Любовник Дженис Джоплин

Глава 17

В тюремной камере стояла удушающая жара. Но поскольку из-за боли Давид словно витал в ином мире, в котором не было места другим ощущениям и пониманию происходящего, из внешних раздражителей им воспринимались только пение и плач, кажущиеся ему далекими и чужими, будто вовсе не его окружали эти звуки, преисполненные горечи и безутешности. «Они заставили меня припомнить эпоху гонений на первых христиан, — сказала карма. Давид тяжело дышал открытым ртом. — Впервые мне захотелось отречься от жизни».

Кто-то не вытерпел и закричал:

— Чертов Облади, заткнись ты наконец, каброн!

Но тот, чужой и далекий, продолжал напевать: «Так выходи же за меня и будешь слушать ты всю жизнь мой мюзик-бокс! Облади, облада…»

«Я хочу к маме», — подумал Давид. «Это невозможно, нас держат взаперти в этой мерзкой тюрьме, и учитывая твое признание, не думаю, что мы вообще когда-нибудь увидим свободу. Полагаю, здесь сейчас градуса сорок четыре — кто-нибудь когда-нибудь погасит эту лампочку на потолке?» — «Они отняли у меня фотографию Дженис!» — «По-моему, тебе уже пора забыть про Лягушачьи Лапки. Не думаю, что тебе суждено снова встретиться с ней». — «Почему, ведь у меня есть деньги на билет до Лос-Анджелеса? Я приеду к ней в гости!» — «Судьба человека может быть доброй или злой, но необязательно той, какой он заслуживает!» — «Откуда ты только набираешься этих премудростей!» — «Мы должны ехать в Чакалу, отмщение не должно зависеть от случайностей, нам нужно хорошенько продумать план действий, чтобы сбежать отсюда». — «Почему все так непросто? Чато умер… Я хочу в Лос-Анджелес. Are you Kris Kristofferson? Что ты мне дала? Я боюсь уколов, а голубые таблетки я запил твоим коктейлем и почувствовал себя как в самолете, проваливающемся в бесконечную воздушную яму». Рыдания не прекращались. — Здесь собрались одни слабаки! Они находились в подвале, разделенном коридором на два ряда по четырнадцать камер размером метр на два. «Драконы» бросали сюда своих пленников, чтобы после отправить кого-то в военный лагерь номер один, других в тюрьму «Сересо» в Агуаруто, а третьих на тот свет. Поскольку Давид уже во всем сознался, его тут долго не продержат. Смерть Чато снижала интерес полиции к его двоюродному брату, но пока он был нужен Маскареньо по другим соображениям; команданте планировал наполнить свою тюрьму до отказа, чтобы заключенные ходили по головам сокамерников, и с этой целью отправился в порт Альтаты на поиски новых сообщников. Давид открыл глаза, согнал с лица комара. Ему приснилась Чакала и солнце, похожее на круг желтого сливочного масла; он и Дуке охотились в горах; «Мама хочет, чтобы я принес броненосца, а еще надо добыть кролика для Карлоты».

Давид вспомнил тот день, когда он, подросток четырнадцати лет, убил оленя — оба замерли на бесконечное мгновение, неожиданно выйдя из-за деревьев навстречу друг другу; в правой руке Давид держал камень, очень похожий на тот, которым бросил в Рохелио Кастро; метнул его в голову животного, и оно упало, будто подстреленное. Как же тогда расстроилась и сердилась на него Мария Фернанда! Она даже наотрез отказалась попробовать мясо.

Давид открыл глаза, увидел металлические прутья решетки и с трудом поднялся на ноги, чувствуя себя совсем скверно.

«У меня все тело болит!» — «А ты что хотел, подарок на день рождения?» — «Но что я такого сделал, почему меня избили?» — «Мы же теперь бунтари, ты что, не понял?» — «Я в этом ничего не понимаю!» — «Для правительства, проводящего политику государственного террора, каждый является потенциальным врагом!» — «Как здесь смердит!» — Тюрьма не была оборудована туалетами или унитазами в камерах, заключенные справляли нужду на пол своей клетки, а потом выпихивали испражнения в коридор. Раз в день работник тюрьмы с помощью пожарной кишки смывал экскременты в конец коридора, где в полу была проделана дыра. — «Дженис подала мне знак, и я пошел за ней, думал сначала, что она дьявол, не иначе, такая худосочная и жаждущая, даже кости выступают через кожу, сущая чертовка, и запах от нее необычный, но не такой, как от Ребеки». — «Сравнил тоже, Ребека — ангел любви!» — «Она обняла меня крепко, очень крепко, будто в отчаянии, а потом тихонько запела что-то — ту лав энибади…» — Давид остановился, услышав, как зазвучала, приближаясь, другая песня, пока не поравнялась с решеткой его камеры. Мужчина, который напевал ее, посмотрел на него в упор долгим взглядом, не останавливаясь и не прерывая пения — гладкое лицо без признаков растительности; прямые длинные волосы, расчесанные на пробор посередине, и очень холодные глаза. — «Я ей приносил подарки, а она швыряла их обратно мне! Облади…» — Мужчина ступал, не разбирая дороги, прямо по дерьму в коридоре, которое — что за черт! — вдруг раздвигалось в стороны у него под ногами, образуя чистую дорожку.

«Как он это делает?» — «Вот и мне непонятно!» — Они слышали «Облади», пока за ним не захлопнулась дверь, ведущая на автостоянку, вызвав у Давида гнетущее ощущение пустоты и беспросветного одиночества.

Его перевели в небольшую общую камеру тюрьмы в Агуаруто в той части здания, где содержались политические заключенные. В камере Давида сидели настоящие партизаны. В первую очередь он познакомился с Радамесом Пеньюэласом по прозвищу Роллинг, внешне очень похожим на Кита Ричардса и, как тут же выяснилось, далеко не безобидным малым. Он был одет в футболку с нарисованной на ней карикатурой Мика Джаггера с огромным языком и черные довольно грязные шорты. Как только охранники вышли из камеры, Пеньюэлас набросился на Давида:

— Ты один из них и пришел, чтобы убить меня! — Давид оказался не готов к такому приему, и оба повалились на пол между бетонными плитами размером два метра на семьдесят пять сантиметров, служившими для обитателей камеры кроватями. — Берегись! Меня не проведешь, я узнал тебя по ушам!

Давид не успел ускользнуть, и Пеньюэлас прочно сжал его шею согнутой в локте рукой; как он ни пытался вырваться, ничего не получалось.

«Отбивайся! — науськивала Давида его бессмертная часть. — Дай ему хорошенько коленом по яичкам!»

— Зачем вам понадобилось похищать меня? — яростно рычал атакующий. — Что я вам сделал? — Давид задыхался, не в силах вымолвить ни слова. — У вас все равно ничего не выйдет, я знаю все ваши условные обозначения, вашу флору и фауну, вашу орфографию!

— Роллинг, черт! Ты что делаешь? — прозвучал чей-то голос. — Отпусти товарища! — Над ними склонился бородатый мужчина, и мучитель выпустил свою жертву.

— Ладно, Чуко, как скажешь.

Чуко помог Давиду подняться на ноги.

— Не обижайтесь, товарищ, вообще-то Роллингтихий, просто ему во всех незнакомых людях мерещатся инопланетяне.

«Ничего себе тихий», — возмутилась карма, а Давид подумал, что эти двое похожи на скелеты.

— Спасибо, — сказал он и сел на свой бетонный лежак, а те расположились напротив на лежаке Роллинга.

— Все зовут меня Чуко, — представился спаситель Давида. — Роллинг уже всех достал, но вы его не бойтесь. Откуда прибыли?

— Из Альтаты.

— Из Альтаты… — эхом отозвался Роллинг. — А где вас сцапали?

«Какое вам дело», — подумал Давид, но что-то в Чуко напоминало ему двоюродного брата и внушало доверие.

— На кладбище.

— Любопытные места эти кладбища! — сказал Роллинг. — Они просто напичканы могилами, крестами, памятниками.

— Вас арестовал Маскареньо?

— Это меня арестовал Маскареньо! — оскалил Роллинг свои неухоженные зубы. — Пес цепной!

— За последние три месяца в тюрьмы брошены более ста товарищей, еще семьдесят четыре погибли. Вы с кем работали? — Давид нерешительно посмотрел на Чуко — почему он задает так много вопросов? Прямо как Маскареньо; хорошо, что теперь Давид уже знал правильные ответы.

— С Фонсекой.

— Так вы человек Фонсеки?

— Да.

— А где он сейчас?

— Здесь, неподалеку.

— Не будьте таким подозрительным, товарищ, среди нас предателей нет! Так, значит, игра для вас закончилась «матч-ином» противника? — Давид утвердительно кивнул головой. — И когда вас взяли?

— В субботу.

— Привет, Чуко! — окликнул от двери парень с мексиканскими усами.

— Как дела, Элвер? Это Элвер Лоса, — обернулся Чуко к Давиду. — Элвер, вот товарищ только что прибыл.

— Все зовут меня Санди, — представился Давид.

— Отлично, nice to meet you!* — сказал Лоса, а Чуко взял его под руку и отвел в сторону.

* Приятно познакомиться! (англ.)

Оставшись вдвоем с сумасшедшим, Давид огляделся по сторонам. Камеры составляли часть огромной клетки с прутьями из кованого железа. Очевидно, что выходить отсюда разрешалось только по указанию начальника тюрьмы. Давид продолжал размышлять об этом, когда Пеньюэлас протянул ему руку.

— Меня зовут Роллинг. — Давид не подал в ответ свою — чертов сумасшедший! — но тот не обиделся. — Здесь надо быть очень осторожным с летучими мышами, — произнес он, заговорщически понизив голос, — с муравьями, осами и доносами; здесь всем всё известно, и самое лучшее — не дергаться, и если тебя когда-нибудь примут за другого, не шевелись, иначе могут пристрелить — они здесь повсюду и не знают жалости.

«Странное сумасшествие», — заметила карма.

— О ком ты говоришь?

— О тех, что приходят по ночам и обсирают стены, они с другой планеты, и если я ослаблю бдительность, то они уничтожат весь сад! — Давиду подобные разговоры показались знакомыми, и он пригляделся к собеседнику внимательнее.

— С какой они планеты? С Меркурия?

— Шутишь, они бы здесь замерзли насмерть! Нет, их послала галактика, которая хочет нас поработить.

— Тогда с Венеры?

— Конечно, нет, венериане здесь долго не задержались, Земля им не понравилась, они питаются гигантскими капустными кочанами, а наши для них слишком маленькие. Прикинь — те, что приземлились в Бельгии, даже заплакали при виде брюссельской капусты!

— Так, может, они с Млечного Пути?

— Бери выше!

Чуко и Элвер, негромко беседуя в сторонке, исподтишка поглядывали на Давида, а вернувшись, принялись откровенно рассматривать его. Поскольку Маскареньо подсылал к заключенным своих шпионов, чтобы выведать имена и адреса остающихся на свободе партизан, оба начали подозревать в этом и Давида.

— Так, значит, товарищ, вы человек Фонсеки?

— Да, правильно.

— И не знаете, где он сейчас находится? — Давид в замешательстве отрицательно покачал головой.

«А что мне теперь делать?» — мысленно обратился он за советом к внутреннему голосу. «Оставайся начеку!»

— Когда ты видел Фонсеку в последний раз?

— Почему вы меня допрашиваете?

— Отвечай, сволочь! — Партизаны обступили его со всех сторон с перекошенными от холодной ярости лицами. — Когда ты в последний раз видел команданте Фонсеку? — Давид понял, что его ждут неприятности.

«Они тебя подозревают, сохраняй бдительность!»

— В понедельник.

— Врешь, ублюдок! Я сам из отряда Фонсеки и знаю, что он уже целый месяц находится в Никарагуа! — Элвер задрал ногу, уперся Давиду ботинком в грудь и припечатал спиной к стене. — Ах ты подонок, мать твою, своим решил прикинуться, а ну-ка выкладывай начистоту, тебя подослал Маскареньо, ведь так?

«Опять нас ожидают страдания, — пожаловалась карма. — А эти, как я вижу, церемониться не станут!»

— Говори, кто тебя послал! — добавил Чуко.

— Да, кто тебя послал? — подхватил Роллинг.

— Его мог послать только Маскареньо, больше некому, пес цепной, но тебе придется доложить этому сукиному сыну, что с нами у него ни черта не получилось и не получится! — И Чуко ударил Давида ногой.

— Колись или молись, каброн, сволочь! — взъярился Лоса, который считался самым суровым из всех заключенных в тюрьме.

— Защищайся, становись в стойку!

— Можешь передать Маскареньо, пусть лучше шпионит за своей женой!

— Чато умер! — взмолился Давид.

— Какой Чато?

— Фонсека!

— Мать твою!

— Фонсека сейчас у сандинистов, а ты, сволочь, пришел, чтобы шпионить за нами!

— Фонсека был моим двоюродным братом, его тело сбросили в море возле Альтаты, а рыбаки выловили.

— Засунь свои небылицы себе в задницу, козел, тебя научили, что говорить, но нас не проведешь!

— Я не вру, его сбросили с вертолета!

— Ты хочешь сказать, Фонсека из рыбацкой семьи? — спросил Чуко.

— Нет, его отец предприниматель!

— В каком районе Кульякана их дом?

— В Коль-Поп!

— В Коль-Поп? Да я сам из Коль-Поп, но никогда его там не встречал! Ты шпион, а у нас со шпионами, знаешь, что делают?

— Я же говорил вам, он инопланетянин! Лоса одним рывком поставил Давида на ноги.

— Получи, зараза! — Чуко ударил Давида в подбородок, и тот без чувств свалился на пол. Они еще долго пинали ногами его неподвижное тело, пока не выдохлись.

— Роллинг, ты тут не зевай, парень, в твоей камере шпион! Бакасегуа поможет тебе присматривать за ним, только не приставай к нему!

— Ладно, ладно, Элвер! — И Лоса с Чуко покинули камеру.