Мадам

Глава двадцать четвертая

Джил еще даст о себе знать. Они всегда проявляются, особенно те, к которым испытываешь двойственное чувство.

А жизнь тем временем не стоит на месте. Я ненавижу увольнять девочек и делаю это только в случае крайней необходимости. В моем мире, где связи — это ваше всё, вам не хочется быть жестокими со своими сотрудницами. Так что я позволю ей пропасть на некоторое время и разберусь с ней позже, пока что мне хотелось разобраться со своей личной жизнью.

Если вы попросите меня не раздумывая ответить, какое мое самое любимое место на свете, я отвечу — Блок-Айленд. И если вы ничего не слышали о нем, то ничего страшного, хотя кто-то назвал Блок-Айленд одним из последних замечательных мест в Америке.

Когда я впервые приехала в Бостон и собиралась поступать в Эмерсон, одна моя подружка, помешанная на велосипедах, уговорила меня поехать туда на весь день.

«Мы возьмем велики напрокат прямо там, будет классно», — уверяла она меня. Мне очень нравилась идея прокатиться на пароме и чуть меньше — на велике. Сразу оговорюсь, что я нормально отношусь к физическим нагрузкам, просто мне больше нравится скользить по чистой глади воды, чем ехать по пыльному холму под палящим солнцем.

Я смотрела на отели в викторианском стиле, рассыпанные вдоль берега, и почувствовала, что перенеслась в прошлое, в эпоху красоты и элегантности, когда в пять часов подавали чай, играли в крокет и публика переодевалась к ужину в вечерние наряды. Тогда я влюбилась в Блок-Айленд и до сих пор не разлюбила это место.

Я чуть было не поехала туда с Джесси, но в последнюю минуту он куда-то пропал, и я осталась дома и налилась. Тогда я очень злилась, но, оглядываясь назад, радуюсь, что все так вышло. Я не могу даже думать о том, что Джесси запятнал бы это место.

Бенджамен преподнес мне сюрприз.

— Ты не могла бы попросить кого-нибудь посидеть за тебя на телефонах пару дней? — спросил он мимоходом, когда мы стирали белье. В нашем доме в небольшой кладовке рядом с ванной имелась стиральная машинка и сушилка. Наверное, я оценила бы эту роскошь еще больше, если бы в прошлом не имела дурной привычки платить уборщицам за то, что они придут и постирают белье за меня.

— Скорее всего, могла бы, а что?

Бенджамен пожал плечами и склонился над своими носками.

— Почему после стирки носки всегда оказываются непарными? — задал он риторический вопрос. — Не знаю, Эбби, я просто так спросил. Вдруг захотелось куда-нибудь смотаться, и я знаю, что тебе бы тоже не помешало. Ты слишком много работаешь.

Мне нравится, когда окружающие замечают, как много я работаю. Когда много работаешь, то начинаешь собой гордиться, когда тебя нахваливают другие люди. Я приосанилась:

— Наверное, ты прав, — скромно заметила я. — А что ты задумал?

Бенджамен выпрямился и посмотрел на меня:

— Как насчет поездки на Блок-Айленд?

Я не спросила, как он догадался о моей любви к этому месту. Бенджамен обращал внимание на любую мелочь.

— Я бы с удовольствием туда съездила, — ответила я.

Одно дело знать, что мне нравится какое-то место, но совсем другое — пригласить меня туда. Я испытала некоторое благоговение. Бенджамен явился предо мной Рыцарем в Сияющих Доспехах, Принцем на Белом Коне, о котором мечтает любая женщина.

— Отлично, — сказал Бенджамен, не подозревающий, что я только что произвела его в рыцари. — Я позвоню, забронирую нам номер. Когда ты хочешь поехать?

— Когда угодно, — ответила я на автомате, но потом перестроилась в рабочий режим: — Так… Что, если я поработаю в пятницу, а мы поедем в субботу и останемся, скажем, до понедельника. Как тебе такой план, идет?

А сама подумала, что вряд ли он сможет. Все-таки у Бенджамена есть работа. Я зачастую забываю, что живу с мужчиной, который работает с девяти до пяти. Скорее всего, он сейчас ответит «нет», и мы начнем спорить, чья работа важнее.

— Конечно, — сказал Бенджамен.

Я проглотила все приготовленные доводы в пользу своей работы и со смиренным видом взяла корзину с бельем.

Если вы когда-нибудь поедете на Блок-Айленд, то советую остановиться в отеле «Маниссес». Мне всегда казалось, что в этом названии есть что-то южное («только здесь Маниссес, а не Манассас, поправлял меня Бенджамен), хотя на самом деле это название дали острову индейцы племени наррагансет, оно означает Остров Маленького Бога. Да, у этого племени слова короткие, но емкие. Отель назван в честь острова и напоминает пожилую леди, вечно брюзжащую и скучную, но все еще элегантную, несмотря на то что ей пошли бы на пользу подтяжка лица и более тугой корсет. В нашем номере (по традиции номера назывались в честь затонувших у берегов острова кораблей, и наш носил гордое название «Палантин») имелась ванна с гидромассажем, приятное анахроничное дополнение к викторианскому стилю, но самым притягательным был бар. Необычные коктейли, вид на бухту и стиль, который никогда не выйдет из моды.

Мы заказали столик в ресторане на семь и в шесть спустились в бар. Мне хотелось выпить какой-нибудь синий коктейль, всегда любила напитки ядерных цветов, но Бенджамен, по-видимому, выбрал альтернативу заранее, поскольку нас ждала бутылочка шампанского.

— Что это? — спросила я. Ладно, признаюсь, временами я немного торможу.

Бенджамен обменялся с барменом многозначительными взглядами, бармен вытащил пробку, осторожно выстрелив ею прямо в свою руку, а потом разлил напиток по бокалам. При этом бармен широко улыбался. У меня появилось неприятное чувство, что я забыла застегнуть молнию на платье или что-то в этом роде.

— Что? — повторила я.

— А вот что… — Бармен открыл коробочку прежде, чем передать ее мне. Да, признаюсь, иногда я торможу по-страшному. На синем бархате ярко сиял бриллиант, и, как это ни абсурдно звучит, мои глаза наполнились слезами.

Ну, может, я одна такая романтичная «мадам».

Возможно, я была такой романтичной, поскольку почти ежедневно мне приходилось быть прагматичной и давать разумные объяснения происходящему.

Такое случается, когда вы проводите кучу времени, наблюдая, как люди разрушают собственную жизнь, когда вы — проводник, через который они зарабатывают деньги, а потом тратят их на что-то, что может лишить их жизни, например на наркотики.

Когда я только начала работать, то не особенно задумывалась обо всем этом. Я закрывала глаза и отрицала изнанку своего бизнеса. Я слишком высоко парила в облаках от азарта, что занимаюсь чем-то запретным, из-за денег, из-за того, что внезапно стала важным персонажем бостонской ночной жизни, и не могла думать ни о чем ином. Я смотрела на мир с позиции пупа земли, но профессия «мадам» поощряет эгоизм, поскольку иначе я не добилась бы успеха.

Но с течением времени мои приоритеты менялись и стали закрадываться сомнения. Я усомнилась, настолько ли я белая и пушистая невинная овечка, как я себе периодически говорила. Усомнилась, могу ли я продолжать заниматься своим делом и при этом чувствовать себя хорошим человеком.

Дело в том, что я посылала девочек туда, куда ни за что не пошла бы сама, заниматься тем, чем не стала бы заниматься сама, и при любой возможности, снова и снова отправляла бы их к клиентам. Я занималась этим, как и все остальные, ради денег, причем зарабатывала достаточно, чтобы надолго заглушить совесть.

В какой-то момент вы проходите через стадию самооправдания. Я знала, а иногда даже была уверена, что если бы эти девочки не работали на меня, то они работали бы на кого-то другого, и, скорее всего, этот кто-то обращался с ними намного хуже, чем я. Я достаточно хорошо была знакома с методами работы других бостонских эскорт-служб, не говоря уже об уличных сутенерах, чтобы понимать, что я — деликатес в мире секс-индустрии.

Кроме того, я оправдывала себя тем, что привлекаю особую касту клиентов. Девяносто процентов моих клиентов, как я уже говорила, представители среднего класса, которые хотят обычного секса безо всяких там выкрутасов. В большинстве случаев это постоянные клиенты, с которыми я имею дело годами. Я их знаю и, насколько это вообще возможно в нашем мирке, доверяю им, по крайней мере считаю, что смогу с ними справиться. Так что если какая-то девочка приходит ко мне после работы в другом агентстве, то я считаю это новой ступенькой в ее жизни, ступенькой к лучшей жизни. Иногда девочки уходят из «Аванти», поскольку находят для себя что-то получше. Иногда они просто переживают ту черную полосу безденежья, которая толкнула их на панель, и двигаются дальше, а я поздравляю себя с тем, что сыграла достойную роль в их успехе.

Потом в какой-то момент я вообще перестала искать объяснения.

А сейчас? Я не чувствую вины за то, что делаю, хотя и не пытаюсь обмануть себя, что я мать Тереза. В этом веке все мы пожинаем плоды нашей пуританской истории. Америка — единственное место во всем мире, где можно вовсю демонстрировать убийства по телевизору, но при этом нельзя показать даже часть соска, и это неправильно. Я даю возможность двум взрослым людям провести время вместе, он получает оргазм, а она — деньги, и, честно говоря, я не вижу в этом ничего плохого.

Но, на мой взгляд, и хвастаться особо нечем. Это просто работа, и всегда ею была, просто раньше я до смешного идеализировала ее, и в какой-то момент сама потеряла путеводную нить.

Да, действительно, когда занимаешься чем-то незаконным, это возбуждает. В нашем обществе бытует мнение, что все нелегальное — это романтично и круто, и именно такой я себя видела — Персик Вне Закона, сексуальная и соблазнительная, умная, но умеющая сочувствовать, этакая Королева Бостона. Под этим лозунгом я миновала сложные времена и опасные моменты, от которых, возможно, и не смогла бы избавиться никак иначе.

Но с возрастом положение «вне закона» теряет притягательность, перестает быть таким уж крутым. Я забеременела. Я вышла замуж. Возможно, игры с законом были неотъемлемой частью моей профессии, но я уверена на все сто, что меня они больше не возбуждали.

Я пережила период влюбленности в свою работу, когда она казалась мне гламурной и крутой, потом я какое-то время стеснялась ее, потом мне наскучило быть «мадам», и вот наконец подошла к своему теперешнему отношению — это только работа и ничего более. У меня есть свой бизнес, и я хорошо им управляю. И как любой работающей жене и маме, сложнее всего совместить работу и семью.

Любая женщина, занимающая руководящий пост, скажет вам то же самое…

После переезда в Чарлзтаун я стала осторожнее. Раньше я не задумывалась о том, как меня воспринимают соседи. Мне тогда вообще было плевать на соседей, если уж на то пошло. Но теперь мы мило общались с пожилой четой, живущей в нашем доме, я познакомилась с продавцами магазинчика за углом, куда каждый день бегала за сигаретами, хотя Бенджамен, моя мать, его мать и почти все мои друзья и знакомые в один голос уговаривали меня бросить курить.

Люди, чье мнение имело для меня значение — мои друзья, семья и даже мои клиенты, — принимали меня такой, какая я есть. В прошлом мне хотелось только одного — стать модной светской львицей, успешной «мадам». Но теперь моя жизнь изменилась, и мне пришлось перестраивать и свое поведение тоже.

Я приобрела мобильный телефон, но пользовалась им лишь в тех случаях, когда находилась вне офиса, поскольку обычный телефон намного надежнее. Я до посинения повторяла историю про обслуживание банкетов. Но мне хотелось перестать быть только Персиком, хотелось, чтобы и Эбби тоже присутствовала.

Я не знала, моя это заслуга или Бенджамена, но к тому моменту, как мы поженились, я смотрела на себя совершенно другими глазами. Возможно, впервые в жизни я посмотрела на себя как на многогранную личность: южанка, поэтесса, «мадам», жена, будущая мама.

Я увидела, что состою из сложных элементов, которые и делают нас в итоге людьми.

Я записалась в спортклуб и стала каждый день заниматься плаванием, сидя у бассейна так, как раньше сидела в кафе, — передо мной открыта книга в кожаном переплете, а вокруг порхают слова моих будущих стихов. Я писала о начале и конце жизни, о людях, продающих тела, и людях, продающих души. Я смотрела на невероятный светло-зеленый цвет воды в бассейне и представляла опаленные солнцем ленивые островки в южных морях, бесконечные дни и песок между пальцами. И писала об этом.

А потом родился Сэм, и моя жизнь изменилась навеки.