Любовница

Глава 1

Я не пришла без приглашения. Он прислал мне сообщение. Я и не думала убивать его.

Когда я собиралась, руки у меня дрожали. Не слишком много макияжа: каплю подводки, чуть коснуться румянами и помадой. Он не любил «разукрашенных леди»[1]. Так он их называл. И смеялся, цитируя кого то. Наверное, Шекспира. Обычно он цитировал именно его. В этом был весь Ральф. Он не просто преподавал английскую литературу — он жил и дышал ею.

Занимаясь любовью, в постели мы были не одни. Такое чувство, что рядом с нами соседствовали Ромео и Джульетта, Троил и Крессида, Антоний и Клеопатра. Время от времени он позволял себе обронить строчку-другую из английской поэзии, хранившуюся в его красивой голове. Девушка, не имеющая себе равных. Или: одних она заставляет голодать, других удовлетворяет. Я легко запоминала цитаты и после его ухода гуглила в Интернете, удивляясь его хорошей памяти. Он заставлял меня чувствовать себя особенной. Красавицей. Другой.

Вечер был теплый. Я оставила машину на соседней улице, подальше от посторонних глаз. Быстро зашагала по тротуару к его дому, надвинув на глаза широкополую шляпу и низко опустив голову.

Улица, на которой он жил, в этот час была пустынна. Тротуар усыпали лепестки с высоких отцветающих деревьев, словно я пропустила свадьбу. Шторы на окнах соседнего дома были раздвинуты, представляя моему взгляду отличный обзор гостиной. Скользнув взглядом по фасаду, я убедилась, что за мной никто не наблюдает, и прошла мимо.

Ральф оставил скрипучую калитку открытой. Как всегда, когда ждал меня. Тенью проскользнув в нее, я бесшумно прошла по дорожке к входной двери, поблескивавшей в рассеянном вечернем свете. Дверь недавно была покрашена. Разумеется, с маляром договаривалась Хелен. Она вообще обо всем договаривалась и все организовывала. Включая жизнь Ральфа. Иногда он шутил по этому поводу. И в то же время не шутил. Он слишком хорошо относился к ней. Больно признать, но чувство между ними определенно никуда не исчезло. Не любовь, конечно. И явно не страсть. Невольное восхищение друг другом. И чувство долга.

Он вел у нас в школе литературные семинары для учителей. Однажды он прочитал нам свое стихотворение об Одиссее и Пенелопе маленькую поэму о любви. Это произошло в самом начале, когда я еще пыталась сопротивляться ему. Но уже тогда он занимал все мои мысли. Словно влюбленная девчонка, с замиранием сердца, едва дыша, я пробиралась в старшую школу, на его территорию, чтобы «случайно» встретиться с ним. Бродила по коридорам, и мои чувства так обострялись, что я, казалось, светилась от влечения к нему, как светятся заряженные электроны. Не буду даже упоминать о том, какое разочарование я испытывала, если возвращалась в свой класс, так и не увидев его.

В своем стихотворении он задал интересный вопрос: кто был настоящим героем — Одиссей, который воевал с мечом в руках, или Пенелопа, преданно ждавшая его? Сохраняя верность мужу, она ткала саван и распускала сотканное и ткала заново, чтобы снова распустить[2].

В тот раз, когда занятие закончилось и все разбирали свои куртки и пальто, я сделала вид, что ухожу одна, хотя знала — мы оба знали, — он поспешит за мной и пойдет рядом, болтая на ходу, к парковке младшей школы, где я оставляла свою машину.

— Что вдохновило тебя на такое стихотворение? — едва слышно спросила я.

Прищурившись, он улыбнулся и окинул меня взглядом, заставившим затрепетать.

— А ты как думаешь?

В одно мгновение я поняла: свой страстный стих он посвятил мне. Это был салют моему целомудрию, моим титаническим усилиям остаться верной Мэтью, парню, который разбил мое сердце, бросив меня почти два года назад. Ральфу удалось разглядеть во мне то, чего не видел никто. Меня настоящую.

Через неделю, провожая меня до машины после очередного занятия нашей группы, он предложил заехать куда-нибудь выпить. Я была готова к этому. Заливаясь румянцем, не глядя ему в глаза, тут же ответила: «Да».

Почему я вспомнила это, стоя перед дверью? Смахнула слезинку, машинально отметила, как блеснули часы на моей руке, и сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

Я не знала, чего ожидать. Зачем он отправил мне это сообщение? Я чувствовала себя опустошенной. Уже несколько недель мне кусок в горло не лез, а руки, как бы я ни сжимала их в кулаки, дрожали. Таблетки, прописанные доктором, чтобы «помочь справиться с подавленностью», — при этом мы обе знали, что речь идет о депрессии, вызывали у меня перепады настроения. Я то плакала, то приходила в ярость. В общем, была сама не своя. Даже коллеги в школе начали замечать мое состояние.

Проглотив подступивший к горлу комок, я набрала побольше воздуха, затем поднесла руку к двери и чуть слышно постучала, едва касаясь костяшками пальцев деревянной поверхности. Легчайший стук, чтобы не разбудить Анну. Как он учил.

Глава 2

Пока он закрывал за мной дверь, на мгновение мы оказались зажатыми в неловкой тесноте коридора. Он находился так близко, что я чувствовала тепло его тела. Силу, исходящую от него. Моя ладонь нечаянно задела его руку, горячую даже через рукав рубашки.

Он дернулся, словно от удара током. Внутри у меня все сжалось. Значит, связь между нами еще не прервалась? Ведь он реагирует так бурно… Но вид у него был загнанный, и он старательно отводил взгляд.

У меня подкашивались ноги. Я надеялась, что он передумал, что он наконец понял, каким дураком был, бросив меня, а позвал потому, что захотел, чтобы все стало по-прежнему.

— Выпьешь? — предложил он.

Ральф повел меня в кухню через холл — мимо столика с аккуратно сложенной почтой, мимо фотографий в рамках на стенах и мимо двери в подвал, едва заметной под лестницей. Мои каблучки постукивали по плиткам кафельного пола, и я, инстинктивно стараясь не шуметь, пошла на цыпочках.

Прислонившись к стойке — к ее кухонной стойке, я наблюдала за ним, словно вновь узнавая его. Его широкие плечи под рубашкой, к которым я прижималась, когда мы занимались любовью, его особый запах — смесь мужского пота, свежего белья и геля для душа. И этот жест… Он всегда так проводит пальцами по волосам, когда нервничает. Ральф… Я закусила губу.

Разлив по бокалам вино, он протянул один мне. Шираз, его любимое. Бутылка стояла на стойке, рядом с двумя бокалами, еще до моего прихода. Интересно, эту бутылку приобрела Хелен? Совершая еженедельные закупки в интернет-магазине?

Чтобы скрыть нервозность, я стала делать вид, будто рассматриваю полки, на которых в ряд выстроились кулинарные книги. Китайская кухня, французская, итальянская, ближневосточная… Корешок к корешку, в строгом алфавитном порядке, по автору. В этом вся Хелен. Однажды библиотекарь библиотекарь навсегда. Как у него вообще хватает сил терпеть такое?

Я снова повернулась к нему. Кухонные часы показывали почти четверть девятого. Они всегда спешили на пять минут. Я знала мельчайшие подробности их совместного быта. Внутреннее напряжение грозило перерасти в боль, и я выпила вино быстрее, чем следовало.

— А она где?

— Дела в школе. Вроде какая-то беседа. О счастье, — сухо усмехнулся Ральф, не отрывая взгляда от пола.

Однажды у нас был секс прямо здесь, на стерильном кухонном столе, за которым они завтракали каждое утро. Он завелся от одной мысли, что Хелен не одобрила бы не только его неверность, но и такой негигиеничный способ измены.

— Итак… — Я прилагала все усилия, чтобы мой голос звучал беззаботно — еще одна уловка заставить Ральфа захотеть меня. — С чего начнем?

— Нужно поговорить, — ответил он, по-прежнему не глядя на меня.

— Мы уже говорим.

Пальцы с силой сжали ножку бокала. Вот уже несколько недель, самых мучительных в моей жизни, он игнорировал мои сообщения. Не брал трубку, избегал меня в школьных коридорах, как бы отчаянно я ни преследовала его, переходя за ним из класса в класс. Его расписание я знала наизусть.

Он отпил глоток вина.

— Я понимаю, тебе больно. Мне правда очень жаль… Но я никогда не собирался…

Что-то внутри меня снова сжалось.

— Что ты не собирался?

Ральф помолчал, и наконец его взгляд на мгновение встретился с моим. Настороженный и, как показалось, глупый.

— Извини, но все кончено. Я о наших отношениях. Ты должна остановиться.

У меня пропал дар речи. Остановиться? И это после того, что он мне говорил? Разве не он клялся мне в любви? Разве не он говорил, как правильно, что мы вместе? Я-то была совершенно уверена, что в конце концов он уйдет от нее, бросит свою библиотекаршу ради меня! Я закусила губу.

Он снова отвел взгляд:

— Я знаю, ты злишься. Понимаю. Но так ты де лаешь только хуже.

— Для тебя может быть. — Мне больше нечего было терять.

Ральф пожал плечами.

— Пожалуйста, не надо. Все кончено. Прости, но прошлого не вернешь. — Он переступил с ноги на ногу, его отсутствующий взгляд теперь упирался в плиту в дальнем конце кухни. — Дело же не только в том, что ты собираешься ударить побольнее меня. Или Хелен. Анны это тоже коснется.

Я фыркнула:

— Раньше надо было думать. Ты ведешь себя не просто аморально — твое поведение вышло за рамки закона.

Он допил вино.

— Какого закона? Я ничего такого не делаю… ты все неправильно поняла… — Он смущенно умолк.

— Хватит, Ральф. Я отлично знаю, что происходит. — Поставив бокал на стойку, я подошла к нему, вынуждая посмотреть на меня. — И я не блефую. Да ты и сам прекрасно это понимаешь, разве не так? Я говорю серьезно.

Его зрачки расширились. А чего он ожидал? Что я заткнусь, отойду в сторонку… и пусть продолжает? Я помотала головой, не соглашаясь с таким сценарием.

— Ральф, предупреждаю, я не буду молчать. Расскажу всем. Напишу нашим директорам. И с тобой будет кончено. Неужели ты не понимаешь? И я не о твоем браке. Тебя никогда даже близко к школе не подпустят!

— Тебе не поверят. — В его взгляде появилось сомнение. — Доказательств нет. К тому же это неправда.

Он выглядел таким встревоженным и таким… уязвимым. Прядь волос упала ему на лоб, и я машинально протянула руку, чтобы откинуть ее. Сколько раз я так делала в прошлом? Еще не все потеряно. Не может быть, что это конец. Нам было так хорошо вместе.

Мгновение мы оба не двигались. В его карих глазах я видела свое отражение. Я опять стала частью его.

Внезапно, поднявшись на цыпочки, я поцеловала его в губы. Вообще-то я не собиралась — так получилось. Сначала нежно, потом сильнее. Под моим напором его губы раздвинулись, и мой язык проскользнул ему в рот. Мои руки неловко метались по его груди, чувствуя сквозь рубашку жар тела.

Сжав мои плечи, он пробормотал:

— Ох, Лора…

Я вспыхнула. Ральф хотел меня. Я чувствовала его желание. Вот она, настоящая причина, по которой он позвал меня. Просто его сбили с толку старомодное чувство долга перед семьей и стыд за свое поведение. Он заслуживает лучшего.

Вдруг вернулось ощущение власти над ним. Все еще можно повернуть вспять, если, не останавливаясь, идти дальше, пока он наконец не позволит себе сдаться. Мы не потеряли друг друга. И у меня по-прежнему есть шанс сделать его моим. Еще не поздно выжечь боль, терзавшую меня последние несколько недель.

Я еще сильнее прижалась к нему, мои губы искали его губы. Теперь он почти не сопротивлялся, позволяя целовать себя. Вдруг его руки соскользнули с моих плеч на бедра, и, словно очнувшись, он притянул меня ближе. Теперь он отвечал на мои поцелуи, а я трепетала, торжествуя и возбуждаясь больше и больше. Он хочет меня! Я с самого начала была права! Осталось только довести все до конца.

Наши поцелуи наливались страстью. Вытащив его рубашку, я просунула под нее руки. Он задрожал от прикосновений моих пальцев.

Отстранившись, но уже не так уверенно, как раньше, Ральф окинул меня взглядом. Я провела языком по губам.

— О, Лора…

В его голосе звучала агония. Я оттолкнула его и призывно улыбнулась. Его глаза сказали все. Он зашел слишком далеко. И пути назад не осталось. Пусть даже он и строил планы сопротивления, было уже слишком поздно. Страсть, однажды вспыхнувшая между нами, и не собиралась угасать. Победа была за мной.

Взяв инициативу на себя, я схватила его за руку и потащила в гостиную. Толкнула на диван, нарушая порядок аккуратно разложенных подушек, и села сверху. Ральф застонал, закрыл глаза, запрокинул голову. Расстегнув его рубашку, я принялась целовать его грудь, спускаясь все ниже; мое сердце бешено колотилось.

Когда мы закончили, я повалилась прямо на него. Мои неудобно согнутые в коленях ноги затекли, лицо уткнулось в потную шею Ральфа.

— Лора? — прошептал он мне на ухо.

— Да? — Я поцеловала его в уголок рта, вдыхая знакомый запах.

Ральф раскрыл объятия, затем убрал руки. Моя обнаженная спина сразу озябла. Он заворочался на диване, пытаясь сдвинуть меня.

— О нет, не надо! — Я игриво попробовала остановить его.

Похоже, он был не в настроении. Конечно же он был сильнее, поэтому без труда столкнул меня в груду подушек. Побежденная, но счастливая, я наблюдала, как он поднимается с дивана и идет через комнату. Мой взгляд пожирал его тело: узкие бедра, длинный изгиб позвоночника, мускулистые ягодицы.

Лежа на спине, я вспоминала его прикосновения. И представляла, как Хелен, вернувшись домой, будет чопорно сидеть на этом диване, смотреть телевизор и пить чай, не имея ни малейшего понятия, чем мы тут занимались.

Мое тело медленно остывало. Я с трудом поднялась на ноги, натянула его мятую рубашку, валявшуюся на полу, и отправилась на поиски.

— Ральф?

Кухонный пол под босыми ногами казался ледяным. Ссутулившись над телефоном, Ральф стоял в полумраке, прямо напротив дверного проема, и быстро набирал сообщение.

Он обернулся, увидел меня и вздрогнул.

Я дерзко улыбнулась:

— Эй! Ты что задумал?

Представляя, какой соблазнительный у меня вид, я шагнула к нему, ощущая, как по коже скользит мягкая ткань его рубашки.

Он отложил телефон на кухонную стойку.

Я прижалась к нему и посмотрела на него снизу вверх:

— Готов повторить?

Ральф снова отвел взгляд.

— Мы не можем… — чуть помедлив, ответил он. — Я не это имел в виду…

Смущенно протиснувшись мимо меня, он пошел обратно в тускло освещенный холл. Я ухватилась за него:

— Ральф, подожди. Ты чего?

Он отстранился. На его коже блестели капельки пота.

Мое сердце затрепетало от паники.

— Ральф, я люблю тебя. Неужели ты так ничего и не понял?

Он покачал головой с несчастным видом:

— Лора, прости, но…

— Это из-за того, что я тебе наговорила? — Я повысила голос, желая заставить его выслушать меня. — Что я всем расскажу про твои похождения? Для меня твой поступок отвратителен. Вот и все. Других это не касается.

Он вывернулся из моих рук. Возникло ощущение, будто он хочет убежать наверх. Не сдержавшись, я толкнула его, и он ударился спиной о деревянную панель под лестницей. Внезапная перемена его настроения, когда у меня только-только появилась надежда, здорово испугала меня.

Он схватил меня за запястья:

— Тс! Говори тише!

А, ну да, Анна. Боится потревожить свою маленькую принцессу. Анна… Спит в розовых оборочках в своей идеальной спаленке наверху.

— Ты же соскучился по мне, Ральф! Я знаю, что соскучился. Не лги! теряя над собой контроль, взвизгнула я. — Именно потому ты так и поступил, да? Я про твою интрижку.

Убрав руку с моего запястья, он попытался зажать мне рот. Я вывернулась и, схватив его за волосы, ударила ногой. Это было жестоко, но что-то взорвалось во мне, когда я почувствовала, что он пользуется тем, что сильнее. Подумать только, та самая рука, которая еще совсем недавно ласкала меня, угрожающе прижалась к моим губам!

Даже борьба с ним заставляла мое сердце биться сильнее. Наши обнаженные тела, скользкие от пота, извиваясь, глухо ударялись о стены, руки и ноги задевали все, что попадалось на пути. Мы будто были половинками одного целого. Я чувствовала это так же ярко, как если бы мы занимались любовью. Словно мы никогда и не расставались.

Улучив момент, он попробовал оттолкнуть меня, но я увернулась и пнула его в лодыжку с такой силой, какую и не подозревала у себя.

Все произошло мгновенно. Еще секунду назад мы дрались в полутемном холле, потом я с силой толкнула его. Потеряв равновесие, он всей своей тяжестью навалился на дверь, ведущую в подвал. Дверь поддалась под его весом, и он провалился в темноту. Я успела увидеть его испуганные глаза, руки, хватающие воздух в попытках восстановить равновесие. Он поскользнулся на куче хлама ведрах, метлах, коробках, загромождавших верхние ступеньки лестницы, и полетел вниз. Из темноты доносились только жуткие глухие удары, которые становились все тише. Я вскрикнула, представив, как его тело беспомощно скатывается по бетонным ступеням. Затем наступила ужасающая тишина.

Секунду я не двигалась. Не могла. Даже дышать не могла.

Внезапно за спиной послышался шум. Я обернулась. У распахнутой настежь входной двери стояла Хелен. Ее изумленный взгляд застыл на мне: она не верила своим глазам, увидев меня в рубашке мужа, перепуганную и замершую в полутемном холле.

Глава 3

Хелен не двигалась. Ее взгляд остекленел, тело словно окаменело от шока. В доме не осталось ни воздуха, ни звуков, ни жизни.

Мгновение тянулось невыносимо долго.

Наконец она пришла в движение. Сумочка соскользнула с ее плеча и с глухим стуком упала на пол. Хелен ногой захлопнула входную дверь и поспешно направилась ко мне, наэлектризованная паникой на моем лице.

— Что? — Ее голос был жестким и высоким. Что случилось?

Я не могла говорить, только перевела взгляд с ее лица на открытую дверь подвала, за которой зияла темная пустота.

Она протиснулась мимо меня и нащупала выключатель. И тут же издала пронзительный крик, от которого у меня волосы на затылке встали дыбом. Ее ужас эхом отразился от каменных стен подвала.

Я вплотную подошла к ней сзади, дрожа и напрягая зрение единственная пыльная лампочка давала слишком слабый свет. И все же я увидела.

Ральф лежал у нижней ступеньки. Его шея была изогнута под неестественным углом, руки раскинуты в стороны, одна нога согнута под телом, другая вытянута. У меня закружилась голова. Чтобы не упасть, я оперлась рукой о побеленную стену.

Хелен слетела вниз по ступеньками почти рухнула на мужа. Ее пальцы неуклюже метались по его груди, затем скользнули к шее. На мгновение мне показалось, что она душит его, но тут же дошло: она отчаянно пытается нащупать пульс. Я представила, как в местах, где ее пальцы касались кожи, появляются отметины — белые, потом красные.

Хелен дотянулась до его запястья, впилась в него пальцами, все еще стараясь отыскать жизнь. Мое сердце остановилось.

Крик — отчаянный, душераздирающий: «Ральф!» Я вцепилась в дверной косяк так, что костяшки пальцев побелели. Живот пронзила вспышка боли. Скрючившись, я подалась вперед, не сводя глаз с Хелен. В полумраке подвала я могла разглядеть только ее темный силуэт.

Она сидела склонившись над ним, затем обхватила широкую грудь и стала баюкать с причитаниями, раскачиваясь взад и вперед. Причитания переросли в вой на одной ноте, и слышать его было невыносимо.

Рука Ральфа безвольно лежала ладонью вверх на бетонном полу. Пальцы, которые написали так много стихов, которые ласкали меня, теперь тщетно сжимали воздух.

У меня подогнулись колени, и я опустилась на верхнюю ступеньку. Дрожа всем телом, запахнула рубашку и закрыла лицо руками. Все пахло им. Мои ладони. Рубашка…

Что я наделала? Боже милостивый, что я наделала? Как такое могло случиться? Этот мужчина всего несколько минут назад был полон жизни, как он мог умереть?

К горлу подступила тошнота; сама того не сознавая, я стала раскачиваться взад и вперед, инстинктивно копируя движение Хелен.

Вой внизу сменился тихим плачем. Хелен плакала, забыв обо всем на свете.

— П-пойду позвоню, заикаясь, пробормотала я, изо всех сил стараясь контролировать дыхание. — В-вызову «скорую помощь».

Хелен подняла голову и посмотрела в мою сторону. Во мраке ее глаза как-то неестественно сияли. Казалось, она пытается вспомнить, кто я такая, почему я здесь и какое отношение имею к тому, что произошло.

— Он стал падать, и дверь поддалась. Это просто…

— Как? — выдохнула Хелен. — Как ты могла? — У меня внутри все похолодело.

Она снова склонилась над Ральфом, припала к нему, стала покрывать поцелуями лоб, щеки. Видеть это было невыносимо, но и отвести взгляд я не могла. Просунув пальцы между скрюченными пальцами мужа, Хелен сжала его ладонь. Посидела так, затем отстранилась, поднялась на ноги и огляделась…

Дрожа всем телом, я подалась вперед. Ноги едва держали меня на бетонных ступенях.

— …Или вызвать полицию? — Мысли дико метались. Кому надо позвонить? — Наверное…

— Нет! — Хелен вскинула голову и с отвращением посмотрела на меня. На мои голые ноги, на руки, судорожно вцепившиеся в рубашку ее мужа. Рубашку, которую она, возможно, сама ему выбирала, тщательно наглаживала после каждой стирки. — Даже не смей.

Я снова сжалась в комок. Подумала о ее дочери, которая безмятежно спит в своей спальне наверху. О разрушенной репутации Ральфа в школе. О скандале, который неминуемо разразится, как только станут известны обстоятельства его смерти. Все выплывет наружу, как я и грозилась. Правда обо мне. О ней.

— Это был несчастный случай. — Перед глазами снова пронеслось видение: Ральф, выкатив глаза, цепляется за воздух, когда дверь внезапно поддалась. — Он упал и…

Хелен заморгала, мысленно прокручивая картину случившегося.

— Почему? — прошептала она.

К чему относится этот вопрос? К несчастному случаю или к его предательству? Ральф говорил, что Хелен ничего не подозревает о нашем романе. Она доверяла ему.

Ее взгляд снова задержался на мне, съежившейся на верхней ступеньке, кутавшейся в рубашку, которая едва прикрывала голые бедра.

— Наша дочь… сказала Хелен. — Она не должна знать.

Анна. Я сглотнула и почувствовала вкус желчи.

Хелен повернулась к Ральфу, снова опустилась на колени, на минутку прижала к себе. Протянув руку, она стянула с полки что-то похожее на старое покрывало, растряхнула его, разворачивая, и принялась накрывать тело. Охваченная ужасом, я сидела, не в силах пошевелиться.

Не знаю, сколько прошло времени. Дрожа, я кое-как поднялась на ноги и вернулась в гостиную. Тишина. Я заставила себя собрать разбросанную одежду и натянула ее на себя. Потом сидела на краю дивана, тупо глядя в пустоту и пытаясь дышать. Совсем недавно мы занимались здесь любовью, и я чувствовала, что он вернулся ко мне. Прижимая костяшки пальцев ко рту, я прикусила их, стараясь заглушить собственное горе и сохранить рассудок. Позже, заглянув в кухонный шкаф, я нашла бутылку джина. Сделала глоток и не ощутила вкуса — только жжение в горле. Затем вернулась к подвалу.

Хелен сидела неподвижно, уткнувшись Ральфу в грудь лицом. Я вздрогнула. Он, наверное, остывает. Трупное окоченение. Желудок скрутило. Я не могла смотреть на это.

— Думаю, лучше позвонить кому-нибудь, — нарушила я тишину.

— Подожди! — Она резко вскинула голову. — Подожди. Нельзя, чтобы Анна проснулась.

Я непонимающе уставилась на нее. От шока ее разум, похоже, немного помутился. Все кончено. Для всех нас. И для Анны тоже.

Я помотала головой:

— Она все равно узнает. Нам придется…

Хелен закрыла глаза. За какой-то час она изменилась. Осунувшаяся, постаревшая, дыхание прерывистое, как у тяжелобольной. Она выглядела так, словно очень старалась собраться с силами, взять под контроль свои расшатанные нервы.

— Нам… — пробормотала она себе под нос.

Мой взгляд упал на торчавшую из-под ткани ногу Ральфа. В полутьме пятки казались синими. Выпитый джин всколыхнулся у меня в животе.

Я успела добежать до туалета на первом этаже, прежде чем меня вырвало. Склонившись над унитазом, я упиралась взглядом в туалетную щетку в держателе. Первозданной чистоты. Погруженную в синий дезинфицирующий раствор. Перед глазами все завертелось. Я была пылинкой, которая свободно падала сквозь время и пространство. Боже милостивый, что я наделала?

Опустошив желудок, я выползла из туалета на четвереньках, как собака. Голова раскалывалась.

Добравшись до кухонной мойки, я с трудом поднялась на ноги и плеснула холодной водой в лицо, помыла руки и прополоскала рот. На улице уже почти стемнело. Очертания садовой ограды за окном, розы, оплетающие шпалеры, слились с моим отражением бледное лицо, огромные испуганные глаза.

Сама мысль о возвращении к лестнице в подвал была невыносима. По счастью, в кухне была другая дверь, ведущая в гостиную.

От неожиданности я чуть не подпрыгнула. В густых сумерках на самом краешке кресла сидела Хелен, неподвижная и безмолвная. Все еще в кардигане и этих своих нелепых туфлях. Спина идеально прямая, кулаки сжаты, костяшки побелели. Лоб сосредоточенно напряжен. То ли она думала о чем-то своем, то ли молилась. Может, для силы? Для решимости.

Я неуверенно остановилась в дверях, не зная, что сказать.

Губы Хелен задрожали. Она что-то пробормотала себе под нос.

Я сделала шаг вперед, она удивленно посмотрела на меня и указала на кресло напротив.

Я открыла было рот, чтобы еще раз сказать: «Надо вызвать полицию», но передумала. Пусть придет в себя.

Повинуясь ее жесту, я опустилась в кресло и стала наблюдать за ней. Его жена. Моя соперница… Он хотел уйти от нее — всегда так говорил. Но не мог причинить ей боль. «Это ее убьет», — говорил он. И к тому же у них была Анна.

Я помотала головой. Наша битва за Ральфа осталась в прошлом. В конце концов проиграли мы обе. Меня все еще трясло. Я положила руки на колени, ладони были липкими. Сильно болела голова. Опять подкатывала тошнота, но в желудке уже ничего не осталось. Хотелось поскорее добраться до дома, залезть в постель и уснуть. Если я вообще смогу уснуть.

Я попыталась представить, что будет после звонка в полицию. Звук сирены. Стук в дверь. Долгие часы в участке. Вопросы. Протокол. Резкий свет в холодном помещении с голыми стенами. Невыносимо!

Голова шла кругом. Может, она права, что не разрешила мне звонить в полицию? Может, есть другой способ?

Ральф. Лежит мертвый в подвале, всего в нескольких футах от меня. И во всем этом виновата я!

Через некоторое время Хелен открыла глаза, повернулась и посмотрела в окно. Поднялась на ноги, включила свет, как делала, наверное, каждый вечер, и задернула шторы, оставив небольшой промежуток для света, чтобы показать, что хозяева дома…

— Никто не должен знать, что случилось. — Ее лицо оставалось каменным. — Никто.

— Но он… Я помедлила, подбирая слово, не в силах произнести «умер». — Но он ушел. Все равно все узнают.

Она обратила на меня пустой взгляд:

— Возможно. Когда-нибудь. Но не сейчас. И не в той версии, как это случилось на самом деле.

Я закрыла глаза. Она хочет сохранить в тайне причину его смерти. Это означает одно: никто, даже Анна, не должен узнать, что их счастливый брак никогда таковым не был.

Ну что тут скажешь? Внезапно она показалась мне такой твердой, такой решительной, будто хотела, чтобы я возражала.

— По крайней мере, этим ты обязана мне, — равнодушно произнесла она.

— Но я даже не знаю как…

— Просто делай, что я скажу. И никаких вопросов. — Она была уже на ногах, руки сжаты в кулаки. — Он тяжелый. Мне понадобится помощь. — Она помолчала. — Если не хочешь отправиться в тюрьму.

Она жестко вывела меня из гостиной в холл. Ее манеры изменились. Она сдерживала свое горе, и ее движения казались механическими и скупыми. Трудно представить, чего ей стоило взять себя в руки.

У двери в подвал она обернулась ко мне:

— Жди здесь. Я позову, когда будешь нужна.

Хелен торопливо спустилась по ступенькам, ее шаги отдавались эхом.

Я сжалась, прислонившись к стене, стараясь подготовить себя и не думать о его распростертом теле. Не думать о мужчине, который всегда был в движении, всегда был полон жизни. У меня снова скрутило желудок, и я, почувствовав кислый привкус, поднесла руку ко рту. Лицо покрывал холодный пот.

Снизу долетали приглушенные звуки. Цокот каблуков по цементному полу. Тяжелое дыхание она передвигает что-то тяжелое. Шорох пластика. Я снова закрыла глаза, пытаясь отгородиться от всего. Меня била дрожь.

Наконец Хелен тяжело поднялась наверх. Волосы ее были мокрыми от пота. Она слегка задыхалась.

— Ни о чем не думай. Просто делай.

Она рассуждала вслух, разговаривала сама с собой.

Похоже, я совсем не знаю эту женщину, жену моего любимого. Я старалась не вспоминать о ней без особой надобности. Списала ее в разряд «еще одной школьной мамочки из тех, кто ждет своих детей у ворот в половине четвертого». Она помогала младшеклассникам справляться с программой чтения: сидела в библиотеке младшей школы и слушала, как дети по очереди читают ей. Она не могла быть другой. Слишком больно было бы думать о ней, как о чем-то большем.

Похоже, она снова вспомнила о моем присутствии, и выражение ее лица стало жестче.

— Если ты попытаешься что-нибудь сделать по-своему, я скажу им, что это ты. Ты же толкнула его, разве не так? И что вы делали? Дрались?

Она презирала меня, это звучало в ее голосе. Нет смысла отрицать. Частички твоей кожи — под его ногтями. Твоя ДНК на нем везде. Если повезет, тебя осудят за непредумышленное убийство.

Повезет? У меня по спине побежали мурашки.

— Я бы с радостью понаблюдала, как ты гниешь в тюрьме. Уж поверь. Если бы не Анна… Она сглотнула. — Если все это всплывет, нас всех искупают в грязи. Ваша мелкая интрижка, которая, кстати, для него ничего не значила, попадет во все газеты. Учительница набросилась на учителя, пока его семилетняя дочь спала наверху! Ты хоть на секунду задумалась, как Анна будет страдать? Газетчики распнут тебя, и не раз. И Ральфа тоже. — Она помолчала. Ее губы дрожали, и на мгновение мне показалось, что она вот-вот сломается. — Да, я буду горевать… но не сейчас. Я не могу себе этого позволить. Потом, позже.

На шее у нее пульсировала вена. Ей стоило огромных усилий держать себя в руках…

Как только она снова смогла говорить, она ткнула в меня пальцем:

Слушай, вот что ты сейчас сделаешь заткнешься и будешь выполнять в точности то, что я тебе скажу.

В подвале воняло плесенью и скипидаром. Я заморгала, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Бетонный пол под ногами был каким-то клейким, подошвы туфель слегка прилипали к нему.

Я старалась «просто делать», как она говорит. Но одна мысль продолжала прорываться: «Это был Ральф… Это его тяжелое тело в пластиковом мешке на молнии… кажется, это чехол от доски для серфинга. Там, внутри, его плоть».

В молодости Ральф занимался серфингом. А вот она, по его рассказам, никогда серфингом не интересовалась. Я пыталась представить, когда и где он купил доску для серфинга и этот чехол для нее, где он путешествовал. На каком-нибудь солнечном курорте он летал по волнам, загорелый, мускулистый. Я с трудом сглотнула, чувствуя, что она смотрит на меня и ждет.

Я присела там, куда она указала, у подножия лестницы, и обхватила край чехла из холодного, скользкого пластика. Когда я попробовала приподнять его, тело внутри сдвинулось. Ступни. Лодыжки. Колени. Вздрогнув, я разжала руки, будто чехол стал обжигающе горячим.

Хелен посмотрела на меня.

— Я не могу… — заикаясь, пробормотала я.

Ее взгляд наполнился ядом.

— А придется…

Закусив губу, я наклонилась и просунула руки под ноги Ральфа. Хелен с суровым лицом обхватила его где-то в районе подмышек. Нащупала их через чехол.

— Держишь? Теперь потихоньку иди. Мелкими шажками. — Она тяжело задышала.

Я закрыла глаза и стала пятиться назад, пока каблуки не уперлись в нижнюю ступеньку. Ральф повис между нами. Мы поползли вверх, перетаскивая ношу со ступеньки на ступеньку. Сначала, стараясь не споткнуться, на узкую ступеньку поднималась я, затем за мной рывками двигалась Хелен. Единственными звуками были наше собственное тяжелое дыхание и едва слышное кряхтение.

Наверху мы положили свою ношу рядом со входной дверью. Я прислонилась мокрой от пота спиной к стене и прикрыла глаза. У меня болела грудь. Болели мышцы. Хотелось отдышаться и поспать. А утром проснуться и обнаружить, что все это мне приснилось, Ральф жив и здоров.

Костлявые пальцы Хелен впились мне в плечо. Я заставила себя открыть глаза. Ее раскрасневшееся лицо, обрамленное растрепанными волосами, было совсем близко.

— Я пойду наверх, посмотрю, как там Анна, а потом мы уедем. Забери с собой все свои вещи.

Я заморгала:

— Разве Анну можно оставить одну?

— С ней все будет в порядке. Спасибо за заботу. Она бросила на меня сердитый взгляд. — Машина за дверью. Я проверю, нет ли кого поблизости, а затем мы перетащим его. — Она помолчала. — Нам нужно действовать быстро. Мы справимся, если будем работать слаженно.

Я сделала глубокий вдох и заставила себя кивнуть.

Глава 4

Было почти десять часов, когда мы уложили Ральфа в багажник и тронулись в путь.

Хелен сидела прямо, с напряженной спиной, крепко сжимая руками руль и устремив взгляд на дорогу. Навигатор рассчитал маршрут к побережью. Тридцать восемь минут. В кои-то веки машин было так мало, что, возможно, мы действительно уложимся в это время.

Я отвернулась от Хелен и смотрела на пробегающие мимо пустые тротуары, стараясь не думать о грузе в багажнике. Навигатор механическим женским голосом выдавал инструкции:

Через восемьсот ярдов поверните налево.

Разрозненные мысли вертелись в голове: «Я убила человека… Ральф. Я убила Ральфа».

— Теперь поверните налево, — произнес навигатор.

Хелен повернула руль.

«Это же несчастный случай», — подумала я.

Навигатору было все равно.

— Держитесь правее.

Что я делаю?

От новой волны паники желудок снова сжался. Безумие какое-то. Почему я позволяю ей контролировать ситуацию, позволяю запугивать меня?

— Приготовьтесь свернуть на второй съезд.

Я сидела оцепенев.

Все равно уже поздно. Слишком поздно…

Теперь стало ясно, куда мы направляемся. Я узнала это место на карте навигатора. Я уже бывала там раньше. С Ральфом.

Вдоль кромки галечного пляжа тянулись обшарпанные лодочные сараи. Мое лицо стало пунцовым, когда я вспомнила наш последний приезд сюда. У Ральфа и Хелен были ключи от лодочного сарая, в котором хранилась парусная шлюпка их друга. Несколько месяцев назад, перед Рождеством, Ральф взял меня с собой. Сказал, что обещал Хелен проверить паруса и убрать их на зиму. На самом деле мы прихватили одеяла и бутылку шампанского, и он взял меня прямо в море, затем свернул паруса, и мы, обнаженные, плыли в шлюпке, прижимаясь друг к другу, пили шампанское, занимались любовью и опять пили, пока ветер не переменился и холод, поднимавшийся от воды, не заставил нас наконец одеться и вернуться на берег.

Теперь, когда я снова увидела это место, смерть Ральфа показалась мне невозможной. Завтра я проснусь и все это окажется чепухой. Неуловимый и харизматичный Ральф будет исчезать то в одном, то в другом классе и делиться со школьниками своей страстью к Шекспиру, Китсу или Мильтону, а беззаботная Анна, как всегда, отправится в обед гулять на детскую площадку, будет бегать с друзьями наперегонки или играть в классики.

Хелен свернула на пустынную стоянку и остановилась на дальнем конце, недалеко от лодочных сараев. Вылезла из машины и открыла багажник.

Я заставила себя последовать за ней. Она уже подтаскивала мертвого мужа к краю багажника. Сильный просоленный ветер хлестал по лицу, пока я помогала ей.

Мы молча перетащили тело через галечный пляж и оставили его у самой кромки воды. Ледяная вода просочилась в туфли. Хелен подошла к сараю и отперла двойные двери, затем мы вместе скатили к воде шлюпку на металлической колесной раме.

Хелен забралась внутрь, я подала ей мачту и стала беспомощно наблюдать, как она устанавливает паруса. Ральф лежал рядом со мной. Совсем близко я могла коснуться его большим пальцем ноги.

Еще не слишком поздно. Я все еще могу развернуться и убежать… Позвоню в полицию и расскажу им все, буду молить о пощаде.

Я размышляла о ее словах. Непредумышленное убийство. Она права. Как бы там ни было, я убила его. Меня на годы отправят в тюрьму. Я содрогнулась, представив, как меня запирают в маленькой камере, оставляя на милость закоренелых преступников. Мне никогда не пережить такое.

Движения Хелен были быстрыми и уверенными, как у опытного матроса. Я вспомнила потрясение на ее лице, когда она, застыв в дверях, в ужасе глядела на меня. Затем — отчаянную боль ее причитаний. Теперь же все свои силы она вкладывала в то, чтобы держать себя в руках, чтобы справиться. Заставить себя не думать о том, что ее муж, с которым она каждую ночь делила постель, отец их ребенка, лежит холодный в чехле от доски для серфинга на мокрых камнях у наших ног.

Закрепив паруса, Хелен перегнулась через борт и нетерпеливым жестом велела мне подтащить чехол поближе. Что я и сделала, затем, потея и кряхтя, мы затащили его в шлюпку.

Она освободила шлюпку от рамы, и мы вместе стали тащить ее с мелководья. Я сняла туфли и колготки. Ноги ныли в ледяной воде, торчащие из песка камни больно вонзались в ступни.

Как только шлюпка закачалась на волнах, Хелен жестом велела мне ухватиться за резиновую ручку и забраться на борт. Я неуклюже перевалилась внутрь, затем кое-как добралась до мотка веревки и уселась на нем, стараясь держаться как можно дальше от чехла с телом Ральфа; мокрые ноги ломило от холода. Засунув руки в карманы, я наблюдала, как Хелен маневрирует, пытаясь поймать ветер. Сильный ночной бриз уносил нас все дальше на черную воду.

Боже, помилуй нас! Что я наделала?

Редкие огни побережья сузились до точек. Темнота давила, нарушаемая лишь тусклым свечением сигнальных огней шлюпки. Суденышко подпрыгивало на волнах, продвигаясь вперед. Еще не шторм, но близко к тому. Хелен была полностью поглощена управлением.

В конце концов она приспустила парус, пробралась вдоль борта и жестом показала мне занять место у ног Ральфа. Я не чувствовала онемевших от ветра рук. От нервного шока и холода у меня так сильно дрожало тело, что я спотыкалась и болталась из стороны в сторону, добираясь до указанного мне места.

Я изо всех сил старалась разглядеть в темноте хоть что-нибудь. Хелен расстегнула молнию чехла. Показались голова и плечи Ральфа, обмотанные покрывалом. Прищурившись, я пытаясь понять, что она делает, низко склонившись над ним. Мне казалось, что она прижимает его к груди, наклонившись для последнего поцелуя.

Я отвела взгляд и стащила чехол с бедер и ног. Напряглась и закинула ноги Ральфа на борт. Хелен выпрямилась и, тяжело дыша, приподняла его плечи и грудь.

Так он лежал несколько мгновений на самом краю тень между двумя женщинами, которые любили его больше всего в этой жизни. Затем Хелен подала мне знак, мы прижались к нему плечами и толкнули. Ральф перевалился через борт и со всплеском упал в черноту. Шлюпка рванула вперед, волны вздыбились, и мы остались вдвоем, глядя вниз, в бескрайнюю пустую темноту проносящейся мимо воды.

Глава 5

Поставив шлюпку обратно в сарай, мы поехали обратно, включив печку на полную мощность. Стоявшие на высоком отвесном берегу дома были погружены в темноту, но мне казалось, что из окон за нами наблюдают. «Именно так все и будет, подумала я. Постоянное чувство страха и вины. Постоянное чувство, что за тобой следят. С этим теперь придется жить всю оставшуюся жизнь».

Хелен сильно дрожала. Наверное, от напряжения. А может, наступил отсроченный шок. Двигатель тужился, печка гудела, нагнетая в салон теплый воздух.

Мы обе молчали. Я подтянула ноги к груди и обхватила руками коленки. Время от времени я поглядывала на Хелен. Она, казалось, ушла в себя, будто одолжила энергию, чтобы взять себя в руки, сделала то, что считала нужным, и теперь отдавала долг.

Около часа ночи мы подъехали к ее дому. Она припарковалась и заглушила мотор, но из машины не вышла. Секунду никто из нас не шевелился. Я вспомнила об Анне, которая все это время была одна в доме, и запоздало помолилась, чтобы сон девочки ничто не нарушило.

— Я никогда тебя не прощу, наконец сказала Хелен, не глядя на меня. Выброси из головы, что мы как-то связаны… вот этим. Нас ничто не связывает, и я буду проклинать тебя до самой смерти.

Я промолчала. Что я могла ответить? Стиснула зубы и, стараясь держать себя в руках, невидящим взглядом смотрела на бампер стоящей впереди машины.

— Если ты расколешься, если хоть словом обмолвишься о том, что произошло, я убью тебя, — проговорила она тем же безжизненным голосом. — Поняла? Скажу, что ты заставила меня помогать тебе. И что ты угрожала Анне.

Повернувшись ко мне, Хелен какое-то время сидела с плотно сжатыми губами. Она почти нависала надо мной, и я ощутила запах ее несвежего после долго ночи дыхания, видела красные прожилки на белках ее глаз.

— Он был моим мужем. Мы любили друг друга. А ты уничтожила его. Никогда не забывай об этом.

Глава 6

Когда я вошла в свою квартиру, совсем крохотную по сравнению с их домом, там было тихо и полно теней. Раздевшись, я забросила одежду в стиральную машину, затем включила горячую воду, не заботясь о том, слышит ли меня молодой человек, живущий в квартире внизу. Щедро добавила в ванну пену. Единственное, чего мне хотелось, поскорее забыть о том, что произошло. Расслабиться. А потом хорошенько выспаться.

Пока набиралась вода, я отыскала таблетки, прописанные мне после ухода Ральфа, проглотила пару, достала бутылку солодового виски, так и недопитого с Рождества, и плеснула в стакан. Виски обжег горло. В ванне меня трясло, несмотря на обжигающую воду. Ни таблетки, ни виски не подействовали.

Стоило мне закрыть глаза, как я видела Ральфа. Его испуганное лицо, когда он упал спиной на эту чертову незапертую дверь. Меня накрывала тишина, когда я представляла его лежащим у подножия лестницы. Несколько часов назад я целовала его в губы, кончик моего языка проскальзывал к нему в рот. А теперь его безжизненное тело дрейфует по волнам. Или разлагается на дне. Как жемчуга его глаза[3]. Он любил цитировать эту строчку.

Закрыв лицо пенными руками, я заплакала, громко, безудержно всхлипывая. Прижимала кулак ко рту, чтобы удержаться от крика. Как я переживу это? Как я буду жить без него, без надежды увидеть его снова? И с чувством вины от того, что мы натворили. Мы… Я думала о Хелен. Как она заставила себя на время забыть о горе, как управляла шлюпкой, маневрируя во тьме. Все это ради их дочери. Она хотела скрыть, каким был ее муж.

Жесткость этой женщины пугала меня. И я поняла, что сделаю все, как она велела. На следующее утро я встану, оденусь и пойду на работу. В школе буду вести себя так, будто ничего не произошло. Если кто-то заметит мою бледность, или удрученный вид, или дрожащие руки, скажу, что у меня болит горло.

Я буду лгать, лгать и лгать, словно от этого зависит моя жизнь.

Глава 7

Несколько дней жизнь продолжалась с большим трудом. В школе я выполняла свои обычные обязанности учила, ставила оценки, сидела на собраниях. На детской площадке я искала взглядом Анну в круговороте ребятишек, но так ни разу и не увидела ее. Проходя мимо школьной библиотеки, я замедляла шаг и присматривалась, но Хелен словно испарилась.

После школы я возвращалась домой, запирала дверь, заставляла себя хоть что-нибудь проглотить, а затем, дрожа всем телом, лежала в постели. Кроме Ральфа, я думала о том, было ли потрясение Хелен таким же сильными, как у меня.

Иногда я почти забывала о случившемся. Открывала утром глаза и в первые секунды после пробуждения чувствовала себя нормально — свободной от страхов, в безопасности. Но потом воспоминания обрушивались на меня с новой силой.

Между тем по школе поползли слухи.

Однажды в обеденный перерыв, после дежурства на детской площадке, я приготовила себе кофе в учительской, добавила немного молока и, взяв свой контейнер с едой, направилась к столу в дальнем конце. За ним уже сидели Элейн Эббот — заместитель директора младшей школы, Хилари Прайор и Оливия Фрай.

Элейн, женщина средних лет с хорошими манерами, кивнула мне:

— Мы как раз говорим о Ральфе Уилсоне. Ты уже слышала?

У меня сжался желудок. Я успела поставить чашку на стол, но кофе выплеснулся через край. Стараясь сохранять спокойствие, я взяла салфетку, вытерла кофейное кольцо на столе и дно чашки, затем опустилась на стул:

— Что именно? — спросила я.

Элейн в спортивной рубашке и трикотажной ветровке излучала бодрость.

— Он исчез, — сказала она, наклоняясь вперед.

— Исчез?

По-прежнему плохо соображая, я открыла контейнер и воткнула вилку в салат с пастой. От сильного запаха красного лука меня чуть не вырвало.

— Исчез, — кивнула она. Ее контейнер был уже пуст. Она пила чай. Нам всем очень нравилась ее кружка с блестящей розовой надписью: «Учителя — как ангелы, они творят чудеса». Подарок от класса. — Мистер Уилсон уже несколько дней не появляется в школе. Не отвечает на звонки. Директриса в конце концов позвонила его жене, а та сама не своя: муж пропал.

Хилари Прайор, считавшая себя экспертом по вопросам брака — с тех пор как в прошлом году наконец-то вышла замуж, — негромко заметила:

— Напрашивается вывод: семейная жизнь мистера Уилсона была далеко не сахар. — Она многозначительно кивнула.

Оливия Фрай, стройная, с глазами лани, поспешила добавить:

— Он всегда был очаровашкой. Ну, вы меня поняли, да?

Нет, я не поняла. Что это должно было означать?

Я не отрывала взгляд от своей еды. Паста во рту казалась твердой, будто сделанной из дерева. Я жевала и жевала и никак не могла проглотить. Щеки пылали.

Элейн допила свой чай.

— Семейная жизнь мистера Уилсона — его личное дело. Но не выйти на работу без причины — это на него не похоже. Сара в ярости.

Сара Бальдини была директором старшей школы.

Элейн встала, шумно отодвинув стул, положила свой контейнер в пакет и бросила взгляд на часы.

— Спортивный клуб? — подмигнула ей Хилари. — Но сегодня пятница.

Элейн покачала головой:

— Капустник у пятого класса. Даже не верится, что уже скоро выпускной.

Хилари жевала ролл с салатом и хумусом. Как только Элейн ушла, она прошептала:

— Они подключили полицию.

Оливия поперхнулась:

— Полицию? Зачем?

Это же совсем не в его характере. Знаете ли, учитель, семьянин… Просто так он бы не ушел.

Я наколола на вилку макаронину и осмелилась посмотреть на них обеих, стараясь говорить непринужденно:

— Кто тебе об этом сказал?

— Джейн. — Сегодня утром я ходила в канцелярию — делала копии. А она узнала от Мэтти. — Хиллари перехватила непонимающий взгляд Оливии; девушка устроилась к нам на работу только в этом сентябре и еще многих не знала, особенно в старшей школе. Матильда Кэмпбелл из канцелярии, последовало пояснение. Высокая такая, с длинными темными волосами. Очень милая. Тебе стоит с ней познакомиться.

Округлив глаза, Оливия поинтересовалась:

— И что же говорит полиция? Где он?

— Никто ничего не знает, — поморщилась Хилари. — Будем следить за развитием событий.

Я поспешно упаковала остатки своего обеда и вышла. В служебном туалете меня стошнило.

Глава 8

В тот вечер я сидела в Интернете и искала новости. О Ральфе не было ничего такого, о чем бы я не читала раньше. В первые недели нашего знакомства мне нравилось дома, по вечерам, гуглить его фотки, подробно изучать его лицо, его тело.

На фотографии со школьного сайта черно-белой Ральф стоит небрежно прислонившись плечом к стене, руки держит в карманах, на лоб небрежно спадает прядь волос. Тут он Поэт. Но больше всего мне нравилась его фотография, на которой он на сцене в окружении увлеченных актеров-подростков с горящими глазами. На ней он выглядел моложе и к тому же отчаянно красив. Снимок был сделан три года назад, еще до того, как я по-настоящему узнала его. Он ставил в школе «Ромео и Джульетту».

О его исчезновении — ни слова.

Последние несколько дней я даже не пыталась готовить: я не могла есть. Возвращаясь домой, я сидела перед телевизором, уставившись в одну точку.

Десять часов. Надо идти спать.

Но я не могла. Нервы были на пределе. До одержимости. Меня пугала тишина собственной спальни; лежа в кровати, я думала о том, что мы с Ральфом занимались здесь любовью. Этим подушкам я выплакивала свою боль: сначала когда он ушел, а потом — когда узнала, до чего он опустился. Теперь же, стоило мне закрыть глаза, я видела его тело в неестественной позе у подножия бетонной лестницы.

Садясь в машину, я обманывала себя, что хочу просто прокатиться, побыть среди людей и немного успокоиться. Так было и в этот раз. Выехав на его улицу, я сбросила скорость. Ворота везде закрыты, машины стояли у домов. За неплотно задернутыми шторами мерцали экраны телевизоров.

Дом Ральфа ничем не выделялся среди других. Шторы на первом этаже так же задернуты, в щель пробивается полоска света. Я напрягала зрение, пытаясь разглядеть хоть какое-нибудь движение. Ничего. В тот роковой день он мерил шагами гостиную, возбужденный моим присутствием. Я хотела его, очень, но и он хотел меня, пусть и пытался скрыть это.

Сигнал заставил меня подпрыгнуть. Ехавший за мной автомобиль вернул меня в реальность. Я прибавила скорости и направилась к побережью.

Чем ближе я подъезжала к морю, тем сильнее обострялись мои чувства. Краски, звуки, запахи — все казалось более ярким, насыщенным. Соленый морской воздух. Глубокие тени. Призрачные очертания ветхих домишек и среди них — вполне приличные коттеджи, где в это время года мало кто живет.

Я поставила машину возле группы магазинчиков отсюда было недалеко до лодочных сараев. Магазинчики были закрыты, но как только я отошла от машины, загорелся уличный фонарь. Повинуясь инстинкту, я тут же нырнула в тень, запоздало подумав: а не выглядит ли мое поведение подозрительным, ведь тут наверняка есть камеры слежения?

Было тепло, но стоило завернуть за угол, порывы ветра с моря стали довольно ощутимыми. В темноте, развернутые капотами к воде, стояли две машины. В полумраке блеснули опознавательные знаки. Полиция.

Кровь застучала у меня в висках. Пригнув голову, я ускорила шаг, чтобы спрятаться за лодочными сараями.

Прокравшись между двумя строениями, я остановилась. У меня перехватило дыхание. Когда глаза немного привыкли к тени, я разглядела у волнореза две коренастые фигуры, одна повыше, другая пониже. Судя по фуражкам полицейские. Они сидели плечом к плечу и смотрели на море.

Я замерла, боясь выдать себя. До меня долетали голоса, но я не могла разобрать, о чем они говорят. Сначала мужчина, потом женщина. Повисло молчание, которое прерывал только ветер. Женщина добавила еще что-то, рассмеялась, встала, вылила на гальку остатки кофе из бумажного стаканчика и потянулась.

Я вжалась в шершавую стену лодочного сарая, не отрывая взгляда от воды. Волны набегали на берег и разбивались белой пеной. Я подняла взгляд и посмотрела дальше в море. И увидела мерцающий огонек. Сердце ухнуло в пятки. На воде покачивалась небольшая моторная лодка, а может, катер.

Мужчина-полицейский неохотно поднялся, и они оба зашагали по гальке к своей машине, двигаясь легко и расслабленно. А я так и стояла в тени, пока машина не уехала.

Когда я снова посмотрела на море, огонек уже исчез. Я сползла по стене на землю и осталась сидеть, дрожа, на камнях. Голова кружилась. «Что им известно и что они могли найти?» — спрашивала я себя.

Глава 9

Не помню, как я добралась домой. Сердце колотилось в груди, как у зайца, а дыхание было таким, будто я удирала от волка. Что должно было случиться случилось. До этого момента мне казалось, что я еще могу поступить вопреки угрозам Хелен могу прийти в полицию и признаться во всем. Не знаю, поверили бы мне, но я надеялась на лучшее.

Увидев на пляже офицеров полиции, я до смерти перепугалась и поняла, что уже слишком поздно. Момент, когда я могла явиться с повинной, был упущен. Теперь я стала частью этого преступления, и неважно, каким образом все произошло. Мне точно никто не поверит, если я скажу о несчастном случае: мы избавились от тела, и этот факт делал мое признание ложью. А я слишком измучена чувством вины, чтобы вызывать доверие. Итак, это преступление, и мне придется действовать быстро, чтобы защитить себя.

Я взбежала на свой этаж, перепрыгивая через две ступеньки, и как в тумане вошла в квартиру. Руки у меня дрожали. Включила яркий верхний свет и принялась рыться на полках шкафов и в ящиках комода, выгребая все, что связывало меня с Ральфом.

Его дезодорант, его пена для бритья в шкафчике в ванной, оставленные на случай, если он проведет у меня ночь. На кухне — открытая пачка дорогого кофе, который он держал для себя; этот кофе был куплен так давно, что аромат уже почти выветрился. Овсяное печенье — он любил есть его с сыром.

В гостиной я прошлась вдоль стеллажей, вытаскивая подаренные им книги в мягких обложках. Книг было немного. Несколько сборников стихов — я как-то призналась ему, что никогда не читала этих поэтов; романы, которые он покупал для меня, потому что хотел поделиться со мной своими увлечениями. Пока мы выпивали и ужинали, книги подбрасывали нам темы для долгих дискуссий: я смотрела Ральфу в глаза, а он говорил и говорил, и наши руки переплетались на столе.

В спальне я вытащила старый джемпер, который он оставил у меня, а я так и не отдала. Прижала джемпер к лицу — запах Ральфа уже исчез.

Из прикроватной тумбочки я выгребла кучу листков с его записями. Каждый был воспоминанием: вот список покупок для пикника с шампанским; вот шутливое стихотворение, написанное им специально для меня вскоре после нашего знакомства; а вот нацарапанная на ходу любовная записка, которую я нашла дома на подушке.

Из нижнего ящика, из-под бумаг, я вытянула потрепанный томик в кожаном переплете антологию поэзии девятнадцатого века. Затхлый запах страниц сразу вернул меня к первым дням нашего романа. Дням, полным пьянящего возбуждения и беспокойства. Томик был один из самых первых его подарков и самым драгоценным для меня. Он много лет принадлежал Ральфу, и Ральф торопливо переворачивал страницы, чтобы показать мне свои любимые стихотворения. Покачав головой, я сунула томик обратно в ящик. Это единственная вещь, которую я не смогу выбросить.

Клочки бумаги я мелко-мелко порвала, затем сложила все в мусорный мешок и вынесла во двор за домом. Ночную тишину нарушали только мои шаги и тяжелое дыхание. На всякий случай я зарыла свой мешок поглубже в контейнер. Еще день, и все собранное отправится на городскую свалку, где будет сожжено.

Перед сном я уселась в постель и проделала самую тяжелую работу: удалила из телефона все его сообщения и все фотографии. Последним удалила его номер. Если подвести черту, я сделала шаг, на который никогда бы не решилась раньше, — вычеркнула его из своей жизни.

Ну что же, если Хелен или какая-нибудь улика приведет полицию к моей двери, я готова.

Мне было горько думать об этом, но Ральф, наверное, давно уже проделал то же самое. Порвал и сжег мои любовные записки, удалил эсэмэски, выбросил в канализацию ключи от моей квартиры. Если по какой-то причине он замешкался, то теперь этим займется его жена. Интересно, что она найдет, когда начнет вычищать его кабинет и опустошать карманы? Знает ли она о самой темной тайне своего мужа, которая теперь может всплыть на свет?

В выходные я почти не выходила из квартиры. Задернула шторы и лежала в пижаме на диване, завернувшись в плед. Со стороны — смотрела телевизор, но спроси меня, какую именно передачу, я бы не ответила.

Ночью я засыпала с трудом. Закрывая глаза, я каждый раз видела Ральфа. Он ждал меня. Иногда я видела его в море: раскинув руки и ноги, покачиваясь на волнах, он иногда скорбно, иногда злобно смотрел на меня. «Я все еще здесь, — читалось в его взгляде. — Тебе это не сойдет с рук».

Глава 10

Ральф спас меня от самой себя. Сама бы я не решилась на такое.

Наша история началась в сентябре прошлого года, в самом начале семестра.

Я задерживалась допоздна, проверяя в учительской младшей школы тетради третьего класса писала доброжелательные комментарии, ставила смайлики, иногда наклеивала звездочки. Рядом стояла грязная чашка из-под кофе. В учительской никого не было. Время подходило к половине шестого. Через полчаса школьный сторож будет обходить здание, выключать свет и запирать двери.

Пора было идти домой. Но мне так не хотелось возвращаться в пустую квартиру!

Может быть, прогуляться к зданию старшей школы? Я редко там бывала, для меня эта территория была чужой. Кое-кто из моих коллег, к примеру Хилари Прайор, которая, казалось, знала всех, время от времени ходили туда обедать, но я робела. В школе была иерархия. Учителя старшеклассников обладали более высоким статусом и на нас смотрели свысока, как будто мы были способны только на вытирание носов, чтение книжек с картинками и декорирование бумажных тарелок, а они, занимавшиеся с подростками, мнили себя практически университетскими преподавателями.

В коридоре послышались тяжелые шаги сторожа. Собрав тетрадки, я положила их в свой шкафчик. Как раз над ним на пробковой доске висело объявление о наборе новой группы литературного творчества для учителей. Я посмотрела на часы. Занятие только началось. Сердце бешено застучало. Может, на минутку заглянуть? Вовсе незачем оставаться до конца.

Я медлила, охваченная нервным возбуждением. Снова прочла объявление, соображая, где находится класс, в котором проводилось занятие. Облизнула пересохшие губы, собираясь с духом.

Просто встала и пошла. Почему нет? Отличный шанс скоротать час.

В старшей школе я конечно же заблудилась, свернув не туда в лабиринте коридоров. И уже собралась уйти домой, когда за моей спиной распахнулась дверь.

— Вы не нас ищете?

Ральф. Ральф Уилсон… Оглядываясь назад, мне странно вспоминать, что было время, когда я не знала о его существовании. Позже он сказал, что всегда следил за мной вполглаза, а тут увидел, как я прохожу мимо с раскрасневшимся лицом, и догадался, что я заблудилась.

Но это будет позже, а тогда в дверях стоял красивый харизматичный мужчина с манящей улыбкой на губах. В малинового цвета вельветовом пиджаке с черными нашивками из искусственной кожи на локтях и сером кашемировом джемпере с глубоким вырезом. Примерно с полдюжины лиц повернулись в мою сторону: учителя, оставшиеся после уроков на занятие группы, сидели свободным полукругом вокруг его стола. На лицах было написано нетерпение: когда же эта никому не известная училка из младшей школы уйдет или займет свободное место? Им было все равно хотелось вернуться к прерванному занятию.

Пожав плечами, я кивнула, застигнутая врасплох. Не поднимая глаз и чувствуя, что краснею, я поспешно прошла в класс и села в последнем ряду. В основном на занятие пришли учителя старшей школы.

Одной из немногих, кого я знала, была Оливия Фрай. Она сидела изящно скрестив длинные ноги, красивые волосы ниспадали на плечи.

Ральф продолжил чтение. Он читал одно из своих стихотворений о любви и времени. Я была очарована его голосом — мягким, глубоким и драматичным. Он не столько читал, сколько произносил нараспев, словно театральный актер. От этого голоса внутри у меня что-то завязалось узлом.

Когда Ральф закончил чтение, наступила минутная тишина, а он все это время смотрел на меня. Откровенно и открыто. Будто уже знал, что нас ждет впереди. А от меня хотел, чтобы я перестала тормозить.

Выходя за мной из класса, он спросил:

— А вы сочиняете?

Я покачала головой, смущенная его вниманием. Он был настолько красив, что я оробела перед ним. Да еще этот вопрос… А вдруг я разочаровала его, признавшись, что не занимаюсь сочинительством? К примеру, Оливия писала рассказы для детей: я слышала, как в учительской она обсуждала их с Элейн Эббот и просила разрешения прочитать в классе.

Но нет, он не выглядел разочарованным. Просто улыбался, глядя мне прямо в глаза, и я вдруг поймала себя на том, что глупо улыбаюсь в ответ.

— Ральф, как насчет пива? — окликнул его бородатый преподаватель естественных наук. В «Полумесяце»? Отлично. Я догоню.

Стайка учителей, весело переговариваясь, удалялась по коридору. Я отвернулась. Мне хотелось, чтобы он еще поговорил со мной, а в компаниях я чувствовала себя неуютно.

— Что ж, спасибо, что пришли, — сказал Ральф.

Я кивнула, удивляясь, почему он все еще здесь и все еще улыбается. И по-прежнему не сводит с меня взгляда. Мой желудок сжался, и, боясь последствий нашего разговора, боясь его, я повернулась и пошла прочь.

Резкая. В моей аттестации по итогам года Джон Бикерс написал, что некоторые так отзываются обо мне. Я так и не поняла, кто именно. Хилари Прайор? Такая дружелюбная внешне, она была той еще сплетницей. Или кто-то из родителей?

Джон сидел за столом в своем кабинете и оценивающе смотрел на меня. Я знала этот взгляд — доводилось видеть раньше. По мнению Джона, он усиливал имидж доброго директора младшей школы.

— Мы все разные, Лора, — сказал он. — Ничего плохого в этом нет. Но, знаете ли, там, где это возможно, лучше все-таки находить точки соприкосновения. Это значительно облегчает жизнь.

Ральф поспешно догнал меня и пошел рядом, протягивая мне руку.

— Ральф Уилсон, — представился он. — Английская литература. Старшая школа.

Его рука была теплой и мягкой. Я еще подумала: рука поэта.

Младшая школа, вторые классы. — Чуть помедлив, я усмехнулась и добавила: — Лора. Лора Диксон.

— Ну что же, Лора Диксон, давайте-ка пойдем выпьем. Вы бывали в «Полумесяце»? Тут прямо за углом. И там сейчас много наших, из школы. Идемте, вы же хотите! Просто не желаете это признать!

На его лице появилось разочарование, когда я, запаниковав, пробормотала «нет, спасибо». Быстрым шагом, ссутулив плечи, я направилась по коридору к выходу и дальше к парковке младшей школы.

«Да что со мной такое? — ругала я себя. — Немного выпить в хорошей компании мне совсем не повредило бы. А он просто ошеломляющий».

Остаток недели я почти ни о чем другом не думала — без конца прокручивала в голове наш короткий разговор, вспоминала, словно влюбленная школьница, его стихи, голос, улыбку.

Потом он рассказал, что в тот раз подумал, будто все испортил, упустил свой единственный шанс познакомиться со мной поближе.

А еще рассказал о том, как у него поднялось настроение, когда во вторник вечером я снова пришла на собрание группы. И в следующий вторник опять.

Разумеется, я пришла. Да я дни считала до вторника! И когда наконец этот вожделенный вторник наступал, отсчитывала часы до конца уроков, затем спешила в старшую школу, взволнованная, полная предвкушения входила в класс и первым делом искала взглядом его. И с каждым разом все больше убеждалась, что он не сводит взгляда с моего лица.

Его улыбка… она совершенно очаровывала.

Когда остальные уходили домой или в бар, Ральф перекидывался со мной парой слов в опустевшем коридоре. Мы тянули минуты, неторопливо шли мимо пустых классов к выходу и наслаждались флиртом, ожиданием того, что только зарождалось.

Не сговариваясь, мы приняли на себя незамысловатые роли. Он был поклонником, потенциальным соблазнителем. А я делала вид, что сопротивляюсь.

В нем чувствовался молодой задор.

— Так совсем же по чуть-чуть, — говорил он. Если хотите, мы еще можем присоединиться к компании. Или нет. Очевидно, лучше этого не делать! Жить вообще опасно, Лора!

Во мне закипала страсть. Мне доставляло удовольствие, что меня преследуют с такой решимостью. Но и с трепетностью одновременно. С самого начала я поняла, что, если влюблюсь в Ральфа, буду падать долго и мучительно. И снова потеряю себя.

Прошло два года с тех пор, как Мэтью собрал вещи и оставил меня в отчаянии, с разбитым сердцем. Со временем я привыкла к своему одиночеству. Научилась закрываться от других людей, защищать и беречь свою душу. Мне не хотелось, чтобы мой мир снова разлетелся вдребезги.

Но Ральф не сдавался. Он очаровывал меня. Убеждал.

Теперь-то я понимаю, что он лгал мне.

Глава 11

В понедельник я надела самое нарядное платье и подобрала к нему туфли на низком каблуке. В зеркале мое лицо выглядело бледным и осунувшимся. Я подвела глаза, нанесла на щеки немного румян и чуть подкрасила губы.

Разукрашенная леди.

Потренировалась перед зеркалом, придумывая, как буду отвечать, если меня спросят, что со мной.

— Немного простудилась и чувствовала себя ужасно. Почти все выходные не вставала с постели.

Из зеркала на меня смотрели безжизненные тусклые глаза.

Учительская потрескивала от приглушенного гула. Сплетня подобна электрическому разряду.

Я взяла из шкафчика тетрадки и пошла к столу, но меня перехватила Хилари Прайор.

— Слышала уже? — шепотом поинтересовалась она. — О Ральфе Уилсоне. Говорят, возможно, самоубийство.

Я вздрогнула:

— Кто говорит?

— Полиция. — На ее лице появилось раздражение. — Ты что, не помнишь? Жена мистера Уилсона написала заявление о его исчезновении! И о нем по-прежнему ничего не слышно. Может, проблема в девушке? — Она вскинула брови. — Во всяком случае, с тех пор как он исчез, прошла почти неделя. И она последняя, кто видел его.

Тетрадка, лежавшая на самом верху стопки, соскользнула и полетела на пол. Я хотела поднять ее, но наклонилась слишком резко, и еще три тетрадки оказались на полу. Странички с карандашными рисунками и нетвердо написанными строчками захлопали, падая вниз, как дохлые рыбы.

Присев рядом со мной, Хилари помогла собрать упавшие тетради.

— Его жена выглядит жутко измотанной. Я имею в виду… ты меня слушаешь, да? Неужели он действительно был настолько подавлен, что… ну, ты поняла? Просто ужасно. — Она прикрыла глаза. — Интересно, Анна пока останется дома? — Дочь Ральфа училась в ее классе. — Бедная девочка! Что тут еще скажешь?

В коридоре, у самого моего класса, меня догнала Элейн Эббот. Через десять минут дети, толкаясь и суетясь, хлынут в школу с прогулки под яростные окрики учителей: «Тише, второй класс! Не бегите!»

— Джон разослал сотрудникам письмо, — шепотом сообщила она. — Посмотри почту. Должно уже прийти. Она настороженно огляделась по сторонам. — Просит, чтобы учителя сразу сообщали ему, если заметят у кого-нибудь из детей признаки беспокойства или вообще какое-то необычное поведение. Он тогда пригласит в школу психолога… Она вздохнула и отвернулась. — Какой ужас! Жуткая история. Бедная Анна.

Я вошла в класс, положила книги и тетради на стол и тяжело опустилась на стул. Через пару минут завертится карусель. Правила орфографии в схемах и таблица умножения на восемь. Как вам идея о том, чтобы поставить пьесу о Великом пожаре в Лондоне? Модели домов семнадцатого века можно сделать из картонных коробок из-под мюсли. Крыши? Для крыш подойдут зубочистки.

Я думала о словах Хилари. Сидела в тишине, пытаясь унять дрожь, успокоиться, но не была уверена, что справлюсь.

Всем сотрудникам младшей школы

Конфиденциально

Уважаемый коллега!

С большой грустью пишу Вам об опасениях, связанных с нашим коллегой, учителем английского языка и литературы Ральфом Уилсоном.

Возможно, Вы слышали, что полиция пытается найти его. Есть несколько версий его исчезновения. Если появится дополнительная информация, я обязательно сообщу Вам.

Естественно, в это непростое время наши мысли и молитвы обращены к миссис Уилсон и маленькой Анне.

Мисс Эббот договорилась, чтобы в течение этой недели в школе дежурил психолог-консультант, специалист по жизненным утратам. Пожалуйста, не стесняйтесь направить к нему любого ребенка, который, по вашему мнению, огорчен этим событием, или приходите сами, если почувствуете, что нуждаетесь в особой поддержке.

Прошу Вас соблюдать полную конфиденциальность в отношении этой информации. Попечительский совет уполномочил директоров младшей и старшей школы выступить с заявлением в СМИ.

Пожалуйста, присылайте мне или мисс Бальдини любые интересующие Вас вопросы.

Во время перемены я должна была дежурить на площадке для игр. Надевая пальто, я в спешке прочитала письмо, открыв почту на телефоне.

На площадке меня сразу накрыл шквал радостных воплей — дети носились, уж точно не обремененные никакими проблемами. Ко мне подошла Оливия Фрай — пальто расстегнуто, шарф сбился, за каждую руку уцепилось по ребенку.

С посеревшим лицом, она шепотом спросила:

— Видела?

Я сразу поняла, что она имеет в виду. Письмо конечно же. Других тем для разговора не было.

— Ужасно.

Бедная жена! — С этими словами она перевела задумчивый взгляд на детей, которые с криками беспорядочно носились по площадке и дергали друг друга за куртки и пальто.

Что-то в ее тоне, в ее бледности, в том, как она старательно избегала моего взгляда, навело меня на мысль: «Неужели и она тоже?» Я вздрогнула, вспомнив ее на занятиях нашей группы. Длинные волосы, как у принцессы. Белоснежная кожа. Ее голос звучал застенчиво, когда она читала свой рассказ, а Ральф, подбадривая, смотрел ей прямо в лицо.

Я отвернулась. Мне захотелось побыть одной. Девчушка по имени Эмма — фамилия вылетела из головы — налетела на меня, на мгновение обхватила мои ноги, затем развернулась и снова умчалась к своим подружкам.

Если я права, Оливия была до или после меня? Или параллельно со мной? Знает ли она обо мне и Ральфе? Во рту стало сухо. Что, если она разболтает о наших с ним отношениях? И расскажет об этом полиции?

Оливия подошла к двум дерущимся первоклашкам, разняла их и, сделав предупреждение, отправила играть в разные концы площадки.

Когда она снова вернулась ко мне, я чуть слышно спросила:

— И что нового известно?

Я имела в виду, нашли ли они его раздувшийся труп? Того человека, который когда-то занимался любовью со мной и, возможно, с тобой тоже? Но я не могла сказать такое вслух.

— Обыскивают вересковую пустошь, так же негромко ответила она. — По-видимому, он часто гулял там.

Пустошь? Я прищурилась. Никогда не видела, чтобы Ральф ходил куда-нибудь пешком. Затем меня посетила догадка: про пустошь придумала Хелен, пытаясь навести полицию на ложный след.

Во рту появился привкус желчи.

Глава 12

О прибытии полиции возвестило второе письмо от администрации школы.

Всем сотрудникам старшей и младшей школы!

Полицейские, расследующие исчезновение нашего коллеги, мистера Ральфа Уилсона, прибудут сегодня в школу для проведения опроса. Всем, кто может поделиться любой информацией о м-ре Уилсоне, пусть даже самой незначительной, следует перейти по ссылке ниже и записаться на беседу. Пожалуйста, планируйте беседу во внеучебное время. Если подходящее для вас время занято, пожалуйста, свяжитесь с Джейн (младшая школа) или Матильдой (старшая школа) они организуют для вас временную замену, пока вы будете беседовать с детективом.

В полиции полагают, что даже самые незначительные подробности, касающиеся поведения и душевного состояния м-ра Уилсона в недавнем прошлом, могут оказаться ценной информацией. Несомненно, мы все будем рады помочь в расследовании этого очень непростого случая.

На встречу с полицейскими меня затащила Оливия Фрай. Она собиралась пойти с помощницей учителя из младшей школы та тоже иногда посещала занятия нашей группы. Оливия предложила мне пойти с ними. Нет, не предложила — настояла.

— А что, если мы сможем помочь? — говорила она, буквально загнав меня в угол площадки для игр во время очередного нашего дежурства. Ее огромные глаза влажно поблескивали от переполнявших ее чувств. — Было бы ужасно, если бы мы не попытались помочь. Подумай о его бедной жене!

Я старалась увильнуть от прямого ответа. Она и понятия не имела, как много я думаю о Хелен. Ее окаменевшее лицо с застывшим взглядом вспоминалось мне почти так же часто, как и лицо ее покойного мужа.

Я пожала плечами:

— Со мной детектив только зря потратит время. Я же почти не знала мистера Уилсона.

— Понимаю. — Оливия поджала губы. — Я тоже не знала. Но пойти надо. Давай сходим вместе и покончим с этим делом.

К нам подбежала заплаканная девочка в распахнутом пальто, требуя справедливости в какой-то ссоре с одноклассницей. Отвернувшись от меня, Оливия наклонилась к ней, чтобы разобраться, в чем дело.

В нарушение всех правил я быстро зашагала с площадки к школе — мне нужно было в туалет. Беспорядочно бегающие дети, их крики и смех — все было как в тумане. Меня трясло и бросало то в жар, то в холод. Мне физически нельзя идти на эту беседу с детективом. Я не смогу находиться рядом с полицейскими, чувствовать их взгляды на лице. Не смогу держать себя в руках и отвечать на вопросы. Они все узнают. Я выдам себя. От меня волнами будет расходиться чувство вины. Они обязательно поймут!

Но разве могла я отказаться пойти вместе с остальными, не вызывая подозрений?

Ночью накануне беседы я не спала. Молча ходила взад и вперед по квартире, боясь закрыть глаза. Сон не шел. Мысленно я видела умное лицо детектива, проницательно читающего мои мысли.

Глава 13

Для проведения опросов полицейским отдали переговорную комнату рядом с кабинетом Сары Бальдини.

Оливия, пухленькая помощница учителя и я сидели в креслах, поставленных вдоль стены, и ждали назначенного времени.

От пота у меня зудели ладони. Время от времени я украдкой вытирала их о колени. Оливия тоже выглядела бледной и напряженной.

Помощница учителя, любительница поболтать, нервно шутила:

— Сидим, будто нас вызвали к директору и сейчас будут ругать. — Неловкая пауза. — Наверное, именно так чувствуют себя непослушные мальчишки.

Дверь открылась, из переговорной вышел учитель старших классов, тот самый бородач, который ходил на занятия к Ральфу, а после неизменно перемещался в бар за углом. Вид у него был необычайно серьезный.

— Ну, как все прошло? — шепотом поинтересовалась помощница учителя.

Он пожал плечами:

— Удачи вам!

Следом за ним с планшетом в руках появилась девушка-констебль. Она сверила по списку наши имена и контактные данные. На вид ей едва ли было двадцать, она выглядела даже моложе, чем Оливия. Волосы, собранные под темной сеткой в тугой пучок на затылке, держали мелкие шпильки.

Когда мы встали, чтобы пройти за ней в кабинет, у меня скрутило живот. Колени подогнулись, и я с грохотом рухнула в кресло.

Помощница учителя заботливо склонилась надо мной:

— С вами все в порядке?

Сил на ответ не осталось: сердце колотилось как сумасшедшее, руки, вдруг ставшие ледяными, намертво вцепились в подлокотники.

— Вы бледная, как привидение. — Помощница помедлила. — Сказать им, что вы плохо себя чувствуете?

Она повернулась к двери переговорной, за которой уже скрылись Оливия и сотрудница полиции.

Опираясь на ее руку, я с трудом поднялась на ноги.

— Все в порядке. Извините. Просто встала слишком резко… Месячные… такое дело, — выдавила я из себя.

Она понимающе улыбнулась, и мне кое-как удалось последовать за ней на ватных ногах.

В переговорной я ожидала увидеть совсем другое. Ночью мой разум рисовал в воображении телевизионного детектива, энергичного мужчину средних лет в фетровой шляпе, поношенном костюме и с сигаретой в уголке рта. Он сидел подавшись вперед, оценивая меня взглядом, готовый вскочить в любой момент.

В реальности кабинет, в котором еще совсем недавно хозяйничал приглашенный психолог, был обставлен почти по-домашнему. На низком столике стоял большой графин с водой, а рядом с ним башня из бумажных стаканчиков. Здесь же коробка салфеток и маленькая ваза с желтыми гвоздиками. Стол окружали стулья с прямыми спинками и мягкими сиденьями.

Я чуть было не рассмеялась, представив, как язвительно отозвался бы об этой обстановке Ральф. Мелкобуржуазная и слюнявая. На мгновение я даже представила, как мы будем болтать с ним об этом за бокалом шираза, сравнивая свои наблюдения о детективе.

Детективом была женщина средних лет, похоже сильно уставшая от мира. Дешевый темно-синий брючный костюм из синтетической ткани. «Маркс и Спенсер», наверное. Простая белая блузка. Скромное серебряное ожерелье. Лицо тщательно накрашено. В морщинках, веером разлетавшихся от уголков глаз, осела пудра. Помада — яркого оттенка красного — нуждалась в обновлении.

Мне вдруг стало невероятно легко.

— Детектив-инспектор Джонс… Эйлин Джонс.

Она жестом пригласила нас сесть. Что мы и сделали и даже сочли нужным придвинуть стулья поближе к столу. Девушка-констебль, вооружившись блокнотом и ручкой, села позади своей начальницы.

— Благодарю, что пришли. — Ее взгляд скользил по нашим лицам — от одного к другому.

Я сцепила руки, до этого лежавшие на коленях.

— Насколько я понимаю, вы записались на беседу, потому что лично знали мистера Уилсона и, возможно, вам есть чем поделиться. Итак, кто будет говорить первым?

Конечно же Оливия. Вся такая строгая, она си дела с идеально прямой спиной, и волосы каскадом рассыпались по ее плечам.

Оливия рассказала о нашей группе литературного творчества и объяснила, что именно поэтому мы решили прийти сюда вместе, поскольку из младшей школы на занятия ходили только мы трое, а значит, располагаем примерно одной и той же информацией. Потом она говорила о поэзии Ральфа, о его таланте и природной харизме.

Детектив кивала, но не проронила ни слова. Перо ручки констебля царапало по бумаге.

Оливия решительно взяла инициативу на себя, словно мы договорились, что она будет говорить, отвечать за нас.

Живой взгляд умных глаз детектива оставался ясным. Принимающим все как есть.

— Как много он рассказывал о своей личной жизни? — спросила Джонс.

— Напрямую — ничего. Мы были всего лишь коллегами и не делились секретами. — Оливия помолчала, словно подыскивала слова. Прядь волос упала ей на грудь, и она привычным движением отбросила ее за спину. — Но о человеке можно многое узнать из его творчества, особенно поэзии. Стихи — это очень личное. Я бы сказала, что он явно был романтиком. И, похоже, обожал жену. Ну и Анну, конечно. Свою дочь.

— Вы замечали какие-нибудь признаки неблагополучия его брака?

— Нет. — Оливия выглядела потрясенной. — Совсем наоборот. Миссис Уилсон постоянно бывает в школе — слушает, как читают дети. У нас много родителей-волонтеров, все, разумеется, проверены полицией. Поэтому у нас была возможность познакомиться с ней поближе. Очень милая женщина. Приветливая, дружелюбная. Не могу сказать, что я слишком хорошо знала ее, как и мистера Уилсона, но, по-моему, они милые люди.

Детектив кивнула и позволила паузе затянуться на несколько секунд дольше, чем требовалось для комфортного общения.

— И Анна очаровательная девочка. Такая добродушная…

Вспомнилось, как совсем недавно, в учительской, Оливия назвала Ральфа «очаровашкой». Сейчас не было и намека на такое определение. По ее словам, он был ангелом во плоти, прямо мальчик из церковного хора.

Я смотрела на нее, слушала уверенно звучавший голос, и восхищение Ральфом, которое просвечивало во всех ее высказываниях, неприятно искажалось. В том, как она говорила, было что-то искусственное. Спектакль. Что она задумала? Я не знала.

Лицо детектива оставалось непроницаемым.

Констебль с безукоризненно уложенным пучком царапала строчку за строчкой. Интересно, сколько времени у нее уходит на сооружение такой прически?

Помощница учителя, сидевшая между Оливией и мной, с воодушевлением кивала; время от времени она выдыхала «о да» или «безусловно».

Когда Оливия наконец закончила, помощница учителя с серьезным видом подалась вперед и сказала:

— Я согласна. Очень милый мужчина. Близко я его не знала… Когда могла, я тоже приходила на занятия группы. Нет, не читать собственные сочинения. У меня нет такого дара. Просто хотелось провести время в приятном обществе. Но когда он читал свои стихи, чувствовалось, какая нежная у него душа.

Я чуть не фыркнула. Нежная душа? Вот еще перл, который заставил бы Ральфа рассмеяться.

Детектив посмотрела в мою сторону. Ее ледяной взгляд, встретившись с моим, заморозил меня. Она оказалась именно тем человеком, кого я так боялась, пусть и не в том теле, как накануне рисовало мне воображение. Всеведущее око. Она все поняла.

— Мисс Диксон? А какие у вас были отношения с мистером Уилсоном?

Не в силах вымолвить ни слова, я пристально смотрела в одну точку. Констебль перестала царапать в своем блокноте и подняла голову, чтобы взглянуть на меня. Теперь на меня были обращены все взгляды. Мои ноги начали дрожать.

— Мисс Диксон?

Я открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни звука. На меня снова обрушилось то же видение: неуклюже распластавшееся у лестницы тело Ральфа, а рядом, в полумраке, Хелен, рыдающая над ним.

Глава 14

Облизнув губы, я попробовала прочистить горло.

— Я почти не знала его. Правда.

Ты прекрасно знала его, еще бы тебе не знать.

Мой тоненький голосок сочился ложью. Детектив не могла не почувствовать исходящий от меня запах вины, похожий на запах испортившейся сметаны.

— Я посетила несколько собраний группы, вот и все. Мистер Уилсон всегда держался дружелюбно. Он приветливо относился ко всем.

Внешне детектив оставалась безучастной. Снова повисла гнетущая тишина. Казалось, из кабинета вдруг резко выкачали весь воздух.

Помощница учителя подскочила ко мне как раз в тот момент, когда я, покачнувшись, начала падать со стула. Схватив меня за руку, она крепко обняла меня другой рукой за плечи.

— Вам плохо, да? Она ужасно горячая, — обратилась она к детективу.

Опустив меня на пол, помощница налила в стаканчик воды и протянула мне, затем принялась обмахивать меня буклетом, оставшимся после психолога. Перед моим лицом мелькали туда-сюда желтые буквы на синем фоне: «Проблемы со сном? Грусть или депрессия?»

— Я уже почти в порядке.

Отхлебнув немного прохладной воды, я сосредоточила внимание на узоре ковра и принялась считать. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Постепенно мне удалось прийти в себя. Не без помощи я вскарабкалась обратно на стул.

— Извините, я, похоже, заболела. — Я помолчала, стараясь взять себя в руки. — Грустно гадать, что с ним случилось. А его бедная девочка, Анна… Даже не представляю…

Детектив кивнула констеблю, и та, вскочив, протянула ей несколько визитных карточек. Детектив-инспектор Эйлин Джонс. Офицер-дознаватель. Список телефонных номеров, включая горячую линию, адрес электронной почты полиции.

— Если вспомните еще что-нибудь… все что угодно…

Поднявшись из-за стола, она кивнула, давая понять, что беседа окончена.

Снаружи своего времени дожидался молодой человек, новый помощник учителя из старшей школы. Когда мы выходили из кабинета, он обеспокоенно поднял голову.

Прохладный воздух в коридоре коснулся моих влажных рук, лица и шеи, и я почувствовала облегчение.

Как только мы завернули за угол, где никто не мог слышать нас, помощница учителя глубоко вздохнула и сказала:

— Вот мы и прошли!

Я ничего не ответила. Хотелось ускорить шаг и уйти от них, чтобы побыть одной, но ноги еще плохо слушались.

Так мы и шли по коридору вместе.

— Вам бы присесть, прежде чем вернетесь в класс, ворковала помощница учителя, и в ее взгляде светилось участие. — У меня есть аспирин. Хотите, принесу?

Из-за ее спины за мной проницательно наблюдала Оливия.

Глава 15

После продолжительного отсутствия Анна наконец вернулась в школу.

Хилари только об этом и говорила.

— Я сказала классу, что, возможно, девочка будет немного грустной. — Она старалась выглядеть удрученной, но чувствовалось, что ей очень нравится играть в этой трагедии едва ли не главную роль. — Хотя я не уверена, что дети понимают, что такое горе. Им всего семь лет. Откуда им знать?

Оливия покивала.

— Да, но кто-то мог потерять бабушку или дедушку.

— Или домашнего питомца, — добавила Элейн. — Для маленького ребенка потеря любимца может оказаться очень болезненной.

Я старалась не закатывать глаза. И в то же время прекрасно представляла, что Ральф именно так бы и поступил, узнай он, что его смерть приравнивают к смерти хомячка.

— Сегодня утром Джон пригласил ее к себе в кабинет, — продолжила Хилари. Такой заботливый был. Анна дружит с Кларой Хиггинс. И я предложила Кларе временно сдвинуть парты, чтобы они могли сидеть вместе.

Элейн кивнула:

— Клара — милая девчушка.

— Она вроде часто бывала у Анны дома? — поинтересовалась Оливия.

— Именно, — подтвердила Хилари. — Клара из неполной семьи, у нее только мама, и той приходится много работать.

— А у нас нет другой девочки по фамилии Хиггинс? — спросила Элейн.

— Вроде есть одна, в старшей школе, — кивнула Хилари. — Или ее фамилия Хопкинс?

— Я так понимаю, Хелен Уилсон теперь тоже мать-одиночка? — задумчиво произнесла Оливия.

— Интересно, как она справится? — Шумно отодвинув стул, Элейн встала. — Грустно все это.

Оливия взяла свою кофейную кружку, собираясь вымыть ее, прежде чем мы все разойдемся по классам.

— Бедняжка Анна. Кто бы мог подумать.

— Мы все будем присматривать за ней. Конечно же мы ее не бросим! — Элейн похлопала Хилари по плечу. — Здесь она в надежных руках.

О том, что Анна учится в нашей школе, я узнала относительно недавно и, признаться, была удивлена этим. Она ходила во второй класс и, похоже, была спокойным ребенком. В ней, худенькой и гибкой, чувствовалась та же романтическая мечтательность, как у ее отца.

В первую же неделю, узнав, что она вернулась в школу, я решила уделять ей побольше внимания. Когда я дежурила на детской площадке, что случалось почти каждый день, я отыскивала ее взглядом в шумном водовороте детей, бегающих сломя голову. Клара Хиггинс, ее лучшая подруга, всегда находилась поблизости. Сидя на корточках и почти соприкасаясь головами где-нибудь в углу площадки, они о чем-то шептались или носились вместе со всеми, держась за руки.

Но постоянно следить за ней я не могла: приходилось разнимать дерущихся, отчитывать задир, отправлять к директору тех, кто вел себя совсем уж плохо. Кому-то оказывать помощь, кого-то утешать, с кем-то посмеяться. Кроме того, мне приходилось присматривать за новенькой девочкой с длинной косой. Рози, кажется? Или Ребекка? Она была совсем маленькой, плохо адаптировалась и старалась держаться поближе к кому-нибудь из дежурных учителей. Девчушка сжимала мои пальцы своей крошечной теплой ладошкой. Для нее я была как в спасательная шлюпка в опасном бурном море.

Анна выглядела такой же живой, как и ее сверстники. Может быть, немного бледная, но на площадке щечки становились румяными, и две короткие косички весело разлетались в стороны, когда она с визгом бегала с Кларой.

Все мои попытки подойти вместе с Рози (или Ребеккой?) поближе к тому месту, где играли Анна и Клара, обрывались тем, что подружки убегали чуть ли не на другой конец площадки, увлеченные какой-нибудь игрой. Побыть рядом с ними во время прогулки было все равно что пытаться поймать воду. Поэтому оставалось просто набраться терпения и не упустить шанс, если он подвернется.

Глава 16

Два месяца спустя

Я поправила подол платья, которое надела специально для него. Два года между Мэтью и Ральфом я жила в брюках и бесформенных джемперах. Встретив Ральфа, я снова захотела открыться миру.

— О, оказывается, у нее есть ноги! — Ральф коснулся моей коленки, когда я скользнула рядом с ним на пассажирское сиденье его машины, наконец согласившись посидеть вместе в баре. Его теплая рука скользнула по гладкой сетке моих колготок к моему бедру. — Оруэлл никогда бы не написал «Две ноги — плохо!»[4], если б увидел твои.

И опять эта улыбка. Я просто таяла от нее. Вся кий раз.

Но все это в прошлом. Теперь же, прикусив губу и набрав побольше воздуха в легкие, я шла по дорожке, кожей чувствуя, как его глаза на плакате на черной доске следят за мной, провожая к часовне.

Стояла прекрасная погода, и это было неправильно. Солнечные лучи, падая сквозь витражи, сплетались в разноцветные узоры на каменных плитах под ногами. Скамьи в часовне быстро заполнялись. Все звуки были приглушены, к свободным местам люди проходили буквально на цыпочках, а если кто и разговаривал, то только шепотом было такое чувство, что собравшиеся боятся быть услышанными.

Я пробежалась взглядом по рядам. Было много учителей из школы. Бородатый учитель естествознания стоял рядом с незнакомым мне мужчиной; они будто не знали, где им сесть. Оливия, как всегда с распущенными волосами, ниспадающими на спину, сидела с краю, на скамье, занятой сотрудниками младшей школы. Элейн Эббот, Хилари Прайор тоже здесь. Одетые все неброско, цвета приглушенные: коричневый, серый, черный.

И тут я заметила их. В дальнем углу, окутанном мягким полумраком, сидела детектив-инспектор Эйлин Джонс по соседству с каким-то мужчиной. Наверняка тоже детектив. Они сидели очень тихо, с совершенно прямыми спинами, едва заметно поворачивая головы и собирая информацию о каждом из присутствующих.

Я остановилась. Молодая женщина с профессионально скорбным лицом подошла ко мне и протянула тонкий буклет, вероятно списывая мою нерешительность на горе или нервы. Затем указала куда-то в сторону.

— Еще есть места наверху, — шепотом сообщила она, словно выдавая некую тайну.

Я направилась к винтовой лестнице. Миновав короткий пролет крутых ступеней, оказалась на небольшом балкончике с шестью рядами скамеек, в глубине которого стоял орган, смотревший на часовню сверху вниз. Отыскав свободное место в первом ряду, я села, положив руки на полированное деревянное ограждение. Отсюда я видела всех, зато сама оставалась незамеченной.

В часовне было уютно. Витраж дальнего окна представлял собой огромный крест, собранный из кусочков коричневого и зеленого оттенков. Этот символ о многом говорил прихожанам, но в то же время был достаточно сдержанным, чтобы понравиться тем, кто не верил ни в какой мир после этого и предпочитал видеть в узорах витража живую природу — ветви, листья, траву.

Рядом со мной уселся грузный мужчина средних лет, по другую сторону от него устроилась женщина. Он протянул ей буклет и быстро пролистал свой. Я взглянула на выданный мне: на обложке остался след от моих потных пальцев.

Ральф Эдвард Уилсон. На обложке была его фотография в черной рамке. Тот же портрет, что на доске у входа.

Внутри была программа. Музыка. Шекспир, Китс, Т. С. Элиот. Шекспира будет читать Сара Бальдини. Так себе выбор. Пусть она и директор старшей школы, но голос у нее раздражающе пронзительный. Джон Уилсон произнесет речь. Джон Уилсон? Я помотала головой. Но отец Ральфа уже умер, а брата у него не было. Может, двоюродный брат? Но Ральф никогда не упоминал о таком. Я закрыла буклет, и с обложки на меня снова уставился Ральф.

«Эй! — словно говорил его взгляд. — Неужели это правда? И вся эта суета из-за меня? Надеюсь, потом-то можно будет мертвецки напиться».

Я почти слышала, как он смеется.

Внизу заиграла музыка. Джазовая композиция. Блюз.

Опоздавшие поспешно занимали места, заставляя других подвинуться. Женщины в черных жакетах находили свободные места и провожали к ним самых нерешительных.

Хелен. Мне потребовалось не меньше секунды, прежде чем я узнала ее. Нетвердой походкой, со склоненной головой и поникшими плечами она шла к пустому переднему ряду, опираясь на руку полного широкоплечего мужчины. На ней было довольно длинное, ниже колена, летнее пальто серого цвета. Солнечные лучи, в которых беззаботно кружились пылинки, выхватывали в темных волосах мужчины серебряные пряди. Все это немного напоминало пародию: отец ведет свою дочь в день свадьбы к алтарю, а друзья и члены семьи собрались, чтобы засвидетельствовать это событие.

У меня перехватило дыхание. Конечно, это была Хелен, но выглядела она совсем по-другому не как женщина, которую я знала раньше. Судя по тому, как она шла, по тому, как мужчина поддерживал ее, по тому, как сидящие на скамьях люди смотрели на нее и затем быстро отводили взгляд, она постарела лет на десять, иссушенная горем. Вдова. Скорбящая вдова. И это все из-за меня.

Хелен добралась до первого ряда, и мужчина заботливо усадил ее на скамью, словно она была не в состоянии сесть без его помощи.

Музыка умолкла, послышались шаркающие шаги, негромкое откашливание, и перед собравшимися появился человек в простом церковном облачении — некто, кого я никогда раньше не видела и, подозреваю, Ральф — атеист до мозга костей — тоже. Он поднял руки в жесте, объединяющем и приветствие, и благословение, грустно улыбнулся и начал говорить.

Прикрыв глаза, я старалась не слушать. Пони мала, что здесь у меня нет никаких прав. Я была безымянным никем. Пусть меня и разрывало на части от горя, пусть я была в глубоком трауре, мне приходилось держать все это в себе. Я не была вдовой. Ральф, любящий отец и преданный муж, был совсем не тем Ральфом, которого любила я.

Глава 17

В то утро, когда я наконец решилась сказать Ральфу «да» и отправиться с ним выпить, я тщательно выбирала одежду. В конце учебного дня в служебном туалете подправила макияж и прыснула в рот мятным освежителем.

Войдя в класс, где проходили занятия нашей группы, я отыскала себе место в последнем ряду. Длинноногая Оливия мельком окинула меня взглядом, и в ее лице что-то изменилось. Или мне показалось? Внезапно я почувствовала невыносимый жар. Толстая школьница намазалась дешевой губной помадой перед школьной дискотекой и думает, что теперь-то красавчик-спортсмен заметит ее. Дуреха, не умеет отличать флирт от чего-то другого. Может, он поспорил с кем-нибудь в шутку!

Потом пришел Ральф. Извлекая из кожаного портфеля свои бумаги, он пробежался взглядом по лицам и, обнаружив меня, улыбнулся.

Я снова стала красивой и счастливой. Светилась, как подросток, которому наплевать, что подумают другие: главное, он здесь, и все у нас впереди.

В тот вечер он задержался, пока остальные натягивали куртки и пальто, собираясь в «Полумесяц».

— Может, попозже подойду, — отмахивался от приглашений.

Я тоже не торопилась уходить. Я знала. Мое тело томилось от ожидания.

Когда коридор опустел, он повернулся ко мне и, пожирая глазами, предложил:

— Поехали выпьем по стаканчику? — Посидим где-нибудь по-тихому.

Я кивнула и отправилась на стоянку за машиной. Перегнала ее к повороту на старшую школу. Ральф уже ждал меня там в своей машине.

Увидев, что я подъезжаю, он мигнул мне фарами, предлагая ехать за ним.

Так мы и ехали друг за другом, пока не оказались за городом. Погода была пасмурная, с наступлением холодов темнело быстро. Свернув с дороги на тенистую, почти пустую стоянку паба, я выключила мотор и немного посидела, глядя поверх руля в сгущающиеся сумерки.

Что я делаю? Глупый вопрос, если и так уже знаешь.

Ральф вытащил меня из машины и повел в тепло паба, спрятав мою руку в сгибе своего локтя, как будто мы были супружеской парой. В середине недели оживления в пабе не наблюдалось. Мы прошли за столик в тихом уютном уголке.

— Дай угадаю. — Он сделал несколько пасов руками, притворяясь фокусником, читающим мои мысли. — Итак, мадемуазель пьет… портвейн и лимонад?

Я рассмеялась:

— Ничего подобного даже близко.

— «Гиннесс».

— В самом деле? — Я вскинула брови.

Ральф исчез и вернулся с двумя бокалами шираза. Его любимого вина, как я вскоре узнала.

— Я бы взял бутылку, но не сегодня. — Он кивнул в сторону окна, за которым темнела автостоянка. — Мы оба за рулем. Поэтому в следующий раз.

В следующий раз. Я улыбнулась. Все так волнующе и в то же время так просто, так знакомо с самого начала.

С ним мне было хорошо. Он согревал своим присутствием. От меня ничего не требовалось только сидеть, откинувшись на спинку, и таять от вина, позволив плечам расслабиться, а себе — смеяться. Я становилась свободнее. Становилась похожей на него.

А он весь искрился жизнью. Рассказывал забавные истории об уроках, о своих учениках, о баталиях, которые приходилось вести, чтобы заставить их читать. О хитростях, на которые он пускался, о пари с мальчишками, которые отказывались интересоваться чем-либо, написанным до их рождения.

Ральф был красноречивым и в меру насмешливым, и я в конце концов перестала задумываться, почему я здесь и куда это может завести. Попутно я отпустила все другие тревоги. Я просто позволила этому случиться.

Когда мы уже уходили, он задержал меня на темном крыльце, повернул к себе так нежно, словно я была из фарфора, обнял и поцеловал в губы — благоговейно и целомудренно. В почти полной темноте его глаза блестели.

— Лора Диксон. — О этот голос, низкий и томный! — Что ты со мной сделала?

Будто это была моя вина.

Потом я ехала домой, окутанная блаженством, смотрела на тихие темные улицы и видела их словно в первый раз. Губы все еще чувствовали прикосновение его губ. Тело трепетало. Мое дыхание пульсировало мелкими возбужденными всплесками. Любовь все больше овладевала мною, и я, кажется, сходила с ума.

Телефон звякнул, известив, что пришло сообщение, как раз в тот момент, когда я открывала ключом дверь квартиры. Я не разрешила себе прочитать — не сейчас. Хотелось потянуть момент наслаждения. А вдруг это сообщение из банка о превышении кредитного лимита? Или автоматическое напоминание о какой-нибудь рутинной встрече у стоматолога или окулиста?

В прихожей я сняла пальто и повесила его на крючок. На моем лице все еще блуждала улыбка. Только пройдя в спальню, я достала телефон; голова гудела от вина и адреналина.

Благополучно добралась?

В темноте моя улыбка стала еще шире. С телефоном в руке я плюхнулась на кровать и поспешила набрать ответное сообщение, пока мой рассудок не вмешался и не остановил эту новую сумасшедшую женщину, возникшую из ниоткуда:

Приходи на ужин. В пятницу вечером?

Нажала «отправить», а после лежала на спине, не сводя глаз с телефона, в полной тишине, до звона в ушах.

Ничего.

Я села, затем переместилась вместе с телефоном в кухню и держала его все время рядом, пока наливала в стакан воду из-под крана, чтобы попить.

Ничего.

Во мне зарождалась паника. А вдруг я неправильно его поняла? И выставила себя полной дурой. Как неловко! Что, если он расскажет об этой моей оплошности другим? На меня будут тыкать пальцем в школе?

Взяла с собой телефон в ванную. И он все время лежал под рукой, пока я умывалась и чистила зубы.

Ничего.

Может, стоит написать ему: «Я пошутила»?

От напряжения мое лицо в зеркале выглядело как непроницаемая маска. Наверное, он заводит дружбу с каждой новенькой. Ведет в тихий паб. Вполне в его стиле. Разговорчивый. Общительный.

Расстроенная, я уже забиралась в постель, когда наконец звякнуло сообщение. Я тут же подхватила телефон.

С удовольствием. Ты достойна «Гиннесса».

Я выключила свет, представляя его здесь, в моей квартире. Он вернет в нее жизнь. Своей энергией. Своей страстью. Я приготовлю роскошный ужин по старинной книге рецептов. Чего не делала уже много лет, даже не с тех пор, как ушел Мэтью. И еще хороший десерт.

Теперь оставалось только решить, что надеть.

Глава 18

В конце поминальной службы снова заиграли джаз. Меланхоличный саксофон разрывал сердце. Мужчина с проседью в волосах помог Хелен встать и увел ее. Как только она скрылась из виду, настроение изменилось. Тихо переговариваясь, люди потянулись к выходу.

Наверху, на балконе, тоже гудели голоса. Я сложила буклет с программой, сунула его в сумку, затем пошла вниз.

Щурясь от солнечного света, народ покидал часовню, окруженную аккуратно подстриженным газоном и ухоженными клумбами с розами. От парковки к ступеням тянулась широкая, обсаженная деревьями аллея, по которой мог проехать катафалк.

Когда я вышла, толпа уже начала редеть. Люди небольшими группами направлялись к основной автостоянке на другом конце подъездной аллеи; пальто, надетые на поминальную службу, теперь, на солнышке, оказались лишними и безвольно висели на руках у своих хозяев. Отставшие приветствовали друг друга и, радуясь солнечному свету, стояли, сплетничая.

Я вглядывалась в лица. Пришедшие отдать дань памяти Ральфу представляли разные периоды его жизни. Члены семьи — некоторые из них явно редко виделись громко объясняли друг другу, кто есть кто. То и дело слышались восклицания о том, что время течет слишком быстро — дети, которых смутно помнили в коротких штанишках или в бантиках, превратились в малоприятных взрослых, а родители подросших детей ссутулились и облысели. Ее здесь не было.

Хлопнула дверца машины, заурчал мотор. Я оглянулась. От часовни плавно отъезжала блестящая черная машина. С заднего сиденья в окно рассеянно смотрела Хелен.

Неизменно вежливая Элейн Эббот жестом подозвала меня, приглашая присоединиться к группке учителей младшей школы.

— Мы собираемся посидеть в ресторанчике… тут неподалеку. Пойдешь с нами? Если ты без машины, у Хилари есть место.

— Все в порядке. Я на машине, — неуверенно ответила я.

В буклете указывалась, что для приглашенных состоится поминальный обед, но я не решила, стоит ли туда идти. Где-то в глубине души мне хотелось увидеть Хелен. Не знаю, зачем и что именно я скажу ей, но все это казалось важным. Нужно узнать, как она себя чувствует, есть ли новости о полицейском расследовании, получить хоть малейший намек на то, что им действительно известно.

— Забавно, похороны без покойника, — тихо сказала Хилари.

— Не похороны, а поминальная служба, — поправила ее Оливия.

— Не вижу разницы, — скривилась Хилари.

— По закону можно объявить умершим даже без тела, если все указывает на смерть, — сказала Элейн. — Не хочется вдаваться в детали, — она огляделась и понизила голос, — но, честно говоря, даже если они и нашли тело там, где искали, еще неизвестно, в каком оно состоянии…

— В наши дни идентифицировать можно практически по любому фрагменту, разве нет? Кусочек кости. Зубы… — высказалась Хилари.

— Ой, давайте без подробностей! — поморщилась Оливия. — Мы же не на месте преступления и не ведем расследование.

— Кстати, расследование — штука полезная, — заметила Элейн. — Когда полиция выяснит, что же все-таки произошло, можно будет получить свидетельство о смерти.

— Что, даже без тела?

— Очевидно.

— Но им же неизвестно, что произошло? — уточнила Оливия.

Элейн пожала плечами:

— Вот я и говорю — когда выяснят.

— Джейн сказала, что они обыскали всю пустошь. И даже дно прибрежной полосы. И ничего не нашли.

Оливия одарила ее скептическим взглядом:

— Она-то откуда знает?

— От Джона Бикерса, — продолжила Хилари. Но… там очень глубоко. Они могли и упустить его. И, как вы говорите, на сегодняшний день… Что? Не смотри на меня так. Я просто рассказываю.

Элейн повела плечами, будто ее знобило.

— Идемте. А то мы тут все перессоримся. Жаль, конечно, его жену. Ей остается только теряться в догадках. Ничего ведь не известно наверняка.

— Слушайте, я хочу выпить, — вмешалась Оливия.

— Она, между прочим, получит компенсацию за его смерть, — не унималась Хилари. — А это уже кое-что. И его пенсию, кстати.

— Но только после того, как его официально объявят умершим. — Элейн выглядела задумчивой. — Интересно, не могла бы Сара Бальдини, не привлекая особого внимания, выяснить, что там и как? Проверить, что там Хелен светит в будущем? Ведь дело не только в ней — у нее есть Анна.

— Хорошо, что Хелен не взяла девочку с собой на службу, — заметила Оливия.

Складывалось впечатление, что она продолжает какой-то ранее начатый разговор.

Хилари нахмурилась:

— Все равно придется сказать Анне.

— Я понимаю, — кивнула Оливия. Но ей же всего семь.

Толпа вокруг нас все больше редела. На верхней ступеньке стояли двое полицейских и разглядывали тех, кто был на службе. Я старалась не попадаться им на глаза, используя в качестве прикрытия Элейн. Один вид этой Джонс, женщины-детектива, заставлял меня нервничать.

Мои коллеги вместе пошли по аллее, а я последовала за ними, вполуха слушая, как они сплетничают о других учителях о тех, кто пришел на службу, и о тех, кого не было, о том, как Сара Бальдини читала отрывок из Шекспира, и о речи родственника Ральфа: он произнес ее так плохо, что Элейн, по ее словам, не разобрала ни слова.

Попутно я смотрела по сторонам — за лужайкой было небольшое кладбище с гранитными надгробиями; многие были украшены цветниками, над одним были привязаны воздушные шарики видимо, там было место захоронения ребенка.

Все это казалось мне нереальным. Я не переставала повторять про себя: это была настоящая поминальная служба по Ральфу. Ральф мертв. По настоящему мертв. И я никогда больше не увижу его. Но даже сейчас мне не верилось, что это возможно.

По газону запрыгала большая уродливая ворона. Мой взгляд отвлекло движение в рощице вдали. Я моргнула и прищурилась. Может, еще птицы? Какая-то тень шевельнулась, и я замерла. Мужчина, высокий и широкоплечий. Но он находился слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо. Казалось, он смотрит прямо на меня. Я вскрикнула.

Ральф?

Не успела я закрыть рот, как он скользнул под прикрытие деревьев и исчез. Качая головой, я старалась успокоиться. Веду себя нелепо. Мне мерещится.

Нет, не Ральф. Это не мог быть он. У этого рост ниже. Да и слишком коренастый.

Мои коллеги вопросительно посмотрели на меня.

— Там кто-то стоял и наблюдал за нами. — Я кивнула в сторону деревьев.

Нахмурившись, Оливия прищурилась и принялась вглядываться.

— Я никого не вижу.

— Всего лишь игра света, — заметила Элейн, погладив меня по плечу пухлой рукой. — Мы все немного нервничаем.

— Да ладно, скорее поверю, что кто-то по-маленькому захотел, — буркнула Хилари. — Я бы тоже не отказалась сходить в туалет.

— Поехали с нами, выпьем немного, — любезно предложила мне Элейн. — Хочешь, я могу поехать в твоей машине, покажу дорогу.

Я покачала головой.

— Спасибо, но… — Я помедлила. Все трое глядели на меня. Но только Элейн, похоже, проявляла участие. У ее приятельниц взгляд был жестким — я им не нравилась. Не хотелось думать об этом, но в глубине души я знала, что это так. Меня не любили. Резкая Лора Диксон. Я всегда старалась держать себя в руках. Старалась не замечать их отношение. Но теперь я боялась их. Нельзя было привлекать к себе внимание. Они могут заподозрить меня. Если эти акулы начнут атаковать, кто защитит меня от них? — Как-то не очень хорошо себя чувствую. — Я проглотила подступивший к горлу комок. — Извините, мне, пожалуй, лучше поехать домой.

Дома я открыла бутылку шираза и выпила стакан. Расправленный буклет с фотографией уже висел на холодильнике, прикрепленный магнитиком с Шекспиром, — этот магнитик мне подарил Ральф. Избавляясь от его вещей, я упустила этот маленький сувенир и теперь уже не могла выбросить. Мертвые глаза Ральфа следили за мной с фотографии. Надпись на магнитике гласила: «Мое сердце всегда к вашим услугам».

«Уже нет, — подумала я. — Твое сердце, Ральф, остановилось. Это я остановила его».

В комнате я включила телевизор и устроилась на своем диванчике: голова на одном мягком подлокотнике, ноги — на другом; бутылку я прихватила с собой. Телевизионная картинка расплывалась. В голову забрела мысль, что, наверное, стоит поесть, я чувствовала опустошение, но не голод. Пустоту внутри едой не заполнишь.

Часы промелькнули незаметно. Свет снаружи все больше тускнел, по мере того как день близился к концу.

Когда начались вечерние новости, я с трудом поднялась на ноги и, покачиваясь, подошла к окну, чтобы задернуть шторы. В вертикальном положении меня поддерживала стена. Прижалась лбом к холодному стеклу, позволяя кончику носа расплющиться. Мои окна слишком высоко, вряд ли кто-то увидит.

Ухватившись за край шторы, я потянула ее… и замерла. На невысокой ограде возле автобусной остановки сидел мужчина, лицо закрывала газета.

Я напрягла зрение, пытаясь разглядеть его. Силуэт показался мне знакомым.

Не Ральф. Ростом ниже. Да и слишком коренастый.

Я вглядывалась в него, буквально повиснув на шторе, край которой все еще держала в руке.

Это он, тот человек, которого я видела в тени деревьев, когда мы выходили из часовни?

Я покачала головой и, чувствуя тошноту, протянула руку к оконной раме. Все это мне мерещится. Что бы сказал Ральф? Совсем рехнулась.

Может, это мой ангел-хранитель? Пришел спасти меня? Или посланец дьявола, явившийся, чтобы утащить меня в ад за то, что я натворила.

Звякнул телефон. Я прошла на кухню, собираясь прочитать сообщение. Номер скрыт.

Совсем короткое послание. Всего три слова:

Скучаешь по мне?

Я выронила телефон и, шатаясь, направилась в ванную. В горле застрял кислый комок. Мои вытянутые руки ударялись о стены и дверные косяки, когда меня бросало из стороны в сторону.

Глава 19

В тот вечер, когда Ральф в первый раз пришел ко мне, я приготовила лосося encroûte. Купленная в магазине выпечка: миндальный рулет с начинкой из смородины и рубленого имбиря. Все для ужина я подготовила накануне, освободив пятничное время для себя, чтобы, вернувшись с работы, принять душ и подготовиться к его приходу.

Когда я делала макияж, от возбуждения у меня дрожали руки. Чуть глаз карандашом не выколола. Затем я принялась выбирать наряд. Черные брюки и черная шелковая блузка. Слишком облегающая. Те же брюки и лиловый топ с оборками. Слишком откровенный. Платье-сорочка. Слишком короткое. Шерстяное платье, которое я носила на работу. Слишком старомодное.

Остановилась на красном, с яркими желтыми цветами, хлопчатобумажном платье на пуговицах. Достаточно облегающее, чтобы подчеркнуть талию, и вырез не слишком большой. То что надо.

Чтобы успокоить нервы, я выпила немного джина с тоником. Подумав, поставила на стол тарелку с чипсами: буду съедать понемногу, пока кручусь тут. Вскоре миска наполовину опустела. Я подсыпала еще и плеснула в бокал джина.

К тому времени, как раздался звонок в дверь, от джина в голове у меня все плыло. По нечеткой картинке камеры на входе трудно было определить, кто там стоит, но я нажала кнопку, а сама бросилась в спальню, чтобы поправить платье.

Лицо в зеркале выглядело испуганным. Макияж — слишком тяжелым. Потеряла сноровку, давно не красилась. О нет, я не готова. О чем я только думала? Какая огромная ошибка — пригласить его!

Стук в дверь квартиры заставил меня подпрыгнуть. Должно быть, он взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Я сделала несколько глубоких вдохов и пошла открывать. По ту сторону волнистого стекла маячила темная тень. Потной рукой я повернула ключ.

Ральф. Это в самом деле был он. С желтыми хризантемами в руках. И с той самой фирменной улыбкой.

Он протянул мне цветы. Я взяла их и, словно прячась, уткнулась лицом в букет.

— Можно войти? — Слышно было, что он слегка запыхался.

Я сделала шаг в сторону. В маленькой прихожей мы оказались так близко друг от друга, что я почувствовала тепло его тела.

— Ты… бежал?

Он протянул мне бутылку вина. Шираз.

— Пришлось. Не мог дождаться. Очень хоте лось поскорее увидеть тебя, Лора Диксон.

Ральф распахнул объятия, и я шагнула прямо в них, помяв букет. Сквозь рубашку чувствовались твердые мышцы груди. Позволив его рукам сомкнуться, я вдруг заметила, что улыбаюсь. Я была счастлива.

Немного отстранившись, он посмотрел сверху вниз, все еще держа меня в своих объятиях.

— Я волновался. Во взгляде читалось облегчение и, возможно, удивление. Знаешь, не был уверен.

Я молча кивнула. Сама-то я была уверена. Все в порядке, он здесь, мы хотим друг друга и принадлежим друг другу. Кольцо его рук вызывало давно забытое чувство полной защищенности, а от запаха — пьянящая смесь туалетной воды, шампуня, геля для душа и свежего пота — приятно скручивало живот. Все остальное не имело значения. Меня уже не волновали ни лосось, ни моя голова, которая кружилась все больше — и теперь не только от джина, ни мое тело, слегка потерявшее прежнюю стройность. А то, что я съела все чипсы, — такая ерунда. Достаточно, что я нахожусь рядом с ним. Любовь, надежды, безумие — все это переполняло меня.

В тот вечер мы впервые занимались любовью. Позже, гораздо позже — после лосося с ширазом (плохой выбор для рыбы, но нас это не остановило) — Ральф отвел меня в постель… Ладно, все произошло на полу в гостиной. Мы сбрасывали одежду — то одну вещицу, то другую, и он целовал каждый дюйм моего тела.

Мы так и не добрались до кровати. Сквозь дрему в перерывах между ласками и бурными разрядками я мечтала, как будет чудесно проснуться утром рядом с ним и снова заняться любовью. Затем поспать еще и где-нибудь ближе к полудню выбраться выпить кофе с круассанами — может, даже в кафе на центральной улице. Окутанные блаженной сонливостью после долгой ночи любви, мы бы сидели за столиком и ели круассаны, время от времени слизывая крошки с пальцев друг друга, и его щетина щекотала бы мое лицо…

Погруженная в эти сладкие мечты о нашем будущем, я вдруг поняла, что он потихоньку отползает от меня. По боку пробежал сквознячок, и я приоткрыла глаза. Может, пошел в ванную? Или на кухню — попить воды.

Нет, собрав разбросанную одежду, он вывернул свои трусы на нужную сторону и начал одеваться. Готовился уйти.

У меня свело живот. Мечтательный туман мгновенно рассеялся.

— Ральф?

Он подошел и наклонился, чтобы поцеловать меня в кончик носа.

— Мне пора, — шепнул он. — Прости.

Я замерла, наблюдая за его ловкими движениями: нагота быстро исчезала под одеждой, а мне оставалось одно — задаться вопросом, увижу ли я его снова и когда.

Повернувшись, я бросила взгляд на часы в глубине комнаты. Половина первого ночи.

Зачем ему уходить? Я побоялась спросить.

Теперь он был полностью одет. В кармане звякнули ключи и мелочь, когда он расправил складки брюк и застегнул ремень. Теперь Ральф опять стал самим собой.

Он присел на край дивана, надевая и зашнуровывая туфли, затем наклонился, чтобы снова поцеловать меня, на сей раз в губы.

— Расставание — это такая сладкая печаль.

Я попробовала вспомнить, сколько вина он выпил.

— Ты сможешь вести машину?

Он улыбнулся:

— Все в порядке.

Я наморщила лоб. Да он же все время подливал вино в мой бокал… От этого у меня голова шла кругом. Пил ли он сам?

— А… ты не можешь остаться?

Я тут же пожалела о своих словах. Слишком просящих. Слишком умоляющих. Нет, Лора. Не унижайся.

Но вид у него был не сердитый, скорее печальный.

— Я бы с удовольствием, если бы мог. Поверь мне.

Мысль накрыла меня, как приливная волна. Я уже открыла рот, готовая произнести ее вслух:

«Есть что-то, о чем ты должен рассказать мне?»

И не смогла. Проглотила слова.

Не сейчас. Только не так.

Он прошептал: «Прощай!» — и исчез, унося с собой из комнаты воздух и жизнь.

В прихожей хлопнула дверь.

Я замерзла, но у меня не было сил перебраться в кровать. Почему он не остался? Меня грызли сомнения. Мы так много говорили о книгах, о поэзии, о кино, о школе, но очень мало — о нем, о его жизни. Конечно, я все придумала… но он казался таким свободным и так настойчиво преследовал меня…

Хватит накручивать себя. Надо доверять сердцу и инстинктам. Он — порядочный мужчина. Мой мужчина.

Я кивнула, продолжая диалог с собой. Просто он чуткий и не хочет давить на меня. Вполне возможно, что дело именно в этом. Да, так и есть, боится торопить меня.

Я пошевелила руками и ногами, вспоминая прикосновения его губ и пальцев, и, потянувшись, позволила себе улыбнуться.

Когда я пошла в ванную, чтобы почистить зубы, звякнул телефон. Отложив щетку, я бросилась прочитать сообщение и разочарованно вздохнула. Оно было не от него. Номер скрыт.

Текст был короткий:

Уже скучаю по тебе. Когда мы сможем встретиться снова?

Сбитая с толку, я написала в ответ:

Кто это?

Ромео. Пароль: лосось encroûte.

Почему у тебя другой номер?

Горячая линия Джульетты.

Переписка рассмешила меня.

Отложив телефон, я продолжила чистить зубы. От вина и усталости голова кружилась, но мне нравилось это состояние.

Пришло время двигаться дальше и снова учиться доверять. Горькие ссоры с Мэтью о том, что ему «нужно личное пространство» и что он «чувствует себя запертым», пора забыть. Забыть тишину, которая поселилась в квартире, после того как он закрыл за собой дверь. Забыть боль и страх, забыть пустыню одиночества.

Поставив на место зубную щетку, я снова взяла в руки телефон. Горячая линия Джульетты. Скажет тоже!

На этот раз все будет по-другому. Он не Мэтью. Он — Ральф. И он особенный.

Мои пальцы сами набрали ответ:

Как можно скорее. Я тоже по тебе скучаю. Джульетта.

С влюбленностью всегда так: к тому времени, когда начинаешь понимать, что влюбился, уже слишком поздно.

В выходные моя энергия била ключом, подпитываемая мыслями о Ральфе. Я делала уборку и представляла, как все будет в следующий раз. Стоял мягкий золотой октябрь, солнца еще было достаточно. Я гуляла по берегу реки в парке и по-новому смотрела на деревья, которым предстояло пережить долгую зиму, на белок, на блики света на воде. Представляла, как мы, счастливые, будем бродить тут вместе, рука об руку.

Я ходила по магазинам, гадая, что бы такого ему приготовить, и на всякий случай держала телефон под рукой.

Во вторник я тщательно выбирала, что надеть в школу, и поймала себя на том, что весь день что-то тихонько напевала, выполняя свои рутинные обязанности.

Как только в старшей школе закончились занятия, я поспешила в класс, где проходили семинары. С утра я почти ничего не ела, и от возбуждения у меня сводило живот. По коридору я едва ли и не летела. Дверь в класс была открыта, мои коллеги, болтая, рассаживались. Я отыскала себе местечко и только тогда осмелилась наконец поднять глаза, чтобы встретиться с ним взглядом.

Но его в классе не было.

Пытаясь успокоиться, я принялась глубоко дышать. Самое главное — не подать вида, не выказать свое разочарование.

Бородатый учитель естествознания вышел вперед:

— Боюсь, ребята, наш Ральф не сможет сегодня прийти. По семейным обстоятельствам. Он шлет свои извинения. Итак, — он выжидающе оглядел присутствующих, — кто хочет начать?

Я недоверчиво уставилась на него. По семейным обстоятельствам?

Я вздрогнула и подалась вперед. О чем он говорит? Семья? Какая семья? Что за дерьмо происходит? Я могла бы встать и уйти, сбежать на парковку и позвонить ему. Но не могла даже пошевелиться. Просто сидела с пунцовыми щеками и изо всех сил пытаясь привести в порядок мысли.

Собравшиеся открыли блокноты, кто-то шел вперед, чтобы, устроившись на краешке стола, как это обычно делал Ральф, прочитать свой рассказ или стихотворение.

Не помню, как я дотянула до конца занятия. Мой взгляд прилип к туфлям — новым черным туфлям, которые я так тщательно выбирала утром, гадая, понравятся ли Ральфу шпильки. Это сегодняшнее утро было в другой жизни.

Сохраняя безучастный вид, я слушала других, но не понимала ни слова. Мои мысли занимал только Ральф. Его глаза. Его улыбка, такая непосредственная, обращенная ко мне. Прикосновение его рук к моей коже…

Спокойно. «По семейным обстоятельствам» может быть все что угодно. Родитель. Брат. Племянница или племянник. С чего это вдруг у меня такое чувство обреченности?

В глубине души я уже знала. Только не хотела признаться в этом даже самой себе.

Я не торопилась, пока остальные разбирали свои пальто и сумки и выходили в коридор. Затем подошла к бородачу, проводившему занятие.

— Жаль, что у Ральфа что-то случилось, — сказала как можно более ровным голосом. — Надеюсь, ничего серьезного?

Он бросил на меня короткий косой взгляд:

— Анна повредила руку. И он повез ее в больницу.

И тут же отвернулся от меня, собираясь поговорить с кем-то еще.

Оливия Фрай, подойдя ко мне сзади, добавила:

— Всего лишь упала с лесенки на площадке. Но родители решили проверить, нет ли перелома.

— Анна? — В голове у меня все перемешалось.

Оливия кивнула.

— Да, Анна Уилсон. Второй класс. — Она не сводила глаз с моего лица. — Дочь Ральфа. Ты разве не знала? Да и с его женой — миссис Уилсон — ты тоже наверняка встречалась. Она часто бывает в нашей библиотеке, занимается там с учениками.

Я смотрела на нее невидящим взглядом.

Миссис Уилсон. Его жена?

— Это ужасно, — заикаясь, выдавила я наконец.

— Ой, да брось, даже не сомневайся, с Анной все будет в порядке. Просто захотели сделать рентген.

Оливия повернулась и вскоре исчезла в коридоре, присоединившись к компании, которая после занятий любила заглянуть в паб. Я смотрела ей вслед с разрывающимся на части сердцем, ощущая себя полной дурой.

Анна Уилсон. Его дочь.

Но почему же он ни разу не упомянул о ней? Почему не сказал, что у него есть жена?

Он позвонил поздно вечером.

— Я разбудил тебя? — спросил почти шепотом.

Интересно, где он сейчас находится? Спрятался в укромном уголке дома, подальше от жены, и тайком звонит мне? От этой мысли мне стало тошно.

— Как Анна? — Мой голос был неестественно натянутым.

— В полном порядке. — Он вздохнул. — Небольшое растяжение, хотя и это неприятно. Прости, дорогая. Конечно, нужно было рассказать тебе все с самого начала.

Дорогая? Мое сердце сжалось. Хотелось рыдать и ругать его. Почему, Ральф? Почему ты не рассказал мне? Хотелось, чтобы он знал, как остро я переживаю его предательство, как сижу в темноте и плачу, надрывая сердце.

— Да, Ральф, — сухо ответила я. — Нужно было.

Тишина.

— Лора, мне правда жаль, что так получилось. Но я не был уверен… я не знал, что тебе известно о моей жизни, а что — нет. В школе все на виду…

Его голос звучал так устало, что я засомневалась. Где-то в глубине души мне не хотелось слушать его. Может быть, крикнуть, чтобы он оставил меня в покое, и бросить трубку? Но в его голосе звучало такое отчаяние, такая печаль, что у меня вскоре возникло желание откинуть с его лба растрепавшиеся волосы, обнять его и утешить.

Ох, Ральф…

Я молчала, прижимая телефон к уху.

— Все так запутанно. — Его голос звучал неуверенно. — Наши отношения с Хелен… — Он замолчал, а я едва осмеливалась дышать. — Понимаешь, они не такие уж и хорошие. Вернее, их давно уже нет. Это не оправдание. Я понимаю… Но, Лора…

Я вся превратилась в слух и закусила губу. Его голос дрожал. Он что, плачет?

— Ты ведь не бросишь меня, правда? Лора… Лора, я что-нибудь придумаю. Нам же хорошо вместе. Хотя мы и не так давно знаем друг друга. Не хочу давать обещаний, но… — Он замолчал.

Тыльной стороной ладони я вытерла глаза.

— Почему ты не рассказал мне? Я и понятия не имела…

— Я собирался… На самом деле хотел. Просто все произошло так стремительно. И потом я не был уверен. Думал, может, ты слышала, что я… ну, ты же знаешь, как это бывает в школе.

Я зажмурилась, представив, как Оливия шепчется с Хилари о том, что мы вместе с Ральфом уходим после занятий. Сплетни в учительской, сплетни на детской площадке и в коридорах. Он прав. Школа есть школа.

— Прости меня, пожалуйста. Я все испортил, да?

У меня не было сил отвечать.

— Лора. Куда ты пропала?

Я здесь, — отозвалась я, проглотив застрявший в горле комок.

— Лора, с тобой все по-другому. Поверь мне. Ты же тоже это почувствовала, разве нет? Только не говори, что не почувствовала.

Я снова вытерла глаза.

— Нам же хорошо вместе. Мы принадлежим друг другу. Не уходи от меня. — В его голосе звучало отчаяние. — Не делай этого, Лора. Пожалуйста.

Я не знала, что сказать. Такие вопросы не решаются по телефону. Мне нужно было видеть его лицо.

— Ральф, ты женат.

— Я все понимаю. Просто дай мне время. Про шу. Я не хочу потерять тебя.

Комната плыла. Я чувствовала себя совершенно измотанной. Не хотелось больше ничего слышать. Пока не хотелось. Мне нужно подумать. Я вслушивалась в тишину, представляя жизнь без него, представляя возвращение в пустыню.

— Не знаю, Ральф, — неуверенно произнесла я. — Прошу на будущее: постарайся быть со мной честным.

Он с облегчением выдохнул:

— Лора, я так хочу увидеть тебя. Когда мы сможем встретиться?

Я покачала головой:

— Давай поговорим завтра.

После того как мы закончили разговор, я долго сидела без движения. Мне было так грустно, что я не могла даже заплакать.

Со скрытого номера пришло сообщение.

Люблю тебя, Лора Диксон.

Внутри у меня все сжалось, а потом расслабилось, и внезапно на моем лице снова поселилась улыбка, несмотря ни на что.

Мои пальцы сами набрали ответ прежде, чем я успела остановить их:

Я тоже тебя люблю.

Глава 20

После поминальной службы бесконечные разговоры в учительской немного поутихли. Домыслы о Ральфе Уилсоне в конце концов исчерпали себя, и жизнь пошла своим чередом.

Постепенно я перестала пугаться всякий раз, когда открывалась дверь учительской. Чего я боялась? В первую очередь того, что меня вызовут в полицию. А теперь этот страх ушел. Я перестала заикаться, когда Джон Бикерс останавливал меня в коридоре, собираясь перекинуться со мной парой слов. Я перестала спрашивать себя, была ли я в списке подозреваемых, и отмела мысль о том, что нашего директора полиция попросила последить за мной.

Бывали дни, когда я понимала, что снова полностью погружена в профессию. Я записывала на доске идеи, составляя списки, помогала классу создавать трехмерную географическую карту Перу и с удовольствием слушала учеников, обсуждавших вопрос недели: что лучше быть богатым или счастливым? Или вот: какими животными они хотели бы быть? Когда жизнь текла по накатанному руслу, я осмеливалась думать, что, может быть, все обойдется.

Возможно, нам и вправду сойдет с рук.

Однако кошмар еще не совсем покинул меня. Иногда, вся в поту, я просыпалась в три часа ночи и в панике смотрела в темный потолок. Временами мне все еще мерещилось переломанное тело Ральфа, лежащее у лестницы, или проницательный взгляд инспектора Джонс, которая без труда читала в моих глазах вину. Стараясь прогнать призраки, я пила виски с теплым молоком и глубоко, на счет, дышала.

Интересно, как там Хелен? Я представляла, как она с покрасневшими глазами лежит без сна, преследуемая, как и я, видениями. Затем, подхлестываемая чувством вины, сбрасывает с себя одеяло и бродит по дому. По темной гостиной. По опустевшему холлу… У закрытой двери в подвал она останавливается и предается воспоминаниям.

Я задавалась вопросом, как часто она думает обо мне. Какие чувства наполняют ее в такие минуты? То, что мы сделали с его телом, связывало нас друг с другом. Мы превратились в хранительниц ужасной тайны, способной уничтожить и ее, и меня. Тайны, о которой никому нельзя рассказать.

Я много размышляла о ее поступке и наконец поняла. Она была в шоке. И если уж ей суждено было потерять мужа, отца ее дочери, то пусть все думают о его таинственном исчезновении. В противном случае она стала бы вдовой обманщика, чья любовница в драке отправила его кувыркаться по ступенькам подвала. Хелен была права: броские заголовки газет, бесконечные сплетни… это невыносимо испортило бы ее жизнь и жизнь Анны, а меня бы просто погубило.

Но меня не покидало ощущение неразрешенности наших отношений. Я оставалась у нее в долгу. И не знала, какую плату она может потребовать.

Чем больше проходило времени, тем больше мне хотелось прояснить этот вопрос, неопределенность которого давила на меня все сильнее.

Сара Бальдини разослала всем напоминание о ежегодном фотографировании классов. Из-за исчезновения Ральфа мероприятие перенесли. Все правильно: школа предстала бы не с лучшей стороны, когда в объектив улыбаются нарядные дети и учителя, в то время как все знают, что за кадром ведется полицейское расследование.

Теперь, когда расследование вроде как закончилось, мероприятие решили провести.

За несколько дней родители получили по электронной почте извещение, в котором, в частности, говорилось:

Выглаженная форма. Никаких украшений. Только аксессуары для волос, для приличной прически. Аккуратные, чистые туфли.

День выдался ветреным, но без дождя.

Младшие школьники гуськом поднимались на холм, класс за классом, будто играли в бесконечный ручеек. Фотокомпания возвела перед старшей школой многоярусную платформу, как они делали каждый год. Старшеклассников, среди которых преобладали сутулые, застенчивые молодые люди, уже проводили на место вдоль задней секции. Шестиклассники, которым разрешалось носить в школе обычную одежду, а не форму, украсили яркой стайкой последние два ряда, ограниченные только рядом учителей. Рост был не единственной причиной, по которой шестиклассников отправили назад.

Мы приступили к расстановке младших школьников в первых рядах. Первоклашки стояли перед платформой на коленках, а дети, переведенные из других школ, сидели впереди, скрестив ноги по-турецки. Учителя выстроились в последнем ряду сзади в две аккуратные линии по бокам, создавая таким образом рамку. Заодно они следили, чтобы дети не шалили и оставались на своих местах. И только два наших директора, Сара Бальдини и Джон Бикерс, сидели на стульях в центре первого ряда.

Я втиснулась на свое место одной из последних, поскольку помогала Элейн поплотнее разместить первоклашек, чтобы никто не выпал из кадра. Одновременно пришлось делать замечания школьникам, которые норовили поставить рожки тем, кто впереди, или взъерошить волосы.

Еще я позволила себе немного постоять у штатива, посмотреть, как это будет выглядеть. Зрелище впечатляющее! Почти девятьсот учеников, от самых маленьких, четырехлеток, до самых худощавых восемнадцатилетних. Все, кроме старших, в одинаковых белых рубашках или блузках; темно-синие галстуки — у мальчиков, платья-сарафаны — у девочек; волосы, короткие или длинные, старательно причесаны. Позади виднелось здание старшей школы, слева — холм, густо заросший деревьями.

Я забегалась, пока ровняла ряды учеников, подготавливая их к заключительному осмотру Сары Бальдини. Я уже несколько лет принимала участие в этом мероприятии. Малышня, с испуганным видом сидевшая на траве, когда я только пришла на работу в школу, теперь подросла. Теперь они были уверенными восьмилетками и девятилетками, свысока смотревшими на новичков. Сейчас директор старшей школы сядет на свое место и подаст знак фотографу, что все готовы…

Когда-то совместное фотографирование имело для меня большое значение. Оно волновало меня. Но сейчас, после всего, что произошло, без Ральфа, я ничего не чувствовала.

Меня впервые посетила мысль, что пора уходить. Притворство перед всем миром, что якобы ничего не изменилось, убивало. Каждый день, проведенный в стенах учебного заведения, где мы с Ральфом встретились, вызывал у меня чувство вины и страха. Более того, я повсюду искала Ральфа, тосковала по нему, скучала. Он был в каждом классе, в каждом коридоре, в каждом углу.

Так как же я могу жить здесь без него?

Глава 21

Однажды в четверг, когда я готовила третий класс к занятиям по труду, я увидела, как по пустому коридору промчалась Анна. Обед уже закончился, и второклашки должны были гулять на площадке. Отложив в сторону восковые мелки, я тут же поспешила за ней.

Анну я нашла ее в библиотеке. Она стояла у одного из книжных стеллажей с заплаканным лицом. Когда я приблизилась, девочка подняла на меня большие испуганные глаза. Глаза Ральфа.

— Анна! Что случилось?

Я вытащила из пачки чистую салфетку и протянула ей.

Тяжело дыша, она шумно высморкалась.

— Иди-ка сюда. — Я села на диванчик, где обычно читали дети, и похлопала по свободному месту рядом с собой. — Давай поболтаем.

Не глядя на меня, Анна продолжала смотреть на свои черные школьные туфельки, начищенные до блеска. Хелен могла тяжело переживать потерю мужа, но у нее хватало сил позаботиться о дочери.

— Ну давай же! Расскажи, что случилось.

Не переставая теребить салфетку, девочка уселась на противоположный край диванчика, как можно дальше от меня.

— Анна, я вовсе не сержусь. Просто хочу помочь тебе.

Тишину нарушало только ее неровное дыхание.

— Анна?

Я ожидала услышать, что она плачет из-за смерти Ральфа. Или того, что кто-то из учеников на площадке сказал ей обидные слова про исчезновение ее отца — у маленьких детей так бывает. Насмешки или глупые вопросы о том, что произошло.

Она проглотила слезы. Промокшая салфетка уже расползалась в ее пальцах.

— Анна, все хорошо. Ты можешь рассказать мне. — Я старалась говорить спокойно и дружелюбно.

Склонив голову набок, девчушка бросила на меня быстрый взгляд:

— Моя сумка с книгами…

Я наклонилась. Не ослышалась ли?

— Твоя сумка с книгами? Ты ее потеряла?

С несчастным видом она кивнула.

— Ты сказала миссис Прайор?

Малышка покачала головой и опустила худенькие плечи. Даже косички поникли.

— Боишься, что она рассердится?

По щеке скатилась слезинка, и она смахнула ее тыльной стороной ладони.

— Анна! Послушай… — наклонив голову, я медленно приблизилась к ней. — Я хочу, чтобы мы с тобой стали друзьями. Ты понимаешь, о чем я говорю? Я хочу помогать тебе. Что бы ни случилось, я на твоей стороне. Договорились?

Она не шевелилась. На мгновение мне стало интересно, знает ли она что-нибудь обо мне, но я тут же отмахнулась от этой мысли. Как бы ее мать ни относилась ко мне, она никогда не станет делиться этим со своим семилетним ребенком. Хелен не из таких.

— Анна, а как у тебя вообще дела? — тихо спросила я. — Ты же какое-то время не ходила в школу? Дома все в порядке?

Не глядя на меня, она кивнула. Я позволила молчанию продлиться чуть дольше, ожидая, что девчушка добавит что-нибудь. Но она ничего не сказала.

Прозвенел пятиминутный звонок. Очень скоро орава младшеклассников ворвется через распахнутые двери в школу и понесется по лестнице, растечется по коридорам к своим классам, направляемая криками учителей: «Дети, не бегите! По одному, пожалуйста! Эдвард, не толкайся!»

У меня не было времени.

— Теперь о твоей сумке с книгами. Где ты видела ее в последний раз?

Она сморщила носик:

— Не знаю.

— А ты не могла оставить ее дома?

Анна помотала головой.

— Ты читала сегодня утром?

Короткий кивок.

— Где? Здесь?

— Да, — пробормотала она.

— И поэтому ты пришла искать ее сюда?

Она снова кивнула.

— Анна, но ученикам нельзя уходить с площадки во время прогулки!

Внизу прозвенел последний звонок. В любой момент в библиотеку мог кто-нибудь заглянуть и увидеть нас.

— Давай сделаем так. Ты сейчас беги вниз, в свой класс, хорошо? Если миссис Прайор спросит, где ты была, скажи, что разговаривала со мной. Она не будет сердиться. А я пока поищу твою сумку.

Девочка вскочила на ноги.

Когда она уже повернулась, чтобы убежать, я коснулась ее плеча:

— И запомни, Анна, если захочешь поговорить, ты всегда можешь обратиться ко мне. Я никому не расскажу твои секреты. Потому что я твой друг. Твой тайный друг.

Она убежала, не ответив.

Пройдясь по библиотеке, я сразу же обнаружила сумку: она была придавлена большой напольной подушкой. Внутри лежали две книжки, читательский дневник, начатая карандашная раскраска и пустой ланч-бокс, весь покрытый яркими наклейками.

Я помедлила. Судя по топоту, мои ученики уже поднимаются на этаж. У меня не оставалось времени, чтобы, пробив себе дорогу против течения, отнести сумку в класс Хилари Прайор и вернуться к началу урока.

Конечно, на следующей перемене сумку Анне надо отдать.

Но к тому времени у меня появилась идея получше.

Глава 22

Когда я уезжала из школы, стоянка почти опустела. Школьная сумка Анны лежала на пассажирском сиденье рядом с моей сумкой. По привычке я оставила машину на соседней улице, подальше от их дома, как делала раньше, когда приходила к Ральфу.

Шагая мимо соседского дома с распахнутыми шторами и включенным настенным телевизором, я заметила — его он сидел за рулем в машине, стоявшей чуть дальше от дома, где жил Ральф. В мою сторону он не смотрел. Голова опущена, нос уткнулся в газету.

Остановившись, я во все глаза глядела на него, сердце бешено стучало. Это тот же самый человек? Я не верила в такие совпадения.

Мужчина, которого я видела издалека в тени деревьев, когда мы после поминальной службы шли от часовни. Человек, сидевший на ограде около автобусной остановки рядом с моим домом. Я моргнула. Волосы скрывает старомодная кепка. Куртка отличается от той, что была на нем прежде. Я присмотрелась к машине. Темно-красный четырехдверный «седан». Царапина на пассажирской двери грубо залатана белой краской.

Он сидел слишком смирно. Неестественно. Как-то слишком старательно читал свою газету, не переворачивая страниц. Будто знал, что я внимательно наблюдаю за ним, и ждал, как я поступлю дальше.

Наконец я заставила себя отвести взгляд и, открыв калитку, пошла по дорожке к входной двери. Нажала кнопку звонка. Странно, что не надо тихонько стучать, как учил меня Ральф.

Я стояла, ожидая, пока мне откроют дверь, а в памяти всплыло воспоминание о моем последнем визите в этот дом. Когда наконец дверь открылась, я почти ожидала увидеть Ральфа, собирающегося украдкой впустить меня.

Да нет, конечно же нет. Хелен. В руках она держала маленькое коричневое полотенце. На ее лице отразилось мимолетное раздражение. Но после короткой паузы она улыбнулась, изображая вежливое удивление:

— Мисс Диксон? — Ее голос звучал слишком громко и слишком весело. — Очень неожиданно! Надеюсь, дела у Анны в школе в порядке?

— Все замечательно. — Я высоко подняла сумку с книгами, словно это был красный кейс канцлера[5]. — Вот, возвращаю. В школе Анна сильно расстроилась потере. Я нашла сумку после занятий и решила поскорее вернуть.

Мы обе смотрели друг на друга в нерешительности, словно ожидая, что суфлер за сценой подскажет нам, что делать дальше. Наконец она протянула руку, чтобы забрать сумку.

— Не возражаете, если я поздороваюсь с Анной, миссис Уилсон? Я не останусь ни на минуту. — Я сделала шаг вперед. — Просто хочу заверить вашу девочку, что завтра ей не сделают замечания.

Хелен неохотно открыла дверь пошире, пропуская меня. И закрыла ее за мной. Внезапно я почувствовала себя в ловушке. В холле было душно. Именно здесь она стояла, когда пришла домой в тот вечер и застала нас — одного мертвым, другую живой. Мой взгляд скользнул на дверь подвала.

Хелен не сводила глаз с моего лица, впитывая малейшие перемены выражения. Когда она заговорила, ее голос звучал неестественно четко, словно она проходила кастинг на роль. Но ее тело рассказывало совсем другую историю. Взгляд, сверливший меня, был жестким и мстительным, а плечи ссутулились, будто на них навалилась огромная тяжесть.

— Анна сейчас смотрит мультфильмы. В гостиной. Боюсь, вы не многого добьетесь от нее.

Тем не менее она покорно провела меня в гостиную. Анна и Клара сидели, скрестив ноги, рядышком на ковре и сосредоточенно пялились в экран айпада, стоявшего перед ними на кофейном столике.

Какой там был мультфильм, я понятия не имела.

— Привет, Анна!

Ответа не последовало.

— Я нашла твою сумку с книгами!

Хелен улыбнулась:

— Вот видите. Когда они смотрят мультики, привлечь их внимание почти невозможно. Они с таким нетерпением ждут этого весь день.

Она взяла у меня сумку, открыла ее и проверила содержимое.

— Ну что же, не будем вас задерживать.

В холле, когда она попыталась выпроводить меня на улицу, я наклонилась к ней и прошептала:

— За вашим домом следят. Мужчина.

Она сверкнула глазами.

— Красная машина с царапиной. Идите посмотрите.

Хелен нехотя вернулась в гостиную. Я стояла в дверях и видела, как она прошла мимо девочек к окну и осторожно выглянула на улицу, стараясь оставаться незамеченной. Затем она вернулась.

— Тебе померещилось, — перешла она на «ты».

— Ничего подобного!

Протиснувшись мимо нее, я подошла к окну и отодвинула тюль. Красной машины не было. Я снова повернулась к ней:

— Машина была вон там, через дорогу. Сомневаясь, стоит ли ей говорить это, я все-таки добавила: — Этот же мужчина был в парке у часовни — наблюдал, как все расходились. После поминальной службы.

Хелен поджала губы. Мне вспомнилось, как ужасно она выглядела, когда, опираясь на руку родственника, шла по проходу к своему месту в первом ряду. Она, вероятно, не знала, что я тоже была там, прощаясь с ее мужем. Моим любовником.

— В любом случае не буду вас задерживать. — С этими словами она стала теснить меня к входной двери. — Очень мило, что вы заглянули.

Очень мило. Почему она говорит столь странным, наигранным тоном? Ради девочек?

Уходить не хотелось. Я бы предпочла посидеть с ней и расспросить о многом. Узнать, как и что она чувствует. Удается ли ей поспать по ночам? О чем ее спрашивала полиция? К чему они там, в полиции, склоняются? Что она рассказала им о Ральфе, об истинном состоянии их брака? Что они знают обо мне? И что нам делать дальше? Что делать, когда тело прибьет к берегу — а это, несомненно, когда-нибудь произойдет, — в каком бы состоянии оно ни находилось. Что же нам делать тогда?

Я наклонилась ближе и прошептала:

— Я вот все думаю, что будет, когда его найдут? Они поймут, что он не утонул. Уж точно смогут определить. Поймут, что он был уже мертв, когда упал в воду. Что нам тогда делать?

На ее лице вспыхнул гнев. Ничего не ответив, она бесцеремонно схватила меня за руку и подтолкнула к входной двери. Открывая дверь, прошипела:

— Не приходи сюда больше. Слышишь, ты?

Я молча кивнула.

— И держи рот на замке. Я тебя предупреждаю. Что бы ни произошло. Держись от меня подальше. И от Анны тоже. — В ее взгляде плескалась насмешка. — Ты нам не «тайный друг». Поняла?

Она открыла дверь и вытолкнула меня на дорожку.

— Мисс Диксон? Здравствуйте!

У калитки, собираясь открыть ее, стояла женщина с потрепанной кожаной сумкой на плече. Она выглядела знакомой, но я не могла вспомнить, кто это.

— Беа Хиггинс. Мама Клары. — Она направилась по дорожке к нам. — Привет, Хелен. Как там девочки? Все нормально?

— Все прекрасно, — опередила меня Хелен, прежде чем я открыла рот, чтобы объяснить свое присутствие. — Мисс Диксон принесла сумку Анны. И она уже уходит.

— Очень мило. — Беа задумчиво посмотрела на меня. — Клара тоже вечно что-то теряет. Недавно где-то посеяла кардиган. На нем пришит ярлычок с именем.

— Буду иметь в виду. — Я старалась выглядеть участливой. — Но, если что, всегда можно спросить в канцелярии у Джейн.

Беа покачала головой:

— Я написала ей по электронной почте, но вы же понимаете, пока не придешь лично…

Я вспомнила слова Хилари Прайор о том, что мама Клары мать-одиночка и работает полный день.

— Сказала бы мне, — вмешалась Хелен. — Я бы спросила у Джейн.

Беа улыбнулась:

— Ну, если ты не против… Просто не хотела обременять тебя своими проблемами. — Она снова повернулась ко мне: — Слава богу, что есть Хелен. Честно, не знаю, как бы я справлялась, если бы не она. В школе после уроков есть кружки, но они заканчиваются в пять, а потом как? Кто ж к этому времени успеет вернуться с работы?

— Ладно, Беа, давай заходи в дом, — сказала Хелен. — У девочек сейчас время мультфильмов.

Хелен втолкнула подругу в прихожую, прежде чем та успела еще что-то добавить, и с хмурым видом захлопнула дверь.

По дороге домой мои руки дрожали, вцепившись в руль. Я злилась на Хелен. А чего я, собственно, ожидала? Конечно, мы не были подругами, об этом глупо говорить, и мне, конечно, не стоило появляться в их дом. Но я поддалась искушению.

Она предупредила меня с самого начала, еще в ту ночь, когда мы избавились от тела Ральфа:

«Не думай, что нас что-то связывает. Я буду проклинать тебя до самой своей смерти».

И все же ее раздражение больно задело. Будто она только что залепила мне пощечину.

Я нервно бросила взгляд в зеркало, ожидая увидеть темно-красный «седан». Машин позади не было, но я не смогла избавиться от чувства, что «седан» где-то поблизости. Словно за мной следили невидимые глаза. Может, Хелен и права я начинаю видеть то, чего нет.

У дома, прежде чем войти, я немного постояла у подъезда. Позволила дыханию успокоиться и, оглянувшись через плечо, убедила себя, что на улице нет никаких подозрительных личностей. Что со мной не так? Я вспомнила про таблетки, которые доктор прописала мне после ухода Ральфа. Доводить себя до нервного срыва не хотелось. Вероятно, придется снова обратиться за помощью. Пусть выпишет любое лекарство, лишь бы оно успокоило нервы и помогало уснуть.

На площадке первого этажа было тихо. Я подождала, пока за мной захлопнется тяжелая входная дверь. Теперь я в безопасности. Одна.

Я начала подниматься по покрытой ковровой дорожкой лестнице. Квартира под моей, где жил молодой человек, была погружена во тьму. Я поднялась на верхний этаж, подошла к своей двери и вставила ключ в замок.

Едва открыв дверь, я поняла, что что-то не так. Очень сильно не так.

Меня насторожила тишина.

Потребовалось не менее секунды, пока до меня дошло, в чем дело. Я не услышала гудков охранной сигнализации. Перед выходом я всегда ставлю квартиру на сигнализацию.

Стук сердца стал ускоряться. Наверняка и сегодня, уходя в школу, я включила ее… Разве не так? Это действие я выполняла на уровне рефлекса.

Так почему я не слышу гудков?

Глава 23

Я нарочито громко захлопнула дверь. Если кто-то находится в квартире — какой-нибудь грабитель роется в шкафах, для него это будет сигнал к бегству. Срочно вылезти из того окна, которое он выломал, и спуститься по водосточной трубе.

Тишина.

Ни-че-го.

Бросив сумку на ковер, я принялась обходить комнаты. Никаких признаков взлома. Все вроде в порядке.

Вдруг я почувствовала, будто кто-то схватил меня за сердце и сильно сжал. Этот запах…

Запах Ральфа.

Я открыла дверь ванной. Коврик для душа смят. Дверь шкафчика приоткрыта. В воздухе витает едва различимый запах, который невозможно спутать с запахом моего геля для душа. Или мне только кажется?

— Ральф?

Голос звучал беспомощно единственный звук в пустоте. Неужели я и в самом деле ожидала, что он появится в дверях и скажет мне «привет»?

Стоя на пороге ванной, я напряженно прислушивалась. Тишина. Мои нервы были на взводе.

Я поспешила на кухню. Все как я оставила после завтрака. Крошки тоста на хлебной доске. Тарелка и нож в раковине. Так откуда у меня это чувство, будто в квартире кто-то побывал?

— Здесь есть кто-нибудь? — крикнула я.

Я обежала всю квартиру, распахивая двери и с диким видом оглядывая углы. Ничего. Никого.

Посреди гостиной я остановилась, тяжело дыша и озираясь.

Вроде бы ничего не изменилось, и все же что-то изменилось. Я не могла объяснить, что именно. Просто знала. Меня не покидало ощущение, что у меня дома кто-то побывал.

Звякнул телефон. Пришло сообщение.

Секунду-другую, безвольно опустив руки, я смотрела на телефон, лежащий в чехле на журнальном столике. Я должна прочитать сообщение. Но что-то удерживало меня. Я вспомнила странное послание, которое получила совсем недавно. Ошиблись номером, решила я тогда. Отправили не туда.

Но мои руки, похоже, провести было нельзя. Они дрожали и вдруг стали ледяными. Они не хотели брать телефон.

Но я все-таки сделала это. Едва я дочитала сообщение до конца, как телефон выпал из рук на ковер.

Как и в прошлый раз, коротенькое сообщение пришло со скрытого номера.

Ты правда решила, что я умер?

Глава 24

В то Рождество Ральф подарил мне умную колонку — лучшего подарка и придумать нельзя. Он пришел в Сочельник, чтобы подключить ее, зная, что сама я не справлюсь.

Пока я жила с Мэтью, он всегда держал меня в курсе новинок. Но с тех пор как он ушел, я уже не следила за достижениями в мире технологий.

Ральфу я казалась забавной.

— Моя старомодная девочка, — говорил он, когда мы усаживались перед стареньким телевизором, стоявшим в углу на подставке, с DVD-плеером на полке под ним. — Давай выберем один из этих как вы их называете, мадемуазель? — DVD, да?

Я не возражала против его подколов. Разумеется, они с Хелен смотрели фильмы по подписке. Я понимала преимущество этого сервиса, но не видела смысла заключать контракт с ежемесячной оплатой: не настолько часто я смотрю фильмы. Я старалась понемногу откладывать с зарплаты, поэтому в мои планы не входило тратиться на то, без чего можно прекрасно обойтись. У нас хорошая местная библиотека. И там всегда можно взять фильм напрокат, если уж хочется посмотреть что-то новенькое.

Да и дома DVD-диски заполняли уже целый ящик в комоде, и там было из чего выбрать. И я еще не рассказала ему про видеокассеты, которые до сих пор хранились в коробке под кроватью.

С деньгами я обращалась аккуратно. Это был один тех из вопросов, по которым мы с Мэтью спорили до самого конца. Мой бывший просто горел желанием куда-нибудь выбираться каждые выходные и проматывать все, какие есть, наличные. Я не видела смысла обедать в ресторане, когда можно вкусно поесть дома. И какой смысл пить в баре, если то же самое продается в супермаркете по гораздо меньшей цене?

Мы с Ральфом договорились отпраздновать Сочельник вместе — пусть это будет наше общее Рождество. В канун Рождества он еще мог улизнуть из дому. Вряд ли жена что-нибудь заподозрит, если он скажет, что хочет пробежаться по магазинам в поисках подарков. Рождество было важно в первую очередь для его дочери, для Анны. Мне, конечно, все это не сильно нравилось, но я могла понять. Даже в будущем, после того как он уйдет от Хелен, думала я, он должен проводить некоторые праздники с Анной, по крайней мере пока она еще ребенок. Я бы ничего не имела против.

В тот Сочельник я приготовила индейку со всякими гарнирами, выбрала хорошее вино и взяла бутылку солодового виски. Накрыла стол льняной скатертью, мы разломили крекеры[6], надели бумажные короны, много ели и пили и наконец занялись любовью прямо на полу в гостиной.

Я вспомнила Рождество, которое в прошлом году провела в доме кузины: бедная родственница, явно чужая за столом, терпимая, но нежеланная.

В этом году я чувствовала себя совершенно по-другому. Чувствовала себя любимой. Особенной. Чувствовала, что меня понимают.

Я подарила ему подарки. Серый кашемировый шарф и дорогое серебряное перо — для его стихов.

Кроме умной колонки он подарил мне золотой браслет. Сказал, что позже сделает гравировку, просто не успел. И томик стихов Джона Клэра. Без всякой надписи. Я лежала на ковре в его объятиях, под теплым пледом, который мы стянули с дивана, и слушала, как он читает мне стихи.

— «Я есмь» — одно из самых глубоких стихотворений, написанных на английском языке, — заявил он и, наклонившись, поцеловал меня в кончик носа. — Бедняга Джон Клэр! Он был заперт в психушке, когда писал этот шедевр.

Повернувшись, я смотрела на него, на заросший щетиной подбородок, длинный нос и прекрасные карие глаза.

— Люблю тебя, Ральф Уилсон.

Он поцеловал меня в губы.

— Ты счастлива?

— Очень, — кивнула я.

Но, как всегда, счастье было с горьковатым привкусом. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Не хотелось, чтобы он возвращался домой к Хелен и Анне. Пусть бы он остался со мной! Стал моим навсегда.

— Не уходи…

Он не ответил.

День клонился к вечеру. Повсюду в воздухе витало приближение Рождества. Будь мы настоящей парой, думала я, мы бы сейчас включили фильм и лежали прижавшись друг к другу, поднимаясь только для того, чтобы еще выпить или поесть.

Но мы не были парой. Он разомкнул объятия, встал, потянулся и принялся одеваться. А я осталась лежать, страдальчески наблюдая, как он ищет свою одежду, надевает ботинки, завязывает шнурки.

— Не уходи, — снова попросила я.

Он вел себя так, будто ничего не слышал. Я села, обернув пледом обнаженное тело, и пыталась удержать его взглядом.

— Ральф, пожалуйста, оставь ее.

Я слишком много выпила. Разумеется, эта мысль чтобы он ушел из семьи — не покидала меня все пьянящие недели нашего счастья. Но мне хватало здравого смысла не касаться этой темы. Теперь, похоже, я ослабила контроль над собой.

— Не сегодня. Не на Рождество, — продолжила я. — На Новый год. Порви со своим прошлым. Переезжай ко мне.

— Лора, не надо все портить. — Ральф застегнул часы. — Будь довольна тем, что имеешь.

Он вышел в коридор. А когда вернулся, то одной рукой застегивал пальто, а в другой уже держал хозяйственную сумку, один из его «реквизитов».

Присев рядом со мной, он чмокнул меня в губы:

— Веселого Рождества!

Это было так по-детски, но он причинил мне боль, и я, отвернувшись, не стала отвечать.

Какая разница? Он все равно уходит.

Услышав, что за ним закрылась дверь, я выбежала в прихожую, по-прежнему обернутая пледом:

— Ральф!

В углу, убранные обратно в праздничную упаковку, лежали кашемировый шарф и серебряная ручка. На мгновение мне показалось, что он забыл их. И тут до меня дошло.

Он не мог забрать их домой. И никогда не сможет. Хелен могла увидеть.

Глава 25

На следующий день после странного происшествия в моей квартире я поменяла замки, чтобы уж наверняка.

Я почти ничего не стала объяснять слесарю, просто сказала, что это срочно. По-моему, в доме побывал незваный гость. И да, я согласна заплатить за вызов больше, лишь бы работу сделали сегодня.

Ко мне прислали молодого коренастого парня — похоже, уроженца Восточной Европы. Он умело и молча делал свою работу, ни о чем не спрашивая.

Я рассказала ему… ну, часть правды. Сказала, что у моего прежнего бойфренда есть ключи от квартиры, но мы плохо расстались, и теперь мне страшно. О том, что мы расстались только потому, что я убила его, я умолчала.

Он никак не отреагировал. Открыл свой металлический ящик с инструментами и, порывшись в нем, выбрал нужные.

Слесарь работал быстро. Снял старый замок вместе с куском отвалившейся штукатурки, сорвал пластиковую обертку с блестящего новенького замка и с помощью электрической отвертки стал вкручивать его.

Руки слесаря огрубели, обручальное кольцо буквально вросло в кожу. Он напоминал человека, который добьется своего, какой бы грязной ни была работа. Пока он стоял у двери, меняя замок, я чувствовала себя под его покровительством. А значит, в безопасности.

Закончив, он вручил мне два комплекта ключей, затем оторвал бело-желтую квитанцию. Я расплатилась наличными и дала ему чаевые.

Парень принялся собирать свои инструменты.

Я провела пальцами по блестящему замку:

— Он ведь крепкий, да?

Он искоса взглянул на меня:

— Конечно.

Я вдруг поняла, что не хочу снова оставаться одна.

— А если кто-то захочет взломать его, это будет не просто, да?

Он закрыл ящик с инструментами и сказал, не глядя на меня:

— Если вы боитесь своего бойфренда, так обратитесь в полицию.

Я не ответила.

Слесарь тяжело затопал вниз по лестнице — наверное, торопился сменить замки очередной испуганной женщине.

Я вернулась в квартиру и закрыла за собой входную дверь. Какое-то время я провела в прихожей, запирая и отпирая замок, привыкая к нему. В душном пространстве все еще пахло слесарем: его инструментами, смазкой от замка и почему-то несвежим кофе. Мне нравился этот запах.

Он посоветовал мне обратиться в полицию. Зачем? Так уж верит, что полиция поможет, или просто решил отмахнуться от меня?

Мне не до ваших проблем, леди. Я всего лишь пришел поставить новый замок. Если какой-то псих мешает вам жить, позвоните в полицию и сообщите о нем. Может быть, вас услышат.

Я прошла в кухню. Тихо. Пусто.

Заварила чай и долго сидела за столом, рассматривая ключи.

«Вот в чем проблема, — думала я. — Что бы ни произошло, как бы мне ни было страшно, я теперь никогда не смогу обратиться в полицию».

Что я им скажу? «Офицер, похоже, мой бывший парень преследует меня. Тот, которого я убила, а потом помогла его жене сбросить труп в море…»

Отныне и навсегда, что бы ни случилось, мне придется решать свои проблемы самой.

Несколько дней спустя, когда я вошла в учительскую, Хилари и Элейн обсуждали, уместно ли покупать открытку. «Уместно» было одним из любимых словечек Элейн.

— Я интуитивно чувствую, что надо как-то отреагировать. Иначе неудобно получится. — Хилари энергично намазывала маслом сырное печенье: одна из ее новых идей о здоровом питании. Элейн, может, лучше тебе это сделать? Или Джону.

Элейн поморщилась. При упоминании директора младшей школы на ее лице чаще всего появлялось пренебрежительное выражение.

— С открыткой было бы проще, — сказала она. — У меня в столе есть несколько неподписанных.

— Да, но что написать-то? — Хилари достала из упаковки кусок сыра и принялась резать его, чтобы потом положить на печенье. Похоже, теперь она жила под девизом: «Сыра много не бывает!» Не хочу показаться грубой, но его уже официально признали умершим?

Элейн открыла свой ланч-бокс — бутерброды с ветчиной и маринованными огурчиками.

— Зачем нам вообще вдаваться в подробности? Можно просто написать: «С возвращением!» Почему нет? Что в этом плохого?

Хилари так энергично куснула печенье, что в стороны разлетелись крошки.

— Ну… слишком весело получается.

— Да почему?! Все зависит от того, как сказать. Все дело в тоне.

Я подсела к ним, и Элейн тут же повернулась ко мне:

— Мы говорим о бедняжке миссис Уилсон, маме Анны. Сегодня днем она снова придет в школу, чтобы почитать с детьми. Первый раз с тех пор, как…

Я прекрасно знала, с каких пор.

— Интересно, как она будет себя чувствовать? — заметила я. — Снова оказаться в школе.

— Вообще-то, сюда она приходит каждый день, приводит Анну, заметила Хилари. — А мистер Уилсон работал в старшей школе, там она не бывает.

Мысленно я оказалась в коридорах старшей школы, вошла в класс, где Ральф сидел, примостившись на углу стола, держа в руке открытую книгу, и читал вслух.

О этот голос. Растопленный мед.

— Так, может, все-таки открытку? — спросила Элейн. — С чем-нибудь простеньким вроде цветов. Наверняка у меня найдется такая. Напишем:

«С наилучшими пожеланиями!» — и я попрошу учителей расписаться.

Помешивая в кружке «быстрый» суп, к нам подсела Оливия; запахло пряными помидорами.

Хилари посмотрела на нее:

— Есть какие-нибудь новости… ну, о том, что с ним случилось?

— Я ничего не слышала. — Оливия пожала плечами. — И замену пока не нашли. Вместо мистера Уилсона работает временный учитель.

— Это ничего не значит, — усмехнулась Хилари. — Ты же понимаешь, Сара наверняка попытается сэкономить еще и на этом.

— Кстати, мы собираемся подарить миссис Уилсон красивую открытку. Она приедет сегодня днем. Это же нормальный жест? — весело спросила Элейн.

Это был нормальный жест, мы все согласились.

Глава 26

Хелен устроилась на одном из диванчиков в школьной библиотеке. Поставила корзинку с книгами, на низенький столик положила тетради, в которых отмечались успехи юных читателей: скорость чтения, степень понимания текста, рекомендации «по интересам». Очень скоро к ней прибежал первый ребенок — девочка с жиденькими хвостиками, и они склонились над книгой.

Я стояла у ксерокса, спрятанного в нише наискосок от библиотеки, — распечатывала материалы для урока, но, закончив, решила понаблюдать за ней.

Немного подавшись вперед, чтобы лучше видеть, Хелен водила пальцем по странице, помогая девчушке. Время от времени что-то негромко говорила, подбадривая малышку. Закончив читать, девочка закрыла книжку и выжидающе посмотрела на Хелен. Та улыбнулась ей, написала что-то в тетради и протянула поощрительные наклейки — на выбор.

Девочка аккуратно прикрепила наклейку к своему школьному кардигану и, вскочив, убежала в класс.

Так повторялось каждый раз с разными чтецами.

Хелен нисколько не была напряжена. В отсутствии детей сидела положив ногу на ногу и покачивала свободной ногой в воздухе. Волосы коротко подстрижены, будто она недавно посетила парикмахерскую. С трудом верилось, что совсем недавно эта женщина потеряла мужа. Нет, не так… Застегнула молнию на мешке с телом мужа, в темноте вышла на шлюпке в море и выкинула труп за борт.

К ней подошел толстый мальчик, держа одну руку в кармане брюк, в другой — сжимая дневник и книгу. Хелен поздоровалась с ним по имени похоже, она знала всех детей, — похлопала по свободному месту рядом с собой, и он уселся на диванчик, открыл книгу и, направляемый ее пальцем, начал, запинаясь, читать.

Я продолжила делать ксерокопии. Сложив их в аккуратные стопки, я снова бросила взгляд в сторону дивана в библиотеке. Мальчик уходил, на бегу прижимая наклейку к школьному джемперу.

— Мамочка! — раздался голосок.

Улыбаясь, Хелен широко раскрыла объятия, и Анна влетела прямо в них, а потом запрыгнула на диван. Я прикусила губу. В этом непосредственном выражении чувств крылось очень многое. Я заморгала. Их руки крепко сплелись, обнимая друг друга, Хелен слегка покачивала девочку, прижимая ее к себе. Закрыв глаза, она прижалась губами к волосам Анны; на лицах обеих читались безмятежность и мягкость, которые я никогда раньше не замечала.

Я впервые увидела то, в чем до сих пор не хотела признаваться самой себе. Любовь… Самоотверженность, которую я так никогда и не узнаю. Подхватив свои бумаги, я быстро отвернулась, пол под ногами расплывался. Эта любовь была там все время, связывала их семью. Теперь я это видела. А из-за меня все разрушилось.

Глава 27

Я изо всех сил старалась присматривать за Анной. Ральф обожал ее. И я считала своим долгом заботиться о ней, по крайней мере в школе, что бы ни думала обо мне ее мать.

Мне хотелось понравиться Анне, хотелось, чтобы со временем она поняла, как дорога мне. Она связывала меня с Ральфом. Те же прекрасные карие глаза. Немного вызывающе вздернутый подбородок. Мимолетная мечтательность на лице, совсем как у него.

Меня немного разочаровало, что после нашего разговора в библиотеке она сразу все рассказала матери. Я догадалась об этом по колкости Хелен: «тайный друг». Но я проглотила обиду, искренне желая сблизиться с девочкой. Не только ради Ральфа.

После того неловкого визита к ним домой я делала вид, что не замечаю взгляды Анны в мою сторону. Наученная горьким опытом, я не хотела давать девочке повод упоминать обо мне в разговоре с матерью. Есть другие способы незаметно помогать ей: я хвалила Анну в разговорах с учителями, нашла в коридоре ее футболку для занятий физкультурой и положила в шкафчик, однажды сунула шоколадку в карман ее курточки — пусть думает, что это знак внимания от Клары или какого-нибудь мальчика. Надеюсь, Ральф бы одобрил мои усилия.

Видела я ее часто. Младшая школа не такая уж большая. И я по-прежнему регулярно дежурила на площадке для игр.

Анна не расставалась с Кларой. Между этими девочками сложилась крепкая связь. И это видели все. Они были неразлучны. Поэтому я решила поговорить с Кларой. Расспросить, как переживает Анна потерю отца, и решить для себя, нужна ли ей дополнительная поддержка.

Вскоре подвернулся подходящий случай. Как обычно, я дежурила на площадке и вдруг заметила Клару, сидевшую на корточках в углу. Они часто так делали. Но на этот раз Клара была одна. В руке она держала обломок палки, которым возила взад-вперед по асфальту.

Я подошла и присела на корточки рядом с ней:

— Привет, Клара. Как дела?

Она подняла голову, чтобы посмотреть, кто это, ответила: «Здравствуйте, мисс Диксон» — и снова принялась «рисовать». Волосы растрепались по плечам: косичка, которую мать заплела ей утром, продержалась только полдня. Мне так и хотелось взять щетку для волос, причесать малышку и снова заплести ей косу. Может, я и не права, но Беа — кажется, так ее зовут? — с трудом находит время на свои родительские обязанности.

— Сегодня Анны нет?

Она пожала плечами:

— Заболела.

— Бедняжка! Грустная новость.

Ответа не последовало. Клара продолжала рисовать палкой воображаемые узоры. В бурлящей массе детей она казалась потерянной.

— Ах, Анна… Я так переживаю за нее… — Я помолчала. Клара искоса посмотрела на меня. Она, наверное, сильно скучает по папочке. Она очень любила его…

Задумчивый взгляд Клары задержался на моем лице.

— Она говорила тебе об этом? — продолжила я.

Девочка облизнула нижнюю губу:

Не а.

— Нет? — Я придала лицу удивленное выражение. Но, Клара, вы же такие хорошие подруги! Ты и Анна.

— Да, лучшие подружки… — пробормотала она едва слышно.

— Хорошо. А теперь представь, вот если бы с твоей мамой что-нибудь случилось, ты бы поделилась горем с подружкой?

Она напряглась, но не ответила.

— Клара, мне можно рассказывать все. Я учитель. Что Анна говорила о том, как чувствует себя ее мама? А сама она скучает по папе?

Девочка покачала головой:

— Ничего.

Заметив, что она все же хочет что-то сказать, я придвинулась ближе:

— Иногда, Клара, секретами можно и даже нужно делиться. — Я старалась говорить тихо и дружелюбно. — Особенно важными. Это по-настоящему взрослый поступок. Способ помочь человеку, о котором ты заботишься.

Она не ответила. Ее щеки вспыхнули.

— Спорим, она тебе все рассказывает, ведь так? Вы же лучшие подруги. Она говорила тебе, что ей грустно?

Ее глаза расширились.

— Ей не грустно.

Я заморгала:

— Почему ты так считаешь?

— Она говорит, что взрослые ошибаются…

Клара замолчала и отвернулась, смущенная моим пристальным вниманием.

Мое сердце бешено стучало.

— Ошибаются? Почему она так сказала?

Плотно сжав губы, она пожала плечами.

— Клара! Это очень важно. Как, по-твоему: почему она так сказала?

Ее губки дрожали от напряжения. Девочка помотала головой, в ее глазах стояли слезы.

Прозвенел предупреждающий звонок. Мимо нас к дверям в школу с визгом понеслись дети: некоторые бежали, расставив руки, словно крылья самолета, другие хлопали рукавами и варежками, как дикие птицы крыльями.

Я попробовала взять Клару за руку. Она посмотрела на меня испуганными глазами.

— Клара, скажи мне.

Она замерла.

— Почему она так сказала?

Девочка поглядела на меня огромными испуганными глазенками, оттолкнула мою руку и влилась в рой детей, прежде чем я успела остановить ее.

Я смотрела ей вслед.

О чем она говорит? Неужели Клара все это выдумала, чтобы я от нее отстала? Или Анна таким образом пытается справиться с горем: так сильно скучает по отцу, что даже перед лучшей подругой притворяется, что все в порядке? И верит, что в конце концов он вернется домой живой и невредимый?

Проглотив слюну, я покачала головой. Был еще один вариант, поразивший меня, как удар в живот.

Анна могла проснуться от грохота, когда ее отец скатился по ступенькам лестницы. Крадучись, в пижамке, все еще сонная, она спустилась со второго этажа и увидела меня, в отцовской рубашке, застывшую у двери в подвал…

А вдруг она поняла, что история о том, как однажды вечером ее папочка ушел из дома навсегда, не может быть правдой, потому что она видела, что произошло на самом деле? А если это так, что будет, когда она расскажет?

Глава 28

Мы с Ральфом никогда особенно не ссорились. Я не отношусь к людям, которые, когда злятся, кричат и ругаются. Я все держу в себе. Хотя должна признать, что временами, если меня что-то расстраивает по-настоящему, могу ходить мрачнее тучи.

Когда наступил Новый год и начался следующий школьный семестр, он ни разу не обмолвился о том, что в Рождество я умоляла его уйти от жены. Я тоже никогда не упоминала об этом. Я убедила себя, что надо быть умницей, если он на самом деле дорог мне. Прямо так и сказала себе: впереди меня ждет долгий путь, требующий терпения.

Я применяла тактику выжидания, считая, что главная моя работа заключается в том, чтобы делать его счастливым. Пусть, думая обо мне — а он наверняка думает, его мысли будут позитивными. Пусть представляет веселую, улыбчивую, полную жизни женщину. К тому же женщину сексуальную, которая загорается желанием, едва увидев его. Мне хотелось блистать, создавая яркий контраст с его женой и теми проблемами, которые, возможно, были в их браке. Я должна быть привлекательной, а не отталкивать требованиями и жалобами. В нашей связи было что-то особенное. Не хотелось рисковать и все испортить.

При таком моем настрое я отлично помню те несколько раз, когда мне не удавалось совладать с собой и мы ссорились. Эти ссоры были для меня мучительны. Ругая себя, я посылала ему виноватые сообщения, полные сердечек и обещаний вести себя хорошо, если он даст мне еще один шанс. Я не могла уснуть, пока не получала от него ответ, который убеждал меня, что мы снова увидимся, что я не зашла слишком далеко и меня не вышвырнут назад в темноту.

Одна из самых громких размолвок произошла в конце января. Я всегда ненавидела этот месяц. Холодно, и серо, и темно. Рождество уже превратилось в далекое воспоминание, а весны еще надо было дождаться. Это был месяц гриппа, дождя и порывистого ветра. В школе дети сходили с ума, потому что проводили слишком мало времени на свежем воздухе, где могли бы выплеснуть излишки бурлящей энергии.

С Ральфом мы встречались один-два раза в неделю — так часто, как он мог улизнуть из дома, не вызывая подозрений жены. Я никогда не спрашивала, какую ложь он сочинил для нее в очередной раз. Считала, что лучше не знать. Ральф принадлежит мне, со временем он и сам поймет это.

Нередко наши свидания проходили, можно сказать, без предупреждения. Поначалу его коротенькое «Ты свободна? Я загляну?» возбуждало, вызывая восхитительный трепет. Нервное возбуждение сохранялось и в те вечера, когда я забиралась в постель уже глубоким вечером. Меня питала надежда, что даже сейчас, в любое мгновение, он может написать мне или, позвонив в дверь, сообщить, что «случайно» оказался здесь.

Возможно, дело было не только во мне, но к концу января наши отношения вдруг потеряли свою свежесть. Отмены свиданий, как и внезапные появления стали здорово раздражать. Я ни с кем не хотела делить Ральфа. И я всерьез боялась, что для него то первое возбуждение, которое возникло в начале нашего романа, прошло. Боялась, что он устал. Или даже заскучал.

Он вел себя со мной не как пылкий любовник, а… как муж. Бывало, он приходил ко мне, и я готовила для него, наливала ему бокал вина, выслушивала, старалась подбодрить. В окна хлестал дождь, а мы, обнявшись, сидели на диване и смотрели мой старенький телевизор. Однажды, когда показывали какую-то трогательную программу, я повернулась, желая встретиться с ним взглядом, и с ужасом обнаружила, что он спит. Стараясь разбудить его, я прижалась к нему посильнее, делая вид, что устраиваюсь поудобнее. Такое его поведение стало раздражать меня. Возникало ощущение скуки, обыденности. Я шла по тонкому льду. Если время, проведенное со мной, не будет для него особенным, все быстро закончится.

В тот вечер, когда мы без всякой страсти поцеловались на прощание у входной двери, я рискнула и предложила ему то, о чем уже давно подумывала:

— Давай пойдем на следующей неделе в театр?

Ральф растерянно заморгал:

— В театр?

Я заставила себя улыбнуться:

— Я сделаю сюрприз. Скажи, в какой день, и я позабочусь о билетах.

У него был такой вид, будто он попал в засаду.

— На следующей неделе? Гм…

Я поцеловала его в подбородок:

— Ну же, не будь занудой! Нельзя все время сидеть дома.

— Просто… — Он смущенно отвел глаза, чтобы не встретиться с моим взглядом.

— Что «просто»?

От разочарования мой голос звучал сердито. Он же любит театр. Я точно знала. Сам говорил, что до женитьбы постоянно ходил и на премьеры, и просто так. Но с появлением Анны театр стал жертвой на алтаре отцовского долга.

Он осторожно снял мои руки с плеч.

— Все сложно. Извини. Сейчас не могу.

— Но почему?

Я уже все придумала. Даже выбрала пьесу, которая наверняка ему понравится. Так мы могли бы заранее отпраздновать День святого Валентина, поскольку настоящий День святого Валентина он конечно же проведет с женой.

Ральф даже не пытался выглядеть виноватым.

— Слушай, давай поговорим об этом в другой раз.

Он повернулся и взялся за ручку двери.

Я решительно загородила ему дверь:

— Не делай так.

— Как?

— Не уходи вот так. Ты отмахиваешься от меня, будто мои чувства ничего не значат, и мчишься к своей… Я не смогла заставить себя произнести ее имя. Да в этом и не было необходимости. Мы оба знали, о ком идет речь.

Его лицо стало раздраженным.

— Не сейчас, Лора, ладно? Я устал. Давай в другой раз.

В другой раз? — Что-то вспыхнуло во мне — наверное, растущий страх, что я теряю его и не знаю, как это остановить. — Ответь мне сейчас! — почти рявкнула я. — Прямо сейчас, пока ты никуда не ушел. Почему мы не можем пойти на спектакль?

— Ты отлично знаешь почему, — проговорил он, отчеканивая каждое слово. — Потому что нас могут увидеть вместе. И вообще, с деньгами туго. Я не могу сейчас позволить себе билеты в театр, ясно? Теперь я могу уйти?

Он оттолкнул меня в сторону и, прежде чем я успела сказать что-то, выскочил на площадку.

Затем я стояла у окна и смотрела, как он шагает к своей машине. У меня дрожали руки. Что же я наделала? Я все испортила. Рискнула всем. И все из-за того, что так и не научилась быть тихой и терпеливой.

Вскоре я уже сидела на краю кровати с телефоном в руке и писала сообщение с извинениями:

Прости меня! Мне правда жаль, что так произошло. Конечно, я все понимаю.

Тишина. Я ходила по квартире, убрала посуду после ужина и вымыла наши бокалы. Как я могла вести себя так глупо! Это все моя гордыня, и не более того. Хотела оторвать кусок побольше, вместо того чтобы беречь то, что у меня есть.

Загрузив посудомоечную машину, я снова потянулась к телефону.

Нет ответа. Наверное, он все еще едет домой.

Я отправила другое сообщение:

Напиши, когда будешь дома. Чтобы я знала, что с тобой все в порядке. Люблю тебя.

Нет ответа.

Ночь я провела без сна, рассматривая тени на потолке. Чего я на него набросилась? А если он по-настоящему разозлился? А вдруг я надоела ему? Какая же я глупая!

Он прав, на нем лежит огромная финансовая ответственность. Никогда раньше мне и в голову не приходило подумать об этом. Разумеется, все расходы оплачивает он. Хелен не работает. Еда, одежда, бензин, бесконечные счета, ребенок, наконец. Все это требует денег. Как можно быть такой бесчувственной эгоисткой?

На следующий день я изо всех сил пыталась сосредоточиться на работе, демонстрируя хорошее настроение, в беспокойной компании третьеклассников. В любую свободную минутку я спешила проверить сообщения. Но их не было. В обед я даже подумала, а не сходить ли в старшую школу на разведку. Может, получится перекинуться с ним парой слов наедине или хотя бы подарить ему ободряющую улыбку? Но времени на это не было.

Только под конец учебного дня пришло сообщение:

Люблю тебя тоже.

И я снова смогла дышать.

Глава 29

Была пятница. Я уже провела утреннее собрание класса, объяснила дроби, а потом мы занимались изготовлением длинной лодки викингов.

Я сидела в углу учительской с чашкой чая и читала, когда вошел Джеймс Дикон, молодой учитель физкультуры, и остановился прямо передо мной.

Сначала я специально не глядела на него. Он принадлежал к так называемым классным ребятам — молодым учителям, недавно получившим квалификацию. У них сложилась своя компания. Они окликали друг друга, используя глупые прозвища, устраивали какие-нибудь выходки, то есть вели себя как дети. По выходным они все вместе куда-нибудь выбирались, и благодаря их громким разговорам мы все были в курсе их похождений. Время от времени к ним присоединялась и Оливия.

— Лора?

Я отвела взгляд от страницы, надеясь, что не покраснела.

Дикон вежливо улыбнулся.

— Боюсь, я опять украл вашу почту. Извините.

— Ничего страшного.

Я протянула руку за конвертом, который он держал в руках. У конверта был слегка надорван угол: видимо, парень начал открывать его. В младшей школе только у него и у меня фамилии начинались на «Д», и Джейн, секретарь канцелярии младшей школы, не отличаясь аккуратностью, часто путала нашу почту, раскладывая по ячейкам.

— Надеюсь, письмо провалялось у меня не слишком долго. — Дикон ухмыльнулся и помахал пачкой конвертов. Не получается у меня следить за почтой, мне больше нравится проводить уроки.

Я кивнула, вскрыла конверт и вытащила письмо. Ничего особенного — реклама от фотокомпании, приглашавшая меня печатать у них все: гравюры, подставки под кружки, сами кружки. Я отрицательно покачала головой.

Вместе с рекламными листовками в конверте был образец общей школьной фотографии. Я никогда не заказывала фотографию индивидуально, но сигналы все же сохраняла как память о прошедших годах. И этот сохраню, несмотря на надпись «образец» наискосок. Возможно, я больше не буду работать здесь.

Я повертела снимок, чтобы поймать свет, и пробежалась взглядом рядам. Ага, вот и я. Стою вполоборота с краю, впереди меня Хилари, но не слишком закрывает. Мне понравилось выбранное мною платье, особенно его лестный вырез смотрится очень удачно. Но вид у меня усталый. Опущенные плечи, напряженное лицо… Интересно, есть ли у полиции копия этой фотографии? Я слышала, там работают специалисты, которые по внешнему виду могут определить чувство вины.

Мой взгляд скользнул по сидящим на траве малышам. Некоторые улыбались, некоторые выглядели застенчиво, один или двое корчили рожицы.

Саре Бальдини это не понравится. Вот она, в накрахмаленной блузке и юбке до колен, с безупречным макияжем. Сидит в центре, как королева, окруженная подданными.

Я поднесла фотографию ближе к свету, чтобы получше рассмотреть других учителей. Затем мой взгляд скользнул по зданию старшей школы на заднем плане.

Моя рука задрожала. Я едва могла дышать. Поднеся фотографию поближе к глазам, я пристально вглядывалась в нее, чувствуя, как сильно, до боли, бьется в груди сердце. Я изо всех сил вглядывалась в снимок. Нет, это невозможно! Должно быть, зрение играет со мной злую шутку…

Губы пересохли, и я резко вскинула голову, ожидая увидеть, как кто-то хихикает, наблюдая за мной. Но никому не было дела. В пятницу в учительской, в предвкушении выходных, всегда царит расслабленное настроение. Учителя спокойно разговаривали друг с другом, не обращая на меня внимания. Некоторые пили чай или кофе, угощая остальных принесенными из дома вкусностями. Другие, низко склонившись над своими телефонами, отбивали на них сообщения. До меня никому не было дела.

Я снова принялась разглядывать фотографию. В окне второго этажа вырисовывалась темная фигура… Ральф? Разглядеть черты лица невозможно. Но меня поразил знакомый силуэт: наклон головы, стрижка, очертания плеч и верхней части тела. Но с какой стати я решила, что это он? Я прикрыла глаза. Невозможно! Что со мной происходит? Неужели я схожу с ума?

Фотография поплыла, превращаясь в неразборчивое пятно. Я вытерла глаза, пытаясь снова сфокусироваться на нечеткой, призрачной фигуре. Казалось, что Ральф, прячась в тени, наблюдает за собравшимися внизу школьниками.

Как я могла вообразить такое? Как мне могло прийти в голову, что мужчина, которого я убила, вернулся из мертвых?

Глава 30

Я немного посидела, пытаясь успокоиться. Затем открыла глаза и снова посмотрела на фотографию.

Мог ли кто-то подделать этот экземпляр? Я внимательно прочитала текст на лицевой стороне большого конверта: имя, должность, адрес школы. Письмо, несомненно, предназначалось мне.

Кончиком пальца коснулась клапана, который разорвала, открывая конверт. Клапан как клапан, один из тех коммерческих, которые запечатываются сами. Мой мозг гудел. Не исключено, что кто-то сделал фотомонтаж, потом украдкой забрал конверт из моей ячейки для писем и… совершил подмену. А как иначе объяснить? И сделать это мог только тот, кто имел доступ в школу в течение рабочего дня. Не привлекая внимания, этот человек мог незаметно подойти к ячейкам с почтой, находившимся около учительской. Кто-то, явно осведомленный о случившемся, захотел напугать меня до полусмерти.

Мои руки до сих пор дрожали. Если дело обстоит именно так, розыгрыш удался на славу.

Засунув фотографию вместе с листовками обратно в конверт, я запихнула его в сумку и поспешила к выходу. В дверях я чуть не столкнулась с Хилари.

— И где пожар? — блеснули в улыбке ее зубы, при том что глаза оставались холодными.

Я смотрела на нее и не соображала, что ответить. Что она знает? Что они все знают?

Бормоча извинения, я прошмыгнула мимо нее и побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Выскочила через боковую дверь на улицу и направилась к парковке, на ходу нащупывая в кармане ключи. Рывком открыла дверцу своей машины и буквально упала на сиденье. Отдышалась, вытащила телефон и визитку с контактами фотографа. Опираясь на жесткий обод руля, набрала адрес веб-сайта, код школьной съемки и, наконец, пароль, чтобы получить доступ.

Мое сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Ладони стали липкими от пота, а я смотрела на экран, ожидая, пока загрузится фотография.

Только грузись, пожалуйста, не зависни! Про шу! Помогите мне!

Наконец все пиксели встали на свои места, и фотография сформировалась. Коснувшись экрана, я немного развела кончики пальцев, приближая здание старшей школы на заднем плане. Он был там, всего лишь тень. Кто-то в шаге или двух от окна… Я задержала дыхание, а потом вздох вырвался наружу, как воздух из проколотого воздушного шарика.

Человек у окна напоминал Ральфа…

Тот же поворот головы. Та же линия волос надо лбом, вдоль которой я так любила проводить пальцем, когда он лежал на спине…

Да, он…

Я не могла подтвердить свою догадку. Изображение было слишком расплывчатым, на грани распада на отдельные пиксели. Но интуиция мне подсказывала — это он.

Отыскав в сумке таблетки, я проглотила пару. Они уже заканчивались, а за рецептом нужно идти к врачу. Но к врачу я пойти не могла по той же причине, что и в полицию.

Я откинулась на спинку и закрыла глаза, в черноте за веками продолжали расплываться разноцветные лучи. Лекарство растекалось по венам, успокаивая бешено стучащее сердце. И что теперь? Дело не в подмене копии. Тень у окна видна и на оригинальной фотографии.

Но как это понимать? Ральф был там? Разумеется, нет. Думать так — безумие. Еще немного, и я начну сомневаться в собственных чувствах, в собственном здравомыслии. Просто совпадение? Из той же серии, что и случайные сообщения с неизвестного номера. И еще то странное чувство, которое я испытала у себя квартире.

В тот вечер я не могла есть. Молча сидела в гостиной, прислонив фотографию к раскрытой книге на столе передо мной, и смотрела на крошечную тень у окна. Она притягивала мой взгляд.

Внезапно меня охватила жалость к себе. Переехав в этот городок, я стала скованной, хотя и раньше не отличалась открытостью. Моя жизнь стала замкнутой и как бы направленной внутрь. Я так сосредоточилась на Мэтью, на нашей совместной жизни, желая во всем угодить ему, что просто задушила его своей услужливостью. С его уходом в моей жизни образовалась рваная, кровоточащая рана, и я залезла в раковину, как улитка. Сфокусировав все внимание на себе, я возвела необщительность в культ.

Потом появился Ральф и спас меня от самой себя.

И что я сделала с ним?

Я снова и снова размышляла о странной тени на фотографии. Схожесть была такой, что я была на грани помешательства. А этот его запах, недавно возникший в моей квартире… Только один человек мог так целенаправленно пытаться причинить мне боль, довести меня до нервного срыва.

Хелен.

Накинув пальто и схватив ключи от машины, я помчалась к дому Ральфа.

К тому времени, когда, оставив машину на привычном месте, я завернула за угол, уже начало темнеть. Обычно по тротуару, ведущему к их дому, я кралась, как грабитель, но на этот раз шла открыто. Распахнула калитку и смело направилась к входной двери, нажала на кнопку звонка. Сердце било как колокол. Еще чуть-чуть — и я не смогу справиться с головокружением.

Тишина. Я громко постучала по деревянной двери. Подождала, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги, потом еще постучала.

Шторы на окнах не задернуты. Лавируя между низкими розовыми кустами, которые так и норовили вцепиться в мои брюки, я подошла к ближайшему окну и заглянула внутрь. Наклонившись вперед, чтобы не упасть, я оперлась руками о белый деревянный подоконник. Гостиную почти полностью захватили тени. Телевизор не работал. В большом темном зеркале, висевшем над камином, блеснула полоска уличного света.

Сложив руки в пригоршню у лица, я уткнулась носом в стекло и принялась старательно вглядываться. Из гостиной есть выход в кухню, вторая дверь ведет к туалету на первом этаже — я слишком хорошо знала планировку. Везде было темно. Я отстранилась от окна, оставив на стекле мокрое пятно от горячего дыхания. Я отошла к воротам и посмотрела на окна второго этажа.

Шторы раздвинуты. Спальня Ральфа и Хелен располагалась над гостиной, спальня Анны — рядом. Ни там ни там никаких признаков жизни.

Я нахмурилась. Спать, конечно, еще рановато, но домой-то им давно уже следовало вернуться. И что же мне делать дальше? Адреналин, который заставил меня примчаться сюда, чтобы высказать Хелен все, что я думаю о ее происках, выветрился. Ноги внезапно налились свинцом. Хотелось только одного — добраться домой, рухнуть в постель, принять еще пару таблеток для успокоения нервов и уснуть. Но пока мой разум был слишком взбудоражен.

За спиной послышался шум двигателя. Я оглянулась. Машина, стоявшая через дорогу от их дома, чуть ниже по улице, помигала фарами. Мне? Я настороженно осмотрелась. На улице больше никого не было.

Я неуверенно пошла в сторону машины. Фары больше не мигали, и я смогла разглядеть, что это темно-красный «седан».

Водитель сидел за рулем и смотрел прямо на меня. Тот самый человек, которого я видела раньше: он читал газету на автобусной остановке рядом с моим домом и сидел, наблюдая, в этой самой машине, когда я приходила в прошлый раз. Его взгляд будто пригвоздил меня, и я испуганно замерла на месте.

Ему было около пятидесяти. Непроницаемое обветренное лицо, будто он много времени проводил на свежем воздухе. Лысый или тщательно обрит. Одно ухо больше другого, отчего голова казалась кособокой. На подбородке и над верхней губой темнела щетина. Но все эти детали казались второстепенными. Завораживали глаза — темные, спокойно и твердо смотревшие из-под опущенных век. Создавалось впечатление, что он видел много чего такого, о чем он никогда и никому не расскажет.

Мне совсем не хотелось подходить ближе. Я ждала, что в любой момент он повернет ключ в замке зажигания и уедет, оставив меня смотреть ему вслед.

Но он поступил по-другому: разблокировал двери и жестом пригласил меня подойти к пассажирскому сиденью.

Я медлила. Но его взгляд не отпускал меня.

Через несколько секунд он опустил стекло:

— Ну так что, садимся или как? — Голос у него был низкий и хриплый.

Я не верила своим ушам. Теперь я испугалась еще больше, удивляясь, почему до сих пор не побежала к своей машине, оставленной на соседней улице.

— Мое дело — предложить. — Он пожал плечами. — Как хотите.

Стекло снова поднялось, мужчина поерзал на сиденье открыл книгу и удобно устроил свои большие сильные руки на руле. Как только он отвел взгляд от моего лица, мне сразу стало легче. Я снова смогла дышать, затем огляделась. Никого. Подумав с полсекунды, приблизилась к машине, потянула за ручку и, открыв дверцу, осторожно забралась на пассажирское сиденье. Дверь осмотрительно оставила приоткрытой. Моя рука лежала на внутренней ручке, чтобы он не смог заблокировать замок, перекрывая мне тем самым путь к бегству.

Он отложил книгу, и его взгляд снова скользнул по мне. Голос его звучал устало.

— Тогда продолжим.

В машине стоял запах дешевого, не слишком свежего мяса. В подстаканнике — грязный стаканчик из-под кофе. С приборной панели кивал пластмассовый единорог со сверкающей радугой на боку. С зеркала заднего вида свисала на цепочке иконка святого Христофора. У меня возникло ощущение, что я забралась не только в его машину, но и в его убежище, в его мир.

Облизнув губы, я думала, с чего начать. Меня не покидало ощущение неловкости. Я не понимала, кто он такой, зачем он здесь и почему я должна с ним говорить. Скрытая в нем сила одновременно и пугала, и притягивала. Мне хотелось видеть в этом человеке своего союзника. Он, похоже, знал ответы на вопросы в моей голове. Я чувствовала его нетерпение. Казалось, только неимоверным усилием воли он сдерживает себя.

Я глубоко вздохнула.

— Что вы здесь делаете?

Он поднял книгу:

— Читаю.

Я прищурилась.

— Зачем вы здесь? Я вижу вас на этом месте не в первый раз. Вы все время околачиваетесь поблизости. Поджидаете меня на улице. Шпионите.

Он поморщился, как бы намекая, что мои слова звучат не слишком вежливо.

— Уж поверьте, если бы я не хотел, чтобы вы меня видели, вы бы меня не увидели.

Я насупилась:

— И что это значит?

— А то и значит.

Его глаза, холодно-серые, с голубыми и зелеными прожилками, расходящимися от зрачков, спокойно смотрели на меня. Вблизи он выглядел старше, чем мне показалось сначала. Наверное, ему лет шестьдесят. Худощавый и мускулистый, кожа изрыта морщинами, под глазами темные мешки.

— Но зачем?

Он поморщился:

— Работа такая, и не более того.

Я заморгала:

— Шпионить за мной?

Он невозмутимо кивнул:

— За вами. За ней.

Я замолчала. В его поведении все было вызывающим доверие, прямым. Но все равно это не укладывалось у меня в голове.

— Вы детектив?

Он приподнял бровь.

— Не совсем. Но типа того. Полиция все делает, так или иначе, ради правосудия. Я уважаю это. Когда-то и я был таким. Но не сейчас. Теперь я занимаюсь этим ради денег. Улавливаете?

— Частный детектив? — уточнила я.

— Ну, можно и так назвать. Но это ваши слова, не мои.

Я прикусила губу. В нем было что-то особенное. Край пропасти. Темнота.

— Где они? — Я кивнула в сторону дома.

— Там их нет.

Подумав об Анне, я прищурилась.

— С ними все в порядке? Они в безопасности?

Он кивнул:

— Вполне. Сегодня они уже не вернутся. Пятница. Ушли с ночевкой. К этой ее мелкой подружке.

— К Кларе?

— Худенькая девчушка с косичками. Каждый день после школы она приходит в этот дом и остается там, пока ее не заберет мама.

— Это Клара. Клара Хиггинс.

— Верно. — Казалось, он мысленно сделал пометку на еще одном факте. — Ну а в пятницу вечером время расплаты. Улавливаете? Как только мама Хиггинс возвращается с работы, они всей оравой идут к ней. Бесплатное вино, бесплатная пицца, бесплатный фильм — плата за услуги бесплатной няни.

Я ощетинилась:

— Вряд ли они видят свои действия в таком свете.

— Должны видеть. Все имеет свою цену. Даже дружба. Не наступайте на эти грабли.

Размышляя над его словами, я на мгновение прикрыла глаза:

— Тогда зачем вы здесь? Чего вы ждете?

— Вас.

Глава 31

Пауза.

Похоже, мое замешательство не осталось незамеченным. Мужчина даже не пошевелился — просто принял к сведению мое состояние. Откуда ему знать, что я приду сюда сегодня? Я и сама-то этого не знала. Он что, смеется надо мной? Я не понимала.

Через некоторое время, устроившись поудобнее на своем сиденье, он поинтересовался:

— Итак, у вас все? Теперь моя очередь задавать вопросы?

Я толкнула ногой дверь, приоткрыв ее еще на несколько дюймов.

— Какие вопросы?

— Например, какие отношения были у вас с Уилсоном?

— Никаких, — ответила я решительно. Слишком очевидно. Я почувствовала, что краснею. — Мы были коллегами, вот и все.

— Просто коллеги. — Его тон ничего не выражал. Что ему известно? — Да, верно. И…

Я смущенно пробормотала:

— Ну и друзья, наверное. Время от времени я ходила на занятия в его группу литературного творчества. Иногда мы выбирались куда-нибудь выпить.

Мужчина покачал головой, его взгляд наполнился печалью, будто он очень старался относиться ко мне по-доброму, а я разочаровала его.

— Мисс Диксон…

Я вздрогнула. Не ожидала, что он знает, как меня зовут.

— Я не из полиции нравов, — продолжил он. Если честно, меня не колышет, что все мысли у вас с Уилсоном были только об одном — как бы поскорее снять штаны друг с друга… и вы двое крутили роман. Но жизнь для того и существует, улавливаете? Так что давайте отложим стеснение в сторону. Супружеская измена не является уголовным преступлением. По крайней мере, не являлась, когда я заглядывал в Уголовный кодекс последний раз. Мы же взрослые люди. Только не говорите моей жене, что я так сказал, хорошо? — Его губы дрогнули в слабом намеке на улыбку.

Интересно, у него и в самом деле есть жена или это так, к слову пришлось? И на что похоже быть женой такого, как он? Безопасность. Да, в нем есть некоторая грубость, но, уверена, он не стал бы раздумывать, когда надо защитить тех, кого он любит, или свою честь, неважно, в рамках или за рамками закона. Я смотрела на пластмассового единорога. Не исключено, он и правда семейный человек. И у него есть взрослые дети — возможно, даже внуки.

Но я не собиралась ни в чем признаваться. Не настолько я глупа. Хотя, сидя рядом с ним, я чувствовала, что мне и рассказывать-то почти ничего не нужно. Похоже, он и так уже знал все ответы.

— Не понимаю, о чем вы, — все же заметила я.

— Ну конечно не понимаете. — Он вздохнул и, сунув книжку в карман двери, повернулся ко мне всем корпусом. — Интересно, мисс Диксон, как хорошо вы знали Ральфа Уилсона? Я имею в виду, вы знали его по-настоящему?

Я не ответила.

— Вы доверяли ему? Он печально покачал головой. — А ведь он, мисс Диксон, был вашей большой проблемой. Видите ли, есть мужчины, которые ничего не могут поделать с собой. Им никогда не хватает одной женщины. И им все равно, кому причинять боль. Чем рискованнее, тем больше им по нраву.

Я не сводила с него взгляда. Хотела возразить, что он порет чепуху, что Ральф вовсе не был таким. Потом я вспомнила про театр и про тот дурацкий разговор. Его отказ пойти пронзил мое сердце. Он не хотел появляться со мной на людях. Я была грязной тайной, которая могла запачкать его семью.

Кто-нибудь может увидеть нас.

Почему я промолчала? Почему не потребовала, чтобы он объяснил, на каком месте в его жизни стою я? Я знала почему. Боялась потерять его.

Я представила Ральфа, моего Ральфа, с другими женщинами. Возможно, с Оливией. Я видела, каким взглядом он блуждал по ее длинным ногам. И с ней, когда она бесстыдно увела его после того, как он порвал со мной.

— Мисс Диксон, вы заслуживаете лучшего. — Он пристально смотрел на меня, словно изучая мое лицо. — Я знаю, что говорю.

У меня вдруг сильно закружилась голова, и я наклонилась вперед. Неужели Ральф и в самом деле был патологическим бабником, который просто не мог справиться с собой? Тяжело, когда слышишь такое. Неужели он никогда не любил меня так, как я любила его?

Мужчина, сидевший рядом со мной, указал на грузного старика, который шаркал по тротуару в нашу сторону.

— Может, закроете дверь? — предложил он. Этому парню будет трудно пройти. — Он снова улыбнулся своей странной полуулыбкой. — Кроме того, сквозняк устроили.

Я послушно закрыла дверь и притихла, глядя в лобовое стекло. Дождавшись, пока старик протащится мимо нас, я снова повернулась к своему собеседнику. Он сидел тихо, наблюдая за мной и ожидая, что я скажу дальше. Казалось, он видел, как в моей голове начинают крутиться шарики и ролики. По-видимому, застать его врасплох было невозможно.

— На кого вы работаете?

Мужчина кивнул, как бы соглашаясь, что это резонный вопрос.

— Страхование людей. — Он не сводил с меня глаз. — Страхование жизни. Как я уже сказал, меня интересуют только наличные. И вот что я скажу вам о страховых компаниях совершенно бесплатно. Во-первых, они примут удар, если действительно придется, но предпочли бы не делать этого. Во-вторых, страховщики не играют по правилам. Иногда согласны выложить кругленькую сумму, лишь бы уйти от основных выплат.

— Так вы здесь поэтому? — Я помедлила. — Чтобы Хелен не получила деньги?

Он смотрел на меня так, словно у него на глазах я превращалась в многообещающую ученицу.

— Еще ничего до конца не решено. И я здесь, чтобы все хорошенько проверить. Она прекратила выплаты по его полису, улавливаете? Подала заявление об исчезновении. Это первая стадия. Поэтому компания хочет знать, что происходит на самом деле, прежде чем они решат, какие шаги предпринять. Не успеешь оглянуться, как она попытается заявить свои права. — Он пожал плечами, отвечая на мой взгляд. — Не все так просто, а кушать хотят все. Спроси мою женушку.

— Но ведь Хелен нужны деньги, разве вы не понимаете? Она не работает. И у нее Анна.

Он кивнул:

— А то я не знаю.

Я прикусила губу.

— Даже если и так, ну, вы понимаете, о чем я… если он не всегда был верным мужем…

— Продолжайте.

— Какое отношение его верность имеет к его страховке? Компания же все равно заплатит, да? Ну, когда-нибудь, в конце концов!

— О, я удивлю вас сейчас! — оживился он. Есть целая куча лазеек. Мне просто нужно найти одну из них.

Мой голос стал резче:

— Неужели вам настолько все равно, чем заниматься? Все равно, за что вы получите свои деньги? Вы собираетесь оставить скорбящую вдову и ее маленькую дочь без положенной им выплаты, хотя они нуждаются в ней?

— Как я уже сказал, кушать хотят все… — Он не выглядел обиженным, скорее задумался, анализируя мою внезапную вспышку возмущения. — Интересно вы выразились — скорбящая вдова… — Он вопросительно поднял бровь.

Я не знала, как отреагировать, мой пульс участился.

— Ее заявление об исчезновении мужа не такое уж однозначное, — продолжил он, тщательно подбирая слова. — Что-то здесь не сходится, но что именно — я пока не понял. Понимаете, о чем я?

Несколько секунд в салоне висела тяжелая тишина. Мужчина сидел совершенно неподвижно, с непроницаемым видом. Это был его талант. Наверное, если понадобится, он может обратиться в камень на минуты, часы или дни. Я думала о его хватке. Не ради правосудия, сказал он, только за наличные. Интересно, за деньги он согласится на что угодно, если сумма достаточно хороша, а риск невысок? Подозреваю, что да.

Кровь стучала у меня в висках, пальцы, касаясь жесткого сиденья, подергивались.

— С одной стороны, у нас еще нет тела, — наконец произнес он. — Пока его не найдут, трудно утверждать наверняка, что произошло на самом деле. С другой — есть еще жена. Миссис У.

— И что с ней не так?

— Ее алиби. — Он помолчал. — Оно немного воняет, уж простите мне это выражение.

Я прищурилась и отвела взгляд. Это уж слишком. Хотелось немедленно выйти из машины, поехать домой, взять бутылку вина и спрятаться подальше от всезнающего взгляда этого человека. Но я должна выяснить, как много ему известно. Иначе я никогда не буду чувствовать себя в безопасности.

Вспомнилась Хелен, как она стояла у входной двери и во все глаза смотрела на меня, не в силах поверить в случившееся, как позже причитала, распростершись над телом. Она заставила себя успокоиться, а свой разум — работать, пока меня выворачивало в туалете на первом этаже. Потом мы отвезли тело Ральфа на берег, вышли в море и сбросили труп в воду.

— А что с ее алиби? — поинтересовалась я.

Он вздохнул:

— Миссис У. была на родительском собрании в школе. В этом нет никаких сомнений. Десятки людей видели ее там. Ее муж оставался дома с маленькой дочкой. Потом она возвращается домой. После собрания ее подвезла мама одноклассницы. Той самой подружки. Вы, кажется, сказали Клара Хиггинс?

Я молча кивнула.

— Так вот, миссис У. говорит, что ее муж ушел сразу, как только она вошла в дом. Похоже, только и ждал, когда она вернется. О ней все отзываются как о любящей матери. Не признает никаких рисков. Все делает по книжкам. Я к тому, что она не из тех, кто оставит семилетнюю девочку одну ночью, верно?

Мне удалось кивнуть еще раз. Его проницательный взгляд застыл на моем лице.

— А затем эти сообщения.

— Сообщения?

— За какие-то десять минут жена отправила мужу целую кучу сообщений. Они все есть в деле. Начинает вежливо и, вроде как извиняясь, спрашивает, куда он ушел, все ли с ним в порядке. Типичные женские штучки. — На его лице появилось понимание. — Дальше она начинает волноваться. И приходит почти в неистовство.

Я не шевелилась. Во рту у меня все пересохло.

Он помедлил, глядя мне прямо в глаза.

— Дело в том, что все эти сообщения были отправлены из их дома примерно через двадцать минут после того, как миссис Хиггинс подвезла ее домой. Это нетрудно было определить. Значит, всю ту ночь она просидела дома, и полиция исключила ее из списка подозреваемых. Скоро они совсем потеряют интерес. Закроют дело как самоубийство или несчастный случай, с телом или без него, и займутся другой работой. Парень немного подавлен, напился, пошел прошвырнуться и сделал какую-нибудь глупость. Улавливаете, что это значит? Миссис У. запустила часы, которые оттикают, может, и годы, пока суд не признает его умершим. Но она получит на руки свои страховые деньги.

Сколько я ни старалась, у меня не укладывалось в голове. Как Хелен удалось отправлять все эти сообщения из дома, если она была со мной на побережье? Даже если допустить, что Анна проснулась и захотела поиграть в подобную игру, ей же всего семь лет и учится она средне — читает с трудом. А Беа Хиггинс к тому времени уже должна была вернуться к себе домой, чтобы отпустить няню, которая присматривала за Кларой.

— И знаете, что еще зацепило меня?

Я отрицательно помотала головой.

— Вот мужчина, который волочился за каждой юбкой… — Он поднял руку, словно призывая меня не возражать. — Без обид. Никакого осуждения. Мне жаль, но, судя по сплетням, которых я наслушался в вашей школе, это факт. Так с какой стати его жене так удивляться, если он вдруг исчезнет на несколько часов? Разве не так он поступал постоянно? — Он наклонился ко мне, его серые глаза блеснули в слабом свете. — Тогда зачем она посылает так много сообщений? Мне кажется, что здесь кто-то ловчит, улавливаете? Слишком старается и переигрывает. Идея понятна?

Во рту появился привкус желчи. Мне нужно было уйти, побыть одной и хорошенько обдумать все, что я услышала. И поразмыслить, много ли он на самом деле знает. Я рывком распахнула дверцу машины.

— Пока вы не ушли, — он опустил мне на плечо теплую сильную руку, — уверены, что не хотите ничего сказать мне?

С широко раскрытыми глазами я повернулась к нему и покачала головой.

Помедлив, он неторопливо кивнул и убрал руку. Но этот взгляд…

— Я сказал вам, как меня зовут? Похоже, нет. Майк. Майк Ридж.

Теперь он протянул мне руку, чтобы скрепить знакомство. Твердую и сильную руку, которая могла задушить меня, как цыпленка. Я вздрогнула.

Он вытащил из кармана визитку.

— Если вы попадете в такую передрягу, как бедняга Ральф, провалитесь в какую-нибудь дыру, где потеряете точку опоры, и поймете, что самой не выбраться, позвоните мне. Возможно, я смогу помочь. — На прощанье он одарил меня улыбкой. Ну, если сойдемся в цене.

Я выхватила визитку и наконец выбралась из машины. Последнее, что бросилось мне в глаза, были раскачивавшийся на цепочке святой Христофор и единорог, кивавший головой на пружинке.

Глава 32

Я пила, не в силах остановиться. Ничего другого я делать не могла.

Примчавшись домой, заперла на два оборота блестящий новый замок на входной двери, затем добавила цепочку. И потом, закутавшись в плед, устроилась на диване и стала пить красное вино.

Визитка Майка лежала на журнальном столике, рядом с пустеющей бутылкой и школьной фотографией, перевернутой изображением вниз. Я не могла смотреть на нее, так же как и думать о том, что все это значит.

Я размышляла о Хелен и Беа, которые сегодня вместе ужинают и, наверное, смотрят фильм. Раньше я относилась к жене Ральфа как к неудачнице, серой мышке, с ее аккуратным домом и книжными полками, на которых томики расставлены строго в алфавитном порядке.

«Однажды библиотекарь — библиотекарь навсегда», ответил Ральф, когда я спросила его о жене. Больше он никогда и ничего о ней не говорил, но всегда давал понять, что разговоры о его семейной жизни находятся под запретом.

В то время я тихо радовалась, что они такие разные. Никогда не понимала, как такой богемный, такой романтичный мужчина мог увлечься сильно закомплексованной женщиной с интеллектом железнодорожного клерка.

Теперь у меня был повод снова задуматься о ней. Я довольно часто видела ее в школе. Одетая немного старомодно, но прилично, с короткими, хорошо уложенными волосами, она проходила по коридору, садилась с совершенно прямой спиной на диванчик в школьной библиотеке и слушала, как читают ученики. А в качестве награды она раздавала им принесенные из дома стикеры.

Я всегда отмахивалась от нее, словно она была пустым местом. Библиотекарь из маленького городка, ставшая матерью-домоседкой в неудачном браке. В том, что у Ральфа закрутился роман со мной, я обвиняла ее. Да, это ее вина, что она не смогла стать для него единственной.

Я поднесла стакан к губам и сделала несколько глотков пьянящего вина. Желудок протестующе забурчал. Если Майк прав, как ей удалось замести следы? И как, во имя всего святого, она организовала все эти сообщения?

Глядя в темноту комнаты, я видела холодные и проницательные глаза Майка. Могла ли я доверять ему? Нет, «доверять» — не то слово. Разумеется, я не доверяла ему. Он был на стороне темных сил. Готовый на все ради денег. Он и сам так сказал.

Но я поверила ему — такому настоящему, приводящему в ужас своей прямотой. Вряд ли он стал бы тратить силы на обман. Не понимаю, почему я была уверена в этом, но я точно знала — не стал бы.

Безусловно, он подозревает меня. Ему и так уже слишком много известно о моем романе с Ральфом. Интересно, что еще он знает? И имеет ли он представление о других «подвигах» Ральфа?

Я много думала о том, чем все закончилось. То, как Ральф вел себя незадолго до смерти, было до ужаса неправильно. Я и представить не могла, что он способен на такое. Но я бы не отвернулась от него, если бы он был со мной честен. Если бы раскаялся и попросил прощения. Я бы постаралась помочь ему выпутаться из этой ситуации.

Первый звоночек, что наши отношения подходят к концу, случился там же, где все и началось, — в группе литературного творчества для учителей.

С самого начала предполагалось, что в группе будут заниматься только сотрудники школы. Помню, в сентябре я прочитала на доске объявлений анонс. Его трудно было не заметить: маленькие фотографии известных писателей образовывали гигантский вопросительный знак после слов: «Интересуешься творчеством и хочешь попробовать свои силы?» У учеников были свои кружки и секции, но мы, взрослые, тоже нуждались в чем-то подобном. Просто так совпало, что занятия проходили на территории школы, а не где-нибудь еще, и в этом был свой практический смысл.

Сначала я лишь изредка посещала занятия группы. Я была безнадежно сосредоточена на Ральфе, а он — на мне, я думала, что коллеги догадываются о нашей тайне, особенно когда он читал свои стихи. Он всегда давал мне понять, что свою любовную лирику он сочиняет для меня. И была еще одна неловкость: я ничего не писала. Собственное творчество не являлось обязательным требованием, и я была не единственной, кто приходил на занятия просто послушать, но раз или два Ральф обращался к нам, призывая преодолеть страхи и решиться на какое-нибудь произведение. Однажды кто-то даже предложил импровизированный сеанс малой прозы. От одной мысли об этом меня бросило в жар от смущения.

К концу января я испугалась. Отношение Ральфа ко мне изменилось. Его сообщения стали заметно короче, и, если я писала ему, иногда он не отвечал часами, а случалось, и по несколько дней. Когда он приходил ко мне, я старалась доказать ему свою любовь. Покупала лучшую еду и самые дорогие вина, какие только могла позволить себе. После еды он сидел с осоловевшим взглядом на диване, и я массировала ему голову и плечи, стараясь снять напряжение. Похоже, и заниматься со мной любовью ему было уже не так интересно. Его мысли занимало что-то другое.

Я мучилась по этому поводу и в конце концов решила опять ходить на семинары, отчасти чтобы почаще видеться с ним, отчасти чтобы подчеркнуть, как я люблю поэзию, его страсть. Я не стала предупреждать его заранее. Хотелось увидеть выражение его лица, насладиться его удивлением, когда он заметит меня.

На первое после длительного перерыва занятие я оделась с особой тщательностью: выбрала свою лучшую юбку-карандаш и розовую блузку. Весь день в животе порхали бабочки, и мне приходилось делать усилия, чтобы сосредоточиться на уроках. Нервное возбуждение было как перед первым свиданием. Несколько раз я доставала телефон, чтобы все-таки отправить ему эсэмэску. И каждый раз в итоге убирала телефон обратно в сумку, посмеиваясь над собой. Я не умела устраивать сюрпризы — не хватало терпения, но этот решила довести до конца!

Когда прозвенел звонок с последнего урока, я не пошла в учительскую — задержалась в пустом классе. В воздухе пахло клеем и дезинфицирующими средствами, восковыми мелками и краской. Закрыв дверь, я прибралась в книжном уголке и вымыла столы после декоративно-прикладного искусства. Затем села проверять тетради третьего класса, дожидаясь, пока закончатся уроки в старшей школе и можно будет пойти на занятие.

Я заставила себя идти не спеша, чтобы прийти самой последней — обычно эта честь оказывалась Ральфу, как руководителю группы. Сердце бешено стучало, а волнение причиняло почти физическую боль. Напряжение было таким, будто ты ищешь кого-то спрятавшегося и знаешь, что в любой момент он может выскочить на тебя. Но была в этом волнении и приятная сторона. Я вспомнила, как в самый первый раз искала класс, где проходило занятие, и как Ральф, прервав чтение, окликнул меня, а затем с восторженным видом читал стихи мне и только мне.

Когда я наконец дошла и уже протянула руку, чтобы открыть дверь, я вдруг с ужасом поняла, что читает не Ральф. На краю учительского стола сидела блондинка, одетая в немыслимо короткую юбку, открывавшую бесконечно длинные ноги в туфлях на низком каблуке; ноги она поставила на стул перед ней. Ральф, сидевший рядом с ней, выглядел совершенно очарованным. Он смотрел на блондинку с восхищением, очень смахивавшим на обожание.

Я вошла в класс, он обернулся, но вместо ожидаемого восторга по его лицу промелькнула тень раздражения. Нетерпеливо указав мне на свободный стул, он снова повернулся к девушке.

Буквально упав на стул, я принялась критически рассматривать соперницу. Раньше мы точно не встречались. Кто она? Помощница учителя или студентка выпускного курса, временно заменяющая кого-то из учителей? Ее голос звучал громко и четко. Чистая кожа, не тронутая косметикой, казалась прозрачной. Ее руки, державшие листок со стихотворением, немного дрожали от волнения, притягивая взгляд к длинным пальцам с аккуратными ногтями. Никакого лака. Никаких колец.

Дочитав до конца, она опустила листок и обвела слушателей взволнованным взглядом огромных голубых глаз, слегка улыбаясь.

Ральф тут же поднял руки и захлопал:

— Браво!

Кое-кто поддержал его вялыми аплодисментами. А я лишь покачала головой, чувствуя крайнюю неловкость за его поведение. На занятиях группы не принято было аплодировать. Никто и никогда так не делал.

Ральф протянул руку и помог ей спрыгнуть со стола, словно он был рыцарем, помогающим даме спуститься с лошади.

— Мэг, потрясающе! Молодец!

Мэг? Внутри меня все сжалось.

Он заботливо усадил ее на стул рядом с Оливией, будто передал на хранение свое сокровище.

К чему так много суеты?

Читая свои стихи о неразделенной любви, он смотрел на карту Соединенных Штатов в конце класса. Оцепенев, я сидела, слушала… и страдала оттого, что на меня совершенно не обращают внимания. Даже Оливия, время от времени шептавшаяся с девицей, ни разу не взглянула в мою сторону.

После занятия я осталась сидеть на своем месте. Мне не хотелось уходить, не поговорив с ним и не выяснив, кто эта молодая особа.

Помогая блондинке надеть пальто, Ральф — само внимание — поинтересовался, понравилось ли ей занятие.

Я наблюдала, не уходила. Когда он повел ее к двери, я последовала за ними.

— Ральф?

Он повернулся, вынужденный наконец признать факт моего присутствия.

Я протянула руку девушке:

— Привет. Лора Диксон. Мы, кажется, не знакомы?

Покраснев, она смущенно смотрела на мою руку, словно не зная, что с ней делать.

Вмешался Ральф:

— Меган учится в моем литературном классе. Буквально сегодня она получила приглашение из Эдинбургского университета. Будет изучать там английскую литературу. — Он покровительственно улыбнулся. — У нее большой талант к сочинительству.

Слушая комплименты, она не сводила взгляд с его лица, будто он был принцем. Ее принцем.

Мои пальцы сжались.

— Ну что ж, Меган, — с трудом произнесла я, — вы молодец! Наверняка хорошо потрудились.

Ральфу удалось отвести взгляд от ее лица, чтобы посмотреть на меня.

— Слушай, извини, мне надо идти, — с почти виноватым видом промямлил он. Обещал Мэг, что подброшу ее домой.

Я смотрела им вслед, представляя, как блондинка скользнет на пассажирское сиденье. Коротенькая юбчонка задерется еще выше, и Ральф протянет руку, чтобы погладить ее стройные ноги. Тут все очевидно, нет нужды говорить, как мне: «О, оказывается, у нее ноги есть!»

Отправляясь домой, я положила телефон на соседнее сиденье — ждала сообщения. Ничего. Дома прошлась по квартире, открыла бутылку вина. Но от негодования едва смогла сделать несколько глотков. Как он посмел унизить меня! Со школьницей! Ученицей из его класса! Совсем свихнулся? О чем он вообще думает? Если его связь выплывет наружу, его тут же уволят.

Постепенно, когда вино все-таки подействовало, негодование выветрилось, превратившись в страдание. Вся в слезах и отчаянии я валялась то на диване, то на кровати, то на полу.

Ральф, неужели между нами все кончено? Не ужели ты в самом деле бросил меня?

Не в силах заснуть, я не выдержала и отправила ему в два часа ночи серию бессвязных сообщений.

Я люблю тебя. Не делай этого.

Она так молода, слишком молода для тебя.

Как ты не понимаешь? Если узнают, ставь крест на своей карьере. Ты больше никогда не сможешь работать учителем.

Не делай этого, пожалуйста.

Я очень сильно люблю тебя.

Молчание и снова молчание.

Глава 33

Я была сама не своя. Возможно, мне следовало взять пример с Хелен и ждать своего часа. А может, если бы я промолчала и не стала вмешиваться, его увлечение быстро сошло бы на нет. Скоро Меган отправится в Эдинбург, и у нее начнется новая жизнь.

Но я не промолчала. Более того, его поведение было неправильным! Она еще ребенок, школьница. А он ее учитель. И пользуется своим положением, чего ж тут не понять. Он погубит себя.

После занятия я ничего не слышала о нем несколько дней. Каждая прожитая минута отдавалась болью. Я не могла спать. Едва могла есть. По утрам лицо в зеркале выглядело все более изможденным.

На работе Элейн и Хилари шептались за моей спиной, когда я сидела в учительской и делала вид, что читаю. Однажды Элейн отвела меня в сторонку и поинтересовалась, все ли со мной в порядке, объяснив свой вопрос беспокойством о моем здоровье.

Я обратилась к врачу. Просто чтобы успокоить Элейн и положить конец их сплетням.

— Не могу спать по ночам, — пожаловалась я. — Меня охватывает панический страх. Пропишите мне что-нибудь от нервов.

Бегло осмотрев меня, докторша грузно опустилась на стул и оставшиеся две минуты из десяти, отпущенных на прием, потратила на то, чтобы установить со мной доверительные отношения.

— Разумеется, я выпишу вам лекарство, — кивнула она, — но это временное решение. Если есть глубинные причины…

Между нами в воздухе повисло невысказанное слово «депрессия».

Из кабинета я вышла с рецептами, обещанием вернуться через три месяца для повторного осмотра и пачкой буклетов о здоровом питании и управлении стрессом. На выходе из клиники я выбросила буклеты в мусорное ведро.

У меня вошло в привычку каждый вечер отправлять Ральфу сообщения. После пары бокалов вина душевная боль, терзавшая меня, становилась невыносимой, а сообщения — все более бессвязными. Я умоляла. Унижалась. И ненавидела его за то, что он заставил меня унижаться. Мое воображение рисовало их вместе: его немолодое уже тело и ее незрелое, с юной белой кожей, упругой грудью и длинными ногами. Картинка была непристойной.

Я изводила себя. Он не мог так поступить. Оставь он меня ради другой женщины, другого взрослого человека, этой боли уже было бы достаточно. Но такую его безумную выходку нельзя было назвать любовью — только преступлением.

Я отправляла ему самые разные послания. Сердитые. Угрожающие. Умоляющие. Большинство из них поздно ночью, в отчаянии и наполненном любовью прощении.

Пожалуйста. Я люблю тебя. Я сделаю все что угодно. Ответь мне. Приходи, надо увидеться. Нам нужно поговорить. Умоляю…

Бесконечный круг брани и уговоров. Сообщение за сообщением, и все впустую. Интересно, он еще пользуется своим телефоном Ромео или выбросил его? Или купил новый, специально для нее? Для Меган. И каким именем он называет ее? Тоже Джульетта?

Его молчание мучило меня.

В более-менее сносном состоянии меня поддерживали лишь прописанные таблетки. Я основательно запаслась ими, сразу попросив второй рецепт, и рассовала везде, чтобы они всегда были под рукой: в сумочке, машине, шкафчике в ванной, на прикроватной тумбочке.

Я не делала глупостей и никогда не принимала больше двух таблеток за раз. Инструкция к ним предупреждала о серьезных последствиях. Но я нуждалась в этих таблетках. Только они давали мне возможность хоть немного поспать ночью.

Глава 34

Середина февраля. Половина семестра. Неделя вдали от школы.

Я уже знала, что Ральф с семьей уезжает в отпуск в Португалию. Хелен, со своей педантичностью библиотекаря, забронировала гостиницу и билеты как минимум за год. Я боялась этого путешествия с осени, когда мы с Ральфом только начали встречаться; знала наверняка, что буду чувствовать себя покинутой. Воображения мне не занимать. Вот они все втроем ужинают при свечах, распивают бутылку вина, разыгрывают счастливую семью перед Анной. Хотя я и понимала, что их брак исчерпал себя, мысль о разлуке, как и картинки чужого «счастья», причиняли мне боль.

А теперь я почти радовалась. Если он на неделю уехал от меня, то и от нее, от этой Меган, тоже. Ну хотя бы так!

Всю неделю я провела дома, читала, подолгу гуляла в парке, стараясь не думать о том, что произошло, — не думать о Ральфе.

В парке то тут, то там желтыми маячками неожиданно вспыхивали нарциссы. Скоро раскроются липкие пахучие почки. Солнце, все еще слабое, искушало после долгой зимней спячки выходить из дома на свежий воздух. Не только меня. Закутанные в пальто и шарфы пожилые пары отдыхали на скамейках, наблюдая за плавным течением реки. Мамочки подбадривали своих малышей вылезать из колясок и побегать по молодой травке. Детки падали, пачкали свои комбинезончики и радовались своим открытиям.

Однажды, уставшая после прогулки, я возвращалась домой, обдумывая на ходу, чем бы еще заняться, чтобы заполнить последние дни перед возвращением в школу. И тут я увидела Меган. Сойдя с дорожки, я спряталась за кустом, чтобы незаметно понаблюдать за ней.

Меган сидела на траве в компании ребят ее возраста. Земля была холодной, но они расстелили непромокаемые коврики, поверх которых набросали куртки и толстовки. С полдюжины парней и девушек. В руках многие держали жестяные банки с напитками. Безалкогольными или нет, я не могла разглядеть. Все беззаботно болтали и смеялись. Рядом валялись раскрытые учебники — компания обманывала себя, что пришла сюда позаниматься.

Меган сидела босиком, изящно скрестив ноги. Ее белокурая стрижка боб взлетала, когда она со смехом поворачивалась то к одному, то к другому приятелю. На ней были топ на бретельках, слишком облегающий, — этой весной такие уже неактуальны, и потертые джинсы. Она не выглядела школьницей — скорее молодой женщиной, готовой к независимой взрослой жизни.

При виде ее, такой юной, беззаботной и уверенной, я задрожала от волнения, не зная, как поступить. Мне трудно было отвести от нее взгляд. Дело не только в ее молодости. Я тоже когда-то была молодой, но не такой, как она. У меня никогда не получалось так легко общаться с окружающими, быть такой естественной и… милой. Я не могла пройти мимо них, просто не могла, но и повернуть в поисках обходного пути, который выведет меня на аллею выше, я тоже была не готова.

Я все еще стояла за кустом, когда она вскочила, сунула ноги в кроссовки и, схватив сумку, побежала вместе с подругой по тропинке в мою сторону. Я замерла на месте. Теперь она точно заметит меня. И в каком бы направлении я ни пошла, она поймет, что я пряталась здесь.

Я вышла из-за куста на тропинку. Конечно же я не собиралась выяснять с ней отношения. Позже, размышляя об этой встрече, я пришла к выводу, что это судьба свела нас в тот день. В конце концов так и должно было случиться.

Увидев меня, она вздрогнула и прижала руку ко рту. Ее подруга чуть не налетела на нее. Обе уставились на меня.

— Мисс Диксон? — Большие голубые глаза блестели на солнце.

— Меган, — не в силах справиться с собой, я произнесла ее имя голосом строгого школьного учителя.

— Мисс Диксон, с вами все в порядке? — спросила другая девушка, с резковатыми чертами лица и в непослушных кудряшках.

Я вспыхнула.

— Меган, можно тебя на пару слов? Одну.

Девушка удивленно посмотрела на Меган:

— Я подожду тебя там, у кафе?

Та кивнула и проводила взглядом подругу. Затем снова повернулась ко мне:

— Что-то случилось?

Я закусила губу.

— Меган, я очень сильно беспокоюсь о тебе.

Ее брови слегка приподнялись.

Должно быть, я кажусь ей невероятно старой… Унылой старой девой.

Я представила, как она будет передразнивать меня, рассказывая друзьям о моем появлении. А может, и перед Ральфом разыграет спектакль. При этой мысли все внутри сжалось.

— Какие отношения между тобой и мистером Уилсоном?

Она склонила голову набок:

— Мисс Диксон, он мой учитель английского языка и литературы.

— Это я знаю. — Я чувствовала, как нелепо и скованно звучит мой голос. Но ничего не могла с собой поделать. Руки сами собой сжались в кулаки. — Он, похоже, очень… любит тебя.

Она пожала плечами и отвела взгляд. Не знаю, чего я ожидала. Что она придет в замешательство и, может, даже раскается? Разрыдается, осознав, что я все знаю, и будет умолять меня никому не рассказывать? Она снова посмотрела на меня, на этот раз не испугалась встретиться со мной взглядом. Выражение ее лица было холодным.

Я проглотила застрявший в горле комок.

— Ты должна следить за своим поведением. Ты же школьница. Еще ребенок. Ты не понимаешь, что делаешь.

Теперь ее лицо стало жестким.

— Между прочим, мне почти семнадцать. — Она помолчала. — И вообще, это не ваше дело.

У меня чуть не подкосились ноги. Я наяву видела ее рядом с ним, обнаженную, смелую и соблазнительную, обнимающую его. Мне хотелось влепить ей пощечину.

— Как ты не понимаешь? Он твой учитель. И это злоупотребление служебным положением… Его могут отправить в тюрьму. Ты погубишь его, если ваши отношения выплывут наружу.

— Выплывут наружу? Вы вообще о чем говорите? — Она обернулась и посмотрела, словно проверяя, далеко ли ее друзья. — Вы сюда зачем пришли?

— Я гуляла в парке. Живу здесь недалеко.

— Надо же, какое совпадение. — Она сжала губы. — А выглядит так, будто шпионите за мной.

— Не говори глупостей, взволнованно буркнула я.

— Значит, это правда, что вы вешаетесь ему на шею? — Она тряхнула волосами. — А он по вам даже не скучает. Если не верите, спросите его сами.

С этими словами она бросилась прочь, оставив меня стоять неподвижно, слишком потрясенную, чтобы заплакать.

Глава 35

Следующие недели прошли как в тумане. Большую часть времени я пила. Было слишком больно оставаться трезвой.

Закрывая глаза, я видела Меган, сирену, манившую его на погибель. Этим все и должно было закончиться.

Я отправляла ему сообщения еще чаще. Умоляла встретиться и поговорить.

Мне нужно увидеться с тобой. Не отгораживайся от меня. Я люблю тебя.

Даже когда он вернулся из отпуска, мои сообщения оставались не только без ответа, но и непрочитанными.

Я перепробовала разные способы, пытаясь встретиться с ним. Когда у меня было окно, я быстренько поднималась в старшую школу и бродила по коридорам, стараясь хотя бы мельком увидеть его. В конце учебного дня я прогуливалась возле парковки в надежде перехватить его там. Но он каким-то образом всегда ускользал от меня.

Я написала ему письмо и отправила на домашний адрес. Он не оставил мне выбора! В письме пригрозила сообщить о его поведении Саре Бальдини. Также я собиралась обратиться в Попечительский совет школы. Я разоблачу его. Для него это, конечно, стрессовая ситуация, но его поведение вопиюще! Он учитель, ему доверены молодые люди. Соблюдение моральных норм никто не отменял. Неужели он не понимает?

Наконец, через несколько недель, я получила от него сообщение. Короткое, но именно такое, к которому я и стремилась всеми силами души. Он звал меня к себе домой.

Когда я собиралась, руки у меня дрожали.

Я не пришла без приглашения. Он прислал мне сообщение. Я и не думала убивать его.

Ну а что произошло потом, вы знаете.

Глава 36

Встреча с Майком Риджем в пятницу вечером потрясла меня до глубины души.

Он знал правду. Я чувствовала это. Не понимаю откуда, но знал. И выжидал, изучая нас обеих, Хелен и меня, изматывая, подстерегая момент, когда мы расколемся.

На следующий день я не выходила из квартиры. Устроившись у окна в гостиной так, чтобы оставаться незамеченной, я наблюдала за улицей, постоянно держа под рукой бокал вина или виски.

К вечеру, когда стемнело, у меня кружилась голова. Я не стала утруждать себя ужином, просто снова наполнила бокал и, пошатываясь, вернулась на свой наблюдательный пост. До сих пор никаких признаков присутствия Майка Риджа не было.

Я проверила еще раз. Темно-красной машины не видно. Пробежалась взглядом вдоль ограды до автобусной остановки. Тоже пусто.

Чувствуя себя совсем измученной, я прикрыла глаза и спрятала голову под руками. Вокруг все плыло, и меня сильно тошнило.

«Не делай этого, — раз за разом писала я когда-то Ральфу. — Прекрати. Я люблю тебя. Не губи себя!» Думала, сумею спасти его. Как же я ошибалась. В итоге именно я убила его.

Вытянув вперед руку, я попробовала удержать ее на весу, наблюдая, как она дрожит. И кто теперь губит себя?

Я пьянела все больше и больше. Было уже совсем поздно. Пора идти спать. Но я боялась ложиться в постель. Темные унылые ночи тянулись бесконечно долго, даже с таблетками.

Почему я решила, что можно убить и избежать наказания? Они уже в пути — идут за мной. И придут. Сегодня вечером, или завтра, или в другой день, никто не знает когда. Рано или поздно все выплывет наружу.

Я заплакала, всхлипывая, давясь соплями и жалостью к себе.

Ох, Ральф… Прости! Я так жалею о том, что произошло. Я не хотела…

Звякнул телефон. Я села и прислушалась. Телефон звякнул во второй раз. Вытерев слезы рукавом джемпера, я собралась с силами и поползла на четвереньках по ковру к телефону, чтобы прочитать сообщение.

Скучаешь по мне? Приходи в лодочный сарай. Я здесь. Жду.

Когда я открывала дверцу машины, у меня тряслись руки. Забралась на сиденье и повернула ключ в замке зажигания. Поправила зеркало заднего вида, посмотрела на себя, провела рукой по раскрасневшемуся лицу и убрала назад выбившиеся пряди.

Я слишком много выпила. И понимала это. Садиться за руль небезопасно. Но что поделаешь, как уж есть. После всей этой боли мне представился шанс узнать правду, увидеть наконец своего мучителя. От нервного напряжения внутри меня все перекрутилось.

Опустив стекла и с жадностью вдыхая прохладный вечерний воздух, я выехала на дорогу. На улицах было тихо. Чтобы придать себе уверенности, я негромко напевала под нос. Мысли путались в голове, лихорадочно наскакивая друг на друга.

Когда я добралась до парковки за лодочными сараями, мои нервы были на пределе, и я снова была готова разрыдаться. Но в то же время во мне бурлил адреналин.

Я должна довести дело до конца. Узнать, кто и зачем вызвал меня сюда.

Мне было так страшно, что я боялась пошевелиться. Выключив двигатель, сидела в машине и думала о Ральфе. С моря задувал соленый бриз, волны в ровном ритме накатывали на берег и тут же отступали обратно, погромыхивая галькой, которую тащили за собой.

Зазвонил телефон. Я вытащила его из кармана и тупо уставилась на экран.

Номер скрыт.

Сердце бешено колотилось, и все же, чуть помедлив, я решила ответить.

Секунду трубка молчала, только слышалось чье-то дыхание.

— Алло?

— Я вижу тебя, — негромко, почти шепотом, произнес голос.

Мужской голос.

— Кто это?

Он говорил так тихо, что я едва разбирала слова.

— Так скоро забыла? Эх, Лора!

Казалось, мое сердце остановилось. Кто это? Голос совсем как его, Ральфа, но разве такое возможно?

Дрожа всем телом, я нервно прижимала телефон к уху.

— Прекрасно выглядишь, Лора, — прошептал голос.

Я обернулась, пытаясь разглядеть, не наблюдает ли кто-нибудь за мной. Ничего, кроме теней и серебристых полосок лунного света.

— Где ты? — Я распахнула дверцу машины и вывалилась наружу. Земля под кроссовками была мягкой. Я стояла, растерянно озираясь, пытаясь отыскать взглядом его. — Ральф, это ты?

В трубке вздохнули. На заднем фоне слышался шум волн, словно они передвигали груды сухих костей.

Неужели он в самом деле здесь? Нет, невозможно…

— Я жду. Иди ко мне. Приходи в наш лодочный сарай.

— Т-ты там? — заикаясь, спросила я.

Молчание. Во мне все ныло от желания увидеть его, прикоснуться к нему.

— Ральф? Не уходи!

Звонок сорвался. От разочарования я даже вскрикнула, затем включила на телефоне фонарик и, спотыкаясь, выбралась на поросшую травой обочину. Я проковыляла через проход между двумя сараями, пока не выбралась на открытый галечный берег. Тут же на меня набросился ледяной ветер. От его порывов я постоянно моргала, не в силах открыть глаза. Скользкие мокрые камни шуршали под ногами, но я, хотя и с трудом, продвигалась в сторону знакомого лодочного сарая.

— Ральф? Это ты?

Ветер сразу же унес мой слабый голосок.

Я не сдавалась. Кроссовки промокли, ноги стали мерзнуть. В ушах звенело от шума волн. Измученная борьбой с галькой и ветром, я тяжело дышала.

Через приоткрытую дверь лодочного сарая наружу пробивался слабый свет: тонкая дуга в темноте. Призрачная. Потусторонняя.

Раскинув руки, я бросилась бежать.

— Ральф?

Протиснувшись в дверь, я заморгала, ослепленная, и остановилась подождать, когда ко мне вернется зрение.

В нос ударили острые запахи бензин, смола и лак… они мгновенно вызвали воспоминания о Ральфе, о том, как мы занимались здесь любовью. Поставили лодку на место и щедро делились теплом своих тел, чтобы согреться.

Лодка на раме стояла у дальней стены. Перед ней узкий деревянный верстак с вереницей зажженных свечей. Ральф обожал свечи. Дрожа и озираясь, я подошла ближе, хотя меня всю трясло.

Собравшись с духом, я вглядывалась в углы, заваленные походным снаряжением и рыболовными снастями. Смутно угадывались очертания детского велосипеда — свечи не могли пробить мрак.

Я вернулась к верстаку и осмотрела его. На нем стояла бутылка вина, рядом — два бокала. Разумеется, вино было открыто. Из одного бокала уже пили, но давно: он успел высохнуть. Другой на треть был наполнен вином.

Рядом лежала записка:

Выпей за нас. Затем найди меня. Я жду, любовь моя.

Я провела кончиками пальцев по строчкам. Каракули Ральфа. Я бы узнала их при каком угодно освещении. Настроение поднялось. Где-то глубоко затеплилась надежда. Могло ли так быть на самом деле? Я рассмеялась — надо же, как тщательно он подготовил сцену.

Типичный Ральф. Тост за нас. Страсть к театральным эффектам всегда была ему свойственна.

Гадая, видит ли он меня, я взяла бокал и подняла его.

— За нас, Ральф, любовь моя! За счастье!

У вина был горьковатый привкус, но я выпила его до дна, затем подошла к двери, широко распахнула ее и уверенно шагнула в темноту.

— Ральф? Ты здесь?

Дверь за моей спиной качнулась и захлопнулась, погасив слабый свет из лодочного сарая. Над пляжем сгущалась тьма. За ним, на едва различимой поверхности шумного моря, поблескивал призрачный лунный свет.

Спотыкаясь, я поковыляла вперед, не зная, в какую сторону надо идти. Дыхание участилось. В животе было горячо от алкоголя, по телу разливался огонь. Я пыталась представить, как меня обнимают сильные руки Ральфа, и чувствовала от этого облегчение.

— Ральф? — От нервного напряжения мой голос сорвался в пронзительный крик. Его звук пугал меня.

Где же он? Зачем он играет со мною в прятки?

Я приближалась к морю. Хотела остановиться и отдышаться, но порывы ветра гнали меня дальше. Руки и ноги налились свинцом, я почти не чувствовала их. Стояла на берегу, крошечная, одинокая фигурка, песчинка по сравнению с морем. Дрожа и оборачиваясь, я щурилась в темноте, пытаясь отыскать его взглядом.

Внезапно на меня нахлынули воспоминания. Хелен с решительным видом тащит по гальке шлюпку. Двое полицейских, сидя бок о бок, потягивают кофе и смотрят на море. И Ральф, Ральф, Ральф… Я помотала головой. Я схожу с ума. Что я здесь делаю, стоя в темноте? Он мертв. Я точно знаю это. Его тело уже давно сгнило, вздулось и лопнуло на куски от соленой воды.

Вдруг, ближе к узкому волнорезу, похожему на спящего дракона, я заметила движение. Будто кто-то, пригнувшись, затаился там.

— Ральф! Неужели?..

Я подняла руку, собираясь помахать, но фигура уже исчезла.

Но я же видела… Мне определенно не показалось.

Я заставила себя бежать к волнорезу, поскальзываясь на осыпающихся камнях. Мои волосы, подхваченные ветром, разлетались во все стороны. Мне казалось, что я бегу бесконечно долго и никак не могу добежать. Ноги отказывались слушаться. Изо всех сил я старалась продолжать двигаться, держать голову прямо и не закрывать глаза.

Впереди темнота изменилась.

— Ральф, это ты? В моем голосе звучало отчаяние.

На фоне камней теперь уже точно вырисовывался силуэт.

Почему он не идет мне навстречу?

Я с трудом продвигалась вперед, каждый шаг стоил неимоверных усилий. Мне казалось, мои ноги, потеряв чувствительность, стали толстыми, как бетонные столбы, к моему телу они не имели никакого отношения.

Фигура выступила вперед, и я с криком вскинула руки. Не для того, чтобы обнять, — чтобы отогнать, защищаясь.

Тот, кого я видела, не принадлежал к миру живых. Передо мной в лохмотьях стоял мужчина, весь мокрый, руки безвольно свисали по бокам. С лохмотьев ручейками стекала вода, собираясь в лужи у его ног. Мокрые волосы прилипли к голове, по лицу также бежали ручейки. Его кожа была мертвенно-бледной.

Мое зрение затуманилось. Ральф… Неужели эти синие губы — те самые, что я когда-то целовала, открывая их кончиком языка? Налитые кровью выпученные глаза, не мигая, уставились на меня.

Не в состоянии больше держаться на ногах, я рухнула на камни. Пляж закружился. Крик застрял у меня в горле.

Все кончено.

Глаза закрылись.

Чернота.