Люди с разных улиц

Глава 1. Утро квартала

Над дверями домов еще горят электрические лампочки. Вот гаснет одна — видимо, кто-то из домашних уже встал. Вот гаснет вторая, третья. В замочной скважине одной из дверей щелкает ключ. Из приоткрытого окна в первом этаже выглядывает лицо парня. В окне дома напротив показывается девушка с растрепанными волосами. Парень и девушка улыбаются друг другу. Потом оба, видимо боясь привлечь внимание домашних, исчезают.

Раздаются первые звонки будильников. Понемногу просыпается весь квартал, и уже слышны знакомые звуки, которые повторяются изо дня в день. В нашем квартале все, даже такая неприметная вещь, как погасшая лампочка, имеет свой голос. Присущий только ей голос. И пусть даже этот голос в отдельности не слышен, но вместе они-то и составляют наш квартал. Квартал, который имеет не только название и номера домов, но и свою мелодию, хорошо знакомую всем его жителям, хотя они ее и не могут спеть. Но они чувствуют эту песню каждую минуту, на каждом шагу и, естественно, напевают ее в уме.

Каждое утро, еще до того, как квартал пробудился, Акоп приходит на работу. Он спускается в подвал бани, разжигает топку, а затем подходит к окошку, что вровень с землей. Он видит отсюда всех, видит весь квартал. А жители квартала проходят мимо и не замечают его: ведь он смотрит из окошка подвала. Когда Акоп работает вечерами, он видит, как влюбленные пары встречаются у бани, полагая, что это единственное место, где их никто не услышит. Они целуются и клянутся в вечной любви. В такие минуты этот маленький полутемный подвал становится каким-то таинственным и кажется, будто жизнь всей земли сосредоточилась именно здесь. Акоп вдохновляется, хочет что-то сказать, сделать что-то необычное, закричать от радости. Но он не имеет права мешать стоящим возле подвала парню и девушке. Он должен молчать, чтобы пара могла шептаться. И все же, не в силах ничего не делать, он подхватывает лопатой большую кучу угля и вдохновенно швыряет ее в огонь. Огонь, словно замешкавшись на секунду, осторожно облизывает уголь. И вдруг сразу разрастается, ярко освещает подвал, маленький подвал, на который никто не обращает внимания.

…А когда уже начинает светать, показывается во дворе какой-то старик, он опасливо озирается. Будто готовится к чему-то недоброму. Но… он просто начинает зарядку. Приоткрывается окно, и выглядывает закутанная в теплую шаль голова его жены.

— Простудишься.

И окно тут же захлопывается.

Как всегда, утром появляется почтальон. И сразу же люди становятся недовольными — им нет писем.

— Посмотри-ка, нет ли мне из Ленинакана?

— Нет.

— Почему? Посмотри получше, может, есть. Как это вы работаете!

Выходит еще один житель квартала делать гимнастику. Но в этот момент его жена приоткрывает глаза, садится в постели и говорит:

— Ты же уполномоченный квартала[4]. Люди увидят, как ты занимаешься зарядкой. Где ж твой авторитет?..

В нашем квартале есть свой поэт Зарэ. В каждом квартале есть свой поэт. Они очень похожи друг на друга. Все эти молодые поэты носят свои произведения в кармане. И если просишь их прочесть что-нибудь, они читают подряд несколько стихотворений, целый цикл. Многие из них по утрам ходят на мост смотреть на восход солнца. Восходы действительно стоит смотреть, даже если ты не поэт. Восходы не похожи друг на друга. Не потому, что солнце каждое утро встает по-разному. Это понимают даже молодые поэты. А просто потому, что каждый раз у одного и того же наблюдателя рождаются разные мысли, разные чувства. И именно в эти минуты особенно поэты удивляются, почему до сих пор они еще не написали хороших стихов — ведь они связаны с жизнью с самого восхода солнца.

Но вот на улице подрались два мальчугана. Матери, вместо того чтобы наказать их, тоже начинают скандалить друг с другом.

Такие скандалы очень выгодны уполномоченному квартала. Ему трудно созвать жильцов на собрание. А во время скандалов люди сами собираются, выходят из домов, смотрят, шумно разбираются, кто виноват. Стоит только начаться скандалу, как уполномоченный квартала, дядя Арам, он же парикмахер нашего квартала, сейчас же бросает работу, чтобы не упустить подходящего момента для собрания.

— Товарищи! Вопрос асфальтировки нашего квартала…

Тут он замечает, что жена подает ему какие-то знаки. Он растерянно замолкает. Потом догадывается, что галстук повязан криво. Он поправляет галстук и продолжает:

— Товарищи! Вопрос асфальтировки нашего квартала…

В этот момент проезжает тяжелый грузовик и обдает всех грязью. Брызги долетают даже до галстука дяди Арама. Люди расходятся, потеряв веру в то, что у них будет когда-нибудь асфальтированная улица.

Просыпается Карен. Сидя на краю постели, он лениво одевается. В соседней комнате его отец Гурген Григорьевич, еще в пижаме, допивает из большого бокала коньяк.

— Нунэ! — слышится голос его жены Седы.

В маленькой комнатке торопливо одевается Нунэ. Она быстро проходит через комнату Карена. Карен будто и не замечает ее. Он встает, хочет выпить воды, но графин пуст.

— Нунэ, — ворчит он.

В соседней комнате что-то тщетно ищет Гурген Григорьевич.

— Нунэ…

Нунэ их дальняя родственница. Поселилась она у них после смерти матери. Седа пользуется каждым подходящим случаем, чтобы заверить людей в том, что она любит Нунэ, как родную дочь. Это и заставляет людей сомневаться в ее искренности.

Во дворе, под краном, умываются парни. Они в одних трусах. Заметив их, дядя Арам выходит из парикмахерской и издали кричит:

— Поздравляю!

Ребята удивленно переглядываются. Потом, наконец, понимают, в чем дело. Зарэ хватает полное ведро воды и, опрокидывая его над головой Тиграна, весело кричит:

— Поздравляю!

А Тигран выливает воду из своего ведра на Вачика:

— Поздравляю!

Да, это не такое уж обычное утро. Они кончили школу. Они больше не ученики. С завтрашнего дня они уже будут приходить сюда умываться в брюках.

С ведрами в обеих руках к крану торопливо идет Нунэ. Большинство ребят уже умылись и наполнили свои ведра. Вдруг у Зарэ выскальзывает из рук мыло и попадает в полное ведро Вачика. Зарэ запускает руку в ведро, вылавливает мыло. Вачик огорченно берет ведро, выплескивает воду в сторону. Он не замечает, что подходит Нунэ и окатывает ее с ног до головы. И вдруг…

Веселый смех обрывается.

Ошеломленная Нунэ стоит с ведрами в руках. Мокрое ситцевое платье облепило ее тело, и кажется, что она голая. Под платьем вырисовываются ее длинные, стройные бедра и маленькие, крепкие девичьи груди. От стыда, обиды и злости она готова расплакаться.

Ребята опешили и молчат. Некоторые краснеют и опускают головы. Другие не выдерживают и исподтишка рассматривают ее. Никто не может понять, что происходит. Будто они в первый раз видят Нунэ. Они начинают чувствовать, что теперь уже с Нунэ так шутить нельзя…

На лице Нунэ внезапно появляется непонятная, едва заметная улыбка. Словно она довольна и все это ей приятно. Она будто впервые замечает, что у Зарэ коротко острижены волосы, а Тигран строен, высок и широкоплеч.

Нунэ уже не плачет.

Зарэ, у которого лицо еще в мыле, догадывается, что нужно все-таки что-то сказать:

— Я тоже должен отнести домой воду…

Из подвала бани рассерженно смотрит Акоп.

Очнувшись, Нунэ бросает ведра и бежит домой.

Дома Карен в недоумении смотрит на Нунэ.

— Не смотри, — просит она и быстро проходит к себе в комнату. — Ведра внизу, возле крана, — слышен ее голос из-за двери.

— Я принесу, — отвечает все с тем же недоумением Карен и быстро выходит из дома.

По лестнице поднимается истопник Акоп. Он несет полные ведра.

— Я и сам мог бы, — сердито говорит Карен и берет ведра у него из рук.

Немного погодя Гурген Григорьевич выезжает куда-то на своей новой машине. Уполномоченный квартала сидит в дверях парикмахерской. Он замечает Гургена Григорьевича. Гурген Григорьевич — председатель какой-то артели. В квартале никто не знает, какой именно. Поговаривают, что по ремонту автомашин. Может быть, так, а может, и не так. Известно лишь одно — он очень влиятельный человек, и у него большие связи. Поэтому-то он и признан самой важной персоной квартала. Каждый раз, видя его, Арам встает с места и здоровается подчеркнуто вежливо. Он старается не делать различия между жителями квартала, но при виде Гургена Григорьевича не может держать себя просто.

Вчера, например, Гурген Григорьевич залез под машину и что-то ремонтировал. Когда дядя Арам проходил мимо, из-под машины раздался голос:

— Подайте-ка мне эту гайку.

Дядя Арам покорно выполнил просьбу.

— И молоток брось сюда.

Дядя Арам сделал и это.

— Теперь можешь идти, — сказал Гурген Григорьевич.

И уполномоченный квартала удивляется, почему он робеет перед этим человеком.

Ребята тем временем продолжают умываться. Им все еще кажется, что они и завтра должны войти в класс и рассесться по своим партам. Кажется, что чего-то не хватает, кажется, что нужно сделать еще что-то, чтобы убедиться, что школьные годы действительно кончились.

— Устроим вечер, — говорит Зарэ, и все с восхищением смотрят на своего поэта. Особенно Люсик. Все знают, что четыре месяца назад имя Люсик попало на страницы дневника, который ведет Зарэ, и с тех пор с них не сходит.

В этот момент в улицу квартала въезжает грузовая машина. Это прибыли новые жильцы. Они поселятся в том доме, единственном во всем квартале с балконом на улицу.

В кузове грузовика стоит девушка в брюках. Она помогает разгружать мебель. Естественно, что в такую минуту все девушки квартала собрались вместе. Они знают, что эта новенькая будет их соперницей. Они хотят что-нибудь сказать, но не могут. Только Люсик не выдерживает:

— Мама говорит, что в доме, где мы раньше жили, тоже был балкон на улицу.

А новенькая замечает глазеющих ребят и зовет:

— Мальчики! Чего вы стоите, помогите же!

Ребята будто этого и ждали. Они почти бегом бросаются помогать.

Вдруг поднимается облако пыли. А если поднялось облако пыли, значит идет Арсен, неряшливо одетый здоровенный парень с растрепанными волосами. У него в руках прут, шагая, он всегда им размахивает, ударяя по земле, и поднимает пыль.

Два года назад, окончив седьмой класс, Арсен перестал ходить в школу. С тех пор он и таскается по улицам без дела. Живет с бабушкой. Каждый вечер бабушка твердит ему, что нужно читать. Неважно, что именно читать, лишь бы читать. Но Арсен все отнекивается и заявляет, что он не «болельщик» таких несерьезных дел.

Он каждый день подходил к школе, останавливался чуть в стороне от ребят своего квартала и, постояв немного, уходил. Никто его не приглашал сюда. Просто Арсен боялся, что кто-нибудь станет задевать или притеснять ребят его квартала. В школе все его знали, и поэтому к ребятам его квартала относились почтительно. Но некоторые из ребят квартала ничего об этом не подозревали и всегда с гордостью полагали, что они сильнее всех в школе и все их боятся.

Вчера был последний день, когда Арсен их сопровождал. Это не укладывается в сознании Арсена. А что они будут делать теперь? От кого и от чего их нужно защищать теперь? Это очень сложный вопрос, на который Арсен не может найти ответ. Поэтому он растерян и задумчив. И чтобы избавиться от растерянности и больше не думать над такими сложными вопросами, он еще сильнее размахивает прутом, еще ожесточеннее ударяет по земле, поднимая столбы пыли.

На миг свой равнодушный и безразличный взгляд он задерживает на ребятах, которые переносят мебель и разную утварь, и на девушке в брюках. А потом, взметнув еще одно облако пыли, продолжает свое шествие.

Чуть позже приехавшая девушка выходит на балкон. Заметив ее, ребята, не сговариваясь, подходят к валяющейся на площадке спортивной штанге и поочередно пытаются поднять ее. Никому это не удается. С балкона слышен смех девушки. Смеется и Вачик, заложив руки в карманы брюк. Он самый слабый и самый щуплый парень в квартале. Все уже давно привыкли, что он не подходит к штанге. Он единственный в своем роде. Можно ведь выделяться среди других и тем, что ничего не делаешь, пренебрегаешь всем.

— А ты почему не пробуешь? — неожиданно спрашивает с балкона девушка.

Вачик, смутившись, вытаскивает руки из карманов.

Кто-то из ребят, чтобы разрядить напряженность атмосферы и спасти Вачика, вдруг обращается к нему:

— Сколько будет: двадцать пять на тридцать восемь?

Вачик, которого до этого смутил вопрос девушки, самодовольно улыбается. Сейчас он себя покажет. Ребята вопросительно смотрят на него.

— Девятьсот пятьдесят, — гордо говорит Вачик.

— Двадцать семь на тридцать пять? — спрашивает Зарэ.

— Девятьсот сорок пять, — не задумываясь, отвечает Вачик и, равнодушно подойдя к штанге, усаживается на нее.

— А пятьдесят четыре на девятнадцать? — вдруг спрашивает с балкона девушка.

— Тысяча двадцать шесть.

— Он обязательно станет ученым, — говорит Зарэ с такой гордостью, будто речь идет о нем самом. Он горд и за Вачика, и за себя, и за всех ребят квартала.

Парень высокого роста, с длинной шеей стоит в стороне и наблюдает за ребятами. У него глупое выражение лица, и на все, даже самое простое, он смотрит с любопытством.

Он из соседнего квартала. Каждый день он приходит поглядеть, что делается в квартале рядом. Ему кажется, что в чужом квартале всегда интереснее.

— Опять пришел! Чего тебе здесь надо? — сердятся ребята.

Парень немного отходит и снова останавливается, продолжая наблюдать за ребятами.

Глава 2. Печаль Тиграна

Многое в жизни квартала повторяется изо дня в день, никогда не меняясь. Поэт Зарэ записывает в своем дневнике наиболее значительные события дня. Уполномоченный квартала целый день сидит у входа в парикмахерскую, ожидает посетителей, а заодно следит за порядком в квартале.

Каждый день Тигран вывозит в коляске своего маленького братишку на прогулку. Но лишь один Гришик, другой его младший брат, знает, почему Тигран такой «примерный». И он всегда грозит, что раскроет всем секрет Тиграна. Тот побаивается его и всякий раз обещает ему купить мороженого.

В дверях соседнего дома каждый день именно в этот час стоит Гоарик. Она знает, что сейчас пройдет Тигран. Заметив его, она подхватывает ведра и идет за водой. Она идет с ведрами, а позади, подталкивая коляску, шагает Тигран. Каждый раз Гоарик надеется, что Тигран заговорит с ней. А Тигран каждый раз молчит. Он догадывается, что Гоарик ходит в этот час за водой ради встречи с ним. Но он не обращает на это внимания. Он удивляется, как это Гоарик не понимает, что он не может с ней гулять, ходить в кино, есть мороженое. Он готов даже объяснить ей, почему это невозможно. Ничего не поделаешь, коли уж она его соседка, коли уж они оба живут на одной улице, совсем рядом, коли уж его мать часто ходит к ним за зеленью к обеду. А Гоарик все еще на что-то надеется. Нет, она ничего не поймет. Вот и сейчас она идет впереди, а сзади толкает коляску Тигран. Они идут медленно, доходят до крана. Гоарик наполняет ведра. Тигран, поравнявшись с ней, проходит.

Однажды в жизни Тиграна произошел перелом. Почему-то в тот день все изменилось. Он пришел к заключению, что должен кого-нибудь полюбить. Он даже обрадовался этому открытию. И удивился, как это он раньше не подумал об этом. Но именно с того дня он сделался очень молчаливым. И каждое воскресенье, ровно в полдень, он стал выходить с коляской на прогулку. А сейчас кончились занятия в школе, и он это делает каждый день. Ведь он должен кого-нибудь полюбить. Он начал искать. Когда же Гоарик начала открыто показывать, что это она ожидает его в дверях, он подумал, что нельзя любить девушку, которая живет рядом. Любимая девушка должна жить на какой-нибудь отдаленной улице. Нужно уставать, добираясь к ней, попадать под дождь. Вечерами, лежа в постели, Тигран представлял все это, даже поеживался в наслаждении и улыбался в темноте. Он обязательно найдет ее. Так он думал каждый вечер. Но дни шли, а он все не находил ее. Оказываясь на улице, он с завистью смотрел на парней и девушек, гулявших под руку. А он вот одинок. И он вспоминал, что когда-то в жизни все было хорошо, весело, а сейчас ему грустно и тоскливо. Он убедил себя в том, что прошли его лучшие дни, когда он был простым беззаботным парнем. И он понял, что отныне всегда будет грустить, всегда его будет снедать какая-то неопределенная печаль.

Так, незаметно, взрослеют люди, так, незаметно, проходит детство. Настолько незаметно, что дядя Арам даже не успевает понять все это и порадоваться, а молодой поэт Зарэ не успевает записать все это в дневник, который он ведет для того, чтобы не нарушилась его тесная связь с жизнью.

А квартал продолжает жить своей простой и в то же время сложной жизнью. Продолжает звучать его едва уловимая мелодия, которая принадлежит всем. И в этой мелодии находит свое маленькое место, свою маленькую нотку печаль Тиграна.

Глава 3. Промокшей девушке хочется жить

— Нунэ, иди на кухню, — слышится голос Седы.

Платье Нунэ еще не просохло. Как назло, день сегодня пасмурный. Она вспоминает про платье, которое ей купили к Новому году. Нунэ о нем давно забыла. У нее никогда не появлялось желания надеть его. Она всегда была безразлична ко всяким удовольствиям.

Нунэ выросла у своих родственников. Для нее весь мир ограничивался этим домом, его четырьмя комнатами и большими окнами. Она стала здесь тихой и замкнутой.

Сегодня она вынуждена достать из шкафа новое платье. Она равнодушно надевает его и чувствует себя в нем непривычно. Смотрит на старое платье. Подходит и проверяет, не высохло ли оно. И вдруг замечает в большом зеркале что-то голубое. Она оборачивается и видит в зеркале девушку в голубом платье и с голубыми глазами. Она удивляется, узнав себя. Она долго и внимательно смотрит в зеркало, и вдруг ее рука сама собой тянется к собранным волосам, распускает их. Волосы спадают на плечи. Ей ни разу не приходило в голову ходить так. Это желание проснулось неожиданно, будто оно всегда существовало, но таилось где-то глубоко-глубоко.

Слышен голос Карена:

— Нунэ, скорее. Мама говорит, что нет воды и что еще нужно сходить в магазин, и…

И он замирает в дверях, ошеломленный и потрясенный. Нунэ улыбается, но словно откуда-то издалека. Оба молчат. Карен чувствует, что от удивления что-то застряло в горле и у него очень глупый вид.

— Видела, новые жильцы приехали… — бормочет он.

— Да-а… В дом с балконами на улицу… — едва слышен голос Нунэ.

Карен растерянно улыбается, пятится назад и закрывает за собой дверь. Он выходит на веранду, достает сигарету, закуривает, забыв, что родители дома. Вдруг он замечает Нунэ, которая с ведрами в руках идет за водой.

— Он курит, он курит! — испуганно кричит Седа.

В окне подвала появляется измазанное сажей лицо Акопа. Он с восхищением смотрит на Нунэ. Нунэ оборачивается, смотрит на черное лицо Акопа, на его белые зубы и хочет рассмеяться. И вдруг, спохватившись, придерживает подол платья.

— Не беспокойся, ничего не видно, — говорит Акоп.

Нунэ краснеет. А Акоп становится серьезным, собираясь что-то сказать. Нунэ наполняет ведра и слышит слова Акопа:

— Когда в следующий раз придешь за водой… надень старое платье… Я бы хотел только один раз видеть тебя такой…

Акоп хочет еще добавить, что он не только истопник, но и учится в институте, о чем мало кто знает в квартале. Но ему кажется, что это будет уж очень нескромно. А что же в таком случае сказать? Молчать нельзя. Нунэ сейчас уйдет, и опять ему придется ждать несколько часов, а может быть, целый день или даже до завтрашнего утра. Может, уж сразу сказать ей, что…

— Эй, Акоп, вода пошла холодная, — басит кто-то сверху, и лицо Акопа выражает досаду. Он быстро исчезает.

Нунэ возвращается с полными ведрами домой. Карен замечает, что издали Нунэ еще красивее. Он быстро сбегает вниз и впервые в жизни берет из ее рук ведра.

Нунэ входит в свою комнату, на секунду останавливается посередине. Она закладывает руки за голову и потягивается всем телом. На ее лице появляется счастливая улыбка. Она бросается на постель и зарывается лицом в подушку. Желание чего-то большого от жизни, очень большого заполняет ее существо. Эта перемена в ней так неожиданна, и в этот момент так много хочется от жизни, что она внезапно ощущает усталость. Но это приятная усталость. Приятная потому, что напоминает ей, что она любит. Нунэ пока не знает, кого именно. Но не это важно. Она чувствует, она уверена, что он есть, что он где-то обязательно существует. И, быть может, ждет ее. Ей кажется, что все вокруг подтверждает это. Даже воздух, кажется, напоен этим, даже складки старого платья, даже пуговицы. Эта любовь все растет, она сейчас разольется, выйдет из берегов, затопит весь квартал.

А верит она всему этому потому, что у нее закрыты глаза, потому что лицо утонуло в подушке и, главное, потому, что она чувствует свое дыхание, знакомое, родное, горячее.

Нунэ сейчас уверена, что кто бы в эту минуту ни вошел в комнату и кто бы он ни был, это будет тот, о ком она мечтает.

Она слышит стук в дверь. Она удивлена. Никогда еще никто, входя к ней, не стучал. В удивлении она даже не догадывается встать с постели. Дверь открывается, и входит Карен.

— Ты пришел, — почему-то говорит Нунэ, будто она давно ждала его.

— У меня… у меня два билета в кино… Сходим вечером вместе, а?..

Глава 4. Счастье под фонарями

Нунэ с восторгом смотрит фильм. Она давно не была в кино. И даже когда бывала, фильм никогда не производил на нее такого сильного впечатления, как сегодня. Несмотря на то, что сегодняшний фильм явно плохой. Только ведь это неважно.

— Смотри, как здорово играют, — говорит она Карену и замечает, что он смотрит на нее. Она улыбается и поворачивает лицо Карена к экрану. Но Карена ничто не интересует. Она чувствует, как его рука скользит по ее руке, и теряется. Нунэ не знает, как ведут себя в таких случаях. Но она чувствует себя очень счастливой. И в то же время хочет отстранить руку Карена, в ней рождается какой-то страх перед неизведанным. И тут на экране молодой парень целует девушку. Нунэ улыбается и невольно кладет другую руку поверх руки Карена.

— Смотри, смотри, сейчас его убьют! — испуганно вскрикивает Нунэ. Люди поворачиваются, удивленно смотрят на нее. Карен отдергивает свою руку. Нунэ даже не замечает этого. Но потом, когда на экране никого не убивают и фильм опять делается неинтересным, она ощущает холод в своей ладони.

— Дай руку, — шепчет Нунэ.

Под руку они возвращаются домой. Уже темно. Зажглись уличные фонари, и многие гуляют парами. Нунэ смотрит по сторонам и удивляется, что и другие счастливы, что и они улыбаются друг другу, что и они идут под руку. Ей казалось, что только она должна чувствовать этот таинственный и приятный мир. Правда, теперь этот мир, освещенный уличными фонарями, теряет свою прелесть, и Нунэ делается немного грустно. Ей сейчас вовсе не так уж приятно, что Карен взял ее под руку. Все так ходят, все смотрят на своих девушек, улыбаются и ничего не говорят. Все хотят уйти с освещенной улицы, скрыться от людей, чтобы поцеловаться. Нунэ молчит. Она ничего не может понять. Она без конца думает об этом, и вдруг ей делается радостно. Неожиданно она радуется тому, что это ощущение принадлежит всем. Так даже лучше. Наверное, было бы ужасно, если бы это принадлежало только ей и если бы только она чувствовала это счастье. И теперь она рада, что Карен держит ее под руку и улыбается ей, своей девушке, Нунэ. Она крепко прижимает руку Карена, как бы желая этим передать ему все то, о чем она думает.

И тут Нунэ вдруг догадывается, что Карен ей что-то рассказывает, а она его не слушает.

— В школе я был отличником. Но некоторые учителя относились ко мне враждебно. На экзаменах они специально снизили отметку, чтобы я не получил медали.

Как ни старается Нунэ сосредоточиться и слушать его, ничего у нее не получается. Мимо под руку проходит какая-то пара. Нунэ глядит им вслед.

— Почему ты оборачиваешься?

— Показалось, что знакомые…

Проходит еще одна пара. Парень говорит девушке:

— Я сохранил все твои письма…

Пара проходит, и продолжения разговора уже не слышно.

— Я обязательно поступлю в университет. Неужели ты думаешь, что я буду целых два года работать и только потом поступлю?

Чуть дальше, в тени, парень целует девушку. Заметив Нунэ и Карена, они уходят.

— Некоторые думают, что я смогу поступить только с помощью отца. Завидуют. А я могу поступить и без чьей-либо помощи.

Нунэ перебивает его:

— Если ты куда-нибудь уедешь, будешь мне писать?

— Ну конечно, — ничего не понимая, говорит Карен.

— Я сохраню все твои письма…

Они молча стоят в темном коридоре. Пора расставаться. Нужно что-то сказать. Но оба молчат. Потом Карен подходит вплотную и шепотом говорит:

— Хороший был фильм, правда?

— Очень, — отвечает Нунэ.

— Хочешь, еще раз сходим?

— На ту же картину?

— Да.

— С-с-с!.. Тише… Да, хочу.

Карен обнимает Нунэ.

— Тише… Услышат, — шепчет она.

Карен целует ее. Потом оба снимают туфли и, взяв их в руки, на цыпочках, очень осторожно идут к своим комнатам.

— Карен…

— Что?

Карен возвращается.

— Карен… — шепотом говорит Нунэ и в этот раз не краснеет. Ведь сейчас темно и никто не видит. Только вот туфли ее выскальзывают из рук. Но теперь ни Карен, ни Нунэ уже не обращают на это внимания. И не слышат, что падающие туфли громко ударяют об пол.

Глава 5. Шутка всерьез

Наконец наступил торжественный вечер. Все собираются в клуб. У всех праздничные лица. Ведь это будет не обычный вечер. После него они официально могут считаться окончившими школу.

— Надо и новенькую пригласить, — предлагает Вачик.

Ребята задумываются. А что, если вечер ей не понравится? Ведь они-то впервые собираются потанцевать, и кто знает, сколько раз бывала уже на таких вечерах эта странная девушка в брюках?

— Если бы я не был маленького роста, я бы сходил ее пригласить, — говорит поэт Зарэ.

— Есть ребята и пониже тебя, — возмущенно говорит Люсик.

Слышится равнодушный голос:

— Я схожу.

Все оборачиваются и видят Арсена. Он даже не ждет ответа.

Ударяя прутом по земле, он направляется в сторону дома Анаит. Ему ничего не стоит пригласить новенькую. Он не влюблен и не умеет стесняться. Он решительно стучит прутом в окно Анаит. Она выглядывает.

— Там ребята танцуют. И тебя приглашают. Пошли.

— Подожди. Сейчас иду.

— Я пошел. Придешь сама.

Он ударяет прутом по земле, взметает облако пыли и возвращается в клуб. По дороге он встречает уполномоченного квартала, который косо поглядывает на него. Больше всех в квартале дядя Арам не любит Арсена, потому что он постоянно нарушает законы квартала. Арсен больше всех не любит дядю Арама, потому что тот постоянно твердит о законах. Женщины говорят, что каждый квартал должен нести свой тяжкий крест и что таким крестом их квартала является Арсен. Он швыряет камнями в кур и побросал в речку почти всех кошек квартала.

Но в квартале почему-то забывают другое — у Арсена золотые руки. Достаточно засориться дымоходу в доме той самой женщины, которая называет Арсена «тяжким крестом», Арсен тут как тут. Эти же женщины не могут не признать, что когда любой из них привозят дрова на зиму, у Арсена руки чешутся, и в конце концов оказывается, что он переколол все дрова. Вот пусть скажут: если им нужно очистить крышу от снега, разве не Арсен приходит на помощь? А разве не вчера это было — дядя Арам мастерил у себя во дворе курятник, а Арсен, несмотря на их вражду, принес инструменты (никто не знает, даже у них дома, где он прячет эти инструменты) и молча стал помогать ему.

Что ж вам еще? Ведь никто не станет отрицать, что его золотые руки и его сила — именно они дали Арсену право на всеобщий авторитет в глазах ребят квартала.

Но тем не менее жизнь, говоря откровенно, странная штука. И люди странные. Почему-то о плохих поступках Арсена они вспоминают чаще, чем о хороших. Хотя Арсену это в общем-то безразлично. Он меньше всего заботится о том, чтобы о нем вообще как-то вспоминали.

Насвистывая, Арсен входит в зал, где собрались парни и девушки. В клубе у Арсена есть свое определенное место. Он устраивается возле патефона и заводит его (сегодня, как назло, испортилась радиола). Арсен получает огромное удовольствие, наблюдая за танцующими, сам он танцевать не умеет. Иногда, заметив на патефоне пыль, он тщательно стирает ее и принимается насвистывать в такт звучащей мелодии.

Входит Анаит, и все ребята смотрят на нее с восхищением. Впервые они видят ее не в брюках. Взгляды некоторых прикованы к ее ногам.

Все ребята хотят с ней танцевать. Девушки собрались в углу. Люсик начинает что-то рассказывать, девушки громко смеются, хотя в том, что рассказывает Люсик, нет ничего смешного. Исподтишка они наблюдают, слышит ли их Анаит. Но Анаит, танцующая в это время с Зарэ, не обращает на них внимания.

— Вам понравился наш квартал? — спрашивает Зарэ.

— А я кварталу понравилась?

Зарэ теряется, Анаит смеется. Девушки в углу умолкают.

— Ребятам вы понравились, — все еще растерянно говорит Зарэ. И, чтобы переменить тему разговора, спрашивает: — Вы учитесь?

— В этом году кончила. Хочу поступить в театральный.

Танец кончается. Зарэ провожает Анаит к стулу, затем подходит к ребятам и гордо говорит:

— Я узнал, она хочет стать артисткой.

Ребята смотрят на него с завистью.

— Если б с ней первым танцевал я, разузнал бы побольше, — говорит из угла Вачик.

Вдруг Люсик предлагает Зарэ прочесть свое новое стихотворение. Она знает, что стихотворение плохое. Поэтому-то она и хочет, чтобы он прочел. Зарэ растерянно озирается. Он, конечно, думает, что стихотворение неплохое. Ему просто неловко. Все начинают его упрашивать, и он окончательно решает не читать.

— Почему бы вам не прочесть? — спрашивает Анаит. — Я очень люблю стихи.

— Читай, — неожиданно говорит Арсен.

Анаит и Арсен, два авторитетных человека, требуют, чтобы он читал. Зарэ вытирает со лба пот и начинает декламировать. Люсик с улыбкой наблюдает за Анаит. По лицам всех видно, что стихи никому не нравятся. И чем вдохновеннее читает Зарэ, тем очевиднее становится, что они плохие. Зарэ кончает. Наступает неловкое молчание. Зарэ смущенно смотрит на товарищей. Он понимает, что стихотворение не понравилось, и бормочет:

— Нужно еще доработать…

И вдруг замечает торжествующий взгляд Люсик. Вообще Люсик очень переживает, что Зарэ до сих пор ничего хорошего не написал, но сегодня она этому рада. Зарэ все понимает. Она просто хотела оскандалить его. Он враждебно смотрит на Люсик и вдруг слышит голос Арсена:

— Хорошее стихотворение.

Анаит не может сдержать улыбки. Все с опаской глядят на Арсена. В первый момент Арсен даже теряется от неожиданности — кто-то рискнул смеяться над ним. В гневе он готов нагрубить Анаит.

— Это над кем ты смеешься?

Зарэ и другие ребята с мольбой смотрят на Арсена. Тот сдерживается и, чтобы излить свой гнев, начинает ожесточенно крутить ручку патефона. Ребята успокоенно переглядываются.

Вдруг слышится голос Астхик:

— Вачик самый слабый в нашем квартале…

— А Тигран ни разу не влюблялся, — застенчиво добавляет Гоарик.

Тигран и Вачик не знают, куда деться от смущения. Анаит смотрит на них и улыбается. И ребята уже готовы провалиться сквозь землю.

Открывается дверь, входит Карен.

Сразу же наступает тишина. Все вопросительно смотрят на него. А тот подходит к Нунэ и строго говорит:

— Иди домой.

— Почему? Ведь она пришла потанцевать с ребятами, — говорит Анаит.

Карен с неприязнью смотрит на нее, только Анаит не обращает на это внимания и улыбается.

— Может, и ты останешься?

— Нет охоты, — хмуро отвечает Карен.

Все недовольны Кареном. Недоволен и Арсен, но пока молчит.

Завод патефона кончается, и музыка звучит протяжно. Странно, что Арсен не замечает этого.

Первое, что промелькнуло у него в голове, — Карен не из этого квартала. Но нет. Их дом, правда, самый дальний, но все же это не чужой квартал. И Арсен оказывается в затруднительном положении. Не в первый раз он задумывается над тем, в каком квартале живет Карен. Он ничем не похож на ребят квартала. У его отца собственная машина, и никто из их семьи не приходит умываться под краном.

Карен стоит посередине зала, и взгляды всех устремлены на него. Это его злит, и, чтобы отвлечь от себя внимание, он подходит к патефону, заводит его. Именно это почему-то вызывает у Арсена бешенство, и он угрожающе цедит сквозь зубы:

— Сейчас же убирайся.

Карен не ожидал этого. Ребята довольны. Они бы не решились выгнать его. Все знают, что Карен сильный.

— Пошли, Нунэ.

— Нунэ не пойдет, — говорит Арсен. — Она еще потанцует.

Карен подходит к двери.

— Неохота просто связываться.

Он открывает дверь, хочет уйти. У всех на лицах некоторая растерянность. Только Арсен продолжает спокойно накручивать ручку патефона.

В этот момент в зал входит дядя Арам. Словно он знал, когда нужно прийти, чтобы разрядить атмосферу. В дверях он сталкивается с Кареном и почтительно уступает ему дорогу.

Дядя Арам сегодня в своем лучшем костюме. Ни с кем не здороваясь, он деловым шагом проходит на середину зала. Развернув принесенный с собой пакет, достает оттуда сложенные листки бумаги, ссыпает их в шляпу.

— Кому кем быть! — торжественно произносит он.

Сразу же забывается только что случившееся, все подходят к дяде Араму, окружают его.

— Пустое дело, — говорит один из гостей, пришедших из соседнего квартала, — да и старомодно.

Анаит, укоризненно взглянув на скептика, демонстративно подходит к дяде Араму и берет свернутую бумажку. Девушки не очень ею довольны, так как этот поступок дает ей право считаться настоящей девушкой квартала. Анаит медленно развертывает бумажку, читает:

— Домашняя хозяйка.

Она хмурится. И ребята недовольны. Придумает же этот дядя Арам! Они не могут себе представить, чтобы желание новенькой не исполнилось. Вот если бы с кем-нибудь из них это случилось — другое дело, никого это не удивило бы.

— Все равно я стану актрисой, — говорит Анаит, и ребята не могут не поверить ей.

К дяде Араму подходит Зарэ. На бумажки он смотрит не без волнения. Ему бы хотелось взять сразу все. Вокруг тишина. Зарэ неуверенно протягивает к шляпе руку.

— Поэтом будет, — говорит Арсен.

Зарэ бросает на него благодарный взгляд. Потом развертывает бумажку и читает:

— Певец.

Никто не может сдержаться. Все смеются. Когда бумажку вытянула Анаит, они отнеслись к этому очень серьезно. Но вот сейчас почему-то все смеются.

И именно сейчас Зарэ особенно жалеет, что стихотворение, которое он прочел, было слабым. Если бы оно было хорошим, сейчас никто бы и не подумал, что он не станет поэтом. Сам он тоже был бы спокойнее и увереннее. Но все же, может быть… Может быть, в самом деле он плохой поэт? Как же быть, если вдруг выяснится, что это так? Что он умеет делать, кроме как писать стихи? Ничего.

Во всяком случае, он благодарен дяде Араму. В этой шутке было что-то серьезное. Она заставила всех их серьезно подумать обо всем этом.

Подходит Арсен. Дядя Арам недолюбливает его, он недоволен, что Арсен здесь, но это такой вопрос, в котором он не имеет права помешать ему.

— Тяни, — говорит дядя Арам. До этого он никому не говорил так.

Арсен вытягивает бумажку, развертывает ее, силится прочесть. Там написано что-то очень сложное. И он читает по слогам:

— Аст-стро-стробио-биолог.

Арсену нравится это сложное слово. Он собирается положить бумажку в карман, но тут замечает расстроенного Зарэ. Подходит к нему и со всей искренностью говорит:

— Хочешь, отдам тебе?

«Хоть бы дал мне», — думает Вачик. В квартале все знают, что он хочет стать астрономом. «Почему же сейчас никто об этом не вспоминает?» — думает он.

И опять в этой шутке что-то серьезное. Она заставила задуматься и Вачика: а станет ли он астрономом?

Тянет Тигран. Наконец-то он узнает, что из себя представляет тот неопределенный, далекий и полный романтичности мир, та работа, о которой он мечтает. Он очень осторожно развертывает бумажку и дрогнувшим голосом читает:

— Токарь.

На этот раз смеется даже дядя Арам.

Тигран, конечно, понимает, что все это шутка, но все же ему становится грустно.

Что общего между токарем и тем далеким миром с его трудностями, о котором он мечтал вечерами? Что общего между токарем и той любимой девушкой, которую он пока не нашел, но которую обязательно найдет? Ну, было бы на бумажке написано хотя бы «путешественник» или «полярник». Токарь! Надо же так!..

Видя, в какое положение попадают его друзья, Вачик пробует улизнуть. И в тот момент, когда он незаметно добирается до двери, Анаит оборачивается и говорит:

— Почему ты и здесь увертываешься?

Вачик вынужден вернуться. Он понимает, что нужно действовать смело и решительно, чтобы хоть сколько-нибудь развеять впечатление, оставшееся у Анаит после истории со штангой. «Лучше бы снова попросили посчитать, — думает Вачик. — Восемнадцать на двадцать два будет триста девяносто шесть».

Не колеблясь, он берет бумажку и быстро развертывает.

— Парикмахер.

Дядя Арам становится серьезным. А ребята смеются. Смеется и Вачик.

— А что в этом плохого? — говорит оскорбленный дядя Арам.

Арсен подходит к Нунэ, которая забилась в угол. Со смешной, непривычной для него заботливостью и нежностью он говорит:

— Потяни и ты, Нунэ.

Нунэ неуверенным шагом подходит. Собирается взять бумажку, но вдруг бросается к двери и выбегает.

На улице стоит рассерженный Карен. Нунэ подходит к нему с нежной улыбкой, она хочет его успокоить. А Карен говорит ей резко:

— Иди, иди обнимайся с ними!

И уходит.

Нунэ опешила. Что же теперь делать? Из клуба доносится музыка. Старая пластинка шипит. Нунэ не может вернуться туда. А дома — Карен. Обиженный на нее Карен.

Вернувшись домой, Карен направляется в свою комнату. Из спальни доносятся голоса отца и матери. Услышав, что произносится его имя, он останавливается и прислушивается.

— Не для того я его растила, чтоб сейчас его отняли у меня и отправили в армию…

— Понял, все понял, — сердито говорит отец. — В сотый раз повторяешь одно и то же.

— Я хочу, чтобы он учился, поступил в университет, — твердит свое мать.

— Ну ладно, ладно. Я уж думал об этом. Что-нибудь сделаю. Будто я хочу, чтоб его забрали в армию…

Карен радуется. Он уже собирается войти в свою комнату, но, задумавшись, опять останавливается: а если отцу в этот раз не удастся ничего сделать?..

Все живут на одной улице, но уж так повелось, что каждый должен проводить свою девушку до самой двери ее дома. Сегодня всем хочется пойти с Анаит, но это невозможно. Свободны только Арсен и Тигран. Решают, что с Анаит пойдет Арсен, а Тигран проводит Гоарик.

По улице идут пары. Всем хочется заговорить, но вначале все молчат. Разговор начинается лишь в последний момент, когда уже совсем близок дом и уже нельзя откладывать разговор.

— Знаешь, Зарэ… Мне очень нравится одно твое стихотворение. Помнишь, я говорила тебе об этом? Я забыла, как оно называется. Если бы я помнила, то подсказала бы тебе прочесть именно его… Хочешь, прочти сейчас? Я с удовольствием послушаю…

— Он не послушался меня… Есть ребята и слабее тебя. Ты не обиделся? — Астхик хочется сказать что-то еще. — Смотри, вот наше дерево. Здесь нас никто не увидит… Ты всегда так говорил…

— Мы всегда здесь целовались. Ты говорил, что нас никто не увидит. А я не хотела, помнишь? Но ты меня заставлял, — говорит Астхик и опускает глаза.

— Больше не буду.

— Да нет же, я не для этого сказала!.. Хочешь, пойдем?..

— Ты хотела меня опозорить, — сердится Тигран, — но тебя никто не стал слушать. Все же видят, что ты еще носишь косички, и никто тебе не поверил…

Арсен чувствует себя неловко. Он особенно сильно хлопает прутом по земле и поднимает пыль, чтобы Анаит шла чуть поодаль. Он хочет рассердиться на нее и сказать: «Иди одна. Я не хочу тебя провожать».

Но он не может ей сказать этого. Ребята доверили ему ее, и он не должен их подвести. Он успокаивает себя тем, что скоро уже покажется дом Анаит и он избавится от нее. И от этой мысли начинает насвистывать. Замечая неловкость Арсена, Анаит еле сдерживает смех.

Зарэ опять слышит голос Люсик:

— Я уверена, что когда-нибудь твои стихи напечатают. А потом у тебя будет и своя книга. Вначале всем поэтам бывало трудно…

— Хочешь, я распущу свои косы? Уговорю отца. Буду плакать и добьюсь своего…

— Он всегда такой, — неожиданно говорит Тигран.

Гоарик удивленно смотрит на Тиграна. Он ее даже не слушал.

— Кто?

— Карен. Разве это товарищ!

— Спокойной ночи, — грустно говорит Гоарик и хочет еще что-то сказать о себе. — Конечно… Жалко Нунэ…

— Спокойной ночи, — говорит Люсик.

— Спокойной ночи, — говорит Астхик.

Арсен все еще о чем-то думает. Анаит уверена, что сейчас он все же заговорит. И действительно, Арсен начинает говорить, но при этом не смотрит на нее. Он вкладывает большой смысл в свои слова, и чувствуется, что их он обдумывал долго.

— Если кто-нибудь из другого квартала попытается с тобой заговорить, скажи мне. А сейчас иди домой…

Глава 6. Дождь

Кап-кап… Идет дождь. На улице — никого. Только на мгновение появляется мать Вачика с накинутым на голову пиджаком мужа, быстро собирает с веревки белье. И опять на улице никого. Кап-кап… Дождь ударяется о стекла окон, сбегает, они заплывают струйками, и люди, сидя дома, больше не видят, что делается на улице. А по улице проезжает машина Гургена Григорьевича.

Дядя Арам сидит дома и размышляет о делах квартала, мечтает об асфальте. Услышав шум машины, он ворчливо говорит жене, что хочет ко всем жителям квартала относиться одинаково, но, встречая Гургена Григорьевича, каждый раз против своей воли здоровается с ним подчеркнуто вежливо. Жена говорит:

— Ну, так он же влиятельный человек.

Огорчившись, что жена не понимает его, дядя Арам подходит к окну, смотрит сквозь заплывшее стекло на улицу. Кап-кап… Дождь хочет успокоить людей…

Зарэ пишет стихотворение и думает об Анаит. Люсик из окна напротив смотрит на дом Зарэ и прислушивается к шуму дождя. Кап-кап… Дождь зовет людей к окнам. Вачик тоже думает об Анаит. Когда идет дождь, все люди делаются задумчивыми. Даже Арсен. Он размышляет о том, что прут его уже стар и нужно заменить его новым. Он сидит под стеной недостроенного здания и хлопает прутом по луже.

Кончился торжественный вечер, кончились школьные годы. Что теперь будут делать эти молодые? Станет ли Зарэ поэтом? Что в конце концов представляет из себя тот далекий мир, о котором мечтает Тигран? Пора бы уже перестать мечтать о далеком мире, нужно найти его. Но как? Кап-кап… Но как? — вторит дождь.

Тиграну обидно, что он сидит дома. Сейчас бы он должен быть на свидании. Потом неожиданно появился бы брат девушки, и они, скрываясь от брата, бежали бы по улицам. Сейчас очень многие отсиживаются дома, а некоторые стоят парами под стенами домов и ждут, когда пройдет дождь. Парень набрасывает на плечи девушки свой пиджак, и они о чем-то шепчутся. Они почти не слышат друг друга. Но это неважно. Важно шептаться. Тиграну кажется, что и он тоже под стеной, и его охватывает приятный трепет. Потом он внезапно сознает, что стоит всего-навсего у окна. И он опять вспоминает, что кончились школьные годы. А что делать теперь? Все как-то тоскливо, неопределенно… И его охватывает печаль. Кап-кап… Кап. Весело смеется дождь.

Даже Акоп, всегда такой жизнерадостный, сейчас задумчиво сидит возле топки. Он и сам не знает, о чем думает. Может быть, об огне в топке. А может быть, о том, что и дома пора бы уже иметь свой очаг, свою семью. Он каждый день шутит с девушками, часто посмеивается над ними и, может быть, именно поэтому ни разу не подумал о своем очаге. Кап-кап… Дождь задумчиво стучит по крыше бани, по деревьям, по лужам, по стеклам окон.

Смотрит на улицу, о чем-то мечтая, и Анаит. Из репродуктора слышен голос диктора. Передают сводку погоды. В Кафане тридцать градусов, в Степанаване и Кировакане… Анаит поворачивается, подходит к репродуктору, выключает его. Потом возвращается к окну и начинает шепотом читать отрывок, который она приготовила для вступительных экзаменов в театральном институте:

«Вода!

Вода, у тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя невозможно описать, тобой наслаждаются, не ведая, что ты такое! Нельзя сказать, что ты необходима для жизни: ты — сама жизнь. Ты наполняешь нас радостью, которую не объяснить нашими чувствами. С тобой возвращаются к нам силы, с которыми мы уже простились. По твоей милости в нас вновь начинают бурлить высохшие родники нашего сердца.

Ты самое большое богатство на свете, но и самое прихотливое, ты такая чистая в чреве земли. Можно умереть возле источника с водой, отравленной окисью магния. Можно умереть в двух шагах от соленого озера. Можно умереть, несмотря на два литра росы, которая содержит осадок некоторых солей.

Ты не приемлешь никаких примесей, ты не выносишь порчи, ты — пугливое божество…

Но с тобой вливается в нас бесконечно простое счастье»[5].

У каждого свои мечты. Кто знает, осуществятся ли они? Всем кажется, что в жизни не все устроено, не все на своем месте.

Нунэ тоже стоит у окна. Она слышит, как открывается дверь и в комнату входит Карен. У него в руках какая-то коробка. Нунэ радостно открывает крышку и видит флакон духов.

Карен подходит к ней совсем близко. Глаза Нунэ улыбаются. Карен обнимает ее. И вдруг Нунэ со страхом понимает, что Карен несет ее к кровати. Она пытается вырваться. Карен раскраснелся, он боится, что Нунэ выскользнет из его рук. И действительно, ловко вывернувшись, Нунэ отбегает в угол комнаты.

Карен сидит на кровати, опустив голову.

— Нунэ… меня забирают в армию… — хочет он оправдаться.

Потом он встает, идет к двери и оттуда, не глядя на Нунэ, говорит:

— Все равно я опять приду.

Он выходит из комнаты.

Нунэ подходит к окну, подышав на стекло, протирает его и с грустью смотрит на улицу. На улице совсем пустынно, и ей становится страшно от одиночества. Раньше одиночество ее не пугало. Но сейчас ей хочется, чтобы по улице кто-нибудь прошел, хотя бы один прохожий. Она слышит шум приближающейся машины. Догадывается, что это едет Гурген Григорьевич. Вот и машина. Гурген Григорьевич едет на большой скорости и беспрерывно сигналит, вероятно, очень довольный собой. Вдруг машина останавливается. Открыв окно, Нунэ выглядывает. Она видит, что колеса машины буксуют в грязи. «Когда Карен вошел в комнату, он был в серой рубашке», — вспоминает Нунэ. Из машины вылезает Гурген Григорьевич. Он толкает машину, но она не двигается с места. Гурген Григорьевич проклинает уполномоченного квартала: до сих пор тот не добился, чтобы заасфальтировали улицу. Если для остальных жителей квартала это не так важно, то для него, Гургена Григорьевича, это самый насущный вопрос. Нунэ смотрит, что будет дальше. «Когда мы с Кареном в первый раз ходили вместе в кино, герой то и дело смеялся на экране, но в зале смеха не было». Открывается дверь дома напротив, и оттуда выходит сосед. Подойдя к машине, он, не поздоровавшись с Гургеном Григорьевичем, начинает помогать ему. «Карен знал, что я очень люблю духи». Откуда-то появляется еще один сосед и тоже принимается толкать машину. Машину удается выкатить из лужи. Гурген Григорьевич растерянно смотрит на соседей. Его голова промокла, волосы прилипли ко лбу.

— Вы здесь живете?

— Да, — отвечает сосед.

— Давно?

— Давно.

— Спасибо вам большое, — смущенно говорит Гурген Григорьевич.

Нунэ слышит весь этот разговор. «Карен сегодня вошел не постучавшись. Он был в серой рубашке», — думает она. Гурген Григорьевич садится в машину и уезжает.

Нунэ знает, что вечером Карен опять придет к ней. И знает, что, если даже ей удастся его выгнать, он все равно завтра опять придет. Нунэ казалось, что она уже нашла то, что искала, к чему так тянулась. Тянулась даже тогда, когда ей казалось, что она об этом вовсе и не думает. А сейчас выясняется, что напрасными были ее мечты, что любовь их — это вовсе не то, о чем она мечтала. Сейчас ее мечты отступили на второй план. Сейчас она раздумывает, как ей поступить. Может быть, разрешить Карену прийти к ней ночью? Но она чувствует, она всем сердцем убеждена, что этого делать нельзя. Значит, она должна поссориться с Кареном. Она боится этого. Нунэ вспоминает свое новое платье и духи — подарки Карена. Она должна будет отказаться от них, вернуть ему подарки. Нет, она этого ни в коем случае не сделает. И не только потому, что ей хочется носить это новое платье. Новое платье просто помогло ей понять многое такое, чего она раньше не замечала. Ей сейчас кажется, что, если она вернет Карену его подарки, она опять станет той прежней Нунэ, которая ни о чем не мечтала. А она хочет мечтать. Она хочет, лежа вечерами в постели, мечтать о чем-то неопределенном, потому что она еще сама до сих пор точно не знает, чего она хочет. И вот сейчас ее заставляют стать той прежней Нунэ, отнимают у нее новое платье и духи. Но она не отдаст. Она враждебно смотрит на дверь и верит, что сейчас она может вступить в бой с любым. Даже с Седой, которую она всегда побаивается.

Кап-кап, кап…

Дождь все идет и напоминает, что люди сейчас задумчивы. А может быть, кое-кто и смеется, кое-кто и плачет. Но от этого музыка квартала не прекращается. Она только меняется, потому что меняются люди. Сейчас она звучит для всех, кто чего-то ищет в жизни и пока не находит. Кап-кап… Как же быть? — все спрашивает и спрашивает дождь.

Глава 7. Голубь Сурика улетел и не вернулся

И на этот раз выход из положения нашел Зарэ. Все согласны с его предложением и в то же время все досадуют на то, что первым догадался об этом он.

Сейчас Тигран и Вачик ждут его в недостроенном здании.

А Зарэ стоит снаружи и украдкой озирается — не увидел ли его кто-нибудь. И тут он замечает высокого парня с длинной шеей, который приходит из соседнего квартала. Парень с любопытством наблюдает за Зарэ.

— Ты зачем опять пришел?

Парень молча удаляется.

Зарэ проскальзывает в здание. Ребята улыбаются ему. Их взгляд выражает нетерпение, а он, чтобы придать моменту побольше торжественности, медлит. Наконец он достает из кармана три сигареты, две из них протягивает ребятам. Они берут сигареты в губы и долго с деланным безразличием разговаривают.

— Строительство закончат в этом году.

— Наверно.

— А вы переедете на новую квартиру?

— Возможно, переедем.

— Мы тоже.

— А старый дом кому оставите?

— Посмотрим, может, брат там останется.

Но вот они догадываются, что в такой момент можно поговорить о вещах поважнее — о девушках.

— Ты Соню помнишь?

— Какую?

— Что училась с нами, а потом осталась на второй год.

— Да, помню. Краснощекая. Я не люблю краснощеких девушек.

— А ты не видел, как сейчас за ней увиваются ребята? Если б видел, не говорил бы так.

— Мне все равно. Наплевать. Я люблю высоких девушек.

— А я вот низкий, и мне трудно целовать высоких, — вздыхает Зарэ.

— Ребята, послушайте, — вдруг что-то вспоминает Вачик. — Каждый день в десять часов здесь проходит одна красивая девушка. Увидите — закачаетесь. Потом поднимемся на крышу, я покажу ее вам.

Наступает молчание. Почему-то все трое хмурятся и делаются задумчивыми. Они забывают о строительстве здания (этот разговор, правда, и прежде их не интересовал) и о девушках. Они молчат.

В здание забрела какая-то курица, увидев незнакомых людей, она быстро убегает. А ребята все думают. В квартале не хотят замечать, что они уже взрослые. И до каких же пор они должны хранить эту тайну? Так ведь люди никогда не узнают об этом, и это останется их тайной. Такая мысль приводит их в отчаяние и навевает на всех троих непонятную печаль.

— Закурим? — наконец спрашивает как бы между прочим Вачик.

— Закурим, — как бы между прочим отвечает Зарэ.

Зарэ зажигает спичку, и три лица сближаются. В этот момент они чувствуют какую-то особую близость друг к другу.

— Я дам тебе свою сумку, — говорит Зарэ Тиграну. — Вчера я заметил, когда ты шел в баню, что твоя уже совсем старая.

Спичка гаснет. Ребята удивленно смотрят на нее. Зарэ собирается продолжить разговор. Это будут первые слова, сказанные после того, как они закурили, и им кажется, что это имеет большое значение.

— Голубь Сурика улетел и не вернулся. Вероятно, переманили…

Они в недоумении переглядываются: это ли нужно было сейчас сказать? Вдруг Зарэ закашлялся, глаза его наполнились слезами. Вслед за ним закашлялся и Вачик. Теперь Зарэ и Вачик ждут, когда начнет кашлять Тигран, и удивленно смотрят на него.

— Ты и раньше курил? — сердито спрашивает Зарэ.

Они чувствуют, что Тигран вдруг пал в их глазах, хотя все трое пришли сюда именно для того, чтобы закурить.

Ребята слышат насвистывание. Они с трудом сдерживают кашель, чтобы Арсен, проходящий мимо здания, не обнаружил их присутствия. У Вачика и Зарэ сигареты погасли. Это их радует, нужно опять зажигать спичку. На этот раз спичку зажигает Вачик, и теперь уже сближаются два лица. И теперь эти двое чувствуют еще большую близость.

Начинает кашлять и Тигран. Это он попробовал затянуться. Теперь всех троих тошнит, и у всех кружится голова. А в мыслях Зарэ почему-то навязчиво вертятся все те же слова: «Голубь Сурика улетел и не вернулся. Вероятно, переманили…»

Немного погодя ребята встают.

— Ну пошли, — вспоминает Вачик. — Та девушка скоро пройдет.

Глава 8. Мечты на крыше недостроенного здания

Ребята поднимаются на крышу недостроенного здания. Садятся на разостланную там солому.

Ясная, безоблачная ночь. Одна из тех ночей, когда кажется, что небо всегда было вот таким ясным и всегда будет таким. На мягком и очень знакомом куполе поблескивают звезды, словно отражая огни ночного города.

Все вокруг становится таинственным и торжественным. А ведь совсем недавно — всего несколькими метрами ниже — такой обыденной казалась эта земля, земля, на которой они живут. Тигран думает, что это, видимо, потому, что они уже привыкли к этой земле, к ее радостям, горестям, даже к счастью на ней. Потому-то все и стало обыденным. Но нельзя допустить, чтобы это было обыденным. Нужно иногда заново почувствовать, как бы впервые догадаться и неожиданно открыть для себя то, что знакомо и тебе и всем: что ты живешь, что существует земля, что существуешь ты сам, с радостями и печалями. И тогда ты не станешь никогда маленьким человеком, никогда не будешь думать только о себе, и никогда тебе не будет казаться, что только ты живешь в этом мире.

Тигран хотел сказать обо всем этом товарищам, но увидел, что и они задумались. Почему-то ему показалось, что и они забыли о курении и чувствуют то же самое, может быть, мыслят об этом иначе, но чувствуют непременно то же.

Всем троим хочется поговорить, но каждому кажется, что его голос что-то разрушит.

И сейчас еще больше, чем тогда, когда они курили, они чувствуют близость друг к другу. Это та близость, которую не хочешь скрывать, о которой хочешь говорить. Но как? Нельзя же быть сентиментальным и говорить друг другу слащавые вещи.

Видимо, для этого лучше всего что-нибудь поверить друг другу, какую-нибудь тайну, которая другим, возможно, покажется смешной. И все же им она будет близка, потому что их тайна — это мечта.

Но никто не решается заговорить первым. Неудобно рассказывать о своей мечте. Когда об этом говоришь громко, и ты сам и твои мечты становятся смешными.

Зарэ лежит на спине с соломинкой во рту и смотрит на небо.

— Зарэ, о чем ты думаешь? — спрашивает Тигран.

— Звезды считаю. Хочу узнать, сколько их, — полусерьезно, полушутливо отвечает Зарэ. — Раз, два, три, четыре…

— Зарэ, если бы тебе предложили полететь на Луну, ты бы согласился? — опять спрашивает Тигран.

— Десять, одиннадцать, двенадцать… Конечно… Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

— Как было бы хорошо, если бы мы кончили школу лет десять назад, правда? — говорит Вачик.

— Конечно. Сейчас уже были бы женаты, — иронически перебивает его Тигран.

— Не говори глупости. Я всегда возмущаюсь, что без нас люди делают тысячи открытий. А вы, дурачье несовершеннолетнее, не думаете пока об этом.

— Мне так хочется отправиться куда-нибудь далеко-далеко. — Тигран вдруг не выдерживает и начинает откровенничать. — Если бы я был уверен, что все вы не станете меня разыскивать, я пешком пошел бы по всему миру. Иногда я даже жалею, что уже открыты все материки.

— Зато есть много другого, что еще не найдено, не открыто, — говорит Вачик. Он замолкает, слегка краснеет, но все же добавляет: — Я умру, если ничего не открою.

Ему кажется, что его слова звучат слишком самоуверенно и что поэтому ребята смотрят на него осуждающе.

— Пусть даже люди не узнают моего имени. Да я и не разрешу, чтоб обо мне писали, — добавляет он и успокаивается: ведь он оправдался, ребята поймут, что это вовсе не самоуверенность.

— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь…

— А потом вернуться бы с Луны, — говорит Тигран. — Тебя уже никто не узнает. Интересно, а?

— Что интересно? — спрашивает Вачик.

— Так, ничего…

— А ты поставь перед собой цель сделать что-нибудь конкретное. Вот Акоп. Он и работает — весь дом содержит, и учится… Ребята, а почему он такой неприметный, такой тихий, его как будто даже никто не замечает, никто о нем ничего не говорит, а? Но ведь он самый настоящий человек! Такой человек, которому позавидуешь. Почему это, а?

— Секрет, — неопределенно говорит Тигран.

— Сорок, сорок один, сорок два… Это проще всего — стать настоящим человеком. Проще всего, но в то же время нужно знать секрет, — подтверждает Зарэ авторитетным тоном: ведь он поэт квартала. Но он даже не подозревает, что именно сейчас он сказал слова, которые, может быть, значат много больше, чем все выраженное им до сих пор в стихах.

— Вот я поработаю два года, — продолжает Вачик, — потом снова буду учиться, а потом стану работать в Бюраканской обсерватории.

Ему кажется, что ребята не верят в это. А он верит, очень верит. Но вот товарищи… Они тоже должны поверить. Это очень важно. Может быть, важнее, чем то, что он сам верит.

— Я здорово силен в математике. Хочешь, проверь?

— Ладно, знаем.

— Нет-нет, проверь.

— Двести двадцать пять на восемьдесят три.

— Восемнадцать тысяч шестьсот семьдесят пять, — отвечает довольный Вачик.

Нет, товарищи верят в него. Не напрасно они спросили у него трудное, а не легкое.

— Сорок пять, сорок шесть, сорок семь… Ребята, я решил печатать свои стихи под псевдонимом. А потом, когда стану известным, скажу, что это я. Представляете, как будут все удивлены?.. Э-э, сбился. Начну снова. Раз, два, три, четыре…

— Вот, если бы один из нас знал бы какую-нибудь тайну и сообщил бы об этом, — вдруг ни с того ни с сего говорит Вачик.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

— Жалко, что я не знаю, а то сообщил бы, — замечая, что на него не обращают внимания, продолжает Вачик.

— Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…

— А вы, ребята, не знаете? — спрашивает Вачик.

— Ну, ну, — сердится Тигран. Он понимает, что у Вачика что-то вертится на языке и он ищет повода рассказать. — Чего тянешь? Говори.

— Ребята, — виноватым тоном говорит Вачик. — Я собрал приемник.

— Приемник?!

— Да.

— Почему нам ничего не говорил?

— Не знаю… Но я никому не покажу до тех пор, пока в моей жизни не произойдет что-нибудь большое, по-настоящему большое…

— А нам покажешь?

— Конечно.

— Тридцать три, тридцать четыре… А что-нибудь ловит.

— Конечно.

— Например, Киев ловит?

— Ловит.

— Ленинград?

— Все ловит.

— Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь…

— Да, ты станешь ученым, — вздыхает Тигран. — А я… Я и сам не знаю, чего хочу.

— Упала, упала! Сороковая упала! — вскакивает с места Зарэ.

— Что, кто упала?

— Звезда, сороковая звезда. Значит, я стану поэтом.

— А я… — Вачик хочет сказать «ученым», но стесняется. — А я буду работать в обсерватории.

— Ну и я, наверно, что-нибудь буду делать… Что-нибудь хорошее… Чтоб все были довольны мной, — говорит Тигран.

— Ребята, давайте здесь поклянемся, что бы мы ни делали, будем делать так, чтоб люди были довольны, — говорит Зарэ и, вопросительно посмотрев на товарищей, протягивает руку. Хоть он чувствует, что в этом есть что-то детское, все-таки непосредственность берет верх.

— Я не буду, — говорит Вачик.

Зарэ растерянно смотрит на него. Потом на Тиграна.

— Я тоже, — говорит Тигран.

Рука Зарэ так и остается вытянутой.

— Дурак, — вдруг говорит Вачик и пожимает его руку. Тигран тоже кладет свою руку. Зарэ, поняв, что они пошутили, облегченно вздыхает. И все трое смеются.

— А девушка, девушка? — вдруг спохватывается Зарэ и вскакивает с места.

— Какая девушка?

И они только сейчас вспоминают, для чего поднялись сюда. Они совсем забыли о девушке. А сейчас уже поздно.

Но они как будто не так уж недовольны этим. И, видимо, потому, что в жизни есть что-то значительно более серьезное и важное, чем папиросы и девушка, которая должна была пройти в десять часов.

— Сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять…

Тигран смотрит на вечерний город, на его тысячи огней, прислушивается к окружающей глубокой тишине, которая только одна слушала и знает об их мечтах. И Тигран расправляет плечи. Он действительно сейчас по-новому смотрит на все, будто именно сейчас он открыл для себя что-то новое. Все это больше не обыденно и для этих троих никогда обыденным не будет, ведь в их жизни был этот последний вечер, этот знакомый небосвод, который, кажется, всегда был таким ясным, и есть этот большой город, его тысячи огней и их отражение в небе — крохотные звезды. И самое главное: потому что у них есть мечты, пусть немного детские, пусть немного смешные, раз уж о них говорится вслух.

Тигран смотрит широко раскрытыми от удивления глазами. И в тишине так искренне звучат его слова:

— Ребята, мир-то какой большой!

Глава 9. Я не работаю только по понедельникам

Все в квартале недовольны, как бреет дядя Арам, но все бреются у него. Вот и сегодня он своему клиенту порезал щеку. Клиент не выдерживает и начинает сердиться. Странные эти клиенты! Вот, скажем, этот — вместо того чтобы упрекать дядю Арама в том, что тот порезал его, придирается, что в парикмахерской грязно, что на стульях пыль, что пол никогда не моется. И с издевкой добавляет, что дядя Арам еще, мол, уполномоченный квартала. Однако, уходя, он спрашивает:

— Когда прийти в следующий раз?

— Я не работаю только по понедельникам, — отвечает дядя Арам.

Потом он остается в парикмахерской один и опять ждет посетителей. Через окно он видит Зарэ. Он идет, окруженный ребятишками. Они что-то кричат и дергают его за куртку. Дядя Арам не обращает на них внимания. Но вдруг он с удивлением смотрит на дверь, хочет улыбнуться и не может. В дверях стоит Зарэ.

— Здравствуйте, дядя Арам, — говорит он.

— Здравствуй, Зарэ, — весело отвечает дядя Арам.

Ребятишки остались на улице и заглядывают в окно. Зарэ садится в кресло. Делает все точно так, как большинство посетителей парикмахерской. Дядя Арам воодушевленно засучивает рукава и начинает направлять бритву, хотя для того, чтобы побрить Зарэ, можно этого не делать. Дядя Арам чувствует себя счастливым, ему кажется, что до сих пор он ничего особенного для квартала не сделал, а вот сегодня должен сделать что-то очень хорошее, очень важное. Ведь уже начинает бриться новое поколение! И в первую очередь оно проходит через руки дяди Арама. Он горд этим, точно это поколение принадлежит ему и он сам его вырастил.

От радости он начинает разговаривать больше обычного:

— Другие парикмахеры так не бреют. У каждого в работе свой стиль. Так же, как у вас, у поэтов, каждый пишет по-своему…

Дядя Арам говорит, а сам в уме прикидывает, кто же еще скоро станет его клиентом. Арсен, Карен… Он улыбается, вспомнив, что несколько дней назад был с женой в кино и, встретив там Тиграна, обратил внимание, что у него на лице появились жиденькие волосы. Значит, и этот скоро появится здесь…

Вдруг Зарэ перебивает его:

— Дядя Арам, а кроме меня, здесь еще никто не был из ребят?

— Нет, не был.

Зарэ удовлетворенно улыбается.

От ребятишек, собравшихся возле парикмахерской, отходит Гришик. Он оскорблен — почему это Зарэ может бриться, а Тигран нет? — Он идет к брату.

— Ты почему не бреешься?

— Еще не время.

— Если сейчас же не пойдешь бриться, всем расскажу про твою тайну.

— И получишь за это.

— Почему Зарэ может бриться, а ты…

Тигран удивленно смотрит на брата. Вот оно в чем дело! Значит, Зарэ в этот раз решил все сделать втихомолку. Задыхаясь, Тигран бежит по улице, а за ним бежит Гришик. Около парикмахерской они переходят на спокойный шаг.

А дядя Арам принимается рассказывать Зарэ, как он стал парикмахером. И тут он замечает, что в увлечении порезал Зарэ лицо. На лице Зарэ появляется гримаса от боли. И он вспоминает: в квартале поговаривают, что дядя Арам плохой парикмахер. Но он, как бы там ни было, как и отец, как и все соседи, не будет ходить в другое место, а всегда будет бриться здесь.

— Каждый парикмахер имеет право хоть раз порезать клиенту лицо, — растерянно говорит дядя Арам. — В конце концов ведь это бритва, а не игрушка…

Зарэ побрит. Он расплачивается с дядей Арамом и вспоминает, что нужно спросить очень важную вещь:

— А когда зайти в следующий раз?

— Я не работаю только по понедельникам, — отвечает дядя Арам.

Входит Тигран. Ему очень трудно скрыть, что он бежал. Гришик присоединяется к ребятишкам и вместе с ними не без гордости заглядывает в окно. Зарэ несколько смущается, видя Тиграна. Но они деланно улыбаются друг другу.

— Доброе утро, — говорит Зарэ.

— Доброе утро, — говорит Тигран.

— Как жизнь? — равнодушно спрашивает Зарэ.

— Ничего, спасибо, — равнодушно отвечает Тигран, будто они уже сотни раз встречались в парикмахерской. — Зуб только немного побаливает.

— Нужно аспирин на зуб положить. Быстро пройдет, — советует Зарэ, хотя прекрасно знает, что зуб у Тиграна не болит.

Тигран садится в кресло.

— Побрей, дядя Арам, — как бы между прочим говорит Тигран, а потом спрашивает: — Ты что вечером собираешься делать, Зарэ?

— Посмотрим. Потом встретимся — договоримся.

И он торжественно выходит на улицу. Ребятишки опять окружают его и, как свита, следуют за ним. Гордый, впервые побритый, Зарэ шагает по улице. Лицо ему жжет одеколоном, но он всячески старается не показывать этого.

Слух о посещении Зарэ парикмахерской дяди Арама быстро распространился по всему кварталу и дошел до Вачика. Он торопливо выходит из дому, направляется к парикмахерской, но не заходит туда, а, покрутившись возле, возвращается обратно. У него на лице всего несколько волосков. Дядя Арам не станет брить его. Однако дома он все же пытается побриться. Намыливает лицо. Смотрит в зеркало на побелевшие щеки и готов поверить, что под этим слоем белой мыльной пены очень густые и очень черные волосы, которые он сейчас сбреет. Но бритва снимает лишь совершенно белую мыльную пену, и Вачик с удивлением замечает, что порезал себе лицо…

В этот день еще несколько ребят заходят к дяде Араму побриться.

Когда, наконец, все ушли, уставший дядя Арам садится передохнуть, он чувствует, что ему эта усталость необычайно приятна. Будто и он сегодня стал взрослым. И впервые за много лет он замечает, что пол парикмахерской не мыт, на стульях пыль и что вообще в парикмахерской грязно. Он выходит и кричит:

— Асмик! Иди наведи в парикмахерской порядок!

Так вырастают и меняются не только парни квартала, но и взрослые. Дядя Арам теперь уже чувствует себя настоящим парикмахером квартала, хотя все по-прежнему им недовольны. То, что он плохой парикмахер, не мешает ему оставаться парикмахером квартала. Это ведь совершенно разные вещи. И значительно важнее и приятнее быть парикмахером целого квартала, нежели просто хорошим парикмахером.

Глава 10. Официальная зрелость

— Тигран, меня вызвали в военкомат.

— Заливаешь.

— Да нет, вызвали.

— Скажи: честное слово.

— Честное слово.

Молчание.

— Ну, я пошел, — ни с того ни с сего говорит Тигран.

— Ладно.

Но оба не трогаются с места.

— Почтальон плохо работает, — вдруг говорит Тигран. — Однажды он наше письмо отдал другим.

— Разве? По-моему, он всегда правильно разносит.

Тигран сердито смотрит на Зарэ. Он понимает, что Зарэ хотел бы быть единственным в квартале, кто получил повестку. Тигран очень хорошо знает, что это означает. Ведь это дает человеку официальное право и курить и бриться. Ведь с этим наступает официальная зрелость человека.

Зарэ с деланным безразличием расхаживает широкими шагами. У него сейчас и впрямь большое преимущество перед товарищами.

Но Тигран, подумав о чем-то, начинает лукаво улыбаться. Заложив руки в карманы и равнодушно насвистывая, он подходит к Зарэ и вдруг ставит ему подножку. Зарэ, споткнувшись, еле удерживается на ногах. Он оскорблен. А Тигран смотрит на него и разражается смехом. Это удивляет Зарэ. Он собрался уже ответить Тиграну, но, почувствовав в его поведении что-то странное, застывает на месте.

— Дурак! — продолжает смеяться Тигран. — Ведь мы-то однолетки.

Зарэ смотрит на него с недоумением: а ведь верно! Как же он забыл об этом?

— А я-то и в самом деле испугался, — признается Тигран. — Не сегодня-завтра мне тоже пришлют.

Зарэ не отвечает — ему больше нечем гордиться. Недовольный, он поворачивается и уходит.

В зале военкомата сидит группа юношей. Все — в трусах. Какой-то широкоплечий парень, напрягая мускулы рук, показывает их товарищам. Он очень доволен собой.

Как ни странно, Карен, который недолюбливает ребят квартала, сейчас сел рядом. Он и сам этого не почувствовал, как-то само собой получилось. Ведь в зале все ребята собрались группами, по своим кварталам.

Карен тоже в одних трусах. Он почему-то смущается, чувствует себя униженным. Ведь он этим ребятам не чета! Нет ничего общего! Эти даже с девочками по-настоящему не гуляли. Он в жизни видел намного больше, чем эти мальцы.

А повестка была просто издевкой над ним. Она напомнила, что они в конце концов сверстники.

Широкоплечий парень продолжает удивлять своих товарищей. Подмигнув, Зарэ говорит:

— Прямо как наш Вачик.

Вачик, смущенный своей худобой, забился в угол. Не случайно он не любит лето. Зимой можно надеть пиджак и пальто с широкими плечами. И тогда кажется, что у него атлетическое телосложение. Летом же, в одной сорочке, он будто голый, весь на виду. А уж сегодня и подавно.

«Хорошо, что нет здесь Анаит», — мелькает у него в мыслях. И он сердито отвечает Зарэ:

— На себя бы лучше посмотрел. Я хоть не пишу, как ты, всякие там стишки. О дереве, о листиках, о муравьях…

— А о чем же писать? О твоих звездах, что ли? — возмущается Зарэ.

— Он ученый нашего квартала, — со всей серьезностью защищает Вачика Тигран.

Этот Тигран очень уж серьезен всегда, до невозможности серьезен!

Вачик вынужден замолчать. По правде говоря, его даже не вызывали сюда. Он на год младше остальных и пришел просто так. И вместе со всеми разделся. Тоже просто так.

— Все вы ученые, — раздается иронический голос Карена.

Тигран готов огрызнуться, но Карен достает из пачки сигарету и демонстративно закуривает. Совершенно спокойно, не кашляя, не задыхаясь.

Вызывают широкоплечего парня. С достоинством вздернув голову, он проходит мимо знакомых и незнакомых ребят и заходит в комнату врачей. Вачик смотрит на него с завистью, но мысленно успокаивает себя: «Знаю, ему-то и мечтать не о чем. Только и думает о своем виде. Только вот почему ребята опять забыли, что я буду астрономом? Да еще издеваются. Может, я их обидел чем-нибудь?»

И он виновато бормочет:

— Зарэ, ты ведь знаешь, что мне всегда нравились твои стихи.

— А как насчет Тиграна? — спрашивает Зарэ.

— Тигран?.. Ну, Тигран обязательно станет полярником.

— Брр… — смеясь, поеживается Тигран. — Не вспоминай о холоде.

Дверь открывается. С опущенной головой, весь сникший, выходит широкоплечий парень. Как общипанная курица.

— Для военной службы пока не годен, — удовлетворенно оповещает вышедший с ним товарищ. — Должен лечиться.

Весь зал хохочет. С особым наслаждением смеется Вачик.

Вызывают Карена и Тиграна. Их имена зачитывает молоденькая девушка. Ребята замечают, что Карен, проходя мимо нее, находит какой-то повод завести с ней разговор. Улыбаясь, он ей говорит что-то. И на лице такая самоуверенность, будто он сейчас в шикарном костюме и при самом модном галстуке.

В зале опять шумно. Молча сидят только Зарэ и Вачик. Будто и товарищи сдают приемный экзамен в институт.

Выходит Тигран. Он издали улыбается.

— Все в порядке? — спрашивает Вачик.

— Все в порядке.

— Сейчас и меня вызовут, — нетерпеливо говорит Зарэ.

— Может, и меня, а? — неуверенно добавляет Вачик.

— Не-е, в будущем году.

— Ребята. — Тигран говорит совершенно другим тоном.

— Что?

— Вовсе не все в порядке.

— А что такое?

— Оказалось, что я близорукий.

— Что, что?!

— Ну, близорукий.

— И признали негодным?

— Ага.

— Ладно, не хмурься. Полярнику это не помешает, — успокаивает Вачик.

— В будущем году и тебя сюда вызовут, — с благодарностью говорит Тигран. — Только, ребята… никому не говорите, ладно?

— Ладно, не волнуйся.

— Хорошо, что Карен не услышал об этом, — продолжает Тигран.

— Так узнают ведь. Все равно тебе придется носить очки.

— Очки?! Ни в коем случае! Только вы не говорите. Хорошо?

— Не продадим.

Выходит и Карен. Одевается. Теперь, одетым, он опять чувствует себя прежним Кареном. И смотрит на ребят пренебрежительным взглядом.

А Тигран почему-то не спешит одеваться. Он хочет подольше остаться таким. Будто ждет, что его снова вызовут. И ничего не скажут о близорукости.

Глава 11. «Порядок?» — «Порядок!»

И сразу все изменилось.

Под стеной недостроенного здания сидит Зарэ. Рядом на столбе укреплен громкоговоритель. Передают музыку. Зарэ не может поверить, что все это, рассказанное сейчас ребятами, правда. Он с нетерпением поглядывает на громкоговоритель. Он уверен, что это недоразумение, в противном случае с ними случится то же самое. Наконец музыка кончается, сейчас будут передавать сводку погоды. Затаив дыхание Зарэ ждет. Вдруг из репродуктора доносится голос Анаит. Значит… значит, все это правда! Она стала диктором.

— В Кафане тридцать градусов, в Кировакане и Степанаване — двадцать два… В Ереване ожидается малооблачная погода без осадков. Ветер слабый, до умеренного. Температура днем двадцать девять — тридцать один градус…

Зарэ в отчаянии хватает с земли камень и швыряет его. Только от этого ничего не меняется. Лишь поднимается пыль в том месте, куда упал камень. А Анаит продолжает спокойно читать.

«Почему она стала диктором? — раздумывает Зарэ. — И почему нам ничего не сказала?»

Ему кажется, что Анаит их предала. Ведь между ними существовало молчаливое согласие делать все для достижения своей цели. И вот один предал. Один оторвался от товарищей.

Зарэ замечает, что из своего подвала выходит Акоп. Он идет в институт. Это видно по тому, что он в костюме и под мышкой держит рулон чертежей.

Зарэ уже давно собирался поговорить с Акопом, но все откладывал. История с Анаит представляется ему сейчас подходящим поводом заговорить с ним.

Зарэ следует на некотором расстоянии позади Акопа и не решается подойти к нему. Как странно. Ведь все ступени к взрослости преодолены: и покурили, и побрились, и потом, как бы в подтверждение того, что они уже взрослые, их вызвали в военкомат и выдали военные билеты. И все же каких-либо коренных изменений в жизни не чувствуется.

Акоп останавливается купить сигареты. Зарэ пробует свернуть в сторону, но Акоп замечает его. Зарэ вынужден подойти.

— Куда идешь, Зарэ?

— Да так. Гуляю…

Они идут вместе. Зарэ хочет начать разговор и опять не решается. Стоит только заговорить, как все рухнет, он пойдет по стопам Анаит. Прощай тогда стихи, надежда на издание книги.

— Ты слышал, — спрашивает Зарэ, — у нас был вечер?

Акоп торопится и отвечает рассеянно:

— Да, слышал.

— А слышал, что и дядя Арам заявился туда?

— Слышал.

— Так было смешно…

Акоп поглядывает на часы.

— Зарэ, я спешу. Заходи потом, поговорим.

— Ладно. — Зарэ рад, что опять все откладывается.

Акоп прибавляет шаг.

Зарэ останавливается. Он и рад и недоволен. «Нет, вечером пойду и все скажу», — решает он и вдруг срывается с места, бежит вдогонку за Акопом.

— Акоп! Акоп!

Акоп останавливается. Запыхавшийся Зарэ, еще не добежав, издали спрашивает:

— А мне как быть?.. Стать шофером?..

Акоп улыбается. Он понимает, почему Зарэ так взволнован. Впрочем, сейчас Зарэ и не ждет ответа. Он и сам знает, что Акоп только похвалит его. Но тем не менее ему важно было спросить Акопа. Теперь будто гора с плеч свалилась. Теперь он спокоен и доволен.

Акоп опять смотрит на часы — как ни странно, он больше не спешит.

И здесь над ними громкоговоритель. Оба молчат и слушают. Голос Анаит, девушки в брюках… Зарэ смотрит на прохожих и испытывает гордость.

— Лучше всех, конечно, устроился Тигран, — замечает он вдруг с улыбкой. — Глядишь, и впрямь станет великим портным!

Акопу не нравится его ирония, он хочет возразить, но вместо этого смотрит на брюки Зарэ и говорит:

— Сейчас такие широкие не носят.

И, не попрощавшись, уходит.

Акоп возвращается из института и, как всегда, думает: «Что сейчас делает Нунэ? И чего она не уйдет от этих родственников?» Каждое утро, когда Акоп видит, как Нунэ идет за водой, он хочет ей сказать, чтобы она ушла из этого дома, поступила на работу, стала самостоятельной… и не решается. Ему почему-то неловко говорить Нунэ что-то серьезное. Это может сказать кто-нибудь другой, кто относится к ней просто, как к соседке. А если он скажет, то ему же самому покажется это глупым и бессмысленным. С Нунэ он может говорить только об отвлеченном: о ее платье, о кране, о погоде… О тех незначительных в жизни вещах, которые почему-то иногда становятся чрезвычайно значительными.

Акоп вспоминает встречу с Зарэ и улыбается. Да, каждый человек в любом возрасте всегда чего-то ищет… Вдруг он останавливается. С недоумением смотрит на Вачика, тот, перепачкав лицо и костюм, швыряет лопатой в подвал бани уголь. Заметив Акопа, Вачик в смущении бросает лопату и садится прямо на уголь.

— Что ты делаешь? — удивленно спрашивает Акоп.

Вачик растерянно бормочет:

— Ничего… Привезли уголь… Ну, а тебя здесь не было, и я… — Вдруг он повышает голос: — А что? Я не должен ничем заниматься, что ли?!

Акоп не отвечает. Улыбаясь, он берет другую лопату и начинает бросать уголь в подвал. Вачик удивленно смотрит на него, потом, обрадовавшись, что его поняли, снова берется за лопату.

Но вот что его беспокоит. После того как с машины ссыпали уголь, вместе с ним работал и Арсен. Однако чувствовалось, что он взволнован, казалось, в нем происходила какая-то внутренняя борьба.

Они уже порядочно поработали, когда Арсен сказал, что проголодался и пойдет принесет для обоих еды. Он ушел и не вернулся. Вачик не может понять, что с ним случилось. Вачик не знает, что Арсену встретилась по пути какая-то женщина их квартала и, увидев измазанное лицо Арсена, принялась стыдить его:

— Вот полюбуйтесь на молодца! Интересно, куда только он залез…

Это очень оскорбило Арсена. Но он впервые не огрызнулся и молча ушел.

Все произошло как-то внезапно.

Зарэ замечает Вачика и Акопа, с любопытством подходит ближе. Неожиданно он тоже берет лопату и присоединяется к ним.

Гришик не хочет, чтобы его брат отставал от других. Он бежит домой, рассказывает обо всем Тиграну.

Тигран прибегает и, точно между друзьями была договоренность, тоже принимается за дело.

Им кажется, что именно сегодня, именно сейчас многое должно решиться. Должно решиться то, что каждый из них в отдельности давно уже решил для себя. Нужно только об этом хоть раз сказать вслух, хоть раз услышать свое решение, произнесенное своим же голосом.

Акоп чувствует, что сейчас ему лучше уйти, оставить ребят одних. Ему странно, что на нем сегодня лежит такая ответственность. Ему ведь и самому еще во многом необходимо разобраться, о многом спросить других. Удивительно, как все люди нужны друг другу!

Ребята остаются одни. Они молча работают. Слышен только стук лопат.

Но вот Вачик разгибает спину и решительно, ни на кого не глядя, говорит:

— Я решил. Иду на завод.

Остальные молчат. Зарэ вопросительно смотрит на Тиграна, тот делает вид, что не замечает взгляда.

— Напрасно ты хочешь стать портным, — говорит Зарэ. — Хоть бы уж шофером…

— Или токарем, — добавляет Вачик.

— Скоро стемнеет, нужно торопиться, — бормочет Тигран.

Они опять о чем-то думают и молча продолжают работать.

Скоро возвращается Акоп, останавливается на некотором расстоянии и спрашивает:

— Ну как, ребята, порядок?

Вачик смотрит на Акопа, догадывается о действительном смысле его вопроса, улыбается и говорит:

— Порядок!

Глава 1. Первый день

Тигран сидит в портняжной мастерской и с удивлением осматривается. Почему стена напротив, выходящая на улицу, вся застеклена? Почему на улице столько прохожих и почему многие из них заглядывают сюда? А вот какой-то паренек даже высунул язык и скорчил гримасу. И где теперь их квартал? Кажется, что он где-то далеко-далеко, и Тигран туда уже больше не вернется. Может быть, это был только сон? Сном было все: и дядя Арам, и штанга, и девушка в брюках, и клуб, и их вечер — все, что многие годы представлялось Тиграну целым миром. Весь этот мир в течение нескольких дней развеялся, куда-то исчез, а он, Тигран, сидит сейчас здесь, в портняжной мастерской, и слышит голос своего мастера:

— Понял?

— Понял, — отвечает Тигран.

Нет, вероятно, все это только недоразумение, вероятно, его жизнь еще сложится иначе. Недоразумением, вероятно, является и эта застекленная стена, и прохожие, и тот паренек, высовывавший язык.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

А что сейчас делает Зарэ? Тигран вспоминает, как сегодня утром они встретились на трамвайной остановке. Зарэ направлялся в автошколу. У обоих под мышками были пакеты, и обоим было неловко за них. Зарэ, словно оправдываясь, сказал:

— Отец заставил… Бутерброд с сыром…

Тигран тоже сказал, застенчиво улыбаясь:

— И я не хотел брать. — Помолчав немного, улыбаясь, добавил: — И у меня бутерброд с сыром.

Это совпадение их почему-то обрадовало.

Потом они заметили одного из парней квартала, который, насвистывая, прошел мимо них с маленьким бидоном в руке. Оба долго, очень долго смотрели ему вслед.

— За молоком идет, — сказал Зарэ.

Подошел трамвай, они поднялись в вагон и еще раз оглянулись на свой квартал. Парень с бидоном шел обратно. Зарэ, вздохнув, сказал:

— Молоко еще не привезли.

И они хорошо поняли друг друга.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

Но кто же эти люди вокруг? Что они хотят от Тиграна? Тигран внимательно смотрит на мастера. Он из репатриантов[6], чуть сутуловатый, опрятно одетый старичок. Он рассказывает о своей жизни, считая, очевидно, что это очень важно знать начинающему портному. Он жил во Франции, там обучился своему ремеслу, там и работал… Вдруг он умолкает, сдерживает дыхание. По-видимому, наступает самый торжественный момент в его рассказе. Почему-то умолкают и остальные портные.

— Когда Шаляпин был в Париже, я шил ему фрак!..

Кое-кто не выдерживает и прыскает со смеху.

— Мастер, ты ведь забыл сказать, что Шаляпин пригласил тебя после этого на концерт и даже заметил тебя в зале.

— Совсем не обязательно рассказывать обо всем в один день. — Мастер с трудом сдерживает раздражение. — Об этом в следующий раз.

Портные опять смеются.

— Испортят мальчика, испортят, — бормочет мастер. — Ты их не слушай, сынок.

И мастер вынужден перейти к основной теме — разъяснению законов кройки. Он наклоняется к Тиграну и шепчет:

— Конечно, это не самое важное, но иногда нужно бывает заняться и делом. Возьми иглу, продень нитку. Иногда и это бывает полезным.

Тигран с удивлением смотрит на мастера. Мастер лукаво улыбается и еще ниже наклоняется к Тиграну, будто собирается открыть ему очень важную тайну:

— Если будешь работать в поте лица и уставать, никогда не станешь хорошим портным.

Тигран вдруг проникается к нему симпатией.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

И тут он слышит в репродукторе голос Анаит. Он забывает обо всем на свете, вскакивает с места, быстро подходит к репродуктору и прибавляет звук. Вот он, их квартал! Но… У него тут же падает настроение. Ведь и Анаит лишилась своего квартала. Сейчас ее голоса уже не слышно в квартале.

Он слушает ее голос, и голос этот напоминает ему о былых днях, о былых мечтах. Вспоминает он и коляску своего брата и решает в ближайшее воскресенье снова выйти на прогулку. «Очки не надену», — думает он. Ему кажется, что в очках он будет выглядеть уж очень заурядным.

Кто-то из портных подходит к репродуктору и убавляет звук.

— Понял? — спрашивает мастер.

— Понял, — отвечает Тигран.

Вачик входит в цех в час перерыва. Сначала он идет уверенной походкой, потом, к удивлению своему, замечает, что со всех сторон на него поглядывают как-то косо. Рабочие же просто с любопытством рассматривают его костюм. Он надел свой лучший костюм, будто собрался в театр.

Вачик замечает у одного из станков миловидную девушку. Он останавливается на секунду и потом, пожав своими узкими плечами, идет дальше. Ему кажется нелепым такое сочетание: миловидная девушка — и этот огромный завод.

— Кого вам? — спрашивает девушка.

— Мне… мне… — И уверенным шагом подходит к пожилому рабочему. — Вы бригадир?

Рабочий качает головой и показывает рукой на ту самую девушку. Вачик поражен. В смущении он возвращается к девушке.

— Значит, это ты бригадир?

— Да. Но почему «ты», а не «вы»? — сухо, казенным тоном спрашивает она.

Окончательно смутившись, Вачик тихо говорит:

— Меня приняли на завод… Послали сюда…

Девушка, смерив Вачика взглядом с ног до головы, спрашивает:

— А что вы умеете делать?

— Я… Я часто бывал на заводах. И в школьной мастерской работал на станке… И умножать умею, — добавляет он и уже чувствует себя увереннее.

Вокруг почему-то все смеются. Девушка снисходительно улыбается.

Мимо проходит какой-то паренек, видимо ученик, и будто невзначай замахивается кепкой. Вачик, отпрянув, прикрывает лицо рукой и тут замечает, что рука в саже. Вокруг опять смеются.

— Что ж, пойдем поглядим, — говорит девушка.

Вачик идет за ней. Идут и некоторые рабочие. Все они кажутся Вачику необычайно рослыми и могучими. А сам он, маленький, щуплый, совсем затерялся среди них и среди этих огромных машин. Да еще этот шум. Вачик не слышит, как ему что-то кричат, и едва не стукается головой о какую-то деталь машины, свисающую на цепи подъемного крана.

У одного из станков девушка протягивает Вачику металлическую болванку. Вачик закрепляет ее, включает станок. Дело не очень ладится. Рабочие поглядывают на него с усмешкой. Вачик чувствует, что он даже вспотел. Но вот, наконец, ему удается сделать то, что сказала девушка. Девушка задумывается. Рабочие улыбаются. Вачик стоит, опустив голову.

Воспользовавшись этим моментом, все тот же ученик опять поддевает Вачика:

— Это тебе не школа.

— Ладно, и ты хорош, — говорит девушка и взглядом показывает на кучу забракованных деталей.

Парень смущен. Точно веером, он обмахивается кепкой. Потом стирает с лица выступивший пот и вдруг тоже замечает, что его рука в саже. На этот раз вместе со всеми смеется и Вачик.

Почему-то именно в этот момент Вачик со всей отчетливостью понимает, что работать на заводе не так уж легко. В жизни труднее всего постичь простые истины. Сложные вещи понять значительно легче именно потому, что они сложны, и человек не может, не разобравшись в них, пройти мимо.

На улице, возле портняжной мастерской, стоит Арсен. Он бьет прутом по земле и удивляется, почему не поднимается пыль. Здесь асфальт. Это не нравится Арсену. Он отходит в сторону, к деревьям, где нет асфальта, и опять ударяет прутом по земле, поднимается пыль. Арсен доволен.

Вот от кого нужно теперь защищать ребят квартала. Не от учеников маленькой школы, а от большого города, от целого мира. Арсен задумывается. Справится ли он с такой задачей? И сердится на себя за то, что усомнился в собственных силах. Он еще сильнее ударяет по земле прутом, взметает еще больше пыли.

Вскоре из мастерской выходят Тигран и мастер. Арсен идет следом за ними. Пройдя некоторое расстояние вместе, мастер и Тигран расходятся. Арсен догоняет мастера, поравнявшись, с подозрением оглядывает его и раза два угрожающе хлопает по асфальту прутом.

У Тиграна грустный вид, он идет понурив голову. А позади, на некотором расстоянии, следует Арсен.

Подойдя к своему кварталу, Тигран ускоряет шаг, потом бежит.

Арсен останавливается и думает о том, что теперь нужно отправиться к автошколе, чтобы встретить и проводить до квартала Зарэ.

Глава 2. Я обязательно должна поехать

Несколько дней назад один из парней сказал Нунэ, что компания ребят и девушек квартала едет в воскресенье на Севан и приглашает ее поехать с ними. Всю неделю Нунэ была в приподнятом настроении. Она с нетерпением ждала воскресенья. Особая прелесть заключалась в том, что она поедет далеко, очень далеко. Ей казалось, что стоит только куда-нибудь далеко уехать, как сразу многое в ее жизни изменится. Она даже и не думала о том, что вернутся они в тот же день. «Я обязательно должна поехать на Севан, обязательно», — каждый раз перед сном твердила Нунэ.

Дома она ничего об этом не сказала. Казалось, она боится, что Карен тут же поймет: если Нунэ выедет из города, хоть ненадолго покинет свой квартал, она уже не будет прежней, она изменится, как изменится и вся ее жизнь. И он помешает ей ехать. Она сделала это своей тайной, и ей казалось, что своей тайной она мстит Карену.

Наступило воскресенье. В этот день на нее взвалили особенно много работы, ее послали на рынок, велели прибрать весь дом. «Не удастся поехать на Севан», — с горечью подумала Нунэ и поняла, что жизнь ее останется такой же, что уже ничто в ней не изменится.

Она видела из окна, как ребята собирались, как они, о чем-то переговариваясь, посматривали в сторону ее дома. «Меня ждут, — подумала Нунэ. — Но ведь никто не рискнет зайти в дом Гургена Григорьевича». Потом они уехали. Когда они проезжали мимо, Нунэ спряталась за занавеску, чтобы ее не заметили.

И вот вся работа по дому закончена. Но это не радует Нунэ, а, наоборот, навевает грусть. Уж лучше бы работать пришлось до самого вечера, до возвращения ребят из Севана, лучше бы устать как следует. А так — работа закончена, домашние ушли, и она одна. Ее то и дело охватывает страх. Ей вдруг начинает казаться, что этот большой, сейчас такой пустынный дом целиком принадлежит ей, и она пугается этого. «Я бы не смогла здесь жить, я бы переехала в другой дом, в маленькую квартиру», — думает она и вдруг улыбается. А почему бы ей не сходить куда-нибудь одной? В кино, например. Нет, в кино она всегда ходила с Кареном, и теперь это вызывает грустные воспоминания. Может быть, пойти в парк? Но ведь туда один никто не ходит. А ей нужно пойти в такое место, где она будет совсем одна. Может быть, в зоопарк? Да, лучше всего туда.

Она горда тем, что сейчас пойдет одна, и никто об этом не будет знать. Сегодня она непременно должна куда-нибудь пойти. Сегодня у нее непременно должна быть своя тайна, о которой Карен даже подозревать не будет. Она весело закрывает дверь и торопливо направляется к трамвайной остановке. Всю дорогу она спешит и успокаивается только тогда, когда оказывается у входа в зоопарк. Ей нравится, что она платит деньги и покупает билет. Она входит в парк, и в этот момент ей кажется, что она счастлива. Она вырвалась из этого дома. Правда, она должна будет вернуться, но сейчас она вырвалась оттуда.

Акоп сегодня заметил, что Нунэ долго не выходила за водой. Он уже хорошо знал, в какое время она подходит к крану. Сегодня у него выходной. Но он все же пришел сюда. Он не мог оставаться дома и не прийти в этот квартал. Не только потому, что здесь живет Нунэ, а потому, что этот квартал он считает своим, хотя и не живет в нем.

Акоп заметил, как Нунэ вышла из дома, только она не подошла к крану, а направилась куда-то необычно торопливо.

Акоп не выдержал. Он знал, что для своего возраста поступает несолидно, что это мальчишество. Но ему захотелось почувствовать себя в этот день совсем юным. И он последовал за Нунэ.

Ему было непонятно, почему Нунэ так торопится. Он с горечью подумал, что она спешит на свидание. В то же время эта мысль его даже обрадовала как-то. Он был рад за Нунэ…

И вот сейчас Нунэ стоит перед клеткой с обезьянами и с любопытством наблюдает за ними. Обезьяны прыгают из одного угла клетки в другой, забавно кривляются.

Нунэ забыла обо всем на свете, будто снова стала ребенком. Широко раскрыв глаза, она восторженно смотрит на обезьян и смеется. Вдруг она слышит знакомый, очень знакомый голос:

— Я бы хотел, чтобы ты всегда смеялась…

Нунэ удивленно оборачивается и видит Акопа.

— …тебе это очень идет.

Нунэ теряется. Ей как будто даже стыдно, что ее увидели в таком месте. Но она замечает, что и Акоп растерян, и успокаивается. Она начинает улыбаться.

— Здравствуй, Акоп.

Нунэ впервые видит Акопа в костюме. Она, как ребенок, разглядывает его, а Акоп чувствует себя совсем юным и от этого теряется пуще прежнего.

«Каждое утро первым я встречаю его», — думает Нунэ, и ей кажется, что именно это вносит в их отношения какую-то близость.

— А вон львы! — вдруг восклицает она и бежит к соседней клетке. Акоп, улыбаясь, бежит за ней.

Нунэ с восторгом смотрит на львов. Ей жалко их. Она чувствует в них могучую силу и видит, с каким достоинством они терпят свое пленение. Она долго не отходит от клетки, прислушивается к их рычанию, но не испытывает страха. Ей приятно стоять перед этими сильными зверями и смотреть на них. Она подходит к Акопу ближе и тихо, словно поверяя ему большую тайну, говорит:

— Если бы я смогла, я бы открыла дверцу клетки. Я знаю, они бы нас не тронули.

Она смотрит еще некоторое время, и потом ей становится совестно. Ей совестно, что она так беззастенчиво разглядывает этих сильных зверей, укрощенных железными прутьями клетки. И она отходит.

Дольше всего Нунэ задерживается у клетки с попугаями. В ушах Акопа все время звучит ее смех. В этом смехе он чувствует что-то необычное. Так смеются люди, которые давно не испытывали счастья. И они бывают счастливы от самого малого, от самого незначительного.

Теперь Акоп спокоен. Он спокоен за Нунэ. Ему кажется, что он понимает ее мысли. «Она вырвалась из этого дома», — думает Акоп, и веселый смех Нунэ подтверждает это. И Акоп не подозревает даже, что в это время Нунэ подтверждает это. И Акоп не подозревает даже, что в это время Нунэ думает о нем.

— Ну-нэ, — произносит она.

Попугай повторяет:

— Ну-нэ.

Нунэ в восторге. Она без конца заставляет попугая повторять ее имя.

Акопа охватывает волнение. Он должен ей все сказать. Но он не может, не знает, как сказать.

— Нунэ…

— Что?

Акоп молчит.

— Что? — переспрашивает Нунэ.

— Попробуй… Скажи, пусть он и мое имя назовет… Может, у него получится. — Его голос звучит тихо и хрипло.

— А-коп, — произносит Нунэ.

— А-коп, — повторяет попугай.

Теперь уже восторгаются оба, и оба смеются. И вдруг Акоп становится серьезным, пристально смотрит на Нунэ. А Нунэ продолжает смеяться. Она не замечает его взгляда, который сейчас о многом ее спрашивает и о многом говорит. Нунэ повторяет:

— А-коп.

— А-коп, — не отстает от нее попугай.

И вдруг Нунэ становится серьезной. Она сама не может понять, что произошло. Ей трудно понять, она чувствует себя беспомощной. Ей и весело, и грустно, и чего-то она страшится. Акоп, словно понимая ее состояние, хочет ей помочь и подбадривающе улыбается. Это успокаивает Нунэ. Она опять счастлива, она опять смеется.

Но Нунэ не может больше оставаться с Акопом. Ей хорошо с ним, только сейчас для нее важнее побыть одной, о многом подумать, во многом разобраться. Ведь сегодня необычный день. Может быть, самый счастливый. Может быть, единственный, который навсегда останется в ее памяти.

— До свидания, Акоп.

— Только ты не забывай всегда улыбаться. Я хочу всегда видеть тебя такой, какой ты бываешь в городе, а не какой ты бываешь у нас в квартале.

Нунэ улыбается ему, потом поворачивается и уходит. Акоп рад, что в движениях Нунэ нет больше торопливости. Она идет медленно, спокойно.

— Не забывай — как здесь, в городе! — кричит ей вдогонку Акоп.

И вдруг у него появляется неодолимое желание сделать что-нибудь необычное. Ну хотя бы просто побежать куда-нибудь. Только ведь это будет смешно. Тогда он побежал к клетке вместе с Нунэ. А сейчас он один. Смешно бежать одному.

Мимо него проезжает повозка, запряженная пони. В повозке сидят дети. Акоп завидует им. Он бы тоже сейчас прокатился.

Итак, Тигран, Зарэ, Вачик и… Акоп. Да, и он сейчас вместе с ними. Сейчас он очень похож на них. И он рад, очень рад этому.

Глава 3. Первая неудача

«Сегодня в квартале был переполох. Я вернулся из автошколы и должен был пойти в редакцию, отнести свое новое стихотворение. Никто не знает, что я посвятил его Анаит. Ребята тоже собрались пойти со мной. Я их понимаю. Ведь стихотворение о нашем квартале, и если его напечатают, то это будет и их удача. Это будет удача всего квартала. Все принимали участие в обсуждении этого стихотворения, а многие даже выучили его наизусть.

Мне нужно было повязать галстук. Это тяжелая обязанность, но есть вещи, от которых тоже зависит удача. А удача очень важна для нашего квартала. Галстук сдавливал мне шею. Я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Решил, что застегну ее, когда выйду из квартала».

Не пришла только Люсик. С того самого вечера Зарэ с ней в ссоре. Она передала через девушек, что ей совершенно безразлично, будет напечатано стихотворение или нет. Но когда Зарэ повязывает галстук, он замечает, что Люсик почему-то именно сегодня взялась мыть окна.

— Ну, Зарэ, пошли! — кричат ребята под окном.

Зарэ выходит. Он ошеломлен: все они в галстуках.

По дороге они замечают, что под стеной недостроенного здания сидит Арсен.

— Куда собрались?

Ему объясняют.

— Прочти-ка мне.

Зарэ удивлен. Они же спешат. Но он не может отказать Арсену. И вот вся компания стоит на солнце, все в галстуках, все с нетерпением ждут. Зарэ читает свое стихотворение. Арсен время от времени кивает головой и прутом ковыряет землю. Значит, он действительно слушает.

— Эту строчку еще раз прочти.

Зарэ повторяет.

— Хорошо, — говорит Арсен. — Напечатают.

Зарэ смотрит на него и почему-то верит его словам. Наверно, потому, что Арсен высокого роста, широкоплеч и у него волосатая грудь.

И Зарэ невольно застегивает верхнюю пуговицу рубашки — у него на груди нет волос.

Все, что бывает последним, вызывает грусть и печаль. Даже последняя остановка трамвая и та навевает грусть. Каждый человек рад, когда он добрался до цели, но даже порой незаметно для себя самого он немножечко грустит. Такую вот печаль вызвало у Зарэ, как и у всех жителей квартала, последнее его стихотворение.

Ребята возвращаются понурив головы. Стихотворение не принято. Ребята сняли галстуки и запихали их в карманы. Вокруг необычно тихо. Открываются окна и выглядывают жители квартала.

Неровным, корявым почерком Зарэ приписывает в дневнике:

«Для нашего квартала это была, может быть, самая большая неудача».

Глава 4. Тайна Тиграна и вторая неудача

Тигран решает в этот раз выйти на прогулку без коляски. Дома он все время повторяет слова, которые должен сказать своей девушке. Наконец он нашел эту девушку и уверен, что обязательно обо всем ей сегодня скажет. Но, выйдя на улицу, он чувствует, что все приготовленные слова забыл. Тигран проходит мимо большого дерева, что растет в саду дяди Арама. Впрочем, все считают, что это дерево принадлежит Вачику и Астхик. Даже дядя Арам так считает. Каждый вечер Вачик и Астхик встречаются под этим деревом, под ним они ссорятся и мирятся. Тигран задумчиво смотрит на дерево и идет дальше.

Как всегда, в дверях своего дома стоит Гоарик. Она срезала косы и сделала мальчишескую прическу. Но и теперь Тигран проходит мимо, не замечая ее. Повинуясь инстинкту, Гоарик следует за ним. Они выходят из квартала, идут широким проспектом.

Каждый, кто выходит на этот проспект, приносит с собой мелодию своего квартала. И эти мелодии как бы соревнуются здесь между собой — которая зазвучит громче. Но Гоарик слышит мелодию только своего квартала — шаги Тиграна.

Гоарик думает о девушке Тиграна. Конечно, у него есть она. Гоарик хочет представить себе ее. Какую она носит прическу? Как разговаривает? Гоарик знает, что последняя мода — носить коротко остриженные волосы. Как у мальчиков. Гоарик с завистью думает об этой девушке и все старается представить ее себе. Но у нее ничего не получается. Глаза, лицо, фигура — все как-то расплывается. И все же Гоарик ее чувствует. И чувствует, что она красива. Гоарик сердится на себя. Она хочет представить себе ее некрасивой. Только из этого ничего не получается.

В ее представлении эта девушка всегда рядом с Тиграном, и поэтому она не может быть некрасивой. И тогда, расстроенная, она поворачивается и идет обратно.

Тигран входит в парк, ищет девушку. Вот она. Вот она сидит на скамейке и читает. Перед ней коляска с ребенком. Тигран подходит, садится на ту же скамейку. Девушка смотрит на него и здоровается легким кивком головы. Тиграна это удивляет. Прежде, когда он не собирался заводить с ней откровенного разговора, она улыбалась ему. А сегодня она только читает. И Тигран теперь уверен, что никто никогда его не полюбит, что он так и останется навсегда одиноким. Но вдруг он чувствует, что это несчастье вызывает в нем приятный трепет. Он гордится тем, что отличается от всех своих товарищей. Он совсем не такой, как они. Люди будут смотреть на него и говорить: «Это тот, что еще ни разу не целовал девушек». И после этого каждая девушка будет мечтать, чтобы он поцеловал именно ее. Но он не станет этого делать, он будет им мстить. И сейчас он чувствует, как приятный трепет охватывает его все сильней и сильней.

Но вот она закрывает книгу и спрашивает:

— Почему вы без ребенка?

— Он заболел.

— Да что вы! А я так ждала вас. — Тигран сияет. — Все думала, что вот вы прикатите коляску с братишкой, и нашим детям будет веселее вместе. — Тигран мрачнеет. — Я вас прошу, поинтересуйтесь у вашей мамы, чем она кормит ребенка. Наш ничего не ест.

Она встает и, подталкивая коляску, медленно направляется к выходу из парка. И Тигран начинает понимать, что до сих пор девушка интересовалась только его братишкой, а он об этом и не догадывался. Он тоже встает и машинально идет за девушкой.

Они входят в какой-то незнакомый Тиграну квартал. Девушка заходит в дом. Тигран удивлен — ему кажется, что он слышит мелодию, знакомую ему по его кварталу. Дом, в котором живет девушка, тоже с балконами на улицу. В окне дома напротив появляется голова какого-то парня. Видимо, он ждал возвращения девушки. Он смотрит на дом с балконами. Тиграну кажется, что парень заметил его. Вероятно, сейчас он смеется над ним, портным из мастерской. Тигран замечает и кран, вокруг которого собрались ребятишки и поливают друг друга водой. Тигран удивлен, что здесь, где живет эта девушка, все так обычно и так знакомо. И теперь ему начинает казаться, что он никогда не любил эту девушку, что просто он принял ее за ту, что жила в его мечтах.

Опечаленный, Тигран возвращается в свой квартал. Он проходит мимо дерева Вачика и Астхик. Останавливается, задумчиво смотрит на него. Каждый должен иметь в жизни свое дерево. Формально оно может принадлежать другому, но фактически — оно твое, в нем твоя сила и твоя мелодия, и они могущественнее силы и мелодии хозяина этого дерева. Да, каждый должен иметь свое дерево. И свой дом. И свою крышу.

Глава 5. Так прощаются с юностью

Тигран ушел на работу рано утром. Сейчас уже поздний вечер, а он еще не возвращался. Всех это беспокоит. Стоящие на улице ребята замечают, как в квартал быстрыми мелкими шагами входит какая-то девушка. Она подходит к ним и спрашивает, где живет Тигран.

— Тигран ушел рано утром и еще не вернулся, — неохотно отвечает Вачик. Девушка осматривается, будто кого-то ищет. Заметив Анаит, она достает из сумочки сложенный лист бумаги и протягивает ей. Девушки более надежны!

— Он послал. Я очень беспокоюсь…

Анаит раскрывает бумагу и читает:

«Дорогая Вардуи! Ты так и не поняла, что ты для меня — весь мир. Не поняла, что я не могу без тебя жить…»

Ребята удивленно переглядываются.

— Вот это да! — восторженно восклицает Вачик. — Не может быть, это не Тигран писал.

Взгляды всех останавливаются на Зарэ. Зарэ в смущении отворачивается.

— Ты писал?

— Что?

— Ты писал?

— Что, письмо?

Листок показывает Зарэ. Он смотрит и окончательно теряется.

— Все ясно, — авторитетно заключает Вачик, чувствуя, что руководство действиями он сейчас должен взять на себя.

— Но вот это не я писал…

— Не ты?!

— Вот эту последнюю строчку. Он сам добавил. Честное слово, я не писал: «Ты больше меня никогда не увидишь».

— Я и не догадывалась обо всем этом. Он даже не намекал, — виновато лепечет Вардуи. — Только всегда предлагал сходить с ним в кино. А что в этом такого?..

— А как вы думаете, почему парень приглашает девушку в кино? — строго спрашивает Вачик. — Разве он не может посмотреть картину один?

— Я… я не знала… Не понимала…

— Ладно, никто вас не обвиняет, — говорит Вачик. — Просто нужно быть более отзывчивой к мужчинам.

Как раз в этот момент подбегает запыхавшийся брат Тиграна.

— Видел… Я его видел…

— Где? Когда? — спрашивают его со всех сторон.

— На мосту.

Всем приходит в голову одна и та же страшная мысль.

— Пошли, — командует Вачик.

Все вместе бегут к мосту. Откуда-то вдруг появляется высокий парень с длинной шеей из соседнего квартала.

Ребята взволнованны.

На мосту никого нет.

— Он был здесь… Смотрел вниз… — хнычет Гришик.

Все подбегают к перилам и смотрят вниз. Внизу, на темном утесе, что-то виднеется.

— Человек! — говорит Вачик.

Ребята торопливо гуськом спускаются по тропинке вниз. Они так возбуждены, что готовы поверить во все.

На утесе лежит какой-то человек. Он поворачивается, и все узнают Тиграна. Ребята удивлены, что он жив, хотя никто и не сомневался в том, что так и должно было быть. Но они потрясены вот чем: Тигран в очках.

Они смотрят на серьезное лицо Тиграна, на его спокойные движения. Тигран мягко улыбается, снимает очки, дышит на них, протирает платком и снова надевает.

Все медленно поднимаются обратно. О недавнем возбуждении уже забыто. Но кажется, что-то разбилось, кончилось и для них и для Тиграна. И этого уже никогда не вернуть.

Им кажется, что сегодня они распрощались с юностью.

Маленький брат Тиграна идет, несколько поотстав от всех. Он разочарован, ему стыдно за брата, стыдно, что тот не покончил с собой.

Глава 6. Трое

Стучат в окно. Зарэ выглядывает.

— Кто там?

— Это я — Тигран. Выходи.

— Зарэ, ты чего не спишь? — Доносится из соседней комнаты.

— Ложусь, — отвечает Зарэ и, погасив свет, тихонько выходит.

Тигран берет его за руку и ведет к саду.

— Я получил зарплату, — торжественно говорит Тигран.

Ему очень жаль, что сейчас темно и не видно, какое впечатление произвели его слова. Он достает из кармана деньги. Зарэ ощупывает их в темноте.

— Одни двадцатипятирублевки. — с легкой иронией замечает он.

— Сотенка тоже есть, — возражает Тигран. Он достает из другого кармана сторублевку и протягивает Зарэ.

— Жарко, а? — говорит Зарэ, и Тигран теперь уже уверен, что произвел на него должное впечатление.

— Знаешь что, пошли в закусочную.

— Сейчас? — испуганно спрашивает Зарэ.

— А что?

— Ты когда-нибудь там бывал?

— Нет.

— Я тоже.

Оба колеблются.

— Я иду, — наконец говорит Тигран. — Если хочешь, пошли вместе.

Зарэ неуверенно идет за ним. Ведь Тигран действительно может пойти туда один! Зарэ кажется, что это позднее посещение закусочной решит что-то очень важное. Они выходят из квартала и подходят к трамвайной остановке.

В темноте улицы трамвай похож на огромный факел. Вагон пуст. Только в углу дремлет кондуктор.

Ребята садятся друг против друга.

— Вачик, наверно, уже спит, — говорит Зарэ.

— Конечно. Он рано ложится.

— И Карен?

— Наверно, тоже.

Оба улыбаются.

Трамвай трогается. Он идет очень быстро. Сменяют друг друга дома, уличные фонари, остановки. Ребятам кажется, что они не просто едут в трамвае, а куда-то стремительно уносятся, оставляя все позади. Они сидят напряженные, словно происходит что-то необычное, что-то такое, чего никто другой, кроме них, понять и почувствовать не сможет. Кондуктор открывает глаза и механически произносит в пустоту вагона:

— Граждане, получите билеты.

Тигран протягивает ему двадцатипятирублевку и громко говорит:

— Два билета.

Выдав билеты, кондуктор уходит в свой угол и снова погружается в дремоту. И опять все вокруг становится таинственным.

Закусочная — тесное, слабо освещенное помещение в подвальном этаже. Здесь шумно и многолюдно. Все громко разговаривают, курят. Слышен стук ложек, щелканье счетов, откуда-то доносится звон разбившегося стакана. Столик в углу свободен. Растерянный Зарэ следует за Тиграном. А Тигран держится очень уверенно. Он даже берет Зарэ за руку и ведет к угловому столику.

— Два пива, колбасы и хлеба, — заказывает Тигран.

Зарэ никогда не слышал, чтобы Тигран говорил так громко и так уверенно. Он смотрит на него с завистью и думает о том, что Тигран получил зарплату.

Они чокаются. Звон их кружек вливается в общий шум закусочной, и оба улыбаются.

Вдруг Зарэ таращит глаза и с трудом проглатывает кусок хлеба. Он видит, как Тигран достал из кармана сигареты и спокойно закуривает. Он курит открыто! Тигран кладет пачку обратно в карман и, тут же спохватившись, опять достает ее и протягивает Зарэ.

— Закуришь?

— Нет, — говорит Зарэ.

В этот момент их обоих сзади кто-то обнимает. Они удивленно оборачиваются и видят совсем неожиданное — перед ними стоит Вачик. Они до того рады ему, что говорят разом:

— Мы так и знали, что ты еще не спишь.

— А вы знаете, — не успев сесть, говорит Вачик, — я сегодня получил зарплату.

Тигран и Зарэ переглядываются. В их глазах появляется недоумение, которое потом сменяется улыбкой.

— Удивил! — говорит после паузы Тигран. — Я тоже получил.

— И еще, — продолжает Вачик, не обратив внимания на слова Тиграна, — сегодня я решил поступить в институт, на заочный.

— Что ж, правильно, — соглашается Тигран и шутя добавляет: — Спешишь стать ученым?..

Вот как иногда бывает: первая зарплата заставляет подумать и о многом другом, очень важном и серьезном.

— Зарэ, — подняв кружку, говорит Вачик, — ты должен провозгласить тост. Но учти — ты должен сказать что-нибудь такое, что мы запомним навсегда.

— Давайте лучше выпьем молча. Мне не хочется говорить. Не нужно.

На секунду Тигран и Вачик хмурятся. Но вот уже опять все трое улыбаются.

Им сейчас кажется, что ничего плохого с ними случиться не может, ничто не может их сломить, что весь этот огромный мир со всем, что в нем есть, принадлежит им. Может быть, это потому, что ребята уже выросли и сами не сознают этого? Да и в квартале об этом никто не догадывается.

Но они чувствуют себя гордо, потому что у них есть своя тайна и потому что все вокруг шумят и смеются, а они втроем всегда вместе.

Глава 7. Прут опять взметает пыль

В эти дни Арсен рассеян и хмур. С утра до вечера он слоняется по улицам, домой возвращается совсем поздно. А это означает, что ему что-то мешает спокойно жить. Что-то неотвязно преследует его. И чтобы побороть это неизвестное, Арсен одевается еще неряшливее, затевает драки в соседних кварталах, радуется, когда взрослые на него покрикивают и гонят со своих улиц. Но что не дает ему покоя, он и сам пока не знает. Он чувствует только, что это стало его составной частью, что ему же не избавиться от этого, что неизбежно в один прекрасный день нужно будет во всем этом разобраться.

Он больше не провожает ребят до дому. Почему — это тоже ему не совсем ясно. Может быть, потому, что в этом уже нет необходимости. А может быть, потому, что ему просто не хочется. Ясно только одно: он избегает встречаться с ними.

Из дома он теперь выходит поздно, когда ребята уже разошлись, ушли на работу.

Но вот сегодня воскресенье, все дома. И Арсен торопится уйти из квартала, стараясь остаться незамеченным.

Он видит Нунэ, которая сидит на лестнице своего дома, подперев подбородок рукой.

Проходя мимо, Арсен замедляет шаги, хмурится, начинает ожесточенно хлестать прутом по земле, поднимая пыль: он о чем-то думает. Он подходит к Нунэ, некоторое время стоит молча. Нунэ знает, что когда он в таком настроении, лучше не здороваться с ним, не заговаривать, а просто терпеливо ждать. И Арсен, постояв молча, так ничего и не сказав, идет дальше, злясь на себя за то, что не заговорил с Нунэ. Ведь он должен был сказать ей об очень важном и нужном для нее. Она обязательно должна знать об этом. Наверное, никто никогда не говорил ей ничего более полезного. Он сердито ударяет прутом по земле и, внезапно повернувшись, возвращается, подходит к Нунэ.

— Почему сидишь без дела? — не глядя на нее, спрашивает Арсен.

— Дома нет никакой работы, — отвечает Нунэ.

Арсен хмурится еще больше. Сейчас он уже определенно знает, что должен сказать ей.

Впервые он смотрит ей прямо в глаза.

— При чем тут дом, я не о доме спрашиваю. — Его голос звучит строго, и он злится на себя за то, что опять не может смотреть на Нунэ и сразу все ей сказать. С большим трудом он добавляет: — Почему нигде не работаешь?

Нунэ, до того не менявшая позы, даже привстает от удивления. Арсен уже спокоен. Он теперь убежден, что это действительно очень важно для Нунэ. Нунэ обязательно должна знать об этом.

Из дома выходит Карен, он замечает их. Карен зол на Арсена давно, с того самого вечера. Он подходит к Нунэ и недовольным тоном спрашивает:

— А теперь этот чего хочет от тебя?

В другой раз за такие слова Арсен вздул бы его. Но сейчас он сдерживается и с интересом ждет, что же ответит Нунэ. Словно для него это решит многое.

Нунэ довольна, что нашелся, наконец, повод разъяснить все Карену.

— Он говорит… — Нунэ умолкает. Арсен нетерпеливо хлопает прутом. — Он говорит, что каждый человек должен чем-нибудь заниматься…

Карен усмехается и устремляет на Арсена пренебрежительный взгляд. Арсен же, довольный ответом Нунэ, победоносно улыбается.

— Ты бы лучше занимался своим прутом, — язвит Карен.

Арсен хмурится.

— Уйди отсюда, — угрожающе рычит он.

На этот раз Карен не хочет уступать. В конце концов нужно решить, кто же в квартале авторитетнее.

Ребята и девушки квартала, заметив стоящих вместе Карена и Арсена, сразу догадываются, что тут происходит что-то необычное. Они подходят, окружают их. Карен доволен. Пусть все произойдет у них на глазах.

— Ты не очень-то задавайся своим прутом, — с наигранной спокойной улыбкой замечает Карен. Дрожащими от волнения руками он достает сигареты и закуривает.

— Иди домой, Карен, — просит Нунэ.

Арсен недоволен, что она разговаривает с Кареном таким тоном.

— Ты не вмешивайся, — грубо говорит он. И остается довольным, что Нунэ не обиделась на его слова.

Появляется высокий парень с длинной шеей, который живет в соседнем квартале. С любопытством глядя на происходящее, он затирается в толпу ребят и рад, что на него не обращают внимания, не гонят.

Шум будит и дядю Арама, который сегодня чувствует себя неважно и лежит дома с температурой. Нужно пойти вмешаться. О чем это там говорит Анаит? И почему ребята так возбуждены? Он подходит к окну, чтобы открыть его. Но на подоконнике столько горшков с цветами, что к окну не подступишься. Он торопливо одевается, выбегает из дома. И видит: Карен лежит в пыли, а над ним, взмахивая рукой, Анаит считает:

— …три, четыре, пять…

Вся группа хором подхватывает:

— …шесть, семь, восемь, девять, десять!

Бурные возгласы, в воздух летят кепки.

Карен поднимается с земли и отряхивает с себя пыль. Опустив голову, он уходит в дом.

Наступает молчание. Все ждут, что скажет Арсен. Сейчас это очень важно. Арсен подбирает с земли прут, хлопает им несколько раз, потом говорит недовольным тоном:

— Напрасно левой ударил. Нужно было правой.

Когда дядя Арам подходит к толпе, он со страхом замечает, что из дома вышел Гурген Григорьевич. Как ни старался Карен незаметно пройти в свою комнату, отец обратил внимание на его вид и понял, что произошло. Выходит и Седа, она становится позади мужа.

Дядя Арам пытается отойти в сторону — он хочет быть как можно дальше от Гургена Григорьевича. Но из толпы его замечают, с уважением расступаются и дают ему пройти вперед, полагая, что он этим будет доволен. И дядя Арам вынужден подойти совсем близко к Гургену Григорьевичу.

— Я знаю, во всем виноват он, — говорит сердито Гурген Григорьевич. — Это он повсюду ходит со своим прутом и затевает драки.

Арсен с презрением смотрит на него.

Нунэ молча заходит в дом. Она чувствует, что дальше так жить нельзя. Но ведь это для нее не новость. И потом, она давно уже, очень давно вырвалась из этого дома.

Все вокруг молчат. Гурген Григорьевич ожидал, что его кто-нибудь поддержит. «Напрасно я вышел, — размышляет он. — Эти женщины всегда все дело портят». И он недовольно косится на жену, хотя она тут вовсе ни при чем. Внезапно его осеняет мысль, что лучше всего сейчас предпринять. Он обращается к дяде Араму:

— А ты чего молчишь? Не видишь, что происходит в твоем квартале?

Дядя Арам виновато лепечет:

— Ну… Ну что я могу поделать?.. У меня температура. — Он поворачивается к Арсену, который стоит в центре толпы и размахивает прутом: — А ты чего опять затеял драку?

Арсену приходит мысль, что пора бы свести счеты и с дядей Арамом, который так его недолюбливает. И он сердито говорит уполномоченному квартала:

— Я не дрался. Я просто сказал, что Нунэ должна где-нибудь работать.

Дядя Арам смотрит на него с удивлением. Для него это очень неожиданно. Слова Арсена его смущают. Он даже чувствует, что у него как будто уже нет температуры. Он смотрит на Арсена, потом на Гургена Григорьевича, потом на всех собравшихся.

Начинает кашлять. И вдруг строго, отвернувшись, однако, от Гургена Григорьевича, говорит ему:

— А чем вам мешает его прут? Во всяком случае, он человек получше, чем ваш сын. — А потом переходит на еще более строгий тон, говорит уже совсем уверенно и даже смотрит Гургену Григорьевичу прямо в глаза: — А почему Нунэ нигде не работает? Почему вы не пошлете ее на работу? Во всем квартале только она одна без дела. Я, как уполномоченный квартала, требую… — Тут он на мгновение умолкает, вспомнив о своем вечном страхе перед этим человеком. Он хочет сейчас расквитаться с ним и за это. — Я требую… И вообще вы мешаете людям жить!

Гурген Григорьевич поражен. Но он понимает, что сейчас лучше всего молча уйти в дом.

На вспотевшем лице дяди Арама появляется легкая, совсем легкая улыбка. Ее никто не замечает. Только он сам ощущает свою улыбку. Сейчас он испытывает такое чувство, будто сбросил с плеч тяжкий груз, который годами давил его. Он так рад этому, что забывает о своей температуре, даже галстук расслабляет, не помня совершенно о том, что жена может сделать ему замечание, снимает его вовсе и дышит полной грудью.

Он поворачивается, собираясь пойти домой. В его движениях есть что-то смешное, но в то же время и что-то героическое. И опять толпа с уважением расступается, давая ему дорогу.

Доволен собой и Арсен. Он улыбается. Ведь сам дядя Арам вступился за него. Он гордо ударяет по земле прутом, поднимая пыль.

Но в этот момент дядя Арам оборачивается, смотрит на него и, что-то вспомнив, хмурится.

Исчезает улыбка и с лица Арсена.

— А ты что? — тоном, напоминающим их прежнюю вражду, говорит дядя Арам. — Не довольно ли тебе слоняться без дела? Как бельмо на глазу у всех.

Но что такое? Арсен опять улыбается. Никогда не случалось, чтобы он улыбался, когда дядя Арам делал ему замечание.

Наконец-то Арсен, кажется, все понимает. Понимает, что так беспокоило его в последние дни. Все, что он только что говорил Нунэ, он говорил в действительности и себе самому.

И, сразу повеселев, он уходит, взметнув за собой облако пыли.

«Целый день Арсена нигде не было видно. Вечером, когда мы собрались у недостроенного здания в конце квартала, мы заметили облако пыли и приготовились встретить Арсена. Он подошел уже довольно близко, но в смущении остановился. Потом сделал еще несколько шагов и снова остановился. Он долго смотрел на нас. И затем впервые в истории нашего квартала забросил куда-то далеко свой прут и медленно ушел. Мы все были очень изумлены. Никто не мог понять, что с ним произошло. Потом мы молча разошлись по домам.

С того дня все в нашем квартале изменилось. Эта драка Арсена с Кареном почему-то стала переломным моментом для очень многих. Даже Вачик тайком от всех перетащил штангу к себе в подвал. Авторитет уполномоченного квартала несравненно поднялся. Гурген Григорьевич теперь первым здоровается с ним. А Арсен, говорят, перебрался к своему дяде и работает с ним на бульдозере где-то в другом конце города».

Глава 8. Маленький огонек

Это был первый случай, когда Карен не попытался войти в комнату Нунэ. А до этого он пробовал делать это каждый вечер. Нунэ знала, что ни Седа, ни Гурген Григорьевич не станут ее слушать. Теперь они сами говорят, что Карена нужно утешить, нужно войти в его положение, ведь, может быть, скоро его возьмут в армию. Седа даже как-то сказала, что нужно многое прощать Карену и приласкать его. И добавила, что они ведь с Нунэ росли, как брат и сестра.

И Нунэ стала бояться. Но не только Карена. Ее страшила мысль, что мир состоит не только из этого дома, его четырех комнат и больших окон.

Она с грустью достает из шкафа свое новое платье, кладет его на постель и долго на него смотрит. И вдруг у нее появляется какое-то необычное чувство — она ощущает самое себя. Ощущает, что она действительно существует, что у нее есть ноги, руки, глаза. Ощущает себя всю, свое тело, лицо, волосы. Это то состояние, когда человек в глубокой печали начинает ощущать свое существование. Нунэ пугает такое реальное восприятие своего «я». От этого ей еще яснее представляется безнадежность ее положения, и в страхе она подбегает к окну. На улице совсем нет прохожих, темно. Это пугает ее еще больше. В отчаянии она надевает платье, надеясь, что в нем почувствует себя более уверенно. Но это платье напоминает ей о том, что есть и счастливые люди, что когда-то и она чувствовала себя счастливой. Нунэ испуганно снимает платье, бросает его на пол и начинает плакать. Она не хочет быть счастливой. Она хочет быть такой, какой была когда-то прежде. Она станет такой. Она верит в это. И она знает, что всегда будет думать о том, что где-то люди счастливы, где-то молодые пары стоят под уличными фонарями и подолгу разговаривают.

Нунэ ходит по комнате и все пытается найти выход из положения. Она чувствует, что должна поступить как-то решительно и что дальше так продолжаться не может. И вдруг она вспоминает про свое старое, очень старое платье. Это воспоминание вызывает на ее лице довольную улыбку. Нунэ подходит к шкафу, осторожно достает старое платье, надевает его. Смотрит на себя в зеркало, и у нее появляется точно такое же чувство, какое было тогда, когда она впервые надела новое платье. Тогда она стала распускать волосы. И сейчас, надев старое платье, она распускает волосы и улыбается, потому что волосы спадают ей на плечи.

— Мама просит принести воды. — Карен замирает на месте. И испуганно спрашивает: — Что ты делаешь, Нунэ?

Нунэ не отвечает. Она с легкой улыбкой идет к двери.

— Мама! Смотри, Нунэ надела старое платье! — кричит Карен.

В комнату входит Седа и смотрит на Нунэ.

— Что ж, для работы нужно надевать старое платье.

— Да нет же! Она надела старое платье, — упорно повторяет Карен, видя, что мать ничего не понимает.

— Нунэ, принеси воды, — с полным безразличием говорит Седа.

Но Нунэ не слышит ее. С той же улыбкой она проходит к двери, чуть приоткрывает ее и, задевая за створки, выходит. Закрыв за собой дверь, она глубоко вздыхает. И вдруг ногам стало холодно, Нунэ видит, что вышла босая. По привычке. Раньше, надевая это старое платье, она часто выходила босая. Но сейчас ветер, ноги мерзнут, и Нунэ бежит. Быстро, очень быстро.

Улица пустынна. Нунэ бежит, и ей кажется, что вместе с ней летит что-то огромное, что-то очень ей дорогое. И она опять верит в себя. Верит, потому что быстро бежит, потому что летит. Ей кажется, что теперь она всегда будет так вот лететь, быстро, уверенно… И вдруг она чувствует, что дальше ей лететь не нужно, она останавливается. Останавливается перед баней. Нагибается и заглядывает в подвал. Потом спускается туда. Снова останавливается в дверях. И смотрит на Акопа.

Акоп растерян, он ничего не понимает. А потом он улыбается: Нунэ в своем старом платье. Оба молчат. Акоп, все еще улыбаясь, подходит к топке и продолжает заниматься своим делом. Он подхватывает лопатой большую кучу угля и вдохновенно швыряет ее в огонь. Огонь, словно замешкавшись на секунду, начинает осторожно облизывать уголь. И вдруг сразу разрастается, ярко освещает маленький подвал, на который никто не обращает внимания. Акоп садится перед топкой и не оборачивается. Он чувствует, он знает, что Нунэ подходит и садится рядом. Обоим хочется продлить это приятное молчание. И только сидеть вот так друг возле друга и смотреть на огонь, смотреть, как он весело прыгает в маленькой топке, как, подобно им, хочет вырваться и улететь куда-нибудь далеко, очень далеко. Но он не может вырваться и улететь. Его место здесь. В этой топке. А Нунэ смотрит и думает о том, что она мечтала об этой топке всегда и только сейчас поняла это. Да, она мечтала о топке, об огне, об очаге. Всегда мечтала иметь свой очаг и только сейчас поняла это. Потому что сейчас она сидит перед огнем.

И они слышат за окном знакомые голоса, знакомые и родные слова, которые всегда так одинаковы.

— Ты любишь меня?

— Я пришла тайком от подруги.

— Скажи, ты любишь меня?

— Смотри, пробежала кошка… Подруга узнает — расскажет всем…

Если в этот момент кто-нибудь заглянет в окно, то увидит пиджак Акопа, накинутый обоим на плечи. Сейчас тепло, и все же пиджак нужно накинуть, чтобы не только видеть, но и чувствовать этот большой огонь топки, напоминающий им о том маленьком огне, который разжигают в домах глубокой зимой.

Глава 9. Первые брюки

Сегодня торжественный день. Тигран должен принять свой первый заказ. Он будет шить первые брюки. И первым его заказчиком будет Зарэ. Но Зарэ все портит — он будто нарочно запаздывает. Тигран нетерпеливо смотрит на часы и выходит на улицу.

Остановив какого-то старика, он почему-то спрашивает:

— Скажите, пожалуйста, который час?

Старик останавливается, внимательно смотрит на Тиграна, потом говорит:

— Э, сынок, откуда мне знать! Дорастешь до моего, не будет надобности интересоваться временем. Вот возьми, к примеру, меня. Для чего мне время, для чего часы? Дел никаких нет, спешить некуда. Если на улице солнце — значит день, если электричество — ночь…

Тигран делает рукой нетерпеливый жест. Но старик продолжает:

— А для тебя, сынок, каждая минута имеет значение. Потому что молодость — это само время. Час, два, три — все это молодость. А старость — это конец времени…

С противоположного тротуара какой-то мальчик окликает старика.

— Внук мой. Разве дадут человеку спокойно побеседовать? — ворчит старик.

Тигран, к удивлению своему, видит, что старик как ни в чем не бывало достает из кармана огромные часы, открывает крышку и говорит:

— А время сейчас, сынок, одиннадцать часов.

И неторопливо уходит.

В этот момент вдали показывается Зарэ. Тигран быстро заходит в мастерскую, садится на свое место. Мастер смотрит на него и подмигивает. Тигран отвечает ему тем же. Это означает, что заказчик идет. Тигран берет газету и с напускным безразличием принимается читать. Входит Зарэ и ищет взглядом Тиграна. Заметив, подходит к нему.

— Здравствуйте, мастер, — иронически говорит он. — Хочу сшить себе брюки.

Тиграна удивляет ирония Зарэ.

— Пожалуйста, — отвечает он. — Из какой материи?

Этот вопрос озадачивает Зарэ. Он совсем не разбирается в материях. Тигран нарочно достает из ящиков всевозможные образчики и быстро перечисляет их по названиям. Зарэ кивает головой, делая вид, что это ему знакомо.

— Ну, говори же, из какой?

— Мне… Мне все равно. Мне они все нравятся.

— Не буду же я шить из всех сразу, — сердится Тигран. — Выбери что-нибудь одно.

— Полагаюсь на твой вкус, — краснеет Зарэ.

Тигран берет маленький блокнот, в котором еще ничего не записано, и, надев очки, начинает снимать с Зарэ мерку. Он записывает в блокноте цифры и спрашивает:

— Имя, фамилия?

— Зарэ Акопян, — окончательно теряется Зарэ.

— Низки брюк какой ширины?

Зарэ тяготит серьезный тон Тиграна. Ему очень хочется хлопнуть его по плечу и сказать что-нибудь остроумное. Но почему-то он не может этого сделать.

— Тридцать, — говорит Зарэ.

— Много, — говорит Тигран. — Сделаем двадцать пять. Карманы по шву или косые?

— Косые, — говорит Зарэ.

— Сделаем по шву. Косые по-пижонски.

Он записывает все это и говорит:

— Через три дня получишь.

Растерянный Зарэ выходит из мастерской. Вытерев платком пот со лба, он облегченно вздыхает.

Глава 10. И так бывает

Анаит ждет трамвай. Она замечает Зарэ. Зарэ тоже замечает ее, здоровается и проходит мимо. Анаит видит, что он идет неуверенно, что у него какой-то растерянный вид. Анаит знает, что причиной этому она. Все ребята, видя ее, становятся такими же.

В последнее время Анаит чувствует, что ее беспокоит какое-то незнакомое чувство. Сегодня она убеждается, что нет никакой возможности избавиться от него. Это та самая грусть, что появляется без всяких причин, подобно тому, как без всяких причин появляется и радость. Избежать этой грусти очень трудно. Это значило бы избежать девичества и сразу стать взрослой женщиной. Сейчас Анаит грустна, и ничего в ней не осталось от девушки в брюках. А в квартале все считают ее самой счастливой. Когда она читает последние известия, все репродукторы квартала, будто по сговору, работают на полную мощность. Взрослые ворчат. Но ни один репродуктор не снижает от этого своего голоса. Вокруг них собираются ребята и восторженно слушают. А Вачик даже перетащил штангу к себе в подвал и все пытается поднять ее. Это тоже из-за Анаит. Каждый мечтает о ней, и хотя все нашли своих девушек, никто не замечает их. Ведь то, что искал и нашел, не замечаешь, и поэтому часто упускаешь уже найденное. А Анаит пока ищет.

Подходит трамвай. Анаит садится. Она вспоминает, как сегодня утром она вошла в комнату отца. Отец читал газету. В соседней комнате кто-то вбивал в стену гвоздь, и слышался непрерывный стук. Анаит села рядом с отцом и некоторое время молчала. Но потом вдруг сказала:

— Папа… Ты знаешь… Арсен был порядочным хулиганом.

Отец ответил, не прерывая чтения:

— Знаю.

— Его все не любили.

— Верно.

— Он всегда был каким-то разболтанным.

— Помню.

— Все его боялись. А почему?

Отец отложил газету и сказал:

— Плохих людей боятся.

— Ты не имеешь права так говорить. — Анаит и сама не поняла, что с ней произошло. — Что ты о нем знаешь!

И она стремительно вышла из комнаты. Тогда-то она и решила…

Сейчас, сойдя с трамвая, она прошла немного и остановилась. Она улыбается. Улыбается и Арсен, который стоит возле бульдозера. Волосы его причесаны, и Анаит замечает, что впервые все пуговицы на его рубашке застегнуты. И это почему-то ее очень радует. Ей уже кажется, что она всегда знала Арсена именно таким.

— Здравствуй, Арсен.

— Здравствуй.

Возле бульдозера стоит какая-то девушка. Это помощница Арсена. В первый момент Анаит не заметила ее. А сейчас ей становится как-то неприятно, она чувствует, что улыбка на ее лице остывает и, не в силах удержаться, гаснет совсем. Девушка подходит ближе, подозрительно оглядывает Анаит.

— Я проходила мимо… Иду на базар… — Язык Анаит не слушается.

— Здесь нет базара, — говорит девушка.

Анаит теряется и краснеет.

— Я не знала, что ты здесь работаешь.

— Да. Здесь. С дядей. И живу у него.

— Знаю. Ребята рассказывали. У нас все тебя помнят.

Арсен улыбается.

— Из нашего квартала, — объясняет он девушке.

— Вижу.

— А ты не хочешь зайти к нам? — опять краснеет Анаит.

Арсен не отвечает.

— Дядя ждет, скорее, — говорит девушка.

— Ну, я пошел… Опаздываю.

— Чтобы попасть на базар, нужно пойти в обратную сторону и сесть на пятый номер, — с ехидством замечает девушка.

— Я всем расскажу, что встретила тебя.

Арсен делает рукой резкое движение. То самое движение, каким он прежде ударял прутом по земле. А это означает, что Арсен о чем-то думает и собирается что-то сказать.

— Скоро я буду в ваших краях. Работать там буду.

— Мы должны выровнять вашу улицу, чтоб ее заасфальтировали, — гордо поясняет девушка.

Арсен хочет сказать еще что-то. Но слышится голос дяди. Арсен взбирается на бульдозер и застенчиво улыбается Анаит.

— До свидания.

— До свидания, Арсен.

И вот все кончается так быстро, так неожиданно. С грохотом двигается бульдозер, а за ним идет девушка и время от времени недоверчиво оглядывается.

Домой Анаит возвращается пешком…

Так Арсен, мечтавший когда-то защищать свой квартал от маленькой школы, а потом от всего города и от всего большого мира, тот самый Арсен теперь сам вошел в жизнь этого города и стал частицей этого большого мира. Одной из тех едва заметных частиц, без которых большой мир может существовать и в то же время как будто и не может.

Анаит приближается к дому. Проходящие мимо нее ребята с восторгом смотрят на красавицу своего квартала. В окне подвала виднеется лицо Вачика, вспотевшего после занятий со штангой. Кто-то из парней подходит к репродуктору, надеясь услышать голос Анаит. Но по радио передают симфонию Бетховена. Выключив репродуктор, парень говорит:

— Не было еще случая, чтобы передавали что-нибудь приличное.

По-настоящему грустна в квартале только Анаит. Ведь причины грусти и озабоченности других известны всем, а ее — никому.

Глава 11. Кому отдать букет?

Через два дня Зарэ, чтобы подшутить над Тиграном, покупает небольшой букет цветов.

— Для девушки? — спрашивает цветочница. — Сейчас подберу получше.

— Нет, для парня. Ради шутки.

Цветочница хмурится, достает из собранного букета несколько самых красивых цветков и кладет их обратно в вазу, остальные отдает Зарэ.

Зарэ направляется в портняжную мастерскую.

— Здравствуйте, мастер, — иронически говорит он. — Готовы брюки или… испорчены?

— Раздевайся, — деловым тоном говорит Тигран, — пройди за занавеску и раздевайся.

Сам он тоже проходит за занавеску. Сегодня Зарэ почему-то неудобно раздеваться при Тигране. Тигран вопросительно смотрит на него.

— Не можешь там обождать? — сердится Зарэ.

Тигран выходит.

Сняв старые, выцветшие брюки и бросив их прямо на пол, Зарэ надевает новые. Таких брюк никто из ребят не носит. Даже сам Тигран. Брюки сшиты так добротно и сидят так хорошо, что Зарэ их даже не чувствует, будто они срослись с его телом. Ему кажется, что он стал стройнее и выше. Подобрав с пола старые брюки, он заворачивает их в газету. За занавеской он слышит голос Тиграна:

— В этих брюках на камни не садись. Раз в неделю их нужно гладить. Я научу тебя.

Зарэ выходит. Старик мастер, прищурясь, осматривает брюки. Тигран затаив дыхание следит за ним. Мастер улыбается. С облегчением улыбается и Тигран.

— Хорошая рука, — говорит мастер.

Один из портных усмехается. Мастер смотрит на него, качает головой и говорит:

— А у тебя вообще никакой руки нет. Просто строчишь, и все.

Тигран, увлеченный до этого брюками, обращает внимание на букет Зарэ.

— Для кого?

— Для… Люсик, — в замешательстве произносит Зарэ.

Глава 12. Первый рейс

О том, что происходит в квартале, всегда можно узнать по детям. Сегодня все они автомашины предпочли другим игрушкам и вышли с ними на улицу. Каждый тянет свою машину за веревочку. Но вот появляется Гришик. Все перестают играть. У Гришика педальный автомобиль, в который можно усесться. Задрав голову, ни на кого не глядя, Гришик проезжает мимо ребятишек. Те гурьбой бегут за ним. Самые смелые подходят ближе и ощупывают его машину. А потом появляется и настоящий автомобиль, которого все ждали. И никто не замечает, как исчезает Гришик. Теперь уже его автомобиль не будет пользоваться никаким авторитетом.

За рулем грузовой машины сидит Зарэ. Его лицо сияет от счастья. Сегодня он впервые самостоятельно выехал на машине. Открываются все окна квартала, и люди с любопытством выглядывают. Дядя Арам выходит из парикмахерской и подбегает к машине. Пожав Зарэ руку, он что-то торопливо говорит ему, потом бежит обратно, к клиенту с намыленным лицом.

Детишки обступают машину. Только отверженный Гришик смотрит из своего окна. Зарэ торжественно достает из кармана конфеты и раздает детям. Затем несколько раз сигналит. Из дома быстро выходит Люсик, она поднимается в машину и садится рядом с Зарэ. Она, конечно, и до этого заметила машину, но почему-то ждала сигнала. Машина разворачивается. Дети бегут за ней до тех пор, пока она не выезжает на большую улицу.

Гордая, Люсик сидит рядом с Зарэ.

— Зарэ.

— Да?

— Далеко этот дом?

— Далеко.

— Значит, долго будем ехать?

— Долго.

Довольная, Люсик улыбается.

— Зарэ.

— Да?

— Ты будешь иногда заезжать за мной, верно?

— Буду.

— Я не стану тебе мешать. Я могу даже молчать.

— Зачем же молчать? Ты будешь разговаривать со мной. А вот я буду молчать, чтоб не отвлечься. Сидеть за рулем не так просто. Это тебе не брюки шить. И даже не костюм. Тысячи пешеходов на улице, нужно быть очень внимательным. Почему ты молчишь? Разве я не прав? — сердится Зарэ.

— Конечно, прав… Чего же ты остановился? — удивляется Люсик.

— Сейчас вернусь.

Зарэ входит в портняжную мастерскую.

— Здравствуй, Тигран.

Тигран, даже не поздоровавшись, быстро спрашивает:

— Твоя машина?

— Моя, — равнодушно отвечает Зарэ. — Хочу перекрасить. Этот цвет мне что-то не очень нравится.

— И приехал, чтобы со мной посоветоваться? — Тиграну лестно, что Зарэ интересуется его мнением. — По-моему, цвет хороший.

— Нет, я не за этим.

Тигран несколько разочарован.

— А за чем же?

— Книгу твою привез. Вот, возьми.

Тигран окончательно разочарован.

— Спасибо. — С самодовольным видом Зарэ быстро выходит из мастерской.

Машина трогается.

Зарэ делается серьезным, и теперь заговаривает он:

— Люсик.

— Да?

— Если уйду в армию, ты забудешь меня?

— Каждую неделю буду писать.

— Смотри. Но если тебе кто-нибудь понравится больше меня, я… Я не обижусь.

— Значит, тебе все равно?

— Да нет, ты меня не поняла. Конечно, обижусь. Очень обижусь.

Наконец они приезжают туда, где Зарэ должен выгрузить цемент. Люсик удивленно смотрит и видит целый городок в строительных лесах. Она давно не была в этих краях. И она не знала, что здесь растут «Ереванские Черемушки». И ей не верится, что Зарэ тоже один из тех, кто поднимает эти кварталы. Это никак не укладывается в ее представлении. Такие громадины должны бы строить здоровенные, очень важные и очень серьезные люди. А тут вдруг — Зарэ!

Она спрашивает:

— И ты строишь?!

— Ага. — Зарэ расправляет плечи и вытягивается. — Строю… — И вполголоса поправляется: — Строим… Ну да. И я тоже, с сегодняшнего дня…

Но Люсик уже не слушает его. Широко раскрыв глаза, она смотрит на других рабочих. Почти все такие же, как Зарэ, молодые. И девушек много… Девушки? Люсик хмурится, искоса смотрит на Зарэ и допытывается:

— А с этими ты знаком?

— Не, что ты! Даже не здороваюсь, — смеется он.

Машина разворачивается и возвращается в город. Опять улица, опять большой город, опять мелодия большого города, опять Зарэ… И сейчас Люсик любит его, кажется, еще больше. Настолько, что если бы он вдруг в этот момент попытался ее поцеловать, она не стала бы, как принято, жеманиться.

Тут она замечает, что у тротуара стоит какая-то машина. Шофер залез под нее и ремонтирует. Видны только его ноги. А сама машина похожа на огромное живое существо, которое покорно ждет, когда его вылечат. Люсик с восхищением смотрит на Зарэ, и ей кажется, что шум мотора, шум города и голос Зарэ слились в единое целое и звучат таинственно и величаво.

— Люсик.

— Да?

Кажется, он должен сказать ей что-то важное, очень важное.

— Нет, ничего…

Глава 13. Уже слишком поздно

Дядя Арам бреет клиента. Входит Карен. Дядя Арам с удивлением смотрит на него. Карен в некотором замешательстве садится на стул и ждет. Дядю Арама охватывает спешка.

— Осторожнее. Порежешь, — предостерегает клиент, но дядя Арам не обращает на его слова внимания и продолжает торопиться.

Побрившись, клиент расплачивается и уходит.

Дядя Арам смотрит на Карена и улыбается.

— Ты впервые у меня. Садись.

— Я не бриться.

Дядя Арам удивлен.

— Дядя Арам… Я… Я решил пойти в армию, — с трудом выговаривает Карен.

Дядя Арам улыбается.

— Я пришел попросить вас… чтоб вы всем сказали об этом. Они только вам поверят… И отцу скажите. Я не хочу с ним об этом говорить.

— Ладно, скажу. А теперь садись.

— Я утром уже брился.

— Садись, садись. Сейчас снимем тебе волосы. Ведь всем призывникам снимают.

— Но… Еще целых два месяца, — испуганно говорит Карен.

— Ты ведь хочешь, чтобы тебе все поверили. Чего же тогда испугался?

Карен не отвечает. Молчит некоторое время и дядя Арам, а потом говорит:

— Тебе самому это нужно. Чтобы и ты поверил. Садись.

Карен покорно садится. С большим удовольствием, даже с сознанием долга, дядя Арам начинает стричь его.

Мимо проезжает в своей машине Гурген Григорьевич. Заметив в окно сына, он останавливает машину, заходит в парикмахерскую. И застывает в дверях. Все трое молчат.

— Сейчас принесу машинку. Снимем подчистую, — нарушает молчание дядя Арам и уходит во внутреннюю комнату.

Гурген Григорьевич будто только этого и ждал.

— Сейчас же вставай и отправляйся домой! Брось глупости. Я уже все утряс с университетом. Мне обещали.

Карен не отвечает. Возвращается дядя Арам.

— Ну вот. Теперь быстро снимем.

Гурген Григорьевич пятится и опять останавливается в дверях. Словно откуда-то издали, из какого-то тумана до него доносится голос дяди Арама:

— Хороший сын у тебя, Гурген…

Карен спит. В репродукторе раздается голос Анаит. Карен вскакивает с кресла, подбегает к репродуктору и выключает его. Потом он вспоминает происшедшее в парикмахерской и уже спокойно улыбается, а вспомнив еще что-то, опять хмурится, подходит к шкафу, достает белье, завертывает полотенце и отправляется в баню, хотя два дня назад он купался дома.

На лестнице бани Карен замедляет шаги, у него пропадает уверенность. Перед кассой стоит несколько человек. Карен становится за ними. Когда он подходит к окошку, девушка, сидящая в кассе, удивленно смотрит на него. Карен опускает голову. И Нунэ и он молчат. Потом Карен платит и берет билет. Но не отходит.

— Нунэ, — произносит Карен. — Там… много народу?

Карена, конечно, это вовсе не интересует. Он не то хотел сказать. Нунэ молчит.

— Нунэ, я ухожу в армию… — Он смотрит на нее. Нунэ опустила глаза и машинально перебирает билеты. — Я уже окончательно решил.

Карен все не отходит. Он многое хочет сказать: что родители испортили ему жизнь, но что сам он не такой уж плохой, как она думает, что он… А вместо всего этого он говорит:

— Я живу теперь в твоей комнате. Там все как прежде… Почему ты молчишь, Нунэ?

— А что я могу сказать? — говорит она с грустной улыбкой.

К кассе подходит новый посетитель.

— Много народу?

— Не знаю. Спросите у гардеробщика.

Посетитель уходит.

— Что я могу сказать?

— А ты веришь мне?

— Верю.

Карен не ожидал этого. И оттого, что он теперь знает, что Нунэ ему верит, ему становится еще тяжелее. Понурив голову, он заходит в баню.

В вестибюле он встречает Акопа. Карен замечает на его пиджаке аккуратную латку.

И он понимает, что уже слишком поздно.

Глава 14. Большой город

Наконец наступает день призыва.

Целая толпа жителей квартала идет к трамвайной остановке. Зарэ тоже снял волосы и теперь стесняется смотреть на Люсик. А Люсик все ищет возможности подойти к Зарэ, но его окружили родные. И Люсик начинает казаться, что ей уже больше не удастся поговорить с ним до самого отхода поезда. Зарэ будет окружен родными, которые нескончаемо о чем-то говорят ему, обнимают его, целуют. А ей остается лишь смотреть на него издали и махать рукой. И ей хочется плакать. Расставание наступило как-то внезапно. Она уже смирилась с тем, что через два часа они разлучатся. Но сейчас… Ее мысли прерываются — подбегает запыхавшийся Гурген Григорьевич.

— Карена не видели? Нигде его нет, — растерянно обращается он к каждому. И, не дожидаясь ответа, бежит дальше.

Жители квартала впервые видят Гургена Григорьевича в таком состоянии. Некоторые с откровенным любопытством наблюдают за ним.

Подходит трамвай. Все садятся. Ребята замечают в вагоне и жителей соседнего квартала. Они окружили высокого парня с длинной шеей. Видимо, и он уезжает в армию. Все наперебой обращаются к нему, засыпают его советами, а парень только стеснительно смотрит по сторонам.

— Не подходи к окнам. Продует, можешь простудиться.

— Мы тебе будем писать. А ты пиши приличным почерком.

— Когда приедешь туда, не забудь сказать, что у тебя дядя был командиром полка.

Высокий парень с длинной шеей улучает момент, незаметно ускользает и спускается на подножку трамвая. Здесь на него никто не будет обращать так много внимания и так заботиться о нем.

Ребятам казалось, что из соседнего квартала никто не пойдет в армию. Теперь же авторитет соседнего квартала резко возвысился в их глазах. Они поглядывают на парня, стоящего на подножке. Он замечает их взгляды и решает, что сейчас самый удобный момент для знакомства:

— Ребята, меня зовут Левоном. Левон Меликсетян.

Когда же в ответ ребята смеются, он мрачнеет и даже чувствует себя оскорбленным. А потом и сам начинает смеяться вместе с ними.

Вдруг ребята замечают Карена. Он забрался в самый угол вагона и оттуда смотрит на них, неуверенно улыбаясь. Будто чего-то ждет.

Тигран, который стоит поблизости, достает из кармана очки и с удивлением смотрит на него. Он готовится сказать ему нечто очень важное.

— Мы знали, что ты… — Но тут он не находит нужных слов и быстро добавляет: — Когда вернешься из армии, я сошью тебе хорошие брюки.

Трамвай обгоняет машина Гургена Григорьевича. Гурген Григорьевич, держа во рту папиросу «Казбек», что-то сердито говорит жене.

Зарэ смотрит из окна трамвая. Ему кажется: все, что он сейчас видит, запомнится ему навсегда. А чуть позже чувствует, что уже забыл, потому что его внимание привлекает что-то новое, и он опять думает, что именно это ему и запомнится навсегда. А когда он приезжает на вокзал, чувствует, что позабыл все и что в памяти его останется только сам город. Весь город. Большой город.

Повсюду на перроне виднеются остриженные головы призывников. Здесь Зарэ чувствует себя хорошо, никто уже не обращает внимания на его голову. Теперь неудобно тем ребятам, которые не уезжают и аккуратно причесаны. Со всех сторон слышны голоса, и невозможно понять, кто с кем и о чем говорит.

— Бутерброды не забудь, — слышен голос какой-то женщины, а парень, к которому она обращается, краснеет и сердито смотрит на нее.

— Ночью хорошенько укрывайся, — слышен голос другой женщины.

Повеселевший Зарэ с гордостью смотрит на свою мать — она не говорит ему ничего.

Рядом с Зарэ стоит Вачик. Он заложил руки в карманы и задумался. Сегодня все хотят говорить друг другу только хорошее.

— Там будет стенгазета, — говорит Вачик. — Научишься по-русски и будешь в ней печатать свои стихи.

Карен не принимает участия в общем разговоре. Стоя в стороне, он наблюдает за всеми, и с лица его не сходит неуверенная улыбка. Но вот эта улыбка сменяется выражением растерянности. Карен видит перед собой Акопа. Тот, улыбаясь, медленно подходит к Карену. Протягивает ему руку. Карен пожимает ее.

— Сколько дней ехать до Тулы? — спрашивает Акоп.

— Говорят, три дня, — тихо отвечает Карен.

— Мы в одном трамвае ехали.

— Да, я видел тебя.

Оба молчат. Но Акоп чувствует — нужно сказать Карену еще что-то.

— Тула большой город. Я там три года прослужил.

Карен улыбается.

Зарэ замечает все это. И думает о том, что сегодня именно тот день, когда в жизни человека решается многое. И как часто случается, все сложности разрешаются в один и тот же день.

Ребята обступают Зарэ и просят его прочесть какое-нибудь свое стихотворение. Зарэ смущается. В голове у него мелькает мысль, что сейчас совсем неожиданно для него может решиться и еще один серьезный вопрос. Он стирает со лба пот. Он хочет сказать, что сейчас не время читать стихи, но видит вокруг себя настойчивые взгляды. И, совсем смутившись, начинает читать:

Слушают все, слушает и Люсик. Она стоит несколько поодаль и даже не догадывается, что это уже стихи не Зарэ, а Ваана Теряна.

И, как всегда, прослушав стихотворение Зарэ, Люсик восторженно говорит:

— Очень хорошее!

Гудит паровоз. Зарэ и Люсик смотрят друг на друга. Зарэ подходит к Люсик, и вдруг оба, позабыв все на свете, обнимаются и целуются. Родители Зарэ удивлены. Удивлены и родители Люсик, которые тоже приехали проводить соседских ребят. Видимо, они ни о чем и не подозревали. Отец Зарэ подходит к отцу Люсик. Некоторое время они молча стоят рядом. Потом отец Зарэ протягивает отцу Люсик сигареты. Оба закуривают.

Матери тоже подходят друг к другу.

— Что-то давно вы не были у нас, — говорит мать Люсик. — Нехорошо, нельзя забывать соседей.

Паровоз гудит еще раз, и поезд медленно трогается. Зарэ стоит в тамбуре вагона, машет рукой, хотя в толпе провожающих никого из знакомых он уже не различает. Вокзал понемногу удаляется, удаляется понемногу и город, и тут Зарэ догадывается о том, чего не выразить словами, а можно только инстинктивно почувствовать и понять: юность прошла.

Глава 15. Последняя страница дневника

«Теперь мне стало все понятно. И мне кажется, нашим ребятам и девушкам тоже теперь все понятно. Нам казалось, что у нас были какие-то мечты и что мы их вдруг потеряли. Нам казалось, что наши мечты не сбылись. Но это не так. Просто у нас были мечты, которые мы сами не очень ясно представляли себе. Теперь все стало конкретнее. У нас те же мечты, но сейчас они яснее и ближе к реальности.

В чем же была наша ошибка? Мы многого не знали и не понимали. В школе все представлялось иначе. И только поработав на заводе, в мастерской, за рулем автомашины, мы поняли много самых простых вещей, которые помогли нам во всем разобраться. В жизни, наверно, так бывает. Человек старается разобраться в чем-то сложном и в это время проходит мимо простого.

Вот, например, наш Тигран. Все мы знали, что он мечтал о каком-то далеком мире. А теперь ему самому ясно: нет никакого далекого мира, далекий мир стал близким, реальным. Это его товарищи и подруги, соседская девушка с косичками, его квартал, его город.

Или я. Я мечтал стать поэтом. Но сам не очень хорошо представлял себе, что это значит. Я не знал, что это было просто увлечение стихами. Таким же увлечением, какое бывает почти у всех в этом возрасте. Теперь я знаю: не так важно стать поэтом, как понять, постичь, почувствовать большую, настоящую поэзию, поэзию Ваана Теряна и Сергея Есенина. И теперь, когда я вернусь из армии, поступлю на филфак, стану критиком. Настоящим критиком, литературоведом. Тогда со мной, с моим словом станут считаться и такие поэты, как Шираз, как Сильва Капутикян, Геворг Эмин, даже как Евтушенко.

Все это, конечно, мои мысли. О них я никому не буду говорить. Но я хорошо знаю, что наши ребята и девушки тоже сейчас все это чувствуют и понимают. Они, конечно, понимают и то, почему дядя Арам в тот вечер на листках лотереи не написал ни одной из тех специальностей, о которых каждый из нас мечтал. Он ведь знал, кто из нас о чем мечтает. Он поступил так умышленно, чтоб мы после школы, поработав, проверив себя в жизни, сделали бы окончательный выбор и лишь после этого смело и уверенно шли к своей цели. Молодец дядя Арам!

И последнее. Мое решение: больше я не буду вести дневник. Почему? Нет времени… Впрочем, нет, дело, конечно, не в этом, дело совсем в другом. Дело в том, что дневник мой должен кончиться с окончанием истории ребят нашего маленького квартала. Конечно, как всякая история о людях, так и наша история не кончается. Она только начинается. Наша жизнь до сих пор была лишь началом большой, настоящей жизни».

Глава 16. Голуби Сурика

Ребята и девушки возвращаются с вокзала домой. Среди них Гоарик и Тигран.

— Все жители этих кварталов у меня шьют, — рассказывает Тигран. — Вот видишь этого? Очень упрямый. Хотел, чтобы брюки я сшил шириной в тридцать два сантиметра. Я не сшил. Сделал двадцать пять. Скандалил потом, жаловался директору, но все же забрал. Разве я был не прав? — И сам отвечает: — Конечно, прав. Я хочу, чтобы люди красиво одевались. В этом доме тоже живет несколько моих заказчиков…

— А тебе не о чем больше говорить? — не выдерживает Гоарик.

— Я… Я давно хотел тебе сказать… — Тигран поправляет очки. — Вон трамвай идет, поехали домой…

— А как это ты сразу стал таким сильным? Тебя никто не узнает… Кроме меня… И мускулы крепкие, — сердится Астхик.

— А ты недовольна?

— Ради кого всего этого ты добивался?

— Ради тебя.

— Можешь оставаться, каким был прежде. Мне не нужны ни твоя штанга, ни твоя сила.

— Ладно. Стану, как прежде.

Астхик опять недовольна:

— Чтоб снова все смеялись над тобой?

— Только один раз, — настаивает Вачик.

— Если тебе разрешить, до утра будешь целоваться.

— Вот поступлю в институт, там столько девушек будет! Попокладистей тебя.

— Эх ты! — И вдруг: — А где Люсик?.. Это ты виноват. Нельзя было оставлять ее одну. Только о поцелуях и думаешь…

— Только один раз, — продолжает настаивать Вачик.

Вот он сейчас ее поцелует, но Астхик говорит:

— Смотри, голуби Сурика! Как высоко летят!

Вачик смотрит вверх и видит, как в голубизне неба вьются белые голуби.

— Домой возвращаются, — позабыв обо всем, шепчет он.

Глава 17. Бульдозер взметает пыль

В тот же самый день снимают забор, окружавший строящееся здание. Дом уже отстроен. И даже вселились жильцы.

Маленький мальчик ведет за собой огромного пса.

— Теперь мы каждый день должны подниматься на третий этаж. Ты не будешь уставать, а? — спрашивает он собаку и объясняет стоящему рядом Гришику: — Шарик уже постарел, ему трудно подниматься на третий этаж.

Когда забор сняли, то стало видно, что соединились два квартала. И открылась новая красивая улица.

Гришик удивляется и говорит:

— Вот это да-а! Никогда наш квартал не был таким большим.

Дядя Арам чувствует себя героем дня. Он и сегодня хочет устроить собрание жильцов. И это тот редкий случай, когда жители не противятся. Но дядя Арам так обрадован, что собранию он говорит только одну фразу:

— Улицу будут асфальтировать!

Разбирают последние доски забора. Они падают на землю, и взорам всех предстает сохранившаяся надпись мелом:

Анаит с грустью смотрит из окна. Каждый нашел в жизни свою любовь, а красавица квартала осталась без любви, совсем одинокой.

Позднее в домах возле репродукторов собрались ребята и девушки и с восторгом слушают голос Анаит. Впервые собрались у репродукторов ребята и девушки соседнего квартала, которые отныне считают Анаит красавицей своего квартала.

Заглушая все, на улицу въезжает бульдозер. Он начинает разравнивать землю. Ведет машину Арсен. Все смотрят на него с восхищением. И больше всех восхищаются женщины квартала. Те самые женщины, в чьих кур он швырял камнями, чьих кошек он побросал в речку.

Любуются Арсеном и ребята, которых он так часто защищал. А ведь когда-то им казалось, что в жизни еще не все устроено, еще не все на своем месте. Но в жизни все находит свое место, все обретает порядок, как в этом здании, как на этой улице, как во всем этом городе.

Глава 18. Мечты на крыше отстроенного здания

Тигран и Вачик поднялись на крышу отстроенного здания установить антенны приемника и телевизора дяди Арама. Конечно, все делает Вачик: ведь только он разбирается в этих делах. А Тигран посматривает на него, рассуждает, высказывает свое мнение. Снизу иногда слышен голос дяди Арама, власть которого теперь распространилась и на это здание, и поэтому он и здесь хочет руководить. И иногда он отдает такие распоряжения:

— Не разгуливайте по крыше! Если свалитесь, знайте, не уйдете от меня!

— Помнишь, однажды мы были здесь и считали звезды? — улыбается Тигран.

Вачик достает из кармана пачку сигарет и смеется:

— А помнишь, здесь мы собирались, чтобы впервые покурить?

Достав из пачки по сигарете, они садятся и закуривают.

— Это здесь мы дали клятву, — говорит Тигран, — на этой крыше. Смешно было, а?

— Смешно, но мне кажется, мы никогда не забудем этого. А помнишь слова: что бы мы ни делали, будем делать так, чтобы люди были нами довольны?

Он протягивает руку. Тигран ее пожимает, и они оба опять смеются.

— Да, чуть не забыл, — говорит Вачик. — Анаит приготовила для нас сюрприз.

— Ну, коли сюрприз, чего же ты собираешься разбалтывать?

— А ты думаешь, я могу удержаться?

— Что ж, говори.

— Помнишь, как Анаит, ничего нам не сказав, пошла в дикторы?

— Ну?

— Так слушай. Сейчас, опять втихомолку, она поступила в театральный институт.

— Не может быть.

— Да. Уже сдала все экзамены. И еще на подготовительном они приготовили пьесу Розова, скоро покажут ее в институте. И всех нас она собирается пригласить.

— А роль?

— Главная. Самая главная.

— Раз доверили, значит она станет настоящей артисткой.

— Конечно.

— Вот видишь, теперь наш квартал будет иметь и свою знаменитую артистку.

— Я всегда знал, что наш квартал станет самым знаменитым в городе.

— Каждый так думает о своем квартале.

— А как по-твоему, Тигран, я сдам математику?

— А завод?

— Что завод?

— Я говорю, а как же завод, если ты поступишь?

— Так ведь я тебе тысячу раз говорил, что поступлю на заочный, как Акоп. Буду и учиться и работать. Уже все сдал, только математика осталась. Ну, так сдам я математику?

— Ты забыл мои слова. Я всегда говорил, что ты станешь ученым. Нашему кварталу обязательно нужен и свой ученый.

— Да брось, я же серьезно спрашиваю.

— Двести восемьдесят три на сорок шесть? — продолжает шутить Тигран.

— Тринадцать тысяч восемнадцать.

— Обязательно сдашь.

— Тигран, не зли меня, я серьезно тебя спрашиваю.

— А что, разве это от меня зависит?

— Конечно.

— Сдашь. Обязательно сдашь, — уже серьезно отвечает Тигран. Он говорит серьезно, это видно и по тому, что он снимает очки, протирает их платком и снова надевает.

— Значит, ты веришь?

— Верю.

— На математику пойдешь со мной?

— Пойду.

— Да, значит, действительно веришь.

— Почему ты так решил?

— Если бы ты не был уверен во мне, не пошел бы на экзамен. Тигран, честное слово, теперь и я верю. Вот если бы уже прошли эти пять лет и я уже работал в обсерватории! Стоял бы у телескопа и смотрел на небо. Не смейся, но мне кажется, я сразу бы все увидел, раскрыл бы все те тайны, которые пока не открыты, сразу бы раскрыл. А ты, Тигран?

— Я доволен своей работой. Если в один прекрасный день ты пошлешь на Луну человека, не забудь обо мне. Если там окажутся люди, я хочу и для них шить. Пусть и там красиво одеваются.

Вачик понимает, что Тигран шутит, но в то же время чувствует, что в его желании есть какая-то истина. Говоря о Луне, Тигран в действительности говорит о нашей планете, о нашей Земле.

— Ребята, куда вы запропастились? — испуганно спрашивает дядя Арам, не слыша сверху ни звука.

— Об антеннах, об антеннах забыли! — вскрикивает Вачик.

— Как и тогда о той девушке. Помнишь, так ее и не увидели.

Вачик принимается за работу, а Тигран смотрит вниз, на город. Он уже привык всегда радоваться, восторгаться увиденным, все заново открывать для себя, чтобы ничто в этом мире не казалось обыденным, чтобы всегда чувствовалось, что ты живешь, что существует эта земля, что существуешь ты сам, с радостями и печалями. И ты больше никогда не станешь маленьким человеком, никогда не будешь думать только о себе и никогда тебе не будет казаться, что только ты живешь в этом мире.

Тигран смотрит вниз, на город, на ту жизнь, которая не лишает человека мечты, никогда не лишает его права мечтать.

С крыши видны тысячи домов города, дым, поднимающийся из заводских труб, а над головой знакомое, ясное небо, и кажется, оно всегда было таким ясным и всегда будет таким, и солнце, которое только одно видит все, что происходит во вселенной, на земле людей, в этом городе и даже в их квартале.

Тигран опять чувствует то же, что несколько месяцев назад чувствовал на этой же крыше. И так же искренне звучат его слова:

— Вачик, мир-то какой большой!..

Глава 19. Мелодия большого города

В отстроенном здании получили квартиру и Нунэ с Акопом. Акоп стоит на своем балконе и теперь видит квартал не из подвального окна, а с высоты четвертого этажа. Он видит знакомую, очень знакомую картину. В соседнем квартале, который пока еще начинается с недостроенного здания, собрались ребята. Они балагурят, обливают друг друга водой из крана. Мимо проходит девушка со школьным портфелем в руках. Заметив ее, один из парней хватает ведро и окатывает ее водой с ног до головы.

Веселый смех обрывается.

Ребята опешили и молчат. Некоторые краснеют и опускают головы. Другие не выдерживают и исподтишка рассматривают ее.

Девушка стоит вся мокрая, платье облепило ее тело, и кажется, что она голая. От стыда, обиды и злости она готова расплакаться. Но внезапно на ее лице появляется непонятная, едва заметная улыбка. Словно она довольна. Она уже не будет плакать.

И вместе с этим Акопу кажется, что он слышит голоса квартала. А в квартале все, любая вещь имеет свой голос. Присущий только ей голос. И пусть даже этот голос в отдельности не слышен, но все вместе они-то и составляют квартал. Квартал, который имеет не только название и номера домов. Но и свою мелодию. Правда, эта мелодия всегда меняется, потому что меняются люди квартала. И кажется, что сейчас она звучит отчетливее и увереннее, потому что сейчас она слилась с жизнью и мелодией большого города.

1958–1960 гг.