Магический гриб мухомор: к вопросу об использовании психотропных средств в шаманской практике

Поиск археологических свидетельств в Сибири

Идея о существовании в древности грибных церемоний почти параллельно появилась в Сибири у археологов — исследователей первобытного искусства.

В 1971 г. Н. Н. Диков, опубликовал наскальные изображения Пегтымеля на Чукотке, датированных в пределах I тыс. до н. э. — I тыс. н. э., часть которых содержала «грибные» сюжеты: антропоморфные фигуры в грибовидных шляпах и предметы, похожие на грибы. Автор интерпретировал их как человеко-мухоморы и мухоморы, находя подтверждение существования специфических грибных церемоний древности, прежде всего, в этнографических параллелях из наркотических сеансов народов крайнего северо-востока Азии [Диков, 1971; 1979] (158–159).

Вслед за Н. Н. Диковым, в этом же ключе трактовала антропоморфные изображения в широких «грибовидных» шляпах в петроглифах Саянского каньона Енисея М. А. Дэвлет, связывая их с культом ядовитых грибов в Сибири. Датировка этих изображений также очень широка — II–I тыс. до н. э. (Дэвлет, 1975, 1976). Несмотря на отсутствие сколь бы то ни было серьезных аргументов, гипотеза нашла авторитетных сторонников.

А. А. Формозов предложил связать эти изображения с получением знаменитого опьяняющего напитка сомы, широко известного в Азии (Формозов, 1973, с.264–265). В этом месте археологическая и мифологическая линии исследований окончательно сомкнулись. Наиболее развернуто обе представлены в книге Г.М. Бонгард-Левина и Э. А. Грантовского «От Скифии до Индии». Ссылаясь на мнение Р. Г. Уоссона, авторы также рассматривали мухомор как одно из вероятных растений, из которого могли готовить сому древние индоиранцы и даже выстроили изящную концепцию о существовании в религиозной традиции индоиранских народов «совокупности целого ряда существенных особенностей именно северного шаманизма» (Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, с.119–121). Особый интерес вызывает тот факт, что идея, рожденная исследователями мифологии, рикошетом вернулась к ним же от археологов.

Так Е. М. Мелетинский, приводя мифологический сюжет о мухоморных девушках у ительменов, ищет подтверждения в петроглифах Пегтымеля (Мелетинский, 1988).

Авторитет выше названных исследователей столь высок, а гипотеза так масштабна и выразительна, к тому же подтверждается этнографическими аналогиями, подтверждающими широчайшую эрудицию авторов, что следующее поколение археологов, похоже, отбросило всякие сомнения.

В дальневосточной археологии появилась тенденция интерпретировать все похожие на грибы предметы именно как мухоморы и связывать их с культами галлюциногенных растений, ссылаясь на признанные авторитеты и приводя самые широкие аналогии их применения у народов Африки, Азии и Америки.

Так М. А. Кирьяк видит изображения грибов в графике на камнях из археологических памятников западной Чукотки (Кирьяк, 1998, С. 106–109, рис. 1, 2); А. Г. Гарковик в глиняном предмете из поселения Евстафий-4 в Приморье (Гарковик, 1988, с. 50–54, рис. 1). Неоспоримым достоинством этих работ являются достаточно точные датировки: в первом случае радиоуглеродная дата — 2500 л.н., а во втором по датировке культурного слоя — вторая половина — конец III тыс. до н. э. Последняя дата является самой ранней, но и глиняный предмет, представленный как фрагмент шляпки фигурки мухомора, имеет лишь отдаленное сходство с прототипом. Это же касается, кстати, и остальных изображений. Квинтэссенция грибных изысканий исследователей древнего искусства стал раздел в книге М. А. Кирьяк (Диковой) (Кирьяк, 2000). Здесь, как и в других подобного рода работах, приводятся многочисленные ссылки на предшественников, часто находя грибы даже в трудах, авторы которых о них не подозревали (Окладников, 1976; Окладников, Запорожская, 1969, 1972; Тиваненко, 1990), бессистемно излагаются грибные мифологемы из работ В. Н. Топорова (Топоров, 1987), которые в интерпретации не только не подтверждают археологические сюжеты, но часто противоречат им, обязательные сноски на Р. Г. Уоссона, качество которых не оставляет сомнений в том, что они переписаны у М. А. Дэвлет (одни и те же ошибки в названии вообще-то свидетельствуют о том, что авторы книгу не видели), и главное — полное отсутствие у автора представлений о ранних формах верований, о которых, тем не менее, постоянно упоминается.

В ряду попыток археологов интерпретировать предметы грибовидной формы особняком стоит гипотеза новосибирского исследователя А. П. Бородовского, который нашел более рациональный способ объяснения назначения пяти глиняных изделий, обнаруженных в памятниках большереченской культуры раннего железного века. Он считает их наковаленками, использовавшимися в керамическом производстве для заглаживания стенок сосудов. В отличие от коллег, в подтверждение А. П. Бородовский приводит не умозрительные мнения и далекие аналогии, а экспериментальные данные, результаты которых вполне осязаемы. Хотя как раз «грибовидность» этих материалов менее всего вызывает сомнения, так как это действительно похожие на грибы предметы: у них выпуклая или уплощенная с висящими краями шляпка на короткой ножке с отверстием, на внутренней стороне шляпки небольшие (совершенно нефункциональные) отверстия. В целом, именно эти предметы из всех выше упомянутых больше всего похожи на мухоморы. Кстати, и обстоятельства их обнаружения тоже менее всего подходят для их функциональной интерпретации. Четыре из пяти наковаленок обнаружены в погребениях, причем, все — в мужских (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 119, 121, 126), хотя гончарством в сообществах, где ведущую роль в хозяйстве играло скотоводство, скорее всего, должны были заниматься женщины. К тому же, одна наковаленка найдена вместе с каменной курильницей, кусочками мела и бронзовым зеркалом — этаким магико-ритуальным комплексом (Троицкая, Бородовский, 1994, с. 121).

Нужно отметить, что в связи с последним обстоятельством Т. Н. Троицкая — автор раскопок памятников — ранее считала грибовидные предметы большереченцев ритуальными. Принимая во внимание гипотезу А. П. Бородовского, приходится констатировать, что вопрос о том, являются ли грибовидные фигуры мухоморами, даже для археологов пока остается весьма спорным.

Работы отечественных петроглифистов в целом создали достаточно полную картину распространения грибных культов в Азии, как во времени, так и в пространстве. Если их гипотеза верна, то на северо-востоке Азии начали употреблять мухоморы еще в конце III тысячелетия до н. э. и, традиция эта не прерывалась до этнографической современности. Учитывая находки в Саянском каньоне, ареал распространения галлюциногенных мухоморов в древности значительно расширяется по сравнению с нашим временем, включает в себя Южную Сибирь и смыкается с Центральноазиатскими культами грибов, из которых получали знаменитую сому. В таком случае, может с равной вероятностью оказаться, что представления северных народов о мухоморах являются производными от центрально- и южноазиатских, и появились в таежной зоне извне; либо наоборот, пришли в эти районы с севера. Здесь правда есть существенные возражения. Во-первых, пространство в древности являлось серьезным препятствием для культурных контактов, к тому же в этнографическое время потребление мухоморов нигде кроме таежных зон Азии неизвестно, а мухоморы с галлюциногенными свойствами произрастают только в определенных районах, это подтвердили эксперименты современных этнофармакологов и визионеров. Во-вторых, даже если видеть в наскальных фигурах грибы, то это вовсе не обязательно должны быть мухоморы. Вообще связь между грибовидными изображениями и мухоморами во всех работах проводится через северные этнографические аналогии, причем опять таки обязательно связывается с шаманизмом. «В литературе по этнографии народов Сибири и Дальнего Востока существует обширная информация об употреблении мухоморов (или напитка из него) [2] шаманами для достижения состояния экстаза, при котором открывается

„второе видение“» (Кирьяк, 2000), — вот типичное представление археологов о сути проблемы. Именно «шаманская» основа изображения мухоморов и является наиболее интересной, но и наиболее уязвимой. Чтобы пояснить это положение посмотрим, чем же в действительности был мухомор в традиционной культуре народов Сибири.