18

Прошло пять месяцев.

Сегодня среда, двадцатое января. Мой сорок третий день рождения. Я все еще работаю для Глории, то есть работала! До сегодняшнего дня, да будет замечено. А теперь все по-другому. Произошли невероятные вещи. С сегодняшнего дня я работаю с ней. В качестве партнерши.

Переворот наступил в сентябре. Мадам Полина Луазо купила квартиру на Авеню дю Мэн. Сенсационная удача, никто уже в это не верил. Она заплатила мою цену. И заплатила наличными. Ей не потребовалось ни су банковского кредита, что могло бы растянуть покупку на месяцы. В конце сентября мы подписали предварительный контракт, а три месяца спустя (таковы сроки во Франции) все было закончено и деньги на моем счету!

Это было весьма кстати!

Глория надумала расширяться. Она хочет купить дом, в котором располагается ее студия по оформлению квартир. Владелец умер, наследник живет в Америке, и дом с начала января продается. Дорого, потому что район фешенебельный. Однако сбережения Глории плюс выручка за Авеню дю Мэн плюс кредит в банке — и мы набираем сумму. Мы уже внесли предложение, и в конце января будет решаться, принято оно или нет.

А сегодня мы скрепили печатью еще один контракт — наше деловое соглашение! У одного знакомого юриста неподалеку от Оперы. А потом отпраздновали в «Тур д’Аржан», с видом на Норт-Дам и чокнулись великолепным старым шампанским.

— За многие золотые годы, — провозгласила Глория, — за тебя и твой день рождения. Чтобы каждая из нас встретила любовь, чтобы мы разбогатели, стали счастливыми и известными. И чтобы сбылись все наши мечты!

— Если бог захочет, — добавляю я. Глория странно смотрит на меня.

— Захочет, — сухо бросает она, — мы же не собираемся украсть наши деньги!

Ах, Глория! Чем бы я была без нее? Вот она сидит напротив, довольная, уверенная в себе, само воплощение успеха. Знакомство с ней было самым счастливым случаем в моей жизни.

Глория — очень красивая женщина. Типичная парижанка, излучающая веселье, живая, пониже меня ростом, по-девичьи стройная, с темной короткой стрижкой и слегка раскосыми черными глазами. Ей пятьдесят восемь лет, которые ей никто не дает, и волосы, между прочим, свои, некрашеные!

На сегодняшний праздник она надела очень элегантный белый шерстяной костюм от Нины Риччи, шелковую зеленую блузку, в кармане торчит зеленый платочек, а в ушах огромные зеленые серьги в виде королевских пальм, достающие почти до плеч. Эти серьги вызывают улыбку, что входит в ее планы. В этом и есть вся Глория: элегантна до кончиков ногтей, но с юмором!

Глория происходит из старой еврейской семьи.

В семнадцать она сделала блестящую партию по выбору своего папаши. Вышла замуж за преуспевающего архитектора, перебралась в роскошную квартиру в Нейи и превратилась в жену и домашнюю хозяйку.

Но счастья это ей не принесло. У мужа хотя и были деньги, дела шли блестяще, но чего-то недоставало. По вечерам она заставала его в темных углах с его нежным молодым секретарем. При разводе Глория была девственницей!

Ей было всего двадцать, и она показала себя: учеба, практика в лучших фирмах, собственное дело — все заработала сама, без малейшей поддержки из дома! Только с мужчинами ее преследовали неудачи. За развалившимся браком последовала длинная череда эпизодов, которые можно было бы назвать «кратко и сложно». Но вот уже два года она живет с Джорджем, адвокатом-американцем. С ним вроде все идет гладко. Я поднимаю свой бокал.

— За тебя, родная.

Мы чокаемся. Парижане мне милее всех на свете. Они излучают радость, предупредительны, очаровывают меня своими изящными комплиментами, хорошим вкусом, неиссякаемым юмором. А Глория, помимо всего прочего, еще и надежна! Пока она меня ни разу не разочаровывала!

— Кстати, Тиция! Чуть не забыла тебе сказать. Звонил некий господин президент Валентен. Ему нужен твой совет. Завтра в одиннадцать он пришлет за тобой своего шофера. Я дала согласие за тебя, надеюсь, ты не возражаешь?

Мое сердце начинает учащенно биться.

— Долго он что-то собирался, да? В мае прошлого года ты уже рассказывала о нем. Заказ в Нормандии, если не ошибаюсь?

— Дело в том, что он уезжал, — я пытаюсь говорить равнодушно. — Со своим сыном. Обещал вернуться в сентябре. Но потом они поехали в Японию, в Калифорнию и еще бог знает куда. Я и не знала, что они уже вернулись.

Я действительно этого не знала. Последняя открытка от Поля была из Мехико. Послана в декабре, получила я ее пару дней назад. Там не было ни слова о возвращении.

Поль вернулся!

Это был настоящий подарок ко дню рождения!

А теперь я сижу в темном лимузине, на мягком бархатном сиденье, передо мной спокойный широкоплечий шофер, и наслаждаюсь поездкой за город.

Ясный зимний день. На мне белые сапоги, красная юбка, белый пушистый свитер, поверх него — теплое пальто из толстой красной шерсти, в ушах — золотые солнца.

Поездка радует меня.

Я благодушно откинулась назад, скрестила руки на коленях и размышляю о своей жизни.

За последнее время произошло много событий.

Я развелась. Молниеносно, потому что Фаусто с Одиль закончат банкротством, а я не желаю оплачивать его долги! В понедельник было последнее заседание суда — и я свободная женщина!

Конечно, все было не так просто, как я говорю.

Фаусто не мог отпустить меня мирно. Я еще частенько встречала его, но только не в постели. С этим было покончено. Однажды мы сидели в новом кафе на улице Драгон. Все оформлено в серых тонах, неудобное и холодное, стулья из стальных трубок, неоновый свет — словом, произведение Одиль! Я нашла это омерзительным и высказала ему. Фаусто обиделся, стал тут же оказывать знаки внимания официантке, которая оказалась пухленькой и темпераментной, — и вечер закончился скандалом и ссорой.

Его родители тоже не отпускали меня так просто! Целые ночи подряд мы дискутировали вчетвером — Гермес, маман, Фаусто и я — в курительном салоне в Шантийи, но это ни к чему не привело. Я хотела уйти. Отказалась от всего: содержания, квартиры, своей доли прибыли. Хотела забрать только то, что принесла с собой, и получила это. Плюс старинную музыкальную шкатулку с синей птичкой-колибри. Фаусто подарил мне ее на память.

Что там еще произошло?

Ганимед так и не обручился. За неделю до помолвки он удрал с другом в Ниццу. Вернулся только на Рождество. Три месяца никто не знал, где он. Папа милостиво принял его обратно. Теперь он живет, как прежде.

Боб снова улетел в Нью-Йорк.

Попрощался со мной по телефону, я пожелала ему счастья. Люциус Хейес приезжал в конце августа в Париж и преследовал меня две недели. Но у меня больше не было желания, связь с ним лишена всякого смысла.

Чтобы уж ничего не утаивать — я еще раз спала с Люциусом. В прошлом году на Троицу, когда Фаусто долго не показывался, перед одиозной поездкой в «Еловый дом». Я пошла к нему в отель. Люциус был сама предупредительность, не торопился, старался изо всех сил. Но я его больше не могла выносить!

Его тело было мне хорошо знакомо, он не причинял мне боли. Но я не испытывала ни малейшего желания), а самое ужасное — его запах изо рта!

Мне были противны его поцелуи. Его вздохи дурно пахли. Я задерживала дыхание, чтобы не вдыхать их. В конце концов я пролежала без сна до пяти утра, пока мне не надоело, попрощалась и ушла.

И раз уж заговорила на эту тему: мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя после Фаусто, чем я думала.

После Боба я не подпустила к себе ни одного мужчину. С 23 августа я не делила ни с кем свою постель. Так продолжается уже пять месяцев. Я истосковалась по мужчине! Каждую ночь меня посещают эротические видения. Я постоянно в кого-то влюбляюсь, мысленно совращаю его, провожу с ним воображаемые уик-энды в постели — но стоит ему протянуть в реальной жизни ко мне руку, как я обращаюсь в бегство! Сама не могу этого понять.

Моя квартира готова. Фриз получился роскошный. У меня потрясающая кровать с балдахином — цветущая беседка, обтянутая лучшим набивным ситцем, с растительным узором. Освящена она так и не была! Напротив, на этом острове сладострастия я провожу самые одинокие ночи в своей жизни.

Но я ведь слишком молода, чтобы оставаться одной! Когда это наконец кончится?

Как я уже сказала, личная жизнь у меня полностью отсутствует. Как женщина я не существую. Зато в профессиональном плане все грандиозно!

Наш золотисто-голубой номер-люкс для кинозвезды произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Все еженедельники сфотографировали его и дали репортажи. Это было в октябре. С тех пор мы не знаем отбоя от заказов. Потом я выиграла премию за свой дизайн столовых приборов, а в декабре еще одну — за кофейную чашку с двумя блюдцами. Фото моих эскизов обошли весь мир. Сейчас у нас одновременно шесть объектов: еще один номер-люкс в отеле, две большие квартиры, два офиса. И три безнадежные комнаты в старом доме без кухни и ванной, которые я должна превратить в уютное гнездышко.

Планы я быстренько начертила еще утром у себя дома. В этих трех комнатах всего тридцать квадратных метров. Но в отличие от многих коллег, которых воодушевляют только огромные пространства, меня это интересует не в меньшей степени! Именно в малом проявляется талант.

Я всегда нахожу место для ванной комнаты, с большой ванной там, где другие видят от силы душ. А если квартира действительно крошечная, я перехожу на «лодочную архитектуру», использую каждый миллиметр и проектирую настоящий кукольный дом, как на яхте высокого класса, со всеми атрибутами. Тут мне почти нет равных!

Итак, у нас шесть объектов. Если получится с отцом Поля, к этому может прибавиться еще и норманнский дворец! Во всяком случае, я смотрю на вещи оптимистически. Впрочем, жизнь может преподнести любые сюрпризы.

Поместье президента Валентена лежит неподалеку от Живерни, загородного дома Клода Моне. Здесь еще нет фахверковых домов, которые встречаются севернее, здесь стоят импозантные, внушительные родовые гнезда из серого камня. Я примерно подготовлена, но действительность превосходит все мои ожидания.

Мы едем вдоль длинной, высокой каменной ограды, за которой виднеются громадные деревья. Потом останавливаемся перед будкой сторожа, маленьким каменным домиком с башенками, остроконечными окнами и красными деревянными жалюзи. Шофер нажимает на сигнал. Выходит пышная женщина и открывает нам большие решетчатые ворота, искусно отлитые, с позолоченными наконечниками сверху.

Мы бесшумно въезжаем в сказочный парк. Вдоль дороги стоят вековые деревья с корявыми неохватными стволами — дубы, платаны, сосны, клены, березы, настоящий смешанный лес, которого я не видела со времен моего детства.

И вот сам дом.

Не помпезно на холме, посреди пустого пространства, а прямо в парке, на небольшом свободном участке, достаточном, чтобы дать доступ солнцу.

Здание построено из серебристо-серого камня. Большие окна с белыми красивыми лакированными переплетами, полукруглые вверху. Несколько лестниц ведут на высокий первый этаж, чердачные окошки овальные. Горизонтальная проекция квадратная — форма, которую я любила больше всего. Плоская пристройка более позднего времени (XIX век, как и сторожка) хорошо вписывается в общую картину. Пристройка имеет плоскую крышу, очевидно, задуманную как терраса и обнесенную красивой балюстрадой. Здесь волшебник-архитектор сто лет назад разместил бальный зал, торжественный зал для концертов, спектаклей и больших семейных праздников с домашней музыкой, как было принято раньше.

По дорожке, посыпанной гравием, мы медленно подъезжаем к главному входу. Навстречу несутся звуки фортепиано. Кто-то разучивает песни Шуберта. «Зимнее путешествие». Какое странное совпадение с моими мыслями и воспоминаниями о Вене. Музыка моей родины! А где же Поль? Почему он не встречает меня?

— Вот мы и приехали, мадам, — говорит шофер. — Довольно быстро доехали, повезло с дорогой!

Поднимаюсь по ступенькам к входной двери. Мне открывает горничная, принимает у меня пальто и ведет в большой салон, пышно обставленный в стиле Людовика XVI. Присаживаюсь на диванчик в белых и розовых тонах, — прекрасная работа Обюссона! — и осматриваюсь. Слишком много синего! Чересчур много холодных тонов. Президент был прав. Зал грандиозный, пропорции идеальные, из него можно было бы сделать сказку! А так чувствуешь себя не в своей тарелке! Кроме того — все еще не видно Поля!

Зато хорошо натоплено! И, конечно, вид в парк просто волшебный. Вдруг через зеркальную дверь в стене входит хозяин. Я поднимаюсь и иду ему навстречу.

— Бонжур, мадам Сент-Аполл. — Он целует мою руку. — Я рад, что вы приехали!

Я улыбаюсь ему. Он чем-то напоминает мне дядю Кроноса, хотя намного моложе и выше, Поль унаследовал его бархатистые, темные глаза.

— Кто это так хорошо играет на пианино? — спрашиваю я, когда с приветствиями покончено. — Звучит очень профессионально. У вас в доме живет пианист?

Президент польщенно улыбается.

— Это Мириам, моя дочь. Она изучает вокал, в Париже. Сейчас она дома, ждет маленького Валентина, моего первого внука!

— Поздравляю! Вы рады? Он сияет.

— Очень! Мы все страшно волнуемся! Надеюсь, вы останетесь на обед. Тогда я смогу вас познакомить.

— С удовольствием, большое спасибо! Но у меня есть одна проблема. Я не ем мяса.

— Мои дети тоже. — Он улыбается. — Так что, как видите, вы не доставите никаких неудобств. Хотя я с радостью предложил бы вам косулю. Собственноручно убитую на последней охоте в моих угодьях. Вас это не соблазняет?

Я качаю головой.

— Я полагаю, охота не принадлежит к числу ваших больших увлечений?

— Воистину нет!

— И чем я это заслужил? — восклицает он с наигранным возмущением. — Я страстный охотник. Заботливо ухаживаю за лесом. Иногда и стреляю, без этого не обойтись! И именно я окружен одними вегетарианцами!

Мы смеемся. Где, черт подери, торчит Поль?

— Итак, мадам Сент-Аполл, что вы скажете об этом салоне?

— Слишком холодный!

— Я тоже так считаю. А почему?

— Чересчур много синего!

— Да? Я думал, избыток белого!

— Нет, эти синие шторы все портят!

— Шторы? — ужасается он. — Ведь я их специально заказал. Это все дама из «Аполл-недвижимость»! Но салон еще полбеды. Что меня действительно приводит в отчаяние, так это мой китайский кабинет! Пройдемте! Я хотел бы услышать ваше мнение!

Я следую за ним через несколько прелестных комнат, каждая из которых оформлена в неправильных тонах. Мы попадаем в заднюю часть дома, в так называемый кабинет, который в действительности оказывается роскошным залом: четыре больших окна выходят на юг, два на запад (чтобы поймать даже последние лучи заходящего солнца), великолепный белый камин, изумительная лепнина.

— Ну вот, — говорит президент, — что вы скажете об этих тонах?

Я медленно оглядываю зал. Цвета для меня подобны специям. Я чувствую их на языке. Они доставляют мне чувственное наслаждение — но их надо правильно смешивать, чего сегодня почти никто уже не умеет. Синий для меня — соль. А зеленый — сахар, и он здесь абсолютно отсутствует, что я воспринимаю болезненно.

В этой кунсткамере все сине-белое! Толстые сине-белые китайские ковры! Ценные вазы эпохи Мин, тоже сине-белые! Высокие кувшины, статуэтки, шелковые обои — все сине-белое, сине-белое, сине-белое!

— Не знаю, в чем дело, — продолжает господин Валентен. — Здесь собраны мои самые ценные вещи. И здесь я хотел проводить свой досуг, любоваться ими. Но представьте себе, я не могу здесь находиться! Меня хватает на пару минут, не больше. Мне становится не по себе, начинается озноб, а потом происходит нечто совсем уж странное, — он мнется, — пожалуйста, не смейтесь, у меня… у меня…

— У вас пересыхает во рту, — заканчиваю я фразу. Он ошеломленно смотрит на меня.

— Откуда вы знаете?

— Это моя профессия. Комната пересолена! Слишком много соленого синего цвета. И еще эти темно-синие портьеры. Это как соус для салата, господин президент, в который забыли положить щепотку сахара!

— Потрясающе! А что вы имеете в виду под сахаром? Красный? Желтый? Оранжевый?

— Зеленый! Я предлагаю вам снять портьеры, мы заменим их на светло-зеленый с оттенком болотного шелк. Воздушные, легкие, приспособленные, будто в них играет радостный летний ветерок. Вы можете представить себе эффект? А поверх мы брызнем солнца, как вы правильно подметили, то есть абажуры сделаем желтые, от лимонного до подсолнечника и ванили, и кое-где красный плафон! Еще бы я положила другой ковер. Яркий китайский, старинной работы, когда еще использовались растительные красители. Я знаю, где их можно достать. Держу пари, вы не захотите уходить из своего кабинета!

— Отлично! А теперь пойдем обедать. Детали обсудим позже!

У меня вдруг пропадает всякое желание есть. К столу нас пригласила маленькая симпатичная американка. Она просунула в дверь свой курносый носик, помедлила, крайне враждебно оглядела меня с головы до ног — и исчезла. Изящное существо с длинными, гладко зачесанными темными волосами. Кто это был? Поль привез из Америки подружку?

Но я быстро беру себя в руки. Все равно в настоящее время у меня не получается ни с одним мужчиной! Я приехала сюда не для того, чтобы влюбляться. Мне нужен заказ. Поэтому я здесь!

Мы входим в столовую, обшитую деревом, с высоким потолком. Камин тоже деревянный, над ним неизбежная сцена охоты. Я видала и более жестокие. Однако этот несчастный, залитый кровью олень с потухшими глазами, окруженный брызжущими слюной псами, отнюдь не добавляет мне радости. Хоть бы я сидела так, чтобы не видеть картины. Куда же запропастился Поль?!

Господин президент заметил мой взгляд.

— Вы сядете спиной к камину! Не бойтесь, мадам! Надеюсь, картина не слишком будет раздражать вас. Моя семья тоже считает, что ее лучше убрать. Но я нахожу, что она хорошо написана, поэтому она остается! — В этот момент входит Поль. Курносое создание тут же забыто. Меня охватывает огромная радость. Он мой! Горячая волна захлестывает меня. Мне хочется плакать. Но я спокойно стою и улыбаюсь ему. Шесть месяцев, день в день! Мы не виделись ровно шесть месяцев.

Он не изменился. Только загорел. Черные волосы стали короче. На нем светлые брюки из твида и желтый пуловер из кашемировой шерсти. Он сияет во все лицо.

— Мой сын, — говорит президент, — я полагаю, вы знакомы.

— Да, да, — лепечу я, — мы танцевали в «Максиме». Но это было год назад.

— Бонжур, Тиция. — Поль целует меня в обе щеки, чем смущает меня еще больше, тем более что курносая малютка тоже подошла и ревниво смотрит на меня.

— Это Майя, — представляет ее Поль, — а это наша Мириам, моя сестра, с ребенком.

Мириам — вылитый Поль, только в юбке. Редко мне доводилось видеть такую схожесть между братом и сестрой. Те же кроткие, темные глаза, тот же узкий, прямой нос, те же полные губы, тот же красиво очерченный подбородок и даже родинка между бровями. Она почти такого же роста, как и он. Они могли бы быть однояйцевыми близнецами! Она на сносях, но своей красоты не утратила. Мириам сразу же вызывает мою симпатию. И это, по-моему, взаимно.

— Я слышала, как вы играли, — говорю я и жму ее руку, — поздравляю! Это готовая вещь для концерта! — Она смеется.

— У меня как раз нет концертмейстера, так что я сама разучиваю сопровождение. То есть пытаюсь. До совершенства еще далеко!

Обед пролетает мгновенно! Поль с отцом рассказывают о своем кругосветном путешествии, показывают фотографии, мы отлично понимаем друг друга! Но о втором этаже этого дома, который, если верить Томми Кальману, срочно нуждается в ремонте, никто не упоминает.

— Здесь многое изменится, — говорит господин президент в полчетвертого и заканчивает трапезу. — Мы откроем древесный питомник, садоводческое хозяйство. Пойдемте, Тиция, я вам еще не показал нашу оранжерею!

Вместе с Полем и Майей мы чинно шагаем по усыпанной гравием дорожке через парк, доходим до просеки, и нашему взору открывается — я не верю своим глазам! — стеклянный замок! Он смотрится как пальмовая оранжерея в Шенбрунне, только чуть поменьше, но явно построен в то же время и великолепно отлажен. Отопление функционирует, грядки подготовлены. Здесь Поль будет разводить свои овощи, а в передней части — свои любимые пальмы и кактусы.

Мы возвращаемся в дом. Президент смотрит на часы.

— У вас есть еще немного времени? Поль потом отвезет вас в Париж. Есть более крупное дело, на втором этаже. Мириам хочет иметь там собственную квартиру, с детской, ванной и комнатой для Нэнни, которая приедет из Англии. Мы уже и так и сяк гадали и планы чертили, но не можем прийти к единому мнению. Все мы одарены музыкально, а вот чертить никто не умеет!

Значит, все-таки не напрасно я сюда приехала!

До того, как в шесть Полю отвезти меня домой, я успеваю обмерить весь второй этаж, а заодно и окна на первом. Обещаю в начале следующей недели (сегодня четверг) прислать планы. Потом мы прощаемся и забираемся в белый «лэндровер», в котором сидишь высоко, как в автобусе.

Поль заводит двигатель. Включает фары. Мы мечтательно выезжаем из парка в большой мир. Наконец-то одни! Молча едем по тихому зимнему ландшафту. Время от времени улыбаемся друг другу. Мы оба немного смущены.

— Это твоя подружка? Майя из Америки? — спрашиваю я, немного погодя.

— Что? — Поль хохочет. — Ты что, хочешь меня обидеть? Это подруга моего отца. Он тебе не сказал?

— Нет!

— Она тебе нравится? — спрашивает он потом. Я качаю головой. — Нам тоже нет, — продолжает он, — но знаешь, мы пережили уже столько Май, что теперь не волнуемся. Ты получила мои открытки?

— Да, спасибо! Двадцать штук. Мне было очень приятно!

— Одной не хватает, — говорит Поль и смотрит прямо перед собой в сгущающиеся сумерки.

— Последняя была из Мехико.

— Еще одна придет. Из Санта-Фе. Там я написал, что мы раньше прилетим домой. И что я очень, очень соскучился!

Он пристально смотрит на меня.

— Ну расскажи, — говорит он немного погодя, — У тебя есть время? Я знаю один чудесный индийский ресторан, давай туда пойдем!

Мы ставим машину где-то на улице Севр и шагаем в холодной зимней ночи по бульвару Монпарнас. Мы не держимся за руки. Поль с уважением отнесся к моим словам. Мы замечательно дружим, и я хочу, чтобы так и оставалось.

Вот и ресторан. Очень благородно и дорого обставлен, с резными ширмами, свечами, приглушенным светом. Мы стоим у двери и ждем метрдотеля. Столик ведь не заказывали, но надеюсь, что мы его получим. Здесь так чудесно пахнет мятой и экзотическими специями, карри и сандаловым деревом. Я хочу здесь остаться! Не желаю возвращаться в холодную ночь!

Нам везет!

К нам подходит красивая смуглая индианка. На ней вытканное золотом сари, между бровями красная точка, а черные волосы заплетены в косу. Она приветливо здоровается с нами и ведет вниз, к одной из ниш. Там мы одни. Индианка принимает заказ и приносит нам коктейли, с большим количеством тропических фруктов и свежим соком манго. Вкус потрясающий! Мы сидим на небольшом расстоянии, наслаждаемся встречей и говорим о дружбе, которая в тысячу раз лучше, чем любовь, потому что прочнее, а страсть все разрушает.

Этого никому не хочется! Нам тем более!

— Я так рад, что вернулся, — говорит Поль, поднимая свой бокал. Мы пьем за его планы, мои успехи, за этот дивный, ничем не испорченный вечер. А потом все происходит очень быстро. Мы ставим бокалы. Молча долго смотрим друг на друга. И вдруг целуемся. Это получается само собой.

Поцелуй непродолжителен. Наши губы касаются лишь доли секунд, но это подобно эротическому разряду. Мои губы пылают, а заодно и щеки и лоб.

Я краснею как девчонка. Заметил ли это Поль? Заметил. И очень рад. Улыбается мне, потом опускает глаза. В воздухе вдруг разливается сладостное ожидание. Свечи горят ярче. Скатерть отливает золотом.

Рядом с моей рукой лежит красивая рука Поля. Я должна ее коснуться! Мы оба чувствуем одно и то же: наши пальцы уже переплелись. После этого мимолетного поцелуя ночь изменилась, и мы вместе с ней.

Мы вдруг не решаемся посмотреть друг другу в глаза! Непринужденность исчезла. Мы не произносим ни слова, пока не сервируют закуски. Я глазею на них, а сама прислушиваюсь к себе. Неожиданно я обнимаю его в своем воображении. Это еще что такое? При всем честном народе у меня эротические видения! Я лежу у него на груди. Он обхватывает меня сильными руками. Я мысленно ласкаю его тело. Бедра, живот… стоп! Прекратить, а то так недолго потерять самообладание и броситься на него! Я ведь хочу только дружбы. Или нет?

— Ты любишь острые блюда? — спрашивает Поль и ставит передо мной специи.

— Очень! Да. Спасибо. Нет! — Я уже не соображаю, что болтаю. Я обхожусь одной свободной рукой, потому что моя правая рука судорожно вцепилась в левую Поля. Так мы и едим, вернее, ковыряемся в еде, не отпуская друг друга.

Мы сидим, тесно прижавшись. Как это получилось, я и не заметила. Мой правый бок горит, мы дышим в унисон. Наверняка это заметил уже весь ресторан.

Нет, все оживленно продолжают ужин. Наверное, мы защищены от посторонних глаз в своей нише!

Вот приносят горячее блюдо. Карри с горошком и цветной капустой. Шпинат с белым сыром. К этому чечевица и благоухающий рис-басмати с миндалем, молотыми кокосовыми орехами и изюмом. Запах соблазнительнейший!

Поль накладывает. Мы едим каждый одной рукой. Тот, кто не ест мяса, обходится без ножа, одной вилкой. Вегетарианство делает чувственным! Вспомните зверей. Травоядные обладают самой большой силой. Взять хотя бы страстных жеребцов. Или диких быков. Носорогов, бегемотов, слонов-гигантов. Они могут всегда! Целыми днями! А серны, газели, проворные зайцы, неутомимые голуби! На помощь! Моя фантазия оказывает мне дурную услугу.

Смотрю в свою тарелку. Поль сжимает мою руку.

Он будто читает мои мысли. Я заливаюсь бордовой краской! Слава богу, что этого не видно при тусклом свете.

— Вкусно? — спрашивает Поль с улыбкой. Я молча киваю. Я не в состоянии ни говорить, ни есть. Ни даже пить. Не могу спокойно сидеть. Честно говоря, я хочу только одного — в постель! Утонуть в его объятиях и забыть обо всем мире!

Мы одновременно кладем вилки. Смотрим друг на друга — и вот мы уже обнимаемся! Моя голова покоится на его плече. Тесно прижав к себе, он гладит мои волосы. Я чувствую его тепло, я в полной безопасности. От него так приятно пахнет. Его губы на моем виске, на моей щеке… вот они приближаются… я поднимаю голову ему навстречу… Наконец!

Долгий, восхитительный поцелуй!

Я ждала его целый год. Его язык ласкает меня, я обмякаю.

— Я люблю тебя, — шепчет он мне в ухо.

Потом мы целуемся снова, наверное, часами, потому что свеча догорела, еда остыла, большинство посетителей покинуло ресторан. Сколько времени? Полпервого! И никто нам не мешал! Да, это Париж. Официанты оставили нас одних. Здесь уважают чужие чувства, как нигде в мире!

— Нам пора идти! — говорит Поль и крепко прижимает меня к себе. Потом мы держимся за руки, ждем счет и молча сидим рядом, купаясь в блаженстве.

Вдруг я замечаю, что мне чего-то не хватает.

Меня осеняет: целый вечер меня никто не третировал. Когда мы вошли, ни одна из женщин не взглянула на Поля, ни одна не увидела в нем героя своих грез и не желала мне смерти!

Поль не отпускает моей руки. Не скользил по окружающим взглядом завоевателя, ни одну женщину не раздевал глазами. Не сказал ни одного пошлого слова красивой индианке в сари — я готова зареветь. Я не привыкла к хорошему обращению. Весь вечер Поль видел только меня. Говорил со мной, не флиртуя тайком с другою. Он не стеснялся признать меня своею, целовал меня при всех. Я поворачиваю голову и счастливо улыбаюсь ему. Он легонько проводит пальцем по моему лицу.

— Ты боишься меня?

Я трясу головой. Поль опять становится серьезным. Берет мое лицо в свои руки, долго-долго смотрит на меня и целует в губы.

— Теперь мы больше никогда не расстанемся, — нежно говорит он, — мы всегда будем вместе, если ты захочешь!

Я это чувствовала. Еще тогда, в автобусе. И у «Максима». И в ту ночь, в разгаре лета. Я знала, что этот мужчина мой. И Поль тоже это знал!

Я ничего не делала, чтобы разыскать его. Но если что-то предопределено, все идет само собой. Если судьба захочет, она сводит вас в самых немыслимых местах, в самое неожиданное время, пока вы наконец не поймете, что от нее не уйти. А когда поняли, все только начинается. Счастье приходит к вам со всех сторон. С вами происходят сотни хороших вещей, вы вознаграждаетесь за все прошлые мучения и осыпаетесь подарками! Помимо всего прочего, дом в Пасси, вероятно, будет наш! Я это чувствую!

Поль изучает счет. Я хочу заплатить половину, но нет, он пригласил меня!

У нас в запасе длинная ночь. Наша первая ночь! Первая брачная ночь. Такие события редки в жизни. Поэтому ими надо упиваться! Или, еще лучше, мы не будем наслаждаться ею сейчас, а отложим до конца недели. Да, хорошая идея. Сегодня еще слишком рано. Сегодня я посплю одна и буду радоваться предстоящему. Это предвкушение радости — самое прекрасное на свете, как аппетит перед едой или лихорадка перед долгой поездкой. Ожидание счастья делает его прекрасным вдвойне. Чем больше грезишь о ночи любви тем сильнее наслаждение!

Мы покидаем ресторан. Бросаемся друг другу в объятая. Тесно прижимаемся. Наши ноги и бедра касаются. Впервые. Я совсем слабею.

— Ты меня пригласишь к себе? — шепчет Поль — Или тебя кто-нибудь ждет?

— А ты не хочешь прийти на уик-энд? — неуверенно говорю я.

— На уик-энд? — ужасается Поль и отстраняет меня от себя. — Это слишком долго! Мне так много надо сказать тебе, Тиция. До конца недели я все забуду!

Поль в панике!

— Почему уик-энд? Ты хочешь избавиться от меня? Ты меня больше не любишь? — Он берет меня за плечи и тревожно заглядывает в глаза.

— Нет, вовсе нет! Но если я приглашу тебя к себе, я точно знаю, что произойдет: ты захочешь спать в моей кровати. А потом бросишься на меня и сделаешь мне больно!

— Я? — ошеломленно спрашивает он. — Почему я должен делать тебе больно? Откуда ты это взяла? Лучше я отрублю себе руку, чем причиню тебе боль. Ты что, серьезно думаешь… что я садист?

— Нет! Но я не люблю, когда на мне лежит мужчина!

— Понимаю, — кивает Поль, — не волнуйся, дорогая! — Молча, тесно обнявшись, мы бредем в холодной, темной зимней ночи. Перед его машиной мы останавливаемся.

Поль отпускает меня, гладит по волосам и заглядывает в глаза.

— Я не могу сейчас ехать домой, — серьезно говорит он, — я никак не могу сейчас быть один. Я шесть месяцев не видел тебя, Каждый день думал о тебе. И каждую ночь. Клянусь, я не сделаю ничего, чего ты не захочешь. Я буду спать в ванне. Я даже к твоей руке не притронусь, если ты не захочешь. Но не прогоняй меня. Я должен быть рядом с тобой.

Я отказываюсь от своего первоначального замысла.

— Ты прав, — говорю я, — мы взрослые люди. Идем ко мне!

Поль с облегчением вздыхает. Открывает для меня дверцу машины. Мы молча садимся.

— Ты подскажешь, как мне лучше ехать?

Я откашливаюсь. Слова вдруг даются мне с большим трудом.

— Поезжай… поезжай вверх… к площади Звезды. Потом на Авеню Клебер, и направо, на улицу Коперника. — Я так взволнована, что мой голос дрожит. — У меня новая кровать с балдахином, — к собственному безграничному удивлению слышу я свой голос, — в этой постели еще не спал ни один мужчина. Ты будешь… первым. Если захочешь.

— Значит, никакой ванны? — шутливо спрашивает Поль.

— Кровать удобней. — Я колеблюсь. — Но только для сна, — добавляю я.

— Разумеется, мадам, — говорит с серьезным видом Поль, — вы меня обижаете. Я ведь джентльмен! Конечно, для сна! А вы о чем подумали?

Он включает двигатель — и самая прекрасная ночь в моей жизни начинается!

Загрузка...