Мадджхима Никая

МН 53 Секха-патипада сутта: Практика Ученика

Я слышал, что однажды Благословенный пребывал среди Сакьев в Капилаваттху, в Парке Баньяны. В это время Сакьи из Капилаваттху построили зал для гостей[51], и в этом зале ещё не проживал ни отшельник, ни жрец, ни какой-либо другой человек. Так Сакьи из Капилаваттху подошли к Благословенному и, поклонившись, сели рядом. Затем они обратились к нему: «Господин, Сакьи из Капилаваттху построили зал для гостей, и в этом зале ещё не проживал ни отшельник, ни жрец, ни какой-либо другой человек. Пусть Благословенный станет первым, кто воспользуется этим залом. После того, как Благословенный воспользуется им, Сакьи из Капилаваттху будут пользоваться им далее, ради их длительного счастья и благополучия».

Благословенный молча согласился. Увидев, что Благословенный согласился, Сакьи из Капилаваттху встали со своих сидений, поклонились ему, обошли его справа, и, затем, отправились в новый зал для гостей. По прибытии они постелили там шерстяные ковры, приготовили сиденья, выставили сосуд с водой, зажгли масляную лампу. Потом они отправились к Благословенному и, поклонившись, встали рядом. Они обратились к нему: «Господин, зал для гостей застелён шерстяными коврами, сиденья приготовлены, сосуд с водой выставлен, масляная лампа зажжена. Пусть Благословенный теперь делает так, как посчитает нужным».

Так Благословенный, накинув одеяние, взяв свою чашу и внешнее одеяние, отправился с группой монахов в зал для гостей. Прибыв туда, он омыл свои ноги, вошёл в зал и сел спиной к центральной колонне, лицом к востоку. Монахи омыли свои ноги, вошли в зал, сели спиной к восточной стене, лицом к западу, расположившись вокруг Благословенного. Благословенный — большую часть ночи наставляя, призывая и воодушевляя Сакьев из Капилаваттху беседами о Дхамме — обратился к Дост. Ананде: «Ананда, расскажи Сакьям из Капилаваттху об ученике, который следует практике ученика[52]. Моя спина болит. Я отдохну».

Достопочтенный Ананда ответил — «Как скажете, Учитель».

Так Благословенный, расстелив четырежды сложенное внешнее одеяние, лёг на правый бок, приняв позу спящего льва, положив одну ступню на другую, осознанный и бдительный, отметив для себя, когда следует вставать.

Тогда Дост. Ананда обратился к Маханаме из клана Сакьев[53]: «Вот, Маханама, ученик благородных совершенен в нравственном поведении, охраняет двери чувств, знает умеренность в еде, поддерживает бодрствование, наделён семью качествами и достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас.

И как ученик благородных совершенен в нравственном поведении? Вот ученик благородных добродетелен. Он ведёт себя сдержанно, в соответствии с Патимоккхой, совершенный в своём поведении и поступках. Он тренирует себя, приняв правила поведения, и видит опасность в их малейшем нарушении. Вот так ученик благородных совершенен в нравственности.

И как ученик благородных охраняет двери чувств? Вот ученик благородных, воспринимая глазом форму, не цепляется за темы или [их] вариации, за счёт которых — если бы он не контролировал свою способность видеть — неблагие, неумелые качества, такие как жажда или волнение, охватили бы его. Он практикует сдержанность. Он охраняет дверь глаза. Он достигает сдержанности по отношению к своей способности видеть.

Воспринимая ухом звук…

Воспринимая запах носом…

Воспринимая языком вкус…

Воспринимая телесное ощущение телом…

Воспринимая мысль умом, он не цепляется за темы или [их] вариации, за счёт которых — если бы он не контролировал свою способность думать — неблагие, неумелые качества, такие как жажда или волнение, охватили бы его. Он практикует сдержанность. Он охраняет дверь ума. Он достигает сдержанности по отношению к своей способности думать. Вот так ученик благородных охраняет двери чувств.

И как ученик благородных знает умеренность в еде? Вот ученик благородных, размышляя должным образом, принимает пищу не ради развлечения, не ради опьянения, не ради набирания массы тела, не ради того, чтобы сделать тело привлекательным, а просто для того, чтобы выжить и поддержать это тело, для того, чтобы устранить его недуги, ради ведения святой жизни, думая так: «Я устраню возникшие чувства [голода] и не создам новых чувств [от переедания]. Так я поддержу себя, не вызову порицаний, буду жить в благополучии». Вот так ученик благородных знает умеренность в еде.

И как ученик благородных поддерживает бодрствование? Днём монах сидит, ходит вперёд и назад, очищая свой ум от всех тех качеств, которые ограничивают его ум. Во время первой стражи ночи [от заката до 10 вечера] он сидит, ходит вперёд и назад, очищая свой ум от всех тех качеств, которые ограничивают его ум. Во время второй стражи ночи [c 10 вечера до 2 ночи] он принимает позу льва, ложась на правый бок, положив одну ступню на другую, осознанный и бдительный, отмечая для себя, когда следует вставать[54]. Во время последней стражи ночи [с 2 ночи до рассвета] он сидит, ходит вперёд и назад, очищая свой ум от всех тех качеств, которые ограничивают его ум. Вот так ученик благородных поддерживает бодрствование.

И как ученик благородных наделён семью качествами?

Вот ученик благородных наделён доверием, он уверен в Пробуждении Татхагаты: «В самом деле он Благословенный, достойный, во истину само-пробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный».

Он чувствует стыд [при мысли о совершении] неблагого поступка телом, неблагого поступка речью, неблагого поступка умом.

Он обеспокоен [страданиями, которые будут результатами] неблагого поступка телом, неблагого поступка речью, неблагого поступка умом.

Он много слушал, удерживал в памяти услышанное, сохранял в памяти услышанное. Те учения, что прекрасны в начале, прекрасны в середине и прекрасны в конце — в своём значении и выражении — провозглашающие ведение святой жизни во всей её полноте и чистоте — он часто слушал, запоминал, обсуждал, сохранял в памяти и размышлял над ними, выстраивал тщательным образом свои воззрения в соответствии с ними.

Он поддерживает усердие по оставлению неумелых умственных качеств и по взращиванию умелых умственных качеств. В этом он непоколебим, непреклонен и не относится с безответственностью по отношению к развитию умелых умственных качеств.

Он внимателен, крайне дотошен к мелочам, помнит и способен вспомнить даже то, что было сделано и сказано очень давно.

Он мудр, он наделён распознаванием возникновения и исчезновения — благородным [распознаванием], проникающим и ведущим к правильному прекращению страданий.

Вот так ученик благородных наделён семью качествами.

И как ученик благородных достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас? Вот ученик благородных, в достаточной мере оставивший чувственные удовольствия, оставивший неумелые качества — входит и пребывает в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением сопровождаются направлением ума [на объект медитации] и удержанием ума [на этом объекте]. С успокоением направления и удержания ума, он входит и пребывает во второй джхане: [его наполняют] восторг и счастье, рождённые сосредоточением, и единение ума, который свободен от направления и удержания — [он пребывает] во внутренней устойчивости. С успокоением восторга он становится невозмутимым, осознанный и бдительный, и ощущает счастье. Он входит и пребывает в третьей джхане, о которой Благородные говорят так: «Непоколебимый и осознанный, он пребывает в состоянии радости». С успокоением счастья и страдательности — вместе с более ранним исчезновением восторга и беспокойства — он входит и пребывает в четвёртой джхане: [он пребывает] в чистейшей невозмутимости и осознанности, в ни-удовольствии-ни-боли. Вот так ученик благородных достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас.

И теперь, когда ученик благородных совершенен в нравственном поведении, охраняет двери чувств, знает умеренность в еде, поддерживает бодрствование, наделён семью качествами и достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас, он называется учеником благородных, который следует практике ученика, который похож на цыплёнка, что готов вылупиться из яйца, способный достичь пробуждения, способный достичь высшего освобождения от ярма[55].

Если бы у курицы было бы восемь, десять или двенадцать яиц, которые бы она правильно укрыла, правильно бы согрела, правильно бы высидела — то даже если бы у неё не возникло бы такое желание: «О, пусть мои цыплята пробьют скорлупу своими острыми когтями и выберутся наружу в целости и сохранности!» — всё равно есть возможность, что цыплята пробьют скорлупу своими острыми когтями и выберутся наружу в целости и сохранности. Точно также, когда ученик благородных совершенен в нравственном поведении, охраняет двери чувств, знает умеренность в еде, поддерживает бодрствование, наделён семью качествами и достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас, он называется учеником благородных, который следует практике ученика, который похож на цыплёнка, что готов вылупиться из яйца, способный достичь пробуждения, способный достичь высшего освобождения от ярма.

И вот, когда ученик благородных достигает чистейшей непоколебимости и осознанности, он вспоминает многочисленные прошлые жизни — одну жизнь, две жизни, три жизни, четыре, пять, десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, сто, тысячу, сто тысяч, многие кальпы свёртывания вселенной, многие кальпы развёртывания вселенной, [вспоминая]: «Там у меня было такое-то имя, я жил в таком-то роду, имел такую-то внешность. Таковой была моя пища, таковым было моё переживание удовольствия и боли, таковым был конец моей жизни. Умерев в той жизни, я появился здесь». Так он вспоминает многочисленные прошлые жизни в подробностях и деталях. Это его первое пробивание, подобное тому, как цыплёнок пробивает скорлупу яйца.

Когда ученик благородных достигает чистейшей непоколебимости и осознанности, он видит за счёт божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, смерть и перерождение существ, он различает низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой: «Эти существа, что имели дурное поведение телом, речью и умом, оскорблявшие благородных, придерживавшиеся неправильных воззрений и действовавших под влиянием неправильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются в мире лишений, в плохих местах, в низших мирах, в аду. Но эти существа, что имели хорошее поведение телом, речью и умом, не оскорблявшие благородных, придерживавшиеся правильных воззрений и действовавших под влиянием правильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются приятных местах, в небесных мирах». Так, посредством божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, он видит смерть и перерождение существ, он различает низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой. Это его второе пробивание, подобное тому, как цыплёнок пробивает скорлупу яйца.

Когда ученик благородных достигает чистейшей непоколебимости и осознанности, то он входит и пребывает в состоянии освобождённого ума, свободный от загрязнений, и освобождённый мудростью, зная и проявляя эти состояния самостоятельно, прямо здесь и сейчас[56]. Это его третье пробивание, подобное тому, как цыплёнок пробивает скорлупу яйца.

Когда ученик благородных совершенен в нравственном поведении — то это суть его [правильное] поведение. Когда он охраняет двери чувств… знает умеренность в еде… поддерживает бодрствование… наделён семью качествами и достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас — то это суть его [правильное] поведение.

Когда ученик благородных вспоминает многочисленные прошлые жизни… во всех подробностях и деталях — то это суть его чистое знание. Когда он видит — за счёт божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, смерть и перерождение существ… Когда он входит и пребывает в состоянии освобождённого ума, свободный от загрязнений, и освобождённый мудростью, зная и проявляя эти состояния самостоятельно, прямо здесь и сейчас — то это суть его чистое знание.

Таков, Маханама, ученик благородных, который совершенен в чистом знании, совершенен в нравственном поведении, совершенен в чистом знании и нравственном поведении. И Брахма Сананкумара сказал так:

Эту строфу хорошо спел Брахма Сананкумара, а не плохо; хорошо произнёс, а не плохо; это связано с целью, а не несвязанно. Благословенный одобрил эти слова.

Тогда Благословенный поднялся и сказал Дост. Ананде: «Хорошо, хорошо, Ананда. То, что ты рассказал Сакьям из Капилаваттху о том, кто следует практике ученика — хорошо».

Так сказал Дост. Ананда, и Учитель это одобрил. Довольные сказанным, Сакьи из Капилаваттху восхитились словами Дост. Ананды.

МН 58 Абхая сутта: К принцу Абхае

Я слышал, что однажды Благословенный пребывал рядом с Раджагахой в Бамбуковой Роще, в Беличьем Убежище. И в то время принц Абхая отправился к Нигантха Натапутте и, по прибытии, поклонившись ему, сел рядом. Тогда Нигантха Натапутта обратился к принцу: «Ну же, принц. Объяви ошибочными слова отшельника Готамы, и о тебе распространится по миру эта чудная весть: «Принц Абхая объявил ошибочными слова отшельника Готамы — такого великого и такого могущественного!».

«Но как же, почтенный, я объявлю ошибочными слова отшельника Готамы — такого великого и такого могущественного?»

«Ну же, принц. Отправляйся к отшельнику Готаме и по прибытии скажи следующее: «Господин, говорит ли Татхагата другим неприятные и противные слова?» Если отшельник Готама ответит на это: «Татхагата говорит другим неприятные и противные слова», то тогда ты скажешь: «Так в чём же разница между тобой, почтенный, и обычными заурядными людьми? Даже обычные заурядные люди говорят другим неприятные и противные слова». Но если отшельник Готама ответит так: «Татхагата не говорит другим противных и неприятных слов», то тогда ты скажешь: «А как же, почтенный, твои слова о Девадатте: «Девадатта обречён на удел лишений, Девадатта обречён на ад, Девадатта будет кальпу вариться [в аду], Девадатта безнадёжен»? Девадатта был расстроен и рассержен этими твоими словами». Когда ты задашь отшельнику Готаме этот двойной вопрос-рогатину, он не сможет ни проглотить это, ни выплюнуть. Это как если бы шипастый орех застрял бы у человека в горле: он не смог бы ни проглотить его, ни выплюнуть. Точно также, когда ты задашь отшельнику Готаме этот двойной вопрос-рогатину, он не сможет ни проглотить это, ни выплюнуть».

Ответив, «Как скажешь, Почтенный», принц Абхая поднялся со своего сиденья, поклонился Нигантха Натапутте, обошёл его с правой стороны, и отправился к Благословенному. По прибытии, он поклонился Благословенному и сел рядом. Затем, сидя там, он взглянул на солнце и подумал: «Сегодня не подходящий день для того, чтобы опровергать слова Благословенного. Завтра у себя дома я опровергну его слова». А потому он обратился к Благословенному: «Может ли Благословенный, вместе с тремя другими монахами, принять моё приглашение на завтрашний обед?»

Благословенный молча согласился.

Тогда принц Абхая, осознав, что Благословенный принял приглашение, поднялся со своего сиденья, поклонился ему, и, обойдя его справа, ушёл.

После того как минула ночь, ранним утром Благословенный накинул свою робу, и, взяв чашу и верхнее одеяние, отправился в дом принца Абхаи. По прибытии он сел на подготовленное [для него] сиденье. Принц Абхая собственноручно обслужил Благословенного превосходной разнообразной едой. Затем, когда Благословенный поел и убрал руки от чаши, принц Абхая подготовил [себе] более низкое сиденье и сел рядом. Затем он обратился к Благословенному: «Господин, говорит ли Татхагата другим противные и неприятные слова?»

«Принц, на этот вопрос нельзя ответить категорично «да или нет».

«Тогда, Господин, Нигантхи потерпели поражение».

«Почему, принц, ты говоришь: «Тогда, Господин, Нигантхи потерпели поражение»?

«Только вчера, Господин, я ходил к Нигантха Натапутте и… он сказал мне… «Ну же, принц. Отправляйся к отшельнику Готаме и по прибытии скажи следующее: «Господин, говорит ли Татхагата другим неприятные и противные слова?»… как если бы шипастый орех застрял бы у человека в горле: он не смог бы ни проглотить его, ни выплюнуть. Точно также, когда ты задашь отшельнику Готаме этот двойной вопрос-рогатину, он не сможет ни проглотить это, ни выплюнуть».

В тот момент принц держал на руках малыша. И Благословенный сказал принцу: «Как ты думаешь, принц — если бы этот малыш из-за твоей невнимательности или же невнимательности няньки взял бы в рот палку или камень, что бы ты сделал?»

«Я бы вытащил это из его рта, Господин. Если бы я не смог вытащить, тогда, удерживая его голову левой рукой и выцарапывая [это из его рта] пальцем своей правой руки, я бы вытащил это, даже если бы поранил его. И почему? Из-за желания малышу благополучия».

«Точно также, принц:

* Если Татхагата знает, что эти слова недействительны, не истинны, не полезны (или: не связаны с целью), неприятны и противны другим, то он не говорит их.

* Если Татхагата знает, что эти слова действительны, истинны, [но] не полезны, неприятны и противны другим, то он не говорит их.

* Если Татхагата знает, что эти слова действительны, истинны, полезны, [но] неприятны и противны другим, то он знает нужный момент для того, чтобы произнести их.

* Если Татхагата знает, что эти слова недействительны, не истинны, не полезны, но приятны и милы другим, то он не говорит их.

* Если Татхагата знает, что эти слова действительны, истинны, [но] не полезны, [хотя] приятны и милы другим, то он не говорит их.

* Если Татхагата знает, что эти слова действительны, истинны, полезны, приятны и милы другим, то он знает нужный момент для того, чтобы произнести их. И почему так? Потому что Татхагата наделён состраданием к живым существам».

«Господин, когда мудрейшие или жрецы, домохозяева или отшельники, придумав вопрос, приходят к Татхагате и спрашивают его, имеется ли у него такое заблаговременное разумение: «Если те придут ко мне и спросят об этом, то, в таком случае, я отвечу им так» — или же Татхагата говорит ответ сразу на месте?[57]».

«В этом случае, принц, я задам тебе встречный вопрос. Отвечай так, как посчитаешь нужным. Как ты думаешь: разбираешься ли ты в частях колесницы?»

«Да, Господин. Я разбираюсь в частях колесницы».

«И как ты думаешь, когда люди придут и спросят тебя: «Как называется эта часть колесницы?» — имеется ли у тебя такое заблаговременное разумение: «Если те придут ко мне и спросят об этом, то, в таком случае, я отвечу им так» — или же ты дашь им ответ сразу на месте?»

«Господин, я известен своим знанием частей колесницы. Все части колесницы мне хорошо известны. Я дам им ответ сразу же на месте».

«Точно также, принц, когда мудрейшие и жрецы, домохозяева или отшельники, придумав вопрос, приходят к Татхагате и спрашивают его, он даёт им ответ сразу на месте. И почему? Потому что свойства Дхаммы досконально познаны Татхагатой. Благодаря этому доскональному познанию свойств Дхаммы, он даёт ответ сразу на месте».

Когда так было сказано, принц Абхая обратился к Благословенному: «Великолепно, Господин! Великолепно! Как если бы он поставил на место то, что было перевёрнуто, раскрыл бы спрятанное, показал путь тому, кто потерялся, внёс бы лампу во тьму, чтобы зрячий да мог увидеть, точно также Благословенный — различными способами — прояснил Дхамму. Я принимаю прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме и прибежище в Сангхе монахов. Пусть Благословенный помнит меня как мирского последователя, принявшего в нём прибежище с этого дня и на всю жизнь».

МН 59 Бахуведания сутта: Много видов чувств

Я слышал, что однажды Благословенный пребывал рядом с Саваттхи в роще Джеты, в монастыре Анатхапиндики. И тогда плотник Панчаканга отправился к Достопочтенному Удайину и, по прибытии, поклонившись ему, сел рядом. Затем он обратился к Достопочтенному Удайину:

«Почтенный, о скольких видах чувств говорил Благословенный?»

«Домохозяин, Благословенный говорил о трёх чувствах: о приятном чувстве, о болезненном чувстве, о ни-приятном-ни-болезненном чувстве. Об этих трёх чувствах говорил Благословенный».

Когда так было сказано, плотник Панчаканга сказал Достопочтенному Удайину: «Благословенный не говорил о трёх чувствах. Он говорил о двух чувствах: о приятном чувстве и о болезненном чувстве. А что касается чувства ни-приятного-ни-болезненного, то Благословенный говорил о нём как об утончённом приятном [чувстве].

Во второй раз Достопочтенный Удайин обратился к плотнику Панчаканге: «Домохозяин, Благословенный говорил о трёх чувствах…». И во второй раз плотник Панчаканга сказал Достопочтенному Удайину: «Благословенный не говорил о трёх чувствах. Он говорил о двух чувствах…».

В третий раз Достопочтенный Удайин обратился к плотнику Панчаканге: «Домохозяин, Благословенный говорил о трёх чувствах…». И в третий раз плотник Панчаканга сказал Достопочтенному Удайину: «Благословенный не говорил о трёх чувствах. Он говорил о двух чувствах…».

Ни Достопочтенный Удайин не мог убедить плотника Панчакангу, ни плотник Панчаканга не мог убедить Достопочтенного Удайина.

И вот Достопочтенный Ананда случайно услышал беседу Достопочтенного Удайина и Панчаканги. Тогда он отправился к Благословенному и, по прибытии, поклонившись ему, сел рядом. Затем он рассказал Благословенному обо всей беседе между Достопочтенным Удайином и Панчакангой.

[Благословенный ответил]: «Ананда, разъяснение, которое не принял плотник Панчаканга от Достопочтенного Удайина было правильным. И разъяснение, которое не принял Достопочтенный Удайин от плотника Панчаканги, [тоже] было правильным. Есть разъяснение, когда я говорил о двух чувствах, есть разъяснение, когда я говорил о трёх чувствах… о пяти чувствах… о шести чувствах… о восемнадцати чувствах… о тридцати шести чувствах… о ста восьми чувства[58]1. Так я обучал Дхамме посредством разъяснений. Когда я обучил Дхамме посредством разъяснений, то может статься так, что когда те, кто не соглашаются, не одобряют, не принимают хорошо сказанное и хорошо пояснённое друг другом — то начинаются диспуты, ссоры и полемики, и они будут ранить друг друга остриём своего языка. Так я обучал Дхамме посредством разъяснений. Когда я обучил Дхамме посредством разъяснений, то может статься так, что когда те, кто соглашаются, одобряют, принимают хорошо сказанное и хорошо пояснённое друг другом — то они живут дружно, в учтивости, без ссор, подобно смешанному с водой молоку, приветствуя друг друга дружескими взорами.

Ананда, есть пять нитей чувственности. Какие пять? Формы, воспринимаемые глазом — милые, приятные, чарующие, привлекательные, воспаляющие желание, соблазнительные. Звуки, воспринимаемые ухом… Запахи, воспринимаемые носом… Вкусы, воспринимаемые языком… Ощущения, воспринимаемые телом — милые, приятные, чарующие, привлекательные, воспаляющие желание, соблазнительные. Любое удовольствие или радость, возникающие в зависимости от этих пяти нитей чувственности, являются чувственным удовольствием[59]. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах — в достаточной мере оставивший чувственные удовольствия, оставивший неумелые качества — входит и пребывает в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением сопровождаются направлением ума [на объект медитации] и удержанием ума [на этом объекте]. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с успокоением направления и удержания ума, входит и пребывает во второй джхане: [его наполняют] восторг и счастье, рождённые сосредоточением, и единение ума, который свободен от направления и удержания — [он пребывает] во внутренней устойчивости. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с успокоением восторга становится невозмутимым, осознанным и бдительным, и ощущает счастье. Он входит и пребывает в третьей джхане, о которой Благородные говорят так: «Непоколебимый и осознанный, он пребывает в состоянии радости». Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с успокоением счастья и страдательности — как и с более ранним исчезновением восторга и беспокойства — он входит и пребывает в четвёртой джхане: [он пребывает] в чистейшей невозмутимости и осознанности, в ни-удовольствии-ни-боли. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с полным преодолением восприятий форм, с исчезновением восприятий сопротивляемости, не обращающий внимания на восприятие множественности, [воспринимая]: «бесконечное пространство», входит и пребывает в сфере бесконечного пространства. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с полным преодолением сферы бесконечного пространства, [воспринимая]:»бесконечное сознание», входит и пребывает в сфере бесконечного сознания. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с полным преодолением сферы бесконечного сознания, [воспринимая]: «здесь ничего нет», входит и пребывает в сфере отсутствия всего. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с полным преодолением сферы отсутствия всего, входит и пребывает в сфере ни восприятия, ни не-восприятия. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это. И хотя кто-то может сказать: «Это высочайшее удовольствие, которое [только могут] переживать существа», я не соглашусь с ним в этом. Почему? Потому что есть другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И какое же, Ананда, это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое нежели это? Вот монах, с полным преодолением сферы ни восприятия, ни не-восприятия, входит и пребывает в прекращении восприятия и чувствования. Это другое удовольствие, более возвышенное и утончённое, нежели это.

И может статься, Ананда, что какие-либо странники, имеющие другие убеждения, спросят: «Отшельник Готама говорит о прекращении восприятия и чувствования, и всё же описывает это как удовольствие. Что же это? Как такое может быть?» Когда они скажут так, им следует ответить: «Друзья, Благословенный описывает удовольствие не только когда есть приятное чувство. Но когда приятное где-либо и в чём-либо достигнуто, Татхагата описывает это как удовольствие»[60].

Так сказал Благословенный. Обрадованный, Достопочтенный Ананда восхитился словами Благословенного.

МН 60 Апаннака сутта: Безопасный выбор

Я слышал, что однажды, когда Благословенный путешествовал по стране Косал с большой группой монахов, он прибыл в брахманскую деревню под названием Сала. И домохозяева-брахманы заслышали: «отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — путешествует по стране Косал с большой группой монахов и прибыл в Салу. И об этом учителе Готаме распространилась славная молва: «В самом деле, он Благословенный, достойный, истинно самопробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный. Напрямую увидев [своей мудростью], он познал мир с его дэвами, марами и Брахмами, с его поколениями с их отшельниками и жрецами, с их правителями и простолюдинами; он объяснил Дхамму, превосходную в начале, превосходную в середине и превосходную в конце; он изложил святую жизнь в деталях и по существу, всецело идеальную, абсолютно чистую. Хорошо было бы увидеть такого достойного».

Домохозяева-брахманы из Салы отправились к Благословенному и, по прибытии, поклонившись ему, сели рядом. Некоторые обменялись с ним вежливыми приветствиями и после обмена вежливыми приветствиями сели рядом. Некоторые из них сели рядом, поприветствовав его [в почтении] сложенными у груди ладонями. Некоторые из них сели рядом, объявив своё имя и имя клана. Некоторые из них сели рядом [просто] молча.

И затем Благословенный спросил их: «Домохозяева, есть ли какой-либо славный учитель, которому вы, не без оснований, верили бы?»

«Нет, Господин, нет такого славного учителя, которому мы, не без оснований, верили бы».

«Поскольку у вас нет [такого] славного учителя, то вам следует принять и практиковать это учение о безопасном выборе, поскольку, если принять и практиковать это учение о безопасном выборе, то это приведёт к вашему длительному благополучию и счастью.

И что это за учение о безопасном выборе?

Некоторые брахманы и отшельники придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет ничего, что дано; нет ничего, что предложено; нет ничего, что пожертвовано. Нет плода или результата хороших или плохих поступков. Нет этого мира, нет следующего мира; нет отца, нет матери, нет спонтанно рождающихся существ. Нет жрецов и отшельников, которые посредством правильной жизни и правильной практики [истинно] провозглашали бы, что познали и засвидетельствовали самостоятельно этот мир и следующий»[61]

Некоторые брахманы и отшельники, напрямую противореча этим брахманам и отшельникам, говорят так: «Есть то, что дано; есть то, что предложено; есть то, что пожертвовано. Есть плод и результат хороших или плохих поступков. Есть этот мир, есть следующий мир; есть отец, есть мать, есть спонтанно рождающиеся существа. Есть жрецы и отшельники, которые посредством правильной жизни и правильной практики [истинно] провозглашают, что познали и засвидетельствовали самостоятельно этот мир и следующий».

Как вы считаете, домохозяева? Не говорят ли [все] эти брахманы и отшельники полностью противоположные вещи?»

«Так оно, Господин».

«Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет ничего, что дано; нет ничего, что предложено; нет ничего, что пожертвовано. Нет плода или результата хороших или плохих поступков. Нет этого мира, нет следующего мира; нет отца, нет матери, нет спонтанно рождающихся существ. Нет жрецов и отшельников, которые посредством правильной жизни и правильной практики [истинно] провозглашали бы, что познали и засвидетельствовали самостоятельно этот мир и следующий» — может статься так, что они, избегая этих трёх умелых действий — благого телесного поведения, благого словесного поведения, благого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три неумелых действия: неблагое телесное поведение, неблагое словесное поведение, неблагое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники не видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [как не видят они] и в умелых действиях блага от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Но поскольку на самом деле следующий мир существует, то такое воззрение: «Нет следующего мира» — является неправильным. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то такое намерение «нет следующего мира» является неправильным намерением. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то утверждение «нет следующего мира» является неправильной речью. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то когда человек говорит «нет следующего мира», он становится оппонентом тех архатов, которые знают следующий мир. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то когда он убеждает другого в том, что «нет следующего мира», то это — процесс убеждения в неправильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в неправильной Дхамме он восхваляет себя и унижает других. И те благие привычки, что у него были — отбрасываются, а неблагие привычки проявляются. И это неправильное воззрение, неправильное намерение, неправильная речь, противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в неправильной Дхамме, восхваление себя и унижение других — все эти многочисленные порочные, неумелые действия возникают благодаря неправильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если нет следующего мира, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек в безопасности. Но если следующий мир существует, то тогда этот почтенный человек — после распада тела, после смерти — переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Но даже если не говорить о следующем мире, и если б не было правдивых заявлений [о существовании следующего мира] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно критиковали бы как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением[62]: того, кто придерживается взглядов не-существования [после смерти]. Если же следующий мир в самом деле существует, то этому почтенному человеку не повезло дважды: его здесь и сейчас критикуют мудрые, как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Поэтому если он плохо ухватил, плохо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет [только] одно и не даст возможности [развиться] умелому[63]».

Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть то, что дано; есть то, что предложено; есть то, что пожертвовано. Есть плод и результат хороших или плохих поступков. Есть этот мир, есть следующий мир; есть отец, есть мать, есть спонтанно рождающиеся существа. Есть жрецы и отшельники, которые посредством правильной жизни и правильной практики [истинно] провозглашают, что познали и засвидетельствовали самостоятельно этот мир и следующий» — может статься так, что они, избегая этих трёх неумелых действий — неблагого телесного поведения, неблагого словесного поведения, неблагого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три умелых действия: благое телесное поведение, благое словесное поведение, благое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [и видят] в умелых действиях благо от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Но поскольку на самом деле следующий мир существует, то такое воззрение: «Есть следующий мир» — является правильным. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то такое намерение «есть следующий мир» является правильным намерением. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то утверждение «есть следующий мир» является правильной речью. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то когда человек говорит «есть следующий мир», он не становится оппонентом тех архатов, которые знают следующий мир. Поскольку на самом деле следующий мир существует, то когда он убеждает другого в том, что «есть следующий мир», то это — процесс убеждения в правильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в правильной Дхамме он не восхваляет себя и не унижает других. И те неблагие привычки, что у него были — отбрасываются, а благие привычки проявляются. И это правильное воззрение, правильное намерение, правильная речь, не противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в правильной Дхамме, не восхваление себя и не унижение других — все эти многочисленные умелые действия возникают благодаря правильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если есть следующий мир, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек переродится в благом уделе, в небесном мире. Но даже если не говорить о следующем мире, и если б не было правдивых заявлений [о существовании следующего мира] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно восхваляли бы как человека с благими привычками и правильным воззрением: того, кто придерживается взглядов существования [после смерти]. Если же следующий мир в самом деле существует, то этому почтенному человеку повезло дважды: его здесь и сейчас восхваляют мудрые, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в благом уделе, в небесном мире. Поэтому если он хорошо ухватил, хорошо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет оба [аспекта] и не даст возможности [развиться] неумелому».

Есть некоторые брахманы и отшельники, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Действуя или побуждая действовать других, калеча или побуждая калечить других, пытая или побуждая пытать других, огорчая или побуждая огорчать других, причиняя боль или побуждая причинять боль других, наводя ужас или побуждая наводить ужас других; забирая жизнь, забирая то, что не было дано, врываясь в дома, расхищая имущество, совершая кражу, совершая разбой, занимаясь прелюбодеянием, говоря ложь — человек не делает зла. Если [железным] диском с острыми краями превратить всех живых существ на Земле в одну кучу из плоти, одну груду из плоти, то не свершилось бы зла по этой причине, не наступило бы зла.

Даже если кто-либо шёл бы вдоль правого берега Ганга, убивая и побуждая убивать других, калеча и побуждая калечить других, пытая и побуждая пытать других — то не свершилось бы зла по этой причине, не наступило бы зла. Даже если кто-либо шёл бы вдоль левого берега Ганга, раздавая дары и побуждая раздавать дары других, жертвуя и побуждая жертвовать других — то не свершилось бы благих заслуг по этой причине, не наступило бы заслуг. Благодаря щедрости, самоконтролю, сдержанности, правдивой речи — не свершается заслуг по этой причине, не наступает заслуг»[64].

Некоторые брахманы и отшельники, напрямую противореча этим брахманам и отшельникам, говорят так: «Действуя или побуждая действовать других, калеча или побуждая калечить других, пытая или побуждая пытать других, огорчая или побуждая огорчать других, причиняя боль или побуждая причинять боль других, наводя ужас или побуждая наводить ужас других; забирая жизнь, забирая то, что не было дано, врываясь в дома, расхищая имущество, совершая кражу, совершая разбой, занимаясь прелюбодеянием, говоря ложь — человек совершает зло. Если [железным] диском с острыми краями превратить всех живых существ на Земле в одну кучу из плоти, одну груду из плоти, то зло свершилось бы по этой причине, наступило бы зло.

Если кто-либо шёл бы вдоль правого берега Ганга, убивая и побуждая убивать других, калеча и побуждая калечить других, пытая и побуждая пытать других — то зло свершилось бы по этой причине, наступило бы зло. Если кто-либо шёл бы вдоль левого берега Ганга, раздавая дары и побуждая раздавать дары других, жертвуя и побуждая жертвовать других — то свершились бы благие заслуги по этой причине, наступили бы заслуги. Благодаря щедрости, самоконтролю, сдержанности, правдивой речи — свершаются заслуги по этой причине, наступают заслуги».

Как вы считаете, домохозяева? Не говорят ли [все] эти брахманы и отшельники полностью противоположные вещи?»

«Так оно, Господин».

«Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Действуя или побуждая действовать других, калеча или побуждая калечить других, пытая или побуждая пытать других… … — человек не свершает зла… … Благодаря щедрости, самоконтролю, сдержанности, правдивой речи — не свершается заслуг по этой причине, не наступает заслуг» — то может статься так, что они, избегая этих трёх умелых действий — благого телесного поведения, благого словесного поведения, благого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три неумелых действия: неблагое телесное поведение, неблагое словесное поведение, неблагое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники не видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [как не видят они] и в умелых действиях блага от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Но поскольку на самом деле есть действие [каммы], то такое воззрение: «нет действия [каммы]» — является неправильным. Поскольку на самом деле есть действие, то такое намерение «нет действия» является неправильным намерением. Поскольку на самом деле есть действие, то утверждение «нет действия» является неправильной речью. Поскольку на самом деле есть действие, то когда человек говорит «нет действия», он становится оппонентом тех архатов, которые учат действию [каммы]. Поскольку на самом деле есть действие, то когда он убеждает другого в том, что «нет действия», то это — процесс убеждения в неправильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в неправильной Дхамме он восхваляет себя и унижает других. И те благие привычки, что у него были — отбрасываются, а неблагие привычки проявляются. И это неправильное воззрение, неправильное намерение, неправильная речь, противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в неправильной Дхамме, восхваление себя и унижение других — все эти многочисленные порочные, неумелые действия возникают благодаря неправильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если нет действия, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек в безопасности. Но если действие [каммы] существует, то тогда этот почтенный человек — после распада тела, после смерти — переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Но даже если не говорить о действии, и если б не было правдивых заявлений [о существовании каммы] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно критиковали бы как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением: того, кто придерживается взглядов не-существования действия. Если же действие в самом деле существует, то этому почтенному человеку не повезло дважды: его здесь и сейчас критикуют мудрые, как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Поэтому если он плохо ухватил, плохо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет [только] одно и не даст возможности [развиться] умелому».

Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Действуя или побуждая действовать других, калеча или побуждая калечить других, пытая или побуждая пытать других… … — человек свершает зло… … Благодаря щедрости, самоконтролю, сдержанности, правдивой речи — свершаются благие заслуги по этой причине, наступают заслуги» — то может статься так, что они, избегая этих трёх неумелых действий — неблагого телесного поведения, неблагого словесного поведения, неблагого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три умелых действия: благое телесное поведение, благое словесное поведение, благое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [и видят] в умелых действиях благо от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Поскольку на самом деле есть действие [каммы], то такое воззрение: «есть действие [каммы]» — является правильным. Поскольку на самом деле есть действие, то такое намерение «есть действие» является правильным намерением. Поскольку на самом деле есть действие, то утверждение «есть действие» является правильной речью. Поскольку на самом деле есть действие, то когда человек говорит «есть действие», он не становится оппонентом тех архатов, которые учат действию [каммы]. Поскольку на самом деле есть действие, то когда он убеждает другого в том, что «есть действие», то это — процесс убеждения в правильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в правильной Дхамме он не восхваляет себя и не унижает других. И те неблагие привычки, что у него были — отбрасываются, а благие привычки проявляются. И это правильное воззрение, правильное намерение, правильная речь, не противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в правильной Дхамме, не восхваление себя и не унижение других — все эти многочисленные умелые действия возникают благодаря правильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если есть действие, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек переродится в благом уделе, в небесном мире. Но даже если не говорить о действии, и если б не было правдивых заявлений [о существовании каммы] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно восхваляли бы как человека с благими привычками и правильным воззрением: того, кто придерживается взглядов существования действия. Если же действие в самом деле существует, то этому почтенному человеку повезло дважды: его здесь и сейчас восхваляют мудрые, как человека с благими привычками и правильным воззрением, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в благом уделе, в небесном мире. Поэтому если он хорошо ухватил, хорошо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет оба [аспекта] и не даст возможности [развиться] неумелому».

Есть некоторые брахманы и отшельники, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет причинности, нет необходимых условий для загрязнения [умов] существ. Существа загрязняются беспричинно, без необходимого условия. Нет причинности, нет необходимых условий для очищения [умов] существ. Существа очищаются беспричинно, без необходимого условия. Нет силы, нет усилия, нет человеческой энергии, человеческого старания. Все живые существа, всякая жизнь, всё живое, все души — бессильны, лишены силы, лишены усилия. Будучи подверженными изменениям судьбы, случайностям и природе — они испытывают удовольствие и боль в шести великих классах существования»[65].

Некоторые брахманы и отшельники, напрямую противореча этим брахманам и отшельникам, говорят так: «Есть причинность, есть необходимые условия для загрязнения [умов] существ. Существа загрязняются в силу причин, в силу необходимого условия. Есть причинности, есть необходимые условия для очищения [умов] существ. Существа очищаются в силу причин, в силу необходимого условия. Есть сила, есть усилие, есть человеческая энергия, человеческое старание. Не так оно вовсе, что все живые существа, всякая жизнь, всё живое, все души — бессильны, лишены силы, лишены усилия; или же, что, будучи подверженными изменениям судьбы, случайностям и природе — они испытывают удовольствие и боль в шести великих классах существования».

Как вы считаете, домохозяева? Не говорят ли [все] эти брахманы и отшельники полностью противоположные вещи?»

«Так оно, Господин».

«Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет причинности, нет необходимых условий для загрязнения [умов] существ…..Будучи подверженными изменениям судьбы, случайностям и природе — они испытывают удовольствие и боль в шести великих классах существования» — то может статься так, что они, избегая этих трёх умелых действий — благого телесного поведения, благого словесного поведения, благого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три неумелых действия: неблагое телесное поведение, неблагое словесное поведение, неблагое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники не видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [как не видят они] и в умелых действиях блага от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Но поскольку на самом деле есть причинность, то такое воззрение: «нет причинности»

— является неправильным. Поскольку на самом деле есть причинность, то такое намерение «нет причинности» является неправильным намерением. Поскольку на самом деле есть причинность, то утверждение «нет причинности» является неправильной речью. Поскольку на самом деле есть причинность, то когда человек говорит «нет причинности», он становится оппонентом тех архатов, которые учат причинности. Поскольку на самом деле есть причинность, то когда он убеждает другого в том, что «нет причинности», то это — процесс убеждения в неправильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в неправильной Дхамме он восхваляет себя и унижает других. И те благие привычки, что у него были — отбрасываются, а неблагие привычки проявляются. И это неправильное воззрение, неправильное намерение, неправильная речь, противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в неправильной Дхамме, восхваление себя и унижение других — все эти многочисленные порочные, неумелые действия возникают благодаря неправильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если нет причинности, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек в безопасности. Но если причинность существует, то тогда этот почтенный человек — после распада тела, после смерти — переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Но даже если не говорить о причинности, и если б не было правдивых заявлений [о существовании причинности] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно критиковали бы как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением: того, кто придерживается взглядов беспричинности. Если же причинность в самом деле существует, то этому почтенному человеку не повезло дважды: его здесь и сейчас критикуют мудрые, как человека с неблагими привычками и неправильным воззрением, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в состоянии лишений, в плохих уделах, в нижних мирах, в аду. Поэтому если он плохо ухватил, плохо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет [только] одно и не даст возможности [развиться] умелому».

Домохозяева, в отношении тех брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть причинность, есть необходимые условия для загрязнения [умов] существ… … Не так оно вовсе, что все живые существа, всякая жизнь, всё живое, все души — бессильны, лишены силы, лишены усилия; или же, что, будучи подверженными изменениям судьбы, случайностям и природе — они испытывают удовольствие и боль в шести великих классах существования» — то может статься так, что они, избегая этих трёх неумелых действий — неблагого телесного поведения, неблагого словесного поведения, неблагого умственного поведения, — примут и будут практиковать эти три умелых действия: благое телесное поведение, благое словесное поведение, благое умственное поведение. Почему? Потому что эти почтенные брахманы и отшельники видят в этих неумелых действиях изъян, упадок, омрачение; [и видят] в умелых действиях благо от отречения, и то что [умелые действия] сродни очищению.

Поскольку на самом деле есть причинность, то такое воззрение: «есть причинность» — является правильным. Поскольку на самом деле есть причинность, то такое намерение «есть причинность» является правильным намерением. Поскольку на самом деле есть причинность, то утверждение «есть причинность» является правильной речью. Поскольку на самом деле есть причинность, то когда человек говорит «есть причинность», он не становится оппонентом тех архатов, которые учат причинности. Поскольку на самом деле есть причинность, то когда он убеждает другого в том, что «есть причинность», то это — процесс убеждения в правильной Дхамме. И в этом процессе убеждения в правильной Дхамме он не восхваляет себя и не унижает других. И те неблагие привычки, что у него были — отбрасываются, а благие привычки проявляются. И это правильное воззрение, правильное намерение, правильная речь, не противопоставление [себя] архатам, процесс убеждения в правильной Дхамме, не восхваление себя и не унижение других — все эти многочисленные умелые действия возникают благодаря правильному воззрению.

Поэтому мудрый рассуждает так: «Если есть причинность, то тогда — после распада тела, после смерти — этот почтенный человек переродится в благом уделе, в небесном мире. Но даже если не говорить о причинности, и если б не было правдивых заявлений [о существовании причинности] тех почтенных брахманов и отшельников, то этого человека здесь и сейчас мудрые всё равно восхваляли бы как человека с благими привычками и правильным воззрением: того, кто придерживается взглядов причинности. Если же причинность в самом деле существует, то этому почтенному человеку повезло дважды: его здесь и сейчас восхваляют мудрые, как человека с благими привычками и правильным воззрением, и вместе с этим — после распада тела, после смерти — он переродится в благом уделе, в небесном мире. Поэтому если он хорошо ухватил, хорошо принял это учение о безопасном выборе, то это покроет оба [аспекта] и не даст возможности [развиться] неумелому».

Есть некоторые брахманы и отшельники, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютной бесформенности». Некоторые брахманы и отшельники, напрямую противореча этим брахманам и отшельникам, говорят так: «Есть абсолютная бесформенность».

Как вы считаете, домохозяева? Не говорят ли [все] эти брахманы и отшельники полностью противоположные вещи?»

«Так оно, Господин».

«Поэтому мудрый рассуждает так: «Что касается [утверждения] тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютной бесформенности» — то я этого не видел. Что касается [утверждения] тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть абсолютная бесформенность» — то я этого не познал. Если я, не зная и не видя, принял бы одну из сторон и заявил: «Только это правда, а остальное бесполезно», то это было бы неподобающим для меня.

Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютной бесформенности», то если это их утверждение правдиво, то есть спасительная возможность, что я перерожусь среди состоящих-из-сознания божеств мира форм. Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть абсолютная бесформенность», то если это их утверждение правдиво, то есть спасительная возможность, что я перерожусь среди состоящих-из-восприятия божеств бесформенного мира.

Вооружение палками и ножами, ссоры, разногласия, полемики, взаимные обвинения, расколы и лживая речь — всё это, как видно, возникает из формы, но не из абсолютной бесформенности».

Рассуждая так, он практикует ради устранения очарованности по отношению к формам, ради бесстрастия по отношению к формам, ради прекращения форм.

Есть некоторые брахманы и отшельники, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютного прекращения существования». Некоторые брахманы и отшельники, напрямую противореча этим брахманам и отшельникам, говорят так: «Есть абсолютное прекращение существования».

Как вы считаете, домохозяева? Не говорят ли [все] эти брахманы и отшельники полностью противоположные вещи?»

«Так оно, Господин».

«Поэтому мудрый рассуждает так: «Что касается [утверждения] тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютного прекращения существования» — то я этого не видел. Что касается [утверждения] тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть абсолютное прекращение существования» — то я этого не познал. Если я, не зная и не видя, принял бы одну из сторон и заявил: «Только это правда, а остальное бесполезно», то это было бы неподобающим для меня.

Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютного прекращения существования», то если это их утверждение правдиво, то есть спасительная возможность, что я перерожусь среди состоящих-из-восприятия божеств бесформенного мира. Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть абсолютное прекращение существования», то если это их утверждение правдиво, то есть спасительная возможность, что я достигну ниббаны здесь и сейчас.

Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Нет абсолютного прекращения существования» — то это их воззрение граничит с жаждой, граничит с путами, граничит с пристрастием, граничит с удержанием, граничит с цеплянием.

Что касается тех почтенных брахманов и отшельников, которые придерживаются такой доктрины, имеют такие воззрения: «Есть абсолютное прекращение существования» — то это их воззрение граничит с отсутствием жажды, граничит с отсутствием пут, граничит с отсутствием пристрастия, граничит с отсутствием удержания, граничит с отсутствием цепляния».

Рассуждая так, он практикует ради устранения очарованности по отношению к существованию, ради бесстрастия по отношению к существованию, ради прекращения существования.

Домохозяева, есть четыре вида личностей в этом мире. Какие четыре? Бывает так, когда некий человек мучает себя и практикует мучения самого себя. Бывает так, когда некий человек мучает других и практикует мучения других. Бывает так, когда некий человек мучает себя и практикует мучения самого себя, и, вместе с этим, мучает других и практикует мучения других. Бывает так, когда некий человек ни мучает себя, ни практикует мучения самого себя, ни мучает других, ни практикует мучения других. Не мучая ни себя, ни других — он пребывает здесь и сейчас свободным от жажды, угасшим, остывшим, чувствительным к счастью, с умом, подобным [уму] Брахмы.

1) И кто мучает себя и практикует мучения самого себя?

Бывает так, когда некий человек — голый аскет, отвергающий условности, лижущий свои руки, не идущий, когда его зовут, не остающийся, когда его просят. Он не принимает пищу, поднесённую ему или посвящённую ему, не принимает приглашения на обед. Он не принимает ничего из горлышка горшка или чаши. Он не принимает ничего через порог, через палку, через пестик [ступы]. Он не принимает ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины, живущей с мужчиной. Он не принимает ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи. Он не принимает рыбу или мясо. Они не пьёт ликёры, вина или забродившие напитки. Он ограничивает себя одним домом и одной лёгкой закуской в день, или двумя домами и двумя лёгкими закусками… семью домами и семью лёгкими закусками. Он ест только одну тарелку в день, две… семь тарелок в день. Он принимает пищу только один раз в день, один раз в два дня… один раз в семь дней, и так вплоть до двух недель, практикуя ограничение в приёме пищи в установленных промежутках.

Он держится диеты свежих овощей; или проса; или дикого риса; или обрезков шкуры; или мха; или рисовых отрубей; или рисовой воды; или кунжутной муки; или травы; или коровьего помёта. Он живёт на древесных корнях и фруктах. Он живёт на упавших фруктах. Он одевается в пеньку, в парусину, в саван, в выброшенные лохмотья, в древесную кору, в шкуру антилопы, в материал из древесных щепок, в пряжу из волос с головы, в шерсть дикого животного, в совиные крылья.

Он выдергивает волосы и бороду, он практикует вырывание собственных волос и бороды. Он практикует стояние, он отвергает сиденья. Он сидит, охватывая колени руками, он практикует усердие в сидении с охватыванием коленей руками. Он лежит на шипах, он устраивает свою постель на кровати с шипами. Он трижды-купающийся вечером, он практикует купание в воде. Вот такими многочисленными способами он практикует мучение и угнетение тела. Таков тот, кто мучает себя и практикует мучения самого себя.

2) И кто мучает других и практикует мучения других?

Бывает так, когда некий человек — убийца овец, убийца свиней, убийца дичи, ставящий капканы, охотник, рыбак, вор, палач, тюремный надзиратель, или кто-либо иной, занимающийся каким-либо другим кровавым занятием. Таков тот, кто мучает других и практикует мучения других.

3) И кто мучает себя и практикует мучения самого себя, и, вместе с этим, мучает других и практикует мучения других?

Бывает так, когда некий человек — посвящённый благородный воин-царь или богатый брахман. Построив новый храм в восточной части города, обрив волосы и бороду, одевшись в грубую шкуру, смазав своё тело гхи и маслом, расцарапав спину оленьим рогом, он входит в храм вместе со своей первой царицей и с брахманским первосвященником. Там он устраивает свою постель на голой земле, расстелив траву. Царь живёт на молоке, высосанном из первого соска коровы вместе с точно таким же телёнком. Царица живёт на молоке, высосанном из второго соска. Брахманский первосвященник живёт на молоке, высосанном из третьего соска. Молоко из четвёртого соска выливается в огонь. Телёнок живёт на том, что осталось.

И он говорит: «Пусть столько-то быков будет зарезано для жертвоприношения. Пусть столько-то волов… пусть столько-то тёлок… пусть столько-то коз… пусть столько-то овец… пусть столько-то лошадей будет зарезано для жертвоприношения. Пусть столько-то деревьев будет срублено на жертвенные стойки. Пусть столько-то растений и травы будет скошено для жертвенной травы». И его рабы, слуги и рабочие занимаются приготовлением, рыдая, с лицами, полными слёз, гонимые наказанием, гонимые страхом.

Таков тот, кто мучает себя и практикует мучения самого себя, и, вместе с этим, мучает других и практикует мучения других.

4) И кто ни мучает себя, ни практикует мучения самого себя: ни мучает других, ни практикует мучения других. Не мучая ни себя, ни других — он пребывает здесь и сейчас свободным от жажды, угасшим, остывшим, чувствительным к счастью, с умом, подобным [уму] Брахмы?

Бывает так, что Татхагата появляется в мире — достойный и истинно само-пробуждённый. Он обучает Дхамме — прекрасной в начале, прекрасной в середине и прекрасной в конце. Он провозглашает святую жизнь в её деталях и сути, всецело совершенную, непревзойдённо чистую.

Домохозяин, или сын домохозяина, услышав Дхамму, обретает веру в Татхагату и размышляет: «Домохозяйская жизнь ограниченна, это пыльный путь. Бездомная жизнь подобна бескрайним просторам. Не просто, проживая дома, вести святую жизнь, в идеальном совершенстве, всецело чистую, словно блестящий перламутр. Что если я, обрив волосы и бороду, и одев жёлтые одежды, оставлю домохозяйскую жизнь ради бездомной?»

Так, через некоторое время, он оставляет всё своё богатство — большое или малое. Оставляет круг своих родных — большой или малый. Обривает волосы и бороду, одевает жёлтые одежды и оставляет домохозяйскую жизнь ради бездомной.

Когда он отправился в бездомную жизнь, наделённый монашеским обучением и образом жизни, тогда — отбрасывая убийство — он воздерживается от взятия жизни. Он живёт, выбросив дубину, выбросив нож, добросовестный, милосердный, желающий блага всем живым существам.

Отбрасывая воровство, он воздерживается от взятия того, что [ему] не было дано. Он берёт только то, что дают, принимает только подаренное, живёт не хитростью уловками, а чистотой. Это также часть его нравственности.

Отбрасывая сексуальную жизнь, он ведёт жизнь безбрачную, сторонясь и воздерживаясь от сексуального акта, что распространён среди мирян.

Отбрасывая лживую речь, он воздерживается от неправдивых слов. Он говорит истину, держится за истину, [в этом он] прочен, надёжен, не обманывает мир.

Отбрасывая речь, сеющую распри, он воздерживается от неё. То, что он слышал здесь, он не рассказывает там, чтобы не посеять рознь между этими людьми и теми. То, что он слышал там, он не рассказывает здесь, чтобы не посеять рознь между тамошними людьми и здешними. Так он примиряет тех, кто поругался и [ещё больше] укрепляет тех, кто дружен, он любит согласие, радуется согласию, наслаждается согласием, говорит [такие] вещи, что создают согласие.

Отбрасывая грубую речь, он воздерживается от бранных слов. Он говорит слова, приятные уху, любящие, проникающие в сердце, вежливые, привлекательные и нравящиеся большинству людей.

Отбрасывая пустословие, он воздерживается от пустой болтовни. Он говорит в нужный момент, говорит действительное, то, что согласуется с целью, с Дхаммой, с Винаей. Он говорит ценные слова, уместные, разумные, ограниченные, связанные с целью.

Он воздерживается от нанесения вреда семенам и растениям.

Он ест только один раз в день, воздерживаясь от принятия пищи вечером и от еды в неположенное время днём.

Он воздерживается от танцев, пения, музыки и зрелищ.

Он воздерживается от ношения гирлянд и от украшения себя косметикой и ароматами.

Он воздерживается от высоких и роскошных кроватей и сидений.

Он воздерживается от принятия золота и денег.

Он воздерживается от принятия неприготовленного риса… сырого мяса… женщин и девочек… рабов-мужчин и рабов-женщин… овец и коз… птиц и свиней… слонов, коров, жеребцов и кобыл… полей и хозяйств.

Он воздерживается от взятия на себя обязанности посыльного… от покупки и продажи… от жульничества на весах, в монетах и мерах… от взяточничества, обмана и мошенничества.

Он воздерживается от нанесения увечий, казней, заключения под стражу, разбоя, грабежа и насилия.

Он довольствуется комплектом [монашеских] одежд для покрытия тела и едой с подаяний для утоления голода. Подобно птице, что куда бы ни отправилась, крылья — её единственный груз; точно также и он довольствуется комплектом одежд для покрытия тела и едой с подаяний для утоления голода. Куда бы он ни отправился, он берёт с собой лишь минимально необходимое.

Наделённый этой благородной нравственностью, он внутренне ощущает удовольствие от безукоризненности.

Воспринимая глазом форму, не цепляется за темы или [их] вариации, за счёт которых — если бы он не контролировал свою способность видеть — неблагие, неумелые качества, такие как жажда или волнение, охватили бы его. Он практикует сдержанность. Он охраняет дверь глаза. Он достигает сдержанности по отношению к своей способности видеть. Воспринимая ухом звук… Воспринимая запах носом… Воспринимая языком вкус… Воспринимая телесное ощущение телом… Воспринимая мысль умом, он не цепляется за темы или [их] вариации, за счёт которых — если бы он не контролировал свою способность думать — неблагие, неумелые качества, такие как жажда или волнение, охватили бы его. Наделённый этой благородной сдержанностью чувств, он внутренне ощущает удовольствие от безукоризненности.

Когда он идёт вперёд и возвращается, он действует с бдительностью. Когда смотрит вперёд и смотрит в сторону… когда сгибает и разгибает свои члены… когда несёт внешнее одеяние, верхнюю робу, свою чашу… когда есть, пьёт, жуёт, распробывает… когда мочится и испражняется… когда идёт, стоит, сидит, засыпает, просыпается, разговаривает и молчит, он действует с бдительностью.

Наделённый этой благородной нравственностью, этой благородной сдержанностью чувств, этой благородной осознанностью и бдительностью, он выискивает уединённое жилище: пустынную местность, крону дерева, гору, узкую горную долину, пещеру на склоне холма, кладбище, лесную рощу, открытое пространство, стог соломы. После принятия пищи, возвратившись со сбора подаяний, он садится со скрещенными ногами, держит торс тела прямым, устанавливает внимательность впереди.

Оставляя жажду к миру, он пребывает с осознанным умом, лишённым влечения. Он очищает ум от жажды. Оставляя недоброжелательность и злость, он пребывает с осознанным умом, лишённым злобы, желающий блага всем живым существам. Он очищает ум от недоброжелательности и злости. Оставляя апатию и сонливость, он пребывает с осознанным умом, лишённым апатии и сонливости — внимательный, бдительный, восприимчивый к свету. Он очищает свой ум от апатии и сонливости. Отбрасывая неугомонность и беспокойство, он пребывает непоколебимым, с внутренне успокоенным умом. Он очищает ум от неугомонности и беспокойства. Отбрасывая сомнения, он выходит за пределы неуверенности, не имея неясностей по отношению к умелым умственным качествам. Он очищает свой ум от сомнений.

Оставив эти пять помех — изъянов осознанности, что ослабляют мудрость — он, в достаточной мере оставивший чувственные удовольствия, оставивший неумелые качества — входит и пребывает в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением сопровождаются направлением ума [на объект медитации] и удержанием ума [на этом объекте].

Затем, с успокоением направления и удержания ума, он входит и пребывает во второй джхане: [его наполняют] восторг и счастье, рождённые сосредоточением, и единение ума, который свободен от направления и удержания — [он пребывает] во внутренней устойчивости.

Затем, с успокоением восторга он становится невозмутимым, осознанный и бдительный, и ощущает счастье. Он входит и пребывает в третьей джхане, о которой Благородные говорят так: «Непоколебимый и осознанный, он пребывает в состоянии радости».

Затем, с успокоением счастья и страдательности — как и с более ранним исчезновением восторга и беспокойства — он входит и пребывает в четвёртой джхане: [он пребывает] в чистейшей невозмутимости и осознанности, в ни-удовольствии-ни-боли. Вот так ученик благородных достигает легко — без проблем и сложностей — четырёх джхан, что являются возвышенной осознанностью и приятным пребыванием здесь-и-сейчас.

Когда его ум так сосредоточен, очищен, яркий, незамутнённый, лишённый изъянов, податливый, мягкий, утверждённый и наделённый непоколебимостью, он направляет его на познание прошлых жизней. Он вспоминает многочисленные прошлые жизни — одну жизнь, две жизни, три жизни, четыре, пять, десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, сто, тысячу, сто тысяч, многие кальпы свёртывания вселенной, многие кальпы развёртывания вселенной, [вспоминая]: «Там у меня было такое-то имя, я жил в таком-то роду, имел такую-то внешность. Таковой была моя пища, таковым было моё переживание удовольствия и боли, таковым был конец моей жизни. Умерев в той жизни, я появился здесь». Так он вспоминает многочисленные прошлые жизни в подробностях и деталях.

Когда его ум так сосредоточен, очищен, яркий, незамутнённый, лишённый изъянов, податливый, мягкий, утверждённый и наделённый непоколебимостью, он направляет его на познание смерти и перерождения существ. Он различает низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой: «Эти существа, что имели дурное поведение телом, речью и умом, оскорблявшие благородных, придерживавшиеся неправильных воззрений и действовавших под влиянием неправильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются в мире лишений, в плохих местах, в низших мирах, в аду. Но эти существа, что имели хорошее поведение телом, речью и умом, не оскорблявшие благородных, придерживавшиеся правильных воззрений и действовавших под влиянием правильных воззрений, с распадом тела, после смерти, рождаются приятных местах, в небесных мирах». Так, посредством божественного глаза, очищенного и превосходящего человеческий, он видит смерть и перерождение существ, он различает низших и великих, красивых и уродливых, счастливых и несчастных, в соответствии с их каммой.

Когда его ум так сосредоточен, очищен, яркий, незамутнённый, лишённый изъянов, податливый, мягкий, утверждённый и наделённый непоколебимостью, он направляет его на познание окончания умственных загрязнений. Он распознёт так, как всё существует на самом деле, то есть: «Это — страдание… Это — источник страдания… Это — прекращение страдания… Это — путь, ведущий к прекращению страдания… Это — загрязнения [ума]… Это — источник загрязнений… Это — прекращение загрязнений… Это — путь, ведущий к прекращению загрязнений». Его ум, зная это, и видя это таким образом, освобождается от загрязнений чувственности, освобождается от загрязнений становления, освобождается от загрязнений неведения. С освобождением приходит знание: «Освобождён». Он распознаёт: «Рождение закончено, святая жизнь прожита, задача выполнена. Нет более чего-либо, что ещё нужно было бы сделать».

Таков тот, кто ни мучает себя, ни практикует мучения самого себя: ни мучает других, ни практикует мучения других. Не мучая ни себя, ни других — он пребывает здесь и сейчас свободным от жажды, угасшим, остывшим, чувствительным к счастью, с умом, подобным [уму] Брахмы».

Когда так было сказано, домохозяева-брахманы из Салы сказали: «Великолепно, Господин! Великолепно! Как если бы он поставил на место то, что было перевёрнуто, раскрыл бы спрятанное, показал путь тому, кто потерялся, внёс бы лампу во тьму, чтобы зрячий да мог увидеть, точно также Благословенный различными способами прояснил Дхамму. Мы принимаем прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме и прибежище в Сангхе монахов. Пусть Благословенный помнит нас как мирских последователей, принявших в нём прибежище с этого дня и на всю жизнь».

МН 64 Махамалункья сутта: Большая беседа с Малункьяпуттой

Так я слышал. Однажды Благословенный пребывал в Саваттхи, в роще Джеты, в монастыре Анатхапиндики. Там он обратился к монахам:

«Монахи»

«Да, Учитель» — отвечали монахи.

Благословенный сказал: «Монахи, помните ли вы пять нижних оков, которым я вас учил?» Когда так было сказано, Достопочтенный Малункьяпутта ответил: «Учитель, я помню пять нижних оков, которым учил Благословенный»[66].

«Но, Малункьяпутта, как именно ты запомнил пять нижних оков, которым я учил?»

«Учитель, я помню, что воззрения о «я» — это нижняя окова, которой учил Благословенный. Я помню, что сомнение — это нижняя окова, которой учил Благословенный. Я помню, что привязанность к правилам и обетам — это нижняя окова, которой учил Благословенный. Я помню, что чувственное желание — это нижняя окова, которой учил Благословенный. Я помню, что недоброжелательность — это нижняя окова, которой учил Благословенный. Вот так я запомнил, Учитель, эти пять оков, которым учил Благословенный».

«Малункьяпутта, кого же я так учил этим пяти нижним оковам?[67] Неужто странники-приверженцы других учений не смогли бы указать на твою ошибку, приведя в пример младенца? Ведь у лежащего младенца нет даже представления о личности, так как же у него может возникнуть воззрение о «я»? Но всё же скрытая склонность к воззрению о «я» есть у него[68]. У лежащего младенца нет даже представления об учениях[69], так как же у него может возникнуть сомнение в отношении учений? Но всё же скрытая склонность к сомнению есть у него. У лежащего младенца нет даже представления о правилах и обетах, так как же у него может возникнуть привязанность к правилам и обетам? Но всё же скрытая склонность к привязанности к правилам и обетам есть у него. У лежащего младенца нет даже представления о чувственных удовольствиях, так как же у него может возникнуть чувственная жажда? Но всё же скрытая склонность к чувственной жажде есть у него. У лежащего младенца нет даже представления о существах, так как же у него может возникнуть недоброжелательность по отношению к существам? Но всё же скрытая склонность к недоброжелательности есть у него. Неужто странники-приверженцы других воззрений не смогли бы указать на твою ошибку, приведя в пример младенца?

Тогда Достопочтенный Ананда сказал: «Настал момент, Благословенный, пришло время, О Великий, чтобы Благословенный пояснил нам пять нижних оков. Услышав это из уст Благословенного, монахи запомнят это».

«Тогда слушай внимательно, Ананда, то, о чём я буду говорить».

«Да, Учитель» — ответил Достопочтенный Ананда.

Благословенный сказал: «Вот, Ананда, необученный заурядный человек — не уважающий Благородных, не обученный в их дисциплине и их Дхамме; не уважающий чистых [умом] людей, не обученный в их дисциплине и их Дхамме — пребывает с умом, охваченным и порабощённым воззрением о «я». Он не понимает истинного спасения от возникшего воззрения о «я», и когда это воззрение о «я» стало привычным и не устранено в нём — то тогда это является нижней оковой. Он пребывает с умом, охваченным и порабощённым сомнением… привязанностью к правилам и обетам… чувственным желанием… недоброжелательностью. Он не понимает истинного спасения от возникшей недоброжелательности, и когда эта недоброжелательность стала привычной и не устранена в нём — то тогда это является нижней оковой.

Обученный ученик Благородных — уважающий Благородных, обученный в их дисциплине и Дхамме; уважающий чистых людей, обученный в их дисциплине и Дхамме — не пребывает с умом, охваченным и порабощённым воззрением о «я». Он понимает истинное спасение от возникшего воззрения о «я», и воззрение о «я» вместе со скрытой склонностью отброшены в нём[70]. Он не пребывает с умом, охваченным и порабощённым сомнением… привязанностью к правилам и обетам… к чувственному желанию… к недоброжелательности. Он понимает истинное спасение от возникшей недоброжелательности и недоброжелательность вместе со скрытой склонностью отброшены в нём.

Существует путь, Ананда, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков. Не может быть такого, чтобы кто-либо, не пройдя этим путём, этой дорогой, мог бы знать или видеть или отбросить пять нижних оков[71]. Подобно тому, как у могучего дерева есть сердцевина, и не может быть такого, чтобы кто-либо смог вырезать сердцевину, не разрезав кору и оболонь — то точно также, существует путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков, и не может быть такого, чтобы кто-либо, не пройдя этим путём, этой дорогой, мог бы знать или видеть или отбросить пять нижних оков.

Существует путь, Ананда, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков. Существует возможность, чтобы кто-то, пройдя этим путём, этой дорогой, смог бы знать и видеть и отбросить пять нижних оков. Подобно тому, как у могучего дерева есть сердцевина, и существует возможность, чтобы кто-то смог вырезать сердцевину, разрезав кору и оболонь — то точно также, существует путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков, и существует возможность, чтобы кто-либо, пройдя этим путём, этой дорогой, мог бы знать и видеть и отбросить пять нижних оков.

Ананда, представь, как если бы река Ганг была наводнена водой до самых краёв, так чтобы [даже] ворона могла [с лёгкостью] отпить из неё. И [вот некий] немощный человек подумал бы: «Помогая себе руками, я переплыву это течение и благополучно доберусь до того берега этой реки Ганг», но всё же он не смог бы благополучно перебраться. Точно также бывает, когда некоего человека обучают Дхамме ради прекращения самоопределения — но его ум не постигает Дхамму, не обретает веры, устойчивости, решимости. В этом случае его можно считать немощным человеком.

Ананда, представь, как если бы река Ганг была наводнена водой до самых краёв, так чтобы [даже] ворона могла [с лёгкостью] отпить из неё. И [вот некий] сильный человек подумал бы: «Помогая себе руками, я переплыву это течение и благополучно доберусь до того берега этой реки Ганг», и он смог бы благополучно перебраться. Точно также бывает, когда некоего человека обучают Дхамме ради прекращения самоопределения — и его ум постигает Дхамму, обретает веру, устойчивость, решимость. В этом случае его можно считать сильным человеком.

И каков, Ананда, путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков? Вот с оставлением объектов привязанности, с оставлением неблагих состояний [ума], с полным устранением телесной вялости, в достаточной мере оставив чувственные удовольствия, оставив неумелые качества — монах входит и пребывает в первой джхане: восторг и счастье, рождённые [этим] оставлением сопровождаются направлением ума [на объект медитации] и удержанием ума [на этом объекте].

И какими бы здесь не существовали форма, чувство, восприятие, формации, сознание — он видит все эти состояния непостоянными, видит их как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как несчастье, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличное. Он отводит ум от этих состояний и направляет его к бессмертному элементу: «Это покой, это наивысшее: прекращение всех формаций, оставление всех привязанностей, уничтожение жажды, беспристрастность, прекращение, ниббана». Продолжая так делать, он достигает [полного] уничтожения загрязнений [ума]. Но если он не достигает [полного] уничтожения загрязнений ума, то из-за этой страсти к Дхамме, из-за этой восторженности в Дхамме[72], с уничтожением пяти нижних оков он становится тем, кто спонтанно переродится [в Чистых Обителях] и, никогда более не возвращаясь из того мира [обратно в этот мир], обретёт там окончательную ниббану. Таков путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков.

Затем, с успокоением направления и удержания ума, он входит и пребывает во второй джхане…

Затем, с успокоением восторга он становится невозмутимым, осознанный и бдительный, и ощущает счастье. Он входит и пребывает в третьей джхане…

Затем, с успокоением счастья и страдательности — как и с более ранним исчезновением восторга и беспокойства — он входит и пребывает в четвёртой джхане: [он пребывает] в чистейшей невозмутимости и осознанности, в ни-удовольствии-ни-боли.

И какими бы здесь не существовали форма, чувство, восприятие, формации, сознание — он видит все эти состояния непостоянными, видит их как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как несчастье, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличное. Он отводит ум от этих состояний и направляет его к бессмертному элементу… Таков путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков.

Затем, с полным преодолением восприятий форм, с исчезновением восприятий объектов чувств, не обращающий внимания на восприятие множественности, [воспринимая]: «бесконечное пространство», монах входит и пребывает в сфере безграничного пространства. И какими бы здесь не существовали чувство, восприятие, формации, сознание — он видит все эти состояния непостоянными, видит их как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как несчастье, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличное. Он отводит ум от этих состояний и направляет его к бессмертному элементу… Таков путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков.

Затем, с полным преодолением сферы безграничного пространства, [воспринимая]: «безграничное сознание», монах входит и пребывает в сфере безграничного сознания. И какими бы здесь не существовали чувство, восприятие, формации, сознание — он видит все эти состояния непостоянными, видит их как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как несчастье, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличное. Он отводит ум от этих состояний и направляет его к бессмертному элементу… Таков путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков.

Затем, с полным преодолением сферы безграничного сознания, [воспринимая]: «здесь ничего нет», монах входит и пребывает в сфере отсутствия всего. И какими бы здесь не существовали чувство, восприятие, формации, сознание — он видит все эти состояния непостоянными, видит их как страдание, как недуг, как опухоль, как шип, как бедствие, как несчастье, как чужое, как распадающееся, как пустое, как безличное. Он отводит ум от этих состояний и направляет его к бессмертному элементу: «Это покой, это наивысшее: прекращение всех формаций, оставление всех привязанностей, уничтожение жажды, беспристрастность, прекращение, ниббана». Продолжая так делать, он достигает [полного] уничтожения загрязнений [ума]. Но если он не достигает [полного] уничтожения загрязнений ума, то из-за этой страсти к Дхамме, из-за этой восторженности в Дхамме, с уничтожением пяти нижних оков он становится тем, кто спонтанно переродится [в Чистых Обителях] и, никогда более не возвращаясь из того мира [обратно в этот мир], обретёт там окончательную ниббану. Таков путь, дорога к отбрасыванию пяти нижних оков».

«Учитель, если таков путь, такова дорога к отбрасыванию пяти нижних оков, то почему некоторые монахи, [как говорят], обретают освобождение ума, а другие, [как говорят], - освобождение мудростью?»

«Ананда, я говорю, что это из-за различия в их качествах»[73]

Так сказал Благословенный. Достопочтенный Ананда обрадовался и восхитился словами Благословенного.

МН 81 Гхатикара сутта: Проповедь о гончаре

Так я слышал. Однажды Благословенный странствовал с большой общиной монахов в стране Косала. И вдруг в одном из мест на пути он сошёл с дороги и улыбнулся. Тут почтенный Ананда подумал: «Почему Благословенный улыбнулся? Татхагаты никогда не улыбаются без причины». И он, укрыв полой своего верхнего одеяния одно плечо и почтительно сложив ладони пред Благословенным, спросил его: «О достопочтенный, почему Благословенный улыбнулся? Ведь Татхагаты никогда не улыбаются без причины».

«Ананда, некогда в этом месте было большое процветающее и обильно населённое селение, называвшееся Вебхалинга. И именно здесь, Ананда, неподалёку от этого селения, жил в окружении монашеской общины совершеннопробуждённый Кассапа».

Тут почтенный Ананда сложил вчетверо свою сшитую из лоскутов накидку, положил её наземь и сказал Благословенному: «Тогда пусть Благословенный присядет здесь. И это место будет местом пребывания двух совершеннопробуждённых».

Благословенный сел на приуготовленное ему сиденье и обратился к почтенному Ананде: «Итак, Ананда, некогда в этом месте было большое процветающее и обильно населённое селение, называвшееся Вебхалинга. И именно здесь, Ананда, недалеко от этого селения жил в окружении монашеской общины совершеннопробуждённый Кассапа.

В Вебхалинге у Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы был даятель, его основной даятель — гончар по имени Гхатикара. А у Гхатикары в этом же селении был близкий друг — юный брахман по имени Джотипала.

И однажды гончар Гхатикара предложил юному брахману Джотипале: «Друг Джотипала, пойдём и посмотрим на Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу. Я полагаю, это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу».?? Юный Джотипала ответил: «Оставь, друг Гхатикара. Что толку смотреть на этого обритого отшельника?»

И во второй и в третий раз гончар Гхатикара предложил: «Друг Джотипала, пойдём и посмотрим на Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу. Я полагаю, это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу».?? И во второй и в третий раз юный брахман Джотипала ответил: «Оставь, друг Гхатикара. Что толку смотреть на этого обритого отшельника?» «Тогда, друг Джотипала, давай возьмём щётку и порошок для мытья и пойдём к реке, помыться». «Хорошо», — ответил Джотипала.

Итак, гончар Гхатикара и юный Джотипала взяли щётку и порошок для мытья, и пошли к реке. Там Гхатикара сказал: «Друг Джотипала, обитель Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы совсем рядом. Я считаю, это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу». Джотипала ответил: «Оставь, друг Гхатикара. Что толку смотреть на этого обритого отшельника?»

И во второй и в третий раз гончар Гхатикара предложил: «Друг Джотипала, пойдём и посмотрим на Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу».?? И во второй и в третий раз юный брахман Джотипала ответил: «Оставь, друг Гхатикара. Что толку смотреть на этого обритого отшельника?»

Тогда гончар Гхатикара ухватил юного Джотипалу за пояс и сказал: «Друг Джотипала, обитель Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы совсем рядом. Пойдём и посмотрим на Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу. Я полагаю, это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу». Но юный брахман Джотипала освободил пояс и ответил: «Оставь, друг Гхатикара. Что толку смотреть на этого обритого отшельника?»

Потом, когда юный брахман Джотипала вымыл голову, гончар Гхатикара схватил его за волосы и сказал: «Друг Джотипала, обитель Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы совсем рядом. Пойдём и посмотрим на Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу. Я полагаю, это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу».

Тут юный брахман Джотипала подумал: «Странно, удивительно, что этот гончар Гхатикара, будучи ниже меня по происхождению, позволил себе схватить меня за волосы, да ещё когда я вымыл голову. Это, наверное, неспроста». И сказал гончару Гхатикаре: «Ладно, друг Гхатикара, пусть будет по-твоему». «Друг Джотипала, пусть это будет и твоим желанием тоже! Это благо — видеть Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу!» «Хорошо, друг Гхатикара, отпусти мои волосы, и пойдём, навестим его».

Итак, гончар Гхатикара и юный брахман Джотипала отправились к Благословенному совершеннопробуждённому Кассапе. Гхатикара поклонился Благословенному и сел на почтительном расстоянии, Джотипала же обменялся с Благословенным приветствиями и тоже сел на почтительном расстоянии. И Гхатикара сказал Благословенному совершеннопробуждённому Кассапе: «Достопочтенный, это — юный брахман Джотипала, мой близкий друг и помощник. Пусть Благословенный наставит его в Дхамме».

И Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа наставлял, убеждал, побуждал и радовал гончара Гхатикару и юного брахмана Джотипалу, разъясняя им Дхамму. После чего, услаждённые и обрадованные словами Благословенного Кассапы, они поднялись со своих мест и, поклонившись Благословенному совершеннопробуждённому Кассапе и обойдя его справа налево, удалились.

Потом Джотипала спросил Гхатикару: «Теперь, когда ты услышал Дхамму, друг Гхатикара, почему же не оставишь дом и не станешь странствующим монахом?» «Друг Джотипала, разве ты не знаешь, что я содержу своих слепых престарелых родителей?» «Тогда, друг Гхатикара, я [один] оставлю дом и стану странствующим монахом».

И гончар Гхатикара вместе с юным брахманом Джотипалой вновь отправились к Благословенному совершеннопробуждённому Кассапе. Поклонившись ему, они сели на почтительном расстоянии, и гончар Гхатикара сказал Благословенному совершеннопробуждённому Кассапе: «О достопочтенный, это — юный брахман Джотипала, мой близкий друг и помощник. Пусть Благословенный даст ему начальное посвящение». И юный брахман Джотипала получил от Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы начальное и полное монашеские посвящения[74].

Через две недели после получения юным брахманом Джотипалой полного посвящения Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа, пробыв в Вебхалинге столько, сколько он счёл нужным, отбыл в странствие к Варанаси. А добравшись до Варанаси, остановился в Оленьем парке в Исипатане.

Кики, царь Каси[75], прослышал, что Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа прибыл в Варанаси и живёт в Оленьем парке в Исипатане. Он велел подготовить несколько парадных колесниц, и, взойдя на одну из них, выехал во всём царском великолепии из Варанаси в Исипатану, дабы встретиться с Благословенным совершеннопробуждённым Кассапой. Подъехав, насколько колесницам позволила дорога, далее он пошёл пешком и встретился с Благословенным совершеннопробуждённым Кассапой. Поклонившись Благословенному, он сел на почтительном расстоянии, и Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа наставлял, убеждал, побуждал и радовал царя Кики, разъясняя ему Дхамму.

После этого обрадованный и удовлетворённый царь пригласил Благословенного Кассапу вместе с общиной монахов назавтра отведать у него яств. Благословенный Кассапа молча принял это приглашение. Увидев, что Благословенный Кассапа согласился, царь Кики встал со своего места, поклонился и, почтительно обойдя Благословенного Кассапу, удалился.

На исходе следующей ночи царь Кики велел приготовить в своём доме различные сытные яства, твёрдые и мягкие — сухой жёлтый рис с тщательно удалёнными чёрными зёрнами, а также разные подливы и приправы — и в надлежащее время известил Благословенного совершеннопробуждённого Кассапу: «О достопочтенный, яства готовы, настало время вкусить их».

В то утро Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа оделся и, взяв чашу и накидку, отправился с общиной монахов к дому царя Кики, где они сели на приготовленные им сиденья. Царь Кики лично обслуживал и потчевал яствами, твёрдыми и мягкими, общину монахов во главе с Буддой. Когда же Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа насытился и отставил свою чашу, царь Кики взял низкое сидение, сел на почтительном расстоянии и сказал: «О достопочтенный, не согласится ли Благословенный остановиться на время сезона дождей в моём доме в Варанаси. И я буду так же заботиться о Благословенном и его общине». «Не стоит, царь. У меня уже есть, где остановиться на время сезона дождей».

И во второй и в третий раз, Ананда, царь Кики сказал: «О достопочтенный, не согласится ли Благословенный остановиться на время сезона дождей в моём доме в Варанаси. И я буду так же заботиться о Благословенном и его общине». И Благословенный вновь и вновь ответил: «Не стоит, царь. У меня уже есть, где провести сезон дождей».

И царь подумал: «Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа не согласился остановиться у меня в Варанаси на время сезона дождей», и был глубоко разочарован и опечален.

Далее он сказал: «У достопочтенного есть более достойный содержатель, чем я?» «Есть, о великий царь. В Вебхалинге близ Варанаси живёт гончар по имени Гхатикара. Он — в основном именно он — и содержит меня, обеспечивая подаянием. Ты, о великий царь, подумал: «Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа не согласился остановиться у меня в Варанаси на время сезона дождей», и теперь глубоко разочарован и опечален. Но не таков и не будет таким гончар Гхатикара. Гончар Гхатикара принял прибежище в Будде, Дхамме и Сангхе. Он воздерживается от убийства чувствующих существ, от взятия того, что ему не дано, от плотских услад, от лживой речи, от употребления напитков и веществ, одурманивающих ум и приводящих к недостойному поведению. Он глубоко предан Будде, Дхамме и Сангхе и следует добродетелям, ценимым благородными. Он не сомневается в [истинах о] страдании, о происхождении страдания, о прекращении страдания. Он принимает пищу только один раз в день, соблюдает обет безбрачия, добродетелен, приятен в общении. Он отстранился от драгоценностей и всего, сделанного из золота, отказался от золота и серебра. Он не добывает глину ни лопатой, ни руками, а изготавливает посуду и кувшины из того, что найдено на берегу или нарыто крысами или собаками. Изготовив же кувшин, он говорит: «Пусть, кто захочет, оставит [мне] немного какого-нибудь риса, бобов или чечевицы и возьмёт [себе] то, что [ему] нравится». Он содержит своих слепых престарелых родителей. Разрушив пять нижних пут, привязывающих к этому берегу, он вознесётся [в Чистые Обители] и достигнет там окончательной Ниббаны, никогда более не возвращаясь из того мира.

Однажды поутру, когда я жил в Вебхалинге, я оделся и, взяв чашу и накидку, зашёл к родителям гончара Гхатикары и спросил их: «Гончар куда-то ушёл?» [Они ответили]: «О достопочтенный, он вышел, но сказал, что ты можешь взять рис из котла и приправу из горшка и поесть».

Я так и сделал, после чего удалился. Затем гончар Гхатикара вернулся домой и спросил у родителей: «Кто взял рис из котла и подливу из горшка?» «Дорогой сын, это был Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа».

И гончар Гхатикара подумал: «Это благо для меня, это великое благо для меня, что Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа так доверяет мне». И радость и счастье не оставляли его полмесяца, а его родителей — в течение недели.

В другой раз, когда я жил в Вебхалинге, в моей хижине протекла кровля. Тогда я попросил монахов: «Идите, монахи, и узнайте, есть ли солома в хижине гончара Гхатикара». «О достопочтенный, в хижине гончара Гхатикары нет соломы, но соломой покрыта крыша его хижины». «Идите, монахи, и возьмите солому с крыши хижины горшечника Гхатикары».

Они так и сделали. Затем гончар Гхатикара пришёл к родителям и спросил: «Кто взял солому с крыши?» «Дорогой сын, это сделали монахи, ибо протекла кровля в хижине Благословенного совершеннопробуждённого Кассапы».

И гончар Гхатикара подумал: «Это благо для меня, это великое благо для меня, что Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа так доверяет мне». И радость и счастье не оставляли его полмесяца, а его родителей — в течение недели. И хотя его хижина целых три месяца оставалась непокрытой, в неё не упала ни одна капля дождя. Таков гончар Гхатикара».

[И царь Кики сказал: ] «О достопочтенный, поистине — благо для гончара Гхатикары, великое благо для него, что Благословенный совершеннопробуждённый Кассапа так доверяет ему».

После этого царь Кики отправил гончару Гхатикаре пять сотен повозок с превосходным очищенным рисом и всем, необходимым для приготовления приправ. Слуги же царя пришли к гончару Гхатикаре и сказали: «О достопочтенный, эти пять сотен повозок с превосходным очищенным рисом и всем, необходимым для приготовления приправ, прислал тебе царь Кики. Прими же их». [На это Гхатикара ответил]: «Царь очень занят, и ему ещё многое предстоит сделать. У меня же достаточно еды. Пусть это останется у царя».

Теперь, Ананда, ты можешь подумать: «Конечно, в те времена юным брахманом Джотипалой был кто-то другой». Но так полагать не следует. Тогда тем юным брахманом Джотипалой был я».

Так сказал Благословенный. И почтенный Ананда был удовлетворён и восхищён словами Благословенного.

МН 82 Раттхапала сутта: О Раттхапале

Так я слышал. Однажды Благословенный путешествовал по стране Куру с большой группой монахов и со временем прибыл в город страны Куру под названием Тхуллакоттхита. Домохозяева-брахманы Тхуллакоттхиты заслышали, что: «отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — путешествует по стране Куру с большой группой монахов и прибыл в Тхуллакоттхиту. И об этом учителе Готаме распространилась славная молва: «В самом деле, он Благословенный, достойный, истинно само-пробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный. Напрямую увидев [своей мудростью], он познал мир с его дэвами, марами и Брахмами, с его поколениями отшельников и жрецов, правителей и простолюдинов; он объяснил Дхамму, превосходную в начале, превосходную в середине и превосходную в конце; он изложил святую жизнь в деталях и по существу, всецело идеальную, абсолютно чистую». Хорошо было бы увидеть таких достойных».

И тогда домохозяева-брахманы Тхуллакоттхиты отправились к Благословенному и, по прибытии, поклонившись ему, сели рядом. Некоторые обменялись с ним вежливыми приветствиями и после обмена вежливыми приветствиями сели рядом. Некоторые из них сели рядом, поприветствовав его [в почтении] сложенными у груди ладонями. Некоторые из них сели рядом, объявив своё имя и имя клана. Некоторые из них сели рядом [просто] молча. И тогда Благословенный наставлял, призывал, воодушевлял их беседами о Дхамме. И молодой человек по имени Раттхапала из главенствующего клана этой самой Тхуллакоттхиты сидел вместе с собравшимися. И мысль пришла к нему: «Как я понимаю Дхамму, которой обучил Благословенный — проживая дома, трудно практиковать ведение святой жизни, которая была бы идеальной и чистой, словно отполированный перламутр. Что если я, сбрив волосы и бороду и надев жёлтые одежды, отринул бы мы мирское житие и стал бы жить бездомной жизнью?»

И тогда домохозяева-брахманы Тхуллакоттхиты, после того, как Благословенный наставил, призвал и воодушевил их беседами о Дхамме, восхитились и возрадовались его словами. А затем они встали со своих сидений и, поклонившись ему, ушли, обойдя его с правой стороны.

Вскоре после того, как они ушли, молодой человек Раттхапала подошёл к Благословенному и, поклонившись ему, сел рядом и сказал: «Господин, как я понимаю Дхамму, которой обучил Благословенный — проживая дома, трудно практиковать ведение святой жизни, которая была бы идеальной и чистой, словно отполированный перламутр. Господин, я хотел бы обрить волосы и бороду, надеть жёлтые одежды, отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Я хотел бы получить младшее посвящение от Благословенного, я хотел бы получить полное посвящение».

«Раттхапала, есть ли у тебя разрешение от родителей отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью?»

«Нет, Господин, у меня нет разрешения от моих родителей».

«Раттхапала, Татхагаты не дают посвящения тому, у кого нет разрешения от родителей».

«Господин, я посмотрю, что смогу сделать, чтобы родители разрешили мне отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью».

И тогда молодой человек Раттхапала поднялся со своего сиденья и, поклонившись Благословенному, ушёл, обойдя его с правой стороны. Он отправился к своим родителям и сказал им: «Мать, отец, как я понимаю Дхамму, которой обучил Благословенный — проживая дома, трудно практиковать ведение святой жизни, которая была бы идеальной и чистой, словно отполированный перламутр. Я хочу обрить свои волосы и бороду, надеть жёлтые одежды, отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Дайте мне разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью».

Когда так было сказано, его родители ответили: «Дорогой Раттхапала, ты — наш единственный сын, дорогой и любимый. Ты вырос в комфорте, воспитан в комфорте. Ты ничего не знаешь о страдании, дорогой Раттхапала. Даже в случае твоей смерти мы бы утратили тебя с неохотой, так как же мы можем дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?»

И во второй раз… и в третий раз молодой человек Раттхапала сказал своим родителям: «Мать, отец, как я понимаю Дхамму, которой обучил Благословенный — проживая дома, трудно практиковать ведение святой жизни… Дайте мне разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью». И в третий раз его родители ответили: «Дорогой Раттхапала, ты — наш единственный сын… как же мы можем дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?»

И тогда, так и не получив разрешения от родителей отринуть мирское житие, молодой человек Раттхапала прямо на том самом месте лёг на голый пол, сказав: «Вот прямо здесь я либо умру, либо получу разрешение».

И тогда родители Раттхапалы сказали ему: «Дорогой Раттхапала, ты — наш единственный сын, дорогой и любимый. Ты вырос в комфорте, воспитан в комфорте. Ты ничего не знаешь о страдании, дорогой Раттхапала. Вставай, дорогой Раттхапала, ешь, пей, развлекайся. По мере того, как будешь есть, пить, развлекаться, ты можешь быть счастлив, наслаждаясь чувственными удовольствиями и свершая накопление заслуг. Мы не дадим тебе разрешения отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Даже в случае твоей смерти мы бы утратили тебя с неохотой, так как же мы можем дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?»

Когда так было сказано, молодой человек Раттхапала ничего не ответил. И во второй раз… и в третий раз его родители сказали ему: «Дорогой Раттхапала… так как же мы можем дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?» И во второй… и в третий раз молодой человек Раттхапала ничего не ответил.

Тогда родители Раттхапалы отправились к его друзьям и сказали им: «Почтенные, Раттхапала лёг на голый пол, сказав так: «Вот прямо здесь я либо умру, либо получу разрешение». Ну же, почтенные, пойдите к Раттхапале и скажите ему: «Друг Раттхапала, ты единственный сын своих родителей… Вставай, друг Раттхапала, ешь, пей, развлекайся… как же могут твои родители дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?».

И тогда друзья молодого человека Раттхапалы отправились к нему и сказали: «Друг Раттхапала, ты единственный сын своих родителей, дорогой и любимый. Ты вырос в комфорте, воспитан в комфорте. Ты ничего не знаешь о страдании, дорогой Раттхапала. Вставай, дорогой Раттхапала, ешь, пей, развлекайся. По мере того, как будешь есть, пить, развлекаться, ты можешь быть счастлив, наслаждаясь чувственными удовольствиями и свершая накопление заслуг. Твои родители не разрешают тебе отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Даже в случае твоей смерти они бы утратили тебя с неохотой, так как они могут дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?». Когда так было сказано, Раттхапала ничего не ответил. И во второй раз… и в третий раз его друзья сказали ему: «Друг Раттхапала… так как они могут дать тебе разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, когда ты ещё жив?». И в третий раз Раттхапала ничего не ответил.

Тогда друзья молодого человека Раттхапалы отправились к его родителям и сказали им: «Мать, отец, Раттхапала лежит там на голом полу, сказав: «Вот прямо здесь я либо умру, либо получу разрешение». Если вы не дадите ему своего разрешения отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью, то он прямо там и умрёт. Но если вы дадите ему своё разрешение, то вы увидите его после, как он получит посвящение. А если ему не понравится житие бездомной жизнью, то что он сможет поделать, кроме как вернуться сюда? Так дайте ему разрешение отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью».

«В таком случае, почтенные, мы даём Раттхапале разрешение. Но когда он получит посвящение, он должен навестить своих родителей».

И тогда друзья молодого человека Раттхапалы отправились к нему и сказали: «Вставай, друг Раттхапала. Твои родители разрешили тебе отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Но когда ты получишь посвящение, ты должен навестить своих родителей».

Молодой человек Раттхапала поднялся, и как только набрался сил, отправился к Благословенному и, поклонившись ему, сел рядом и сказал: «Господин, я получил разрешение от родителей отринуть мирское житие и жить бездомной жизнью. Пусть Благословенный даст мне посвящение». И молодой человек Раттхапала получил [как] младшее посвящение у Благословенного [так и] полное посвящение.

И вскоре после того, как Достопочтенный Раттхапала получил полное посвящение, через две недели после [этого], Благословенный, побыв в Тхуллакоттхите столько, сколько считал нужным, отправился в Саваттхи. Совершив несколько переходов, он, со временем, прибыл в Саваттхи, где остановился в роще Джеты, в монастыре Анатхапиндики.

И вскоре, пребывая в уединении бдительным, старательным, решительным, Достопочтенный Раттхапала, реализовав это для себя посредством прямого знания, здесь и сейчас вошёл и пребывал в высочайшей цели святой жизни, ради которой ученики праведно оставляют жизнь домохозяина и ведут жизнь бездомную. Он напрямую познал: «Рождение закончено, святая жизнь прожита, задача выполнена. Не будет более перерождения в каком-либо состоянии существования». Достопочтенный Раттхапала стал одним из архатов.

И тогда Достопочтенный Раттхапала отправился к Благословенному и, поклонившись ему, сел рядом и сказал: «Учитель, я хотел бы навестить своих родителей, если Благословенный мне позволит».

И тогда Благословенный проник своим умом в сознание Раттхапалы. И когда он увидел, что молодой человек Раттхапала не мог [более] оставить обучение и вернутся к низшей жизни [домохозяина], он сказал ему: «Настал момент, Раттхапала, когда ты можешь поступить так, как считаешь нужным».

И Достопочтенный Раттхапала встал со своего сиденья и, поклонившись Благословенному, ушёл, обойдя его с правой стороны. Затем он привёл в порядок своё жилище, взял чашу и верхнее одеяние и отправился в Тхуллакоттхиту. Там, в Тхуллакоттхите, он остановился в парке Мигачиры царя Коравьи. Когда наступило утро, он оделся, взял чашу и верхнее одеяние и отправился за сбором подаяний в Тхуллакоттхиту. Странствуя от дома к дому в Тхуллакоттхите, он пришёл к дому своего отца. В то время отец Достопочтенного Раттхапалы сидел в зале центрального входа, расчёсывая волосы. Когда он издалека увидел Достопочтенного Раттхапалу, он сказал: «Нашего единственного сына, дорогого и любимого, эти бритые аскеты заставили отринуть мирскую жизнь». Так, в доме своего собственного отца Достопочтенный Раттхапала не получил ни подаяний, ни вежливого отказа — а только оскорбления.

И тогда рабыня, принадлежавшая одному из его родственников, собиралась выбросить старую кашу. Увидев это, Достопочтенный Раттхапала сказал ей: «Сестра, если это на выброс, то лучше вылейте это в мою чашу вот сюда». И когда она так делала, она распознала характерные черты его рук, его ног и его голос. И тогда она отправилась к его матери и сказала: «Моя госпожа, знайте же, что Раттхапала, сын моего господина, вернулся».

«Не может быть! Если то, что ты говоришь — правда, то ты больше не рабыня!».

И тогда мать Достопочтенного Раттхапалы отправилась к его отцу и сказала: «Домохозяин, знай же о том, что они говорят, будто Раттхапала вернулся». И в тот момент Достопочтенный Раттхапала ел старую кашу, [сидя] возле стены одного из домов. Его отец подошёл к нему и сказал: «Раттхапала, мой дорогой, в самом деле, это ты… и ты ешь эту старую кашу! Как будто у тебя нет своего [родного] дома?»

«Как у нас может быть дом, домохозяин, когда мы отринули мирское житие и живём бездомной жизнью? Мы бездомные, домохозяин. Мы пришли в твой дом, но не получили ни подаяний, ни вежливого отказа — а только оскорбления».

«Ну же, дорогой Раттхапала, пойдём в дом».

«Довольно, домохозяин. Мой приём пищи на сегодня завершён».

«Тогда, дорогой Раттхапала, согласись принять приглашение на завтрашний обед!»

Достопочтенный Раттхапала молча согласился. И тогда, зная, что Достопочтенный Раттхапала согласился, его отец отправился обратно в свой дом, где собрал в большую кучу золотые монеты и золотые слитки, и накрыл её ковриками. Затем он сказал бывшим жёнам Раттхапалы: «Ну же, невестки, украсьте себя украшениями так, как когда Раттхапала считал вас наиболее милыми и привлекательными».

И когда ночь подошла к концу, отец Достопочтенного Раттхапалы приготовил разнообразную превосходную твёрдую и мягкую пищу в своём доме и объявил Достопочтенному Раттхапале: «Раттхапала, кушанье готово».

И тогда утром достопочтенный Раттхапала оделся, взял чашу и верхнее одеяние и отправился в дом своего отца, где сел на приготовленное сиденье. И тогда отец раскрыл груду золотых монет и золотых слитков и сказал: «Дорогой Раттхапала, это твоё материальное состояние; и ещё есть твоё отцовское состояние; и [кроме того] ещё — твоё состояние по наследству. Дорогой Раттхапала, ты можешь наслаждаться богатством и свершать накопление заслуг. Ну же, дорогой, отбрось [монашеское] обучение и возвращайся к низшей жизни [домохозяина], наслаждайся богатством и свершай накопление заслуг».

«Домохозяин, если бы ты послушался моего совета, то ты бы взял и погрузил эту груду золотых монет и золотых слитков на повозки и сбросил бы, свалил бы в середине реки Ганг. И почему? Потому что, домохозяин, из-за этого в тебе возникли бы печаль, стенание, горе, грусть и отчаяние»[76].

И тогда бывшие жёны Раттхапалы шлёпнули его по ногам и сказали: «Дорогой сын нашего господина, какие же они, эти небесные нимфы, ради которых ты ведёшь святую жизнь?»

«Сёстры, мы не ведём святую жизнь ради нимф».

«Дорогой сын нашего господина назвал нас сёстрами» — воскликнули они и упали в обморок.

И тогда Достопочтенный Раттхапала сказал своему отцу: «Домохозяин, если есть пища, которую ты хотел бы дать, то давай её. Не изнуряй нас».

«Кушай же, тогда, дорогой Раттхапала, обед готов».

И тогда отец достопочтенного Раттхапалы своими собственными руками обслужил его превосходной различной твёрдой и мягкой пищей. Когда Достопочтенный Раттхапала поел и убрал руки от чаши, он встал и произнёс эти строфы:

После того, как Достопочтенный Раттхапала встал и произнёс эти строфы, он отправился к в парк Мигачиры царя Коравьи, и сел под дерево, чтобы провести [там] остаток дня.

И в то время царь Коравья обратился к своему леснику: «Дорогой лесник, почисти парк Мигачиры, так чтобы мы могли отправиться в парк удовольствий и насладиться видом приятной местности».

«Да, Господин» — ответил он.

И по мере того, как он совершал уборку в парке Мигачиры, он увидел Достопочтенного Раттхапалу, сидящего под деревом, проводящего под ним остаток дня. Увидев его, он отправился к царю Коравье и сказал ему: «Господин, парк Мигачира почищен. Молодой человек Раттхапала из главенствующего клана этой самой Тхуллакоттхиты, о ком вы всегда высоко отзывались, сидит под деревом, проводя под ним остаток дня».

«Хорошо, дорогой Мигава, хватит на сегодня парка удовольствий. Теперь мы отправимся выразить почтение этому Учителю Раттхапале». И сказав: «Раздарите всю еду, что была приготовлена там» — царь Коравья подготовил несколько колесниц и, взойдя на одну из них, отправился из Тхуллакоттхиты в сопровождении всей своей свиты навестить Достопочтенного Раттхапалу. Он ехал, покуда дорога была проходимой, а затем спешился и пошёл пешком в сопровождении наиболее важных царских лиц к тому месту, где сидел Достопочтенный Раттхапала. Он обменялся с Достопочтенным Раттхапалой вежливыми приветствиями и после обмена вежливыми приветствиями он встал рядом и сказал: «Вот ковёр-накидка [со спины] слона. Пусть Учитель Раттхапала сядет на него».

«Нет в этом необходимости, Великий царь. Садись. Я сижу на своём собственном коврике».

Царь Коравья сел на подготовленное сиденье и сказал: «Учитель Раттхапала, есть четыре вида утраты. И некоторые люди из-за переживания этих четырёх видов утраты обривают волосы и бороды, оставляют мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью. Какие четыре?

* Утрата посредством старости

* Утрата посредством болезни

* Утрата посредством [потери] богатства

* Утрата посредством [потери] родных

1. И что такое утрата посредством старости? Вот, Учитель Раттхапала, некий человек стар, отягощён годами, много прожил, дни его подходят к концу. Он рассуждает так: «Я стар, отягощён годами, много прожил, мои дни подходят к концу. Непросто мне отныне обрести не обретённое богатство или увеличить то богатство, что уже приобретено. Что если я обрею волосы и бороду, надену жёлтые одежды, отрину мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью?». Поскольку он пережил утрату посредством старости, он обривает волосы и бороду, надевает жёлтые одежды, оставляет мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью. Это называется утратой посредством старости.

Но Учитель Раттхапала всё ещё молод, черноволос, наделён благословением молодости, [находится] на первом этапе жизни. Учитель Раттхапала не пережил какой-либо утраты посредством старения. Что же он познал или увидел или услышал, что он отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью?

2. И что такое утрата посредством болезни? Вот, Учитель Раттхапала, некий человек нездоров, поражён болезнью, серьёзно болен. Он рассуждает так: «Я нездоров, поражён болезнью, серьёзно болен. Непросто мне отныне обрести не обретённое богатство или увеличить то богатство, что уже приобретено. Что если я обрею волосы и бороду, надену жёлтые одежды, отрину мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью?». Поскольку он пережил утрату посредством болезни, он обривает волосы и бороду, надевает жёлтые одежды, оставляет мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью. Это называется утратой посредством болезни.

Но Учитель Раттхапала лишён болезней и недугов. У него хорошее пищеварение, не слишком холодное, не слишком тёплое, но среднее. Учитель Раттхапала не пережил какой-либо утраты посредством болезни. Что же он познал или увидел или услышал, что он отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью?

3. И что такое утрата посредством [потери] богатства? Вот, Учитель Раттхапала, некий человек богат, имеет много вещей, много имущества. Постепенно его богатство истощатся. Он рассуждает так: «Прежде я был богат, имел много вещей, много имущества. Постепенно моё богатство истощилось. Непросто мне отныне обрести не обретённое богатство или увеличить то богатство, что уже приобретено. Что если я обрею волосы и бороду, надену жёлтые одежды, отрину мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью?». Поскольку он пережил утрату посредством [потери] богатства, он обривает волосы и бороду, надевает жёлтые одежды, оставляет мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью. Это называется утратой посредством [потери] богатства.

Но Учитель Раттхапала — сын главенствующего клана в этой самой Тхуллакоттхите. Учитель Раттхапала не пережил какой-либо утраты посредством [потери] богатства. Что же он познал или увидел или услышал, что он отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью?

4. И что такое утрата посредством [потери] родных? Вот, Учитель Раттхапала, у некоего человека много друзей и товарищей, родных и родственников. Постепенно эта родня сокращается. Он рассуждает так: «Прежде у меня было много друзей и товарищей, родных и родственников. Постепенно эта моя родня сократилась. Непросто мне отныне обрести не обретённое богатство или увеличить то богатство, что уже приобретено. Что если я обрею волосы и бороду, надену жёлтые одежды, отрину мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью?». Поскольку он пережил утрату посредством [потери] родных, он обривает волосы и бороду, надевает жёлтые одежды, оставляет мирское житие, чтобы жить бездомной жизнью. Это называется утратой посредством [потери] родных.

Но Учитель Раттхапала имеет множество друзей и товарищей, родных и родственников в этой самой Тхуллакоттхите. Учитель Раттхапала не пережил какой-либо утраты посредством [потери] родных. Что же он познал или увидел или услышал, что он отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью?

Учитель Раттхапала — таковы эти четыре вида утраты. Поскольку люди переживают эти четыре вида утраты, некоторые из них обривают волосы и бороды, надевают жёлтые одежды, оставляют мирскую жизнь и живут бездомной жизнью. Учитель Раттхапала не пережил какую-либо из них. Что же он познал или увидел или услышал, что он отринул мирское житие и стал жить бездомной жизнью?»

«Великий царь, есть четыре сводки Дхаммы, которым научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя их, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью. Какие четыре?

* «Этот мир неустойчив, он уничтожается».

Такова первая сводка Дхаммы, которой научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью.

* «У этого мира нет укрытия и нет защитника».

Такова вторая сводка Дхаммы, которой научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью.

* «В этом мире нет ничего своего. Нужно всё оставить и идти дальше».

Такова третья сводка Дхаммы, которой научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью.

* «Этот мир неполноценный, ненасытный, раб жажды».

Такова четвёртая сводка Дхаммы, которой научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью.

Таковы, Великий царь, эти четыре сводки Дхаммы, которым научил Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый. Зная и видя их, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью».

1. «Учитель Раттхапала сказал: «Этот мир неустойчив, он уничтожается». Как следует понимать смысл этого утверждения?»

«Как ты считаешь, Великий царь? Когда тебе было двадцать или двадцать пять лет, был ли ты искусен в езде на слонах, езде на лошадях, езде на колесницах, в стрельбе из лука, во владении мечом; силён ли руках и ногах, был ли выносливым и умелым в битве?»

«Когда мне было двадцать или двадцать пять лет, Учитель Раттхапала, я был искусен в езде на слонах, езде на лошадях, езде на колесницах, в стрельбе из лука, во владении мечом; силён в руках и ногах, был выносливым и умелым в битве. Иногда я удивляюсь, не было ли в те времена у меня сверхъестественной силы. Я не вижу никого, кто [в те времена] мог бы сравниться со мной в силе».

«Как ты считаешь, Великий царь? Сейчас ты точно также силён в руках и ногах, выносливый и умелый в битве?»

«Нет, Учитель Раттхапала. Сейчас я стар, отягощён годами, много прожил, мои дни подходят к концу. Мне пошёл восьмидесятый год. Иногда я хочу поставить свою ногу сюда, а ставлю её в какое-либо другое место».

«Великий царь, именно по этой причине Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый — сказал: «Этот мир неустойчив, он уничтожается». Когда я узнал и увидел и услышал это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью».

«Удивительно, Учитель Раттхапала, как чудесно и как хорошо выразил это Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый: «Этот мир неустойчив, он уничтожается». В самом деле, так оно!

2. Учитель Раттхапала, у меня при дворе есть боевые слоны, кавалерия, боевые колесницы и пехота, которые помогут устранить любые угрозы нам. А Учитель Раттхапала сказал: «У этого мира нет укрытия и нет защитника». Как следует понимать смысл этого утверждения?»

«Как ты считаешь, Великий царь? Есть ли у тебя какие-либо хронические заболевания?»

«У меня хроническое заболевание нарушения ветров, Учитель Раттхапала. Иногда мои друзья и товарищи, родня и родственники встанут вокруг меня и думают: «Сейчас царь Коравья умрёт, сейчас царь Коравья скончается!»

«Как ты считаешь, Великий царь? Мог бы ты приказать своим друзьям и товарищам, родне и родственникам: «Ну же, мои дорогие друзья и товарищи, родня и родственники. Все здесь присутствующие, разделите со мной это болезненное ощущение, так чтобы я мог почувствовать меньшую боль»? Или же тебе приходится переживать боль самому?»

«Я не могу так приказать своим друзьям и товарищам, родне и родственникам, Учитель Раттхапала. Мне приходится переживать боль самому».

«Великий царь, именно по этой причине Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый — сказал: «У этого мира нет укрытия и нет защитника». Когда я узнал и увидел и услышал это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью».

«Удивительно, Учитель Раттхапала, как чудесно и как хорошо выразил это Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый: «У этого мира нет укрытия и нет защитника». В самом деле, так оно!

3. Учитель Раттхапала, моя казна полна золотых монет и слитков золота, что хранятся в подвалах и хранилищах. А Учитель Раттхапала сказал: «В этом мире нет ничего своего. Нужно всё оставить и идти дальше». Как следует понимать смысл этого утверждения?»

«Как ты считаешь, Великий царь? Сейчас ты наслаждаешься собой, будучи снабжённым и наделённым пятью нитями чувственных удовольствий, но сможешь ли ты сохранить их для следующей жизни: «Пусть я точно также буду наслаждаться собой, будучи снабжённым и наделённым этими же самыми пятью нитями чувственных удовольствий»? Или же другие заберут это имущество, тогда как тебе придётся проследовать далее [в следующий мир] в соответствии с твоими собственными поступками?»

«Я не смогу сохранить их для следующей жизни, Учитель Раттхапала. Напротив, другие заберут это имущество, тогда как мне придётся проследовать далее [в следующий мир] в соответствии со своими собственными поступками».

«Великий царь, именно по этой причине Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый — сказал: «В этом мире нет ничего своего. Нужно всё оставить и идти дальше». Когда я узнал и увидел и услышал это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью».

«Удивительно, Учитель Раттхапала, как чудесно и как хорошо выразил это Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый: «В этом мире нет ничего своего. Нужно всё оставить и идти дальше». В самом деле, так оно!

4. Учитель Раттхапала сказал: «Этот мир неполноценный, ненасытный, раб жажды». Как следует понимать смысл этого утверждения?»

«Как ты считаешь, Великий царь? Правишь ли ты сейчас богатой страной Куру?»

«Да, Учитель Раттхапала, я правлю».

«Как ты считаешь, Великий царь? Представь, если бы надёжный и заслуживающий доверия человек пришёл бы к тебе с востока и сказал: «Знай же, Великий царь, что я пришёл с востока, и там я видел большую страну, могущественную и богатую, многолюдную и переполненную людьми. Там много боевых слонов, много кавалерии, боевых колесниц и пехоты. Там много слоновой кости, много золотых монет и золотых слитков, как обработанных, так и нет. Много женщин, которых можно взять в жёны. С твоими нынешними войсками ты мог бы покорить её. Завоюй же её, Великий царь». Что бы ты тогда сделал?»

«Я бы завоевал её и стал бы править, Учитель Раттхапала».

«Как ты считаешь, Великий царь? Представь, если бы надёжный и заслуживающий доверия человек пришёл бы к тебе с запада… с севера… с юга и сказал: «Знай же, Великий царь, что я пришёл с юга, и там я видел большую страну, могущественную и богатую, многолюдную и переполненную людьми. Там много боевых слонов, много кавалерии, боевых колесниц и пехоты. Там много слоновой кости, много золотых монет и золотых слитков, как обработанных, так и нет. Много женщин, которых можно взять в жёны. С твоими нынешними войсками ты мог бы покорить её. Завоюй же её, Великий царь». Что бы ты тогда сделал?»

«Я бы также завоевал её и стал бы править, Учитель Раттхапала».

«Великий царь, именно по этой причине Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый — сказал: «Этот мир неполноценный, ненасытный, раб жажды». Когда я узнал и увидел и услышал это, я отринул мирскую жизнь и стал жить бездомной жизнью».

«Удивительно, Учитель Раттхапала, как чудесно и как хорошо выразил это Благословенный — тот, кто знает и видит, совершенный и полностью пробуждённый: «Этот мир неполноценный, ненасытный, раб жажды». В самом деле, так оно!»

Так сказал Достопочтенный Раттхапала. И сказав это, он далее добавил:

МН 86 Ангулимала сутта: Сутта о разбойнике Пальцеломе

Так я слышал[77]: Однажды Блаженный[78] пребывал в Саваттхи[79], в роще Джеты, в обители, подаренной [общине] Анатхапиндикой. И в то самое время в области, подвластной царю Пассенади Косальскому, жил разбойник по прозванию Ангулимала-кровопроливец[80] лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. А сам он носил на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей. И вот Блаженный поутру оделся и с миской в руке в верхней одежде вошел в Саваттхи за подаянием. Походив по Саваттхи и собрав подаяние, он поел, вернулся, свернул постель и с миской в руке и в верхней одежде направился в неблизкий путь туда, где находился Ангулимала. Увидели пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники, что Блаженный направляется по дороге в сторону Ангулималы и говорят Блаженному: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник по имени Ангулимала- кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то что в одиночку — по этой дороге и по десять, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались. А Блаженный на это молчал себе и шел.

И опять говорят Блаженному пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник Ангулимала- кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то, что в одиночку — по этой дороге и по десять человек, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались!» А Блаженный на это молчал себе и шел.

И в третий раз говорят Блаженному пастухи стад, пастухи отар, хлебопашцы, путники: «Не ходи ты, подвижник, по этой дороге. На этой дороге засел разбойник Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые местности обезлюдели. А сам он на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей носит. Тут не то что в одиночку — по этой дороге и по десять человек, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у разбойника Ангулималы оказывались!» А Блаженный на это молчал себе и шел.

Увидал разбойник Ангулимала Блаженного издалека уже, и когда увидел, ему подумалось: «Право, чудесно! Право, необычайно! Ведь по этой дороге не то, что в одиночку — и по десять человек, и по двадцать, и по тридцать, и по сорок человек ватагами хаживали, — и то все в лапах у меня оказывались. А тут, похоже, этот подвижник вообще один отважился, без спутника идет. А ну как я этого подвижника жизни лишу?!»

Препоясался тут разбойник Ангулимала мечом в кожаных ножнах, взял лук со стрелами и пустился по пятам за Блаженным. А Блаженный чудодейственным образом устроил так, что сам он шел не спеша, а разбойник Ангулимала спешил изо всех сил и не мог его нагнать. И тут разбойнику Ангулимале подумалось: «Право, чудесно! Право, необычайно! Я же прежде, бывало, слона на бегу настигал, коня на бегу настигал, колесницу на бегу настигал, а тут этот подвижник идет себе не спеша, я же спешу изо всех сил и не могу его нагнать!» Остановился он и говорит Блаженному: «Стой, подвижник! Стой, подвижник!»

— Я-то стою, Ангулимала, сам стой!

И тут разбойнику Ангулимале подумалось:

— Эти подвижники, сыны Сакьев[81], учат правдивости[82], считают себя правдивыми. Как же этот подвижник сам идет, а говорит: «Я-то стою, Ангулимала, сам стой!» Спрошу-ка я подвижника об этом».

И вот разбойник Ангулимала обратился к Блаженному со стихом:

И вот Блаженный с достопочтенным Ангулималой, как с провожатым [младшим] монахом[86], направился к Саваттхи. В свой черед он очутился в Саваттхи. И там Блаженный пребывал в роще Джеты, в обители, подаренной [общине] Анатхапиндикой. А в ту самую пору у ворот дворца царя Пассенадиа Кошальского собралась большая толпа народа, шумела и галдела: «В подвластной тебе области, о царь, [объявился] разбойник по имени Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. А сам он носит на шее ожерелье из пальцев убиенных им людей. Пусть царь на него управу найдет!»

И вот царь Пассенади Косальский выехал из Саваттхи круглым счетом с пятьюстами всадниками и при свете дня поехал в обитель. Пока могла ехать колесница, он ехал на колеснице, затем сошел с нее и пешком пошел к Блаженному. Подойдя, он приветствовал Блаженного и сел подле [него]. Когда царь Пассенади уселся, Блаженный спросил его: «Что с тобой, государь? Не магадхский ли царь Бимбисара — воитель на тебя войной пошел, или личчхавии вайшальские, или иные князья-соперники?»

«Не пошёл на меня войной, почтенный, ни магадхский царь Бимбисара — воитель, ни личчхавии вайшальские, ни иные князья-соперники. А в подвластной мне области, почтенный, объявился разбойник по прозванию Ангулимала — кровопроливец лютый, в смертоубийствах закоснелый, душегуб безжалостный. От него и деревни обезлюдели, и торжки обезлюдели, и обжитые области обезлюдели. Не могу, почтенный, на него управы найти!»

— А если бы ты как- нибудь увидел, что Ангулимала обрил волосы и бороду[87], ушел из дому в бездомность, воздерживается от убийств, воздерживается от взятия не данного, воздерживается от лжи, ест один раз в день, блюдет целомудрие, исполнен [доброго] нрава, причастен благой дхарме, — то как бы ты поступил?

— Мы бы его, почтенный, с уважением приветствовали, встали бы ему навстречу, предложили бы ему сесть, предложили бы ему одежду, пропитание, приют, лекарства на случай болезни, позаботились бы о его защите, безопасности, охране. Да только откуда, почтенный, у грешника и лиходея такая обузданность нрава возьмется?

А в то самое время достопочтенный Ангулимала сидел невдалеке от Блаженного. И вот Блаженный протянул правую руку и говорит царю Пассенади Косальскому: «Вон, государь, сидит Ангулимала».

И тут царю Пассенади Косальскому стало страшно, стало жутко, волосы у него встали дыбом. Блаженный заметил, что царю Пассенади Косальскому страшно, жутко, что у него волосы на голове дыбом встали, и сказал ему: «Не бойся, государь! Не бойся, государь! Его нечего бояться!» И этот страх, та жуть, тот мороз по коже, что нашли было на царя Пассенадиа Ко-шальского, отпустили его. И вот царь Пассенади Косальский направился к достопочтенному Ангулимале. Подойдя к нему, он обратился к достопочтенному Ангулимале:

— Ты, почтенный, не Ангулимала ли?

— Да, государь.

— Какого рода, почтенный, отец господина[88]? Какого рода мать господина?

— Отец мой [из рода] Гагга, государь, а мать моя Мантани.

— Пусть возрадуется, почтенный, господин Гагга, сын Мантани. Хлопоты об одежде, пропитании, приюте, лекарствах на случай болезни для господина Гагги, сына Мантани, я беру на себя.

А в ту пору достопочтенный Ангулимала соблюдал особые зароки[89]: был лесовиком, самоходцем, лохмотником, больше трех одежд не имел[90]. И вот достопочтенный Ангулимала сказал царю Пассенади Косальскому: «Полно, государь. Три одежды у меня уже есть».

И вот царь Пассенади Косальский направился к Блаженному. Подойдя, он приветствовал Блаженного и сел подле. И, сидя подле Блаженного, царь Пассенади Косальский сказал ему:

— Чудесно, почтенный! Необычайно, почтенный! Каков же ты, почтенный, Блаженный: несмирных усмиритель, некротких укротитель, неуспокоенных успокоитель. Тот, почтенный, кого мы и насилием, и оружием усмирить не смогли, он самый без насилия, без оружия Блаженным усмирен. А теперь, почтенный, мы к себе пойдем. Много у нас дел и обязанностей.

И тут царь Пассенади Косальский встал с сидения, попрощался с Блаженным, обошел его посолонь и удалился.

И вот достопочтенный Ангулимала поутру оделся и с миской в руке, в верхней одежде вошел в Саваттхи за подаянием. И увидел достопочтенный Ангулимала в Саваттхи, идя за подаянием в привычные ему дома, некую женщину, тяжело рожавшую, разрываемую родами. Когда он увидел ее, ему подумалось: «Вот мучаются существа[91], вот ведь мучаются!». И вот достопочтенный Ангулимала, пройдя по Саваттхи за подаянием, вернулся и направился туда, где был Блаженный. Подойдя к Блаженному, он приветствовал его и сел подле. И, сидя подле Блаженного, достопочтенный Ангулимала сказал ему:

— Почтенный, сегодня я оделся поутру и с миской в руке, в верхней одежде пошел в Саваттхи за подаянием. И увидел я, идя по Саваттхи за подаянием в привычные мне дома, некую женщину, тяжело рожавшую, разрываемую родами. Когда я увидел ее, мне подумалось: «Вот мучаются существа, вот ведь мучаются!»

— Так ты, Ангулимала, отправляйся в Саваттхи к той женщине и скажи ей: «Я, сестра, свидетельствую, что отродясь никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть силою этой истины[92] ты разрешишься, и дитя выживет».

— Но это же для меня заведомая ложь будет, почтенный! Я ведь, почтенный, многих намеренно лишил жизни, дыхания.

— Так ты, Ангулимала, отправляйся в Саваттхи к той женщине и скажи ей: «Я, сестра, свидетельствую, что с тех пор как по-арийски родился, никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть силою этой истины ты разрешишься, и дитя выживет».

— Хорошо, Почтенный, — отвечал достопочтенный Ангулимала Блаженному и направился в Саваттхи к той женщине и сказал ей:

— Я, сестра, свидетельствую, что с тех пор как по-арийски родился, никого намеренно не лишал жизни, дыхания. Пусть силою этой истины ты разрешишься, и дитя выживет. И вот женщина разрешилась, и дитя выжило.

И был достопочтенный Ангулимала один, наедине с собою, прилежен, ревностен, внимателен и не замедлил достичь той цели, которой ради сыновья семей искренне уходят из дому в бездомность. Уже в явленности он, осуществил завершение целомудренной жизни, понял его сам и, засвидетельствовав сверхсознанием, пребывал так. Он достоверно познал: «Истощилось рождение, свершено целомудренное житие, сделано дело,

дальше нет [продолжения]». И стал достопочтенный Ангулимала одним из святых.

И вот достопочтенный Ангулимала поутру оделся и с миской в руке, в верхней одежде вошёл в Саваттхи за подаянием. И в то самое время кто ком земли бросил в достопочтенного Ангулималу, кто палкой бросил в достопочтенного Ангулималу, кто камнем бросил в достопочтенного Ангулималу. И вот достопочтенный Ангулимала с разбитой головой, весь в крови, с разбитой миской, в изодранной одежде направился к Блаженному.

Увидал Блаженный достопочтенного Ангулималу издалека еще, а увидев, сказал достопочтенному Ангулимале:

— Ты стерпи, брахман! Ты стерпи, брахман! Созревание твоих прежних поступков, из-за которого ты был бы много лет, много сотен лет, много сотен тысяч лет терзаем в аду, ты теперь, о брахман, переживаешь уже в явленности.

И вот достопочтенный Ангулимала, пребывая в уединении, в созерцании, переживая счастье освобождённости, воскликнул с большим чувством:

Коментарий А.В. Парибка

МН 91 Брахмайю сутта: Брахман Брахмайю

Так я слышал. Однажды Благословенный путешествовал по Видехе в сопровождении большой группы в пятьсот монахов. В то время брахман Брахмайю жил в Митхиле. Он был стар, отягощён годами, много прожил, дни его подходили к концу. Шёл ему сто двадцатый год. Он был знатоком Трёх Вед в списках фраз, литургии, фонологии, этимологии и истории. Он хорошо знал филологию, грамматику, и был прекрасно сведущ в натурфилософии и в знаках Великого Человека.

И брахман Брахмайю услышал: «отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — путешествует по Видехе с большой группой в пятьсот монахов. И об этом учителе Готаме распространилась славная молва: «В самом деле, он Благословенный, достойный, истинно само-пробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный. Напрямую увидев [своей мудростью], он познал мир с его дэвами, марами и Брахмами, с его поколениями с их отшельниками и жрецами, с их правителями и простолюдинами; он объяснил Дхамму, превосходную в начале, превосходную в середине и превосходную в конце; он изложил святую жизнь в деталях и по существу, всецело идеальную, абсолютно чистую. Хорошо было бы увидеть такого достойного».

И в то время у брахмана Брахмайю был молодой ученик-брахман по имени Уттара, который также был знатоком Трёх Вед в списках фраз, литургии, фонологии, этимологии и истории. Он хорошо знал филологию, грамматику, и был прекрасно сведущ в натурфилософии и в знаках Великого Человека. И Брахмайю сказал своему ученику: «Мой дорогой Уттара, отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — путешествует по стране Видехе… … Хорошо было бы увидеть такого достойного. Пойди же, мой дорогой Уттара, к отшельнику Готаме и проверь, правдива ли идущая о нём молва или же нет, и действительно ли Учитель Готама таков или же нет. Так с твоей помощью мы узнаем об Учителе Готаме».

«Но как же я узнаю, Господин, правдива ли идущая о нём молва или же нет, и действительно ли Учитель Готама таков или же нет?»

«Мой дорогой Уттара, в наших гимнах дошли до нас тридцать два знака Великого Человека. У такового есть только две участи. Если он живёт мирской жизнью, он станет правителем, царём-миродержцем, вращающим колесо Дхаммы, покорителем четырёх сторон света, утвердившим порядок в своём царстве и владеющим семью сокровищами. Эти сокровища таковы: сокровище-колесо, сокровище-слон, сокровище-лошадь, сокровище-бриллиант, сокровище-женщина, сокровище-домохозяин, сокровище-советник. У него более тысячи сыновей-героев, могучего сложения, покорителей вражеских армий. Он правит, покорив эту охваченную морями землю, без палки и меча, а только законом. Но если он оставляет мирскую жизнь и уходит скитаться бездомным отшельником, то он станет Архатом, полностью пробуждённым Буддой, который сдёрнет завесу [неведения] с мира. Но я, мой дорогой Уттара, даритель гимнов. А ты их получатель».

«Да, Господин» — ответил Уттара, и, поклонившись брахману Браймайю, поднявшись со своего сиденья, обойдя его с правой стороны, отправился в Видеху, где странствовал Благословенный. Совершив несколько переходов он прибыл к Благословенному и, по прибытии, обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями он сел рядом и стал рассматривать тридцать два знака Великого Человека на теле Благословенного. До той или иной степени ему удалось распознать тридцать два знака на теле Благословенного, кроме двух. Он сомневался и не был уверен по поводу двух знаков, не мог решить и сделать вывод: скрыт ли в оболочке половой орган и действительно ли язык длинный.

И тогда мысль пришла Благословенному: «Этот ученик-брахман Уттара видит до той или иной степени тридцать два знака Великого Человека на мне, кроме двух. Он сомневается и не уверен по поводу двух знаков, не может решить и сделать вывод: скрыт ли в оболочке половой орган и действительно ли язык длинный».

И тогда Благословенный свершил психическими силами чудо, так что ученик-брахман Уттара увидел, что половой орган Благословенного скрыт в оболочке. Затем Благословенный вытянул язык и поочерёдно дотронулся им до обоих ушей и обеих ноздрей, а затем покрыл своим языком весь лоб.

И тогда ученик-брахман Уттара подумал: «Этот отшельник Готама наделён тридцатью двумя знаками Великого Человека. Что если я буду следовать за отшельником Готамой и наблюдать за его поведением?»

И тогда он словно тень следовал за Благословенным в течение семи месяцев, никогда не покидая его. В конце седьмого месяца он оправился обратно из Видехи в Митхилу, где жил брахман Брахмайю. По прибытии он поклонился ему и сел рядом. Затем брахман Брахмайю спросил его: «Ну что же, мой дорогой Уттара, правдива ли идущая о нём молва или же нет, и действительно ли Учитель Готама таков или же нет?»

«Идущая о Учителе Готаме молва правдива, Господин, не иначе. И Учитель Готама таков, не иначе. Он наделён тридцатью двумя знаками Великого Человека.

1. У него ровные стопы — это знак великого человека у Учителя Готамы,

2. На ступнях видны колёса о тысячи спицах…

3. Выступающие пятки…

4. Длинные пальцы на руках и ногах…

5. Мягкие и нежные руки и ноги…

6. Пальцы на руках и ногах прямые…

7. Лодыжки подобны закруглённым ракушкам…

8. Ноги как у антилопы…

9. Не сгибаясь, он может коснуться и почесать колено рукой…

10. Половой орган укрыт…

11. Кожа яркая, золотого цвета…

12. Кожа настолько гладкая, что пыль не садится на неё…

13. Из каждой поры тела растёт только один волосок…

14. Волосы прямые, чёрные с синевой, на краях загибаются вправо…

15. Осанка поразительно прямая…

16. На теле семь округлостей…

17. Грудь как у льва…

18. Между лопатками прямая спина, без изгиба…

19. Пропорции как у дерева-фикуса: рост равен размаху рук…

20. Грудь равномерно закруглена…

21. Он имеет абсолютный вкус…

22. Челюсти как у льва…

23. У него сорок зубов…

24. Зубы ровные…

25. Между зубами нет пробелов…

26. Зубы-клыки очень яркие…

27. Язык очень длинный…

28. Голос как у птицы Каравика…

29. Бездонно голубые глаза…

30. Ресницы как у коровы…

31. Волосы между бровями белые и мягкие как хлопок…

32. Голова как царский тюрбан — это знак великого человека у Учителя Готамы.

Учитель Готама наделён этими тридцатью двумя знаками Великого Человека.

Когда он идёт, то делает первый шаг с правой ноги. Он ставит ступню ни слишком далеко, ни слишком близко. Он идёт ни слишком быстро, ни слишком медленно. Он идёт так, что колени не касаются друг друга. Он идёт, что лодыжки не касаются друг друга. Он идёт так, что его бёдра ни поднимаются, ни опускаются, ни сходятся, ни расходятся. Когда он идёт, то только нижняя часть тела покачивается, и не видно усилий в ходьбе. Когда он поворачивается, чтобы посмотреть, то делает это всем своим телом. Он не смотрит прямо вперёд, не смотрит прямо под ноги. Когда он идёт, он не оглядывается по сторонам. Он смотрит вперёд [на землю] на расстояние длины хомута плуга, а за пределами этого он обладает беспрепятственным знанием и видением[93].

Когда он входит в дверь, то не выпрямляется, не наклоняется, не сгибается и не выгибается вперёд или назад. [Садясь], он поворачивается [стоя] ни слишком близко к сиденью, ни слишком далеко от него. [Садясь], он не опирается рукой на сиденье и не рушится на него всем своим телом.

Когда он сидит внутри помещения, он не потирает в нетерпении руками или ногами. Не сидит, сложа ногу на ногу. Не сидит, сложа лодыжку на лодыжку. Не сидит, подперев рукой подбородок. Когда он сидит внутри помещения, он не испуган, не дрожит и не трясётся, не нервничает. Поскольку он не испуган, не дрожит, не трясётся, не нервничает — у него не встают дыбом волосы, и он настроен на уединение.

Когда ему дают воду для чаши, он не поднимает чашу слишком высоко и не держит её слишком низко, не наклоняет её вперёд или назад. Он принимает не слишком мало, но и не слишком много воды для чаши. Он моет чашу, не создавая шума от расплёскивания. Он моет чашу, не вращая её. Он не ставит чашу на пол, чтобы помыть руки — но когда он моет руки, он моет чашу; а когда моет чашу, моет руки. Он сливает воду из чаши ни слишком далеко [от себя], ни слишком близко, не разбрызгивая её.

Когда ему дают рис, он не поднимает чашу слишком высоко и не держит её слишком низко, не наклоняет её вперёд или назад. Он принимает не слишком мало, но и не слишком много риса. Он добавляет соус в правильной пропорции. Он не добавляет в комочек больше соуса, чем положено. Он прожёвывает комочек более двух или трёх раз, а затем проглатывает его — ни одно зёрнышко риса не проходит внутрь не разжёванным, ни одного зёрнышка риса не остаётся во рту, когда он кладёт в рот следующий комочек.

Когда он принимает пищу, он ощущает вкус, но не испытывает жажды к вкусу. Его приём пищи восьмеричен: он принимает пищу не ради развлечения, не ради опьянения, не ради набирания массы тела, не ради того, чтобы сделать тело привлекательным, а просто для того, чтобы выжить и поддержать это тело, для того, чтобы устранить его недуги, ради ведения святой жизни. Он думает так: «Я устраню возникшие чувства [голода] и не создам новых чувств [от переедания]. Так я поддержу себя, не вызову порицаний, буду жить в благополучии».

Когда он поел и принял воду для чаши, он не поднимает чашу слишком высоко и не держит её слишком низко, не наклоняет её вперёд или назад. Он принимает не слишком мало, но и не слишком много воды для чаши. Он моет чашу, не создавая шума от расплёскивания. Он моет чашу, не вращая её. Он не ставит чашу на пол, чтобы помыть руки — но когда он моет руки, он моет чашу; а когда моет чашу, моет руки. Он сливает воду из чаши ни слишком далеко [от себя], ни слишком близко, не разбрызгивая её.

Когда он поел, он ставит чашу на пол ни слишком далеко, ни слишком близко. Он не слишком волнуется о чаше, но и не проявляет небрежности по отношению к ней.

Когда он поел, он некоторое время сидит молча, но не упускает времени, отведённого на произнесение благословений. Когда он поел и произносит благословения, он не критикует еду и не ожидает другой еды. Он наставляет, призывает, воодушевляет и радует слушающих беседой исключительно по Дхамме. После этого он встаёт со своего сиденья и уходит.

Он идёт ни слишком быстро, ни слишком медленно, [вовсе] не так как тот, кто хочет поскорее уйти.

Он носит одеяние на своём теле ни слишком высоко, ни слишком низко, ни слишком обтягивающе, ни слишком свободно, и так, чтобы ветер не сдувал одеяние с тела. Пыль и грязь не пачкают его тела.

Когда он приходит в монастырь, он садится на подготовленное сиденье. Сев, он моет ноги, хотя не слишком заботится о том, чтобы сделать их идеально чистыми. Помыв ноги, он садится, скрестив их, держит спину прямо, устанавливает внимательность впереди. Он сидит, настроив свой ум на собственное благополучие, на благополучие других, на благополучие собственное и других и даже на благополучие всего мира.

Когда он приходит в монастырь, он обучает слушающих Дхамме. Он ни слишком хвалит, ни слишком порицает слушающих. Он наставляет, призывает, воодушевляет и радует слушающих беседой исключительно по Дхамме. Речь, что исходит от него, имеет эти восемь качеств: она отчётлива, понятна, мягка, внятна, звонка, благозвучна, глубока, жива. Но хотя его голос различим в пределах слушающей аудитории, за этот предел его речь не выходит. Когда он наставил, призвал, воодушевил, порадовал людей, они встают со своих сидений и уходят, смотрят только на него и не думают о чём-либо ином.

«Мы видели, как Учитель Готама ходит, Господин. Мы видели, как он стоит; мы видели, как он входит в дверь; мы видели, как он молча сидит в помещении; мы видели, как он принимает в помещении пищу; мы видели, как он молча сидит после принятия пищи; мы видели, как он произносит благословения после принятия пищи; мы видели, как он идёт в монастырь; мы видели, как он сидит молча в монастыре; мы видели, как он в монастыре обучает слушающих Дхамме. Таков Учитель Готама. Он таков и даже более, чем таков».

Когда так было сказано, брахман Брахмайю встал со своего сиденья и, закинув верхнее одеяние за плечо, простёр руки в почтительном приветствии к Благословенному и произнёс три раза: «Слава Благословенному, совершенному и полностью пробуждённому! Слава Благословенному, совершенному и полностью пробуждённому! Слава Благословенному, совершенному и полностью пробуждённому! Быть может придёт время и мы встретимся с Учителем Готамой, быть может удастся побеседовать с ним».

И затем, по мере странствий, Благословенный со временем прибыл в Митхилу. Там он остановился в манговой роще Макхадэвы. Домохозяева-брахманы из Митхилы заслышали, что: «отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — после путешествий по стране Видехе с большой группой в пятьсот монахов — теперь прибыл в Митхилу и остановился в манговой роще Макхадэвы. И об этом учителе Готаме распространилась славная молва: «В самом деле, он Благословенный, достойный, истинно само-пробуждённый, совершенный в знании и поведении, достигший блага, знаток мира, непревзойдённый учитель тех, кто готов обучаться, учитель богов и людей, пробуждённый, благословенный. Напрямую увидев [своей мудростью], он познал мир с его дэвами, марами и Брахмами, с его поколениями с их отшельниками и жрецами, с их правителями и простолюдинами; он объяснил Дхамму, превосходную в начале, превосходную в середине и превосходную в конце; он изложил святую жизнь в деталях и по существу, всецело идеальную, абсолютно чистую. Хорошо было бы увидеть такого достойного».

И тогда домохозяева-брахманы из Митхилы отправились к Благословенному и, по прибытии, поклонившись ему, сели рядом. Некоторые обменялись с ним вежливыми приветствиями и после обмена вежливыми приветствиями сели рядом. Некоторые из них сели рядом, поприветствовав его [в почтении] сложенными у груди ладонями. Некоторые из них сели рядом, объявив своё имя и имя клана. Некоторые из них сели рядом [просто] молча.

И брахман Брахмайю услышал: «отшельник Учитель Готама — сын Сакьев, ушедший из клана Сакьев в бездомную жизнь — прибыл в Митхилу и остановился в манговой роще Макхадэвы».

И тогда брахман Брахмайю отправился в манговую рощу Макхадэвы в сопровождении группы учеников-брахманов. Когда он пришёл в манговую рощу, то подумал: «Было бы неподобающе, если бы я подошёл к отшельнику Готаме до того, как меня представят». И он обратился к одному ученику-брахману: «Иди же, ученик, подойди к отшельнику Готаме и спроси от моего имени, свободен ли отшельник Готама от болезни и недуга, здоров ли, силён ли и пребывает ли в благополучии, [а именно скажи]: «Учитель Готама, брахман Брахмайю интересуется, свободен ли отшельник Готама от болезни и недуга, здоров ли, силён ли и пребывает ли в благополучии», и далее скажи так: «Брахман Брахмайю, Учитель Готама, стар, отягощён годами, много прожил, дни его подходят к концу. Идёт ему сто двадцатый год. Он знаток Трёх Вед в списках фраз, литургии, фонологии, этимологии и истории. Он хорошо знает филологию, грамматику, и прекрасно сведущ в натурфилософии и в знаках Великого Человека. Из всех домохозяев-брахманов, живущих в Митхиле, брахман Брахмайю значится самым выдающимся среди них в богатстве, знании гимнов, возрасте и славе. Он хочет увидеть Учителя Готаму».

«Да, Господин» — ответил ученик-брахман. И он отправился к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. Обменявшись вежливыми приветствиями, он встал рядом и донёс своё послание. [Благословенный ответил]:

«Ученик, пусть брахман Брахмайю придёт, когда посчитает нужным».

И тогда ученик-брахман отправился к брахману Брахмайю и сказал: «Разрешение было даровано отшельником Готамой. Вы можете, Господин, прийти, когда сочтёте нужным».

И брахман Брахмайю отправился к Благословенному. Собравшиеся заприметили его издалека и все разом расступились перед ним, как поступают перед тем, кто хорошо известен и знаменит. И тогда брахман Брахмайю обратился к собравшимся: «Довольно, почтенные. Пусть каждый займёт своё место и сядет. Я сяду вот здесь, рядом с отшельником Готамой».

И тогда он подошёл к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями он сел рядом и стал рассматривать тридцать два знака Великого Человека на теле Благословенного. До той или иной степени ему удалось распознать тридцать два знака на теле Благословенного, кроме двух. Он сомневался и не был уверен по поводу двух знаков, не мог решить и сделать вывод: скрыт ли в оболочке половой орган и действительно ли язык длинный. И тогда брахман Брахмайю обратился к Благословенному строфами:

И тогда мысль пришла Благословенному: «Этот брахман Брахмайю видит до той или иной степени тридцать два знака Великого Человека на мне, кроме двух. Он сомневается и не уверен по поводу двух знаков, не может решить и сделать вывод: скрыт ли в оболочке половой орган и действительно ли язык длинный».

И тогда Благословенный свершил психическими силами чудо, так что брахман Брахмайю увидел, что половой орган Благословенного скрыт в оболочке. Затем Благословенный вытянул язык и поочерёдно дотронулся им до обоих ушей и обеих ноздрей, а затем покрыл своим языком весь лоб.

И затем Благословенный ответил этими строфами брахману Брахмайю:

И тогда брахман Брахмайю подумал: «Разрешение было даровано мне отшельником Готамой. О чём же мне его спросить: о благополучии в этой жизни или о благополучии в следующих?» И далее он подумал: «Я обучен в отношении благополучия этой жизни, и другие спрашивают меня о благополучии в этой жизни. Почему бы мне не спросить его только о благополучии в следующих жизнях?» И тогда от обратился к Благословенному строфами:

И тогда Благословенный ответил ему строфами:

И когда так было сказано, брахман Брахмайю поднялся со своего сиденья и, закинув своё верхнее одеяние через плечо, пал к ногам Благословенного, расцеловал стопы и погладил их руками, произнося своё имя: «Я брахман Брахмайю, Учитель Готама. Я брахман Брахмайю, Учитель Готама».

И собрание удивилось и восхитилось, сказав: «Почтенные, как чудесно, как удивительно — таким могуществом и такой силой обладает отшельник Готама, что известный и знаменитый брахман Брахмайю выразил такое смирение!»

И тогда Благословенный обратился к брахману Брахмайю: «Довольно, брахман, поднимайся. Возвращайся на своё сиденье, раз ты столь уверен во мне". И брахман Брахмайю тогда поднялся и вернулся на своё сиденье.

И затем Благословенный дал ему последовательное наставление[94] — о щедрости, о нравственности, о небесных мирах, объяснил опасность, тщетность и порочность чувственных наслаждений и преимущества отречения. И когда Благословенный увидел, что его ум был готовым, гибким, лишённым помех, вдохновлённым и уверенным — тогда он изложил ему высочайшее учение, свойственное [только] Буддам — то есть о страдании, причине (страданий), прекращении и Пути. И подобно тому, как чистая ткань, с которой были смыты все пятна, стала готовой к покраске, то точно также брахман Брахмайю, сидя прямо на том самом месте, обрёл чистое и незапятнанное Око Истины: [то есть понимание, что] «Всё что возникает — подвержено распаду». Так брахман Брахмайю увидел, постиг, пережил и проникнул в Дхамму, вышел за пределы сомнений и обрёл совершенную веру в Учение Будды, не полагаясь в этом на кого-либо иного со стороны. И он обратился к Благословенному:

«Великолепно, Господин! Великолепно! Как если бы он поставил на место то, что было перевёрнуто, раскрыл бы спрятанное, показал путь тому, кто потерялся, внёс бы лампу во тьму, чтобы зрячий да мог увидеть, точно также Благословенный — различными способами — прояснил Дхамму. Я принимаю прибежище в Благословенном, прибежище в Дхамме и прибежище в Сангхе монахов. Пусть Благословенный помнит меня как мирского последователя, принявшего в нём прибежище с этого дня и на всю жизнь. И пусть Благословенный вместе с Сангхой монахов примет моё приглашение на завтрашний обед!»

Благословенный своим молчанием подтвердил согласие. И когда брахман Брахмайю понял, что приглашение принято, он поднялся со своего сиденья, поклонился Благословенному, и, обойдя его с правой стороны, ушёл.

И тогда брахман Брахмайю, когда ночь уже подходила к концу, подготовил в своём доме превосходную твёрдую и мягкую пищу, и объявил Благословенному: «Господин, время пришло, кушанье готово».

И Благословенный, рано утром одевшись, взял чашу, накинул верхнее одеяние, и отправился к дому брахмана Брахмайю. По прибытии, он, вместе с монахами, сел на приготовленные сиденья. И тогда в течение недели брахман Брахмайю собственноручно обслуживал Сангху монахов во главе с Буддой превосходной твёрдой и мягкой пищей.

В конце той недели Благословенный отправился в путешествие по стране Видеха. И вскоре после его ухода брахман Брахмайю умер. И тогда несколько монахов отправились к Благословенному и, поклонившись ему, сели рядом и сказали: «Учитель, брахман Брахмайю умер. Какова его участь? Каково его будущее?»

«Монахи, брахман Брахмайю был мудр, он вступил на путь Дхаммы и не беспокоил меня истолкованием Дхаммы. С уничтожением пяти нижних пут он спонтанно переродился [в чистых обителях] и там обретёт окончательную ниббану, никогда более не возвращаясь обратно в этот мир».

Так сказал Благословенный. Обрадованные, монахи восхитились его словами.