Мафия против закона

Первоначальные сведения о сицилийской мафии относятся к первой половине XIX века.

С тех пор и вплоть до сегодняшнего дня мафия была неизбежной участницей всех событий, которыми отмечена история Италии. Однако мы можем заметить единую нить, проходящую через более чем полуторавековую историю мафии, в которой легко установить период господства старой мафии (приблизительно с 1800 по 1950 г.), переходную стадию (примерно с 1950 по 1970 г.) и современный этап — победу новой мафии (после 1970 г.).

В нашем исследовании мы рассмотрим эти три этапа.

1. Мафия с 1800 по 1920 год

Мафия родилась в XIX веке в треугольнике, на вершинах которого находятся города Палермо, Трапани и Агридженто. Но само слово «мафия» впервые появилось в 1862–1863 годах, когда в Палермо с большим успехом шла комедия Джузеппе Риццотто «Мафиози из наместничества».

С неизбежностью возникает вопрос: появилась ли мафия в результате объединения Италии с Сицилией или же молодому Итальянскому королевству она досталась в наследство от Бурбонов?

Ответ надо искать в особом характере сицилийского крупного помещичьего землевладения.

Монархи из династии Бурбонов, правившие королевством обеих Сицилии, жили в Неаполе, а управление островом поручали вице-королю. Бурбоны не доверяли сицилийским дворянам, которые в наполеоновский период имели возможность познакомиться с конституционной монархией, а в 1848 году, когда в Палермо вспыхнула революция, завершившаяся введением конституции, свергли с престола Фердинанда II. Король, восстановив через год свою абсолютную власть, в 1852 году посетил Сицилию, отказавшись, однако, заехать в Палермо.

Сицилийское дворянство никогда не было «придворной знатью», оно не было и «военной знатью», потому что Бурбоны вверяли свою личную безопасность, еще со времен якобинцев неоднократно подвергавшуюся угрозе, наемным войскам, набранным из швейцарцев.

Вся политическая жизнь в Палермо в начале XIX века заключалась в плетении заговоров и интриг вокруг вице-короля, а также публикации блестящих теоретических трудов по вопросам государства и права, которыми увлекалась небольшая группа дворян. Более того, в результате исторических условий, сложившихся в Палермо еще со времен нормандского завоевания, там не было «третьего сословия» (за исключением очень малочисленной группы), отличающегося от дворянства и духовенства, которое могло бы благодаря своей многочисленности или крупным состояниям, оказывать давление на дворянство, что оживляло бы общественную жизнь острова. Буржуазии, которая именно в начале XIX века начинает расширять и укреплять свои позиции по всей Европе, в Палермо было еще совсем немного. Буржуа как бы укрывались под сенью феодалов, находясь в личной зависимости от них, — зависимости, построенной на «особых» отношениях между отдельными сеньорами и преданными им мелкими буржуа. Отсюда возникают покровительство и угодничество, породившие отраву фаворитизма и коррупции в бюрократических учреждениях правительства Бурбонов.

Дворяне Западной Сицилии (князья, герцоги, графы, маркизы, гранды), пользовавшиеся правом не снимать шляпу в присутствии короля и продавать дворянские титулы, жили на доходы от своих феодов — крупных поместий, передававшихся по наследству.

В те времена средний феод, как правило, превышал 1000 гектаров, но сам сеньор не мог управлять им, так как это означало бы «работать» и привело бы к потере им сословных прав и привилегий.

Начавшееся с 1700 года обесценение денег и стремление извлекать доходы из всего феода, привели к дроблению феодальной латифундии на «массерии» (большие хутора), достаточно крупные территории, включавшие в себя десятки гектаров земли.

Феод, разделенный на массерии, сдавался в аренду на основе «габеллы», т. е. за твердо установленную годовую плату, иногда в натуральном виде, независимо от размера урожая. Арендная плата была ниже реально получаемого с земли дохода, что гарантировало прибыль арендатору, который стал называться «габеллотто». В свою очередь габеллотто или сами обрабатывали землю, и в этом случае поселялись в центре испольного хозяйства, или же по частям сдавали ее внаем, разделив на небольшие участки различных размеров. Таким образом, феод эксплуатировался весь, целиком, а габеллотто стали взимать арендную плату натурой или деньгами, в зависимости от скольжения цен на товары. Это было стихийным применением в сицилийских условиях системы оплаты, известной уже в течение нескольких веков в английском сельском хозяйстве.

Габеллотто представляют собой новую социальную группу в сицилийской деревне первой половины XIX века. Они являются потомками крепостных феодала и выходят из его дворового окружения. Некоторым из них, правда, немногим, удается разбогатеть настолько, что они оказываются в состоянии приобрести отдельные наделы или целые феоды, от которых желает избавиться помещик. В среде габеллотто появляются «бароны», покупающие у разорившегося аристократа вместе с землей и соответствующие титулы. В сущности, это «капиталисты», а не землевладельцы, так как земля все еще остается в собственности дворян. У габеллотто имеются наличные деньги, семена, сельскохозяйственные машины, скот. Из рядов габеллотто выходят священники, адвокаты, врачи. Это они вместе с дворянами первыми бросились на захват государственных земель, воспользовавшись тем, что обезоруженные крестьяне не могли оказать им сопротивление и были вынуждены смириться с этим.

Габеллотто необходимо иметь в личном подчинении наемную силу: помощников, следящих за ходом работ, взимающих арендную плату (нередко с применением силы) и охраняющих обрабатываемую землю. Стражи габеллотто, даже тех из них, кто приобрел себе дворянские титулы, выполняют функции, присущие старому феодальному строю: надсмотрщиков, объездчиков, полевых сторожей и т. д. Габеллотто и их подчиненные — единственные в сицилийской деревне люди, у которых есть лошади и оружие. Фигура габеллотто олицетворяет собой бег времени в архаических сельских общинах Сицилии, теперь уже габеллотто, если захочет, может проломить голову любому человеку, он заключает и расторгает браки, дает и отнимает работу.

На самой нижней ступеньке сицилийской общины, почти в аду, находились батраки, крестьяне «без очага и крыши над головой», появившиеся в результате отмены крепостного права, которая началась в 1781 году. В одном только Палермо находилось «40 000 пролетариев, чье существование зависит от случая или каприза аристократа». Это были народные массы, жившие в беспросветной нужде и испытывавшие жестокую эксплуатацию со стороны господствующих классов.

В городах общественный порядок охранялся жандармами, подчинявшимися королю: традиционными для Бурбонов, как и во Франции Луи-Филиппа, стали набор и использование в полиции «уголовных элементов», поскольку считалось, что они более всего подходят для борьбы с обыкновенными преступниками. Такая полиция была очень жестокой и вызывала всеобщую ненависть. Она не ограничивалась полумерами и поддерживала «прямые» связи с преступным миром. Еще более хитрой и зоркой она станет тогда, когда Бурбоны потребуют от нее слежки за «политическими».

В сельской местности Сицилии свирепствовали разбойники, в чьи ряды стекались взбунтовавшиеся против нищеты, ожесточенные голодом крестьяне, беглые преступники, которым в случае их ареста грозила смерть, солдаты-дезертиры, а порой и монахи, изгнанные или сбежавшие из монастырей. Против них помещики использовали «брави» — смелых, отчаянных слуг, обученных обращаться с оружием.

В 1812 году Бурбоны упразднили феодальное право, но объявили, безусловно под давлением сицилийского дворянства, что «все прежние феодальные владения, права и атрибуты» остаются «сообразно с пожалованием» в безраздельной собственности помещика.

Таким образом, феод, несмотря на последующие законодательные меры, принятые в 1838 году, сохранится до 1860 года, когда в новом итальянском королевстве земли Западной Сицилии (Палермо, Трапани, Агридженто) на 90 % оставались еще в руках феодалов.

Вплоть до 1860 года габеллотто являлись основным стержнем почти исключительно аграрной экономики Западной Сицилии. За эти годы они, невзирая на «личную» зависимость от помещика, сумели укрепить свое социальное положение, предусмотрительно передавая по наследству как доходы, так и сам статус габеллотто последующим поколениям своих семей.

В том же, 1812 году по требованию сицилийских аристократов неаполитанские Бурбоны создали «вооруженные отряды» для усмирения разбойников в сельской местности.

Отряды состояли из групп вооруженных всадников, набираемых из лиц, не имевших отношения к королевской полиции. Они набирались на местах и, следовательно, были выходцами или из рядов «брави», или из стражников габеллотто и действовали под прямым командованием дворян и тех же самых габеллотто.

В сицилийской деревне в правление Бурбонов сталкивались между собой три войска: разбойники, вооруженные правительственные отряды, а также габеллотто с их людьми, которые защищали «селян», т. е. жителей поселков.

В отношениях между этими тремя вооруженными группами возникали конфликты, но одновременно у них были и общие интересы. Убийства чередовались с торгами и скупкой краденого скота и ворованных товаров, которыми занимались как габеллотто, так и бандиты. Иногда вооруженные отряды давали какой-нибудь шайке разбойников, разумеется после предварительного взноса соответствующей суммы, обещание воздерживаться от нападений. Часто речь шла о поручении, заранее обговоренном с бандитами, отправиться на грабежи и разбой в соседние районы, а чаще против конкретного феодала или землевладельца, так что от такого налета тайный вдохновитель преступления извлекал личную выгоду. Похищения людей приносили бандитам богатые выкупы в наличных деньгах. Эта практика настолько окрепла и укоренилась, что даже богатые аристократы не раз страдали от нее.

Еще до 1840 года Бурбонов, этих властителей «административной монархии», подобной Габсбургской, откровенно и подробно извещали о сложившейся ситуации, приобретавшей уже хронические формы. Лодовико Бианкини — высокопоставленный и образованный чиновник — предупреждал короля, что в сицилийских деревнях почти все землевладельцы платят «отчисления» (определенную ежегодную сумму) для умиротворения бандитов. Пьетро Калло Уллоа, королевский прокурор в судебном округе Трапани, предостерегал Неаполь, говоря, что «здесь во многих сельских местностях существуют братства, или своего рода секты, именующие себя партиями, без особой окраски или политической цели, без собраний, без всяких иных связей, кроме зависимости от главаря, являющегося либо землевладельцем, либо священником. Они применяют различные средства, помогающие им, если это необходимо, то добиваться снятия какого-нибудь чиновника, то защищать его, иной раз покровительствовать подсудимому, другой раз обвинить человека невиновного. Это как бы маленькие государства в государстве».

В таких условиях мафия уже вполне определенно существовала на Сицилии еще до объединения Италии.

Но те же самые габеллотто, хотя некоторые из них и вошли в «благородное» сословие, оказавшись в кругу тех, кто не запачкает своих рук, зарабатывая себе на жизнь, никогда не имели в Сицилии той эпохи возможностей для приложения своих сил в общественной деятельности и находились куда ниже по своему положению, чем феодалы и сицилийские дворяне. Те держали в Палермо в своих руках всю государственную и политическую власть, будь то правительственные должности или же политические группировки, оказывавшие давление на вице-короля или выступавшие против Бурбонов. Но, как замечает историк Вирджилио Титоне, все эти дворяне и ассимилировавшиеся с ними буржуа занимались политикой довольно своеобразным образом. В своих научных трудах или при встречах и ожесточенных дискуссиях, завершавшихся составлением «программ и призывов», сицилийские дворяне не скрывали истоков и целей их политических движений и мужественно принимали от Бурбонов тюрьмы и смерть. Но они всегда отказывались замарать руки осуществлением своих идей. Так, в 1860 году молодые сицилийские дворяне, оказывая весьма решительную поддержку Гарибальди, сердито упрекали «барышников» за то, что они, будучи вовлеченными этими же самыми дворянами в движение гарибальдийцев, требовали, чтобы и синьоры вступили в открытую борьбу.

Когда в 1860 году Гарибальди высадился на Сицилии, его отряды (всеми признанный исторический факт) получили решительную поддержку со стороны сицилийских крестьян, посланных на помощь гарибальдийцам местными дворянами, такими, например, как Розолино Пило граф Капачи. Крестьяне следовали за Гарибальди по двум причинам: во-первых, потому, что в 1860 году не отмерла еще «пуповина», связывавшая сицилийское дворянство и крестьянские массы, а также потому, что до крестьян докатились неясные, но захватившие их слухи, что обещанная Гарибальди свобода будет сопровождаться земельными реформами в пользу беднейших слоев.

Несомненно также то, что некоторая, пусть и незначительная, часть мафиози помогала гарибальдийцам. В деревнях, из которых стекались к Гарибальди крестьяне, мафиози держали оружие и лошадей. По своему характеру и роду занятий они командовали в этих местах, им одним были знакомы дороги и проходы, неизвестные для других — причина, по которой они прекрасно приспособились к партизанскому типу войны, с успехом применяемому Гарибальди. Есть и еще одно красноречивое свидетельство: умеренно-либеральный историк, королевский сенатор Рафаэле де Чезаре, непосредственный наблюдатель событий, друг и доверенное лицо многих видных политических деятелей того времени, писал, что уже в конце 1859 года либеральные сторонники объединения Италии поручили мафии убить в Палермо Манискалько, талантливого начальника бурбонской полиции, ставшего главным препятствием на пути готовящейся революции. Членом одного из дворянских комитетов был Филиппо Кордова, ставший впоследствии в 1867 году великим магистром итальянской масонской ложи. Кроме того, документированно подтверждено участие в гарибальдийском движении Мичели, Бадиа и других менее известных мафиози.

Лишь только стало забываться потрясение, вызванное гарибальдийской эпопеей и жестоким подавлением восстания крестьян, требовавших раздела земель, как в Палермо высадились войска Виктора-Эмануила II.

К этому времени в городе уже бурлила политическая жизнь: из ссылок и тюрем возвращались бывшие мятежники, некоторые из них старались свести кое с кем старые счеты; в Палермо оставалось много гарибальдийцев, которые собирались смести все старое и поднять знамя демократии; росли ряды «образованных» сицилийцев, которые, как сообщал незадолго до прибытия Гарибальди английский консул Гудвин, мечтали об автономии острова. Крупные землевладельцы готовились отбить любые нападки на правовую систему и социальный порядок, на которых с незапамятных времен строилось их благополучие. Многочисленные убежденные сторонники Бурбонов начинали приходить в себя после ошеломляющего, молниеносного падения королевства (кстати сказать, Франческо II Бурбон будет постоянно получать большое количество голосов на первых сицилийских выборах). В 1860 году такой подъем политической жизни на Сицилии означал, помимо прочего, проведение выборов почти на все общественные должности.

Вслед за этим на Сицилии стали происходить странные события: барон Алькамский захватывает экипаж с новым интендантом, отправлявшимся в Алькамо как раз для руководства избирательной кампанией; какие-то лица обходят дома избирателей и передают жителям списки депутатов, за которых они обязаны проголосовать, если не хотят «испытать неприятности»; депутат национального парламента подстрекает бандита на убийство советника Апелляционного суда, бывшего гарибальдийца Гуччоне, причем убийца затем находит укрытие на вилле одного из адвокатов Палермо; там же, в Палермо, были застрелены два гарибальдийца, и кое-кто стал распускать слухи, что одному из них «досталось за то, что он угождал трем или четырем возлюбленным, не считая своей молодой жены». Но не следует переоценивать эти факты. В 1860–1861 годах происходят политические события, имеющие гораздо большее значение.

В октябре 1860 года Гарибальди учредил в Палермо Чрезвычайный государственный совет, в который вошли такие просвещенные деятели, как Микеле Амари, Перес, Феррара. Они считали, что необходимо принимать во внимание своеобразие сицилийской жизни, в связи с чем острову должна быть предоставлена значительная автономия. Это была политическая линия «ограниченного присоединения» к Пьемонту.

Итальянское правительство, составленное после смерти Кавура из лидеров исторической правой партии, не оказалось той политической силой, какой оно хотело и старалось быть. На Сицилии оно обрубило все ростки демократического и автономного направления и, как впоследствии на всем Юге Италии, избрало политическую линию умеренных, состоящую в «безоговорочном присоединении» острова к Пьемонту, жестоко подавляя любое движение, уклоняющееся от этой линии. Для проведения такой политики правительству было необходимо «осуществить централизацию, дать новый толчок истощенной экономике Юга Италии, монополизировать власть». Оно изгнало гарибальдийцев из административных органов, куда они вошли за короткий период правления Гарибальди, а затем методично и повсеместно преследовало их.

Историк Франко Мольфезе писал, что господствовавший в то время политический класс не сумел «в подходящий момент принять обоснованные требования, выдвигаемые оппозицией, или хотя бы существенную их часть». Совет о необходимости принятия таких требований был дан правительству в 1861 году Диомеде Панталеоне, откомандированным на Сицилию для выяснения реальной ситуации на острове.

На Сицилии правительственная линия вызывала недовольство почти во всех слоях населения.

В сентябре 1866 года в Палермо вспыхнуло восстание, получившее название «семь с половиной», длившееся, как видно из его названия, чуть больше недели. Восстание было «внезапным, хаотичным и запутанным, без определенных целей». Одной незначительной искры хватило на то, чтобы разгорелись антиправительственные настроения, накопившиеся повсеместно за шесть лет централизованного правления. В нем принимали участие священники, гарибальдийцы, сторонники Бурбонов, республиканцы и вся обездоленная часть населения Палермо, причем все они не были связаны между собой. К восстанию примкнули и даже отличились в нем некоторые мафиози, среди которых был знаменитый Тури Мичели, главарь мафии из Монреаля. Восстание, однако, не распространилось за пределы Палермо и довольно скоро было подавлено войсками генерала Кадорны.

На Сицилии, писал Гаэтано Фальцоне, после налетевшего шквала восстания уже «существует мафия».

Действительно, центральное правительство на Сицилии потерпело неудачу даже в сфере поддержания общественного порядка. После объединения Италии с почти циклической последовательностью, примерно раз в два года, проводились военные кампании против сицилийского бандитизма, но каждый раз они были изолированными, не скоординированными между собой и никогда не имели единого плана. Правительство, правда, использовало в этих кампаниях регулярные войска, но их количество всегда было слишком незначительно, и современный историк Джампьеро Кароччи выдвинул гипотезу; что историческая правая преднамеренно, словно отмеривая из пипетки, посылала только небольшие отряды карабинеров, чтобы посеять страх у сицилийских землевладельцев, рассматриваемых ею «как пешки в ее игре против революции». Борьба с бандитизмом велась с использованием опыта Бурбонов: в 1863 году были возрождены «вооруженные отряды», распущенные Гарибальди, а теперь возвращенные к жизни на тех же условиях полу частных вооруженных формирований, сохранившихся вплоть до 1882 года под названием «конных ратников» или «конной стражи общественной безопасности». Снова приглашены в полицию бывшие уголовники для борьбы с преступным миром, хотя впоследствии выяснится, что полицейские Палермо были непосредственно замешаны в очень громкие, скандальные ограбления, сумма выручки от которых превышала несколько миллионов тогдашних лир. Аристократ Палеолого под большим секретом в личной беседе открыл генералу Медичи имена нескольких преступников, разбойничавших в сельской местности, но вскоре некие «друзья» предупредили его, что он рассказал слишком много, и в итоге ему пришлось бежать из своей усадьбы.

Правительство само подливало масло в огонь, продолжая политику обязательной воинской повинности, на которую никогда не отваживались Бурбоны. В 1861 году оно оказалось перед фактом дезертирства более тысячи человек в одном лишь районе Палермо. Этим людям не оставалось ничего другого, как уйти в преступный мир, став «бандитами поневоле».

Правительственные репрессии против бандитизма окончились, по сути, провалом: на острове не только сохранялся разгул преступности, характерный для времени правления Бурбонов, но к нему еще добавлялось постоянное осадное положение, безжалостно введенное Римом после неудачных попыток подавить бандитизм.

Эта борьба совершенно не затронула мафию, что прекрасно почувствовали современники. 29 мая 1875 года Сораньи, возглавлявший в то время префектуру Палермо, писал министру внутренних дел, что «…мафия… эта обширная организация, которая расползлась по всему социальному организму, играя на противоположных чувствах, угрожая, покровительствуя и пытаясь подменить законную власть собою… обладает большей силой, чем правительство и закон». Таким образом, префектура впервые официально отделила мафию от бандитизма и, противопоставляя ее бандам разбойников, указала, что это она «основная причина зла, упорно отстаивающая свою организацию и обновляющая редеющие ряды преступников».

Вскоре мафия опять заставила говорить о себе. 25 июля 1861 года князь Мирто направил петицию королевскому наместнику в Палермо, в которой жаловался на то, что габеллотто прибегают к «вендетте» как против крестьян, так и против землевладельцев. Сам королевский наместник еще с января 1861 года уведомлял правительство о продолжающейся цепи убийств и похищений людей (последние обычно заканчивались уплатой выкупа в размере от трех до шести тысяч лир). Все правительственные чиновники в докладах, которые будут опубликованы намного позже, информировали министерство внутренних дел о том, что население не оказывает им никакой помощи в поимке преступников, что сицилийцы предпочитают разрешать свои проблемы сами, что судьи и полицейские часто бывают подкуплены или проявляют слишком большую терпимость и мягкость, сталкиваясь с молчанием подозреваемых и обвиняемых.

Кажется, что на Сицилии сразу же после 1860 года наибольшая обеспокоенность правительства в деле поддержания общественного порядка была связана с подавлением предполагаемого или действительного революционного движения. Только этим предположением можно объяснить некоторые действия властей, которые в противном случае выглядели бы колоссальной ошибкой. В апреле 1865 года префект Палермо маркиз Филиппе Гуальтерио в официальном донесении министру внутренних дел впервые употребил слово «мафия». Гуальтерио спешил уведомить правительство о взрывоопасной обстановке в Палермо. По его мнению, мафия, вероятно, могла оказать помощь скрывающемуся от правосудия Бадиа, который в 1863 году был сподвижником Гарибальди под Аспромонте. Иными словами, Гуальтерио боялся, что усиление мафии будет содействовать разжиганию восстаний и мятежей среди населения Палермо. Однако следует признать, что Гуальтерио, чиновник, строго придерживающийся иерархических принципов, в угоду римскому правительству подогнал толкование феномена мафии под то, которое отвечало взглядам и программам этого правительства.

И все же Гуальтерио показал действительное положение дел. Известил правительство о том, что многие землевладельцы, внешне оставаясь «честными» и «порядочными», из страха понести серьезные убытки вступили в «пусть даже молчаливый» союз с мафией, а сами мафиози уже тесно сплелись со многими семьями, которые начали обогащаться после объединения Италии.

В государственном архиве Палермо, издающем сегодня без указания настоящих фамилий все подлинные документы тех дней, хранятся бумаги, доказывающие, что уже в те годы много богатых людей, лишенных официальной защиты полиции и правосудия, вынужденно или своекорыстно поддерживали связи с мафией.

Уже в 1861 году Панталеоне, а в 1863 году Дзеннер обвинили зажиточные круги Палермо в том, что они пристрастились к насилию, злоупотреблениям, обману и Мошенничеству. Префекты, квесторы, судейские чиновники и журналисты начинают в эти же годы разоблачать вмешательство мафиози в муниципальные выборы и назначения на административные должности в Палермо, Трапани и Агридженто. Факты говорят нам о том, что сицилийцы, встречаясь с мафией, объединяющей бандитов, не сомневались в том, что нити от нее тянутся к другой организации, которую называли мафией «белых перчаток».

31 июля 1874 года префект Палермо Распони в официальном донесении министерству внутренних дел предупреждал о необходимости отличать «открыто действующего мафиози» от того, «кто действует тайно, но к кому стекаются все сведения и секреты, касающиеся замысла и исполнения преступлений». Распони был убежден, что «богатый человек опускается до уровня мафиози, чтобы уберечь целой и невредимой от неизлечимой язвы бандитизма свою жизнь и свою собственность, или же использует мафию как орудие сохранения былого превосходства, которое ныне он начинает утрачивать из-за появления либеральных учреждений и расширения свобод».

Случилось так, что сицилийцы три раза подряд стали свидетелями уверенной победы мафии в «белых перчатках», против которой уже с 1868 года безуспешно боролся генеральный прокурор Палермо Борсани.

В 1871 году генеральный королевский прокурор Палермо Тайани выдал ордер на арест квестора Палермо Альбанезе, обвиняемого в тайном сговоре с мафией, однако Альбанезе оправдали, и он остался на своей должности, в то время как Тайани, сделавший впоследствии заметную карьеру, дослужившись до поста министра, был вынужден покинуть Палермо.

В 1875 году полиция провела удачную операцию и арестовала «собравшихся за братской трапезой и прихвативших с собой оружие» членов банды Сайева. Вместе с ними задержали барона Калауро, землевладельцев братьев Чезаре и Инноченцо Траинити, которые были предводителями мафии «белых перчаток» в Джирдженте. Влияние, хитрость и уловки старой мафии, которых так опасался и о которых писал в своем докладе министру префект Палермо, в конце концов победили: бандитов судили отдельно, они получили строгие приговоры, вплоть до пожизненной каторги, а бароны, чье дело слушалось в суде в отсутствие бандитов, отделались тремя — шестью годами тюрьмы.

И наконец, префект Палермо Манусарди, проводивший безжалостную борьбу с бандитизмом, доносил в 1878 году правительству, что маркиз Спинола, управляющий имуществом палермского королевского дворца, является сообщником мафии. В результате сам Манусарди вынужден был подать прошение об отставке.

Несмотря на все эти неудачи, как утверждали в 1876 году Л. Франкетти и Дж. С. Соннино, «достаточно было бы трех дней согласованных действий, чтобы истребить на острове индустрию насилия».

С кем же надо было согласовать такие действия?

Несомненно, самым главным союзником в этой борьбе могли стать деревенские батраки и городской пролетариат — социальные группы, составляющие подавляющее большинство населения, отстраненное от политической борьбы и жестоко эксплуатируемое землевладельцами и городской буржуазией.

Когда после 1870 года в Палермо появились первые группы социалистов, полиция сразу же обвинила их в связях с мафией, однако в тюрьму были брошены не мафиози, а руководители социалистов.

Вполне понятно, что соглашения, направленного на борьбу с мафией, мафиози допустить не могли. Как отмечали Франкетти и Соннино, они «содержат агентов даже в Риме, направляя их во все министерства шпионить, интриговать, ходатайствовать». Такое соглашение так и не состоялось, поскольку, замечают Франкетти и Соннино, на Сицилии «господствующий класс неизбежно склонялся к покровительству преступникам». Этот господствующий класс состоял в то время из «людей, яростно оберегавших свои привилегии и власть, которая на Сицилии, больше чем в любом другом месте, приносила богатства, людей, с неудержимой страстью стремившихся к самовластию, нетерпимых к оскорблениям, неумолимых в соперничестве за власть, влияние и доходы, наиболее непримиримых в ненависти, наиболее жестоких в мести».

Франкетти и Соннино («два прекрасных молодых человека, умных, образованных, богатых, бескорыстных, хорошо знающих историю, экономику и право, подготовленных на манер английских политических лидеров к общественной деятельности» — как охарактеризует их спустя годы, не без некоторой, правда, иронии, Луиджи Капуана) являются, по мнению некоторых сицилийцев, «двумя клеветниками», написавшими «этот гнусный пасквиль». Но если вспомнить, кто эти молодые люди, и прежде всего Соннино, который до конца своей жизни оставался верным исследователем исторической правды, то вряд ли можно допустить, что они сознательно искажали действительность.

Большая часть официальных актов, о которых говорилось ранее, подтверждает правильность анализа, произведенного Франкетти и Соннино, которые, без сомнения, не были знакомы с этими документами, недоступными в их время для ознакомления под предлогом сохранения государственной тайны. Но сама природа приводимых ими фактов доказывает истинность выводов, сделанных Франкетти и Соннино.

Действительно, все источники подтверждают, что в первые годы после объединения Италии политическую игру вели отнюдь не мафиози. Согласно действовавшему тогда избирательному закону, с 1861 по 1882 год право на участие в выборах имели только 2 % всего итальянского населения, а на Сицилии число избирателей едва превышало 40 000 человек, из которых 20 % (удивительно высокий процент для такого числа избирателей) воздержались от участия в голосовании. Среди этих 2 % населения, обладавшего правом голоса, мафиози были белыми воронами: в списки избирателей, конечно же, не входили полевые стражники и охранники, не имевшие необходимого ценза. Также незначительно и число габеллотто, принимавших участие в выборах, т. к., будучи капиталистами («перекупщиками»), а не землевладельцами, они испытывали определенные трудности, когда требовалось официально подтвердить размеры их доходов. К тому же в среде габеллотто и их подчиненных встречались и неграмотные, что автоматически лишало их избирательных прав. Кстати, среди депутатов, избранных на первых выборах, подавляющее большинство составляли представители дворянства или городской буржуазии, тесно связанной с дворянами.

Следовательно, в 1861 году «почтенный» депутат, руками мафиози убивающий гарибальдийца, или барон, занимающийся предвыборными махинациями и с помощью мафиози похищающий карету с чиновником, в обязанности которого входит контроль за прохождением избирательной кампании, или же тот, кто всерьез угрожает избирателям в случае их неповиновения, — все они не могут не принадлежать к господствующему классу.

Мафия в первые годы после объединения Италии являлась орудием в чужих руках, и именно эти люди использовали мафию в своих интересах, согласно критериям «персонализма и насилия», присущего сицилийским феодалам. У господствующего класса на Сицилии нет в политике «аристократической традиции», которая, по словам Титоне, существовала в Тоскане, Пьемонте, Ломбардии и Венеции.

Мафиози следовали за чужой политикой, для поддержания которой они и вербовались. В 1866 году мафиози участвовали в восстании «семи с половиной», которое стало первым наглядным проявлением краха государственной политики в Сицилии. Даже восстание не заставило правительство задуматься о собственных ошибках. В 1867 году парламент направил в Палермо специальную комиссию для выяснения положения в городе, но тот же самый парламент отверг и провалил одно из предложений комиссии об учреждении «специального фонда», в связи с «неотложной необходимостью» прокладки дорог в районе Палермо. Вслед за этим из провинциального совета вышел маркиз ди Рудини, сторонник исторической правой, действовавший весьма решительно при подавлении восстания «семи с половиной».

Отказ правительства согласиться с выводами комиссии вызвал на Сицилии большое недовольство, в результате чего «различные идеологические фракции» слились в один сплоченный оппозиционный фронт, выступающий против исторической правой. Регионалисты, сторонники автономии, приверженцы Бурбонов, клерикалы, масоны-республиканцы Финоккьяро Априле, демократы-гарибальдийцы создают единый блок, объединившись вокруг требования «административной и политической децентрализации» острова. К этому требованию присоединились участники различных политических акций, начиная от выступлений аристократов против центральной власти, отвергавших даже идею объединенной Италии, если при этом подвергалась опасности система феодальных порядков на Сицилии, и кончая различными движениями противоположного идеологического характера, отражавшими точку зрения разнообразных противоборствующих группировок.

На выборах 1874 года коалиционная оппозиция Сицилии завоевала 43 депутатских места из 48.

Впервые в истории Италии выборы на Сицилии приобретают важное значение для всей страны: историческая правая терпит в парламенте поражение и, поскольку на новых выборах в 1876 году сицилийская оппозиция опять завоевывает 43 депутатских кресла, сицилийцы оказываются решающей силой при формировании нового правительства Депретиса, с которым к власти приходят левые. Однако левые, возглавляемые масоном Депретисом, не имеют такой четкой политической программы, как у исторической правой, если не принимать во внимание ее политического значения. Историческая левая возникла из союза парламентариев, избранных в избирательных округах, выдвигающих только одного депутата, в которых почти отсутствовали политические партии. Она сформировалась на основе целого ряда «личных» соглашений, ориентированных на исправление той или иной ошибки, допущенной исторической правой, или же направленных на удовлетворение того или иного требования той или иной группы. Поэтому современники сразу же заметили, что «трансформизм» — это болото, в котором не может не увязнуть тот, кто провозглашает гарантированную «управляемость», но сводит ее к простой смене руководства.

В 1877 году немецкий журналист Хиллебранд с большой долей скептицизма спрашивал, сумеет ли Никотера, новый министр внутренних дел в правительстве исторической левой, обуздать, даже с помощью чрезвычайных мер, «мафию в белых перчатках». Никотера действительно провел серию безжалостных экспедиций и решительных акций против рядовых сицилийских бандитов, но на этот раз на Сицилии поднялась целая волна протестов и осуждения, причем в масштабах, во много раз превышающих оказанные теми же сицилийцами аналогичным мерам правой, так как осадное положение, введенное правительством, приводило лишь к росту беззакония. Префекты, квесторы, обычные граждане по-прежнему будут свидетельствовать, что мафия год от года укрепляет свою власть.

Отсюда возникает все более отчетливое ощущение, что с приходом к власти исторической левой на Сицилии победила «оппозиция мафиози», ради которой «государство отказалось от своих полномочий в пользу баронов». Многие исследователи уже склонны считать, что победе исторической левой на выборах в Сицилии содействовали именно мафиози.

Как раз в этот период «власть мафии» становится все более заметной, так как приобретает новые черты.

Полевые сторожа, надсмотрщики, охранники — люди, которых вооружали габеллотто, — превращают «феодальное право сеньора» в «пиццо» (остроконечную бородку), которое мафиозо должен окунуть в чужую тарелку, как остроумно заметил немецкий социолог Гесс. Землевладелец и арендатор при феодализме, соблюдая так называемое «макаронное право», выплачивали определенную сумму тому, кто охранял от воров их поля и скот. Это право было частью «сторожевого права», в соответствии с требованиями которого серьору оплачивали его расходы по содержанию отряда сельских стражников. После отмены в 1860 году феодального права сеньору больше не платят ничего, но сторож все равно получает свою долю, так как если землевладелец или арендатор откажутся платить стражникам, у них в буквальном смысле испарятся виноградники, пшеничные поля и скот. Поскольку на острове отсутствует какая-либо сила, способная обуздать мафиози, «пиццо» постепенно становится частью прибыли, которую землевладелец или арендатор вынужден платить мафиозо, если он и впредь намерен получать доходы со своего земельного владения, а не видеть, как оно превращается в пустыню.

Дворянин платит и помалкивает. Он не смеет выступить с требованием обуздать мафиозо-вымогателя, так как, обращаясь к королевским карабинерам за помощью, «он опустится до признания своего собственного бессилия».

Бедняк платит и тоже помалкивает. Он сознает свою полную беззащитность перед лицом вооруженного насильника, потому что из-за спины мафиозо, отправленного в тюрьму, возникают сотни других, готовых кровью смыть «нанесенное оскорбление».

Произвол мафии не нравится всем, но мафиози плевать на то, что против них растет и усиливается всеобщая ненависть. Когда в 1894 году, выступая в парламенте, маркиз Сан Джулиано заявил, что на Сицилии народ не испытывает неприязни к дворянам, а смертельно ненавидит габеллотто, так как именно они устанавливают размер арендной платы, которую бедняки обязаны платить дворянам-землевладельцам, всем стало ясно, что владычество мафии укоренилось в самой иерархической системе власти, действующей на Сицилии.

Именно мафия с ее культом насилия отныне определяет истинное положение дел на острове.

Феодализм юридически был упразднен на Сицилии в 1860 году, но экономика острова по-прежнему продолжала опираться на систему латифундий, упадок которой из-за внутренних экономических причин станет очевиден только после второй мировой войны.

Земля, как и раньше, обрабатывалась с использованием системы аренды и «габеллы». При таком положении мафиози-габеллотто оказывались незаменимыми, так как никто, кроме них, не умел поддерживать сложившиеся отношения, извлекая из них выгоду. Когда цены на сельскохозяйственную продукцию росли, они вносили за аренду денежную плату в заранее установленном размере, в случае же их падения расплачивались натуральным продуктом. Мафиози были очень инициативны при определении размера арендной платы, навязывая землевладельцам свою цену за сдаваемый внаем участок. Если у какого-нибудь землевладельца возникало желание воспротивиться этому диктату, то в запасе у мафиози всегда оставался «говорящий выстрел», когда пуля пролетала на расстоянии ладони над головой несговорчивого землевладельца, выбивая из нее всякую охоту к сопротивлению. У богатого, связанного с мафией габеллотто находилась в подчинении целая армия полевых сторожей, охранников, объездчиков, надсмотрщиков, нужных ему для того, чтобы заставить батраков и крестьян, взявших землю в поднаем, оплатить субаренду и усердно и беспрекословно работать на хозяина.

Изображение мафиози как всего лишь паразитической окаменелости в структуре сицилийской деревни неверно.

Напротив, мафиози, чтобы утвердить в общественном мнении свою роль, с раннего детства работали за троих и устремлялись в любое место, где появлялась возможность увеличить состояние и проявить свою власть. Серные рудники и соляные копи принадлежали дворянам, но и сюда проникают мафиози, арендуют и покупают шахты, так что в конце концов они все оказываются в их руках. Зерно, виноград, маслины — все это сельскохозяйственное сырье, которое еще должно быть переработано и превращено в муку, вино и масло. В таком отсталом и патриархальном крае, каким в конце XIX века была сицилийская деревня, все оборудование, необходимое для переработки сырья, находилось тут же, в деревне. Мельницы, маслобойни, ножные давильни для винограда располагались в строениях, занимавших территорию, равную целой деревне, образуя сицилийские массерии (хутора). Транспорт, необходимый для перевозок, также находился в руках мафиози, использовавших его, кроме того, и в своих преступных целях.

Но масло и вино, овощи и фрукты, соль и сера должны быть проданы и, участвуя в торговых сделках, которые, расширяясь, должны были со временем выйти из-под их контроля, сельские мафиози спускаются в города, где вскоре достигают такого положения, с которым уже нельзя не считаться даже в Палермо, где в 1875 году они вступают в торговые ассоциации, связанные вначале с мукомолами и скотоводами.

Сельский мафиозо становится и единственным банкиром в сицилийской деревне. Механизм его действий очень прост: мафиозо-габеллотто одалживает крестьянину-арендатору семена и требует вернуть долг натурой с надбавкой, достигающей 20–30 %. Только габеллотто имеет наличные деньги, которые он может в случае надобности ссудить на свадьбу, похороны, на случай болезни или эмиграции. «Дядюшка» принимает просителей, обходясь без банковских формальностей. Он чутьем распознает того, кому можно отложить уплату долга без лишних расписок, потому что, если крестьянин-должник не вернет взятое в срок, «дядюшка» станет хозяином его осла, халупы, а иногда и самой жизни, принудив должника подкараулить и убить человека, на которого он ему укажет. Итак, с самого начала ростовщичество и смерть шагают рядом в структуре власти мафиози. Идя таким путем, мафия к концу XIX века станет основным стержнем экономики в сельских районах вокруг Палермо, Трапани и Агридженто, где не происходит абсолютно ничего, что было бы неугодно мафии.

Так, начиная с 1875 года мафиози вступают на путь «первоначального накопления» и приобретают все больше денег и власти.

Но возрастающее с каждым днем значение мафии в экономике Западной Сицилии на рубеже веков все-таки еще относительно.

С одной стороны, неправомерно было бы приклеивать мафии конца XIX — начала XX века ярлык «формирующейся буржуазии», так как для отсталого сельского хозяйства Сицилии сам термин «буржуазия», который мы употребляем только по отношению к индустриальному обществу, может показаться абсурдным. Общий объем сицилийской экономики пока еще невелик. Мафиозо еще не стал хозяином безграничных земельных угодий. Лишь тот, кто владел огромными поместьями, мог называться подлинным богачом на Сицилии того времени. Умирая (часто от пули, выпущенной из лупары), мафиозо не оставлял своим детям «капитала», на ренту от которого они могли бы существовать. Дети мафиозо должны были продолжать и расширять дело отца и упрочивать свое положение.

С другой стороны, мафиози, составлявшие в тот период незначительное меньшинство среди основного населения острова, продолжали занимать более низкое социальное положение относительно некоторых других социальных групп.

Еще не утратило своего значения сицилийское дворянство.

На протяжении многих лет после объединения Италии сицилийцы, не принадлежавшие к дворянскому сословию, еще никак не могли отказаться от публичного целования руки сеньора. Вплоть до 1946 года, когда в Италии пала монархия, которая на Сицилии, как и во всей южной части страны, будет в течение последующего двадцатилетия оставаться влиятельной политической силой, дворянская знать сохраняла почти абсолютную монополию на высокие дипломатические посты и высшие звания в армии — государственные должности, которые даже при фашизме останутся феодальной привилегией сторонников короля. В 1860 году дворянам принадлежало около 90 % земель, в начале XX века они были владельцами 75 % земельных угодий, а в 1946 году помещики еще имели в своей собственности около 27 % земель. Нетрудно понять, что первоначальное дробление и последующая продажа принадлежавшей дворянству земельной собственности явилась результатом наследственных разделов, начавшихся в связи с полной отменой феодального права.

Экономический кризис, вызванный на Сицилии таможенной войной, связанной с поставками вина, которую развязало против Франции в 1881 году германофильское правительство исторической левой, сильно ударил по дворянству, но оно не нашло ничего лучшего, чем по-прежнему продолжать сдавать в аренду свои огромные земельные угодья. Больше того, чем сильнее рос авторитет мафии, тем сильнее проявлялось стремление сдать свои земли в аренду наиболее могущественному мафиозо-габеллотто. (Достаточно вспомнить о распрях, возникших среди сицилийских помещиков уже после 1945 года, когда многие из них стремились заручиться услугами знаменитого «дядюшки Кало́» Виццини.)

Рядом с дворянством после 1875 года день ото дня все сильнее утверждалось «баронское» сословие, которое в какой-то мере можно определить как «аграрную буржуазию» Сицилии до 1920 года. Это — представители свободных профессий, капиталисты, владельцы недвижимой собственности, а также сливки габеллотто, которые в погоне за земельными владениями, весьма характерной для Сицилии в эпоху после объединения Италии, скупают поступающие в свободную продажу дворянские имения. Это они стояли у колыбели торгово-промышленно-финансовых групп Флорио и Рубаттино, они скупили примерно 200 тысяч гектаров земли, конфискованной государством у церкви, которая с 1860 по 1890 год была распродана частным лицам, и 93 % ее оказалось в руках тех, кто уже владел земельной собственностью, так что к концу XIX века количество земель, не принадлежащих помещикам, возрастает с 200 тысяч до 650 тыс. гектаров. В 1893 году новые землевладельцы положили конец начавшемуся еще при феодалах расхищению городских и коммунальных земель, приняв постановление в пользу тех, кто уже захватил эти земли, то есть в свою собственную пользу. Только с 1870 по 1874 год они получили от Сицилийского банка займов на сумму три миллиона лир и сумели значительно увеличить количество займов после прихода к власти правительства исторической левой.

С этой буржуазией мафия поддерживала родственные связи, потому что «многие мафиози выводили своих детей в священники, врачи, адвокаты и таким образом проталкивали их в круг влиятельных людей». Во все времена организации мафии — «коске» — был необходим «покровитель, как слону бывает необходим хобот». Мафиози нужен был «патрон» из культурной среды — человек, который бы разбирался в налоговой системе и нотариальных актах, мог повлиять на ведение судебного процесса и уладить неприятности с полицией. При этом патрон становился «белой перчаткой» мафии: буржуа-барон — сам по себе не мафиозо, но ему мафиози, «почти полностью безграмотные», вверяют свои отношения с цивилизованным миром, то есть с государством и его аппаратом. И вполне естественно, что многие буржуа-бароны сообщали мафиози необходимые сведения, руководили ими и направляли их вендетты и преступные действия, в связи с чем в 1910 году в одном из многих, но всегда поверхностных, парламентских расследований о положении на Сицилии утверждалось, что «некие честолюбивые состоятельные лица» являются настоящими «вожаками мафии».

В этом переплетении экономических и человеческих отношений проявлялся «персонализм» сицилийского господствующего класса, который сознательно способствовал взлету мафии, выражавшемуся в безнаказанности действий мафиози, чье падение (каторга) подрубило бы как систему аренды-габеллы, так и прибыльное ремесло патроната. Действительно, дворяне и бароны, «если они хотят использовать преступный мир в своих целях, должны по крайней мере дать ему возможность блюсти свои частные интересы», поскольку безнаказанность мафиози «является платой, которую вносят господствующие круги за то, чтобы всегда иметь в собственном распоряжении средства насилия», писали в своём исследовании Франкетти и Соннино. Таким образом, с одной стороны, действуют «кроткие мафиози», занимающиеся их излюбленным вымогательством, а с другой — патроны, заседающие в парламенте, куда пробился баронат, или в сенате, в который длительное время назначались только князья и маркизы.

В деревнях мафиози-габеллотто поддерживали реальную плату за труд сельских батраков на уровне ниже прожиточного минимума, что заставило эмигрировать из Сицилии с 1880 по 1913 год более 800 тыс. человек, из которых около 200 тыс. в 1915 году возвратились назад. Начиная с 1890 года, когда в Генуе была создана Итальянская социалистическая партия, сицилийские трудящиеся, и в первую очередь сельские батраки, примыкают к социалистическому движению и начинают решительную борьбу за изменение существующего порядка. С этого момента правительство перестает видеть в них всего лишь «заговорщиков и конспираторов», а начинает рассматривать народные массы как политическую силу, которая подрывает сицилийскую экономику, базирующуюся на жестокой эксплуатации батраков мафиози. Итальянское правительство в это время возглавлял сицилиец Криспи, связанный с масонами представитель бароната, который с помощью пушек и тюрем решил расправиться с трудящимися из сицилийских фаши[10]. В подавление народных волнений вмешалась и мафия: полевые сторожа, охранники, объездчики, состоявшие в еще существующих вооруженных отрядах, а после роспуска последних служившие полевыми сторожами, расстреливали манифестантов, шедших под социалистическими лозунгами, устраивали самую настоящую резню, как, например, в Граммикеле, где в 1905 году было убито 18 и ранено около 200 крестьян.

Именно мафия убивает в годы правления Джолитти профсоюзных лидеров Панепинто и Верро, а бароны срывают предложенную Криспи более чем робкую попытку аграрной реформы 1896 года.

С приходом к власти исторической левой (1875–1915) политическая ситуация на Сицилии меняется, но в то же время политические связи между господствующими классами и мафиози становятся еще более тесными, прямыми, публичными, то есть создается их своего рода сообщество.

Начиная с 1882 года подвергается различным изменениям избирательный закон. Так, например, количество избирателей по отношению к общему числу населения всей Италии с 2 % (примерно 600 тыс. человек по всей Италии) в 1861 году возрастает до 8 % (около 2 миллионов человек) в 1882 году, вплоть до завоевания в 1913 году избирательного права для всех мужчин. В связи с этим увеличилось число лиц, имевших право быть избранными в представительные органы. И в то время, как князья и маркизы занимали места в сенате, члены которого назначались королем, многочисленные бароны — представители свободных профессий и землевладельцы — боролись между собой за кресла в палате депутатов.

С этим обстоятельством связан целый ряд эпизодов, характерных для Сицилии конца XIX — начала XX века. Сплошь и рядом какой-нибудь барон в «белых перчатках» использует своих «клиентов»-мафиози для достижения собственных целей: избирательные бюллетени выдаются только лицам, которые считаются надежными, повсюду стоит треск ружейных выстрелов, уничтожаются виноградники, оливковые и апельсиновые рощи, голосуют «слепцы» и «мертвые души», попадаются избиратели, до такой степени полюбившие свои гражданские права, что по нескольку раз являются на избирательные участки; урны с бюллетенями или заполняются заранее, или сжигаются. Все делалось ради того, чтобы при вскрытии избирательной урны избранными оказались только проверенные, надежные люди. Масон Нунцио Нази — будущий министр, которому прочили роль крупного национального политического лидера, вынужденный в начале XX века удалиться с политической арены из-за скандала, довольно таинственного по своей природе и тем целям, которые преследовали лица, заинтересованные в его разоблачении, — поступал так же, как и все остальные, и на каждых выборах прогуливался по улицам городков, выставляя напоказ украшенные пистолетами животы своих мафиози, составлявших его блистательную свиту. Масон Витторио Эмануэле Орландо, занявший в 1918 году пост премьер-министра, всегда проводил свои избирательные кампании в окрестностях Монреале и Партинико, районах процветания мафии, выступая в каждом городке с речами на торжественных обедах, где «дядюшки» и «кумовья» (все явные мафиози) занимали самые видные, почетные места, ели и пили за одним столом с «нашим уважаемым депутатом».

В 1895 году в соответствии с распоряжением Джолитти, приказавшего префектам и полицейским чинам по всей Италии любой ценой добиться победы кандидата от правительства, ревностный генерал Мирри, исполняя приказание, покинул Палермо и лично отправился в Алькамо, чтобы выпустить из тюрьмы некоего мафиозо, чья семья могла сыграть большую роль в избрании депутатом выдвинутого кандидата.

Без сомнения, «белые перчатки», буржуа-бароны использовали мафиози и для того, чтобы сводить между собой счеты, однако народ на Сицилии понимал, кто на самом деле извлекал из этого выгоду. В те годы всем в Монреале было ясно, что настоящим «хозяином и депутатом» является «дон» Витторио Кало, который, как почтенный вожак мафии, пожелал видеть крестным отцом своего сына барона, которому он, «дон» Витторио Кало, помог пройти в парламент и которого он, «дон» Витторио Кало, с полным основанием называет теперь своим «кумом».

В стране заметно возросло число избирателей, и если буржуа сметают дворян в погоне за креслом в национальном парламенте, то и среди самих избирателей появляется много самых настоящих мафиози, которые, понятно, даром ничего не делают. Увеличение количества избирателей и лиц, имеющих право быть избранными, влияет на ход выборов и в местные органы власти, то есть в коммунальные и провинциальные советы. Поэтому мафия заключает с «белыми перчатками» взаимовыгодное соглашение: начиная с 1882 года в каждом населенном пункте на Сицилии образуется «депутатская партия». В Рим, в парламент, отправляется буржуа-барон. В Палермо, Трапани, Агридженто, Партинико, Монреале — в коммунальные и провинциальные советы едут мафиози, и именно те мафиози, чья помощь и поддержка оказывается необходимой для избрания национального депутата. Неразрывность установившихся связей «депутатская партия» сумела доказать в 1913 году, когда в силу соглашения между Джолитти и католиками, так называемого «соглашения Джентилони», правительство хотело навязать католического кандидата в одном из городков под Палермо. Мафиози, не получавшие никаких выгод от центрального римского правительства, провалили официального кандидата и вновь поддержали своего «уважаемого депутата».

С конца XIX века во многих сицилийских городах мэрами (синдаками) и коммунальными советниками неизменно оказывались явные мафиози.

Так начиналось «царство мафии».

Власть мафии, которая занимала прочные позиции в экономике земледельческой Сицилии, получила свою полную легализацию, когда представители мафии стали также и законными руководителями местных общественных институтов, таких, как коммунальные и провинциальные советы. В то время мэр обладал не только прямой политической властью, которую он сохраняет и по сегодняшний день, но также, согласно законодательству той эпохи, являлся полицейским чином, непосредственно подчиняющимся министерству внутренних дел. Мэр городка, затерявшегося в глубине Сицилии, не только вербовал или отдавал распоряжения о найме полевых сторожей и городской стражи, но и посылал префекту — главе и представителю государства в провинции — сообщения о положении дел в его городке. Следует сказать, что в Сицилии конца XIX века почти отсутствовало дорожное сообщение между населенными пунктами и тысячи сицилийцев ни разу в своей жизни не видели Палермо, хотя проживали в нескольких десятках километров от столицы острова.

В эти годы (1880–1920) мафиозо — влиятельная и значительная фигура независимо от того, является ли он мэром или адвокатом, собственноручно убивает противников, чтобы доказать, что именно он — бесспорный глава, или приказывает другим уничтожить «неугодных ему лиц», занимается вымогательством или похищает людей с целью выкупа… И когда члены мафии приобретают такую силу, воля мафии в сельской местности становится законом.

Государство всего лишь взимает налоги, призывает на военную службу, содержит карабинеров, в то время как в деревне и лист не шелохнется, если мафия этого не захочет. Именно господствующие классы Италии и Сицилии предоставили мафиози не только реальную, но еще и законную власть, дающую им право официально представлять население сицилийских деревень и городков.

И все-таки царство мафии с 1880 по 1920 год существовало на Сицилии в постоянно изменяющейся ситуации, как, впрочем, и во всей Италии.

В Риме это были годы правления Джолитти, который, по мнению Сальвемини, являясь «министром негодяев», все же был «меньшим злом» по сравнению с другими государственными деятелями. На Сицилии, как и во всей Италии, Джолитти проводил экономическую политику, приносившую выгоду лишь немногим слоям общества, но тот же Джолитти обратился к социалистам с призывом принять деятельное участие в управлении общественными институтами. Джолитти — это король ежедневно формирующегося и распадающегося парламентского демократического большинства, но он же олицетворял собой и «неизбежный переход» от либеральной демократии к фашизму.

Конфликтность сицилийской политической ситуации отражается в отношении сицилийских масонов к феномену мафии.

Масоны, которых нужно рассматривать лишь как элемент или, вернее, зеркальное отражение господствующего класса, всегда имели большой вес в Сицилии. С 1863 по 1868 год в Палермо постоянно открывались все новые масонские ложи. Их количество быстро увеличилось с 40 до 121. Вначале они резко выступали против политики исторической правой и находились в натянутых отношениях с Великой восточной масонской ложей в Риме. Но с приходом к власти исторической левой сам Финоккьяро Априле, масон и убежденный республиканец, подвергавшийся преследованиям и находившийся под надзором полиции, приступил к организации внутри масонских лож «избирательных комитетов». С конца XIX века по 1922 год из сицилийских масонских лож выйдут многие депутаты национального парламента: Нунцио Нази, Витторио Эмануэле Орландо, Наполеоне Колайанни, Де Феличе Джуффрида. Нази и Орландо никогда не скрывали, что их опорой была «хорошая» мафия, которая, само собой разумеется, поддерживает «порядок».

Колайанни и Де Феличе, наоборот, принадлежали к числу наиболее известных и решительных противников мафии, постоянно обличая суть ее отношений с «белыми перчатками».

Если же говорить конкретно о сицилийских мафиози, то, вероятно, «царство мафии» следовало бы переименовать в «вице-королевство мафии», поскольку в силу определенных исторических причин власть на острове начиная с 1500 года почти всегда находилась в руках вице-короля.

Достоверно известно, что, когда знаменитый главарь мафии в Монреале «дон» Витторио Кало садился в конку, все спешили уступить ему сидячее место, никогда не проявляя такой учтивости по отношению к тогдашнему монреальскому епископу. Но если некоторым главарям мафии и мафиози-габеллотто удавалось проникнуть в среду хотя бы мелкой земельной буржуазии или баронетов, то основная масса мафиози (охранники, надсмотрщики, полевые сторожа, садовая мафия, барышники, мелкие виноделы) занимала прежнее положение и жила почти в такой же нужде, как батраки и пролетариат. С 1880 по 1920 год все мафиози на иерархической лестнице стоят еще намного «ниже», чем дворяне и бароны. Об этом свидетельствуют два уголовных дела, наделавших в то время много шума по всей Италии. 1 февраля 1893 года в железнодорожном вагоне между Термини Имерезе и Трабией неизвестными лицами был убит директор Сицилийского банка маркиз Эмануэле Нотарбартоло. Благодаря настойчивости и упорству семьи убитого были проведены многочисленные и совершенно скандальные процессы. В конце концов палата депутатов выдала в 1899 году разрешение на возбуждение судебного дела против депутата парламента Раффаэле Палиццоло, обвиняемого в организации этого убийства. Судебные протоколы доказывают, что ответственность за преступление лежала на мафии, а Палиццоло, осужденный за убийство в 1901 году судом присяжных в Болонье, но в конце концов оправданный в 1905 году за недостаточностью улик судом присяжных во Флоренции, был ловким представителем «белых перчаток», поддерживавших близкие отношения с мафиози. Однако мафия (и это показательно) не фигурировала на процессе. Нотарбартоло, как писал в своем дневнике, только ныне ставшем известным, председатель сената Фарини, проводил расследование о злоупотреблениях членов директората и служащих Сицилийского банка, в котором обнаружились те же махинации и пропажи миллионов, что и во многих римских банках. После разоблачения спекуляций управляющих римскими банками разразился грандиозный скандал. Нотарбартоло до тех пор, пока его не настигла «своевременная смерть», неоднократно сообщал в министерство о результатах своего расследования. Но неожиданно он обнаружил, что люди, обвиняемые им в махинациях, — цвет палермской знати во главе с герцогом делла Вердура — уже знали о содержании разоблачающих донесений, с которыми Нотарбартоло лично знакомил директорат Сицилийского банка, куда в то время мафиози не были вхожи. Точно так же не имели отношения к мафии и долго длившиеся скандалы, связанные с исчезновением из кассы коммуны Палермо нескольких миллионов. Не интересовали мафию в это время и подряды на общественные работы.

В 1909 году на удивительно красивой площади Пьяцца Марина был убит лейтенант нью-йоркской полиции Джо Петрозино, приехавший в Сицилию для установления родственных связей мафии с членами преступной организации «Черная рука», стремительно расползавшейся в это время по Нью-Йорку. В убийстве Петрозино был обвинен «дон» Вито Кашо-Ферро, знаменитый главарь палермской мафии. На суде «дон» Вито спасает свою шкуру не благодаря своему уму и хитрости: выручает его один из депутатов парламента, избранный в Палермо, который не жалеет своего красноречия, доказывая, что в час убийства мафиозо присутствовал на обеде в его доме (отсюда видно, какова роль «белой перчатки», если она имеет общественный вес).

В потоке эмигрантов, бежавших в те годы с Сицилии, было немало и мафиози. Им, волею судьбы осевшим в Нью-Йорке, еще предстояло прийти к своему американскому могуществу и забыть о тяжелой нужде, изгнавшей их из родных сицилийских деревень.

Но где господство мафии было беспредельным, так это в мире преступности. Уже в 1878 году правительство Франции предпринимало официальные демарши в связи со случаями покушений на французских подданных, путешествовавших по Сицилии. Но мафия, не обращая на это никакого внимания, упорно продолжала свою деятельность: с 1880 по 1920 год сотни состоятельных людей, среди которых были дворяне и даже баронеты, были похищены и возвращены семьям только после уплаты крупного выкупа. Временами это становилось похоже на пари: за кого заплатят самый крупный выкуп. Новый век начался с похищения молодой красивой Бианки Уайтэкер, девушки из известной англо-сицилийской семьи. Через три дня, после уплаты крупного выкупа, когда девушка уже возвратилась домой, между похитителями вспыхнула ссора из-за дележа выкупа, и «дон» Фифи Маккьярелла, их главарь, убил четырех своих сообщников, настаивавших на более высокой доле. Через два дня он сам будет убит родственниками его бывших сообщников.

Вряд ли кто сможет сосчитать число вымогательств (сбора самой настоящей дани, в одних случаях предварявшей, а в других — заменявшей похищение), совершенных мафией в эти годы. Почти никто не заявлял о них, зная, что правительство все равно не сумеет пресечь этот преступный промысел, так как никто не решится отправиться на Сицилию ради ареста вымогателей.

Мафия создает себе ореол героев и даже приобретает расположение некоторой части населения благодаря своей обходительности, загадочности и намекам на то, что она «вынуждена» доставлять людям неприятности.

Страшную международную славу принесло мафии огромное количество сопровождавшихся жуткими подробностями убийств, совершенных ею на рубеже двух веков. Это были ритуальные убийства (засунутые в рот жертвы отрезанные половые органы, вложенный в руку камень, разбросанные повсюду колючки кактуса-опунции), кровавое сведение счетов между соперничающими бандами мафиози, когда взрослый мужчина мог не задумываясь убить двенадцатилетнего мальчика из враждебной семьи. Это были «подвиги» Розарио Мичели, Кристофаро Лето, Саверио Спиннато, Игнацио Трифиро, «стоппальери»[11] и «фратуцци»[12], о которых можно узнать из наиболее громких судебных процессов того времени.

Положение мафии укрепилось еще и в связи с тем, что на процессах, возбужденных против мафиози, почти всегда выносились оправдательные приговоры с формулировкой «за недостаточностью улик». «Дон» Витторио Кало, которому все уступали место как «уважаемому представителю» города, кажется, имел на своей совести что-то около 39 убийств, но продолжал спокойно садиться в конку, которая из Монреале, «его вотчины», доставляла его в Палермо.

Правда, разговоры, вызываемые в эти годы совершаемыми мафией убийствами, легко вписывались в общий вулканический характер жизни острова. Так, в 1908 году жители Нижней Рагузы, расположенной в долине, объявили подлинную войну жителям Верхней Рагузы, которые торжественно открыли новые общественные уборные, а сточные воды стали сбрасывать в долину. Находились и люди, попытавшиеся извлечь пользу из этой войны. Так, несколько священников, воспользовавшись городской сварой, решили, что наступил подходящий момент для упразднения церковного обета безбрачия. Правда, ничего из этого не вышло.

2. Первые сведения о мафии

С 1901 по 1909 год в треугольнике, образуемом городами Палермо, Трапани и Агридженто, было совершено 5084 умышленных убийства, в среднем около 250 убийств в год в Палермо, около 130 в Кальтаниссетта, более 100 в Трапани и около 140 в Агридженто. Если по всей Италии с 1900 по 1910 год было зарегистрировано чуть более 2500 умышленных убийств в год, то в сицилийских провинциях, где господствовала мафия, т. е. на территории, занимавшей менее половины острова, была совершена почти третья часть всех умышленных убийств, совершенных в Италии с 1900 по 1910 год. С 1906 по 1910 год в среднем по Италии было зарегистрировано 9,93 убийства на каждые 100 тыс. жителей, в то время как в Палермо это число подскакивало до 39,53; в Кальтаниссетта достигало 39,23; в Агридженто оставалось на уровне 34,04; а в Трапани равнялось 26,73. В первые годы нашего века первенство по количеству убийств, бесспорно, принадлежало Сицилии, хотя не все из них были совершены мафией. Показательно, что в то же десятилетие — 1900–1910 годы — Трапани, Палермо, Агридженто, Кальтаниссетта находились на уровне чуть ниже среднего национального, указанного в статистических данных, касающихся общей преступности (от убийства и кражи до нарушения правил дорожного движения), в то время как эта средняя цифра оказывалась почти удвоенной по Неаполю и его провинции.

Следовательно, на рубеже XIX и XX веков Италия с полным основанием связывала мафию с Сицилией. Считалось, что остров как бы сам по себе порождает мафию.

В 1875 году депутат парламента Бонфантини писал в связи с очередным парламентским расследованием, что сицилийское общество не стояло перед социальными или политическими проблемами, что основная ответственность за происходящее на Сицилии ложилась на Бурбонов и что мафия являлась построенным «на инстинктивной, жестокой, своекорыстной солидарности сообществом, которое объединяло в ущерб государству, закону и правовым органам всех тех лиц и те социальные слои, которые желали извлекать средства для своего существования и благополучия не трудом, а насилием, мошенничеством и угрозами».

В 1876 году Франкетти и Соннино, авторы самого блестящего исследования, когда-либо посвященного мафии, установили, что мафия — это «стоящее над законом сообщество», не вызывающее враждебности местного населения, потому что это сообщество оценивает человека «не в зависимости от отношения к нему властей и законов», а в соответствии с глубоко укоренившимся в сицилийском обществе понятием, согласно которому власть может основываться лишь на силе и насилии.

Кое-кто из членов комиссии Ячини, проводившей в 1884 году обследование земель Сицилии, связывал причины распространения преступности на острове с его климатом, отличающимся часто почти африканской жарой. В эти же годы Ломброзо, давший независимо от своей теории точный анализ системы функционирования мафии, считал, что в ней проявлялась атавистическая наследственность жестоких обычаев и нравов первобытного населения острова. И наконец, Ничефоро в конце прошлого века прямо говорил о «сицилийской расе», которая по своим наследственным качествам решительно асоциальна и в высшей степени преступна, а потому должна быть признана низшей расой.

На подобные теории сицилийцы реагировали с вполне оправданным негодованием.

По мнению молодого Палермского маркиза Антонио ди Рудини, которого в 1876 году называли «чудо-ребенком итальянской политики», следует отличать «порядочную мафию», основанную на мужестве, непокорности и стремлении не дать взять над собой верх, от «вредной мафии», выросшей на преступлениях и круговой поруке. В 1896 году Джузеппе Питре, один из крупнейших социологов, лингвистов, исследователей сицилийского фольклора, опубликовал статью, в которой утверждал, что слово «мафия» является синонимом «преувеличенного представления о значимости индивидуальной силы, нетерпимости к превосходству, самоуправству и деспотизму другого человека». Тогда же, в 1898 году социалист Каммарери Скурти, придерживающийся скрупулезной точности в своих исторических выводах, рассматривал всю жизнь Сицилии как сплошной «ад», пропитанный всевозможным насилием и своеволием власть имущих, в котором мафия, сама по себе не всегда воплощение преступности, обозначала для отдельного человека «необходимость преуспеяния в жизни».

Наряду с этими спорами, в которых проступала их идеологическая основа, в эти же годы берет свое начало и мифологизация образа жизни мафиози, хотя, как недавно доказал Титоне, «засада» — излюбленная тактика, к которой почти всегда прибегала мафия, — сама по себе была «подлостью и трусостью», то есть привычкой нападать врасплох на человека, лишенного возможности обороняться.

К сожалению, ожесточенные споры о «сицилийском характере» мафии, сопровождаемые бесконечными укорами и взаимными обвинениями, продолжаются и в наши дни, и это, как замечает Нандо Далла Кьеза, перевело вопрос о сицилийской мафии в плоскость моральной болезни и скрыло ее глубокое и вполне определенное политическое содержание.

Я думаю, что, помимо характерных черт, присущих «южному вопросу», возникшему на рубеже XIX–XX веков и исследовавшемуся многими политиками и социологами, начиная от Джустино Фортунато до Грамши и Дорсо, власть мафии, укоренившаяся на Сицилии во второй половине XIX века, имела свою отличительную особенность. В это время в Италии известны и другие районы (Апеннинские горы, большая часть провинции Венето, предгорья Альп под Бергамо, ущелья Пьемонта), где царила страшная нищета и самый настоящий голод, однако только на Сицилии отмечались постоянные волнения и восстания местного населения, выступавшего против почти всех правительственных мер. Даже те умышленные убийства, о которых говорилось выше, показывают, что на Сицилии к концу XIX и началу XX века деятельность государства не находила одобрения. Недаром в эти годы среди островитян ходили поговорки: «В римской верхушке одни потаскушки», «Правительство в столице хуже блудницы».

Вопрос о власти мафии этого периода должен рассматриваться в связи со следующими основными вопросами:

1. Как воспользовались плодами Рисорджименто победители и побежденные?

2. Какие формы новой власти образовались на острове, почему они возникли на Сицилии после ослабления, а затем и падения монархии Бурбонов?

3. Мафия с 1920 по 1943 год

В октябре 1922 года Муссолини отправился в «поход на Рим». В военном отношении силы фашистов были весьма незначительны, и правительственные войска без труда могли бы остановить их, но правящие группировки, начиная с масонов, первыми приступивших к финансированию Муссолини, думали использовать фашизм для решительного подавления движения трудящихся, поднявшегося в 1918 году после окончания первой мировой войны. Поэтому в 1921–1922 годах различные влиятельные круги открыто содействовали зарождению фашизма. Так, в июне 1922 года правительство сместило с поста префекта Болоньи Чезаре Примо Мори, сорвавшего с помощью армейских частей, находившихся в то время в распоряжении префектов, попытку местных фашистов захватить городской муниципалитет.

В Сицилии, как и на всем Юге Италии, за исключением Неаполя, где активно действовал Аурелио Падовани, фашизм до 1922 года не находил большого числа последователей и пользовался незначительным успехом, так что на выборах 1921 года ни один фашистский кандидат не сумел пройти в парламент от сицилийских избирательных округов.

Но и в Сицилии с 1918 по 1922 год произошли значительные изменения в среде правящего класса.

Престарелый Наполеоне Колайанни и де Феличе Джуффрида, оба бывшие пламенные демократы, встали на сторону зарождавшегося в те годы национализма — движения, которое наложило свой отпечаток на фашизм, привнесло в него многое из своей идеологии, а затем и слилось с ним после 1922 года. Витторио Эмануэле Орландо, Нунцио Нази, Андреа Финоккьяро Априле, сын Камилло Финоккьяро Априле, деятеля Рисорджименто, князь Таска ди Куто́, фантастический политический персонаж, добившийся перед войной своего избрания в парламент по спискам социалистической партии, социал-демократ Аурелио Драго, депутат-католик Пекораро, Луиджо Стурцо из народной партии — все «старые, влиятельные деятели» Юга Италии почувствовали, что после войны мир изменился, возникли очевидные причины для глубоких политических перемен. С этим явлением связано возникновение целого ряда новых политических движений, резких поворотов в политической позиции отдельных лидеров, а также неизбежное предвыборное маневрирование и блокировки. В 1920 году аристократ Лучо Таска ди Бордонаро покинул Итальянскую народную партию и вместе с дворянином Пуччо ди Бениски создал аграрную партию, которая откровенно выступала в пользу помещиков и резко критиковала «вялость» и бездеятельность правительства Нитти в связи с захватом крестьянами земель на Сицилии. Среди самых ярых сторонников Лучо Таска выделялся мафиозо Калоджеро — «дядюшка Кало́» Виццини, который еще до войны не раз оказывался под судом по обвинению в убийствах и причастности к преступной организации, но каждый раз его оправдывали за недостаточностью улик. «Дядюшка Кало» Виццини, нагревший себе руки во время войны на поставках фуража и лошадей для итальянской армии, был дальновидным человеком. Его интересы не ограничивались одной лишь Сицилией, и еще до октября 1922 года он встречался в Милане с Муссолини, с которым, кажется, даже отобедал в семейном кругу. Виццини поддерживал близкие отношения с фашистами и, вероятно, финансировал их еще до «похода на Рим». До этого он укрывал в «своих» сицилийских деревнях фашистского главаря из Тосканы, которого разыскивала полиция по обвинению в убийстве. Впоследствии этот главарь станет заместителем министра в правительстве Муссолини, а «дон» Виццини будет его компаньоном во владении земельной собственностью в Тоскане и в других финансовых предприятиях.

Основная часть мафии довольно равнодушно взирала на политические перемены, происходящие по всей Италии. Сидящий в Риме «уважаемый депутат» мог по своему усмотрению перемещаться и парить по всему политическому небосклону, так как идеологические вопросы, которые решались в Риме, не интересовали мафию, а политической властью в Палермо и его окрестностях всегда ворочала «депутатская партия» с ее окружением, состоящим из мафиози.

Однако после октября 1922 года власть в Риме захватили фашисты, с которыми сразу же сомкнулись националисты. Этот поворот сразу оказал воздействие на всю страну, в том числе и на Сицилию. Наряду со старыми представителями влиятельных слоев, многие из которых уже начинали уходить из жизни, включились в политическую деятельность и примкнули к фашизму новые представители этого лагеря, приведя с собой «собственные партии» и, разумеется, своих ближайших сторонников — мафиози.

Фашистское руководство старалось привлечь на свою сторону влиятельных политических деятелей прошлого. Одним из последних пошел на это сближение Витторио Эмануэле Орландо, который хоть и признал фашистскую власть, но публично заявил, что и в этих условиях он будет продолжать свою прежнюю либерально-демократическую линию. Вплоть до 1925 года, то есть до подавления парламентской оппозиции после убийства Маттеотти, правительство Муссолини сознавало, что фашистское движение еще не пустило в стране глубоких корней, и поэтому было вынуждено бороться с различными группами «реальной власти», разбросанными по Италии. Муссолини лично не раз встречался со статс-секретарем Ватикана кардиналом Гаспари и в преддверии официального соглашения с католической церковью упразднил масонские ложи — каноническую Великую восточную итальянскую ложу с резиденцией в палаццо Джустиниани и ложу с Пьяцца дель Джезу, отколовшуюся 15 лет назад от Великой восточной и пользовавшуюся большим влиянием на Сицилии.

На самой Сицилии префект Палермо, следуя указаниям Муссолини, отдал 14 января 1924 года приказ своим заместителям и офицерам корпуса карабинеров письменно сообщать о политической ситуации в каждом населенном пункте, входящем в палермский избирательный округ. Эти донесения, опубликованные историком Джузеппе Карло Марино с многозначительными звездочками вместо собственных имен, свидетельствовали, что все городки управлялись или непосредственно мафиози, или «патронами», официально признанными мафией и пользовавшимися поддержкой таких знаменитых главарей, как Вито Кашо-Ферро, Фаринелла и др. Из донесений, странным образом не затрагивавших районов, находившихся под влиянием Витторио Эмануэле Орландо, следовало, что в большинстве городков прочные позиции захватила организация, состоящая из фашистов и мафиози и управлявшаяся фашистом Кукко, врачом-окулистом из Палермо. Эти донесения, составленные по приказу фашистского правительства полицией и карабинерами, отчетливо говорили о том, что мафия раскололась надвое. «Старая мафия», состоявшая из людей, уже достигших своих целей и не заинтересованных в переменах, способных смести их, старалась поддерживать постоянного традиционного кандидата, тогда как «новая мафия» — молодежь, которая старалась вытеснить стариков, — уже связала себя с фашистским режимом. В сложившейся ситуации Муссолини проявил решительность и приказал, чтобы на политических выборах 1924 года по всей Италии был представлен общий список кандидатов, в который должны были войти убежденные фашисты и остатки представителей старых правящих классов. Шестого апреля 1924 года в административном округе Палермо «общий список», включавший в себя все остатки старых влиятельных лиц, объединившихся с фашистами, получил около 476 тысяч голосов из 697 тысяч голосовавших и 38 депутатских мест из 38. Эти выборы, доказывал Джакомо Маттеотти, вскоре после своих разоблачений убитый фашистами, сопровождались в Сицилии, как и по всей Италии, махинациями, запугиванием и применением насилия против оппозиции.

Витторио Эмануэле Орландо, избранный в парламент и по общему количеству поданных за него голосов завоевавший третье место, и оказавшийся пятым Альфредо Кукко свели свои счеты, в какой-то мере личные, но отразившиеся — а именно это нас особенно интересует — на старой и новой мафии на коммунальных выборах в Палермо в августе 1925 года. Витторио Эмануэле Орландо, уже отошедший от фашизма и возглавивший список «Союза за свободу», произнес на предвыборном митинге свою знаменитую речь: «Если под мафией подразумевается доведенное до крайности чувство чести… то я объявляю себя мафиозо и горжусь, что являюсь им». Орландо открыто обвинил Кукко в том, что он возглавил фашистский список, горячо поддерживаемый мафиози-преступниками. Но Кукко получил на выборах 26 429 голосов и одержал уверенную победу, тогда как Орландо был вынужден удовлетвориться 16 616 голосами и проиграл.

В мае 1924 года сам Муссолини прибыл в Палермо и совершил поездку по острову, где его встречали огромные по тем временам толпы народа. В городке Пьяна дей Гречи мэр-мафиозо Кучча по прозвищу «бочонок» — такой он был маленький и толстый — принялся укорять Муссолини за большое число полицейских, вызванных для его охраны: по его мнению, это все были лишние траты, так как Муссолини находился под личной защитой «бочонка» и, следовательно, не мог испытать никаких «неприятностей».

Однако в том же мае 1924 года, вернувшись в Рим, Муссолини назначил в Трапани префектом Чезаре Примо Мори, который после событий в Болонье попал в резерв и жил на покое во Флоренции. В октябре 1925 года Мори был переведен на должность префекта Палермо и получил непосредственно от Муссолини прямое указание покончить с мафией.

Мори, как тонкий политик, сразу же обратился к самим сицилийцам с призывом вступить в борьбу за освобождение от гнета мафии и нанес этой преступной организации страшный удар.

Тысячи мафиози, если не удавалось посадить их в тюрьму, в течение длительного срока содержались в казармах карабинеров или в комиссариатах полиции. Мафиози в наручниках выводили из дома и вели пешком по улицам их городов в полицейское управление, чтобы тем самым унизить их в глазах окружающих.

Начиная с мэра Кучча из Пьяна дей Гречи, Мори решительно расправлялся со связанными с мафией мэрами и коммунальными советниками, многие из которых отправлялись в тюрьму или в ссылку по обвинению в причастности к преступной организации «мафиозного типа». Даже священники-мафиози и адвокаты главарей мафии попадали в тюрьмы вслед за своими сообщниками. С 1925 по 1931 год проводились многочисленные судебные процессы против мафии, на которых иной раз бывало свыше ста обвиняемых. Большинство этих процессов заканчивалось вынесением суровых приговоров. Менее чем за три года деятельности Мори по всей Западной Сицилии уровень преступности резко упал вниз. Впервые в истории итальянское государство применяло силу против мафии.

Первые результаты оказались обнадеживающими. Мори с разрешения Муссолини прибегал к «чрезвычайным мерам» и неоднократно применял чисто военную тактику, оцепляя, например, городок и требуя выдачи всех местных мафиози. В случае неповиновения он угрожал жителям повальными обысками дом за домом. Вокруг фигуры Мори начинала создаваться легенда, и многие мафиози добровольно сдавались в руки префекта после долгих лет безмятежного подполья и безнаказанности.

Действуя таким образом, Муссолини пытался создать впечатление, что стремится установить в Италии справедливый общественный порядок, прибегая к услугам даже таких крупных профессионалов, как Мори, который в свое время препятствовал распространению фашизма. После того как он обрезал пуповину, связывающую мафию с «белыми перчатками», мафиози были сведены до уровня простых преступников, а «белые перчатки» смогли получать политические выгоды только от того, что они состояли в рядах фашистской партии. С политической точки зрения борьба с мафией для Муссолини — одна из многочисленных уловок, которыми он пользовался для ослабления правящего класса, приведшего его в 1922 году к власти.

Но Муссолини не уничтожил мафию.

Крупное помещичье землевладение и институт аренды остались целыми и невредимыми. В 1930 году контролируемое фашистами Общество по оздоровлению экономики Беличе — района, в котором всегда было сильным влияние мафии, — заказало группе известных ученых разработку проекта работ по мелиорации земель этого района с учетом использования в первую очередь запасов подземных вод. Ученые разработали удачный проект, который развивал идеи, сформулированные еще в 1842 году Карло Афан де Ривера. Но как когда-то Бурбоны, так теперь и фашисты отказываются от возможности изменить облик сицилийской деревни, которая с 1922 по 1943 год влачила при фашизме такое же жалкое существование, в каком она пребывала и в 1700 году.

Тот тип общественного порядка, который хотел установить Муссолини, просуществовал очень недолго, о чем можно судить по судьбе, выпавшей на долю префекта Мори. Мори знал, что для полного уничтожения мафии необходимо покончить с «мафией в белых перчатках». Поэтому он от «мелкой сошки» стал подбираться к крупным фигурам. Вскоре после своего назначения в Палермо он, сознательно игнорируя судебные власти, указал Муссолини на брата генерала Ди Джорджо, бывшего военного министра в первом правительстве Муссолини, а затем командующего III армейским корпусом в Палермо, как на главу мафии.

Начиная с 1926 года Мори неоднократно сообщал Муссолини достоверные факты, говорящие о тесных связях между мафией и членом парламента, «фашистом первого часа» Альфредо Кукко, руководителем фашистской организации Палермо. Именно к Кукко стекался весь «ропот» против Мори. Кажется, даже из Соединенных Штатов, где, пользуясь нелегальными путями, укрывались многие мафиози в надежде пересидеть и избежать преследований префекта, доходило до Кукко требовательное ходатайство о смещении Мори и прекращении «гонений». В руках карабинеров находились материалы, разоблачающие Кукко, который в бытность свою врачом-окулистом выдавал ложные свидетельства, служившие основанием для освобождения от военной службы.

В 1928 году Мори по указанию Муссолини получает звание сенатора. Однако на следующий год Муссолини снизил до 55 лет возрастной ценз для занятия должности префекта, и в июне 1929 года, в самый разгар расследования дела Кукко, уволил Мори в отставку под тем предлогом, что тот уже перешагнул через этот установленный возрастной рубеж. Кукко впоследствии был реабилитирован и стал заместителем генерального секретаря партии, а «железный префект» Мори до конца своей жизни застрял на почетной должности сенатора. С уходом Мори закончилась и его политика, прямое давление на мафию ослабело.

Генеральный прокурор Палермо Джампьетро, занимавший свой пост с 1925 по 1931 год, в одном из своих безукоризненных с юридической точки зрения выступлений заклеймил мафию как самую настоящую преступную организацию и наклеил на нее ярлык обыкновенной банды преступников. Однако другой сановный деятель Пулья утверждал в 1930 году в Палермо, что мафия — это отнюдь не преступная организация, потому что мафиозо «не является синонимом преступника», поскольку в мафии находит «выражение естественное чувство симпатии и уважения между свободными людьми», а в своих наиболее крайних проявлениях это всего лишь «преувеличенное представление о собственной силе и нетерпимость к чужому превосходству».

Репрессивные меры фашистского режима против мафиози носили ограниченный характер, так как не затрагивали богатства, накопленного мафией с помощью незаконных действий. Несмотря на то что с 1925 по 1931 год большое число мафиози было приговорено к различным срокам наказания, многие из них — самые крупные, богатые и влиятельные — оказывались оправданными на тех же самых процессах, начиная с «дона» Кало́ Виццини, который лишь чуть более суток отбывал ссылку на одном из островков у сицилийского побережья. Старый принцип безнаказанности мафии в «белых перчатках» действовал и при фашизме. Так, мафиози-буржуа после тюрьмы, ссылки или краткого пребывания в полицейском управлении возвращались в свои городки и заставали там то же самое положение, что и до своего ареста, и пользовались почти абсолютной монополией на наличные денежные средства, которые всегда делали их сильными в глазах тех, кто соглашался исполнять их приказания.

В 1928 году «дон» Калоджеро Виццини помог жителям Алькамо наконец-то добиться открытия супрефектуры в их городе. «Дядюшка Кало́» просто-напросто фальсифицировал данные о количестве жителей в Алькамо, которое на бумаге за одну ночь выросло с 31 765 человек до 63 051 человека. На процессе, который последовал после разоблачения этого мошенничества, мелкий чиновник — «стрелочник» — получил «свой срок», но никто не посмел тронуть «дядюшку» Виццини. И даже те «оплеухи», которые фашистские органы отвешивали мелкой рыбешке из «мафиози-чернорабочих», сами по себе были весьма относительны. Генеральный прокурор Палермо Меркаданте вспоминал в 1963 году перед членами Парламентской комиссии «Антимафии» о том, как в тридцатые годы он, молодой следователь, замечал, что сотрудники полиции испытывали своеобразную, порой лежащую на грани страха, «робость» перед лицом мафиози.

Мифические оправдательные приговоры «за недостаточностью улик» удивительно часто выносились за время 20-летнего фашистского правления. В качестве примера можно привести дело Дженко Руссо, в годы фашистского режима совсем еще молодого человека, по отзывам полиции, «с мятежным и своевольным характером», сумевшего пробиться в сливки мафии только к середине 50-х годов. 27 апреля 1928 года обвинительная палата апелляционного суда Палермо снимает с Дженко Руссо обвинение в совершении пяти убийств. 21 декабря 1929 года та же судебная палата снимает с него обвинение еще в четырех убийствах; 18 января 1930 года опять все та же палата отклоняет предъявленное ему обвинение в двух убийствах и в трех покушениях на убийство; в октябре 1931 года суд присяжных города Кальтаниссетта снимает с него обвинение в принадлежности к преступной организации, а 23 ноября 1932 года тот же суд оправдывает его по делу о трех убийствах. Все оправдательные приговоры были вынесены «в связи с недостаточностью улик».

Эти факты свидетельствуют о том, что Муссолини наносил удар скорее не по мафии, а по печати, которой в фашистское двадцатилетие запрещалось цензурой сообщать сведения о преступности в стране.

Создается впечатление, что Муссолини прекрасно знал, насколько жизнеспособней осталась мафия, если сам он прибег к услугам мафии для развязывания беспорядков в Тунисе, а в 1932–1940 годах, используя посредничество мафии, пытался убедить американцев вступить в войну.

4. Мафия с 1943 по 1950 год

10 июля 1943 года войска англо-американских союзников высадились на Сицилии. 25 июля 1943 года король Виктор-Эмануил III назначил маршала Бадольо главой итальянского правительства (еще и сегодня некоторые исследователи считают, что действия этих двух лиц направлялись масонами) и отдал приказ карабинерам, устроившим засаду в машине «скорой помощи», оставленной в королевском парке, арестовать диктатора Бенито Муссолини.

Союзники получили от мафии очень большую поддержку при осуществлении их плана высадки на остров. С начала 1943 года из Алжира, где находились основные силы союзников в районе Средиземноморья, один за другим отправлялись на Сицилию «повидать родственников» агенты американских и английских секретных служб. Гэвин Максвелл, работавший в те годы на английскую разведку, писал, что агенты союзников, тайно высадившиеся на острове, еще находящемся в руках нацистов и фашистов, направлялись сицилийскими мафиози к адвокату Бернардо Маттарелла, проживавшему в районе Кастелламаре дель Гольфо (один из районов, где влияние мафии всегда было сильным) или к монсеньёру Филиппи, архиепископу монреальскому, в чьем приходе также процветала сицилийская мафия. (В 1957 году миланский суд признал проявившего неосторожность Максвелла виновным в диффамации, задевающей честь упомянутых здесь Маттарелло и монсеньёра Филиппи.)

Другой историк, ди Маттео, в свою очередь сообщал, что до июля 1943 года сицилийские мафиози помогали людям из англо-американских спецслужб, постоянно прибывавшим из Алжира на Сицилию, связаться с кругами, в которых созревала идея «сицилийского сепаратизма». Вполне вероятно, что сицилийцы, с которыми поддерживали контакты агенты союзников до июля 1943 года, не только передавали англичанам и американцам сведения военного характера, но прежде всего гарантировали им определенное общественно-политическое устройство, которое будет установлено на Сицилии после высадки союзников на острове.

В конце концов для того, чтобы получить точные и заслуживающие доверия сведения о кругах, «не связанных с фашизмом и заинтересованных в прибытии на Сицилию сил союзников», еще в 1942 году американская разведка установила контакты с итало-американским гангстером Лаки Лучиано, приговоренным в Америке к тридцатилетнему тюремному заключению за принуждение многих женщин к занятию проституцией. Другие итало-американские мафиози указывали на Лучиано как на единственно возможного посредника для связи с сицилийской мафией, что являлось основной целью американской секретной службы.

Много романтических легенд рассказывалось о пребывании Лаки Лучиано на острове, куда он был доставлен еще до высадки основных сил союзников. Зато вполне достоверно то, что среди союзников, уже прибывших на Сицилию, видное место занимал итало-американский гангстер Вито Дженовезе, официально разыскиваемый правосудием США. Точно так же несомненно, что член масонской ложи полковник Чарльз Полетти — глава союзнической администрации сперва в Палермо, а затем в Неаполе и Милане — занимался на Сицилии спекуляцией продовольствием с помощью Вито Дженовезе и Дамиано Люмиа, племянника Калоджеро Виццини. В Нью-Йорке их соучастником был Джимми Хоффа из профсоюза транспортных рабочих США, впоследствии замешанный в покушении на Роберта Кеннеди и всегда слывший человеком американского преступного синдиката, получившего название «Коза ностра».

Но, возможно, одна до сих пор неизвестная деталь поможет нам расширить представление о характере услуг, оказываемых сицилийской мафией англо-американским союзникам во время второй мировой войны. 29 января 1940 года особый трибунал по защите государства приговорил во Флоренции Санто Сордже к 20 годам тюремного заключения по обвинению в принадлежности к подрывной организации и в военном шпионаже в пользу, кажется, Франции. Вместе с Сордже были осуждены еще два сицилийца и три таинственных выходца из Центральной Европы, сведения о которых отсутствуют в приговоре. Когда в 1948 году в Италии появилась возможность пересмотра приговоров, вынесенных фашистскими судами, апелляционный суд Флоренции признал Сордже невиновным в причастности к подрывной организации, но (и это характерно) подтвердил вынесенный ему приговор к четырем годам заключения за военный шпионаж. Сордже родился в Муссомели и был близким другом своего земляка Дженко Руссо, которого после смерти «дона» Калоджеро Виццини стали называть новым главарем сицилийской мафии, а также поддерживал тесную дружбу с людьми из окружения Лаки Лучиано. Впоследствии, в августе 1965 года, против Санто Сордже, ставшего уже американским гражданином, несмотря на то что в США обычно сурово относились к эмигрантам с уголовным прошлым, в Палермо было возбуждено уголовное дело и выдан ордер на арест в связи с контрабандным ввозом наркотиков из Италии в Нью-Йорк. Мафиозо такого калибра, как Санто Сордже, не мог заниматься военным шпионажем против Италии без одобрения или, точнее, без вполне определенного приказа его шефов, и это говорит о том, что сицилийская мафия во время войны 1940–1945 годов, вероятно, занималась шпионажем в пользу англичан и американцев. И наконец, известно, что в 1946 году шеф военной разведки американского флота писал, что Лаки Лучиано «оказал большую помощь вооруженным силам» США. Вскоре Лучиано был выпущен из тюрьмы и выслан в Италию, причем при этой процедуре были явно нарушены правовые нормы.

Следует указать, если вернуться к лету 1943 года, и на вероятность того, что представители сицилийской мафии находились в Кассибиле (Сицилия) при подписании акта о капитуляции Италии, вступившего в силу 8 сентября 1943 года.

Среди итальянских офицеров в Кассибиле оказался вместе со своим коллегой князем Гальвано Ланца ди Бранчифорти ди Трабиа состоявший тогда в звании капитана адвокат Вито Гуаррази, против которого в 1970 году «Антимафия» распорядилась начать следствие в связи с подозрением о его тесных отношениях с мафией. Неопровержимо доказав факт присутствия Гуаррази в Кассибиле, «Антимафия» допустила непозволительный «просмотр», не указав, чем Гуаррази занимался (или в совершении чего он подозревался) в Кассибиле, а также запретив публикацию данных по этому делу. Объясняется это, по-видимому, тем, что в свое время та же «Антимафия» обращалась с официальным запросом в министерство иностранных дел для выяснения возможности существования «секретных пунктов» в акте капитуляции при Кассибиле и обещала при этом оставить ненаказуемыми прошлые преступления некоторых мафиози. Но министерство иностранных дел ответило, что «невозможно установить, существовали ли на самом деле документы с вышеуказанным содержанием».

Итак, летом 1943 года войска союзников высадились на побережье Сицилии и вскоре после этого поставили мэром Муссомели мафиозо Дженко Руссо, мэром Виллальбы мафиозо Калоджеро Виццини, мэром Палермо сепаратиста Лучо Таску.

После падения фашистского режима мафиози снова нагло, как это и свойственно им, заявили о себе в обществе. «Дон» Калоджеро Виццини, сам лично бывший членом фашистской партии, заявил: «Хватит! Фашизм опорочил Сицилию своими чрезвычайными полицейскими законами. На нас смотрели, как на колонию преступников. Теперь американцы должны смотреть на Сицилию, как на жемчужину Средиземноморья». Создавалось такое впечатление, будто войну выиграл он, «дон» Кало́, сумев любезным обхождением завлечь на Сицилию американцев.

На Сицилии война окончилась на два года раньше (1943 г.), чем в остальном мире, и сразу же на острове возникли два очень серьезных явления: сепаратизм и бандитизм, которые привлекли к себе всеобщее внимание.

Среди сепаратистов, всегда живших старой идеей автономии острова, в которую после союзнической оккупации вдохнула новую жизнь появившаяся реальная возможность отделиться, «отколоться» от остальной Италии, видное положение занимали уже упоминавшийся Лучо Таска и его брат Алессандро (в нем многие исследователи видят подлинного вдохновителя движения, хотя сам он постоянно оставался в тени), которых, как представителей крупных землевладельцев, не устраивал полностью даже фашистский режим. Непосредственное руководство движением взяли на себя масон Финоккьяро Априле, близкий родственник Финоккьяро Априле, игравшего заметную роль в кругах сицилийских масонов и демократов с 1860 по 1922 год. Молодой Финоккьяро Априле вместе с масоном генералом Бенчивенья активно действовал и в Риме, когда благодаря целенаправленной и дальновидной помощи американских масонов, имевших сильное влияние в американской администрации, начали возрождать свое влияние загнанные в «катакомбы» фашистскими репрессиями итальянские масоны. Среди сепаратистов были и сторонники левых, представленные адвокатом Варваро, впоследствии избранным в областную ассамблею Сицилии по спискам коммунистической партии.

В уличных манифестациях сепаратистов активно участвовали и мафиози, как, например, «дон» Паолино Бонта и Филиппоне из Палермо. Более того, руководители сепаратистов братья Таска и Финоккьяро Априле часто в официальной и неофициальной обстановке встречались с теперь уже неудержимым и необузданным «доном» Калоджеро Виццини, который всеми силами оказывал им поддержку. Но когда в середине 1944 года союзники вступили в Рим, вновь обрела силу общенациональная политика. Сепаратистское движение уже не обещало быстрого успеха, и мафиози благоразумно отошли от него. 21 ноября 1945 года главы мафии Вито Гуаррази, бывший адъютантом генерала Кастильоне, Паоло Вицци, Бруно Маццара, Джузеппе Коттоне-старший и Джузеппе Коттоне-младший встретились в Палермо, чтобы определить свое отношение к сложившейся политической ситуации. На этой встрече главарей мафии было решено не оказывать преимущественной поддержки ни одной из политических партий, но стремиться находить возможность влиять на них и контролировать каждую. Руководители мафии отметили, что на Сицилии они уже проникли в ряды либералов и представителей трудовой демократии, а также «прочно укоренились на всех уровнях формирующейся христианско-демократической партии». По завершении встречи оба Коттоне отправились к резиденту американских секретных служб в Палермо, из записок которого взяты эти сведения, и, ознакомив его с принятыми решениями, заявили, что мафия «готова сражаться с коммунизмом даже с оружием в руках».

По сути, отношения движения сепаратистов и мафии — это новый вариант старой и неразрывной связи между «белыми перчатками» и мафиози, той связи, какая существовала в конце XIX века: одна или несколько групп, принадлежащих к господствующему классу Сицилии, например окружение Таски или Финоккьяро Априле, поддерживают контакт с послушными группами мафиози, которые превращаются в частную и лично зависимую вооруженную силу, подчиненную тому, кто обладает официальной властью.

В то же время со вспышкой движения сепаратизма появляется немало новых черт в облике сицилийской мафии.

Итальянское правительство, то есть централизованная государственная власть, было еще очень слабым и почти не проявляло себя.

Умберто Савойский, наместник итальянского королевского престола, после вынужденного отречения его отца, Виктора Эммануила III, засылал на Сицилию своих доверенных людей, которые должны были выяснить, существует ли возможность, опираясь на движение сепаратистов, создать независимое савойское королевство на Сицилии. Англичане, стремившиеся видеть Сицилию опорным пунктом своих средиземноморских интересов, и американцы, которым некоторые сепаратисты и довольно широкий круг сицилийцев давали понять, что хотели бы видеть Сицилию «сорок девятой звездой» в созвездии Соединенных Штатов, объединились, несмотря на их частные расхождения, и повели игру на нескольких досках, так, чтобы любое возможное решение сицилийской политической ситуации происходило всегда и только на их условиях, а поэтому выискивали контакты и связи со всеми сицилийскими политическими группировками, начиная с сепаратистов и действуя таким образом, чтобы каждая из этих группировок считала, что она добилась полного одобрения своих взглядов со стороны союзников.

В этой бурной политической обстановке мафиози, как мы уже видели, не сидели сложа руки.

В начале 1945 года они «убедили» Финоккьяро Априле, угрожая ему крахом его политической карьеры, отказаться от уже недостижимой идеи независимости острова и смириться с решением, поддерживаемым большинством политиков в Риме, согласно которому предусматривалась значительная автономия Сицилии внутри единого итальянского государства.

В январе 1945 года в Палермо Калоджеро Виццини беседовал с глазу на глаз с американским консулом Нестером. «Дон» Кало́ говорил об утрате веры в силу монархии, которая ничего не обещала мафии в обмен за ее помощь. К сожалению, остается неизвестным, что ответил ему американский консул, но в беседах с англичанами, которые склоняли Италию к монархии, «дон» Кало, конечно, не обсуждал эту проблему.

В эти годы сицилийская мафия завязывает открытые отношения с иностранными секретными службами. Надежных сведений о подобного рода связях с тех пор больше не появлялось, хотя существуют документы, подтверждающие, что итало-американские мафиози были наняты американскими спецслужбами для проведения на Кубе акций против Фиделя Кастро, а впоследствии итало-американская мафия совместно с американской разведкой оказалась втянутой в очень запутанную историю убийства президента США Джона Ф. Кеннеди.

После того как генерал корпуса карабинеров Кастеллано изложил в январе 1945 года американцам свою точку зрения о «пользе» объединения сепаратистов, мафии и различных партий для подавления на Сицилии бандитизма и общего разгула насилия, от сицилийской мафии впервые после июля 1943 года потребовали официальных действий.

В конце 1945 и начале 1946 годов квестор Палермо доносил американскому консулу Нестеру, что мафиози в соответствии с его просьбой помогали генералу итальянской армии Берарди обезвредить бойцов из «Эвис», боевых отрядов, созданных теми сепаратистами, которые стремились достигнуть своих целей насильственным путем.

Ни сепаратисты, ни масоны, ни христианские демократы, ни англичане, ни американцы или итальянская полиция не прибегали более к услугам «белых перчаток», чтобы мобилизовать мафиози. Напротив, все группировки, которые в эти годы соперничают между собой в борьбе за власть на Сицилии, обращаются непосредственно к явным мафиози. Это, безусловно, было первым признанием самостоятельности мафии как определенной социальной группы. Однако ей не сразу удается разыграть карту своей автономии, так как у нее еще нет единой иерархической структуры, к тому же после двадцатилетия фашистского режима самой мафии недоставало уверенности в том, что общество готово с нею считаться.

Послевоенный сицилийский бандитизм почти всегда ассоциируется с фигурой Сальваторе Джулиано. На самом же деле начиная с 1943 года Сицилия была захлестнута волной массового бандитизма. Бандиты действовали не только в таких исторически принадлежащих им районах, как Палермо, Трапани, Агридженто, но часто встречались и в Мессине, Катании, Сиракузах, где мафии прежде не существовало. Сицилийский бандитизм в эти годы — это часть национального феномена: много поразительно жестоких бандитов зверствовали в Неаполе, Риме, Болонье, Милане. Характерно, что почти о всех итальянских бандитах послевоенного времени в Италии, разоренной войной и нацистской оккупацией, находящейся еще под контролем войск союзников, которые останутся в ней до 1947 года, повсюду говорили, что они «крадут у богатого, чтобы отдать бедному». Такие разговоры придавали бандитскому разбою налет бунтарства и основывались они то ли на крайне немногочисленных случаях благотворительности со стороны бандитов, то ли на всеобщем желании покончить с «акулами», то есть с теми, кто не прекращал наживаться и в мирное время так же, как когда-то в военное.

Сальваторе Джулиано продержался дольше всех и продолжал «работать» вплоть до 1950 года, пока его кузен и сообщник Гаспаре Пишотта не убил его в Кастельветрано, передав его труп полиции.

Джулиано был своеобразным типом. Он много писал: стихи, национальные гимны сепаратистской Сицилии, политические воззвания. Его излюбленным «коньком» были угрозы. То он сообщал всем о своем намерении похитить христианского демократа Бернардо Маттареллу, то отправлял письмо, дышащее дикой яростью из-за того, что после организованного им голосования половины жителей Монтелепре (его родного городка и цитадели) за «нужных» людей вдруг узнавал, что карабинеры ответили на это арестом его матери и сестры, обвинив их в пособничестве. Он распространяет слух о подготавливаемом им похищении монсеньёра Филиппи, епископа монреальского, заставив того тем самым искать встречи с главарем мафии Ванни Сакко. Дошло до того, что его осенила мысль похитить самого «дона» Калоджеро Виццини, но это похищение осталось всего лишь неосуществленной мечтой. Единственным преступлением, которое Джулиано удалось совершить в высоких кругах, было похищение сепаратиста-помещика Лучо Таски.

Джулиано и мафиози хорошо знали друг друга. Однажды высокий чиновник из министерства внутренних дел отправился на частную встречу с этим особо опасным преступником, разыскиваемым полицией, прихватив ему в подарок рождественский пирог и бутылку шампанского. Генеральный прокурор и кардинал Палермо предпринимали конкретные шаги для установления прямых, личных отношений с Джулиано.

Джулиано опирался на силу мафии, и мафиози каждый раз приходили ему на помощь в наиболее сложные моменты его карьеры бандита.

Кое-кто из мафиози стал непосредственным участником личной встречи вождей сепаратистского движения с Джулиано, на которой он был произведен в полковники армии сепаратистов. Первого мая 1947 года Джулиано вместе со своими людьми стрелял, спрятавшись за скалой, в крестьян, собравшихся на организованный левыми партиями праздник в районе местечка Портелла-делле-Джинестре. При этом 11 человек было убито. В течение многих лет делались попытки выяснить: кто приказал Джулиано устроить это кровопролитие? На процессе, проходившем в 1953 году перед судом присяжных в Витербо, Гаспаре Пишотта назвал среди вдохновителей преступления христианского демократа Бернардо Маттареллу и монархистов Аллиата из Монтереале и Кузумано Джелозо, но обвинения с них были сняты еще во время предварительного следствия. Однако 1 мая 1947 года именно мафиози были теми проводниками карабинеров, отвечавших за соблюдение порядка в районе Портелла-делле-Джинестре, которые и направили их в поселок, расположенный далеко от той деревни, где несколько часов спустя Джулиано вместе со своими сообщниками расстрелял из пулемета безоружных мужчин, женщин и детей.

Джулиано любовался собой, позируя перед фотоаппаратами репортеров благонамеренных газет и галантно принимая иностранных журналисток. Между тем мафиози незаметно стали предавать в руки полиции людей Джулиано. После того как была ликвидирована большая часть банды, один из мафиози, «дон» Нитто Миназола, который десять лет спустя был застрелен на улице, провел Сальваторе Джулиано в Кастельветрано, укрыв его в одном из домов. Здесь же Миназола предварительно спрятал Гаспаре Пишотта, который и убил спящего Джулиано. Полковник карабинеров Лука, знавший о ловушке, приготовленной для Джулиано, сочинил в официальном донесении версию о якобы происходившей перестрелке. По его словам, Джулиано был убит карабинерами. Несколько дней спустя палермские полицейские арестовали Гаспаре Пишотту, пользовавшегося покровительством карабинеров. В деле об убийстве Джулиано впоследствии проявились серьезные разногласия между конкурирующими службами охраны общественного порядка, поддерживавшими в свое время явные и тайные связи с Пишоттой, которые и привели к Джулиано. Правда, еще и сегодня есть основания думать, что мафиози обещали карабинерам выдать Джулиано живым, а сами, передав лишь его труп, присвоили себе загадочные бумаги Джулиано, в которых, возможно, были драгоценные сведения о связях бандита с определенными политическими кругами.

Бандитизм и сепаратизм имели, конечно же, и политическое значение для Сицилии и всей послевоенной Италии, но если мы будем преувеличивать значение этих двух феноменов, то неизбежно скатимся на уровень фольклорной легенды. Бесспорно, что мафия имела связи как с сепаратистами, так и с бандитами. Безусловно, что встречались люди, готовые воспользоваться беспорядками, порожденными сепаратизмом и бандитизмом, и способствовать успеху на выборах тех политических партий, которые выступали за поддержание общественного порядка. Но так же верно и то, что с окончанием 25 апреля 1945 года войны в Италии мафиози, как и все другие сицилийцы, спешно возвращались к политической деятельности, развернувшейся уже по всей стране. 2 июня 1946 года в Италии проводился национальный референдум по вопросу о государственном устройстве. Решался вопрос: монархия или республика. На референдуме победили сторонники республики с небольшим преимуществом над монархистами.

В Сицилии, наоборот, победу праздновали сторонники монархии, получившие 1304 тыс. голосов (64,7 %), в то время как республиканцы набрали только 710 тыс. голосов (35,3 %).

Несомненно, результаты голосования в Сицилии стали крупной победой правых, к которым присоединилась значительная часть центристов из христианско-демократической партии, тогда как за республику выступили коммунисты, социалисты, некоторые немногочисленные христианские демократы и республиканцы.

Вскоре после этого еще раз выявилось соотношение сил на выборах в органы областного самоуправления, учрежденных в

1946 году. 20 апреля 1947 года на первых областных выборах в Сицилии народный блок, включавший коммунистов и социалистов, собрал 591 тыс. голосов (29 %); христианские демократы набрали 400 тыс. (20 %); либералы получили 287 тыс. (14 %); монархисты 185 тыс. (9 %); индепенденты — сторонники независимости острова, среди которых была также незначительная часть левых во главе с адвокатом Варваро, набрали только около 171 тыс. голосов (8 %), а следом за ними шли другие неопределенные политические группировки, формировавшиеся вокруг влиятельных лиц, тесно связанных с местной средой.

Результаты выборов в областной орган показали, что левые силы (коммунисты и социалисты) обладали одной третью всех голосов, потеряв, правда, 5 % голосов, полученных на референдуме по вопросам государственного устройства, проводившемся за несколько месяцев до этого. Но в мае 1947 года левые были выведены христианским демократом Де Гаспери из состава правительства национального единства, включавшего в себя все партии, участвовавшие в Сопротивлении. После 1947 года, с началом «холодной войны», левые силы по всей Италии становятся в оппозицию без какой-либо возможности поддерживать отношения с парламентским большинством. Поэтому и в Сицилии 30 % избирателей, входящих в левые партии, остаются в жесткой оппозиции.

Фактически 20 апреля 1947 года правоцентристский блок выиграл эту избирательную кампанию, получив 70 % голосов. Но именно здесь и начинались противоречия: христианские демократы с их 20 % голосов действительно были наиболее сильной группировкой среди правоцентристов, но другие правые группировки, каждая из которых имела меньшее количество голосов по сравнению с христианскими демократами, объединившись между собой, по количеству голосов превосходили ХДП. Поэтому при таких результатах региональных выборов 1947 года дальнейшая динамика сицилийской политической жизни определялась борьбой среди различных группировок за главенство внутри правоцентристской коалиции. В то время областное правительство находилось в руках христианских демократов Алесси и Рестиво, поддерживаемых либералами и последними представителями движения сепаратизма, ряды которого таяли с каждым днем.

Тем временем мафиози рассеялись по широкому фронту, который предоставляла им сицилийская правоцентристская коалиция. Так, на предвыборной встрече с избирателями масона и либерала адвоката Джироламо Беллависта мафиози Челесте заявил: «Вы меня знаете! Из того, кто проголосует за кандидатов народного блока (коммунисты и социалисты), я все потроха выпущу». Знаменитый мафиозо Ванни Сакко (умерший много лет спустя в возрасте 80 с лишним лет) примкнул к либералам. Другие мафиози присоединились к сепаратистам и монархистам, остальная часть сразу же связала себя с христианскими демократами.

Выбор политического лагеря мафиози определялся двумя причинами. С окончанием войны исчезли с политической сцены официальные представители разбитого фашистского режима, который, однако, как политическая сила будет сохраняться вплоть до наших дней. Эту кратковременную пустоту господствующий класс заполняет своими влиятельными деятелями. Крупные адвокаты, врачи, люди свободных профессий, землевладельцы, выходцы из привилегированных каст сразу же начиная с 1943 года повели свою политическую игру. Вновь появился на политической арене престарелый Витторио Эмануэле Орландо, которому Фрэнк Коппола (Трехпалый) тотчас же преподнес в дар бочонок доброго вина. Множество местных дворян заполнило своими именами списки кандидатов и получило места депутатов-правоцентристов. По сути дела, вновь всплывает на поверхность мафия в «белых перчатках», доминировавшая на сицилийской политической сцене с 1860 по 1920 год, те самые «белые перчатки», которые в двадцатилетний период фашистского режима блюли интересы своих клиентов-мафиози, оказывая им юридическую поддержку и защиту, «белые перчатки», которые, не порывая в фашистский период исторически сложившихся отношений, продолжали и после 1945 года вверять управление своей земельной собственностью мафиози-габеллотто.

Экономическое положение в стране было безрадостным. В 1947 году занятость в Пьемонте составляла 52 % от общего числа населения, в Ломбардии работало 47,7 % населения, в Тоскане — 44,5 % всех жителей, на Сицилии в 1947 году из примерно 4 миллионов жителей имели работу лишь 33,9 % сицилийцев. До войны в Ломбардии средняя сумма банковских вкладов равнялась 2350 лир, в Пьемонте она поднималась до 3 тыс. лир; на Сицилии та же средняя цифра в 1939 году равнялась 900 лирам, а после окончания войны она опустилась до 700 лир.

Сицилия с 1945 по 1950 год оставалась областью с почти исключительно сельскохозяйственным производством, где, однако, крестьянин и даже мелкий землевладелец, не говоря уже о множестве батраков, имевших работу менее 100 дней в году, получали годовой доход, не превышающий в лучшем случае 200 тыс. лир, тогда как крупные землевладельцы, не обрабатывавшие сами землю, получали с нее около 10 млн. лир в год.

С 1946 по 1951 год Сицилийский банк распределял по всему острову займы для развития промышленности на сумму около 14 млрд. лир. С 1947 по 1951 год правительство брало на себя обязательство израсходовать по всей Сицилии около 50 млрд. лир, из которых 10 млрд. предназначались на возмещение военного ущерба и 7 — на санитарные нужды. В действительности государство израсходовало всего лишь 75 % от планируемой суммы. В свою очередь областное правительство Сицилии собиралось израсходовать с 1947 по 1951 год около 40 млрд. лир, из которых 8 предназначались на санитарные нужды, а 10 — на развитие сети дорог. Фактически местное правительство израсходовало 16 % от 40 обещанных миллиардов.

В 1950 году областное правительство значительно снизило налоги на прибыль, поощряя создание новых промышленных предприятий. К концу 40-х годов на острове начинают говорить о нефтяных месторождениях, предполагают создать китобойный флот и перерабатывающую промышленность, которые могли бы выйти на мировой уровень.

При таком состоянии экономики Италия, включая и Сицилию, в 40-х и 50-х годах, как и в конце XIX века, оставалась «лучшей страной для богатых и худшей для бедных». На острове продолжали сохраняться условия, благоприятные для различных групп мафиози: постоянная погоня за земельными участками, распределение водных ресурсов, черный рынок зерновой продукции, угон скота, грабежи, вымогательство. К таким условиям мафиози легко научились приспосабливаться начиная еще с 1800 года.

Не забывают мафиози и о своих традициях. В 1946 году вновь вспыхнула, принеся большое количество ненужных жертв, война между кланами мафии Чакулли, Виллабате и Крочеверде.

В политическом плане мафиози и «белые перчатки» полностью восстановили прежние связи и границы разделения власти.

Сразу же после 1945 года «режим свободы и демократии», как писал в одном из своих донесений командир отряда карабинеров, предоставил крестьянским массам политические свободы, и левые партии организовали движение за проведение аграрной реформы. За забастовками и крестьянскими волнениями следовали захваты помещичьих земель. Крестьянская борьба поставила под сомнение реальную систему власти, сложившуюся в сицилийской деревне, в которой постепенно начинают появляться фигуры крестьянских вожаков, тесно связанных с левыми партиями.

Возможность появления новой системы власти в сицилийской деревне заставила помещиков объединиться под девизом «уничтожить коммунистов и профсоюзных организаторов» и, как говорил командир отряда карабинеров в Корлеоне Агостино Виньяли, «мафия услышала» призыв «белых перчаток».

Следуя древним сицилийским обычаям, «белые перчатки» и мафия не собирались начинать открытую борьбу с сицилийскими крестьянами. Их политическая линия состояла в индивидуализации объектов столкновений между крестьянскими массами, с одной стороны, и землевладельцами и мафиози-габеллотто — с другой. Те, кто после 1945 года лично противостоял власти мафии над землей и над крестьянами, подвергались нападениям, организованным мафиози и «белыми перчатками». Так, с января 1945 по январь 1948 года в треугольнике Палермо — Трапани — Агридженто от пуль мафии пал 31 руководитель «красных» профсоюзных организаций, к которым следует добавить еще одиннадцать крестьян, безжалостно расстрелянных в Портелла-делле-Джинестре первого мая 1947 года бандитом Джулиано в сговоре с мафиози и «белыми перчатками».

После совершения преступления «белые перчатки» выдавали мафиози вознаграждение. Вслед за национальными выборами в апреле 1948 года, на которых ХДП получила абсолютное большинство голосов, правительство, возглавляемое Де Гаспери, начало осуществлять аграрные мини-реформы. Но «законы на Сицилии не действуют», поскольку в треугольнике Палермо — Трапани — Агридженто государственный закон должен считаться с волей мафиози. В эти годы мафиози уже сплотились в мощную, находящуюся под влиянием ХДП крестьянскую корпорацию, на которую опирались хорошо известные Виццини, Дженко Руссо, Торретта, Бонтаде, Греко, Плайа. Жонглируя запутанными и малоэффективными законами, направленными на проведение аграрной реформы, мафиози контролировали и направляли распределение крошечных земельных наделов в нужное им русло, используя, таким образом, государственные средства в собственных интересах.

Так, воспользовавшись этими попытками реформ в сельском хозяйстве, мафиози сумели вписать еще одну «славную» страницу в свою историю.

В 40-е годы некоторые специалисты и соответствующие административные органы сочли возможным использовать для орошения и обработки полей огромные запасы воды, находящиеся в районе Грифоне, неподалеку от Палермо. После составления проекта приступили к ирригационным работам. Однако мафия выступила против проведения этих работ. («Могу ли я назвать имена? — отвечал в 1965 году на вопрос “Антимафии” инженер Скрофани. — Вот они: Бонтаде, Греко, Ла Барбера, Торретта».) Мафиози постоянно держали под контролем необходимые для сельского хозяйства источники подземных вод. Ведь именно мафия распределяла воду и устанавливала тарифы для изнывающих от жажды людей. Поэтому мафиози заявили, что вода из района Грифоне должна быть направлена в направлении, прямо противоположном предусмотренному проектом, чтобы создать водоем для разведения угрей, а не использовать ее на общественные нужды. Некоторые руководители проекта попытались выступить против этих предложений, но неизвестные лица в знак предупреждения изуродовали лицо руководителю работ. После этого вода была направлена в сторону Багерии в соответствии с пожеланиями мафиози. Человек, изуродовавший руководителя работ, остался безнаказанным, а все «белые перчатки» на уровне центрального правительства, областных, провинциальных и коммунальных властей пожелали, чтобы мафиози занялись разведением в этих водоемах угрей.

В мафии конца 40-х годов самой заметной фигурой являлся «дон» Калоджеро Виццини — «призрак» дофашистской эпохи, чья карьера мафиозо началась в 1898 году с процесса по обвинению в убийствах, закончившегося оправданием за недостаточностью улик, который был известной личностью уже в 20-е годы.

С июля 1943 года, то есть с того момента, когда на Сицилии высадились английские и американские войска, по июль 1954 года (год его смерти) мафиозо Калоджеро Виццини появлялся всюду, где этого требовали его интересы, устраивал свои дела и удалялся. Администрация союзных войск, либералы, христианские демократы, владельцы поместий и рудников, директора банков, бандиты, сепаратисты, хозяйка салона, молоденькая графиня, которой, по слухам, он поставлял кокаин, — все отмечали его удивительную бесцеремонность: посыльный без стука распахивал двери и, что бы ни происходило в это время в помещении, вводил в комнату «дядюшку Кало́», коренастого, уже дряхлеющего мужчину. Уладив свои дела, «дядюшка Кало́», дружески прощался и уходил к себе домой. В конце жизни Виццини «одарил» интервью уже ставшего к тому времени знаменитым журналиста Индро Монтанелли. За несколько лет до этого Виццини приказал своим подручным стрелять в коммуниста Ли Каузи, посмевшего публично обрушиться на мафию и ее главаря.

Стала событием и его смерть. Местная организация христианских демократов Виллальбы, городка, где он родился и проживал, вывесила траурный флаг, получив скорбное известие о его кончине. Над вратами церкви, убранной для таких похорон подобающим образом, висело полотнище, восхвалявшее достоинства и заслуги умершего «дядюшки Кало́». Даже из Америки докатилось эхо «соболезнований горю его родственников и великой семьи, считавшей его своим патриархом».

В 1955 году, через несколько месяцев после смерти Виццини, Джузеппе Гвидо Ло Скьяво, честнейший судебный чиновник и исследователь мафии, еще в 1930 году заклеймивший ее как самую обыкновенную преступную организацию, писал: «Сегодня называют имя нового патриарха — преемника “дона” Калоджеро Виццини в лоне тайного семейства. Да будет его деятельность направлена на уважение законов государства и улучшение жизни общества». Зная Ло Скьяво, наивно думать, что его благие пожелания преемнику «дядюшки Кало́» относятся к новому главе мафии. Тогда что же это за тайное семейство, патриархом которого был при жизни Виццини? Сами слова, употребляемые таким тонким стилистом, каким был Ло Скьяво, — «тайное семейство», «патриарх», «улучшение жизни общества» — непосредственно отсылают нас к другому братству — масонству. Возможно, что Виццини был также и главой масонов. К тому же между мафиози и масонами часто устанавливались тесные связи, так как речь шла о двух ветвях правящего сицилийского класса. В 1974 году в Палермо карабинеры должны были арестовать коммерсанта Мандалари и встретили в его доме пришедшего за «консультацией» знаменитого «дона» Тано Бадаламенти.

Мандалари, баллотировавшийся в парламент от неофашистской партии итальянское социальное движение, был одним из видных членов масонской ложи и оказался близким другом падре Агостино Копполы, приговоренного впоследствии к десяти годам тюремного заключения за соучастие в похищениях людей с целью получения выкупа, осуществлявшихся Лучиано Лиджо. (В 1976 году итальянская пресса называла масоном и Агостино Копполу.) Ничего странного в том, что на Сицилии какой-то человек является одновременно и мафиози и масоном, нет. Тем не менее наше предположение требует дополнительных доказательств, которые могут появиться, если проанализировать тесные отношения, существующие между масонами и итало-американскими гангстерами в США.

Лучшим свидетельством изменений, происходящих в мафии, начиная с 1945 года, является — фигура такого мафиозо, как врач Микеле Наварра.

«Дон» Микеле принял бразды правления мафией Корлеоне вскоре после окончания войны. Под его властью оказались все «герои» сельской мафии этого района, связанные с ним традиционными отношениями кумовства по случаю крестин, конфирмации, венчаний. Среди сообщников «дона» Микеле особенно выделялся молодой парень, которого звали Лучиано Лиджо, уже в 12 лет стрелявший лучше профессионала, а в 1943 году, как говорили, участвовавший во взломе сейфа итало-немецкого армейского корпуса в Корлеоне. С таким окружением Наварра проводил традиционную политику любого вожака мафии. Он подчинил себе всю сельскую зону Корлеоне, где ничто, начиная с убийства, не могло произойти помимо его воли, но усмирить окончательно своих подданных он не мог и в 1958 году после весьма запутанной истории нашел свою смерть от руки Лучиано Лиджо, ставшего к тому времени уже «идеальным убийцей».

Доктор «дон» Микеле Наварра (говорили, что как врач он не хватал звезд с неба, но был умен и недурно образован) прокладывал в мафии свой особый путь. Он стал «врачом Национального института по страхованию на случай болезни и имел такое количество пациентов, какого не было ни у одного из его коллег, был главным врачом больницы в Корлеоне, врачом местного управления железных дорог, врачом туберкулезного профилактория, врачом, а потом инспектором больницы, при кассе взаимопомощи союза». «Дон» Микеле не ограничивался врачебной практикой, сфера его интересов простиралась от должности государственного чиновника по вопросам культуры до надзора за бензоколонками. В течение своей жизни он занимал много разных постов и мелких должностей.

Наварра был очень осмотрителен в выборе нужных ему друзей. Так, он стал «другом» христианских демократов Алесси, Вальле, Альдизио, Маттарелла, а затем и Марио Шельбы, могущественного министра внутренних дел во всех правительствах христианских демократов с 1948 по 1953 год. В 1951 году Микеле Наварра был выслан на принудительное поселение, которое, однако, продолжалось всего одни сутки, после чего он вернулся в свой городок и преспокойно проживал в нем.

Наварра был очень дальновидным человеком. Во время избирательных кампаний он выдвигал кандидатов, которые наверняка должны были победить, и, как только они занимали публичные должности, устанавливал с ними такие взаимоотношения, которые обеспечивали бы ему помощь и протекцию в случае возникновения сложных ситуаций. Одновременно он вводил много молодых людей из семей мафиози в организацию «Католическое действие», которая в эти годы была питомником руководящих кадров для христианско-демократической партии, а впоследствии — и государственного аппарата. И внедрял он своих ставленников в таком количестве, что это вызывало протесты даже со стороны некоторых священников, поскольку в «Католическом действии» буквально не оставалось места для молодых людей, рекомендованных ими самими.

В отличие от Наварры, так недвусмысленно готовившего для мафии будущее, почти вся оставшаяся часть мафиози не осознавала, что на рубеже 40–50-х годов в жизни началось время больших перемен.

Благодаря разоблачениям коммуниста Ли Каузи стало известно, что в 1952 году «белые перчатки», управлявшие в то время коммунальным советом Палермо, приступили к «развитию» жилищного строительства в городе. Как вспоминал в своих показаниях перед комиссией 29 апреля 1964 года человек демократических убеждений профессор Вирга, занимавший в то время должность асессора в палермском муниципалитете, необходимо было каждый раз вызывать отряд вооруженных полицейских, чтобы коммунальные землемеры могли произвести топографическую съемку местности в отдельных районах Палермо. Если служащие муниципалитета приходили туда без сопровождения полиции, вооруженные мафиози прогоняли их. Это происходило в районах Чакулли и Гуаданья, где власть находилась в руках главарей мафии Греко и Бонтаде. Вирга, не решившийся открыть Комиссии конкретные имена, все же утверждал, что во многих районах Палермо местный глава мафии и представитель «законной власти», «возможно», одно и то же лицо.