Магнат

Глава 20

Стелла.

Перестав витать в облаках, я посмотрела Синклеру в глаза, когда он убрал прядь моих волос за ухо, наклонился к моим губам и завис вне досягаемости.

— Син?

Он закрыл глаза, как будто слышать, как я произношу его имя, доставляло ему удовольствие.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне о двух последних судах.

Вайнмонт открыл глаза и выпрямился, связь между нами была разорвана предложением из нескольких слов.

— У нас достаточно времени, чтобы не беспокоиться об этом, Стелла, — в его голосе звучал холод.

— Пожалуйста, просто расскажи мне.

Он придавил ладонь к моему горлу.

— Что я сказал тебе на балу, Стелла? От ожидания только хуже. У тебя три месяца до суда. Не трать их на тревогу.

— Но я больше волнуюсь, когда не знаю, — я схватила его за запястье и провела рукой по предплечью. — Пожалуйста.

Синклер открыл рот, чтобы ответить, а затем закрыл его. Его хватка на моей шее стала сильнее.

— Нет. И не обсуждается. Не спрашивай снова.

Уязвленная его резким тоном, я отступила. Он опустил руку, но последовал за мной, пока я не прислонилась к входной двери.

— Син, пожал…

— Я делаю все, что в моих силах, — он подтолкнул меня в дверь, его взгляд обжигал. — Не могу объяснить тебе этого, но я делаю все возможное, чтобы ты была в безопасности. Но ничего не изменилось, — его рука снова оказалась возле моего горла, прикосновение было грубым, когда он прижал меня к деревянной панели. — Мне по-прежнему нужно победить. Ты не остановишь это. Понимаешь?

— Нет, и не хочу. — Я попыталась оттолкнуть его, но меня не отпустили, он просто прижал меня сильнее, вдавившись грудью в меня, отчего у меня перехватило дыхание. Я вонзилась ногтями в его руку.

Навернувшиеся на глаза слезы потекли по моим щекам.

— Почему победа важнее меня?

— Потому что для меня нет ничего важнее, чем победа в Приобретении, Стелла. Ничего.

— Даже я?

— Да. — Произнесенное им слово оказалось настолько острое, что резануло меня так, что сначала я ничего не почувствовала, но после кровь потекла из моего сердца. — Ты полагаешь, немного секса сделает тебя важнее для меня, чем мое имя, моя собственная кровь?

Мне стало трудно дышать. Он нахмурился, глядя на меня — мужчина, только что подаривший мне самое счастливое Рождество, которое я могла вспомнить, доставивший мне больше удовольствия за одну ночь, чем за все ночи в жизни вместе взятые. На его лице было написано только отвращение.

— Почему ты не можешь любить меня? — Голос душили слезы, но я задала единственный оставшийся вопрос. Единственный, на который мне нужен был ответ.

— Не то, чтобы я не мог, Стелла. Я просто этого не делаю.

Я прижалась к его руке, заставляя крепче держать меня. Мне хотелось увидеть его глаза.

— Это ложь.

— Ты не знаешь меня, Стелла. Ты видела только то, что я хотел. Что мне нужно было показать, чтобы удержать тебя. Не думай ни секунды, что мне было дело до того, что с тобой происходит.

Мои слезы превратились в смех, и мне было все равно, если он прозвучал безумно.

— Ты лжешь, но не мне.

Его тело вибрировало от ярости, источая бурные эмоции.

— Заткнись нахрен.

Я продолжила смеяться. Мне больше ничего не оставалось. Он заботился обо мне. Я видела это. Знала, и он не мог отобрать у меня это знание, независимо от того, что говорил или делал со мной. Он любил меня.

— Я не люблю тебя, Стелла, — Вайнмонт отступил, прикасаясь теперь только ладонью.

— Ты чертов лжец. Не смей меня трогать, — я вонзилась ногтями в его руку и отбросила ее.

Я пролетела мимо него, бросившись вверх по лестнице и чувствуя его взгляд спиной. Помчалась в свою комнату и опустилась на кровать. Сиюминутное чувство напоминало шок. Больше не было слез, осталась только пустота, где должна присутствовать боль. Я не чувствовала ничего. Он вырвал ее? Сейчас я была сломана? Вот что значит быть разбитой? Я лежала долго вот так, ничего не видя, ничего не слыша.

Что-то, какой-то звук — возможно, звон напольных часов — привел меня в чувство от моих мыслей. Я села, за окном была темная ночь, под сумраком которой виднелся легкий слой снега на газоне. Луна скрылась, оставив вместо себя черную пустоту. Я позволила взгляду пройтись по створке окна и затем вернулась к своему потолку. Вверх по лестнице. Ответы.

Я медленно открыла дверь и выглянула в коридор. Кто-то оставил свет включенным, поэтому я тихонько прошла по ковровой дорожке и помедлила, рассматривая остаток пути до третьего этажа. Позвоночник покалывало, но я сделала первый шаг. Потом еще один, и еще, пока не оказалась наверху.

Двери здесь были закрыты, воздух — спертым, словно этаж не проветривали. Светильник над головой горел тускло, но бросал достаточно света, чтобы я могла пробраться и прислушаться к каждой двери. Ничего. Я продолжала двигаться, пока не услышала мычание, доносящееся из конца коридора. Подошла ближе, холодный пот выступил у меня на лбу.

Заставила себя пройти дальше в поисках Рене и ответов.

Последняя дверь слева была открыта. Я заглянула внутрь. Рене сидела в кресле-качалке и мычала что-то, занимаясь рукоделием. Седовласая женщина, миссис Вайнмонт, мирно спала.

Рене, должно быть, почувствовала меня, потому что мычание прекратилось, и она широко распахнула глаза.

— Стелла! — ее голос был резким шепотом.

Женщина бросила рукоделие и поспешила ко мне. Обняла меня, но я не вернула объятия: мои руки онемели.

— Почему ты не приходила ко мне? — спросила я.

— Я не могла оставить ее. Тебя не должно здесь быть. — Она попыталась вывести меня обратно в коридор и закрыть за собой дверь, но я пробилась мимо нее и вошла в комнату. Стены заполняли снимки. Так много фото Сина, Люция и Тедди — прекрасных мальчиков, которые превращались в юношей, пока изображения сменяли друг друга от одного угла до другого. Еще одно, более крупное фото висело над камином. Это была молодая женщина с волосами того же оттенка, что и мои, но глазами такими же голубыми, как у Люция.

— Кара? — прозвучал колючий незнакомый голос.

Я обернулась и увидела, что миссис Вайнмонт смотрит прямо на меня с открытым ртом.

— Кара, это ты?

Рене подошла к ней и схватила за руку.

— Нет, твоей сестры нет. Помнишь, дорогая?

— Но она… — миссис Вайнмонт указала на меня высохшей рукой.

— Нет, это Стелла, — голос Рене звучал с нежностью, как будто она разговаривала с ребенком. — Стелла. Помнишь?

— Стелла. — Глаза Ребекки немного прояснились, затем сузились. — Крестьянка?

— Ребекка, не сейчас.

— Нет, все в порядке, — я скрестила руки на груди и уставилась на Ребекку. — Ее отношение поможет.

— Мое отношение? — Пожилая женщина села в постели, знакомые глаза осмотрели меня с головы до ног. — Неудивительно, что у моего сына такие проблемы с тобой.

Ее голос был слабым, как сухой смятый лист, раздавленный сапогом.

— Проблем нет. Мне просто нужны ответы.

— Ну что ж, Стелла, позволь мне встать, налить тебе чаю и подать тебе булочки, пока я буду их давать, — хихикнула она.

Рене погладила ее по руке, но Ребекка отдернула ее.

— Уйди из моей комнаты. Вы оба проклятие. Одно за другим. Проклятие! — ​​Она повторяла «проклятие», пока голос не затих, и она впилась в меня взглядом.

— Уйду, — сказала я. — И больше не побеспокою вас. Но сначала у меня будет несколько вопросов.

Рене подняла руку, словно отгоняя атакующего врага.

— Пожалуйста, Стелла. Не надо. Просто уходи. Умоляю тебя. Она не сможет пережить разговоры об этом.

— О Приобретении?

Ребекка вздрогнула от моего вопроса.

— Пусть она задаст свои вопросы. Посмотрим, понравятся ли ей ответы, — старуха улыбнулась, и я поняла, какой красивой женщиной она была. Но теперь стала ни чем иным, как разрушенной, наполненной призраками развалиной.

— Каково следующее испытание? — спросила я.

Она напела несколько тактов песни, которую я не узнала, и ответила:

— Весна — время для семьи.

— Что это значит?

— Я ответила на твой вопрос. Не моя вина, если ты недостаточно умна, чтобы понять его. Следующий. — Она протянула руку, словно звала меня к себе, и я заметила такие же шрамы на тыльной стороне ее ладони, которые видела на руке Синклера.

— Что это за шрамы? — указала я.

— Эти? — Она протянула руку, словно показывала мне обручальное кольцо, и захлопала темными ресницами. — Они появились в одну замечательную ночь в Бразилии. Тебе рассказать о них?

Рене побледнела, цвет с ее лица сошел в одно мгновение, когда она покачала головой.

— Пожалуйста, не делай этого, Ребекка. Пожалуйста.

— Ты когда-нибудь резалась листом сахарного тростника? — Ребекка впилась в меня взглядом, и я обнаружила, что подхожу ближе, пока не остановилась у изножья кровати.

— Нет.

— Это очень специфическая боль, понимаешь? — Она провела ногтем по линиям, восстанавливая боль, которая стала причиной появления шрамов. — Однажды я повезла моего старшего сына, Синклера, в Бразилию в короткий отпуск, — улыбнулась женщина. — Он смотрел, как я лишаю жизни человека. Я никогда никого не убивала. Но убила мистера Розé. Застрелила его. Знаешь, почему? — Она не позволила мне ответить. — Потому что он пытался запятнать мое имя, взять то, что принадлежало мне, — ее голос стал жестче. — Никто не отнимет у нас ничего. Не сейчас. Никогда впредь. Это мы имеем право отнимать.

Женщина откинулась назад с задумчивым видом, хотя все еще смотрела на меня.

— Мой сын не понимал. Он продолжал плакать, — она подняла руки. — Все те выстрелы, кровь, убийства, тела — он не мог с этим справиться, был слабым. Боялся. Он цеплялся за меня так, словно я была спасением в шторм, — она зашлась резким и хриплым смехом.

Я приложила руку к горлу, волосы у меня на затылке стали дыбом, а ладони похолодели. Я видела мальчика на фотографиях в комнате, о котором она говорила. Он был так счастлив, но что-то изменилось, что-то преобразилось на его старых фотографиях. Теперь я знала, что.

Миссис Вайнмонт покачала головой.

— Но штормом была именно я. Итак, после того, как я разделалась с Розé, я усадила его и взяла лист сахарного тростника. Я пересказала ему ужасные вещи, которые сделала, вещи, свидетелем которых он стал. Каждый раз, когда одна из его слез скатывалась, я резала его, а потом себя, — она резко провела ногтем по руке. — Я резала и резала, пока мне не удалось заставить его принять увиденное без единой слезы, пока он сам не смог пересказать все, не моргнув и глазом — как умолял мистер Розé, как я выстрелила тому в лицо, как работники бежали и кричали, как мои люди рубили их насмерть. Вот тогда он стал сильным. Каким и остался сейчас, — она сияла, а в ее глазах плескалась гордость.

Во мне поднялась ярость, и я ухватилась за изножье, чтобы успокоиться. Капля холодного пота скатилась между лопаток.

— Задавай свой следующий вопрос, — она сложила руки на коленях, явно довольная собой.

Рене тихо плакала в ладони.

Я не знала, смогу ли выдержать еще один ответ. Смогу ли вынести больше правды от злобного существа передо мной.

— Каковы правила Приобретения?

Из ее уст вырвалась еще одна песня, но со словами:

— Семь правил, чтобы видеть. Семь правил, чтобы мук придать. Семь правил, чтобы выжить. Семь правил, чтобы жизнь отнять.

Я вздрогнула, мои колени подкосились, но я не упала, несмотря на тяжелый груз ужаса, обрушившийся на меня.

Миссис Вайнмонт улыбнулась, ее зубы блеснули как надгробия в лунном свете.

— Давай начнем с первого и самого важного правила Приобретения. Если ты проигрываешь, тебе придется убить последнего ребенка в роду. Понимаешь? Отсеять слабого.

Пол поехал под моими ногами, и я схватилась за изножье обеими руками.

— Если Синклер проиграет Приобретение, ему придется убить Тедди? — прозвучал где-то отдаленно мой голос.

Она кивнула, ее улыбка стала шире и заполнила лицо, как яркая карикатура.

— Тедди умрет.