Люди и формулы

Александр Грэхем БЕЛЛ (1847–1922) — сблизивший людей и континенты

В истории человечества, в общем-то, немного таких изобретений, которые люди сначала отвергают, а потом уже не представляют, как это можно было без них обходиться. Именно такую вещь — телефон — изобрел Александр Грэхем Белл. Его имя — бел — носит единица логарифмической относительной величины. Наш век — самый шумный век — таким его сделали машины, изобретенные человеком. Измеряют шум, вернее уровень громкости звука, в децибелах. Это десятая доля бела.

А человек он был цельный, честный и справедливый…

Перед старым человеком с тонкими чертами лица и умными, проницательными глазами, сидевшим в глубоком кресле подле камина, стоял высокий, худой мальчик с прямыми черными волосами, оттенявшими глубокую бледность лица. Старый джентльмен не скрывал своего недовольства, потому что мальчик из рук вон плохо читал монолог Гамлета. Мальчик, впрочем, и сам это прекрасно понимал, и тонкие, нервные пальцы выдавали его волнение.

Старик не вытерпел, поднялся с кресла и хорошо поставленным голосом начал читать:

Мальчик слушал, широко раскрыв свои черные глаза, пораженный той глубиной, которая ему вдруг открылась в этих строках и о которой он еще минуту назад не догадывался.

Это были внук и дед. Александр Белл — так звали и того и другого. Один из них внес это имя в историю филологии Англии, другой внесет в историю физики.

Через пятнадцать лет Александр Белл-младший вновь будет читать монолог Гамлета — читать прекрасно, с большим чувством, но с таким же волнением. Он будет произносить бессмертные строки перед странным, довольно неуклюжим сооружением, которое только что изобрел и которое назвал — телефон. А на другом конце провода будет изумляться некая августейшая особа в окружении своей пышной свиты: «Какая это занимательная штука, этот ваш телефон, господин Белл!»

…Сначала телефон Белла был никому не нужен. Бизнесмены при виде изобретателя потуже держались за свои кошельки, полагая, что более невыгодного помещения капитала найти невозможно, а лихие газетчики предрекали, посмеиваясь, что единственным, кому телефон может понадобиться, это влюбленным, чтобы они могли шептать друг другу на ухо всякие нежности.

А потом вдруг все поняли, какую великую революцию в связи производит этот не слишком сложный прибор, но почему-то заслугу самого изобретателя еще довольно долго признавать не хотели.

Говорили, что и до Белла был изобретен телефон.

Говорили, что вот тот телефон, который все знают, изобрел Элиша Грей и что Белл пришел в Патентное бюро с заявкой на изобретение всего на два часа раньше Грея. Так что еще неизвестно, кто из них раньше сделал изобретение.

Говорили, что Белл никогда бы не изобрел телефон, если бы ему в руки, когда он еще жил в Англии, не попал аппарат Филиппа Рейса, который, кстати сказать, Рейс тоже называл телефоном.

Все это так. И не так.

Но давайте говорить обо всем по порядку. И начнем с того, что сделал Филипп Рейс.

Он родился в Гнельгаузене, маленьком немецком городе, в семье пекаря. Казалось, что его ждала та же участь, что и отца. Учился он в столь бедной школе, что по ряду предметов в ней не было преподавателей, и школьники постигали азы науки, читая друг другу учебники. Рейс выбрал себе географию и очень неплохо вошел в роль учителя.

А позже, когда ему исполнилось шестнадцать лет, он вдруг «заболел» телеграфом. Еще позже его привлекает устройство органов слуха, и он изобретает «аппарат, при помощи которого можно было ясно и наглядно демонстрировать принцип действия уха и переносить с помощью гальванического тока любые тоны на любое расстояние. Свой аппарат я назвал телефоном».

Рейс никогда не был известным изобретателем, но за этот аппарат, спустя одиннадцать лет после того, как он умер, в Гнельгаузене ему поставили памятник. И совершенно заслуженно, пусть его телефон сделан из старой, надтреснутой скрипки, вязальной спицы, гальванического элемента и пробки от бочки. Пусть сооружение это примитивно, внешне даже нелепо, но зато какая идея!

Когда Рейс старательно произносил отдельные слова, разделяя их на слоги, из корпуса старой скрипки неслись звуки, похожие на сильное скрежетание. Но вот ведь что самое поразительное: прислушавшись, в том скрежетании можно было узнать слова, которые произносил изобретатель. Рейс сделал свой телефон по образу и подобию уха, которое долго и тщательно изучал и которое, к счастью для себя, недостаточно хорошо изучил.

Сто десять лет назад, когда жил Филипп Рейс, ученые думали, что звуки, слышимые человеком, принимает барабанная перепонка и передает их на слуховой нерв, ведущий уже прямо в мозг. А на самом-то деле ухо оказалось во много раз более сложным и тонким прибором. Рейс сделал свой телефон по тому принципу, по которому, он думал, устроено ухо — и кое-что получилось, а знай он, сколь сложен орган, модель которого он взялся построить, то вряд ли ему удалось бы добиться успеха…

Тот редчайший в науке случай, когда незнание помогло найти правильный выход. А сама идея, конечно, отличная…

Знал ли Белл о телефоне Филиппа Рейса? Наверное, знал. Но вот ведь в чем дело: Белл-то изобрел совсем другой телефон! Это телефон, который стоит у нас на столе, который, словно общедоступная драгоценность, упрятан в стеклянный ларец уличной будки. Белл использовал только идею.

Теперь перенесемся из Европы в Америку и познакомимся с другим изобретателем по имени Элиша Грей. Тут уж вообще случилась история, которая сегодня нам может показаться просто забавной. Дело в том, что Грей никогда не изобретал телефона. Он только хотел изобрести телефон. По этому поводу он торопливо сочинил заявку и поспешил в Патентное бюро. Законы Америки позволяли американцам получить патент на то изобретение, которое они еще только собирались сделать.

В бюро же Грею сказали, что за два часа до его прихода поступила заявка от мистера Александра Белла на уже готовое изобретение. Кстати, сам Белл об этом не знал: без его согласия и без ведома заявку подал его будущий тесть. Грею оставалось только поздравить соперника, что он, впрочем, и сделал. А потом вдруг с Греем что-то случилось — то ли в нем заговорили тщеславие и самолюбие, то ли пробудилась дремавшая алчность — только он заявил публично, что изобрел телефон раньше Белла. И началась тяжба — долгая, жестокая и изнурительная.

Справедливость в ней победила. Выиграл Белл.

Был и еще один человек, который буквально кипел от злости, когда прочитал об изобретении Белла. Это известный американский изобретатель Мозес Фармер. Он потерял и сон и покой, казня себя за то, что не догадался изобрести телефон раньше Белла. Фармер заявил как-то: «Если бы Белл был чуть-чуть более сведущ в электричестве, он никогда бы не изобрел телефона», и, как ни странно, во многом был прав. Но он не учел, что и чистый специалист в электричестве вряд ли бы сумел изобрести телефон. Тут нужен был прежде всего специалист по акустике. Белл оказался именно таким человеком.

Отец Белла, профессор риторики, с малых лет пробудил в сыне любовь к науке. Эту любовь можно назвать семейной традицией Беллов. О деде мы уже говорили, отец же прославился тем, что изобрел «видимую речь» — систему особых знаков, с помощью которой можно было записать и потом прочесть любые слова на любом языке. Бернард Шоу позаимствовал «видимую речь» профессора Белла, когда работал над «Пигмалионом». Это благодаря работе ученого сорванец Элиза Дулиттл становится дамой высшего света, в совершенстве владеющей изысканной речью.

Вот в такой просвещенной семье рос будущий изобретатель.

Отец учил его и другой науке — науке жить. Он объяснял сыну, как это важно, когда человек с самых первых своих шагов стремится к самостоятельности, когда он ставит цель перед собой и, невзирая на препятствия, упорно к ней идет. Александр слушал отца, еще не зная, что избрать для себя делом всей жизни. Часто человек приходит к своему открытию нежданно, даже незаметно, но, сделав это открытие, уже никогда с ним не расстается.

В семнадцать лет он уже преподавал в академии ораторское искусство и музыку. Уроки отца не прошли даром: Александр Белл очень быстро становится самостоятельным человеком.

Когда отцу предложили кафедру в Штатах, в Бостонской школе для глухонемых, он послал вместо себя сына. В двадцать четыре года Белл-младший остался в далекой, чужой стране один. Он еще не знал, что испытает здесь самые радостные и самые тяжелые часы в своей жизни.

Белл был рожден изобретателем. Его мозг — быстрый, рациональный, остроумный мозг инженера, хотя Белл никогда не получал инженерного образования, помогал находить ему четкое, порой неожиданное решение сложной задачи. Он не умел жить, не имея перед собой поставленной цели, потому что иначе жизнь для него становилась лишенной всякого вкуса. Где-то он прочитал, что одна из крупнейших компаний обещала огромную премию изобретателю, который найдет способ одновременной передачи нескольких телеграмм по одному проводу.

Александр Белл никогда не считал себя специалистом, и потому попытку решить такую проблему можно было бы назвать безрассудностью, если бы он не был специалистом в другой области, как могло показаться, не имеющей ничего общего с первой. Белл-музыкант нашел оригинальнейший выход.

Он рассудил так: если возле рояля поставить несколько камертонов и ударить по какой-либо клавише, то тотчас отзовется камертон, настроенный на прозвучавшую ноту. От этой мысли он подошел к другой: почему бы не послать по проводу электрический ток с частотой колебания определенной музыкальной ноты? Тогда на другом конце провода зазвучит электромагнитный камертон, настроенный на эту ноту — «депешу». Но ведь можно послать по проводу сразу несколько таких «депеш» — с разной частотой колебания, и тогда приемник, разделив эти сигналы, заставит звучать сразу несколько камертонов. Вот и решение. Семь нот — это семь телеграмм.

На идее музыкального телеграфа Белла стоило хотя бы ненадолго остановиться, потому что, работая над этим изобретением, он сделал совершенно другое. Он изобрел телефон.

Однажды Белл и его молодой помощник Том Ватсон возились над приемным устройством. Что-то не ладилось. Ватсон вышел в соседнюю комнату, где стоял передатчик, и стал копаться в металлических пластинах, закрепленных на одном конце. Эти пластины начинали колебаться и издавать определенные звуки, когда по проводу проходила музыкальная «депеша». Ватсон уже терял терпение, потому что ему никак не удавалось вытащить свободный конец одной из пластин, застрявший в щели. Торопясь и злясь на непослушную пластину, Ватсон то и дело задевал руками другие пластины, издававшие слабые звуки. Неожиданно Белл услыхал, как зазвучал возле него приемник. Звуки были слабы и недолги, но он сразу понял, откуда они.

Возбужденный Белл буквально ворвался в комнату Ватсона и крикнул с порога: «Что вы сейчас делали? Ничего не меняйте!»

Случилось же вот что: застрявшая пластина сработала как мембрана. Белл замышлял свой телеграф так, что концы пластин, оставленные свободными, должны были замыкать и размыкать электрическую цепь. А застрявшая пластинка, едва начинала колебаться, вызывала ток в стоящем рядом электромагните. Но в том-то и разница между тем, что Белл хотел сделать, и тем, что получилось: телеграф должен был передавать прерывистые сигналы электрического тока, причем сигналы, обладающие одинаковой силой, а телефон требовал постоянного тока, сила которого менялась бы в точной зависимости от силы звука. Теперь Белл уже точно знал, каким будет его телефон.

Он весь погрузился в работу. Он молод, ему еще только двадцать восемь, он пылок, горяч, он может работать с утра и до позднего вечера. Здесь, в Бостоне, он встретился с молодой девушкой Майбл Хаббард — дочерью богатого адвоката. Она была очень несчастна — потому что в детстве, после болезни, перестала вдруг слышать, и ей казалось, что никогда и никто не сможет ее полюбить.

Александр Белл ее полюбил. И она тоже обратила внимание на этого высокого, стройного преподавателя с необыкновенно живыми глазами. Держался он скромно, хотя и уверенно. Этот молодой человек умел смеяться так, что не улыбнуться ему в ответ было уже невозможно, а если на него находила печаль, то казалось, что он переживает ее всем своим существом. Он был из тех людей, о которых говорят, что это тонкая, артистичная натура.

И еще он был очень горд, Александр Белл. Для опытов с телефоном ему нужны были деньги — еще предстояло многое сделать — путь от сверкнувшей идеи до ее воплощения в жизнь и долог и труден. Белл это понимал, но торопился — не потому, что боялся оказаться не первым или хотел получить скорее реальную выгоду — нет, он просто уже не мог спокойно, методично работать. Его подгонял властный, волнующий ветер открытий.

Белл не стал просить денег у родственников, он не обратился с этой просьбой и к отцу Мейбл — уж он-то мог бы дать сколько угодно, а предложил одному канадскому бизнесмену право делать с телефоном все, что тому заблагорассудится в течение полугода — и за самую ничтожную сумму.

А канадец не понял, какое великое изобретение попало ему в руки. Он просто не знал, что делать с этим аппаратом, позволяющим говорить с человеком, находящимся в другом здании. Говорить так, как будто он стоит рядом. Он не понимал, что нужно немедленно брать патент, а Белл, увлеченный работой и верный своему обещанию полгода не говорить о правах на сделанное изобретение, тем более был далек от всяких формальностей.

Эта беспечность могла Беллу дорого стоить. Гардинер Хаббард — отец Мейбл, деловой человек, считающий, что уж если изобретение сделано, то должен быть и патент на него, не испросив разрешения Белла, отправился с заявкой в бюро. Всего через два часа в Патентном бюро появился Элиша Грей — человек, который надумал изобрести телефон и который, несомненно, получил бы этот патент, выйди он из дома несколько раньше.

В Америке телефон признали не сразу. Летом 1876 года в Филадельфии на Выставке столетия мимо него прошли десятки тысяч людей, и лишь император Бразилии Педро Второй задержал шаг возле стенда, где стоял телефон, да и то потому только, что как-то раньше, во время поездки по школам Америки, обратил внимание на молодого преподавателя. Тут, впрочем, Белл не упустил счастливой возможности продемонстрировать изобретение в действии. И вскоре и сам император, и его пышная свита, позабыв о несносной жаре, сгрудились возле неказистого аппарата, из которого доносился голос Белла, читавшего «Гамлета». А потом все начали говорить друг с другом и даже петь, с нетерпением ожидая, когда освободится место у микрофона.

На изобретении Белла нажились многие. Когда телефон, наконец, оценили, когда поняли, что это не только отличное средство для общения между влюбленными, как писали поначалу газетчики, но что этот волшебный аппарат экономит всем время — тогда-то в Америке поднялся вокруг телефона бум.

Сначала пытались лишить Белла патента. Дельцы составили заговор, в который вошли сенаторы, конгрессмены и губернаторы — все, кто хотел загрести миллионы чужими руками. В той шайке был и генеральный прокурор — человек, задумавший организовать телефонную компанию и уже успевший вложить в нее, существующую лишь на бумаге целую кучу денег. Непонятно, даже удивительно, как Белл выстоял в этом неравном сражении.

Потом Томас Эдисон, знаменитый, напористый и самоуверенный американец, пытался выхватить пальму первенства. Одна из крупнейших компаний, еще недавно отвергнувшая крайне выгодное предложение Белла, спохватившись, поручает Эдисону изобрести… другой телефон.

Сам Белл как будто держится в стороне от всей этой шумихи, но его друзья и сторонники организовали свою компанию, прикрывшись адвокатским щитом тестя Белла и, видимо, памятуя о том, что лучшая защита — это атака, ринулись в ответное нападение на похитителей телефона. Правда, война кончилась мирно: обе компании объединились, и Белл в один миг стал богатым.

В это же время, но далеко от Америки, патент на телефон получил еще один человек. Это был некий Сименс, известный немецкий заводчик. Он быстро смекнул, что в Германии никто еще не патентовал телефон, и тут же подал заявку. Собственно говоря, он с трудом представлял, как телефон устроен…

На изобретении Белла многие толстосумы умножили свои капиталы.

А теперь телефон можно увидеть почти в каждом доме. Города и континенты, связанные телефонными кабелями, словно бы сблизились. Человек привык к телефону и теперь уже не мыслит жизнь без него. Очень уж быстро человек привыкает к тому, что еще недавно ему казалось несбыточным.

Белл свое дело сделал. Теперь он спокойно наблюдал, как тысячи изобретателей кинулись совершенствовать телефон, превращая его в детище многих умов и многих рук. Но первый-то аппарат все равно сделал Белл…

Он смотрел в будущее и ясно видел, каким путем пойдет его изобретение дальше. Он разработал план развития телефонной сети, предложил в каждом городе построить центральную станцию. Он предвидел все, что случилось с телефоном потом.

Когда-то, давным-давно, он мечтал построить летательный аппарат и подняться на нем. Телефон вытеснил эту мечту. Но зато он выдвинул Белла в ряд изобретателей, попавших в историю физики. Впрочем, в физике остался и бел с маленькой буквы — так в память о нем и в память о его заслугах в акустике назвали логарифмическую единицу уровня громкости звука. Правда, вели чина эта оказалась очень большой, неудобной немного, и в практику вошел децибел — одна десятая бела.

Жизнь доживал он спокойно, в довольстве. Он ни в чем не нуждался и помогал молодым изобретателям, которые обращались к нему за помощью. Среди них был и Альберт Майкельсон. Друзья Белла рассказывали, что помогал он всегда щедро и с искренней радостью. Он помнил, как было трудно ему самому, и от своей неизлитой еще доброты старался облегчить участь других.

Особенных почестей ему как будто оказали немного. Гейдельбергский университет присудил ему почетную степень по медицине, французы наградили орденом Почетного легиона. Вот, кажется, и все.

Хотя нет. Французская академия присудила ему знаменитую премию Вольта. Только один человек до Белла сумел ее получить. Премия была огромной, и Белл основал на нее институт имени Вольта.

В этом институте родилось много открытий, составивших славу Америки, страны, которая так неприветливо встретила Белла и которая потом так стала гордиться им.