Магазин на диване

15

— Мистер Палантино? — спросил Макс, услышав голос на другом конце провода. — Меня зовут Макс Эндрюс. До недавнего времени я работал ведущим в «Магазине на диване» и звоню вам, потому что видел сюжет в «Шоу Лизы Гиббонс».

Узнав номер «Игл Студиоз» в Сан-Бернардино, Макс почти сорок пять минут пытался выяснить имя человека, с которым он должен поговорить насчет вакансии «актера» в одном из фильмов студии. И наконец его направили к продюсеру по имени мистер Палантино.

— Ведущий «Магазина на диване»? — удивился мистер Палантино. — И зачем вам менять такую работу на ту, что предлагаем мы?

Макс рассказал ему об инциденте во время эфира «Сонного воскресенья». О своих неудачных собеседованиях и прослушиваниях.

— Думаю, тот факт, что я узнал о вашей студии из «Шоу Лизы Гиббонс», говорит сам за себя.

Макс старательно отвечал на вопросы. Нет, у него нет опыта подобных съемок. Да, у него красивая внешность. Да, с размерами у него все нормально («Любая американская домохозяйка вам это подтвердит»).

— Вы уверены, что у вас нет никакого опыта, вообще никакого? — повторил вопрос мистер Палантино.

— Нет. Я бы вспомнил, наверное.

— Фантастика. Вы как раз то, что нам нужно. Сделаем так: пришлите нам портретный снимок и пару фотографий в обнаженном виде. Можно «Полароидом». Как только получу фото, я вам перезвоню.

Повесив трубку, Макс встревожился, что преувеличил свои достоинства, заявив: «О да, у меня потрясающая фигура». Он пошел в ванную, снял рубашку и встал у зеркала. Хотя у него и не было грудных мышц размером с грейпфрут и мощных бицепсов, он выглядел довольно прилично для своих тридцати трех: высокий, стройный мужчина, мускулистая грудь, слегка выделяющиеся мышцы пресса, красивые руки. У него была волосатая грудь, причем волосы росли красиво, естественно, от груди к животу, буквой «Т». Можно было их сбрить или оставить как есть. «У меня хороший потенциал», — решил Макс. Добавьте густую шевелюру светлых, как у Брэда Питта, волос, пышных и легко поддающихся укладке гелем. И хотя у него было красивое лицо, его нельзя было назвать кукольным. Черты были располагающими. «Я бы с удовольствием пригласил самого себя на свидание», — сообщил он своему отражению.

Порывшись в прихожей в поисках «Полароида», Макс подумал: неужели он на самом деле это делает? И ему вовсе не стыдно, напротив, он в восторге. Идея стать порнозвездой, как тот парень из «Шоу Лизы Гиббонс», казалась невероятно порочной, оригинальной и очень интриговала. Это же все равно что залечь на дно. Он заработает хорошие деньги, и об этом никто никогда не узнает. В самом деле, зачем подавать яичницу полицейским у «Денни», когда вместо этого можно заняться с ними сексом на съемочной площадке?

Макс установил «Полароид» на телевизор и снял одежду. Он стоял в своей квартире среди белого дня, голый, перед объективом фотоаппарата, и это казалось ему очень стильным. Он нажал на кнопку таймера и взвел затвор. Потом побежал назад, на кухню, и стал следить, как маленькая красная кнопочка мерно подмигивает ему из фотоаппарата. Мигание ускорилось, с щелчком опустился затвор, и последовала яркая вспышка. Из «Полароида» тут же выехал снимок. Макс даже не стал ждать, пока он проявится, и сделал еще пять фотографий: повернувшись к камере под углом сорок пять градусов; напрягая живот; в расслабленном виде (насколько это было возможно перед камерой); и наконец, мужское достоинство крупным планом. Как говорится, решающий аргумент сделки.

Когда снимки были готовы, Макс разложил их на кофейном столике, уселся на диван и задумался. Он выбрал удачный снимок, где он стоял, закинув руки за спину, и тот, где он демонстрировал мышцы пресса. И еще приложил изображение пениса.

Потом из ящика стола он достал свой портрет: черно-белую фотографию в костюме и галстуке, на которой он улыбался в камеру. Хотя фото было сделано более двух лет назад, Макс почти не изменился, только вот теперешнему безработному Максу ни к чему было носить галстук. Снимок демонстрировал, что Макс прекрасно смотрится в профессиональном освещении.

Сев за компьютер, Макс напечатал короткое сопроводительное письмо. «Был очень рад с вами поговорить, с нетерпением жду ответа, сильно взволнован» и так далее. Он распечатал письмо на принтере «Эпсон Стайлус», купленном в прошлом году в «Магазине на диване» по суперцене (восемьдесят один доллар шестьдесят шесть центов, три платежа по двадцать семь долларов двадцать два цента в рассрочку).

Проверив письмо на предмет орфографических ошибок и/или идиотских комментариев, Макс с удовлетворением сунул его в конверт из манильской бумаги вместе с портретным снимком и тремя фотографиями.

Взяв ключи, бумажник и мотоциклетную куртку, Макс вышел из дома с письмом в руке.

— Эй, Никки, не надо, я сам потом все сделаю, — сказал Джон девочке.

Она поставила на стол рядом со стиральной машиной желтую корзину с грязным бельем.

— Да что вы, мистер Смайт, никаких проблем. Я хочу помочь, — ответила та, загружая в машинку белое белье.

Он облокотился о сушилку, глядя, с какой осторожностью она кладет вещи в машину. В отличие от Пегги Джин, которая стирала всегда только в желтых резиновых перчатках и жаловалась на пятна от мочи.

— Это ваши? — робко спросила Ники, взяв в руки трусы-боксеры Джона «Келвин Кляйн» и расправив их.

— Ты меня смущаешь, — пробормотал он, слегка покраснев.

Она бросила трусы в стиральную машину, улыбнулась, закрыла крышку и нажала кнопку «Старт».

— Ой, — воскликнула она, — порошок забыла.

Джон показал ей упаковку «Тайда» на полу рядом с машиной.

Никки медленно наклонилась и взяла порошок. Под ее обтягивающими джинсами не было видно полоски трусиков. И это могло означать только одно.

Наверху, на кухне, они сели за стол со стаканами диетической колы.

— Что вам сказали сегодня утром в клинике? Надолго это? — спросила Никки.

Боже, какие у нее красивые губы, полные, идеальной формы.

— Ну, доктор утверждал, что Пегги Джин должна пробыть там как минимум тридцать дней, — ответил он. Интересно, каким блеском для губ она пользуется? Персиковым? Или клубничным?

— Как долго. А у вас ведь очень большой дом. Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться ко мне за помощью, когда она вам понадобится. — Никки заглянула ему прямо в глаза. — Какие у вас красивые карие глаза, — призналась она.

Он заморгал.

— Пегги Джин все время советовала мне купить голубые контактные линзы. Ей кажется, голубой лучше подходит к моему цвету волос.

Никки слегка наклонила голову, и несколько длинных прядок упали на щеку.

— Она неправа.

Никки встала из-за стола и сполоснула стакан в раковине, прежде чем поставить его в посудомоечную машину.

Джон слегка задрожал, как от сквозняка.

Она подошла к нему сзади и положила руки ему на плечи.

— Вы так напряжены. Плечи как камень, — произнесла она, начав делать массаж. — У моего отца напряжение тоже всегда в плечах накапливается, — сообщила она, разминая его мышцы пальцами с видом профессионала.

Он тихонько застонал, и она нажала сильнее.

— Вашим детям, должно быть, нелегко. Как вы им все объяснили? Они расстроились?

Он вздохнул.

— О, с ними все будет в порядке. Они хорошие ребята. Боже, как у тебя замечательно получается!

Она начала тихонечко молотить кулаками по обе стороны его позвоночника.

— Вот видите? Вы уже расслабились. — Потом нежно провела руками по спине; вниз по лопаткам, к дельтовидной мышце и к пояснице, чуть не коснувшись ягодиц. — У вас сильная спина. Наверное, занимаетесь спортом? — спросила она мягко, с придыханием.

— Стараюсь держать себя в форме, — ответил он, и во рту вдруг пересохло.

— Мой отец никогда не занимается спортом, — вздохнула Никки, наклонилась к его уху, и ее губы стали так близко, что он почти почувствовал их прикосновение. — Знаете, — прошептала она, — мне будет намного легче массировать вам спину, если вы ляжете.

Сразу после секса Элиот заявил:

— Я проголодался.

Бебе рассмеялась.

— Мужские особи так примитивны и зависимы от своих потребностей.

Элиот посмотрел на нее взглядом обиженного щенка:

— Что ты имеешь в виду?

Она откинулась на кровать, притворившись расстроенной.

— Выходит, тебе приятнее есть холодную пиццу, чем нежиться в постели после секса со мной?

Элиот и забыл, что со вчерашнего вечера в холодильнике осталась пицца. Он чмокнул Бебе в щеку и выпрыгнул из-под одеяла.

Бебе улыбнулась и посмотрела на часы на туалетном столике: половина пятого. Через полтора часа ей надо быть на работе, готовиться к шоу «Блеск искусственных алмазов» в воскресенье вечером. Лежа на спине, она разглядывала тень, которую отбрасывало на потолок дерево, растущее за окном. О чем можно было бы рассказать в эфире? Разумеется, она бы с удовольствием поведала зрителям об угрюмом судье, который каждый раз приносил в химчистку Элиота ночные рубашки «Секрет Виктории» большого размера. Но вероятно, это не очень хорошая идея: вдруг ей когда-нибудь придется предстать перед судом? Она услышала сигнал микроволновки, и через секунду перед ней появился голый Элиот, жующий грибную пиццу с бумажного полотенца с котятами и щенками. Ее маленькая собачка вилась у его ног, глядя вверх.

— Хочешь кусочек? — спросил он, продолжая жевать.

Бебе расхохоталась.

— Вот теперь я знаю, о чем сегодня рассказать зрителям.

Он улыбнулся с набитым ртом.

— Важе ве фмей, — пробубнил он и, проглотив, повторил: — Даже не смей. — Он уже усвоил, что все его слова и поступки рискуют попасть в эфир. На прошлой неделе вся страна узнала о том, что он не может пописать, не включив кран. Он доел пиццу, кроме корочки, которую по привычке протянул Бебе. Она почему-то больше всего любила корочки, и он всегда приберегал их для нее.

— О, я совсем забыл. Угадай, кто звонил вчера вечером? — спросил он.

Перчинка запрыгнула на кровать, и Бебе почесала у нее за ухом.

— Ты моя девочка. — Она подняла голову и посмотрела на Элиота. — И кто же?

— Моя мать, — ответил он, натягивая трусы-боксеры.

— Твоя мать? Она же умерла. — Перчинка облизала ее руку.

Элиот сунул голову в ворот футболки.

— Я имею в виду свою биологическую мать, ту, которую я никогда не видел.

Перчинка выпрыгнула из кровати, и Бебе села, натянув на грудь покрывало.

— Элиот, ты что же, приемный ребенок?

Он кивнул.

— Да, меня взяли из приюта в месячном возрасте.

Как же он раньше ей не сказал?

— Почему ты мне не говорил?

Он пожал плечами.

— Не думал, что это важно. Я ведь даже особенно не задумываюсь по этому поводу. У меня нет комплексов по поводу того, что я приемный. — Он проглотил последний кусок пиццы.

Наверное, он прав.

— А зачем она тебе позвонила?

— Ну, она сказала, что ей всегда было интересно, что же со мной произошло, и что она до сих пор чувствует себя виноватой оттого, что отдала меня, что она потратила много лет на поиски. Странно как-то. Она ведь мне никто.

— Она тебе что-нибудь про себя рассказала? У тебя есть братья, сестры? Кто твой отец?

— Черт! — воскликнул он и запрыгал на одной ноге. — Бебе, бога ради, зачем тебе рулетка? И почему ты положила ее на пол?

Бебе закатила глаза.

— Элиот, я же объясняла — это капиталовложение. Рулетка из знаменитого отеля «Сэндз» в Лас-Вегасе. В один прекрасный день она будет стоить целое состояние. Я просто не нашла пока, куда ее пристроить.

Он потер большой палец и нахмурился.

— Ладно, расскажи мне еще о своей матери. У тебя есть братья или сестры?

— О братьях и сестрах она не говорила, но рассказала про отца. — Он нажал на большой палец ноги, и на кончике ногтя появилась маленькая капелька крови.

Бебе смотрела на него, ожидая продолжения истории.

— Когда я родился, они жили в Бруклине. Он был из полиции Нью-Йорка. Только представь: я — сын полицейского! — Хромая, он прошел в ванную и открыл аптечку. — У тебя нет пластыря?

Бебе онемела. Все ее тело пробрала дрожь; руки покрылись мурашками.

— Элиот, а как зовут твою настоящую мать?

— Все, нашел, — крикнул он, заходя в комнату с коробочкой в руках. Он протянул ей коробку — Вот, можешь открыть? У тебя длинные ногти.

— Как зовут твою мать, Элиот? — повторила Бебе.

— Розалинд, — ответил он, подошел к стулу и взял джинсы.

Бебе показалось, что она сейчас лишится сознания. Зажмурившись, она зажала уши руками, как будто боялась, что голова не удержится на плечах. И тут ее прорвало. Она начала вздрагивать, как при рыданиях, но глаза оставались сухими. Вскоре подоспели и слезы.

Она рыдала, закрыв лицо руками. Элиот подбежал к кровати.

— Бебе, что с тобой? Что случилось, что? — Он был в панике. Он никогда не видел Бебе в таком состоянии.

Сдерживая рыдания, она спросила:

— Неужели ты не понимаешь?

Но слезы нахлынули с новой силой.

Он положил руку ей на плечо, но она ее оттолкнула.

— Бебе, что происходит? Что я такого сказал? — Он ругал себя за то, что сорвался из-за рулетки.

— Элиот. — Она подняла глаза. — Роуз — сокращенное имя для Розалинд. Так зовут мою мать, — произнесла она.

Он поднял брови:

— И что?

— Мои родители жили в Бруклине до моего рождения. Мой отец был полицейским. — Она глотнула воздуха. — Своего первого ребенка, мальчика, они отдали на усыновление.

У него отвисла челюсть. Он даже моргать перестал.

— Элиот, ты мой брат.