Мадам придет сегодня позже

11

С нетерпением вхожу в квартиру — и кто стоит в ярко освещенной прихожей? Со взглядом убийцы и всклокоченными волосами? Фаусто Сент-Аполл!

Собираю в кулак всю свою волю, чтобы не рухнуть от испуга. Именно сейчас, черт бы его побрал! Я слишком страстно призывала его этой ночью!

Фаусто держит в одной руке бокал с виски, в другой — сигарету. Сверлит меня глазами. Он явно поджидал меня.

Что делать? Подчеркнуто небрежно захлопываю дверь. Остается только одно: бегство вперед.

— Смотрите-ка, — говорю я кокетливо, — редкий гость. Вы кого-нибудь ищете, месье?

— Где — ты — была? — произносит Фаусто медленно, с ударением на каждом слове, будто студент театрального училища на репетиции.

Хороший вопрос! Где я была? Надо что-нибудь придумать.

— Бегала, — говорю я вслух, — знаешь, джоггинг!

— Где?

— В саду Трокадеро, напротив.

— С каких — пор — ты — бегаешь? — спрашивает ошеломленно Фаусто, все еще словно на уроке риторики.

— С тех пор, как ты пропал, дорогой. Я безумно скучаю. Не могу же я день и ночь заниматься домашним хозяйством!

— А — это — что — такое? — Он показывает на мою мокрую одежду.

— Я упала в большой фонтан, — сухо отвечаю я, — мне надо срочно принять ванну, я насквозь мокрая. Пусти, мне холодно!

Фаусто не двигается с места. Протягивает руку с сигаретой.

— Супермен, — показывает он на мою грудь. Морщится и допивает виски. — «Мадам придет сегодня позже», — передразнивает он мою запись на автоответчике. — Где ты была всю ночь?!

Действительно, где же я была? Ведь всю ночь напролет не бегают по Парижу в тяжелых деревянных сандалиях.

— Лунатизм! — Я сладко улыбаюсь. — А где ты был последние семнадцать дней?

Фаусто молчит. Слегка покачивается, и мне вдруг становится ясно, что он абсолютно пьян и лишь с трудом держится на ногах. Отсюда замедленная речь, отсюда осоловелый взгляд. Теперь еще и голова падает на грудь. Какое счастье! Мне это хорошо знакомо. Когда протрезвеет, ничего не вспомнит.

— Почему ты не позвонил? — спрашиваю я, выждав минуту. — Я так была бы рада. Тогда бы я не ушла!

— Потому, потому, потому! — говорит Фаусто и сует потухшую сигарету в рот. На красивом ковре лежит кучка пепла. Фаусто жует окурок и закрывает глаза.

Я разглядываю его словно чужого. На нем вещи, которые я никогда не видела. Откуда взялся этот уродливый зеленый пиджак? Эти бежевые брюки? Зеленое не идет Фаусто, оно делает его бесцветным. Зеленое убивает его, как розовое — альбиноса!

Фаусто поднимает свою гриву и пытается улыбнуться, что удается ему лишь наполовину. Выглядит он ужасно! Постарел, лицо серое, под глазами черные круги, уголки рта опущены. Чем бы он там ни занимался, это не идет ему на пользу. Зачем это ему? Что гонит его от меня?

Подныриваю под его рукой, которой он перекрыл вход в коридор. Вернувшись спустя почти час в спальню, свежая, чистая, благоухающая гвоздиками, я застаю Фаусто стоящим в раздумье перед нашей кроватью. Он безмолвно смотрит, как я запрыгиваю под одеяло. Выжидаю.

— Ты пополнел? — спрашиваю наконец, потому что он выглядит потолстевшим.

— Еще как! — с трудом выдавливает Фаусто и, покачиваясь, смотрит на меня.

— С чего бы это? Ты вроде работаешь не покладая рук?

— От забот, — отвечает с ухмылкой Фаусто.

— От забот худеют.

— А я наоборот! Посмотри, какой я жирный, мое пузо все время растет, я страшнее ночи. Это твоя работа. — Он тянет себя за галстук.

— Да что ты? Я тебя неделями не вижу.

— Я неделями спрашиваю себя, чем ты занимаешься, когда меня нет дома. Вуаля — пять кило сала от волнений! — Он плюхается на край постели и пытается снять ботинки.

— Где ты был все это время? — спрашиваю я ледяным тоном.

— Деньги зарабатывал! Для тебя, моя маленькая козочка, чтобы ты могла бегать в саду Трокадеро!

— И где же ты зарабатывал деньги? Уж не здесь ли, в Париже?

— А-а-а, все бы тебе знать. Не скажу!

С одним башмаком он справился. С другим возникли проблемы. Я автоматически нагибаюсь и помогаю ему.

— Ох, как славно! Обслужи меня, голубка! Что может быть лучше собственной родной козочки. — Он падает на спину и тщетно пытается расстегнуть рубашку.

— Что ты праздновал в пятницу, неделю назад? В «Куполе»? — спрашиваю я и снимаю с него рубашку.

— Где, дорогая?

— В «Куполе». А потом в «Селекте».

— Не помню.

— Вспомни, пожалуйста!

— Слушаюсь! Помоги мне справиться с ремнем! Не могу расстегнуть. Я так устал. Не спал всю ночь. И брюки! Они мне тесны. Вот уж не предполагал, что у меня такие сложные брюки! Это ты их купила? — Он глубоко вздыхает и с интересом наблюдает за моими мучениями. С ремнем я справилась, теперь на очереди молния. Заело. Я дергаю туда-сюда.

— Эй, поосторожней с гениталиями! — испуганно орет Фаусто. — Поаккуратней! Ты что, кастрировать меня хочешь?

Бросает на меня злой взгляд. Я вздыхаю.

— Делай сам, если тебе не нравится!

Фаусто встает на ноги. Брюки падают на ковер, за ними летит белье. Вот он уже голый. Смотрит на меня с ухмылкой. Эта ухмылка мне хорошо знакома!

— Погляди, какой я красивый!

Любуется своим темным и тугим украшением, торчащим вверх. Теперь еще ставит ногу на край кровати и салютует.

— Вив ля Франс!

Незабываемая картина: его член, бедро и вытянутая правая рука в безукоризненно точной параллели устремлены ввысь. К сожалению, знаю по опыту: сейчас он станет назойлив. Фаусто хотя и меняется в лежачем положении, но только когда трезв. Стоит ему перепить — лучше спасаться бегством.

— Да здравствует Франция! — повторяет громче Фаусто. — В вашей стране вальсов нет таких мужчин, как я, даже в сильном подпитии сохраняющих высокую потенцию! Поцелуй гордость нации, рабыня! Отдай дань!

— Приказывать можешь своим рабочим, — говорю я, скрестив руки за головой, — мне ты не платишь. А если тебе надо кого-нибудь унижать, ступай в бордель.

— Ах, мой сладкий ангелочек, я не хочу проститутку. Я хочу свою законную жену! Открой свой прелестный ротик, моя красавица, и впусти меня!

Фаусто подносит мне к носу свою гигантскую темную штуковину.

Я со скучающим видом закатываю глаза. С глубоким вздохом отворачиваю голову. Фаусто пытается меня схватить, промахивается и начинает опасно качаться.

— Осторожно! — вскрикиваю я, но уже поздно. Он с шумом опрокидывается у кровати и лежит неподвижно.

Тоже знакомо! Теперь он будет так спать, пока не протрезвеет, и я освобождена от обязанностей.

Опираясь на локти, разглядываю своего безжизненного супруга. Он хорошо смотрится в этих восточных покоях, на мягком толстом темно-синем ковре. Даже напившийся до бесчувствия, с легкой полнотой, он все еще умопомрачительно красив. А красота для меня играет важную роль! Я ведь из семьи художников! Уродливое убивает меня! С щемящей тоской гляжу на его длинные, стройные ноги, мускулистые руки, широкие плечи, львиную гриву и тонкое лицо: прямой нос, светлые брови, такой родной рот. Мой взгляд скользит вниз, на его роскошный темный фаллос, все еще в жизнерадостном ожидании торчащий вверх! Почему он не съеживается? Интересно. Может, у Фаусто эротические сновидения? Ну почему он не может быть нормальным, милым, надежным, честным, верным? Относился бы хотя бы вдвое лучше ко мне, я никогда бы не пошла к другому.

Фаусто спит глубоко и крепко. Но мне что-то мешает!

Он пахнет дымом. Очень сильно. Я только сейчас замечаю это. Свешиваю голову с кровати. Запах усиливается. Но это не трубка или сигара, Фаусто пахнет не табаком, а копченостями! Опять? Откуда это?

Вылезаю из постели, сажусь на ковер и обнюхиваю его. Весь Фаусто благоухает, как огромный копченый окорок. От него уже исходил такой запах, когда он поздно приходил домой. Правда, не такой сильный.

Так же пахло от него перед приемом в Версале, в первую годовщину нашей свадьбы, и на следующий день, когда мы вместе обедали на острове Сен-Луи. Глаза у него тогда были покрасневшие, а лицо расцарапанное! Было такое впечатление, что он явился прямо из коптильни!

Сплошные загадки! Сейчас разгадаем! Я вскакиваю. Посмотрим, где он был. Перешагиваю через безжизненное тело и бегу в его комнату. Дверь заперта! Тем хуже! Обыскиваю одежду Фаусто, перерываю все карманы. Ничего! Ни платка, ни зажигалки. Однако это меня не обескураживает. Я знаю, чего хочу. Если сегодня он мне не скажет правду, я натравлю на него детектива!

Фаусто спит до двух дня.

Я уже поела, когда он появляется. На него жалко смотреть: помятый вид, в дурном настроении, в уголках рта залегла страдальческая складка. Я стою на кухне в своем домашнем африканском лиловом платье, с подколотыми волосами и выжимаю апельсиновый сок. Лолло ушла к себе наверх, до четырех у нее перерыв на обед.

— Ох, как же мне скверно! — Фаусто с кряхтеньем опускается на стул. — Я должен изменить свою жизнь. А ты не помогаешь мне. — С вызовом смотрит на меня. Я молча ставлю перед ним стакан сока. Он залпом выпивает. — Отлично! Спасибо, родная! Дашь сигаретку?

— Ты женат на некурящей. Забыл?

— Добродетель — это, наверное, прекрасно! — Фаусто раскрывает широко рот и зевает как хищник. На нем красный бархатный халат, подаренный мною на день рождения. На нагрудном кармане золотом вышита его монограмма.

— Как дела за городом? — невинно спрашиваю я. Фаусто вздрагивает, как ужаленный.

— Как дела? Наивный вопрос! Это строительство — моя погибель! Рабочие сосут из меня кровь. Каменщики-португальцы воруют инструмент. Не могут сделать ни одной прямой стены. Я слежу за ними, как фараон за иудеями, и все без толку! Начинаешь возмущаться, они сразу не понимают по-французски. А бригадир пьет как лошадь! — Он выдерживает театральную паузу. — Но я все выдержу, любовь моя, ради тебя и ради того, чтобы у твоей подруги Глории хорошо шли дела!

— При чем тут Глория? Ведь ты же сказал, что ничего больше не отделываешь!

— Ты все воспринимаешь слишком буквально.

— Есть хочешь? — спрашиваю я, чтобы уйти от скандала. — Лолло приготовила для тебя! Я составлю тебе компанию.

Мы идем в красную столовую. Стол накрыт — с цветами, серебром, хрусталем. Лолло это умеет.

— У меня вообще нет аппетита, — жалуется Фаусто и ест за троих. Дыню с ветчиной. Полцыпленка с рисом. Салат. Сыр. Хлеб. Огромный кусок свежего клубничного торта. Все это запивается бутылкой бордо. Потом он, смакуя, выпивает чашечку фирменного «Золотого бразильского».

— Ну как, лучше? — осмеливаюсь спросить я.

— Лучше?! — возмущенно орет Фаусто и швыряет салфетку на стол. — Это ты спрашиваешь при реконструкции шестисот квадратных метров? Ты со своей Глорией! Вы послали меня на галеры!

— Я со своей Глорией? Что ты придумываешь? Глория не имеет к твоему дому ни малейшего…

Но он даже не слушает.

— Никогда в жизни я еще так не вкалывал. Разве не видишь, как я выгляжу? Круги под глазами. Бледный как покойник. Волосы выпадают. Есть почти не могу. Все вы, женщины, одинаковы. Все желаете моей смерти! А до того не успокоитесь! А потом перешагнете через мой труп навстречу следующему, кто достанет вам звезды с неба, и не вспомните обо мне!

Он встает. Красный халат распахивается, обнажая великолепный торс.

— Мы сегодня утром занимались любовью?

— Нет! Ты был слишком пьян. Фаусто ухмыляется.

— Кстати, о Глории! Ей еще не надоел ее скучный Жорж? По-моему, твоей подружке срочно нужен леденец! Она тебя уже спрашивала, каков я в постели? — Он ловит мою руку и кладет на свое самое выдающееся место. — Я рассчитываю на твои рекомендации, ангелочек мой. Не люблю сам себя расхваливать!

Я вырываюсь и поворачиваюсь к нему спиной.

— Пойдем в постель? — вкрадчиво спрашивает Фаусто.

— Никогда!

— Так уж и никогда! Но сначала мне нужно попасть в Версаль. Забрать гранит. Прибыла партия из Италии» Не жди меня вечером. Я потом сразу поеду на Луару. В чем дело, Тиция? Козочка моя! Ты выглядишь, как Шеффилдский палач!

— Завтра Троица.

— Ну и что?

— Ты не останешься на Троицу в Париже?

— Нет, дорогая.

— Потому что вы работаете, — саркастически бросаю я, — в субботу, в воскресенье, на Троицу, днем и ночью.

— Вот именно, — соглашается Фаусто. — Наконец-то до тебя дошло!

— Я даю тебе три дня, — невозмутимо говорю я. — Если до понедельника ты не покажешь мне дом, я от тебя уйду!

Фаусто кусает губу. Неожиданно он становится серьезным.

— К чему такая спешка?

— У меня лопнуло терпение!

— Почему это вдруг? Ты же знаешь, сколько длится перестройка целого дома! Почему ты не можешь подождать, когда он будет готов?

— Потому что ты врешь как по-писаному. Никакого дома вообще нет.

— Да? Нет дома? А где, по-твоему, я гну спину?

— В Париже! Ты все это время был в Париже. Глория тебя видела. И я видела «ролле», на улице Карм. Я тебя предупреждаю! Все имеет свои границы!

— Я люблю тебя! — Фаусто опускается на колени и утыкается в меня своей гривой. — Дай мне еще неделю. Через неделю все будет готово, и я покажу тебе все что хочешь, клянусь!

— При одном условии. Ты сейчас же напишешь мне адрес!

Я приношу бумагу и карандаш и кладу перед ним.

— С превеликим удовольствием, — кротко говорит Фаусто, — для тебя я сделаю все, дорогая. Я хочу, чтобы ты была счастлива!

Когда он уходит, я изучаю написанное им.

«Еловый дом» — стоит на листке, а рядом название крошечной деревеньки в окрестностях Буржа. Название кажется мне знакомым, но не могу вспомнить — откуда. Тут же звоню в справочную.

Вот он, час прозрения. Существует дом или это плод его фантазии? Через две минуты узнаю правду.

Дом существует, адрес не вымышленный. Даже телефон зарегистрирован, но мне его не дают.

— Сожалею, мадам, — говорит голос на другом конце провода, — но номер секретный, он в «красном списке».

— А как фамилия владельцев?

— Тоже нельзя говорить. Могу я быть вам еще полезна?

— Нет, спасибо.

Кладу трубку и размышляю. Неделя пролетит быстро. Подожду. Дам Фаусто последний шанс. Как-никак, он мой муж. Пусть докажет, что может реанимировать наш брак.

Фаусто сдерживает обещание. Звонит каждый день. Хрипловатый голос, к сожалению, тоже. «Последнее предупреждение, белобрысая змея! Убирайся из моей квартиры! Не то взлетишь вместе с ней на воздух!» Ну хватит! Как только она вешает трубку, набираю номер фирмы «Алолл-недвижимость», знакомый мне по объявлениям. Как знать, вдруг она снимет трубку? Но нет, чужим мужским голосом говорит автоответчик: «В нашем офисе сейчас никого нет. Пожалуйста, назовите ваше имя, телефон и пожелания. Мы вам позвоним».

Ах, я опять чувствую себя такой несчастной и одинокой! Вечное ожидание сведет меня с ума.

Но небо милостиво ко мне. Мои раздумья прерывает звонок Люциуса. Он на Троицу во Франции, гостит в Шантийи. Хочу ли я с ним поужинать? Найдется ли у меня время? Найдется! В день Святой Троицы мы идем в изысканный ресторан. В понедельник, в день Святого Духа, — на концерт. Что было потом, расскажу как-нибудь в другой раз, сейчас не до этого.

С Брисом Рено не встречаюсь. Он переезжает!

А вот Томми Кальман приглашает меня в оперу, в среду вечером, и я соглашаюсь! Однако мы идем не в роскошный дворец Гарнье, а в современную коробку у Бастилии. Слушаем «Электру». После спектакля мне по-настоящему плохо. Чересчур много мести, убийств и крови.

Зал слишком велик, сцена слишком удалена, голоса усилены акустическими системами — нет, мне это положительно не нравится. Опера должна быть интимной, как дома, в Вене. А эти холодные, стерильные театры-гиганты не в моем вкусе.

Неделя проходит.

Ожидание было не напрасным. Сегодня второе воскресенье июня. Почти два часа дня, двадцать пять градусов в тени, и мы едем за город смотреть дом!

Фаусто словно подменили. Небо ярко-голубое. На мне белые шорты, красные сандалии, белая рубашка. Я будто заново родилась. Настроение чудесное, хочется кричать от счастья.

Мы мчимся на юг, и впервые я не испытываю страха в «роллсе». «Еще в разгаре пора цветенья. Дни золотые цветущих роз!» Это изречение послала мне Глория. Золотые буквы на красивой открытке в стиле модерн. Сегодня я ее взяла с собой, это мой девиз: мне всего лишь сорок два, я бодра, абсолютно здорова, на лице ни одной морщинки, и, может быть, я еще в этом месяце забеременею. Фаусто делал какие-то намеки. К тому же он вернулся еще в пятницу, и мы две ночи подряд любили друг друга. Похоже, дурные времена окончательно уходят и начинается новая жизнь!

Через два часа мы съезжаем с автострады и едем дальше по шоссе. Фаусто гладит меня по голой коленке. Сам он еще не выкурил ни одной сигареты. Я это оценила.

Пересекаем Луару. Потом сворачиваем на романтическую проселочную дорогу, идущую вдоль живописного канала, через покатый холм, усаженный старыми фруктовыми деревьями. По обе стороны пасутся стада овец. Впереди показалось большое имение из песчаника, с круглыми башенками, обнесенное высокой каменной стеной. По деревянному мосту переезжаем ручей. На берегу стоят старые ивы, свесившие ветви в воду. Более идиллического пейзажа я не встречала. Вот тенистая рощица, потом резкий поворот направо — и. мы приехали!

Со скоростью пешехода мы въезжаем в ворота из самшита и останавливаемся перед красивым старинным скатом крыши, достающим почти до земли и сулящим покой и защищенность. Кругом абсолютная тишина. Лишь изредка шелестят кроны деревьев. Пахнет свежескошенной травой. Щебечут птицы, жужжат пчелы. Просто рай.

— Итак, — торжественно объявляет Фаусто, — это и есть «Еловый дом»!

Он обходит машину, открывает мою дверцу и протягивает мне руку.

— И что я еще хотел сказать: это твой дом, Тиция! Он принадлежит тебе!

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю, опешив, я.

— Это подарок, — театрально объявляет Фаусто и целует мне руку.

— Ничего не понимаю. Ты же говорил, что дом — прибыльный бизнес.

— Теперь уже нет. Вылезай и осмотрись!

Дом действительно великолепный. Не слишком велик, не тесен, именно то, что нужно для загородного дома. Я в него сразу влюбляюсь. Это реконструированный старый крестьянский дом из камня, крыша которого с наветренной стороны спускается до земли. Зато на юг он открыт: большие стрельчатые окна выходят на зеленый газон с розовыми кустами и раскидистой лещиной. Неподалеку стоит беседка, увитая виноградом, с круглым столом и удобными деревянными стульями внутри.

Семь гигантских елей отделяют участок от соседнего. Ели в этих краях — большая редкость, поэтому они сразу бросаются в глаза и придают дому что-то сказочное. И вообще все кажется каким-то неземным. Ничто не напоминает городскую суету. Меня охватывает странное чувство, усиливающееся с каждым шагом: дом производит впечатление уютного любовного гнездышка — вдали от Парижа, спрятанное от посторонних глаз, дивный оазис счастья. И это принадлежит теперь мне?

Я настроена скептически. Это было бы слишком хорошо!

Я уже обожглась на молоке. С Фаусто никогда нельзя быть уверенной! Или я была несправедлива к нему? Он действительно любит меня, а вся таинственность была нужна, чтобы сделать мне сюрприз? И это моя собственность?

Фаусто ведь прекрасно знает, что значит для меня дом. Я всю жизнь мечтала о нем. У отца никогда не хватало денег. Мы всегда жили в ателье, пусть в светлых, красивых, просторных, но всегда чужих! В семье художника нет уверенности в завтрашнем дне. То куча денег, то ничего. Слово «копить» неизвестно. Все, что имеется, тратится, и как можно быстрее. Ни в чем нельзя себе отказывать!

Никогда не откладывались деньги — на собственный дом, собственные стены, уж не говоря о собственном саде, собственных деревьях, цветах, собственных воробьях, дроздах, синицах, голубях, бабочках. Поэтому я и мечтала о доме в Провансе! Но когда это еще будет, а пока я охотно удовольствуюсь «Еловым домом», если вся история — не выдумка.

— Весьма романтично, — роняю я. — Действительно потрясающе. Такие дома сегодня редкость!

— Поэтому он и был таким дорогим, — с гордостью откликается Фаусто. — Шарм стоит денег. А это ты видела? — Он показывает на каменную лестницу, ведущую наверх, красиво расположенную снаружи, с восточной стороны. — Так раньше поднимались на сеновал, а теперь там спальни.

Лестница тоже дышит романтикой. По перилам вьется белая жимолость с дурманящим ароматом, а под ступеньками буйство цветов: красный мак, белые гвоздики, ноготки, незабудки.

— Иди сюда, — покровительственным тоном зовет Фаусто, — я хочу перенести тебя через порог!

Он поднимает меня, я в шутку сопротивляюсь. Фаусто целует меня в губы, он в прекрасном настроении. На кухне снова ставит меня на ноги.

— Оглядись тут, — предлагает он, — а я схожу в подвал, принесу нам бутылочку доброго винца!

Я прохожу по комнатам: салон, столовая, гостиная, туалет, кладовка, душ — все обставлено скудно, но симпатично. И вдруг эйфория уходит, и я осознаю: нет, здесь что-то не так! Нигде не видно следов большой перестройки, якобы проведенной Фаусто. Мне это бросилось в глаза еще снаружи. Ни капли цемента, нигде не примята трава под бетономешалкой. Не видно ни кирпичика, ни досточки. Я еще никогда не видела, чтобы стройплощадка была так вылизана!

Внутри это еще разительней. Не видно новых стен, новой штукатурки или хотя бы выключателей, даже старые уродливые телефонные розетки не заменены на современные плоские. А где гранит, который Фаусто покупал в Версале? Кухня деревянная. Нет ни посудомоечной машины, ни вентиляционной трубы, без которых вряд ли можно сегодня продать недвижимость.

Вздохнув, поднимаюсь по внутренней деревянной лестнице на второй этаж. Она тоже отнюдь не новая, это прекрасная ручная работа, перила выточены на токарном станке из дуба. Ей явно не меньше сотни лет, видно с первого взгляда.

Три спальни, комната с гардеробом, большой холл с книжными стеллажами до потолка и уютной кукурузно-желтой софой. И здесь достаточно мебели, чтобы сразу въехать.

Фаусто может сочинять что угодно. Дом выглядит теплым и обжитым. Нет даже намека на холодную стерильность ремонта, здесь якобы только что проведенного.

— Кто здесь раньше жил? — кричу я вниз, услышав, что Фаусто вернулся.

— Старая супружеская пара!

Тоже неправда. Скорее семья с маленькими детьми. На первом этаже мне попались белые детские пластмассовые часы, а здесь я наткнулась на две розовые заколки для маленьких девочек, в ванной — на резиновую утку. Не похоже на чету пожилых пенсионеров!

А это что? К стене рядом с желтой софой прислонена картина в резной позолоченной раме. Переворачиваю ее и чуть не сваливаюсь с лестницы от испуга.

Это портрет дядюшки Кроноса!

Таращусь на картину. Никакого сомнения! Это наш благодетель, богатый дядюшка Фаусто в молодости, как живой. Мои ноги вдруг становятся ватными.

— Ах вот ты где! — Фаусто незаметно поднялся по лестнице и заглядывает мне через плечо. Молча подношу к его лицу картину.

— Это старый господин, продавший мне дом! — Кажется мне, или действительно его голос звучит неуверенно? — Предыдущий владелец, месье Бернарден.

— Это дядя Кронос, — холодно бросаю я, — видно даже слепому!

— У тебя галлюцинации, детка. Твои венские мозга поехали. Хотя подожди. Ты не совсем не права. — Он берет картину из моих рук и подносит ее к свету. — Сходство действительно есть!

Я молчу.

Фаусто задвигает портрет за софу. Для него вопрос решен. Для меня, однако, нет.

— Почему вы не встроили на первом этаже ванную? — спрашиваю я. — И на кухне нет вентиляционной трубы.

— Потому что потому! Ты же сама всегда говорила, что излишек новомодных штучек тебе претит!

— Но ведь ты покупал дом не для меня. Об этом никогда не шла речь. Ты его купил, потому что хотел заработать…

— Раньше было одно, сейчас — другое, — подводит итог Фаусто. — Теперь это твой дом, поэтому я по возможности все оставил по-старому. А если ты в свое время захочешь от него избавиться, — ты меня слушаешь, Тиция? — потому что найдешь свою мечту в Провансе, его будет легко продать благодаря шарму. Каждый вложенный франк — потерянные деньги. Я прав?

— Ты можешь мне сказать, что именно вы здесь перестраивали с середины мая?

— На тебя никогда не угодишь, — раздраженно говорит Фаусто, — вечно этот перекрестный допрос. Если тебе не нравится дом — так и скажи!

— Почему предыдущий владелец, этот месье Бернарден, оставил свой портрет, как ты считаешь?

— Он и мебель оставил, и постельное белье. Книги оставил. Он переехал с женой в дом для престарелых там мало места. А вот что еще, любовь моя. Я предлагаю, ты здесь обустроишься и останешься на пару деньков. Что тебе делать в жарком городе? Шум машины, вечные пробки! В Париже уже невозможно дышать, ни один нормальный человек не остается на лето в городе!

— А ты? Ты тоже останешься здесь?

— С превеликим удовольствием. Неужели ты думаешь, что я хочу умирать от жары в Париже? Я взял на себя смелость спланировать загородную вылазку. Лолло упаковала наши вещи. Выбери место, где бы ты хотела спать. А я тем временем принесу их!

— Сколько ты хочешь тут пробыть?

— Может, недельку? Посмотрим, как нам здесь понравится!

Фаусто возвращается с двумя тяжеленными чемоданами. Это все для меня. Для себя же он упаковал маленькую сумку!

Потом мы едем ужинать в трехзвездочный ресторан, расположенный в двадцати километрах отсюда, в старом замке. Фаусто один выпивает две бутылки вина, будто у него пожар в груди. Однако машину вести он в состоянии. К полуночи мы возвращаемся, и он желает немедленно лечь в постель. Никаких разговоров, ему нужен покой!

— Значит, здесь обоснуемся? — Он стоит в самой большой из трех спален и рассматривает супружескую кровать, которую я днем застелила свежим бельем. — Ну что ж, годится!

С быстротой молнии он разоблачается. По комнате летят рубашка, брюки, туфли, белье, вслед несется довольное кряканье. Он нагишом валится в постель.

Когда я выхожу из душа, Фаусто все еще лежит на спине и не сводит глаз с предмета гордости Франции, прямо, как стрела, устремленного вверх.

— Доктор, доктор, — зовет он дурашливым детским голосом и показывает на член, словно впервые видит его, — у меня здесь болезненное вздутие. Как вы считаете, это серьезно?

— Очень серьезно, месье Сент-Аполл!

— Тогда придите в постель, мадам. С этим надо что-то делать!

Я того же мнения. Улыбаюсь ему, но не успеваю вынуть гребешки из волос, как он с лихорадочным блеском в глазах вскакивает.

— Куда ты? — ошарашенно спрашиваю я.

— Сполоснуться! — Он уже исчез.

Ну ладно, сейчас успокоится. Предвкушая третью ночь любви, забираюсь в белоснежные простыни, пахнущие свежестью и солнцем. На этом мягком, душистом ложе по воле Господа (и Фаусто) зародится мой ребенок. Не сегодня, не завтра. Но с середины следующей недели опять начнутся радостно опасные дни!

Приходит Фаусто, красивый как греческий бог, и становится надо мной на колени. Вода капает с его пениса, как из пожарного шланга.

— Я абсолютно чистый, — он подносит его к моему рту, — поцелуй, родная!

Доставляю ему удовольствие, хотя это не просто. У Фаусто все такое большое, что член с трудом помещается у меня во рту и я почти касаюсь его зубами. К тому же меня начинает тошнить, когда он проникает слишком глубоко. И как-то я все представляла себе иначе. Мы так долго не были вместе в последнее время. Я соскучилась по нежности, по ласковому слову!

Но Фаусто стонет от вожделения, часами, как мне кажется! Когда он, наконец, захочет меня?

Так, потихоньку насыщается. Ложится ко мне и начинает меня ласкать — там, где приятнее всего. Даже с первой попытки попадает в нужное место!

Но тут у меня вырывается вздох блаженства, и это было ошибкой. Он сразу отнимает руку. Не страшно, все равно я хочу, чтобы он вошел в меня.

Нежно его обнимаю, прижимаюсь к сильному телу. Я хочу его до боли. Хочу чувствовать, сжимать, целовать его! Он мой муж! И две последние ночи были чудесные.

Фаусто замечает это, высвобождается из моих объятий и поворачивается набок.

— Почеши мне спинку, — канючит он детским голосом, — меня кто-то укусил. Какая-то мошка. Сильнее почеши. Посередке. Каждый позвонок, вверх и вниз. А теперь под лопаткой. А-а-а-а-х, хорошо!

Его голос становится все тише. Он вдруг засыпает, ночью просыпается, начинает мастурбировать и кончает:

— … беременеешь!

Я не сплю до рассвета и раздумываю.

Две красивые ночи в Париже. Очевидно, это было уже чересчур! Теперь опять начнется засуха. Жарко — холодно. Кнут и пряник. Этот мужчина не может меня любить.

И как я не могу этого понять?

У меня вдруг начинается ужасная мигрень. Голова раскалывается. Все тело — от моего никому не нужного чрева до самого сердца — ноет.

Фаусто лежит рядом, похожий на ангела, и сладко спит. (Неудивительно после такого количества вина!) Время от времени у него вырывается легкий вздох. Его львиная грива занимает всю подушку. Кудри разметаны по моей щеке, рука лежит у меня на груди. Он такой тяжелый, что мне трудно дышать. Нет, что-то должно произойти. Так не может продолжаться!

Но на следующий день становится еще хуже.

Ранним утром Фаусто вдруг выпрыгивает из кровати. Ни поцелуя, ни слова объяснения. Когда я, наконец, отваживаюсь последовать за ним в ванную, он уже бреется.

— Дорогая Тиция, — начинает он, увидев меня в зеркале, — я должен с тобой серьезно поговорить! Твое поведение этой ночью — просто скандал! Я женился на тебе, потому что думал, на тебя можно положиться. Наконец маленькая веселенькая жена, сказал я себе, прекрасная венка, которая не зудит, не задает вопросов и не превращает твою жизнь в ад. А что происходит? Стоило мне создавать фирму и начинать работать?

Он ест меня глазами. Я пожимаю плечами.

— Ты думаешь только о постели! Ты всегда недовольна! Тебе вечно мало. Ты сексуально озабочена, как кошка по весне. Ты представляешь собой эротическую угрозу. Знаешь что? Твои нервы требуют покоя и свежего воздуха. Я принял решение: возвращаюсь один в Париж. А ты обживаешься и проводишь здесь лето. Я только что звонил матери, она тоже считает, что это прекрасная идея.

— Все лето?

— Я буду тебя навещать. По выходным. С пятницы до понедельника. Если хочешь, конечно. Ведь ты же страстно мечтала о доме. Разве не так? Теперь он у тебя есть. Можешь не спеша, без помех ознакомиться с ним. Можешь украшать, оформлять, чертить эскизы, придумывать, какую мебель сюда привезти. Ведь ты же любишь это? Ведь это смысл твоей жизни?

— Судя по твоему тону, ты уезжаешь уже сегодня?

— Я не могу оставаться. Работа зовет! Я молча выхожу из ванной.

С этим человеком мне отныне не о чем говорить!

После обеда Фаусто садится в «ролле» и уезжает в Париж. Перед домом, под самшитовой аркой, он небрежно прощается. Мимолетный поцелуй при заведенном двигателе. Высовывается ко мне, его голая рука с золотистым пушком торчит из окна.

На нем свежая голубая рубашка под цвет его странно мерцающих глаз. Он зажигает сигарету.

— Адье, моя сладкая козочка. Как я тебе завидую! Можешь целыми днями валяться на солнце. Эх, стать бы женщиной! Ты даже не подозреваешь, как тебе повезло.

Убирает ручной тормоз.

— Когда твои нервы успокоятся, я тебя заберу, — говорит он, не глядя на меня. — Отдыхай хорошенько. Природа — лучший лекарь. И не забывай — я люблю тебя!

Я провожаю его взглядом, пока «ролле» не сворачивает на проселочную дорогу и не исчезает. Он оставляет меня одну, без денег, без машины. Я знала, что у этого человека нет сердца. От такого мужчины нельзя беременеть. Его сын будет таким же, как он, и вдвоем они упекут меня в сумасшедший дом. Почему я вообще хочу ребенка от этого чудовища?

Потому что для этого ты выходила за него замуж, Тиция Сент-Аполл. Потому что хотела иметь семью, глупая корова! И с идиотской легкостью выбрала самого неподходящего!

Медленно тащусь обратно в дом, бросаюсь на кровать и реву. Потом звоню Глории.

— Приехать и забрать тебя? — спрашивает она без энтузиазма.

— Нет, пока не надо

— Почему пока не надо?

— Хочу выяснить кое-какие подробности.

— Разведись, — решительно говорит Глория, которая всегда терпеть не могла Фаусто. — Он тебе не нужен, этот мерзавец! Приедешь ко мне, мы увеличим фирму и завоюем Париж! Да знаешь, сколько мы всего вдвоем натворим! Кстати, у меня был Люциус Хейес.

— И что хотел?

— Узнать, как твои дела. Пытался разыскать тебя.

— Только не говори ему, где я. Прошу тебя!

— Не бойся, — отвечает Глория после короткой паузы. — Но он мне нравится. Он личность!

— Фаусто красивее.

— Твой Фаусто снаружи гигант, а внутри — пигмей. Ты меня понимаешь?

Я вздыхаю.

— Позвонишь, когда я тебе понадоблюсь? Обещаешь?

— Позвоню!

— Пока, родная. И используй свежий воздух.

— Пока, Глория. Буду стараться.

Вешаю трубку и остаюсь сидеть на кровати возле телефона. Надо что-нибудь придумать!

Я должна решиться, чего бы мне это ни стоило!

Дома, в Париже, прежде чем принять какое-то решение, я целыми днями молча сижу в квартире и ломаю голову. А перед тем как рассеяться туману, я надеваю красивое платье и поднимаюсь на Эйфелеву башню. И там, на самой верхушке, на высоте трехсот метров над Парижем с видом на весь этот потрясающий город, на меня чаще всего нисходит прозрение. Может, и здесь, в деревне, низойдет. Посмотрим.

Я медленно встаю и иду в холл. Беру томик с полки, открываю его — и что я вижу? На внутренней стороне обложки — красивый, бело-голубой экслибрис: «Из книг Кроноса Сент-Аполла». Беру несколько других томов наугад — везде то же самое. Книги принадлежали нашему благодетелю. Меня вдруг осеняет, где я нахожусь!

Я в легендарном любовном гнездышке дяди Кроноса! В «Еловом доме», его тайном прибежище. И как это я раньше не догадалась? Дело в том, что у дядюшки Кроноса была большая любовь. Жена одного известного политика, которая не хотела разводиться с мужем. И всю жизнь у нее была связь с дядей Кроносом, поэтому он так и не женился. А здесь они тайком встречались и были счастливы.

Флора как-то нашептала мне эту историю, когда еще старик был жив. А я ее тут же забыла. Фаусто никогда не упоминал о доме. Я думала, его давным-давно продали. О-ля-ля! Ну и открытие!

Опускаюсь на желтую софу перед стенкой с книгами. Кровь стучит в висках. Фаусто лгал с самого начала! Покупка дома, реконструкция. Все выдумки. Но кто жил здесь? Дом сдавали в аренду? Может, действительно, каким-нибудь пенсионерам? А что это такое на полу, возле софы?

Стопка журналов по интерьеру, архитектуре Специальные выпуски по внутренней отделке. Начинаю листать. Странно. С каких это пор пенсионеры, собравшиеся в дом для престарелых, интересуются интерьером? Это именно те журналы, которые я выписываю в Париже, и до последнего месяца все подшивки не разрознены, каждый журнал на месте. Странное совпадение интересов.

Под софой лежит американский иллюстрированный журнал. Еженедельник, публикующий опросы. Рассеянно листаю.

«Почти все не состоящие в браке считают себя счастливее своих женатых друзей, — читаю я. — И в действительности семьдесят процентов опрошенных мужчин и женщин подтвердили, что гораздо легче жить одним, чем выносить брак!»

Как это верно!

Перечитываю короткий абзац, пока не запоминаю наизусть.

Беру ножницы и вырезаю его.

Безумен каждый, сковывающий себя узами брака!

Тот, кто холост, тоже не каждый день купается в счастье. Ио все двери перед ним открыты, путь свободен! В любой момент можно изменить жизнь, переехать, уехать в другой город или даже страну, начать учиться, найти новую любовь.

А если ты замужем, все двери закрыты. Тебе изменяют, лгут, и есть только одно, ради чего стоит выносить все эти муки, — дети. А так?

Приклеиваю статью посреди зеркала в спальне. Тут Фаусто ее сразу обнаружит, если вообще когда-нибудь вернется сюда.

Спускаюсь в сад. Дышу свежим, напоенным ароматами воздухом, смотрю в голубое летнее небо. Как прекрасно было бы сейчас здесь вдвоем! Еще никогда я не была так одинока, как в этом браке.

Действительно, парадокс. Только ты считаешься согласно государству и церкви живущей вдвоем, как тут же оказываешься по-настоящему одной, всеми покинутой, забытой, отвергнутой, изолированной от мира, привязанной к мужчине, которого невозможно понять!

В двадцать меня бы это убило.

Но сейчас, в сорок два, у меня больше сил. Я сильнее, чем думает Фаусто. Я могу все, если захочу.

Если захочу, откажусь от него. От Сент-Алоллов, от большой квартиры, от прислуги, от престижа.

Я вырвусь из золотой клетки! Пусть найдет себе другую птичку.

Я слишком хороша для роли домашнего животного!

Если нужно, я вырву Фаусто из своего сердца. Сегодня? Завтра? Послезавтра?

А потом посмотрю, что от меня останется.

И тогда — начну новую жизнь.