Любовная горячка

7

Ничто не помогало. Кен сидел, уставившись на клавиши машинки, а в голове было пусто. Он проверил время. Два часа утра. Он просидел за машинкой не меньше трех часов, а результат был нулевой. Непонятно почему, но он не мог выдавить из себя ни единого слова.

«Только бы начать, только написать первую фразу, – думал он, – дальше пошло бы легче».

Но, хотя Кен придумал, о чем писать, он понятия не имел, как начать. После возвращения домой с тренировки он несколько раз перечитал рассказ Элизабет. Рассказ назывался «Новичок» и был еще лучше, чем ему показалось вначале. В нем рассказывалось о пареньке, который переехал в Ласковую Долину из Нью-Йорка. Удивительно, как Элизабет сумела передать ощущения мальчика, впервые, осматривающего ее родной город. И стиль тоже был безупречен. Элизабет писала просто, лаконично, но с каждой отточенной фразой читатель узнавал о герое что-то новое. Кен заметил, что погрузился в размышления о гуляющем по красивому калифорнийскому городку парне, переживает вместе с ним его одиночество вдали от Нью-Йорка и постепенно осознает, что сможет быть счастлив и в Ласковой Долине. Рассказ был так хорош, что Кену не хотелось откладывать его, но после третьего прочтения осталось всего несколько минут, чтобы одеться и идти на свидание с Сюзанной.

Встретившись с Сюзанной, Кен вернулся домой, снова просмотрел заметку Элизабет, набросал, следуя ее примеру, собственный замысел, сел за печатную машинку – и… В мозгу словно тормоз какой срабатывал.

«Только первая фраза, – повторял он про себя, – напиши что-нибудь, а дальше дело пойдет само собой».

Бесполезно. Ум отказывался сосредоточиться на сочинении. Кен снова стал думать о вечере с Сюзанной. Сначала все было чудесно. Выяснилось, что друзья Сюзанны не смогут прийти на ужин. Они поели вдвоем в кафе «Бокс три». Потом встретились с компанией Сюзанны у кинотеатра «Плаза», купили билеты и вошли в почти пустой зал. Сначала Кен подумал – это потому, что день не выходной, вечер вторника, но, посмотрев несколько минут, изменил свое мнение. Фильм был не похож на все, что он когда-либо видел. Во-первых, шел он на шведском языке. Правда, с титрами, Кен обрадовался было, но белые буквы практически сливались с экраном, он не успевал прочесть их. Но если и успевал – не находил в них ни капли смысла. Вообще ничего – ни действия, ни реплики героев не имели смысла. Один герой все время скакал куда-то верхом на лошади либо играл в шахматы с другим героем. Потом появились другие персонажи, и началась какая-то бестолковая суета. Потом, как чертик из табакерки, выскочил священник, а в конце все пустились в пляс. Через час Кену уже приходилось прилагать титанические усилия, чтобы не заснуть.

Когда фильм наконец кончился, Кен был уверен, что Сюзанна и ее друзья посмеются и признаются, что безумно скучали. Но лица у них были до крайности серьезные, все молчали. А позже, в пиццерии «Гвидо», они наперебой восхищались фильмом. Сперва Кен принял их восторги за шутку, но быстро понял свою ошибку: говорили абсолютно серьезно. Они обсуждали каждый кадр картины с неподдельным жаром, будто ничего важней в жизни нет. Кен помалкивал, жевал пиццу и надеялся, что его ни о чем не спросят. Временами на него накатывало неприятное чувство: казалось, Сюзанна стыдится его. С этими людьми у Кена не было ничего общего.

Там была парочка, Аллан Партридж и Мег Уинтерс, из выпускного класса, но Кен знал их только по именам. Другого парня, Пола Ларшези, Кен узнал, потому что тот играл во многих спектаклях театра Ласковой Долины; еще с ними был Марк Эндрьюс.

Марк учился на кинематографическом факультете колледжа Ласковой Долины. Он был очень худ, с длинными черными волосами и пронизывающим взглядом темных глаз. Все ловили каждое слово Марка. Кен не преминул отметить, что студент из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление на Сюзанну. И хуже всего – старался Марк, видимо, не зря.

Компания перешла к сравнению «Седьмой печати» с другими фильмами Бергмана. Марк наконец повернулся к Кену. До тех пор он весь вечер будто не замечал его присутствия.

– Ты, похоже, скучаешь, – сухо обратился он к Кену.

– Нет, – ответил Кен, стараясь казаться умным. – Все это здорово интересно, но я раньше не видел этого фильма. Кто такой Ингрид Бергман?

Все уставились на Кена, точно он с луны свалился. После долгой паузы Сюзанна отчеканила:

– Ингмар Бергман, Кен, – режиссер. Ингрид Бергман – актриса. Она в этом фильме не играет.

Марк снисходительно взглянул на Кена. Но в глазах его Кен прочел самое настоящее презрение.

– Ничего, Кен. Обычная ошибка. Их имена, и правда, легко перепутать.

Все засмеялись, Кен тоже. Понемногу досада на себя – надо же, проявить себя полным кретином! – стала проходить. Он украдкой глянул на Сюзанну, но по ее лицу ничего нельзя было понять.

Кен попытался поправиться:

– За всеми фильмами не уследишь. Хороших так много…

Марк вновь снисходительно взглянул на него.

– Не знаю, какие фильмы смотришь ты, – холодно сказал он. – Лично я за последние пять лет не видел ни одного достойного упоминания фильма.

– В самом деле? – простодушно спросил Кен. – Может, ты неправильно выбираешь?

– Может быть, – вздохнул Марк.

По тону студента Кен понял, что опять сморозил глупость. Марк держался невозмутимо. С минуту он изучал Кена.

– Сюзанна говорила, ты играешь в футбольной команде Ласковой Долины?

– Играю, – ответил Кен.

Ему казалось – на него снова и снова нападают и он вынужден обороняться.

– Это, надо полагать, весьма занимательно. – Марк оглядел компанию, как будто сказал что-то остроумное.

Кен понял, что Марк издевается над ним и приготовился защищаться, но вмешалась Сюзанна:

– Но Кен не придает этому особого значения. Он играет просто, чтобы поддерживать форму.

Кен заерзал на стуле. На самом деле футбол имел для него огромное значение. Он немного рассердился на Сюзанну: ей не следовало так легко говорить об этом. Но Кен знал, что не сможет, не показавшись болваном, объяснить этим людям свое отношение к футболу. Он не стал связываться, и разговор постепенно перешел на другую тему.

Потом Кен отвез Сюзанну домой. Когда он припарковал машину перед ее домом, Сюзанна спросила, понравился ли ему вечер.

– Мы с твоими друзьями не очень-то подходим друг другу, – ответил он. – Я в этих вещах – фильмах, искусстве и так далее – полный профан. Может, твой отец прав. Может, я просто тупой качок.

– Не глупи, – сказала она. – Ты не тупой. Просто твой кругозор несколько ограничен. В этом все дело. Мои друзья не умнее тебя. Но они видели много действительно прекрасных фильмов. Ну что ж, через два месяца, пари держу, ты не хуже их будешь разбираться в Бергмане. Смотри, как ты взялся за Моцарта! Просто нужно время, Кен.

Кен хотел было протестовать, сказать, что не собирается больше смотреть Бергмана, с него хватит и тех фильмов, к которым он привык и которые доставляют ему удовольствие, что на самом деле он вовсе не полюбил Моцарта. Но Сюзанна повернула его голову к себе и страстно поцеловала. И с ее поцелуем канули все неприятные впечатления этого вечера. А минутой позже Сюзанна вошла в дом, а Кен поехал домой, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.

Но теперь все по-другому. Половина третьего утра, через несколько часов надо сдавать сочинение. Если Кен не сдаст его, он завалит английский и его выгонят из команды. А когда это случится – что подумает о нем Сюзанна? Будет ли она по-прежнему любить его? Кен знал ответ почти наверняка. Когда все это произойдет, Сюзанна уйдет от него – какие бы признания ни делала она ему сейчас.

Он взглянул на листки Элизабет. Она пишет так легко, ради удовольствия, ей это ничего не стоит. Никто не заставляет ее, ей не надо сдавать сочинение. Она никому не показывала свои рассказы. Если бы только лежащая на столе рукопись принадлежала ему, а не Элизабет, все было бы в порядке. Если бы только на титульном листе стояло – Кен Мэтьюз…

В голове у Кена начал складываться план. Элизабет сама сказала, что никому не показывала свой рассказ. От Кена требуется только взять его и внести маленькое исправление: просто заменить Элизабет Уэйкфилд на Кена Мэтьюза. Никто никогда не догадается, что автор не он.

Нет. Не годится. Если Элизабет все-таки узнает, она придет в ярость. И потом, она несколько раз повторила, что не хочет никому показывать свою работу.

«Но ведь это будет уже не ее работа. Она даже не узнает. Никто не узнает. Просто сочинение по английскому. Никто, кроме мистера Коллинза, не увидит его».

Кен взглянул на чистый лист в машинке. Медленно положил пальцы на клавиши, напечатал – «Новичок», вернул каретку назад и напечатал следующую строчку – «Рассказ Кена Мэтьюза». Вынул листок из машинки, подержал в руках. Потом заменил им титульный лист в рассказе Элизабет, аккуратно положил бумаги в папку и стал раздеваться.

Любопытно. Только что глаза у него буквально слипались, а теперь он почему-то не мог уснуть. Он задремал не раньше половины четвертого, и прошло, казалось, всего несколько минут, а радиочасы уже разбудили его.

Кен встал, подошел к окну. День обещал быть чудесным. Светило солнце, пели птицы, зеленела свежая трава. Но, взяв папку с рассказом Элизабет, Кен почувствовал себя так скверно, как никогда в жизни.