Любовь по соседству

Поморщившись, я подношу бутылочку ближе к носу и нюхаю. Запах сладкий, как ваниль.

В пузырьке недостаточно масла, чтобы сделать массаж всего тела. Здесь едва хватит для того, чтобы сделать массаж ноги. Я продолжаю читать и когда достигаю той части, где говорится, что в бутылочке содержится масло для интимного массажа, мои глаза открываются шире от интереса.

«Ох, так вот какое масло!»

Просмотрев остальную информацию, я дочитываю до конца страницы и практически бегу по коридору к себе в комнату, чтобы опробовать средство. Там написано, что оно должно подействовать примерно через двадцать минут, и что мне понадобится всего лишь капля, чтобы нанести ее на клитор. Открывая пузырек, я наношу каплю на указательный палец. Растирая масло между большим и указательным пальцем, я стягиваю с себя штаны и трусики и втираю его в свой «центр удовольствия». Не проходит и минуты, когда я начинаю чувствовать пощипывание внизу.

Начав чувствовать возбуждение, я несу свою задницу на кухню и просто хожу туда-сюда. Через несколько минут ничего не делания, а просто хождения по кругу, я начинаю чувствовать себя еще более возбужденной. Жар между моими ногами такой интенсивный, мое лицо загорается красным румянцем, сердце колотится, а дыхание тяжелеет. Я почти чувствую, что сейчас испытаю орга...

— О, господи! Боже мой! Черт! Бл*дь! — Я хватаюсь за столешницу, чтобы удержаться на ногах. Мои ноги трясутся, а глаза закатываются, когда я мощно кончаю. Ничего для этого не делая.

«Это гребаное масло — просто нечто!»

На ватных ногах я иду в свою комнату и заваливаюсь на кровать. Я официально простила Эша за что бы я, бл*дь, не злилась на него. Прогуливаясь в одной футболке, я быстро надеваю пару трусиков, хватаю ключи и направляюсь к соседской двери. Поворачиваю ключ, тяжело дыша, я ступаю в квартиру Эша.

И там сидит он, перед одним из мониторов, дроча свой член, и я падаю на колени со стоном. Возбуждение между моих ног становится интенсивнее. Он ухмыляется, как полная задница. Он в точности знает, что делает со мной. Подкравшись к нему, я заглядываю в монитор и ахаю.

«Это моя кровать. В моей комнате. Это моя кровать в моей комнате!»

Я с трудом произношу:

— Ты следил за мной?

Он кивает и улыбается.

— Эти камеры были для безопасности... конечно же.

Очередной оргазм уже не за горами. Я поворачиваю к нему свое раскрасневшееся лицо и умоляю:

— Пожалуйста, исправь это!

Он качает головой и говорит с досадой:

— Я бы с удовольствием. Я бы, правда, это сделал. — Наклоняясь, он кладет руку на заднюю часть моей шеи и говорит хриплым голосом. — Но ты не попросила меня вежливо.

Я стону.

— Пожалуйста, Ашер! Пожалуйста, трахни меня! О, боже, пожалуйста!

Уже спуская штаны, очевидно смягчившись, он нежно говорит:

— Вот это моя девочка. — Подходя ко мне, он становится на колени передо мной и жестко хватает меня за хвост. Он нависает надо мной и шепчет мне на ухо: — Держись крепче.

Одним махом стягивает с меня трусики и входит в меня. Хватая ртом воздух, я снова кончаю. Он рычит и вдалбливается в меня снова и снова. Ашер заявляет:

— Ты непослушная девочка. А непослушных девочек наказывают. — Я взвизгиваю, когда он шлепает меня по попке. Возбуждение нарастает, и я хныкаю.

«Только не снова!»

Он шлепает меня и одновременно толкается в меня, и я выкрикиваю:

— Я не могу этого выдержать, Эш! Тебе нужно остановиться!

Сильнее сжимая мои волосы, и потянув их назад, чтобы открыть доступ к моему горлу, он абсолютно спокойно говорит:

— Ты примешь свое наказание сегодня ночью, или же мы будем делать это ночь за ночью снова и снова, пока ты не усвоишь урок.

Срань Господня, меня заводит, когда он становится таким! Я знаю, что его слова — не пустая угроза, и не то, чтобы я на самом деле хотела, чтобы он прекратил.

«Можно ли умереть от передозировки удовольствием?»

И без предупреждения я снова кончаю. Я кричу и стону. Мои ноги трясутся, и я закатываю глаза. Эш оборачивает руку вокруг моего живота, для поддержки и продолжает меня трахать. Его яйца шлепают по моему клитору с каждым толчком, и еще через несколько секунд я снова кончаю. Хныкая, выкрикиваю:

— Прости меня! Я больше так не буду!

Эш тяжело дышит.

— Что не будешь?

Я выкрикиваю:

— Не имею ни малейшего представления!

Эш смеется, прежде чем продолжительно и сильно стонет. Потянув мои волосы, он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Чертовски красивая, когда теряешь контроль. Ты идеальна. Прими это, детка. Ты хочешь мою сперму?

— Да! Дай мне ее! — кричу я.

Эщ стонет.

— Я почти, малышка.

Ашер вколачивается в меня, и я низко стону. Он возбужденно говорит:

— Дай же мне это, Нат!

И мое предательское тело так и делает. Оргазм настолько интенсивный, что даже больно. Я рыдаю от облегчения и слышу, как Эш говорит:

— Вот так, девочка.

Его тело замирает, и он стонет с каждой пульсацией своего оргазма. Через мгновение Ашер уходит, оставляя меня задыхающуюся на полу. Я смотрю, как он вытирает влагу со своих бедер. Полагаю, я очень сильно кончила. Хныканье вырывается из моего горла, когда возбуждение снова начинает нарастать. Эш открывает холодильник, берет картонную коробку и приносит ее мне. Затем спрашивает.

— Ты читала инструкции, малышка?

Хныкая, я киваю. Он вздыхает и говорит:

— Очевидно, не очень внимательно.

Он льет что-то прохладное на мой «центр удовольствия», который уже официально перегружен. Используя свою руку, нежно омывает меня, и пощипывание прекращается. Я выкрикиваю:

— Слава Господу!

Эш смеется и поднимает коробку, чтобы продемонстрировать ее мне. Это молоко. Я взвизгиваю:

— Молоко?

Он вздергивает брови и кивает. Как будто я дура! Истощенная и пресыщенная, я шепчу:

— Черт подери, это было что-то.

Убирая волосы с моего лица, он говорит:

— Ты уже не злая ведьма?

Я морщусь.

— Не-а. Уже нет. — Закрываю глаза, и Эш поднимает меня. Не имея сил даже открыть глаза, я чувствую, как он кладет меня на что-то мягкое. Я полагаю, что это кровать. Он забирается следом, ложится рядом со мной и берет меня за руку. Целует в лоб, шепчет:

— Спокойной ночи, красавица.

Засыпая, я шепчу:

— Спокойной ночи, Эш. Люблю тебя.

А затем я отключаюсь.

***

Проснувшись раньше, чем я думала, я смотрю на спящего Ашера.

«Больше никаких кошмаров. Ю-ху!»

Улыбаясь, я потягиваюсь и выскальзываю из постели. Иду на кухню и наливаю стакан воды. Проделываю путь назад к кровати, и мое сердце раздувается от счастья при виде того, как он спит. Он выглядит таким умиротворенным. Мне слишком жаль, что мне нужно сделать это.

Я выливаю содержимое моего стакана прямо ему на голову. Эш кашляет и плюется. Он смотрит на меня так, будто я сбрендила, и говорит:

— Чертова дьявольская женщина! Какого хера?

Как ни в чем не бывало, отвечаю:

— Это за то, что ты поставил камеры у меня в квартире и наблюдал за мной, когда я об этом ничего не знала.

Его выражение лица на самом деле теряет часть злости, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я прерываю его, став на колени на кровати, и страстно целуя. Его аргументы позабыты, он оборачивает свои руки вокруг меня и прижимает к себе. Немного отстраняясь, говорит:

— Подожди. Мне нужно кое-что знать.

Я смотрю на него и киваю. Ашер спрашивает:

— Ты любишь меня?

Я чуть не поперхнулась. Мое лицо заливается краской, и я пищу:

— Что?

Он проводит рукой по волосам и говорит мне:

— Прошлой ночью, когда засыпала, ты сказала, что любишь меня.

«Вот дерьмо. Чертовы разговоры во сне! Посмотрите, что вы натворили?»

Я бессвязно бормочу.

— Я... уф. Я не... я хочу сказать, что я не зна…

Держа меня за руку, он мягко говорит:

— Любить кого-то — это не плохо, так ведь?

То, как он искренне спрашивает, наводит меня на мысль, что он действительно этого не знает.

И мне от этого грустно.

Сжимая его руку, кладу ладонь ему на щеку и признаю:

— Нет, сладкий. Любить кого-то может быть по-настоящему хорошо.

Он кивает и избегает моего взгляда, когда снова медленно спрашивает:

— Ну так, ты меня, ну знаешь, любишь меня?

Довольно долгое время я не отвечаю. Его страх быть отвергнутым сжимает мое горло и грудь. Эш прямо сейчас так сильно похож на ребенка. Неуверенный в себе и немного наивный. Я целую его в губы и говорю:

— Да, малыш. Я люблю тебя.

Отстраняясь и смотря мне прямо в глаза, он несвязно говорит:

— Ладненько. Хорошо, отлично. Это приятно. Я имею в виду, мне приятно. Да, хорошо. Это хорошо.

Хмммм, не тот ответ, на который я рассчитывала. И не тот, на который я надеялась.

А от этого мне становится еще грустнее.

Мое сердце болит.

Эш не любит меня в ответ.

Надев на лицо маску, я улыбаюсь ему и двигаюсь, чтобы встать. Нахмурившись, он тянет меня назад к себе и шепчет:

— Никогда раньше не занимался любовью.

Наклоняясь, он целует мои безжизненные и вялые губы. Я отклоняюсь и спрашиваю:

— Что здесь происходит?

Он улыбается.

— Ты пока не понимаешь.

Я шепчу, широко открыв глаза:

— Что не понимаю?

Ашер хмурится, но затем черты его лица смягчаются, и он улыбается.

— Что ты моя девушка.

Ошеломленная, я шепчу:

— Я не знаю, что мне делать с новой информацией.

Его губы растягиваются в улыбке, когда отвечает:

— Просто держись за меня и седлай волну, детка.

Моргая раз, второй, я шепотом отвечаю:

— Ладно.

Он наклоняется и снова меня целует. Какой-то другой поцелуй. Нежный, любящий поцелуй.

— Это для меня что-то новое, поэтому будь терпеливой. Я могу раз или два облажаться, — объясняет он.

Медленно кивая, я оборачиваю руки вокруг его шеи и прижимаю свои губы к его. Ашер стонет мне в рот и притягивает к себе. Его руки оборачиваются вокруг моей талии, и он нежно гладит меня, продолжая целовать. Его губы словно вино, и я чувствую опьянение от этого напитка любви. Потянувшись к низу его футболки, снимаю ее через голову. Он делает то же самое с моей, и впервые мы не сводим друг с друга взглядов. В этот раз все по-другому. Мы тратим время на исследование друг друга, снимая предметы одежды, пока не оказываемся, сидящими друг напротив друга, обнаженными. Он протягивает руку, и я льну к его прикосновению. В его глазах плещется похоть, но там и нечто большее. Я точно не могу сказать, что именно.

Отстраняясь от меня, Эш садится в центр кровати, прислонившись спиной к изголовью. Нежно улыбаясь, он протягивает мне руку, и я принимаю ее. Когда я оказываюсь достаточно близко, он поднимает меня и усаживает верхом на себя. Я сижу на его бедрах и легонько двигаюсь так, чтобы головка его члена скользила по моим складочкам. Я трахаю его, и он стонет, оборачивая свои руки вокруг меня. Не закрывая глаз, он захватывает в плен мои губы в глубоком и чувственном поцелуе.

И если до этого у меня прежде были сомнения, я отмахиваюсь от них. Я с уверенностью могу сказать, что влюблена в Ашера Коллинза.

Я никогда раньше не видела эту его сторону. Я сомневаюсь, что хоть кто-то видел.

Эта мысль делает меня счастливой до умопомрачения.

Не в силах больше терпеть этой мнимой дистанции, я поднимаюсь, двигаюсь немного вперед и опускаюсь на него. Оборачивая руки вокруг его шеи, целую его, и, упершись ногами в кровать, поднимаюсь и опускаюсь. Медленно. Настолько медленно, что это почти может считаться пыткой.

Подстраиваясь под ритм, Эш опускает руки на мою попку и сжимает ее. Я держу его лицо в своих руках, исследуя в поисках зацепок, что же он все-таки чувствует. Он мне дает не многое, но я вижу, что смотрит он на меня по-другому. Нежно.

Мне это нравится.

Сменив положение, я наклоняюсь и скольжу вперед-назад на нем. Он стонет и сжимает мою попку сильнее, тепло распространяется в моем животе, и моя плоть сжимается.

Я уже почти на грани.

Я не хочу, чтобы это когда-либо заканчивалось. Чувства, которые разливаются во мне прямо сейчас, настолько сильные и всепоглощающие. Мне нравится то, что мы открываем нечто незнакомое вместе. Я начинаю чувствовать покалывание и шепчу:

— Люблю тебя, Эш, — прежде чем захватить его губы в страстном поцелуе. Он охотно отвечает на мои поцелуи и толкается навстречу мне. Он стонет, когда я начинаю кончать, и входит в меня глубже. Без слов замирает, и я чувствую, как его член пульсирует внутри меня.

На вершине блаженства я утыкаюсь лбом в его плечо и крепко обнимаю. Ашер оборачивает свои руки вокруг меня и целует мое плечо один, второй и третий раз.

— Итак, это и было занятие любовью?

Поднимая голову, я сонно улыбаюсь.

— Да, я полагаю. Я никогда раньше этого не делала. — Рискуя по-крупному, я продолжаю: — Я думаю, это срабатывает, когда два человека любят друг друга.

Его лицо бледнеет, и он хмурится, затем шепчет:

— Ох.

А вот и мой ответ.

Он не любит меня.

Скрывая свою боль, я обнимаю его за шею и крепко закрываю глаза, чтобы не позволить слезам пролиться. Он с нежностью гладит мою спину и говорит:

— Ну, в любом случае, мне это понравилось.

Моя голова покоится на его плече, когда я тихо отвечаю:

— Я рада, сладкий.

Чувствуя себя полнейшей задницей, я почти готова уйти, когда его телефон вибрирует на ночном столике. Присмотревшись, я поднимаю его и читаю написанное на дисплее.

Звонит Грейс.

«Кто такая эта Грейс?»

Передаю телефон Эшу с недовольный лицом, но мое отношение к этому меняется, когда он берет телефон из моих рук, хмурясь, читает написанное на дисплее, а затем со всех сил швыряет телефон. Гаджет ударяется о стену и рассыпается на кусочки. Шокированная и немного встревоженная, начинаю вставать с него, но он крепко держит меня и грубо просит:

— Останься. Еще ненадолго.

В его голосе звучит нотка отчаяния, и я знаю, что его что-то беспокоит. И вот я, обнаженная, все еще верхом на нем, мои руки обернуты вокруг его шеи, а голова покоится на его плече. Я могу чувствовать его учащенное сердцебиение. Я не знаю, что только что произошло, но хочу быть с ним рядом.

Мой не-парень нуждается во мне.

Глава двадцатая

Моя девушка

Никогда не думал, что доживу до того дня, когда на самом деле захотел бы остаться в кровати с девушкой и просто держать ее в своих объятиях. Но это именно то, что я делал сегодняшним утром.

Позволить Нат говорить о том, что она ко мне чувствовала? Тяжело.

Показать Нат нежность, которую я чувствую по отношению к ней и которую никому другому не довелось испытать? Не так уж и трудно.

Когда ее тело прижато к моему, губы на моем плече, и я вдыхаю ее запах, она успокаивает меня. Если бы эта идиотка не позвонила мне утром, все было бы хорошо. Как только я увидел имя на дисплее, я сорвался. Бросить чертов телефон было единственной вещью, которую я мог сделать, чтобы почувствовать облегчение, за исключением того, чтобы быстро и жестко трахнуть Нат, но я не хотел этого. Она показала мне нечто нежное этим утром, и я не хотел испортить это своим дерьмом.

Возможно, это в первый раз в моей жизни, когда кто-то сказал мне «Я тебя люблю», и я не хотел просто отмахнуться от этого. Пугает ли это меня? Ага. Я имею в виду, что мне теперь делать? Есть ли какие-либо руководства или инструкции по ублажению человека, который тебя любит? Я не знаю никаких правил этикета в этой области.

В растерянности потираю лицо рукой и вздыхаю.

Черт бы меня побрал. Все это так сложно.

Я знал, чего Нат от меня хотела. Я мог видеть разочарование в ее великолепных зеленых глазах, но я не смог этого сделать. Я не буду давать ложную надежду человеку, который мне небезразличен. А это так и есть. Она мне небезразлична, даже очень. Больше, чем кто-либо за довольно долгое время. Я хочу делать ее счастливой. Я бы сделал все что угодно, чтобы сделать ее счастливой.

Это и есть любовь?

Я думаю, что если ты задаешься вопросом, то нет, это не она.

Я в этом не силен. Мне нужно поговорить с кем-то об этом, но я не могу говорить с Ником, Максом или же с Ловкачом, не рассказав слишком многого. Я не могу поговорить с девчонками, потому что так они бы поняли, что между нами с Нат что-то происходит. Может Сильвио?

Сильвио... Это что, бл*дь, шутка? Этот парень едва говорит на английском!

Я полагаю, что мне придется разбираться в этом самому.

***

Когда я захожу в главный зал «Белого кролика», чтобы направиться к комнате службы безопасности, замечаю Стефана, бармена. Он немного моложе меня и, как мне кажется, приличный парень. Он высокий, у него светлые волосы и карие глаза. Если бы он стоял рядом со мной, то любой бы мог сказать, что мы с ним родственники. Я разговаривал с ним всего несколько раз о проблемах безопасности в клубе, и он показался искренне заинтересованным в том, о чем я говорил. Я знаю, что Ник не нанял бы абы кого для управления баром.

К чему я это все рассказываю?

Возможно, он сможет помочь мне с Нат.

Подходя к нему с улыбкой, которая больше похожа на улыбку психопата, нежели на дружественную, я приветствую его:

— Привет, Шериф. Как дела?

Когда он поворачивается ко мне лицом, у него плохо получается скрыть удивление. Я не виню его. Я тоже чертовски удивлен.

Стефан вытирает барную стойку и выставляет пиво. Он отвечает:

— Привет, Дух. Хорошо, спасибо. Просто отлично. Еще какие-то вопросы, связанные с безопасностью?

Смотря на него, я потираю подбородок и признаюсь:

— Не-а. На самом деле, я надеялся поговорить с тобой кое о чем.

Он сразу же начинает выглядеть обеспокоенным. Широко раскрыв глаза, спрашивает:

— Я уволен?

Рассмеявшись, я отвечаю:

— О, черт, чувак. Я понимаю, почему ты так подумал. — Конечно, он мог подумать, что ребята прислали засранца, чтобы уволить бармена. Выпрямляясь, я признаю: — На самом деле, мне нужен твой совет.

У него отвисает челюсть и, все еще пялясь на меня, тихо говорит:

— Да ну?

Качая головой, я сажусь за барную стойку и говорю ему:

— Это то, о чем я не могу поговорить с кем-либо другим, поэтому я подумал, что ты мне подскажешь что-нибудь стоящее по поводу того, как быть парнем девушки.

Он трясет головой, будто бы пытаясь очистить мозги, и говорит:

— Никогда не видел, чтобы прежде у тебя были проблемы с тем, чтобы заполучить девушку, дружище.

Я киваю в знак согласия и заявляю:

— Проблема не в том, чтобы заполучить их. Как, черт возьми, удержать одну?

Широкая улыбка растягивается на лице Стефана, прежде чем он говорит:

— Ах, это, ладно, не всегда просто. Но если она этого стоит, ты найдешь способ, как это сделать.

Прищурившись, я смотрю на него и выплевываю:

— И это все? Это единственный совет, который у тебя есть?

Все еще расставляя пиво, он смеется.

— Я никогда и не говорил, что я эксперт, дружище. Посмотри на меня. Бл*дь, я все еще холостой.

Вздыхая, я провожу рукой по волосам. Встав, начинаю ходить туда-обратно.

— Она сводит меня с ума! Вся такая взрывная и сложная. Она заставляет меня делать вещи, которые я бы никогда не подумал делать. А затем она говорит, что любит меня, и впервые я не хочу убегать. — Остановившись, я поворачиваюсь к нему и заявляю: — Я хочу сделать ее счастливой! — Ударяя себя в грудь и кивая, говорю ему: — Я! Я хочу быть счастливым! И не хочу, чтобы она была с кем-либо другим. Я сказал ей, что она моя девушка и сейчас не знаю, что делать. Что это вообще значит? Я думаю, что для нее это значит нечто иное, нежели для меня. Я хочу ее и не хочу, чтобы она была с кем-то другим, но не знаю, что с этим всем делать. — Я умоляю: — Помоги мне разобраться, Шериф. Дай мне хотя бы что-то, с чем можно работать.

Стефан качает головой и смеется.

— Да ты влип, чувак. Думаю, что с уверенностью можно сказать, что ты нашел ее.

Я раздраженно вздыхаю.

— Кого?

Встав, он заявляет:

— Единственную. Все, что ты только что описал... звучит так, будто ты нашел ее. — Затем он спрашивает: — Ты любишь ее?

Мой ответ удивляет даже меня самого.

— Я не знаю, что такое любовь.

Стефан наклоняет голову набок и тихо говорит:

— Я не то чтобы эксперт в этом, но звучит так, будто так и есть. И даже если нет, то ты уже близок к этому.

Подойдя к нему, я протягиваю свою руку. Он принимает ее и с улыбкой пожимает. Все еще не убирая руку, я проговариваю:

— Если ты расскажешь кому-нибудь об этом, то я надеру тебе задницу.

Смеясь, он отворачивается и заявляет:

— Да. Так я и думал.

Уходя, я улыбаюсь.

Не-а. Стефан «Шериф» неплохой парень.

***

Тина и Лола в магазине, а мы с Мими решили вместе сходить на ланч. Пока это был тихий день, но я знаю, что как только пробьет три часа дня, в «Сафире» наступит хаос из-за первой распродажи по каталогам.

Тина. Моя малышка. Никто никогда не мог обвинить ее в том, что она делает что-то наполовину.

Умная женщина, как она, решила, что эта распродажа привлечет внимание старшеклассников и студентов колледжа. Ранее, на этой неделе, она даже послала нас в местные старшие школы и колледжи для раздачи каталогов. Это вызвало огромный интерес. Поэтому сегодня для Тины этот день будет днем большой выручки. Не то чтобы ей это нужно, но интерес к магазинчику растет, и даже несмотря на то, что она не говорила этого, уверена, что она уже думает об открытии второго бутика.

Мы останавливаем свой выбор на суши и садимся перед конвейером, расположенным у бара. Блюда проезжают мимо нас, и мы выбираем то, что хотим. Как только я открываю рот, чтобы положить туда ролл Калифорния, Мимс заявляет:

— Итак, я ничего не сказала остальным, но знаю, что ты трахаешь его.

Мой рот все еще открыт, я кладу туда роллы и жую. Она изучает мое лицо своими дерзкими голубыми глазами и говорит:

— Это что-то для тебя значит, не так ли?

Я ничего не говорю. Я жую свои роллы так, будто они резиновые, и смотрю на нее таким же взглядом, как у нее. Она шепчет:

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Наконец проглотив, я открываю бутылку с водой, чтобы сделать глоток, и прямо отвечаю:

— Я влюблена в него.

Мимс улыбается своей редкой, искренней улыбкой и тихо говорит:

— Я знаю. — Ковыряясь в своей еде, она заявляет: — Я поддерживаю тебя.

Улыбаясь, я подталкиваю ее в плечо. Я люблю Мими за то, что она заботится обо мне, чтобы сказать мне что-то вроде этого. Я люблю ее за то, что она верит в меня и знает, что это мой выбор.

Это дружба.

***

Кровать. Мне нужна моя кровать.

Сегодняшний день был сложным. Распродажа по каталогу в «Сафире» была хитом. С трех до семи мы носились туда-сюда, сломя голову, обслуживали клиентов и оформляли продажи. Вешалки были практически пусты, к тому времени как мы закончили, и нам буквально пришлось выставить за дверь несколько человек, когда мы уже закрывались. Даже несмотря на то, что уставшая, я еще и счастливая. Это что-то значило для Тины. Ник продолжал пытаться помочь, предлагая свою команду маркетологов, но Тина хотела сделать все сама. Все это ее заслуга. И она отказалась от помощи. Я могла видеть, что Ник был впечатлен. Он оставался в магазине вместе с нами на протяжении всей распродажи, потому что хотел быть уверенным, что ничего не выйдет из-под контроля у его маленькой беременной женушки.

«Фу. Они слишком милые».

Эш заходил около шести вечера и осмотрел магазин распахнувшимися от удивления глазами. Там было так много бегающих и болтающих женщин, что он выглядел ошеломленным. Он махнул Нику руками в «я сваливаю отсюда» жесте и ушел, но прежде подмигнул мне.

И от этого, у меня бабочки запорхали в животе.

«Фу, вся эта любовная херня просто отстой».

Плетясь по коридору к своей квартире, я открываю дверь и улыбаюсь, когда вижу Ашера на кухне. Я ощущаю легкость в теле каждый раз, когда вижу его. Он снимает с моих плеч лишний груз. Что-то вкусно пахнет. По-настоящему вкусно. Я бросаю сумку на пол у двери и иду к нему, оборачивая руки вокруг его талии. Из меня вырывается вздох облегчения, и он берет одну из моих рук, чтобы поцеловать ее.

Ладно, ладно. Вся эта любовная херня не так уж и плоха... я полагаю.

Не убирая рук с его талии, я изворачиваюсь так, чтобы обнять его спереди. Улыбаясь ему, я спрашиваю певучим голоском:

— И что ты делаешь?

Немного покраснев, он улыбается и говорит:

— Готовлю ужин. Подумал, что ты будешь уставшей после этой… этой, я даже не знаю, как назвать какого хрена там было, но нога моя больше туда не ступит. Это выглядело как Бермудский треугольник. Ты меня бы больше не нашла.

Тихо рассмеявшись, я прижимаюсь ближе к его груди, зевая.

— Я такая сонная.

Оставив мягкий поцелуй на моих волосах, он говорит:

— Иди, прими душ. Я сделаю так, чтобы ты себя чувствовала получше.

Подняв голову, я с надеждой улыбаюсь и говорю:

— Ты знаешь, что сделает мое самочувствие лучше?

Он смотрит на меня, прищурившись, а я кусаю свою губу, чтобы перестать смеяться.

Он бы никогда на это не пошел.

***

— Вставай. Я ухожу.

Прижимаясь к нему спиной, я умоляю:

— Нет! Останься, пожалуйста! Здесь так тепло и весело. — Я заканчиваю фразу, скуля.

Эш говорит как ни в чем не бывало.

— Мало того, что это не забавно, но и нет ни малейшего шанса, что у меня будет стояк с пробкой в моей заднице!

Я откидываю голову назад, упираясь ему в грудь, и прыскаю со смеху. Я говорю сквозь смех:

— Звучит так, будто ты и сейчас носишь анальную пробку!

Он говорит:

— Анальная пробка. Пробка для ванны. Я не хочу, чтобы обе эти вещи были рядом с моей задницей. — Он крутится, и я снова прыскаю со смеху. — Так все! Я ушел.

Смеясь, я извиняюсь:

— Прости меня. Серьезно. Пожалуйста, не уходи. Мне нравится здесь. Мы мокрые, теплые и расслабленные.

Хорошо, возможно, я действительно неверно оценила размеры своей ванны. Это казалось смешным, и мне весело, но весь мой смех происходит за счет Ашера. Бедняжка. Его ноги настолько длинные, что ему пришлось свесить их с бортиков ванны, чтобы мы оба могли там уместиться. Мне так хорошо и тепло, уютно устроившись спиной на его груди, и я уверена, что у него-то ноги замерзли.

Я плохая не-девушка.

Понежившись еще несколько минут, говорю ему:

— Хорошо, давай выбираться. — Как только встаю, я предупреждаю его: — Просто чтобы ты знал, я действительно чертовски устала, поэтому не думай, что тебе сегодня ночью повезет.

Все еще стоя в ванне, я поворачиваюсь к нему лицом. Его глаза темнеют, когда он смотрит, как капельки воды скользят вниз по моему обнаженному телу. Он бормочет:

— А почему тогда я сейчас чувствую себя везунчиком? — И проводит большим пальцем по моему соску, тем самым вызывая возбуждение в моем животе. Я посмеиваюсь, когда вылезаю из ванны.

— Ну да. Как будто эта фраза хоть раз в твоей жизни срабатывала. Давай уже, я голодная.

Я протягиваю Эшу руку. Он принимает ее, и я помогаю ему выбраться из ванны. Беру большое пушистое полотенце и начинаю вытирать его тело. Он смотрит на меня, нахмурившись, и я краснею.

Ладно. Очевидно, ему это не нравится.

Опустив голову, засмущавшись, я говорю:

— Прости. Вот... — Я двигаюсь, чтобы отдать ему полотенце, но он отталкивает мою руку прочь, оборачивает свои сильные руки вокруг меня, крепко обнимая, и опускает свои мягкие, теплые губы на мои. Целует меня медленно и долго, кажется вечность, и я официально возбуждена. Его язык танцует с моим. Он стонет мне в рот, когда я легко прикусываю его язык. Я придвигаюсь ближе, чтобы углубить поцелуй, но Эш отстраняется от меня, и я почти хмурюсь.

Глядя мне в глаза, он улыбается.

— Пойдем кушать, малышка.

Мы оба одеваемся в свои пижамы, и впервые Эш не надевает футболку. Мне нравится смотреть на него. Я вижу следы от шрамов на его твердом, скульптурном прессе, и мое лоно плачет слезами счастья. Мое сердце сжимается в агонии от мысли, через что он, возможно, прошел, но никто не должен стыдиться своего тела. Уж точно не такого хорошего тела.

В знак молчаливой поддержки, я подхожу к нему, оборачиваю свои руки вокруг него и оставляю нежный, влажный поцелуй на его груди. Эш накладывает пасту, которую приготовил, и она выглядит так же хорошо, как и пахнет.

Мы сидим, и я пробую пасту. И она действительно хороша. Улыбаясь ему, говорю:

— Ты никогда не говорил, что умеешь готовить.

Беря в руки вилку, Эш усмехается.

— Ты никогда не спрашивала, красавица.

Его новенький телефон вибрирует на столешнице, и я без разрешения поднимаю его.

Звонит Грейс.

Я прижимаю телефон ближе к себе и опускаю его. Он вибрирует каждую секунду нашего неловкого молчания. Эш смотрит на телефон пустым взглядом. Я не знаю, кто эта женщина, но она вытаскивает на поверхность эмоции из моего мужчины и делает его одновременно злым и печальным.

«Я прибью эту сучку!»

Телефон прекращает вибрировать, и я отталкиваю его назад, на середину стола.

— Не хотела, чтобы ты разбил еще один, — бормочу я, избегая его пристального взгляда.

Эш снова начинает есть и тихо говорит:

— Спасибо.

Уже не голодная, ковыряюсь в своей еде дольше, чем нужно, прежде чем встать и отнести тарелку в раковину.

«Просто спроси его. Спроси его, кто такая Грейс».

Ашер подходит, становится за мной и оборачивает вокруг меня руки. Опуская свои губы на мою шею, он спрашивает:

— Телевизор или постель?

«Спроси его».

Я отвечаю:

— Постель. — Чувствую его улыбку у своей шеи и повторяю свое ранее сказанное утверждение: — Я все еще не думаю, что тебе повезет сегодня ночью, дружочек.

«Трусиха».

Я взвизгиваю, когда Эш поднимает меня и перекидывает через плечо. Шлепая меня по попке достаточно сильно, что я ощущаю пощипывание, он говорит:

— Я же говорил тебе, девочка. Я счастливчик.

Он бросает меня на кровать, и я хихикаю.

«Стоять. Какого хрена?»

Я ахаю, и Эш смеется. Я шепчу:

— Я что... по-моему, это было... Я не могу поверить, что я только что...

— Я думаю, ты только что хихикала. — Он усмехается, очевидно, забавляясь.

Качая головой, я лгу:

— Нет, это не так. Я не хихикаю. Это были газы.

Эш откидывает голову назад и сильно смеется. Я ничего не могу с собой поделать и смеюсь вместе с ним. Он проводит рукой по своим волосам.

— Только ты могла бы подумать, что хихиканье хуже, чем пустить газы. — Качая головой, он бормочет: — Это, черт побери, слишком мило.

Эш притягивает меня к себе и крепко обнимает. Я оставляю кроткие поцелуи на его груди, шее и подбородке. Чувствуя смелость, тихо спрашиваю:

— Как думаешь, ты будешь когда-нибудь готов рассказать мне, что с тобой произошло?

Вместо того чтобы ответить на вопрос, он сильнее прижимает меня к себе и вздыхает.

— Когда мне было восемь, мой отец потерял работу. И это была хорошая работа. Он был начальником в какой-то кредитной компании, что-то вроде банка. У нас всегда были деньги. Мама и папа, оба были из обеспеченных семей, вот почему было ожидаемо, что так и будет продолжаться. Ну, дерьмо случается. Люди теряют свои работы каждый день, но мой отец начал пить. Сильно. Нет ни одного воспоминания, которое бы ни включало его пьяного, или же лежащего в луже собственной рвоты. Он пил весь день. Это был мой день рождения, и я работал над своим велосипедом в гараже. Отец спустился вниз и...

Эш замолкает, и я знаю, что что-то происходит.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него. Его брови нахмурены, а взгляд пуст.

Мое сердце бьется быстрее. Неожиданно мне становится страшно.

Приложив руку к его лбу, я тихо спрашиваю:

— Малыш, поговори со мной. Что происходит?

— Он был плохим человеком, — он шепчет, почти как ребенок.

И мое сердце разбивается.

Глава двадцать первая

Воспоминания

Возраст: восемь лет

— Какого хрена ты делаешь, мальчишка? — Его слова звучат странно. Как будто он засыпает.

Мой желудок скручивает. Я нервничаю.

Он снова пил какую-то коричневую жидкость. Однажды я попробовал ее на вкус, когда он спал на улице. Она не вкусная. Из-за нее я очень сильно кашлял. В горле чувствовалось жжение. Мне не понравилось.

Я отвечаю ему.

— Я чиню свою цепь, сэр.

Шатаясь, он подходит, толкая и сваливая вещи на своем пути. Он выглядит забавно. Я пытаюсь сдержать смех, но на лице все равно появляется улыбка. Он выплевывает невнятные слова.

— Ты думаешь, это смешно? Ты все здесь вымазал в смазке. Кто это будет убирать?

Я киваю и говорю:

— Я это сделаю, сэр. Как только закончу.

— Итак, я полагаю, ты хочешь, чтобы я сказал тебе «С Днем рождения, сынок». — Его тон резкий. Я избегаю его взгляда и продолжаю чинить цепь от своего велосипеда. Мне не нравится, когда он такой. Я пытаюсь прятать бутылку, или же выливать ее содержимое в раковину, но он всегда знает, что именно я это делаю. Мне не нравится, когда он бьет меня. Он хватает меня за руку и дергает вперед на себя, крича: — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, мальчишка!

Моя губа дрожит, когда я смотрю вверх на него.

— Да, сэр.

Он говорит сквозь стиснутые зубы:

— Ты был худшей ошибкой в моей жизни, Ашер. Я молился Богу, чтобы у твоей матери случился выкидыш. Я знал, что ты не будешь хорошим. Я был прав. Ты просто дурное семя. Ты — ничто и никогда не станешь кем-то. Запомни мои слова, мальчишка. Всегда будешь в низах. Настолько низко, чтобы ты мог добраться до крошек, которые падают на землю. Это все, кем бы будешь. Отброс, ползающий по полу. Нищий.

Слезы катятся из моих глаз. Когда он замечает это, то раздражается.

— Прекрати это, мальчишка.

Но я не могу, продолжая тихо всхлипывать. Я знаю, что ему не нравится шум. С каждым всхлипом я вижу, как его кровь закипает все сильнее. Проходит минута и он предупреждает:

— Если ты не закроешь свой рот, то получишь.

Это заставляет меня плакать сильнее и трястись. Мне страшно. Когда он встает и засучивает рукава, мне хочется позвать на помощь. Хоть я и знаю, что в этом нет смысла. Мама бы не пришла. Я закрываю глаза и жду удара, но его не следует. Немного успокоившись, я открываю свои глаза и вижу его пустые, холодные глаза, смотрящие на меня в ответ. Он бормочет:

— Я предупреждал тебя.

Затем он шагает навстречу, берет мою руку, выворачивает ее и заводит мне за спину. Я вскрикиваю и плачу. Это так больно. Он продолжает выворачивать ее. Мое тело трясется так, будто сквозь него проходит электрический разряд. Боль настолько сильная. Я чувствую, будто сейчас потеряю сознание. Я кричу, пока мой голос не становится хриплым. Я слышу это. Я слышу хруст. Что-то в моем теле меняется, и я больше ничего не чувствую.

Я падаю на колени на пол, прежде чем посмотреть вверх на своего отца туманным взглядом. Я вижу его ухмылку.

— Это научит тебя... маленький ублюдок... пустая трата места... чертовски бесполезный, — говорит он.

Он выходит из гаража и, наконец-то, я засыпаю.

***

— Я думаю, что ему нужно в больницу, милый. — Мама сидит возле меня на кровати и промачивает мой лоб прохладным полотенцем.

Я думаю, что вскоре мог бы взорваться. Я не думаю, что мне должно быть настолько жарко. Такое чувство, будто кто-то оставил меня сгорать на солнце.

Отец становится в дверях, глядя на мою мать. Он говорит:

— Он в порядке. Всегда пытается привлечь внимание.

Мама смотрит на меня, у нее грустные глаза. Она шепчет:

— Мы должны отвезти его в больницу. Прошлой ночью у него началась лихорадка, и температура не понижается, Робби. Он умрет, если мы что-нибудь не сделаем.

Отец выпрямляется в дверях и уходит, бормоча:

— Хорошо, так бы и избавились от него.

***

Десять лет...

Дождь громко тарабанит по крыше. В такую погоду всегда больнее.

Я тру шрам длиной в шесть дюймов на своей левой руке. Он болит, но я привык к этому.

Синяк под глазом, который он мне подбил прошлой ночью, в любом случае, занимает меня больше. Когда я вошел, он кричал на маму, и я потерял контроль над собой. Прыгнул ему на спину и отцепил его от нее. Я знаю, что поступил глупо, но мама любит его. Действительно любит его. Почему? Я не имею ни малейшего понятия. Он дерьмовый муж и дерьмовый отец.

Я сказал ему, что если он хочет кого-то задирать, то пусть выберет меня, и я приму от него все, без лишних слов.

Я думаю, что заключил сделку с дьяволом. Мне все равно, как вы это назовете. Я должен присматривать за своей мамой. Я люблю ее. Она хорошо ко мне относится. Всегда проверяет, чтобы я был в порядке и не слишком сильно ранен. Она тайком пробирается ночью ко мне в комнату и говорит мне, как же сильно нам повезло, что мы есть друг у друга, что в большинстве семей нет матерей и сыновей таких же близких, как мы. Я люблю, когда она меня обнимает и играет с моими волосами.

Я знаю, что она пытается выставить ситуацию лучше, чем она есть на самом деле, но это именно то, что мамы и делают, ведь так? До тех пор, пока она будет продолжать присматривать за мной, все будет хорошо.

***

Двенадцать лет...

Вчера тренер увидел мои кровоподтеки. Я сказал ему, что ударился на прошлой неделе, когда ездил на ферму к своей кузине. Я думаю, что был довольно убедителен, даже несмотря на то, что у меня нет никаких кузенов, и я не знаю никого, кто бы владел фермой. Тренер долгое время смотрел на меня.

«Пожалуйста, не звоните моему отцу».

Дерьмо. Если он позвонит отцу, то сегодня вечером меня ожидает еще один раунд, как и в прошлый раз, когда я не ночевал дома.

— Ну же, тренер. Не доставляйте мне проблем из-за гонок со свиньями, — говорю я.

Рассмеявшись, тренер отвечает:

— Ты хороший малый, Ашер, но тебе нужно быть более осторожным. Ты отличный член команды.

Отец все равно избил меня. Он снова пил. Он всегда пьет. Он много кричит, а когда не кричит, то он спит. От него плохо пахнет. Я думаю, что он не принимает душ уже несколько месяцев. Я пытаюсь задержать дыхание, когда он рядом со мной, потому что от этого запаха меня тошнит.

Он хорошо меня отлупил. Сломал мне нос. Я уже привык к тому, чтобы носить в своем школьном рюкзаке обезболивающее. Я всегда принимаю несколько, прежде чем прийти домой, просто на всякий случай. Я нервничаю по поводу возвращения домой сегодня вечером. Прошлой ночью он впервые приказал мне драться с ним в ответ. Я думаю, он был шокирован, когда я так и поступил. Я несколько раз ударил ему в челюсть и толкнул его в книжный шкаф.

Как только он упал, я побежал в свою комнату. Запер дверь и выпрыгнул в окно. Я бы лучше провел ночь под дождем, чем дома с ним.

Завтра я брошу бейсбол.

***

Тринадцать лет...

— Сколько раз я тебе говорил сдерживаться?

Я стискиваю зубы и крепко закрываю глаза. Я чувствую тяжесть в груди, а слезы текут из моих глаз. Болит сильнее, когда ты смотришь на это. Я слышу, как шкварчит моя кожа, когда он прижимает металл к ней. Это его новая любимая фишка. Нагревать любой металл и обжигать меня им. Выбор сегодняшнего вечера — вилка.

Как только зубцы касаются меня, я хочу громко и сильно закричать, но не доставлю ему этого удовольствия. Кроме того, если я закричу, он будет издеваться еще сильнее. Мое тело трясется. Дрожь — это хорошо. Она означает, что я не отключусь. Мне нужно быть осторожным, когда меня перестанет трясти. Он тоже это знает. Он наблюдает за мной и ждет этого.

Его колено вжимается в меня, сдерживая и прижимая меня к полу, и он снова и снова прикасается ко мне раскаленными зубцами. Он никогда не прикасается к моим рукам — только к груди. Он выучил урок после эпизода с переломом моей руки. Если люди могли видеть шрамы, они начинали задавать вопросы. Он не хочет, чтобы люди задавали вопросы, поэтому он избегает тех областей, которые люди могут увидеть. Время от времени он будет бить меня по лицу, но люди верят всему, что говорят мои родители. Несколько лучших их отговорок звучат так: «он очень активный мальчик, любит свой спорт» и «мальчики, такие мальчики» — это любимые выражения моего отца.

Кровь стучит у меня в ушах.

Боль практически невыносима. И все равно я не сдаюсь.

Фишка ожогов в том, что они заживают так же болезненно, как и наносятся. Думаю, что именно поэтому ему это так сильно и нравится. Удваивать мою боль.

Стиснув зубы и закрыв рот, у меня нет другого выбора, и приходится дышать через нос и здесь сильно воняет. Я чувствую, как рвота подступает к моему горлу, но я снова ее сглатываю.

Если меня вырвет, то он заставит меня съесть все это, как в прошлый раз.

Мама сидит в углу комнаты. Она опустошена. Не осталось ничего от милой женщины, которую я так любил. Он заставляет ее смотреть, но она уходит в то место, о котором он не знает. Она исчезает у себя в голове и напевает. Я закрываю глаза и слушаю ее. Она напевает одну из песен, которые пела мне, когда я был ребенком. Это единственная форма комфорта, которая у меня сейчас может быть. Отец наказал ее за то, что она приходит проведывать меня ночью, поэтому она перестала это делать. Мне бы хотелось сказать, что я понимаю, но это не так. Сейчас я ненавижу ее так же сильно, как и его.

Я — ребенок. Ей следовало бы защищать меня. Не наоборот.

Она слаба. И я ненавижу ее.

***

Шестнадцать лет...

Мне наср*ть на всех и вся. Пусть говорят. Однажды я покину это место, и тогда все будет значительно лучше. Я пинаю забор из проволоки и отталкиваюсь, чтобы уйти.

— Эй, ушлёпок, у тебя порвана рубашка и от тебя воняет.

Я смотрю на всеобщего любимчика и смеюсь.

— Бесишься из-за того, что я собираюсь украсть твою девушку, Крис?

Лицо Криса краснеет. Он не самый красивый парень, но он спортсмен, а это означает, что у него есть некий богоподобный статус в этой дыре, под названием школа. Он подходит ко мне, сжимает мою уже и так порванную рубашку и усмехается.

— Ты заплатишь за это, мудак.

Он не имеет ни малейшего понятия, как много раз я слышал точно такие же слова дома. Они меня больше не пугают.

Я наклоняюсь вперед и шепчу:

— Ты не имеешь понятия, с кем связываешься. Я выстрелю три раза тебе в голову, и все равно это будет выглядеть как несчастный случай.

Несколько секунд он выглядит так, будто собирается отпустить меня, но мы оба знаем, что так он будет выглядеть слабаком перед остальными. Он заносит назад руку, и я вздыхаю.

— Сделай это быстро, задоголовый.

И тогда я чувствую кого-то рядом с собой. Глаза Криса расширяются, и он отступает от меня на шаг. Рука намоем плече заставляет меня обернуться, и я вижу этого парня. Я знаю этого парня. Ладно, я не знаю его, но он один из тех парней. Популярных парней.

«Какого хрена он делает?»

И только я собираюсь сказать ему, чтобы он отвалил, он говорит:

— Тебе нужна помощь?

И он не врет. У меня было достаточно опыта в общении с плохими людьми, чтобы знать, что этот парень действительно спрашивает, нужна ли мне помощь в том, чтобы надрать задницу этому спортсмену. Все еще не доверяя ему, я хмурюсь и качаю головой.

Он кивает, все еще с предупреждением смотря на Криса. А затем уходит.

***

Всю вторую часть дня я жду возле шкафчиков. Я чувствую себя паршиво от того, что просто стою здесь, но я хочу поговорить с ним.

Наконец-то, вот и он. Темно-каштановые волосы, самые яркие карие глаза из всех, которые я когда-либо видел, и он идет с горячей девчонкой. Его рука на ее заднице, и лишь на секунду я ему завидую.

Я выше его. Хоть и не на много. Я жду, пока он пройдет мимо меня вдоль коридора, и подбегаю, чтобы поравняться с ним.

Когда оказываюсь рядом, начинаю идти вместе с ним и говорю:

— Я — Ашер.

Он кивает головой, глядя прямо перед собой, и отвечает:

— Я — Ник.

Мы идем вместе по коридору, люди останавливаются и пялятся на нас. Люди вроде меня не зависают с людьми вроде Ника, но что-то есть в этом парне. В отношении к нему. Он один из тех парней, которые задают тренды. Никто бы не осмелился дерзить ему.

Я знаю, почему люди пялятся. На моей одежде дырки, а Ник носит дизайнерскую рубашку. Мы просто не подходим друг другу. На полпути в класс я спрашиваю:

— Почему ты это сделал?

Притворяясь дураком, он спрашивает:

— Что сделал?

Я уже близок к тому, чтобы потерять контроль. Я рявкаю:

— Я ни хрена не должен тебе, красавчик!

Ник широко улыбается. На его щеке появляется ямочка и он говорит:

— Я никогда и не говорил обратное, засранец. Утихомирься. Вот как мы поступим. Ты придешь и съешь со мной сегодня свой ланч. Только ты и я. Тогда мы и поговорим.

И затем он исчезает, уходя по коридору.

***

Ник видит, что у меня, в общем-то, нет как такового ланча, и дает мне половину своего сэндвича. Он говорит с набитым ртом:

— Так к чему вся эта твоя злость?

Я перевожу взгляд на него.

— А какого хрена радоваться?

Ник ухмыляется.

— Верно сказано. — Его выражение лица становится серьезным. — Ты прошел через дерьмо?

Я не отвечаю, просто какое-то время смотрю на него, откусывая сэндвич. Он кивает и тихо говорит:

— Да, я тоже.

Мы не разговариваем оставшуюся часть ланча. Он доедает свой сэндвич и встает.

— Забегай ко мне завтра после школы. У меня есть кое-что, что, возможно, ты хотел бы увидеть.

Он уходит прочь, а я ничего не могу с собой поделать, мне интересно, на самом ли деле у меня только что появился друг.

***

Я пялюсь во все глаза на предмет в моих руках с абсолютным благоговением.

Ник говорит, улыбаясь:

— Тебе нравится, не так ли? Папа дал мне его в прошлом году. Его привезли из России.

Это пистолет 45 калибра. Я поднимаю его и прицеливаюсь из окна. Ник выхватывает его из моих рук, размахивая пистолетом в воздухе, и говорит:

— Мой отец говорит — никогда не целься в то, что не собираешься убить.

«Мне нужно придумать, как украсть этот пистолет».

Интерес узнать берет верх, и я спрашиваю:

— Ты когда-нибудь его использовал?

Ник кивает, а затем передает мне сумку. Я беру ее, но не открываю. Она мягкая. Полагаю, что это одежда.

— Если что-то не подойдет, просто выбрось.

Я задаюсь вопросом, почему этот парень поддерживает меня.

Учитывая то, насколько я сомневающийся, что-то подсказывает мне, что нужно разведать, к чему все это.

***

Я не знаю, почему так нервничаю, но не могу прекратить смотреть на отца Ника. Думаю, я совершил промах.

«Почему Нику достался такой отец, а мне мой?»

Самое странное, что Илья (странное имя) так же пристально смотрит на меня. Такое впечатление, будто он может посмотреть, что у меня внутри. Видеть, через что я прошел. Мое сердце бьется чаще, когда я сижу за обеденным столом между Ником и его братом Максом. Макс нормальный. Он надоедливый, но во многом он, как Ник. Они действительно не имеют ни малейшего понятия о том, откуда я.

Я окружен громкой, счастливой семьей. И это отстойно. Это напоминает мне о том, чего у меня нет.

Мама Ника смотрит на меня грустными глазами, и мне хочется уйти. Я не хочу быть объектом благотворительности.

— Спасибо вам за ужин, но мне нужно идти домой. — Я встаю, чтобы уходить.

Никто не говорит и слова. Я могу видеть, что мама Ника разочарована. Илья встает и с сильным акцентом говорит:

— Пойдем. Я провожу тебя.

Продолжая держать голову опущенной, я никому не говорю «доброй ночи». Илья кладет руку мне на плечо, и мне хочется расплакаться. Когда он закрывает за нами парадные двери, то указывает мне на верхнюю ступеньку, и я сажусь. Он говорит:

— Если тебе когда-либо понадобится помощь, сынок, вообще любая помощь, ты звонишь Никки, и он говорит мне. А я позабочусь об этом.

Ошеломленный, я смотрю на него, и он заявляет:

— Синяки на твоей руке выглядят, как отметины от руки взрослого мужчины. — Откидываясь назад, он шепчет: — Ни один мужчина не должен поднимать руку на ребенка. Дети невинны. Они заслуживают лучшего. Если ты когда-либо почувствуешь себя не в безопасности — приходи сюда. Если я узнаю от Никки, что ты пришел в школу синяками, я сам пойду проведать твоих родителей, и я не обещаю, что буду милым с ними.

Я хочу спросить, почему он мне это предлагает, но передумываю. Постель в безопасном, теплом доме и еда, я бы был глупцом, если бы это упустил. Я говорю себе, что это никак не связано с тем фактом, что мне нравятся Ник и Макс. Смотря на их отца, я киваю в знак согласия. Он по-отцовски хлопает меня по плечу, и я встаю, чтобы уйти.

Уходя от Ильи, я поворачиваюсь на полпути на подъездной дорожке и говорю ему:

— Я ненавижу его. Я бы хотел, чтобы он умер. А в некоторые ночи, мне бы и самому хотелось умереть.

Лицо Ильи становится мягче. Я не жду ответа.

Я иду домой, какой бы ад меня там не ожидал.

***

Шестнадцать лет. Позже, в этом же году...

Я пакую все, что могу вместить в спортивную сумку.

Из кассетного магнитофона доносится песня Cannibal Corpse — Hammer Smashed Face (прим. ред. Можно перевести как «Разбиваю лицо вдрызг»), и я представляю, как делаю каждую вещь из этой песни со своим отцом.

Я спал у Ника дома. Много раз. По правде говоря, я больше не хочу находиться у себя даже для того, чтобы защищать свою мать, поэтому я пакую вещи и прямо сейчас ухожу. На прошлой неделе я пришел довольно поздно, и когда Сесилия, мама Ника, увидела мое лицо в кровоподтеках, она расплакалась и крепко обняла меня. Было приятно иметь кого-то, кому ты небезразличен. Илья отвел меня в сторонку и приказал.

— Ты соберешь те вещи, которые сможешь, и вернешься сюда. Я не отошлю тебя назад туда — на верную смерть.

Я хотел поспорить и сказал, что мой отец бы не позволил этому случиться, но он сказал.

— Оставь его на меня.

У меня появилось болезненное чувство удовлетворения от знания того, что моему отцу, скорее всего, надерут задницу.

Когда я выбегаю в коридор, там стоит моя мама. Когда она видит сумку в моей руке, рассыпается на части. Я кричу на нее:

— Даже не думай, ма. Не вздумай плакать. Беги! Просто, бл*дь, уходи. Если нет, то он нас убьет.

Глядя на синяки на моем лице, она шепчет:

— Он не сделает того, чего я не заслуживаю, Аши.

Взглянув на нее в последний раз, я поворачиваюсь и клянусь, что никогда больше не вернусь в этот дом.

Как только делаю шаг за пределы этой собственности, из меня вырывается вздох облегчения.

Я иду домой.

Глава двадцать вторая

Запахло жареным

Я сижу в постели, голова Эша покоится на моем животе, а его руки крепко обнимают меня во сне, пока я пропускаю его волосы сквозь пальцы и слушаю глубокое, размеренное дыхание. Единственная вещь, от которой мне легче — знание того, что он спит без кошмаров из-за издевательств, от которых страдал, будучи ребенком.

У меня камень на сердце.

Я чувствую себя беспомощной и отрешенной. Я редко себя так чувствую. В последний раз такое было, когда умерла Мия. Дочь Тины была огромной частью моей жизни. Я была ее тетей, и ее смерть отразилось на мне так же сильно, как и на Тине. Я любила эту маленькую девчушку всем своим сердцем. Проклиная себя, я с тихим стуком откидываю голову назад на спинку кровати.

Я хотела узнать, что произошло с Ашером. Я была той, кто на него давил. Он говорил мне, что это было ужасно, а я все снова и снова давила на него, пока у него не осталось иного выбора, кроме как рассказать мне. И сейчас я хотела бы всего этого не знать.

И вот, я сижу здесь, слезы опустошения катятся по моему лицу от того, чему подвергался этот прекрасный мужчина, когда был ребенком. Я никогда не забуду то, что Ашер мне рассказал сегодня ночью. Казалось, что он будто бы отключился. Будто его даже не было со мной в одной комнате. Будто он говорил часы напролет, в то время как на самом деле, рассказ занял примерно полчаса.

В следующий раз, когда я увижу Ника, повезет, если я не разрыдаюсь. Я и прежде знала, что мне нравился Ник, но сейчас… сейчас я ему благодарна.

Ашеру наносили ожоги. Резали. Избивали. Душили.

Он же был всего лишь чертовым ребенком.

Все, чего я хочу, так это найти его родителей и покарать их. Он сказал, что его отец умер несколько лет назад, но он пожалел свою мать, сказав:

— Мама никогда не причиняла мне боли, но она никогда и не помогала, поэтому, как бы то ни было, можно считать, что все-таки она меня ранила, потому что она была слабой. Слабой физически и морально. Что бы ни сказал отец, она всегда слушалась. В ней не было стержня, чтобы бороться. Она не такая, как я.

Если бы даже Эш больше ничего не сделал, то он все равно уже был бойцом.

У него на протяжении трех дней была сломана рука, прежде чем они отвезли его в больницу. Заражение было настолько сильным, что доктора думали, что он мог ее потерять. Пытаясь не придавать этому особого значения, Ашер сказал, что не помнит большую часть из этого. Но мне все равно. Если бы мне представился шанс, я бы причинила его родителям такую же сильную боль, как и они причиняли ему.

Когда я спросила его, были ли у него братья или сестры, он сказал:

— Ник, Макс и Ловкач — мои братья. Единственные, кто имеют значение.

Так много вопросов приходили мне в голову. Я спросила его, почему они называли его Духом, а он ответил, что во время его работы на русских, они подметили, что у него была способность пробираться, проникать в помещения и выбираться из них незамеченным. И так был рожден Дух. Я думаю, что собака зарыта намного глубже, и что это затрагивает его прямо в сердце.

И даже больше того. Я знаю, что есть причина, из-за чего он злится, когда я его так называю.

Я поднимаю его голову со своего живота и перекладываю на кровать. Я использую это мгновение, чтобы посмотреть на него. Действительно посмотреть на него. Он выглядит таким умиротворенным, когда спит. Представляя годы пыток, которым он подвергался, а затем последовавшие за ними годы ночных кошмаров... все это заставляет мое сердце болеть. Я смотрю на него еще немного, а затем вытираю свои слезы. Наклоняясь к нему, нежно целую его губы и тихо говорю:

— Ты не невидимый для меня, Дух.

Я прижимаюсь ближе к нему и задаюсь вопросом, чувствует ли он это тепло. То же тепло, которое чувствую я, когда нахожусь рядом с ним.

Взяв его руку в свою, переплетаю наши пальцы и закрываю глаза.

— Сладких снов, Эш. Я люблю тебя.

***

Что-то щелкает меня по носу. Я отмахиваюсь рукой, чтобы избавиться от этого.

И снова то же с носом. Я ворчу и засовываю голову под подушку. Здесь пахнет лимоном и ягодами.

«Приятно».

— Ашерррр. — Нат. Она произносит имя певучим голоском, и я знаю, что мне нужно посмотреть на нее.

Когда я поднимаю голову, тру сонные глаза и замираю.

Вот она, стоящая в дверях, одетая лишь в мою рубашку и трусики. Сексуальная как грех и одновременно чертовски милая.

И затем, я облит водой.

Чтобы защититься, я хватаю ее подушку и прикрываюсь ею, пока по-армейски скатываюсь с кровати. Я слышу, как Нат накачивает свой чертов водный пистолет и выкрикивает.

— Долг платежом красен. — Затем она что-то бросает на кровать.

Звук ее шагов, выбегающих из комнаты, наполняют мои уши. Когда я думаю, что в безопасности, я поднимаю голову, смотрю на кровать и ухмыляюсь.

Поднимая собственный огромный водный пистолет, я накачиваю его до тех пор, пока давление в нем не становится максимальным. Проверяю уровень воды. Он полный. Мои губы сжимаются, брови поднимаются, и я наклоняю голову. Маленькая распутница меня не обманула.

Уважуха.

«Ох, теперь она сделала это и сбежала».

Режим хищника включается, и я медленно ползу по кровати, спускаюсь на пол, пока не достигаю двери в спальню. Я высовываю голову из нижней части дверного проема и вижу маленькую головку, прячущуюся и выглядывающую из-за столешницы на кухне. Я ухмыляюсь.

Игра началась.

Я приседаю и крадусь на кухню, ведя себя аккуратно, чтобы не издать ни звука. Никто не может быть тише Духа. Когда я достигаю противоположной стороны барной стойки, мысленно считаю до трех, а затем выпрыгиваю с воинственными воплями, открываю огонь, обрызгивая Нат.

Только там никого нет. Только долбаный тапочек.

Неожиданно мне в спину наносят удар.

Я поворачиваюсь, и моя грудь также становится мокрой. Чтобы ограничиться малой кровью, я бросаю пистолет и делаю два шага навстречу Нат. Она такая красивая. Румянец на щеках, светящийся взгляд, и она, смеющаяся надо мной. Когда я буду думать о ней, я буду видеть ее в точности такой, какая она сейчас. Она действительно моя красавица.

Я хмурюсь и коварно улыбаюсь ей, и она на мгновение замирает. Когда Нат понимает, что я делаю, она вскрикивает, бросает свой пистолет, разворачивается на пятках и убегает. Я выкрикиваю.

— Беги, Форрест, беги!

«Да ладно вам! Даже я знаю, кто такой Форрест Гамп».

В этой квартире есть всего три возможных места, куда она может побежать, и она только что выбежала из кухни, оставив для себя возможными вариантами лишь свою спальню и ванную комнату. Я иду к ее спальне и отворяю дверь. Выглядит так, будто комната пуста, но...

Что-то падает в шкафу, и я смеюсь себе под нос.

«Шкаф? Она же не сможет никуда из него деться! Это слишком хорошо».

Улыбаясь, как чертов идиот, я достигаю двери шкафа, берусь за ручку и резко его открываю. Я морщусь, когда вода попадает мне прямо в глаза. У этой маленькой засранки в руках два маленьких пистолета. Она смеется настолько сильно, что у нее выступают слезы. Я вырываю у нее пистолеты, швыряю их себе за спину и забрасываю девушку себе на плечо. Она даже не утруждается в том, чтобы бороться. Я не думаю, что она могла бы это сделать, даже если бы захотела. Ее тело слишком слабо от смеха.

Вот что мне нравится в этой девочке. Она не относится ко мне так, будто со мной что-то не так. Я знаю, что, должно быть, прошлой ночью было сложно услышать то, что она услышала, но она хорошо это восприняла. Скрыла свои эмоции, как настоящий профи. Единственная вещь, которая ее выдала, был дрожащий подбородок и то, как она сжимала в кулаках одеяло.

«Это моя девочка».

Она не идеальна. Впрочем, как и я. Но она идеальна для меня, и я собираюсь сделать все что угодно, чтобы она была со мной.

Пройдя с ней через всю комнату, я бросаю ее на кровать. Она смотрит на меня со смешинками в глазах... и я дома. Нет места лучше, где бы я хотел быть больше, чем здесь, валяя дурака с моей девушкой.

«Возможно, Шериф был прав. Возможно, это и есть любовь».

Если это не она, то что-то чертовски близкое к ней.

Я раздвигаю ноги Нат и ложусь на нее, так что моя голова покоится у нее на груди. Я слышу, как быстро бьется ее сердце, и улыбаюсь, зная, что это я на нее так действую. Моя грудь раздувается от счастья, и я чувствую, будто заявляю на нее свои права. А так я и делаю.

Я оборачиваю руки вокруг ее тонкой талии и говорю ей грубо, как пещерный человек:

— Ты — женщина. Моя женщина.

Она смеется, и я слушаю ее грудной смех, вибрация от которого щекочет мою щеку. Перебирая мои волосы, она нежно отвечает:

— Да. Я твоя, малыш.

Мысль о ней с кем-то другим делает меня иррационально злым. Мой желудок сжимается, и я выплевываю:

— И я не делюсь. Ни с кем.

Сильно хватая меня за длинную прядь волос, она тянет мою голову вверх, чтобы посмотреть мне прямо в глаза и абсолютно серьезно отвечает:

— Я тоже. Поэтому скажи Таше, что больше не будешь с ней видеться.

Даже несмотря на то, что кожа головы адски болит, я улыбаюсь.

— Уже это сделал, девочка.

Улыбаясь мне в ответ, Нат мягко отвечает:

— Хорошо. Было бы жаль надирать ей задницу. Кажется, она милая.

Ее хватка слабеет, и я кладу свою голову назад, на местечко между ее сиськами. Там так тепло и удобно. Я закрываю глаза и бормочу.

— С тобой все по-другому. А как это для тебя, девочка?

Она останавливается на мгновение, а затем снова начинает перебирать мои волосы и тихо говорит:

— Я не знаю, Эш. Но я люблю тебя. Сильно.

Я хочу сказать ей это же в ответ. Действительно хочу. Но я пока еще не готов. Не совсем. Мои чувства к ней сильны. Сильнее, чем я когда-либо к кому-либо чувствовал в своей жизни, и знание того, что она моя, позволяет мне осознавать, что я могу сделать все что угодно. Преодолеть все что угодно. Она забрала ту власть, которую отец имел надо мной. Теперь я даже о нем не думаю. Я чувствую себя легче и счастливее, чем когда-либо, и все это благодаря ей.

Тепло разливается по моему телу. Я поворачиваю лицо и целую внутреннюю часть ее груди. Я не отвечаю ей, просто сжимаю ее сильно. Нат оборачивает ноги вокруг меня, и мы долгое время продолжаем так лежать, чувствуя себя абсолютно комфортно в нашей тишине.

Черт бы меня побрал.

«Думаю, я влюбляюсь в мою девочку».

***

— Эй, красотка, время идти. Тащи сюда свою задницу.

«Что?»

Я волочу ноги из спальни, аккуратно, чтобы не задеть все еще свежий лак на ногтях ног, и все еще одетая в свою пижаму. Я хмурюсь в растерянности и спрашиваю:

— О чем ты говоришь, Эш? Мне не нужно уходить еще... — проверяя свои часы, я говорю ему: — еще два часа.

Он выглядит так красиво в своей униформе. Мускулистые руки обтянуты плотной черной футболкой, и мне хочется облокотиться на что-то и вздохнуть. Его сильные ноги облачены в пару черных джинсов, которые выглядят так, будто были пошиты специально для него. Бляха на его поясе сверкает, а черные туфли выглядят так, будто их только что хорошенько начистили. Качая головой, он говорит мне:

— Не-а. Звонила Мими, и я сказал, что ты сегодня поедешь со мной.

Я широко открываю глаза, ахаю и рявкаю:

— Как думаешь, а ты бы мог мне об этом сказать, задоголовый?

Улыбка исчезает с его лица, и он бормочет:

— А какого хрена я сейчас делаю?

Качая головой, я громко вздыхаю от растерянности и почти криком отвечаю:

— Это же целый процесс, Эш! Сборы в клуб занимают время. Я еще даже не начинала заниматься прической или макияжем. Я даже не знаю, что собираюсь надеть сегодня вечером!

Его лицо снова озаряется, и он улыбается.

— Платье, которое ты надевала на прошлой неделе, было сексуальным. Надень его.

Я фыркаю от недоумения и говорю ему:

— Малыш, есть правила в том, как нужно одеваться! Номер один — не надевать одну и ту же вещь два раза подряд.

Его лицо становится серьезным. Он будто впадает в забвение и медленно кивает, так, будто бы, наконец, начинает понимать серьезность данного затруднительного положения. Он протискивается через меня в квартиру и идет в мою комнату. Я слышу, как он там шуршит и не проходит и минуты, как возвращается с красным в черную клетку, обтягивающим платьем с длинными рукавами и парой черных туфель-лодочек без каблуков.

Могло бы быть и хуже.

На самом деле... неплохо.

Он с опаской смотрит на меня своими большими глазами, будто бы ожидая, что я психану. Я закатываю глаза.

— Неплохо, тупица.

Он улыбается. Я никогда не видела у Духа такой улыбки. Это улыбка Ашера. Она прекрасна. Она заставляет меня хотеть надрать задницу тому человеку, который забрал у него эту улыбку. Я говорю ему тихо:

— Ты хорошо справился, малыш.

У меня занимает пятнадцать минут на то, чтобы собраться. Серьезно, это чертов рекорд для меня. На мне надеты платье и туфли, которые Ашер для меня выбрал, и когда я выхожу из ванной комнаты, он осматривает меня снизу доверху с глупой улыбкой, демонстрируя, как гордится своей работой.

На полпути в клуб говорит мне:

— Ты сегодня вечером без своей губной помады?

Я ухмыляюсь. Я надеялась, что он это заметит.

— Я нанесу ее. Я займусь этим со своим зеркальцем, прежде чем мы доберемся до клуба.

Он не имеет понятия, что я не накрасила губы, потому что у меня есть кое-какие планы на них, прежде чем мы приедем в клуб.

Когда Ашер паркует свой автомобиль, от которого намокают трусики, на парковке «Белого кролика», я терпеливо жду, пока он вытаскивает ключи и поворачивается ко мне. Я перелажу через сиденье и сажусь к нему на колени. Обвиваю руки вокруг его шеи и нежно ему улыбаюсь. Его лицо становится мягче, и он исследует меня своим ранимым взглядом. Мы смотрим друг другу в глаза какое-то время, и мой пульс учащается. Я медленно наклоняюсь вперед и целую его губы, настолько нежно, едва касаясь. Он низко рычит и захватывает в плен мою нижнюю губу, ласково покусывая ее. Открывая рот, я скольжу языком к нему в рот и стону от этого контакта.

Я люблю этого мужчину. Всем своим сердцем. Он создан для меня. Я никогда не найду такого, как он.

Я вжимаюсь в него, углубляя наш поцелуй. Его руки обвиваются вокруг меня, прижимая к себе, заставляя меня чувствовать себя в тепле и безопасности. Я тянусь и беру его лицо в свои ладони. Он немного отстраняется и говорит:

— Скажи это.

Растерянная, я смотрю в его полузакрытые глаза. Он повторяет:

— Скажи это, детка.

Я, наконец, понимаю, что он имеет в виду, и с маленькой улыбкой искренне ему говорю:

— Я люблю тебя, Ашер Коллинз.

Выглядит так, будто ему больно, он закрывает глаза и прижимает свой лоб к моему, шепча:

— Я не заслуживаю тебя. Ни капли. Но до тех пор, пока ты меня хочешь — я твой.

Мои глаза закрыты, и я шепчу:

— Не бросай меня. Никогда.

— Никогда. Ты — моя девочка, — отвечает он серьезно.

Мое сердце раздувается от счастья, и из меня вырывается вздох облегчения.

Сегодняшняя ночь будет отличной.

***

Как только мы входим в клуб, самое время начать миссию «Никто ничего не подозревает».

На самом деле мы с Эшем должны начать себя вести, как старые мы. Это не то, что мне нравится делать, но мне действительно хочется, чтобы эти отношения были только нашими еще хоть немного дольше. По крайней мере, до тех пор, когда он сможет сказать мне, что любит меня. Он почти сказал это этим утром, но что-то сдерживает его. Я чувствовала волны растерянности, которые он излучал. Это немного больно, но я знаю, что он старается. Я делаю все возможное, чтобы не принимать это близко к сердцу. Я знаю, через что он прошел у себя дома. Насколько мне известно, мне повезло, что он называет меня своей девушкой. Это большой шаг для старого доброго Духа.

Прямо перед тем, как идти в клуб, он долго целует меня. Я только накрасила свои губы, но мне все равно. Его губы опьяняют, вызывают зависимость. Его поцелуи сводят меня с ума. Я счастливая, счастливая девушка.

«Шоу начинается».

Ашер следует за мной через двери и сжимает мою задницу. Я поворачиваюсь к нему и вижу у него на лице его новую счастливую, нагловатую улыбочку. До этого у меня была возможность увидеть эту улыбку всего пару раз. Я ничего не могу с собой поделать и смеюсь над ним. Настоящий Ашер на самом деле такой глупыш. Кто бы мог подумать, что же пряталось под всей этой неприступностью?

Сейчас рано. Клуб не откроется еще полчаса. Он ведет меня вверх, в ВИП-зону. Смотрит на меня и говорит:

— У меня есть кое-какие дела. — Затем бросает на меня взгляд и идет в комнату охраны.

Я быстро иду к бару, чтобы поздороваться со Стефаном, красавчиком-барменом.

— Приветик, Шериф!

Он смотрит на меня и улыбается, схватившись за грудь.

— Успокойся, мое взволнованное сердце.

Смеясь, я дразнюсь:

— Ты знаешь, а мне бы не помешала выпивка. Я знаю, что ты занят и все такое, но я хочу самый сложный коктейль из всех, которые ты можешь сделать. Пусть будет двойной.

Он прыскает со смеху, подмигивает мне и тихо говорит:

— Я не могу быть слишком занятым для тебя, красавица.

Мы общаемся и смеемся, и как только он начинает мне делать мою изысканную выпивку, рядом со мной появляется Тина, обнимая меня и прыгая вверх-вниз. Она смотрит на Стефана и говорит:

— Вау! Я люблю, когда Шериф устраивает шоу!

Мы улюлюкаем и аплодируем, когда Стефан подбрасывает и ловит бутылки. Он смешивает два напитка и передает один Тине. Мы вдвоем смотрим на него так, будто это яд, ведь Тина беременна. Пытаясь как можно больше быть незаметной, я хватаю ее выпивку и выпиваю. Тина благодарит меня, и как только Шериф поворачивается, она драматично гримасничает.

— Спасибо тебе, сладкий! — И проводит рукой по своему лицу.

Я смеюсь над ее драматичностью.

Два часа спустя мы уже все сидим в кабинке. У Ашера пересменка с охраной, поэтому он не освободится еще несколько часов, но мне так весело с моими друзьями, что я рада от знания того, что он просто в одном помещении со мной. Мы с Максом флиртуем, как и обычно. Он говорит мне грязные-грязные штучки, которые даже меня заставляют краснеть. Я провожу большую часть ночи, смеясь над нелепыми происшествиями друзей и с завистью наблюдая за Ником и Тиной.

Я хочу этого.

Таких спокойных отношений. Любви. Удовольствия от знания того, что с тобой рядом родственная душа. Я хочу всего этого.

Макс притягивает меня к себе, и я прижимаюсь к нему. Я люблю Макса. Он мой лучший друг. Я чувствую, как диванчик в кабинке прогибается, и поворачиваюсь, чтобы увидеть, как очень несчастный Ашер смотрит на меня. Я краснею, чувствуя себя виноватой, выпрямляюсь и говорю в духе старой доброй Нат.

— Какого хрена ты так на меня смотришь, задоголовый?

Эш смотрит на Макса, наклоняется ниже и шепчет мне прямо на ухо:

— Эта проблема сейчас испортит все веселье, малышка. Держи себя в руках.

На секунду я думаю, что он говорит о том, что потеряет контроль, и я начинаю переживать. Мое беспокойство ослабевает, когда он кивает на вход в ВИП-ложе, и я ахаю, а затем прыскаю со смеху.

«Вот же дерьмовое дерьмо. Это уж точно испортит все веселье».

Когда они замечают, что я смеюсь, все поворачиваются и смотрят на ВИП-вход. Мими, Тина и Лола вскрикивают от удивления. У Ника, Макса и Ловкача на лицах появляется выражение «какого хрена?». И это уморительно.

Сестры Ника и Макса, Летиция, Мария и Изабель стоят там, все такие разодетые, и оживленно нам машут.

Вот в чем дело.

Иза... ей всего лишь девятнадцать.

Чертовски уморительно!

Зажигаем!

Глава двадцать третья

Признание

Ник встает и кричит:

— Сюда! Сейчас же!

Все три сестры на секунду выглядят обеспокоенными. Понимаете, Ник исполнял роль отца в этой семье. Его папа умер, когда он был подростком, поэтому он принял на себя все его обязанности. Он тот, кого мне нравится называть «чертов чемпион». Я люблю Ника и не могла бы выбрать парня лучше для роли своего лучшего друга.

Сестры Ника и Макса пялятся во все глаза на наш столик, ошеломленно замирая. Лети — самая старшая, Мария — средняя сестра и Иза — самая младшая... сильно. Ник почти на шестнадцать лет старше ее.

Лети и Мария выглядят как близняшки. У них длинные, темные, волнистые волосы. Настолько темные, что их можно было бы назвать черными, и большие, выразительные темно-карие глаза, как у их матери. Иза выглядит почти точно так же, но у нее выразительные янтарного цвета глаза, как у Ника и Макса. И Иза довольно-таки горячая штучка для своего юного возраста. У Ника появится грыжа, когда она начнет ходить на свидания, если еще не начала.

Лети, как самая старшая из них, старается успокоить Ника. Она выставляет свою руку в жесте, говорящем ему подождать.

— Ты думаешь, я бы могла взять тусоваться свою младшую сестру, чтобы втянуть ее в неприятности, Николай?

Он открывает рот, чтобы заговорить, но Мария обрывает его хныканьем:

— Ну же, Никки. Расслабься. Она не пьет. Она скучала одна-одинешенька дома. — Когда она говорит одна-одинешенька, то поднимает руку и сжимает щечки Изы, а я прыскаю со смеху.

Я люблю этих девчонок.

Иза отбрасывает руку Марии, опускает голову и тихо говорит:

— Все хорошо, Ники. Я могу уйти. Не хочу быть для кого-то проблемой.

Мое сердце тихо разбивается за нее, и я вижу, что сердце Ника тоже.

Он притягивает ее в свои объятия и говорит:

— Ты можешь остаться, малышка, до тех пор, пока ты не пьешь. Я люблю тебя до чертиков, но не хочу терять из-за этого свою лицензию.

Иза улыбается и смотрит на своего старшего брата так, будто он зажег все звезды на небе этой ночью. Он смотрит на нее точно так же, и неожиданно я начинаю скучать по своим сестрам. Тина встает и притягивает Марию к себе, чтобы та села рядом. Они сразу же начинают общаться о новом поступлении одежды в магазине. Мими похищает Лети, чтобы посплетничать и перемыть косточки всем и вся. Я вижу, как Иза, широко распахнув глаза, осматривает стол. Она чувствует себя не в своей тарелке.

Мне ненавистно это.

Я машу ей, и когда она оказывается достаточно близко, притягиваю ее на сторону Ашера, чтобы мы обе были по бокам от него, и спрашиваю ее об учебе. Эш улыбается, как гордый отец и оборачивает свою руку вокруг нее. Я забыла, что Иза, словно его сестра. Она была ребенком, когда он переехал жить к ним. Девчушка стреляет в него сладкой улыбкой перед тем, как ее выражение лица становится изможденным.

Она говорит:

— Мы на каникулах сейчас. Спасибо, Господи. Я не знаю, сколько еще смогу выносить это. При мысли, что еще три года… я думаю, что могу умереть.

Улыбаясь, говорю ей:

— Моя сестра на ее последнем году обучения лечебной физкультуре, и она говорит, что это стоит того, чтобы долго терпеть. — Иза кротко улыбается, и я продолжаю: — Перетерпи, детка. Это будет стоить того в конце.

Мы какое-то время болтаем, пока Ловкач не спрашивает громко свою кузину:

— Так, Иза, малышка, ты встречаешься с кем-нибудь?

Она заливается ярко-красным, ее глаза широко распахнуты, когда смотрит через стол на неожиданно застывших Ника и Макса. Девушка заикается:

— Н-нет! Я имею в виду, никто из парней не приглашает меня. Они бы и так не пригласили. Я не их типаж.

Она звучит так подавленно, что я протягиваю руку через колени Ашера и беру ее ладонь, произнося громко:

— Значит, они тупые, потому что ты красивая и умная.

Эш смотрит на меня с нежностью, и в его взгляде внезапно появляется сентиментальность. Я посылаю ему суровый взгляд, нахмурив брови, и незаметно трясу головой. Он прочищает горло и хмурится снова.

«Хороший мальчик».

Макс выдает:

— В любом случае, зачем тебе нужно встречаться с кем-то, Иза? Ты все еще ребенок. Не парься по этому поводу, пока не станешь старше, сладкая.

«Оооу, дерьмо».

Я знаю, что он пытается быть поддерживающим братом, но он не только назвал свою сестру ребенком перед своими друзьями, он подразумевал, что ей не нужно беспокоиться о свиданиях... вообще.

Все девочки с открытыми ртами смотрят на Макса. Их выражения лиц говорят, что он совершенно точно сбрендил. Внезапно, выражение лица Изы становится таким, каким я не видела его раньше. Она прищуриваются на Макса и выпаливает:

— Я не чертов ребенок, Макс! Мне долбаных девятнадцать лет. Мне будет двадцать через несколько месяцев… и я ходила на свидания. Часто! И парней тоже целовала. Смотри!

Она поворачивается, обхватывает лицо Ашера двумя руками и притягивает его изумленное лицо к своему. Целует его с энтузиазмом, в то время как он не шевелит ни мускулом. Слишком изумленный, чтобы реагировать, он просто сидит и принимает поцелуй, а я хочу рассмеяться. Что и делаю.

«Это самое смешное зрелище, которое я видела!»

Мне нравится, что не только у моей семьи проблемы с гневом.

Иза отпускает лицо Ашера, поворачивается к своим братьям, показывает им обоим фигу и восклицает:

— Vete a la mierda (прим.перев. «Пошли на фиг»)! — Перед тем, как встать и умчаться в дамскую комнату.

Хоть я и не говорю на испанском, но это прозвучало так, как будто она сказала своим обоим братьям отвалить, и, посмотрев на лица Ника и Макса, я бы поспорила на деньги, что права.

Ник хмурится, когда бормочет:

— Что, черт возьми, я натворил? — Он указывает на Макса и обвиняет: — Он тупоголовый.

Лети выглядит опустошенной. Она поворачивается к Максу и требует:

— Уладь это!

Мария говорит Максу сквозь невесёлую усмешку:

— Ты сделал это сейчас, Мальчик Макси. Ты когда-нибудь слышал о тактичности? Потому что тебе не хватает этого. Не удивительно, что у тебя нет девушки.

Макс открывает и закрывает рот, как рыба. По крайней мере, у него есть приличие, чтобы выглядеть виноватым. Тина собирается встать, но я вытягиваю руку и говорю:

— Стой. Я проверю ее.

Не дожидаясь ответа, я направляюсь в дамскую ВИП-комнату.

Как только вхожу, я вижу сидящую в одном из кресел Изу, выглядящую печальнее, чем она должна быть. Я шлепаюсь на кресло рядом с ней и заявляю:

— Вот это было шоу, сладкая.

Она пожимает плечами, и я продолжаю:

— Я должна сказать, что мне понравилась, как ты сказала своим братьям отвалить.

Она выдавливает улыбку, и я признаюсь:

— Но моей любимой частью было, когда ты целовалась с Эшем.

Иза закрывает лицо руками и смеется. Я смеюсь вместе с ней. Мы обе хохочем так сильно, что почти плачем. Когда я, наконец, перестаю, то спрашиваю:

— Что это было, детка?

Из нее вырывается раздраженный вздох.

— Я устала от того, что они оберегают меня, как ребенка. Я знаю, что всегда буду ребенком для своей семьи, но это должно прекратиться. Чрезмерное покровительство. Как они нянькаются со мной. Это слишком. Я ненавижу это.

Кивая в согласии, я серьезно говорю:

— Ну, сейчас они понимают. Это точно. Хотя я думаю, что ты должна сказать что-то хотя бы Ашеру.— Я посмеиваюсь, вспоминания о его выражении лица. — Он выглядел действительно сбитым с толку.

Я имитирую его широко раскрытые глаза, пораженное выражение лица, и мы смеемся снова. Она тихо говорит:

— Ты зовешь его Ашер.

«Дерьмо. Я ведь так сказала?»

С легкой улыбкой она продолжает:

— Никто не зовет его Ашером, кроме мамы.

Я открываю рот, чтобы оправдать себя, но она перебивает меня тихим голосом:

— Это действительно круто.

И почему-то я знаю, что она сохранит мой секрет.

Вставая, я тяну ее за собой. Держа ее руку, говорю:

— Я бы хотела выпить. Пойдем.

Мы выходим из уборной и направляемся к бару.

***

Кто-то прочищает свое горло, и я поднимаю голову.

Нат стоит, улыбаясь, позади Изы, держа ее руку в знак поддержки. Иза говорит на входе в кабинку:

— Извините за ту сцену. Я извиняюсь за то, что почти испортила ваш отдых. — Она поворачивается ко мне, выглядя застенчивой. — Прости, Дух. Из всех свободных парней ты сидел ко мне ближе всех, и я решила подтвердить свою позицию.

Подарив ей маленькую улыбку и потирая затылок, я говорю:

— Ну, я думаю, ты точно показала им, что хотела, да?

Иза ослепительно улыбается мне, и я вижу, как Нат голову, когда ее тело трясётся в беззвучном смехе. Ник прочищает горло и говорит:

— Все в порядке, сладкая. Я знаю, что забыл, что ты сейчас уже женщина и, — его лицо светлеет, когда он продолжает: — я знаю, что ты больше не ребенок.

Макс стоит и окутывает Изу крепкими объятиями. Они обнимают друг друга, и какое-то время тихо разговаривают, и по тому, как оба улыбаются, я понимаю, что они все уладили.

Когда ребята занимают свои места, я беру колу. Делаю только глоток, когда Макс говорит:

— Эй, Дух, где Таша последние дни?

Я открываю рот, чтобы заговорить, и сглатываю в то же время. Давлюсь своим напитком, кашляю и плююсь. Немного колы попадает в нос, и, в конце концов, остатки оказываются на мне. Нат начинается смеяться, трясет своей головой, бормоча:

— Растяпа.

Взяв себя в руки, я прочищаю горло и говорю Максу:

— Я больше не вижусь с ней. — Я не знаю, с чего вдруг, но говорю дальше: — На самом деле, я встречаюсь кое с кем.

Когда я говорю это, я хочу, чтобы у меня был один из тех волшебных шаров, которые используют злодеи в старых фильмах. Вы помните? Те самые, которые создают огромное облако дыма, давая злодею время, чтобы исчезнуть.

Да. Те самые.

Нат замирает сбоку от меня, и я вижу, что Иза широко улыбается. Неожиданно я оказываюсь завален вопросами. Макс подается вперед и недоверчиво спрашивает:

— Встречаешься с кем-то? В смысле, свидания и все такое?

Я киваю, и Ловкач говорит с широко раскрытыми глазами:

— Вау. Кто она?

Я открываю рот, чтобы ответить, но Ник перебивает меня, спрашивая:

— Как долго ты встречаешься с этой цыпочкой?

Хмурясь на Ника, я внезапно хочу пнуть его, чтобы не звал Нат цыпочкой. Только я могу звать ее цыпочкой, потому что она моя. Она… я бы сказал леди, но… нет. Давайте будем звать ее злючкой

Тина выглядит мечтательно счастливой, когда утверждает:

— О, Дух, дорогой, мы должны познакомиться с ней!

Мими смотрит на Нат и повторяет:

— Да. Мы были бы рады познакомиться с ней.

Лола смотрит на меня и на Нат, выглядя грустной. Она говорит, надувшись:

— Ну, это отстой.

Ловкач слегка подталкивает ее локтем, и она исправляется:

— Я имею в виду, это здорово. — Выдавливая самую фальшивую улыбку из всех, которые я видел у нее.

Мария и Лети выглядят готовыми лопнуть от счастья. И вдруг я чувствую смелость. Я говорю им:

— Да, она… эм… она нечто. — Скользя рукой под стол, я стискиваю колено Нат и продолжаю: — Она чертовски смешная и милая. Она кричит на меня все время. Не мирится с моим характером.

Я чувствую, как рука Нат накрывает мою. Ее большой палец ласкает тыльную сторону моей ладони, и я продолжаю:

— Она слушает меня, даже когда я веду себя как мудак. В ней есть нечто особенное. Я хочу ее оберегать. Она говорит, что любит меня.

Все девочки ахают и делают сентиментальные лица, когда прикладывают руки к своей груди. Все, кроме Нат и Мими. Мими нежно улыбается, и Нат остается с каменным лицом.

Тина подается вперед и тихо спрашивает:

— Ты?.. Ну, ты знаешь? Любишь ее?

Стискивая колено Нат снова, я отвечаю:

— Она учит меня этому.

Если бы Тина могла растаять в лужицу, она бы сделала это прямо сейчас. Дерьмо, она выглядит готовой расплакаться.

Макс выглядит шокированным. Как и Ловкач. И Ник.

Ладно, они все выглядят так. И обычно мне было бы насрать, но не сегодня. Если бы Нат позволила, я бы рассказал им всем, что она моя, прямо сейчас.

И что я оберегаю ее.

***

«О. Мой. Гребаный. Бог».

Это действительно только что свершилось? Действительно ли Эш только что сказал, что он встречается со мной, и что я учу его любить?

«Обморок, детка».

Это обморо-тастично. Он точно потрахается сегодня ночью. Я могла бы даже умолять пососать его член. Я знаю, как сильно он любит это.

«Если быть честной, то я люблю это так же сильно, как и он».

Я делаю глоток своего напитка, когда Эш скользит своей рукой от моего колена к бедру. Я пытаюсь сглотнуть, но напиток попадает не в то горло, и я давлюсь и кашляю. Я кашляю сильно и долго добрую минуту, когда Эш возвращает мне мое замечание. Он посмеивается и бормочет:

— Растяпа.

Все еще держа руку на моем бедре под столом, он скользит чуть выше, смотрит на меня, хмурясь, и говорит:

— Ты заблокировала мою машину?

Внезапно возбужденная и сконфуженная, я говорю ему:

— О чем, черт возьми, ты говоришь, придурок?

Он громко вздыхает, и все в кабинке смотрят на нас.

«Зачем он устраивает сцену?»

Он продолжает:

— Нужно заблокировать ее. Если моя малышка будет украдена, это будет на твоей совести.

«Оу! Поняла тебя, малыш. Хи-хи».

Я пялюсь на него и говорю:

— Ну, если бы ты сразу показал мне, то не спрашивал бы сейчас.

Эш трясёт головой, громко выдыхает, бормоча:

— Следующего раза не будет. — Затем кивает головой. — Пошли.

Иза встает из-за стола, старательно пытаясь скрыть свою улыбку. Эш тоже встает, и я следую за ним. Я встречаюсь взглядом с Тиной, и одними губами говорю:

— Мудак.

Она посылает мне сочувствующий взгляд и машет. Спеша поравняться с ним, я говорю:

— Ты мог бы предупредить меня, Эш.

Он трясет головой и говорит:

— Мне нужно быть внутри тебя, красавица. Сейчас же.

Беря меня под локоть, он почти тащит меня из клуба к своему блестящему черному Impala. Слово, которое бы описало эту машину. Горячая. Воплощение секса.

Двери разблокированы, и Эш обходит машину. Он садится на переднее пассажирское сидение, толкая его так далеко, как только возможно. Раскрывает свои объятия, смотря на меня полуприкрытыми глазами.

Оу, мне нравится это.

Парковка тускло освещена, но если кто-нибудь пройдет мимо машины, то он чертовски четко увидит нас. И это делает все только горячее. Эш расстегивает пряжку своего блестящего серебряного ремня, расстегивает клепку на своих джинсах, опускает молнию, скользит рукой внутрь и освобождает член.

«Чеееееерт!»

Каждый раз, когда я вижу его, мое сердце пропускает удар.

Это великолепный член. Толстый, длинный, мощный. И он весь мой.

Стараясь не удариться головой, я забираюсь, чтобы оседлать Эша. Когда мои колени оказываются по бокам от него, Эш скользит руками на спину под платье, затем ниже, чтобы накрыть ними мою задницу. Он замирает перед тем, как посмотреть на меня, его выражение лица становится пораженным. Он хрипло говорит:

— Красавица, пожалуйста, скажи мне, что ты не сидела в кабинке всю ночь без трусиков.

Я улыбаюсь самой ангельской улыбкой, которая только есть в моем арсенале, и он откидывает голову назад со стоном. Мое платье задирается, сбиваясь в кучу на бедрах. Эш немного приподнимает меня, располагая себя напротив моего входа, и перед тем, как я могу сказать хоть слово, он толкается. Я тяну руки вверх, чтобы ухватиться за его плечи, закрываю глаза и громко стону. Эш не шевелит ни мускулом. Я опускаю свое лицо к его шее и чувствую пульс, который бьется под моими губами с каждым чувственным поцелуем, что я оставляю. Пробегаюсь языком вверх по его шее, я останавливаюсь, чтобы поцеловать его подбородок. Я вдыхаю его сильный и абсолютно мужской запах. Древесный и мускусный, и заставляющий мои трусики намокнуть. Зная, что сведу его с ума, я прикусываю мочку его уха и шепчу:

— Я люблю тебя, Эш.

Его руки обвивают меня, он долго стонет и толкается в меня так глубоко, что мои глаза закатываются назад, когда моя вагина сжимается вокруг него. Мое влагалище плачет счастливыми слезами. Он поднимает руку и разворачивает мой подбородок к себе. Его поцелуи влажные и сексуальные. Язык врывается в мой рот, устанавливая тот же ритм, что и его толчки. Мое дыхание ускоряется, лоно сжимается, и я стону в его рот.

Эш опускает руку между нами и прижимает большой палец к моему клитору, потирая его ленивыми мягкими движениями. Мое лицо горит, сердце бешено стучит, и я неожиданно ахаю, когда моя вагина неконтролируемо сокращается в освобождении. Эш рычит в мой рот:

— Моя развратная девочка. Люблю, когда ты такая. Вся моя, малышка.

Я хныкаю, когда он захватывает мой рот властным поцелуем, который находит отголосок в моей душе. Он бормочет в мой рот:

— Я уже близко, девочка. И это все твое.

Его толчки становятся безумнее, руки смыкаются на моей спине. Я чувствую, как он пульсирует внутри меня, и это поднимает меня на еще большие высоты блаженства.

Его тело расслабляется напротив моего, дыхание выравнивается, и его плечи опускаются. Эш подается назад, чтобы посмотреть на мое лицо, и говорит:

— Это мое.

Затем он тянется вниз, чтобы коснуться моей плоти, которая все еще насажена на него, и это так горячо, что я ахаю прежде, чем энергично кивнуть.

Почему-то он не выглядит убежденным, но слегка кивает перед тем, как требует:

— Губы, малышка.

Приближая мое лицо ближе к его, я вдруг отодвигаюсь и спрашиваю:

— Почему ты сделал это? Ну, ты знаешь, там?

Он в замешательстве, затем тихо вздыхает.

— Я, правда, не знаю. Казалось, будто это импульсивное желание. Так, как будто я не мог остановить его.

Кивая в изумленном неверии, я шепчу:

— Это приемлемый ответ.

Эш моргает один раз перед тем, как на его лице появляется новая широкая счастливая улыбка. Я сжимаю перед его рубашки и трусь своей щекой об его. Наши носы соприкасаются в нежном жесте. Я тихо его спрашиваю:

— Так я все еще твоя одержимость?

Его руки поглаживают мою спину долго и успокаивающе. Чмокнув мои губы, он отвечает:

— Одна и единственная. Никогда не переставала ею быть, девочка.

Сглатывая, я неожиданно начинаю потеть, когда спрашиваю едва различимым шёпотом:

— Ты ведь пытаешься, правда?

Он дарит мне преднамеренно медленный поцелуй и отвечает:

— Да. Пытаюсь. Это заставляет меня думать, что ты этого заслуживаешь.

Я улыбаюсь ему в рот и говорю:

— Это так.

Мы оба посмеиваемся над моей дерзостью. Проходит секунда перед тем, как я говорю:

— Эш?

— Да, девочка?

Я шепчу:

— Моя задница затекла.

Его тело трясется напротив моего, и я подаюсь назад, чтобы посмотреть, как он смеется.

И в мире нет зрелища лучше, чем это.

Глава двадцать четвертая

Возвращение Духа

Сделав перерыв на работе, я направляюсь в комнату отдыха, подхожу к дивану и плюхаюсь на него.

Наблюдение целый день за Нат доставляет мне серьезные неприятности. Все узнают о нас, если я буду весь день ходить со стояком. И не просто с намеком на стояк, а самым настоящим стояком. Словно мой член знает, что она на экране, и хочет быть к ней ближе.

Я провел большую часть вчерашней ночи, думая о том, что происходит. И пришел к заключению.

Нат — ведьма, и она наложила на меня заклятие.

Да. Это единственное объяснение, которое я могу дать. Почему еще я не могу перестать думать о ней?

Я думаю о ней все время. Когда я на работе. Когда дома. Когда в спортзале. Когда я с ней в кровати, трахаю ее. Она в моей голове, занимая мои мысли все время. И это раздражает меня, но когда вижу ее, я не забочусь ни о чем, кроме как прикасаться к ней, обнимать или даже просто разговаривать с ней.

Я хмурюсь.

Доброта и ласка — не в моем стиле.

«Понимаете?»

Ведьма.

Закрывая глаза, я откидываю голову на диван и вздыхаю. Прошлой ночью она спросила меня, пытаюсь ли я полюбить ее, и это так. Это действительно так. Но я не знаю, куда это все ведет. Мне нужен совет.

Диван продавливается, и я чувствую, что-то холодное вжимается в мою руку. Открывая глаза, я вижу Ника рядом со мной, который смотрит на меня, прищурившись.

— Кто нагадил в твои хлопья?

Я открываю содовую, которую он протянул мне, и делаю глоток, не отвечая.

Он долго и медленно кивает перед тем, как пробормотать:

— А-а-а. Проблемы с женщиной.

Хмурясь, я вру:

— Ты промахнулся, брат.

Он подается назад, вздернув брови.

— Оу, да? Я неправ? Ты забываешь, у кого дома беременная жена. — Он кивает. — Этот взгляд? Я знаю этот взгляд. Черт. Я изобрел этот взгляд. Ты должен мне авторский гонорар, чтобы использовать его.

Я не сдерживаюсь и смеюсь. Ник знает, как поднять настроение.

Сдаваясь, я спрашиваю:

— Когда ты первый раз понял, что влюбился в Тину… Что ты почувствовал?

Он откидывается назад, с заложенными за головой руками. Вздыхает через улыбку и говорит:

— Все еще чувствую это, мужик. Это все еще поражает меня. — Поворачиваясь ко мне лицом, продолжает: — Чувствуется, как будто никто, кроме нее, не важен. Как будто она — центр моего мира. Каждый раз, когда я вижу ее, хочу прикасаться к ней. Я хочу, чтобы все знали, что она моя. Она делает меня счастливым. Я знаю, что никого никогда не полюблю сильнее, чем люблю ее. Ну, ладно, возможно Татьяну и нового малыша, но Тина всегда будет моей девочкой. Чертов ураган.

Бл*дь.

Именно это я чувствую к Нат.

Я хмурюсь из-за своих мыслей. Ник продолжает:

— Сейчас я не говорю, что ты встречаешься с Нат или еще что-то, но если бы она была моей девушкой…

Я поворачиваюсь и пялюсь на него, и он смеется. Через смех он говорит:

— Если бы она была моей девушкой, я знаю, что она хотела бы всего этого.

«Ладно, мой интерес сейчас чертовски обострен».

Все еще пялясь на засранца, я спрашиваю:

— Что ты имеешь в виду?

Улыбка Ника сменяется на задумчивость, когда он отвечает:

— Нат не из тех, кто делает что-то наполовину. Если она хочет, то хочет все. Она может быть счастливой с тем, что ты ей даешь сейчас, дружище, но когда-нибудь, в будущем, она будет ожидать, что ты сдашься и мужественно примиришься с необходимостью

«С какой необходимостью?»

В замешательстве спрашиваю:

— О чем ты?

Сейчас очередь Ника сердито пялиться на меня. Он говорит:

— Проснись уже, черт возьми, и пойми. Женитьба, Дух. Она захочет ее. Это то, что ты сможешь дать ей? Потому что если это не так, я советую тебе прекратить это прямо сейчас.

«Женитьба? Чтоб меня».

Случайные мысли возникают в моей голове.

Я хочу быть с ней. Я не хочу, чтобы с ней был кто-то другой. Если я надену кольцо ей на палец, это будет значить, что она полностью моя на всю жизнь. И внезапно я задаюсь вопросом, почему мысль о свадьбе раньше заставляла меня чувствовать, будто я проглотил пинту свинцовой краски. Я бы мог жениться на Нат.

Ник вырывает меня из моих мыслей. Он тихо говорит:

— Она не захочет того, кто отталкивает ее, когда все становится трудным. Она захочет мужчину, который будет говорить с ней, проговаривать все проблемы, и она захочет помочь тебе с этими проблемами. — Откидываясь назад, он продолжает: — Люблю тебя, как брата, мужик, но Нат мне словно сестра, поэтому если ты разобьешь ее сердце, ты не оставишь мне выбора, кроме как сломать твой нос. — Я смотрю на него, и его губы дергаются, когда он добавляет: — Не то чтобы ты встречался с ней. Просто говорю.

Без лишних слов, он подмигивает мне, встает и оставляет меня, сидящим на диване, с сотней вопросов, прежде чем я мог бы начать спрашивать.

«Самый главный вопрос в том, смогу ли я быть мужчиной, который нужен Нат?»

***

Входя в квартиру после долгого рабочего дня, я скидываю туфли и кричу:

— Сладкий, я дома!

Нет ответа.

Я хмурюсь.

Это странно. Эш обычно здесь в ожидании меня после долгой смены. Он, должно быть, у себя дома, что очень хорошо, потому что мне действительно сильно нужен душ перед тем, как я получу немного сладкой-сладкой любви. Я воняю.

Кидая сумку на стойку со вздохом, я вхожу в спальню и включаю свет. Я взвизгиваю, когда вижу Эша, сидящего на краю моей кровати в ожидании меня. Схватившись за сердце, я посмеиваюсь и говорю:

— Малыш, предупреждаю. Никаких подлостей. Это лучший способ получить сотрясение мозга.

Он упирается локтями в колени, держа руки сложенными в кулаки и прижимая их ко рту. Эш выглядит погруженным глубоко в мысли, поэтому я думаю, что оставлю его. Я обхожу его, целую в лоб и говорю ему:

— Мне нужно принять душ. Твоя девушка очень вонючая сегодня.

Как только я отхожу от него, он говорит:

— Нат, подойди.

Не поворачиваясь, я произношу:

— Секунду, малыш. Мне действительно нужно в душ.

Он непреклонен:

— Нат. Я ухожу.

Я вхожу в ванную, чтобы включить душ, и отвечаю:

— Хорошо. Я буду через пятнадцать минут. Мне просто нужно…

Я сотрясаюсь от шока, когда он рычит:

— Сядь. Черт. Возьми.

Он кричит так громко, что вены на его шее пульсируют.

Прикладывая руку к груди, я чувствую, как мое сердце колотится под ладонью. Я шепчу:

— Хорошо. — И направляюсь сесть на свою кровать. Что-то подсказывает мне, что сейчас не лучшее время спорить, поэтому не спорю.

«Знаю. Я так же шокирована, как и вы».

Беспокойство охватывает меня. Что-то не так.

Мое сердце сжимается, когда я вижу его холодное выражение лица. Он говорит уверенно:

— То, что происходит, — нехорошо, и это должно остановиться.

«Нет. Боже. Нет».

В моем носу щиплет, а глаза жжет. Я говорю тихо:

— Что?

Он машет рукой и бормочет:

— То, что между нами. Я меняю все в себе ради тебя, и мне это не нравится. Так больше не может продолжаться. Мы договорились, что если один из нас захочет покончить с этим, то другой воспримет это спокойно, а я хочу покончить с этим.

В моей груди простирается боль от каждого биения сердца.

Мое сердце разбито. Раскололось на миллион кусочков.

Эш смотрит в пол. Он упирает руки в бедра и встает, говоря:

— Мне нравилось это. Я имею в виду, ты мне нравишься. Просто отношения не для меня. Тебе нужен другой тип парней. Каким я никогда не буду.

«Откуда это взялось?»

Мой желудок сжимается. Поднимаясь с кровати, я выпаливаю:

— Мне нужен только ты.

Он смотрит мне в глаза и выплевывает:

— Я даже не цельный мужчина, Нат. Черт! Я едва ли половина от него.

Подходя ближе к нему, я вытягиваю руку и прикасаюсь к его руке. Затем говорю, неровно дыша:

— Я помогу тебе. Мы преодолеем все вместе, шаг за шагом.

Вырывая свою руку из моей, он кричит:

— Ты не можешь исправить меня!

Теряя терпение, я кричу в ответ:

— Я не хочу исправлять тебя! Я люблю тебя!

Он опускает голову в поражении. Снова упирая руки в бока, он тихо говорит:

— Мне нечего предложить тебе.

Слезы текут по моему лицу. Я говорю ему:

— Твоя любовь — это все, что нужно.

— Я не знаю, что такое любовь, — шепчет он, избегая моего взгляда.

Молчание.

Мы оба стоим близко друг к другу, но я чувствую, будто потеряла его. Но я не потеряю его без борьбы. Я вытираю слезы и тихо спрашиваю:

— С чего все это, Эш?

Он громко выдыхает и мерит шагами комнату. Не отвечая на мой вопрос, говорит:

— Когда мы маленькие, мы просим наших мам проверить монстров под кроватью. Мои монстры были не под моей кроватью. Мои монстры… — он указывает на свой висок, — …мои монстры были рядом. Они все еще здесь. Ты хочешь быть с кем-то таким? С кем-то таким, как Коул? Потому что я хуже, чем он. Ты бы не поверила в то, что я совершил. У тебя были бы мурашки по коже из-за этого.

Гнев вспыхивает в моих венах. Я плачу и кричу:

— Ты не такой, как он! Не говори так! Ты не такой!

Его выражение сменяется чем-то жестоким и темным. Он делает два шага по направлению ко мне и обхватывает руками мое горло, крепко держа. Эш медленно перекрывает мне доступ кислороду, до тех пор, пока я не могу сделать полный вдох. И я позволяю ему. Он рычит через стиснутые зубы:

— Ты думаешь, я не такой, как он? Я убивал прежде. И сделал бы это снова. Ты не можешь изменить меня. Зло порождает зло. Прямо как мой отец.

Я вытягиваю руку и хватаюсь за его. Я не царапаюсь, не борюсь, просто держусь за него. Мое зрение становится размытым, когда давление повышается, и мои уши закладывает. Я выдавливаю шепотом:

— Ты не такой, как он. — Затем ахаю. — Я знаю, чего ты добиваешься.

В его выражении лица появляется боль. Опустошение.

Он убирает руки от моего горла, и я падаю на колени, задыхаясь и кашляя. Его голос холоден, когда он говорит, не смотря на меня:

— Я ухожу. Есть работа, которую нужно выполнить.

Одинокая слеза катится по моей щеке. Тяжело дыша, я сжимаю воспаленное горло трясущимися руками. Поднимая взгляд на Эша, шепчу:

— Если ты оставишь меня сейчас, я не знаю, захочу ли тебя когда-нибудь обратно.

Его взгляд удерживает мой добрую минуту. Затем он поворачивается и выходит из моей комнаты.

Я начинаю задыхаться.

Я слышу, как закрывается дверь квартиры, и это чувствуется концом всего, поэтому я делаю единственную вещь, которую могу сделать в этой ситуации.

Я падаю вперед, мои трясущиеся руки едва ли поддерживают меня, плотно зажмуриваю глаза и выпускаю свою печаль.

***

Кто-то стучит в дверь квартиры Ашера.

Пошло уже четыре дня, как он ушел. Он не приходил домой. Вообще.

Я беспокоюсь.

Он не перезванивал на мои звонки и даже не писал сообщений, что с ним все хорошо. Я провела прошлую ночь в его постели, надеясь, что если он придет домой, то у него не хватит духу сказать мне уйти.

Девочки пытаются выяснить, что со мной не так, но я не в состоянии рассказать им. Я позвала Ника прошлой ночью и умоляла его рассказать мне, где Эш, но он сказал, что Эш никогда не говорил ему, куда собирается. Он сказал:

— Дай ему время, сладкая. У него есть много того, с чем ему нужно смириться. Демоны в его голове иногда сильнее, чем он сам.

Сейчас кто-то стучит в его дверь, и мое сердце колотится. Я автоматически думаю о худшем. Я представляю, что это пара офицеров, заставляющие себя сказать возлюбленной Ашера, что он не вернется домой. Никогда.

Мой желудок сжимается, а слезы застилают взор.

Я могу быть не любима в ответ, но он был моим возлюбленным.

Не в состоянии выдержать незнание, я открываю дверь и смотрю на коридор. Там стоит высокая, пожилая женщина. Она поворачивается ко мне. Я бросаю взгляд на ее лицо и внезапно понимаю, кто она. Мое лицо лишается всяких эмоций, и я спрашиваю:

— Могу ли я помочь вам?

Она вежливо спрашивает:

— Извините. Я просто ищу моего сына. Вы знаете Ашера Коллинза? Я Грейс.

Мое сердце начинает быстрее биться из-за гнева, а дыхание тяжелеет. Ярость скручивает мои внутренности, и я вспыхиваю.

Грейс.

Я хочу схватить эту женщину за горло. Неудивительно, что Эш бросил свой телефон об стену. Это звонила его мать.

«Как она смеет приходить сюда?»

Одетая в белые прямые штаны и яркую желтую блузу, она выглядит, словно могла бы быть Матерью Года. Волосы уложены в короткий аккуратный пучок. Она выглядит чопорно и прилично.

Как же внешность может быть обманчива.

Моя кровь закипает, и перед тем, как я контролирую себя, ненависть вылетает наружу:

— Ну, уж нет, мамаша. У вас нет никаких прав быть здесь. Как вы посмели приехать сюда?

В ее выражении появляется боль. Ее глаза… У Ашера ее глаза. Она открывает рот, чтобы заговорить, но я прерываю ее. Я смотрю на нее, прищурившись, и говорю:

— Он не ваш сын. Чтобы он был вашим сыном, вам пришлось бы защитить его в какой-то момент его мрачной жизни. Но вы не защищали, не так ли?

Ее лицо искажается, и я испытываю ощущение удовольствия от знания, что причиняю ей боль. Я выплевываю:

— Несмотря на все омерзение, которое появилось в его жизни, благодаря вам, он выжил. Вы знаете, что стали причиной всего этого, не так ли? — Слезы ярости текут по моему лицу. Я выпаливаю:

— Вы стояли там, когда ваш муж выжигал дырки в нем, резал его, как кусок мяса, бил его и ломал кости. Вы ничего не делали, чтобы остановить это. Вам должно быть стыдно за себя.

Она прикрывает рот ладонью, закрывает глаза и беззвучно рыдает.

Мне нужно причинить ей боль. Я хочу разбить ее сердце.

Я тихо продолжаю:

— Вы можете забыть о нем… потому что он позабыл о вас давным-давно. И я не склонна к ненависти, но я ненавижу вас и вашего мужа одинаково. Если в мире есть какая-то справедливость, то его папочка будет разгребать дерьмо в аду. Вы не его семья. Вы никто. Я его семья.

Я останавливаюсь, чтобы хорошо взглянуть на эту женщину. Эту ужасную, ужасную женщину. Я говорю ей:

— Никогда больше сюда не возвращайтесь, Грейс.

Затем я поворачиваюсь и направляюсь обратно в свою квартиру. Оказавшись внутри, я облокачиваюсь спиной об дверь, накрываю лицо руками и плачу.

Из моего горла вырываются рыдания, и мое сердце снова разбивается.

Возвращайся домой, Эш.

***

Боже, виски на вкус как дерьмо.

Морщась, когда делаю еще один глоток, я действительно не понимаю, как он пил это дерьмо почти каждый день своей взрослой жизни.

Сидя на могиле моего отца, смотря на нее, словно она принесет мне ответы на вопросы, которые я не знаю, как спросить, я думаю, может ли он видеть меня прямо сейчас.

Мой отец мертв из-за меня.

Я убил его, не моргнув и глазом.

Он был плохим человеком.

Это случилось через пару месяцев, после того, как я ушёл из адской дыры под названием дом детства. Я прятался у соседнего дома, который был ближе к моему старому. Я думаю, вы могли бы сказать, что мне было любопытно увидеть, как они без меня. По секрету, я хотел, чтобы им было плохо. Я хотел, чтобы папа понял, что я не был худшим в его жизни.

Он сам испортил свою жизнь.

Я перебрался через калитку, заглянул через кухонное окно и замер от вида, открывшегося перед глазами.

Он орал на маму. Она выглядела так, как обычно я выглядел. Вся в синяках. Это был, очевидно, не первый раз, когда он избил ее с тех пор, как я ушел

Мой гнев вскипел в ярость, и не в состоянии остановить себя, я обошел дом до черного входа, а затем ворвался в кухню. Я взял рукоятку десятидюймового ножа, оторвал своего отца от моей едва ли в сознании матери и завел руку назад перед тем, как воткнуть нож в его живот. Я толкнул этот нож так глубоко, как только мог.

Это заняло больше времени, чем я рассчитывал, но я получил удовольствие, наблюдая, как он булькал и боролся за вдох. Я увидел именно тот момент, когда свет утекал из его глаз.

Неуверенный, что делать дальше, я позвонил Илье. Он сказал мне, что позаботится об этом, и велел идти прямо домой.

Моя мама попыталась обнять меня, но я оттолкнул ее. Я сказал ей, что кто-то будет здесь скоро, чтобы очистить все, и ей нужно позаботиться о себе. С единственным кивком, я оставил мою мать с телом моего мертвого отца и никогда не оборачивался.

Илья пришел домой позже, чем обычно, тем вечером и пошел прямо в мою комнату. Он взял сумку, полную окровавленных вещей, которую я держал в одной руке, и осмотрел мое лицо. Как раз перед тем, как собирался уходить, он сказал мне со своим сильным акцентом:

— Оказывается, твоя мама пырнула его ножом в целях самозащиты. Ей повезло, что она жива, сынок. — Кладя руку на мое плечо, он сказал: — Ты поступил правильно, Ашер. Она нуждалась в тебе, и ты пришел к ней. Ты как архангел Михаил. Защитник. Я рад, что ты часть нашей семьи.

Семья.

У меня она есть.

Приходя к прозрению, я говорю своему отцу:

— Я не такой, как ты.

Я должен вернуться домой. Мне нужно увидеть мою девочку. Я как-то должен исправить то, что натворил.

Но перед этим мне нужно кое-что сделать.

Глава двадцать пятая

Грейс

Я стучу во входную дверь, и сотни воспоминаний разом всплывают в голове.

Прошло так много времени. Я проводил большую часть своих летних каникул здесь.

Дверь открывается, и низкая, пухленькая женщина спрашивает:

— Могу я помочь тебе, сынок?

Куда ниже, чем я помню, это точно. Она в очках с толстыми стеклами, за которыми я вижу ее зеленые глаза. Ее волосы завязаны в аккуратный пучок на затылке. Улыбаясь при звуке ее голоса, я говорю ей:

— Да, тетя Фейт, ты можешь мне помочь.

Она драматично вздыхает и держится за дверную раму для поддержки. Подходит ближе и шепчет:

— Ашер, малыш? Это ты?

— Да, я, — отвечаю, посмеиваясь над ее драматизмом.

Она моргает. Один, два, три раза.

Затем визжит и прыгает вверх-вниз, ее пухлое тело трясется с каждым прыжком. Она кричит:

— О, милостивый Иисус! О, божечки мои! Я молилась и молилась, и молилась за тебя, малыш.

Она прыгает в мои объятия, и, широко улыбаясь, я крепко обнимаю ее. Я скучал по своей тете. Немного подаваясь назад, она кладет руки на мои предплечья и говорит:

— Позволь мне взглянуть на тебя!

Сначала она осматривает мое тело, ее руки сжимают мои щеки, и она качает головой и кудахчет:

— О, дорогой. Ты превратился в красавца, Эши.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но тетя Фейт поворачивается и возвращается в дом. Она кричит:

— Следуй за мной, дорогой.

Я так и делаю. Я открываю рот, чтобы заговорить второй раз, но она снова перебивает меня криком в другую комнату:

— Джеффри, тащи сюда свою задницу! У нас есть компания!

«Черт побери. Джеффри все еще жив?»

Джеффри говорит:

— Что не так с этой визжащей женщиной? Я не слышу, что, черт возьми, происходит на «Колесе Фортуны».

Тетя Фейт кладет руку на свое мясистое бедро и отвечает:

— Какого черта тебе нужно слышать, когда ты смотришь «Колесо Фортуны»? Там все на экране, Джефф!

Дядя Джефф хмурится и говорит:

— Я пропускаю все остроты. «Колесо Фортуны» не смешное, если ты пропускаешь их. О, дерьмо, женщина. Просить тебя быть спокойной, как просить кошку убрать за собой в лотке. — Он поворачивается ко мне с ухмылкой. — Никогда не случится.

Я усмехаюсь и смотрю, как его лоб хмурится. Он смотрит на меня долго и упорно, прежде чем небольшая улыбка вспыхивает на его лице. Он шепчет:

— Я этому не верю. Это мой маленький человечек Ашер?

Улыбаясь так сильно, что мои щеки начинают болеть, я киваю. Дядя Джефф делает шаг вперед и сжимает меня в медвежьих объятиях. Я не любитель объятий, но если бы я позволил кому-то обнять меня, то это были бы Джефф и Фейт.

Джеффри — крупный афроамериканец, который влюбился в мою тетушку Фейт, когда они учились в колледже. Я никогда не встречал более совершенной пары в моей жизни. Фейт — это сестра моей мамы и полная противоположность ее.

Мама высокая, Фейт низкая. Мама изящна, Фейт — нет. Мама заботится о внешности, Фейт... не так сильно. Мама спокойна, а Фейт громче, чем клаксон. Фейт счастлива... мама — нет. Мама сказала Фейт, что она ошиблась, выйдя замуж за «цветного» человека, Фейт велела ей засунуть свое мнение в зад.

Джеффри научил меня играть в футбол. Он научил меня отбивать битой мяч и подавать. Джеффри делал все, что должен был делать мой отец, и я любил проводить с ними лето. У них никогда не было детей, но они брали на время из приюта двух-трех детей за раз. У них было много любви, чтобы свободно дать это тем, кто в ней нуждается. Фейт провела много благотворительной работы с детьми с особыми потребностями, а Джеффри тренировал бейсбольную команду детей, страдающих параличом.

Они, в отсутствии слова получше, исключительны.

Джефф, наконец, отпускает меня и прочищает горло, тихо говоря:

— Как дела, Эш?

Садясь за стол, за тот самый стол, за которым я сидел, когда был ребенком, я выпаливаю:

— Если бы ты спросил меня это вчера, дядя Джефф, я бы сказал, что все довольно дерьмово. Но сегодня мне лучше. Мне лучше, чем когда-либо.

Выражение лица тети Фейт смягчается. Она поднимает брови, улыбаясь:

— У тебя есть девушка, малыш?

Мое настроение портится. Я говорю ей:

— Я не знаю. Надеюсь, что да. Я облажался

Дядя Джефф выдает:

— О, черт! Никогда не думал, что я увижу этот день! — Он поворачивается к Фейт и говорит: — Мальчик влюблен, Фейти. Я видел этот взгляд много-много раз. — Он улыбается мне и вспоминает: — Я помню, как этот молодой человек сказал мне однажды, что девушки противны, и что он никогда не женится, потому что не хочет заразиться вшами.

Я запрокидываю голову и смеюсь. Я действительно это сказал. Фейт и Джефф смеются вместе со мной.

Внезапно мне грустно. У меня болит в груди. Я говорю им обоим:

— Вы, ребята, были единственной светлой полосой в моей жизни, и я сожалею, что никогда не приходил к вам после того, как ушел. Вы... вы мне очень помогли, и я думаю... я просто хотел сказать спасибо.

Фейт начинает громко и шумно рыдать, и почему-то мне хочется рассмеяться.

Тетя Фейт... она просто нечто.

Джефф смотрит на меня и закатывает глаза. Я усмехаюсь. Он знает, какая она.

То, что Фейт лопочет сквозь слезы, отрезвляет нас обоих:

— Если бы я знала ... Если бы я знала, малыш. Я бы увезла тебя из этого места. Никогда бы не возвращала тебя. Ты бы был здесь в безопасности, Эш. Я бы защитила тебя своей жизнью.

Она говорит это с такой убежденностью, что я не сомневаюсь в ней ни на минуту.

Ее выражение лица остается опустошенным, когда она тихо спрашивает:

— Итак, все спортивные травмы, что у тебя были? Они были действительно...

Перебив ее, я отвечаю:

— Да, мэм. Я никогда так упорно не занимался спортом. Папа был серьезной проблемой. — Обращаясь к Джеффу, я говорю: — Ты помнишь, как он любил пить, верно? Я не могу вспомнить, когда он был трезв.

Некоторое время мы сидим в задумчивой тишине, прежде чем я решаюсь на главный вопрос, ради которого сюда приехал.

Я спрашиваю:

— Вы знаете, где мама? Я не хочу звонить ей. Я на самом деле не хочу говорить с ней, но у нее есть то, что мне нужно.