Любовь и безумства поколения 30-х. Румба над пропастью

11

Нападение Германии на Советский Союз стало для Зорге жестоким ударом.

Произошло то, против чего он работал все эти девять лет, – две его родины столкнулись в смертельной схватке.

За какую из них он переживал больше?

Вечером 22 июня 1941 года Рихад страшнейшим образом напился, так что даже потерял над собой контроль.

«Оставшись в баре отеля „Империал”, Зорге пришел в состояние мрачной агрессивности. Где-то между 7 и 8 часами вечера он подошел к телефонному аппарату и вызвал резиденцию германского посла. „Эта война проиграна!” – крикнул он оторопевшему Отту. Вилли и Анита Моор, а также другие „столпы” германской общины в Токио были шокированы последовавшими звонками от Зорге с тем же черным пророчеством. Мооры позвонили Отту и обменялись с ним негодующими замечаниями».

«Внешне он мало изменился, разве что стал серьезнее, – пишет Елена Прудникова. – Его связник, В. Зайцев, вспоминал об одной из встреч того времени: „Я встретил Р. З. в одном из захолустных ресторанчиков… Зорге пришел с опозданием в несколько минут и подошел к моему столику. Внешне ничто не говорило о его паническом состоянии. Он был спокоен и, как всегда, собран, однако первым разговора не начинал и внимательно смотрел на меня, как бы изучая мое состояние. А услышав мое сообщение о том, что руководство в Москве высоко оценивает деятельность его и других членов его резидентуры в последние месяцы и ходатайствует перед ЦИК СССР о высокой награде, Зорге немного смутился и с улыбкой сказал: «Дорогой Серж, разве награда и благодарность для коммуниста и разведчика имеют какое-либо серьезное значение? Главное в том, что мы с вами не сумели предотвратить войну. Теперь за это люди будут платить большой кровью»”».

Ханако видела его другим, не таким сдержанным. «После 22 июня он потемнел, все время пропадал где-то, возвращался поздно и все больше тосковал. А однажды перепугал ее взрывом отчаяния. Он был уже не на пределе, а за пределом человеческих сил, понимал, что их не отзовут, и, наверное, уже предчувствовал катастрофу. Тогда, плача, он говорил ей:

– Я умру раньше. Я хочу, чтобы ты жила. Пожалуйста, живи долго… Ты не волнуйся, Зорге сильный. Он никогда не скажет ничего о тебе. А ты живи, выходи замуж… – И тут же сам себя одернул: – Прости меня, пожалуйста. Мне просто очень одиноко и грустно… – И вдруг обнял ее: – Давай умрем вместе…»

Зорге был умным человеком, он не мог не понимать, что близок к провалу. Теперь, после начала войны, следовало свернуть деятельность группы «Рамзай» и хотя бы на какое-то время лечь на дно. Но Центр требовал информацию еще более настойчиво, чем раньше. Москва хотела знать планы Японии относительно СССР. И Рихард сделал все возможное, чтобы добыть нужные сведения. А потом события начали развиваться слишком быстро, и он не мог уже ничего предпринять…

К провалу разведгруппы «Рамзай» привела довольно сложная цепочка событий, и личной вины в случившемся ни у кого из ее членов не было. Виновато было руководство четвертого управления и лично Ян Берзин – к тому времени уже покойный, – нарушившие основное правило своего ведомства: нельзя привлекать к агентурной работе бывших коминтерновцев, на которых у полиции есть досье. На группу Зорге вышли по коммунистическим каналам. Совершенно случайно.

«В конце 30-х годов вернувшиеся из Штатов японцы-коммунисты создали подготовительный комитет для работы по воссозданию коммунистической партии Японии, – пишет Елена Прудникова. – В 1940 году полиция арестовала одного из руководителей этого комитета, Рицу Ито. Он держался несколько месяцев, а потом „раскололся” и назвал всех, кого знал. В число людей, выданных им, попала 55-летняя портниха Китабаяси Томо. 28 сентября 1941 года женщина была арестована и тоже заговорила, назвав в числе прочих Иотоку Мияги. Несколько дней полиция следила за домом художника и за ним самим. О том, что было дальше, поведал Хоцуки Одзаки, брат Ходзуми.: „10 октября полицейские агенты подъехали к дому Мияги. Увидев их в окно, тот в испуге, с трудом соображая, что предпринять, забаррикадировался в комнате. Взгляд его упал на самурайский меч, висевший на стене… Когда агенты полиции ворвались в комнату, они увидели истекающего кровью Мияги – он сделал харакири, но был жив. Старший офицер приказал быстро доставить его в больницу. Несмотря на обострение болезни – Мияги был с детства болен туберкулезом – и страшную рану, организм цеплялся за жизнь… Мияги допрашивали на втором этаже полицейского отделения. Во время допроса, когда двое сотрудников полиции вышли из кабинета, художник выбросился из окна. Трудно сказать, на что он рассчитывал, прыгая со второго этажа с целью покончить с собой, – по правде сказать, это больше похоже на попытку к бегству, чем на самоубийство. Остававшийся в комнате полицейский, недолго думая, прыгнул следом. Внизу была каменная ограда, так что разбились оба. Мияги сломал ногу и повредил позвоночник, а полицейский провел две недели в больнице. После того как арестованному была оказана первая помощь, сразу же начались допросы. И тогда он, сломленный арестом и неудачной попыткой самоубийства, заговорил”».

Об аресте Итоку Мияги остальным членом группы стало известно почти сразу же, но они так и не придумали, что предпринять, – Центр не дал им никаких инструкций на случай провала. Впрочем, они не сделали даже того, что, казалось, было совершенно логично и без всяких инструкций: не были уничтожены ни компрометирующие документы, ни передатчик. Поэтому, когда их взяли, полиции даже не нужно было искать доказательства их шпионской деятельности, все они были налицо.

Рихарда Зорге арестовали 18 октября 1941 года. Его взяли рано утром, хотя полиция следила за домом, начиная с раннего вечера прошлого дня: во дворе дома Зорге стояла машина с номерами посольства Германии, и они не решились вторгаться к нему, пока она не уедет. Вероятно, как раз в ту ночь возлюбленного навещала Хельма Отт.

Сначала Рихард отрицал свою вину, но после того как ему были предъявлены вещественные доказательства, сдался. Возможно, и тогда сдался не сразу, потому что, хотя в отчете прокурора и значится, что «пытки к Зорге не применялись», есть в нем настораживающая фраза: «Я вместе с моим коллегой Тамасавой и полицейским пошли к нему выяснить, позволяет ли его здоровье продолжать допрос». Что же это за допрос был, если он мог закончиться летально? Вряд ли он ограничивался исключительно словопрениями… Зорге не стал испытывать себя на прочность, он заговорил, постаравшись взять всю вину на себя и максимально выгородить остальных членов своей группы. Отдельно он попросил не трогать Исии Ханако, заявив, что она не имеет никакого отношения к их деятельности. Забегая вперед, упомянем, что Ханако арестовали летом 1942 года, но после короткого расследования отпустили, уверившись, что она действительно ничего не знает.

А Рихард долгих три года провел в тюрьме, ожидая решения своей участи.

«…Их содержали в тюрьме Сугамо. Врач Токутаро Ясуда, арестованный по этому же делу, оставил описание тюремных порядков. „В шесть часов утра – подъем. Через час – проверка. Дверь камер открывается. Трое тюремщиков спрашивают: жив? Заключенный должен встретить их, распластавшись в поклоне на полу. Далее – завтрак: горстка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин из прогнивших продуктов приходилось покупать за свои деньги. Если родственники заключенного были бедны, он не получал ничего. Днем – прогулка…”» В общем, обычный тюремный режим с некоторой восточной спецификой, в виде поклонов и питания за свои деньги. С заключенными в то время нигде не церемонились. Впрочем, возможно, европейцам делались некоторые послабления. Так, Макс Клаузен вспоминал, что, когда их возили на допрос, то японцам надевали кандалы, а его удостаивали наручников.

После растерянности и отчаяния первых недель Рихард держался мужественно. Переводил на допросах Иоситоси Икома, профессор германистики. Режим проведения допросов был либеральным, и в перерывах подследственный мог спокойно общаться с переводчиком. Тот вспоминает: «Мы беседовали с доктором Зорге на самые разные темы, но главным образом – о войне Германии с Советским Союзом; как видно, это интересовало его больше всего. Если советские войска одерживали верх, как это было на заключительной стадии Сталинградской битвы, он приходил в хорошее расположение духа, становился разговорчивее. В противном случае он выглядел разбитым и был очень скуп на слова. Он был большим другом Советского Союза. Доктор Зорге был прирожденным журналистом с характером искателя приключений… Мне точно известно, что уже после оглашения смертного приговора он писал в дневнике: „Я умру как верный солдат Красной Армии”».

Как и во время допросов, на суде Рихард принял на себя ответственность за свои действия и за действия своих людей – возможно, именно поэтому почти всем были вынесены относительно мягкие приговоры. Лишь Рихард Зорге и Ходзуми Одзаки приговаривались к смертной казни, Макс Клаузен и Бранко Вукелич получили пожизненное заключение. Анна Клаузен – семь лет тюрьмы. Иотоку Мияги умер во время следствия. Еще 11 японцев получили разные сроки заключения, а 18 из 35 арестованных по делу были признаны «пособниками» и вскоре освобождены.

«Больше девяти месяцев Рихарда и Одзаки продержали в камере смертников. Им разрешили писать, „что они захотят”, и Зорге оставил после себя „Тюремные записки” – рассказ о своей жизни, политических взглядах и работе. Рихард ни в чем не раскаивался и ни о чем не жалел…»

Утром 7 ноября 1944 года дверь камеры смертников открылась. Вошел начальник тюрьмы, отдал официальный поклон и спросил, действительно ли заключенного зовут Рихард Зорге.

– Да, это мое имя.

– Сколько вам лет?

– Сорок девять.

– Ваш адрес?

Удостоверившись, что перед ним тот самый человек, тюремщик снова поклонился.

– Мне поручено сообщить, что по распоряжению министра юстиции барона Ивамура зачитанный вам приговор сегодня будет приведен в исполнение. От вас ждут, что вы умрете спокойно.

Снова поклон, на который Зорге отвечает вежливым кивком.

– Имеете ли вы какие-нибудь желания?

– Нет, свою последнюю волю я уже изложил письменно.

– В таком случае прошу вас следовать за мной.

– Я готов.

Они вышли во двор и направились к небольшому каменному домику, где уже ждали прокурор, палач и священник – правда, буддийский, но Рихард все равно был неверующим. Он, не повернув головы, прошел мимо статуи Будды в первой комнате домика для казней и сам ступил на крышку люка под виселицей, сжал кулак в традиционном приветствии немецких коммунистов. Говорят, перед смертью он воскликнул: «Да здравствует Советский Союз! Да здравствует Красная Армия!»

Рихард был повешен на рояльной струне – так было принято в Японии – довольно жестокий вид казни, продлевающий агонию. Рихард продержался довольно долго, у него было на редкость здоровое сердце. Врач констатировал смерть только через шесть минут.

До самого конца войны Ханако ничего не знала о судьбе любимого и, конечно, надеялась, что он жив. Только после капитуляции Японии, в октябре 1945 года, когда из тюрьмы стали выпускать политических заключенных, появились списки казненных, и она узнала, что Рихарда больше нет. Долгие пять лет она пыталась найти его могилу… Ходила по инстанциям, говорила с адвокатом Зорге, добилась разрешения просмотреть тюремные книги, где нашла запись: «Зорге, он же Рамзай, казнен 7 ноября 1944 года в 10 часов 36 минут 16 секунд утра». Где он похоронен, указано не было. Однако Ханако сообщили, что заключенных в массовом порядке хоронили в общей могиле на большом загородном кладбище Дзосигая, и даже ставили на могилах деревянные знаки с датами смерти. Ханако отправилась на кладбище, но, к сожалению, никаких знаков не нашла: еще во время войны окрестные жители растащили их на дрова.

Ханако не сдалась, она добилась разрешения разрыть безымянную могилу и вскоре нашла останки Рихарда – это оказалось не сложно. Она опознала их по перелому на кости бедра, полученному Зорге еще в Первую мировую, по протезу челюсти, оставшемуся на память о мотоциклетной аварии в Токио. Ханако узнала его очки – Рихард стал носить их незадолго перед арестом, нашла пряжку его пояса. Сомнений не было никаких…

В крематории «Симонтиайно Касоба» останки Зорге превратились в прах, урну с которым Ханако целый год хранила у себя дома, – собирала деньги, чтобы купить место на кладбище. И только 8 ноября 1950 года, ровно через шесть лет после его смерти, она похоронила Рихарда на кладбище Тама.

Еще через шесть лет она смогла собрать деньги на скромный памятник. На одной стороне которого было написано на японском и немецком: «Рихард Зорге» и даты 1895–1944. На другой стороне была надпись: «Здесь покоится герой, который отдал жизнь в борьбе против войны, за мир во всем мире».

Среди останков возлюбленного Ханако нашла золотые коронки, поставленные ему после аварии, и заказала из них себе обручальное кольцо, таким образом символически обвенчавшись с Рихардом после его смерти. Это кольцо она носила не снимая до конца своих дней, оставаясь ему верной.

Она написала три книги о нем и, после того как в середине 1960-х о Зорге внезапно вспомнили на родине, ездила в СССР.

Умерла Ханако 4 июля 2000 года в возрасте 89 лет.

На родине, кстати, о разведчике Рихарде Зорге узнали совершенно случайно. Однажды Никите Сергеевичу Хрущеву привезли посмотреть новый фильм французского режиссера Ива Чампи, называвшийся «Кто вы, доктор Зорге?».

Рассказывали, что, посмотрев фильм, Хрущев воскликнул:

– Вот как надо снимать! Знаешь, что все это выдумки, а сидишь от начала и до конца как на иголках, все ждешь, что же дальше будет…

– Так ведь это не выдумки, Никита Сергеевич, – сказал кто-то из присутствовавших кагэбэшников. – Это чистая правда…

Хрущев снял телефонную трубку, позвонил в КГБ, и там подтвердили: да, действительно был такой разведчик…

– Так почему же о его подвиге до сих пор не знает страна?! – возмутился генсек.

5 ноября 1964 года был подписан Указ Президиума Верховного Совета о присвоении Рихарду Зорге звания Героя Советского Союза.

А спустя семнадцать дней после этого было пересмотрено дело Кати Максимовой – ее реабилитировали посмертно.

Вот так печально закончилась эта история любви.

Жизнь на адреналине – это то, что Рихард всегда так любил, то, что хотел, что выбрал для себя сам. Это ловушка, в которую он себя загнал и из которой не нашел выхода. Нет, он, конечно, не думал, что уже не выберется из Японии никогда, даже будучи в тюрьме он надеялся, что его выручат свои, верил, что после войны вернется домой и еще будет счастлив вместе с Катей, – его жены к тому времени уже не было в живых, но он об этом не знал. Так и не узнал. Умирая, думал о том, что у нее еще все будет хорошо и она сможет быть счастлива – без него…

И она наверняка тоже думала, умирая, что он жив, у него все в порядке и он еще будет счастлив – без нее…