Любовь — прекрасная незнакомка

Глава 1

Происшедшее изменило Энн. Ее одолевала тоска — она чувствовала, что устала от людей, от Алекса, от самой жизни. Во многом это напоминало ее состояние после смерти Бена — ей все время хотелось остаться одной, зализывать раны, анализировать свои переживания. Она страшилась наступления ночи: не испытывая прежнего наслаждения от близости, она казалась себе почти жертвой надругательства.

Теперь многие часы Энн проводила в одиночестве. То она запиралась у себя в комнате, то подолгу блуждала по окрестностям, слепая к красоте природы. Она попыталась снова начать рисовать, но от ее былого увлечения не осталось и следа.

Может быть, ее нынешнее подавленное состояние было совершенно естественным после потери долгожданного ребенка? Нельзя было исключить и того, что ее продолжало терзать предательство сына. Или же — эта причина ее депрессии была особенно зловещей — глубоко в подсознании она верила, что Алекс убил свою первую жену, и страх отдалял ее от него, особенно когда в постели она находилась целиком в его власти?

Энн не понимала реакции Алекса на ее поведение. Ее не удивило бы, если бы он был раздражен, сердит, — это было бы естественно, и она с легкостью простила бы его. Но он был нежен и мягок, а когда ласкал ее, то, казалось, упрекал себя за то, что ко всем ее неприятностям добавляет еще и это. Видя его отношение, она окончательно запуталась и думала даже, что ей было бы легче, если бы он сердился: тогда у нее было бы хоть какое-то оправдание, теперь же она постоянно испытывала чувство вины.

Наконец Алекс предложил ей поехать в Грецию без него, и она с радостью согласилась. Ей необходимо было хоть короткое время пожить вдали от него, чтобы разобраться в своих чувствах. Он предложил еще, чтобы Фей и Найджел сопровождали ее. Для Энн сейчас ничего не могло быть лучше — ее полностью устраивала возможность ежедневно общаться с дочерью и подробно обсуждать с ней поведение Питера. До сих пор она все откладывала этот разговор, опасаясь, что Фей разделяет мнение Питера о ней. Это было необходимо выяснить.

Прощаясь, Энн с легким сердцем поцеловала Алекса.

— Вернись ко мне, Анна, когда окончательно избавишься от своих проблем, — серьезно сказал он, беря ее руки в свои.

— Я уеду на пару недель, не больше!

— Нет, любовь моя, я хочу, чтобы ты пожила там, пока совсем не успокоишься.

— А ты приедешь ко мне?

— Нет, дорогая. Тебе понадобится время, чтобы прийти в себя, чтобы я тебе опять стал нужен.

— Но послушай, Алекс… — начала Энн, чувствуя, как страх сжимает ее сердце. Она не ожидала такого поворота событий.

— Никаких «но», дорогая. Сейчас жизнь со мной для тебя невыносима. Скажу честно, мне тоже нелегко. На пару недель я должен поехать в Америку. Надеюсь, что к моему возвращению ты сумеешь все решить.

— Что решить, Алекс?

— Любишь ли ты меня по-прежнему.

— Я люблю тебя, Алекс!

— И я люблю тебя, Анна, но ты нужна мне вся, без остатка, а не только какая-то часть тебя. Я хочу, чтобы вернулось то волшебство, каким наша жизнь была раньше. А жалкая подделка мне ни к чему!

Сидя в вертолете, Энн смотрела, как приближается Ксерос. Но на этот раз при виде очаровательного островка в ярко-синем море ее настроение не улучшилось.

В течение всего перелета она неотрывно думала об Алексе. Только сейчас она поняла, что, поглощенная своими переживаниями, не отдавала себе полностью отчета в его чувствах. Благодаря его нежным заботам она эгоистично ощущала себя в безопасности. Но ей следовало понимать, что такой человек, как Алекс, не признает ничего второсортного. Если она хочет сохранить их брак, то должна будет использовать время вдали от него, чтобы разобраться в смятении, охватившем ее душу.

Входя в дом, Энн немного расстроилась при виде Ариадны, спешившей навстречу. Она совершенно забыла, что сестра Алекса ежегодно проводит август на Ксеросе, убегая от афинской жары. В этот период своей жизни, подумала Энн, через силу улыбаясь, она меньше всего нуждается в присутствии золовки.

Они обнялись. Энн поцеловала воздух у щеки Ариадны и хотела было отодвинуться, но та продолжала держать ее в своих объятиях, покрывая лицо Энн быстрыми легкими поцелуями, как птичка, клюющая зернышки. Это было совсем не похоже на прежний сдержанный, немного подозрительный прием, который ей оказывала Ариадна.

Наконец она выпустила Энн, но, все еще крепко держа ее за руку, ввела всех в гостиную, уговорила сесть и стала гостеприимно поить и кормить.

В последующие дни Ариадна продолжала суетиться вокруг Энн и заботилась о ней с неподдельной нежностью. Ее переполняло сочувствие, точно они вдвоем противостояли всему миру. Энн поняла, что перенесенные страдания открыли ей наконец доступ в таинственный внутренний мир греческих женщин. Впервые с начала их знакомства Ариадна заговорила о себе, о своем муже, которого потеряла всего после шести месяцев замужества.

— Я по-прежнему люблю моего Савваса, — повторяла она, — и горжусь своим вдовьим платьем.

— Так вот почему ты всегда в черном!

— Конечно! У нас так принято! Я посвятила всю свою жизнь оплакиванию мужа. Для меня никогда не будет другого!

— Ничего удивительного, что ты не одобрила наш брак с Алексом, — ведь я такая же вдова, как и ты.

— Нет, я не поставила тебе этого в вину. У вас другая культура, другие верования. Это мне понятно. А я — как я могу выйти замуж за другого, зная, что встречусь в раю с Саввасом?

— Дорогая Ариадна, как бы мне хотелось все понимать с такой же ясностью! До меня все доходит в каком-то запутанном виде.

— А для меня это просто — я получила от жизни горькие уроки. Боги не были ко мне милостивы, вот я и поумнела. Ты же долгое время была счастлива, а потом боги стали посылать тебе одно испытание за другим. Тебе пришлось перенести слишком много потрясений за очень короткий срок!

— Может быть, ты права — у меня была счастливая жизнь. Труднее всего примириться с тем, что двадцать пять лет этой жизни были только иллюзией счастья.

— Почему? Ты была тогда счастлива — то, что случилось потом, не может ничего изменить, — значит, это была не иллюзия. Теперь у тебя есть Алекс. Ваша любовь и счастье — единственное, что имеет значение. Что касается твоих детей, то они должны жить собственной жизнью.

— Ты знаешь о моем сыне?

— Алекс рассказал мне. Он говорит со мной обо всем, — произнесла Ариадна с сестринской гордостью.

Это было неприятно, что Алекс обсуждает ее личные проблемы с другими.

— Лучше бы не рассказывал! Это слишком личное, — чопорно сказала она.

— Но мы ведь одна семья, Анна! Твои дела — это мои дела, — просто объяснила Ариадна и добродушно улыбнулась. — Я не верю, будто твой сын отказался от тебя из-за того, что его отец наговорил ему каких-то гадостей. Ни один сын не может придавать значения таким россказням. Нет, его терзает ревность, оттого что ты встретилась с Алексом. Когда твой муж умер, он, вероятно, надеялся, что ты будешь жить вместе с ним и его семьей.

— О, вряд ли, Ариадна. Ты думаешь, он ревнует? Это было бы слишком глупо.

— А по-твоему нет? Запомни мои слова, я лучше в этом разбираюсь. Недаром Эдип был греком. Поверь, все это нам знакомо! — Она с многозначительным видом подняла указательный палец со сверкающим перстнем.

— Против этого трудно возразить, — засмеялась Энн. Тем не менее эта теория ее заинтересовала. — Я вижу, что теперь ты ко мне хорошо относишься, а ведь вначале я тебе не понравилась, верно? — прямо спросила она.

— Я боялась за Алекса, боялась, что он сделает новую ошибку после женитьбы на той шлюхе!

— Расскажи мне про нее.

— Говорю тебе, это была шлюха. Женитьба на Наде была, я думаю, единственной глупостью, которую совершил мой брат. Она была обыкновенной вульгарной женщиной, совершенно для него неподходящей. Но она одурманила его. Конечно, Нада была красива, а мужчины глупеют, повстречавшись с красотой. Она только брала и брала, ее требования росли с каждым днем. Я предостерегала его, рассказывала ему о ее любовниках — у меня были доказательства, — но он ничего не хотел слушать. Алекс так рассердился на меня, что два года мы не разговаривали. О, как я страдала! Но в конце концов я оказалась права, — закончила Ариадна с удовлетворенным видом.

— Скажи, он…

— Убил ее? Нет, к сожалению! Он должен был это сделать гораздо раньше. Не слушай сплетен, Анна! Мой брат невиновен. Янни был при этом…

— Но сам он говорит, что не помнит!

— Вероятно, не хочет помнить, но Янни видел, как все было. Нет никакого сомнения в том, что она сама споткнулась и разбилась насмерть. И поделом! — Ариадна рассмеялась, но тут же быстро перекрестилась.

Энн надеялась, что Фей поможет ей разобраться в своих чувствах, но помощь неожиданно пришла от Ариадны с ее трезвым подходом к жизненным вопросам.

Разговор с Фей она пока откладывала. Наблюдая за дочерью в течение многих недель, она видела, как усиливается ее чувство к Найджелу. Куда девалась игра, поддразнивания, бесцеремонность? Фей явно была влюблена, и Энн не хотела нарушать ее счастливое состояние. Когда по ночам она лежала без сна, через внутренний дворик до нее доносились отголоски их нежностей. Это усиливало ее тоску по той радости, которую раньше ей доставляла любовь. Наконец она решилась поговорить с дочерью — больше откладывать было невозможно.

Они сидели вдвоем у бассейна. Энн собиралась с духом, чтобы начать. «Странно, — подумала она, — что такой важный для меня разговор опять происходит у бассейна!»

— Фей, — сказала она, — я хочу поговорить с тобой о своих отношениях с Питером…

— Не нужно ничего со мной обсуждать, мамочка!

— Это необходимо, Фей! Я должна знать, что ты об этом думаешь.

Фей приподнялась на локте и долго смотрела на мать довольно сурово.

— Ну хорошо. Я думаю, мамочка, что ты была глупой и самоуверенной, что отец вел себя как неслыханный подлец, а мой брат — настоящее дерьмо! Я высказала ему все это, попыталась объяснить, что у него нет никаких оснований обвинять тебя в чем-либо. Мы окончательно рассорились. Сомневаюсь, что когда-нибудь помирюсь с ним.

Она снова растянулась в шезлонге и закрыла глаза, продолжая принимать солнечные ванны.

Энн с облегчением откинулась на изголовье.

— Благослови тебя Бог, Фей!

— Я думаю, однако, что ты и теперь не поумнела.

Энн приподнялась на локте и вопросительно взглянула на дочь, по-прежнему лежавшую с закрытыми глазами. Затаив дыхание, она ждала, чтобы Фей разъяснила свою мысль.

— С отцом, которого ты в своем ослеплении считала совершенством, у тебя были просто постыдные отношения. В том браке все тебя удовлетворяло, у тебя даже не возникало никаких вопросов. Теперь же, встретив замечательного человека, который тебя обожает и готов достать для тебя луну с неба, как ты себя ведешь? Тревожишься, сомневаешься в каждом его поступке, беспричинно не доверяешь ему и в конце концов разрушишь идеальный союз, о котором большинство людей может только мечтать. Ты не заслуживаешь такого мужа! Вот я и высказала свое мнение.

Энн посмотрела в морскую даль. Слова Фей потрясли ее, но это было одно из тех потрясений, что проясняют мысли. Она чувствовала, что совсем запуталась в своих противоречиях, а Фей указала ей выход из неразберихи, в которой она погрязла.

— Спасибо, Фей! — сказала она, целуя дочь. — Ты всегда была умницей!

Фей опять поднялась и посмотрела на мать:

— Так ты не сердишься на меня?

— За что? Мне нужна была правда. Теперь остается только разобраться в каше, которая царит у меня в голове и чувствах.

«Они обе мне помогли, — думала Энн, — и Фей, и Ариадна. Но решить свои проблемы могу только я сама».

Как-то ночью, когда сон упорно не приходил, Энн встала с постели. В тишине слышались только стрекот цикад и тихий рокот волн. Энн достала кисти и краски и принялась за работу.

Но эта живопись ничем не напоминала ее прежние миленькие акварели или холодные застывшие натюрморты… Густые неровные мазки ложились на холст. Видно было, что художник больше пользуется мастихином, чем кистью. Энн не заботилась ни о рисунке, ни о гармонии, не заботилась о перспективе и сочетании красок. Ей доставлял чувственное наслаждение сам процесс творчества, прикосновение кисти к холсту. Из хаотического смешения цветов и форм на больших полотнах возникали призрачные хороводы кружащихся фигур, которые носились в каком-то абстрактном мире, эфемерные, как струящаяся вода. Яростно, молча, Энн переносила на холст свои страдания после потери ребенка, гнев и боль, вызванные поведением сына, смятение, охватившее ее душу. Из муки рождалась радость, из боли — надежда.

Так она трудилась ночь за ночью, пока ее комната не заполнилась вызывающе яркими холстами, вопиющими о пережитом отчаянии.

Потом пришла ночь, когда ей больше не хотелось писать.

Она лежала в постели, благоухание жасмина наполняло комнату, она прислушивалась к стрекотанию цикад, и вдруг ее пронзила глубокая тоска по Алексу, по его присутствию, по общению с ним. В то же время она почувствовала острое физическое желание, которое так часто испытывала раньше, а потом боялась, что оно никогда не вернется. Ей хотелось, чтобы он был здесь, рядом, хотелось прикасаться к нему, ласкать его.

Удивленная, обрадованная, Энн не зажигала света. Она недоумевала, почему это чувство возникло так неожиданно, но твердо знала, что все ее страхи и сомнения позади.

На следующее утро она быстро уложила свои вещи, распорядилась, чтобы после ее отъезда уничтожили написанные ею в последнее время картины, вызвала вертолет и поцеловала на прощание удивленных домочадцев. Ей хватило двух недель, чтобы прийти в себя и принять единственно правильное решение. Теперь Энн не терпелось вернуться.

Машина скользила по подъездной аллее в «Кортниз», и Энн впервые пришло в голову, что нужно было, наверно, сперва позвонить и предупредить о своем приезде. Может быть, Алекс еще не вернулся из Америки.

Был ранний вечер. Алекс в это время обычно принимал ванну. Она побежала вверх по лестнице, перескакивая сразу через две ступеньки.

Остановилась она, только взявшись за ручку двери ванной, и подумала, как сильно она рискует. А вдруг он не стал ждать ее, и у него теперь другая женщина, и эта другая женщина сейчас здесь, в их комнате? Если это так, ей некого будет винить, кроме себя самой.

Чувствуя, как бьется ее сердце, она повернула ручку.

Алекс лежал с закрытыми глазами в ванне, рядом на полке стоял бокал с шампанским, звучала музыка моцартовского квинтета, заглушившая ее шаги. Энн постояла, глядя на загорелое упругое тело Алекса, потом наклонилась и, едва касаясь, поцеловала его в губы. Вздрогнув от неожиданности, он открыл глаза.

— Ах, моя Анна! Ты вернулась?

— Да, любовь моя. Не знаю, что со мной было, но это прошло. Я истосковалась по тебе! Прости меня!

— В таком случае тебе придется все это мне доказать!

— С удовольствием! — засмеялась она.

Алекс быстро выскочил из ванны и, не вытираясь, обнял ее. Энн была теперь почти такой же мокрой, как он. Подняв ее на руки, он отнес ее в спальню. Энн с радостью почувствовала, что к ней вернулась прежняя страстная любовь к нему.

— Милый, никогда больше не позволяй мне впадать в подобное состояние!

— Никогда, любовь моя. У нас все было так чудесно, а мы едва не потеряли наше счастье!

Она лежала в его объятиях. Над парком за окном уже спускались сумерки.

— Скажи, Алекс, за последние месяцы, за последние недели тебе случалось изменять мне?

Он поднялся, опершись на локоть.

— Ты говорила, что никогда не захочешь этого знать.

— Раньше не хотела, а теперь хочу!

— Ну что ж, — усмехнулся он. — Но ты должна обещать, что не расскажешь об этом ни одной живой душе.

Когда Энн осознала смысл его слов, ее сердце упало.

— Это был верх нелепости… Я, Алекс Георгопулос… Да, любовь моя, я пытался тебе изменить… но не смог. Можешь ты представить себе меня в этой роли?

— О Алекс! — В полном восторге она расхохоталась. — Нет, не верю. Ты правду говоришь?

— Поразительно, да? Придется теперь все время проверять, что я не потерял форму! — Смеясь, он снова обнял ее.

Глава 2

Через две недели Фей и Найджел тоже вернулись с острова. Они загорели до черноты, казались счастливыми и были так поглощены друг другом, что никого не замечали. Сразу после приезда они скрылись в комнате Фей. Их багаж остался в холле. Кроме чемоданов, там были три больших деревянных ящика.

— Что это такое? — с любопытством спросил Алекс, увидев ящики.

— Фей и. Найджел приехали сегодня утром — это их вещи. Ящики привезли позже. Не понимаю, почему они оставили все в таком беспорядке в холле… — сказала Энн, слегка раздраженная бесцеремонностью дочери.

— А что в них?

— Не имею представления. Я еще не видела ни Фей, ни Найджела.

— Они остановились у нас?

— Я знаю об этом ровно столько же, сколько и ты.

— Тебе не приходило в голову, что твоя дочь пользуется этим домом как гостиницей? — спросил Алекс. — Никогда не знаешь, пришла она или уходит.

— По-моему, это лишь доказывает, что она чувствует себя совершенно свободно. Здесь ее второй дом. А так как она работает у тебя, возможность оставаться здесь когда нужно очень упрощает дело, — ответила Энн, защищая дочь.

— Было бы разумнее переехать к нам насовсем.

— Она никогда этого не сделает!

— А они все еще вместе?

— И гораздо ближе, чем раньше, насколько я могу судить.

— Это хорошо. Им пора оформить свои отношения. А нам нужны внуки — тебе и мне! — Алекс мягко улыбнулся.

— Я была бы очень рада. Но еще неизвестно, что об этом думает Фей. Она говорила, что никогда не выйдет замуж.

— Потому что раньше она не знала любви. Но имей в виду: если Найджел не уберет эти ящики до обеда, то он здесь не останется и не сможет жениться на Фей.

В тот вечер они сидели втроем в гостиной и пили коктейли в ожидании ужина. Фей вела себя в высшей степени загадочно. Казалось, ее беспокоило, что Алекс запаздывает.

— Не суетись, Фей, прошу тебя, — сказала Энн. — Алекс сегодня собирался заключить важную сделку и предупредил, что дела могут его задержать. Выпей еще что-нибудь и перестань слоняться по комнате.

Но Фей не унималась.

Услыхав шаги Алекса в холле, она помчалась к нему навстречу. Вернулась она, держа его под руку. Они о чем-то спорили.

— Можно, я сначала приму душ? — говорил Алекс. — У меня был тяжелый день.

— Нет, прежде вы должны увидеть сюрприз, который я для вас приготовила. Пойдем, мамочка… — Не отпуская руки Алекса, она повела его в маленькую столовую. За ними следовали Энн и Найджел.

Там, прислоненные к стенам и мебели, были расставлены картины, написанные Энн на острове. Все они были в хороших рамах и, по мнению Энн, выглядели вполне профессионально.

— Взгляните, Алекс, как вы их находите? — спросила Фей, подмигивая матери за его спиной и прикладывая палец к губам.

Энн почувствовала, что краснеет от смущения. Она не собиралась показывать свои работы никому, даже Алексу. Это было слишком личное, не похожее на то, что она делала раньше. Именно поэтому она и распорядилась сжечь эти картины. Какое-то странное чувство заставило ее оберегать их от чужих взоров… Но сейчас ей захотелось услышать мнение других о своем творчестве, узнать, смогут ли он они понять чувства, которые она стремилась перенести на холст. Вновь увидев свои картины после месячного перерыва, она с удивлением подумала, что они совсем недурны. Ее интересовало непредвзятое мнение Алекса, и она ничего не стала объяснять.

Алекс молча переходил от картины к картине, внимательно рассматривал каждую, поворачивал к свету, глядел то с близкого расстояния, то отступал назад. Лицо его выражало глубокую сосредоточенность.

— Они удивительны! — воскликнул он наконец. — Какая в них таится мука! Смотреть на них почти невыносимо, особенно на эту. — Он взял в руки картину, написанную Энн в память о своем погибшем ребенке: странные, искаженные, нечеловеческие формы, кружащиеся на сине-зеленом фоне. На переднем плане зияло, как рана, большое карминное пятно.

— Кто этот художник, Фей? Где ты его отыскала? Может быть, он нуждается в помощи?

— А вы не допускаете мысли, что это женщина, Алекс? Да, я думаю, она нуждается в помощи. Дело в том, что ей недостает уверенности. Она велела сжечь эти картины. Я их спасла и отдала вставить в рамы, — гордо заявила Фей.

— Это было бы ужасно! Так это женщина? Ее полотна отличаются силой и смелостью, редко свойственными женщинам. С другой стороны, мне очень нравится манера письма, близкая к примитивизму. Как ее имя?

— Ее имя Энн Георгопулос! — торжественно объявила Фей, широко улыбаясь и указывая на красную от смущения мать.

— Анна? Моя Анна? Дорогая, я и представления не имел, что ты способна так писать…

— Я и сама этого не подозревала, Алекс. Это вышло как-то само собой. — Его восхищение страшно обрадовало Энн. — Но имей в виду, я не думаю, что мне удастся это повторить.

— Непременно удастся! Ты просто обязана к этому стремиться. Такой талант не зарывают в землю. Нужно немедленно организовать выставку!

— Нет, Алекс, нет! Я писала их для себя и не хотела, чтобы еще кто-нибудь их видел. В них слишком много личного, мучительного… — Энн пыталась объяснить: ее напугал энтузиазм Алекса.

— Всякое творчество связано с личными переживаниями, часто мучительными. Только при этом условии рождаются прекрасные произведения. Нет, дорогая, я настаиваю, ты должна продолжать работать. Я так горжусь тобой! — Он прижал ее к себе.

Энн посмотрела на три нетерпеливых лица, на свои картины.

— Хорошо, — неуверенно сказала она наконец. — Но я хочу связаться с агентом, чтобы он организовал выставку, а не ты, Алекс. В противном случае получится так, что их раскупят твои деловые партнеры, чтобы угодить тебе!

— Ну что ж, это разумно? Я уверен, что любой агент ухватится за твои картины.

— И никто, кроме нас, не должен видеть ту… в память о ребенке…

— Понимаю!

— Вот еще что: я не собираюсь выставляться под твоим именем, чтобы люди не говорили, что я его использую. Я подпишу картины, но по-другому… — И Энн задумалась в поисках подходящего имени.

— Надеюсь, не Грейндж?

— Нет, Алекс. Что ты думаешь насчет Энн Александер?

Так и решили. Энн предложила обратиться в галерею, находящуюся в ближайшем от «Кортниз» городке, но Алекс и слышать об этом не хотел. Это галерея для дилетантов, высокомерно заявил он. Энн пришла в ужас, когда он назвал знаменитый выставочный зал на Корк-стрит.

— Мои картины их не заинтересуют! — запротестовала она.

— Напротив, я убежден, что мистер Вестас будет в высшей степени заинтересован.

— Но ты не должен появляться там, Алекс. При тебе он никогда откровенно не выскажется, ты ведь один из его постоянных покупателей!

— Но…

— Это вопрос решенный. Или сделаем по-моему, или вовсе откажемся от этой идеи, — твердо сказала Энн.

Алексу пришлось уступить.

— А как показывают картины агенту? — спросила Энн. — Нельзя же их тащить с собой!

— Я думаю, надо сделать слайды, — высказался Найджел.

Итак, десять полотен были сфотографированы, а через две недели взволнованная Энн отправилась в сопровождении Фей и Найджела на встречу с владельцем картинной галереи на Корк-стрит. Надувшегося Алекса оставили в баре ресторана «Ритц».

Энн неловко присела на кончик кресла в большом зале цокольного этажа, обставленного роскошно, хотя и строго по-деловому. Она ерзала, сидеть было неудобно, мягкая кожа обивки, казалось, жгла ее через тонкий шелк юбки. Беседуя с мистером Вестасом, на удивление молодым и совсем не представительным владельцем галереи, она нервно вертела кольцо на пальце.

Помощник мистера Вестаса взял слайды, включил проекционный аппарат и погасил свет. На экране возникли картины Энн. Сильно увеличенные, они, казалось, заполняли всю комнату.

Слышно было только ровное жужжание аппарата и периодическое пощелкивание, когда меняли слайды. Мистер Вестас внимательно разглядывал картины, молча поднимая руку в знак того, что просит показать следующую. На некоторых он почти не задерживался, иные же изучал несколько минут, которые казались Энн часами.

Показ закончился. Включили свет. Энн нагнулась, чтобы поднять с пола сумку, — ей хотелось как можно скорее скрыться.

— Поразительно! — услыхали они голос мистера Вестаса.

— Так вам понравилось? — спросила Фей напрямик.

Энн нахмурившись посмотрела на дочь, осуждая ее за напористость.

— Вы говорите, что не получили настоящего художественного образования, миссис Александер? — обратился к Энн владелец галереи, игнорируя вопрос Фей, что Энн расценила как плохое предзнаменование.

— Только самые азы, — нервно засмеялась она. От волнения ее смех больше походил на хихиканье. Она сама не понимала, почему засмеялась, — ничего смешного в вопросе Вестаса не было. — А в последние два года я иногда в свободное время брала уроки: сначала акварели, потом живописи, — более серьезно добавила она.

— И вы никогда раньше не занимались живописью?

— По-настоящему никогда. Писала иногда этюды акварелью, рисовала натюрморты, цветы и тому подобное.

Энн снова захихикала, презирая себя за то, что совсем не владеет собой. Если так будет продолжаться, мистер Вестас не примет ее всерьез, а теперь уже ей очень этого хотелось.

— Поразительно! — повторил он.

Нетерпение Энн усилилось.

— Скажите, а смогли бы вы написать, скажем, еще пять-шесть картин? Не годится оставлять на стенах слишком много пустого пространства. Ничего не может быть хуже выставки с небольшим количеством полотен, — пояснил он, добродушно улыбаясь.

— Вы хотите сказать, что собираетесь их выставить? — возбужденно вмешалась Фей.

— Без всякого сомнения, при условии, что миссис Александер сумеет представить нам еще несколько работ. Остается только назначить дату выставки… — Он позвонил секретарю. — Ваша техника удивительна, миссис Александер! В ней столько силы и убедительности, но при этом сохраняется и наивность. Я посоветовал бы вам в дальнейшем не брать больше уроков. Ведь вы уже научились пользоваться живописными средствами. Было бы очень обидно, если бы вы утратили этот восхитительно свежий, непосредственный стиль.

Охваченная радостным смущением, Энн молчала. Потом вдруг подозрительно спросила:

— Вы знаете что-нибудь обо мне, мистер Вестас?

— Ничего, кроме того, что вы только сами рассказали, миссис Александер. — Он удивленно улыбнулся.

— А вы знакомы с мистером Георгопулосом?

— Конечно! Это очаровательный человек, один из наших самых уважаемых клиентов. Я обязательно приглашу его на предварительный просмотр, думаю, что он оценит ваши работы. Вы тоже его знаете?

— Да… — неопределенно ответила Энн. Ей все еще не верилось, что интерес, проявленный к ее творчеству мистером Вестасом, не связан с Алексом.

— Теперь о наших условиях… — Он подробно объяснил, какие комиссионные они берут за продажу картин в Великобритании и в Соединенных Штатах, затем почти извиняющимся тоном спросил, предоставит ли она ему эксклюзивное право на продажу своих работ во всем мире. Энн радостно соглашалась на все. Происходящее казалось ей нереальным: неужели это в самом деле она, считающая себя заурядной мазилкой, обсуждает условия продажи своих картин за рубежом?

После того как они обсудили все детали, Энн, Фей и Найджел поторопились вернуться в «Ритц». Алекса они застали за чтением «Файнэншл таймс». На столике перед ним стояла в ведерке со льдом бутылка «Вдовы Клико» и четыре бокала.

— Алекс, ты знал! — воскликнула Энн при виде шампанского. — Ты все это подстроил, правда?

— Нет, дорогая. Просто я предполагал, что у мистера Вестаса хватит вкуса увидеть то же, что и я! — с улыбкой заверил ее Алекс, разливая шампанское.

У Энн до сих пор еще не было настоящей мастерской. Теперь же Алекс распорядился немедленно переоборудовать с этой целью по большой комнате в каждом их доме, снабдив их всем необходимым для живописи.

В течение двух недель Энн не решалась приступить к работе. Она была убеждена, что ее картины родились случайно, из ее смятения и горя. Теперь, когда она снова была счастлива, вряд ли у нее хватит вдохновения для нового творческого порыва. Телефонный звонок мистера Вестаса, интересовавшегося продвижением ее работы, побудил Энн к действию. На этот раз были затронуты интересы и других людей, и она была обязана сделать еще одну попытку.

Энн стояла перед мольбертом с чистым холстом, не зная, с чего начать. В голове у нее было абсолютно пусто. Она взяла тюбики с красками, медленно и методично начала их выдавливать на палитру. Некоторое время она любовалась образовавшимся там радужным узором. Смешала скипидар и льняное масло. Этот запах сразу напомнил ей Афины. Спустившись в гостиную, она выбрала пластинки с мелодией бузуки и поставила их на проигрыватель в мастерской. Сидя на полу скрестив ноги и слушая музыку, она не могла понять, почему эти мелодии казались ей раньше трудными для восприятия. Энн нахмурилась. Она понимала, что зря теряет время, но ей не удалось больше ничего придумать, чтобы отдалить неизбежное. Снова она стояла перед мольбертом, беспокойно глядя на девственно чистую поверхность холста. Казалось, было бы святотатством нарушить эту нетронутую белизну.

Взяв свою любимую кисть, она сделал глубокий вдох. Ее рука сначала поднялась в воздух, потом опустилась. Энн наносила удар за ударом по холсту, продвигаясь вперед рывками, как начинающий фехтовальщик. Оказывается, только это и было нужно — прикоснуться кистью к полотну. Мозг сразу же наполнился образами, которые ей с растущим возбуждением не терпелось передать на холсте.

Она обнаружила, что радость требует больше времени для изображения, чем художественное воплощение гнева и отчаяния. Тем не менее уже через неделю она закончила картину, выдержанную в прозрачных, деликатных тонах, пронизанную светлым лирическим чувством. За ней последовали еще пять, также написанные в этой новой манере.

На этот раз, представляя их на суд Вестаса, Энн, пожалуй, еще больше нервничала — она почему-то была уверена, что эти картины его разочаруют. Он же был вне себя от восторга и не переставая восклицал, что восхитительный контраст между двумя стилями создает поистине драматический эффект. Энн провела с ним целое утро, подбирая рамы и стенды для выставки. Она потом говорила, что картины легче писать, чем принимать решение о том, как представить их публике.

Энн казалось поистине загадочным то, что с ней происходило.

После тщательно выписанных сцен в саду, старательного изображения цветов и прилизанных натюрмортов эти новые картины появились неведомо откуда. Они были одинаково далеки и от абстрактного, и от фигурального искусства; в них было что-то мистическое, призрачное. Энн создавала свой собственный мир, непохожий на реальную жизнь, начиная с цвета неба и кончая формой цветов и деревьев. Водопады на ее картинах были розовыми, оранжевыми или зелеными, загадочные звери не походили ни на одно известное человеку животное. У нее в голове теснились образы, целые законченные картины; самое простое, считала она, перенести их на холст. Ей хотелось понять, какие художники повлияли на нее, и она проводила целые часы в библиотеке, перелистывая многочисленные альбомы по искусству, собранные Алексом, но так и не нашла ничего относящегося к ее работе. «Работа» — так она теперь называла процесс творчества. «Я буду работать», — говорила она, и эти слова доставляли ей огромное удовольствие.

У Энн была своя теория относительно случившегося с ней. Она чувствовала, что потеря ребенка, разрыв с Питером и недавно обретенное дочерью счастье неожиданно освободили ее от больших запасов энергии, необходимых матери. Они были ей больше не нужны. Но эту энергию следовало использовать, и вот она выплеснулась в ее занятиях живописью — таланте, дремавшем в ней всю ее сознательную жизнь.

Приближалось время выставки. Сначала появился каталог с цветным изображением одной из ее картин на обложке. Внутри находился список предназначенных для продажи работ, получивших к этому времени названия. Рядом с ними стояли ужаснувшие Энн цены. Она не сомневалась, что никому и в голову не придет тратить такие огромные суммы на приобретение картин неизвестного художника. Придумать названия для своих произведений оказалось для нее почти непосильной задачей. Она предпочла бы, чтобы каждое фигурировало просто под номером, но Вестас настаивал.

— Клиентам нравится, когда у картин есть названия, — убеждал он ее смеясь. — Это помогает им, бедненьким, понять замысел автора.

Энн обнаружила, что он хихикает гораздо чаще, чем она.

Совместными усилиями они сочинили не слишком оригинальные названия, как, например, «Обманутая», «Утраченная любовь», «Восторг» и тому подобное.

Следующим шагом было развешивание картин.

— Я не приеду, Джереми, — попыталась увернуться Энн. — Вы лучше меня знаете, как это делается!

— Так нельзя, Энн! Вы обязательно должны присутствовать! — Он слабо замахал на нее своими ручками с прекрасным маникюром. — Художники обычно придают колоссальное значение экспонированию их полотен.

— Все равно я не приеду!

— Вы не понимаете, Энн! Развешивание просто хороший повод для выпивки и, как правило, проходит весело.

Голос Вестаса звучал так разочарованно, что Энн в конце концов сдалась. Потом она была рада, потому что ей редко случалось участвовать в более приятном торжестве. Кроме Вестаса с целым сонмом очаровательных молодых людей, персоналом выставочного зала, присутствовали Найджел, Фей и она сама. Размещение картин вызывало жаркие споры. Все упорно отстаивали свое мнение, не забывая о выпивке. На это ушло несколько часов, но результат того стоил — у Энн больше не оставалось сомнений в реальности происходящего. Она вернулась домой поздно и навеселе. Ее извинения Алекс принял очень милостиво — это был один из тех редких случаев, когда он не сердился на нее за опоздание.

До вернисажа для Вестаса и служащих галереи она продолжала оставаться Энн Александер. В день открытия сохранить ее настоящее имя в тайне стало уже невозможно: Алекс расхаживал по залу, сообщая всем и каждому, что автор картин — его жена.

Во время этого закрытого просмотра царил хаос. Целый час длинный белый зал был битком набит элегантно одетыми людьми с бокалами шампанского в руках. Все они кричали, стараясь перекрыть шум и быть услышанными собеседниками.

Энн тихо стояла в углу. Она испытывала безмерное разочарование, так как никто и не смотрел на картины. Люди, казалось, были заняты только собой и обменом сплетнями.

— Их не интересуют мои работы! — пожаловалась она Вестасу, когда он пробегал мимо с пачкой каталогов.

— Не беспокойтесь, дорогая Энн, с этой публикой так всегда и бывает. Они не заметили бы таланта, даже если бы их ткнули в него носом. Ведь эти люди и не собираются ничего покупать. Они просто пришли развлечься!

— Зачем же вы их пригласили? Посмотрите, как они хлещут шампанское!

— Вопрос тактики, Энн! Первая волна состоит из представителей высшего общества, презренных богачей, которых уже через минуту здесь не будет — они побегут в театр, на званый ужин, словом, кто куда. Вслед за ними явится вторая волна. Это уже люди серьезные — коллекционеры, критики. Дождемся первых откликов в прессе — будем надеяться, что они будут благоприятными, — для первых это будет сигналом, чтобы вернуться и купить то, что останется. Понимаете?

Энн сделала вид, что понимает, и улыбнулась Джереми. Через десять минут толпа действительно поредела и появились новые посетители. Эти мужчины и женщины были одеты изящно, но сдержанно, как и подобает по-настоящему богатым людям. На дамах были дорогие неброские украшения. Все они вооружились каталогами, взяли по бокалу шампанского и начали обходить галерею. Перед каждой картиной они задерживались, смотрели и вблизи, и немного отступив, прищуривая глаза. У одного мужчины в руках была огромная лупа, и он разглядывал через нее каждый дюйм полотна.

Смущенная активностью этих посетителей, Энн притаилась за колонной. Даже Алекс на время притих.

— Это интересно, — говорила, приставив к глазам лорнет, одна из дам, — но мне не удается обнаружить здесь никакого влияния.

— А вы не заметили легкого намека на прерафаэлитов? — осведомилась ее собеседница.

— Вы имеете в виду тонкий налет потустороннего? Мне скорее кажется, что эта живопись чем-то напоминает Дали.

— Нет-нет, для него она недостаточно символична…

Женщины удалились.

— У этой дамы сильная манера письма, — прогудел высокий мужчина, которого можно было принять за банкира.

— Удивительная насыщенность света и выразительность линий! — заметил его спутник.

— Великолепное чувство цвета! — провозгласил несколько изнеженный молодой человек с большим измятым бантом, свисающим от круглого лица до круглого животика. — Вы не находите, что она мастерски пользуется контрастностью при передаче форм сходного размера?

— Совершенно точно, а какой любопытный метафизический тембр!

— Да, именно так, именно так…

Голоса удалились, оставив Энн в полном недоумении.

Вестас налетел на нее с сотрудниками какого-то журнала по искусству и воскресной газеты.

— Миссис Александер, не могли бы вы нам объяснить, почему вы выбрали такой мощный аллегорический мотив? — спросил один из них.

Влияние прерафаэлитов и Дали… Метафизический тембр… А теперь еще аллегорический мотив… Энн была совершенно сбита с толку и промолчала.

Авторучки замерли в воздухе.

— Ваши картины отличает странная статичность. Это намеренно? — поинтересовался второй.

— Не знаю. Просто у меня так получилось. — Энн застенчиво улыбнулась.

— Вот видите, джентльмены! — торжествующе закричал Вестас. — Я ведь говорил вам, что это настоящий примитивист! Вы не найдете здесь дешевых эффектов. Миссис Александер изображает только то, что чувствует нутром.

— Вестас, — прервал его высокий мужчина в темном костюме в полоску, — меня интересует пятый номер, «Обманутая»… — И он отвел Вестаса в сторону.

До этого момента все шло гладко. Алекс наблюдал за беседой бизнесмена с Вестасом, но, когда тот щелкнул пальцами, давая знать одному из служащих, что ему нужна красная наклейка со словом «продано», Алекс ринулся в бой.

— Вы не можете ее купить! — громко сказал он.

Все головы повернулись в его сторону.

— К сожалению, ни одна из этих картин не продается! — Алекс пожал плечами в знак извинения и улыбнулся своей чарующей улыбкой.

Вестас побледнел и быстро заговорил с оскорбленным покупателем. Потом он подошел к Алексу и, несмотря на свое хилое телосложение, оттеснил его к своему кабинету, кинув через плечо:

— Разумеется, все продается! Просто небольшая заминка. Не уходите, джентльмены! — И он захлопнул дверь.

Их голоса доносились до Энн через тонкую перегородку. Вскоре разговор стал громче. Алекс закричал первым, Джереми — сразу за ним. Потом Алекс завопил. К удивлению Энн, Джереми ответил ему тем же. Слышно было, как кто-то из них стукнул кулаком по столу. Посигналив Фей и Найджелу, чтобы они следовали за ней, Энн пробралась вдоль стены к дверям кабинета. Втроем они вошли и застали противников, стоящих в воинственных позах по сторонам письменного стола.

— Я хочу, чтобы они висели у нас дома, все до одной! Энн — моя жена, и картины мои. Само собой разумеется, я заплачу за них! — Алекс стал сердито шарить по карманам в поисках чековой книжки, которую никогда не носил с собой. — Найджел, моя чековая книжка… — обернулся он к Найджелу.

Найджел подошел с чековой книжкой в руках.

— Но, мистер Георгопулос.

— Никаких «но», Вестас! Я покупаю все эти картины, или ноги моей больше не будет в вашей галерее!

— Вы ставите меня в немыслимое положение, мистер Георгопулос! — простонал Вестас. — Это несправедливо… другие клиенты…

— Нет! — громко сказала Энн.

Все повернулись в ее сторону.

— Видите! — торжествующе воскликнул Алекс. — Анна тоже хочет, чтобы я приобрел их. Верно, дорогая?

— Нет, Алекс! Я хочу продать их собравшимся здесь людям, если они пожелают их купить. Правда, я писала их для себя, но теперь хочу, чтобы они оказались в открытой продаже.

— Но я тоже могу их купить, ведь я часто приобретаю здесь картины!

— Но не мои картины, Алекс, и не сегодня!

— Анна…

— Будет так, как я сказала! Одно из двух: либо я профессиональный художник, либо — твоя избалованная жена, которой ты разрешаешь пачкать холсты в свободное от светских обязанностей время!

— Но…

— Нет, Алекс! Я приняла решение. Ты можешь купить одну из этих картин. В противном случае я никогда больше не займусь живописью!

Энн вызывающе посмотрела на него. Она говорила совершенно серьезно. Если бы Алекс купил ее картины, она всю жизнь считала бы себя дилетантом.

Все повернулись к Алексу. Он стоял скрестив руки и покачивался на каблуках. Брови его были нахмурены.

— Я уважаю твою точку зрения, Анна. Ты права. Хорошо, Вестас, можете сказать вашему толстому приятелю, что картина его!

В печати появились прекрасные отзывы о выставке. Энн произвела впечатление на замкнутый мирок ценителей искусства. Она была очень счастлива. Наконец-то ей удалось чего-то добиться в жизни.

Глава 3

— Я удаляюсь от дел, — заявил Алекс как-то утром вскоре после выставки Энн.

Он лежал на кушетке в ее мастерской. У Алекса выработалась привычка проводить там большую часть дня. Обычно он устраивался на кушетке и нагромождал вокруг себя груды бумаг. Он просматривал их, а Энн тем временем работала. В мастерской непрерывно звучали греческие мелодии, под которые, как находила Энн, ей работалось лучше всего, или музыка страстно любимого Алексом Моцарта.

— Ни за что этому не поверю, Алекс! — Энн замерла с кистью в руке. Она улыбнулась мужу, сидевшему в другом конце залитой солнцем мастерской.

— Ну, если точнее, сворачиваю наполовину свою деятельность, — усмехнулся он.

— А чем вызвано столь ответственное решение? — Энн отодвинула краски, досуха вытерла руки и, пройдя через комнату, села рядом с ним.

— В следующем месяце мне исполняется пятьдесят. У нас достаточно денег, чтобы до конца дней жить не хуже, чем теперь. Я спросил себя: зачем продолжать работать? На свете много интересных вещей, с которыми мне давно хочется познакомиться: книги, музыка, картины… А самое главное, мы могли бы проводить больше времени вдвоем, а не в постоянном окружении деловых партнеров и моих помощников.

— Звучит очень привлекательно. — Энн неуверенно улыбнулась.

Она не могла себе представить Алекса без помощников и секретарей, без телефонных звонков и гула вертолетов.

— Когда ты уехала, я почувствовал, как быстротечна наша совместная жизнь и как мало времени у нас друг для друга. Потом я подумал о тебе на нашем прекрасном острове, и мне пришло в голову, что после нашей свадьбы мы были там вдвоем всего один раз. Тогда я спросил себя: какого черта я так живу?

— И мы потеряли нашего сына… — добавила Энн с мимолетной грустью, решившись наконец высказать то, что неотвязно присутствовало в сознании обоих.

— Да, и это тоже, — мягко отозвался Алекс внезапно охрипшим от наплыва чувств голосом. — Было бы чудесно работать для его будущего. Но и это не все. Наши отношения должны быть такими крепкими, чтобы нам была не страшна любая катастрофа! Подумай, Анна, мы чуть было не расстались с тобой! Мы обязаны беречь то, что имеем.

— Ты тут ни при чем, Алекс! Это я тратила бесценные годы на придумывание несуществующих ужасов, сравнивала наш брак с моим предыдущим замужеством и отыскивала в нем недостатки. В действительности все обстояло как раз наоборот, а я этого не замечала. Мне не хватало проницательности… Слишком долго я просто боялась жить! — Энн взяла его за руку. — Но теперь я понимаю, как нам повезло, и никогда не повторю прошлых ошибок, никогда!

Алекс сдержал слово. Он больше отдыхал, гораздо чаще бывал дома и подолгу никуда не уезжал. Большую часть его работы взяли на себя Янни, Найджел и, к удивлению Энн, Фей, помогавшая Алексу все больше. Они отправлялись вместо него в поездки, вели переговоры, заключали сделки, советуясь с ним о каждом своем шаге. Окончательное слово по-прежнему принадлежало Алексу. Начав работать у Алекса, Фей открыла в себе неожиданный талант: она с удивительной легкостью оперировала цифрами, с первого взгляда оценивала балансовый отчет и обладала необходимым каждому хорошему бизнесмену чутьем, позволявшим ей распознать выгоду от каждой сделки и возможные убытки, о которых умалчивали недобросовестные партнеры. Дизайном она занималась совсем немного, чаще всего передавала заказы другим специалистам и сама делала только то, что ее по-настоящему привлекало. По мере того как Алекс постепенно отходил от финансовой стороны дел, Фей уделяла ей все больше времени. Это в высшей степени устраивало Алекса. Истинный грек до кончиков ногтей, он объяснил Энн, что для главы любого предприятия лучшими работниками, людьми, на которых можно полностью положиться, являются члены его семьи. Активность Фей позволила ему частично освободиться от дел даже скорее, чем он рассчитывал.

Они продали дом в Лондоне и купили квартиру, которую Алекс называл маленькой, хотя, по мнению Энн, девять просторных комнат могли удовлетворить потребности любого человека, кроме избалованного миллионера. Вначале решение продать дом опечалило Энн. Она сама создала его и гордилась им, и его продажа была для нее почти равносильна продаже любимой картины. Но прежняя практичная Энн не могла не согласиться с тем, что это разумно, так как оба предпочитали более спокойную и размеренную жизнь в «Кортниз».

Алекс недолго гневался на Лидию из-за ее опрометчивых слов, и они с Джорджем были частыми гостями в Гэмпшире. Лидия не менее Алекса гордилась успехами Энн в живописи.

Энн никогда не забывала поздравить своих внуков в дни их рождения и на Рождество и послать им подарки. Но она не делала никаких попыток встретиться с ними, предпочитая подождать, пока они подрастут и сами смогут решить, хотят ли они общаться с бабушкой. Она постаралась изгнать Питера из своих мыслей и думала о нем только изредка, как правило, по ночам, если ей не спалось. Но и тогда она вспоминала только о счастливом, давно ушедшем времени.

В свои зрелые годы Энн не могла не вызывать восхищения. Пережитые ею страдания сделали ее очень терпимой. Она не торопила жизнь, не предъявляла к ней требований, но старалась всегда надеяться на лучшее, уверенная, что сможет справиться с любыми затруднениями, которые могут возникнуть в будущем. Ей удалось стойко перенести наступление среднего возраста, разрыв с сыном, потерю ребенка, о котором она так мечтала, открытие, что даже самые близкие люди способны на предательство. Она стала менее наивной и легковерной, но ее отношений с Алексом это не касалось. К нему она испытывала безграничное доверие — доверие женщины, знающей, что она любима.

Ничто теперь не препятствовало их потребности быть всегда рядом. Как юные влюбленные, они постоянно, жадно искали общества друг друга.

Так прошел целый счастливый год.

Не менее успешной, чем первая, стала вторая выставка Энн. И на этот раз все ее картины были проданы — явление далеко не обычное, как ее уверил Вестас. Стоило ей только захотеть, и она могла бы получать значительно больше денег, давая интервью и публикуя репродукции своих картин, но она отвергала все подобные предложения. Если она занималась живописью, то только потому, что ей этого хотелось. Работа приносила радость ей и Алексу. Одобрение ценителей искусства нужно было ей постольку, поскольку оно свидетельствовало, что она чего-то достигла и продолжает идти вперед.

Они провели чудесное лето на своем острове. Без гостей все же не обходилось. Энн поняла, что, хотя Алекс «ушел от дел», как ему казалось, он всегда будет находиться в водовороте деловых контактов. Случалось тем не менее, что они по нескольку дней никого, кроме слуг, не видели. Правда, телефоны продолжали трезвонить, слышалось бормотание телексов и рокот вертолетов, но Энн уже стало казаться, что полная тишина угнетала бы ее.

В ее шкафах висели красивые наряды, многие из них ненадеванные. Алекс, казалось, больше не стремился всюду бывать, все видеть, находиться среди людей, привлекать внимание. Он хотел одного: быть с Энн.

Она наслаждалась этим периодом своей жизни. Вначале, после ее брака с Алексом, ей доставляли большое удовольствие роскошные туалеты, изысканные драгоценности и — совершенно для нее неожиданно — восхищенный интерес мужчин. Но сейчас, оглядываясь на это время, она чувствовала, что это ей надоело, как ребенку, объевшемуся мороженым, надоедают сладости. Пора было остановиться, расслабиться. То, как они жили сейчас, было ей гораздо больше по душе.

Энн отпустила волосы. После недель, проведенных под неистовым греческим солнцем, ей не нужно было обращаться к парикмахеру, чтобы их обесцветить. По острову она расхаживала в шортах, майке и кроссовках, а в Гэмпшире носила удобные тренировочные костюмы. Волосы она неизменно завязывала сзади в «конский хвост». Благодаря всему этому она выглядела такой естественной и привлекательной, что никто не мог бы догадаться о ее истинном возрасте — ей трудно было дать больше тридцати лет.

Большую часть времени Энн проводила у мольберта, но она не принадлежала к утонченным художникам-анахоретам, чурающимся людей. Ее работа не страдала от того, что Алекс разговаривал с ней, в мастерскую заглядывали друзья, а телефоны не умолкали. Анна могла бы сосредоточиться, с гордостью говорил Алекс, в самый разгар народного восстания.

Должно быть, именно эта способность целиком отдаваться работе и подготовка к третьей выставке помешали Энн заметить, что Алекс, в последнее время такой спокойный, ускользает от нее, становится все более напряженным, а иногда и раздражительным. С каждым днем он являлся все позже в мастерскую, бывало, что до его появления проходило целое утро. Она решила, что новый распорядок дня надоел ему.

— Ты уже пресытился нашим новым образом жизни? — спросила она как-то, когда он только днем зашел к ней.

— Прости, я не понял?

— Весь этот год ты проводил со мной почти все время с утра до вечера, а теперь все чаще исчезаешь. У тебя, может быть, завелась новая пассия? Или твой отход от дел уже чистая фикция? — шутливо добавила она.

— Нет, нет! Просто возникли некоторые небольшие, но неприятные проблемы, которые моим помощникам не разрешить без моей гениальной помощи, — объяснил он, отрывисто засмеявшись.

Энн подняла голову. Смех был безрадостным. Она пристально посмотрела на мужа и в первый раз заметила напряженное выражение его лица.

— Ты хочешь что-то мне рассказать? — осторожно спросила она.

— Нет ничего такого, с чем я не мог бы справиться. И во всяком случае, ни малейшего повода беспокоить мою знаменитую жену!

— Если бы у тебя были серьезные неприятности, ты сказал бы мне, правда?

Энн прокляла свою увлеченность живописью и с этого дня начала внимательно следить за Алексом. Она заметила, что он мало есть, а пьет, наоборот, гораздо больше. Снова сделался вспыльчивым, чего с ним не случалось уже много месяцев. Она чувствовала, что его что-то гнетет. На все ее вопросы он неизменно отвечал, что нет ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться. Ее предложение посоветоваться с врачом он встретил взрывом смеха.

— Мне? Да я здоров как бык! Разве я не доказываю тебе это каждую ночь?

Однако Энн всполошилась. Она обращалась к Фей и Найджелу, но они отвечали ей так же беззаботно, как и сам Алекс. Все в порядке, говорили они, просто Алекс стал опять заниматься делами. И спрашивали смеясь: неужели она всерьез думает, что он действительно уйдет на покой? Возможно, Янни мог бы кое-что ей объяснить, но она не могла заставить себя спросить у него. Он с самого начала вызывал у нее раздражение и недоверие. Теперь эти чувства настолько обострились, что она стала по возможности избегать встреч с ним. Энн отдавала себе отчет в силе уз между Алексом и Янни, уз, подобных тем, что связывают тонущего человека с его спасителем. Она понимала, что, не будь Янни, Алекс, вероятно, попал бы в тюрьму и они никогда бы не встретились. Она должна всю жизнь испытывать к Янни благодарность. Тем не менее она была не в силах общаться с ним.

Так прошло несколько недель. Энн продолжала оставаться в неведении и беспокоиться.

— Можно с тобой поговорить, мама?

На пороге мастерской стояли, держась за руки, Фей и Найджел.

— Конечно, дорогие, входите! — Энн выпрямилась и потянулась. — В любом случае я уже достаточно поработала на сегодня. Выпьете что-нибудь?

Фей и Найджел сели на кушетку, где обычно располагался Алекс. Подойдя к ним с подносом и наполненными стаканами, Энн только теперь заметила, что оба явно нервничают.

— Что-то случилось? — задала она излишний вопрос.

— Мы думаем… нет, мы знаем, что у Алекса серьезные финансовые затруднения и он все больше погрязает в них, — без обиняков выпалила Фей.

— О Боже! Как это могло произойти? Когда? — Энн опустилась на стоявший напротив стул.

— Это накапливалось постепенно, в последние полгода. Мы начали беспокоиться, однако Алекс был убежден, что дело просто в кратковременном падении курса акций и что ему удастся справиться с трудностями.

— А в чем они заключаются?

— Это довольно трудно объяснить… В течение последнего года заключаемые сделки не приносили Алексу прибыли, хотя, казалось бы, этого легко было избежать. Вначале мы приписывали неудачи тому, что он меньше занимается делами, а у нас недостаточно опыта. Но неудачи следуют одна за другой, а мы не такие уж простаки, правда, Найджел?

— Я сперва обвинял во всем себя, — сказал Найджел с расстроенным видом. — Но теперь я уверен, что причина в другом. Видите ли, Энн, вопрос главным образом в деньгах. После каждой заключенной сделки надо платить уйму денег юристам, архитекторам, проектировщикам и так далее. Это обходится иногда в сотни тысяч, а если в конечном счете сделка срывается, то вы только проигрываете, не получив никакой прибыли… — На его красивом лице опять появилось озабоченное выражение, которого Энн давно не видела.

— Скажите, разве Алекс не может позволить себе потерять несколько миллионов, Найджел?

— Да, конечно, если в дальнейшем намечается поворот к лучшему, но сейчас положение складывается не в нашу пользу. И это не все. Недавно произошла настоящая катастрофа: лопнуло несколько контрактов. В свое время Алекс предвидел бы это заранее и без труда повернул бы дело в свою пользу. Он всегда был на шаг впереди всех — в этом и заключается его сила. Теперь же создается впечатление, что какой-то подлец раньше самого Алекса точно знает, как он собирается действовать.

Найджел подлил вина в бокалы. Энн только сейчас обратила внимание, что, говоря о ее муже, он называет его Алексом. Она не могла вспомнить, когда в последний раз слышала, как он произносит «мистер Георгопулос». Исходила ли инициатива от Алекса, или было это еще одним доказательством возросшей уверенности в себе Найджела?

— К сожалению, беды и на этом не закончились, — добавила Фей. — В последние месяцы произошло несколько несчастных случаев — на сталелитейном заводе и на других предприятиях погибли люди. Доказать мы ничего не можем, но абсолютно уверены, что виной всему саботаж. Я знаю, это неприятное слово, но по-другому не назовешь — слишком уж много совпадений. На прошлой неделе море затопило нефтяную платформу, а Алекс был там главным держателем акций. К счастью, людей удалось спасти…

— Я читала об этом, но не подозревала, что Алекс имеет отношение к морским нефтеразработкам. Он никогда не обсуждает со мной деловых вопросов.

— Это мне известно. Не сомневаюсь, что он поднимет страшный шум, когда узнает, что мы говорили с тобой. Но мы решили, что обязаны это сделать. История с нефтяной платформой была для нас последней каплей. Конечно, будет проведено расследование. Совершенно очевидно, что это не был несчастный случай, и люди, уполномоченные этим заниматься, неизбежно придут к такому заключению. Если нам не удастся доказать, кто это сделал, страховая компания откажется платить и все счета будут предъявлены Алексу. Одна только компенсация пострадавшим составит колоссальную сумму, непосильную для одного лица. Я знаю — это прозвучит сверхтрагично, но мы с Найджелом уверены, что против Алекса ведется настоящая кампания.

— А вы знаете, кто за ней стоит? — сердито спросила Энн.

Молодая пара переглянулась с несчастным видом.

— Отвечайте! Вы обязаны рассказать мне все!

— Вы ведь знаете, как к нему относится Алекс. Поэтому практически невозможно заговорить с ним об этом, но… Да, Энн, мы убеждены, что это Янни.

— Янни? — машинально переспросила Энн, хотя совсем не удивилась.

— Кто же еще, мама? Это должен быть кто-то очень близкий к Алексу, человек, полностью осведомленный о его делах… Ни Найджал, ни я не имеем отношения к этому заговору, значит, остается только Янни.

— Понимаю!

— Но, как мы уже говорили, доказать мы ничего не можем. Он действует с дьявольской хитростью. Но вот чего ни Фей, ни я не понимаем: если мы с такой легкостью пришли к этому выводу, неужели этого не понял Алекс?

— Я ни на минуту не сомневаюсь, что он обо все догадался.

— Так почему он ничего не предпринимает? Почему не избавляется от него? Почему не выгоняет его с позором, пока еще есть время? Ах, мамочка, я так страшно расстроена из-за всего этого!

— Он, должно быть, думает, что не может.

— Мамочка, я не могу не задать тебе один вопрос: может быть, Янни располагает какими-то сведениями, компрометирующими Алекса? Шантажирует его? Никакого другого объяснения мы не видим!

— Я немедленно поговорю с Алексом! — заявила Энн, игнорируя вопрос дочери. — Благодарю вас, что вы рассказали мне обо всем. Я так и знала, что происходит что-то серьезное!

— Он страшно на нас рассердится! — с беспокойством заметил Найджел.

— Не рассердится, — улыбнулась Энн. — Обещаю вам. И уберите это беспокойное выражение с вашего лица, Найджел, из-за него вы выглядите стариком, а вам давно уже удается бороться с этим.

Найджел улыбкой ответил на ее поддразнивание.

Энн сразу направилась в их комнату, зная, что в это время Алекс обычно принимает ванну.

Он лежал в воде с бокалом шампанского в руках. К удивлению Энн, она не услышала музыки Моцарта. Вместо нее раздавались мощные аккорды увертюры к «Тангейзеру». Подойдя к проигрывателю, она уменьшила звук.

— Зачем ты это сделала? — капризно спросил Алекс.

— Нам нужно поговорить.

— О чем, дорогая? — Он стал намыливать губку.

— О твоих затруднениях, о том, почему ты теряешь деньги, а также о том, что делать, чтобы все пошло на лад.

Он ничего не сказал, но продолжал медленно и методично намыливать губку. Потом так же медленно начал теперь ею руки.

— Ты мне не ответил, Алекс.

— Я уже говорил тебе, что ты не должна…

— …ломать свою хорошенькую головку над этими проблемами. О, Алекс, ради всего святого, это серьезный разговор! Хоть раз поговори со мной откровенно. Я твоя жена и должна знать, что происходит!

— Любимая, ты никогда не будешь ни в чем нуждаться, я давно пообещал тебе это. Так зачем беспокоить тебя?

— Я ведь не об этом спросила, Алекс! — воскликнула Энн. В ее голосе появилось раздражение. — Мне это в высшей степени безразлично! Я вижу, что ты безумно беспокоишься, и поэтому хочу все знать, чтобы помочь тебе, поддержать тебя.

— Может быть, у тебя есть сто миллионов? — Алекс медленно улыбнулся.

— Ты выводишь меня из себя! Я настаиваю, чтобы ты рассказал мне, что происходит — с тобой, с Янни и с деньгами!

Ни слова не говоря, Алекс вылез из ванны. Энн протянула ему мохнатую простыню. Он завернулся в нее и прошел в свою гардеробную. Энн следовала за ним по пятам.

— Что тебе известно? — спросил он наконец.

— Ничего, в этом-то все и дело. Я действую чисто интуитивно. Чувствую, что у тебя возникли проблемы, серьезные проблемы, и что причина их — в Янни.

— Ты у меня умница, дорогая!

— Напротив, я настоящая дура! Я видела, что ты изменился, и думала, что это твоя обычная неугомонность. Мне и в голову не пришло, что у тебя неприятности. Ты всегда был таким преуспевающим, я и не помышляла… Насколько это серьезно?

— Достаточно серьезно, но я останусь в живых. Янни приятно думать, что он все знает о моих делах, но это неверно. Я никогда не допустил бы такой глупости. Тем не менее он уже отхватил немалый кус от моего основного капитала.

— Значит, все будет в порядке?

— Зависит от того, что ты под этим подразумеваешь. Может быть, нам придется несколько изменить наш образ жизни. Мы все равно будем богаты, но не так, как сейчас.

— Тогда все в порядке, — повторила она. — Ты так не считаешь?

Алекс тяжело опустился в кресло и сжал голову руками.

— Нет. — Он посмотрел на нее, в глазах его было смятение. — Можешь ты понять, можешь представить себе, что я испытываю? Целые годы труда, множество хитроумно задуманных и проведенных операций! Значит, все это было впустую? Я проиграл — и кому? Я знал, что он очень честолюбив, но не предполагал, что до такой степени. А ведь я доверял ему. Господи, как я ему доверял! Тебе же я обещал, что мы всегда будем жить, как сейчас…

Энн с ужасом поняла, что он вот-вот расплачется. Она обняла его, прижала к себе.

— Дорогой, для меня деньги не имеют значения. Я люблю тебя и с радостью буду жить жизнью обычных людей, занимаясь живописью. Мне не нужны большие дома, не нужны драгоценности. Прошу тебя, любимый, не убивайся так, ведь мы вместе!

— Анна, неужели ты не понимаешь? Получается, что вся моя предыдущая жизнь не имела смысла, что без моего богатства я ничто!

— Алекс, я никогда не слышала ничего более глупого. Ведь ты — самое удивительное, что случилось со мной! Ты — это ты, и деньги здесь ни при чем!

Она подняла его подбородок и заставила посмотреть на себя, чтобы он увидел, какую тревогу вызывает в ней его отчаяние.

— Я буду любить тебя, Алекс, даже если нам придется жить в какой-нибудь развалюхе на краю самой страшной из лондонских трущоб.

— Избави Бог! — попытался улыбнуться Алекс.

— Но если для тебя это имеет такое значение, то мы доберемся до этого подонка и уничтожим его. Покажем ему, что с тобой такое не пройдет. Ты должен объясниться с ним начистоту. Не понимаю, почему ты до сих пор его не уволил?

— Я говорил с ним, даже угрожал ему. Поверь, я ничего не могу сделать. Он знает слишком много — у меня руки связаны!

— Ты имеешь в виду Наду и его показания?

Алекс молча кивнул, словно ему было стыдно.

— Ну и что? Это случилось так давно! Теперь это уже никого не волнует.

— Когда я припер его к стенке, он пригрозил, что если я попытаюсь преследовать его по закону, то он отправится в полицию и расскажет правду.

— А в чем, по его словам, правда? — спросила Энн, и ее сердце тревожно забилось.

— Он теперь утверждает, что, войдя в дом, видел, как я столкнул Наду с лестницы. Ты ведь знаешь — я не помню, как все произошло. Он говорит, что написал заявление, которое спрятал в надежном месте, так что, если с ним что-нибудь случится, его адвокат немедленно отправится в полицию. У него одно желание — полностью меня разорить. Оказывается, его всегда возмущала моя манера командовать. Все эти годы он, мол, чувствовал себя униженным. Это не все. Его окончательно вывело из себя то, что Фей теперь у меня работает. Он, видно, считает, что посягнули на его права, оказывая такое доверие новому служащему, да притом женщине. Это для него слишком оскорбительно. Теперь он мечтает об одном: оставить меня без гроша и самому обогатиться.

— Так у него неожиданно появилась совсем новая версия случившегося! Очень удобно, хотя, на мой взгляд, поздновато, — практично заметила Энн. — Однако, Алекс, скажи, ради Бога, неужели ты и вправду думаешь, что после стольких лет люди от тебя отвернутся, не захотят иметь с тобой дела? Я в это не верю!

— Если бы только я мог вспомнить…

— Ты не способен никого убить, Алекс, и не смей даже допускать такую мысль! Я знаю тебя лучше, чем кто бы то ни было. Ты позволил этой давней драме затемнить твой рассудок. Бьюсь об заклад, что теперь ты только об этом и думаешь, а вовсе не о состоянии, которое от тебя уплывает!

— Это правда. Я вновь и вновь возвращаюсь мыслями в тот вечер.

— Так вот — остановись! Это нелепо и совсем на тебя не похоже. Ты обязан взять себя в руки, Алекс, сделай для этого все необходимое. В этом я не могу тебе помочь, но в остальном поддержу всеми своими силами. Мы уничтожим этого прохвоста, и он нигде не найдет работы! — жестко закончила Энн.

Алекс печально посмотрел на нее:

— Вот чего он добился: даже ты стала другой, безжалостной. Это уже не ты, Анна. Не стоит преследовать его, если это оборачивается такими последствиями. Мне кажется, у меня вообще не осталось сил.

— Что за ерунда, Алекс! Конечно, мы возьмемся за него, ты и я. Я помогу тебе! А если случится самое худшее, у нас ведь останется наша любовь — это единственное, что имеет ценность. — И она улыбнулась ему.

— О Боже, Анна, как же мне повезло в тот день, когда я зашел в галерею Тэйт! Я уже чувствовал себя погибшим. Но теперь…

— Может быть, в будущем ты будешь держать меня в курсе своих дел? — смеясь спросила она.

— О да! И отправлю тебя на битву со всеми моими врагами.

Наконец и он рассмеялся.

Глава 4

Энн больше не рисовала. Вместе с Фэй, Найджелом и Алексом она приводила в порядок горы деловых бумаг, пыталась разобраться в гроссбухах, изучала все компьютерные распечатки.

Как-то утром спустя несколько недель Янни уехал без всякого предупреждения: может быть, насыщенная враждебностью атмосфера в доме стала невыносимой даже для его железобетонной самоуверенности. Все почувствовали облегчение. В доме снова воцарился оптимизм. Алекс стряхнул с себя несвойственную ему подавленность и стал прежним — живым и динамичным. Энн утверждала даже, что ему доставляет удовольствие мысленно следовать по разветвлениям своей обширной империи в поисках разоблачающих Янни фактов.

— Не могу не признать, — с восхищением сказал однажды Алекс, — что он проделал блестящую работу!

— Не смей хвалить этого подонка! — воскликнула Энн и шутливо бросила в него диванную подушку.

— Но это правда, и он так хитроумно спрятал концы в воду. Это мастерское мошенничество, я готов даже назвать его гением. Но ему не приходило в голову, что я гениальнее его, — и в этом была его ошибка. Я раскрыл его карты… Теперь это уже вопрос времени. Думаю, что смогу прижать его к стене! — Алекс засмеялся над собственной самоуверенностью.

Как замечательно, подумала Энн, снова слышать его смех! Она любила Алекса и раньше, как и он ее, но опасность, угрожающая их благополучию, сблизила их еще больше, хотя это уже казалось Энн невозможным.

За эти недели она узнала очень многое о деловой активности Алекса. Его способности всегда восхищали ее, но сейчас она почувствовала к нему глубокое уважение. Его единственной ошибкой был Янни, но разве это не была очень естественная ошибка? Любой человек испытывал бы благодарность и доверие к тому, кто спас его от тюрьмы… В будущем — Энн это понимала — Алекс сможет говорить с ней о своей работе, потому что она стала разбираться во всех ее тонкостях.

Но прошло три недели, а они не продвинулись ни на шаг. Их оптимизм понемногу улетучивался. Одно предположение за другим кончалось ничем, ключ к разрешению загадки не находился. Они знали, что Янни обманывал Алекса, но не обнаружили ни документов, ни банковских счетов, подтверждающих это.

— Блестяще, действительно блестяще! Я и сам не мог бы действовать лучше. — Алекс покачал головой, с силой захлопнув тяжелый гроссбух. — Так вот, друзья мои, он не оставил нам ни малейшей лазейки!

— Послушайте, Алекс, разве можно так легко сдаваться?! — негодующе воскликнула Фей.

— Легко? — засмеялся Алекс. — Нет, Фей, я не сдаюсь без боя. Но мне уже начинает казаться, что я напрасно трачу драгоценное время.

— Прекрасно! А что вы скажете относительно траты нашего драгоценного времени — Найджела и моего? Тем не менее я не признаю нас побежденными. Беда иностранцев в том, что им не хватает силы воли. — И Фей с дерзкой усмешкой взглянула на отчима.

— Но если он так разбогател, как ты думаешь, только этот факт уже может послужить доказательством его преступной деятельности, — вставила Энн, не желавшая, как и Фей, останавливаться на полпути.

— А в чем состояло преступление? Он заключил несколько удачных сделок, выбрал хороших контрагентов, выгодно купил акции — все это мог сделать любой. В этом нет ничего криминального. Он не украл у меня ни пенса!

— Зато украл твои идеи, твой опыт!

— О да, но выявить это невозможно — он сумел все это скрыть, создав мелкие компании, входящие в крупные предприятия. Пока это обнаружится, пройдут годы. А нам пора навести порядок в собственных делах. Что скажешь, Найджел?

— Страшно обидно прекратить сейчас наше расследование, но боюсь, что вы правы, Алекс. Но как бы мне хотелось поймать его на месте преступления! — ответил Найджел.

Энн с удовольствием отметила, что он обращается к Алексу как к равному, и подумала, что Найджел вряд ли рискует снова превратиться в нервного услужливого помощника, каким он был раньше.

— Все вы мокрые курицы! — пробормотала Фей из глубины мягкой софы, где она устроилась.

Алекс приготовил коктейли. Все молча сидели со стаканами в руках, мрачно уставившись в пространство.

— Скажите, а в ваши мудрые головы не приходило, что Янни мог иметь отношение к той попытке ограбления? Ведь это соучастие в преступлении, не так ли? — неожиданно спросила Фей, выбираясь из софы.

— Знаешь, Алекс, а ведь она, возможно, права! — сказала Энн и вся подалась вперед. — Помнишь, я говорила: когда эти типы ворвались в дом, они толковали о том, что их не предупредили о моем присутствии. И потом, они знали, что один из сучков в деревянной обшивке — кнопка от сейфа!

— А я хотел бы еще раз заверить вас, Алекс, что Янни не поручал мне договориться с Робином и попросить его отложить поездку на курсы по выживанию. Я понял из слов Янни, что он сам это сделал. Он знал, наверное, что Энн осталась в доме одна!

— Теперь я верю вам, Найджел. Ему оставалось только сказать мне: «С Робином договорился Найджел, сэр». — Алекс сердито стукнул себя кулаком одной руки по ладони другой.

— Значит, это установлено. Звоните в полицию! — с воодушевлением сказала Фей.

— Дорогая Фей, вы, должно быть, считаете меня на редкость тупым. С полицией я уже все выяснил. Ей очень мало известно, но то, что удалось узнать, напоминает одновременно Уотергейт и голливудские боевики. Загадочные телефонные звонки, искаженные голоса, сообщавшие взломщикам необходимые сведения, и тому подобное. В планы Янни не входило, чтобы нас обокрали. Он хотел только немного припугнуть. Я по крайней мере надеюсь, что дальше этого он не шел. — Лицо Алекса омрачилось при воспоминании об опасности, которой подвергалась Энн.

— Он не мог обойтись без сообщника! — сказала вдруг Энн. — Одному это было бы не под силу. И прежде всего где бы он взял необходимые деньги?

— Конечно, дорогая, у него должен был быть сообщник! — торопливо подтвердил Алекс. — Но с чего начать поиски? Это мог быть кто угодно!

— Нет, не кто угодно, а человек, которого ты знаешь, с кем ты поддерживал деловые контакты!

— Сомневаюсь, дорогая.

— Но ведь это единственное объяснение! Разве ты не понимаешь, милый? Янни жил здесь. Его жизнь протекала у тебя перед глазами. Он никогда не брал отпуска, никогда не отдыхал в выходные — мне так часто хотелось, чтобы он хоть изредка уезжал! — Она засмеялась. — Я даже не помню, чтобы ему когда-нибудь звонили по телефону. Казалось, у него не было своей жизни, отдельной от нас.

— Черт возьми, а ведь она права, Найджел! Это должен был быть…

Теория Энн вдохнула в них новую энергию. Алекс решил напомнить знакомым бизнесменам в разных частях света, которым он в свое время оказывал услуги, что теперь он сам нуждается в помощи. И вот из их косвенных намеков, достоверных и малодостоверных предположений и даже обрывков сплетен стала складываться убедительная версия. Отдельные части картинки-загадки соединились…

Сообщником Янни оказался Родди Барнес, тот сверхтипичный обаятельный англичанин с серебристыми волосами, что когда-то так понравился Энн. Тогда ее переполняли страхи, порожденные злобными разговорами Питера, обвинявшего Алекса в принадлежности к мафии.

Родди не вызвал у нее подозрений. Сейчас она только посмеялась над собой и поклялась никогда больше не полагаться на женскую интуицию.

Жульнические проделки Янни и Родди не вызывали сомнений, но доказательств для того, чтобы привлечь их к суду, у Алекса все же не было. В лучшем случае их можно было обвинить в неэтичном поведении. Янни нарушил условия своего договора с Алексом, но документов, доказывающих это черным по белому, не существовало. Когда Алекс готовил какую-нибудь сделку, Янни предупреждал о ней Родди, и тот, владея информацией, легко мог ее перехватить, пообещав больше. Можно было предположить, что в тех случаях, когда Алекс предоставлял Янни самостоятельно заключать сделки, тот намеренно предлагал заниженные условия. Но это были только предположения, документы же находились в полном порядке. Причиной, повлекшей саботаж на нефтяных разработках, была никогда не ослабевающая злоба Янни, его стремление раз и навсегда погубить Алекса. Но и в этом случае он действовал очень разумно, подкупив бывшего водолаза, уволенного десятником Алекса, который и должен был выполнить грязную работу. Страховая компания и полиция согласны были возложить на этого человека ответственность за катастрофу, но он утверждал, что действовал один, и никому не удавалось заставить его изменить свои показания. Ясно было, что Янни хорошо заплатил ему.

Энтузиазм трех участников расследования понемногу ослабевал, но Энн была непоколебима и настаивала на продолжении борьбы. Она поклялась, что не успокоится, пока преступник не окажется за решеткой. Сам Алекс, как она знала, был бы удовлетворен, став снова хозяином своих предприятий, и мог благополучно забыть об этом неприятном инциденте. Энн чувствовала, что победа близка, и не собиралась уступать.

Она сама была поражена глубиной своей ненависти к Янни. Куда подевалась прежняя миссис Грейндж из Мидфилда? Та женщина — Энн была в этом убеждена — никогда не испытывала бы таких мстительных чувств, не выражалась бы так безжалостно. Но ведь нынешняя Энн — уверенная в себе, горячо любимая женщина, самостоятельная личность, преуспевающая художница — ничего общего не имела с деревенской мышкой, какой она была когда-то. Питер был по-своему прав, говоря, что раньше не знал ее, но ведь Энн и сама себя не знала.

Поворот к лучшему произошел неожиданно. Снова Энн, Фей и Найджел сидели в гостиной, поджидая Алекса к ужину.

— Наконец-то у меня есть доказательства! — Алекс влетел в комнату, потрясая пачкой бумаг. — Вот, взгляните. Теперь ему крышка…

Он разложил все на полу, а остальные опустились на четвереньки, рассматривая документы и одновременно слушая его пояснения.

— Посмотрите, вот счет, вот расписка в получении, подписанная Янни, вот банковская ведомость, вот приходный ордер, ну а деньги-то где? — Алекс торжествующе присел на корточки.

Просмотрев бумаги, Энн почувствовала разочарование: уж очень ничтожна была сумма, о которой шла речь, — десять тысяч фунтов. Из-за таких денег надолго не засадят, а ей хотелось, чтобы Янни сгнил в тюрьме.

— Не бог весть какая сумма! — огорченно сказала она.

— Согласен. Но на этот раз он перестарался и совершил оплошность. Ты разве не видишь, о каких деньгах речь? Это дотация или что-то в этом роде, выплаченная греческим правительством. Не следует обманывать правительства — они этого не любят! — Алекс хлопнул себя по боку и захохотал во все горло.

— Но ведь он такой ловкий, Алекс, наверно, он и на этот раз замел все следы, — сказал Найджел. — Я понимаю, что это могло бы его изобличить, но ведь вам придется и других убедить, что речь идет о мошенничестве. Он, несомненно, подкупил банковских служащих, чтобы они молчали, когда деньги поступят на другой счет вместо вашего.

— С этим я справлюсь! У меня есть родственники, занимающие гораздо более высокие посты, чем люди, которых Янни мог бы подкупить. Нет, мы наконец можем больше не волноваться. Он оказался чересчур жадным и при этом по-глупому — ведь это жалкая сумма по сравнению со всем остальным! Но в данном случае речь идет не о сумме — она не играет роли, — важно то, что его можно уличить в подлоге!

На следующее утро все четверо вылетели в Грецию.

Возмущение Энн поведением Янни по отношению к Алексу было, конечно, очень велико, но ему было далеко до гнева Ариадны. Та сразу заявила, что только отсутствие оружия мешает ей убить Янни. Энн рассмеялась, но в душе чувствовала, что это правда. Ради своего обожаемого брата Ариадна была способна на убийство.

Кузены и кузины, дяди и тети налетели на них, как рой жужжащих шмелей. Атмосфера в огромной квартире пропиталась ненавистью. Как и Ариадна, все младшее поколение жаждало крови. «Янни должен умереть!» — непрерывно, как в античной трагедии, повторял хор. Энн спорила с ними, пытаясь убедить, что гораздо лучше будет вывести его на чистую воду и разорить. В ней заговорила прежняя Энн Грейндж, шокированная всеми этими разговорами о возмездии.

Ей страстно хотелось, чтобы Алексу удалось вернуть все свое состояние. Дело было не в деньгах: она понимала, что, потеряв все, он будет страдать, чувствовать себя побежденным. Против этого она и боролась. Но, приехав в Афины, она полностью осознала масштабы катастрофы, если они не сумеют ее предотвратить. Пострадают не только они — всей многочисленной родне Алекса придется потуже затянуть пояса. Ведь вся родня зависит от Алекса и его денег. Он уже давно взял на себя ответственность за их судьбу и нес ее много лет.

Слабо владея греческим языком, Энн не могла помогать Алексу, как раньше. Ее место во время обсуждения плана действий заняла его семья. Фей и Найджел остались совсем без дела, и Энн предложила им поехать на остров.

Целую неделю Алекс встречался с правительственными чиновниками, юристами и полицейским начальством. Все, за исключением мелких деталей, окончательно определилось. Судьба Янни была решена. На следующей неделе его должны были арестовать.

В пятницу вечером Алекс вернулся, держа в руках раздувшийся от бумаг портфель.

— У тебя измученный вид, милый, — озабоченно сказала Энн.

— Я просто немного устал. Ты ведь знаешь мой рецепт против усталости: порция виски, ванна, полчаса сна и потом — твое обворожительное тело… — Он улыбнулся. — Помнишь, когда я впервые сказал тебе об этом?

— В ту ночь, когда сделал мне официальное предложение.

— Какая это была чудесная ночь, правда? Так много чудесных ночей…

— И дней тоже, — засмеялась Энн. — Я вот о чем подумала, Алекс. Тебе совершенно нечего делать в Афинах в уик-энд, так почему бы нам не отправиться на Ксерос? Только мы с тобой, больше никого. Тебе неплохо было бы отдохнуть перед началом следующей недели.

— Но там ведь уже Фей и Найджел… Я хочу, чтобы мы были совсем одни. Можно поехать на какой-нибудь другой остров…

— Фей вчера звонила. Они уехали на Миконос — хотят посмотреть на ветряные мельницы и вернутся только в воскресенье. Мы будем одни.

— В таком случае виски и твое тело придется отложить, — сказал Алекс.

Они сразу вышли, сели в машину и отправились в аэропорт, где их ждал вертолет.

Казалось, сбросив с себя груз неприятностей, Алекс вместе с ними сбросил и годы и снова стал молодым человеком. Его страсть не переставала поражать Энн.

Они так замечательно провели время на острове, что Энн не захотелось возвращаться в город. Здесь Алекс принадлежал ей безраздельно, тогда как в Афинах приходилось делить его с семьей и друзьями.

— Знаешь, дорогой, — сказала она, — в городе так жарко! Отправляйся один и вернись вечером. Мы проведем здесь всю неделю.

У Алекса на этот день была назначена только одна встреча, и вернуться в тот же вечер было для него нетрудно.

— Но ты мне обещаешь вернуться? Ты ведь способен провести полночи в таверне со своими родичами!

— Я никогда не нарушаю обещаний.

— А одно все-таки нарушил.

— Какое же?

— Ты уверял меня, что обязательно изменишь мне!

— А я все еще не теряю на это надежды! — пошутил Алекс, целуя ее на прощание.

Энн долго махала ему платком, не отрывая глаз от сверкающего белизной вертолета, пока он не поднялся в небо над Эгейским морем.

Глава 5

В этот день Энн решила полностью отдохнуть. Она полежала в ванне, чувствуя, как успокаиваются взвинченные за последнее время нервы и восстанавливаются силы. Вымыла голову и сделала маникюр. Потом поспала. Оказывается, она действительно нуждалась в отдыхе. Ее удивляло, как у такого неистового любовника, как Алекс, еще оставалась энергия для всех его дел. Нет, она не жалуется, ей совсем не хочется, чтобы он стал другим, подумала Энн и улыбнулась своим мыслям.

Фей и Найджел вернулись на судне, приходящем на остров раз в неделю. За неторопливым обедом они рассказывали Энн о своем посещении Миконоса. Потом они купались, а Энн просто лежала на берегу, загорая.

День незаметно перешел в вечер. Энн поднялась к себе, открыла большой шкаф и задумалась над выбором туалета. Нужно сделать Алексу сюрприз, решила она, нарядиться получше и надеть драгоценности. В последние недели подобные мысли не приходили ей в голову. Она выбрала длинное платье из красного шифона, на шее и в ушах у нее сверкали бриллианты. Причесавшись и надушившись своими лучшими духами, она налила себе джина с тоником и вышла на террасу, нависшую над морем. Удобно устроившись в кресле, она стала терпеливо ждать возвращения Алекса.

Издалека до нее донесся знакомый металлический треск винтов вертолета. Энн встала, чтобы следить за его приближением. Он описал круг над домом, и она помахала рукой, как делала всегда, уверенная, что, хотя она и не может видеть Алекса, он непременно заметит ее в ярко-красном платье, выделяющемся на белом мраморе террасы. Вертолет стал стремительно снижаться. Из него вдруг вырвалось пламя, потом до Энн донесся грохот взрыва. Лениво, как при замедленной съемке, обломки вертолета описывали дугу на фоне ярко-голубого неба и падали в море.

— Неужели опять? — Ее слова прозвучали почти как вздох.

Она сжала руками перила, не замечая, что острые мраморные края врезаются ей в ладони, и смотрела, как местные жители спустили на воду лодки и лихорадочно гребут к тому месту, где еще пламенели обломки вертолета. Бессмысленная попытка, мелькнуло у нее в голове. Так она стояла, окаменев и ничего не чувствуя. Кто-то подошел к ней.

— Найджел? — тихо спросила она.

— Энн! — воскликнул молодой человек. По его щекам струились слезы.

— Все кончено, правда?

— Не знаю. Я сразу побежал к вам. Лодки еще не вернулись.

— Мы провели сказочный уик-энд, Найджел. По крайней мере он умер счастливым. Все произошло так быстро. — Она схватила молодого человека за руку. — Я думаю, он ничего не почувствовал, это было слишком внезапно!

— Я уверен, что вы правы, Энн.

На террасу вбежал один из местных жителей. Его лицо блестело от слез.

— Кириа, кириа, — кричал он. — Кириос, энай петенай!

— Что он говорит? — спросил Найджел.

— Он сказал, что мой любимый погиб. — Найджел зарыдал, а Энн нашла в себе силы утешать его. — Я должна была быть с ним! — пробормотала она, обращаясь больше к себе, чем к Найджелу.

Следующие несколько часов прошли как в тумане. Дом наполнился людьми. Они плакали, причитали. Фей, сильная, практичная Фей совсем обессилела от горя. Энн обнимала ее, гладила по волосам, пыталась утешить. Она вызвала врача, он дал Фей сильное успокоительное, и Найджел отвел ее в постель. Врач предложил и Энн принять что-нибудь, но она решительно отказалась. Местные жители — старые мужчины и женщины — искренне горевали. Слезы текли по их обветренным морщинистым лицам. Энн ходила среди них, произносила слова утешения, предлагала вино, велела накрыть на стол. Ее спокойствие и сдержанность поразили всех.

— Наверное, я сейчас лягу, Найджел, — сказала она наконец, полностью владея собой. — Я очень устала.

— Правильно, Энн. Отдохните немного. Я уже в порядке и присмотрю здесь за всем. Не беспокойтесь ни о чем.

Она вошла в спальню, где они провели столько счастливых часов. Подойдя к шкафу Алекса, она вынула оттуда старую куртку, которую он любил носить дома.

Энн лежала в постели, прижимая к себе куртку, от которой пахло Алексом. Она вспоминала другую куртку, другую комнату и ясно видела открывшуюся перед ней пустоту. Тоска, горе, безумие…

Слез у нее не было. Вспоминая пережитые после смерти Бена страдания, она знала, что у нее не хватит сил снова пройти через все это. От жизни она ждала чего угодно, но только не этого.

Пройдя через комнату, она вошла в ванную и достала из самой глубины стенного шкафчика флакон с пилюлями. В то тяжелое время ей прописал их врач в Мидфилде, и она сама не знала, почему хранила их все эти годы.

Она методично выстроила на ночном столике маленькие белые капсулы по две в ряд, как солдатиков.

Налив полный стакан водки, она долго сидела, глядя на них, и обводила кончиком пальца кружки вокруг каждой капсулы. Воображение рисовало ей счастливое забвение, которое они принесут с собой: она уже предвкушала непроглядную, ласково окутывающую ее тьму. Возможно, Ариадна права и после смерти начнется новая жизнь. Она снова будет с Алексом, в его объятиях, в каком-то неведомом раю.

Где-то далеко зазвонил телефон, цикады завели свою ночную ораторию. Она услыхала какое-то позвякивание, похожее на стук метронома… Проклятые звуки из далекого прошлого. Они стучали у нее в голове… Скоро зажужжат пчелы… Но почему не слышно шума косилки, не пахнет розами? А сколько должно пройти времени, прежде чем начнется боль, настоящая агония?..

Кто-то раньше говорил о бомбе… Значит, возможно, это был террористический акт? Эти слова не дошли тогда до ее сознания, но сейчас она поняла их смысл. Только один человек так ненавидел и так боялся Алекса.

Подонок! Это не мог быть никто другой, кроме этого подонка, кроме Янни! Нет, она не доставит ему этой радости — знать, что и она умерла. Она останется в живых и все сделает для того, чтобы у Янни больше не было ни единого счастливого дня, сколько бы он ни прожил!

Сердитым движением руки она смахнула со столика белые капсулы, рассыпав их по мраморному полу. Захватив бутылку с водкой, Энн направилась в свою мастерскую. Там она водрузила на мольберт самый большой из свободных холстов и судорожно начала выдавливать содержимое тюбиков с краской на палитру… Взяла в руки кисть и почти с вызовом посмотрела на пустой холст.

Ее кисть раз за разом прорезывала воздух, хлестала по белому полю холста, усеивая его яркими мазками.

Энн работала всю ночь, не обращая внимания на струившиеся из ее глаз слезы. Тишину нарушало только шуршание кисти. Она писала уверенно, со всей переполнявшей ее душу страстью.

Всю долгую ночь на мольберте холсты сменяли друг друга. Энн переносила на них свою ненависть, свое желание мстить. Постепенно она освободилась от этих чувств, очистилась. Осталось только горе.

Она посмотрела на свои картины. В прошлый раз живопись помогла ей сохранить рассудок. Теперь она спасла ей жизнь.

Работа истощила ее силы. Энн легла в постель, прижала к себе куртку и устремила невидящие глаза в потолок. В ее мозгу вспыхивали одно за другим радужные воспоминания. Она улыбалась. Столько прекрасных мгновений, какую чудесную жизнь подарил ей Алекс! Жизнь, полную радости!

Когда она оплакивала Бена, своего недостойного мужа, то оплакивала иллюзию счастья. На этот раз никакой иллюзии не было. Их любовь была неподдельной, всеобъемлющей. Именно сознание, что ей было дано познать идеальную любовь, должно придать ей силы, чтобы жить дальше. Многие ли женщины могут сказать это о себе?

Наконец она уснула. Уснула глубоко, без сновидений — такой сон благодатная природа посылает измученным людям, оказавшимся на краю бездны.

Ее разбудило ощущение, что в кровати появился еще кто-то. Вместе с вернувшимся сознанием перед ее мысленным взором возникло зрелище охваченного пламенем вертолета. Она повернулась на бок, плотно закрыв глаза, и сделала вид, что спит. Ей не хотелось пока никого видеть, ни с кем говорить.

— Анна, — тихо произнес чей-то голос. — Анна! — настаивал он.

Энн нахмурилась. Она была уверена, что не спит, но разве это возможно? Наверное, ей все снится… Этот голос!

— Анна! Ты ведь только делаешь вид, что спишь. Я знаю, что ты проснулась! Меня не обманешь! — Послышался смех.

Энн зашевелилась. Какая страшная, жестокая шутка! Она осторожно приоткрыла один глаз, потом другой.

— Алекс! — Это был наполовину шепот, наполовину вздох.

— Анна, любовь моя!

— Алекс, что происходит? Может быть, я умерла? Это ведь не ты! Господи, как бы я хотела, чтобы это был ты!

По ее щеке медленно поползла слеза. Он наклонился и стер ее поцелуем.

— Ненаглядная, это я! Я опоздал на вертолет. Проснись, любимая! Это в самом деле я! Я здесь! Я жив! — Он засмеялся. — Дотронься до меня, пощупай!

Энн села на постели, выражение недоверия не сходило с ее лица. Она коснулась протянутой к ней руки. Рука — такая знакомая — была теплой. Пальцы Энн пробежались по ней.

— Но где же ты был, Алекс? Почему не позвонил? Боже мой, ты не знаешь, что я пережила! — Теперь ее голос звучал гневно.

— Анна, любовь моя, ты имеешь полное право сердиться на меня. Видишь ли, я нарушил обещание. Пошел с моим двоюродным братом Фриксосом — помнишь, такой веселый толстяк? — в таверну, просто чтобы быстренько пообедать. Начали играть в триктрак, выпили лишнего… Потом играли еще… Потом — мне стыдно в этом признаться, дорогая! — напились в стельку. Я проспал всю ночь на полу в таверне. — Он робко усмехнулся, и только теперь Энн заметила, как измят его костюм.

— Ты должен был позвонить! Как ты мог быть таким невнимательным, таким жестоким? — горячо воскликнула она.

— Я так и собирался сделать и в самом деле позвонил в аэропорт, пока не был еще слишком пьян. Я велел пилоту вернуться на остров, сказать тебе, что я задержался на совещании, и привезти тебя на следующий день в Афины. Я хотел, чтобы ты была рядом со мной, когда арестуют Янни, — а это сегодня! — И он ухмыльнулся во весь рот.

Это было уже слишком! Энн изо всех сил колотила кулачками по его груди.

— Негодяй! — кричала она. — Мерзкий эгоист! Знаешь, через какой ад я прошла, пока ты валялся там пьяный? С тобой это случается только здесь! Почему? В Англии ты никогда таким не бываешь…

— Этого больше не случится, обещаю тебе! Ты ведь знаешь, что, стоит мне встретиться с моей родней, и я становлюсь совсем другим.

Он взял ее за руки, чтобы она перестала молотить его по груди.

— Ты и раньше обещал… — Она вдруг замолчала и вся побелела. — Боже мой, Алекс… Если бы ты не нарушил этого обещания…

Он сжал ее в своих объятиях.

— Я знаю, любимая… Но ты не должна думать об этом. — Он гладил ее по голове, нежно целовал. — Но знаешь, дорогая… Это было единственное обещание, которое я нарушил. Честное слово…

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.