Любовные послания герцога

Глава 4

Тэтчеру казалось, что весь Лондон съехался сюда, чтобы повеселиться на замерзшей Темзе. К счастью, за исключением мисс Браун и ее мамаши.

Очевидно, сестры Лэнгли и леди Филиппа не разделяли со своей бывшей одноклассницей ужаса перед толпами простого народа. Эти леди, судя по всему, были счастливы находиться среди простолюдинов, как их называла мисс Браун. Даже сонные глаза тетушки Араминты оживились, когда она увидела массу народа вокруг.

Тэтчер глубоко вдохнул свежий морозный воздух и тоже улыбнулся.

Находиться здесь было гораздо приятнее, чем отдаться в руки Вестона и множества других портных, сапожников и шляпников, которых его тетушка к этому времени наверняка выстроила, в очередь перед его резиденцией на Гросвенор-сквер.

– Полно тебе, Герцогиня, – говорила мисс Талли, схватив сестру за руку. – Загляни туда! Какие огромные качели! Помнишь, как папа водил нас качаться на качелях в Женеве? Идем скорее, чтобы успеть занять очередь!

– Не пойду! – ответила она. – Едва ли в нашем возрасте подобает развлекаться таким образом.

– Не подобает? Какой вздор! – отвечала Талли. – Зато это весело, Фелисити. Я уже давно не видела, как ты улыбаешься. Идем, повеселимся все вместе.

Мисс Лэнгли, покачав головой, настояла на своем.

– Не пойду. Это забава для детей. К тому же пустая трата денег.

– Тогда я сегодня вечером сэкономлю на дополнительной свече, – заявила ее сестра и умчалась, схватив за руки кузину и тетушку Минти.

– Так я и поверила, – проворчала мисс Лэнгли. – Она забудет о своем обещании и снова примется клянчить огарки-свечи, чтобы прочесть еще одну главу.

Тэтчер рассмеялся и получил за это сердитый взгляд от своей, как говорится, хозяйки.

– Прошу вас не потворствовать ей, – последовало высокомерное приказание.

– Вам следовало бы пойти с ними, – сказал он, кивнув на хитрое изобретение, на котором в этот момент, описывая большую дугу надо льдом, качались все остальные. – Похоже, там весело.

– Была охота! – Мисс Лэнгли распрямила плечи, и, хотя ее поза выглядела весьма убедительно, ему показалось, что она поглядывает на сестру с некоторой завистью.

– Вы отказываетесь из-за денег? – спросил он, правда, хоть убей, не понимая, почему дочери такого высокопоставленного человека, как лорд Лэнгли, или дочь графа оказались в столь стесненных обстоятельствах, пусть даже их отцов уже не было в живых. – Если бы вы вдруг захотели туда пойти, у меня в кармане нашлось бы немного лишних монеток… – Он запустил руку в карман и принялся там рыться.

– Думаю, что этого не следует делать! – воскликнула она и посмотрела ему в глаза из-под светлых ресничек. – Было бы неприлично брать у вас деньги. – Она тяжело вздохнула. – Просто для поездки в Лондон потребовались более значительные расходы, чем мы предполагали, а наш стряпчий вечно забывает вовремя послать нам банковский чек. На днях он заезжал к нам и весьма многословно извинялся…

Она продолжала рассказывать, но он не верил ни единому слову. Мисс Браун, будучи кретинкой, возможно, поверила бы ей, но только не он.

– …а что касается качелей, то, как я уже говорила, едва ли подобает…

– Я мог бы сопроводить вас назад в Мейфэр, – предложил он. – Может быть, мы догнали бы мисс Браун и ее мамашу. Вот они, наверное, самая подобающая компания.

Мисс Лэнгли, кажется, хотела осадить его, но потом черты ее лица смягчились и она рассмеялась.

– Наверное, я получила по заслугам. – Она снова вздохнула, а потом вдруг сказала: – Хочу поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали мне утром.

– За помощь?

– Да, – ответила она. – С мисс Браун. – Когда она произносила имя этой девицы, ему даже послышалось, как скрипнули ее зубы.

Он фыркнул:

– Видимо, она не является вашей задушевной подружкой, хотя и старалась заставить всех поверить в это.

– Избави Бог! – сказала, содрогнувшись, мисс Лэнгли. – Она… я не хотела бы говорить ничего плохого о выпускницах школы мисс Эмери, но она… она…

– Мерзкая девица, – подсказал он.

– Мистер Тэтчер!

– Разве не так? – спросил он, опираясь на ограждение, отделявшее их от качелей.

– Вы не должны так высказываться о молодой леди.

– Это еще почему?

Она уперла в бока руки.

– Слугам не положено неодобрительно отзываться о хозяевах.

Он нахмурил лоб и потер подбородок.

– Вот как?

– Именно так, – сказала она, покачав головой.

– А почему?

Она задумалась, но ненадолго.

– Так принято.

– Но так делают.

– Так не следует делать, – возразила она, – это неприлично.

«Неприлично». Он познакомился с мисс Лэнгли менее суток назад, а это слово уже успело порядком надоесть ему.

– Скажите откровенно, разве вы сами не считаете ее такой, как я сказал?

– То, что подумала я, было менее доброжелательным, – призналась она.

Они дружно рассмеялись, и он подумал, что она, наверное, не чувствовала бы себя с ним так легко и свободно, если бы знала, кто он такой. Он был уверен в этом, потому что не мог припомнить, чтобы кто-нибудь когда-либо шутил с его дедушкой. Или, если уж на то пошло, чтобы его дедушка когда-нибудь от души смеялся.

– Очень надеюсь, что мисс Браун перестанет досаждать мне, когда я выйду замуж, – сказала она, натягивая красные варежки, которые были того же ярко-красного цвета, как и носки, надетые на ней вчера. Красные шерстяные носки на дебютантке! Видно, слишком давно он не был в Лондоне, хотя догадывался, что красные носки едва ли были последним криком моды, особенно по сравнению с дорогостоящим «снаряжением», в котором щеголяла мисс Браун. – И все остальное, наверное, тоже не будет тревожить.

– Как так?

Она приподняла бровь.

– Потому что я буду герцогиней Холлиндрейк.

Самонадеянная малышка. Тем более что Гиббенз заверил его, что официальной помолвки не было.

– Вот как?

– Да. Я вам вчера об этом говорила.

– Я был полностью поглощен спасением своих сапог, – напомнил он ей.

Она вздрогнула.

– Уж этот Брут! Ужасное животное, но Талли души в нем не чает, так что, боюсь, нам придется его терпеть. Надеюсь, ваши сапоги не пострадали?

Он выставил ногу в сапоге, чтобы она могла взглянуть собственными глазами.

– Всего несколько царапин в память о нашем с ним знакомстве, не более того, – сказал он. Правда, эти царапины привели в ужас герцогского камердинера, особенно когда Тэтчер категорически пресек все попытки слуги ликвидировать повреждения. – А что, если мисс Браун выйдет замуж за какого-нибудь другого герцога?

– Это маловероятно, – с абсолютной уверенностью заявила она. – Я провела тщательное исследование всех пригодных для вступления в брак герцогов.

– Что-о? – удивился он.

– Исследование пригодных для вступления в брак герцогов. Я не хотела полагаться на волю случая.

– Понятно. Но исследование?!

– Это не то чтобы исследование в полном смысле этого слова. Скорее, хроника.

– «Холостяцкая хроника»? – сказал он, вспомнив странное замечание мисс Браун об этом труде.

– Да, именно так окрестили ее мисс Браун и ей подобные. Они, конечно, не понимали важности такой работы и видели в ней всего лишь перечень подходящих женихов.

– А на самом деле это нечто гораздо большее? – Он был склонен рассматривать этот труд так же, как мисс Браун. Черт возьми, любой мужчина отнесся бы к этому так же!

– Конечно же. Подыскать правильного партнера для вступления в брак – это не только вопрос титула и богатства. – Она чуть помедлила. – Я, разумеется, не стану кривить душой и утверждать, что эти факторы не играют роли. Но кроме титулов и богатства для заключения полноценного брака требуется еще совместимость склада ума партнеров, их темпераментов и естественных склонностей.

Может быть, он ослышался?

– Естественных… чего? – удивился он.

– Естественных склонностей, – повторила она. – Я имею в виду всю эту чушь, которая волнует Талли и Пиппин: романтику, страсть и всякие прочие глупости. Потому что любому здравомыслящему человеку понятно, что когда пара хорошо подобрана, у них… они…

Наверное, он мог бы кивком заставить ее продолжать, не вдаваясь в мучительные подробности, но было гораздо забавнее молча застыть в ожидании продолжения и наблюдать, как краснеют ее щечки.

– Достаточно сказать, что от такого брака выигрывают обе стороны, – все-таки умудрилась она закончить свою мысль.

– Похоже на то, – сказал он. С его точки зрения, такой брак был бы смертельно скучен. – Как вы уже говорили, ваш «Холостяцкий журнал»…

– «Холостяцкая хроника», – поправила она.

– Простите. Эта «Холостяцкая хроника» представляет собой исследования всех пригодных для вступления в брак герцогов?

Она закусила губку и покачала головой:

– Сначала это так и было, но я поняла, что должна расширить диапазон своих исследований.

– И насколько же вы его расширили?

– Я охватила исследованием всех титулованных дворян Англии, – призналась она. С гордостью, как ему показалось.

– Всех?

– Ну, не совсем всех. Только неженатых. И конечно, я не включала тех, кто погряз в пороке. Вы были бы удивлены, узнав, сколько среди них отпетых шалопаев.

– Да, я слышал об этом, – сказал он, пожалев, что его бурное прошлое не обеспечило ему такого иммунитета. – Но я думал, что вас интересуют только герцоги.

– Так оно и есть, – с твердой уверенностью заявила она. – Но, как это ни печально, у нас ощущается большая нехватка герцогов…

– Неужели? – насмешливо спросил он.

– В настоящее время на рынке женихов имеются всего три подходящих герцога.

– Всего трое? – переспросил он. Один шанс из трех, но, черт побери, именно он выиграл в ее матримониальной лотерее!

Она игнорировала его поддразнивание.

– Да. Боюсь, что группа не слишком многочисленная, и, что еще хуже, почти все они полусумасшедшие.

Это соображение должно было бы исключить Стерлингов из ее списка, поскольку он мог бы перечислить немало чокнутых родственников, начиная с его дедушки.

– Поскольку среди герцогов оказалось так мало кандидатов, на следующий год я добавила маркизов. А потом графов и так далее по нисходящей.

Он на мгновение закрыл глаза.

– Какие же сведения вы включаете в «Хронику»?

– Самые обычные, – сказала она. – Дату рождения, родословную, местожительство…

– Разве все эти сведения нельзя почерпнуть из справочников Дебретта или Стокдейла?

Она покачала головой:

– Нет! Они не вникают в самую суть дела.

«Еще бы! Куда им до нее!»

– В моей «Хронике» содержатся очень важные сведения: склонность к злоупотреблению спиртным и к азартным играм, благотворительность, семейные связи, финансовое положение…

Пока она перечисляла, словно белье, предназначенное для стирки, все мыслимые грехи и пристрастия, которые может иметь мужчина, он понял кое-что очень важное.

Видимо, данные о нем тоже содержались в «Хронике», и он был препарирован со скрупулезностью, которая отличала все, что она делала.

Так почему же, черт возьми, она все-таки выбрала его?

Она тем временем закончила рассказ и стояла теперь, ожидая его реакции. Бог свидетель, он пытался ответить, но не смог, потому что в горле у него пересохло, как на испанских равнинах в августе. Но он все-таки сумел задать вопрос, который звучал в его мозгу, словно колокол собора Святого Павла:

– Почему вы остановили выбор на Холлиндрейке?

– Откровенно говоря, я никогда не выбрала бы его, если бы не лорд Джон Тремонт.

– Безумный Джек? – сболтнул он не подумав.

– Вы его знаете? – Она сразу же вскинула на него свои умненькие глазки.

– Конечно, знаю, – быстро сказал он. – Кто в Лондоне не слышал о Безумном Джеке Тремонте?

– Что правда, то правда, – согласилась она, бросая задумчивый взгляд в его сторону.

Тэтчер мысленно поклялся себе убить Тремонта при первом удобном случае. Даже не верится, что тот самый человек, который убедил его, что армия – это его единственная возможность избежать манипулирования собой со стороны деда, науськал теперь на него эту помешанную на замужестве девчонку!

– Хотя я не встречалась с его светлостью лично, – продолжала она, – но я достаточно хорошо его знаю. За последние четыре года мы с ним обменялись множеством интересных мыслей. И хотя он человек весьма самоуверенный и упрямый…

Она еще не знает, насколько самоуверенный и упрямый! Его дедушка был, наверное, самым напыщенным и властным человеком из всех живущих на земле.

– …он выражал свои мысли с мастерством прирожденного оратора, что давало возможность честного и откровенного обмена мнениями…

Тэтчер даже поскользнулся, хотя опирался на ограду, потому что, услышав такие слова, как «честно и откровенно», в отношении того, что делал дедушка, было трудно устоять на ногах.

– …наши письма убедили меня, что он является идеальной кандидатурой на роль моего супруга…

Опять эти письма? Надо поскорее ознакомиться с ними. Черт бы побрал этого Гиббенза и его страх перед верховой ездой!

«По такому снегу, ваша светлость? О нет, я не смогу!» – жалобно запричитал этот очкарик, когда Тэтчер предложил ему поехать с ним вместе верхом.

Теперь из-за этого в ожидании прибытия кареты и Гиббенза он мог лишь строить догадки по поводу того, о чем, черт возьми, могли писать друг другу его дедушка и мисс Лэнгли.

– …еще до того, как я урегулировала свои дела с его светлостью, я знала, что моя «Холостяцкая хроника» окажется полезной. Потому что, видите ли, мои сестра и кузина далеко не так разборчивы в отношении своих будущих избранников, – продолжала она. – А если я стану герцогиней, я должна позаботиться о том, чтобы они тоже заняли подобающие им места.

– Ну разумеется, – сказал Тэтчер, взглянув в сторону Талли и Пиппин, которые, явно пренебрегая правилами приличия, громко хохотали. – Представляю себе, сколько у вас с ними хлопот.

– Если бы вы только знали! – сказала Фелисити, возведя очи к небу. – Откровенно говоря, если мисс Браун выйдет замуж за человека, занимающего более высокое положение в обществе, чем любая из нас, все мои труды будут напрасны. Она будет торжествовать.

– Так-то оно так, но представьте себе унижение, которое испытала бы мисс Браун, если бы ее «переплюнули» девицы Ходжес, которые проехали в экипаже мимо нас, когда мы беседовали с мисс Браун.

Фелисити рассмеялась.

– Она была бы вне себя, однако сомневаюсь, что дочерям Стюарта посчастливится найти себе титулованных мужей. Их отец несколько…

Он позволил ей самой подыскивать подходящее слово, потому что знал лорда Стюарта, или Стюи, как его обычно называли. Низкорослого навязчивого мужчину в ярких жилетах было трудно не заметить – и трудно было от него отделаться, – когда Тэтчер еще пускал пыль в глаза в обществе. Дочери этого человека, будь они хоть образцами совершенства, едва ли могли бы найти себе женихов, кроме разве что совершенно неразборчивых охотников за приданым, настолько отпугивала возможных претендентов перспектива иметь тестем этого бесхарактерного человека.

– Думаю, что лорд и леди Стюарт осыпали бы вас золотом, если бы вы помогли их дочерям выйти замуж за титулованных особ. А ваша «Хроника» стала бы цениться на вес золота, – сказал он, подумав об этом как о забавной шутке, пока не заметил огонек, вспыхнувший в глазах мисс Лэнгли.

– Тэтчер, но это же великолепно! – воскликнула она. Черт возьми, какие неведомые силы он только что высвободил?

– Блестящая идея! Я так и сделаю. – Она хлопнула руками в красных варежках. – Мне никогда не приходило в голову использовать таким образом свою «Хронику» – ну, кроме помощи Талли и Пиппин. А вы действительно думаете, что меня могут вознаградить за помощь?

Тэтчер растерялся.

– Ну конечно, они заплатят! Вы только подумайте: с помощью моей «Хроники» самые неперспективные леди смогут найти себе мужей! Но не только это. Наша нынешняя ситуация могла бы тоже измениться в лучшую сторону! – Она захлопала в ладоши. – И за все это я должна поблагодарить вас.

– Нет– нет. Не надо меня благодарить!

– Но я должна.

– Нет, прошу вас, я должен остаться в стороне, – сказал Тэтчер. Если в Лондоне пронюхают, что он был вдохновителем плана мисс Лэнгли, каждый холостяк в Англии будет соперничать за право первым всадить ему пулю в сердце.

– Герцогиня! – крикнула мисс Талли, когда их время на качелях истекло и ее кузина договаривалась относительно еще одного тура. – Не хочешь покататься?

Мисс Лэнгли покачала головой.

Ее сестра, кузина и тетушка снова взобрались на качели и мгновение спустя вновь принялись взлетать в поднебесье.

– Почему сестра так вас называет? – спросил он.

Она немного покраснела – то ли от смущения, то ли от ледяного ветра с замерзшей реки. Но какова бы ни была причина, это смягчило ее черты, и она стала выглядеть так, как положено молодой леди двадцати лет от роду, а не как маленький главнокомандующий.

– Так меня окрестил наш дядюшка Темпл, когда мне было около семи лет, – призналась она.

– Темпл? – переспросил он, подумав, что уж не его ли это старый друг Темплтон. – Вы имеете в виду маркиза Темплтона?

– О да. Но он теперь стал герцогом Сетчфилдом. Он унаследовал титул несколько лет назад, но для Талли и для меня он по-прежнему остается дядюшкой Темплом. Он на самом деле не приходится нам дядей, но был близким другом отца и частенько бывал у нас, когда мы жили за границей. – Она снова окинула его пытливым взором. – Вы его знаете?

– Я читал о нем в газетах, – сказал он, понимая, что, разговаривая с ней, надо следить за тем, что говоришь.

Она была явно не удовлетворена его ответом, тем не менее, к его большому облегчению, продолжила свою историю:

– Ну, если вас это интересует, дядюшка Темпл сказал отцу и половине неаполитанского двора, что у меня темперамент и повадки будущей герцогини. С тех пор меня и стали называть Маленькой Герцогиней. Даже когда мы уехали из Неаполя, прозвище так и осталось за мной.

– И вам всегда хотелось стать герцогиней?

На ее лице промелькнуло странное мечтательное выражение.

– Когда я была моложе, мне были интересны только диадема и драгоценности, – с улыбкой сказала она. – Но теперь оказалось, что я настолько идеально подхожу для этой роли, что ни в какой другой себя даже не представляю.

– А как человек становится «идеально подходящим» для роли герцогини?

– Для этого требуются долгие годы тренировки.

– Значит, вы специально к этому готовились? – удивился он. Если для подготовки на роль герцогини требуются годы, то от него совсем мало надежды стать идеальным герцогом.

– А как же? Это включает умение держать себя, исполнение общественных функций, управление домашним хозяйством, дипломатичность, хотя последнее у нас, Лэнгли, конечно, в крови.

– Разумеется, – согласился он, вспомнив о дипломатичном поведении ее и мисс Талли с мисс Браун. – Но почему именно герцог? Почему не выбрать маркиза, владеющего большими земельными угодьями, или, скажем, графа с длинной родословной.

Она покачала головой:

– Вы не понимаете. Герцог – героическая личность, он благороден, он, если хотите, подобен странствующему рыцарю. Он гораздо больше, чем любой из них. Он красив и уверен в себе, что заслуживает уважения со стороны всех и каждого. А самое главное – он является настоящим английским джентльменом, который может рассчитывать на то, что его невестой станет настоящая английская леди. – Она стряхнула снег со своей накидки. – Поэтому мне не остается ничего другого, как стать герцогиней, не так ли?

– Понятия не имею, – сказал он, потому что сам он для того, чтобы стать герцогом, не приложил никаких усилий, а просто оказался следующим Стерлингом в линии очередников на этот титул и, уж конечно, не обладал теми качествами, которые она перечислила.

Она вздохнула и окинула взглядом толпу гуляющих.

– Я думаю, что больше всего мне нравится уважительное отношение к герцогине. Мне никогда больше не придется терпеть высокомерного отношения к себе со стороны мисс Браун. Она этого не посмеет. – Но тут мисс Лэнгли сообразила, что слишком уж разоткровенничалась, и закончила обсуждение темы так, как можно ожидать от настоящей герцогини: наклонив голову, она спрятала от него лицо под полями шляпки.

Он был вынужден признать, что это было сделано великолепно и сразу же достигло цели.

– Извините, если я сказал что-нибудь обидное, – произнес он.

– Не в этом дело, – ответила она. – Просто негоже ливрейному лакею и леди дружески болтать на глазах у всех. Мне приходится беречь свою репутацию.

Тэтчер наклонился и заглянул под поля шляпки.

– Это одно из правил мисс Браун или ваше?

– Это правило мисс Эмери, – сказала мисс Лэнгли. – Она была нашей учительницей в Бате и всегда говорила: «Леди никогда не должна допускать фамильярности с людьми ниже ее по положению».

«Ниже ее по положению?»

– Так вы считаете меня человеком более низкого положения по сравнению с вами?

Ответ из-под полей голубой шляпки раздался не сразу, но наконец она выглянула и, глядя на него снизу вверх, произнесла:

– Нет.

Столь откровенный ответ его озадачил.

– Но почему? Я как-никак ваш слуга.

– Мне кажется, что вы нанялись в услужение под давлением обстоятельств. Ведь вы были в армии? И сражались на полуострове, не так ли?

Он кивнул.

– И вам приходилось участвовать в битвах?

Он зажмурил глаза. Это непроизвольно случалось всякий раз, когда речь заходила о сражениях. Сьюдад-Родриго, Бадахос, Саламанка. Эти воспоминания любого могли свести с ума.

– Да, мне приходилось бывать на поле боя.

– Холлиндрейк однажды написал мне, что человек, который сражался за правое дело, более благороден, чем просто джентльмен. То, что вам пришлось повидать, и то, что вы делали, способно тронуть даже самые черствые сердца. И поскольку вы здесь, целы и невредимы, я должна сделать вывод, что вы отважный и благородный человек, а поэтому едва ли можете считаться ниже меня, хотя вы всего лишь лакей.

Она повернулась, услышав звонкий смех сестры, и стала наблюдать, как эта троица весело качается на качелях.

Тэтчер же глядел на девушку, стоящую рядом с ним. Всякий раз, когда ему начинало казаться, что он ее знает как помешанную на замужестве мисс, ему вдруг открывалась какая-то другая ее яркая грань, и это совершенно сбивало его с толку.

Тем более что она неожиданно процитировала его дедушку. Неужели этот старый чудак писал ей такое? «Люди, которые сражались за правое дело, более благородны, чем просто джентльмены». Возможно, она неправильно поняла то, что он написал, потому что сомнительно, что его дедушка, который с презрением относился к любому, у кого не было внушительной земельной собственности или длинной родословной, мог высказывать такое мнение относительно военных.

– Вам следовало бы покачаться на качелях вместе с сестрой, – сказал он, прервав молчание. – Это доставляет удовольствие.

– А вы когда-нибудь бывали на зимних ярмарках? – спросила вдруг она.

Он усмехнулся:

– Конечно. Например, в семьсот девяносто пятом году. Я был тогда подростком…

Он почти сразу же заметил, что она мысленно вычисляет его возраст. Черт побери, если он будет продолжать так же неосторожно выбалтывать сведения о себе, она без труда догадается, кто он такой.

– Скольких лет? – подсказала она, старательно скрывая любопытство, звучавшее в ее вопросе.

– Скажем так: парнишкой достаточно большим, чтобы напрашиваться на всякие неприятности.

– Кто бы сомневался, – сказала она, смерив его взглядом с головы до пят. – Ярмарка в то время была похожа на нынешнюю? – спросила она, обводя широким жестом балаганы, импровизированные выступления на открытом воздухе, а также каток, тщательно очищенный от снега.

Он кивнул.

– А еще здесь был зверинец. Я помню, как на Темзу вывели слона, чтобы убедиться в крепости льда. – Он рассмеялся своим воспоминаниям и ее потрясенному выражению лица. – Я бывал здесь каждый день, потому что научился в палатке неподалеку отсюда играть в кости. – Он указал па павильон справа от них.

– Только не рассказывайте об этом Талли, – предупредила Фелисити. – Ей непременно захочется тоже научиться.

– Не думаю, что ей это захочется, когда она узнает, что я проиграл тогда свою единственную пару коньков.

– Значит, хорошо, что вы рано получили такой урок.

– Какой урок? – удивился он.

– Проиграли коньки. Уверена, что тогда вы поняли, как опасно поддаваться азарту, – сказала она. – Наверное, после этого вы никогда больше не играли в азартные игры?

– Нет, что вы! Никогда.

Она печально покачала головой, потом спросила:

– Вы хорошо умели это делать?

– Играть в кости?

– Нет. Думаю, на этот вопрос я знаю ответ. Я хотела спросить, хорошо ли вы катаетесь на коньках. – Кивком она указала на каток, где, взявшись за руки, скользила по льду немолодая пара.

– Хорошо ли я катаюсь на коньках? Как вам сказать… Да, я хорошо катался, но не делал этого многие годы. В Испании для этого просто не было возможностей. – Он тоже стал наблюдать за пожилой парой. – А вы катаетесь?

– О да! – возбужденно, однако с некоторой грустью сказала она. – Мы три года жили с отцом в России и каждую зиму катались на коньках сколько душе угодно.

– Отец сам ходил с вами на каток? – с самым невинным видом спросил он.

Она покачала головой:

– Конечно, нет! У папы были обязанности при дворе. Наш лакей… – Она прищурилась и взглянула на него. – Ловко вы заставили меня сказать это.

Он оттолкнулся от изгороди и подмигнул ей.

– Ничего подобного я не делал. Я просто спросил, водил ли вас на каток сам отец, и вы ответили, что не водил. Потом вы, кажется, никак не могли вспомнить, кто же вас все-таки водил на каток.

– Я помню, – недовольным тоном промолвила она.

– И кто же это был?

Сделав глубокий вдох, она выдохнула воздух, который на морозе превратился в белое облачко вроде восклицательного знака.

– Наш лакей, – пробормотала она.

– Ваш лакей? – Он сложил на груди руки. – Не хотите ли вы последовать их примеру? – спросил он, указывая на катающихся. – Ну?

– О нет. Я не могу. Это было бы…

– Неприлично?

– Вот именно.

– Но почему?

– Потому что я почти помолвлена.

Он изобразил удивление, подняв брови.

– Вот как?

– Да. Вы, наверное, не слышали ни слова из того, что я вам говорила?

Он пытался не слушать.

– Мисс Лэнгли, не могу понять, каким образом несколько кругов по катку могут повредить вашей помолвке. Или этот джентльмен почему-то категорически возражает против катания на коньках?

Она вздохнула.

– Дело совсем не в этом, а в том, что он…

– Он вообще не должен отказывать вам в том, что доставляет удовольствие.

– Дело в том, что я буду герцогиней, а такие леди обычно не катаются на коньках, – сказала она, и он, кажется, уловил в ее голосе грустную нотку. Но она права. Катание на конках не относилось к числу обычных герцогских занятий. Он был уверен, что дедушка никогда не катался на коньках. Поэтому он тоже с завистью взглянул на людей, скользящих по льду.

– Вам следует покататься, – убеждал он ее. – Мы могли бы вместе выйти на лед.

Она покачала головой:

– У меня нет коньков. У вас тоже.

– Положитесь на меня, – сказал он и, взяв ее за руку, отвел к ближайшей палатке. Рука в красной варежке, лежавшая в его руке, показалась ему очень маленькой и странно беззащитной.

– Право же, я не думаю… – запротестовала она.

– Мисс Лэнгли, вы ведь еще не герцогиня.

– Но скоро буду герцогиней, а поэтому…

– Вот когда вы будете герцогиней, то, возможно, глядя из окна своей раззолоченной тюрьмы, пожалеете о том, что отказались сделать последний кружок по катку со своим далеко не идеальным ливрейным лакеем.

– Сомневаюсь…

Он поднял руку, чтобы пресечь ее возражения, и каким-то чудом это сработало.

– Насладитесь свободой, мисс Лэнгли. Все это герцогское величие, к которому вы так стремитесь, никуда не денется и завтра, тогда как лед на реке не вечен.

Она скорчила упрямую гримаску.

– Вы действительно хотите прожить всю оставшуюся жизнь, так больше и не покатавшись на коньках?

– Вы говорите совсем как Талли, – заявила она, и он понял, что это был вовсе не комплимент. – Только вчера она без конца твердила, что мы обе, возможно, до конца своих дней останемся нецело… – У нее испуганно округлились глаза. Она почувствовала, что сболтнула лишнее.

– Останетесь какими? – переспросил он, забавляясь тем, как она краснеет.

– Не покатаемся на коньках, – сказала она и, плотно сжав губы, стала снова смотреть на конькобежцев.

– В таком случае идемте, – сказал он. – Сделаем всего несколько кругов. К тому же, если верить вашей мисс Браун, никого из влиятельных людей здесь нет, так что вашей репутации ничто не угрожает.

– Она не моя мисс Браун, – сердито сказала мисс Лэнгли, не сводя глаз с пары, которая рука об руку делала грациозный круг на льду. – Похоже, это действительно весело…

Он не дал ей шанса передумать.

– Значит, идемте кататься. – Тэтчер повел ее к палатке, где какой-то человек предлагал прохожим взять коньки напрокат. Это было безумием, но он не мог устоять. Наверное, она все-таки была права в том, что герцогини и герцоги едва ли катаются на коньках. Поэтому им обоим надо было, наверное, воспользоваться этим шансом, если уж он у них появился. Хотя бы это удовольствие он должен ей доставить, пока не приступил к исполнению своих обязанностей в качестве герцога Холлиндрейка и не разбил все ее мечты, отказавшись от нее.

Но ведь в Англии оставались еще два герцога, пригодных для вступления в брак, и кто знает, как они относятся к катанию на коньках.

– Мистер Тэтчер, у меня нет денег…

– Я позабочусь обо всем, мисс Лэнгли, – сказал он. И, к его удивлению, она позволила ему сделать это.

– Ой, смотрите, фокусник! – воскликнула Талли. – И у него обезьянка!

Она потащила за собой тетушку Минти, а Пиппин чуть отстала, не сводя взгляда с торговца каштанами. Желудок ее урчал от голода, потому что завтракали они добрых три часа назад, а время утреннего чая с булочкой пропустили.

– Я сейчас вернусь, – сказала Пиппин кузине.

– Не съешь все каштаны, – поддразнила ее Талли, которая, воспользовавшись преклонным возрастом тетушки, пробралась вместе с ней в самый первый ряд, откуда было хорошо видно, как фокусник и его обезьянка проделывают разные трюки.

Пиппин с отсутствующим видом пробралась сквозь толпу. Фелисити нигде не было видно. Едва ли ее кузина нашла какое-нибудь развлечение, слишком уж она была поглощена тем, чтобы оставаться безупречной мисс, пока не выйдет замуж за герцога. А Талли… Талли скорее старалась получить сиюминутное удовольствие, чем думала о будущем.

Тогда как Пиппин занимала среднюю между ними позицию: не забывала о том, что она дочь графа Стэнбрука, но мечтала о такой любви, которая заставила бы ее забыть обо всех условностях светского общества.

Вздохнув, она остановилась перед продавцом каштанов.

– Один пакетик, – сказала она и стала копаться в ридикюле, чтобы достать монетку, которую положила на самое дно.

– Это все, что тебе нужно, маленькая Цирцея?

От этих слов у нее мороз пробежал по коже.

Цирцея? Так называл ее один-единственный человек… но она никогда не вспоминала о нем…

Неправда, вспоминала. Вспоминала о нем в течение четырех лет, почти каждую ночь видела его во сне, а сейчас не могла заставить себя поднять на него глаза, опасаясь, что он исчезнет, как те видения, которые дразнили ее.

– Полно тебе, моя милая Цирцея, – сказал мужчина, выходя из-за прилавка, – только не говори, что забыла меня.

Голодное урчание в животе больше не беспокоило ее. Ее кузины, тетушка Минти и весь остальной Лондон словно перестали существовать. Когда она взглянула в зеленые глаза, которые не чаяла увидеть снова.

Все вокруг замерло. Слышались только громкие удары ее сердца.

– Нет, – прошептала она. – Нет, капитан Дэшуэлл, я вас не забыла.

– Мне показалось, будто вы сказали, что умеете кататься на коньках, – со смехом напомнила Фелисити, описывая круги вокруг Тэтчера. Что за наслаждение! Она и забыла, какое удивительное ощущение свободы дает катание на коньках, какое удовольствие оно доставляет.

– Я умею, – упрямо сказал Тэтчер, но тут ноги его разъехались и он весьма неграциозно шлепнулся на лед. – Они совершенно не подходят мне по размеру, – заявил он, указывая на коньки, прикрученные к сапогам.

Фелисити, сама того не желая, снова рассмеялась.

– Вы сами предложили сыграть на них в кости. Возможно, в следующий раз сумеете выиграть пару, на которой сможете держаться в вертикальном положении. – Она снова описала вокруг него круг. – Мои, например, отлично подошли мне, – сказала она и добавила: – Должна заметить, что наш бывший ливрейный лакей умел кататься даже спиной вперед.

– Я тоже умел кататься спиной вперед, – заявил он. – Просто я проехал назад дальше, чем намеревался.

Фелисити хихикнула и подумала, что не может припомнить, когда последний раз смеялась. Смеялась просто потому, что весело. За последние несколько лет у них было мало поводов для веселья. Смерть отца Пиппин три года назад, как раз накануне сезона, задержала ее и Талли возле их кузины до конца ее траура, и они не поехали в Лондон со своей дуэньей леди Колдекотт, как это планировалось ранее. Потом исчез их отец, умерла леди Колдекотт, а в довершение всего мистер Эллиот отказался разрешить им поездку в Лондон.

Она тогда поняла, что если они отложат сезон в Лондоне еще на год, а тем более на четыре года, как грозился мистер Эллиот, то наверняка останутся старыми девами.

Однако нашелся же человек, который заставил ее смеяться, когда, по правде говоря, для веселья было мало поводов. Как ему это удалось? Просто он вывел ее за пределы жестких рамок того, что подобает или не подобает делать, сказав пророческие слова: «…возможно, глядя из окна своей раззолоченной тюрьмы, вы пожалеете о том, что отказались сделать последний кружок по катку…»

Не смешно ли? Ведь когда она станет герцогиней, она сможет позволить себе иметь настоящие коньки, а не те, которые они взяли напрокат, выиграв это право в кости. И ей не надо будет тогда тревожиться о том, как наполнить угольное ведро углем и кладовую продуктами или как раздобыть для всех троих новые платья хотя бы на неделю мероприятий, связанных с сезоном, не говоря уже о целом сезоне.

Так что пока она последует совету Тэтчера. Что плохого в том, что она немного покатается? Вот если бы только ее компаньон…

– Для начала вам следует туже затянуть ремешки, – сказала Фелисити. Она опустилась возле него на колени и подтянула кожаный ремешок так, чтобы крепление прочно удерживало его на месте.

Не думая о том, что делает, Фелисити окинула его взглядом от длинных мускулистых ног, широкой груди до темных мерцающих глаз.

– Благодарю. – Губы его странно дрогнули.

По ее телу пробежала дрожь, не имевшая никакого отношения к холоду. «Этот человек собирается поцеловать меня», – подумала она.

Поцеловать ее? Силы небесные, что за странные мысли приходят ей в голову! Возможно, эта дрожь вызвана теплом его тела, которое она ощутила, держась рукой за его ногу.

«Полно тебе, Герцогиня, неужели ты хочешь так и прожить до конца своих дней нецелованной? Ведь нет?»

Нет, она этого не хотела. Но если уж она поцелуется, то сделает это с человеком, с которым помолвлена. Почти помолвлена, поправила она себя, еще разок украдкой взглянув на губы Тэтчера.

– Это должно помочь, – сказал он, когда она закончила возиться с креплением.

Он указал на пожилую пару.

– Возможно, вам следовало бы взять у них интервью для вашей «Хроники». Мне почему-то кажется, что их связывает нечто большее, чем «естественные склонности», – сказал он, почувствовав, что у него снова подгибаются колени.

Она поддержала его под локоть.

– Они, судя по всему, хорошо подходят друг другу и, похоже, знают, что хочет партнер, еще до того, как он выскажет свое желание.

Тэтчер взглянул на ее руку, все еще уверенно поддерживавшую его под локоть.

– Как вы думаете, вы с вашим герцогом тоже будете хорошо подходить друг другу?

Она хотела было ответить, но тут пожилая пара остановилась перед ними, и леди с улыбкой взглянула на них.

– Я когда-то точно так же помогала моему Генри, – сказала она, подмигнув Тэтчеру. – Но мне кажется, что он специально делал вид, будто вот-вот упадет, чтобы я держала его за руку. – Она рассмеялась и покатила дальше вместе со своим супругом.

– Но я не… Он не мой… – пробормотала Фелисити, отпустив локоть Тэтчера так неожиданно, что он чуть не потерял равновесие. Она вздохнула и снова помогла ему удержаться на ногах. – Не ленитесь и практикуйтесь. Вы никогда не научитесь кататься, если будете просто стоять.

– Да, мисс Лэнгли, – сказал он. В полном молчании они сделали круг по катку. – Вы не ответили на мой вопрос, – наконец произнес он.

– О чем?

– О вашем герцоге и об этих самых «естественных склонностях», которым вы придаете такое большое значение.

– Я считаю их обязательными, – сказала она.

– Ну хорошо, пусть они будут обязательными. – Их обогнали две юные девушки, одна из которых бросила на Тэтчера кокетливый взгляд через плечо, после чего обе они захихикали.

Фелисити скорчила гримаску, но ничего не сказала.

– Так вы с вашим герцогом разделяете эти «естественные склонности»? – спросил он.

– Да, конечно.

– В таком случае почему он не здесь и не катается с вами на коньках?

– Он только что приехал в Лондон, – сказала она. Не сообщив ей об этом. Каково ей было узнать о его приезде от других, тем более от мисс Браун?

– Как я полагаю, он быстро восстановит свои «естественные склонности»?

– Ну конечно, – ответила она, хотя у нее появились некоторые сомнения, поколебавшие некогда незыблемую уверенность в чувствах к ней Холлиндрейка.

– Вы это знаете, хотя никогда не встречались с этим человеком?

– Откуда вам это известно? – насторожилась она.

– Вы сами об этом говорили, – сказал он.

– Я? – Она не помнила, чтобы говорила ему об этом, но ведь они о многом говорили, так что трудно было все упомнить.

– Так откуда вы знаете, что будете разделять эти «естественные склонности» с человеком, которого никогда не видели? Бурную страсть нельзя зажечь по переписке, мисс Лэнгли.

«Страсть?» Почему это слово не имело для нее никакого значения, пока не произнес его он, после чего по ее телу побежали мурашки и у нее подогнулись колени? «Какая чушь лезет в голову!» – взмутилась она и сказала:

– Герцогини не склонны к бурным страстям. И это еще одно объяснение того, почему я ему идеально подхожу.

– И вам даже не любопытно узнать, что это такое? – спросил он.

– Нет, – солгала она, отведя взгляд в сторону. Ей действительно не было любопытно узнать это, пока он не появился в ее жизни.

– Я всегда считал, что женщину нельзя узнать, пока ее не поцелуешь, – сказал он. – Откуда же вам известно, что вы и ваш герцог подходите друг другу, если вы даже никогда его не целовали? – Он взглянул на нее сверху вниз, и его четко очерченные губы были, казалось, готовы поделиться с ней любым опытом в отношений естественных склонностей.

Еще хуже было то, что в ней снова заговорил тот самый внутренний голос-искуситель, который она впервые услышала, когда увидела этого не вполне пристойного, этого дерзкого человека.

– Полагаю, что это вас не касается, – ответила она довольно резко, отпустив его локоть, отчего он споткнулся и замахал руками, пытаясь удержаться на ногах, а она, вздернув носик, откатилась на несколько шагов в сторону и услышала, как за ее спиной он с шумом шлепнулся на лед.

Повернувшись, она уперла руки в бока. К сожалению, падение не отразилось на его привлекательности, и он даже имел наглость подмигнуть ей.

– Вы даже не хотите помочь мне подняться?

Помочь ему?

– Сами упали, сами и поднимайтесь, – заявила она и покатилась дальше, пытаясь не обращать внимания на то, то очень хочется снова прикоснуться к нему и проверить, правда ли то, что он наговорил ей о страсти.

Тэтчер все-таки умудрился подняться и догнал ее, набрав такую скорость, какую осмелился набрать.

– Тот мужчина на коньках вдвое старше вас, – сказала мисс Лэнгли, указывая на Генри и его супругу, которые грациозно катались в паре, – а катаетесь вы вдвое хуже.

Тэтчер взглянул на восьмидесятилетнего мужчину.

– Как вы думаете, сколько мне лет? – спросил он. Хорошенькое дело, если она думает, что ему за сорок!

– Вы совсем старик, – сказала она совершенно серьезно, но он заметил, как губы ее дрогнули от едва сдерживаемого смеха. – Откровенно говоря, я хочу извиниться, потому что едва ли справедливо требовать от вас умения кататься на коньках, когда вы далеко не молоды и силы у вас уже не те.

«Ах ты, озорница, дразнить вздумала?»

– Вы считаете меня таким старым?

Она кивнула и в подтверждение своих слов укатила без него, бросив через плечо такой взгляд, что ему захотелось немедленно поймать ее.

Он подмигнул ей и поднажал, прекрасно понимая, что, видимо, закончит эту гонку, шлепнувшись на лед и выставив себя на всеобщее посмешище.

Но огонь в ее глазах заставлял его не снижать скорость, забыв о том, что ему следовало делать. А следовало ему, вместо того чтобы флиртовать с девчонкой, отозвать ее в сторонку и прямо сказать, что она и он не подходят друг другу. Объяснить раз и навсегда, что все ее мысли о «естественных склонностях» основаны на письмах, написанных семидесятидвухлетним стариком и его таким же ни на что не способным, но претендующим на романтичность секретарем.

Хотя это не отвратило его от мысли о том, что было бы неплохо преподать этой разглагольствующей о приличиях мисс урок страсти.

И он продолжая продвигаться по льду на дрожащих ногах, дико размахивая руками, с тем же отчаянным упорством, которое гнало его вперед в Бадахосе, если не считать того, что вместо французов он гнался за леди, которая, несомненно, была сумасшедшей.

А может быть, он сам сходит с ума, потому что мог бы поклясться что, стоя перед ним на коленях и поправляя крепления на его коньках, она взглянула на него таким взглядом, словно напрашивалась на поцелуй?

Тэтчер запнулся, попробовал удержать равновесие, но все-таки шлепнулся и услышал ее смех.

– Что вас так развеселило? – спросил он.

– Вы, – ответила она. – Я думала, что вы убьетесь, пытаясь догнать меня. – Она описала вокруг него кружок, закончив хорошеньким пируэтом. Губки у нее раскрылись, так и напрашиваясь на поцелуй.

– Я, черт возьми, был весьма близок к тому, – сказал он. – Как бы вы себя чувствовали, зная, что убили меня, так и не узнавшего, что такое поцелуй?

Она вытаращила глаза:

– Вас никто никогда не целовал?

Он наклонился вперед и стоял теперь достаточно близко, чтобы уловить легкий аромат ее духов – запах цветов, который было странно ощущать среди зимы.

– Нет, меня никто никогда не целовал, – заявил он. – Тем более почти герцогиня.

Пожалуй, он переоценил ее кокетство и желание, чтобы ее поцеловали.

Потому что мисс Лэнгли широко раскрыла глаза, но не с любопытством, а с возмущением.

Но кое-что в ней он недооценил. Он недооценил, насколько безупречной была на самом деле Фелисити Лэнгли.

Потому что ручка леди, сложившись в хорошенький кулачок, нанесла точно рассчитанный, сокрушительный удар ему в живот.

– О-ох! – охнул он и, как будто мало было этого оскорбления, не удержался на ногах и снова шлепнулся на лед.

Некоторое время он, не шевелясь, лежал с закрытыми глазами, благодаря Всевышнего за то, что она не подбила ему глаз и не свернула на сторону нос.

– Мистер Тэтчер? – окликнула она. Он продолжал лежать – недвижимый, как камень. Он слышал, как она подкатила к нему. Вероятнее всего, для того, чтобы восторжествовать над поверженным врагом.

– Мистер Тэтчер?

На сей раз она произнесла это, хотелось надеяться, даже с некоторым беспокойством.

Она снова тряхнула его, забыв о том, что может причинить ему боль.

– Мистер Тэтчер, мистер Тэтчер! – Когда это не сработало, она весьма ощутимо толкнула его локтем. – Мистер Тэтчер, так дело не пойдет! Вы не можете умереть здесь, на виду у всего города. – В отчаянии тряхнув его еще несколько раз, она затихла, и он вдруг почувствовал, как ее пальчики пригладили пряди волос, упавшие ему налицо. – Прошу вас, сэр, придите в себя! Кто-нибудь может заметить, и это едва ли… это будет просто… – Она провела рукой по его щеке и остановилась возле губ, которые вдруг дрогнули.

– Неприлично? – подсказал он ей, открывая один глаз.