я пытался заслужить прощение за то, что сделал с тобой.

Наклоняю голову и изучаю его.

— Я знаю, что это давно назрело. — Бен искренне смотрит на меня. — Мне очень жаль. Прости.

Его извинения застают меня врасплох, и я не нахожу нужных слов.

— Зачем сохранил стул? — Может показаться, что это бессмысленный вопрос, но я должен знать.

— Даже не знаю. Думаю, что сохранение его было напоминанием о том, как сильно я нуждался в Боге. После смерти Мэгги я был так зол на него. — Он смотрит на небо, а не на свои руки. — Все еще зол. Видеть этот стул каждый день, когда просыпаюсь, как напоминание о том, что у меня есть грехи, за которые я еще не чувствую себя прощенным.

— Я не знал.

Бен пожимает плечами и ковыряет траву.

— Никто не знает.

— Не занимайся тем, что тебе не нравится, только из-за меня, Бэнджи.

Он смотрит на меня, и даже в темноте я вижу надежду в его глазах, когда называю его старым прозвищем.

Я снова опираюсь на руки.

— То дерьмо, которым занимались наши родители, когда мы были детьми? Не то же самое, что происходит в твоей церкви.

— Не думал, что ты слушал, когда я проповедовал, — говорит он, наблюдая за мной краем глаза.

— Ну да, слушал. Ты совсем другой. Им промыли мозги. Ты был еще совсем ребенком.

— Я был достаточно взрослым, чтобы не участвовать в этом.

— Как бы то ни было, — я смотрю ему в глаза, — я прощаю тебя.

Он слегка улыбается.

— Да?

Я киваю и ухмыляюсь.

— Да, черт возьми.

Бен бросает взгляд на мою руку и хмурит брови.

— Ты уверен в том, что делаешь здесь?

Сначала я не понимаю вопроса – пока не прослеживаю за его взглядом. Моя рука лежит рядом с головой Бетани, и я рассеянно поглаживаю густую прядь ее мягких волос. Я смотрю на каштановые локоны, обернутые вокруг моего пальца. Должно быть, я потянулся к ней, пока мы разговаривали, и даже не понял этого.

— Она не такая, как ты, Джэс.

— Я знаю.

— А что будет, когда тебе придет время уходить?

Я смотрю, как поднимается и опускается ее грудь, ее тонкий профиль, освещенный лунным светом.

— Не знаю.

Понятия не имею, что делаю.

БЕТАНИ

Одно из самых неприятных ощущений в мире – это проснуться и понять, что я все еще в лифчике. Насколько бы лучше мне спалось, если бы я сняла его перед сном?

Все еще с закрытыми глазами протягиваю руку назад, чтобы расстегнуть и избавиться от ночного мучителя, и моя рука натыкается на что-то теплое. Распахиваю глаза, переворачиваюсь на спину и вижу небо.

— О, хорошо, что ты проснулась. — Глубокий голос Джесси сменяется бренчанием гитары. — Я хочу, чтобы ты это услышала.

Приподнимаюсь, чтобы сесть, и моргаю, глядя на задний двор пастора Лэнгли, и события прошлой ночи стремительно возвращаются ко мне. Стул, огонь, поцелуй! Я спала на улице. Должно быть, я выгляжу дерьмово. Стягиваю резинку с волос и приглаживаю их, расчесывая новые колтуны и собирая в беспорядочный узел на макушке.

— А где бассейн?

— Мы с Беном все убрали.

Я оборачиваюсь и вижу, что Джесси прислонился к стене с гитарой на коленях. Он одет в ту же одежду, что и вчера вечером, что заставляет меня чувствовать себя лучше, все еще находясь в своей форме. Но если я, должно быть, выгляжу как женщина, которая уже несколько дней живет на улице, то он выглядит так, словно только что сошел со страниц журнала «Роллинг Стоун».

— Типично, — бормочу я.

Его взгляд устремляется на меня, и выражение лица смягчается.

— Ты что-то сказала?

— О, что? Нет.

Его глаза сужаются.

— Ты хорошо спала?

— Наверное. А ты?

Он бренчит на гитаре.

— Я еще не ложился. Я написал песню.

— Неужели? Ночью?

— Да.

— Хм, я предполагала, что это занимает больше времени.

— Ты предполагала неверно. — Он делает что-то пальцами на струнах, что кажется действительно продвинутым или, я не знаю, просто звучит потрясающе. — Хочешь послушать?

Я сажусь на одеяло, скрестив ноги.

— Конечно.

Он переходит к какой-то сложной на вид игре на гитаре, которая включает в себя перебирание струн. Я начинаю гадать, есть ли в песне слова или он просто играет музыку. Но он отвечает на мой вопрос, когда открывает рот и поет.

Вот как, по-моему, звучит рай. Возвышенный с темными нотами, от которых крошечные волоски на моих руках встают дыбом. Его глаза закрыты, и он не выкрикивает слова, как я ожидаю, когда он играет на этих огромных аренах. Вместо этого он тихо поет, как будто укладывает спать ребенка.

Песня начинается тихо и почти печально, когда он поет о боли и сожалении. В некоторых частях песни он говорит о том, что хотел бы сражаться упорнее, хотел бы выстоять сильнее, и по мере того, как нарастает музыка, страсть его текстов в сочетании с его глубоким, хриплым голосом заставляет мои глаза наполняться слезами. Песня достигает кульминации, когда он поет о горящих старых книжках с картинками и пепле прошлой жизни. Его голос дрожит от таких эмоций, что я хватаюсь за грудь, чтобы мое сердце не разорвалось вместе с его. Его пальцы бьют по струнам так сильно, что я ожидаю увидеть кровь.

Нет никаких сомнений, почему Джесси Ли — всемирно известный певец и автор песен. Его страсть и талант запредельны.

Я прерывисто вздыхаю, когда песня замедляется, но тяжесть эмоций в его голосе не ослабевает. Он поет о пепле минувших дней, о будущем без пыток. После того, как его последний аккорд уносится ветром, Джесси открывает глаза. Он не кажется таким сломленным, как я ожидала бы от человека, вырвавшего свою душу и воплотившего это в песне.

— Как она называется? — спрашиваю я сквозь комок в горле.

— «Из пепла». Тебе понравилось?

Я выдыхаю и пытаюсь придумать ответ, который не включал бы в себя плач и слезы.

— Джастин Тимберлейк должен вернуть тебе музыкальную награду MTV.

Джэс разражается лающим смехом, который обнажает все зубы и заставляет плечи подпрыгивать.

— Дай мне его номер, и я верну её тебе.

Он приходит в себя.

— Держу пари, что так и будет.

— Это было... — Я прикладываю руку к сердцу. — Я это почувствовала. Все еще чувствую.

— Спасибо.

— Не благодари меня! — Я снова похлопываю себя по груди. — Это все ты. Ты действительно невероятный. Не думаю, что то, что я слышала по радио, заслуживает внимания…

— Бетани, прекрати. То, что ты помогла мне сделать прошлой ночью! Со стулом. Это дало толчок ко всему. — Джесси откладывает гитару, прислоняет ее к стене и подползает ближе, чтобы сесть на колени передо мной. — Прошлой ночью я сжег кучу дерьма. Мы с Беном поговорили. Я написал одну из лучших песен, которые когда-либо писал, и все из-за тебя.

Я облизываю губы и отвожу взгляд, внезапно чувствуя себя безумно застенчивой.

— Это не моя заслуга…

Джесси обхватывает мое лицо ладонями.

— Твоя. — Он прижимается к моим губам в простом, легком поцелуе. — Спасибо.

— Пожалуйста, — шепчу я.

Выражение его лица меняется с нежного на задумчивое, что заставляет меня ерзать на месте.

— Сколько сейчас времени? Наверное, мне надо пойти домой и принять душ. Мне нужно вернуться сюда в девять.

Он отпускает мое лицо и откидывается назад, выглядя немного ошеломленным и не в хорошем смысле.

— Бен взял выходной. Он сказал, что хочет провести некоторое время с Эллиот.

— Выходной... — Я качаю головой. — Он никогда не брал выходных, по крайней мере с тех пор, как я его знаю.

Джесси хмурится.

Я вскакиваю на ноги.

— Я могу взять машину домой и привести себя в порядок? Я вернусь вовремя, чтобы отвезти тебя на собрание, а потом ты сможешь высадить меня на работе.

— Да, конечно. — Джесси встает, но не смотрит на меня. — Ключи у входной двери.

Нам нужно поговорить о том, что случилось прошлой ночью. Поцелуй, который быстро превратился в нечто большее, прежде чем мы упали в траву. Судя по выражению его лица, не думаю, что сейчас подходящее время.

— Ладно, тогда... увидимся позже. — Я неловко переминаюсь, гадая, стоит ли мне обнять его, пожать руку, стукнуть кулаком? И решаю просто убраться отсюда как можно быстрее.

ДЖЕССИ

После двухчасового сна, горячего душа и кружки кофе я в состоянии справиться со своими мыслями. Реакция Бетани на «Из пепла» была совсем не такой, как я ожидал. Слезы в ее глазах, то, как она схватилась за грудь – она была явно тронута моей музыкой.

Шквал аплодисментов, кричащие фанаты... я привык к такой реакции. Но ее реакция была иной.

В ее глазах светилось одобрение. Принятие. То, что кто-то такой правильный, добрый и чистый, как она, откликается на мою музыку, как если бы это была музыка для поклонения, которую она слышит в церкви... ну, это что-то сделало со мной. Помимо того, что она заставляла меня почувствовать себя хорошо и добавила мне уверенности, она заставляла меня чувствовать себя... достойным.

Я радуюсь, когда в дверь звонят, сигнализируя, что Пит пришел на мой ежедневный тест на наркотики.

Бетани ушла, а Бен с Эллиот отправились в зоопарк, и я сам открываю дверь.

Пит, кажется, разочарован, что я не Бетани.

Похотливый придурок.

— Привет, мужик.

Я открываю дверь, чтобы он вошел.

— Это было у тебя на пороге. — Он протягивает мне пакет, который, должно быть, пришел, когда я был в душе.

Обратный адрес – офис Дэйва. Я вскрываю его и достаю коробку для iPhone с липкой запиской сверху.

«Заряжен и запрограммирован единственными номерами, которые тебе понадобятся. Не облажайся.

Дэйв».

Открываю крышку и вытаскиваю устройство. Он загорается общей заставкой, и я нажимаю на значок контактов. Дэйв, Бен, Пит, доктор Ульрих и Пицца-Хат? Мудак.

Расстраиваться из-за того, что в телефоне нет номера Бетани бессмысленно, поэтому я засовываю его в карман и смотрю на Пита. Ничто так не отвлекает меня от мыслей о женщине, как мочиться перед мужчиной в резиновых перчатках.

— Пошли.

Анализы на наркотики и выпивку снова чистые, и, прежде чем я успел повозиться со своим новым телефоном, раздается еще один стук в дверь.

Доктор Ульрих.

Впускаю его внутрь и прошу сесть на диван.

Он изучает пространство.

— А ты не хочешь сделать это в своей комнате, где у тебя будет уединение?

Я плюхаюсь на противоположный диван, где спал Бен. Он комковатый и неудобный, что показывает, что мой брат действительно заботится обо мне, спасая от того, что должно быть самым дерьмовым ночным сном.

— В моей комнате нет стула. Я поджог его прошлой ночью.

Его седые брови поднимаются до линии волос.

— Ты поджог стул?

— Ага. Не поймите меня неправильно, док, я знаю, что не облегчил вам задачу, но сжигание этого стула было лучшей формой терапии, которую когда-либо получал.

Он открывает свою кожаную папку и что-то записывает.

— Не мог бы ты уточнить?

Я хочу возразить, но вместо этого рассказываю ему все. Подробно описываю избиение на этом стуле, церемонию со змеями, все что случилось вчера. Даже поцелуй.

Он внимательно слушает и кое-что пишет.

— Есть ли у тебя к этой девушке чувства помимо сексуальных?

— В том-то и дело, док. Я хочу ее трахнуть. Очень хочу. В любой возможной позе и в течение нескольких дней, пока она не сможет ходить, вот как сильно хочу ее. Я могу с этим справиться. Для меня это знакомая территория. Я трахал много женщин. Но, с другой стороны, я так же хочу сжечь все дерьмо вместе с ней, понимаешь?

Выражение его лица становится холодным, как будто он отключается, потому что знает, что я снова несу чушь, хотя это не так.

— Я смотрю на Бена и его покойную жену Мэгги и никак не могу понять, что свело их вместе. Возможно, он любил ее, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, мы занимаемся сексом, когда влюблены, но теперь ее больше нет, а он не двигается дальше. Можно было подумать, что он захочет снова полюбить и пойти трахнуть кого-нибудь еще.

— То есть ты хочешь сказать, что приравниваешь секс к любви?

— Конечно.

— Это значит, что ты был влюблен много раз.

— Тысячи.

— Возможно, ты захочешь пересмотреть свое определение любви. Это не…

Грохот автомобильного двигателя на подъездной дорожке заставляет меня вскочить на ноги.

— Она здесь.

Док смотрит на часы.

— О, мы сегодня задержались дольше, чем обычно, — говорит он, как будто шокирован. —Увидимся на следующей неделе, но, пожалуйста, позвони мне, если тебе понадобится поговорить до этого.

—Да, конечно, — рассеянно говорю я, открывая дверь, когда Бетани подходит к ней.

На ней чистая форменная рубашка и черные шорты, волосы распущены и влажные, как будто она только что вышла из душа. Она замечает доктора.

— Если я помешала, то вернусь позже.

Я хватаю ее за руку и тащу внутрь.

— Нет, ты как раз вовремя.

Мы прощаемся с доктором Ульрихом, и я тащу ее по коридору в свою… Бена… комнату.

— Что случилось?

Закрываю за ней дверь и прижимаю Бетани к ней. Наши губы соприкасаются, и если я думал, что она может сопротивляться мне, то ошибался. Она отталкивается от двери, толкаясь в меня. Прижимаюсь бедрами к ее бедрам, давая ей намек на то, чего хочу так сильно, что готов отдать все, что у меня есть, чтобы получить это.

— Подожди, — говорит она мне в губы, но продолжает целовать.

Я улыбаюсь, когда она сосет мой язык, как будто не может насытиться.

— Нет. — Она прижимается спиной к двери, но я следую за ней и прижимаю ее к ней.

— Что? Скажи это быстро, чтобы я мог вернуться к сосанию этих губ.

— Почему... — Бетани качает головой, словно пытаясь прогнать туман похоти из головы. — Когда я уходила, ты казался расстроенным, как будто сожалел о том, что поцеловал меня прошлой ночью, и если это так, нам действительно нужно остановиться.

— Я не жалею об этом. Я жалею, что не сделал больше.

Наши губы снова соприкасаются, и я тяну ее за рубашку и просовываю руку под нее. Она выгибает спину, предлагая мне свои сиськи. Не могу вынести разделяющего нас барьера, поэтому тяну её рубашку через голову и отбрасываю в сторону.

На мгновение смотрю, как мои руки играют с ее упругой грудью.

— Мне нравится этот бюстгальтер.

— Неужели? — Она смотрит вниз, как будто хочет увидеть то же, что и я.

Ни кружев, ни подкладок, только тонкое покрытие из коричневой ткани, такое тонкое, что я вижу тугие, торчащие кончики. Я наклоняюсь и всасываю одну из них через ткань. Она откидывает голову назад, и долгий вздох срывается с полуоткрытых губ. Проскальзываю бедром между ее ног, прижимаясь к её киске. Облизываю и посасываю ее сосок, пока лифчик не промокает насквозь. Она трется о мое бедро, и как бы мне ни хотелось, чтобы это был мой член, но у нас нет на это времени.

Я перехожу к другой ее груди и делаю то же самое, облизывая, посасывая и покусывая с идеальным давлением. Похоже, ей нравится то, что я делаю с ее телом, когда она сильнее движется на моем бедре. Мои джинсы, кажется, вот-вот вспыхнут от трения.

Откидываюсь назад, чтобы посмотреть. Ее твердые соски пронзают влажную прозрачную ткань лифчика, бедра покачиваются, а губы приоткрыты.

— Ты вся горишь, правда, Бетани?

— Да, — говорит она с придыханием, и мой член дергается.

— Хочешь кончить?

Она прикусывает нижнюю губу и кивает.

Освобождаю ее сиськи из чашечек и щиплю за соски. Ныряю к ее шее, где смешиваются запахи ее волос и кожи, и, черт возьми, она так хорошо пахнет. Потребность быть в ней переполняет меня. Я хочу носить ее запах, как одежду, и быть пропитанным ее прерывистым дыханием.

— Я должен почувствовать тебя. Скажи мне, что я могу прикоснуться к тебе.

— Прикоснись ко мне.

Просовываю руку в ее шорты, мимо трусиков, в ее влажную киску.

— О, чееерт. — Она такая влажная. — Я чертовски хочу трахнуть тебя. — Сую внутрь один палец. Она такая тугая, что я не хочу рисковать с двумя. — Хочу попробовать тебя.

Ее мышцы напрягаются.

— Хочу использовать свой язык, свои пальцы — черт, ты такая тугая.

— Джесси, пожалуйста.

Я облизываю, посасываю ее шею и шепчу:

— Я люблю тебя.

Ее дыхание прерывается, и она распадается у меня на руках, мое бедро между ее ногами удерживает ее от падения. Обхватываю ее между ног, чтобы почувствовать, как сильно я заставляю ее пульсировать для меня.

— Джесси?

— Да.

— Ты сказал... что любишь меня.

Я нежно целую ее.

— Люблю.

Она улыбается мне в губы.

— Неужели?

— Конечно. — Что за глупый вопрос.

— Я ... э-э...

Я ухмыляюсь, думая о том, как хорошо она, должно быть, чувствовала себя, кончая так сильно, что сотрясались гребаные стены.

— Ты тоже меня любишь.

Глава 16.

БЕТАНИ

Пятничный вечерний пик начинается раньше обычного из-за футбольного матча в соседней средней школе. Все мои столики заняты подростками, которые требуют раздельные чеки и не дают чаевых, но даже сейчас я не могу стереть улыбку с лица.

Джесси Ли влюблен в меня.

— Бетани! — Голос Леона вырывает меня из моих мыслей. — Твой заказ готов.

Моргаю, глядя на шесть тарелок с едой, которых, клянусь, минуту назад там не было, но, судя по хмурому взгляду Леона, я грезила наяву дольше, чем думала.

— Прости, Леон. — Я складываю тарелки на поднос и поднимаю их для доставки.

Моя грудь кажется переполненной в хорошем смысле. Я пыталась улизнуть, чтобы позвонить Эшли и рассказать ей до ее смены в баре, но уже больше девяти часов, так что придется подождать. Я знаю, что сегодня ночью не смогу уснуть, ожидая ее, чтобы поделиться своими волнующими новостями.

Нет, не могу ждать. Напишу Эшли и скажу, чтобы она позвонила мне в перерыве.

Я снова наполняю стакан содовой, приношу пару чеков и еще сиропа, чтобы купить себе пятиминутный перерыв.

— Наташа, присмотришь за моими столиками? Мне нужно сбегать в ванную.

— Конечно, — говорит другая официантка.

Я прощаю себя за маленькую ложь. Иду в ванную, но только собираюсь использовать ее как телефонную будку. Я достаю телефон из сумочки и запираюсь в служебном туалете.

Новое входящее сообщение.

Мое сердце делает странное сальто, думая, что оно может быть от Джесси. Теперь, когда у него есть новый телефон, мы обменялись номерами, когда он высадил меня на работе сегодня днем. Он предложил это, а не я, но была так счастлива, что он это сделал. Я чуть не опоздала на работу, потому что поцеловала его на прощание в машине, пока он не настоял, чтобы мы остановились, потому что у него реально был жесткий стояк.

Мой низ живота согревается от воспоминаний. Я открываю сообщение и хмурюсь.

«Эй, Бэт, когда мы сможем встретиться? Мне нужно кое о чем с тобой поговорить».

— Уайт? — Я вспоминаю, что он что-то говорил о том, чтобы встретиться и поговорить в церкви в воскресенье. Мне так не терпелось выбраться оттуда, что я почти не думала об этом и забыла, как только он ушел.

Хм... что значит, я забыла? Это же Уайт, черт возьми.

Неужели я влюблена в Джесси?

Кажется, он так думает, но я его почти не знаю. Я почти не думала об Уайте ни на прошлой неделе, ни даже на позапрошлой. Джесси поглощает мои мысли дольше, чем мне хотелось бы признать.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть.

— Ты закончила? — говорит Наташа. — У тебя новый столик.

Черт возьми. Я кладу телефон в карман и решаю, что разговор с Эшли подождет.

Наташа ждет у двери с извиняющимся выражением лица.

— Я отдала тебе столик, потому что мне нужно домой к детям.

— Все нормально. Мне пригодятся чаевые.

— Столик тридцать два.

Я возвращаюсь в ресторан, и мой взгляд останавливается на моем новом столе. Мое лицо расплывается в улыбке, когда я замечаю знакомую бейсболку. Джесси.

Мое внимание привлекает хихиканье за соседним столиком. Группа болельщиц из старшей школы пристально смотрит на него, и их реакция привлекает внимание других.

Я спешу к нему, понимая, что он одет в футболку с коротким рукавом. Эти разноцветные руки привлекают внимание со всех сторон.

— Привет.

Джэс широко улыбается.

— Привет.

— Ты должен уйти.

Он хмурится.

— Почему?

Я подхожу так близко, как только могу, и говорю вполголоса.

— Потому что здесь сейчас пятьдесят старшеклассников, и все они знают, кто ты.

Он ухмыляется и вытягивает руку вдоль задней стенки кабинки.

— Ты беспокоишься о моей безопасности?

— Безусловно. На тебя может напасть толпа, они могут последовать за тобой домой, или…

— Прошу прощения, — раздается за моей спиной высокий голос. Я делаю шаг в сторону Джесси, когда приближается девочка-подросток в форме болельщицы. — Ты Джесси Ли.

Он ухмыляется, и она заметно тает. Я ее не виню. Он неотразимо обаятелен.

— Не хочу беспокоить, но можно сфотографироваться? — Она поднимает свой телефон.

— Да, конечно. — Он жестом приглашает ее подойти поближе, и девушка практически бросается к нему в кабинку.

— Я могу сфотографировать, — предлагаю я.

Она игнорирует меня и наклоняется к нему для быстрого селфи.

— Мне нравится твоя музыка.

— Спасибо, — говорит он так искренне, как будто ее комплимент на самом деле означает нечто большее, чем «я думаю, ты крутой».

Я закатываю глаза, а Джесси хихикает и вежливо благодарит ее. Они еще немного говорят о его музыке, и когда она уходит, остальные девушки из-за ее столика медленно продвигаются вперед.

— Можно сделать с тобой селфи?

— Конечно. — Он протягивает руку, чтобы они забрались в кабинку и сфотографировались.

Пространство вокруг его стола становится переполненным, так что я отступаю назад. Меня зовут с другого столика, их тарелки пусты, и я собираю посуду.

— Могу я предложить вам что-нибудь еще, или вы уже готовы к оплате?

Подросток наклоняется ко мне.

— Эй, это Джесси Ли?

Я вздыхаю.

— Да.

— Круто. У вас есть ручка, которую я мог бы одолжить? Моя девушка любит его. Я хочу взять у него автограф.

— Конечно. — Я достаю ручку из передника и оставляю Джесси в комнате полной его поклонников.

Я складываю чеки, когда мы приближаемся к закрытию, и наблюдаю, как Джесси подписывает все, от бумажных салфеток до частей тела. Должно быть, прошел слух, что Джесси здесь, потому что за пять минут до закрытия парковка заполняется.

Я никогда не запираю дверь до закрытия, но сегодня запираю ее на пару минут раньше, чтобы мы не торчали здесь всю ночь.

Джесси вышел из кабинки, разговаривает и смеется со своими поклонниками. Он в своей стихии, его улыбка искренняя, а поза расслабленная. Я улавливаю часть разговора, который он ведет с девушкой о неожиданном концерте, который он провел в Лос-Анджелесе, и парень говорит Джесси, что он может сыграть весь альбом «Черный и синий» на гитаре. Все это кажется довольно безобидным. Не знаю почему, но я ожидала, что полетят лифчики от визжащих фанаток.

— Кто это? — спрашивает Леон.

— Джесси Ли.

— Шутишь?

Что-то в том, как он это сказал, как будто он шокирован тем, что Джесси здесь, привлекает мое внимание.

— Нет. А что?

Он вытирает руки полотенцем и пожимает плечами.

— Ходят слухи, что его группа распалась из-за того, что он трахнул невесту своего барабанщика.

Неприятный укол скручивает мою грудь.

— Не верь всему, что читаешь. Девяносто процентов информации в интернете – ложь.

Это не настоящая статистика, но она затыкает Леона. Я говорю себе, что, вероятно, близка к истине. Джесси не стал бы саботировать свою группу или отношения своего друга и товарища по группе только ради секса, так ведь?

Он бы с радостью переспал с Сюзеттой.

Но ситуация далеко не та же самая.

— Я ухожу, — говорит Леон. — Увидимся на следующей неделе.

— Что? Ты не собираешься взять автограф?

— Нет, мне нравится Джастин Тимберлейк.

Как бы мне хотелось, чтобы Джесси это услышал. Я расскажу ему позже. Видит Бог, после этого ему понадобится доза смирения.

— Еще пять минут? — снова спрашивает симпатичная девушка.

— Мне очень жаль, но я должна закрыть заведение. — Я позволила поклонникам Джесси задержаться еще на полчаса, пока делала всю свою работу, но теперь я устала и готова идти домой.

— Ну же, —еще один подросток косится на мой бейджик, —Бетани. Ещё чуть-чуть?

Я ненавижу говорить «нет», но это будет продолжаться всю ночь, если я позволю.

— Мне очень жаль.

— Сука, — тихо говорит одна из девушек.

— Хватит, — рявкает Джесси на девушку, которая это сказала. — Она сказала, что вам нужно уходить. Значит пора убираться к чертовой матери.

Девушка съеживается под его взглядом, и все они спешат к двери.

Я отпираю и придерживаю дверь, чтобы они могли выйти. Некоторые из них благодарят меня, проходя мимо, но одна просто опускает глаза. Я закрываю дверь и запираю ее, замечая, что снаружи все еще есть приличная группа людей, скорее всего, ожидающих ухода Джесси.

— Прости за это, — говорит Джесси. — Девочки-подростки злые.

— Да, бывает. — Я оборачиваюсь, а он стоит прямо за мной, засунув руки в карманы с полуулыбкой на своем идеальном лице. — Мы можем застрять здесь на всю ночь.

— Меня это устраивает. — Он не сводит с меня глаз.

— Ты казался очень счастливым, разговаривая со своими поклонниками. Было приятно увидеть эту твою сторону.

— Быть окруженным людьми, которые любят мою музыку — это прекрасное чувство. Трезвым это ощущается еще лучше.

— Почему?

Джесси пожимает плечом и переводит взгляд на толпу на парковке, прежде чем вернуться ко мне.

— Когда я был накачан, всегда думал о своей следующей выпивке, о своем следующем кайфе. Общение с фанатами, как сегодня вечером, всегда стояло на пути.

— Ты же знаешь, что больше не сможешь прятаться, верно? Пошли слухи, что ты в Сюрпрайзе. К восходу солнца это место будет наводнено СМИ.

Парень сокращает расстояние между нами медленными, размеренными шагами и хищным блеском в глазах.

— Мне все равно. Мне надоело прятаться.

Я прерывисто вздыхаю и прижимаюсь спиной к запертым стеклянным дверям.

— Надеюсь, ты не был голоден. Кухня закрыта.

Он ухмыляется.

— О, я голоден. — Джесси обнимает меня за талию и прижимается лицом к моей шее. — Но я пришел сюда не для того, чтобы есть обычную еду. Я пришел за тобой. — Он лижет дорожку от моего горла к уху. — Ты чертовски хороша на вкус.

—Я... — мой разум затуманен, и я борюсь за связную мысль. — Спасибо?

Его смешок мрачный и восхитительный. Он кусает меня за ухо.

С парковки доносится гул аплодисментов. Парень отстраняется и смотрит поверх моей головы.

— Думаю, они хотят шоу. — Он смотрит на меня горящим взглядом. — Что скажешь, если мы устроим им одно?

Я открываю рот, чтобы ответить — или, скорее, спросить, действительно ли это то, чего он хочет и что скажет Дэйв, — но уже слишком поздно. Его язык скользит по моему, лишая меня дара речи. Поднимаю руки вверх по его рельефному животу к груди, где сжимаю рубашку в кулаки. Он стонет и наклоняет голову, погружаясь глубже, посасывая мои губы, в страстном поцелуе.

Толпа взрывается симфонией улюлюканья и криков, которые заставляют нас обоих смеяться.

— Думаю, следует перенести это в более уединенное место, — говорит он. — Позволишь мне отвезти тебя домой?

ДЖЕССИ

После двадцати минут болтания на кухне, где Бетани отказалась целоваться со мной — что-то насчет антисанитарии — я решил, что не могу ждать, пока парковка освободится, и позвонил в местную полицию. Они очистили территорию за пять минут, и мы смогли добраться до машины.

Дорога до квартиры Бетани, кажется, тянется вечно, но уверен, что это связано с тем фактом, что я мечтал забраться к ней в постель с тех пор, как заставил ее кончить сегодня утром. Я весь день был наполовину окоченевшим, и, несмотря на все мои попытки облегчиться, мое тело говорило мне отвалить, что только настоящий секс может это сделать.

Мы паркуемся в специально отведенном месте, и я не жду приглашения. Бетани не выглядит удивленной, когда я выскакиваю, запираю машину и хватаю ее за руку. Мы подходим к ее двери на верхнем этаже двухэтажного комплекса, и она впускает нас внутрь. Квартира простая — новее, чем аналогичные квартиры в Лос-Анджелесе, но обычная. Просторная гостиная — диван, телевизор, журнальный столик и комнатное растение.

— Твоя соседка спит? — спрашиваю я, когда мы проходим мимо закрытой двери.

— Нет, она работает в ночном клубе. — Бетани открывает дверь в свою темную спальню. — Обычно она возвращается домой только перед самым восходом солнца.

— Девушка моего типа.

Загорается свет, и Бетани хмурится.

— Черт, я не это имел в виду. — Тянусь к ней, и она охотно идет в мои объятия. — Хочу сказать, что она очень похожа на меня. Или прежнего меня. Знаешь что? Давай вычеркнем то, что я сказал. Ляпнул, не подумав.

Она похлопывает меня по груди.

— Все в порядке, я понимаю, что ты имеешь в виду. — Она бросает сумочку и указывает на ванную. — Мне нужно быстро принять душ.

— Хочешь компанию?

Она закусывает губу.

Черт. Мне нужно быть более внимательным к тому, что я говорю рядом с ней. Она не какая-нибудь голливудская звезда или заносчивая светская львица. Мне нужно обращаться с ней более осторожно.

— Как насчет этого, ты примешь душ, а я подожду здесь. — Падаю на ее кровать с телефоном в руке.

— Хорошо. Я не долго. — Она берет несколько вещей, закрывает дверь ванной, и я слышу щелчок замка.

Бетани не полностью доверяет мне. Уверен, что после того, что случилось сегодня вечером, она не уверена в том, где она находится со мной. Мне придется это исправить.

Чтобы отвлечься от мысли о том, что она голая и мокрая по другую сторону пары хлипких кусков гипсокартона, я быстро посылаю сообщение Дэйву. Он разозлится, когда проснется и увидит все фотографии, сделанные сегодня вечером в закусочной. Делаю все возможное, чтобы смягчить удар.

Я нажимаю «Отправить» и некоторое время изучаю комнату Бетани. Ее постель пахнет так же, как и она — свежестью и сладостью. Ее комод и боковые столики белые, но разного фасона, думаю, она купила их в комиссионных магазинах. На стене у двери висит крест, а ее Библия на прикроватном столике выглядит так, будто её часто перечитывали. На книжной полке есть все, от Льюиса до Стивена Кинга, а еще есть фотография с автографами группы Korn в рамке на стене. Сначала я бы сказал, что пространство чистое и светлое, но, присмотревшись, обнаруживаю темное бунтарство, висящее на самом видном месте. Точное изображение женщины, которая здесь живет.

Замок щелкает, и появляется Бетани в мягких шортах и майке. Ее волосы мокрые, и капли воды делают ее мятно-зеленый топ почти прозрачным в некоторых местах.

— Иди сюда. — Я слышу хриплое вожделение в своем голосе, боясь напугать ее, но, когда ее глаза загораются, и девушка забирается на кровать, понимаю, что недооценил ее.

Я хватаю ее за бедра и сажаю себе на колени. Ее темные глаза большие и яркие, губы того же оттенка, что и соски, а кожа сияет. Я удивляюсь, почему она никогда не рассматривала модельную карьеру, потому что она лучше, чем многие модели, которых я трахал.

— Джесси? Можно тебя кое о чем спросить?

Я провожу руками вверх по ее мягким бедрам и под шорты, где хватаю ее за ягодицы.

— Все, что угодно.

— Сегодня утром, когда ты сказал, что любишь меня…

Жар ее бедер просачивается через мои джинсы, и я практически истекаю слюной, чтобы почувствовать, насколько она горячая и сладкая под своими трусиками.

— Да, и что с того?

— И ты, я не знаю... серьезно? — Она впивается зубами в пухлую нижнюю губу.

— Серьезно? — Бетани что, с ума сошла? Она сидит верхом на моем твердом члене и спрашивает, люблю ли я ее? — Да, конечно, я не шучу. — Двигаю бедрами. — Чувствуешь, что ты со мной делаешь?

Ее лицо заливает великолепный розовый цвет, и она улыбается.

— Ладно, я понимаю, но...

— Знаешь, как долго я ждал, чтобы тр... — Осторожно, Джесси. Я прочищаю горло. — Я представлял себе, каково это быть вместе? Как здорово было бы иметь кого-то вроде тебя в своей жизни больше, чем просто на несколько веселых трахов?

— Неужели?

— Да. Так что дай мне свой рот, прежде чем я переверну тебя и возьму его сам.

Она наклоняется, и это движение посылает разряды удовольствия вниз по позвоночнику к моему члену. Длинные пряди ее влажных волос щекочут мою шею, когда девушка держит свой рот всего в нескольких дюймах от моего.

— Если ты хочешь этот рот, тебе придется его взять.

Черт, я люблю эту ее сторону. Сжимаю ее бедра и прижимаю к себе.

— Уверена, что справишься, если я возьму то, что хочу?

— Не сомневаюсь. Я имею в виду, что ты не Джон Мейер (прим. Джон Мейер – американский певец и композитор, обладатель семи премий «Грэмми»), но... — она визжит, когда я переворачиваю ее на спину и прижимаю бедрами к кровати.

Воспользовавшись ее приоткрытыми губами, делаю именно то, что обещал. Сминаю ее губы в жестоком поцелуе, который заставляет нас обоих задыхаться и дрожать. Перекатываюсь на спину и притягиваю ее на себя, прерывая поцелуй достаточно долго, чтобы сорвать с нее топ и швырнуть его через всю комнату. Она тянет мою рубашку, и я приподнимаюсь, чтобы помочь стянуть ее с меня.

Тянусь к ее груди, но Бетани падает и прижимается ко мне грудью. Жар от ее упругих сисек на моей груди вызывает стон, и она улыбается, когда он грохочет у ее рта.

Девушка приподнимается, оседлав мои бедра, ее обнаженная грудь выставлена на всеобщее обозрение. Обхватываю ладонями ее груди, нежно сжимаю их и облизываю губы.

— Если бы я не знала тебя лучше, то подумала бы, что ты никогда раньше не был с обнаженной женщиной.

— Признаюсь, прошло немало времени. — Я тереблю ее соски, и она быстро втягивает воздух. Вздох звучит точно так же, как тот, которым она наградила меня в тот день, когда поймала меня дрочащим. — Признайся, тебе понравилось смотреть на меня с членом в руке.

Девушка смотрит на меня сверху вниз, глаза остекленели от похоти, руки на моей грудной клетке, а ногти впиваются в мою кожу.

— Понравилось.

— Значит, понравилось? — Я перекатываю её соски между пальцами, заставляя стонать.

Ее бедра мягко двигаются, создавая сексуальное трение о мой стояк.

— Ты хочешь этого, Бетани?

Брови сходятся вместе, как будто она ведет какую-то внутреннюю борьбу.

— Это вопрос без подвоха. Просто да или нет.

Взгляд ее темно-карих глаз встречается с моими.

— Я знаю, но...

Похоть растворяется, обнажая сомнение. Так не пойдет.

Поставив пятку на кровать, я перекатываюсь и толкаю Бетани на спину, втискиваясь между ее ног, чтобы дать ей давление, которого, знаю, она жаждет.

— Я люблю тебя.

Она моргает, глядя на меня, и часть напряжения уходит из ее тела.

— Ты так говоришь, но...

— Это правда. — Я толкаю бедра вперед, медленно трахая ее через одежду, давая ей почувствовать вкус того, что принадлежит ей. — Я люблю тебя.

— Уверен?

Я зарываюсь лицом в ее шею и хихикаю.

— Как ты можешь спрашивать меня об этом, когда я здесь, полуголый, и так хочу войти в тебя? — Я целую ее, пока все сомнения не исчезают из ее головы. — Я люблю тебя.

Она слабо улыбается.

— Хорошо.

Я хмурюсь.

— На сегодня хватит разговоров. — Откидываюсь, становясь на колени, зацепляю пальцами эластичный пояс ее шорт, стягиваю их по ее ногам и отбрасываю прочь. Я приподнимаю бровь. — Никаких трусиков.

Ее щеки пылают, и я провожу костяшками пальцев между ее грудей, вниз по центру торса, к пупку, к соединению ее бедер. Бетани подпрыгивает от прикосновения и тает на кровати, когда я просовываю один палец внутрь.

Монстр внутри меня выгибает спину и встает на задние лапы, подталкивая меня трахнуть ее быстро и грязно, но я подавляю желание и запихиваю свое чешуйчатое альтер-эго в самую дальнюю часть моего сознания. Ему здесь не место, не с ней.

БЕТАНИ

Признаю, что в своей жизни не была свидетелем многих сексуальных вещей. Большинство переживаний, связанных с сексом, можно описать как сладкие и романтичные, но никак не сексуальные.

Когда Джесси снова садится на колени, одетый только в джинсы и со стояком, упирающимся в его молнию, могу сказать без вопросов, что это самый сексуальный опыт в моей жизни. Мускулы его мощной руки перекатываются под разноцветными татуировками, когда он проводит пальцами между моих ног. Волосы взъерошены, одна прядь упала на лоб и лезет в глаза, но он выглядит совершенно загипнотизированным, наблюдая за работой своих рук. Губы слегка приоткрыты, как будто Джесси не может получить достаточно кислорода только через нос, а напряженные мышцы торса, словно набухают под кожей.

— Ты прекрасен, — говорю я между тяжелыми вздохами.

Его взгляд встречается с моими, и глаза превращаются в расплавленные светло-коричневые озера полные огня.

— Забавно. — Даже его голос, кажется, дрожит от еле сдерживаемого предвкушения. — Я как раз собирался сказать тебе то же самое. — Его взгляд скользит вниз по моему обнаженному торсу к промежности между ног. — Чертовски сексуально.

Неуверенность заставляет меня задаться вопросом, скольким женщинам он говорил это раньше, сколько раз он был в таком же положении с кем-то еще, сколько безликих кого-то еще было с ним.

Джесси, должно быть, чувствует, что я закрываюсь, потому что гладит мое бедро ладонью, ласкает, пока не расслабляюсь и не позволяю своим ногам снова раскрыться.

— Да, вот так.

Сжимаю в кулаке простыни, выгибая спину, и он наблюдает за всем этим, словно пытаясь запомнить каждый мой отклик. Его темные брови опускаются, и мужчина прикусывает губу. Как ему удается быть еще сексуальнее…

Тянусь к верхней пуговице его джинсов.

— Моя очередь.

Джесси не сопротивляется. Вместо этого он расстегивает пуговицу и приподнимается надо мной, чтобы я могла спустить его джинсы вниз по бедрам.

Его член длинный, толстый и твердый, как сталь. Я крепко сжимаю его в кулаке.

Шипение вырывается из-за его зубов.

— Не останавливайся.

Я и не собиралась.

Джесси тянется к моим губам, и мы находим устойчивый ритм, целуемся, прикасаемся, даже кусаем друг друга, пока оба не превращаемся в месиво сверхчувствительных нервных окончаний. И вот, прервав поцелуй, он отталкивается от меня и встает в изножьях кровати. Достает из кармана пакетик из фольги, затем сбрасывает джинсы и боксеры на пол. Мои глаза расширяются, когда я вижу то, что предстало передо мной.

Этот великолепный мужчина, высокий, татуированный и голый, в изножье моей кровати.

Моргаю, когда меня захлестывает очередная волна реальности.

Это не просто какой-то мужчина.

Это Джесси Ли.

Как это может быть моя жизнь?

Прежде чем я успеваю задать следующий вопрос, он снова нависает надо мной, и тяжелый вес его эрекции, обтянутой латексом, плотно прижимается между моих ног.

— Ты хоть представляешь, как сильно я тебя люблю? — Джесси смотрит мне в глаза, его голос дрожит, не оставляя мне выбора, кроме как поверить ему.

Не доверяя своему голосу, я просто киваю.

Джесси усмехается, нежно целует меня в губы, а затем медленно толкается внутрь. Я втягиваю воздух, чувствуя, как он растягивает меня. Дюйм за дюймом Джэс входит в меня, затем ждет, пока я привыкну, прежде чем погрузиться глубже.

Костяшками пальцев скользит по моей щеке.

— Ты в порядке?

— Да.

— Еще?

Я энергично киваю, и он тихо хихикает, а затем чувствую, как его бедра касаются моих.

— Черт, — выдыхает он мне в шею. — Мы так хорошо подходим друг другу.

Провожу руками по его волосам, сжимая их и наклоняя голову, чтобы дать ему больший доступ к моей шеи.

— Ты этого хочешь? — Он облизывает местечко, где мой пульс бешено колотится под кожей.

Хочу. Очень хочу. Ненавижу себя за то, что хочу этого, но...

— Да.

Прижавшись к моей шее, он издает тихое жужжание, которое является чисто мужским удовлетворением, затем открывает рот и сосет. Спина выгибается над кроватью от его мощного всасывания, и это движение заставляет его стонать. Он двигает бедрами вперед, прижимая меня к кровати, заставляя оставаться на месте, пока сосет сильнее.

Мое дыхание прерывается от теплого жжения его рта в сочетании с натиском бедер. Я чувствую себя бабочкой, пришпиленной к доске, красиво разложенной под ним.

Он отстраняет рот от моей шеи, чтобы полюбоваться своей работой.

— Да, черт возьми, это круто.

Если бы я не была так потеряна в чувстве того, что полностью поглощена им, то могла бы смутиться, но мысль о том, что меня заклеймили, пометили, и теперь, принадлежу ему, приносит больше удовлетворения, чем я когда-либо себе представляла.

Притягиваю его лицо к своему, целую и обхватываю ногами его бедра. Похоже, ему это нравится, так как это побуждает его к действию. Джесси чередует длинные и медленные, короткие и резкие толчки. Он крутит бедрами, чтобы попасть во все нужные места, о которых я даже и не подозревала.

Задыхаюсь, выгибаюсь, вцепляюсь ему в руки, когда он нависает надо мной и смотрит вниз между нами.

— Смотри вместе со мной, — ворчит он.

Я так и делаю, и видение того, как он поднимает бедра, а затем погружается в меня — это все, что мне нужно. Делаю глубокий вдох, откидываю голову на подушку, и мой оргазм обрушивается на меня, как неистовый торнадо экстаза. Я брошена в то, что кажется альтернативной вселенной. Мои глаза закрываются, как будто защищая меня от дальнейшей стимуляции, когда я парю, а затем медленно плыву обратно на землю.

Он ускоряет ритм. Рука опускается, чтобы схватить меня сзади, наклоняя мои бедра так, чтобы он мог получить еще более глубокий доступ. Джесси прижимается лицом к моему горлу, его зубы впиваются в чувствительную кожу там, где он оставил свой след, затем стонет, замедляется и падает на меня.

Мы пытаемся отдышаться, чтобы вернуть кислород в наш мозг, но крепко держимся друг за друга, чтобы оставаться на земле.

— Джесси, — шепчу я.

Он немного перемещается, чтобы снять свой вес с моих легких, но остается на месте, прижавшись своей обнаженной грудью к моей.

— Да? — Парень нежно целует мою челюсть, щеку, потом брови.

— Мне кажется, я тоже тебя люблю.

Он отстраняется и улыбается. Джесси ленив, доволен — впервые за все время нашего знакомства он выглядит по-настоящему счастливым.

— Конечно же любишь.

Я ничего не могу с собой поделать и хохочу.

— Ты не очень хороший человек.

Джесси пожимает плечами.

— Знаю. Но когда я с тобой, — выражение его лица становится серьезным, — я надеюсь, что когда-нибудь смогу им стать.

Глава 17.

БЕТАНИ

— Я люблю твои руки, — говорит Джесси, изучая наши переплетенные пальцы.

Не знаю, когда мы проснулись, но ощущение его тела пробудило меня ото сна. Его обнаженная грудь прижата к моей спине, рука закинута на меня, и наши ладони сцеплены, когда он переворачивает их туда-сюда.

— Они такие настоящие, понимаешь? — От его теплого дыхания на моем обнаженном плече по руке бегут мурашки.

— Ты не привык видеть у женщины настоящие руки?

— Нет, гений. — Джесси игриво кусает меня. — Ни лака для ногтей, ни трехдюймовых накладных ногтей, ни колец, ни татуировок... это просто ты.

— Угу. — Я пытаюсь посмотреть на свою руку, на наши руки вместе, и увидеть то, что видит он. — А твои покрыты чернилами и с мозолями.

— Я их здорово забил.

Подношу костяшки его пальцев к своим губам и целую каждую.

— У них есть характер. Кроме того, они восхитительно ощущаются на моей коже.

Джесси стонет и утыкается носом мне в шею.

— Я тут неплохо тебя пометил. — Он касается губами засоса на моей шее, и мое лицо горит от смущения.

— Это была большая ошибка. Не знаю, о чем я думала. — Очевидно, вчера вечером я была не в своем уме. Помню, как сильно мне хотелось, чтобы он оставил что-нибудь на моей коже, доказательство того, что не сплю. Я не думала о последствиях этих действий при свете дня.

— Это не похоже на ошибку. — Его голос отдается у меня в горле. — Это сексуально. — Он лижет и покусывает мою кожу. Наклоняю голову, предоставляя ему лучший доступ, и парень прижимается бедрами к моему заду. — Я готов ко второму раунду, как только ты будешь готова.

У меня болит между ног, но не настолько, чтобы отказаться…

— Бетани! — Моя дверь распахивается, и в комнату врывается Эшли. — Ты видела новости? — Ее взгляд мечется к Джесси. — О, привет, Джесси.

— Привет. — Он, кажется, совсем не смущен тем, что моя соседка по комнате стоит в нескольких шагах от наших обнаженных и очень возбужденных тел.

— Ну? — спрашивает она меня. — Как дела?

Я опускаюсь чуть ниже под простыни, натягивая их до самой шеи.

— Эш, можешь прийти попозже? Может быть после того, как мы с Джесси оденемся?

Эшли моргает и качает головой, как будто я говорю на иностранном языке.

— Зачем мне это делать? Ни у кого из вас нет ничего такого, чего бы я не видела раньше. Чувак! Вы двое во всех новостях! Местные новости, TMZ, ET, Extra, да везде!

— Черт, — стонет Джесси и откатывается от моей спины. Садится, совершенно голый, лишь с простыней, наброшенной на бедра. Хватает свой телефон с бокового столика. — Мне нужно позвонить Дэйву.

— Хорошо, я... э-э… — Роюсь в беспорядке простыней и одеял, пытаясь найти пижаму, которую Джесси сорвал с меня прошлой ночью. — Я выйду, чтобы ты мог поговорить наедине.

Джесси, кажется, развлекается моей голой пижамной охотой, уголки его губ приподнимаются.

— Не торопись.

Свирепо смотрю на него, но он слишком сексуален, чтобы я могла даже притвориться раздраженной.

— Вот. — Эшли бросает мне мои шорты и майку с другого конца комнаты. — Отличная траектория, Джесси.

Он хихикает, в то время как мои щеки горят огнем. Натягиваю шорты под одеялом, и мне приходится сбросить простыню, чтобы надеть майку. В тот момент, когда я это делаю, меня отбрасывает назад, и вес Джесси накрывает меня.

Он утыкается носом в мою шею, двигаясь вниз и под одеяло.

— Всего один поцелуй.

Я хихикаю и вылезаю из-под него, демонстрируя Эшли свои сиськи, хотя ей все равно. Она действительно видела их раньше.

— У тебя нет никаких манер! — Мне удается надеть майку и встать на ноги.

— Вау. — Эшли смотрит на меня так, словно у меня выросла вторая голова. — Твои волосы.

Я приглаживаю волосы, понимая, что они торчат во все стороны и пытаюсь снова собрать их в хвост.

— Я легла спать с мокрыми волосами, вот и все.

Ее глаза расширяются ещё больше.

— Милый любовный укус.

Я хлопаю ладонью по шее, прикрывая засос.

Взгляд Эшли летит к Джесси.

— Впечатляет.

Он прижимает телефон к уху и ухмыляется, приподняв бровь.

— Спасибо, Дэйв, — говорит Джесси в трубку. — Что происходит?

Мы с Эшли на цыпочках выходим из комнаты, закрываем дверь и направляемся на кухню. Там уже есть свежий кофе, и Эш одета в брюки с кожаным корсетом, что означает, что она еще даже не ложилась спать.

— Сегодня утром я прокручивала новости на телефоне и увидела, что имя Джесси в тренде. — Она хватает телефон, нажимает на кнопку и протягивает мне. — Очевидно, и ты тоже.

Казанова от побережья до побережья Джесси Ли замечен со своим последним завоеванием.

Джесси Ли бросает голливудских звездочек ради официантки.

Женщина, отвергнутая Джесси Ли, высказывается о его последней девушке.

Джесси Ли и его #сексвтрущобах.

Под каждым заголовком есть фотография, где мы с Джесси целуемся в закусочной.

— Секс в трущобах? Могли бы придумать что-нибудь получше. Я надеялась на один из этих хэштегов знаменитостей, понимаешь? Например, Джэсани или Бетесс. — Я возвращаю телефон Эш. — Какой звучит лучше?

Она ошеломленно моргает.

— Значит, ты не против всего этого?

— Мне все равно, что они думают. Это не имеет значения.

— Тебе все равно, да? А как же твои родители? Как думаешь, что они почувствуют, проснувшись и увидев все это в своей ленте новостей?

Я сглатываю горький привкус во рту.

— Мои родители все еще смотрят новости по телевизору, а папа считает, что соцсети от дьявола, так что я уверена, что все в порядке. — Пью кофе и пытаюсь убедить свое бешено колотящееся сердце, что, даже если мои родители узнают, они не поверят чему-то только потому, что прочитают об этом; они поверят мне. — И в любом случае, рано или поздно они все узнают.

Ее голубые глаза вспыхивают замешательством.

— С чего бы это? Очень скоро он вернется в Лос-Анджелес и продолжит жить своей жизнью, а ты навсегда будешь известна как #сексвтрущобах Джесси Ли.

— Все не так. — Я заглядываю в коридор, чтобы убедиться, что он все еще в моей спальне за закрытыми дверями. — Он любит меня.

Эшли, нахмурившись моргает.

— Прости. Что?

— Вчера Джесси сказал, что любит меня. И, Эш, кажется, я тоже его люблю.

Она хмурит брови ещё сильнее.

— Это не какая-то случайная интрижка. Мы... — Кто мы друг другу? — Послушай, не знаю, кто мы, но знаю, что мы больше, чем просто секс.

— Бетани, — печально шепчет она, качая головой.

— Все в порядке, клянусь. Я знаю, что делаю.

— Послушай, я не отрицаю, что он что-то чувствует к тебе, но он не принадлежит самому себе.

— Конечно, он…

— Он не может бросить свою карьеру. Это буквально то, кто он есть.

— Я никогда не ожидала, что он так поступит. Что бы ни случилось, мы разберемся.

Эшли садится на барный стул, ее плечи поникли.

— Он не сможет дать тебе то, что ты хочешь.

— Откуда ты знаешь, чего я хочу?

Дверь моей спальни открывается, и появляется Джесси, полностью одетый. Он направляется ко мне с уверенностью и развязностью мультиплатинового исполнителя — вероятно, потому что он один из них. Я улыбаюсь собственной шутке, когда он обходит барную стойку, прижимается ко мне сзади, и обхватив руками за талию, целует в шею.

Я украдкой бросаю взгляд на Эшли, которая смотрит так, словно то, что она видит, причиняет ей физическую боль.

— Кофе? — Я поднимаю свою чашку, и Джесси берет ее, нежно целуя меня, прежде чем сделать глоток. — И что сказал Дэйв?

Он пожимает плечами.

— У него все под контролем.

Я самодовольно смотрю на Эшли и борюсь с желанием высунуть язык.

Джесси допивает остатки кофе и целует меня в подбородок.

— Мне нужно идти. Увидимся вечером?

— Конечно.

Джесси смотрит на Эшли.

— Какая муха тебя укусила? Что не так?

— О, целый список... — Она театрально вздыхает. — У тебя нет времени на то, чтобы я подробно тебе все описала.

Джесси хихикает.

— Прекрасно.

Он достает телефон и быстро набирает текст. Мне очень любопытно кому парень пишет, но не думаю, что мы дошли до этой части наших отношений.

Но мы же сказали, что любим друг друга.

Ладно, может быть, мы движемся немного наоборот, но это не делает наши отношения неправильными.

— Мне надо бежать. — Он целует меня по-настоящему. Его язык на вкус как зубная паста и кофе, и мысль о том, что он использовал мою зубную щетку, безумно заводит меня. Я притягиваю его ближе, и Джесси прерывает поцелуй с понимающей улыбкой. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Он разворачивается и выходит за дверь, а я всю дорогу смотрю на его задницу.

— Вот видишь! — говорю я своей соседке по комнате, выглядящей так, будто страдает запором. — Он любит меня.

— Ага. — Эшли встает, все еще не выглядя ни капельки счастливой. — Я слышала.

— Все будет хорошо.

— Надеюсь, ради твоего же блага.

ДЖЕССИ

День шестьдесят первый.

Осталось меньше месяца.

За последние двадцать четыре часа я столько раз проводил руками по волосам, что у меня онемела голова.

После того, как пресса узнала о моем пребывании в Сюрпрайзе, и всплыли все фотографии, на которых я целую Бетани, Дэйв сказал, что нам нужно «ковать железо, пока горячо». В Голливуде любая реклама — это хорошая реклама. Это не значит, что мне нравится то, что они говорят обо мне — и мне чертовски не нравится то, что они говорят о Бетани — но возрождение моего имени означает, что публика еще не забыла меня. Если Дэйв сможет доставить мои новые песни лейблу звукозаписи, это может заставить их рассмотреть вопрос о том, чтобы снова подписать меня.

Вчера я уехал от Бетани с заданием записать на телефон песни, над которыми работал, и отправить их Дэйву к восьми часам, как раз к обеду с представителем «Аренфилд Рекордз». Я записал пять песен, в том числе «Из пепла». Мне потребовался целый день, чтобы привести их в порядок. Они будут звучать намного лучше с бэк-вокалом, полной группой и после микширования и мастеринга, но я чертовски горжусь тем, что послал ему.

Как бы сильно я не хотел пойти потусоваться с Бетани вчера вечером, но к тому времени, когда я записал песни, у меня появилась идея новой композиции, над которой хотел работать, пока она была свежей. Совершенно забыл позвонить ей до десяти часов, а к тому времени было уже поздно, и я нуждался во сне.

Бетани отнеслась к этому спокойно. Я заверил ее, что утром заеду за ней и отвезу в церковь. Я бы предпочел продолжать работать, но не хочу снова подвести ее.

Сейчас девять часов утра воскресенья, и я жду, когда Дэйв сообщит мне, что моя карьера в дерьме или мои песни дали мне еще один шанс.

— Джэс, ты здесь?

Я удостоверяюсь, что громкость на моем телефоне полностью поднята, и провожу рукой по волосам.

— Да, я здесь.

— Ты сидишь?

Полулежу на полу в комнате Бена, прислонившись спиной к кровати, сердце колотится где-то в горле.

— Да говори уже.

— Я слушал твои песни с Марком.

— Марком Аренфилдом?

— Нет, блин, с Марки Марк и его Фанки-Банч (прим. Marky Mark and the Funky Bunch — популярная в начале 1990-х годов американская хип-хоп-группа, возглавляемая Марком Уолбергом (под сценическим именем Marky Mark). Ну, конечно, с Марком Аренфилдом. Я не хотел говорить тебе, что именно с ним назначена встреча. Подумал, что ты все время будешь думать об этом.

Наверное, он прав.

— И что? Что он сказал?

— Джэс…

— Черт возьми, выкладывай уже!

— Он в восторге, старик!

— Что? — шепчу я.

— Ты вернулся!

Я позволяю телефону выскользнуть из моей руки и упасть на пол, когда закрываю глаза руками.

— Я сделал это. Я, бл*дь, сделал это.

Не могу поверить, что ему понравилось.

Десять лет в этом бизнесе, и я никогда не был так близок к тому, чтобы потерять все, ради чего работал. Даю себе клятву прямо здесь и сейчас, что никогда больше не допущу, чтобы все стало настолько плохо.

Голос Дэйва звучит быстро и пискляво, доносясь из телефона у моих ног, и я изо всех сил пытаюсь вернуть его к уху.

— Прости, что ты сказал?

— Я сказал, что не думал, что ты сможешь это сделать. Не хочу показаться придурком, но прошло уже много времени с тех пор, как ты демонстрировал такое качество. Марк потерял голову, когда слушал «Из пепла». Он хочет, чтобы ты как можно скорее вернулся домой и записался.

— Но у меня еще двадцать девять дней.

— Нам потребуется некоторое время, чтобы подготовить группу. Я собираюсь привезти тебя на один день, чтобы встретиться с ними, мы обсудим это позже, но Марк не хочет сидеть на них. Он сказал, что «Из пепла» — лучшая песня, которую ты когда-либо писал. У тебя есть еще что-нибудь, кроме тех пяти, что ты мне прислал?

— Есть еще одна, которую я довожу до ума, и еще две, для которых написал тексты, но нет музыки. Было бы здорово поработать над ними вместе с группой.

— Это прекрасно. Мы запишем новый альбом и вернем тебя на вершину.

— Да, черт возьми, когда мы начнем?

— Мы будем стремиться к двум неделям, плюс-минус, в зависимости от группы.

— Давай я позвоню Натану. Сыграю ему песни. Думаю, что смогу его вернуть…

— Извини, Джэс, но Натан ясно дал понять, что все кончено. У меня есть кое-кто, кто мог бы занять место Нейта. Между нами? У него есть потенциал, чтобы стать лучше, чем Нейт.

— Да ну нахрен.

— Подожди, пока не услышишь его, парень. Ты в штаны наложишь.

— Кто он такой?

— Он из Лас-Вегаса. Зовут Райдер Кайл. Его нынешняя группа распалась, потому что вокалист ушел в соло.

— Никогда о нем не слышал, — бормочу я.

— Что ж, услышишь и будешь в восторге, и не говори, что я не предупреждал. — На заднем плане звучит голос ассистента Дэйва. — Ладно, мне пора бежать. Я буду на связи.

Отлично. Наконец-то выберусь отсюда.

Почему, черт возьми, я не сильно рад этому?

Я стучу в дверь Бетани сильнее, чем нужно, чувствуя, что вот-вот взорвусь. С тех пор как мы с Дэйвом поговорили по телефону, я никак не мог собраться с мыслями. Принял душ, оделся и нарушил несколько скоростных ограничений по пути к квартире Бетани. Теперь, когда я здесь, она недостаточно быстро открывает дверь.

Я стучу снова.

— Бетани, поторопись!

— Иду!

Подпрыгиваю на цыпочках, когда она наконец открывает дверь.

— Боже мой, все в порядке? — Она прижимает к груди полотенце, с волос капает вода, вода стекает по коже.

Я вхожу в ее личное пространство и обнимаю за талию. Прижимаюсь губами к ее губам, и она стонет, приоткрывая губы. Провожу языком по ее губам, затем отстраняюсь, чтобы прикусить пухлую губу.

— Где Эшли?

— Не знаю. А что?

Я хватаю ее за задницу и приподнимаю. Ее ноги обвивают мою талию, а свободная рука обнимает меня за шею. Продолжая целоваться, я несу ее в спальню, осторожно обходя острые углы и стены. Закрываю дверь и укладываю ее на кровать. Ее полотенце распахивается на талии, открывая то, что я уже предположил — она полностью обнажена под ним. Поставив колено на кровать, я открываю верх ее полотенца, чтобы полюбоваться ее упругими грудями с розовыми сосками. Провожу рукой от ее ключицы вниз между грудей и делаю медленные круги вокруг каждой из них кончиком пальца.

— У меня от тебя дух захватывает. — Провожу большим пальцем по ее сморщенному соску, и ее спина выгибается над кроватью.

— Ты рано, — говорит она хриплым шепотом.

Продолжаю дразнить ее едва заметными и грубыми прикосновениями к ее чувствительной коже. Провожу пальцами по ее грудной клетке к пупку и, наконец, опускаю их между ее ног.

— У меня хорошие новости, но, когда ты открыла дверь, одетая вот так, я решил, что мои новости могут подождать.

— Какие новости? — Бетани наклоняет бедра, вбирая мои пальцы глубже, пока ее дыхание не прерывается.

— Я же сказал, что это может подождать. — Опускаюсь на колени у кровати, хватаю ее за бедра и подношу киску к своему лицу.

Я посасываю, облизываю и кусаю ее жаждущую плоть. У нее такой безупречный, чистый, изысканный вкус, которого такой человек, как я, не заслуживает. Но я мудак и все равно беру его. Никогда не был из тех, кто тратит часы на прелюдию, но с Бетани я мог проводить дни. Хочу поставить палатку и разбить лагерь между ее ног.

Я облизываю и стону.

— Ты такая чертовски вкусная.

Девушка хватает меня за волосы, притягивает ближе к себе и раскачивается у моего рта. Член больно упирается в молнию. Никогда бы не подумал, что у такой женщины, как Бетани, есть такой драйв и уверенность, чтобы брать все что нужно для собственного удовольствия. Святая на улицах и богиня секса на простынях.

Ее ногти царапают мой скальп, и это единственное предупреждение, которое мне нужно. Я ввожу в нее два пальца и сосу, пока она не достигает оргазма. Бедра обхватывают мою голову, погружая меня глубже на несколько секунд, прежде чем ее тело превращается в желе. Девичьи ноги безвольно раздвигаются, и я отстраняюсь ровно настолько, чтобы смотреть на нее, продолжая медленно двигать пальцами внутри.

— Если работа няни не сработает, ты можешь подумать о порно.

Ее голова отрывается от кровати, и, несмотря на туман посторгазмического блаженства, ее глаза широко раскрыты.

— Заткнись.

— Я не шучу, детка. Ты чертовски сексуальна, когда кончаешь. — Вытаскиваю пальцы из ее тугой киски и засовываю их в рот. Так вкусно.

Она краснеет, и, черт возьми, это делает меня ещё тверже.

Я встаю и расстегиваю пуговицу на джинсах.

— А теперь дай мне свой рот, я хочу кое-что туда положить.

Бетани приподнимается на локтях и сердито смотрит на меня.

— Это должно было быть сексуально?

Я вытаскиваю свой стояк, крепко сжимая его и медленно поглаживая. Когда смотрю на ее обнаженное тело, на раскрасневшуюся кожу и раскрытые бедра, я слишком быстро подхожу к краю. Прикусываю нижнюю губу и сдерживаю свое освобождение, но то, как она наблюдает за движением моей руки, слишком сильно заводит меня, поэтому я останавливаюсь.

— Ты забываешь, как хорошо я знаю твое тело. Тебе нравится, когда я говорю непристойности.

— Не надо, — говорит она, приподнимаясь, приближаясь к краю кровати и шлепает меня по руке, убирая ее от члена. Эти большие темные глаза становятся озорными, когда девушка смотрит на меня, с губами в нескольких дюймах от головки моего члена. — Возможно, немножко.

Ее идеальный розовый язычок облизывает кончик.

— Ох, бл*.

Ее улыбка становится шире, и Бетани делает это снова.

— Перестань меня дразнить.

Бетани хихикает, и, хотя ее рот не прикасается ко мне, клянусь, я чувствую вибрацию в своих яйцах.

Готовый взорваться, я запускаю руки в ее мокрые волосы и крепко сжимаю.

— Открой рот.

— Скажи «пожалуйста».

Попрошайничать? Да, я могу умолять. Ради нее, бл*дь, буду умолять.

— Пожалуйста, детка. Я хочу в твой рот.

Она приоткрывает губы, и я двигаюсь вперед, погружая свой член между ее горячими, влажными губами одним долгим, медленным толчком.

— О да, именно так.

Бетани прижимает свой плоский язык к чувствительной нижней стороне, когда я скольжу туда и обратно в сводящем с ума темпе, вытягивая каждое ощущение, когда она сосет сильнее.

— У тебя это так хорошо получается.

Не хочу знать, как она научилась так хорошо сосать член. Я просто благодарен, что она сосет мой. Позвоночник покалывает в основании спины, когда мое освобождение скручивается между ног. Я набираю темп, и черт, она сосет ещё сильнее.

Стону и толкаюсь глубже, чувствуя, как ее горло раскрывается с каждым толчком.

— Да. Вот так. Прими его.

Она должно быть отвечает мне, потому что ее горло вибрирует вокруг меня.

— Я сейчас кончу.

Ослабляю хватку в ее волосах, давая ей возможность отстраниться, но она крепко сжимает мой член маленьким кулачком и удерживает меня на месте.

— Ты уверена? — спрашиваю я, задыхаясь, пытаясь сосредоточиться и удержаться на ногах.

Она кивает.

Эта девушка совершенна.

От этой мысли мои колени подгибаются, и оргазм накрывает меня с головой. Мышцы дрожат, и я стону, когда каждый всплеск грозит сбить меня с ног. В моих глазах вспыхивают звезды, и я благодарен Бетани за то, что она держит меня, потому что это единственное, что удерживает меня на земле.

Холодный воздух ударяет в мой член, я моргаю, чтобы увидеть, как она крабом пятится назад и слезает с кровати. Она бежит в ванную и плюет в раковину.

Не в силах оставаться в вертикальном положении, я падаю на кровать и пытаюсь вспомнить свое имя. Няня только что взорвала мой мозг.

Я слышу, как она чистит зубы, снова сплевывает, потом кран закрывается. Мягкое шлепанье ее ног по полу, затем кровать прогибается, прежде чем она подползает ко мне. Обнимаю ее все еще обмякшей рукой и улыбаюсь, когда чувствую, что она все еще голая.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю я.

Бетани слегка отодвигается и кладет руку мне на живот.

— Да. Прости за это.

Я смотрю на нее сверху вниз, и она утыкается головой мне в ребра.

— Какого хрена ты извиняешься?

— Уверена, ты привык к тому, что девушки глотают. Просто... у меня рвотный рефлекс, и я не хотела блевать на тебя.

Провожу рукой по ее волосам.

— Во-первых, каждый минет, который у меня был в прошлом, только что потерял значимость. Во-вторых, меня не волнует, если ты выплевываешь. В-третьих, как, черт возьми, ты научилась так сосать член?

Она смеется.

— Ты действительно хочешь знать?

— Не совсем, но вроде как да.

— Обучающие ролики на YouTube.

— Серьезно?

Бетани пожимает плечами.

— Ага. Это странно?

— Нет. Нисколько. Это было чертовски потрясающе. Но я задаюсь вопросом…

Она кладет подбородок мне на ребра и смотрит на меня.

— Каким?

Я провожу большим пальцем по ее распухшим губам, наслаждаясь тем, что сделал их такими.

— Почему этот ублюдок Уайт порвал с тобой?

Ее лицо бледнеет, и она не смотрит мне в глаза.

— Эй.

Девушка качает головой и сползает с кровати. Думаю, что официально испортил момент, спросив об этом придурке, поэтому засовываю свой член обратно в штаны, пока она хватает одежду. Я хочу сказать ей, что Бетани не обязана говорить мне, что это не мое дело, но хочу знать. Какой мужчина откажется от женщины, которая не только симпатична и забавна, но и может сосать член, как будто это олимпийский вид спорта?

Она садится рядом со мной на кровать и смотрит на свои ноги.

— Послушай, есть кое-что, что ты должен знать.

В кармане вибрирует телефон.

— Придержи эту мысль. — Я вытаскиваю устройство. — Это Бен.

БЕТАНИ

Интересно, это божественное вмешательство то, что звонит Бен, когда я собираюсь рассказать Джесси самую унизительную историю в моей жизни?

Я размышляла, стоит ли мне рассказать ему все подробности моего разрыва с Уайтом или оставить прошлое там, где оно должно быть. Я обдумывала оба решения и каждый раз оказывалась в тупике. Единственный аргумент, к которому постоянно возвращаюсь, это то, что я люблю Джесси, а он любит меня, и разве два человека, которые любят друг друга, не должны делиться всеми своими грязными секретами?

Я не знаю ответа на этот вопрос.

— Черт, ладно, — говорит Джесси. — Да, думаю, что держаться подальше — это разумно. — Его взгляд встречается с моим, и легкая улыбка трогает его губы. — Я дам ей знать. Увидимся.

Он нажимает кнопку отбоя на телефоне.

— Что он сказал?

— Церковь атакуют папарацци. Они спрашивают обо мне и о тебе, так что Бен считает, что нам лучше держаться подальше.

В животе у меня поселяется тяжелое чувство тошноты.

— Ты хочешь сказать, что мне нельзя ходить в церковь?

Джесси откидывается на мои подушки, сложив свои разноцветные руки за головой.

— Поверь мне, когда я говорю, что эти придурки никогда не насытятся. Они будут преследовать тебя повсюду, пока ты не заплачешь.

— Ха! Плакать? Не думаю.

— Я не шучу. Они заставили плакать Ронду Роузи. Я видел это собственными глазами.

Моя улыбка исчезает.

— Вау. Это удивительно и очень печально.

Он кивает.

— В любом случае, я думаю, что Бен просто хочет защитить тебя, и я поддерживаю это. Никакой церкви, пока все это дерьмо не уляжется.

— Как ты думаешь, сколько времени это займет? — Я люблю свою церковь. Выходной — это одно, но никакой церкви на неопределенный срок? Я не могу с этим справиться.

Его глаза сияют, и в них появляется золотой блеск.

— Пожалуй, пришло время поделиться своими хорошими новостями. Дэйв дал послушать мои песни Марку Аренфилду.

— Кто это?

— Не бери в голову, — отмахивается он от меня. — Хорошая новость в том, что ему понравилось, и я возвращаюсь в Лос-Анджелес, чтобы записать их.

Его возбуждение заразительно, поэтому я улыбаюсь, несмотря на ужасную боль в груди.

— Это потрясающе! — Бросаюсь на него, обвиваю руками его шею и зарываюсь лицом в его горло. — Я так рада за тебя.

Парень обнимает меня за талию и целует в голову.

— Я должен поблагодарить тебя за это. — Отстраняюсь, и он, должно быть, видит замешательство в моих глазах. — Они в восторге от «Из пепла», песни, на которую ты меня вдохновила.

Костер из стула. Это проклятое тонущее чувство возвращается. Я отодвигаюсь от него, чувствуя себя незащищенной и робкой.

— Это все ты. Я просто вбила эту идею тебе в голову.

Джесси смотрит на меня слишком долго, заставляя меня чувствовать себя неловко.

— Почему бы тебе не поехать со мной в Лос-Анджелес?

— Что? Когда?

— На следующей неделе.

— О нет, я не могу…

— Почему нет? Дэйв сказал, что это только на один день.

— У меня работа, и я... — Не могу придумать другой причины, чтобы не делать этого.

— Один день. — Джесси наклоняет голову с кривой ухмылкой, высвобождая всю силу своего обаяния. — Просто скажи «да».

— Думаю, один день не повредит... Ай!

Джесси опрокидывает меня на спину и втискивается между моих ног. Его губы прижимаются к моим, и он целует меня, пока я не задыхаюсь.

— Мне с тобой так хорошо. — Он снова целует меня, погружая свой язык в мой рот, а затем отстраняется слишком рано, заставляя меня преследовать его. — Я люблю тебя, Бетани.

— Я люблю тебя. А теперь не переставай целовать меня.

Джесси ухмыляется и продолжает с того места, где остановился. Не успеваю я опомниться, как наши рубашки уже сняты, а руки жадно вцепляются друг в друга.

Эшли открывает дверь моей спальни.

— Вы, ребята, готовы идти?

— У тебя что, нет замка? — говорит Джесси, улыбаясь мне.

— Есть. Наверное, стоит начать им пользоваться.

— Бесполезно. — Эш дергает ручку. — Это стандартный нажимной замок. Я могу открыть его за несколько секунд, и никто из вас не узнает.

Джесси остается на мне, но поворачивается к моей соседке по комнате.

— Сегодня никакой церкви. Звонил Бен. Там медиа-цирк.

Эш оживляется.

— О, неужели? Тогда хорошо, что я надела свое лучшее платье.

Ее лучшее платье — черное с белым воротничком и манжетами. Я называю это ее платьем Уэнздей Аддамс (прим. Персонаж известной серии комиксов «Семейка Аддамс»), но оно на добрых пять дюймов короче, чем должно быть.

Эшли откидывает назад прядь длинных платиновых волос и отводит назад и вверх одну ногу в туфле на шпильке.

— Я прослежу, чтобы папарацци держались подальше от твоего брата.

— Сделай это, — говорит Джесси, когда Эш выходит, закрывая дверь. Он смотрит на меня сверху вниз. — Она знает, что совершено очевидно, что она хочет трахнуть моего брата, верно?

Провожу руками по его растрепанным волосам.

— Ей все равно.

Его взгляд скользит от моих глаз к губам.

— Полагаю, это означает, что мы здесь одни.

— Думаю, да.

— Отлично, черт возьми.

Глава 18.

ДЖЕССИ

Во вторник утром мне позвонили и сказали, что в среду я улетаю в Лос-Анджелес. Бетани удалось найти кого-то на подмену в «Пирогах и блинах», и Бен согласился отпустить ее на пару дней. Однодневная поездка превратилась в ночёвку, потому что расписание Марка не совпадало с расписанием группы. Одна ночь в собственной постели — как раз то, что мне нужно, и присутствие Бетани будет огромным бонусом.

Мы подъезжаем к частному терминалу аэропорта Финикс Скай-Харбор, где нас ждет заправленный «Гольфстрим» фирмы «Аренфилд Рекордз».

Бетани прижимает рюкзак к груди и смотрит в окно.

— Мы летим на нем?

Я ставлю машину на стоянку и смотрю на нее.

— Да. Что-то не так?

— Он такой маленький.

Служащий роскошного терминала открывает мне дверь.

— Достаточно большой только для нас двоих. — Я выскакиваю и хватаю свою гитару с заднего сиденья, прежде чем отдать парню ключи.

Бетани выскальзывает с кресла, не сводя глаз с самолета.

— Ты боишься летать?

— Нет, но для меня это новый опыт.

Я хватаю ее за руку и веду к трапу, где позволяю идти впереди меня.

— Тебе понравится, обещаю. А если нет, то полет займет всего час.

Ветер раздувает ее платье, давая мне возможность оценить ее бедра и нижние выпуклости ее задницы. Эта женщина в платье делает с моим телом ужасные вещи. Как только добираюсь до верха лестницы, я протягиваю руку под ткань и щиплю ее за задницу. Она визжит и спотыкается, но я успеваю подхватить ее прежде, чем она врезается в стюарда, одетого в белое поло и коричневые брюки.

— Добро пожаловать на борт, Мистер Ли и Мисс Паркс. Меня зовут Ирвинг, и я буду помогать вам в вашем полете. — Я протягиваю мужчине футляр с гитарой, и он протягивает руку, чтобы взять рюкзак Бетани. — Не хотите ли убрать свои вещи, Мисс Паркс?

Она снимает его с плеча и протягивает ему.

Стюарт указывает на салон.

— Располагайтесь поудобнее. Могу я предложить вам что-нибудь выпить перед взлетом?

Я киваю, чтобы Бетани ответила, но она с благоговением смотрит на роскошный салон самолета. Обхватываю ее за талию и заставляю двигаться.

— Спасибо, воды.

— Обычную или с газом?

Бетани все еще находится в немом режиме, и я не знаю, что бы она предпочла.

— Обе.

Я жестом приглашаю ее сесть на одно из огромных кожаных сидений рядом с окном и сажусь прямо напротив нее.

— Это самая шикарная комната, в которой я когда-либо была. — Она вертит головой, изучая пространство.

Белые кожаные сиденья, черные стены и ковер — все кричит о роскоши и рок-н-ролле, вплоть до крошечной люстры.

Достаю телефон и вижу сообщение от Дэйва, в котором говорится, что машина заберет нас в Лос-Анджелесе и доставит прямо в Аренфилд. Возбужденные бабочки танцуют у меня в животе.

— Ваши напитки. — Ирвинг ставит на стол две бутылки воды «Фиджи» и две бутылки «Перье», а также охлажденные стаканы и дольки лайма. — Пилот готов к вылету. Могу я предложить вам что-нибудь еще, прежде чем займу свое место?

Бетани переводит взгляд с воды на Ирвинга.

— Не думаю…

— А что есть из еды? — Я слишком возбужден, чтобы быть голодным, но хочу, чтобы Бетани знала, какие у нее есть варианты.

— У нас есть свежая фруктовая тарелка, а также мясная и сырная, черная икра и ассортимент тропических сорбетов. У нас также есть множество закусок.

— Срань господня, — бормочет она.

— Ты что-нибудь хочешь?

Бетани прижимает ладони к животу.

— Я не голодна, но все равно спасибо.

— Думаю, пока все в порядке.

— Очень хорошо. — Ирвинг слегка кланяется. — Приятного полета.

Бетани смотрит ему вслед, а потом резко переводит взгляд на меня.

— Так это и есть твоя жизнь?

Я пожимаю плечами.

— Пожалуй.

Она качает головой и смотрит в окно.

— Неудивительно, что тебе так неуютно у брата.

Я хватаю воду и делаю глоток прямо из бутылки.

— Это не имеет никакого отношения к отсутствию роскоши, гений.

— Уверена, что так и есть, но это, вероятно, не помогает.

Взревели двигатели, и самолет рванулся вперед. Бетани приклеена к окну, когда внешний мир пролетает мимо, а я приклеен к ее профилю, когда она делает это.

Я так чертовски счастлив, что она здесь со мной. Если бы был один, то испытывал бы искушение выпить. Хотя, скорее всего, Дэйв забрал всю выпивку из самолета. Тихий покой поселяется в моей груди там, где раньше был монстр, и я не чувствую даже намека на тревожное давление, которое обычно ощущаю, направляясь на встречу такого масштаба. Ту, которая определит мое будущее.

Бетани не поворачивается ко мне, пока мы не оказываемся в воздухе.

— Это было потрясающе.

— Рад, что тебе понравилось.

— Над чем мы летим? — Она смотрит в окно. — Фермы! Круто.

Ее так легко удивить.

— Я могу показать тебе мир... — пою я строчки одного из мультфильмов Эллиот, и Бетани смеется. — Сияющий, мерцающий, смешанный…

— Смешанный! Ну, и кто теперь песенный мясник?

Я тоже улыбаюсь.

— Разве не смешанный?

— Аладдин был бы очень зол на твою версию его вступительной песни.

— Песня для прелюдии (прим. foreplay – вступление, прелюдия)? Мне нравится. — Я чешу челюсть. — Возможно, мне придется написать одну из них.

Бетани поднимает бровь и ухмыляется.

— И как именно она будет звучать?

— Садись ко мне на колени, и я тебе спою.

Бетани ерзает в кресле, и мне чертовски нравится, что ее предвкушение так очевидно.

— Согласно протоколу полета FDA, я должна оставаться на своем месте.

— Ты имеешь в виду FAA (прим. Federal Aviation Administration – Федеральное управление гражданской авиации США), сладкая?

Она морщит нос.

— Я так и сказала.

— Тащи сюда свою сексуальную задницу, Бетани.

Ее взгляд устремляется дальше по проходу.

— А как насчет Ирвинга?

— Этот самолет принадлежит звукозаписывающей компании. Думаешь, этот парень не знает, что происходит внутри?

Она смотрит на свое сиденье и съеживается от чистой белой кожи.

— Фу. Но я не собираюсь заниматься с тобой сексом в самолете.

— А кто говорит о сексе? Я просто хочу прикоснуться к тебе.

Девушка на секунду прикусывает губу, потом вскакивает и скользит ко мне на колени. Провожу руками по ее голым бедрам к трусикам. Я не вижу их цвет, но они кружевные и крошечные. Мой член набухает.

— Это что, новые? — Скольжу рукой вперед и обхватываю ее между ног.

Бетани откидывается назад, кладет голову мне на плечо и вцепляется руками в подлокотники.

— Да.

Провожу пальцами по кружевной полоске, покрывающей её киску, нажимая ровно настолько, чтобы она стала горячей и жаждущей. Если я правильно разыграю свои карты, то смогу ввести Бетани в первый уровень клуба «На высоте в милю» — оргазм на высоте тридцати тысяч футов. (прим. Mile High Club – это слэнговое название несуществующего официально клуба, который объединяет людей, занимавшихся сексом на высоте больше, чем одна миля (1,6 км).

БЕТАНИ

Мы только что приземлились, и я не могу смотреть Джесси в глаза, и то, что наши места обращены друг к другу, делает вещи действительно неловкими. Во время спуска самолета я отвлекалась на окно, но теперь, когда мы полностью остановились, должна встретиться с ним лицом к лицу.

Когда я это делаю, мои щеки пылают.

— Ты знаешь, что красива, когда краснеешь, верно? — Его ухмылка — самоуверенная мужская гордость. — Тебе нечего стесняться.

— Ш-ш-ш! — Я поднимаю руку, останавливая его. — Я не могу говорить об этом.

Джесси встает, и я следую за ним. Он делает мне знак идти впереди, и когда прохожу мимо него, то тянет меня спиной к своей груди. Его рот опускается к моему уху.

— Он нас не слышал. Я обещаю.

Заглядываю в проход и вижу, что Ирвинг ждет на своем посту, отвернувшись от главного салона.

— Слышал, я уверена. Может быть, не первый, но нужно быть глухим, чтобы не услышать второго.

Я чувствую, как Джесси улыбается мне в ухо.

— Хотел подарить тебе один. Тот, второй, застал меня врасплох, но я не буду жаловаться. — Он тычется носом мне в щеку и покусывает мочку уха. — Теперь чувствую, что мне нужно побить рекорд. Сегодня вечером будет три.

Я поворачиваюсь в его объятиях.

— Ты пытаешься убить меня?

—Джесси! — Голос Дэйва прерывает нас, когда он идет по проходу. — Вы идете?

— Уже. — Джесси хватает меня за руку и сжимает ее. — Один из нас больше, чем другой. (прим. coming — идти, испытать оргазм)

Стыд ползет по моим венам, и у меня кружится голова.

Если Дэйв понял, что имел в виду Джесси, у него хватило порядочности притвориться, что это не так.

— Бетани, рад снова тебя видеть.

Губы Дэйва сжаты чуть сильнее, чем при нашей первой встрече, а во взгляд закралась неуверенность. Он, вероятно, не хочет, чтобы я была здесь, думает, что помешаю Джесси. Но он не очень хорошо меня знает, но в конце концов поймет, что я не представляю опасности для карьеры его клиента.

— Я тоже рада тебя видеть.

Его взгляд возвращается к Джесси и остается там, пока мы выходим из самолета и садимся в черный внедорожник. Джесси сидит сзади со мной, и они с Дэйвом обсуждают такие вещи, как условия контракта и проценты, в которых я ничего не понимаю. Смотрю в окно, как мимо пролетают улицы Лос-Анджелеса. Гораздо больше бетона, чем я предполагала, и гораздо больше пальм, чем ожидала.

В конце концов мы останавливаемся рядом с высоким зданием в центре Лос-Анджелеса. Дэйв щелкает карточкой, и нас пропускают через ворота. Через несколько поворотов мы паркуемся и выходим из машины. Я хватаю рюкзак, не уверенная, что мы снова поедем на этой машине, и не желая расставаться с моими скудными пожитками. Дэйв и Джесси увлечены разговором, и к тому времени, как мы входим в лифт, я уже чувствую себя третьим лишним. Подобно самолету, пространство черно-белой роскоши, дополненное лифтовой люстрой. Мы поднимаемся на сороковой этаж, который, по-моему, является верхним этажом здания, и я следую за Джесси и Дэйвом в шикарный современный вестибюль.

Полированная черная мебель стоит на сверкающем белом мраморном полу, а над темной стойкой администратора висит вывеска с надписью «Аренфилд Рекордз». Все, от секретарши до посетителей, выглядят как знаменитости, с их скульптурными телами и блестящими, уложенными волосами. Ни одна женщина не ходит на каблуках меньше трех дюймов.

Я сгибаю пальцы ног в своих балетках, не в силах вспомнить время, когда чувствовала себя так неуместно, как сейчас. Перекидываю свои совершенно скучные волосы через плечо и провожу пальцами по их кончикам.

— Джесси, рада тебя видеть. — Секретарша, красивая рыжеволосая молодая женщина с ярко-красной помадой, улыбается ему.

Его взгляд скользит ко мне, и я вижу в нем проблеск беспокойства. А, так у него был секс с этой девушкой, и он беспокоится, что я узнаю.

— Спасибо.

Она хмурится и обращается к Дэйву:

— Можете проходить. Мистер Аренфилд скоро подойдет к вам.

Я подумываю извиниться перед девушкой за грубое обращение Джесси, но не хочу, чтобы он подумал, будто лезу в его дела. Стараюсь не отстать от Дэйва и Джесси, когда они идут по коридорам, вдоль офисов со стеклянными стенами. Все, мимо кого мы проходим, удивляются, когда видят Джесси, и мне нравится, что они, кажется, вообще не замечают меня. Когда кто-то вроде меня стоит рядом с таким ярким светом, как Джесси Ли, они исчезают в его сиянии.

Мы входим в помещение, похожее на конференц-зал — стол вмещает по меньшей мере двенадцать человек. Вдоль стены выстроились кофе, ледяная вода и разнообразные закуски. Я направляюсь к панорамному окну, выходящему на город. Густой слой смога размывает вид вдалеке, и я снова не в восторге от реальности Лос-Анджелеса.

— Джесси, добро пожаловать домой.

Я оборачиваюсь, когда мужчина с проседью в волосах в очень хорошем костюме приветствует Джесси крепким рукопожатием.

— Спасибо, Марк, — говорит Джесси уверенно и обаятельно. — Я рад, что вернулся.

Снова поворачиваюсь к окну и ругаю себя за боль, которую чувствую, когда слышу, как он говорит, что счастлив вернуться.

Конечно же, он счастлив вернуться. Было бы странно, если бы это было не так.

Я повторяю это про себя, пока боль не утихает.

— Бетани.

Оборачиваюсь на звук своего имени. Ко мне подходит Дэйв.

— Позволь показать тебе комнату с сувенирами. Можешь осмотреться и не стесняйся взять несколько себе. — Он мотает головой в сторону двери.

Я смотрю через его плечо на Джесси, который увлеченно беседует с человеком в костюме стоимостью в миллион долларов, который, как я предполагаю, является Марком Аренфилдом — генеральным директором. Джесси не смотрит на меня, поэтому я киваю и крепче сжимаю лямку рюкзака.

— Конечно.

Следую за Дэйвом из комнаты, украдкой бросая еще один взгляд на Джесси, который, кажется, не замечает, что я ухожу. Он, вероятно, знает, что я в хороших руках с Дэйвом, и сосредоточен на планировании своей карьеры.

Меня ведут в комнату размером с кухню в «Пирогах и блинах», только вместо промышленных плит у стен стоят шкафы.

— Здесь ты найдешь всю сувенирную продукцию всех артистов Аренфилда: футболки, бейсболки, свитера, плакаты. Не стесняйся. Я вернусь за тобой, когда мы закончим.

— Спасибо…

Но он уже вышел из комнаты.

Бросаю рюкзак на ближайший офисный стул и начинаю рассматривать. У них есть почти все, что вы найдете на концерте, и даже больше — футболки, наклейки, плакаты, всевозможные вещи, которые светятся.

Я ищу вещи с Джесси и натыкаюсь на стопку компакт-дисков Джесси Ли, начиная с первого, выпущенного почти десять лет назад. Не знала, что они все еще выпускают компакт-диски. Я изучаю бейсболку «Джесси Ли» и решаю, что даже для меня слишком слащаво носить бейсболку с именем своего парня. Беру в руки крошечные трусики-стринги с именем Джесси на промежности.

— Женщины действительно покупают это? — Я решаю, что не хочу знать ответ, и бросаю их обратно в кучу.

Перехожу к плакату, на котором Джесси поет в микрофон, его рубашка снята, и свет прекрасно отражает все цвета его татуировок. Я просматриваю и нахожу один, где он прислонился спиной к кирпичной стене, на нем обычная футболка и джинсы, а его волосы выглядят так же идеально, как и всегда. Он выглядит так по-мальчишески.

В конце концов, я теряю интерес к сувенирам, поэтому падаю в кресло и вращаюсь пару раз. В животе урчит, и я достаю телефон из рюкзака. Начало двенадцатого. Мы уже должны были идти обедать.

Я пишу Эшли и сообщаю, где нахожусь. Она отвечает, спрашивая, сколько знаменитостей я видела, и заставляет меня пообещать сделать фотографии. Говорю ей, что нахожусь в комнате с маркетинговыми товарами, и она делает заказ на майку Death Spiral. Я нахожу одну и засовываю в рюкзак, не забывая оглядываться в поисках камер. Хотя Дэйв и сказал, что я могу ни в чем себе не отказывать, это все равно похоже на воровство.

Еще несколько вращений в кресле, пока у меня не кружится голова. Я уступлю своему голоду и съедаю батончик мюсли, который припрятала на крайний случай. Уже почти доедаю, когда в комнату входит парень. Я не узнаю его, но по его виду могу сказать, что он знаменит. Может быть, дело в его беспорядочных светлых волосах или в том, что он носит старую концертную рубашку Def Leppard, выцветшие джинсы и грязные конверсы в офисе, где все остальные мужчины, которых я видела, были в костюмах.

Парень улыбается мне.

— Эй, я не ожидал, что здесь будет кто-то еще.

Я машу рукой, продолжая жевать батончик мюсли. Без воды его трудно проглотить, но мне с трудом удается.

— Я просто жду кое-кого.

— Круто. — Он изучает шкафы.

— Если ищешь что-то конкретное, то могу помочь.

Он поворачивает голову и улыбается, щурясь.

— Неужели? Как долго ты здесь пробыла?

Я вздыхаю.

— Прошло восемьдесят четыре года... — говорю я своим лучшим старческим голосом, а потом чувствую себя идиоткой. — Это из «Титаника».

Он смеется, и это звучит легко, непринужденно.

— Знаю. Это было забавно.

Я благодарна ему за то, что он вернулся к изучению стены, давая моему лицу шанс вернуть его естественный цвет.

— Это безумие, да? — Он все еще не смотрит на меня, и я понимаю, насколько он отличается от Джесси, который с удовольствием наблюдал, пока корчилась от смущения. — Не могу поверить, что стою в «Аренфилд Рекордз», окруженный кучей дерьма, на которое копил карманные деньги.

Может, поэтому я его и не узнаю, похоже он только недавно прославился.

Оглядываю комнату, пытаясь увидеть ее глазами преданного фаната.

— Как тебя зовут?

Перевожу взгляд на него и вижу, что он наблюдает за мной.

— Я Бетани.

Кажется, он ждет, когда я закончу свое представление.

— О, я никто. Имею в виду, что я не знаменитость, не музыкант и вообще. Я здесь с... — Другом? Моим парнем? — Джесси?

Выражение его лица осветляет.

— Отлично. — Он делает шаг вперед и протягивает руку. — Приятно познакомиться, Бетани. Я Райдер, новый барабанщик Джесси.

У него мозолистые ладони, а не пальцы, как у Джесси, что вполне логично, если он держит барабанные палочки вместо гитары.

— Приятно познакомиться. Почему ты не участвуешь в собрании?

Парень прислоняется спиной к столешнице, скрестив руки на груди.

— Думаю, сначала им надо кое-что обсудить с Джесси. Так ты ассистент Джесси или...?

О нет, румянец вернулся.

—Я... — Делаю быстрый вдох и расправляю плечи. — Нет. Мы с Джесси встречаемся. — Мы любим друг друга. Я не могу этого сказать, это прозвучало бы нелепо. Но почему?

— Встречаетесь?

Я прокручиваю это слово в голове пару раз, задаваясь вопросом, зачем Райдеру нужны разъяснения. Неужели я так голодна, что забыла, как правильно общаться? Нет, свидания — это не то, чем мы занимаемся.

— Да.

— Потрясающе.

— Да, это так. — Фу, я говорю так глупо. Я тереблю подол своего платья в те несколько секунд неловкого молчания, что наступают между нами.

— Я так понимаю, ты не здешняя?

— Почему ты так говоришь? — В моем голосе звучит яд, который я хотела бы контролировать, но не могу.

Похоже, его это не слишком раздражает.

— Потому что ты милая.

— О, ну... нет, не здешняя и спасибо. — Я немного сгибаюсь под тяжестью своей вины за то, что набросилась на парня без всякой причины. — А ты?

— Нет, я из Вегаса. В конце концов мне придется переехать сюда. Поездка на работу будет отстой.

— Как далеко…

— Райдер? — Дэйв просунул голову в комнату. — Твой выход. — Он даже не обращает на меня внимания.

Но не Райдер.

— Было здорово познакомиться с тобой, Бетани. Уверен, что мы еще увидимся.

Он выходит из комнаты вслед за Дэйвом.

— Отличный парень. — Я достаю телефон, быстро ищу Райдера, барабанщика из Лас-Вегаса, и добавляю имя Джесси в поиск. — Вау.

Возможно, он недавно прославился в музыкальной индустрии, но происходит из известной семьи.

— Райдер Кайл, сын владельца Всемирной боевой лиги Кэмерона Кайла и всемирно известной супермодели Далилы. — Это объясняет его идеальную костную структуру. Райдер Кайл сорвал ДНК-джекпот.

ДЖЕССИ

— Джэс, это тот парень, о котором я тебе рассказывал, — говорит Дэйв со всем волнением ребенка с новой игрушкой, жестикулируя к новому парню, как будто он презентует модель в «Правильная цена» (прим. Price Is Right — телеигра, цель которой — угадать стоимость товаров, продаваемых в магазинах). — Райдер Кайл.

Пожимаю парню руку, но у меня закончились любезности. Я провел последние хрен-знает-сколько-времени, подписывая сотни различных бумаг, которые будут управлять следующими пятью годами моей жизни. С этого момента я не могу даже рыгнуть без того, чтобы это не угрожало моему контракту.

Дэйв ясно дал понять, что это единственные условия, при которых лейбл звукозаписи примет меня обратно. Больше никакой студии звукозаписи в особняке со свободой действий. Теперь я иду в местную студию, и мне нужно приходить вовремя. Если опоздаю хотя бы на минуту, то нарушу условия контракта. Мой гнев пробуждает монстра в животе, и он выгибает спину и готовится к бою. Мой талант приносит этим придуркам кучу денег, но они обращаются со мной как с сопливым ребенком!

Они нужны тебе для того, чтобы твою музыку услышали.

При этих словах монстр снова сворачивается и исчезает.

Логика, что б её.

Мы все кружим вокруг стола, пока Марк и Дэйв обсуждают значительно более короткий контракт Райдера. Он не включает в себя комендантский час и последствия или пункт «отказа от своей жизни».

Я пытаюсь представить себе, как все изменится, если мне придется часто регистрироваться и получать разрешение перед отъездом из города. Я удивлен, что они не хотят повесить мне маячок на шею.

— Дэйв дал мне послушать кое-что из твоих новых вещей, — говорит Райдер, привлекая мое внимание к нему. — С нетерпением жду возможности показать то, что я написал.

Я скептически смотрю на Дэйва.

— Ты в этом уверен? Думаю, что смогу вернуть Нейта, если ты позволишь мне поговорить с ним.

Мой менеджер смотрит на меня так, словно я щенок, который снова нагадил на ковер.

— Ладно. Понял. — Я вскидываю руки. — Просто говорю, что Нейт был лучшим.

— Тогда тебе не следовало трахать его жену, — рычит Марк Аренфилд с другого конца стола для совещаний.

Я съеживаюсь.

— Девушку.

— Невесту, — уточняет Дэйв.

Райдер смотрит на нас, ожидая, что борьба обострится, но вместо этого мы все делаем общий вдох и оставляем эту тему.

— Хорошо, завтра в восемь утра у нас будет полное собрание группы в студии «Аренфилд». — Дэйв показывает на нового парня. — Райдер и остальная группа сыграют то, что они написали для тебя, и мы забронируем дату записи.

— Отлично, — говорит Марк, вставая и глядя мне прямо в глаза. — Последний шанс. Если ты все испортишь, контракту конец.

— Понятно.

Когда Марк уходит, Дэйв достает свой телефон.

— Я напишу Крису и Итану, чтобы подтвердить планы на завтра. — Он направляется в другой конец комнаты.

Райдер садится рядом со мной и наклоняется ко мне.

— Между нами? Похоже, она того стоит.

Я свирепо смотрю на него.

— Что?

Парень пожимает плечами.

— Трудно найти кого-то настоящего, понимаешь? Я не говорю, что ты поступил правильно, но не могу утверждать, что результат не окупился.

Я непонимающе моргаю, пытаясь понять, что, черт возьми, он имеет в виду.

— Какого хрена ты несешь?

Его брови сходятся на переносице.

— Ладно, — говорит Дэйв. — Дело сделано.

— Отлично. — Я быстро встаю. — Я иду домой.

— Подожди, — говорит Дейв и обращается к Райдеру. — Дашь нам минутку?

Он пожимает плечами.

— Конечно.

Дэйв ждет, пока Райдер выйдет и закроет за собой дверь.

Дерьмо, что ещё? Я разочарованно провожу рукой по волосам, желая, чтобы мой гнев остыл.

Вместо того, чтобы сесть напротив меня, он садится рядом со мной.

— Нам нужно поговорить о Бетани.

На мгновение мой желудок переворачивается. Я почти забыл, что она здесь. Проверяю время. Черт, она ждет уже почти два часа.

— После того, как всплыли фотографии ваших поцелуев, я не придал этому особого значения. Я предположил, что, как и в прошлом, ты просто выпускаешь пар с кем попало.

Я хмурюсь, мне не нравится, что он относит Бетани как к случайной интрижке. Быть с ней не имеет никакого отношения к тому, что она самая близкая доступная женщина, хотя думаю, что так оно и было.

— Когда ты сказал, что привезешь ее сюда, я проверил ее биографию.

— Господи, Дэйв.

— Ты платишь мне, чтобы я заботился о твоих интересах.

— Ты же встречался с этой женщиной. Она чертова святая.

Он втягивает воздух сквозь зубы.

— Могу сказать, что её послужной список довольно чистый, надо отдать ей должное. Никаких арестов за наркотики или алкоголь — две вещи, которые меня больше всего беспокоили.

— Она чиста, намного чище меня, намного чище любой другой женщины, с которой я был. Нет никакого шанса…

— Она не чистая.

Я сжимаю кулаки под столом. Он понятия не имеет, о ком говорит. Бетани настолько хороша, насколько это вообще возможно для человека.

— У Бетани есть обвинение за...

— Стой. — Я закрываю глаза и глубоко дышу, давая чудовищу кислород, чтобы подпитывать его гнев. — Весь сыр бор из-за того, что ты наскреб какое-то дерьмовое обвинение из прошлого Бетани?

— Послушай…

— Нет. — Я встаю. — Если только она не перерезала кому-нибудь горло, мне на это наплевать. Честно говоря, даже если бы она кого-то убила, у нее была бы веская причина. Я иду домой.

Он хмурится.

— Ты уверен, что это хорошая идея?

— Чего ты боишься, я сделаю? Утоплюсь в ванне с водкой?

— Это было бы трудно, учитывая то, что я очистил дом.

Что-то мне подсказывает, что он говорит не о клининговой компании.

— Видишь? Со мной все будет в порядке. Где она?

— Комната с сувенирами. — Дэйв набирает что-то в своем телефоне и смотрит на меня. — Джонни будет твоим телохранителем, пока ты будешь в городе. Он ждет вас на уровне 2B.

Я прохожу мимо него, горя желанием убраться отсюда к чертовой матери.

— Джесси! — Я оборачиваюсь, и Дэйв говорит: — Ты не хочешь слышать это от меня, прекрасно. Но как твой менеджер, я настоятельно советую тебе расспросить Бетани о ее прошлом. Ты же не хочешь, чтобы пресса застала тебя врасплох.

— Пусть пресса истерит из-за неоплаченного штрафа за парковку или за мусор. Я знаю Бетани. Тебе нужно остыть.

Я не жду его ответа и несусь по коридору мимо Райдера, который отступает, увидев меня. Черт, я так очевиден? Замедляюсь и снимаю напряжение в мышцах.

Когда добираюсь до комнаты, то резко останавливаюсь в дверях.

Бетани сидит на вращающемся офисном стуле, ее босые ноги упираются в стену, а платье приподнято до бедер.

— Через три, два, один... пуск! — Она отталкивается от стены и перекатывается на другой конец комнаты, где снова подтягивает ноги.

— Наземный контроль майору Тому, мы готовы к взлету! — При слове «пуск» снова толкается, на этот раз сильнее, что заставляет стул крутиться. Ее улыбающийся взгляд встречается с моими, и она опускает ноги на пол, чтобы прекратить кружиться. — Как долго ты здесь стоишь?

— Достаточно долго, чтобы засвидетельствовать два последних запуска. — Я вхожу в комнату, чувствуя себя в тысячу раз легче от одного взгляда на ее лицо. Киваю на стул. — Не позволяй мне тебя останавливать.

Она сгибает свои идеальные пальцы, светло-фиолетовый лак для ногтей ярко выделяется на белом мраморном полу.

— Все нормально. Вы закончили?

— Да, но мне очень не хочется прерывать важную работу НАСА.

Бетани пожимает плечами и отодвигает стул в угол, где стоят ее туфли рядом с рюкзаком.

— Думаю, мы получили то, что хотели. — Она надевает туфли и берет сумку. — Не смотри на меня так. Это наука.

Изо всех сил стараюсь сохранить невозмутимое выражение лица, но проигрываю.

— Я так и понял.

Она пересекает комнату, направляясь ко мне, ее простое белое платье подчеркивает теплый оттенок ее кожи. Останавливается и улыбается мне.

— Ну что? Куда дальше?

— Домой.

Ее улыбка исчезает.

— К тебе домой?

Я притягиваю ее ближе, прижимая ее бедра к своим.

— Да. Ты думала, что мы сегодня будем спать на улице?

— Думала, что в гостинице.

— Это было бы странно, когда у меня есть вполне приемлемый дом недалеко отсюда.

— Ладно, эм... может, сначала перекусим? Я умираю с голоду.

Не могу поверить, что не подумал, что она может проголодаться. Вот почему я не занимаюсь отношениями — одна из многих причин, по которым я не занимаюсь отношениями. Я едва могу отвечать за себя, не говоря уже о ком-то другом.

БЕТАНИ

Джесси звонит Дэйву, когда мы идем по коридорам к лифту. Я пытаюсь обдумать свою реакцию на просьбу Джесси пригласить частного шеф-повара к нему домой на ужин сегодня вечером и завтрак завтра.

Люди пялятся на наши сцепленные руки, и меня охватывает трепет от его публичного проявления любви. Когда мы входим в лифт, за нами следуют мужчина и две женщины. Я прячусь за спину Джесси, чувствуя, как их взгляды устремляются на меня — или, надеюсь, они смотрят на Джесси.

Лифт звенит, и когда мы выходим на парковку, нас встречает огромный мужчина в черных брюках и черной рубашке поло, стоящий перед новеньким черным «Кадиллаком Эскалейд». У него широкая грудь, ткань рубашки натянута на бицепсах и могу поспорить, что он проходит в дверные проходы только боком.

— Мистер Ли. — Он пожимает руку Джесси. — Я Джонни.

— Это Бетани, — говорит Джесси. — Она никогда не была в Лос-Анджелесе. Я подумываю о небольшой экскурсии.

— Без проблем. — Джонни открывает заднюю дверь. Салон обтянут угольно-черной кожей, а окна тонированы так темно, что, когда мы внутри, кажется, что мы в пещере.

— Куда мы едем? — спрашиваю я.

Джонни провозит нас по подземной парковке, и когда мы выезжаем на яркий солнечный свет Южной Калифорнии, я благодарна за тонированные стекла.

Джесси говорит парню:

— Нам нужно поесть, а потом мы поедим осматривать достопримечательности.

— Правда?

Он кладет руку мне на плечо и притягивает ближе.

— Да, гений. Что ты хочешь поесть?

Я дрожу от грохота его вопроса у моего виска. Только Джесси мог заставить простую просьбу о ланче звучать сексуально. Как бы мне ни хотелось наброситься на него, я голодна, поэтому отвечаю честно.

— Я бы убила за гамбургер из «Ин эн Аут Бургер». (прим. In-N-Out Burger — американская сеть ресторанов быстрого питания)

— Фаст-фуд? — Он съеживается. — Со всеми вариантами, ты выбираешь фаст-фуд? — Парень ухмыляется и качает головой. — Ладно. Джонни, ты не мог бы отвезти нас в «Ин эн Аут Бургер»?

— Конечно.

— Хорошо. А по дороге поедем по бульвару Сансет.

Я визжу, как маленькая девочка, и прижимаюсь носом к стеклу, пока Джесси показывает мне свой город.

Глава 19.

БЕТАНИ

Джесси играл роль идеального гида и потакал моему туристическому сердцу, показывая все достопримечательности Лос-Анджелеса: от Голливудского бульвара до Родео-Драйв и Warner Bros. и Paramount Pictures. Мы не могли выбраться наружу из-за страха, что его узнают, но это не имело особого значения. Я наслаждалась видами с безопасного заднего сиденья за тонированными стеклами. Мы целый час простояли в пробке, чтобы добраться из Санта-Моники до Обсерватории Гриффита и успеть полюбоваться закатом за знаком «Голливуд».

Сидя на капоте машины, когда последний луч света исчезает за толстым слоем смога, я наклоняюсь к Джесси.

— Это был прекрасный день.

Джесси обнимает меня рукой.

— Рад, что тебе было весело.

Я поднимаю голову.

— А что тебе больше всего понравилось?

Oжидаю, что он скажет что-нибудь о встрече со своим лейблом звукозаписи, возможно, о новом направлении своей карьеры. Странно, но он не говорил об этом с тех пор, как мы покинули офис в Аренфилде.

— Смотреть, как ты поедаешь тот гамбургер в зверином стиле, было довольно впечатляюще.

Я шлепаю его по груди.

— Я же сказала, что голодна! А джентльмен никогда не напоминает даме о ее уязвимых моментах.

Джесси хихикает и спрыгивает с капота, прежде чем вытереть руки о джинсы, что довольно забавно, учитывая, что на машине нет ни пылинки.

— Я не шучу. Я ел со многими женщинами. — Он протягивает руку, чтобы помочь мне соскользнуть вниз. — Люблю есть с женщиной, которая наслаждается своей едой.

Я беру его руку и слезаю с капота.

— Это действительно странный комплимент, но я приму его.

— Позволь мне объяснить это так, — говорит парень, поворачиваясь к задней двери и открывая ее для меня. — Есть с женщиной, которая боится набрать лишний килограмм, все равно что трахаться с женщиной, которая симулирует оргазм. Есть с тобой, ну... — он прикусывает губу и ухмыляется. — Это по-настоящему. Мне нравится смотреть, как ты кончаешь.

Я запрыгиваю в машину, чувствуя, что краснею.

— Как предсказуемо с твоей стороны превращать разговоры о еде в разговоры о сексе. И я очень сомневаюсь, что ты был с женщиной, которой пришлось притворяться.

Джесси садится рядом со мной.

— Ты будешь удивлена.

Мои глаза широко распахиваются.

— Подожди, ты серьезно?

— Ко мне домой, — говорит он Джонни и поворачивается ко мне всем телом. — Не смотри на меня так. Я не виноват. Некоторые женщины пытаются поднять мое эго…

— Ха! Как будто тебе это нужно.

— Точно. Ты бы удивились, узнав, сколько женщин ведут себя так, словно надеются получить «Оскар» после своего секс-представления.

— Хм. — Я смотрю, как отдаленные огни центра Лос-Анджелеса гаснут по мере того, как мы углубляемся в холмы. — Это меня действительно удивляет.

— Знаешь, что удивляет меня?

Я поворачиваюсь к нему.

— Тот факт, что тебе, кажется, вполне комфортно говорить о других женщинах, которых я трахал.

Морщу нос.

— Я бы не сказала, что мне комфортно, но мне нравится слышать о тебе что-то новое. Это печально, но понятно, что большая часть твоей жизни вращается вокруг женщин, с которыми ты... был.

— Как насчет тебя?

— Я никогда не была с мужчиной, который бы симулировал оргазм.

Джесси смеется.

— С этим не поспоришь. Твои все были настоящими.

— Ага.

— Уайт и парень, с которым я потеряла девственность…

— Ладно, стой. Гадость. Ты гораздо лучше меня. Я не хочу слышать обо всех членах, которые были внутри твоего тела.

Теперь моя очередь смеяться.

— Слишком поздно!

Джесси непонимающе моргает.

— Что?

— Я сказала, что уже слишком поздно. Ты уже услышал.

— Хочешь сказать, что была только с тремя парнями?

Пожимаю плечами, и смущение растекается по моим венам.

— Да. Я имею в виду, что не сплю с парнями, если не влюблена в них.

Несколько долгих секунд его лицо ничего не выражает, а потом он кивает.

— Ого! — Я прижимаюсь носом к окну и смотрю на дом, перед которым мы остановились. — Это твой?

Джесси распахивает дверь, и я выхожу следом с рюкзаком на плече. Дом расположен на склоне горы. Он освещен изнутри, и каждая стена сделана из стекла, скрепленного колоннами из камня или дерева. Снаружи все просто — подстриженная зеленая трава, бетонные прямоугольники, установленные в траве, образующие дорожку, и суккуленты повсюду. Дом оформлен в современном стиле середины века, но свет и окна создают ощущение тепла.

— Пойдем. — Он хватает меня за руку и ведет по дорожке к гаражу.

Джесси набирает номер на клавиатуре, и открывается гараж на четыре машины. Какой-то старый хот-род ярко-синего цвета, большой черный пикап, крошечный красный автомобиль, который, я почти уверена, является «Феррари», и блестящий черный мотоцикл заполняют аккуратное пространство. Он толкает дверь в дом, и мой нос наполняется сладким и пряным ароматом азиатской еды.

— Мистер Ли, — приветствует нас на кухне невысокий азиат в поварской куртке. — Добро пожаловать домой.

— Хорошо быть дома. — Джесси тащит меня через кухню, давая мне только секунду, чтобы осмотреть деревянные шкафы и столешницы из нержавеющей стали.

— Здесь потрясающе, — говорю я, когда он ведет меня вверх по витой лестнице на второй этаж. — Как давно ты здесь живешь?

— Пару лет. — Он открывает дверь в комнату, которая совпадает по стилю с комнатой на первом этаже — темно-серая каменная плитка, окна от пола до потолка, выходящие на ухоженную лужайку и…

— Только посмотри на этот бассейн. — Мерцающая голубая вода неподвижна и находится на уровне горизонта, как в пятизвездочном курортном отеле.

— Ты взяла купальник? — спрашивает Джесси с порога комнаты, которая, как я полагаю, является его ванной.

— Нет, я не ожидала всего этого.

Джесси хмурится.

— Черт возьми, я вроде как надеялся поближе познакомиться с этим единорогом.

Он подмигивает.

— Это Пегас, и я надеваю этот купальник только тогда, когда плаваю с Эллиот. У меня есть купальники для взрослых. — Снова поворачиваюсь к окну, надеясь, что он представляет себе бикини, а не мое танкини, сделанное для более зрелого взрослого человека.

Я представляю себе вечеринки у бассейна, которые он, должно быть, устраивал. Представляю себе толпы крошечных моделей в их едва заметных купальниках, расхаживающих вокруг в надежде привлечь его внимание. Сколько женщин были в моем положении в этой комнате, задаваясь тем же вопросом?

Но он любит меня.

Эта мысль выталкивает мою неуверенность.

Его руки обнимают меня сзади, а губы находят мое ухо.

— Тебе не нужен купальник, чтобы плавать в моем бассейне. — Он покусывает мою мочку. — Мы можем пойти купаться нагишом, когда шеф-повар уйдет.

Восхитительная дрожь пробегает по моему позвоночнику.

— Я никогда раньше не плавала голышом.

Он утыкается носом мне в шею, и я расслабляюсь.

— Идеально. Тогда я буду твоим первым.

Жаль только, что я не могу сказать ему то же самое.

ДЖЕССИ

После краткой экскурсии по дому Бетани мы садимся за стол и едим перченую говядину с лапшой, клецки с креветками и шоколадно-кокосовый моти. У меня слюнки текут от желания выпить чего-нибудь покрепче зеленого чая и газированной воды. С четырьмя холодильниками, которые всегда были заполнены выпивкой, мне труднее находиться дома, чем я думал.

Дэйв вычистил выпивку, и неудивительно, что он уволил Антона и свел меня с шеф-поваром, который готовит без использования алкоголя. Спасибо, бл*дь, за Бетани. Если бы ее здесь не было, еще час назад ушел бы за бутылкой.

Неужели я настолько слаб? Со всем, что поставлено на карту, я бы так быстро сдался?

— Я объелась. — Бетани откидывается назад, положив руки на живот. — Честно говоря, это была лучшая еда, которую ела за всю свою жизнь. Не знаю, как тебе удавалось оставаться в форме, ведя такой образ жизни.

Я гоняю лапшу по тарелке и роняю вилку.

— Кокаин и жидкая диета.

Бетани слегка вздрагивает от моего тона.

Я прочищаю горло и пытаюсь обуздать эти новые и незнакомые побуждения. Это дерьмо было намного легче контролировать, когда я жил с Беном. Возможно, эти ежедневные встречи не были пустой тратой времени.

— Ты готова к заплыву?

Ее глаза расширяются.

— Прямо сейчас?

Мокрое и обнаженное тело Бетани в моих руках — это как раз то, что мне нужно, чтобы преодолеть тягу.

Я пожимаю плечами.

— Я готов, если ты готова.

Ее глаза загораются, и взгляд устремляется к окнам, выходящим на бассейн.

— Уверен, что нас никто не увидит?

Отодвигаю тарелку и кладу руки на стол.

— А тебе было бы не все равно, если бы кто-то увидел?

— Конечно не все равно.

— В самом деле? Подумай об этом. Подумай, как это было бы сексуально: я прижимаю тебя к стене бассейна, твои руки сцеплены за моей шеей, а ноги обхватывают мои бедра, пока я раскачаюсь и...

— Ладно! — Она поднимает руку, и я не могу не заметить, как дрожат ее пальцы. — Я все поняла.

Черт возьми, девушка такая забавная, чтобы злиться.

— Так что?

Ее взгляд снова скользит к бассейну, затем она кивает.

— Давай сделаем это.

— Вот это моя девочка.

Я встаю из-за стола и несу наши тарелки на кухню. Шеф-повар оставил кухню безупречно чистой, поэтому споласкиваю посуду и ставлю ее в посудомоечную машину.

Бетани приносит наши стаканы и салфетки.

— Как мы это сделаем? Просто разденемся и выйдем?

Я вытираю руки полотенцем.

— У меня в шкафу висит халат. Почему бы тебе не пойти, раздеться и встретиться со мной в бассейне?

Она поворачивается и бросается вверх по лестнице.

— Не могу поверить, что делаю это.

Как только Бетани выходит из комнаты, я снимаю рубашку и бросаю ее на стойку вместе с ремнем. Я уже босиком. Когда расстегиваю пуговицу на джинсах, на подъездной дорожке вспыхивают фары.

Кто, черт возьми, мог появиться здесь почти в девять часов вечера? Никто даже не знает, что я в городе, кроме Дэйва и моей группы. Проверяю свой телефон, но не вижу новых сообщений или пропущенных звонков. Фары гаснут, и темная фигура женщины пересекает подъездную дорожку к моей входной двери.

Кто бы это ни был, он знал код моих ворот. Список людей, которые это знают, ограничен.

Я распахиваю входную дверь, когда Кайла на высоких каблуках ступает на коврик.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — рычу я.

Ее блестящие розовые губы приоткрываются, но она не отвечает, пока не подходит ближе. Я хочу отступить, но это загонит меня еще глубже в дом, и боюсь, что она воспримет это как разрешение войти.

— Тебе не следует здесь находиться.

Кайла моргает своими длинными черными ресницами над льдисто-голубыми глазами.

— Знаю, прости. Я слышала, что ты в городе, и мне нужно было тебя увидеть.

— Зачем? Нам нечего сказать друг другу.

Ее взгляд скользит по моему обнаженному торсу и останавливается на расстегнутой верхней пуговице джинсов.

— Кайла.

Ее взгляд встречается с моим.

— Я ничего не понимаю. У нас были планы быть вместе, а потом ты просто бросил меня, как будто ничего для тебя не значу.

— Черт, — стону я и изучаю свои ноги. Она права. — Я был под кайфом и пьян. Честно говоря, я не очень хорошо помню то время, что мы провели вместе.

Она подходит ближе.

— Но это ведь не правда. Мы говорили о будущем, детях…

Дети? Черт, я, должно быть, действительно облажался.

— Ты сказал, что любишь меня.

— В то время я думал, что это правда, но все меняется. Я протрезвел и двинулся дальше.

Кайла быстро моргает и на ее ресницах собираются слезы.

— Все меняется?

— То, что произошло между нами, не должно было случиться. Ты принадлежала Нейту, а я взял то, что не принадлежало мне. Я беру на себя ответственность за это, но ты должна знать, что между нами ничего не может быть.

— Думаю, у меня есть кое-что, что может заставить тебя передумать. — Кайла улыбается, хотя по ее лицу текут слезы. Она хватает меня за руку и использует другую, чтобы что-то вытащить из своего декольте и бросить в мою ладонь, прежде чем сомкнуть мою руку вокруг предмета.

— Давай, Джэс, я напомню тебе, как нам хорошо вместе.

Открываю ладонь и вижу маленький стеклянный пузырек с чистым белым порошком. Женские руки сжимают мои, пока я смотрю на свой старый порок.

Лучший человек бросил бы его, как будто он в огне, или забросил бы его так далеко, как только может.

Но я не такой человек.

Фантазирую о том, каково было бы высыпать тонкие линии на мою стеклянную столешницу. Представляю, каково было бы снова почувствовать себя неприкасаемым, сильным, талантливым и менее чертовски неуверенным в себе. Представляю себе часы, которые трачу на то, чтобы писать и трахаться, писать и трахаться, забывая, какой сегодня день. Сжимаю флакон в руке, и на какую-то долю секунды мне хочется сдаться.

Теплые руки обвивают мою талию, но это фоновый шум для нетерпеливого пыхтения моего внутреннего монстра, который хочет поглотить все в поле зрения, независимо от того, кому это причиняет боль. Мягкие губы на моей шее заставляют мои веки распахнуться.

— Нет. — Я отшатываюсь назад, и Кайла, спотыкаясь, идет вперед, чуть не падая на пороге. Протягиваю руку, чтобы отдать ей пузырек, но она не делает ни малейшего движения, чтобы взять его.

— Почему ты изображаешь недотрогу? — Ее руки сжимают пояс моих джинсов. — Позволь мне сделать так, чтобы тебе было хорошо. Ты сказал, что любишь меня. Позволь мне любить тебя в ответ.

Мне отчаянно хочется избавиться от нее, в панике я обхватываю ее за плечи и вывожу за дверь.

— Я сказал, что люблю тебя только для того, чтобы трахнуть. Теперь я с тобой покончил. — Отпускаю ее легким, но твердым толчком. — Не возвращайся, или я вызову полицию.

Захлопываю дверь и прислоняюсь к ней, только тогда осознав, что все еще держу в руке пузырек с кокаином. Я пристально смотрю на него. Он словно приклеен к моей ладони. Я должен от него избавиться. Делаю шаг вперед и резко останавливаюсь, когда вижу Бетани, сидящую на лестнице. Ее плечи ссутулились под моим черным халатом, а на лице застыла боль.

— И давно ты там сидишь?

— Некоторое время.

— Что ты слышала? — Я жду ее ответа, и мне кажется, что мой желудок вот-вот выскочит из горла.

— Все.

Провожу рукой по волосам и пожимаю плечами.

— Пожалуйста, это было так давно.

Бетани неподвижна, как статуя, и смотрит сквозь меня.

— Насколько давно?

Черт! Я с трудом сглатываю через внезапно пересохшее горло.

— За день до того, как я оказался у Бена.

Не думал, что это возможно, но выражение ее лица становится еще хуже.

— Понятно.

Я подхожу к ней и опускаюсь на колени в нескольких шагах от нее.

— Не думай о ней, ладно? Она в прошлом. Ты та, кто мне нужен сейчас.

— Сейчас. — Она повторяет это слово так обреченно и мне это совсем не нравится.

— Да, но... я имею в виду, нет, я...

— Что у тебя в руке?

Я с трудом сглатываю и сжимаю в кулаке пузырек.

— Я этого не хотел. Она сунула его мне, но я не попросил.

— Тогда выбрось. — В ее голосе звучит вызов. Она думает, что я этого не сделаю.

— Я так и собирался.

Направляюсь в ванную комнату для гостей рядом с входной дверью и слышу, как ее босые ноги шлепают по полу позади меня. Бросаю быстрый взгляд на улицу, радуясь, что машина Кайлы исчезла, затем ныряю в ванную.

Щелчком открываю пузырек, чтобы высыпать наркотики, немного колеблюсь. Бросаю взгляд на Бетани, и она это замечает. Я чертовски ненавижу свою слабость.

Переворачиваю пузырек, и кокаин белым водопадом падает в унитаз. Смываю его и смотрю, как стекают вода и порошок, чувствуя, как тяжесть искушения спадает с моих плеч. Я бы возненавидел себя за то, что сдался. Ненавижу себя даже за то, что думал об этом. Ставлю флакон и крышку на стойку, но Бетани хватает их и выходит из ванной.

— Что ты делаешь?

Она спешит через весь дом, мой черный шелковый халат волочится за ней, когда она выбегает через заднюю дверь на край моего двора. С гортанным криком она швыряет пузырек в черную ночь и вниз по скалистому выступу.

Бетани поворачивается и проходит мимо меня в дом.

— Чувствуешь себя лучше?

Она замирает, а плечи поднимаются до ушей, прежде чем она поворачивается ко мне.

— Ты спрашиваешь, лучше ли мне?

Вот дерьмо. Она отвечает вопросами, как это делает Дэйв.

— Нет, Джесси. Я не чувствую себя лучше. Я иду спать.

Поднимаюсь вслед за ней по лестнице.

— Отлично, пойдем спать. Мне бы не помешало немного…

— Одна. — Девушка проходит мимо моей спальни и входит в гостевую, захлопывая и запирая дверь.

Я стою перед дверью в течение нескольких минут, глядя на дерево и желая сказать правильную вещь, которая исправит то, что сломалось между нами, но ничего не приходит в голову. Она же не может злиться, что у меня есть история с другими женщинами. То, что я сказал Кайле, что люблю ее, не умаляет моих чувств к Бетани. Я представляю Бетани в комнате, ее голову на подушках, в то время как она воображает миллион различных способов, которыми она хотела бы причинить мне боль.

Тошнота скручивает мой желудок. Прижимаюсь спиной к стене и опускаюсь на задницу. Я не могу позволить ей злиться на меня. В прошлом, когда в отношениях что-то не складывалось, то продолжал жить, без обид, но я не готов отпустить Бетани.

И какого хрена все это значит?

Любовь должна быть приятной.

Что бы я ни чувствовал к Бетани, это чертовски больно.

Глава 20.

бЕТАНИ

Находиться в гостевой спальне тоже самое, что остановиться в отеле «Ритц».

Бессонница, вызванная Джесси, не давала мне уснуть в начале ночи, но в конце концов роскошная постель поглотила меня в облаке комфорта. Я спала до тех пор, пока меня не разбудил солнечный свет, льющийся в окно. Не готовая к встрече с Джесси, я долго принимала горячий душ, используя средства, о которых никогда даже не слышала, потому что они, вероятно, продаются только в элитных салонах. Побаловала свою кожу восхитительно пахнущим лосьоном, почистила зубы совершенно новой зубной щеткой и зубной пастой и высушила волосы одним из тех причудливых фенов «Дайсон». Даже сейчас, когда я сижу на огромной кровати и смотрю на горизонт Лос-Анджелеса, какая-то часть меня не хочет покидать эту комнату.

Пока я здесь, мне не придется столкнуться с неизбежным разговором.

Провожу рукой по шелковистому черному халату, в котором спала, и наклоняю голову, чтобы понюхать воротник. К сожалению, он не пахнет Джесси. Он не производит впечатления парня в халате, и думаю, что все его вещи были выстираны с тех пор, как он в последний раз останавливался здесь.

Пребывание в одиночестве в гостевой спальне было совсем не тем, как я видела прошлую ночь, но я не жалею, как обернулся этот визит. Прошлая ночь стала тяжелым уроком реальности.

«Я сказал, что люблю тебя только для того, чтобы трахнуть. Теперь я с тобой покончил».

Эти слова звучат знакомо. Они режут так сильно, хотя были сказаны не мне.

Делаю глубокий, прерывистый вдох.

Легче разрезать галстук, прежде чем он станет слишком тугим.

Я соскальзываю с кровати и стягиваю лацканы халата, чтобы убедиться, что не выставляю напоказ свою кожу. Мне нужно взять рюкзак, одеться и узнать, когда вылетает самолет в Аризону.

Отпираю дверь и открываю ее, но останавливаюсь в дверном проеме, когда вижу Джесси, лежащего в коридоре. Он выглядит так же, как и вчера вечером — в джинсах, без рубашки, без ботинок и носков. Парень лежит на боку, используя руку как подушку, прямо за дверью гостевой спальни.

Я толкаю его ногой.

— Джесси, проснись.

Он что-то бормочет и сворачивается калачиком, его брови сходятся вместе, как будто ему больно — что видимо, так и есть после ночи, проведенной на холодном каменном полу. Затем открывает глаза, и кажется, что ему требуется минута, чтобы понять, где он находится. Когда его взгляд останавливается на мне, он поднимается и вскакивает на ноги.

— Бетани, привет.

— Ты спал в коридоре?

Джесси смотрит на место перед моей дверью и потирает мышцы на затылке.

— Да. Я не хотел пропустить тебя, когда ты выйдешь.

Это странно мило. Я не могу представить себе никого, кто спал бы в коридоре только для того, чтобы не пропустить моего ухода. Даже Эшли.

— Сколько сейчас времени? — спрашивает он, похлопывая себя по карманам в поисках телефона.

— Семь тридцать. — Я указываю мимо него на дверь его спальни. — Мне нужно захватить мои вещи.

— Конечно. — Он делает шаг назад, чтобы я могла выйти из комнаты. — Да. Наверное, мне нужно привести себя в порядок. Мы должны быть в студии в девять.

Проскальзываю в его комнату и хватаю рюкзак. Пока Джесси сидит на краю кровати со своим телефоном, я возвращаюсь в гостевую комнату, чтобы переодеться. Говорю себе, что он не читает сотни разных сообщений от женщины, которая была здесь прошлой ночью, что не отвечает ей, как ему жаль, и не строит планы встретиться с ней, когда вернется в город. Впрочем, сейчас меня это не должно волновать.

Вытряхиваю мысли из головы и сосредотачиваюсь на подготовке. Как бы сильно Джесси ни любил меня в платьях, я благодарна, что прихватила пару узких джинсов и цветочный топ. Не хочу привлекать его нежелательное внимание. Наношу немного туши на ресницы, блеск для губ и румяна — на всякий случай, если я окажусь на заднем плане снимка папарацци, не хочу выглядеть как труп.

Спускаясь по лестнице, я слышу, как в комнате Джесси шумит вода в душе, и решаю, что самое безопасное место для ожидания снаружи. Утренний воздух свеж и наполнен ароматом полевых цветов и хлорки из бассейна. Бросаю свои вещи в ногах шезлонга и забираюсь на подушки. Каждая вещь в этом доме — чистая роскошь. Вода в бассейне настолько прозрачная, что я не удивлюсь, если ее привезли из Швейцарских Альп.

Быстро набираю сообщение Эшли, сообщая ей, что вернусь домой сегодня днем и что мне нужно многое ей рассказать. Она никогда не воспринимает вещи как черное и белое. Если кто-то и может пролить свет на то, что произошло прошлой ночью с Джесси и таинственной женщиной, так это Эш.

Закрываю глаза и наслаждаюсь тишиной и покоем, окружающими меня. Едва успеваю найти свой дзен, как слышу, как за моей спиной открывается дверь. Джесси появляется на шезлонге рядом со мной и протягивает мне чашку кофе.

— Спасибо. — Цвет идеальный. Когда я делаю глоток, то обнаруживаю, идеальное соотношение сливок к сахару.

— Слушай, насчет прошлой ночи. — Джесси использует шезлонг как скамейку, его тело обращено ко мне. Волосы влажные после душа, и он, должно быть, спешил, потому что на челюсти осталась щетина. — Клянусь, я понятия не имел, что Кайла появится здесь. И ты должна знать, что я не стал бы использовать кокаин, который она принесла. — Когда я молчу, Джесси наклоняется, чтобы получше рассмотреть мое лицо. — Ты ведь мне веришь, правда?

Сжимаю свою кружку обеими руками и надеюсь, что тепло прогонит холод, который приносит этот разговор.

— Верю, что ты не ожидал, что она появится. Хочу верить, что ты бы не стал употреблять наркотики, но это не то, что меня беспокоит. Ты сказал ей, что любишь ее, чтобы трахнуть.

Мои слова, кажется, наносят быстрый удар, и он хмурится.

— Я сказал это, чтобы избавиться от нее, ясно? Я запаниковал.

— Ты не видишь параллели, — бормочу почти про себя, шокированная тем, что он не видит, насколько похожа на меня женщина, которая появилась прошлой ночью.

— Параллели? Нет. Мои чувства к тебе реальны. Я был так обдолбан, когда был с Кайлой, что почти ничего не помню.

— Мне трудно объединить Джесси Ли, которого я знаю, с тем Джесси Ли.

Он хихикает, но звук почему-то не слышен.

— Я тот же самый парень.

Смотрю на него и чувствую, как мои глаза наполняются слезами.

— Вот этого я и боюсь.

Он выглядит смущенным.

— Что ты такое говоришь?

Позади нас кто-то прочищает горло. Джонни здесь, как всегда, выглядит профессионалом, и когда Джесси смотрит на него, взгляд мужчины опускается на землю.

— Мистер Ли, нам нужно идти, если хотим попасть в студию вовремя.

— Черт, — рычит Джесси и встает.

Я следую за ним, не желая быть причиной его опоздания, и мы ставим наши кружки в раковину на пути к двери. Забираюсь в салон машины и двигаюсь к дальнему концу, где мое плечо касается двери. Всю дорогу до студии я чувствую, что Джесси хочет что-то сказать. Он смотрит на меня, приоткрывает рот, потом качает головой и снова смотрит в окно.

Джонни подъезжает к неприметному зданию без двух минут девять. Джесси протягивает мне руку, когда выхожу, и я беру ее, не желая устраивать сцену, публично отказываясь от его помощи, хотя легко могла бы выйти из машины без посторонней помощи.

С Джонни у нас за спиной, открываем дверь и входим внутрь. Джесси мгновенно поглощён группой мужчин, которые приветствуют его крепкими мужскими объятиями. Из полудюжины мужчин я узнаю только двоих: Дэйва и Райдера. Первый игнорирует меня. Второй приветствует, вздернув подбородок. Я машу рукой и улыбаюсь в ответ.

Вместо того чтобы сидеть в своем дискомфорте и желании вернуться домой, чтобы разобраться в своих чувствах наедине, я оглядываюсь вокруг. Не знаю никого, кого раньше приглашали во всемирно известную студию звукозаписи. Стены увешаны золотыми и платиновыми пластинками разных групп Аренфилда. Пространство представляет собой вестибюль с несколькими диванами. Предполагаю, что вся магия происходит где-то в другом месте.

В конце концов Джонни уходит, а Джесси покидает свой ближний круг, чтобы подойти ко мне.

— Ты в порядке?

Я прохожу по комнате.

— Здесь все реально круто.

Его брови сошлись на переносице.

— Я не об этом спрашивал.

— В порядке. — Я наклоняюсь в сторону, чтобы увидеть всех парней, стоящих вокруг, как будто они ждут Джесси. — Во сколько мы возвращаемся в Аризону?

— Дэйв сказал, что самолет будет готов к часу. — В его взгляде мелькает беспокойство. — Это нормально?

— Отлично.

Выражение его лица немного смягчается.

— Круто. — Он берет меня за руку. — Пойдем, я хочу, чтобы ты посмотрела, как мы записываем песню.

Его ладонь немного влажнее, чем обычно. Возможно, он нервничает, удерживая все внимание в комнате. Я борюсь с желанием высвободить руку, когда его прикосновение будоражит мой мозг, и позволяю ему тащить меня по коридору в комнату размером с гостиничный номер. В этом помещении нет кровати, только удобные на вид мягкие диваны, столы, мини-холодильник и закуски, и одна стеклянная стена, которая выходит на то, что я могу описать только как аквариум. Внутри стеклянной комнаты находятся микрофоны, гитары и ударная установка.

— Чувствуй себя как дома, ладно? —говорит Джесси мне на ухо, и я отказываюсь дрожать. — Здесь есть еда, если ты голодна.

Я киваю.

— Со мной все будет в порядке.

Он прижимает поцелуй к моим губам и улыбается.

— Я так рад, что ты здесь.

Хотела бы я сказать то же самое.

ДЖЕССИ

У меня давно не было практики.

После того, как я пел всего пару часов, мой голос охрип, а горло болит. Я делаю глоток воды, поправляю наушники и говорю в микрофон:

— Давай прогоним еще раз.

В наушниках звучит голос Дэйва:

— Мне нравится, как это звучит. Знаю, что у тебя болит горло, но звук идеально подходит для этой песни.

За его голосом я слышу слабый звук женского смеха. Я не вижу Бетани из кабинки, но похоже, что один из парней делает ее счастливой. Ревность пробуждает чудовище. Она почти не разговаривала со мной все утро, и я, возможно, уловил легкую улыбку, которая могла быть направлена или не была направлена на меня, но это все.

— Еще раз, — говорю я.

Направляю свое разочарование в текст песни, когда пою «Из пепла». Сегодня мы планировали записать только музыку, но группе так понравилась песня и они написали и записали свои партии вчера, поэтому я подумал, что постараюсь записать текст, чтобы мы могли выпустить сингл как можно скорее. Я не понимал, как сильно скучал по этому, пока не вошел в кабинку.

Я рычу слова, напряжение в моем голосе придает песне резкость, которая мне действительно нравится.

— Это было потрясающе. Реально чертовски хорошо, — говорит Дэйв.

Снимаю наушники и выхожу из кабинки, горя желанием послушать все это вместе. Мне кажется, она будет звучать феноменально, даже до сведения и мастеринга. Мое возбуждение угасает, когда я вижу Бетани и Райдера, сидящих на диване, лицом друг к другу с раскрытыми ладонями, играя в шлепок. Ладонь Райдера наверху, а её внизу. Бетани двигается быстро, но промахивается, и это вызывает у нее приступ смеха, в то время как Райдер наблюдает за ней, как будто он впервые видит восход солнца в замерзшей пустоши.

Он, может быть, одним из лучших барабанщиков, с которыми я когда-либо работал — не то, чтобы я когда-либо говорил ему об этом — но я не прочь сломать его гребаные руки, если Райдер не отступит.

Дэйв говорит о чем-то, но я не слышу и подхожу к счастливым малышам на диване.

— Ты закончил играть в ладушки, чтобы мы могли сделать какую-нибудь гребаную работу? — рычу я на Райдера, который пристально смотрит на меня.

— Да, но ты ведь записываешь вокал, так что...

— Похоже, что я сейчас записываю, придурок?

— Джесси, — шипит Бетани, но я не спускаю с него глаз. — В чем твоя проблема? — тянет меня за руку. — Почему ты набросился на него? Он просто составил мне компанию.

— Держу пари, что так оно и было.

Выражение ее лица становится скучающим.

— Неужели?

Райдер переводит взгляд с Бетани на меня, и медленная усмешка кривит его губы.

— О. Ладно. Я все понял. — Он встает и смотрит мне прямо в лицо. — Просто чтобы ты знал, я никогда не буду приударять за девушкой другого мужчины. — Его улыбка становится шире, и парень оглядывает меня с ног до головы, прежде чем сказать: — Я не ты.

Я разинул рот, пытаясь решить, надрать ему задницу или уволить из группы. Что будет больнее?

— Кроме того. — Он оглядывается на Бетани с жалостью. — Тебе не кажется, что ее уже достаточно передавали?

Бетани вскакивает на ноги.

— О чем ты говоришь?

Я поворачиваюсь и становлюсь перед ней, но она упрямо отступает в сторону, требуя ответа от Райдера.

Он улыбается ей, и мне хочется сбить эту улыбку с его лица.

— Ты же была помолвлена с Нейтом.

Бетани растерянно моргает.

— С кем?

Я пихаю этого мудака.

— Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь.

Дэйв встает между нами, его руки поднимаются вверх, удерживая нас на расстоянии друг от друга.

— Райдер, это не та девушка. Ты имеешь в виду Кайлу.

Бетани задыхается и поворачивается ко мне, впиваясь взглядом в мою душу.

— О чем он говорит, Джесси?

Я не могу видеть разочарование, которое так ясно слышу в ее голосе. Отворачиваюсь и вижу, что Джонни и Дэйв разговаривают. Когда телохранитель успел добраться сюда?

Дэйв несколько раз кивает, потом подходит ко мне и Бетани.

— Джэс, Джонни отвезет Бетани к самолету, но я бы хотел, чтобы ты остался, чтобы мы могли поработать еще над парой песен.

Я уже качаю головой.

— Нет, я хочу вернуться с Бетани. Я вернусь на следующей неделе или…

— Джесси, — говорит Бетани, положив руку мне на плечо, — все в порядке. Ты должен остаться.

— Ни хрена. Я еду с тобой.

Ее взгляд устремляется на Дэйва, как будто она хочет что-то сказать, но не хочет, чтобы ее слушали.

—Дэйв, дай нам минутку, — говорю я.

Он смотрит на часы.

— Только быстрее. Самолет уже ждет.

Мы смотрим, как он уходит, а потом поворачиваемся друг к другу.

Бетани проводит языком по нижней губе.

— Мне нужно немного времени.

— Что?

Она глубоко вздыхает и перебрасывает волосы через плечо.

— Извини, но после вчерашнего мне просто нужно немного подумать.

Я хватаю ее за руки и прижимаю их к своей груди.

— Я хочу быть с тобой. Я чувствую себя сильнее, когда ты со мной. — Не могу поверить, что говорю это дерьмо вслух, но это правда.

Бетани тяжело вздыхает.

— В этом то и проблема. Думаю, что мы делаем это по неправильным причинам, и я не в том положении, чтобы разбрасываться такими словами, как любовь, поверь мне.

— Но я действительно люблю тебя.

Она пристально смотрит на меня, и слезы подступают к ее глазам.

— Кайла была помолвлена с твоим барабанщиком, когда ты сказал ей, что любишь ее только для того, чтобы трахнуть?

Я съеживаюсь от того, что она бросает мне мои собственные слова.

Когда я не отвечаю, она закрывает глаза и кивает.

— Так я и думала.

— Бетани.

— Я не могу потерять себя из-за тебя. — Она высвобождает свои руки из моих и бормочет: — Только не снова.

— Но я люблю тебя.

Она грустно улыбается.

— Если ты любишь меня, пожалуйста, отпусти меня.

— Не хочу. — Чудовище внутри меня трясет головой и выпускает пар из носа. — Если ты уйдешь от меня, то совершишь самую большую ошибку в своей жизни.

Выражение ее лица меняется, и она смотрит на меня, как на незнакомца.

Черт возьми, колющая боль в груди становится невыносимой.

Дэйв подходит ближе.

— Бетани. Время вышло.

Она качает головой и отворачивается от меня.

Я бросаюсь за ней.

— Подожди, я не это имел в виду. Прости, дай мне шанс объяснить…

Сильная рука врезается мне в грудь, и Джонни качает головой.

Я сбрасываю её с себя.

— Не прикасайся ко мне, мать твою.

Когда поднимаю глаза, Бетани уже нет.

БЕТАНИ

Обратный рейс в Финикс намного печальнее, чем полет в Лос-Анджелес. Я смотрю на кресло напротив, представляя себе Джесси, сидящего там с его дерзкой ухмылкой, когда он отпускает грязные шутки, от которых пылают мои щеки. Сколько раз Кайла оказывалась в таком же положении?

Я ковыряюсь в ветчине и круассане, которые Ирвинг принес мне сразу после взлета. Пропустив завтрак, предположила, что это чувство пустоты в желудке было голодом, но после всего лишь нескольких укусов поняла, что еда не сделала ничего, чтобы утолить боль.

За окном бесплодный пустынный пейзаж сменяется зданиями, автострадами и городскими улицами.

— Мисс Паркс, самолет начинает снижаться перед заходом на посадку в Финиксе, — говорит Ирвинг и указывает на мою еду. — Хотите, я заберу это?

— Конечно, спасибо. — Подпираю подбородок ладонью и смотрю в окно, как город становится все больше с нашим приближением. Когда колеса касаются земли, я прерывисто вздыхаю и собираю свои вещи.

— Рад был служить вам сегодня, — вежливо кивает Ирвинг.

— Спасибо за все. — Я спускаюсь по лестнице на асфальт. Никто меня не ждет. Ни телохранителя, ни шофера, ни машины. — Вот так все и бывает.

Делаю короткую прогулку в частный терминал. Без великого Джесси Ли рядом я снова становлюсь невидимой.

— Извините, — говорю я женщине с бейджиком «Скай Харбор элит». — Не подскажете, где я могу взять такси?

— Я закажу вам машину, Мисс Паркс. — Она берет трубку и набирает несколько цифр, пристально глядя на меня, как будто пытается понять, кто я такая. Полагаю, что они пропускают через эти двери только знаменитостей, политиков и членов королевской семьи.

Не тратьте зря энергию, леди. Я никто.

— Присаживайтесь. — Она кивает в сторону диванов. — Я сообщу, когда машина будет здесь.

— Спасибо. — Достаю телефон и сажусь. Я могла бы позвонить Эш и попросить ее забрать меня, но это сорок минут езды в одну сторону, и она спросит меня, что случилось. Я пока не готова говорить об этом.

Ни одного сообщения или звонка от Джесси. Даже если это то, о чем я просила, все равно больно.

— Мисс Паркс, ваша машина здесь.

Я поднимаю глаза от телефона и вижу великолепный черный седан, подъезжающий прямо к двойным дверям. Человек в черном костюме выходит из-за капота и входит в здание аэровокзала.

Я стою, размышляя, может быть, Дэйв или Джесси все-таки устроили мне поездку.

— Это для меня?

Служащая аэропорта кажется смущенной.

— Да, мэм.

Закидываю рюкзак на плечо, и водитель встречает меня профессиональной улыбкой и кивком. Следую за ним к машине, и когда он открывает заднюю дверь, я почти ожидаю увидеть Джесси там, прячущегося за тонированным стеклом. Мне стыдно признаться, но я разочарована тем, что на заднем сиденье пусто. Проскальзываю внутрь и сообщаю водителю свой адрес.

Я прислоняюсь головой к стеклу и задремываю в прохладной тихой машине. Сорок минут — больше похоже на пять, и мы подъезжаем к моей квартире.

— Мы на месте. — Водитель смотрит на меня в зеркало заднего вида. — С вас сто восемьдесят.

Мои глаза широко распахиваются.

— Сто восемьдесят долларов?

— Да, и чаевые не включены.

Чаевые? За что я должна ему чаевые?

— Простите. — Сдвигаюсь к краю сиденья, чтобы убедиться, что он меня слышит. — Я заказывала такси.

— В элитном терминале используются только представительские автомобили.

Отлично. Вытаскиваю все свои скудные наличные, которых всего пятьдесят семь долларов, и протягиваю ему свою кредитную карточку только для экстренных случаев. Никогда не думала, что застрять в «Кадиллаке» будет экстренной ситуацией. Он протягивает карточку, и я даю ему на чай пять долларов, отчего меня тошнит. Распахиваю дверь, думая, что должна была заставить его сделать это, но хочу поскорее выбраться оттуда и заползти в свою кровать.

Отведенное нам парковочное место пустует. Эш, должно быть, уже на работе. Я благодарна за это. Войдя внутрь, бросаю сумку и падаю лицом на кровать. Подушки все еще пахнут Джесси. Вместо того, чтобы выбросить их, я зарываюсь носом поглубже и вдыхаю его запах, пока не засыпаю.

Резко просыпаюсь от звука телефонного звонка. Джесси? В моей спальне темно, и я вслепую ищу свой телефон. Мышцы шеи протестуют, болят от того, что заснула на животе. Нажимаю «принять», чтобы звонок не попал на голосовую почту, и прижимаю трубку к уху.

— Алло?

— Вау, похоже, ты рада меня слышать.

Мои плечи опускаются, и я падаю обратно на матрас при звуке голоса Уайта.

— Я только что проснулась. Меня разбудил звонок телефона.

— Проснулась? Ты что, заболела? Я думал, ты будешь на работе.

— Нет, нет, я... я сегодня не работаю.

— Отлично! Может поужинаем или уже слишком поздно?

Конечно, уже слишком поздно, уже месяца три как, но не думаю, что он имеет в виду именно это.

— Думаю, уже поздно. Извини.

— Все в порядке, как насчет завтра?

— Я работаю завтра вечером.

— Черт возьми, Бэт, ты не облегчаешь мне задачу.

— Что…

— Как насчет субботнего вечера? Ты говорила, что у тебя чередующиеся выходные вечера, верно? Ты работаешь в пятницу, так что в субботу у тебя выходной. Больше никаких оправданий.

Он помнит?

Но что, если Джесси к тому времени вернется в город? На самом деле мы больше не вместе. Какая разница, у меня все еще нет желания тусоваться со своим бывшим. Это напомнило мне...

— Зачем ты это делаешь? Разве Сюзетта не расстроится, узнав, что ты тусуешься со мной?

Уайт хихикает.

— Во-первых, Сюзетта не считает тебя угрозой нашим отношениям.

Ой.

— Но это все равно не имеет значения. Мы делаем шаг назад, на некоторое время, пока она не выяснит некоторые вещи.

— Ох…

— Да, во время нашего добрачного консультирования возникло несколько вопросов, над которыми нам нужно некоторое время поработать.

Зачем он мне все это говорит?

— Ты не должен мне говорить такие вещи.

— Итак, мы идем в субботу вечером. Почему бы тебе не встретиться со мной у меня дома?

— Дело даже не в том, что я не могу, а в том, что не хочу. Ты порвал со мной и поступил правильно.

— Попридержи коней. Я прошу просто об ужине, а не о шансе залезть к тебе в штаны.

Я отшатываюсь от телефона. Неужели он всегда был таким придурком?

— Мне просто нужно с тобой поговорить.

— Ну вот она я. О чем ты хочешь со мной поговорить?

— Мне нужно поговорить с тобой лично.

— Думаю, ты не понимаешь…

— Тогда не у меня дома. Встретимся в любом другом месте.

Я протираю глаза и решаю встретиться с ним, чтобы он отстал раз и навсегда.

— Ну ладно, думаю... встретимся в «Старбаксе». Три часа в субботу. — Это наименее романтичное свидание, которое я могу придумать.

— Хорошо, если это лучшее, что ты можешь придумать…

Почему каждое его слово кажется оскорблением?

— Да, лучшее.

— Это свидание.

— На самом деле нет.

— Увидимся там.

Я роняю телефон на живот, и мои веки снова тяжелеют. Перекатываюсь на бок и кладу руки под голову, зажав между ними телефон. По крайней мере, когда я сплю, то не скучаю по нему так сильно.

Глава 21.

БЕТАНИ

Первые двадцать четыре часа после разрыва самые тяжелые.

На следующее утро я просыпаюсь, чувствуя себя немного лучше, чем накануне вечером. Принимаю душ и готовлюсь идти к Бену, чувствуя лишь легкую тошноту, которая выворачивает мне кишки.

Мой желудок урчит, заставляя меня идти на кухню, где я нахожу Эшли за барной стойкой, склонившуюся над компьютером, пока ее пальцы стучат по клавишам.

— Что ты делаешь в такую рань?

Подруга поднимает взгляд. На ее лице нет косметики, что означает, что она рано вернулась домой и проспала по крайней мере несколько часов прошлой ночью. Эшли закрывает ноутбук.

— Троллю людей в Твиттере, пока жду, когда ты расскажешь мне, как все прошло в Лос-Анджелесе.

Я стою к ней спиной, достаю из пакета английскую булочку и пожимаю плечами.

— Хорошо. Город совсем не такой гламурный, как я думала. Голливудский бульвар был грязным и немного пугающим.

Поставив хлеб в тостер, я поворачиваюсь и встречаю ее скептический взгляд.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь. — Она протягивает ладони и щелкает пальцами, как бы говоря: «дай мне это». — Что случилось с Джесси и почему у тебя лицо бассет-хаунда?

— У меня нет лица бассет-хаунда.

— Есть.

— Обычное у меня лицо!

— Нет, не обычное.

— Мы расстались. — Я сильно размахиваю руками. — Вот. Счастлива?

Эш свирепо смотрит на меня.

— Что сделал этот ублюдок? Клянусь богом, я убью его.

Я вздыхаю.

— Он ничего не сделал. Я порвала с ним.

Ее губы медленно изгибаются в улыбке.

— Погоди, ты порвала с Джесси Ли?

— Да.

Ужасный фыркающий звук вырывается из ее носа за секунду до того, как она разражается смехом.

— Это удивительно. Ты порвала с ним!

— Это не удивительно, это грустно. Но да, я это сделала.

Наконец она успокаивается.

— Блин, это же надо было так врезать ему под зад. Интересно, сколько раз его бросали? Я бы сказала, ни разу, пока не появилась ты.

Тостер звенит, и я кладу свой завтрак на тарелку, прежде чем намазать его арахисовым маслом. Эшли, вероятно, права, но не думаю, что большинство девушек были с Джесси по правильным причинам. Я тупо смотрю вперед. А я?

— Расскажи мне все. Мне нужны подробности.

За десять минут до посадки на автобус я рассказываю Эшли о своем пребывании в Лос-Анджелесе. Она предсказуемо бесится, когда я добираюсь до части о красивой блондинке, появляющейся у двери Джесси, и ее злость усиливается, когда говорю ей, что великолепная бывшая Джесси была невестой его бывшего барабанщика, теперь бывшей невестой.

Он сказал ей, что любит ее, чтобы трахнуть.

Использовал ее так же, как, вероятно, использовал меня.

Как я могла не чувствовать сходства с моими отношениями с Уайтом?

В первый раз, когда мужчина играл с моими эмоциями, я совершила самую большую ошибку в своей жизни, чтобы помочь мне забыть ошибку, за которую я до сих пор расплачиваюсь.

Мне нужно было выбраться из этой истории с Джесси, прежде чем я сделаю что-то, чего не смогу изменить.

— Хочешь сказать, что он вообще не звонил вчера вечером? — говорит она, явно возмущенная. — Никаких сообщений?

Я бросаю то, что осталось от моего завтрака и глотаю немного апельсинового сока, прежде чем кивнуть.

— Совершенно верно.

Эш открывает свой ноутбук.

— Давай проведем небольшое расследование и посмотрим, что этот придурок делал прошлой ночью, хорошо?

У меня внутри все переворачивается при мысли о том, что Джесси продолжает жить без меня.

— Я ухожу. Увидимся вечером.

— Подожди. — Брови Эшли сошлись на переносице. — Ты упускаешь возможность выследить своего знаменитого бывшего бойфренда?

Я открываю дверь и выхожу, бросив свой ответ через плечо.

— Да.

Когда я иду по улице Бена к его дому, я вижу микроавтобус на подъездной дорожке и отсутствие «Лексуса» Джесси бросается в глаза. Приступ боли в груди длится ровно столько, сколько нужно, чтобы напомнить себе, что именно этого я и хотела.

Не он порвал со мной, а я с ним.

Стучу дважды, прежде чем войти в дом Бена, и знакомый запах кофе и сладких хлопьев окутывает меня одеялом комфорта.

— Бетани! — Эллиот подбегает ко мне и обнимает за бедра. — Папа водил меня в аквариум и к маме!

Бен грустно улыбается мне из-за кухонного стола.

Я поглаживаю ее по голове и обнимаю в ответ.

— Звучит весело.

Она поднимает голову и смотрит на меня.

— Мне нужно было выбрать цветы для мамы, и я выбрала фиолетовые, потому что папа сказал, что это ее любимый цвет.

Бен никогда не говорил о Мэгги с Эллиот, да и вообще ни с кем. Эллиот никогда не знала свою маму, поэтому никогда много не спрашивала, и думаю, что Бен держал ее подальше от могилы Мэгги, чтобы избежать вопросов, которые могли бы всколыхнуть ее память и печаль, которая приходит с ними. Откуда такая внезапная перемена?

— Как тебе Лос-Анджелес? — спрашивает пастор.

Эллиот возвращается на свое место перед телевизором, и я присоединяюсь к нему за столом.

— Это было... как открыть глаза… очень поучительно.

Он хмурится.

— Мне очень жаль это слышать.

Я пожимаю плечами.

— Рано или поздно это должно было случиться, и к твоему сведению, твой брат не сделал ничего плохого. — По крайней мере, не намеренно. — Ночь в Лос-Анджелесе помогла мне увидеть себя со стороны.

Эта информация, кажется, удивляет его.

— Я так понимаю, ты ничего о нем не слышал? — Черт бы побрал эту надежду в моем голосе.

Он отрицательно качает головой.

— Дэйв позвонил и сказал, что Джесси останется еще на несколько дней. Понятия не имею почему, но он заверил меня, что у него все хорошо, брат не пьет и все такое.

— Это хорошо. — Я смотрю в конец коридора. Странно сознавать, что он не сидит за той дверью и не работает над музыкой. Что Джесси не выйдет во всей своей татуированной рок-н-ролльной славе полубога, чтобы подразнить меня или разозлить. Мой желудок превратился в месиво нервных узлов без всякой на то причины.

Да, это похоже на любовь. Я внутренне стону от своего идиотизма. Нельзя винить девушку за то, что она увлеклась идеей заслужить любовь великого Джесси Ли.

— Бетани, мне неприятно видеть тебя такой подавленной.

— Я и не подозревала, что так заметно. — Хихикаю, хотя это и не смешно.

Бен скрещивает руки на столе.

— Не кори себя за это. Джесси ничего не знает о том, что значит любить кого-то, потому что ему никогда этого не показывали. Наши родители были…

— Я знаю, он мне рассказал.

— Значит, ты должна понять, почему Джесайя путает любовь с эмоциями.

Я непонимающе моргаю.

— Любовь — это и есть эмоция, не так ли?

— Наверное, это самое большое заблуждение. Любовь — это выбор. Это обязательство, которое вы даете другому человеку, которое говорит, что вы всегда будете ставить его счастье выше своего собственного... в богатстве и бедности, в болезни и в здравии, через все испытания, которые приносит жизнь. — Он хмурится, глядя мимо меня на фотографию Мэгги. — Пока смерть не разлучит вас.

Волна печали захлестывает меня, и я подавляю желание разрыдаться.

— Вау, наверное, я никогда об этом так не думала. — Я бы никогда не поставила Уайта выше себя, и он, конечно же, не считал мои чувства выше своих собственных. Это была не любовь. — Любой может сказать «я люблю тебя».

— Конечно. Это всего лишь слова.

— Честно говоря, пастор Лэнгли, надеюсь, что никогда больше не услышу этих слов. Но надеюсь, что когда-нибудь почувствую это. — Мой взгляд устремляется к фотографии Мэгги, которой здесь раньше не было. — Я хочу иметь то, что было у вас.

Он проследил за моим взглядом к фотографии своей жены.

— Знаешь, ты мог бы тоже снова это почувствовать.

Бен отрицательно качает головой.

— Я так не думаю.

— Не теряй надежды.

— И ты тоже. — Он встает и относит пустую кружку в раковину. — Мне пора идти.

— Хорошего дня.

Мой разговор с Беном должен был бы заставить меня чувствовать себя лучше, но это не так. Я думала, что Джесси был единственным, кто запутался в том, что значит по-настоящему любить другого человека. Оказывается, в этом он не одинок.

ДЖЕССИ

— Ты выглядишь как собачье дерьмо, — говорит Райдер с другого конца дивана в студии.

Я смотрю на него и замечаю его бледную кожу и темные круги под глазами.

— А ты как обдолбаный Билли Айдол через двадцать лет после своего расцвета.

После того, как Бетани ушла, мы с Райдером избавились от гнева с помощью музыки и записали одни из лучших вещей в моей карьере. Музыка позволила нам похоронить топор войны. Он действительно лучший барабанщик, чем Нейт.

Откидываю голову назад и закрываю глаза. Я так чертовски устал. Не знаю, как долго мы здесь пробыли, но с учетом короткого дневного сна, прямо здесь на диване, я бы сказал, что спал не более шести часов в общей сложности.

Итан и Крис уехали пару часов назад, их партии закончились. Райдер настоял на том, чтобы остаться даже после того, как его партии были записаны. Я уважаю это.

— Изможденным я делаю свою лучшую работу, — говорит Райдер борясь со сном. — Мы смонтировали несколько охренительных треков.

— Барабанное соло в «Двойной жизни» меня просто ошеломило. Где, черт возьми, ты научился так играть?

Он зевает.

— Самоучка.

Я моргаю, в шоке уставившись на него сквозь тяжелые веки.

— Серьезно?

Райдер пожимает плечами.

— Какой сегодня день?

— Понятия не имею.

Тянусь за телефоном и вспоминаю, что он сдох где-то во время моего второго сна. Можно было бы попросить Дэйва зарядить его, но я подумал, что лучше все как есть — меньше отвлечений. И под отвлечением я подразумеваю, что не проверяю его каждые десять секунд, чтобы узнать, пришло ли сообщение от Бетани.

Она вернулась домой, живет своей обычной жизнью, заставляя людей улыбаться своей заразительной энергией и отвратительным пением. Мне неприятно это признавать, но я бы все отдал, чтобы услышать этот голос сейчас.

— Джентльмены, думаю, вам пора отправляться по домам, пока мы смешиваем то, что есть, — говорит Дэйв.

Мой менеджер выглядит измученным, но в его глазах светятся долларовые знаки.

Райдер встает с дивана.

— Я проведу в отеле еще день или два, собираюсь выспаться, прежде чем вернуться в Вегас.

— Отлично. — Дэйв смотрит на часы. — Почему бы вам обоим не поспать? Уже почти полдень. У нас достаточно времени, чтобы попасть в пятничный выпуск новостей, пока ты еще в городе.

— Я возвращаюсь в Финикс. — Я отталкиваюсь от дивана, чтобы встать. — Посплю в самолете.

— Нет. — В голосе Дэйва слышится возбуждение. — Мне нужно, чтобы вы с Райдером встретились со мной в «Спаго». Ровно в восемь вечера.

— «Спаго»? — Я удивленно отшатываюсь. — Это место кишит папарацци.

Глаза Дэйва буквально сверкают.

— Именно. Мне нужно сделать телефонный звонок. — Он исчезает в коридоре.

— Потрясающе, приготовься к тому, что тебя скормят акулам. — Я стону и тру глаза. У меня в голове каша, и впервые за долгое время пить и принимать наркотики — это последнее, чего я хочу. Я хочу спать. Сон и Бетани.

— Могу я задать тебе личный вопрос?

Приоткрываю один глаз.

— Можешь, или можешь просто погуглить. Все мое личное дерьмо выставлено в сети, чтобы его видел весь гребаный мир.

— Как вы с Бетани это делаете?

— По-разному, но мне больше всего нравится, когда я ставлю ее на четвереньки и...

— Это не то, что я имел в виду.

Мы смеемся смехом лишенного сна безумия.

— Я имею в виду, что ты — это ты, и ты здесь, и тебя окружает столько красивых женщин, а она в другом штате живет своей жизнью, и парни, вероятно, ходят за ней табунами. Ей должно быть одиноко, когда ты отправляешься в турне…

— Ты сам видел, как хорошо все у нас складывается. Она, бл*дь, порвала со мной.

Он хмурится.

— Да, но то, как она на тебя смотрела... ты ей очень нравишься. Вы ведь все уладите, правда?

Я поднимаю руку, чтобы заставить его замолчать, прежде чем зафрахтовать свой чертов самолет и улететь в Финикс.

— Если ты спрашиваешь разрешения, чтобы приударить за ней, должен тебя предупредить, что уволю тебя из этой группы и отрежу обе руки, если ты хотя бы попытаешься отнять ее у меня.

— Полегче, приятель. — Он потирает свои колючие светлые волосы. — Она, конечно, милая девушка, но я занят.

— У тебя есть кто-то в Вегасе?

— Да. Она не такая крутая, как Бетани. Она взрывает мой телефон, если даже думает, что я нахожусь в одной комнате с другой женщиной.

— Ты не любишь ее, так что покончи с этим, прежде чем переедешь в Лос-Анджелес.

Райдер хихикает.

— Почему ты решил, что я ее не люблю?

— Ты только что сказал, что она заноза в заднице и взрывает твой телефон, вызывая у тебя гребаную головную боль из-за дерьма, которое ты не можешь контролировать.

— И что?

Я удивленно смотрю на него.

— В смысле? Это же отстой.

— Да, это отстой. — Он испускает сокрушенный вздох и слепо смотрит на стену. — Но мысль о том, что я причиняю ей боль, еще больший отстой.

— Ну, я имею в виду, что она сводит тебя с ума. Тебе же хреново.

— Это конечно раздражает, но мне больно сознавать, что я разбиваю ей сердце.

Я моргаю и тру глаза. Может быть, я страдаю психозом от недосыпания.

— Но любовь должна быть приятной.

— Кто тебе это сказал?

— Жизнь научила.

Он отрицательно качает головой.

— Нет, чувак, любовь, бл*дь, убивает. Как это может быть приятно, когда ты наконец-то обнимаешь кого-то потрясающего только для того, чтобы каждый гребаный день беспокоиться о том, что потеряешь ее?

Я смотрю на стену с золотыми и платиновыми пластинками на ней, и в животе у меня возникает тошнотворное чувство.

— Жизнь без любви гораздо проще, братан. — Райдер поворачивается, чтобы уйти. — По крайней мере, жизнь без любви означает, что тебе не придется ходить с постоянной болью в животе, боясь, что однажды ты ее потеряешь. — Он открывает дверь. — Увидимся вечером.

Так вот что это за дерьмовое чувство у меня в животе?

Появляется Джонни, и я тупо иду к машине, думая о том, что сказал Райдер.

«Возможно, ты захочешь пересмотреть свое определение любви».

Слова дока Ульриха проносятся у меня в голове. Я возвращаюсь к своей истории с женщинами, череде лиц и тел, которые сливаются вместе, и ни одно из них не запомнилось до Бетани.

Она совсем другая.

Я знаю каждый дюйм её тела. Нежные звуки, которые она издает, когда прикасаюсь к ней. Могу вспомнить ее смех, как будто она сидит прямо рядом со мной. Помню все ее улыбки и то, что они означают. Знаю игривый тон ее голоса, когда она пытается не обращать внимания на то, что я сказал, что действительно задело ее.

О черт, сколько раз я причинял ей боль.

Я хватаюсь за живот, пытаясь ослабить боль, вызванную этими мыслями. Наконец-то Джонни подъезжает к моему дому, я выхожу из машины и направляюсь прямо в свою комнату. Останавливаюсь в коридоре и смотрю на дверь комнаты для гостей.

Без разрешения ноги сами несут меня в комнату, где спала Бетани. Посторонний может ничего не заметить в этом безупречном пространстве, но я вижу Бетани повсюду. Я чувствую слабый цветочный аромат, который она оставила после себя. Черный халат, который она носила, висит на крючке в ванной.

Я сбрасываю туфли, джинсы, стягиваю через голову рубашку и стою голый перед халатом. Монстр внутри меня ухмыляется и издевается над моей слабостью, но моя потребность в Бетани сильнее его.

Натягиваю халат и оборачиваю его вокруг себя. Закрываю глаза, когда меня атакует ее запах и от осознания того, что я ношу то, что когда-то было прижато к ее обнаженному телу. Подхожу к кровати, поднимаю простыни и забираюсь внутрь.

Окутанный всем, что от нее осталось, боль в животе утихает, и я наконец-то могу немного поспать.

Глава 22.

БЕТАНИ

— О, оставляй так, — говорит Эшли с порога моей комнаты. — Мне нравится. Кровать под окном, книжная полка — все идеально.

Я украдкой смотрю на нее, потому что слышу в ее голосе умоляющие нотки, как будто она пытается успокоить бешеную собаку.

— Что? Я серьезно говорю. Мне эта перестановка нравится больше, чем последние пять или шесть…

Я выплевываю кусочек ногтя.

— Семь.

И снова принимаюсь грызть ноготь, хотя грызть уже почти нечего.

В субботу утром мне нечего было делать, и я решила привести свою спальню в порядок. Несколько раз переставляла мебель, и не могу решить, какой из вариантов мне больше нравится.

— Знаешь, ты могла бы просто написать ему ответ, — говорит она тихо, как будто голос в моей голове.

Я закрываю глаза и напрягаю мышцы, удерживая себя от телефона.

Вчера вечером, когда я вернулась с работы, мне пришло сообщение от Джесси. Это были его первые слова с тех пор, как мы расстались. Три простых слова.

«Я скучаю по тебе».

Хотела написать ему ответ, сказать, как сильно тоже по нему скучаю, и объяснить, что я сумасшедшая и боюсь власти, которую он имеет надо мной. Затем я получила уведомление от приложения отслеживающем перемещения знаменитостей, которое в шутку установила Эшли.

«Джесси Ли уютно устроился в «Спаго» с экс-возлюбленной актрисой Элизой Дэйгар».

Я сидела на тротуаре возле работы и смотрела на этот заголовок, мое сердце билось где-то в горле, казалось, несколько часов. Я так и не набралась смелости нажать на нее и прочитать статью. Мне даже не нужно было видеть картинку, чтобы она появилась в моей голове с кристальной четкостью.

Меня не было всего двадцать четыре часа, и он решил двигаться дальше? Я удалила приложение и поклялась никогда больше не читать ни слова о Джесси Ли.

Я хотела написать ему и обозвать его всеми грязными именами, которые приходили на ум, но это казалось мелочным. В конце концов, это я с ним порвала.

Поэтому я пришла домой, поспала и проснулась с миссией убедиться, что слишком занята, чтобы ответить на сообщение.

— Отвечу, когда закончу здесь. — Я отодвигаю кровать на несколько дюймов.

— Уже почти два часа дня. Ты весь день этим занимаешься.

Резко поворачиваюсь к подруге.

— Думаешь, я этого не знаю?

Она моргает, явно удивленная моей вспышкой.

— Прости. — Я делаю глубокий, успокоительный вдох. — Когда уже наступит воскресенье? Мне нужно сходить в церковь.

— Ты уверена, что тебе можно…

— Они не могут указывать мне, что делать! — высказываю я. — Я могу пойти, если захочу.

— Ладно. — Эшли поднимает руки в знак капитуляции. — Но я пойду с тобой, потому что, если что-то случится, я не хочу пропустить это.

Она выходит в коридор.

— Ладно.

Фыркаю и передвигаю прикроватную тумбочку ближе к кровати, а затем отступаю назад, чтобы оценить.

Почесываю голову и чувствую запах жареного бекона. После эмоционального краха прошлой ночью, у меня не было сил, чтобы пойти в душ. Теперь я должна встретиться с Уайтом через час, и от меня воняет, как от дневного завтрака.

Мой телефон звонит, я снимаю его с зарядного устройства и вздыхаю, когда вижу, что это мои родители.

— Алло? — Я беру его с собой в ванную и бросаю на закрытое сиденье унитаза.

— Бетани, что происходит? — В голосе моего отца звучит отчаяние. — Твоя мама была в салоне, и женщины показывали ей твои фотографии с каким-то знаменитым певцом? Я думал ты снова сойдешься с Уайтом?

Я стону, откидываю голову назад и сползаю вниз. Конечно, мама рассказала ему об этом.

— Не волнуйся, это была просто интрижка. — Мое сердце сжимается, наказывая меня за ложь.

— Интрижка? Думал, мы хорошо тебя воспитали.

— Знаю, поэтому мы и расстались. Он ушел, — я выдавливаю слова сквозь стиснутые зубы.

Я отключаюсь от бессвязной болтовни отца о добродетели и прочей ерунде.

— Послушай, — я тру глаза большим и указательным пальцами, — мне надо идти, я встречаюсь с Уайтом за кофе. — Это должно заставить его замолчать.

— Я знаю, что у тебя был тяжелый год, — осторожно говорит он. — Поджог твоей машины, расставание.

Съеживаюсь. Поджог моей машины. Если бы он знал, что это мои собственные действия, а не какой-то случайный акт насилия. Если я скажу им правду, они будут разочарованы. А ещё они продадут все, что у них есть, чтобы заплатить мои штрафы. Я не могу вынести ни того, ни другого.

— Нужно время, — говорит он. — Все наладится.

— Спасибо, папа, но мне действительно пора.

— Передай Уайту от нас привет. — Ненавижу этот радостный тон в его голосе.

— Конечно. Пока.

Заперев дверь и включив воду, я смотрю на свое отражение.

— Не делай этого. — Качаю головой, глядя на свое отражение. — Не смотри больше на сообщение. — Моя рука дергается на телефоне. — Не надо…

Я переворачиваю экран телефона и снова смотрю на его сообщение.

«Я скучаю по тебе».

Слабачка!

Пытаюсь представить, сколько времени ему потребовалось, чтобы напечатать текст. Он набрал его быстро, как я видела миллион раз? Или Джесси сидел в постели с телефоном в руках, как сейчас делаю я, и мучился, не зная, что сказать, гадая, как это восприму? Безумное хихиканье клокочет у меня в горле. Печально известный Джесси Ли свернулся калачиком с какой-то великолепной актрисой, беспокоясь о том, что сказать простушке Бетани из Сюрпрайза? Вот это уже смешно.

Я быстро набираю сообщение и нажимаю отправить, прежде чем успеваю передумать. Опустив экран устройства, направляюсь в душ.

Я опаздываю в «Старбакс» на десять минут, радуясь, что Эшли предложила подвезти меня, иначе пришла бы гораздо позже. Когда вхожу внутрь, меня сразу же соблазняет всепоглощающий аромат кофе и обещание приятных ощущений, которые он приносит.

Быстро осматриваюсь и вижу, что Уайта еще нет. Хорошо. Может быть, он забыл.

Я заказываю ванильный латте со льдом и плачу за него смехотворную цену, затем нахожу столик в людной части кофейни, избегая более интимных кабинок и столиков на двоих. Четыре человека за столиком справа, рядом с группой мамочек. Идеально.

Кладу телефон экраном вверх на случай, если я получу ответное сообщение…

Нет! Не буду этого делать.

Я засовываю устройство в сумочку, висящую на спинке стула.

— С глаз долой, из сердца вон.

Кто бы ни придумал эту поговорку, он либо гребаный идиот, либо никогда не встречал всепоглощающего Джесси Ли.

Потягиваю сливочное мороженое и молюсь, чтобы Уайт не пришел. Когда я вижу его белокурую голову, проходящую через дверной проем, то проклинаю свою удачу.

— Ты здесь.

Я замечаю часы на стене.

— Да, я здесь уже двадцать минут. — Ему незачем знать, что прошло только десять, потому что я опоздала на десять минут.

Он указывает на мой бокал со своей харизматичной улыбкой, которую я когда-то любила, но теперь вижу насквозь.

— Я надеялся, что смогу купить тебе напиток.

— Тогда ты должен был прийти вовремя. — Я мило улыбаюсь и делаю большой глоток, заставляя себя замерзнуть.

— Я сейчас вернусь.

Уайт направляется к стойке и делает заказ, но его получение не занимает так много времени, как я надеялась. Он возвращается со своей белой чашкой, садится напротив меня и изучает мое лицо, вероятно, замечая мокрые волосы, собранные в тугой пучок на макушке, и отсутствие макияжа. А ещё на мне толстовка и леггинсы со шлепанцами. Что? Я не хотела, чтобы у него сложилось неверное впечатление. Я здесь только из очень, очень малого уважения к нашей дружбе, которая когда-то была между нами.

— Так в чем дело? О чем ты хотел поговорить?

— Ах, да, это. — Уайт ковыряет край кофейной чашки, как нервная маленькая девочка. — Послушай, я.. я никогда не чувствовал, что мы закончили после того, как расстались.

Я прищуриваюсь.

— Хм, это забавно, потому что ты довольно быстро двинулся дальше. Я бы сказала, что ты покончил со мной до того, как мы расстались.

Он удерживает мой взгляд в неловком и продолжительном зрительном контакте.

— В тот день, когда я увидел тебя возле церкви, когда увидел тебя с Джесси, понял, что еще не забыл тебя.

— Прости... что? — Конечно, я ослышалась.

— Не понимаю, как это произошло. В одну минуту я с Сюзеттой, и мы планируем свадьбу, а потом бум, вижу тебя, и как будто все эти чувства снова нахлынули и…

— Остановись.

Уайт смотрит на меня с предвкушающим волнением.

— Ты видел меня много раз, когда я была одна, и ничего не чувствовал.

— Знаю, в том-то и дело. Думаю, что подсознательно я всегда знал, что ты будешь рядом, если захочу тебя вернуть, но видеть тебя с кем-то другим…

— Не с кем-то другим. С Джесси. Огромная разница.

Он обиженно вздергивает подбородок.

— Что? Нет, это не так.

— Просто скажи, что ты хочешь, и перестань тратить мое время. Или, еще лучше, я скажу это за тебя. Ты задаешься вопросом, почему такая мегазвезда, как Джесси Ли, заинтересовался такой простой и скучной девушкой, как я. Ты вообразил, что такой рок-Бог, как Джесси, пробудил моего внутреннего сексуального котенка и что, возможно, ты упустил мои охренительные навыки ублажения пениса.

— Это неправда. Я имею в виду, часть меня удивляется, как ты заполучила такого парня, как он, но...

— О Боже, не мог быть не таким снисходительным?

— Нет, я просто говорю правду.

Закатываю глаза так сильно, что становится больно.

Он тянется к моей руке, но я отдергиваю ее.

— Пожалуйста, выслушай меня. Я все еще люблю тебя, Бэт.

Мой желудок опускается на пол, и я смеюсь, хотя мои глаза горят от слез.

— Ты хоть представляешь, как долго я молилась, чтобы услышать это снова?

Он улыбается так, как будто мои слова были единственным разрешением, в котором Уайт нуждался. Его взгляд на секунду падает на мою грудь. Что за чертова свинья.

— Не могу поверить, что была настолько глупа. — Я качаю головой. — Это всего лишь слова. Это не реально.

— Это по-настоящему…

— Я была одержима тобой несколько месяцев! Корила себя за все то, что, должно быть, сделала не так, чтобы отпугнуть тебя, и в конце концов наказала себя за это.

— О чем ты говоришь?

Я провожу рукой по волосам, случайно выдергивая пряди из пучка.

— Ты помнишь, где мы в последний раз занимались сексом до того, как ты порвал со мной?

Он, кажется, обдумывает это.

— Хм…

Парень даже не помнит!

Гнев шевелится у меня в животе.

— На заднем сиденье моей машины!

— Да, я как раз собирался это сказать. Как я мог забыть, что мы занималась любовью на заднем сиденье твоей машины? Конечно, именно там мы это и сделали. — Волнение на его лице немного гаснет, как будто он складывает кусочки вместе.

— Ты говорил, что любишь меня. Говорил, что я из тех женщин, на которых женятся мужчины. Ты трахнул меня в моей машине, а потом бросил через полчаса на парковке «Дейри Куин»!

Его взгляд мечется по сторонам.

— Пожалуйста, говори тише.

— Тише?

— Бэт…

— Ты только что сказал мне говорить тише!

Его глаза расширяются, и он откидывается на спинку сиденья, как будто я только что выросла на десять футов выше и появилось три лишних головы.

— Я ненавидела себя после той ночи, и каждый раз, садясь в машину, вспоминала о собственной глупости! Я хотела избавиться от чувства вины! Хотела, чтобы это прекратилось, поэтому бросила зажженную спичку на заднее сиденье своей машины, надеясь огнем избавиться от своей ошибки.

— Иисус.

Я тычу пальцем ему в лицо.

— Не произноси его имя всуе при мне, кусок дерьма. — Встаю из-за стола и хватаю свою сумочку. — Оставь меня в покое, или я получу судебный запрет.

Комната взрывается аплодисментами, когда я выхожу.

Вместо того, чтобы идти на ближайшую автобусную остановку, иду пешком все девять миль до дома.

ДЖЕССИ

К тому времени, как я завожу «Лексус» на подъездную дорожку к дому брата, солнце уже садится, и гирлянда рождественских огней освещает его порог. Я вспоминаю первую ночь, когда Дэйв высадил меня здесь, и как мне не терпелось выпить. Голод все еще там, как щекотка в задней части моего горла, но это управляемо. Что не поддается контролю, так это моя потребность увидеть Бетани.

Выключаю зажигание и в миллионный раз перечитываю сообщение, которое она мне прислала.

«Мне все равно».

Как и всякий раз, когда я читаю эти три слова, мой желудок сжимается от тошноты. Ненавижу то, что потерял ее, и не знаю, как это исправить. Я подумывал о том, чтобы появиться в закусочной и заставить ее поговорить со мной, но толпа не позволит мне застать ее одну.

Я смотрю на синий мерцающий свет от телевизора Бена, который просачивается сквозь мини-жалюзи. Хорошо, что он еще не спит. Я выскакиваю из машины, хватаю сумку и тихонько стучу в дверь.

Он открывает в своих спортивных штанах, рубашке «Аризона Даймондбэкс» и улыбается.

— Эй, ты вернулся.

— Да... — Я потираю затылок, чувствуя себя неловко и навязчиво. — Наверное, мне следовало позвонить.

— Нет, не беспокойся об этом. — Брат делает шаг назад и открывает дверь шире. — Входи же.

— Спасибо. — Я задерживаюсь перед ним, размышляя, не будет ли странно, если я обниму его. Кажется, он раздумывает над той же идеей. Вместо того, чтобы неуклюже лезть с неудобными объятиями, направляюсь к дивану. — Ты смотришь кулинарный канал?

Бен со смешком закрывает дверь.

— Я пытаюсь почерпнуть некоторые идеи, глядя на эти шоу, но в итоге они вызывают у меня чувство голода, и мне приходится их выключать. Как там Лос-Анджелес?

Бросаю сумку в ногах дивана и падаю на комковатые подушки.

— Отлично. Записал несколько новых песен, подписал новый контракт с «Аренфилдом». Жизнь налаживается.

Бен хмурится, очевидно, улавливая мой не такой уж и тонкий подавленный тон. Он садится на диван с противоположной стороны, хватает пульт, нажимает кнопку отключения звука и поворачивается ко мне.

— Это хорошо. Я счастлив за тебя. — В его голосе слышится беспокойство. Он, наверное, боится, что у меня случится рецидив. И Бен не единственный. — Я не был уверен, что ты вернешься.

— Дэйв хотел бы, чтобы я остался в Лос-Анджелесе.

Брат наклоняет голову.

— Почему же ты этого не сделал? Я думал, ты ухватишься за возможность покончить со своим заключением здесь. — Он улыбается.

— Я тоже так думал. Можно тебя кое о чем спросить?

— Конечно.

— О тебе и Мэгги. Как ты понял, что это было по-настоящему? Я имею в виду, когда ты понял, что она для тебя? Типа единственная.

Он смеется и на мгновение опускает подбородок, прежде чем снова посмотреть мне в глаза.

— Примерно через десять секунд после нашей встречи.

— Серьезно? — Я хмурюсь. — Так быстро?

— Она притягивала меня как магнит. — Бен откидывается на спинку, когда тяжесть воспоминаний, кажется, ложится ему на грудь. — Каждый раз, когда я был вынужден уйти от нее, я чувствовал, что у меня украли что-то удивительное.

Магнит? Ха. Думаю, что у нас с Бетани это было в самом начале, хотя наши магниты были повернуты не в ту сторону. А потом, после той ночи, когда она помогла мне разобраться с этим дерьмом с моим братом и с этим богом забытым стулом, мы как будто исправили магниты и прилипли.

— Наверное, приятно было так рано понять это.

— Я-то понял, а она очень долго не хотела иметь со мной ничего общего.

— Ты шутишь.

— Нет. — Он качает головой. — Я только что закончил семинарию и думал, что у меня есть ответы на все вопросы. Хочешь верь, хочешь нет, но я был напыщенным, осуждающим всезнайкой. Мэгги несколько раз называла меня самодовольным придурком.

— Наверное, она была права.

— Она была абсолютно права. — Брат ковыряет истонченное место на колене своих спортивных штанов. — Я так благодарен ей за то, что она дала мне шанс повзрослеть, прежде чем окончательно отказалась от меня.

— Но почему?

Он, кажется, не только удивлен, но и немного разозлен моим вопросом.

— Я имею в виду, что она умерла, а ты здесь, остался один растить Эллиот. Я знаю, что ты не жалеешь о своем ребенке, но если ты уберешь ее со сцены, то не сможешь сказать мне, что не жалеешь о том, что влюбился в Мэгги.

— Я ни на секунду не жалел, что влюбился в нее. Я бы десять раз перенес все страдания за возможность снова полюбить ее на пять минут. — Бен с любовью смотрит на ее фотографию в другом конце комнаты.

В этом нет никакого смысла.

— Но... это же глупо. Ты страдаешь без нее почти столько же, сколько она была с тобой, и, судя по всему, собираешься оставаться несчастным до конца своей жизни.

Бен открывает рот, чтобы возразить, но тут же закрывает его. Несколько секунд он думает, потом кивает.

— Да, наверное, так оно и есть. Но любовь ранит. Единственное, что делает боль терпимой — это воспоминания о ней, и я ничего не сделаю, чтобы это изменить. — Когда я не отвечаю, он вздергивает подбородок. — Откуда все эти вопросы?

Я со стоном опускаю голову.

— Даже не знаю. Я немного запутался с одной девушкой и не могу этого объяснить.

Бен хихикает.

— В этом нет ничего плохого.

— Но так ли это? Потому что я не ожидал, что это дерьмо заставит меня чувствовать себя так неуверенно и чертовски не комфортно. Я думал, когда или если наконец встречу подходящую мне женщину, это будет легко, и это будет потрясающе, и она послушает меня вместо того, чтобы быть такой упрямой занозой в моей заднице, понимаешь? — Я запускаю руки в волосы. — Эта женщина сводит меня с ума, и я не знаю, бежать ли мне как можно дальше или упасть к ее ногам и умолять продолжать наказывать меня. — Я смотрю на него. — Это хрень какая-то. Может быть, это извращение, и я какой-то эмоциональный сабмиссив.

Он морщит нос.

— Нет, дело не в этом. Звучит так, будто ты влюблен, и, честно говоря, ты не мог бы выбрать лучшую женщину. Бетани замечательная девушка. Она хороший человек.

— Так в том то и дело! Я ее не выбирал. Она вползла, как вирус, и завладела моей центральной нервной системой, медленно убивая меня…

Бен поднимает руку, останавливая меня.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься говорить ей этого.

Я наклоняюсь вперед и обхватываю голову руками.

— Не знаю, что ей сказать. Каждый раз, когда я рядом с ней, глупое дерьмо вылетает из моего рта. Эта женщина свела меня с ума.

— А что ты знаешь?

Я тяжело выдыхаю, совершенно измученный.

— Я знаю, что мысль о жизни без нее заставляет меня хотеть утопиться на дне бутылки виски.

— Знаешь, для парня, который пишет песни о любви, ты просто отстой.

Я стону.

— Знаю. Дело в том, что любовь, о которой я пишу, доставляет удовольствие. А вот это чувство? — Я показываю на свою грудь. — Совсем не такое.

— Это потому, что её нет рядом.

— Что же мне делать?

— Это просто. Вернуть ее.

Глава 23.

ДЖЕССИ

Я просыпаюсь под синей тканью от пронзительного звука какого-то мультфильма, визжащего по телевизору. Моя спина болит от беспокойной ночи, которая не имела ничего общего с бугристым диваном, на котором я спал. Отбрасываю покрывало с лица и чувствую, как что-то касается моей головы.

— Нет, не снимай. — Крошечные ручки переставляют что-то у меня на голове. — Ты принцесса Жасмин.

Я смотрю в непоколебимые глаза Эллиот, пока она стоит надо мной в светлом парике, спускающемся до бедер.

— А кто ты?

Она кружится, и ее жесткие светлые волосы хлещут меня по лицу.

— Я Рапунцель. — Ее темные кудри выглядывают из-под парика, когда она наклоняется, чтобы поправить ткань у меня на голове. — Ты должен надеть это, чтобы прикрыть лицо, а то заметно, что ты мальчик.

Я тянусь к пластиковой коронке и стону.

— Позволь мне уточнить. Пока я спал ты решила, что я Жасмин, и нарядила меня?

Эллиот протягивает мне крошечный пластиковый стаканчик.

— Ага, и у нас будет чаепитие.

Сажусь и случайно опрокидываю ногами то, что, как я предполагаю, является остальной частью нашего чаепития. Услышав испуганный вздох Эллиот, пытаюсь привести в порядок упавших Барби и крошечный чайник.

— Доброе утро, принцессы. — Мой брат стоит у кухонного стола, пытаясь скрыть улыбку за кофейной кружкой. На нем голубая рубашка с воротником-стойкой, коричневые брюки и коричневые туфли. — Мне очень не хочется прерывать королевское чаепитие, но Рапунцель нужно одеться для церкви.

Когда Эллиот поворачивается, чтобы поспорить, я обеими руками показываю брату средние пальцы через ее голову.

— Ну, папа, мы же только начали! Я не хочу идти в церковь, а хочу остаться с Джесси. — Ее слова полны слез.

Плечи моего брата опускаются, как будто он готовится к битве, в которой ему приходилось сражаться больше раз, чем мог вспомнить.

— Эллиот, отнеси свои вещи в комнату и...

— Нет! Это нечестно! — Она сжимает руки в кулаки, как будто использует их, чтобы зарядиться для предстоящей вспышки истерики.

— Эй, это круто. — Мой голос хриплый от усталости и, может быть, всего часа сна. — Я помогу тебе убраться, и мы выпьем чаю, когда ты вернешься.

Эллиот начинает спорить, но я уже держу в руках маленькие пластмассовые блюдца, ложки и пару кукол.

— Ладно, хорошо.

Я иду за ней в ее комнату мимо хихикающего Бена, на которого смотрю недобрым взглядом через мою синюю вуаль.

— И куда все это? — спрашиваю я, ища очевидное место, чтобы положить игрушки для чаепития. Мой взгляд останавливается на стене, где раньше висел постер Джастина Тимберлейка, и я ухмыляюсь. На его месте — мой постер, сделанный много лет назад, до того, как начал относиться к своему телу, как Кит Ричардс. — Эй, ты повесила один из моих плакатов.

Она пожимает плечами, засовывая парик в большой сундук с надписью «наряды».

— Мне его подарила Бетани.

От ее имени в моей груди разливается тепло. Я смотрю на свою руку, по которой бегут мурашки от бицепса до кончиков пальцев.

— У нее хороший вкус, у этой Бетани.

Эллиот смотрит на меня так, словно понятия не имеет, что я имею в виду. Прочищаю горло и снимаю головной убор, прежде чем бросить его в сундук с платьями.

— Я хотела оставить Джастина, но она сказала, что он устарел.

Я ухмыляюсь, представляя себе, как прошел этот разговор, и жалею, что меня не было рядом, чтобы услышать его. И в самом деле, что все это значит? С каких это пор меня волнует быть включенным в разговор между четырехлеткой и двадцатичетырехлетней женщиной?

Если бы я не был уверен, что мои яйца настроены правильно, я бы побежал в ванную, чтобы убедиться, что они работают исправно. Почему я такой слабак?

Оставляю Эллиот и возвращаюсь за кофе.

— Если ты собираешься идти с нами, тебе, наверное, стоит привести себя в порядок.

Я опираюсь на столешницу.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Почему? Из-за СМИ? Мы поедем в моей машине и спрячем тебя на заднем сиденье. После того, как ты не появился в прошлые выходные, и потому, что тебя видели в Лос-Анджелесе, не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом.

Я делаю глоток кофе.

— Думаешь, Бетани будет там?

Он кивает.

— Уверен, что она там будет.

Я ставлю чашку и хватаю сумку.

— Дай мне пятнадцать минут.

БЕТАНИ

— Доброе утро, добро пожаловать в церковь. — Я вручаю бюллетень женщине, которая проходит мимо, полностью игнорируя меня. — Похоже, тебе бы это не помешало, — бормочу я, а потом проклинаю себя за то, что такая ехидная. — Доброе утро, мистер Льюис. Добро пожаловать в церковь.

Он приветствует меня улыбкой и знакомым запахом нафталина, исходящим от его воскресного костюма.

Я продолжаю приветствовать рано пришедших в церковь, мой желудок скручивается в узел. Не хочу оказаться лицом к лицу с Уайтом и Сюзеттой. Я не стыжусь того, что сказала Уайту вчера — мне нужно было сбросить это с себя, и он должен был услышать это от меня — но я унижена тем, что сделала это публично. Я поклялась никогда больше не ходить в этот «Старбакс». К счастью, они есть почти на каждом углу, так что сегодня утром перед церковью я угостила свое уязвленное самолюбие фраппучино и тыквенным хлебом.

Я как раз расспрашиваю Мистера и Миссис Гейнс об их уик-энде, когда вижу Эшли, бегущую к двери со стороны парковки. То, что она может бегать трусцой в этих туфлях на каблуках, не так удивительно, как то, что её клетчатая мини-юбка и черный свитер — равные части стриптизерши и лучшей воскресной одежды.

— Как она это делает? — шепчу я себе, прежде чем она резко останавливается передо мной.

Ее сильно подведенные глаза широко раскрыты.

— Нам нужно поговорить.

— Я не могу, я ...

Она хватает меня за бицепс и тянет в сторону.

— Послушай меня. — Подруга пыхтит, пытаясь отдышаться, что делает ее бег на каблуках немного менее гламурным. — Сегодня утром я была в сети и искала хэштеги.

— Окей. — Я продолжаю улыбаться и раздавать бюллетени, хотя Эшли пыхтит мне в ухо.

— Я искала...

— Простите, ты Бетани Паркс? — Мужчина с длинными каштановыми волосами и козлиной бородкой берет предложенный мне бюллетень.

— Да.

Я чувствую, как Эшли напрягается рядом со мной.

Свободной рукой он тычет мне в лицо небольшую камеру.

— Это правда, что ты виновата в том, что Джесси Ли бросил музыку?

— Что?

— Ты беременна? Тебе известно о его незаконнорожденных детях?

— Нет, — говорю я и отшатываюсь, когда он прижимается ближе.

— Ты знаешь, что он помолвлен с Кайлой Мур?

Я задыхаюсь и шаркаю назад, надеясь, что расстояние защитит меня от грязных слов, которые он извергает.

— Достаточно. — Эшли затаскивает меня в церковь.

Вместо того, чтобы утащить меня в ванную или в какое-нибудь уединенное место, где я смогу поплакать, она тащит меня в святилище. Сдерживаю слезы, потому что скамьи заполняются, и оркестр занимает свои места. Двое мужчин-помощников видят мужчину, идущего за нами, блокируют его, разворачивают и выводят.

— Стервятники, — шипит Эш, ведя меня к первому ряду, который обычно оставляют пустым по той же причине, что и первый ряд в классах — чтобы держаться подальше от авторитетной фигуры.

Я все еще сжимаю стопку бюллетеней, когда вопросы пронырливого папарацци поселяются в моей голове. Помолвлен? Дети? Это не может быть правдой. Воспоминание о Кайле у двери Джесси вспыхивает перед моим мысленным взором. Закрываю глаза, и мне кажется, что я снова там, наблюдаю, как они выясняют отношения между собой.

Он никогда не влюбится в такую женщину, как я. Не тогда, когда такие женщины, как она, умоляют его о внимании.

— Не могу поверить, насколько безжалостны эти маленькие ублюдки, — говорит Эшли мне в ухо, достаточно громко, чтобы слышали ряды позади нас, как будто она даже не знает, что есть такая вещь, как шепот. — Когда я сегодня утром проверяла новости…

Я смотрю на нее, и то, что она видит на моем лице, заставляет ее замолчать.

— Мне все равно. Что бы ты ни видела, что бы ни читала, ни слышала, ни хотела мне сказать, пожалуйста, не надо.

Она кривит свои идеально-розовые губы.

— Ладно.

Я оборачиваюсь и изо всех сил стараюсь сосредоточиться на музыке, даже с сердцем, бьющимся в горле. Во время второй песни помощники, сопровождавшие папарацци, направляются к боковой двери, ведущей за платформу. Скорее всего, они расскажут Бену, что случилось. Мои щеки пылают, когда я чувствую, что каждый взгляд в комнате направлен на мою голову.

Песня заканчивается, и выходит пастор Лэнгли. Мы с Эшли переглядываемся.

— Что происходит? — спрашивает она.

Я снова перевожу взгляд на платформу, пока Бен шепчет что-то церковному лидеру.

— Понятия не имею.

Он поворачивается лицом к собравшимся и сразу замечает нас с Эшли. Неуверенно улыбается нам, прежде чем обратиться к залу.

— Доброе утро. Я рад, что вы все здесь собрались. Я хотел уделить минутку, чтобы поговорить о некоторых вещах, которые происходили здесь за последние несколько недель. Чтобы избежать сплетен, хотел бы развеять распространяющиеся слухи.

Зал взрывается шепотом, и даже участники группы кажутся такими же смущенными и заинтересованными, как и все мы. Но только не я. Почти уверена, что знаю, о чем он собирается говорить, и мои внутренности кричат, чтобы я бежала.

— Во-первых, для тех из вас, кто интересуется моими отношениями с Джесси Ли, правда в том, что он мой младший брат.

Вздохи и шепот гудят вокруг меня, в то время как мой желудок опускается.

— Джесси живет у меня уже несколько месяцев, и за это время он неожиданно обзавелся здесь несколькими друзьями. — Бен не смотрит в мою сторону, и я ценю это. — Средства массовой информации безжалостно преследуют эту церковь в надежде получить сенсацию о том, почему Джэс здесь. Они преданы своему делу, надо отдать им должное.

Раздается смех, но я чувствую только тошноту.

— Мой брат возвращается в Лос-Анджелес, но перед отъездом ему нужно кое-что сказать. — На этот раз Бен смотрит мне прямо в глаза. — Надеюсь, вы его выслушаете.

— О Боже, о Боже, о Боже мой, — шепчет Эшли.

Я слишком ошеломлена, чтобы отчитать ее за богохульство в церкви — потому что знаю, что это были не молитвы — и вместо этого тупо смотрю вперед. Желчь подступает к моему горлу, когда святилище взрывается аплодисментами.

Не смей блевать, не смей блевать.

Из глубины сцены появляется фигура в черной футболке, синих джинсах и черных ботинках на толстой подошве. Я смотрю на его ноги, потому что не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Помолвлен. Дети. Интрижки. Разрушенные отношения.

— Говоря словами моего хорошего друга, — гремит его голос из динамиков, — Доброе утро, добро пожаловать в церковь.

Он бренчит на гитаре, и у меня внутри все сжимается от этого звука, того самого, который я слышала каждое утро, когда Джесси писал музыку в комнате Бена. Тот же звук я слышала, когда он играл песню, которую написал.

— Бетани, — говорит Эшли, — ты неважно выглядишь.

Джесси наигрывает еще несколько аккордов.

— Я работал над песней, которую хотел бы сыграть для всех вас.

Опять бренчание.

Мой желудок сжимается.

— Вот дерьмо, — шипит Эш. — Кажется, тебя сейчас…

Хотела бы я сказать, что могу с этим бороться. С тошнотворным спазмом я сгибаюсь пополам и проливаю свой завтрак из «Старбакса» на пол церкви.

— Дерьмо. — Эшли хватает меня за плечи, поднимает со скамьи и ведет по проходу к выходу.

Я опускаю голову, вытираю рот и стараюсь не блевать снова, когда голоса, кажется, сливаются позади меня. Она пинком распахивает двойные двери и тащит меня в сторону ванной. Я добираюсь до первой кабинки, падаю на колени и выпускаю остатки того, что было у меня в желудке.

— Мне так жаль, — говорит Эшли, придерживая мои волосы. — Я должна была вытащить тебя оттуда раньше.

— Нет. — Качаю головой и сплевываю в унитаз. — Я думала, что смогу сдержаться.

— Ну, ты ему показала.

Небольшой взрыв смеха поднимается из моего живота.

— Похоже на то.

Какие бы теплые чувства ни питал ко мне Джесси, я наверняка просто убила их волной тыквенно-фраппучиной блевотины.

ДЖЕССИ

— Просто дай ей немного пространства, — говорит Бен, не сводя с меня глаз, пока Бетани бежит по проходу к двери.

— Не могу. — Я стягиваю гитарный ремень через голову и протягиваю ему свой инструмент. — Я должен убедиться, что с ней все в порядке.

Бегу по проходу, когда мимо меня проходит один из сотрудников Бена с чистящими средствами. У меня слабый желудок, и видеть, как кого-то рвет, так чертовски мерзко, но я не чувствую даже небольшой тошноты, поскольку мое беспокойство о ней важнее. Я толкаю двойные двери и выбегаю на парковку.

— Джесси! Джесси, сюда!

Я оборачиваюсь и вижу двух папарацци, спешащих ко мне.

— Не сегодня, ребята. — Я бегу обратно в церковь, закрываю и запираю двери. Обдумываю куда она могла подеваться, пока не слышу голоса из женского туалета.

Когда протискиваюсь внутрь, Эшли смотрит на меня так, словно ничуть не удивлена, увидев меня там. Она стоит в дверях кабинки, и когда я наклоняюсь, чтобы заглянуть внутрь, она выходит и закрывает дверь, отрезая доступ к Бетани.

— Я просто хочу с ней поговорить.

— Нет. — Она показывает на дверь позади меня.

— Бетани, пожалуйста.

— Уходи, Джесси! — говорит Бетани.

Я не могу оторвать глаз от серой металлической двери кабинки или ее черных сандалий, выглядывающих из-под нее. Она выглядела такой красивой в своем сарафане, даже после того, как ее вырвало.

— Просто уходи, — говорит Эшли, мягко отталкивая меня. — Я знаю, тебе есть что сказать, но сейчас не время.

Наверное, она права. Я собирался сделать грандиозный жест, и все, что мне удалось сделать, это смутить Бетани перед ее церковью.

— Я осел, — бормочу я, выходя из туалета в коридор.

Эшли следует за мной, но стоит на страже у двери.

— И какова твоя конечная цель?

Провожу руками по волосам и смотрю в потолок, надеясь, что там есть ответы.

— Я не знаю, что делаю.

— Ясно.

Опускаю руки по швам.

— Скажи, что мне делать.

— Дай ей немного пространства.

— Я не могу этого сделать. Я влюблен в нее, и говорю не о том приятном чувстве, а говорю о кулаке в живот, — я ударяю по своему прессу для акцента, — вырывающем мои внутренности.

Она моргает несколько раз, а затем выдыхает.

— Вау.

— Да уж.

— Я этого не ожидала.

Я невесело смеюсь.

— Представь себе, я тоже.

Девушка накручивает на палец прядь волос.

— Ну, я все еще думаю, что тебе нужно отступить, пока она не вернется в эмоциональное русло. — Она кусает губу, как будто что-то обдумывает. — Если это из-за видео...

— Какого видео?

Ее глаза расширяются.

— Забудь об этом.

— Нет, какое видео?

Эшли качает головой, давая мне понять, что я не получу от нее больше ни капли информации.

Хорошо. Я достаю телефон и быстро посылаю сообщение Дэйву, спрашивая, не появилось ли новых видео, которые касаются Бетани или меня. Через десять секунд появляется видео.

Я нажимаю кнопку воспроизведения. Как только раздается звук, Эшли чертыхается. Бинго.

Разрешение довольно хорошее, скорее всего, снято на новый iPhone. Когда камера приближается, я вижу Бетани, сидящую за столом напротив какого-то парня в «Старбакс».

Не просто какой-то парень.

Чертов Уайт.

Бетани наклонилась к нему через стол, ее лицо искажается от гнева, а костяшки пальцев побелели.

«Ты говорил, что любишь меня. Говорил, что я из тех женщин, на которых женятся мужчины. Ты трахнул меня в моей машине, а потом бросил через полчаса на парковке «Дейри Куин»!

Сукин сын.

Моя кровь вибрирует под кожей.

«Я хотела избавиться от чувства вины! Хотела, чтобы это прекратилось, поэтому бросила зажженную спичку на заднее сиденье своей машины, надеясь огнем избавиться от своей ошибки».

— Срань господня. — Я смотрю, как Бетани выходит из ресторана под гром аплодисментов, и закрываю видео. — Да она сумасшедшая.

— Вот именно, — говорит Бетани с порога ванной комнаты, заставляя меня подпрыгнуть от неожиданности. — Так и есть. Ты думаешь, я хороший человек, потому что работаю на двух работах и работаю волонтером в церкви и в доме престарелых? Я расплачиваюсь за то, что должно было быть уголовным преступлением за поджог. Вот что случается, когда я попадаюсь на ложь таких людей, как ты. Теперь ты знаешь. Так что теперь можешь оставить меня в покое.

— Что? Нет, я... я не хочу...

— А как насчет твоей бывшей, с которой ты обнимался прошлой ночью? — Огонь горит в ее глазах, и я в равной степени напуган и возбужден ее яростью.

— В Лос-Анджелесе я все время был с Райдером и Марком. Все, что ты видела — ложь.

Бетани подходит ближе, и мне не терпится схватить ее и прижать к себе.

— Сколько у тебя детей?

— Ты что, издеваешься? Так вот в чем все дело? Нельзя верить всему, что читаешь обо мне! — Я вцепляюсь пальцами в волосы. — Ты напугана, я понимаю. Любить меня — это небезопасно, но не саботируй то, что у нас есть, потому что ты боишься пострадать.

— Просто уходи! — Лицо Бетани пылает от гнева. — Ты же сам сказал, что я чокнутая. Тебе не нужно все это! Поверь мне. Я делаю тебе одолжение.

Я ищу правильные слова и могу думать только о четырех.

— Но я люблю тебя.

— Любой может сказать «я люблю тебя». — Она топает в сторону офиса.

Эшли бежит за ней. Я двигаюсь, чтобы последовать за ними, но тут из дверей святилища выглядывает светловолосый парень.

— Эй, Бэт, — кричит Уайт, и этот придурок, идет за ней.

— Эй, Уайт!

Он останавливается и поворачивается ко мне, и его притворная забота о Бетани превращается в гнев.

— Она не хочет тебя видеть.

Я подхожу к нему вплотную, отвожу руку и врезаю кулаком ему в нос.

— Это за то, что ты сделал с Бетани.

Он падает на пол и закрывает лицо руками.

Я присаживаюсь на корточки рядом с ним.

— Если я узнаю, что ты пытался поговорить с ней, а поверь мне, я об этом узнаю, то отдам все, что у меня есть, чтобы прикончить тебя.

Его испачканное кровью лицо искажается страхом.

— Я приму это как «да, я все понял, Джесси».

Открываю входную дверь и выхожу на улицу. Папарацци снова бросаются ко мне.

— Я отвечу на все ваши вопросы, если вы отвезете меня в аэропорт.

— Черт, да!

Они проводят меня к своей машине. Я забираюсь на заднее сиденье и набираю сообщение для Дэйва.

«Мне срочно нужен рейс первого класса в Лос-Анджелес».

— Что происходит между тобой и Кайлой? — спрашивает один из парней еще до того, как мы выезжаем с церковной парковки.

— Ничего. — Я быстро пишу Бену, что возвращаюсь в Лос-Анджелес и прошу прощения.

— Она говорит, что вы были помолвлены, — говорит другой папарацци.

— Нет. Мы никогда не были помолвлены.

На моем телефоне появляется расписание рейса первого класса «Дельта» из Финикса в Лос-Анджелес, вылетающего через пятьдесят семь минут.

— Что? А почему нет? — смеется первый папарацци. — Она горячая штучка.

Я сжимаю телефон и смотрю в окно.

— Потому что я принадлежу кому-то другому.

Глава 24.

ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ…

БЕТАНИ

— Это глупо. Я выгляжу глупо.

Лицо Эшли появляется над моим плечом в зеркале, когда она поправляет мой топ сзади.

— Нет, это необходимо, и ты выглядишь великолепно. — Она защелкивает несколько ремешков на месте. — Ты уже несколько месяцев никуда не выходила, только на работу.

— Когда это я была из тех девушек, которые куда-то ходят?

— Отличный аргумент, но тебе пора выйти и посмотреть, есть ли жизнь после Джесси Ли. — Она разворачивает меня, отступает назад и оглядывает с ног до головы критическим взглядом. — Отлично, — кивая, резюмирует она. — Выглядишь просто замечательно.

Я оборачиваюсь и снова изучаю себя. Леггинсы из искусственной кожи, красный топ, в котором нет ничего, кроме перекрещивающихся завязок сзади, и черные каблуки, которые поднимают мой рост на несколько дюймов.

— Я не зацикливаюсь на Джесси.

Я говорю ей это с того самого дня, как он назвал меня сумасшедшей в церкви, а потом сбежал обратно в Лос-Анджелес. Она не поверила мне тогда и явно не верит сейчас. Может быть, выйти и встретить кого-то нового — это как раз то, что мне нужно, чтобы отвязаться от нее, доказать подруге, что я не убита горем из-за Джесси.

Потому что это не так.

Не совсем. Наверное, так бы и было, если бы я задержалась с ним достаточно долго, чтобы позволить ему сломать меня. Я просто благодарна, что увидела, кто он на самом деле, прежде чем упасть еще глубже.

С тех пор как он ушел, я удалила все свои социальные сети и отказываюсь искать его в Google, чтобы узнать, чем он занимался. Я знаю, что если это сделаю, то увижу его изображения с новым завоеванием. Она будет высокой, сексуальной, богатой и будет прекрасно смотреться рядом с ним. Я никак не могу смириться с этим зрелищем.

Но это же не значит, что я зациклилась, правда?

Эшли наносит на губы вишнево-красный блеск.

— Пошли, наше такси уже здесь.

Я вздыхаю, глядя в зеркало.

— Давай сделаем это.

Мы подъезжаем к ночному клубу «Голубая агава» в старой части Скоттсдейла сразу после одиннадцати, и очередь на вход тянется вдоль всей улицы. Я хватаю черный клатч, который Эш одолжила мне, и следую за ней из такси в более короткую очередь с красной бархатной веревкой, на которой указано «VIP». Безумно крупный мужчина, одетый во все черное и щеголяющий мужественной бородой, обнимает Эшли. Она что-то кричит ему в ухо, перекрывая музыку, и это привлекает его взгляд ко мне. Он ухмыляется, обнажая белые зубы за хорошо подстриженной бородой, прежде чем отступить в сторону и помахать нам рукой.

Эшли берет меня под руку и ведет сквозь плотную толпу мужчин и женщин, одетых так, чтобы привлечь внимание.

— Пойдем в дальний бар, там меньше народу!

Я позволяю ей провести меня через несколько комнат, в каждой из которых есть своя музыка и экраны, показывающие что-нибудь от музыкальных клипов до случайных отрывков из документальных фильмов о природе. Толпа немного редеет в задней части, и я благодарна за пространство для маневра, когда мы прижимаемся к бару. Эшли заказывает ром с колой, и бармен смотрит на меня, ожидая моего заказа.

— Я буду то же самое. Минус ром.

Наши напитки доставлены, и я благодарна Эш, что она не выговаривает мне за то, что не пью. Мы разворачиваемся и прижимаемся спиной к бару, любуясь окружением. Танцпол в этом зале не так полон, как в других, вероятно, потому что в музыке меньше транса и хип-хопа, больше гитары и ритм-энд-блюза.

— По-моему, ты понравилась Большому Джиму-вышибале, — шепчет мне на ухо Эшли.

— Тот парень у двери?

Она шевелит бровями пару раз.

— Да. Он ведь симпатичный, правда?

Я киваю и делаю глоток колы. Он милый. Мне понравились его татуировки. Они напомнили мне... Обрываю эту мысль. Я не зацикливаюсь!

— Хочешь, я познакомлю тебя с ним позже?

— Конечно. — В конце концов, сегодняшняя миссия — доказать, что я двигаюсь дальше.

— Этот парень в футболке Misfits (прим. Misfits – американская панк-рок-группа) просто красавчик. — Она открыто указывает на него.

Парень тусуется с парой друзей, но я вижу только их спины. И все же я шлепаю ее по руке.

— Не будь такой очевидной.

Она смеется.

— Это клуб. Здесь все очевидно. Хочешь, я приглашу его выпить с нами?

Я морщу нос.

— Если хочешь. Не очень люблю парней с мужскими булочками. — У меня в голове мелькает воспоминание о растрепанных рыжевато-каштановых волосах. — Знаешь, да. Давай пригласим его. Он кажется милым.

Эш смотрит на меня так, словно я второклассница в колледже, которая только что ляпнула глупость не подумав.

— Милый. Точно.

Она машет, и парень кивает подбородком, прежде чем направиться к нам, его друзья наблюдают с весельем.

— Привет, — говорит он, останавливаясь перед Эш.

Я слегка машу рукой, и Эшли хлопает ресницами.

— Как вас зовут? — спрашивает он, глядя то на неё, то на меня.

— Я Эшли, а это Бетани, — говорит Эш.

Он пожимает нам руки.

— Я Нейл. Мы встречались раньше, дамы? Ты выглядишь знакомо.

Эшли выглядит как большинство красивых обесцвеченных блондинок в этом месте — наполовину Барби, наполовину порнозвезда, стопроцентно великолепна. Я выгляжу как девушка из маленького городка, пытающаяся вписаться в ночную жизнь большого города, кого вы легко увидите рядом с любым кампусом колледжа.

Они вдвоем говорят о работе Эш и о том, что, возможно, именно поэтому она выглядит знакомой. Затем Нейл продолжает рассказывать ей о своей работе в музыкальном магазине рядом с кампусом местного колледжа. Они говорят о музыке, и Нейл замечает, что настоящая музыка мертва, и вся музыка в наше время полный отстой.

Допив остатки кока-колы, я поворачиваюсь к ним спиной и подзываю бармена, чтобы он принес мне еще. Может быть, я и не стремлюсь к алкогольному кайфу, но кофеин и сахар лучше, чем ничего.

— Не уверена, что согласна, — говорит Эш своим самым кокетливым голосом. — Как насчет нового альбома Джесси Ли?

Мои глаза устремляются вперед, а спина напрягается. Джесси уже выпустил свой новый альбом? Тепло медленно просачивается в мою грудь, и я невольно улыбаюсь. Подсознательно блокирую весь шум в комнате и сосредотачиваюсь на голосах Эшли и Нейла.

— Ну, ладно, — говорит Нейл, — тут ты, возможно, права. Но ты должна признать, что в прошлом его песни были прямо скажем ужасны.

Не услышав ответа Эшли, я оборачиваюсь.

Она понимающе улыбается мне.

— А ты как думаешь, Бетани? Тебе нравится новый альбом Джесси Ли?

Что она делает?

— Хм... — Я качаю головой. — Даже не знаю. Я не слышала.

Нейл смеется. Сильно.

— Ничего себе, ты единственная живая душа, которая его не слышала.

— Я не слушаю музыку. — Это не совсем ложь. С тех пор как Джесси ушел, мне все труднее и труднее слушать, когда все это напоминает мне о нем.

Нейл морщит лицо.

— Никакой музыки? Не думаю, что мы можем быть друзьями.

Эшли хмуро смотрит на парня.

— У тебя есть любимая песня из этого альбома?

Он потягивает пиво и качает головой.

— Нет, на мой вкус, все это слишком слащаво.

Слащаво?

— Моя: «Любой может сказать «я люблю тебя», — говорит Эш, но ее взгляд направлен на меня.

Мой желудок сжимается, когда я делаю большой глоток колы и пытаюсь прийти в себя.

— Да, — говорит Нейл. — Должно быть, это любимая всеми песня, она уже две недели номер один в стране.

— Я пойду в уборную. — Я ставлю стакан на стойку и убегаю так быстро, как только позволяют мои высокие каблуки, а это не очень быстро.

Джесси выпустил новый альбом?

«Любой может сказать «я люблю тебя»? Это были последние слова, которые я ему сказала. Возможно ли, что эта песня о нас? Нет, это просто совпадение. Джесси пишет музыку со звуками того, как ублажает себя, ради всего святого. Его новый альбом не может быть эмоционально глубже легкого оргазма.

Я проклинаю себя за то, что мне так горько.

Я не зацикливаюсь на Джесси Ли.

Если это так, то у меня большие неприятности.

— Прости меня! — кричит Эшли мне на танцполе.

После трех часов разговоров и танцев с Нейлом нам наконец удалось ускользнуть от него, исчезнув в самой многолюдной комнате. Мои руки высоко подняты, и я очень счастлива, раскачиваясь в такт ремиксу Flo Ride.

— Я всю неделю пыталась тебе сказать. — Она наклоняется к моему уху. — Но, когда я поднимаю этот вопрос, ты выходишь из комнаты.

Я наклонился близко к ее уху.

— Это потому, что мне все равно.

Она хмурится.

— Как тебе может быть все равно? Ты должна послушать альбом! Он о тебе!

— Ха! Это даже смешно. — Нет, не смешно, это душераздирающе. — С чего ты решила, что он может быть связан со мной? Джесси любил каждую женщину, с которой когда-либо был! Ты хоть представляешь сколько их было? — Я держу руки у висков, чтобы изобразить взрыв мозга.

Эшли качает головой и одновременно трясет задницей.

— Если бы ты только послушала, ты бы поняла!

Я останавливаюсь, чувствуя, как под ребрами нарастает гнев.

— Зачем ты это делаешь? Ты же слышала, что он сказал — я чокнутая. Он ушел! — Черт возьми, у меня жжет в глазах. — Я ничего не слышала от него уже три месяца! Я просто хочу двигаться дальше, а ты не делаешь это легче, отказываясь перестать говорить о нем.

Я разворачиваюсь и топаю прочь с танцпола, натыкаясь на людей на всем пути. Проталкиваюсь сквозь толпу и моргаю, чтобы сдержать слезы. Бар уже предупредил о закрытии, так что сейчас должно быть около двух часов ночи.

Направляюсь к выходу из клуба. Меня отбрасывает в сторону группа пьяных девушек, но я не теряю равновесия, когда цель появляется в поле зрения.

Большой Джим.

Он видит, что я иду, и улыбается.

— Привет, красотка. Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Я прочищаю горло и чертовски надеюсь, что не выгляжу так, будто плакала.

— Вообще-то да. Может быть, ты захочешь позавтракать со мной?

Он оглядывается, потом снова смотрит на меня.

— Прямо сейчас?

Я пожимаю плечами.

— Ага.

Его улыбка становится шире, и я замечаю, что у него очень темные, густые для мужчины ресницы.

— Хорошо, да. Дай мне забрать ключи. Я заеду за тобой через десять минут.

— Отлично.

Я колеблюсь несколько секунд, прежде чем дотянуться до его плеч, приподняться на цыпочки и поцеловать в бородатую щеку.

Из него вырывается глубокий, низкий смешок.

— Спасибо тебе за это.

— Всегда пожалуйста.

— Увидимся у входа. — Его взгляд слишком долго задерживается на моем теле, прежде чем остановиться на моих губах, затем он поворачивается и уходит.

— Значит так, да? — Эшли прислонилась к дверному проему. — Ты действительно двигаешься дальше?

— Да. — Мне хочется продолжать говорить о том, как я рада завтракать с Большим Джимом, о том, как я собираюсь заставить его поцеловать меня, о том, как могла бы видеть свое будущее с таким человеком, как он, но сказать что-либо из этого невозможно. Ложь, ложь, сплошная ложь.

Она улыбается, но это выглядит неубедительно.

— Хорошо. — Она обнимает меня и крепко прижимает к себе. — Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

— Так и есть. Я очень счастлива.

Теперь ее улыбка просто печальна.

— Отлично. Увидимся дома.

— Не жди меня!

Эшли садится в такси и машет рукой на прощание.

Меня переполняет внезапное желание рухнуть на землю и разрыдаться, как ребенок, но я сдерживаюсь, как взрослый, и жду своего спутника.

ДЖЕССИ

— Чувак, открой эту чертову дверь!

Я стучусь в дверь кондоминиума Райдера на побережье Малибу. Знаю, что он здесь. Я видел его пикап через окно в гараже. После ночной репетиции прошлой ночью я знаю, что парень, вероятно, отключился и спит. Снова стучу в дверь, потом оборачиваюсь и смотрю, как волны накатывают на берег. За моей спиной щелкает дверь.

Я поворачиваюсь, когда Райдер открывает, одетый только в пару боксеров.

— Какого хрена ты так долго?

Он прищуривает один глаз. Отражение солнца от песка — та ещё сука для лишенных сна глаз.

— Сколько сейчас времени?

— Около шести. — Я протискиваюсь мимо него в дом.

— Конечно, придурок, заходи.

Он закрывает дверь и идет за мной на кухню.

Райдер переехал в Лос-Анджелес месяц назад. Я помогал ему искать дом. Он остановил свой выбор на этом отвратительном современном кондоминиуме и настоял на двух спальнях, чтобы его семья приехала навестить его. Мне тогда это показалось странным, чтобы кто-то из родных приехал в гости. Но потом я представил себе, как Бен и Эллиот приезжают в Лос-Анджелес на выходные, и да, думаю, я понял.

— Это ни хрена не сработало! — Я меряю шагами гостиную Райдера.

— Дай мне принять немного кофеина, прежде чем я спрошу, о чем, черт возьми, ты говоришь. — Он берет кружку, не сводя глаз с пакета в моей руке. — Зачем тебе пакет «Читос» в шесть утра?

Я смотрю на пакет и бросаю его на стойку.

— Понятия не имею. Я не могу бухать, не могу принимать наркотики, и даже думать не могу о том, чтобы трахнуть кого-то без того, чтобы меня не стошнило. «Читос», казался, следующим лучшим вариантом.

Он кивает.

— Имеет смысл. Кофе?

Я падаю на его диван.

— Наверное.

Довольно скоро он приносит мне чашку кофе и садится в кожаное кресло напротив меня.

— Хочешь знать, из-за чего я проснулся?

Он поднимает руку, заставляя меня замолчать, и делает глоток кофе.

— Подожди. — Еще несколько глотков. — И еще один. —Делает ещё глоток, облизывает губы и кивает. — Ладно, я готов.

Ставлю свой кофе, ударяю пальцем в телефон и бросаю ему.

Он ловит его и щурится на экран.

— Вот дерьмо.

— Дерьмо, это точно! — Я поднимаюсь с дивана, не в силах сдержать разочарованную энергию, кипящую прямо под моей кожей. — Ты можешь поверить в эту хрень?

— Она выглядит счастливой.

Я резко оборачиваюсь, разинув рот.

— Прости. Слишком рано?

— Да, черт возьми, еще слишком рано! Я излил ей свое сердце в этом альбоме. Поставил все свои чувства на кон, чтобы мир услышал, чтобы заставить ее выслушать меня, и это не сработало! — Я хватаю свой телефон и тычу пальцем в фотографию Бетани и здоровенного бородача, разделяющих интимную трапезу в гребаном «Деннис».

Я прокручиваю картинки, присланные мне частным детективом, которого нанял, чтобы присматривать за ней после того, как выпустил альбом, который назвал «Любить всем сердцем», потому что это именно то, что я делаю. Хотел убедиться, что папарацци… О, кого я, черт возьми, обманываю? Я эгоистичный мудак, и хотел знать, слышала ли она мои песни, понравились ли они ей, двигалась ли она дальше.

— Она выглядит горячей штучкой. — Райдер пожимает плечами.

— Вот именно. — Я встаю с дивана и хватаю пакет «Читос». — Все я ухожу.

— Полегче, Джесси. — Райдер показывает на диван. — Положи «Читос» и садись.

Я сажусь, но пакет не кладу.

— Я без нее с ума схожу. Доктор Ульрих все время говорит, что скоро станет легче, но это не так. Она попросила пространство, и я его ей дал, думая, что она в конце концов вернется, но... — О черт, у меня сдавливает горло. Я пытаюсь очистить его, но это не помогает. — По-моему, я ей больше не нужен.

— Возможно, ты и прав…

— Зачем я вообще сюда пришел?

— Но, вполне возможно, ты ошибаешься.

Мой взгляд устремляется на него.

— Почему ты так говоришь?

Скажи мне, что она все еще любит меня, скажи, что у меня еще есть шанс, скажи, что она вернется!

— Женщины любят широкие жесты.

— Я написал ей гребаный альбом. Песни о ней или вдохновленные ею входят в десятку лучших по всему миру. Чего еще она хочет?

— Это правда, но это ничего не значит, если она их не слышала.

Я хмурюсь.

— Тебе нужно заставить её послушать.

— Но как?

— Это тебе предстоит выяснить.

— Я уже пробовал, помнишь? Заставил ее блевать перед церковью, и она сказала оставить ее в покое.

— Устрой засаду. Схитри, чтобы она услышала тебя, но не знала, что это ты.

— Ты говоришь загадками, братан.

— Хм... — Он почесывает подбородок. — Она упомянула, что ей нравится Джастин Тимберлейк.

Я закатываю глаза.

— Думаю, тебе пора уладить все с Джей Ти и попросить его об одолжении.

Глава 25.

БЕТАНИ

«Джесси Ли — гей».

Я бросаю взгляд на газетную статью, приклеенную скотчем к холодильнику. На фотографии под заголовком изображен Райдер, идущий по улицам Лос-Анджелеса рядом с зарисованной фигурой человека. Предполагаю, что это Джесси.

— Эш!

— Да? — Она в гостиной, смотрит Нетфликс в пижаме.

— По-моему, я уже не раз говорила тебе, что меня не интересует ничего из того, что связано с Джесси.

— Я зарисовала его фотографию маркером. Просто прочти статью.

— Не собираюсь я читать. — Отрываю вырезку и несу в мусорное ведро, позволяя глазам скользить по словам.

Отрекся от женщин. Часто встречается с барабанщиком Райдером Кайлом. Может быть, Казанова от побережья до побережья перебрал всех женщин и перешел к мужчинам?

— Это просто смешно. — Я комкаю бумагу и бросаю ее в мусорное ведро.

Джесси — самый гетеросексуальный мужчина, которого я когда-либо знала. И за то время, что провела с Райдером, я не заметила и намека на гей-флюиды. Пресса перевернёт всё, чтобы создать историю.

Я же просил тебя не верить всему, что читаешь обо мне.

Закрываю глаза, когда слова Джесси эхом отдаются в моей голове.

— И что? Что думаешь? — спрашивает Эшли.

Я достаю из холодильника бутылку с водой и запихиваю ее в сумочку.

— Быть не может.

Она запихивает в рот попкорн.

— Хотя странно, да? Что он отрекся от женщин?

— Не может быть, чтобы это было правдой. Он просто стал лучше это скрывать теперь, когда трезв.

— В котором часу концерт?

Я смотрю на часы.

— Начало в семь. Я не могу поверить, что Бен позволил мне взять Эллиот на ее первый концерт. Я подумала, что он захочет пойти с ней.

— Нет, первый концерт — это ваше с ней дело. Уверена, что ему не доставит такого удовольствия падать в обморок из-за Джей Ти, как вам с Эллиот. Кстати, мне надо надеть что-нибудь получше, когда я тебя высажу. — Она шевелит бровями. — Было бы неправильно, если бы я не проводила тебя.

Мой телефон звонит с новым сообщением, когда Эш бежит в свою комнату, чтобы переодеться.

«Повеселись сегодня вечером».

Моя грудь сжимается, когда я читаю сообщение от Большого Джима. Мы отлично провели время, поедая фирменные сэндвичи с ветчиной, и с тех пор он несколько раз приглашал меня на свидание, но я всегда вежливо отказывалась. Дело в том, что Эш была права. Я еще не забыла Джесси.

Я скучаю по тому, как он дразнил меня — даже когда называл гением, потому что знал, что это сводит меня с ума. Скучаю по тому, как он смотрел на меня, как будто я была единственным человеком в комнате, и как он говорил мне, что любит меня, независимо от того, кто его слышал. Даже если он на самом деле не имел этого в виду.

За две недели, прошедшие с тех пор, как Эшли бомбардировала меня в клубе по поводу нового альбома Джесси, я испытывала искушение послушать его. Я зашла так далеко, что искала название альбома. «Любить всем сердцем». Звучит романтично. Или, может быть, это ссылка к его группе. Я боюсь это узнать.

— Готова? — Эшли поправляет бюстгальтер пуш-ап под своей простой белой футболкой с V-образным вырезом.

— Да.

Поездка к Бену недолгая, я хватаю свою сумочку и выскакиваю из машины, слыша стук высоких каблуков Эш позади. Я смотрю вниз на свой собственный наряд: конверсы, джинсы бойфренды, закатанные на лодыжках, и розовый свитер с открытыми плечами. Совсем не сексуально, но достаточно хорошо, чтобы взять теперь уже пятилетнюю девочку на ее первый концерт.

Я стучу в дверь, и Бен открывает дверь.

— Бетани, привет... — Его взгляд скользит влево от меня, где стоит Эшли. Он быстро поворачивает голову, как будто пытается избежать взгляда на ее сиськи, и, честно говоря, отвернуться — это единственный способ не видеть их. — Привет, Эшли. — Ему удается заставить себя посмотреть ей в глаза.

— Привет, пастор Лэнгли. Я как раз высаживала Бетани и решила поздороваться. — Она улыбается и слегка подпрыгивает. — А ещё я хотела сфотографировать девочек, прежде чем они отправятся к Джей Ти.

— Конечно. — Бен пятится и открывает дверь шире. — Входите же.

Мы проходим мимо него, входя в дом.

— Классные спортивные штаны, пастор.

Когда он смотрит на свои брюки, Эшли смотрит на меня и прикусывает губу.

— Прекрати! — беззвучно говорю я ей.

— Э-э, спасибо?

Она пожимает плечами.

— Всегда пожалуйста. Я всегда вижу тебя только в церковной одежде, так что приятно видеть, что у тебя есть повседневная сторона.

Бен переминается с ноги на ногу и потирает затылок, как будто каждое слово из уст Эшли вызывает жар в комнате.

— Бетани! — Эллиот бежит по коридору, ее волосы собраны в высокий хвост, дополненный огромным черным бантом. — Посмотри на рубашку, которую мне прислали из радиошоу! — Она показывает на напечатанную спереди фотографию Джей Ти.

— Это очень мило с их стороны. — Я обнимаю ее.

—Я все еще не могу поверить, что ты выиграл эти билеты, — говорит Эшли пастору Бену, который неловко улыбается.

Его глаза расширяются, и он кивает.

— Мм-хм. Давайте сделаем пару снимков, чтобы вы, ребята, не пропустили группу на разогреве. — Он достает свой телефон.

Я присаживаюсь на корточки рядом с Эллиот, обнимаю её и говорю:

— Сыыыр.

Эшли прижимается к Бену, задевает его и не извиняется за это. Она делает пару снимков и опускает телефон.

— Ладно, вы двое! Повеселись сегодня вечером.

Бен протягивает Эллиот ее куртку.

— Да, и позвони мне, если понадоблюсь. — Он протягивает мне ключи от микроавтобуса. — Спасибо, что идешь с ней.

— Это большая честь для меня.

На его лице мелькает тревога, и я уверена, что он беспокоится о безопасности Эллиот. Радиостанция дала нам билеты в какой-то VIP-сектор, так что мы будем подальше от толпы фанатов.

— Я напишу тебе, когда мы приедем и перед отъездом.

Его глаза расширяются.

— Хм. Отлично.

Ух, он действительно переживает.

Я хватаю Эллиот за руку и провожаю ее, оборачиваясь, чтобы увидеть Эш и Бена, стоящих бок о бок в дверном проеме. Бедный Бен. Ему потребуется чертовски много времени, чтобы избавиться от нее.

Помогаю Эллиот сесть в ее автомобильное кресло.

— Ты взволнована?

— Очень!

— Я тоже.

Мы прибываем в «Токинг Стик Ризот-арена» ровно в восемь часов. Парковка занимает больше времени, чем я предполагала, и к тому времени, когда мы проходим через охрану и находим свои места, разогревающая группа уже в середине выступления.

Мы сидим в первом ряду, так близко, что я вижу сережку в носу солиста и змеиную ткань его штанов. Взгляд Эллиот прикован к огням, и на мгновение мне становится грустно, что ее первый концерт — не концерт ее собственного дяди. В конце концов, Джесси — взрослый человек, и, если бы его племянница была важна для него, он бы сделал это.

Я стараюсь не думать о Джесси на сцене, но это невозможно. Представляю, как его высокое худощавое тело движется в такт музыке, а хриплый голос заполняет арену на восемнадцать тысяч мест. Группа на сцене, я слышала их по радио несколько раз — еще до того, как поклялась отказаться от музыки — они и в подметки не годятся Джесси.

Мы раскачиваемся на своих местах в такт музыке, и Эллиот кажется полностью поглощена происходящем. Места вокруг нас заполняются, VIP-секция готовится к выступлению Джей Ти.

— Теперь уже недолго ждать! — кричу я Эллиот сквозь музыку, и она кивает.

Наконец группа объявляет свою последнюю песню. Толпа теперь гораздо гуще и ревет, когда последняя нота звенит в пещерообразном пространстве.

— Спасибо!

Огни на сцене гаснут.

— Что они делают? — спрашивает Эллиот.

— Они должны подготовить сцену для Джастина Тимберлейка.

Эллиот начинает нервничать, поэтому я позволяю ей бегать по закрытой VIP-секции, забираясь на перила и огибая их.

Проходит десять минут, прежде чем из динамиков доносится бренчание электрогитары. Эллиот бросает взгляд на сцену, и арена взрывается аплодисментами.

— Мне очень жаль, — раздается голос из динамиков, и моя кожа гудит от узнавания. — Я не мог придумать другого способа заставить тебя выслушать меня.

Мой пульс учащается, а желудок сжимается.

— О Боже…

Единственный прожектор падает на середину сцены и…

— Джесси! — Эллиот подпрыгивает и хлопает в ладоши.

Стены арены практически трескаются от силы ответного рева.

— Вау, — говорит он и сияет своей мегаваттной улыбкой. — Этого я не ожидал, спасибо.

Толпа разражается еще одним оглушительным взрывом аплодисментов.

Грохот его смеха льется из динамиков, как теплый мед.

— Большое вам спасибо, ребята, но...

Все кричат так громко, что мне хочется заткнуть уши, но я не хочу пропустить то, что он скажет. Почему он здесь?

Джесси снова смеется.

— Мне бы очень пригодилась ваша помощь. Есть... есть кое-что, что я хотел бы сказать. Могу ли я получить немного больше света в VIP-секции?

Вспышка света освещает нашу секцию. Толпа в конце концов затихает настолько, что его можно услышать.

Он смотрит прямо на меня, как будто знает, где я буду сидеть. Мягкая улыбка изгибает его губы.

— Господи, как же я скучал по тебе.

— Меня сейчас вырвет, — говорю я себе.

— Нет. — Его глаза расширяются. — Пожалуйста, не надо. Только не снова.

Большая рука протягивает мне сзади что-то похожее на рвотные пакеты из самолета. Я медленно поворачиваюсь и вижу, что Джонни улыбается мне.

— На всякий случай, — говорит Джонни.

Я беру пакет и прижимаю его к животу. Снова поворачиваюсь к сцене.

— Что ты делаешь?

Он достаточно близко, чтобы читать по моим губам, и, если это вообще возможно, Джесси Ли смущается.

— Я написал тебе любовное письмо в виде альбома, но в нем никакого проку, если ты отказываешься его слушать.

Мои щеки пылают, и я сжимаю пакет в кулаках.

— Я сплю.

— Нет. Это единственный способ заставить тебя услышать меня. — Он бренчит на гитаре. — Одна песня. Если, выслушав меня, ты уйдешь, ну... — Он прочищает горло. — Мне придется принять твое решение. — Еще одно бренчание, на этот раз в другой тональности. — Мне это будет неприятно, но я приму это.

Джесси отходит от микрофона, и его пальцы танцуют по струнам. Он сияет, как темный ангел, одетый во все черное под единственным прожектором на затемненной сцене. Его предплечья и бицепсы напрягаются, когда он ловко перебирает струны на гитаре, создавая самое замысловатое и красивое вступление, которое я когда-либо слышала.

Его губы касаются микрофона, и он закрывает глаза.

Ты слишком много болтаешь

Ты никогда не слушаешь, что я говорю.

Ты не умеешь петь, любишь командовать.

Но я не могу насытиться тобой

Присоединяется группа с хриплым нисходящим ритмом. Тошнота отступает, а сердце колотится сильнее с каждым словом, слетающим с его губ. Его голос гортанный, каждая нота вырывается из его легких с настойчивостью и значимостью.

Ты принесла огонь туда, где было горе.

Ты сражалась с демонами своей улыбкой

Ты привлекла мое внимание, дала надежду на завтра.

Ты научила меня бороться за то, что стоит того.

Любой может сказать «я люблю тебя»

Одноразовое обещание, пользуемое как шлюха.

Я разбрасывался им повсюду, износил до дыр.

А ты, ты заслуживаешь большего.

Толпа тоже поет, повторяет слова вместе с Джесси, зажигая комнату. Они поднимают свои мобильные телефоны, и я оказываюсь в море света, которое колышется в такт барабанам Райдера.

Ты слишком хороша.

Ты делаешь все лучше

Я никогда не буду достоин тебя

Но, все равно, прошу, выбери меня

Я скучаю по тому, как ты ощущаешься.

По твоему дыханию на моей коже.

По теплу твоих объятий

Я хочу утопить тоску в твоем согласии.

Рука Эллиот сжимает мою, и я сжимаю в ответ, пока Джесси играет последние аккорды песни.

Любой может сказать «я люблю тебя»

Видит Бог я уже сказал свою долю

Эти слова причинили тебе боль.

Вина - крест, который я буду нести.

Я потрачу всю жизнь, чтобы показать тебе это.

Я возношу молитву, чтобы назвать тебя своей.

Скажи, что ты моя.

Прошу, просто скажи, что ты будешь моей.

Комната взрывается овациями. Свет на сцене гаснет, и создается впечатление, что то, что мы только что видели, было не более чем оптической иллюзией. Мой пульс болезненно пульсирует в груди, доказывая, что это было реально.

— Ну что? — говорит Джонни мне на ухо.

Я поворачиваюсь к нему и говорю единственное, что имеет смысл.

— Отведи меня к нему.

ДЖЕССИ

Я видел, как она что-то сказала Джонни. Она обернулась и что-то сказала, но что? Бегу за кулисы и вручаю технику свою гитару. Он ведь приведет ее ко мне, да? Или она потребовала, чтобы ее отвезли домой?

Я запускаю руки в волосы и жду у двери. Каждая секунда кажется мне часом.

— Ты справился, чувак, — говорит Райдер из-за моей спины.

— Даже не знаю. Возможно, это было слишком. А что, если я ее спугнул?

Он кивает.

— Вполне возможно.

Я свирепо смотрю на него.

— Ты в буквальном смысле худший друг, который у меня когда-либо был.

— По крайней мере, я честен. — Он засовывает руки в карманы и прислоняется к бетонной стене. — Знаешь, что, будь я геем и эта песня была для меня, я бы выбрал тебя.

— Спасибо, наверное?

— Чувак, расслабься. Она будет здесь.

— Не знаю... а что, если ей стало плохо? Что, если я все испортил? Что если…

Дверь распахивается с такой силой, что стукает о стену, и Бетани вбегает в нее. Ее взгляд встречается с моим, и у меня есть только секунда, чтобы собраться с силами, прежде чем она прыгает в мои объятия. Она обвивается вокруг моей талии, и я хватаю ее за задницу, прижимая к себе, пока она зарывается головой в мою шею.

— Черт, — выдыхаю я ей в волосы. — Я так боялся, что потерял тебя.

Она руками крепче обхватывает мою шею.

— Прости, что я не слушала твою песню раньше. Я боялась, что будет слишком больно.

— Я никогда не хочу причинять тебе боль. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло.

— Папочка!

Бетани отстраняется, когда Бен и Эшли выходят из-за угла гримерки группы.

— Что они здесь делают?

Она смотрит на меня, и когда наши лица так близко, ее выражение шока слишком очаровательное, поэтому я целую ее. Хочу запустить руки в ее мягкие волосы, но не могу, не поставив ее на землю, а прямо сейчас, потребовалась бы команда из двадцати человек, чтобы заставить меня отпустить ее. Ее язык сладкий и шелковистый против моего, точно такой, каким я его помню. Прижимаю ее спиной к стене и наклоняю голову, углубляя поцелуй и трусь бедрами…

— Эй, здоровяк, — говорит Райдер сквозь смех. — У тебя тут ребенок.

Мы отстраняемся с горящими глазами, припухшими губами и прерывистым дыханием. Я неохотно опускаю ее, но держу руку на ее бедре и прижимаю к себе. Черт, как же хорошо рядом с ней. Удивительно, как мне удалось прожить все это время без нее.

— Вы, ребята, участвовали во всем этом? — спрашивает она.

Бен подхватывает Эллиот на руки и смотрит на Эшли.

— Да. Мне очень жаль, Бетани. Я ненавидел лгать тебе.

Моя женщина кладет руку на свое сексуальное бедро.

— Не могу в это поверить, пастор Лэнгли.

Он стонет и качает головой.

— Это было для общего блага. — Его глаза встречаются с моими. — И я в долгу перед братом.

Я крепче прижимаю Бетани к себе.

— Спасибо, Бэнджи.

— Ладно, хватит об этом! А теперь мы можем пойти посмотреть Джей Ти? — Эшли радостно хлопает в ладоши, и Эллиот присоединяется к ней.

— Мы пропустим концерт, — говорю я и смотрю на Бетани. — Правда, детка?

Она поворачивается ко мне так, что ее лоб прижимается к моему, и смотрит на меня, обдумывая и кусая губу.

— Ну, не знаю, я имею в виду, как я могу сказать «нет» Джей Ти…

— Неправильный ответ. — Я подхватываю ее на руки и несу к выходу, пока она хихикает мне в горло. — Конечно же, я должен был влюбиться в фанатку Тимберлейка.

— Ты любишь это.

Я поднимаю подбородок, чтобы Джонни открыл дверь, и прижимаюсь губами к ее губам.

— Я люблю тебя.

Глава 26.

ДЖЕССИ

Джонни подъезжает к частному входу в отель «Ритц Карлтон» в центре Финикса. Он ведет нас через служебный вход к частному лифту и поднимает на двадцать третий этаж.

Предвкушение вибрирует между нами, когда мы подходим к двери, и Джонни достает ключ. Я беру его, и он кивает, прежде чем исчезнуть в лифте.

— Здесь так мило. — Бетани поворачивает голову, оглядывая богато украшенный коридор. — Но знаешь, я бы согласилась и на придорожный мотель.

Я съеживаюсь, но все еще улыбаюсь, потому что почему бы и нет? Рядом со мной женщина, с которой я хочу провести остаток своей жизни в моих объятиях. Сейчас и в обозримом будущем.

— Больше никаких мотелей. — Я распахиваю дверь и жестом приглашаю ее войти. — Я дам тебе всю пятизвездочную роскошь, какую только могу себе позволить.

Люкс тускло освещен. Бутылка газированной воды со льдом и два бокала шампанского стоят рядом с подносом с клубникой в шоколаде. Я бросаю ключ на комод, и мои мышцы сжимаются, чтобы накинуться на неё, но ещё не время. Она заслуживает большего от меня.

— Джесси, это...

— Подожди. — Я закрываю глаза. — Я хочу кое-что попробовать. — Когда открываю глаза, она смотрит на меня настороженно. — Это может показаться странным, но я думаю...

Черт, я не знаю, как это сказать.

— Все в порядке? — Похоже, она чем-то обеспокоена.

— Да. — Я подхожу к ней и откашливаюсь. — Меня зовут Джесайя Эндрю Лэнгли. Я хочу, чтобы ты это знала. — Я так глупо звучу! Так неуверенно. — Я хочу, чтобы ты узнала меня. Меня, который не Джесси Ли.

— Джесайя. — Звук моего имени на ее губах подобен сладкому соблазну. Я всегда ненавидел звук своего имени, потому что его редко произносили с любовью, но в один момент Бетани удается стереть все это и сделать его чем-то другим.

Я закрываю глаза и подхожу ближе.

— Да.

— Мне нравится, — шепчет она, и дрожь сотрясает мое тело.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу и обнимаю ее за талию.

— А мне нравишься ты.

— Покажи мне.

Я открываю глаза.

— Показать?

— Не говори это, ладно? Просто покажи.

— Это? Ты имеешь в виду лю…

Она прижимает кончик пальца к моим губам.

— Не говори этого. Покажи мне.

Я втягиваю ее палец в рот, и ее губы раскрываются в судорожном вздохе, когда она смотрит, как мои губы смыкаются вокруг кончика. Я отпускаю его, и она шокирует меня, поднося палец ко рту и проводя влагой по губам.

— Ты невероятно сексуальна. — Знаю, что она чувствует, как я тверд, прижимаясь к ее животу. — Хочу показать тебе, что я чувствую к тебе своим телом, но не хочу, чтобы ты чувствовала, что все происходит слишком быстро.

— Я ждала этого, кажется, целую вечность.

Я хмурюсь.

— А как насчет парня из «Денни»? — Мой пресс напрягается, а позвоночник покалывает от раздражения. Я готов к тому, что она скажет мне, что расстанется с ним, что она делила с ним свое тело. Готов, но это не значит, что мне это понравится.

— Ты что, шпионил за мной?

— Я был одержим тобой с тех пор, как мы познакомились, так что да, у меня был парень, который присматривал за тобой.

— Это жутко.

— Знаю, но именно это ты и делаешь со мной.

Она улыбается и прижимается к моей груди.

— Большой Джим…

— Что за дурацкое имя, мать твою.

— Это просто друг.

— Чушь.

— Так и есть. — Она вздыхает. — И нет, мы даже никогда не целовались и не делали ничего больше, чем делили поздний завтрак.

— Правда?

— Я никогда не лгала тебе. — Бетани хмурится, брови сходятся на переносице. — О, за исключением того единственного раза, когда сказала тебе, что не буду спать с тобой, даже если мы будем в разгаре апокалипсиса. Тогда я солгала.

— Так ты хочешь сказать, что свободна быть со мной?

— Я принадлежу тебе дольше, чем могу признать. А ты свободен быть со мной? — Нервозность в ее голосе грозит вывести меня из себя.

Я провожу костяшками пальцев по ее щеке.

— Я, Джесайя Эндрю Лэнгли, принадлежу тебе с тех пор, как ты безжалостно исковеркала AC/DC. С этого момента была только ты.

— Прости, я не должна была верить тому, что читала о твоей бывшей…

— Она была в «Спаго» одновременно с нами. Я ее даже не видел, а если бы и видел, то просто вежливо поздоровался бы. Или даже просто проигнорировал, если тебе от этого неприятно. Скажи мне, что тебе нужно от меня, и это твое.

— Прямо сейчас, — шепчет она мне в губы, — мне нужен ты.

Наши губы соприкасаются, и я чувствую ее улыбку на своих губах. Она высовывает свой язык, чтобы коснуться моего в долгой, мягкой ласке.

— Мы не должны этого делать, — говорю я ей в губы. — Мы можем просто посмотреть телевизор. — Хватаю ее за бедра и крепче прижимаю к себе. — Расслабиться и поговорить. — Я приподнимаю ее свитер и кладу пальцы ей на поясницу. — Мы можем убрать пункт о сексе со стола.

Она резко отрывает свои губы от моих, и я натыкаюсь на нее.

— О-о-о, секс на столе. Давай сделаем это.

Я не даю ей затащить меня к обеденному столу на шесть персон.

— Бетани, прекрати. — Когда она оборачивается с горящими глазами, раскрасневшейся кожей и влажными от моего поцелуя губами, мне требуется вся моя сила воли, чтобы сказать то, что нужно. — Хочу, чтобы ты знала, что я чувствую к тебе, но не уверен, что секс — лучший способ это показать.

Правда в том, что я чертовски нервничаю, чтобы заняться любовью, настоящей любовью, с женщиной, которую, наконец, действительно и по-настоящему люблю.

Бетани прикусывает губу и кивает.

— Хорошо, тогда давай я покажу тебе, что чувствую, используя свое тело?

— Звучит разумно. — Я улыбаюсь, потому что у меня кружится голова при мысли о том, что снова буду внутри Бетани. — Может быть, ты могла бы... эм… — Я пожимаю плечами. Чувство уязвимости — отстой. — Покажи мне, как это делается.

Выражение ее лица становится серьезным, затем возбужденным.

— Конечно.

Она встает передо мной, скользит ладонями под мою рубашку, вверх по животу, и стягивает ткань через мою голову. Ее взгляд пожирает мою грудь, когда ее руки пробегают по всей длине моих рук к плечам и вокруг спины.

— Мне нравятся твои руки на мне. — Я стону, когда она щелкает языком по моему соску. — Черт, как же хорошо.

Мне хочется запрокинуть голову и застонать, но я не могу оторвать взгляд от ее сладкого рта, когда она облизывает и сосет мой сосок. Член набухает и твердеет, когда она прижимается ко мне, но девушка игнорирует это и продолжает дразнить меня своими зубами, языком и нежным посасыванием. Бетани прижимается губами к моей ключице, дразнит мою шею и ее теплое дыхание касается моей кожи. Мои ноги дрожат, и кружится голова.

Я провожу руками по ее волосам, сжимая шелковистые локоны, и удерживаю ее на месте, пока девушка продолжает доводить меня до нелепого состояния возбуждения, даже не касаясь моего члена. Она перебирается на противоположное плечо, и мне действительно нравится, как ее голова двигается в моих руках, пока покрывает мою кожу поцелуями.

— Не останавливайся, — стону я.

— Я никогда не остановлюсь... — Она снова целует меня. — Хочу убедиться, что ты знаешь, что я к тебе чувствую.

— Спасибо, черт возьми.

Она улыбается, уткнувшись мне в горло, и опускается с цыпочек, прежде чем отступить достаточно, чтобы волосы выскользнули у меня из рук. Ее улыбка — чистый секс, но в ее глазах есть что-то теплое, что совсем не похоже на похоть, которую я привык видеть. Голос в моей голове шепчет одно слово.

Любовь.

Так вот что такое любовь.

Она хватает край своего свитера и стягивает его через голову, отбрасывая в сторону. На ней бледно-розовый лифчик, хлопковый, без подкладки.

— Мой любимый. — Груди мягкие, округлые и умоляющие о моем прикосновении, ее тугие розовые соски напрягаются еще сильнее, когда я смотрю на них. — Ты само совершенство.

Ее щеки розовеют.

— Нет.

— Для меня — да.

Бетани скидывает одну туфлю, потом другую, и мое сердце бешено колотится в груди, когда она тянется к ширинке на джинсах, но останавливается.

— Почему ты... — стону я, когда она прикасается к пряжке моего ремня, касаясь кончика моего стояка ровно настолько, чтобы мои бедра подались вперед.

Она возится с ремнем.

— Нужна помощь?

Красивые руки дрожат, когда Бетани, наконец, добирается до моей пуговицы и расстегивает её.

— Нет. — Она засовывает руку мне под джинсы, в боксеры, и потирает мой член от основания до головки. — Сама справлюсь.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, пытаясь контролировать реакцию своего тела.

— Хорошо, но я рядом, если передумаешь.

Бетани подводит меня к столу и поворачивает так, чтобы я мог сесть на него. Ее глаза остаются на моих, когда она опускается на колени между моих колен. Мое зрение затуманивается в ожидании того, что она возьмёт меня в рот, но вместо этого она развязывает и снимает ботинки с моих ног.

Как она это со мной делает? Мои легкие, кажется, не могут втянуть достаточно кислорода, и мой пульс грохочет в ушах, и я даже не приблизился к тому, чтобы быть внутри нее. Если это то, на что похожа прелюдия, когда вы безоговорочно посвящаете себя другому человеку, то каким же тогда будет секс?

Глухой стук моих ботинок, отброшенных в сторону, заставляет меня снова посмотреть на нее, когда девушка встает между моих колен.

— Ты только дотронулась до моей груди, сняла ботинки, и я уже готов кончить.

— Пока рано. — Она тянется к моим боксерам двумя руками, и моя задница соскальзывает со стола.

Я поддерживаю свой вес руками, хватаясь за край стола, чтобы не упасть, пока она стягивает боксеры двумя сжатыми кулаками. Член пульсирует, набухает, и становится болезненно твердым. Наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

У меня нет никаких сомнений, что эта женщина владеет мной.

БЕТАНИ

Желание дать Джесси понять, каково это — быть полностью любимым медленно и обдуманно, борется с моей ненасытной потребностью наброситься на него. Я продолжаю прикасаться к нему в марафонском темпе, когда мое тело жаждет спринта.

Слова, которые он пел мне перед битком набитой ареной, звенят у меня в ушах, и образ его, произносящего эти слова из глубины своей души, только усиливает мое желание и преданность ему.

Любовь.

То, как мы обесценили это слово!

Вместо того, чтобы сказать это, я сосредотачиваюсь на чувстве, которое клубится и накапливается за моими ребрами, позволяя ему подталкивать меня и заботиться о его потребностях, а не о моих собственных.

— Ложись на спину, — шепчу я и вынимаю руки из его боксеров, чтобы стянуть джинсы.

Джесси пристально смотрит на меня своими карими глазами, которые светятся возбуждением и вниманием, как будто он изучает каждое мое движение и делает мысленные заметки. Его боксеры собираются вокруг лодыжек, и он выходит из них, прежде чем лечь обратно на стол.

Моргаю, пораженная феноменальным видом. Его высокое, мощное тело разложено как пир для моих чувств. Цвета и образы, которые окрашивают его кожу, обрамляют его набухший член, который стоит по стойке смирно.

Тянусь к его джинсам и роюсь в карманах в поисках ... А-ага! Пакетик из фольги.

— Неужели я настолько предсказуема?

Джесси приподнимает на локтях свое прекрасное тело, глядя на меня.

— Ты совсем не предсказуема. Это просто принятие желаемого за действительное и готовность. Если бы мы все-таки добрались до секса, я хотел убедиться, что позабочусь о тебе.

Мое сердце набухает, и я снимаю джинсы, прежде чем ползти вверх по его телу, чтобы оседлать бедра. Мои прикрытые лифчиком груди находятся на уровне глаз, и он не упускает возможности пососать мои соски через ткань. Я выгибаю спину, создавая восхитительное трение между ног. Его пальцы впиваются в мое бедро, и я не могу сказать, пытается ли он успокоить меня или заставить двигаться сильнее. Знаю, чего мне больше хочется, поэтому двигаю бедрами в долгом скольжении.

Джесси втягивает воздух сквозь зубы, затем покусывает мой сосок.

— Ты убьешь меня, если будешь продолжать в том же духе.

— Невозможно. — Я снова трусь о него. — Думаю, ты бессмертен.

Джэс наблюдает, как я двигаюсь над его эрекцией, его губы приоткрыты, приспосабливаясь к затрудненному дыханию. Затем он стягивает лямки моего бюстгальтера по моим рукам, чтобы освободить грудь. Когда он чередует длинные движения языком и мощное всасывание губ, мой темп ускоряется, и я приближаюсь к грани оргазма. Наконец, я отодвигаюсь и спускаю трусики с ног. С презервативом в руке опускаюсь, чтобы надеть его на него, но он хватает меня за зад и приподнимает так, чтобы мои колени лежали по обе стороны от его лица.

— Джесси, я...

Его рот прижимается между моих ног, и я вскрикиваю, когда волна экстаза пронзает мой позвоночник. Мои бедра трясутся от силы, которая требуется, чтобы удержаться на месте, когда все, что я хочу сделать, двигаться сильнее.

Джесси мастерски управляет женским телом, и я отказываюсь думать о том, откуда он точно знает, что делать, чтобы удержать меня на пороге освобождения. Он держит меня за бедра, чтобы я оставалась на месте, и каждый раз, когда стонет в мою чувствительную плоть, вибрация сотрясает каждый нерв в моем теле.

Мельком вижу нас в отражении окна, на его согнутом в колене бедре видны татуировки, его руки на моей заднице, и я возвышаюсь над его лицом. В прошлом я думала, что то, что мы делали, было грязно, но сейчас, глядя на нас, я вижу только двух людей, которые отчаянно хотят любить друг друга, не произнося ни слова.

Мой оргазм набирает обороты, и Джесси тянет меня вниз по своему телу.

— Теперь можно, — говорит он.

Я разрываю пакетик, вытаскиваю презерватив и раскатываю по его длине, прежде чем расположиться так, чтобы парень медленно погрузился в меня. Наши взгляды встречаются, когда я опускаюсь на него дюйм за дюймом в мучительно медленном темпе. Он изучает меня — мои глаза, мой рот, даже челюсть — как будто ищет любые признаки боли или сожаления.

Ничего не найдет.

Когда я наконец полностью вбираю его в себя, делаю глубокий вдох и наслаждаюсь полнотой его вторжения.

— Ты в порядке?

Я осторожно наклоняюсь к нему и новый ракурс посылает волну удовольствия вверх по позвоночнику.

— Конечно, я в порядке. Я же с тобой.

Он берет меня за подбородок и прижимает мои губы к своим для мягкого, влажного поцелуя.

— Это чувствуется слишком хорошо, чтобы быть реальным. Я боюсь, что моргну, и ты исчезнешь.

Отрицательно качаю головой.

— Я никуда не исчезну, обещаю.

Еще один поцелуй, и у моих губ он шепчет:

— Выходи за меня замуж.

Я отстраняюсь, мой мозг и уши не уверены в том, что я услышала.

— Ты только что сделал мне предложение?

Теперь он обхватывает мое лицо обеими руками и притягивает к себе.

— Да. Выходи за меня замуж, Бетани. Это не обязательно должно быть завтра или даже в следующем году, но я хочу, чтобы ты всегда была со мной. Мне не нужен никто, кроме тебя.

— Это безумие, — говорю я, тяжело дыша.

Джесси хихикает, и меня бросает в дрожь, когда его тело сотрясается.

— Я без ума от тебя.

Откидываюсь назад, и он поднимает колени, чтобы поддержать мою спину, пока я вращаю бедрами. Он обхватывает ладонями мои груди, теребит пальцами соски и шепчет грязные слова в пространство между нами.

Я откидываю голову назад, когда оргазм пронзает меня насквозь. За моими закрытыми веками взрываются фейерверки, и ощущение, что я парю, заставляет меня безвольно упасть на грудь Джесси. Он прижимает меня к себе, наши губы соединяются, пока он толкает свои бедра вверх и стонет в мой рот. Его стояк пульсирует, когда он движется в бешеном темпе, прежде чем, наконец, замедлиться с изнуренным стоном.

— Это было чертовски великолепно, — говорит он хриплым голосом. — Ты не ответила на мой вопрос.

От искренности в его голосе, от теплых объятий его тела в сочетании с уязвимостью, сияющей в его глазах, у меня в горле встает комок.

— Я бы с удовольствием стала твоей женой, но мне страшно. У меня был крошечный опыт того, что такое жизнь с Джесси Ли, и я в ужасе.

— Не могу обещать, что будет легко. Если бы думал, что смогу прожить хотя бы день без тебя, я бы отпустил тебя, но не могу. — Он обхватывает мое лицо ладонями и отрывает свои губы от моих. — Могу обещать, что сделаю все возможное, чтобы удержать тебя, чтобы ты чувствовала себя со мной в безопасности, чтобы доказать тебе, что я достоин тебя и никогда больше не позволю никому и ничему разлучить нас.

Его слова проникают в глубины моей души и окутывают меня преданностью.

— Откуда ты всегда знаешь, что сказать, чтобы развеять мои страхи?

Джесси пожимает плечами.

— Ни хрена не понимаю. Понятия не имею, что делать. Я просто знаю, что чувствую, и борюсь за это.

Я прижимаюсь закрытым ртом к его губам.

— Это работает.

— Значит, ты выйдешь за меня замуж?

— В один прекрасный момент.

Джесси хихикает, и от этого звука мне становится легче, чем когда-либо за последние годы.

— Годится.

— Может, нам лучше перебраться на кровать?

— А как насчет джакузи?

Я оживляюсь.

— Здесь есть джакузи?

Джэс обнимает меня и садится, не разрывая объятий. Слегка покачиваясь, он слезает со стола и выскальзывает из моего тела, прежде чем отнести меня в ванную. Зажигает свет и сажает меня на столешницу. Конечно же, там есть огромное двухместное джакузи.

Джесси хватает салфетку, снимает презерватив и бросает его в мусорное ведро, затем включает воду. Он оглядывается через татуированное плечо, ухмыляясь, как самоуверенный рок-Бог, которым и является. Теперь он мой самоуверенный рок-Бог.

— Ты хочешь пузыри?

— Обязательно.

Он плюхается в гостиничную ванну с пеной, потом поворачивается и протягивает руку.

Я беру ее с улыбкой и позволяю помочь забраться в ванну. Джесси откидывается на бортик и сажает меня на себя. Кладу голову ему на грудь.

— Не могу в это поверить.

— Во что? Что принимаешь ванну с парнем? — Он поливает мою спину теплой водой.

— Нет. Что я ушла с концерта Джастина Тимберлейка, чтобы построить будущее с Джесайей Лэнгли.

Джесси начинает щекотать меня под ребрами.

— Ну все!

— Стой! — Я хихикаю и извиваюсь в его объятиях.

Вода выплескивается за пределы ванной.

— Мне придется любить тебя так сильно, что ты забудешь о Джей Ти. — Его руки все еще на моей спине, и он прижимает свои губы к моим. — Я серьезно. — Никогда не видела у него такого решительного выражения лица. — Я сделал свой выбор. Ты мой приоритет. Ты всегда будешь превыше всего остального, включая меня самого.

Его влажные пальцы убирают пряди волос с моего лица.

— Это самая милая, самая романтичная вещь, которую мне когда-либо говорили.

Уголок его рта приподнимается, и он краснеет.

— Румянец на тебе хорошо смотрится. — Я целую его в щеку и тычусь носом в ухо.

— Это ты, сладкая. Ты хорошо смотришься на мне.

Глава 27.

ДЖЕССИ

— Перестань пялиться на меня так, будто собираешься наброситься. — Бетани тычет в меня вилкой, и я прижимаюсь голой спиной к мягкому изголовью кровати, заставляя себя оставаться на месте.

В одних боксерах невозможно скрыть стояк, когда я завороженно наблюдаю, как она поглощает стопку блинов. Кто, черт возьми, знал, что смотреть, как ест женщина, которую ты любишь, может быть так горячо?

— Заканчивай, — рычу я, жадно глядя на ее губы.

Бетани запихивает в рот еще один кусочек блинчика с черничным сиропом и стонет. Сироп капает ей на подбородок, и она проводит по нему пальцем, прежде чем слизать…

— Все, не могу больше терпеть. — Я бросаюсь с кровати к ней, сидящей за столом. Подхватываю ее на руки, и ее пушистый халат распахивается и спадает с плеча, обнажая один прекрасный сосок, все еще красный и набухший от моего рта.

— О-о-о... — Она с тоской тянется к завтраку, держа вилку в руке. — Но это так вкусно.

— Я обеспечу тебя блинчиками с черникой на всю жизнь. Сейчас ты нужна мне больше, чем они тебе. — Бросаю ее на кровать и нависаю над ней. — Есть ли шанс, что ты захочешь принимать таблетки?

Она поджимает пухлые губы и щурится.

— Какой странный интимный разговор.

Я кусаю ее в шею.

— Я серьезно. И раз уж мы об этом заговорили, давай обсудим планы на будущее.

— О, Джесайя, ты меня возбуждаешь всеми этими разговорами об ответственности за отношения, — говорит она чересчур взволнованным голосом фанатки.

Я толкаюсь бедрами вперед, прижимая ее к кровати, и она задыхается. Отступаю и снова толкаюсь, пока Бетани с мечтательными глазами не тает подо мной.

— Теперь я привлек твое внимание.

Бетани проводит рукой по моим волосам.

— Ты уверен, что хочешь продолжать этот разговор? — Она смотрит вниз, между нами. — Это своего рода убийца стояка.

— Ты спрашиваешь, что я предпочел бы сделать? Заняться сексом или поговорить о нашем будущем?

Она проводит губами по мочке моего уха, ее горячее дыхание обжигает, когда она шепчет:

— Ага, и боюсь, что у тебя не может быть и того, и другого.

Я обдумываю это в течение всего двух секунд, а затем откатываюсь от нее.

— И что это было? — Она лежит на спине, халат распахнулся, обнажив ее блаженно обнаженное тело.

Я притягиваю ее к себе, затем прикрываю ее обнаженную кожу, а также набрасываю одеяло на свой стояк.

— Ты дала мне выбор. Я выбираю разговор о будущем. Даже тот, что убивает стояк.

Бетани приподнимается, садится по-турецки лицом ко мне.

— Не то, что я ожидала, но ладно.

— Рассказывай.

Она жует губу, и ее глаза бегают повсюду, но не останавливаются на мне.

— Я не знаю, с чего начать.

— Как насчет того, чтобы начать со всего этого «ты сжигаешь свою машину в ярости отвергнутой женщины», что, могу сказать, чертовски сексуально.

Ее брови сходятся на переносице.

— Ты такой странный.

Я закидываю руку за голову и пожимаю плечами.

— Так что же случилось?

— Это была черная полоса, ясно? На самом деле я не чокнутая.

Хмурюсь.

— Плохо. Мне нравится твой вид безумия. И помню ту ночь, когда мы сожгли стул, я видел это в твоих глазах. У тебя есть дикая сторона, которую я хотел бы исследовать лично, если ты в деле.

Бетани смеется и этот звук снимает напряжение в моей груди.

— Очевидно, если ты нарочно что-то подожжешь, то попадешь в тюрьму за поджог. Но, благодаря личному визиту Бена и после того, как я объяснила судье, что именно произошло, и поскольку единственный ущерб был нанесен моему собственному автомобилю, они сжалились надо мной и снизили обвинения до мелкого правонарушения с очень крупным штрафом и большим количеством общественных работ.

— Бен знает?

— Я должна была ему сказать. Не была уверена, что он все еще хотел бы, чтобы я сидела с Эллиот, если бы знал, на что я способна. Он подписывает мои общественные часы в церкви. — Она сдувает с лица прядь волос. — Мне пришлось бросить колледж, чтобы работать, вот почему у меня нет диплома учителя. — Она тянет большой палец ко рту и грызет ноготь. — Теперь, когда появилось видео из «Старбакса», и все…

— Это не так.

Ее непонимающий взгляд резко останавливается на мне.

— Что не так?

— Уайт пытался подать на меня в суд за то, что я сломал ему нос.

Она втягивает воздух сквозь зубы.

— О да, ты ударил его так сильно, что у него были синяки под обоими глазами.

— Он заслуживал худшего. Так или иначе, мои адвокаты предложили ему сделку — снять обвинения, и мы сделаем все возможное, чтобы видео исчезло. Ему ясно дали понять, что он больше никогда не сможет трахаться, пока это видео ходит в сети. Он увидел логику в наших рассуждениях и согласился принять предложение.

Она разинула рот.

— Вау, какой неудачник.

— Довольно о нем. Что это значит для нас?

Бетани подтягивает лацканы халата ближе к шее.

— У меня сорок тысяч долларов штрафа…

— Я оплачу. Что еще?

Она уже качает головой, как упрямая женщина, какой я ее знаю.

— Нет, я не хочу, чтобы ты платил. Для меня очень важно, чтобы сама им заплатила. Я это заслужила.

— А что, если я предложу тебе работу, где ты будешь зарабатывать в четыре раза больше, чем сейчас? Это поможет тебе расплатиться с ними раньше?

Она моргает.

— Ты не можешь платить мне за то, чтобы я была твоей девушкой.

— Ни хрена себе, гений. — Я качаю головой. — Ты такого низкого мнения обо мне.

— Я не могу предложить тебе ничего такого, за что стоило бы платить.

— Хм, твои минеты…

Она бьет меня по плечу.

— Джесайя!

Когда девушка произносит мое имя, по коже пробегают мурашки удовольствия.

— Просто выслушай меня. Мы планируем мировое турне, которое начнется примерно через девять месяцев. Мы все становимся старше, наша команда тоже, и мы хотели бы сделать его более семейным, если собираемся путешествовать в течение года.

Ее брови сходятся переносице.

— Для того, чтобы мы могли брать с собой детей, нам нужен способ, чтобы они не отставали от школы. Если бы ты смогла закончить учебу, могли бы нанять кого-то с сертификатом преподавателя, чтобы поддержать детей в их учебе.

— Ты серьезно? — шепчет она.

— Как сердечный приступ, детка. Ты могла бы увидеть мир, мы могли бы быть вместе каждый день, и ты могла бы делать то, что любишь, и зарабатывать кучу денег, делая это.

— И сколько платят за что-то подобное?

— Сто сорок пять тысяч за один тур. Плюс все расходы оплачены, так как ты будешь со мной, так что ты сохранишь каждый доллар.

Ее глаза расширяются, и она смотрит поверх моего плеча в никуда.

Моя улыбка исчезает.

— Бетани. — Когда она не отвечает, я сажусь прямо и щелкаю пальцами перед ее лицом. — Ты в шоке?

— Я.. я.. — она медленно кивает головой. — Я…

— Я.. сделаю это, Джесайя, — говорю я, подсказывая ей слова. — Да, звучит здорово. Я подпишу контракты, как только их оформят.

Она подскакивает и прыгает в мои объятия, опрокидывая меня на изголовье кровати.

— Да! Именно так. Я согласна!

Растираю ей спину и снимаю халат с ее плеч.

— Отличные новости, сладкая. А теперь... позволь мне любить тебя.