Люди и бультерьеры

XX. Исполнение снов

Мастер приметил этого худощавого смуглого парнишку с быстрыми глазами несколько месяцев назад. Похоже он тренировал многочисленных собак Игнатьева и ухаживал за всей этой псарней. Мастер был тонкий психолог, он отчетливо видел: глаза этого парнишки горят тоскливым огнем неудовлетворенности. Он навел кое-какие справки и узнал, что Алик не имеет практически ничего из дежурного набора респектабельного человека, а стать таким человеком он очень хочет. Узнал Мастер и о том, что Алик не раз по мелочам обманывал своего «босса», что он падок на лесть, на деньги и очень самолюбив.

Познакомиться с ним не составило для Мастера никакого труда. Мастер тщательно изучил литературу о боевых собаках и теперь мог свободно дискуссировать с Аликом на его любимую тему. Он назвался Константином, представился большим любителем и ценителем боев, изредка наезжающим в этот город из Прибалтики. Он делал для своего нового знакомого маленькие презенты. Например, продал ему свою девятку, пусть старенькую, но где бы за такие копейки Алик ее нашел? Он пообещал, что у Алика будет и другая машина, новая и дорогая. Иногда он забирал Алика пообедать в ресторан, иногда они ехали в казино или в ночной клуб и отрывались там на полную катушку. Мастер, словно паук, незаметно опутывал Алика мягкой и вязкой паутиной своей ненавязчивой мужской дружбы.

Он понимал, что очень рискует. Но в то же время он не хотел провала. И он не хотел лишний раз нажимать на курок. Зачем, если это можно сделать руками другого человека?

У Мастера было разработано множество вариантов ликвидации клиента. Заказчик уже начинал нервничать, торопил. Вариант в поселке Ясном Мастер рассчитал именно полагаясь на услуги Алика.

Кто был в сущности Игнатьев для Алика, этого недоделанного, но амбициозного деревенского паренька? Что хорошего сделал ему Игнатьев? Только помыкал им, как своим слугой, держал в постоянном напряжении, особенно после истории с воровством чужой собаки.

— У тебя светлая голова. Что ты забыл в этой дыре? Так и будешь всю жизнь лакеем у этого зажравшегося бандита? — тихонько вбивал Мастер в голову Алика крамольные мысли. — Ты и сам можешь свое дело открыть. Я устрою тебе выезд в Канаду, там у меня есть бизнес, на ноги встать помогу…

Алику нравилась эта идея. Конечно, он понимал, что Константин хочет получить от него взамен какую-то услугу. Алик смутно чувствовал, что услуга эта как-то связана с его шефом. Вот только как?

Настал момент, когда Мастер объяснил своему новому приятелю, чего он от него хочет. Мастер, ожидал чего угодно, но только не этой спокойной деловитости провинциального паренька. «Ого, да ты далеко пойдешь! Уж не взять ли мне тебя в напарники?» — в шутку про себя воскликнул он.

Алик потребовал у Мастера сумму, вдвое превышающую предложенный гонорар, и немедленный выезд в Канаду.

— О'кей, делай срочно загранпаспорт, — кивнул он.

— Вот только, — Алик замялся, — Яна, эта его девушка, она ведь ни в чем не виновата, а если они вместе…

— На все воля божья, — вздохнул Мастер. — Нечего таскаться по чужим мужикам! Жди моего сигнала.

Сигнал Алик получил как раз в день приезда Игнатьева из Москвы. Вместе с сигналом он получил и солидный аванс.

В разгар жаркого полдня, когда Игнатьев и Яна надолго исчезли в просторных и прохладных покоях огромного дома, Алик, заранее договорившись с шефом, погнал его сааб в автосервис. На обратном пути он ненадолго остановился, свернув на полузаросшую лесную дорогу. Там его ждал Мастер.

В то мгновенье, когда ночью Игнатьев вдруг приказал ему отвезти Яну домой, Алик ощутил себя на грани полного провала. Его обуял ужас. Не должен был никто садиться за руль сааба до самого утра, пока Игнатьев не соберется ехать по своим делам. Он, идиот, еще переживал за Яну, а она, сама того не ведая, чуть его не подставила!

Трясясь от страха, он сказал Игнатьеву, что отвезет Яну на своей машине. Это могло и не понравиться шефу. Но Игнатьев ничего не ответил, лишь кивнул головой.

Выруливая за ворота, Алик думал о Константине с благодарностью: а ведь он мог и ничего не сказать ему. И тогда сейчас, он включил бы зажигание, и они бы с Яной…

Солнце, поднявшись над верхушками сосен, уже вовсю радостным теплым светом окутывало дом, который ранним утром всегда прятался в тенистом сумраке леса. День вновь обещал быть жарким, в бледном и безоблачном небе, высоко-высоко, не оставляя никакой надежды на приход дождя, носились с радостным визгом стрижи. Еще не было жарко, воздух пронзительно пах сосной и лесным травянистым сумраком. Над поселком висела нежная утренняя тишина.

Игнатьев опаздывал. На ходу допив чашку кофе, он оставил ее прямо на перилах у входа. Оглянулся, надеясь заметить Алика, но его нигде не было видно. Наверное прогуливает одну из собак.

Он сел в машину, бросил на заднее сидение дипломат с документами, сладко потянулся, хрустнув костями, и повернул ключ зажигания.

Пламя чудовищного взрыва навсегда поглотило и серебристый сааб, и человека по имени Олег Игнатьев.

Раскатистый грохот потряс поселок. У неподалеку стоящих домов вылетели стекла. Сизый дым взметнулся и стал медленно подниматься в безоблачное небо, лишь на короткое мгновение смутив вездесущих стрижей: вскоре они вновь оглашали окрестности своими веселыми звонкими голосами, беспечно позабыв о страшном грохоте и огне, донесшихся с земли.

Я притащилась на работу с опозданием. Бессонная ночь совершенно измотала меня. Когда ночью Алик привез меня домой, и я вошла в квартиру, стараясь произвести как можно меньше шума, — свет на кухне горел. За столом сидел Фарит, перед ним стояла начатая бутылка водки и пепельница, полная окурков.

Я ощущала себя так, как будто сейчас должна идти на гильотину. Я вошла в кухню, села напротив него и закурила сигарету.

— Где ты была? — недобро усмехнулся Фарит.

— Разве ты не знаешь, где?

— Ты шлюха, наглая шлюха, — он плеснул себе водки и бросил на меня тусклый взгляд.

Мне было мучительно жаль его.

— Прости меня. Я думаю, что мы должны с тобой расстаться. Так получилось.

— Что ты несешь, дура! Или его бабки совсем вскружили тебе голову?! Ты думаешь, ты ему нужна? Что у тебя вообще общего с этим бандитом? Он же криминальный тип, это дураку ясно. Что ты делаешь, Яна?! Ты разрушаешь все вокруг себя! Тебе мало, что погиб Крис? Ведь это было предупреждение.

— Ох, ты во всем видишь какие-то знаки. Я не могу больше так жить, пойми. Да, я его люблю. Оказывается так бывает, любила тебя, теперь люблю его.

— Ты никогда меня не любила. Ты всегда была шлюхой, ты все время что-то искала в мужиках.

Я взглянула на него, и мне стало не по себе от ненависти, горевшей в его взгляде.

— Прошу тебя в последний раз: остановись. Не будет у тебя с ним ничего. Вот попомнишь мои слова! — зло сказал он.

— Прости, Фарит, я виновата, — тихо сказала я и слезы покатились у меня из глаз.

Он встал, медленно обошел вокруг стола и подошел ко мне вплотную. Он ударил меня по щеке своей жестокой, тяжелой, грубой, мужской рукой.

— Тварь. Ты еще приползешь ко мне, — и ушел, хлопнув дверью.

Я долго сидела, прижавшись мокрым пылающим лицом к поверхности стола. Горе, кругом было одно черное беспросветное горе. Мне было страшно — словно в какой-то зловещий клубок закручивалась вся моя жизнь, душу терзало предчувствие чего-то ужасного и непоправимого, кошмар потери и пустоты навалился на меня, и я уже была не в силах что-то изменить и что-то переиграть. Я сама была игрушкой в чьих-то жестоких руках. Может, и в самом деле, прав Фарит, и гибель Криса — это первое предупреждение?

На работе я заставила взять себя в руки, села к компьютеру и написала статью в завтрашний номер. Мне снова невыносимо хотелось, чтобы позвонил Олег, но он ведь очень занят сегодня. Ведь мы договорились в три… А завтра! Я вынимала из сумочки билеты в Прагу и в который раз внимательно изучала красно-белые глянцевитые книжечки. Осязаемость этих билетов, на которых стояли наши имена и фамилии, вселяла в душу уверенность.

К счастью, окно моего кабинета смотрело на север, и в комнате было не так невыносимо жарко, как на южной стороне. Рита, моя «сокамерница», как мы друг друга называли, была в отпуске. Нет ничего отвратительнее, чем целый день сидеть в редакции в самый разгар лета, когда жизнь в городе словно бы замирает. Замирает она и в Доме Прессы. Коридоры пусты и глухи, ленивый, разморенный журналистский люд вяло переползает из комнаты в комнату или толчется в буфете, пробавляясь пивом.

Без пяти три я сорвалась вниз, даже не дождавшись лифта. Я вышла в раскаленное, асфальтово-бетонное пекло, подошла к месту парковки, но среди множества раскаленных и сверкающих на солнце автомобилей, не увидела серебристого сааба. Рядом, на бледной, сухой лужайке стояли чахлые елки, и я попыталась спрятаться в их призрачной тени.

Машины приезжали и отъезжали, но Олега все не было.

Сама я никогда не опаздываю на встречи, возможно, это журналистская привычка. В отличие от меня большинство людей очень необязательны, для них опоздать на полчасика ровно ничего не значит, они порой даже не потрудятся извиниться. Мне кажется, что мужчины даже более необязательны, чем женщины. Мои друзья, знакомые и даже любовники очень часто опаздывали на встречи. Олег отличался от них тем, что всегда был предельно точен. Ни разу, за все уже довольно долгое время нашего знакомства он не заставил меня ждать его ни одной минуты. С другой стороны я знаю, что если любимый мужчина начинает опаздывать на свидания — это первый признак его охлаждения, это первая ласточка предстоящей разлуки. Или Олег обиделся на меня за то, что я вчера уехала домой? Нет, нет, не настолько он мелочен, это не его удел.

Пока я размышляла об этом, прошло целых сорок минут. Теперь почти каждая светлая машина казалась мне олеговским саабом. Сердце каждый раз радостно подскакивало и тут же падало, как в холодную прорубь. Тревога росла во мне с каждой, мучительно проходившей минутой. Я с ненавистью смотрела на свои часики, на золотые, равнодушные и неумолимые стрелки.

Никогда в своей жизни я так долго не ждала мужчину. Целый час! Конечно, многое зависит от того, насколько тебе этот мужчина интересен. Когда он для меня ровно ничего не значит, я ухожу ровно минута в минуту, если он не находится в пределах видимости. Если он мне хоть чем-то интересен, я, конечно, могу подождать десять, и даже пятнадцать минут. Если я влюблена, я, пожалуй, вытерплю полчаса. Но час! Час… роковая граница, означающая, что свидания не будет. Что тот, кого ты ждешь, не смог или не захотел прийти.

От жары, тревоги и усталости у меня кружилась голова. Меня охватила какая-то неосознанная паника. Я вспомнила свой дурацкий сон, этих мертвых черных птиц под ногами, этот мертвый город. Я уже не сомневалась, что-то случилось с Олегом, что-то произошло. Я вошла в здание Дома Прессы, которое к концу рабочего дня практически опустело. Я еще раз оглянулась на стоянку в тщетной надежде увидеть подъезжающий сааб Олега.

Вновь зайдя к себе в комнату, я позвонила ему по сотовому. «Абонент временно недоступен», — сообщил мне приятный синтетический женский голос. Я позвонила ему в офис. Там было занято. Снова и снова набирала я номер офиса, и там было бесконечно занято, как будто кто-то неправильно положил трубку. Я металась по комнате, бесцельно и тупо. Я не могла сидеть, я не могла поехать домой — мне не хотелось видеть Фарита. Тем более Тимур был на даче у свекрови. Но и одна я тоже не могла находиться. Я снова и снова набирала номер, и снова там было занято. Абонент сотового номера также продолжал оставаться временно недоступным. Я вышла в коридор, пошла вдоль кабинетов, в надежде увидеть хоть одну живую редакционную душу. Но все двери были заперты. Открыта была только компьютерная, там сидела молодая верстальщица Юля, которая устроилась к нам в редакцию совсем недавно.

— Привет, Юль, чего домой не идешь?

— Да вот, с версткой вожусь… хочу новые шрифты попробовать. А ты? — Юля на минуту оторвалась от монитора и дружелюбно взглянула на меня своими светлыми глазами.

— Жду звонка… — пробормотала я первое, что пришло на ум.

Уже от Юли я снова набрала номер офиса. Телефон был занят. «Да что же это такое, черт возьми?!». Все же в присутствии Юли мне было не так тревожно и тоскливо, как в одиночестве. Телевизор был включен, и после потока липкой и надоедливой рекламной патоки зазвучала знакомая заставка местной пятичасовой программы новостей. Время нашей с Олегом встречи ушло безвозвратно.

Программу новостей на этом канале обычно вела моя однокурсница Лялька Гилязова. За последние года два она сделалась очень популярной, прямо-таки местной телезвездой. Я и сама несколько раз брала у нее интервью для нашей газеты. Это была вполне заслуженная слава. Лялька была очень красива — смуглая, тонкая, с черными гладкими волосами и очаровательной улыбкой. Она была похожа на молодую и коварную пантеру. Но главное, Лялька была умна, обладала очень грамотной речью, чувственным голосом и склонностью к импровизациям.

Вот и теперь она появилась на экране в чем-то белом, что очень шло к ее южному загару.

Я смотрела на экран как в пустоту, смотрела, как знакомым движением Лялька отбросила челку, как передернула красивыми плечами, как нежно шевельнулись под смуглой кожей ее длинные тонкие ключицы… В этот момент я ни о чем не думала, просто смотрела на нее и почти ее не слышала.

Красивые губы Ляльки двигались, то и дело приоткрывая очень белые зубы:

Я ощутила леденящий холод; мрак и ужас преисподней разверзлись передо мной, а из светящегося экрана словно бы вырос тонкий стальной клинок и вонзился в переносицу, пронзил, прошил насквозь мой череп и лишил меня способности думать и ощущать. Голос Ляльки вклинивался в сознание какими-то обрывками, я смотрела на нее, на ее шевелящиеся губы и чувствовала, как пелена начинает застилать и мои глаза, и мое сознание.

Я смотрела на его дом с выбитыми стеклами. Я видела разрушенные ворота. Искореженные остатки его серебристой машины. Еще только вчера… я там была с ним, еще только вчера… он остался там, в проеме двери, освещенный бледным светом фонаря… я уехала.

Его лицо во весь экран, его лицо, каждая черточка, каждая морщинка в нем моя, родная до ужаса, до боли! Нет, нет, это сон, тоже сон, еще один ужасный сон, я сейчас проснусь!

— Нет!! Нет! О, нет! — я рухнула на пол и забилась головой об пол, я верила, что сейчас проснусь от этой боли, но не просыпалась. Будто бы сквозь толстый слой ваты до меня доносился испуганный голос Юли: «Яна, что с тобой, Яна?! Ответь мне, Яна, что с тобой?!» Она, наверное думает, у меня эпилепсия. Да, у меня эпилепсия, я схожу с ума, вот так, оказывается, сходят с ума. Это я убила тебя, Олег, я оставила тебя одного, я сбежала от тебя! Почему, о, почему я уехала?! Утром, мы бы вместе сели в эту машину, мы бы ушли вместе, мы были бы навсегда вместе, а здесь, без тебя, мне больше нет жизни, мне не нужна эта жизнь без тебя… Ты больше никогда не будешь любить меня. Я еще слышу твой голос, я осязаю еще твое тело, твое тепло и твой запах. Но все это осталось только во мне. Вне меня это уже не существует.

О мои зубы больно ударился стакан, вода плеснула мне в лицо, я бессмысленно смотрела на испуганную Юлю и на ее трясущуюся руку, сжимающую стакан. Пальцы у нее были тонкие и бледные, и на среднем пальце блестел серебряный перстень с бирюзой.

— Спасибо, Юль, не надо… — я поднялась, шатаясь как пьяная, вышла в коридор и побрела к туалету.

— Что с тобой, как тебе помочь?! Кто он, он твой знакомый? — Юля растерянно шла за мной.

Она ничего ведь не знала обо мне и Игнатьеве, эта Юлька. Она ведь была новенькой.

— Да… знакомый… спасибо, я сама…

Я включила кран с холодной водой и сунула голову прямо под бешено бьющую струю, в грязную, заплеванную раковину. Все было кончено. Сон мой исполнился.