Любовь и смерть на Гавайях

ГЛАВА 13

Сара не сомневалась, что ей тоже надо отсюда убираться, не дожидаясь, пока Рита даст о себе знать. Ей уже вчера следовало сделать выводы из того, как отреагировал на нее мистер Нильсен. Крис, конечно, симпатичный молодой человек, но сейчас это уже не имело значения.

Сара начала лихорадочно бросать свои вещи в чемодан, но затем остановилась. Уехать? Но куда? Она была далеко от цивилизации. Ей вовсе не хотелось тащить тяжелый чемодан по длинной аллее, даже если бы она точно знала, что у ворот усадьбы останавливается автобус. Но что хотела от нее Рита — чтобы она здесь спряталась? Сара вовсе не собиралась ставить Риту в сложное положение, но и перспектива оставаться тут на нелегальном положении тоже никак ее не устраивала. Потому она решила, что надо покинуть это негостеприимное место при первой возможности.

Сара не заметила внизу телефона, но не сомневалась, что он должен быть где-то в доме. Надо поскорее позвонить и заказать такси, а пока машина будет ехать на ранчо Улевехи, она успеет сложиться.

Сара быстро спустилась. На кухне телефона не оказалось. В гостиной тоже. Сара вышла в коридор и заглянула в спальню справа через открытую дверь. Тоже никаких следов телефона! Комната была безукоризненно убрана. Рита вряд ли могла привести все в порядок за те считанные минуты, что оказались в ее распоряжении после неожиданного вторжения миссис Нильсен. Похоже, хозяйка застала ее в другой спальне, где Монти Риверс, любивший оставлять окурки в чашках, наверное, устроил жуткий беспорядок!

Сара вспомнила подслушанную ею сцену, приказ, полученный Ритой от миссис Нильсен убираться из дома, и простонала. В голосе хозяйки действительно многое напоминало бостонских миссионеров, и алии гавайских аристократов.

Но дверь во вторую спальню была не просто закрыта, а заперта. Сара не сомневалась, что там как раз и находится телефон. Но почему спальня заперта? Сара стала лихорадочно дергать дверную ручку. Телефон сейчас ей просто необходим! Может, есть смысл разыскать Криса и все ему объяснить?

Сара стала озираться по сторонам. Одна дверь вела в сад. Вторая, скорее всего, — в основную часть дома.

Сара осторожно выглянула в коридор, где были окна, прикрытые ставнями. Ни души. Она тихо, на цыпочках, прошла по нему, осторожно отворила дверь в сад. «Мерседес» исчез. Криса тоже нигде не было видно.

Тогда Сара посмотрела на ту дверь, что вела в главную часть дома. Не исключено, что через нее можно пройти на большую кухню. Там-то обязательно должен быть телефон. Надо действовать! Надо что-то предпринять! Наивно полагать, что она может оставаться в этом доме незаметно для хозяев!

Но коридор, оказавшийся за этой дверью, выглядел так, словно им никто не пользовался. Сара заглянула в одну комнату, где раньше, судя по всему, была контора. Другая была загромождена старой мебелью. В третьей хранились седла и прочая конская упряжь, причем хранились давно, явно с тех пор, как это место перестало быть настоящим ранчо.

Затем Сара увидела ступеньки, ведшие вниз — в соответствии с общим устройством дома на нескольких уровнях, — и за ними обнаружила еще одну дверь. Сара взялась за ручку, помедлила. Что и говорить, приятная перспектива — открыть дверь и столкнуться нос к носу с разгневанной хозяйкой. Но делать было нечего, и она повернула ручку.

За дверью коридор поворачивал направо, и у него уже был ухоженный вид. Вверх вела чистая лестница. Кроме того, Сара заметила небольшой лифт. Это как раз было в порядке вещей: лифт как нельзя кстати, если у Криса астма.

Маленькие спальни, обнаруженные Сарой в этом коридоре, навели ее на мысль о том, что это крыло, где живет прислуга. Надо надеяться, что сейчас обслуживающий персонал уже занят работой где-то в доме. Сара быстро двинулась к телефону, который увидела на стене, около еще одной двери.

Под телефоном была полочка, на которой лежало два больших телефонных справочника. На большом было написано: «Гонолулу», на том, что поменьше, — «Мауи, Молокаи и Ланаи». Сара стала лихорадочно перелистывать желтые страницы. Она набрала номер самого большого транспортного агентства, понимая, впрочем, что когда прибудет такси, она не сможет сказать, ни куда хочет поехать, ни как вступить в контакт с Ритой Гомес. Но первым делом надо было выбраться отсюда. Затем уже можно будет разобраться, что к чему, спланировать следующие шаги.

— Алохо, это фирма такси «Каанапали», — услышала она голос в трубке.

— Алохо… Я хотела бы заказать такси по адресу…

Дверь рядом с Сарой отворилась. На пороге появилась высокая женщина. У нее были серебристые зачесанные высоко волосы.

— Я миссис Нильсен, — сказала она. — Прошу вас, объясните мне, что творится в моем доме.

Сара положила трубку и забормотала:

— Я звонила, чтобы заказать такси. Меня зовут Сара Мур. Вчера в отеле не оказалось забронированного для меня номера, и ваш муж любезно позволил нам остановиться здесь… Дело в том, что я выиграла конкурс…

— Да, да. Я только что разговаривала с моим сыном — он у себя наверху, — и он сообщил мне, что видел вас рано утром. Я совершенно не понимаю, что происходит. Может быть, мое поведение покажется вам не совсем учтивым, но дело вовсе не в том, что я не верю вашим словам. Просто мужа сейчас нет дома, и пока он не вернется, я просто не знаю, что предпринять… — Она тяжело дышала, словно была очень возбуждена.

— Я вас прекрасно понимаю, — забормотала Сара. — Вернуться и обнаружить, что в доме чужие люди…

Миссис Нильсен чуть вздернула подбородок и сказала:

— Про Риту Гомес нельзя сказать, что она чужая. Не знаю уж, слышали вы или нет наш разговор, но ее родители в свое время жили и работали на этом ранчо. Очень достойная семья за единственным исключением. — Затем миссис Нильсен коснулась руки Сары и продолжила: — Я поставила вас в неловкое положение… Пожалуйста, извините меня. Я ничего не знаю насчет деловых обязательств моего мужа, но я не желаю, чтобы эта особа находилась под одной крышей со мной. Но почему мы стоим здесь? Пожалуйста, пройдемте в комнату, где можно удобно сесть и поговорить.

Сара двинулась за хозяйкой, проходя через кухни, буфетные, кладовые. Наконец миссис Нильсен отворила очередную дверь, и они очутились в пали, с обитыми панелями стенами. Саре показалось, что они снова находятся в музее Бишопа. Французские окна справа выходили в сад, обнесенный забором. Слева Сара увидела столовую, а чуть дальше — еще одну очень большую комнату. В ней царил полумрак, кресла и диваны были в чехлах.

Следующая комната оказалась маленькой и вполне уютной. Окна в ней не были затянуты лианами, мебель была либо из ротанга, либо из резного тика. По стенам висели изящные акварели, а в китайской фарфоровой вазе стояли павлиньи перья.

Пока миссис Нильсен отдавала какие-то распоряжения служанке в коридоре, Сара подошла к окну и посмотрела в него. Отсюда открывался вид, совершенно не похожий на то, что она видела из своей спальни, наверху. За широким ланаи тянулись уходившие вниз пастбища, Сара видела горы западного Мауи, а также океанские дали.

— Сейчас Мей Линь принесет кофе, — сказала вошедшая миссис Нильсен. — Пожалуйста, присаживайтесь.

— Я не хочу отнимать у вас время…

— Лишние десять-пятнадцать минут не имеют значения, — отозвалась миссис Нильсен. — Сын сказал, что вы устроились в обзорной башне. Понятия не имела, что там можно жить.

— Там очень чисто и мило. — Здесь, в ярком освещении, Сара обратила внимание на то, что у миссис Нильсен такой вид, словно она никогда не выходит на солнце, хотя ее кожа обладала слегка оливковым оттенком, резко контрастировавшим с ее светлыми волосами.

— Ума не приложу, как это… впрочем, я надеюсь, что, когда вернется муж, он все объяснит. А пока могу сказать одно: я рада, что вам понравилась ваша комната. Когда умерли мои родители, мы с сестрой какое-то время жили именно в той части дома. Это была моя любимая комната. Я тогда отличалась романтичностью и любила смотреть из окна на океан. Мне казалось, что в один прекрасный день приедет юный и красивый принц. На одном из белых пароходов. Принц приехал, но это было так давно. — Она улыбнулась своим размышлениям, и вид у нее сделался какой-то новый, не имевший ничего общего ни с бостонскими миссионерами, ни с гавайскими алии.

Вошла пожилая служанка с подносом.

— Спасибо, Мей Линь, — сказала миссис Нильсен и стала наливать кофе в маленькие, почти прозрачные чашечки китайского фарфора.

— Ну а теперь, Сара Мур, немного расскажите о себе, — попросила хозяйка. — Мне нравится ваше имя. Сара Мур… Похоже на for ever more — навсегда, а это одно из самых мелодичных слов в английском языке.

Как мило с ее стороны, подумала Сара, проявлять такое внимание к незваной гостье.

— А вы, я погляжу, не замужем, — сказала миссис Нильсен, посмотрев на левую руку Сары. — Я полагаю, дома вас ждет не дождется молодой человек…

— Может быть… — с улыбкой отозвалась Сара. Ей было легко сказать это миссис Нильсен.

— Еще одно мелодичное слово.

— Да, вы правы. — Сара почувствовала, что к ней возвращается то хорошее настроение, что посетило ее ранним утром.

— Когда я вышла замуж, я была моложе, чем вы сейчас. А где вы живете?

Сара сообщила, что живет в Вудсривере, и какое-то время они говорили о том, что такое — жить в маленьком городке на Среднем Западе. Несмотря на все то, что Сара услышала о миссис Нильсен от Риты Гомес, она вдруг почувствовала симпатию к этой женщине. В ней было и чувство собственного достоинства, и то самое дружелюбие, к которому она привыкла дома, в Америке.

Сара допила кофе и встала, не желая злоупотреблять гостеприимством.

— Скоро вернется Кимо. Он отвезет вас, куда вы пожелаете, хотя вы вполне можете продолжать оставаться в нашем доме, если это вас устраивает. Когда вечером вернется муж, я обязательно поговорю с ним об этом. Вообще-то я никогда не проявляла специального интереса к его делам, но думаю, что все пойму, коль скоро он мне объяснит, что к чему. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Панели, как пояснила миссис Нильсен, были из дерева коа, и их изготовили около ста лет назад из стволов, срубленных на ранчо. Длинная ковровая дорожка, что покрывала весь длинный коридор до винтовой лестницы, была привезена из Китая. Затем миссис Нильсен остановилась перед портретом смуглой женщины с волнистыми темными волосами и красивым лицом. Она была в платье того фасона, который, судя по всему, был в моде в начале правления королевы Виктории.

— Это моя прабабушка. Как вы можете убедиться, не все они были толстыми.

Затем они остановились перед стеклянной витриной. За стеклом лежала мантия из перьев.

— Это только половина того, что она собой представляла, — пояснила миссис Нильсен, — и в неважном состоянии. Иначе я передала бы ее в музей. Впрочем, в один прекрасный день я так, скорее всего, и поступлю. Обратите внимание на орнамент — он уникален. И посмотрите, какие крошечные перышки. Словно стежки шелком. Никто не знает, когда была начата работа над мантией и почему поколение за поколением тратили столько сил, чтобы сделать всего одну-единственную мантию.

— Они убивали птиц?

— Нет, их ловили в силки, а потом, взяв у них несколько перышек, отпускали на свободу. В прежние времена на Гавайях очень заботились об экологии, и нам вовсе не грех у них поучиться. Когда они срывали цветок или срубали дерево, они потом обязательно сажали новое…

— Но сандаловые деревья…

— Да, их теперь уже практически не осталось. Когда здесь появились белые, с ними пришла и алчность. Этого не было раньше.

— Миссионеры…

— Нет, нет! Первые миссионеры, которые селились здесь, умирали в бедности, вопреки всему тому, что вы могли слышать. Правда, их дети и внуки сплошь и рядом сколачивали себе состояния… Впрочем, надо принять во внимание, что они унаследовали от своих предков бесстрашие и отсутствие сомнений — как-никак, чтобы попасть сюда, приходилось огибать мыс Горн в маленьких суденышках… — Миссис Нильсен усмехнулась. — В общем, я готова защищать обе линии своих предков, дорогая Сара, хотя, конечно, очень многого и не понимаю…

Она подвела Сару к другой витрине.

— Этот кулон, что лежит на тапе[2], сделан из человеческой кости. Так мне говорили специалисты. А вот это ожерелье — из зубов. Возможно, из зубов убитых врагов. А это вот носовая флейта и еще один древний музыкальный инструмент — кукеке. А вон там на стене Библия, которая принадлежала моему прапрадедушке. Это была одна из первых Библий на Мауи. А вон там письмо, которое он написал в Бостон, где говорит о непристойности танца хула.

Через равные промежутки в коридоре стояли на подставках изваяния. Одни скалились в улыбке, у других, напротив, был очень свирепый вид, а еще один истукан застыл, разинув рот в немом крике, словно напоминая, как плохо обошлись пришельцы с гавайским народом.

Сара нерешительно сказала:

— Сегодня рано утром я поднялась на гору. Туда, где проложены трубы. И обнаружила наверху очаровательного водоема симпатичного каменного истукана… Мне, право, неловко, что я шлялась без спроса по чужой территории…

— Я рада, что вы там побывали. Я туда часто хожу. Честно говоря, я не знаю, кого воплощает этот прелестный истуканчик — на Гавайях так много богов, — но в нем есть какая-то очаровательная, неповторимая грация.

— Там лежали свежие цветы…

— Это я положила их перед отлетом в Гонолулу. Там так прохладно и влажно, что цветы долго не увядают. — На лице миссис Нильсен появилась та самая печаль, которую Сара раньше заметила у мистера Нильсена. Миссис Нильсен сказала: — Я молюсь всем богам. Иисусу и его матери деве Марии, всем святым, молюсь великому Акуа, но, увы, — она заставила себя улыбнуться. — Если хотите, оставайтесь у нас, милочка.

Когда они дошли до конца коридора, Сара сказала:

— Я признательна вам за вашу доброту, миссис Нильсен. Это место и сейчас так прекрасно, так обворожительно, а когда вы все восстановите, приведете в порядок…

— Нет, Сара, — печально перебила ее миссис Нильсен, — мы никогда не восстановим Улевехи…