Мадам, уже падает Листьев

Глава 12 6
СВОБОДА ПРОДАЖ СЛОВА

У Иоанна Богослова в Откровении описан мифологический процесс снятия семи заповедных печатей и возникновение виртуальных всадников на четырех конях, говорящих громовым голосом: иди и смотри.

Смотрим. Первому всаднику дан был венец, и вышел он как победоносный, «чтобы победить». Уж не Путин ли? Второй конь был рыжим, как Чубайс: «И сидящему на нем дано было взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга…» Странно, что Барак Обама не рыжий.

Третий всадник на вороном коне – типичный рыночный брокер, устанавливающий биржевую стоимость малой хлебной меры – три «хиникса» ячменя за динарий. Завтра будет только два.

Наконец, четвертый: «И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним, и дана ему власть умерщвлять мечом и голодом…» Лучше не смотреть.

За пятой печатью коней не последовало – одни только души убиенных «за свидетельство, которое они имели».

Любую картинку библейского Апокалипсиса легко наложить на реальный сюжет российской повседневности. Двадцать лет назад убили Влада Листьева. Между ним и Немцовым – масса душ убиенных «за свидетельство» и за просто так. Внешнего сходства двух знаковых убийств нет никакого. Сходство в другом. Оба они не являлись теми, кем их принято считать.

Листьев на короткое время стал лицом российского телевидения. Творцом и столпом, так сказать, Первого-канала. Иди и смотри. Смотрим. И удивляемся. Создавая новые телепрограммы, он не создал ровным счетом ни одной. Все проекты, начиная от «Часа пик» (с подтяжками ведущего от Ларри Кинга) и кончая «Полем чудес», изрядно поднадоевшим, были лицензионными, то есть закупленными на Западе, в основном в США.

Зато из сетки вещания выкинули «Встречи с Солженицыным», «Очевидное- невероятное», «Утреннюю почту», «Сельский час», «Кинопанораму»… Нет смысла перечислять, вылетели 67 программ – проблемных, познавательных, публицистических, каких угодно. Иди и смотри, как стать миллионером.

Немцова после его гибели стали называть лицом российской оппозиции. Но у оппозиции не было лица, потому что не было самой оппозиции. Имело место некое скопище мнимых политиков, объединенных взаимной ненавистью друг к другу, а наипаче же – к Немцову, которого нетрезвый Ельцин когда-то назвал преемником. Однако преемником, как известно, стал другой человек: «Есть имя славное для сжатых губ чтеца – его мы слышали, и мы его застали».

Немцов, как и Листьев, был имитатором. Только у Листьева была поза, а у Немцова – позерство. С 1998 года любимым и единственным его занятием, кроме посещения «Лужков», стало учреждение политических движений и партий. Как у Листьева с заимствованными телепроектами.

В 2013 году на выборах в Координационный совет оппозиции Немцов с трудом занял только 16-е место. После непродолжительного периода дрязг и склок структура, сулившая единство и единение, рассыпалась сама собой. Немцов предпринял последнюю попытку стать вождем хоть какой-нибудь оппозиции. Возглавил список партии РПР-ПАРНАС на выборах в Ярославскую областную думу. Удалось получить один мандат, который ему и достался.

Листьеву на Первом канале не досталось ничего, кроме свободы продажи слова. А ключевое сходство обеих трагедий состоит в том, что никто и никогда не назовет имя заказчиков двух убийств, разделенных двадцатью годами неискренних откровений.

Когда отсутствуют высокие материи, приходится обсуждать низкие. Банальная дилемма – кто хуже, Чубайс или Березовский – до самой смерти последнего не сходила с повестки дня, хотя всем ясно, что хуже оба. Разница между ними лишь в том, что Березовского выписали из российской политики с известным диагнозом, а Чубайс задержался на периферии здравого смысла. И успел пустить метастазы во все доступные пределы.

Сколько заработал Березовский на трансформации государственной телекомпании «Останкино» в карманное «общественное телевидение», не вспомнил бы теперь и сам Березовский. В любом случае деньги были бюджетные, других на оголенных счетах ОРТ просто не имелось. Однако в те годы у государства не было претензии ни к БаБу, ни к его Бадаю, финансовому директору Бадри Патаркацишвили, убитому примерно за три года до гибели самого Березовского.

Все играли в одну и ту же игру под названием «Голосуй или проиграешь!», ради которой перевернули Первый канал с ног на голову и принесли в жертву Влада Листьева. Настала полная свобода продажи слова, ставшая неотделимой от баксов, как хлеб от «Рамы». Играл в нее и Андрей Разбаш, почти ежедневно выходивший в эфир с программой «Час пик». Однажды, не особо стараясь, перестарался и вместо ток-шоу выдал то, что впоследствии назвали «кикс-шоу». Дело было 1 апреля 1996 года. Выпуск программы в этот день задумывался как розыгрыш. Так объяснял, оправдываясь, сам Разбаш. Хотя вряд ли не сознавал, что может получиться из его милой шутки.

Телезрители услышали откровения некоего Игоря Львовича, гостя программы и представителя, как было сказано, «тайных органов». Не секретных, а именно тайных. Гость сидел с затемненным для неузнаваемости лицом и бесстрастным, будничным голосом сообщал к сведению миллионов, что неизбежный возврат коммунистов к власти – часть давнего замысла российских спецслужб, а разгул криминала в стране – цель разработанного плана, предусматривающего анархию и хаос в дозах почти смертельных для государства. Чтобы, значит, после всех перенесенных ужасов обалдевший народ со слезами надежды на глазах взирал на Сажи Умалатову в ранге министра обороны и генерала Макашова на посту министра культуры. Ни мэров, ни пэров, а Зюганов, само собой, президент. По сути дела, речь шла о назревающем государственном перевороте, каковой, конечно же, не обойдется без колоссальных жертв. Непонятным выглядело одно замечание: якобы уже готовы самолеты для гуманной высылки реформаторов за границу. На остальных сограждан гуманность, выходит, не распространялась.

Серьезность беседы с таинственным Игорем Львовичем не вызывала сомнений. У заведомо обреченных телезрителей ужас застыл в глазах. Дело даже не в том, что люди не поняли первоапрельской шутки. В дома большинства населения страны «Час пик» пришел по каналам «Орбиты» только на следующий вечер – какие шутки 2 апреля! На Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке откровения Игоря Львовича восприняли как шокирующую реальность. Какой-то институт социальных исследований подсчитал, что около восьми процентов избирателей, переживших шок от услышанного на «Часе пик», не стали отдавать голоса за лидера КПРФ.

Никто на ОРТ не рискнул похохмить 1 апреля по доводу, скажем, пресловутых прокладок с крылышками или без, а вот касательно грядущего переворота с пролитием крови – это, пожалуйста, – море смеха. В любой другой стране, пусть и самой либеральной, телеканалу не миновать было бы судебного разбирательства и астрономического штрафа. В России, занятой обменом своих законов на западные кредиты, никто даже пальчиком не погрозил шутнику Андрюше. Скорее всего, наградили, поскольку таковы были правила игры «Голосуй или проиграешь!».

Кремлевское окружение устраивало для Генпрокуратуры розыгрыши похлеще. И не в связи с 1 апреля, а по поводу убийства Влада Листьева, уже отпетого, но еще не забытого. Сергей Ястржембский использовал при этом типично рекламные приемы, посредством которых мнимая ценность того же «Орбит без сахара» встраивается в реальный мир, вытесняя из него ценности подлинные. Иди и смотри.

Полковнику Трибою были переданы из администрации президента свидетельства некой Пелагеи Сергеевны Холопиной, случайно встретившей в пустой электричке троих говорливых парней, обсуждавших подробности совершенного ими убийства. В вагоне упомянутая Пелагея задремала. Парни, сидевшие неподалеку, не обращали на нее внимания – пусть себе дремлет бабулька. Они были увлечены разговором о Владе Листьеве, смакуя подробности убийства: кто из них сделал первый выстрел, кто второй, как Влад неожиданно поднял голову и открыл рот, силясь что-то сказать. «А изо рта, прикинь, изо рта у него вот такой пузырь жвачки, только красный от крови. Тут Вован ему на горло наступил, ну и клиент больше не дергался».

По словам бабушки Пелагеи, парни сошли на станции «Востряковская». Горько и больно стало ей за любимого телеведущего, и, помаявшись несколько дней, она решила поведать подробности какому-нибудь высокому начальству. С помощью знакомой уборщицы, работавшей в здании МИДа, прорвалась Пелагея на встречу Ельцина с дипломатами, где и принял ее товарищ красивый Ястржембский. Исходя из этого Петру Трибою предписывалось бросить все дела и найти указанных парней.

От легенды шибало туфтой навылет, но одна точная деталь насторожила следователя. В полости рта Листьева действительно был обнаружен комочек жевательной резины «Орбит без сахара», что и зафиксировано экспертизой. Это заключение, равно как и медицинское, Трибой никому не показывал, да они никого особо и не интересовали. Бабушка Пелагея, возможно, и была в состоянии на пару с уборщицей одолеть президентскую охрану, чтобы прорваться на встречу с большим начальником, но знать про последнюю в жизни Влада жвачку она не могла.

Значит, по следам бригады Генпрокуратуры шла какая-то другая бригада, отыскивавшая малосущественные, но достоверные детали. С какой целью? Трибой не торопился разочаровывать кремлевскую администрацию сообщением о том, что Пелагея Сергеевна Холопина состоит на психиатрическом учете, в силу чего ее показания не могут быть приняты во внимание ни при каких обстоятельствах. А со Старой площади регулярно названивали: как там дела с поиском троих попутчиков божьего одуванчика? «Ищем! – бодро отвечал полковник. – Стараемся! Возможно, они залегли на дно или куда-то на юг подались. Например, в Ялту».

На слове «Ялта» собеседник Трибоя сделал стойку. Видимо, там были в курсе того, что рядовые киллеры, нанятые Сашей Македонским для исполнения несложного заказа, почти сразу после убийства Влада рванули в Ялту, где и отсиживались около двух недель. Трибою были уже известны их личности, но и эту информацию он держал при себе. Камешек угодил в нужный огород, и полковник стал ждать ответного булыжника.

В кремлевской администрации срочно переписали сценарий и подбросили новую свидетельницу – Екатерину Васильевну Лизунову, наивную и честную, как ангел с крылышками. Так же, как и в случае с Холопиной, она случайно подслушала разговор молодых парней, обсуждавших убийство Влада! Только теперь их было двое, а дело происходило в коридоре поликлиники на Патриарших прудах. И снова последовало указание: искать и найти.

Полковник Трибой едва не взвыл от злости. Чем они занимаются там, эти уроды со Старой площади! Ведь это их в первую очередь сажать надо, а уж потом всех остальных. Выпив кружку пива, успокоившись, съездил в указанную поликлинику, где ему выдали диагноз Лизуновой: джексоновская эпилепсия, инвалид первой группы. Тот же вариант, что и с Пелагеей.

Вернувшись, он описал весь маразм «кремлевских мечтателей» и, приложив копии медицинских справок с диагнозами мнимых свидетельниц, отправил бумаги на Старую площадь. Там догадались, что диагноз поставлен не бабушке Пелагее, не Лизуновой, а тем, кто стряпает фальшивый сериал на тему убийства Влада, черпая сюжеты из гнилых голливудских боевиков.

С полгода после этого его не дергали, но и не оставляли без внимания действия возглавляемой им следственной группы. Затем, заручившись согласием Ельцина, затребовали все тома дела № 18/238209- 95. В порядке исключения и с целью «углубленного изучения всех обстоятельств убийства гр. Листьева».

Трибой понял, что это безвозвратно. И бесполезно взывать к закону, напрасно ссылаться на уголовно-процессуальные нормы – вообще все напрасно, ибо направления вселенского зла сошлись на вершине российской власти и там обрываются, потому что стремиться дальше им некуда и незачем. Вскоре полковника отправили в отставку. По всем программам ОРТ крутилась зловещая реклама, аранжировавшая смерть формулой бытового покаяния: «Я был в круизе. Красивые города, красивые женщины. Когда я вернулся, у меня обнаружили СПИД. Восемь месяцев я лечился. Потом я умер. Очень жаль».

Язык рекламного слогана автоматически приравнивал жизнь человека к выплюнутой жвачке, ведь он этого достоин.

Деньгами от продажи рекламного времени, при условии прозрачности финансовых схем, чего и добивался Листьев, можно было за пару-тройку лет оклеить Останкинскую телебашню. Однако средств по-прежнему не хватало на оплату услуг технического центра и передачу сигнала, ни даже на зарплату сотрудникам. ОРТ, едва родившись, стало банкротом. И это при том, что заказные сюжеты или интервью с политическими попрыгунчиками приносили сотни тысяч долларов черного нала. Даже короткое интервью в репортаже из Госдумы стоило желающему засветиться депутату от одной до двух тысяч долларов, а отдельный с ними сюжет – от трех до 10 тысяч.

Во время избирательной кампании через одного только парламентского корреспондента проходило до 150 тысяч долларов в месяц. Эфиром торговали оптом и в розницу. Произошло то, чего и опасался Влад Листьев: ОРТ превратили в крупнейшую фабрику-прачечную, где отмывались не просто большие деньги – капиталы.

Менеджмент Березовского на ОРТ ничем не отличался от менеджмента остальных его коммерческих предприятий и строился по одной схеме, изобретенной Чубайсом. Все убыточные структуры оставались за государством, все прибыльные приватизировались доверенными людьми. На этой схеме строился впоследствии раздел РАО «ЕЭС России»: на тебе, Боже, что мне негоже.

Наивный Влад, кому он предлагал ввести прозрачные схемы! И ведь пытались растолковать ему, что у деловых и солидных людей совсем иные принципы, иное мировосприятие. Для них, гоняющих денежную цифирь по планете, не существует понятие «честность», поскольку оно чревато непросчитанным пшиком. Выбор сделан в пользу известной формулы: не обманешь – не проживешь. Влад не понял. Не захотел понять. И мартовским гриппозным вечером 1991 года случилось то, что должно было случиться.

А потом по его душу была заказана эрзац-молитва про круиз, красивые города и красивых женщин, ошарашивающая циничной ноткой рекламно-рыночного сострадания: «Восемь месяцев я лечился. Потом я умер. Очень жаль». За два месяца до гибели он вышел в прямой эфир и на всю страну заявил, что рекламы на ОРТ больше не будет. Не захотел вернуться на землю из своего круиза, который стал для него вечным. И глупо сейчас рассуждать над тем, кто именно убил Влада. Его убила реклама.

Отмашку дала кремлевская администрация. Друзья и соратники подвели под пули. Гражданская жена послала условный сигнал. И все. Пейте пиво, живите с наслаждением и помните рекламный слоган: «Жизнь приятней с каждой каплей».

Мир рекламы – это мир вечных каникул и наслаждений с густой примесью жвачно-эротических эмоций, у которых «смешные цены», и нежная забота мыла окружает вас каждый день. Лучше культивировать счастливый визг идиота по поводу мытья волос, усыпанных перхотью, чем торопить планетарную катастрофу, связанную с пересмотром итогов приватизации.

И скачут по всем каналам «белки в тюбетейках» – безмозглый жвачный молодняк, принимающий за музыку наихудшие виды шума, не способный осознать, что вся эта субкультура с ширинкой сзади вовсе не безобидна и не стерильна, ибо олицетворяет собой бессмысленность человеческого существования. Плебейское веселье, замешанное на крови и наркотиках, сделалось фишкой массовой психологии: человек свободный имеет право быть тем, кем он на самом деле является – субъектом, постоянно жаждущим удовольствий любой ценой. То есть – никем.

Телевидение тиражирует это ничто в бесконечность, возвращая в реальный мир больные отголоски процесса. Бабушка Пелагея ничего не придумывала, когда рассказывала кому-то про парней в электричке, смаковавших подробности убийства. Они не имели в виду Влада Листьева, а просто обсуждали новый сериал, крутые персонажи которого без устали мочили друг друга, прерываясь лишь для рекламы следующего боевика, персонажи которого будут без устали мочить друг друга…

Немало покуролесив и нашкодив в своей нетрезвой жизни, Влад все же спохватился у самого выхода, который он принял за вход. Уверовал вдруг, что ему с помощью «первой кнопки» удастся вернуть из ушедшей эпохи какие-то основополагающие, жизненно необходимые ценности, отринутые либералами вроде Немцова – ценности, без которых человек превращается в ничто. Иначе придется созерцать кошмар, хлопать глазами и тупо повторять, что такова жизнь.

Такова была его жизнь – мимо грустящая, мимо болящая, мимо кричащая, мимо пропащая. Таковой стала и мимо летящая смерть: «Останови, Творец, останови иль объясни паденье роковое – куда летит пространство мировое?..»

Воскрешение старых надежд при новом опыте, видимо, невозможно. Трагедия становится драмой, которая разыгрывается как комедия. С Россией ельцинских времен происходило все то, что однажды произошло с ее телевидением: мельтешение пестрых, бессмысленных зрелищ, оглушающие шумы как имитация музыки, гипертрофия повального секса, культивируемый хаос агрессивности, новости, отмеченные знаком масштабных катастроф, игровой лохотрон, сулящий каждому дураку по миллиону, а внутри и снаружи всего этого – фундаментальная и повседневная праздничность рекламы, которая приходит беспричинно как дарованное чудо и никуда уже не уходит: «Активия» помогает работе кишечника. Действует изнутри – результат налицо». Почувствуйте вкус сладких объятий унитаза!..

Насаждая на канале лицензионные проекты игровых и развлекательных программ, Листьев рассчитывал таким путем потеснить рекламу, виртуальная праздничность которой замыкается на изобилии украденного у всех в пользу очень немногих. Получилось то, что получилось. Реклама на ТВ стала своего рода «священным писанием», вокруг которого выстраивается все остальное, включая заказные убийства.

У Первого канала были в миниатюре своя Чечня, свой «Курск» и свой «Норд- Ост», но заказных убийств не было. Экранное отражение жизни сделалось игрой, свободной от всяких полезных занятий и моральных норм: играй и выигрывай! Играют все, выигрывают только владельцы лохотрона, но это мало кого останавливает. Каждый хочет стать миллионером.

Когда-то, очень давно, Листьев хотел пригласить молодого нижегородского губернатора Немцова на программу «Час пик», чтобы задать интересующий его каверзный вопрос: что значит быть политиком без царя в голове. Не получилось, а потом, когда программу стал вести Андрей Разбаш, и вовсе забылось.

Спустя двадцать лет Немцов, давая последнее в своей жизни интервью на «Эхе Москвы», косвенно ответил на не заданный Листьевым вопрос: «Я не знаю ни одного политика, кто совершил бы что-то значительное и не поплатился бы за это. Где Юрий Афанасьев? Где Галина Старовойтова? Где Геннадий Бурбулис? Где Юшенков? Где Собчак? Гавриил Попов? Где Гайдар? Где реформаторы- губернаторы?..»

Руководствуясь каким-то неясным порывом, он невольно перечислил тех, кто пытался стать политиком, не имея к тому никаких моральных, деловых или интеллектуальных достоинств. После 27 февраля стало возможным продолжить названный ряд: где Немцов? Через-три часа после интервью на Москворецком мосту прозвучали шесть выстрелов, и на следующий день российское телевидение громко заговорило о Немцове-политике, символе свободы и демократии, о Немцове, который специфически боролся «против войны», поддерживал Киев, говорил о «российском вторжении в Крым», и был, как все в киевской политике, нетерпим к иному мнению: «Вы сначала спросите, вменяемые они или нет!»

Еще спустя полмесяца вполголоса делились сомнениями другого порядка: верно ли, что Немцова застрелили на мосту? Странные, не укладывающиеся ни в одну официальную версию подробности последних часов жизни политика с царем в голове наводили на мысль, что Немцова убили раньше – возможно, в то время, пока киевская фотомодель Анна Дурицкая смаковала устриц под шабли урожая 1995 года в дорогом ресторане ГУМа…

4-6 апреля 2015 года