Люди Весны

Часть пятая. Даян Каудрай Святейшая

— Настало время прощаться, — сказала Каудрай с улыбкой.

— Нет! — Лакенай вскочила. — Нет! Святейшая, я справлюсь! Я могу излечить тебя, мне нужно только… только твоё желание. Одна лишь смерть непобедима!

— И она пришла. Смерти не надо бояться, Лакенай.

Арга молчал. Он стоял у стены, в нише. За окном мерно качались чёрные нагие ветви и чистым белым сиянием изливалось небо, затянутое облаками. Магическая мощь Лакенай переполняла маленькую комнату. Она рвалась наружу — сквозь переплёт окна, сквозь тёмные доски двери. Сами стены будто прогибались под напором золотой бури. Светлый огонь окутывал Лакенай и её посох, он рассыпался искрами, а дальше преображался в медленные извивы мерцающего ветра, похожие на тончайшие шёлковые шарфы. Эти нежные пелены окутывали Каудрай, лежавшую на узкой кровати. Но тело Святейшей в их объятиях казалось каменным или ледяным.

Лицо Каудрай оставалось безмятежным, голос звучал ровно. Лакенай поддерживала заклинание, облегчавшее муки раненой, но Каудрай всё же испытывала сильную боль. Однако по ней это было незаметно.

— Милостью Фадарай я знала свой час, — сказала она. — Я жила долго и совершила многое. Теперь я уйду в покое и буду счастливейшим человеком под солнцем.

— Мэнайта…

Арга закрыл глаза.

Минула тревожная, бессонная ночь. Она отгородила всё, что было прежде: интриги и заговоры, дела Цании и её отцов, прерванную церемонию Принятия. Странным образом сейчас Арга чувствовал, как дремлет под первым снегом война — будто озимая пшеница. В Святейшей Каудрай заключалось могучее стремление к миру, цветущему миру вечной весны, созидания и добра. Это стремление истаивало вместе с жизнью Святейшей. Зябко, жутко было чувствовать, как оно уходит. Арга видел, что Лакенай тоже чувствует это. На её щеках горел лихорадочный румянец. Она металась, разыскивая способ остановить, удержать… Арга был воином. Он испытывал страх, но страх побуждал его выпрямить спину и взяться за оружие.

В комнате были лишь они трое. Мрачным стражем по ту сторону двери стояла Сарита. Никто не мог побеспокоить Каудрай в её последние часы или подслушать то, что она желала сказать Лакенай и Арге. Каудрай призвала их наутро. Всю ночь над нею трудились Риян Урмак и Алиян Интай, остальные маги армейской коллегии поддерживали их. Лакенай была непревзойдённой мастерицей в том, что касалось природных телесных сил, она могла побудить к жизни самого изнурённого больного, но извлекать металл из плоти лучше умела Интай. Расплавленное ожерелье Святейшей унесли в сокровищницу; позже осквернённую святыню собирались похоронить, как человека. Рана на груди Каудрай успела затянуться. Но она была слишком глубокой.

— Меня ждут сады Фадарай, — сказала Святейшая. Казалось, она погружается в мечты. — Фрага встретит меня там, и Лага, мой друг. И сама госпожа наша в светлом её венце… Но прежде я должна закончить дела. Для этого я призвала вас.

Тяжкий вздох вырвался из груди Лакенай. Она утвердила перед собой посох, крепко сжала руки на древке. Медленный сверкающий вихрь по–прежнему окружал её. Арга посмотрел на Лакенай, на горькую складку её губ, и перевёл взгляд. Каудрай кивнула ему веками.

— Выслушай меня, Арга, и исполни то, о чём попрошу.

— Да, Святейшая.

Каудрай повременила. Потом сказала:

— Будут споры о том, считать ли Цанию Воспринятым городом. Я велю — считать.

Арга подавил желание возразить.

— Да.

— Будут спрашивать, кого я назвала своим преемником. Я не называю никого. Пусть преемника избирает совет прелатов в Аттай.

Смутное удивление охватило Аргу. Он насторожился. Но не время было обдумывать слова Каудрай; время — внимать.

— Да, — повторил он.

— Что бы ни случилось, помни: на чёрном мече не может быть благословения.

Арга промолчал, склонив голову.

— Многие пожелают стать твоими советниками, Арга. Ты сам знаешь, кому можно верить. Сердце не обманывает тебя. И последнее…

С минуту Каудрай медлила, переводя дыхание. Арга ждал. Лакенай кусала губы, её стиснутые пальцы побелели от напряжения. Чудилось, её посох звенит, как натянутая струна. Каудрай посмотрела на неё, и Арге отчего–то подумалось, что давным–давно, больше века назад глаза Каудрай были такими же синими.

— Весна обнимает весь мир, — тихо промолвила Каудрай, — но она ни с кем не сражается. Её встречают с радостью, ибо Фадарай — это сила и радость… Прощай, Арга. Мои последние слова — только для Лакенай.

Её слабая рука приподнялась. Пальцы сложились в знак цветка. Арга оцепенел. Он не знал, что сделать, что ответить. Боль грызла его душу. Наконец он быстрым движением преклонил колено и коснулся края одежд Каудрай, а после так же быстро прижал её пальцы к губам.

— Я услышал, — сказал он, вставая. — Я исполню.

Одно мгновение он ещё смотрел на Святейшую, запоминая её живой. Потом развернулся, шагнул к двери, открыл её и закрыл.

Сарита подняла на него разные глаза. Тёмный человеческий смотрел мрачно, золотой драконий оставался бестрепетен и холоден, как всегда. В узком коридоре не было окон. Несколько лучей протягивались из–под двери. Чешуя Сариты тускло мерцала. Драконью плоть потребовалось только отчистить от копоти, огонь не мог повредить ей. На человеческой коже краснели пятна подлеченных ожогов.

— Всё? — спросила Сарита.

— Ещё нет. Её последние слова принадлежат Лакенай.

— Я так и думала.

Арга не стал расспрашивать Сариту. Он прошёл несколько шагов и тяжело привалился плечом к стене. «Значит, совет прелатов», — думал он. Первым в очереди преемников стоял Эрлиак. Каудрай могла просто передать ему сан. Она была вправе. Но она не пожелала его даже увидеть. Вместо этого она настояла, чтобы в Аттай созвали совет… Почему? Каудрай не была пророчицей. Но прозорливой она была.

«Была», — мысленно повторил Арга. Это слово навалилось вдруг немыслимым грузом. По телу сбежал озноб. Арга сел на пол, скрестив ноги. Спиной он чувствовал давящий взгляд Сариты. Взгляд любого мага тяжёл, такова их природа. Кто знал, что взгляд Миллеси — взгляд мага, а не просто смертельно усталой, сломленной женщины?..

Несчастная Тиннеризи видела ужасную смерть матери. Она не лишилась чувств, но перестала двигаться и говорить. Если кто–то мог помочь ей, то это была Лакенай. Арга решил так и оказался прав. Магия Лакенай исцеляла и тела, и души. Спустя пару часов Тиннеризи смогла выпить несколько глотков воды. Только после этого она разрыдалась. Лакенай позволила ей выплакать страх и горе, потом начала расспрашивать. Это не заняло много времени. Догадки Арги подтверждались одна за другой. Тиннеризи боялась оставаться на ночь в Академии. Других девочек там пока не появилось, а общая спальня была такой огромной! Тинне казалось, что в ней живут какие–то злые существа, они возятся по ночам под кроватями. Лесстириан пожалел её и разрешил возвращаться вечерами домой, хоть это и было против правил. Дома мама встречала Тинне с радостью. Прежде она никогда не была так добра к ней. Тинне охотно показывала ей, чему научилась — а училась она быстро.

Обучение магии начинается с боевых заклинаний, потому что они проще всего.

Мама даже поставила в саду деревянные столбы, чтобы Тинне могла вдоволь пошвыряться в них огнём после ужина. Скоро огонь сменился молниями… Нет, Тинне никогда не видела, чтобы молниями швырялась мама. Она бы обязательно всем рассказала такую новость. Но мама часто и внимательно на неё смотрела.

На главный вопрос Тинне, конечно, ответить не могла. Зачем Миллеси сделала это? «Да знала ли сама Миллеси?» — подумалось Арге. Он видел её лицо в тот миг. Миллеси казалась обезумевшей. Маррен был прав, когда сказал, что это будет маленький человек, человек в отчаянии. «Но зачем? — Арга сжал голову руками. — Почему Святейшую? Почему не меня? Если она стремилась отомстить за отца и мужа…» Другой причины, кроме мести, Арга не мог увидеть. Да, Миллеси Шанор оказалась в тяжёлом положении. Но у неё была надежда. У неё была Тинне. Она могла просить помощи и поддержки — и просила их! Когда и из–за чего она так отчаялась?

«Она цанийка, — понял наконец Арга. — А я просчитываю, как на её месте повела бы себя весенняя женщина. Невесенние мыслят иначе. Но здесь мне нужен совет». Он провёл по лицу ладонью и поднялся на ноги.

Имело ли всё это значение — сейчас?

Разумеется, за Миллеси могли стоять — и, уж верно, стояли! — иные силы. Ниффрай и Тегра искали их. Они успели ответить Арге, что ни Ташак, ни Изир, ни прочие схваченные заговорщики не вели дел с Миллеси. Те–то цанийцы действовали как истинные цанийцы, сыновья и внуки негоциантов. Их конечной целью было оставить армию весенних без фуража во время похода к Элевирсе. Они даже не рассчитывали никого убивать — разве что по серьёзной необходимости. Но здесь Арга вновь чувствовал — он должен знать. Как и тогда, с пожаром в архивах. Один ответ приведёт к множеству других, куда более важных ответов. «А ведь это вещи связанные, — осенило Аргу. — Кастариан Шанор отправляется на смерть — и посылает человека поджечь архивы. Миллеси Шанор отправляется на смерть… Что так пугало их? Сильнее смерти?!»

— Мэна Сарита, — зачем–то спросил Арга, — у Миллеси же есть другие дети… Старшие.

— У неё пятеро детей.

— Как она сохранила магический дар? Ведь с появлением молока он исчезает.

Сарита мрачно усмехнулась.

— У некоторых женщин, инн Арга, просто нет молока. Шаноры нанимали кормилиц.

Арга замолчал.

«Что, если найти этих кормилиц? — вдруг подумал он. — Цанийская служанка — самый незаметный человек на свете. И как всякий незаметный человек, она знает многое». Мысленно он поставил пометку: распорядиться. Невидимые соглядатаи Даяна Тегры отыщут других невидимых людей.

Дверь открылась так тихо, что звука не было вовсе — лишь движение воздуха и луч света. Арга обернулся. Лакенай стояла в проёме. Её магические огни погасли. Дневное солнце озаряло её со спины. В этом сиянии она казалась прозрачной, словно призраком самой себя. Лицо её было до странности бледным. Арга встревожился.

— Лаке? — начал он, и Сарита перебила:

— Лакенай?

Фраян Лакенай Золотая опустила золотые ресницы.

— Святейшая покинула нас.

Арга покусал губу.

— Что случилось? — не выдержал он. — Что она сказала тебе?

Лакенай прерывисто вздохнула и опёрлась на посох.

— Прости, — она прикрыла глаза ладонью. — Я не могу этого… объяснить? Передать?.. Как будто… Нет. — Тряхнув головой, Лакенай выпрямилась. — Я обдумаю её слова и расскажу позже. Сейчас — нет.

— Она говорила о делах? — уточнила Сарита. Человеческий глаз сощурился.

— Нет. Или да?.. — Лакенай снова вздохнула. — Обо мне.

Риян Скедак склонился над картой. Стемнело. В узком зале на верхнем этаже дома Банширов горели свечи, в камине пылал огонь. Гобелены на стенах изображали охоту — долгую охоту, что начиналась в густых лесах и приводила охотников высоко в горы. Собаки, лошади и олени мчались по кругу, преследуя сами себя. Откуда–то тянуло сквозняком. В дрожащем свете огней поблёскивали бронзовые накладки на подлокотниках кресла. Сейчас в этом кресле во главе стола сидела Луян Ниффрай, наместница Цании. Арга стоял рядом. Казалось, Ниффрай зябла. Она куталась в плащ. Пышный меховой воротник словно тяготил её крепкие плечи, заставляя сутулиться. Никогда прежде Арга не видел Тигрицу Луянов такой подавленной. Мелькнула мысль: верный ли выбор он сделал?.. Но когда Ниффрай подняла взгляд, в её глазах была сталь.

Арга обогнул стол и прошёл к широкому устью Милефрай, впадавшей в южное море. Элевирса и Элефрикка, начертанные на карте, походили на две половинки ореха. Зиланнен разделяла их. Поверх карты, отмечая столицу, лежал сверкающий драгоценный браслет. Только что Скедак стащил с пальца сапфировый перстень, чтобы положить на Цанию.

— Итак, — сказала Арифай, — свинец.

Шахты Голубой Наковальни давали весенним не только серебро. Там добывали и свинец. Цена на серебро менялась мало. Его везли с востока и с юга. Но с тех пор как иссякли месторождения свинца возле Сельна, в мире под солнцем не осталось столь же щедрого его источника, как Наковальня. Много лет назад Фрага приказал дочери придерживать свинец и отправлять в Аттай оружейникам. Так началась подготовка к походу. Свинец рос в цене. Год назад в Элевирсе за меру свинца давали уже меру серебра; сейчас — ещё больше. Соглядатаи доносили, что горные мастера вернулись в Сельн. Старые рудники не могли дать много, но Элевирса хваталась за любую возможность.

— На что они рассчитывают? — пробормотал Арга, потирая щёки.

— Если Маррен не солгал, — ответила дочь Фраги, — то на пустынных иноков Зиддридиры. И если слухи об этих иноках хотя бы вполовину верны, они — грозный противник.

— Что мы знаем о них?

Арга обвёл взглядом совет. Арифай чуть улыбалась. Она выглядела вдохновенной. Ноэян Акрана беспокойно теребил концы кушака. Скедак увлёкся, расставляя меты по карте. Драгоценностей ему не хватило, в ход пошли статуэтки и диковины, прежде украшавшие камин. Ниффрай молча следила за Скедаком. «Нам не хватает Лакенай», — подумалось Арге. Лакенай могла вовсе ничего не говорить, но рядом с нею будто становилось светлее. Даже Сариту Арга был бы рад видеть сейчас — вечную неразлучную спутницу главы Фраянов… Но Лакенай уединилась, сказав, что ей нужно поразмыслить над словами Святейшей. Арга с утра её не видел. Хмурая Сарита бродила где–то.

Арифай посмотрела на Аргу и улыбнулась шире.

— Самое время призвать инн Тегру из Даянов, — сказала она. — Он давно ждёт.

Акрана удивлённо приподнял бровь. Ниффрай тихо хмыкнула.

— Так ты знаешь о нём? — сказал Арга.

— Я знала, что дом Даян однажды будет гордиться этим сыном. Но его время пришло раньше, чем я ожидала.

Арга ответил ей улыбкой.

Тегра вошёл размашистым шагом. Другой юноша, возможно, смутился бы, впервые представ перед советом вождя, но не он. Арга взглянул на него и увидел — словно впервые. Даян Тегра выглядел… Он выглядел одним из Даянов. Стойким и доблестным сыном Великого дома — и ничего больше нельзя было сказать о нём. Он был светлокож и темноволос, с чистым лицом и ясными серыми глазами. Немного похож на Фрагу — но все Даяны чем–то напоминали того. «Тень, — подумал Арга. — Тот, кто сокрыт, оставаясь на виду. Много времени пройдёт, прежде чем его начнут страшиться».

— Расскажи нам о чёрных иноках, — попросила Арифай.

Тегра коротко склонил голову перед нею. Он не удивился и сразу перешёл к делу.

— Пустынные иноки — могучие и благородные люди, — сказал он. — На юге о них ходят легенды. Они не знают страха и не боятся боли. В бою они неудержимы и несокрушимы. Но у них есть одна важная слабость.

— Жара, — откликнулась Арифай.

Арга не понял.

— Они родом из очень жарких земель, — пояснил Тегра, — и непривычны к полным доспехам. В окрестностях Зиддридиры тяжёлый доспех убьёт человека быстрее, чем это сделает враг. Всем ясно, что без освинцованных доспехов даже пустынный инок будет слаб против весеннего. Поэтому отцы Элевирсы закупают свинец за любые деньги, и цена свинца так быстро растёт. Но инокам мало добраться до Элевирсы. Им потребуется время для упражнений.

— Ты сказал, что они благородны, — заметил Акрана. — Могут ли они услышать слово Фадарай? Принять Цветение?

— Как благородные иноки стали наёмниками? — процедила Ниффрай.

Тегра покачал головой.

— Это самое странное, — согласился он. — Соглядатаи доносят, что в разговорах и внутренних письмах вирсанцы говорят о них как о наёмниках. Однако в письмах, отправленных в Зиддридиру, нет ни слова о плате.

— Мы читаем их письма в Зиддридиру? — на сей раз Акрана задрал обе брови. — Приятно и удивительно.

— Чему же удивляться? — сказал Скедак. — Не только в Суре есть Воспринятые.

— Среди наших людей в Элевирсе, — заметил Тегра, улыбаясь, — есть человек, чьи родители и бабки с дедами были безупречными Воспринятыми. Благословением Фадарай он родился весенним — и ныне скрывает это.

— Надеюсь, однажды я увижу его и выпью за славу его семьи, — сказал Арга. — Продолжай.

— Вирсанцы не пишут о плате. Они молят о помощи и взывают к богу — к богу пустынных иноков.

Арга нахмурился.

— Кого они почитают?

— Солнце.

— Солнце? Как воплощение… Миранай? Джандилака?

— Нет, — сказал Тегра. — Они почитают одно лишь Солнце, как явленную силу и источник Жизни. Никакого другого бога.

— Кажется, я поняла, — сказала Арифай. — Но это… безумие.

Ниффрай откинулась на спинку кресла.

— В страхе перед фадаритами, — медленно сказала она, — они обратились к солнцепоклонникам. И чем же они будут с ними расплачиваться?

— В Элевирсе и Элефрикке есть храмы всех богов, — сказал Тегра. — Они думают, что достаточно построить ещё один.

— Они жестоко ошибаются, — сказал Арга. — Я не знаю ничего, кроме того, что было сказано сейчас, и я вижу: они ошибаются.

— Как же они нас боятся, — пробормотал Акрана. — Но… неужто отцы Элевирсы так глупы? Не верю.

— Они очень умны, — ответила Ниффрай. — На простые вещи они смотрят просто. Зиддридира далеко. Много ли останется тех иноков после сражений с Людьми Весны? И много ли они решатся потребовать?

— Всё так, — согласился Скедак, — но даже если Элевирсе будет сопутствовать удача, они выиграют лишь пару десятилетий. Предположим, иноки отразят натиск весенних. Предположим, ценой большой крови. Зиддридира не исчезнет. Пустынные обители не исчезнут. Те, кто отправил воинов в Элевирсу, потребуют обещанного. И потребуют втройне — коль скоро потеряли стольких братьев. Там, где речь о вере, у людей долгая память.

— Что же такая короткая память у отцов Элевирсы? — Арифай усмехнулась. — Полвека назад ту же самую ошибку совершил король. Ценой большой крови мой отец одолел Железную Деву — и к чему это привело?

— Там, где речь о наживе, — ответил ей Скедак, — у людей память короткая. Среди отцов Элевирсы — не только купцы, как в Цании. Есть и воины, и учёные, и маги. Но все они мыслят как купцы. Измеряют время сделками.

— Пусть так, — сказал Арга. — Но сейчас нам нужно больше сведений о чёрных иноках. Как мыслят они? Можем ли мы вступить с ними в переговоры? Им рассказывали о нас и называли нас воплощениями зла. Будет хорошо, если они узнают правду.

— Я услышал тебя, иннайта, — Тегра кивнул.

— Кроме того, — Арга помедлил, — нужно пробудить людей в Суре. Там недалеко до рудников Сельна… Пусть Сура беспокоит Элевирсу. Раз мастера вернулись в рудники, стоит побеспокоить и их.

— Я услышал, — повторил Тегра.

— Скедак и Акрана расскажут тебе обо всём, что спросишь.

На минуту повисло молчание. Каждый думал о своём. Арга снова принялся рассматривать гобелены Баншира. Их, верно, привезли с Белого Берега. Таких лёгких тонконогих лошадей разводили на юге и называли лучшими в мире. Лет двадцать назад Фрага устроил состязание между скаковым жеребцом с Берега и коневолком. Вначале жеребец без труда обогнал тяжёлого коневолка и даже скрылся из виду. Это было утром. День клонился к вечеру, когда коневолк настиг и обошёл измученного коня… Шкуры охотничьих собак на гобеленах были золотисто–жёлтыми, в ткани мерцали золотые нити. Собаки казались голыми — такой короткой была их шерсть. Этих псов в северные земли не везли вовсе.

— Инн Тегра, — сказал наконец Арга, — удалось ли найти кормилиц, служивших в доме Шаноров?

— Нет. И никто не знает, куда они делись. Для младших детей Кастариан нанимал женщин издалека. Говорят, что они вернулись в свои деревни. Мы не отыскали ни одну. Старших детей кормили цанийки — от них тоже ни следа.

— Скверно это, — сказала Арифай.

— Он хранил свои тайны ещё и так, — сказал Арга. — Мрак! Что это за тайны? Должны быть и другие слуги.

— Многие погибли вместе с Азарином. Другие скрылись. Однако я узнал кое–что важное. Старшая дочь Кастариана погибла, упав с чердака.

— Важное? — не сдержался удивлённый Скедак.

— Как она оказалась на чердаке? — проронила Арифай. Она, напротив, не удивилась нимало.

— Полагаю, это не случайность. Всё здесь связано. Я распутаю этот узел.

— Да будет так, — сказал Арга.

Ниффрай вздохнула. Теперь это становилось её заботами. Тегра оставался с нею, Акрана и Скедак задерживались в Цании по меньшей мере на полгода, но по лицу её ясно читалось: Ниффрай хотела бы, чтобы по–прежнему всем распоряжался Арга. «Так же думал я, — мелькнуло у Арги в мыслях. — Да и сейчас думаю! О, если бы приказы отдавал Фрага Непобедимый… Это словно смена зимы и лета. Поистине, такова жизнь».

— Когда ты собираешься уезжать в Аттай? — спросила Тигрица Луянов.

— Через три дня.

Поразмыслив, Арга собрался отпустить советников. Но вдруг Тегра поймал его взгляд. Ясные глаза Распутывателя Узлов чуть сузились. Пламя свечей отразилось в них. На миг лицо Тегры стало зловещим. «Что–то он хочет сказать мне одному», — понял Арга и едва заметно кивнул.

Когда прочие разошлись, Тегра прошёл к столу и поднял перстень, забытый Скедаком. В полумраке, окружённый множеством огней, огромный сапфир был особенно красив.

— Говори, — распорядился Арга.

— Есть мысли, — отозвался Тегра, — которые страшат меня самого. Но я полагаю, что от тебя, иннайта, не должно быть тайн.

Арга кивнул.

Ему нравилась манера Тегры говорить. Даян либо молчал, либо сразу приступал к делу. Его не приходилось торопить или убеждать. Каждое его слово имело вес. «Он берёт пример с Крадона, — догадался Арга. — Крадон точно так же писал. Что ж! Лучший из образцов в мире под солнцем. Все мы по мере сил стараемся ему уподобиться». Он скрыл улыбку.

— Миллеси не из тех людей, кто принимает решения, — продолжал Тегра. — И не из тех, кто действует в одиночку. Мы искали стоявших за ней и не нашли их. Кто отдавал ей приказы? Кто убедил её выступить против Святейшей? Кто вынудил её перебороть страх? Она цанийка, а в женщинах Цании до последнего времени воспитывали покорность и робость.

— У тебя есть ответ?

Тегра переложил перстень туда, где на карте значилась Аттай.

— Она стояла на самом почётном месте. Немыслимо почётном для простой цанийки. Многие дали бы мешок золота, чтобы очутиться там. Кто её туда поставил?

Зубы Арги непроизвольно щёлкнули. В этот же момент треснуло большое полено в камине. Огонь взметнулся. Несколько мгновений весенние, Даян и Ториян созерцали пляску пламени.

— Тот, у кого было такое право, — наконец тяжело ответил Арга.

Тегра поднял глаза.

— Должен ли я назвать имя?

Арга не ответил.

«Ясно, как и зачем очутился там Лесстириан со своими учениками, — думал он. — Они приносили клятву верности от имени новой Коллегии. Это действительно важно. Но Миллеси? Мать Тиннеризи и больше никто, она не заслуживала своего места. Эрлиак поставил её туда. Эрлиак следил за ней. Эрлиак… Нет, невозможно».

Тегра смотрел на него. Лицо его было непроницаемым, но в осанке угадывалось напряжение. Одна из свеч рядом с ним догорела и погасла.

— Благодарю тебя, — сказал наконец Арга. — Я услышал.

Снег укрывал Цанию. Всё вокруг утрачивало цвета. Казалось, сама природа скорбит о великой потере. Уходя в Сады Вечной весны, Даян Каудрай воссоединилась со своим братом: костёр разложили на том же месте. Арге почудилось, что костёр прогорел слишком быстро, а кострище остыло раньше, чем можно было ожидать. Он поделился этими мыслями и многие согласились. Когда весенние повернули обратно к городу, снег повалил стеной и глубокими сугробами укутал место упокоения Святейшей.

Начались приготовления к отъезду.

Обоз собирался вдали от городских стен, на берегу Милефрай. Денно и нощно там горели костры и стояли неусыпные стражники. Издалека казалось, что телеги нагружены мало, но они глубоко проваливались в снег. В Аттай увозили свинец и серебро. Были и другие ценности, но они уместились в пару повозок. Одну из повозок целиком занимали книги. Весенние не разоряли библиотек: всё это были копии. Напоследок Рияны преподнесли в дар библиотеке Академии несколько трудов, посвящённых коневолкам и драконам.

Дороги заметало. Между коневолками и их всадниками начались весёлые ссоры. Коневолки терпеть не могли таскать телеги. Они считали это уделом слуг. Они были друзьями людей и их братьями по оружию! Звери понимали, что их помощь потребуется, но всё равно обижались. Наконец Эенна через Леннай объявила, что если телеги завязнут, люди будут тащить их вместе с коневолками. На этом достигли согласия.

Сатри и Ладри обрастали зимними шубами. Чистить их стало сложнее. Но Арга радовался этому труду и много времени проводил в конюшне. Братья щедро делились своей силой и жизнелюбием. Рядом с ними становилось легче на сердце.

…Арга вышел под небо потный и осыпанный клоками вороной шерсти. Поверх тотчас налип снег. Этот снег не спешил ложиться. Под лёгким ветром он плыл и колыхался в воздухе, точно мириады белых завес. Взгляд упирался в кружевные пелены и видно было не далее нескольких шагов. Арга поздно заметил Эрлиака. Священник спешился и вёл к конюшне незнакомую Арге волкобылу, гнедую с проточиной.

При виде его Арга почувствовал удовлетворение. Мрачноватое любопытство охватило его. Он хотел послушать, что скажет Эрлиак. Тот, верно, многое собирался Арге объяснить.

— Эрлиак! Привет тебе. Давно тебя не было видно.

— Арга, — отозвался Эрлиак. Он выглядел задумчивым; верней — погружённым в созерцание. — Взгляни, это Тария, дочь Эстайма и Нисты, последняя из его дочерей.

Арга поприветствовал волкобылу. Та добродушно фыркнула.

— Однако не ради Тарии ты навестил меня.

Эрлиак кивнул.

— Сегодня утром, — продолжал он с прежней отрешённостью, — я узнал о том, что, верно, хочет сейчас знать каждый.

— Как тебе удалось?

— Некий человек принёс свою печаль слугам Джурай Милосердной. Его выслушали и посоветовали прийти к Фадарай. Не в поисках силы и радости, как то бывает обычно, но чтобы поделиться с ней этой печалью.

— Звучит странно.

— О, да… — Эрлиак покачал головой. — Его слова, признаться, меня смутили. Я размышляю, как поступить с ними. Быть может, лучше, если они останутся тайной.

— Но ты пришёл ко мне.

— Мэна Лакенай должна знать об этом, я думаю, — Эрлиак посмотрел Арге в глаза. Взгляд его был спокойным. — Но она сейчас ни с кем не разговаривает. Честно скажу, я колебался, стоит ли рассказывать тебе.

— Почему Лакенай?

— Ей принадлежали последние слова Святейшей.

Арга подошёл ближе. Ладонь его легла на тёплое плечо Тарии. Волкобыла обернула к нему морду. Она внимательно слушала беседу. «Тайны и странные новости, — подумалось Арге. — Это как будто уже было раньше… Да, было. Тегра говорил со мной о том, что не следует знать многим. Теперь с теми же словами явился Эрлиак. Остаётся только выслушать — и услышать». Снег засыпал спину Тарии, её лёгкое седло и пышную гриву, заплетённую в косы; на пальцах Арги снежинки таяли и стекали вниз чистыми каплями.

— Мэнайта Каудрай распорядилась, чтобы преемника её избирал совет прелатов, — сказал Арга, сделав вид, что это его удивляет.

Эрлиак усмехнулся краем рта.

— Я заметил.

Помолчав, он продолжил:

— Не стану скрывать, я ожидал, что она передаст мне сан напрямую. Я был… неприятно взволнован. Но с тех пор я успокоился и всё обдумал. Знаешь, чем старше становилась Святейшая, тем чаще её наставления выражались не в словах, а в поступках. Она была мудрой… Если бы она вызвала меня тогда и указала мне на мои ошибки, боюсь, я бы не услышал. И она решила иначе. Последнее время я был излишне самоуверен. Настойчив там, где следовало сомневаться… и наоборот. Она сумела объяснить мне это. Мне есть о чём поразмыслить. Но сейчас речь не обо мне.

— Миллеси? — без труда угадал Арга.

Теперь он был удивлён по–настоящему — и скрывал это. Признание Эрлиака заставило его растеряться. Он не ждал искренности.

— Миллеси, — подтвердил Эрлиак. — В часовню Джурай пришёл человек, который служил Кастариану Шанору. Шанор рассчитал его, когда с деньгами у него стало туго. Этому слуге повезло. Многие исчезли бесследно.

— Что он рассказал?

— Историю, — ответил Эрлиак. — Всю историю.

Отцом Кастариана был Велестеран Шанор, человек сильный и щедрый, весёлый и всеми любимый. Он ценил опасность и риск, но ему сопутствовала удача. Лёгкий нрав не мешал ему наживать богатство. У него было мало врагов и много друзей. Сам магистр Элоссиан называл его братом. Они решили породниться, поженив своих детей. Так Миллеси стала Миллеси Шанор. Кастариан унаследовал от отца силу и храбрость, но не доброту. Однако Миллеси была очень красива. Её отца в Цании чтили едва ли не как бога. Первые годы муж восхищался ею, а себя почитал счастливчиком.

Велестеран погиб на охоте и унёс в могилу удачу Шаноров. Кастариан был сведущим коммерсантом, умным и твёрдым, но дела шли всё туже. А жена никак не могла подарить ему наследника. Одну за другой Миллеси рожала дочерей. Время шло. Кастариан увязал в долгах, его надежды рушились. Он ожесточался. Когда он узнал о появлении на свет третьей дочери, с ним случился припадок ярости. Несколько часов он вёл себя как безумец — крушил мебель, убил собаку, сломал руку управляющему, который пытался его образумить. В ту пору всё сохранили в секрете. Сам управляющий пресекал слухи. По старой памяти Шаноры пользовались большим почтением. Обычаи Цании гласили: то, что происходит в доме уважаемого человека, остаётся в стенах дома.

Другую жену Кастариан мог бы вернуть родителям. Но дочь Элоссиана? С таким тестем не ссорятся. Кастариан чувствовал бессилие. Бессилие стало ненавистью, а ненависть обратилась на дочерей.

Судьба девочек никого не волновала — ни их всесильного деда, ни даже их мать. Миллеси проклинала злую судьбу и проклинала себя за то, что не могла родить сына. Она не пыталась защитить дочерей. Она даже не помогала им прятаться.

Память о Велестеране таяла. Кастариан не мог, да и не стремился завоевать такую же любовь. К Шанорам относились всё хуже. За ними следили всё пристальней. Недоброжелатели начали собирать сведения о выходках Кастариана. Пока тайны оставались тайнами. Но угрозы звучали. Близился час, когда к дому Шаноров явились бы иноки–обвинители, безжалостные слуги Кеваки… Погибла старшая дочь Кастариана. Спасаясь от обезумевшего отца, она убежала на верхний этаж дома. Там, загнанная в угол, избитая, отчаявшаяся девочка бросилась из окна. Это объявили несчастным случаем. Но те, кто желал знать правду, узнали её. Показания слуг записали, заверили печатями и спрятали в архивах. Кастариан знал о записях. Однако в то время он ничего не мог сделать.

Через полгода Миллеси родила мальчика.

Кастариан был счастлив. Гора упала с его плеч, здравомыслие вернулось к нему. Но сделанного было не исправить. Все силы теперь он прилагал к тому, чтобы лавировать меж врагами и шантажистами, соперниками и кредиторами. Это требовало огромного труда. Поначалу магистр Элоссиан помогал зятю, но охладел к нему, поняв, что не найдёт в Кастариане подобие Велестерана. К дочери Элоссиан был равнодушен. Он ждал внука, надеясь, что мальчик родится магом — но сын Миллеси не унаследовал дедовской мощи. Дариан был копией отца и стал единственной его отрадой. В душе Кастариана тлело безумие. Сына он полюбил безумно.

Время шло. К стенам Цании подошёл Фрага Непобедимый во главе весенних армий. Магистры Коллегии воздвигли щит. Началась осада.

Кастариан понимал, что рано или поздно силы Коллегии иссякнут и город падёт. Как и все цанийцы, он знал, чего потребуют весенние. Он подозревал, что в стремлении выслужиться перед захватчиками его враги откроют весенним его преступления. По законам весенних ответственность ляжет и на Миллеси. Семья будет опозорена. Иноки Неумолимой выдвинут обвинения, Преподобный Судья огласит приговор… Дариан Шанор, любимый, единственный сын лишится всего.

«Тьма, — думал Арга. — Сплошная непроглядная тьма». Он вспомнил письмо Тегры. Среди цанийских купцов не один Шанор был бесчестным и беспощадным убийцей. Уже под властью весенних нашлись те, кто убил своих жён — тех жён, что совсем недавно согласились на обряды примирения. История Кастариана казалась самой мрачной, но это была одна из историй Цании. Она ужасала. Удивляться ей не стоило.

В задумчивости Арга начал стряхивать снег с гривы и плеч Тарии. «Сумеет ли Ниффрай совладать с этим городом? — спрашивал он себя. — Или это по силам одной лишь Леннай? Снова и снова я уступал и щадил. Может, следовало остановиться раньше? Казнить злодеев. Спасти невинных. Спасти Каудрай…» Тария стояла понуро, чувствуя, как темны его мысли. Эрлиак терпеливо ждал.

— Что за человек рассказал тебе всё это? — спросил Арга.

— Он просил не называть его имени. Я исполню его просьбу. Но, если на то пошло… — Эрлиак вздохнул. — Мужчина, родом из Лесмы, служил разнорабочим. Немного плотничал, помогал старшему конюху, ездил с поручениями. Это его и спасло. Домашних слуг Кастариан предпочитал устранять… надёжней.

— Не Азарину ли он поручал это? — пробормотал Арга.

Эрлиак молча кивнул.

— Мрак, — сказал Арга вслух. — Глупо, конечно… Но ведь они почти успели войти в легенды. Кастариан и Азарин, самые доблестные из цанийцев. Единственные достойные противники. Теперь даже я чувствую себя обманутым.

— Храбрости, Арга, не всегда сопутствует благородство. Редко кто обладает всеми достоинствами сразу. И таких людей помнят веками.

— Да.

— Рабочего легко найдут, если ты прикажешь. Но я прошу оставить его в покое. Подтверждение его словам получить просто: старшие сёстры Тиннеризи повторят их.

— Да, — повторил Арга. — Теперь мне ясны побуждения Шанора. Он спасал сына. Но чего хотела Миллеси?

— Хотела? — переспросил Эрлиак. — Думаю, она хотела жить в мире, передать дела Дариану и радоваться, наблюдая за возвышением Тиннеризи. Её мечты не сбылись.

— Кто ей угрожал?

— Это мог быть любой из отцов Цании. Сколь мало было врагов у Велестерана, столь много их было у Кастариана. На Миллеси не обращали внимания, пока…

— Пока все мы разом не начали осыпать милостями её дочь.

Сказав это, Арга закончил тихим ругательством. Отвращение к цанийским интригам росло и росло в нём, и, казалось, не могло стать больше. Эти люди будто и воды не могли выпить без сговоров и тайной вражды.

— Боюсь, дело не в этом, — сказал Эрлиак.

— А в чём?

— В последнее время иноки–обвинители трудятся днём и ночью. Цания такова… — Эрлиак поморщился, — многие годы здесь убийства женщин расследовались… не так пристально, как убийства мужчин.

— Омерзительно.

— Преподобный Судья вызывал к себе старшего обвинителя. Говорят, Судья даже кричал на него. И, по слухам, рука его в тот час лежала на Правде Лаги.

Арга моргнул. На миг у него закружилась голова. Невольно он опёрся на бок Тарии. Та переступила передними копытами и подняла взгляд на Эрлиака.

— Обвинители явились к женоубийцам, — продолжал Эрлиак. — Но этим не кончилось. Иноки стали поднимать старые дела. И одним из первых обратились к делу Аннеси Шанор. Ведь его замяли только из уважения к старой фамилии. Многие догадывались, как и отчего погибла девочка.

— То, чего боялся Кастариан…

— Теперь этого боялась Миллеси. — Эрлиак помолчал. — Для неё существовал только её сын. Кто–то явился к ней и пообещал, что Шаноров оставят в покое, если она… проявит самоотверженность.

«Проклятье, — Арга сжал кулак. — Проклятье. Неужели я…» Дальше он не мог даже думать. Тария повернула голову и коснулась его щеки мягкой мордой. Эрлиак смотрел с печалью.

— Но почему ей указали на Каудрай? — выговорил Арга наконец. — Не на меня? Не на тебя?!

— Полагаю, оттого, что Каудрай была главой Цветения. Она правила всеми фадаритами в этом мире под солнцем.

— Так могла думать Миллеси. Но не те, кто направил её руку. — Арга тяжело взглянул на священника.

Эрлиак нахмурился.

— Я пытаюсь думать так, как могли бы думать эти люди, — медленно проговорил он. — Это трудно. Очень трудно. Единственный ответ, который я вижу… Что заключалось для нас в Святейшей Каудрай, Арга? Что невозможно или почти невозможно заменить?

— В ней заключалось стремление к миру.

Арга сказал это не задумавшись и тотчас понял, что далёк от истины. Мира хотели многие. И среди могущественных весенних нетрудно было назвать их — Фраян Лакенай, Даян Арифай, Риян Риммнай. Эрлиак не стал указывать ему на ошибку.

— Не только, — сказал он. — Каудрай правила долго. Все знали о её мудрости и доброте. В молодости она была подругой святого. Благодать Лаги лежала на ней, а с нею благодать самой Фадарай. Вот что мы утратили, Арга. Уверенность в том, что благодать с нами.

Арга молчал. Ему тоже было нелегко мыслить так, как советовал Эрлиак. Но мало–помалу он начинал понимать.

— Казалось, Фрагу невозможно заменить, — Эрлиак заговорил тише. — Однако ты принял власть и взял Цанию. Заменить тебя было бы трудно. Но весенние нашли бы нового сильного вождя. Заменить меня может любой священник, способный думать и говорить. Таких сотни. Только Каудрай была единственной.

— Всё это сложно.

— Сложно и скрыто от наивных глаз. Чтобы разбираться в столь высоких материях, нужно быть человеком не только умным, но и тонким. Быть может, стоит присмотреться: кто из важных цанийцев любит книги, ценит искусство?.. Нет, Арга, это не намёки, а лишь домыслы. Я не знаю имён.

Помедлив, Арга сказал резко:

— Но на почётное место у врат церкви Миллеси поставил ты.

— Да, — столь же резко ответил Эрлиак. Он почти огрызнулся. Это было настолько не свойственно ему, что Арга опешил. — Да, это был я. Полагаю, я достаточно проклинал себя за это!

Вспышка гнева рассеялась так же быстро, как разразилась.

— И больше всего, — закончил священник, — меня гнетёт то, что я пошёл против голоса сердца.

Арга посмотрел непонимающе.

— Лесстириан попросил меня оказать Миллеси эту милость, — объяснил Эрлиак. — Мне не понравилась его просьба. Она казалась бессмысленной. Но он так хлопотал о своей ученице… — Эрлиак махнул рукой.

«Маррен сказал, — вспомнил Арга, — что просьбы Лесстириана приведут к беде». Его охватила вдруг странная слабость — не духа, но тела. Как будто распалась шнуровка латных доспехов; распутался узел, стягивавший его воедино. Прояснились причины, а последствия открылись с иной стороны, и Арга понял, сколь призрачной была его власть над событиями. Он отправился в храм Джандилака за приговором Маррену — но там и тогда приговор был вынесен Каудрай… Ими всеми управляла судьба.

Бессилие пришло — и ушло. Арга снова вспомнил о названом отце. Сколько раз в жизни Фрага Непобедимый испытывал те же чувства, что Арга сейчас? Воля Фраги одолевала их. И сын его сумеет с ними управиться. Это долг вождя — отринуть сомнения и сражаться с судьбой, так же, как сражаться с врагами.

Эрлиак пытливо смотрел на Аргу.

— Значит, нам нужно всего одно имя, — сказал Арга с сухой полуулыбкой. — Того, кто стоял за Миллеси. Возможно, инокам Кевай придётся присмотреться друг к другу. Цания! Я не удивлён. Его найдут.

— Да будет так, — согласился Эрлиак. — И, если позволишь совет… Напиши Лесстириану, или навести его перед отъездом, если выдастся минута. Он совершенно обезумел. Считает, что он виноват во всём. Если бы он не надел колец, мог бы остановить Миллеси.

Арга скептически хмыкнул.

«Что теперь будет с Шанорами? — подумалось ему. — Тиннеризи неуязвима. Сама Ниффрай встанет на её защиту, если понадобится. Но надобности не будет… Мать из Лесстириана выйдет получше, чем из Миллеси. С Тинне всё будет хорошо. Остальные? Они дети. Навряд ли их осудит храм Джандилака. Но Цания… Цания их осудит. Жизнь их будет тяжела, пока Тиннеризи не обретёт власть магистрессы. Всё это уже не наши дела».

Он потрепал гриву Тарии и сменил тему, заговорив о Суре и проповедниках. Эрлиак согласился во всём и пообещал, что займётся этим. Вскоре он попрощался и ушёл — пешком. Тария зашагала следом. Пока они не скрылись за пеленами бесконечного снега, казалось, что Эрлиак о чём–то неслышно беседует с волкобылой.

Арга перевёл дух. Беседа далась ему нелегко и уверенность к нему так и не вернулась. Все пути казались зыбкими. Даль застилали туманы. Эрлиак сказал много правды, он подтвердил пророчества Маррена, не зная о них, но… «Доверяй своему сердцу, — сказала Каудрай, — оно знает».

Сердце Арги чуяло неладное.

Снаружи выл ветер и сыпал сухой острый снег, но в шатре Лакенай было жарко. Он стоял под защитой каменистой гривки и зарослей кустарника, две жаровни согревали его изнутри, а полог был обращён к горячим источникам. В солнечную погоду лагерь весенних напоминал изысканное украшение. Разноцветные шатры, будто драгоценные камни, стали яркой оправой для маленьких дымно–светлых озёр. Здесь остановились на несколько дней — накупались, согрелись и теперь отдыхали. До перевала Эленги оставалась неделя пути, а с перевала уже открывался вид на Ифраннен и предместья Аттай.

Ночь вступала в свои права. Стих перелай боевых псов, умолкли песни и смех купальщиков. Только стражники перекликались без слов, долгими и мелодичными ночными напевами. То был ещё один тайный язык весенних; как и язык любви, простой и ясный, и так же недоступный для чужаков.

Арга склонялся над Лакенай.

Она почти не двигалась. Глаза её оставались закрытыми. Со стороны наивному могло показаться, что Арга обладает спящей. Это было не так. Он ловил её отклик в мельчайших приметах, которые давно выучил назубок. Ритм дыхания, цвет щёк, твёрдость сосков; наклон головы, напряжение мышц, короткие жесты пальцев; едва ощутимые содрогания глубоко внутри влажного, жаркого лона. У Лакенай было два настроения для плотских соитий, задорное и мечтательное. Когда она бывала в весёлом расположении духа, то под солнцем не сыскалось бы любовницы изобретательней, бесстыдней и горячей. Но во время таких забав она почти не получала настоящего женского наслаждения — верней, как она пыталась объяснить Арге, получала не столько плотское удовольствие, сколько радость и силу, и это тоже было очень приятно. Истинное удовлетворение, всепоглощающее и острое до обморока, Арга дарил ей во время тихой любви. Потому и сам он любил эти часы не меньше, чем вечера страстных игр.

Лакенай чуть изогнулась, шире раздвигая ноги. Арга преодолел искушение двигаться чаще. Она уже несколько раз задерживала дыхание: это значило, что она больше не следит ни за ним, ни за собой, и не может управлять им даже намёками. Она полностью доверялась ему, и сердце Арги замирало от счастья.

Пальцы Лакенай разжались, руки опустились вдоль тела. Она уронила голову к плечу. Тело её стало мягким, расслабленным, будто она и в самом деле засыпала. Арга улыбнулся. Почти все женщины, каких он знал на ложе, в эту минуту задыхались, стонали, сжимали его в объятиях, иные принимались царапаться и кусаться… Лакенай признавалась: в юности ей бывало неловко от того, как она странно устроена. Даже мужчины весенних, искушённые в любовной науке, не сразу верили ей.

Наконец Лакенай коротко вдохнула. Она вздрогнула единственный раз, и Арга остановился. Он знал, что этот упоительный трепет продолжается внутри её тела, и будет продолжаться долго… нельзя ей мешать. Он выскользнул из лона возлюбленной и вытянулся рядом, мягко и тяжело опустив ладонь на низ её живота.

Несколько минут прошло, прежде чем Лакенай открыла глаза и улыбнулась.

— Мой Арга, — сказала она глубоким, чуть хрипловатым голосом. Будто очнувшись, она села на простынях. Её тонкие пальцы пробежали по телу Арги, и следом за ними пробежала лёгкая дрожь. Арга откинулся на спину. Лакенай взялась за его член и накрыла нежным горячим ртом. Её золотые волосы расплескались и скрыли от глаз Арги происходящее. Арга зажмурился, мерно сжимая и разжимая пальцы. Лакенай не пришлось долго трудиться, вскоре она поднялась, прикрывая рот ладонью. Арга привлёк её к себе. Лакенай засмеялась, высвобождая защемлённые волосы.

Оба почувствовали, как жарко в шатре, и улеглись чуть в стороне друг от друга, держась за руки.

— Надеюсь, нас не поднимут с рассветом, — Лакенай тихонько зевнула.

— Сейчас повсюду происходит то же самое, — Арга фыркнул. — Мы ещё отобедаем в этом лагере. К тому же и метель кончится.

— Да, она ужасно бьёт по глазам… Тия мне жаловалась.

Арга помолчал.

— Ты действительно хочешь свернуть в Рангану? Аттай ждёт тебя.

— Меня повсюду ждут… Сарита поедет со мной, и несколько Фраянов.

— Почему сейчас?

Лакенай перевернулась на спину и уставилась в потолок шатра.

— Я должна подумать. Рангана… для меня это особое место.

Арга не стал переспрашивать. То были земли, подарившие Лакенай имя Убийцы Чумы. Не столь прекрасное, как её первое прозвище, это имя стоило дороже и ценилось ею выше. «Снова и снова, — подумал он. — Лакенай, ты бежишь ото всех и повторяешь, что тебе надо подумать. В собственные покои, в поля и леса, теперь в Рангану… Что сказала тебе Каудрай? Что лишило тебя покоя?» Он уже пытался поговорить с Лакенай об этом, услышал отказ и отступился. Лакенай избегала расспросов и скрывалась от любопытных, а он хотел, чтобы она была рядом.

— А Сарита?

— Это её родные края. И она их ненавидит.

— Она едет туда ради тебя?

— Говорит, что нет, — голос Лакенай зазвучал печально. — Говорит, что её жизнь — полное дерьмо. Говорит, хочет увидеть те земли и вспомнить, что такое по–настоящему дерьмовая жизнь.

Арга помолчал. На ум ему пришла история Юмиз. Той в своё время повстречался караван работорговцев, а не благородная странница. Будь иначе, возможно, мир никогда не узнал бы Железной Девы. «Сарита внушает ужас даже сейчас, — подумал он. — Лакенай спасла её… но и мир от неё спасла». Он приподнялся на локте. Лакенай была невыразимо прекрасна сейчас — золотисто–белая, нагая, светящаяся, в озере своих золотых волос. Лицо её было задумчивым и отрешённым. Манящая чувственность покинула её черты, и Золотая Лакенай сделалась похожей на воплощение богини.

— Сарита любит тебя, — сказал Арга.

— Я знаю. Все знают.

— Ты так давно отвергаешь её чувства. И так… твёрдо.

— Безжалостно, хотел ты сказать.

Арга отвёл взгляд.

— Я не могу, — Лакенай тяжело вздохнула. — Я тоже люблю её, Арга. Но она мне как дочь!

— Теперь она кажется старше тебя, — сказал Арга просто чтобы не молчать.

— Она невесенняя. Но она — Драконье Око. Она переживёт нас всех.

— В драконьем облике.

— Может, драконом она будет счастливей…

Сарита была незаконнорожденной.

Обычай считать некоторых детей «незаконными» стоял в ряду тех, которые весенние презирали и воспрещали в подвластных землях. Он был гнусен — и он удивлял их, потому что никто из богов не одобрял его. Фадарай благословляла любовь. Миранай дарила детей людям и зверям. По слову Джандилака вся жизнь под солнцем была священна. Кое–где преподобные законники тоже возражали против этого обычая, но не везде, и слова их достигали не всех сердец.

Арга понимал, отчего Драконье Око так крута нравом. Она должна была либо погибнуть, либо стать несгибаемой. Она выжила.

Сарита родилась в деревне в глухих лесах Ранганы. То ли дитя от рождения было слепым на один глаз, то ли повитуха была так небрежна с ненужным ребёнком — этого уже нельзя было узнать, да никого и не интересовало. Мать её рожала тяжело. Она так и не смогла оправиться от родов. Спустя год она умерла. Сарита осталась на попечении дяди. Поначалу тот не был с нею жесток. Когда Сарита подросла, он сделал её служанкой, но досыта кормил и не изнурял работой. Так прошло несколько лет. Но его младший сын за что–то невзлюбил одноглазую и принялся дразнить и мучить её. Мальчик взрослел и вёл себя всё хуже. Хозяин любил сына и не любил племянницу. Жизнь Сариты становилась всё тяжелей.

Однажды Сарита тащила большой котёл с кипятком. Сын хозяина поставил ей подножку. Она уронила котёл и весь кипяток вылился на мальчишку. Тот едва не погиб. Деревенская знахарка недавно отправилась в соседнее село, там заразилась и умерла от чумы. Помощи ждать было неоткуда. Обваренный мальчик лежал без сознания. Дядя жестоко избил Сариту и запер её в сарае, сказав: если сын погибнет, он её убьёт. Сарита сумела выбраться. Не разбирая дороги, она побежала в лес. Она не желала сидеть и ждать, но спастись ей было негде, и она понимала это. Позади — разъярённый хозяин, впереди — Рангана, охваченная чумой.

В тот день через лес ехала Фраян Лакенай.

Мышастая Тия тогда ещё сосала свою мать. Лакенай ездила на старой волкобыле Антре. Антра была огромной ростом, белой как снег и необычайно мудрой даже для волкобылы. Она учуяла Сариту и остановилась. Антра сумела объяснить Лакенай, что по лесу мечется кто–то маленький, напуганный, несчастный и очень голодный. Лакенай начала окликать, и Сарита вышла навстречу.

Ей показалось тогда, что перед ней богиня. Ослепительно прекрасная златокудрая женщина сидела на необыкновенной лошади, и обе были высоки и светлы. От них исходило веяние такого могущества, что Сарита даже не испугалась. Гнева богов не избежать, так стоит ли его бояться?..

Лакенай развела костёр, накормила Сариту и дала свою сменную одежду вместо её лохмотьев, а потом стала расспрашивать. Узнав обо всём, она раздумывала недолго. Лакенай предложила Сарите стать вассалом дома Фраян.

Услышав столь громкие слова, Сарита оторопела. Девочка тринадцати лет, бездомная сирота, как могла она стать чьим–то вассалом? Разве служанкой… Но годилась ли она, невежественная и калечная, в служанки родовитой и могущественной весенней?

Лакенай только улыбнулась. Встав, она утвердила перед собой посох и громко сказала:

— Я, Фраян Лакенай из дома Фраян, известная как Лакенай Золотая, объявляю, что беру деву Сариту под покровительство! Отныне дева Сарита принадлежит дому Фраян, и дом Фраян будет сражаться, чтобы защитить её.

Потрясённая Сарита прошептала:

— Но здесь никого нет. Никто не слышит…

— Боги всеведущи, — ласково ответила Лакенай. — Мы обращаемся к богам.

Сарита затрепетала. До сих пор ей не приходило в голову, что боги могут её услышать. Дрожащим голосом она повторила вслед за подсказками Лакенай:

— Я, дева Сарита, принимаю Фраян Лакенай из дома Фраян как свою госпожу и защитницу. Я по доброй воле вступаю в дом Фраян и приду, если дом Фраян призовёт меня.

Лакенай обняла её и поцеловала в лоб. Чуть позже, ведомая любопытством, она предложила Сарите:

— Давай проверим, есть ли у тебя магический дар.

Она показала Сарите, как нужно сложить пальцы и как потереть их друг о друга. Если между ними проскочит искра — значит, дар есть, и чем ярче искра, тем он сильнее. Сарита старательно тёрла друг о друга поджатые пальцы. По команде Лакенай она развела ладони — и громко вскрикнула.

Между её руками полыхнула молния. На ладонях остались глубокие ожоги.

Сарита остолбенела. В ошеломлении замерла и Лакенай. Очнувшись, она кинулась творить исцеляющие заклятия.

— О, Сарита!.. — твердила Лакенай. — Ты должна учиться! Ты будешь великой!..

Сарита смотрела на неё. Глаза Лакенай сверкали восторгом. Улыбка её озаряла и согревала. Магический дар пробудился в Сарите, и тогда открылось ей, что душа Золотой Лакенай чиста и исполнена добра, и радуется Лакенай не тому, что обрела могучую и полезную служанку, а тому, что встретила сестру и нашла подругу… Руки Сариты лежали в руках Лакенай, и сердце Сариты было в её руках. Вся её любовь и преданность отныне принадлежали Лакенай — с этого мига и до последнего вздоха.

…Позже им обеим пришлось выводить вшей — Лакенай подцепила их от бедной Сариты.

Сарита сопровождала её на пути через Рангану. Она видела, как Лакенай сражается с чумой и побеждает её, как люди, вначале недоверчивые и враждебные, славят её наравне с богами. Она слышала, как впервые Лакенай именовали Убийцей Чумы. Многое из того, что записала в хрониках Риян Риммнай, было рассказано ей Саритой.

Через пару лет слепой глаз Сариты удалили и вживили в веко драконью чешуйку. Чешуйка прижилась и проросла. Вскоре Сарита уже видела вторым глазом. Но немало времени прошло, прежде чем она научилась видеть им по–настоящему, по–драконьи — ибо драконы видят не только привычный мир, не только скрытые движения земли, воды и воздуха, но и незримые потоки магии… Драгоценная чешуйка была сокровищем дома Фраян. Лакенай сказала, что сокровища такого рода следует использовать в должный час — а разве выдастся когда–нибудь час более подходящий?.. Но щедрость дара всё равно смутила Сариту. Лакенай дала ей больше, чем Сарита могла вернуть, и любовь Сариты стала тяжела, как оковы. Но дух её был суров и твёрд. Под гнётом он сделался лишь твёрже.

Единственным, что Сарите оказалось трудно принять, было Цветение. Драконье Око чувствовала себя чужой ему. Учение безмятежной радости, бесконечной любви и свободной силы было создано не для неё. Только ради Лакенай Сарита вошла в число Воспринятых и приняла их обеты. Временами они были легки, порой — болезненны. Сарита мучительно ревновала Лакенай к её возлюбленным. Но и сама она теперь вправе была оставаться одинокой, любить женщину и не скрывать этого.

«Так они и уйдут в легенды, — подумалось Арге. — Убийца Чумы, Золотая Лакенай и грозная Сарита Драконье Око. Эти легенды уже родились… А что же я? — он улыбнулся этой мысли. — Я войду в Элевирсу и займу трон Фраги. Да, это был трон Фраги, пусть он и не короновался в свой час… Первый Король нового Королевства. Это будет отличная легенда».

— Вот ещё странность, — сказала Лакенай, по–прежнему глядя в потолок. — Нам было так хорошо… И после таких минут я почему–то думаю о совсем далёких вещах.

— Это не странность, — отозвался Арга. — Это у многих так. Тело утомляется радостью, и ум становится лёгким как пёрышко. Он улетает ввысь…

— …и ясно видит вещи, которые были скрыты.

— У тебя тоже?

— Мне казалось, я рассказывал.

— Нет.

— Надо же… — Арга улыбнулся. Лакенай повернула к нему голову, глаза её весело блестели. — Столько лет, но мы ещё не всё знаем друг о друге.

— И никогда не узнаем, — ответила Лакенай с нежностью. — И это прекрасный дар Фадарай. Она — весна, и она вечно новая… Что тебе открылось?

Арга набрал воздуху в грудь — и неловко хмыкнул. Поморщился.

— Это не самая приятная и прекрасная из вещей. Скорее наоборот.

— Конечно, — Лакенай хихикнула. — Интриги и военные союзы, тайны и проклятия. Разве я не знаю, кто рядом со мной?

Арга состроил гримасу.

«Кто направил руку Миллеси? — мысленно проговорил он. — Тот, кто знал, что она маг! Много ли таких людей было? Всё просто. Никаких высоких материй. Не нужно пытаться понять убийц. Достаточно их найти. И…»

— Теперь мне кажется, — вслух закончил он, — что меня намеренно пытались запутать.

— Даже не догадываюсь, о чём ты. Но такое возможно. И похоже на правду. Расскажешь мне?

— А ты расскажешь взамен, что открылось тебе?

— О-о… — протянула Лакенай с досадой больше наигранной, чем искренней. Она села, скрестив ноги, и целиком закуталась в своё головное покрывало. В полумраке заблестели золотые нити в тончайшей голубой шерсти. — Арга, я расскажу, обязательно, но не сейчас. Это слова, для которых ещё не пришло время.

— Повторю за тобой вслед: ещё не пришло время, — Арга тоже сел, набросив одеяло, и развёл руками. — Я говорю о подозрениях. Если я произнесу их, они прозвучат как приговор. А ты…

— О пророчестве. Если я произнесу его, оно прозвучит так, как будто должно сбыться прямо сейчас.

Арга кивнул и засмеялся.

— Вот так мы поделились друг с другом, ничего на самом деле не сказав.

Лакенай потянулась к нему и поцеловала его, а потом встала.

— Да! — сказала она. — Я едва не забыла.

— Что?

— Лесстириан просил передать тебе подарок.

Арга вскинул брови.

…Он всё же последовал совету Эрлиака. Навещать Лесстириана он не стал, надеясь, что цанийские сплетники уймутся, лишённые пищи для слухов. Но он написал магу письмо. Он подозревал, что письмо увидят немало чужих глаз, поэтому оно было недлинным и суховатым, хотя и доброжелательным. В голову не могло прийти, что на него ответят подарком.

— Книга легенд, — сказала Лакенай. — На что он намекает?

Она достала книгу из сундука и передала Арге. У Арги отлегло от сердца: это была не та самая книга. Вздумай Лесстириан передать ему свой талисман, он бы, пожалуй, растерялся всерьёз.

— Лесс держит при себе похожую, — сказал Арга, — старую, изданную в Цании. Это дорогая для него вещь, память о родителях. Мне довелось её полистать. Но тут книга другая и совсем новая. Неужто и вправду намёк? Но на что?

Лакенай уселась рядом.

— Давай разгадывать?

Арга раскрыл книгу. В ней не было вкладок с яркими картинками, но иллюстраций оказалось множество. Изысканные, написанные пером, они через одну были фривольными.

— Напечатано в Лесме, — определила Лакенай, — но рисуют так на Юге. Смотри, фигуры превращаются одна в другую.

— Это точно подарок Лесстириана?

Лакенай посмотрела недоумённо.

— Да.

— Непохоже на него. Может, его… Может, он последовал чьему–то совету?

Арга собирался сказать «его подговорили?» и Лакенай прочла это по его лицу.

— Возможно, — заметила она, — но он не следовал ему слепо. Что–то хотел передать и он сам.

Арга перелистнул страницы и нашёл легенду об Улдре и Веленай. Пробежал глазами по знакомым строкам и не увидел нового. Разве что Веленай художник изобразил с обнажённой грудью.

— Об этой истории говорили мы с Лессом, — пояснил он. — И если намёк здесь, то я его не понял.

— Должно быть что–то необычное, — уверенно сказала Лакенай. — Наверно, в другой легенде?

— Если для этого нужно прочитать всю книгу…

— Я прочитаю!

Арга засмеялся.

— Но для начала, — Лакенай подмигнула и шлёпнула его по колену, — мы можем посмотреть все картинки.

— Хорошая мысль! — согласился Арга и вернулся к началу книги. — Об изобретении вина…

«Последним из старших богов на свет появился весёлый Сармак. В нём воплотилась беспечность Миранай. Но, кроме того, Труженица отдала ему на откуп покой и безделье, потому что хотела сама избавиться от них. И долгое время Сармак не делал ничего, а только с любопытством наблюдал за деяниями других богов. Однако время шло, и в его беззаботной душе поселилось желание. Это было желание любви.

Первым делом Сармак принёс его Фадарай. Богиня весны рассмеялась и позвала его танцевать. Сармак обрадовался. Он любил танцы. Но прекрасная Фадарай обладала огромной мощью. Её силы были неисчерпаемы. В танце Сармак не мог за нею угнаться и скоро свалился в изнеможении.

Тогда Сармак отправился к Веленай, прославленной своей чистотой и безупречностью. Веленай встретила его приветливо и предложила побеседовать, гуляя по Дворцу Ясной Мысли. Надолго Сармака не хватило. Слушая речи богини разума, он попросту уснул на ходу.

От грозной Кевай Сармак убежал в ужасе и укрылся в покоях её сестры Джурай. Добрая Джурай выслушала его и пожалела, но жалость её не согрела Сармака. Он хотел радости и любви.

Миранай же заставила его помогать в саду и Сармак едва от неё спасся».

— В детской сказке он находит в саду Миранай виноградную лозу, — вслух подумала Лакенай. — И сразу начинается продолжение. Но здесь есть ещё кое–что.

«О злоключениях Сармака прослышал Тёмный Элафра. Он долго смеялся, а потом разоделся попышнее и пришёл к дому бога безделья.

— Послушай, Сармак, — сказал он. — Ты всё делал неправильно. Последуй моим советам, и мы вдвоём повеселимся так, что небо и земля пойдут в пляс.

— О, нет! — воскликнул Сармак. — Я уже плясал с Фадарай и у меня до сих пор болят ноги.

— Моя сестра очень сильна, — сказал Элафра, — но и я не слабее. Я поцелую тебя и подарю тебе часть моих сил.

— Вот это мне по вкусу, — сказал Сармак. — Давай–ка посидим у меня, выпьем доброго вина, которое я только что придумал, а потом возляжем и порадуемся ещё немного.

— Нет! — сказал Элафра. — Что это за веселье, только на двоих?

И вместе они отправились в гости к богиням. Поначалу Сармаку казалось, что он опять терпит неудачи. Но Элафра ободрял его и повторял снова и снова, что затевает необыкновенный праздник. Вкусив вина, Веленай погрузилась в размышления о судьбах мира. Опьянённая вином Фадарай умчалась плясать ещё веселей. Джурай, выпив вина, просто разрыдалась от жалости ко всем живущим. Миранай же почувствовала усталость и тотчас крепко уснула в своём саду.

— Что же теперь? — спросил Сармак, опешив.

— Эй, — сказал Элафра с коварной усмешкой, — могучий Улдра! Не хочешь ли разделить с нами угощение и побеседовать о том, как в мире идут дела?»

Лакенай перевернула страницу.

Рука её замерла.

— Арга…

Иллюстрация занимала весь разворот. Незадачливый Сармак оставался слева, в стороне — неуклюжий, взлохмаченный, нелепо присевший. Его изобразили со спины, но даже так было ясно, что он напуган, и сильно напуган. Он смотрел на двоих, а двое смотрели друг на друга. Могучий Улдра, сверкающий мужской красотой, в штанах борца с тяжёлым поясом и меховом плаще, наброшенном на одно плечо…

— Долго искать не пришлось, — сказала Лакенай. — Вот почему это новая книга. Арга, его же рисовали с тебя.

Арга поперхнулся и закашлялся. Возразить он не мог и только жалобно сказал:

— Но Улдра же рыжий.

— Здесь этого не видно.

— Кто этот рисовальщик и как ему такое взбрело в голову?

— Лесма — Воспринятый город. Думаю, и художник тоже — Воспринятый. Он где–то видел тебя и решил, что лучшего образца не найдёт. Художники мыслят своеобразно. И… Арга, посмотри.

Лакенай изумлённо хмурилась. Арга проследил за её взглядом.

…Тёмный Элафра в легендах звался близнецом Фадарай, и потому его всегда рисовали похожим на сестру — высоким, статным, с вьющимися золотыми волосами до пояса. Только глаза у него были чёрные, да улыбка змеиная. Но этот Элафра выглядел по–иному. Он весь напоминал змею в человеческом облике. Верно, змеи и были у художника на уме — только они, ничего более… Он не мог видеть. Не мог знать.

Не мог рисовать его с Маррена!

Узколицый, узкоплечий, Элафра глядел сощуренными глазами, протягивая Улдре чашу с вином; он улыбался одной стороной рта, и бесконечно длинные глянцевые, вороные волосы его стекали с плеча, подобно какой–то густой жидкости…

Лакенай решительно пролистнула дальше. Арга выдохнул.

— Да, — сказала Лакенай с печалью, — вот и нашли… Это смешная сказка, про вино. В сказке Сармак не сыскал себе подруги и остался утешаться вином в одиночестве. «Но он не слишком расстроился», — так она всегда заканчивается. А здесь продолжение, об Улдре и Элафре. Элафра напоил его и искусными речами распалил в нём гнев и гордыню. От этого произошли неисчислимые беды…

— Которые закончились Законом Прощения. Но не для Элафры.

— «Лишь испытаниями и искушениями определяется», — процитировала Лакенай, — «что должно обновиться, а чему следует умереть. Так же истинное добро и подлинное зло являют себя перед ликом испытаний и в час искушения. Поэтому Тёмный Элафра вечно оправдан Судией».

Арга тяжело вздохнул.

— Я гадал, что мы найдём здесь, — признался он, — и успел много чего заподозрить. Что это за странный подарок, что за намёки в нём отыщутся, кто надоумил Лесстириана и не происки ли это наших врагов… Одного только я не ждал. Ведь это повторение слов Каудрай, Лаке! Чёрный меч. Не только оружие, но прежде всего — искушение. Это как будто…

— Как будто сама Святейшая из вечных садов напомнила тебе о том, что говорила когда–то.

— Да.

Арга понурился. Но Лакенай улыбнулась и погладила его по голове.

— Святые и блаженные в Садах Вечной весны думают о тебе, — сказала она, — взирают на тебя с заботой и посылают знамения. Ты счастливец, Арга. Ты избран.

«…Но вся слабость, которую весенние готовы были простить тебе, — вспомнил Арга, — иссякла. Отныне тебе не дозволено ни одной ошибки». Будь в нём больше тщеславия, он возрадовался бы и обрёл решимость. Будь у него меньше сил, он смирился бы и сдался на волю судьбы и богов. Но он был — Ториян Арга Двуконный. Ко взорам советников и прелатов, подданных и союзников, друзей и врагов прибавился пристальный взор властей небесных. Все эти взоры не могли согнуть Аргу, но давили жестоко. Под их гнётом он прокладывал путь в тумане, и плыла под ногами нетвёрдая земля… Снова и снова он расправлял плечи и делал шаг, который мог оказаться ошибкой.

И всё же он шёл. «Я не один, — напомнил себе Арга. — Со мной Лакенай и Арифай, Тегра и Луяны, Скедак и Зентар. Но иногда… иногда я решаю один».

— Быть избранным, — проворчал он, — очень утомительно.

Лакенай поцеловала его в щёку.

— Что верно, то верно. Со мной такое случалось, — сказала Убийца Чумы, Золотая Дева весенних. — Давай–ка спать.

Фраяны свернули шатры, вверили свою долю добычи заботам Воспринятых дома и налегке ускакали по каменистой дороге. Будь с ними обычные люди на лошадях, их ждали бы ещё несколько зябких днёвок и одна ледяная ночь на ветру в горах. Но в отряде были только весенние и железная Сарита, а коневолки собирались к полуночи спуститься в тёплые леса Ранганы.

С тех пор минуло три дня. Обоз был на полпути к перевалу Эленги и все успели стосковаться по оставленным позади горячим озёрам. Метель больше не терзала путников, но морозы стояли трескучие. Священники неустанно напоминали, что весенний не может обморозиться или простудиться, а у Воспринятых нет этого дара. Равняться в пути следовало на слабейших. Впрочем, каждый весенний считал, что должен проявить заботу о Воспринятых и разузнать об их здоровье и самочувствии. Те уже начали огрызаться в ответ. Поминались комары, которые летом в низинах жрут всех подряд, без разбора даров.

Вышли к подножию Большого Яйца, начали огибать его и спустились в ущелье. Здесь не дули ветра. Со дна поднимались туманы. Стало теплее, но влажный холод был тягостнее сухого. Большое, или Драконье Яйцо, гора странной округлой формы когда–то отделяла владения Аттай от земель княжества Эсиарн. Потом княжеский род превратился в весенний дом Сиян. Старое имя его осталось лишь в летописях да в речи немногочисленных местных горцев. Эти горцы спускались к обозу по тропам, казавшимся отвесными. Изредка приносили на продажу скудный товар — одеяла и овечий сыр. Чаще просто искали Аргу, чтобы полюбоваться на великого вождя. Запасшись терпением, Арга повторял одни и те же фразы — приветствовал старейшин, справлялся об их семьях, подтверждал, что род Эсиарн по–прежнему доблестен и прославлен среди Людей Весны. Удовлетворённые, горцы уходили к священникам за благословениями и к воинам Сиянов — за рукопожатиями.

К северо–востоку от этого хребта поднимался другой отрог Кремневых гор, выше и суровей. В ясную погоду над пиками гор Эсиарн различались иные вершины, светлые и недосягаемые как звёзды. У их подножий лежали Оэтарн и Дирн. Тамошние племёна не имели князей и управлялись старейшинами. По карте казалось, что земли племён клином врезаются в страну весенних, но на деле они были столь же далеки от Аттай, как Зиддридира и Анаразана. Мало кто бывал там. Дороги туда не вели, по крутым тропам с трудом пробирались и коневолки. Там обитали драконы.

Проводив очередное посольство, к Арге пришёл Эрлиак и не без гордости рассказал, что получил письмо из Оэтарна. Двое священников, муж и жена, жили там в самом большом из сёл.

— Они давно оставили проповеди, — признался Эрлиак с сожалением. — Тарнийцы добрые люди, но горды до безумия, хоть это и редкое сочетание. Теперь наши Дорак и Ильмай, считай, историки и описатели земель.

— Кажется, я слышал эти имена от Риммнай.

— Не диво. Кто ещё расскажет, как люди живут бок–о–бок с драконами, завязывают с ними дружбу и даже торгуют.

— Торгуют?! — Арга очнулся от задумчивости и уставился на Эрлиака. Тот улыбнулся.

— Драконы расчищают тропы после лавин и ищут в горах потерявшихся путников, а им в благодарность за то пригоняют овец… Как жаль! Тарнийцы — единственный народ, который мог бы принять Цветение с лёгкостью, ни в чём не ущемляя себя. Их обычаи мало отличаются от наших законов. Но горцы не желают кланяться Святому Престолу и только из–за этого лишают своих внуков радости быть весенними.

— А нас — славы друзей драконов, — Арга усмехнулся. — Говоришь, у них благородные обычаи?

Ему вспомнилось, что Юмиз тоже была горянкой. И Маррен. Но то, что Маррен рассказывал о своём народе, звучало иначе.

— Драконы, коневолки и боевые псы от природы живут по законам Фадарай, — напомнил Эрлиак. — Горцы во всём подражают драконам… Ильмай записывает их песни, они очень красивы. «О златокрылая дева, тело твоё горячей магмы, взоры твои тяжелей камня, как ты паришь так легко?»

— Это о человеке или о драконице?

— Говорят, о драконице. И сочинено драконом.

Арга неверяще помотал головой.

— Если они напишут книгу… Дорак и Ильмай, хотел я сказать, а не драконы… я её прочитаю.

— Я им передам, — пообещал Эрлиак, засмеялся и ушёл к своей повозке.

Арга ездил без седла — так было теплее. К вечеру верхом на Ладри он, как обычно, проскакал вдоль растянувшегося по дороге обоза, убедился, что никто не отстал, и повернул назад. Путь вёл вверх. С часу на час передние должны были различить вдали Ледяное Дерево, а оно означало уже перевал Эленги.

Это Дерево не было ни деревом, ни горой — то был ледник. Больше всего он напоминал гигантскую реку, которая падала с вершины Эрн Эсиарн к её подножию и в единый миг вдруг промёрзла до дна. Отчего он звался Деревом, уже не помнил никто.

Арга поравнялся с повозкой Маррена, спешился и влез внутрь.

Маррен сидел, опустив голову и обхватив себя руками за плечи. Он медленно повернул лицо к Арге. За время пути явственней стало, насколько его плоть изменена магией. Кожа выбелилась до снежного оттенка и едва заметно поблёскивала, точно на ней застыли мелкие льдинки. Маррен сказал, что это от холода, и что так он меньше мёрзнет. Но холод он чувствовал и страдал от него как всякий человек. Чаша–жаровня, поставленная в повозку, выручала плохо. Аргу раздражало, что колдун сидит не шевелясь и тихо замерзает. Как–то он вытащил Маррена пройтись — и больше так не делал. Лошади шарахались от него, коневолки брезгливо фыркали, а люди смотрели косо. Ясно было, отчего колдун не хочет показываться на глаза. Арга не стал его неволить.

Он по–прежнему сам следил за тем, чтобы колдун ел и пил, и несколько раз позволил ему проспать пару часов. Но он чувствовал, что этого недостаточно. Магическая мощь — не то же, что желание жить, а жить Маррен не хотел, и холод вытягивал из его тела невеликие силы.

«Искушение?» — вспомнил Арга и усмехнулся с долей горечи. Сейчас испытывалась разве что его выдержка. Забот хватало, но он должен был помнить о Маррене, находить для него время и…

И не срывать на нём злость.

Арга не мог вспомнить, когда наложил на себя этот запрет. Слова «обязуюсь заботиться о нём» он произнёс ещё в подземельях Белой Крепости, но тогда они означали «следить, чтобы он не сдох». В Цании он был с Марреном груб и жесток, но чем дальше, тем реже. Арга понимал, что смягчился, когда перестал испытывать отвращение — он перестал злиться на колдуна за то, что вынужден иметь с ним дело. Но внутренний запрет появился позже.

Быть может, после ухода Каудрай. Ведь Маррен пытался предупредить. Просил разрешения спасти…

Скрестив ноги, Арга уселся в тесной повозке, взял Маррена за рукав полушубка и подтянул к себе. Не дожидаясь приказа, колдун послушно стащил рукавицу. Арга взял его за руку. Серебряно–белый цвет сделал кисть Маррена красивой. Арга задержал взгляд на ней: его пальцы словно оплело причудливое украшение.

— Лагерь разобьём сегодня поздно, — сказал он, — может, даже в темноте. Нужно перейти через Эленги. Дальше с каждым шагом будет становиться теплее.

Маррен слушал молча.

— Потом, — сказал Арга, — придёшь ко мне. Накормлю горячим.

— Да, Арга. Спасибо.

— Заглянешь для меня в Элевирсу?

Маррен поднял глаза. Они тоже блестели сейчас, ярко–чёрные на ярко–белом лице, как полированные камни. Колдун медленно моргнул. Арга почувствовал, что его пальцы дрогнули и сжались теснее.

— Они успокоились, — ответил наконец Маррен. — Они нашли, кому довериться, и перестали бояться. Чересчур поспешно.

— Они договорились с солнцепоклонниками, — понял Арга. — Возможно, успели принять их посольство. Я прав?

— Да, Арга. И люди с Юга уже действуют.

Арга нахмурился.

— Они вышли в поход из своих обителей? Начали упражняться с доспехами?

— И это тоже. — Маррен высвободил другую руку и распрямил длинные пальцы. Болезненно щурясь, он вытянул их перед собой. — Я вижу, что… Некая воля потянулась с Юга на Север. Огромная… и ужасная воля.

Арга вдруг почувствовал, как холодно вокруг. Слово «ужасная» в устах Чёрного Вестника звучало по–особенному весомо. Что могло устрашить Маррена? Разве только воля, подобная воле Железной Девы… «У нас много соглядатаев на южных берегах, — подумал Арга. — Могут ли у южан быть соглядатаи в наших землях? С трудом верится». Цветение обещало многое и многое дарило. Люди принимали его, ибо естественно для человека стремиться к силе и радости, желать долгой жизни своим детям. Однако столь же естественно и спасаться от страха. Чему учат солнцепоклонники? Добр их бог или зол? Чего он требует от последователей? «Я узнаю, — постановил Арга. — Но с этим позже».

— Сейчас ей противостоит воля Каудрай, — внезапно сказал Маррен.

Арга опешил.

— Что?

Колдун не ответил. Он опустил голову и прикрыл глаза.

— Каудрай мертва, — осторожно сказал Арга.

— Но не её воля, — отозвался Маррен. С виду казалось, что он погрузился в обычное своё оцепенение, но голос его звучал живо. — Она позаботилась о многом.

С минуту Арга размышлял. Сердце подсказывало ему: он слышит правду и услышит ещё. Но всё это было слишком странным.

— Если Святейшая была… — начал он и запнулся. — Если она настолько могущественна, что даже сейчас её воля действует в мире… Как она позволила себе погибнуть?

Маррен глубоко вздохнул.

— Ты не будешь сердиться, Арга, если я скажу?

Арга крепко сжал его пальцы и накрыл их другой ладонью.

— Нет. Я же обещал.

Колдун помедлил.

— Однажды кто–то спросил тебя: быть может, Фрага хотел погибнуть так, как погиб? Может, он хотел пасть в бою, а не угасать ещё десятилетия? И ты ответил: нет. Пускай он пал как воин, но тот бой был ниже его достоинства.

— Я сказал иначе. Но в этом духе.

Аргу не удивило и не задело то, что Маррен знал об этих словах. Он не сомневался, что колдун знает и больше. Ещё в подземельях, в цепях, в ящике из свинца он заглядывал через полмира и сквозь десятилетия. Его проницательный взор был оружием не менее опасным и ценным, чем сокрушительная мощь его заклинаний.

— Каудрай ушла осознанно, — сказал Маррен. — Она могла выжить, если бы захотела.

«Это так, — подумал Арга. — Это правда».

— Но почему?

Маррен поднял голову. Он слабо улыбался.

— Арга, — сказал колдун. — Это очень яркие и высокие вещи. Я никогда не мог их видеть и никогда не смогу. Я понимаю, что решение Каудрай было решением полководца. Но дальше… дальше не для меня.

— Она должна была умереть сейчас, — медленно проговорил Арга в задумчивости, — чтобы позже Люди Весны одолели врага, идущего с Юга… Нет, не понимаю. Кто может быть ярче и выше, чем Каудрай? Мудрее, чем она?

— Ты знаешь ту, кто знает.

Арга кивнул.

— Лакенай и пророчество, о котором она молчит. Это пророчество ты тоже не можешь увидеть?

— Да, Арга. Прости.

— Здесь нечего прощать.

Тут Сатри просунул морду в повозку, стряхнул на Аргу снег с носа и длинно фыркнул. Арга засмеялся.

— Ледяное Дерево показалось, — угадал он.

Коневолк звонко заржал.

— Значит, скоро встанем на отдых, — заключил Арга. — Хорошо! Маррен, я звал тебя к себе и это не было шуткой.

Маррен снова улыбнулся.

— Я понял, Арга.

Арга уже дня три собирался это сделать, но всё что–то мешало. То горское посольство являлось не ко времени, то настигал гонец с кипой бумаг. Вчерашним вечером обоз догнала и оставила позади стремительная кавалькада Деннерай. Люди Деннерай унеслись вперёд, словно их гнали кнутами, но сама Деннерай задержалась — перемолвиться словом, узнать новости. Небо на востоке светлело, когда собеседники очнулись и поняли, что провели ночь без сна.

Деннерай по прозвищу Рожь Благословенная была прелатом Анкорсы и давней подругой Эрлиака. Прежде она носила прозвище Горной Птицы. Но пришёл тяжкий год: землям Анкорсы грозил неурожай. Городская Коллегия не справлялась. Тогда от имени Святого Престола Деннерай призвала на помощь магистров Ранганы и Лесмы, а от имени всех Людей Весны — табун вольных коневолков. Она упросила гордых зверей помочь людям. Так те, кто не ведал сёдел, приняли их; а те, кто в сёдлах едва держался, поскакали верхом, словно прирождённые всадники. Это произошло благодаря упорству и воле Деннерай из дома Цветения, некогда — из дома Ториян. С отрядом чародеев священница успела облететь все поля и призвать благословение на все скромные делянки. С тех пор её прозвание изменилось… Шумная, быстрая, лёгкая, она была настолько деятельной, что это могло напугать. Перебить её так, чтобы она замолчала, умел только Эрлиак. Посмеиваясь, он время от времени и Арге давал вставить слово.

Как все прелаты, Деннерай получила весть и приглашение. Каудрай удалилась в сады богини. В Аттай созывался совет, дабы избрать новую Святейшую или Святейшего. Сборы у Деннерай не заняли много времени. Дня не прошло, как она со свитой помчалась в столицу. Остальных прелатов предстояло ждать куда дольше.

Сегодня, благословением Фадарай, было тихо. Лица вокруг светились радостью: перевал Эленги остался позади. То и дело кто–нибудь замирал, любуясь далёкой рекой, холмами, поросшими лесом, очертаниями прибрежных усадеб. Арга тоже порой щурился в голубую дымку. Даже Окружные горы ещё не поднялись на горизонте, нечего было высматривать; но и невидимая, Аттай влекла к себе сердце весеннего.

Шатёр Арги наконец поставили. Многие управились с шатрами раньше и раньше разожгли костры. Откуда–то уже потянуло пряными травами, с другой стороны — мясом. Арга нырнул в шатёр и застал там двух пареньков из младших семей. Ухая от натуги, они разворачивали неподъёмные ковры и медвежьи одеяла.

Ильмак и Ларса звали их. Арга прервал их труды и отправил с поручениями. Обычно он спускался ужинать к большому столу Ториянов, но в этот раз хотел спокойно посидеть у себя и поговорить кое с кем. Юноши понимающе кивнули и бросились исполнять. Арга тем временем взялся заканчивать за ними дело. Пока ковры не легли на место, в шатёр залезли Сатри и Ладри и толклись в нём, обнюхивая тканые стены. Арга угостил коневолков сушёной рыбой и выгнал. Ларса с Ильмаком принесли жаровни и походную мебель с телеги. Ларса отчитался, что кухарь скоро пришлёт его снова — с ужином и приборами на двоих. Напоследок Арга отрядил его спросить вина.

Смеркалось. Огней становилось больше: от костров зажигали факелы. Загодя оплетённые заклятиями, эти факелы горели бездымно и долго, светлым солнечным пламенем. Как цветущие деревья среди зимы поднялись озарённые ими штандарты. «Успели всё же до темноты», — удовлетворённо подумал Арга.

Он вышел, опустил за собой полог и обернулся.

Издалека было видно, как идёт к нему Маррен. Сам колдун был только маленькой тёмной фигуркой — но от него отстранялись. Ему освобождали дорогу. Кто поддавался страху, кто — брезгливости… Закричала и вздыбилась испуганная лошадь, донеслись проклятия, к лошади побежал хозяин. Зарычал пёс. Маррен не смотрел по сторонам и не ускорял шага, но когда он приблизился, Арга увидел тёмное пятно в углу его рта. Колдун прокусил себе губу до крови.

Кровь была чёрной.

…Все дни до этого повозку колдуна ставили вплотную к шатру Арги. На сей раз шатёр высился на уступе, а повозку отделяла от него добрая сотня шагов. Так задумал Арга. Впереди были месяцы зимы и весны, потом — поход к Элевирсе, и всё это время колдуну предстояло провести на свободе, скованному только Законом Прощения. Арга не собирался больше прятать его. К нему, наконец, должны были привыкнуть.

Маррен остановился. Глаза его были полуприкрыты. Чёрная капля, похожая на смоляную, медленно ползла к подбородку. Стоял он нетвёрдо, у него кружилась голова. Арга не ожидал, что испытание окажется для него настолько мучительным. «Слишком далеко, — подумалось ему, — надо было ближе на первый раз…» Захотелось немедленно увести его в шатёр, там взять за руку и гладить по голове, пока ему не станет лучше. Не без труда Арга сдержался. На них смотрели. На глазах у людей Арга собирался хранить бестрепетное спокойствие.

— Ближе, — чуть слышно велел он.

Колдун покорно шагнул ближе.

— Сегодня останешься у меня, — так же тихо сказал Арга.

— Нужно… смотреть куда–то? На кого–то?..

— Нет. Просто отдыхать.

Маррен поднял взгляд — и опустил, ничего не сказав. Искусанные губы его дрогнули.

Прибежал Ларса, нагруженный котелками. Фляга болталась у него на ремне. Увидев Маррена, юноша вытаращил глаза, но тотчас подобрался и напустил на себя хладнокровный вид. Арга одобрительно кивнул. Он не торопил Ларсу; в свою очередь, он делал вид, что размышляет.

Сатри и Ладри устраивались спать: один улёгся в снег, свернувшись по–собачьи, второй дремал стоя. За пределами лагеря сгущалась тьма. В небе зажглись яркие горные звёзды. Пролегла Млечная Дорога. Какой–то пёс завыл от полноты чувств. Следом мелодично завыл человек, рассмеялся и сменил вой долгим и причудливым напевом ночной стражи. Караульные откликнулись ему издалека.

Ларса поклонился Арге и убежал.

«Здесь нет цанийцев, — подумал Арга, — и некому пустить глупые слухи». С этой мыслью он сгрёб Маррена в охапку и увёл в шатёр.

Густое тепло жаровен надвинулось и точно обняло обоих. Маррен пошатнулся и опёрся на руку Арги. Голова его свесилась на грудь. Его явственно потянуло в сон.

— Погоди, — сказал Арга добродушно. — Поешь сначала.

Маррен сел, куда указали. Принял миску. Ел он осторожно, на одну сторону рта, но не упирался, как бывало. В присутствии Арги ему становилось легче, и он слишком замёрз, чтобы отказываться от горячей еды. Арга смотрел на него, скрывая улыбку. «Остальные видят не то, что я», — подумалось ему. И люди, и звери видели мрачного колдуна, Чёрного Вестника, живое напоминание о страшном владычестве Железной Девы. Кого видел Арга?

«Интересно, — весело подумал Арга, — когда станет теплее, он обратно поменяет цвет?» На белой коже Маррена мерцали ледяные пылинки. Она будто серебрилась. Это было красиво.

Арга взял чашу, наполнил горячей водой на две трети, остальное долил вином. Маррен безропотно принял её. Слабое удивление выразилось на его лице, когда он увидел, что Арга готовит себе такую же.

— Пей, — велел Арга и сам отхлебнул. Выждал. Сказал: — Всё? — и забрал у колдуна пустую чашу. Маррен смотрел растерянно. Он часто смаргивал, пытаясь держать глаза открытыми. Его так шатало, что он цеплялся за край стола.

Арга снял с него полушубок, подвёл к ложу и без лишних слов засунул под медвежье одеяло.

— Разуйся. Грейся. Я приду и разрешу держать меня за руку. Будешь спать.

— Спасибо, — едва слышно ответил колдун.

…Позже, во сне Маррен придвинулся к нему и прижался так, словно хотел влиться в тело Арги. Странным образом это не досаждало Арге, как не мешал ему холодок, идущий от Марреновой кожи. И когда Арга сдался и обнял колдуна, вес его тела на руке был почти неощутим. С минуту Арга глядел на спящего. Льдистая кожа мерцала во мраке. Волосы были чернее тьмы. Неестественный, нелюдской чёрно–белый окрас… Злая древняя тварь… Но тварь тихо дышала Арге в плечо, и на нижней губе у неё подсыхала ранка. «Волосы никак не отрастут», — подумалось Арге.

И он уснул.

Арге снился сон. В этом сне всё было высоким и ярким. Всё светилось — не только окна в узорчатых переплётах, но сами стены, гобелены на них, балдахин широкой кровати и белые простыни. Арга лежал на кровати, вольно раскинувшись, и разглядывал серебряные звёзды, вышитые на балдахине. Эти звёзды единственные потускнели в потоках сияния… Арге было хорошо.

Эрлиак приподнялся на локте. Его светлые косы и золотое ожерелье тоже светились. Татуированные на висках бабочки казались живыми. Как и Арга, он был облачён только в украшения.

— Ты великолепен, — сказал он с улыбкой.

— Мы оба отменно хороши.

— Скоро полдень.

— Праздник длился до рассвета. Сейчас все спят.

Эрлиак глянул в окно.

— Погода тоже празднует. Это хороший знак. На проповеди я скажу об этом. Сама природа приветствует возрождение Королевства. Возвращение Короля.

— Ты можешь хотя бы в постели не думать о проповедях?

Эрлиак рассмеялся.

— А ты не думаешь о своём троне?

— Сейчас? Нет. Я думаю о тебе.

Эрлиак уронил голову на подушки. Некоторое время он рисовал пальцем по груди Арги, потом рука его опустилась ниже.

— Да… — промолвил он, — это заметно.

И он соскользнул к бёдрам Арги, обхватывая ладонью его член. Тотчас пробудилось желание, острое, как будто Арга воздерживался много дней. Арга провёл рукой по волосам Эрлиака, намотал на запястье длинные косы. Другой рукой он взялся за член и направил его ко ждущему полуоткрытому рту…

Рот Эрлиака был холодным.

Арга проснулся так резко, будто его окатили льдом. Сердце дико колотилось. Он сел. Он был в своём походном шатре, на меховой постели. Во сне, верно, ему стало жарко и он откинул одеяло… Над его бёдрами склонялся Маррен.

— Свихнулся?! — Арга отшвырнул колдуна с такой силой, что тот отлетел и ударился спиной о сундук. Маррен вскрикнул. Сжавшись в комок, он медленно поднял на Аргу глаза, полные ужаса.

— Что это было? — прошипел Арга.

По щекам Маррена покатились слёзы.

— Я… Арга…

Арга тяжело вздохнул. Приведя одежду в порядок, он встал и потёр веки. «Это моя вина, — думал он. — Я должен был предвидеть». Он подошёл к Маррену. Тот сжался ещё плотнее и низко опустил голову. Арга долго смотрел на него. Маррена била дрожь. Поколебавшись, Арга взял его на руки. Маррен приник к нему, точно ласковое животное, уткнулся лицом в шею. Его лёгкое тело было гибким и податливым, держать его было так удобно, что Арга, казалось, мог бы стоять так часами… По привычке он запустил пальцы в волосы Маррена — и впервые заметил, что у него есть такая привычка. «Я сам виноват, — подумал он снова. — Я разрешил ему ко мне липнуть. Вот ему и взбрело в голову».

— Ты решил меня отблагодарить? — сказал он вполголоса. — Маррен…

— Арга.

Холодное дыхание колдуна коснулось ключицы.

— Маррен, — сказал Арга как мог мягко. — Этого не нужно. Я весенний. Мы соединяемся только для радости. Взаимной радости. Ты не можешь этого не знать.

Маррен шевельнулся в его объятиях.

— Арга, — его голос звучал глухо, но до странности спокойно. — В глазах твоих богов я не человек. Ты можешь использовать меня как угодно. Для войны. Для интриг. Для удовольствия. Я… твой.

— Безумный колдун, — сказал Арга. Но с рук его не спустил.

— Да.

— Разве я стану искать лазейки в законах богов?

— Я не хотел оскорбить тебя.

— Я знаю. Ты хотел мне заплатить. Не нужно.

Маррен приподнял голову.

— Арга, — сказал он шёпотом. — Мне хорошо с тобой.

Арга вернулся к постели и сел, удерживая Маррена у себя на коленях. Тот прерывисто вздохнул и решился: обнял его обеими руками за шею. В задумчивости Арга гладил его по спине. От Маррена пахло каким–то горьким растением: верно, то был запах плоти, изменённой магией. От него никогда не пахло по–другому. Аргу охватило любопытство. Он взял голову Маррена в ладонь. Колдун чуть откинулся назад. Глаза его закатились, рот приоткрылся. Арга провёл кончиком пальца по его губам, ощутив прохладу и сухость. Будут ли они горькими на вкус?.. Он дотронулся до кровоподтёка. Маррен вздрогнул, но не отстранился. Повернув голову, он поцеловал палец Арги.

«А, мрак!» — подумал Арга, склонился и прижался губами к его губам.

…они не были горькими.

Маррен затрепетал. Он выгнулся и тесно прильнул к Арге. Арга чувствовал, как холодные пальцы гладят его по затылку и шее. По спине сбегали мурашки. Но это было приятно. Арга приподнялся на коленях и опустил Маррена на меха. Колдун вцепился в его плечи. Ему не хотелось размыкать объятия. Арга поцеловал его снова. Маррен ответил. У него был твёрдый и узкий змеиный язык. «Что я делаю? — думал Арга. — Я в своём уме?» Но веселье поднималось в нём, как искрящаяся вода. Арге было почти смешно. «Что я делаю?..»

Он не чувствовал вожделения. Он любил статных женщин, похожих на Лакенай, и крепких мужчин, похожих на него самого. Навряд ли он мог пожелать этого древнего колдуна, костлявое отродье с холодной шкурой. Но губы Маррена не были горькими… Арга испытывал удовольствие. Лишённое похоти, оно становилось лишь заманчивей. Прежде Арга не знал такого. Удивление и любопытство, замешательство и непрошеное сострадание перерождались в нём в иное, неведомое прежде чувство.

Больше всего оно напоминало нежность.

Маррен смотрел сквозь ресницы.

Арга не хотел и не собирался обладать им, — по крайней мере сейчас, — но приласкать его он хотел.

Он запустил руки под одежду Маррена. Тот дёрнулся с резким вдохом. Глаза его закрылись, пальцы соскользнули с плеч Арги. Обе рубахи Арга стащил с него через голову и оставил на локтях, удерживая руки Маррена спутанными. Маррен снова задрожал крупной дрожью. Арга поцеловал его в губы, в шею и грудь под торчащими ключицами. Колдун всхлипнул. Он крепко зажмурился, будто от робости, и не открывал глаз, но извивался под прикосновениями Арги так, что не оставалось сомнений — ему хорошо, ему очень, очень хорошо…

Арга отпустил его, отбросил рубахи и раздел Маррена донага. Теперь колдун смотрел на него с опасением. Чёрные глаза поблёскивали, между разомкнутых губ белела кромка зубов. Арга огладил его. Маррен сглотнул и услужливо развёл колени. Арга помедлил, скрывая усмешку. Смеяться над Марреном сейчас было не только противно законам Фадарай, но и просто немилосердно.

Его тело выглядело странно. Совершенно гладкая, серебряно–белая кожа без волос, родинок, шрамов, потёртостей — и под этой кожей торчащие кости, сухие узлы жил. Арга видел, как меняется оттенок кожи Маррена. Перемены радовали его. Порозовели губы. Потемнели соски, и Арга поцеловал их, каждый обведя языком. На первом Маррен тихо вскрикнул и дёрнулся, на втором — попытался расслабиться, часто и неровно дыша. «Его тело очень юное, — думал Арга. — Если он остановил свой возраст — здесь… Он вообще с кем–нибудь спал?»

Арга устроился поудобней. Он не сомневался: Маррен ждёт, что поручитель овладеет им, использует его, как обычные смертные используют жён и рабов. Зная нравы весенних, Маррен только что напомнил ему — он вправе. Прикосновения Арги сладки ему до безумия, даже боль и унижение будут сладки, если он примет их от Арги, своего благословенного праведного поручителя…

Многих людей влечёт то, что запрещено.

Многие совершат запрещённое, если кара не будет грозить им, а деяние останется в тайне.

«Если это и есть искушение, — подумал Арга, — то Элафра плохо потрудился на сей раз!»

Он обхватил ладонями голову Маррена и стал целовать его лицо. Маррен вздрагивал, пытаясь то отпрянуть, то ответить. Арга поцеловал его в губы. Руки его бродили по телу колдуна, холодному, но живому. Чудилось, что даже этот холод отступает под ласками, чёрная кровь быстрее бежит по жилам. Арга сбросил рубаху. Глянув, он остался доволен: к низу живота оттенок Марреновой кожи стал уже почти человеческим. Член и яички были тёмно–розовыми. Член так и не встал по–хорошему, но сделался достаточно твёрдым для продолжения игр.

Резким движением Арга развернул Маррена к себе и лёг на него всей тяжестью. Маррен застонал. Этого он ждал. Всё шло как должно. Он обнял Аргу, впутав пальцы в его волосы, вжался в него, развёл и приподнял ноги. Теперь ему оставалось только принять Аргу. Впустить его внутрь.

Зажмурившись в ожидании, он не видел, как улыбается Арга.

Арга ещё раз поцеловал его в губы, отпустил, вывернулся из рук Маррена и стал двигаться по его телу вниз, облизывая шею, соски, живот… Маррен взвизгнул, когда его член оказался у Арги во рту. Его глаза широко раскрылись. Он даже приподнялся, изумлённо уставившись на Аргу. Тому пришлось прерваться, чтобы освободить рот.

— Что?

— Арга…

— Нравится?

— Я…

— А я — весенний, — Арга наконец засмеялся. — Я должен знать, что тебе нравится.

— Да! — Маррен выпалил это и смутился, отводя глаза. — Арга… я думал, ты…

— Я возьму тебя так, как тебе хочется. Но позже. После того, как тебе станет хорошо.

— Хочется? — эхом отозвался колдун; лицо его застыло в выражении крайнего потрясения. Потом он заморгал и нелепо улыбнулся, сознавшись: — Хочется.

— Хорошо, — сказал Арга. — Тогда поверь мне. Ты мне веришь?

— Да, Арга.

— Ляг. Успокойся. Закрой глаза.

Маррен рухнул на спину и откинул голову. Со свистом втянул воздух сквозь зубы. Его пальцы впились в меха и выдрали часть подшёрстка. Каждое движение губ и языка Арги отзывалось содроганиями в его теле. Он метался так, что Арге пришлось покрепче обхватить его бёдра. Потом он поймал руки Маррена и переплёл его пальцы своими. От этого колдун вдруг утихомирился. Мучительное напряжение отпустило его, он расслабился и только тихо стонал, перекатывая голову на шкурах. Когда Арга добился своего, Маррен умолк и надолго задержал дыхание.

Его семя было жидким как вода и столь же прозрачным. «Бесплоден, — понял Арга. — Намеренно, могу поклясться. Зачем магу Чёрной Коллегии случайные дети?»

Арга поднялся, подтащил одно из одеял и укрыл Маррена. Улёгся рядом. Отдышавшись, колдун потянулся к нему — так кротко и ласково, с такой благодарностью и доверием, что в Арге шевельнулось подобие настоящего желания. Однако, несмотря на недавнее обещание, сейчас было не время для него.

— Всё, — сказал Арга Маррену в макушку. — Засыпай.

— Но ты…

— Но сейчас–то тебе не хочется, верно? — Арга улыбнулся. Маррен не стал спорить. Он потёрся лицом о грудь Арги и мирно свернулся в его объятиях.

Тело его так и осталось тёплым — до самого утра.

Последние телеги обоза ещё петляли по дороге в предгорьях, а передние уже катились вдоль течения Фиранак. Тёмная стремнина реки оставалась свободной ото льда, лишь заросли рогоза по берегам укутал пушистый иней. Сияны распрощались с друзьями и свернули от реки вправо. Там, в холмах, высились их стройные башни и лепились к склонам вырубленные в камне дома, издалека подобные гигантским лестницам. Многим другим предстояло уйти сегодня к вечеру или завтра. Рияны носились верхами, собирая одолженные книги и обещанные записи. На Вильянов и Ноэянов было смешно смотреть: все они ехали, вывернув головы в одну сторону — высматривали проход в скалах, уводивший к их плодородным долинам. Проход этот выбил в камне бурный ручей. Дорога там становилась наклонной и узкой, кое–где телеги рисковали застрять или свалиться в воду. Это предвидели и без устали об этом шутили.

В Арге пробуждалось нетерпение. Сатри и Ладри чуяли его и тоже теряли покой. Даянам и Ториянам предстоял самый долгий путь: их владения лежали за Аттай, к северу и западу от столицы. Некогда Миранай Труженица так сложила горы, земли и воды, что эти края стали тёплыми, удивительно тёплыми для Севера. Пасмурно было там и редко показывалось солнце, но в тепле вызревали многие плоды и злаки. В вечных тенях белели берёзовые рощи. У рек и озёр стояли резные терема с островерхими крышами. Великая река Милефрай брала начало там в одном из болот, хотя многие описатели земель оспаривали это и утверждали, что Мильфраннен рождается в леднике, высоко в горах… Арга любил Аттай и большую часть времени проводил в городе, но огромная усадьба Ториянов всегда ждала его с приветом и угощением. Две его тётки, старшие сёстры матери, жили там, когда не разъезжали по гостям.

Показались Окружные горы, и самые зоркие уже клялись, что видят сторожевые башни на скалах. Крайняя гора заслоняла Аттай. Близился желанный миг: дорога вильнёт в сторону, гора отодвинется, будто занавесь, и за нею откроется сверкающий, засыпанный снегом город… «Все заорут как дикари, — думал Арга с улыбкой, — и будут петь, пока в горле не запершит». Он и сам припоминал слова, чтобы подхватить песню. «Город мой, город — горная кошка, белая кошка, припавшая к склону. Прыгай, Аттай! Много добычи перед тобою, когти и зубы твои из стали. Прыгай, Аттай!» Арга мурлыкал мотив вполголоса, когда его нагнал Эрлиак верхом на Тарии.

Минуту назад проглянуло солнце и Арга пришёл в благодушное настроение.

— Ты — королева в короне башен. Славься, Аттай! — вслух допел он и поприветствовал священника.

Лицо Эрлиака было непроницаемым.

— Привет и тебе, Арга.

— Что так заботит тебя? — спросил Арга с улыбкой.

Эрлиак уставился на уши Тарии. Волкобыла прянула ими, точно почуяла взгляд.

— Значит, — сказал Эрлиак раздельно, — ты решил ему поверить?

Не было нужды уточнять, о ком это. «Если бы я поверил Маррену чуть раньше, — подумал Арга, — Каудрай осталась бы жива». Вслух он сказал:

— Много ли времени займут твои наставления, святой отец?

— Их не будет. Ты всё знаешь, Арга. Предостерегали тебя не раз. Ты выслушал советы и поступил по–своему. Это твоё право.

— Хорошо. Тогда с чем ты явился?

— Совет прелатов начнётся через шесть недель.

Арга прикинул время.

— Неужто инн Гарак приедет из Суры?

— Почему нет? — удивился Эрлиак. — Он не стремится к Престолу, но он нужен на Совете. Он хороший человек, далёк от наших споров и близок к Воспринятым на Белом Берегу. Расскажет нам, как мы выглядим со стороны.

Арга ухмыльнулся.

— Изрядную смелость нужно иметь для такого.

— Гараку некого бояться.

— Чтобы выслушать его и услышать, тоже понадобится смелость.

— Ты прав.

Эрлиак умолк. Тария с интересом поглядывала на Сатри. Тот сделал вид, что не замечает её. Но Ладри обошёл Тарию с другой стороны и стал игриво пофыркивать. Наблюдая за ними, Арга весело щурился: Эрлиак на стройной юной волкобыле оказался зажат между двумя огромными коневолками.

Эрлиак был очень недоволен и смотрел враждебно. Но что бы он ни сказал сейчас, смутить Аргу он не мог. Этим утром Арга разгадал наконец одну из терзавших его загадок. Может, то было очередное знамение, дар Каудрай или святого Лаги; а может, он понял сам, просто потому что достаточно долго ломал голову. «Во всех деяниях Джандилака, — подумал Арга, проснувшись, — есть доли обеих его дочерей. Я знаю, как они являют себя в Законе Прощения. Но в клятве поручителя тоже говорят обе! Выбор между ними — и есть искушение, о котором твердили мне». Кевай призывала к суровости. Джурай молила о снисхождении. Арге вспомнились статуи в цанийском храме. Едва ли не тогда он сделал выбор: душа его обратилась к Дщери Милосердной. «Каудрай поняла бы, — Арга не сомневался. — Поняла и приняла. Возможно, спустя время. И прадед… пожалуй, и он тоже».

«Ты вправе убить его, если заподозришь в нём новую порчу», — говорила клятва. Многие напоминали Арге об этом. Но в той же клятве звучало: «Ты вправе вручить ему оружие, если убедишься в его верности». Значит, верность могла родиться. От чего зависело это? Арга был уверен: не от судьбы и случайности, но от поручителя и выбранного им пути.

Арга достаточно долго наблюдал за Марреном. И если бы только он поверил ему раньше…

…Эрлиак вздохнул.

— Ты силён, Арга, — сказал он. — Надеюсь, тебе хватит силы, когда придёт час.

— А обещал, что наставлений не будет.

— Это не наставление. Это просьба.

— Вот как?

— Две просьбы. Первая из них проста: будь осторожен. Я бы умолял тебя, Арга, если бы в этом был какой–то прок… — священник понурился, плечи его опустились. Арга невозмутимо ждал продолжения и дождался: Эрлиак вскинулся и воскликнул: — Арга, я боюсь! И я, и все вокруг — мы боимся Чёрного Вестника. И страшно видеть, как он становится всё ближе к тебе.

— Вторая просьба?

Мгновение Эрлиак смотрел на него сверкающими глазами, потом отвернулся. Арга оставался спокойным, и он тоже заговорил ровно:

— Считается, что на Престол главу Церкви возводит дом Цветения и никакой другой дом. Но это не так. Многих спросят об их мыслях. Ко многим прислушаются. Ко главам весенних домов, к прославленным воинам и мудрецам, к магам… К тебе и Лакенай — в первую очередь.

— И что же?

— Обдумай свой ответ, Арга. Подумай заранее, чтобы не сожалеть об опрометчивых словах. Долгие годы избранник будет говорить от имени самой Фадарай. Определять судьбы. Указывать пути. Каудрай благословила поход Фраги, хотя ей претило кровопролитие. Её мудрость возобладала над её чувствами. Она была истинной владычицей. Но это в прошлом. А что в будущем?

Арга поднял взгляд на Окружные горы. Теперь и впрямь различались вдали башни на высоких скалах. Он видел две: одна была древней, старше Аттай и поднималась крутыми уступами, другую лет двадцать назад Сияны выстроили на свой лад — стройную, опоясанную галереей.

Эрлиак молчал.

«Он прав, — признал Арга. — И на сей раз он дал хороший совет. Прелатов Цветения много, но немногие из них достойны Престола, а из достойных не все стремятся к власти». Выбирать следовало мудро. «Иннайта Гарак откажется от этой чести, — подумал Арга. — Деннерай… способна совершить невозможное, но путь ей всегда будет указывать кто–то другой. Иленда станет требовать крови неверных, словно служит Кевай, а не Весне. Кто тогда? Аркенай? Сама доброта, но она не в силах быть владычицей и знает это. Зервак? Вечно в ссоре со всеми. Эдрай слишком молода. А Лабра стар, возможно, он даже не приедет… Кто?»

Невольно Арга обернулся к Эрлиаку. Почудилось, что на лице священника мелькнула улыбка, но тотчас оно снова стало непроницаемым. С минуту Арга смотрел на него, потом кивнул и сказал:

— Я услышал.