Люблю тебя врагам назло

Глава 3

Ярослав

Семь утра. Подъем. Зарядка. Завтрак. Все, как всегда. Утренний распорядок за семнадцать лет жизни настолько прочно въелся в мой мозг, что вряд ли у меня когда-нибудь получится просыпаться в другое время.

– Чего от тебя директриса-то хочет? – склонившись над творожной запеканкой, спросил Сева.

– Да хрен ее знает, сам без понятия, – пожал плечами я.

– Странно. Ведь только три дня назад из лагеря вернулись. Когда ты успел накосячить? – искренне недоумевал друг.

– Че гадать? После завтрака и узнаю.

У меня и правда не было предположений, с чего это я вдруг понадобился директрисе нашего детского дома в августе, еще до начала занятий. С бухлом вроде не палился, Юлька из лагеря залететь не могла, сигареты не воровал.

Директриса была женщиной лет пятидесяти с короткими седыми волосами и вечно поджатыми губами. Наверное, ее рот деформировался из-за того, что ей по сто раз на дню приходилось разруливать всякие отстойные ситуации с воспитанниками, персоналом, полицией и многочисленными проверяющими органами, которые регулярно к нам наведывались.

Любопытно, что "проверку" больше всего интересовало соответствие условий нашего проживания всяким там гигиеническим и санитарным нормам. Например, они по какой-то причине сочли неправильным наличие цветов в горшках в девчачьих комнатах. Вот писку-то было. Но деваться некуда. "Проверка" сказала, значит, надо убрать.

Директриса ждала меня, откинувшись на спинку своего кожаного кресла. Ее серые глаза с прищуром быстро скользнули по мне, и она жестом пригласила меня сесть. Я опустился на стул.

– Калашников, у меня к тебе серьезный разговор, – начала она. – Не знаю, слышал ты или нет, но с этого учебного года в рамках проекта социализации, внедренного министерством образования, воспитанники сиротских учреждений получают возможность ходить в обычные общеобразовательные школы.

Она замолчала и выжидательно посмотрела на меня.

– Ага. Круто. И что дальше? – я нарушил тишину.

– Я приняла решение, что в одиннадцатый класс ты пойдешь в школу №18. С администрацией мы договорились.

– Ирина Петровна, вы меня простите, но вы в своем уме? – я вскинул брови. – Мне один год до свободы, а вы хотите засунуть меня в эту сраную школу к…

– Прикуси язык, Калашников, – директриса повысила голос.

Я замолчал и хмуро уставился в окно.

– Калашников, я понимаю, что ты шокирован этой новостью, – уже более миролюбиво продолжила она. – Но пойми, для тебя это отличный шанс приобрести новые знакомства за стенами детдома, пообщаться с людьми из реального мира, понимаешь? Ты же потом собираешься поступать в институт. Так или иначе тебе придется войти в новое общество.

– Почему вы выбрали именно меня?

– В этом году мы отправим в общеобразовательные школы двенадцать воспитанников, ты единственный одиннадцатиклассник, – сказала она. – Почему тебя? Думаю, ты и сам знаешь ответ.

– Хотите похвастаться моим талантом закидывать бычок в урну с расстояния трех метров? – с иронией поинтересовался я.

– Не ерничай, Калашников. Нина Юрьевна говорит, что у тебя феноменальные математические способности. И твои результаты в олимпиадах это подтверждают.

– А если я не хочу?

– Калашников, давай так. Если ты без происшествий закончишь одиннадцатый класс в этой школе, я перепишу твое личное дело. И на выходе ты получишь документ, в котором не будет фигурировать ни воровство, ни поджоги, ни пребывание в психиатрической больнице. Плюс, дам хорошую рекомендацию для института.

Я поморщился. Вспоминать про психушку было неприятно. А все из уродины-воспы, которая накатала на меня жалобу, мол, я неуравновешенный и вообще шизофреник. Это у нее карательные меры такие были. Видите ли, я ее не слушался и подстрекал к непослушанию остальных. Вот она и разозлилась.

Пока разбирались с моим психическим здоровьем, мне кололи какие-то препараты, от которых хотелось вскрыть вены. И это, учитывая то, что вообще суицидальных наклонностей у меня никогда не было. Я хоть и считал свою жизнь никчемной, но расставаться с ней вовсе не хотелось. Инстинкт самосохранения, наверное.

Короче, эти две недели в психушке были худшими в моей жизни. Слава богу, диагноза типа олигофрении, который лепили всем направо и налево, мне удалось избежать. А вот упоминание о пребывании в лечебнице для душевнобольных в личном деле осталось. Я не знал, могло ли это как-то повлиять на мое будущее, но все же мысль о чистом личном деле привлекла меня.

– Ладно, я согласен, – поразмыслив, ответил я. – Только можно мне теперь на наши идиотские представления не ходить? Задолбало, честное слово.

После недолгих раздумий Ирина Петровна дала добро. В целом директриса мне нравилась. Она была у власти уже третий год, и к ней до сих пор не приклеилась не одна кликуха. А это, знаете ли, о многом говорит.

До этого директором у нас был мужчина. Но он с девчонками каких-то дел наворотил… Якобы приглашал их себе домой, чтобы "помогали" ему с уборкой, а потом закрывался с ними и… Ну вы сами понимаете. В общем, там скандальное разбирательство было, его уволили и вроде даже привлекли.

– Ну, че она от тебя хотела? – Севка накинулся на меня, едва я успел войти в спальню.

– Теперь буду ходить в обычную школу с "домашними" детками.

– Да ладно? – у Севы отвисла челюсть.

– Ага. Взамен получу кристально чистое личное дело и рекомендации.

– Братан, это хреново. Сразу говорю, школота тебя за своего не примет. По их мнению, ты неблагополучный беспризорник. А для них это почти то же самое, что зэк.

Сева знал, о чем говорил. Когда он семь месяцев жил в приемной семье, то ходил в обычную школу. Опыт ему не понравился. Все знали, что он бывший детдомовец и обходили его стороной.

– Ладно, выкручусь как-нибудь, – ответил я. – В конце концов, это всего один год.

Честно говоря, мне было плевать, как ко мне отнесутся "домашние". Не понравлюсь – их проблемы. Мне от этого ни горячо, ни холодно. Моя жизнь от них не зависит. Впрочем, как и будущее.

На следующий день в столовой я увидел Аленку. Видимо, недавно вернулась из своего лагеря. Вот черт! Лишь бы не заметила. А то сейчас начнет! Все лето ей не звонил…

Но, по иронии судьбы, она заметила. И быстрым шагом направилась ко мне.

– Привет, Ярик! – голос у нее был на редкость писклявый. Даже более писклявый, чем в моих воспоминаниях.

– Привет, – пришлось натянуть улыбку.

– Ну, как лето? Как лагерь? – спросила она, подсаживаясь рядом.

Ее обильно накрашенные глаза бегали по мне, будто ответ был спрятан где-то в моей одежде.

– Все хорошо. А у тебя как? – подавив зевок, отозвался я.

– Нормально, познакомилась там с одним парнем, – тряхнув челкой, заявила она.

– Правда? – я иронично вскинул брови.

Ох уж эти девчонки. Все одинаковые.

– Да. Мы теперь с ним вроде как вместе. Только без обид. От тебя за все время ни ответа, ни привета. Так что я подумала…

– Я все понял, Ален. Никаких обид. Совет вам да любовь, – я пожал плечами и вновь устремил взгляд в свою тарелку с жидким картофельным пюре.

Но Алена отчего-то не уходила. Все сидела и сидела рядом, ерзая на стуле словно вошь на гребешке.

– Ну а ты что? – она вновь подала голос. – Нашел себе кого-нибудь?

Я замер в замешательстве. Конечно, по-хорошему следовало сохранить связь с Юлькой втайне. Но, с другой стороны, Аленка ведь сама только что призналась, что мутила с другим. Поэтому мои руки вроде как развязаны. Да и поднадоела она мне порядком. Продолжать общение совсем не хочется.

– Эм… Если честно, да, – я решил воспользоваться шансом избавиться от нее. – Была у меня там одна девчонка…

Сначала лицо Алены комично вытянулось от удивления, затем на нем появилось выражение оскорбленной невинности, ну а после она зарядила мне звонкую пощечину. Ладошка у нее была маленькая, но удар выдался знатный. Щеку обожгло, и кровь моментально прилила к лицу.

Но я лишь усмехнулся. Уже сбился со счету, сколько раз девчонки били меня по лицу. Нравились мне темпераментные натуры.

Знаете, в этот момент Аленка выглядела, как разъяренная фурия, и это меня даже немного возбудило… Но потом я вспомнил, что все у нее уже видел, и равнодушно отвернулся.

Окатив меня гневным взглядом и одарив целым букетов нецензурных эпитетов, девчонка наконец поднялась на ноги и стремглав понеслась прочь из столовой. Должно быть, на этой минорной ноте наши отношения официально завершились. Что ж, одной проблемой меньше.