Магнолия - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Шатилов Валентин (ч. 2)

Вопрос был адресован солдату, стоявшему все так же навытяжку.

- Никак нет! - отрапортовал солдат. - Тишина!

- Во-во! Один только Безродко и поверил в эту чушь. Журнальчики все почитывает, благодушествует... Ошиблись мы в Юрии Ивановиче, крупно ошиблись!

- Разрешите доложить! - вмешался солдат (а может, он и не солдатом назывался - Магнолия как-то слышала, что у военных очень много званий например, есть звание "генерал").

- Давай, - согласился вошедший.

- Безродко звонил по телефону Иевлеву, просил срочно приехать. Причины не назвал, настаивал на срочности.

- Ого! - вошедший был неприятно удивлен. - Так, значит? Выходит, Степан Сергеевич, мы ошиблись в этой рыжей морде еще больше, чем я думал. Или его Иевлев перевербовал? А может, это все вообще их рук дело?

И обратился к солдату:

- Немедленно подбери все беседы медицины нашей за последние две недели. И - опять к Магнолии:

- Вряд ли, конечно, что найдется - я полагаю, в комнатах они на такие темы не беседовали, но вдруг да проговорились? Как полагаешь, Степан Сергеевич?

- Вряд ли, - облизнув пересохшие губы, отозвалась Магнолия. Она не понимала, что происходит. При солдатских разговорах ей бывало неприятно, но сейчас ей было мерзко, пакостно - до тошноты.

Этого не могло быть. Просто не могло! Эти разговоры, эти экраны - это был бред! Бред преследования. Вот он - эпицентр страха, - подумала Магнолия. Именно отсюда, от этих аккуратных, дисциплинированных военных, страх расползается во все стороны, запугивая и постовых, и поваров, и Юрка, и Доктора, - ведь Иевлев - это, наверно, Доктор?

- Ладно, - вошедший похлопал себя по карманам, что-то вытащил - может быть, пачку сигарет? Магнолия не разглядела. Ей противно было разглядывать этого человека. Он был гадкий человек. Никогда ей, в отличие от Виктора, не хотелось рассматривать гадкое, уродливое. Полураздавленный червяк, или оторванный, извивающийся хвост ящерицы, или красочные гангренозные раны в учебниках Юрка, как и этот человек, сладостно источающий страх, - все это было ну просто физически невыносимо!

- Ладно. Ждем еще, - вошедший взглянул на часы, - сорок минут. Если девка не найдется - ничего не поделаешь - объявляем тревогу.

Он лениво повернулся и вразвалочку вышел. А Магнолия осталась стоять в этой невероятно темной ярко освещенной комнате, безлюдной, хотя и битком набитой Исполняющими Приказы - одинокая, тошнотно-оглушенная...

На свежем воздухе, среди теплых, темных, наивно растопыренных во все стороны яблоневых ветвей, уничтожая, рассеивая изображение некоего Степана Сергеевича, одного из организаторов всеобщего страха, она чувствовала мстительное, постыдное удовольствие.

Все - никаких изображений военных! Никаких фуражек и касок! Хватит! Правда, тогда закрыт путь через ворота... Ну и плевать. Полезем, значит, напрямик. Не особенно выбирая дорогу, только отводя кое-как яблоневые ветки от лица, она зашагала в сторону забора.

Влезть на сетку оказалось невероятно трудно. Сандалии она сразу перебросила на ту сторону, а потом подтягивалась на руках, вставляя пальцы в ячейки сетки. Пальцы ног - особенно большие пальцы - мучительно застревали в переплетении проволоки, и она старалась не особенно опираться на ноги. Но время от времени это делать все-таки приходилось, чтоб хоть немного дать передохнуть рукам - уж очень больно проволока резала пальцы рук - до костей. Taк, что казалось: еще чуть-чуть - и ладони останутся здесь, а пальцы упадут с той стороны, рядом с сандалетами.

Сетка прогибалась под ее тяжестью несильно - Магнолия выбрала место рядом со столбом. Но наверху, когда пришлось перебрасывать сначала ноги, а потом и все тело на внешнюю сторону, Магнолия сильно поцарапалась о торчащие как попало проволочные штыри. Глаза, не привыкшие к свету звезд, различили внизу черную, слегка шевелящуюся - как бы мягкую и единую - массу кустарника. Усталость подсказала самый простой способ: сигануть вниз, а там - будь что будет...

Было - что было. Когда она выкарабкалась из кустов, то казалось - горит все тело, исполосованное и исхлестанное, а во рту было солоновато от крови с разбитой губы.

Но все это - к лучшему. Физическая боль оттеснила, сняла прежнее мучительное ощущение нечистоплотности происходящего. Осталась просто ночь, теплое касание ветерка, похрустывание камешков под подошвами...

Магнолия, как и советовал Виктор, не стала выходить на дорогу. Она шла вдоль нее. Но не в сторону их сада, а в противоположную. Было очень жаль Виктора - не спит, напряженно ожидает ее кукареканья - или чего? - мяуканья. Но под всевидящее око телекамер идти не имело смысла. Прости, Виктор! Возвращение в усадьбу-ловушку? Нет, надо было уходить - все дальше и дальше. В темноту, в теплый ночной ветер. Каждый шаг почти на сорок сантиметров удалял ее от той совершенно безумной ситуации, что сложилась вокруг дома.

И, как ни мало расстояние в сорок сантиметров, повторяясь снова и снова, оно превращалось в десятки метров. Потом в сотни метров, в тысячи - и это уже было кое-что, это уже было настоящее, взаправдашнее расстояние.

Черные мрачные деревья справа и слева от дороги резко закончились, и открылось поле - пустое, тихое после шелеста оставшейся позади листвы. А впереди - ясно различимый - ну опять-таки шлагбаум! Понаставили!

Может быть, там никого и не было, но Магнолия на всякий случай спустилась с дорожной насыпи и круто взяла вправо, далеко обходя торчащую вверх, строго указывающую на небо палку.

Она остановилась на обочине, лицом к наплывающим фарам, и подняла руку.

Вой мотора перешел в громкое тарахтение. Машины, привозившие им продукты, вещи, оборудование - военные машины, гудели не так, а ровно и сильно.

"Мо-ло-ко", - с трудом разглядела Магнолия большие буквы на боку светло-грязной цистерны, громыхающей позади. Дверца, лязгнув ручкой, заунывно пожаловалась на жизнь - и Магнолия заглянула в тускло освещенную кабину.

- Ну что, будешь залезать, нет? - раздраженно спросил мужичонка в кепке, придерживая левой рукой руль.

- Да, конечно, спасибо, - сказала Магнолия, ухватилась за поблескивающую ручку, забралась по вибрирующим ступенькам, уселась. Было жестко и неудобно пружины выпирали из продавленного сиденья. Но Магнолия слишком устала.

- Дверь сильнее захлопни, - подсказал мужичонка и выключил свет.

Когда Магнолия сильным рывком захлопнула дверцу, он не глядя, привычным движением воткнул скорость, и машина, озлобленно взвыв, тронулась с места. В тусклом свете Магнолия видела его крупные, некрасиво исполосованные жилами руки, мятый воротник рубашки, щетинистый большой кадык.

- К родным? - спросил он, не отворачивая

голову от дороги.

- А? - не поняла Магнолия.

- Едешь куда? К сродственникам? Или какие знакомые у нас живут? Может, я знаю?

- Вы меня, пожалуйста, не расспрашивайте, - устало попросила Магнолия. Я, понимаете, ничего ответить вам не могу.

- К хахалю, что ль? - неправильно истолковав ее слова, предположил шофер. - А чего такая оборватая? Дралась, что ль, с кем?

- Нет, нет, не дралась, - помотала головой Магнолия, - извините, пожалуйста, я как-то совсем устала... и, наверно, сейчас засну...

- Ты, того, лучше не спи! Лучше поговори со мной. А то заснешь, я засну что ж это за дела будут?

Но Магнолия не слышала - она уже спала, откинувшись назад, и голову ее мотало из стороны в сторону.

- Во шальная девка, - констатировал шофер, взглянув на нее, и полез в бардачок за сигареткой. Прикурил. Забросил коробок спичек обратно в темную пасть бардачка, потянулся было прикрыть его крышку - как вдруг резко отдернул руку, вильнув от неожиданности рулем.

Там, где под свисающей крышкой бардачка только что торчала голая, расцарапанная коленка шальной девки, теперь слегка покачивалась толстая мужская нога в мешковатых форменных солдатских брюках, засунутых в голенище сапога. Шофер так резко затормозил, что их обоих инерция кинула вперед, и поскорее включил свет в кабине.

- Что, приехали? - сонно спросила Магнолия, выпрямляясь на сиденье и изо всех сил протирая кулачками слипающиеся глаза.

Шофер смотрел на ее голую коленку - все царапины были на месте.

- Ты, девка, этого... того... ты чего творишь-то? - сипло спросил он и непроизвольно отодвинулся в угол. Он и сам не понимал - чему верить: тому, что видит сейчас, или тому, что видел секунду назад.

- Я, что, превратилась в кого-то? - вяло позевывая, спросила Магнолия. Вы извините, мне что-то приснилось... Вы не обращайте, пожалуйста, внимания это не страшно... Это, должно быть, недолго... будет, наверно...

Последние слова она уже едва протолкнула сквозь непослушные губы и, не дослушав себя, опять уснула.

Шофер ощутил в углу рта размокшую сигарету, выплюнул ее за окошко, вытащил новую из мятой пачки, выцарапал дрожащими пальцами спичку из коробка, чиркнул и судорожно затянулся.

Было очень тихо - когда ж это он заглушил мотор? Девка - обычная городская девка, даже, можно сказать, ничего так девка - мирно спала, неслышно дыша приоткрытым ртом.

Шофер матюкнулся, повернул ключ зажигания, со второго раза молоковоз завелся и не спета, гремя и раскачиваясь на ухабах, покатил по привычному маршруту. Только вместо девки на сиденье опять спал, тяжело всхрапывая, какой-то важный толстый сержант с золотым кольцом на волосатом пальце. Девка предупредила, что это будет не страшно - но это все-таки было страшно.

А когда шофер через какую-то секунду снова повернулся к ней, на сиденье спал уже какой-то другой мужик - тоже толстый, но совсем не сержант, не первой молодости, в хорошем светлом костюме.

"Еще запачкается тут у меня", - машинально подумал шофер.

У мужика в костюме из угла приоткрытого рта покатилась струйка слюны, и он, не просыпаясь, вытер ее мягкой пухлой ладошкой.

"Пришелец! - наконец понял шофер. - То он девка, то мужики какие-то, а сам - на тарелке прилетел на разведку!" По телевизору говорили про такие случаи.

- Во, мать твою так! - успокаиваясь, пробормотал шофер. - Нестрашно, говоришь? А в милицию мы тебя все-таки, голуба, доставим. Прямо к дому участкового подвезу - пускай разбирается!

Удовлетворенный своим решением, он украдкой глянул на сиденье рядом с собой, и опять, резко скрипнув тормозами, машина замерла посреди дороги. На сиденье никого не было.

... А Магнолии снился удивительный сон.

Тело было очень легким. Даже как-то неприятно легким. Вокруг было совсем тесно - не повернуться - и темно - хоть глаз выколи. Очень хотелось спать и было очень душно. Хотя и не холодно.

Магнолия неуверенно потрогала свою голую руку и удивилась, какая она скользкая - до блеска. Если бы хоть чуть-чуть света - рука наверняка бы заблестела, как полированная.

И она вдруг заблестела.

Магнолия подняла голову - над головой расширялась звездная щель. Несметное количество звезд - просто невообразимое количество! И их становилось все больше, ведь щель расширялась.

Вдруг Магнолия ощутила совершенно невежливый толчок. И поскольку она ни за что не держалась, то чуть не улетела. К звездам. В последний момент, когда, казалось, путешествие в звездную бесконечность уже неизбежно, ее скользкие пальцы нашли край отворяющейся створки и изо всех сил вцепились в нее.

Створка оказалась довольно толстая, очень холодная, продолжала открываться, таща с собой Магнолию. Ох, добром это не кончится!

Магнолия взглянула вниз - туда, где она до этого помещалась. И увидела кипу каких-то замысловато сложенных деталей. Сейчас эта кипа начинала медленно взбухать, расправляться, принимать определенную форму - пока еще не ясно какую.

Дальше Магнолия рассмотреть не успела, потому что створка откинулась полностью и прямо перед лицом оказалась огромная планета Земля. Чуть тронутая серпом тени, Земля была такая живая среди бессердечно-мертвого Космоса, такая родная и милая, вся в кудряшках бело-голубых разводов - Магнолия едва не ойкнула. Но вовремя спохватилась - еще плотнее сжала губы, не давая Космосу проникнуть в легкие.

Но как же так? Раз Земля освещена, значит, почти точно позади должно быть Солнце?

Магнолия оглянулась, но Солнца не было. Его закрывал растрепанный (видимо, недостроенный) шар гигантской орбитальной базы, поблескивающий металлическими потрохами в голубом сиянии Земли и щетинящийся лесом каких-то причудливых конструкций.

И тут произошла та неприятность, которую Магнолия предчувствовала с самого начала. Расправившаяся кипа деталей, продолжая разрастаться, толкнула Магнолию в затылок, оцарапала правый висок. Пытаясь от нее как-то защититься, Магнолия повернулась, выставила правую руку, но так неудачно, что рука проскользнула между двумя движущимися перемычками и ее стало медленно, но неотвратимо зажимать чуть выше локтя.

Кричать Магнолия не могла, потому что не дышала. Но боль была адская и быстро усиливалась.

Стиснув зубы, Магнолия уцепилась за одну из перемычек, нечеловечески напряглась - и отломила железку, отбросила в Космос. Потащила к себе руку, перечеркнутую широким рубцом... и конечно же не удержалась на открытой створке. Медленно, беспомощно повалилась в Космос, спиной прямо на звезды.

Грузовой корабль, с откинутой створки которого она сорвалась, начал стремительно уменьшаться в размерах, съеживаться, удаляясь, быстро теряясь среди мерцающей бездны - и это было так страшно, что необходимо было проснуться...

С тяжелым, мучительным стоном Магнолия очнулась - опять на прыгающем, неудобном сиденье молоковоза, возвращающегося порожняком с районного молзавода. Лучи фар дергались впереди по рытвинам деревенской дороги.

- Ох, какой неприятный сон мне приснился, - пожаловалась Магнолия шоферу.

Но тот как-то дико на нее взглянул и ничего не ответил.

Правая рука болела невероятно. Красный рубец, наискосок пересекающий предплечье, надувался чудовищным кровоподтеком.

"Так это - правда? Неужели, что было в Космосе, - это правда?" - подумала Магнолия и заплакала. - "Вот почему все меня боятся. Я могу летать в Космос, могу там не дышать, не мерзнуть, поломать какую-то космическую технику...

Ну почему я такая несчастная? Ну как мне жить, если люди меня будут бояться?"

Слезы просто брызнули из глаз - так стало себя жалко. Одинокая - ив Космосе, и на Земле, страшная для всех, а на самом деле - такая беззащитная. Ох, как рука болит!

Шофер смотрел-смотрел на нее и неожиданно для себя, не бросая одной рукой руль, другой обнял ее за худенькие плечи, осторожно, как малого ребенка, прижал к себе, приговаривая смущенно:

- Ну чего, чего, шальная ты девка. Ну приснилось так приснилось. Да мало ли чего приснится!

А впереди, поперек дороги, уже показались два приземистых бронетранспортера в полной боевой готовности. И солдат в тускло отсвечивающей каске уже энергично махал молоковозу флажком, требуя остановиться. И все уже было поздно.

Глава IV ПРЕВРАЩЕНИЕ

Нет, Виктор не стал дожидаться, пока его схватят.

Они приближались со всех сторон, они ползли - почти неслышные в темноте, страшные, как бы Виктор ни храбрился. Их было много, и все они были с оружием, в форме - и Виктор не выдержал. Он дернулся, как в конвульсии, он сжался и разжался, будто пружина. Он прыгнул! Как заяц - но зайцы так далеко не прыгают. Так вообще никто не прыгает.

Виктор прыгнул - и вдруг оказался непонятно где, но только не в их саду.

Он стоял в маленьком, тускло освещенном помещении. В какой-то каморке. Слабенький ночничок чуть-чуть выделял из окружающей темени кожаный диван довольно дряхлый, с растресканной на спинке обивкой. На диване угадывались смятые простыни и спящий человек. Сон человека был беспокоен - он постанывал, вздрагивал, вжимаясь лицом в подушку.

Виктор еще больше перетрусил. Ему не было дела до этой каморки и до этого человека, ему нужно было домой, ему Магнолию надо было выручать!

Он торопливо огляделся, думая только о том, как бы уйти отсюда незамеченным. Но дверь была закрыла - заперта изнутри на засов и приперта для верности табуреткой. Видно, что спящий хозяин этой берлоги всерьез заботился о собственной безопасности. Уйти бесшумно отсюда будет сложно... Виктор неуверенно прикусил губу, потоптался, переступая с ноги на ногу.

- Что?! Что такое?! - раздался вскрик со стороны дивана.

Этого еще недоставало...

Вокруг вдруг вспыхнул свет - сразу несколько ламп. Виктор зажмурился и, заслоняя глаза ладонью, обернулся к дивану.

- Кто? Кто такой? - беспорядочно, перепуганно взывал оттуда некий человечек. - Как вы сюда попали?..

Он никак не мог подняться со своего дивана опутанный простыней, судорожно прижимающий к груди подушку - он был смешон. И при своем слабом росточке очень волосат. Судя по местам, выглядывавшим из-под простыни, закрутившейся узлами, грудь его представляла собой сплошной коврик шерсти. Виктор даже удивился, сколько ее на нем умещается. И несколько расхрабрился. Если тебя боятся - это очень успокаивает. А крохотный хозяин квартирки спросонья перепугался, похоже, довольно основательно.

- Ладно, не волнуйся, - развязно бросил Виктор человечку. - Ты, главное, не дрейфь! Я сейчас уйду. Я к тебе зашел случайно, сейчас уйду, так что - не дрейфь.

- А-а-а! - как-то даже взвыл человечек, тыча пальцем на баррикаду возле порога. - А дверь? Дверь-то закрыта!

- Закрыта? - бодро переспросил Виктор, поворачиваясь и вразвалочку отправляясь к двери. - А мы сейчас откроем. Нет проблем!

Он убрал табуретку, лихо отодвинул засов, толкнул дверь - она не поддалась, потянул дверную ручку на себя - тоже неудача. Ну, конечно, она заперта - столь трусоватый хозяин просто не мог ее оставить незапертой.

Виктор, не глядя, протянул руку назад:

- Ключ!

Сзади было тихо.

- Ключ гони давай - пока я дверь твою поганую не выломал! - грозно прикрикнул Виктор, оборачиваясь.

Но ключа не получил.

Некоторая перемена произошла с хозяином. Небольшая, но существенная. Только что он никак не мог разобраться с опутавшей его простыней - маленький, запуганный, прикрывающийся подушкой, - а теперь стоял распрямившись, подушка выпала из рук, но он даже не подумал обратить на это внимания. Он улыбался! Он бормотал:

- Неужто свершилось, неужто...

- Чего свершилось? - грубо оборвал Виктор. - Ключ давай, я говорю!

- Значит, все-таки это были не сказки... - все так же блаженно скалясь, произнес человечек. - Значит, ты послан первым? Кто же тебя инициировал? Вы же вроде все должны быть закуклены?

Он медленно, вкрадчиво приблизился к Виктору, наступив при этом на свою подушку. Внимательно оглядел его. Вид при этом у него был такой, будто он осматривает свое имущество. Простыня сама собой как-то распуталась, и вся его убогая нагота обнажилась. А человечек не обратил на это ни малейшего внимания. Он смеялся, он довольно потирал руки. "Сумасшедший!" - мелькнуло у Виктора.

- Э-ей! - с дрожью в голосе обратился он к человечку. - Ты это! Мне идти пора, где ключ?

- Да, конечно, - довольно промурлыкал тот в ответ. - Действительно - пора. Кто бы тебя ни инициировал, ты все равно первым делом нашел меня. Так дядька и говорил. Никому меня не опередить, никому... Теперь-то вы все мне принадлежите...

И вдруг, горделиво подбоченясь, он громко, отчетливо произнес:

- Ди виро корт! Ди виро корт!

У Виктора так и екнуло в груди. Это была несусветная чушь. Полнейшая. Нужно было в ответ просто повернуться и уйти. Однако вместо этого Виктор зачем-то встал по стойке "смирно" и отрапортовал, четко отделяя слово от слова.

- Сист о мита.

Зачем? Или он тоже сошел с ума?

- Ага-а!! - человечек пришел в такой, восторг, что звонко стукнул себя кулачком по ладони. - Сработало!

Виктору стало жутко. И, пожалуй, испугался он прежде всего себя. Он попятился к двери - но наткнулся на табуретку и, охнув от неожиданности, нелепо присел на нее.

А человечек отступил на несколько шагов, явно любуясь Виктором. Тоже сел. Вальяжно закинул ногу на ногу - стул под ним убого скрипнул.

Приказал:

- Ну-ка, давай это - дык стор оро!

Виктор не хотел его слушать. Виктор ничего не хотел - но стальная неведомая пружина развернулась в нем, хлестнув пространство, и в следующую секунду он был уже далеко и от этой комнаты с удушливо спертым воздухом, и от ее сумасшедшего хозяина.

Там, куда он попал, было светло и прохладно. Чуть слышно жужжали лампы под потолком, лениво поблескивал уютно-песочный пластик стен. Может, это гараж? Посреди помещения серебристой удлиненной капсулой, как бы спрессованной безумной скоростью, возвышался автомобиль.

Вполне роскошный автомобиль. Может быть, даже ракета.

Виктор медленно, благоговейно обошел его вокруг - сзади у автомобиля мощными раструбами топорщились сопла.

О, в другое время Виктор не удовлетворился бы поверхностным осмотром - уж он облазил бы это произведение технического искусства сверху донизу! Но тщедушный человечек в квартире со спертым воздухом произнес: "Дык стор оро!" и копаться было нельзя.

"Ничего, - думал Виктор, уверенным движением распахивая дверцу автомобиля и усаживаясь перед панелью управления, - отгоню ему эту машину, черт с ним, пусть пользуется, да умотну домой. Хватит, погуляли".

"Ничего, ничего!" - повторял он про себя, щелкая тумблерами пульта управления и оживляя чудесную машину.

"Отгоню - и все!" - уговаривал себя, вдавливая малозаметную кнопочку, отчего огромные двери гаража-ангара разъехались, и машина рванула с места.

Тяжкий грохот пронесся над ночными улицами города, постепенно снижаясь, и лопнул перед одним из темных громадных домов, перейдя в высокий, надрывный вой.

На малом ходу Виктор подрулил прямо к единственному ярко освещенному окну многоэтажки и молча распахнул дверцу перед маленьким, претенциозно одетым человечком, стоящим на подоконнике.

Человечек уверенно шагнул в машину. Но дверцу за собой не захлопнул придержал. Виктор невольно обратил внимание на огромную прореху под мышкой его роскошно-яркого свитера.

А человечек, подняв голову, пристально вглядывался в покидаемое жилище. Вокруг - и в многоэтажке, и в домах на другой стороне улицы желтым светом освещались все новые и новые прямоугольники окон - люди, разбуженные истошным воем машины, высовывались на разных этажах.

Мутным, тяжелым взглядом окинул их человечек в рваном свитере. И вдруг заорал, пытаясь перекрыть тоскливый вой машины:

- Ну, сволочи? Что, дождались?! Теперь уж попрыгаете у меня! - и визгливо, надсадно захохотал.

Торопливо пошарил в кармане, извлек коробок спичек, вынул сразу несколько штук, чиркнул, кинул в распахнутое окно.

Пламя взвилось почти сразу, - наверно, он там предварительно разлил что-то горючее. Из окна повеяло жаром, огненные блики заплясали в кабине машины, по лицам двух сидящих в ней людей.

Тот, что сидел справа, на месте пассажира, горестно покивал носатым птичьим профилем, вытер рукавом свитера сентиментально повлажневшие глаза и ласково приказал тому, что сидел на водительском месте:

- Трогай, дорогуша, трогай.

- Так вот, значит, что они тут успели намастырить, - одобрительно прищурился человечек в ярком рваном свитере, выбираясь из машины в гараже-ангаре. - Неплохо, очень неплохо...

Он совершенно спокойно перенес путешествие со сверхзвуковой скоростью Виктор отметил это с удивлением и даже с уважением. Почему-то думалось, что в полете человечка развезет. А ему хоть бы что, даже не поморщился. И теперь ангар осматривает с видом хозяина - хотя совершенно очевидно, что он здесь впервые.

- Дорогуша, ведь это, наверно, не все помещения? - весело обратился он к Виктору. - Давай, веди меня. Куда там надо? Дык стор оро - помнишь?

Еще бы Виктор не помнил. Эти слова включили его - как утюг с программным управлением, как кухонный комбайн. Бессмысленные слова - а свели его до положения пленника собственного тела, покорно исполняющего все приказания тщедушного человечка.

И сейчас - почти помимо своей воли - Виктор вылез из машины, прошел в правый угол ангара, толкнул ладонью небольшую дверь.

За дверью была темень. Падающий из ангара свет тонул в непроглядном мраке большого помещения, гулко отозвавшегося эхом.

Виктор первым шагнул в дверь и, осторожно маневрируя между кучами строительного мусора, хрустя осколками битого стекла, повел своего спутника туда, куда нужно было идти после сказанных слов-заклинаний.

Заклинания! Как же это он сразу не догадался - да ведь тщедушный противный человечек его заколдовал своими дурацкими заклинаниями! Узнал откуда-то эти волшебные слова - и заколдовал! И теперь Виктор в его власти... А власть эта кончится только после того, как Виктор выполнит все те манипуляции, которые должен выполнить. И чем быстрее он их выполнит, тем быстрее освободится от власти этого гадкого человечка.

За гулким залом оказалась совершенно темная, непроницаемо-чернильная лестничная площадка.

Уверенно, как к себе домой, спустившись на один пролет вниз, Виктор присел на корточки, нашарил на плинтусе некий шпенек, слегка повернул его - и, тяжко вздохнув, стена отъехала чуть в сторону, открывая вход в залитое ярким светом помещение.

Сейчас, сейчас Виктор освободится! Вон там, посреди этого ослепительного зала, на возвышении, на массивном постаменте, стоит какой-то невзрачный столик. Вернее, коробок. Вернее, панель с несколькими рядами тумблеров.

Пульт. Вот он - пульт! Если тумблеры перещелкнуть вот так... и вот так... и еще так... - то сила заклятия, произнесенного этим хиляком, этим гнусным заморышем, кончится! Снова свобода!

Только она не наступила.

Какая еще свобода! Виктор о ней и думать забыл: перещелкнув нужные тумблеры в необходимой последовательности, он вдруг ощутил, что мир вокруг стремительно меняется.

Надо ж - в каком он беспросветном мраке жил до сих пор! В какой серой скуке! Только теперь открылось это. Только теперь мир, сияющий, искрящийся всеми красками, цветами, запахами, поворачивался к нему своим настоящим, прекрасным лицом. И главное, что было в этом мире - самое, наверно, привлекательное и самое желанное, - его простота. К черту ненужные сложности перед Виктором стоит Человек - вот же Он! - который и является точкой отсчета для всего. Для добра и зла, для прекрасного и отвратительного. Как просто, в самом деле! Что хорошо для этого небольшого - но великого! - Человека (может быть, и неказисто одетого - в несоответствующие величию лохмотья), - все это хорошо и для Виктора. Да и для всей Вселенной! А если что-то вдруг найдется плохого - такого, что может причинить Ему зло, да что там зло - хотя бы просто расстроить Его, - это что-то будет Виктором немедленно уничтожено. Даже ценой Викторовой жизни. Что такое жизнь какого-то там Виктора в сравнении с хотя бы мгновением жизни этого Человека?! Подумать смешно.

И не один только Виктор будет теперь хранить Его - их много, их вполне достаточно - верных, быстрых, надежных. Вон их сколько появляется вокруг. Возникают будто из воздуха. Окружают Его плотными рядами - их уже десятки! И все - молодые, сильные, готовые ради Него на все! Какое блаженство сознавать себя частицей этого единства!

И Он понимает. Он конечно же знает, что все они здесь - с Ним и все - ради Него. Его глаза, полные слез, блистают, Его кулаки сжаты. Он восходит на возвышение, Он становится рядом с Пультом и говорит нужные слова. Главные слова.

- Друзья! Много у нас работы впереди. Я каждому скажу, что кто должен сделать. Немедленно сделать, сейчас же. А в "а-икс-гэ" мы все собираемся снова - и уж тогда... тогда уж...

Голос Его прерывается. Он прикрывает ладонью глаза, пытаясь совладать с охватившими чувствами, но и без слов понятно, что уж тогда-то начнется нечто небывалое. Может быть, новая эра? Или новая эпоха? С ними, при их участии - и во главе с этим великим, величайшим Человеком...

Любомудрый указал на схеме место - небрежно ткнул пальцем, уверенный, что Виктор и сам поймет, где это и как туда добраться. И тут же нетерпеливо махнул рукой, приказывая Виктору, чтоб тот возвращался в строй и уступил возле стола со схемой место следующему суперу, готовому получить следующее задание.

Виктор, четко выполнив не прозвучавшую команду "кругом!", крутанулся на каблуках и шагнул в строй.

Впрочем, он задержался в строю всего на секунду или даже на долю секунды. Сила, которая была выше его, заставила Виктора немедленно отправиться на выполнение полученного задания.

Он нырнул в пространстве не раздумывал. Он знал, где находится это место. Схему видел впервые в жизни, к географии, которую ему и Магнолии пытались преподавать глупые, никчемные людишки, и к географическим картам эта схема не имела никакого отношения, но это была НАСТОЯЩАЯ схема, и Виктору одного взгляда оказалось достаточно, чтобы определить, как нужно нырнуть, чтобы попасть в нужное место.

Нужным местом был ярко освещенный широкий коридор - весь в коврах и полированном дереве. Дорогой коридор. И совершенно пустой по ночному времени. "Ничего, - злорадно подумал Виктор, - скоро они тут все забегают, засуетятся!"

Ему вообще-то нужен был не коридор - ему нужен был кабинет справа, от которого его отделяла массивная железобетонная стена - совершенно несущественное препятствие для супера. Виктор лишь чуть усмехнулся - ив следующее мгновение был уже там, в громадном и еще более дорогом кабинете.

Но и кабинет оказался пуст. Двуногое создание, которое подлежало ликвидации, отсутствовало в нем.

Виктор обвел холодным неторопливым взглядом казенную роскошь мебели, редкие лампы, горящие по стенам и лишь слегка рассеивающие полумрак, и его внимание задержали две двери в противоположных концах кабинета. Одна дверь большая, двустворчатая, нагло и горделиво торчащая прямо посередине стены, и другая - гораздо меньше, одностворчатая, скромно замаскированная под книжный шкаф в углу другой стены.

Если искомого двуногого не было здесь, в кабинете, значит, он должен находиться за одной из дверей. Но за которой? Не особенно раздумывая, Виктор выбрал массивную двустворчатую и перенесся туда.

И попал в приемную перед кабинетом. Громадную приемную - почти такую же по размерам, как и сам кабинет.

Поскольку Виктор перемещался в пространстве совершенно бесшумно, сначала его появление прошло незамеченным для двоих людей в военной форме? спокойно сидевших за столами - то ли охранников, то ли секретарей владельца кабинета. Виктор решил, что убивать этих двоих не стоит. Ему было дано четкое задание: ликвидировать двуногого, которому принадлежал кабинет. И хотя при этом, разумеется, можно было убирать и всех других, кто путается под ногами и мешает выполнению главного задания, но размениваться по мелочам, тратить время на прекращение жизней всех встречных-поперечных не следовало.

Брезгливая улыбка чуть тронула губы Виктора, потому что до секретарей-охранников вдруг дошло, что он присутствует в приемной. Но грохот торопливо выдвигаемых стульев и бессвязные крики охранников, едва успев коснуться его ушей, уже исчезли, отодвинутые двумя прочными стенами, потому что Виктор перенесся в комнату, находящуюся за дверью с противоположной стороны кабинета.

Там было почти уютно: мягкий свет торшера, придвинутого к низкому столику, вазы с фруктами, открытые и еще не открытые бутылки, мягкие кресла, приятный диванчик. На диванчике сидел, важно раздвинув ноги, пожилой пузатый военный. Его китель с массивными генеральскими погонами валялся рядом на толстом красивом ковре. И там же, на ковре перед пузатым генералом, который и был владельцем кабинета, стояла на коленях какая-то девица с полуобнаженной грудью, торчащей из распахнутой кофточки. Она деловито расстегивала наманикюренными пальцами ремень на поясе у толстяка. Было заметно, что эта процедура не составляла для нее откровения - ее движения были точны и привычны. Только неожиданное появление Виктора нарушило уют обстановки и прервало действия девицы. Посмотрев вверх, на вдруг возникшего возле дивана парня, она взвизгнула и, нелепо взмахнув руками, кулем свалилась набок. А может, это толстяк ее столкнул, резко сдвигая ноги в наглаженных форменных брюках. Они почти одновременно воззрились на Виктора, не в силах понять, откуда он взялся в изнутри запертом помещении.

И тут перед Виктором впервые возник вопрос: а как он, собственно, будет умерщвлять эту жирную мерзкую плоть, облаченную в военную форму? Виктор был еще неопытным убийцей. Он знал только, что выполнение приказа Любомудрого даст ему возможность пройти Посвящение. Великий, всеблагой Семен Любомудрый пообещал всем суперам после первой акции Посвящение. Это была невероятная честь, невозможное блаженство - но как добиться этой чести? Просто ударить кулаком по этой широкой роже? Нос будет расквашен в лепешку, но для прекращения жизни такого удара все-таки будет недостаточно.

А в приемной остались двое, каждый из которых имел на поясе пистолет. И наверняка эти пистолеты заряжены. Значит, следует вернуться в приемную, забрать один из пистолетов и пристрелить толстого мерзавца.

Сделав для себя этот вывод, Виктор нырнул обратно в приемную, где был всего несколько секунд назад.

Оба военных находились в ней. В напряженных позах они стояли каждый около своего стола и судорожно осматривались по сторонам. К новому появлению Виктора они были почти готовы, - увидев его, они дружно, как по команде выхватили из кобуры пистолеты и направили ему в голову с истеричным криком:

- Стоять!!

Возможно, для борьбы с обычным человеком их тактика и сгодилась бы, а приказ имел бы смысл. Но перед ними стоял супер!

Вот он только что стоял перед ними - и вот они уже с удивлением крутят головой, пытаясь сообразить, куда он делся? Потому что супер, не сделав ни одного движения, растворился в воздухе и дула их пистолетов остались смотреть в пустоту.

А супер стоял уже позади одного из них. Ему даже понравилась эта игра в казаки-разбойники. Он ждал продолжения. Ему было забавно наблюдать за их потугами.

Вояки, кружась волчками и отчаянно матерясь, все не решались выстрелить в парня, мелькающего вокруг, как привидение. Неплохо было бы, чтоб эти недоумки, охотясь за ним, перестреляли друг друга, но на это вряд ли приходится рассчитывать - слишком мало времени, чтобы поиграть вволю. Поэтому, переместившись еще пару раз из стороны в сторону и окончательно деморализовав офицеров, перепуганных появлением нечистой силы, Виктор вынужден был с сожалением прекратить игру. Чтобы отобрать оружие, он решил воспользоваться тяжелой - по виду мраморной - подставкой для карандашей, которую заприметил на одном из столов. Что ж, придется решить дело хорошим ударом по голове. Способ старый как мир, но по-прежнему действенный.

Он прихватил подставку и, переместившись почти вплотную к одному из обезумевших дядек, вытянул вперед руку, намереваясь привести тяжелый мрамор в соприкосновение со стриженым затылком.

Но Виктор слегка промахнулся. Намеченный им для оглушения офицер резко повернул голову - как раз в тот момент, когда приготовленная для оглушения подставка должна была, нырнув через пространство вместе с рукой Виктора, появиться рядом с его черепной коробкой. Она появилась, но уже не рядом, а в том самом месте, где и голова. Мертвый предмет вдруг материализовался внутри головы человека и в один миг сделал ее такой же мертвой, как и он сам. Не было ни удара, ни крика, ни потоков крови из раны - да не было и самой раны. Просто мозг человека внезапно сросся с посторонним предметом - и перестал функционировать. Это было не разрушение, а соединение несоединимого.

Тело офицера с умершим мозгом рухнуло как подкошенное. Двое оставшихся пока в живых - второй офицер и Виктор - сразу не смогли сообразить, что же произошло. Они с удивлением смотрели на угол мраморной подставки, торчащий из волос на голове убитого, как белесый клюв невылупившегося цыпленка из диковинного мохнатого яйца.

И тогда раздался наконец выстрел. Первый и последний в этом поединке обычных людей с су-пером. Пропоров воздух, пуля пробила деревянную панель стены и засела в штукатурке. Потому что на ее пути Виктора уже не было. Сделав небольшой прыжок в пространстве, Виктор взял со стола сзади офицера обыкновенную линейку и, уже наученный предыдущим опытом, спокойно нырнул поближе к человеку, вытянув руку так, что прозрачная пластмассовая линейка материализовалась в грудной клетке двуногого врага - прямо во вражеском сердце. Виктор даже ощутил его последнее биение.

Линейка, сросшаяся с человеческим сердцем, - этого оказалось достаточно, чтобы прекратить жизнь и второго противника, ставшего на пути супера. Умерший офицер повалился на пол, увлекая за собой Виктора, чья рука по-прежнему сжимала безобидную пластмассовую линейку, превратившуюся в орудие убийства.

Виктор неловко упал на свежий, теплый труп и тут же подскочил, отряхивая ладонь. Ему казалось, что он безнадежно испачкался в еще горячей человеческой крови. Но его опасения оказались напрасными, - как и в первый раз, никакой крови, никакой раны не было.

Он склонился к телу, подергал линейку - она не вытаскивалась. Вещество линейки, его молекулы прошли сквозь молекулы, составляющие человеческое тело, и теперь их разъять было невозможно.

Оглядев два трупа, Виктор довольно рассмеялся. Он нашел новый - очень простой и совершенно бескровный способ ликвидации врагов великого Семена Любомудрого. Чисто и хорошо.

Все еще улыбаясь, Виктор переместился в маленькую уютную комнатку, где толстый генерал как раз лихорадочно вставлял непослушные руки в рукава своего форменного кителя с огромными золотыми погонами. Девица в полуобмороке продолжала сидеть на ковре, привалившись спиной К креслу.

Увидев вновь возникшего перед ним Виктора, генерал замахал руками, выронил китель и попытался что-то произнести. Однако с его побелевших губ сорвалось только сипение да брызги слюны. Виктор, впрочем, не обратил особого внимания на его телодвижения. Он искал глазами предмет, с помощью которого лучше и интересней можно произвести прекращение жизни этого вояки. Взгляд Виктора упал на красивый расписной поднос с бутербродами на столике. О, это будет чрезвычайно эффектно!

Стряхнув с подноса содержимое, Виктор смерил взглядом расстояние до генерала, застывшего в каком-то параличе, и - перенесся в пространстве. Глазомер его не подвел: металлический поднос вошел в шею врага как раз на уровне кадыка. Мертвая - уже мертвая, как быстро хорошо! - голова толстого генерала смотрела выкаченными глазами с блюда, на котором только что лежали бутерброды.

Мягкий стук упавшего на ковер тела не заинтересовал Виктора. Дело было сделано. Задание выполнено. Девица, глотающая открытым ртом воздух, как рыба без воды, его не интересовала - пусть уж остается в живых. Будет потом рассказывать о супере.

А Виктор уже нырнул в штаб-квартиру великого Семена Любомудрого докладывать о выполненном поручении. Его ждало Посвящение. Величайшая на Земле честь! И за что эта честь? Да за мелочь. За безделицу. За то, что он прекратил жизнь нескольких бессмысленных тварей, недостойных звания Человека. Недостойных отправиться вместе с Любомудрым в то Великое Светлое будущее, в которое поведет теперь Любомудрый мерзкое, заплутавшее в своих грехах скопище двуногих, называющих себя человечеством!

Глава V ВЗАПЕРТИ

В серых предрассветных сумерках ее вели мимо зловеще дыбящихся столбов, торчащих бревен.

"Это, наверно, и есть их спортивный комплекс. Тот, что Виктору так понравился", - догадалась Магнолия. Ей хотелось остановиться и оглядеть все повнимательнее, но она боялась, что солдат, идущий позади с автоматом наизготовку, опять зло крикнет: "Вперед! Вперед! Не останавливаться!" И идущие по бокам опять злобно направят на нее автоматы. Совсем молодые, невыспавшиеся, ненавидящие ее солдаты...

Всей кожей она ощущала окольцовывающее ее тяжелое поле их ненависти скопившейся, выкристаллизовавшейся до сверхтяжелого состояния за последние два месяца.

Да, уж теперь-то она их понимала: основания для страха, для ненависти были. Все эти военные - в фуражках, в касках, в пилотках - не зря все они ее опасались. Как ужасны происшедшие события! И ведь она не хотела идти с Виктором! Зато теперь она точно знала, что это из-за нее, из-за маленькой бедной Магнолии Харбор столько людей мучалось в караулах, в нарядах, в строевой подготовке!

Довольно странно, но вдруг она поймала себя на том, что не знает значения слова "наряд". То есть знала, конечно: это платье или костюм, или еще что-нибудь в том же роде. Нарядное, одним словом. Но в данном случае "наряд" это было что-то иное - неприятное, унизительное, даже гадкое. А вот что конкретно - она никак не могла вспомнить.

Вспомнить? Или узнать? Как это - узнать? Ее конвоируют, ведут куда-то, ни с кем разговаривать не разрешают - как же она может что-то узнать?

Но она, несомненно, кое-что узнавала, пока шла под конвоем. И про неприятные наряды, и про дембель, который давно уже должен бы быть, но неизвестно когда теперь будет. И вообще про жизнь солдат. Не жизнь даже, а череду промежутков между подъемом и отбоем.

Этот способ узнавания был каким-то таким странным. Непонятно каким даже. Но стыдным. Будто подглядывание в женскую баню. (Фу-у... Это что еще за новости? Магнолия совершенно ничего не понимала: зачем нужно подглядывать в баню? И что такого уж особенно постыдного для нее могло находиться в женской бане?)

Это все было крайне неуютно.

Магнолия смотрела вперед - в серую, устало напряженную спину автоматчика, шагающего первым, спину, слегка покачивающуюся при ходьбе из стороны в сторону. Как маятник посреди окружающего полумрака. Магнолия смотрела и чувствовала странное сродство с этой спиной. Будто это она шагала впереди. И ноги в сапогах были тяжелы, подошвы прямо огнем горели, веки какие-то шершавые: как мигнешь - прямо шуршат, так трутся друг о друга. Но голова ясная будто и не было бессонной ночи.

Эту спину Магнолии было жалко. И стыдно перед ней. Да нет же - не перед ней! Позади нее. Тут, правда, какая-то явная неувязка... Но это не сейчас. Сейчас она была расстроена другим: подумать только, как она жила! Гуляла, растения смотрела, с Виктором по саду лазила... А эти бедные люди из-за нее столько притеснений вытерпели. И еще терпеть будут. Они же подневольные служба. Присяга. Устав.

Она шла сжавшись, судорожно стараясь не сбиваться с маршевого шага, заданного конвоирующими. Это ж она была источником их неприятностей! И теперь она изо всех сил старалась не раздражать их еще больше, не добавлять неприятностей к тем, что уже скопились...

С этой точки зрения здесь было даже лучше, чем на улице, - не было солдат. Не было их казарменной подневольной жизни, которая все длилась и длилась, потому что на свете существовала некая Магнолия. Не было их ненависти. Здесь, в этой комнатушке, она по крайней мере была одна. Хотя и взаперти.

Она - взаперти? Еще одно новое ощущение. А ведь только что в Космос летала! Будто и не она. Даже не верится.

Наконец-то захлопнули обитую жестью дверь и тишина, прохлада. Так спокойно. Окошек нет. Лампочка только вот слишком яркая - уж очень. Да и как-то зябко тут. Сыровато. Вон прямо влажный потек на штукатурке - побелка вспухла, отвалится вот-вот.

И так вдруг заныло, застучало кровью багровое утолщение на руке... И все вокруг стало бессмысленно, безнадежно. Побелка отслоится окончательно и упадет. Военные придут, откроют дверь, будут на нее кричать, требуя, чтоб она им что-то рассказала. Не те солдаты, что конвоировали ее сюда, - те могут просто злиться, но потом выкричат свои чувства, да и остынут. Им после этого даже легче станет... А к ней придут те военные, что в фуражках. Те, для которых выкричаться - не цель. И даже подавить ее волю - не цель. Слишком мелко. Да и сама она - слишком незначительна. Кто она такая? Какой-то этап в их большой игре, некий поворот, что надо преодолеть - и играть дальше.

Магнолия стиснула кулачки, присела на деревянный топчан, торчавший в углу неряшливо обструганными досками.

Боже мой, как это пугает, когда тебя никак, ну никак не воспринимают, не ценят. И совсем не любят - ни капельки...

Вот сидят они сейчас в своей главной штабной комнате, обсуждают, что бы из нее вытянуть такое... А может быть, и выбить - это, мол, неприятно, но необходимо. Родина нам не простит, если мы не... И вот встает такой толстощекий увалень. Жирком оброс и голос писклявый - а требует все того же: раздавить это осиное гнездо! Он ведь еще тогда предупреждал... это была ошибка с самого начала... - А у самого перед глазами стоят такие желтенькие, такие долгожданные генеральские звездочки на погонах.

Магнолия заинтересовалась. Ведь она их действительно видела. Слышала. Какое-то реальное обсуждение своей участи, происходящее где-то рядом, недалеко - да чуть ли не прямо над головой, в штабной комнате. Правда, слышала и видела как-то изнутри - через их мысли. Такого до сих пор она за собой не замечала.

Магнолия улыбнулась, уселась поудобнее, укутала голые коленки ветхим, серым от старости байковым покрывалом, что мятой бесформенной кучей валялось на топчане, и попыталась разобраться в своих ощущениях.

Ну, во-первых, так воспринимать мир было сложновато. С одной стороны, вроде бы большое преимущество: ты сидишь здесь, взаперти, а они у тебя как на ладони. Но, с другой стороны - видишь-то чужими глазами. Сразу чуть ли не десятком чужих глаз!

Одна штабная комната, но с пяти точек зрения приобрела вдруг какой-то дикий вид - как бы вывернулась наизнанку.

У Магнолии даже голова закружилась! Она покрепче схватилась за край топчана, чтоб не свалиться на пол в случае чего. Но уже через минуту легкая тошнота вроде пропала. Не так все и сложно, надо только помнить: раз их пятеро и все сидят вокруг стола спинами к стенам, то и она воспринимает стены той штабной комнаты как находящиеся за спиной. Все четыре стены - у нее за спиной. Сомкнулись, наложились друг на друга, ужались - чуть ли не в одну точку. А стол, вокруг которого там все сидят, тот наоборот: расширился, расползся, охватывая ее неестественно вспучившимся кольцом. И на его солнечной блескучей поверхности лежали сразу десять ее локтей. Как бы ее. Но десять - вот в чем неудобство! И мысли разные в голову лезут. Штук пять или даже шесть.

Постой, а откуда шестая?

Фу ты! Это ж ее собственная. Но какая она невзрачная, тусклая. Даже не мысль, а ощущение. Однако как разительно ее тусклое ощущение отличается от вальяжности штабной пятерки, возложившей свои локти на стол. Уж им-то вполне хорошо - там, за этим столом. А она явно ощущала неудобство. Мелкое, но неприятное.

Все еще не выходя из состояния погруженности в головы других людей, она неуверенно повела ладонью перед лицом - как бы отмахиваясь от чего-то. Но ощущение неудобства все усиливалось.

Пришлось отвлечься. Вернуться к себе - в крепко запертое помещение без окон.

Она сладко потянулась - будто со сна. Глубоко вздохнула и осмотрелась.

Все вроде было тихо по-прежнему. Гнетуще тихо. И очень чесалось под правой коленкой.

Приподняв за скользкий от времени край байковое одеяло, она осторожно заглянула под него.

На гладкой коже голени сидели какие-то насекомые. Их тельца торчали из ноги как две миниатюрные черные щепочки. Еще несколько таких же черных маленьких козявок медленно, но вполне ощутимо карабкались по ноге вверх от щиколотки.

До этого Магнолия не имела никакого опыта общения с кровососущими. Она даже не знала такого слова: "блоха". И не подозревала о существовании Рекса кобеля боксерской породы, родного и близкого существа для полковника Васина. А между тем полковничий Рекс всего несколько часов назад мирно спал на этом топчане, и непонятное жжение, ощущаемое Магнолией как раз в районе пребывания двух насекомых, объяснялось предельно просто. Так просто, что даже неопытная Магнолия наконец-то поняла.

Вскрикнув, она вскочила на ноги. Негодующе замахала на наглых козявок руками, беспорядочно закричала:

- Вон! Уйди! Фу!

Какая-то судорожная брезгливость не позволяла ей прикоснуться к их черным тельцам.

Некоторые козявки послушались, исчезли с ноги. Штуки же три упорно продолжали ползти вверх. И рядом с ними вдруг возникла еще одна - мгновенно, как бы из ничего. То ли вернулась одна из прежних, то ли новая.

"Они умеют перемещаться в пространстве, как я!" - панически подумала Магнолия. И затрепетала, представив, как такие козявки устремляются на нее со всех сторон, со всех концов света, облепляют ее ноги, голову, грудь черным шевелящимся движением...

- О боже! - ужаснулась она и гадливо, ладонью, стряхнула с ноги оголодавшую без боксерской крови живность.

И даже не заметила, когда отпрыгнула от топчана к середине помещения. Ее трясло, пальцы дрожали.

- Боже, боже... - повторяла она, как заведенная.

А рядом тихо смеялись. Она не услышала - она почувствовала. Как раньше чувствовала разговор в штабной комнате.

Смеялись явно над ней. Хохотало несколько человек - два, может, три.

Магнолия растерянно завертела головой, пытаясь понять: кто это смотрит на нее и смеется. Но нет - что это она, в самом деле! - ведь нигде ни оконца, ни даже щелочки. Нету никого! Нету даже глазка в тяжелой двери, обитой металлическими листами.

Но на нее явно смотрели. И потешались, подглядывая. Какие-то невидимые, маленькие, тихие - наподобие тех кровожадных козявок, что только что покушались на кожу. Этих тоже хотелось прижать ногтем к чему-то твердому и надавить - так, чтоб квакнули и раскололись.

Магнолия почему-то представила смеющихся в виде крохотных стеклянных шариков. Но нет - они были не маленькие. И хохотали от души, во все горло. Просто они были довольно далеко.

Магнолия попыталась сосредоточиться на этих троих, на подглядывающих, но не смогла... Она не видела их! Почему?..

Почему? Да очень просто - потому что смотрела сейчас их глазами. А они друг на друга не глядели. Они пристально смотрели на нее. И это совершенно зацикливало ее восприятие - сбивало с толку, не выпускало сознание из ее закупоренной комнатенки...

Магнолия даже губу закусила от обиды - и смех прекратился.

У двоих по крайней мере. Третий все продолжал хохотать. А эти двое напряглись, почуя неладное, - слишком уж открыто Магнолия показала свое возмущение - она показала, что слышит их.

- Вот ведьма, - отчетливо сказал один. А другой тревожно пробормотал:

- Молчи, а то накликаешь!

И третий наконец перестал смеяться.

Они смотрели на нее во все глаза, и эти глаза - длинные, как змеи, - лезли через стены, через несколько стен, извивались под землей, проползали даже через такую, вроде бы неприступную, обитую железом дверь.

Дверь.

Магнолия внимательно посмотрела на дверь. Дверь была сравнительно небольшая, и на ней сосредоточиться было легче, чем на обширном пространстве окружающих стен.

Те трое притихли. Но они смотрели - и этого для нее уже было достаточно.

Медленно, стараясь четко контролировать свое приближение по восприятию одного из троих, Магнолия подошла к двери.

Да, похоже, она не ошиблась. Глаз одного находился здесь - она явно видела, что для него с каждым шагом становится все больше и больше. Его глаза видели уже только ее огромное, неестественно выпуклое лицо. ("Как в том зеркале", - подумала она. В каком это? Да в том. Она заглянула в комнату к Юрку, а его не было, и на столике, рядом с электробритвой лежало небольшое круглое зеркало - с одной стороны обычное, а с другой - она посмотрела, и было так смешно: огромные губы, огромный нос, как не ее, а лобик ма-аленький... Но тут зашел Юрок и, как всегда, рассердился, сказал стальным угрюмым голосом: "Чего надо?" - и забрал зеркало. А она растерялась, забыла, что надо, забормотала: "Я только хотела, хотела..." - и убежала, не договорив.)

Не отвлекаться!

Вот, отвлеклась и потеряла того, который смотрел на дверь. Все опять поплыло, расстраиваясь и деформируясь. Магнолия качнулась, теряясь во вновь вспучившемся пространстве, но устояла.

Закрыла глаза, напряглась, перебирая рассматривающие ее взгляды: не этот этому она видна почти вся, причем сбоку. Этот? Он смотрит ей в спину... А этот - вот он, нашла! Этот, стиснув зубы, глядит в ее огромное, выпукло-лягушачье лицо. Ну и рожу же он видит! Но откуда? Из какой щелки он умудряется подглядывать?

Магнолия открыла глаза - нет, тускло поблескивающая кованым железом дверь выглядела совершенно монолитной... И вдруг Магнолия придумала!

Закрыв снова свои глаза, чтобы лучше видеть чужими, она осторожно, как слепая, подняла руку и повела ладонью перед собой - прямо по неприятно-холодной жестяной поверхности.

Оп-па! Потемнело - будто выключили свет. Она отдернула руку - и опять: очень крупно - ее лицо. Руку на прежнее место - и вновь свет померк.

Под пальцами не было щелки. Наоборот - явственно ощущался бугорочек. Магнолия удивилась и открыла глаза. Приподняла палец, заглянула - над поверхностью двери слегка выдавалась шляпка гвоздя. Такая - закругленная. Да вот их на двери сколько набито!

Набито много, но эта шляпка была не как все.

Магнолия поковыряла ее ногтем, серебристая краска чуть отколупнулась, и под ней явно заблестело стекло.

О, да это просто подсматривающий глазок! Может быть, телекамера портативная. В каком-то шпионском фильме по видику что-то этакое было.

А она-то уж напридумывала какие-то глаза, тянущиеся под землей и торчащие из стен!

- Она руками... пальцами видит! - задыхающимся шепотом сообщил один из трех подглядывающих. Который - Магнолия не поняла, да у нее и не было желания разбираться в этих бесстыдниках. Ей хотелось одного: ударить по этому воровскому глазку - так, чтоб осколки брызнули во все стороны!

Но - она внимательно огляделась - ничего в каземате этом не было. Ничегошеньки такого, чтоб взять и ударить. Разве что кинуть один из этих кусков, что плавают прямо в воздухе? Этим, конечно, стекла не разбить, но хоть замазать, забрызгать, может, удастся - по-настоящему, а не так, как этой серебряной краской было замазано, что через нее глазок все прекрасно видел...

Магнолия так увлеклась поединком с подглядывающими, что даже забыла удивиться плавающим вокруг, прямо в воздухе, никогда не виданным желтоватым пушистым комочкам. Она просто протянула руку, схватила ближайший, проплывавший мимо, и, размахнувшись изо всей силы, запульнула его в лжегвоздик.

Комочек полетел правильно, как она и хотела, но не шмякнулся, не залепил подглядывающее око, а втянулся в него как в трубу. И не успела

Магнолия удивиться, как он уже вылетел там, в другой комнате, довольно далеко отсюда. Вылетел со страшным грохотом, со звоном осколков прямо из экрана взорвавшегося монитора.

Магнолия наконец-то увидела этот монитор - глазами двоих, обернувшихся на грохот взрыва. Увидела мельком и всю комнату, вернее каморку, в которой помещались еще два таких же монитора.

Нет, не таких - этот теперь стоял черный, полупустой, как закопченное поддувало в угольной печке, что была в подвале их дома. Он даже еще и дымился. И перед этими оплавленными останками монитора корячился на полу, зажимая лицо руками, пожилой, седой мужчина в простой клетчатой рубашке - вовсе не форменной, не солдатской. Из-под ладоней у него вытекал красный кровавый ручеек, и чистые алые капли заливали его светлые летние брюки - тоже совсем не солдатские.

У Магнолии внутри все так и оборвалось.

- Что я наделала... Ему же больно... Что я наделала... - забормотала она испуганно.

Закрыв глаза, она видела, как двое подняли третьего, как уговорили его сесть, промокнули носовым платком под носом, на подбородке, проверили, нет ли глубоких порезов.

Порезов особых не было, кровь хлестала из носа, поэтому его постарались посадить так, чтоб голова была запрокинута. А сами все опасливо оглядывались на свои работающие мониторы. На нее. На ее сгорбившуюся перед железной дверью фигурку. Комочки, плавающие вокруг Магнолии, на их мониторах видны не были.

"Что же это за комочки такие?" - запоздало спохватилась Магнолия, открывая глаза.

Комочки были нежно-желтенькие, полупрозрачные. Они мягко, приятно щекотали кожу, проплывая мимо.

Магнолия набрала их в ладонь штук пять. Попыталась слепить, как снежок, но они не лепились. Вертко выскакивали из пальцев, разлетались в стороны, как маленькие упругие теннисные шарики.

Со стороны она, наверно, напоминала сумасшедшую: ловит что-то невидимое хватает, мнет воздух...

Магнолии стало неловко - она видела, с каким ужасом и отвращением таращится на нее парочка из далекой каморки - такой же закупоренной, как и ее каземат. Эти трое явно были не военными. И Магнолия вдруг ясно почувствовала, что военные - в том числе и те важные военные, что собрались на совещание наверху за своим полированным столом, - что они не знают о существовании этой троицы. Подглядывающая троица была из некоей конкурирующей организации.

Но и они были люди подневольные. Хоть и без формы. Они бы и рады не подглядывать, и вообще смыться, если б только можно было, - вон как смотрят... Сбились в кучу подальше от работающих мониторов - и жалко их, и противно в то же время.

Чтобы все это прекратить, Магнолия взяла в каждую ладонь по мягкому ласковому кусочку и, прикрыв для верности веки, шагнула к боковой стене - в направлении второго замаскированного глазка.

Дело было сделано. Теперь по крайней мере она точно была одна - без соглядатаев.

Военный совет в штабной комнате - наверху, почти точно над головой, - шел своим чередом. Балабонил вовсю, но она не вслушивалась - это было не важно. Сейчас, во всяком случае.

Сейчас решить свою судьбу должна она одна. А для этого нужно как минимум достаточно хорошо ориентироваться в силах противника.

Вообще-то неплохо было бы присесть - с этими разборами Магнолия чувствовала себя несколько уставшей: побаливали мышцы на руках, ногах, под кожей время от времени пробегал как бы сквознячок, и кожа в этих местах вставала дыбом.

Но куда сядешь - на топчан, к насекомым?

Магнолия вздохнула, поправила выбившуюся прядку волос, закрыла глаза и мысленно осмотрелась.

Ватная тишина карцера как бы раздвинулась, выпуская ее из своего серого плена. Вокруг засветились, запульсировали теплые неясные блики. Каждый из бликов был человеком. Их было много - и все солдаты.

Легче всего было добраться до трех самых ближайших. Эти трое были: постовой у двери штабной комнаты, постовой в коридоре барака, постовой у входа в барак.

Магнолия поочередно осмотрелась глазами каждого из них.

Помещения, открывавшиеся взору первого, дежурившего у двери штабной комнаты, были малоинтересны. У Магнолии от них осталось впечатление казенной, резко освещенной лампами дневного света пустоты.

Второму постовому был виден первый. Даже вряд ли можно было назвать этого второго постовым. Он не стоял (о, как ему позавидовала Магнолия!) - он сидел, небрежно опираясь локтем левой руки на небольшой, но, судя по его ощущениям, очень устойчивый столик. На столике скучал нежно-зеленый телефон без диска, лежала какая-то незначительная бумажка, а на душе было легко и в голове вертелась - то уходя, то опять наплывая, - завершающая фраза из услышанного утром анекдота: "А чего тогда хвастался?"

Магнолия анекдота не знала, фраза казалась ей бессмысленной. Но и ей передалась та безоблачная веселость, которая охватывала дежурного (так она для себя обозначила сидящего).

Взгляд дежурного рассеянно блуждал из стороны в сторону, что дало возможность Магнолии как следует осмотреться.

Столик с телефоном стоял на перекрестье коридоров. Три из них уходили в глубину барака (Магнолия ориентировалась по ощущениям дежурного). Один упирался в дверь штабной комнаты. Тот, лицом к которому сидел дежурный, вел к наружной двери. Между прочим, этот коридорчик имел одно ответвление, и Магнолия вдруг с радостью осознала, что именно это ответвление спускается к ее каземату.

Так, топография барака в общих чертах ясна. А что же снаружи делается?

Глазам третьего постового, замершего у двери казармы, открывался еще не виденный Магнолией уголок хозяйства военных. Когда утром, в предрассветных сумерках, ее вели сюда, она не рассмотрела все как следует - а если честно, то даже и не подумала об этом. Теперь же все удалось рассмотреть спокойно.

Прежде всего за дверью казармы было очень зелено - наверху шумели листьями старые толстые деревья, внизу, вдоль аккуратных асфальтированных дорожек, стоял очень как-то прямоугольно подстриженный кустарник, а стена барака напротив была почти вся под шубой плюща. Прелесть, а не уголок! Особенно после спертой тишины каземата.

В перспективе - там, куда уходила дорожка, между живой, качающейся зеленью была видна серебрящаяся под ярким солнцем полусфера какого-то ангара. Но это если смотреть в ту сторону. А если в эту, то дорожка вела к широким двустворчатым дверям длинного приземистого сарая под красной черепичной крышей.

А ну-ка, ну-ка!

Сарай был побеленный, ухоженный, но Магнолия не могла его не узнать - и ахнула от изумления. Это был ее сарай! Тот самый - растрескивающийся, осыпающийся своей глинобитной стенкой в их сад! Но с солдатской стороны он, оказывается, был - ух ты! - холеный, сияющий свежей побелкой, молодцеватый.

Так вот где она находится! Совсем рядом с домом, совсем рядом с вечно занятым и вечно недовольным Юрком, совсем рядом с уютной, налаженной жизнью... О, как Магнолии захотелось туда, домой... Да вон же они, вон - верхушки пирамидальных тополей, это же граница сада - там, где кончается сарай...

И тут картинка - такая яркая, будто она видела все собственными глазами, вдруг замутилась, потускнела, растворяясь. Магнолия все стояла с зажмуренными глазами, ждала - непонятно чего, - но видела лишь обыкновенную, чуть красноватую черноту.

Магнолия затрясла головой, пытаясь сосредоточиться, пытаясь опять нащупать среди мрака островки сознания находящихся неподалеку людей, но это оказалось столь же невозможно, как... ну, как укусить себя за локоть, что ли, приподнять себя за уши над полом, - словом, невозможно, как любое невозможное дело. Странно, что всего минуту назад она считала это не просто возможным, а само собой разумеющимся. Очень странно.

Сбившиеся волосы щекотали мокрый от пота лоб. Стоять посреди карцера, крепко зажмурившись, было неловко. Магнолия глубоко вздохнула, как бы переводя дух, откинула волосы с мокрого, горячего на ощупь лба ("И чего это я так упрела?"), в некотором недоумении оглянулась по сторонам.

Что она здесь делает? Домой, скорее домой! А тут, как назло, все кончилось. Даже мягкие комочки, беспрестанно летавшие вокруг, исчезли. Она одна. Руки бессильно висят плетьми, а железная дверь... дверь заперта.

Магнолия приблизилась к ней, подергала, как бы проверяя ("А ведь и действительно - заперта!"), уже собиралась отойти - как вдруг почувствовала слабинку. Железная-то она железная, но...

Магнолия держала ладонь на гладкой металлической поверхности и - да, да, точно! - ощущала, что эта поверхность под ладонью делается шероховатой... как бы истаивает, теплеет... как песок под полуденным солнцем в их песочнице. (Им во двор специально привезли песочницу. "Как маленьким!" - бросил презрительно Виктор, но потом она ему же и помогала прокладывать в песчаной горе дороги, строить норы-дворцы, искать маленькие гладкие обломки - по словам Доктора, окаменевшие зубы доисторических рыб... Здорово было!)

Магнолия отвела руку. На гладко-пестрой оцинкованной поверхности двери четким бурым пятном выделялся отпечаток ее ладони.

Она внимательно осмотрела ладонь. Вроде бы ничего особенного. Кожу немного покалывает. Слегка, довольно приятно. Ладонь чуть запачкана - чуть вроде припорошена бурой пылью. Будто провела ладонью по верху пыльного шкафа. А в остальном рука выглядела вполне нормально. Магнолия для пробы еще раз медленно провела рукой по двери. На металле протянулся вполне различимый след пятерни. Металлическая поверхность явно разрушалась от ее прикосновений. Нет, она все-таки невероятное существо. Еще и энергию какую-то излучает - какова девчонка! Даже жалко, что так рано расправилась с теми, подглядывавшими... Хоть они бы оценили...

Она стояла, возложив ладони на дверь, ожидая, что с минуты на минуту дверь разрушится под ее огненосным прикосновением, рассыплется в бурую металлическую труху. Она была великолепна! Только вот дверь все не разрушалась и не разрушалась...

Магнолия отняла набрякшие горячей краснотой пальцы, осмотрела оставленные следы, попробовала металлическую поверхность ногтем.

Не то чтобы поверхность совсем уж не разрушалась. Разрушалась, конечно. Но как-то очень уж медленно. Даже на миллиметр в глубину не продвинулась! Сколько ж это времени надо стоять вот так, излучать, прежде чем в двери прогорит хоть малюсенькая дырочка?

А ведь это идея - насчет дырочки! Не распылять свою энергию на всю ладонь (даже на две ладони!), а сконцентрировать ее на одном-единственном пальце. А прогорит дырочка - тогда уж посмотрим, как ее расширить.

Несколько приободрившись, она приставила указательный палец примерно на середину отпечатка пятерни и стала ждать.

Ноготь так и налился кровью - стал аж черно-малиновым. И ощущеньице было уже не просто тепленького, а прямо даже горячеватого. Очень даже. Так и тянуло отдернуть палец и подуть на него. Магнолия довольно долго не уступала этому порыву, но в конце концов не выдержала...

После дутья палец вроде чуть поостыл, и она решила проверить результаты своих усилий.

Оказалось. Боже мой, да это просто смешно! Это ж не результат, это ж... Ну просто руки опускаются...

Вот так Виктор однажды пилил железный штырь. Надумал делать пистолетик, быстро нашел подходящую деревяшку, подстругал ее перочинным ножиком получилось что-то вроде похожее. Но явно не хватало ствола или - как там оно называется? - дула, в общем, того, откуда пули вылетают. Недолго думая, Виктор подобрал около сарая толстый железный штырь, прикрутил леской к деревяшке солидненько так получилось. Только длинноватый штырек попался - слишком выпирал. Но Виктор слетал к Юрку, выцыганил ножовку по металлу и пристроился здесь же, возле сарая, на бревнышке отпиливать до подходящего размера. Буквально несколько раз провел - глядь, поперек ржавого штыря пропилилась такая блистающая белая борозда! Как Виктор тогда расхвастался! "Видала: дело мастера боится!" А потом пилит-пилит дальше, пилит-пилит - бороздка какая была, такая и осталась. Разве что опилок блестящих прибавилось. Вот так мучился он мучился - минут двадцать! Или даже сорок. Потом принялся гнуть этот штырь по месту распила - отломить хотел. Куда там! Вроде уже и согнул - а разогнуть не может. Да злится! Кричит, зубами скрипит! Так и бросил свой пистолетик, не доделал.

"Ну уж дудки!" - Магнолия сжала кулаки. Одно дело - пистолетик, а другое дело - здесь. Я эту дверь добью!

И вновь со всей решимостью она приступила к двери. И уже не отступала, не дула на палец, хотя припекало основательно. И ее усилия увенчались успехом: палец провалился сквозь металл!

Отдернув руку, она заглянула в дырочку. То, что она там увидела, ее поразило крайне неприятно. Дырка была не насквозь - куда там! - преодолен был только первый слой дверной обшивки. Под металлом явственно проглядывало дерево. О, как это было тоскливо... Столько времени потрачено, а еще деревянная дверь, еще металлическая обшивка с той стороны...

- Вот же... - Магнолия запнулась, мысленно пытаясь подобрать подходящее определение, и закончила совсем ругательно: - Гадины!

Подумала и прошептала упрямо: "Нет уж - пробьюсь!"

Но это было только благое пожелание. Когда она снова приставила к двери указательный палец - вернее, вставила его в дырочку, - выяснилось, что от соприкосновения с деревом палец не нагревается и ничего не излучает.

Она попробовала опять на металлической поверхности - там работало: между кожей и металлом происходило как бы короткое замыкание, и металл хоть и медленно, но превращался в труху. А вот с деревом - ну никак! Нет короткого замыкания, и все...

С холодным презрением глядела Магнолия на плоды своих усилий. Что, доигралась? Эта игра ей совсем не нравилась. Ну ни капельки. Ведь ничего нельзя поделать. Дурацкая игра какая-то. А с какой стати что-то делать? Вот не буду больше ничего делать - стану вот и буду стоять!

Стоять-то, конечно, можно - но это, наверно, один из самых худших вариантов участия в игре. Уж таким образом из игры точно не выберешься держи карман! Единственный выход - постараться выломиться из правил. Так сказать, убежать с шахматной доски.

Магнолия вспомнила огромный, голубовато-ослепительный земной шар, ледяную, бесшумно распрямляющуюся металлическую паутину, затягивающую ее руку, и машинально глянула на эту руку. Да нет, вот она, здесь, не осталась в космическом пространстве. И синяк на месте.

Магнолия так задумалась, покусывая губу, что вздрогнула и перепугалась, когда ключ со стуком вошел в замочную скважину с той стороны двери и два раза повернулся, звонко пощелкивая.

Отпрянув от двери, она замерла. "Что ж это будет, что?" - сжав руки у подбородка, она затаилась - такая беззащитная, такая неловкая...

Дверь приоткрылась, колыхнув воздух, и в карцер спустился, пригибаясь под низкой притолокой, солдат. Он держал перед собой поднос, прикрытый салфеткой. Второй солдат, с автоматом наперевес, не зашел - остался возвышаться с той стороны, готовый в нужный момент на все.

Вошедший осмотрелся по сторонам, прилаживаясь, куда поставить поднос. Стола не было, и он поставил прямо на топчан. Выпрямился, с веселым интересом поглядел на Магнолию, зажавшуюся под стенкой. Такой высокий парень, худощавый, молочно-блондинистый. Он не боялся, и поэтому не был страшен. Встретившись с его зеленовато-серым любопытным взглядом, она распрямилась, опустила руки, а он, так и не сказав ни слова, круто, как по команде "кругом", повернулся, промаршировал обратно к двери, там, под металлической перекладиной, опять пригнулся - и вышел, оставив после себя ощущение чего-то уютного и доброжелательного.

Ключ щелкнул в замке, и опять стало нестерпимо тихо. Только тут Магнолия обомлела: ведь солдат запросто мог заметить на двери следы ее усилий! Хорошо еще, что дверь его ничуть не интересовала. Да и открыта она была так, что вряд ли что можно было заметить. Хорошо получилось, удачно. А ведь в другой раз могут и заметить! Придут за пустой посудой, и запросто могут заметить.

Хоть бы этот же солдат пришел. Он не очень внимательный. С ним так спокойно.

И вдруг Магнолия поняла, что устала от одиночества. Вот ведь и не подозревала, что, оказывается, не любит одиночества. А сейчас так захотелось домой - к Виктору, к Доктору, Юрку, - вот прямо бы вскочила и побежала. Да дверь заперта.

Магнолия грустно выпятила нижнюю губу, беспомощно покивала кому-то незримому: "Да, вот так уж получилось..." Прошла к топчану, присела на краешек, приподняла уголок салфетки - целых три закрытых судка, на алюминиевой тарелочке горка белого хлеба.

Есть не хотелось. Хотелось по-прежнему домой.

Вот бы запомнить, как это она так делала: р-раз! - ив Космосе очутилась! Может быть, еще как следует собраться с силами? Ну-ка: раз! Ну?

И в этот момент на ее колено опять запрыгнуло черненькое насекомое. У Магнолии даже дыхание перехватило от гадливости. Она попробовала отогнать это мерзкое существо, слегка махнув на него ладошкой. Нет, насекомое не прогонялось.

Она нетерпеливо дернула коленкой - и опять насекомое осталось на месте. Вот ведь упорное какое существо!

Собрав все самообладание, Магнолия тыльной стороной кисти правой руки чуть провела по бедру. И в испуге отдернула руку. Потому что насекомое не убежало. Оно тонкой черной полоской размазалось по коже.

- Фу, фу, гадость! - Магнолия подскочила, судорожно сдернула с подноса салфетку, принялась лихорадочно тереть по бедру. И по испачканной ладони. И опять по бедру...

Полоска оттиралась, но плохо. Надо же, как размазалось! Прямо в пыль - как кучка сигаретного пепла. А ведь она чуть-чуть провела!

Магнолия суетилась, все стараясь стереть пакостный след побыстрее, и вдруг подумала, что полчаса назад эти насекомые и не думали превращаться у нее на ноге в пыль. Каких-то полчаса назад...

Недоуменно поджав губы, она еще несколько раз провела салфеткой по бедру и вдруг, ужаснувшись, бросила салфетку, отпрыгнула назад, да куда отпрыгнешь от собственной руки?

Особенно черными были кончики пальцев - будто сажей намазаны... Да и вся ладонь тоже. А от запястья к локтю рука хоть и была еще не черная, но уже и не такая, как обычно, - какая-то неестественно серая, неприятная - муляж, а не рука! Она ошарашенно оглядела свою руку, даже поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть, и заметила еще одну странность: рука, кроме того, что была черной, была еще и зеленая. Такая нежно-нежно-зеленая. Изумрудная, С ласковым перламутровым отливом. Даже вроде как прозрачная. И все это - отдельно от черноты. Чернота - сама по себе, прозрачная изумрудность - сама по себе. Такое впечатление, будто она эти два цвета видела разными глазами: черноту - левым, зелень - правым. А может - наоборот.

Проверить было легко. Она прищурила по очереди оба глаза, но изображение двоилось, даже когда был открыт только один глаз. А закрыла оба сразу - ничего не увидела. Как и положено.

Так, на всякий случай, она огляделась по сторонам: ничего больше не двоится? Вроде ничего не двоилось. Зато уж цвет и свет - все поменялось. Казематик окрасился багровым, адским колером, лампочка под потолком запульсировала, как фонтанчик венозной крови, и рядом с ней в воздухе, неподвижно, как стопудовая гиря, зависла небольшая жирная муха. При этом она совершенно не шевелила встопорщенными крылышками.

"Что ж это делается-то? - ошеломленно подумала Магнолия. - Я что, время остановила, что ли?"

Бордово-кровавые лампочки равномерно-тревожно моргали под потолком, было невозможно тихо.

Магнолия мотнула головой, отгоняя наваждение, отступила на шаг - но наваждение не кончилось. Красноватый сумрак еще более сгустился, лампочка мигнула совсем лениво, и только зеленый фонарик ее правой руки разгорался все ярче неземным великолепным свечением. Магнолия оглядела собственную руку, затаив дыхание, как некий невесть откуда взявшийся фантастический предмет. И точно! Какая-ж это рука? Образование изумрудного цвета напоминало скорее даже не руку, не конструкцию из костей, живого мяса, теплой крови - а что-то вроде искусно сработанной перчатки, наполненной клубящимся зеленым туманом. Туман переливался, опалесцировал, на доли секунды становился почти прозрачным, и тогда сквозь него можно было различить - нет, не стены карцера, не зловеще-красную лампочку под потолком... Там было видно что-то другое... Магнолия сначала даже и не поняла, что именно. Прищурилась, пытаясь разглядеть... Вроде - море? Как будто волны. Огромные, пенные. Проходят чередой, странно сдвинутыми блестящими горами. Или это горы и есть? - только содрогающиеся в титаническом землетрясении, в неведомом катаклизме?

Магнолия смотрела сквозь руку и не могла наглядеться. Что бы это ни было это было красиво. Никаких тебе стен, никаких дверей - буйство, удалая сила, свежесть - вот чем веяло от зеленовато-туманного (как зеленовато-дымного) мира.

Магнолия чувствовала свою сопричастность этому миру: ее ладонь была как открытое окно туда. Куда? В иное измерение? В иную Вселенную?

В затхлой атмосфере ее каземата вроде даже повеяло озоном...

Магнолия глубоко, прерывисто вздохнула - открыла окно пошире. Как это получилось - она не могла объяснить. Но получилось ведь! И зеленоватая прозрачность потекла по руке дальше- к локтю.

Магнолия проверила другую руку - там тоже слегка начали зеленеть (и одновременно чернеть) кончики пальцев. И никаких неприятных ощущений. Только все вокруг как-то накренилось. Магнолия ощутила вдруг, как нелепо стоять, наклонившись к горизонту - вроде Пизанской башни.

Она попыталась выровняться, принять вертикальное положение и вместо этого свалилась на пол. Пол торчал под углом в тридцать градусов палубой тонущего корабля. Она попыталась приподняться, но вместо этого завалилась окончательно. Что-то в геометрии мира было не так.

Она лежала лицом вниз, и перед глазами разливалось изумрудное сияние рук. Подняв ладони к глазам, она придирчиво вгляделась в открывающуюся через них панораму. И, кажется, поняла, в чем дело. Хоть и трудно было уловить в той дымной, беснующейся каше, но эта линия была, и она явно не совпадала с земной. Две линии двух горизонтов, пересекающиеся, как ножи приоткрытых ножниц, готовы были ее разрезать. Вон руки уже по локоть в том зеленом мире. Надо бы, наверно, прикрыть чуток створку окна, а то еще, чего доброго, вывалишься туда ненароком...

Открыть оконце было просто - а сейчас створка неведомого входа в другой мир что-то не хотела поддаваться. Магнолия тужилась, напрягалась изо всех сил, корчась на полу. Она даже, кажется, ползла, инстинктивно пытаясь взобраться по грязным, накренившимся неизвестно куда доскам. Однако для того мира, в который она понемногу соскальзывала, здешние ее усилия не имели никакого значения. Невыносимо тяжелые створки, которые она так легкомысленно стронула с места, разъезжались уже сами по себе. Распахивались все шире... И через открывающуюся щель - туда, в ледяную зеленую кашу - стала мало-помалу перетекать энергия, масса, вещество, пространство - все, что имелось здесь, в земном мире. Сначала тонкой струйкой, потом все шире, все быстрее.

С исступленным подвыванием потек воздух, устремляясь в зеленоватую прозрачность ее пальцев. Мимо лица пронеслась пропыленная нитка паутины и, соприкоснувшись с кожей ладони, исчезла. Как растворилась.

Кажется, в иной мир стал втягиваться и свет: казенная лампочка под потолком пульсировала по-прежнему, но в помещении совсем потемнело. Только ладони Магнолии сияли волшебными изумрудами из-под черной, закопченной кожи. Будто два кристаллических иллюминатора, весело распахнутых в безбрежность лютого океана.

Возникший вокруг сквозняк, все убыстряющийся вихрь тянул уже за собой и Магнолию. Руки ее стремительно зеленели - полупрозрачные перчатки доходили почти уже до плеч. Магнолию охватил ужас: а что будет, когда в это распахнутое окно просунется и ее голова? Да ведь еще немного - и она точно вывалится туда - в ледяной мир, жадно присосавшийся вдруг к земному миру. Она упадет в его зеленую пучину - бульк! - и без возврата. Никто там, в хаосе, даже и не заметит. Если там вообще кто-нибудь есть...

Что-то еще можно было сделать - она чувствовала, она знала: что-то еще можно... Как-то заклинить расходящиеся створки, остановить их движение...

Не особенно понимая, что делает, Магнолия дотянулась до подноса, стоящего на топчане, сорвала его вниз, не обращая внимания на растекающуюся, обжигающую жидкость, обхватила ладонями металлический судок и замерла, блаженно прикрыв глаза. Эффект был достигнут - створки неведомого оконца перестали разъезжаться. Замерли. Щель между ними была широка - очень широка, просто гибельно широка, но она хотя бы еще больше не разверзалась!

Магнолия лежала боком на накренившемся полу, безразлично наблюдая, как подсыхает на руках жидкость (то ли супа, то ли борща какого-то), как оживают разметавшиеся по полу макароны, как медленно подползают к ее рукам, между которыми зажаты металлические судки, как неощутимо ввинчиваются белыми червячками в тыльную сторону зеленой кисти. Магнолии было не до того - она отдыхала.

И вдруг - хруп! - судки сломались в ее ладонях, будто яичная скорлупа. Рассыпались, развалились! Тот мир высосал из них что-то такое, без чего металлическая структура стала рыхлой, ломкой, почти невесомой. И сейчас эти побелевшие скорлупки мелкими голубиными перышками облепили пальцы Магнолии, толкаясь и суетясь в уничтожающем их потоке.

И тотчас створки неведомого окна вновь начали свое неумолимое движение.

Но передышка не прошла даром - теперь-то Магнолия точно знала, что надо делать. Она встала на колени и, шатаясь, то и дело заваливаясь на четвереньки, быстро поползла к двери.

Дверь была большая, очень большая. Магнолия распластала на ней ладони, прижалась голыми, прозрачно-зелеными руками, плечами. Если бы могла - то она вжалась бы в спасительный дверной металл вся! Но дверь была и так достаточно массивная. Даже слишком массивная для того сравнительно узенького отверстия, что Магнолия пробила в иное измерение. Поверхность двери шипела под ладонями Магнолии, трещала, как раскаленная сковорода, створки оконца в иной мир больше не разъезжались.

Более того - Магнолия почувствовала, что они вроде бы начали поддаваться: медленно-медленно, понемножку, но ей удалось начать их обратное движение. Нехотя, будто две каменные плиты, створки смыкались! Изумрудность плечей начала тускнеть - будто впитываясь в руку, в непроглядно-угольную черноту кожи, которая, наоборот, проступала все явственнее.

Пот жгучими щупальцами лез Магнолии под веки, щекотал лицо, она мычала от дикого напряжения - но гибельные створки закрывались.

С сухим хрустом ладони провалились сквозь железно-деревянную дверь. Магнолия ожидала этого - успела быстро перебросить их на чистую поверхность, еще не выбеленную, не высосанную страшным сквозняком.

Через некоторое время проломилось и это место, Магнолии пришлось наклониться к самому полу - только там еще оставалась по-настоящему нетронутая белизной поверхность. Туманно-изумрудные наперстки охватывали уже только ногтевые фаланги пальцев - и через несколько минут дело было сделано. Окно в иное измерение окончательно закрылось - даже щелочки не осталось.

Магнолия проверила еще раз, прислушиваясь к себе, внимательно осмотрела свои страшные черные руки - жуткое зрелище, но зелени нигде не было. Точно не было.

Только убедившись в этом, Магнолия грохнулась в обморок.

Такой знакомый, такой недовольный голос прогремел как властный призыв к жизни:

- Ты че, спать тут надумала?

- Виктор, родненький! - она вскочила с колен, кинулась к нему на шею. Но не тут-то было! - Виктор не позволил ей этого сделать.

С роскошным презрением он отстранился от ее объятий и продолжил тем же недовольным тоном:

- Щас не время развлекаться. Затеяла тут бирюльки!

Он был великолепен - в каком-то немыслимо ладном костюмчике, переливающемся черным бархатом. Стоял он под лампочкой - к счастью, лампочка опять стала обычной, пронзительно-желтой, - и светлые волосы его сияли нимбом. Пухлые губы были старательно уложены в гримаску высокомерия, а руки, чтоб не болтались без дела, помещались на тонкой талии. Он с неприязнью оглядывался в каземате, он всячески демонстрировал, что окружающая обстановка, конечно, не для него, что он, вот лично он - не пробыл бы здесь и одной минуты, если б не некоторые обязанности по отношению к этой взбалмошной девчонке.

- Короче! - твердо резюмировал он. - Хватит тут отсиживаться, когда все наши за тебя как звери пашут. Сбор в а-икс-гэ. Поняла? Повтори, когда сбор.

- Когда? - очумело переспросила Магнолия. Она ничего не поняла.

- В а-икс-гэ! - раздражаясь, прикрикнул Виктор. - Повтори!

- В а-икс-гэ... - неуверенно произнесла Магнолия. - А это...

- Все! Некогда! - отрубил Виктор. - Не опаздывать.

И исчез. Только воздух колыхнулся.

- Но когда это? - торопливо произнесла Магнолия уже в пустоту. И замолчала.

Ну, конечно. Наверняка Виктор успел уже много, пока она тут ковыряется. Ишь как лихо- хлоп, и нет его. Еще небось и удивляется: чего это она там расселась?

А чего это за "наши" такие? И что они за меня делают?

В растерянности Магнолия покачала головой - вот шарады Виктор загадал! И ведь ждут они меня! Когда, где?

А каземат ее, и правда, представлял жалкое зрелище - полный разгром! На полу белесые осколки бывших судков, у топчана ножка подломилась (и когда это она успела?), а дверь - вся в рваных дырах, проломах...

Магнолия подошла к двери, поковыряла пальцем. Дверь крошилась, как старый трухлявый картон. Пошатав, Магнолия отломила несколько толстых пластов двери и, слегка пригнувшись, пролезла в образовавшуюся дыру.

Здесь была довольно темная площадка - лампочка, оставшаяся в каземате, только чуть-чуть освещала бетонный пол, бетонные же ступеньки с правой стороны, круто уходящие вверх.

Магнолия сделала шаг к ступенькам, осторожно глянула наверх. Был виден только серый прямоугольник далекого потолка, и больше ничего. Но она точно помнила, что ступеньки должны бы вывести ее в коридор, к столу, за которым сидит скучающий военный.

Надо, надо идти. Ее ведь где-то ждали!

Она медленно переставляла ногу со ступеньки на ступеньку, стараясь не шуметь, и это удавалось. Во всяком случае, когда ее голова бесшумно появилась в пустом проеме коридора и стала толчками подниматься над полом, бедный военный за столом замер с протянутой вперед рукой (он перебирал в это время какие-то бумажки) и страшно побледнел. Магнолия заметила, что он даже перестал дышать.

Это было уже слишком - Магнолия всерьез испугалась за него и сделала успокоительный жест рукой, чтобы он не боялся.

Возникшие в проеме вслед за головой совершенно черные руки вообще полностью парализовали бедного парня. Если до их появления он еще силился вспомнить, где на его столе располагается кнопка тревоги, то после их появления он оставил эти попытки и только следил, выпучив глаза, за легкими покачиваниями голых черных кистей.

Впрочем, и это продолжалось недолго. Он вдруг нежно, как бы даже с сожалением выдохнул:

- Ах! - и голова его упала на стол, звонко стукнувшись лбом.

Магнолия перепугалась окончательно. Быстро выбежала по ступенькам, в два прыжка пересекла коридор и склонилась над стриженым затылком.

Все было нормально - военный спал, тихонько посапывая. Звездочки на его погонах мирно ходили взад-вперед, в такт ровному дыханию.

- Живой! - облегченно прошептала Магнолия.

Но успокаиваться рано.

- Стой, стрелять буду! - раздался уставной крик из глубины коридора, слева - от двери в совещательную комнату.

Магнолия быстро выпрямилась и увидела наведенный на нее автомат. Вот некстати!

- Не беспокойтесь! Не надо беспокоиться! - как можно убедительнее попросила она солдатика и вежливо помахала ему рукой, подтверждая безвредность своих намерений.

Эффект превзошел все ожидания. Постовой успокоился совершенно, закрыл глаза, голова упала на грудь, колени расслабленно подогнулись и - спиной по стене - он съехал вниз, свернувшись калачиком прямо под дверью, которую охранял. Только автомат звякнул об пол.

Магнолия подошла, проверила - он спал. Как и тот, первый, что остался за своим столом.

Магнолия в раздумье оглядела свои руки. Зрелище, конечно, не очень... Черные, будто в саже замазуренные, но, по-видимому, дело было все-таки в них. Уже двое, стоило ей поднять руки (или даже руку - во второй раз, кажется, хватило и одной) и сделать этими руками какие-то незначительные движения мгновенно погружались в сон.

Магнолия осторожно потолкала солдатика закопченым пальчиком в лоб.

- Ну, чего ты, - сказал он, не просыпаясь, - уйди... - и добавил такое слово, что Магнолия смущенно отдернула руку.

Наверно, это и называется: здоровый крепкий сон.

А хорошие руки, - хоть и почернели. Нет, определенно, это надо использовать.

От свободы ее отделяла теперь только наружная дверь штабного барака. Магнолия сделала так: подойдя, чуть-чуть приоткрыла дверь, высунула с щель ладошку и слегка помахала. Для верности еще и пальчиками пошевелила.

Когда она после этого выглянула, все было кончено: часовой сидел у порожка, уткнувшись носом в колени и опираясь на свое оружие, как на посох. Магнолия подобрала с дорожки свалившуюся пилотку, пристроила ему на затылок чтоб солнышко не напекло.

День был в разгаре. Со стороны плаца слышалось звонкое топанье многих ног, обутых в сапоги, зычное покрикивание кого-то - обутого, наверно, в ботинки. Порывами налетал горячий, пыльный ветер - у Магнолии тотчас заскрипели на зубах песчинки. Шелестела зелень деревьев, рядком выстроившихся у стены следующего барака. Вид, открывшийся от штабного крыльца был Магнолии знаком. Она его хорошо рассмотрела еще тогда, когда могла смотреть сквозь чужие головы и сквозь чужие глаза. Потом, правда, она посмотрела и сквозь собственную ладонь - при воспоминании об этом Магнолию пробрала дрожь. Хорошо, что все так кончилось. Руки, правда, вот почернели - зато теперь этими руками она всех усыпляет в один момент. Ручки-то - ого! - золотые, хоть и черные!

Хороший все-таки денек - на голубом небесном куполе ни облачка. И жить здорово - потому что интересно. Лишь бы с руками не закончилось очень быстро успеть бы добежать домой.

И она вприпрыжку рванула к белой, как простыня, вывешенная для просушки, стене сарая.

Глава VI ОБЪЯСНЕНИЕ

Она осторожно нащупала левой ногой что-то более-менее твердое в этой пахоте и ступила на бывшую нейтральную полосу. И сразу провалилась по щиколотку. Сухая земля насыпалась в сандалии. Тут же. Все бесполезно. Просто надо быстро-быстро перебежать полосу, а на той стороне уж все сразу вытряхнуть, что набьется.

Магнолия поскакала через распаханные борозды, изо всех сил стремясь поскорее достичь противоположного берега. Комья земли то разламывались под подошвами, как песчаные, то оказывались неожиданно твердыми - и ноги соскальзывали с них, подламываясь. Раз она даже чуть не забурилась носом, но вовремя выставила руки и упала на них.

На той стороне, на полоске твердой, травянистой земли, она сделала небольшую передышку. Присела, расстегнула сандалии, высыпала из них крошки нейтральной полосы.

Подумать только! Вчера еще она и пальчиком не прикоснулась бы к этой нейтральной полосе - так твердо знала, что этого нельзя. Нельзя! - об этом не уставал повторять и Юрок, и Доктор просил не подходить к ней близко... А сейчас уже все по-другому. Пахота осталась, но она ничего не означает. Около нее нет никаких часовых, никто ничего не охраняет. Да и охранять-то нечего Магнолия не узнавала сада.

Их сад был весь перекорежен, изрыт, исковеркан, многие деревья повалены, бурьян кое-где торчал островками, а в основном травяной слой был сорван, содран - то ли бульдозерами, то ли экскаваторами. И поверженные кроны деревьев жалко трепетали под порывами горячего ветерка полузасыпанной листвой.

Магнолия дотронулась до ближней яблоневой ветки, потянула, пытаясь вызволить ее из-под пласта рыжей тяжелой глины. Некоторые маленькие веточки освободились, начали распрямляться, отряхивая запыленные листики, - но только с краю. Вся ветка была накрепко впечатана в вывороченный из-под почвы глиняный бугор. Надо было идти. А идти уже не хотелось. Что впереди? Разрушенный, сожженный дом? Убитые Доктор и Юрок? Лучше не знать. Лучше сидеть здесь, греться на солнышке - даже если сидишь на последней нетронутой полоске травы, зажатой между разрушенным садом и бывшей нейтральной полосой. Лучше закрыть глаза и думать, что ничего - ничегошеньки! - не произошло. И не могло произойти. Скоро придут учителя, и надо будет идти на урок. Ой, я не выучила уроки! Пусть, пусть! Это даже лучше - такое горе: не выучила уроки, меня будут ругать, мне будет стыдно, ужасно стыдно - и все по-прежнему - да, да! - лишь бы только все по-прежнему!

Виктор хотя бы пришел... Нашел же он меня в том карцере, вот бы и сейчас возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти, к кому. У него вроде тогда сорвалось: "К нашим". Наверно, это те, которых она видела в госпитале.

А тот, в госпитале - тоже врач - сам покончил с собой... И не будет ли "по-прежнему"? Было ли "по-прежнему"? Как она себя осознала - уже летели пули, уже кто-то умирал... Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной - но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили, играли, смеялись во все горло? Одна видимость... И хорошие, добрые люди - Доктор с Юрком охраняли эту видимость... Что может быть лучше видимости! Зря я не соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше, только облачко атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил - и зачем? Чтоб сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!

- Орешь-то ты чего? - неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.

Он был все такой же нарядный, только теперь его к тому же украшала голубая шелковая лента, наискосок через грудь.

- Виктор! - Магнолия вскочила, обливаясь счастливыми слезами. - Я не орала, Виктор, милый... Мне только было так горько, так хотелось, чтоб ты появился скорей, я не знала, куда идти...

- Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с Церемонии Посвящения. Хорошо, что меня уже успели посвятить, - видала? - Он горделиво указал на ленту. - Ну, давай, говори быстрей - что хотела?

- Виктор, - шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. - Я ничего не понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?

- Да, кстати. Я ж тебя должен спросить. Ты почему не явилась в назначенный срок? А? Отвечай, быстро! - и он замолчал. То ли ожидая ответа, то ли вслушиваясь в себя.

- Виктор, родной мой, да я ж не знаю даже, о чем ты говоришь, - залепетала Магнолия, - я ничегошеньки не понимаю, объясни, пожалуйста, толком!

- Так. Что не понимаешь? - отрывисто спросил Виктор. - Конкретно давай.

- Ну... Посвящение это твое... Куда я явиться должна была? Кто назначил мне явиться? Ну, я не знаю - мне ничего не понятно!

- Посвящение есть Посвящение. Что непонятного? Время явки ты уже просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем послал сам Семен. Что еще? - отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.

Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.

Наконец в голове забрезжило. Вызов!

- О каком вызове ты говоришь? - нерешительно спросила она.

- Ты не получила вызова? - бесстрастно уточнил Виктор.

- Нет... - тихо, нерешительно ответила Магнолия,

- Но ты умеешь совершать пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да, да, я видел - владеешь. Только ленишься.

- Я не ленюсь, - еще тише ответила Магнолия. - Просто у меня то получается, то не получается. Чаще - не получается. И вызова никакого я не получала. И, может быть, ты... - но тут она замолчала, задумчиво всматриваясь в него.

Без сомнения, это был Виктор. Его высокий лоб, перерезанный двумя морщинками, его конопушки на носу, его губы... Но глаза! - она никогда не видела у него таких отрешенных, пустых глаз. И откуда вдруг у него эта манера смотреть поверх головы, замолкать после каждой фразы, будто вслушиваясь во что-то?

- Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, - попросила она, - ведь ты...

- Ну что ж, - вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не слушал. - И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? - его взгляд опустился к ее лицу. Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека, которому нет особого дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.

У Магнолии все аж замерло внутри.

- Ты, конечно, не из суперов, - размеренно вымолвил между тем Виктор. - Но при условии, что будешь стараться, и ты сможешь принести пользу. Слишком важные задачи стоят перед нами, чтоб пренебрегать любыми ресурсами.

- Чьи это слова... ты говоришь? - побледнев до холодка на щеках, проговорила через силу Магнолия.

- Семена, конечно, - высокомерно ответил Виктор. И в первый раз за весь разговор в его взгляде мелькнуло что-то живое. Но оно быстро погасло, сменившись опять пугающей бесстрастностью.

- Семен Любомудрый, с которым я постоянно нахожусь в контакте, помогает мне формулировать мои мысли. Это честь. Я один из самых способных суперов, поэтому между нами установлен индивидуальный канал. Только двое суперов еще удостоились такой чести. Двое. Но даже ты, если, повторяю - будешь стараться, можешь когда-нибудь впоследствии тоже удостоиться.

- Виктор... - осторожно остановила его Магнолия, - извини, но мне бы хотелось поговорить с тобой. Только с тобой, наедине. - Она тщательно подбирала слова, чтобы не обидеть этого Семена Любомудрого, - к нему, как она поняла,

Виктор относился очень хорошо. - Я, понимаешь, наверно, просто не привыкла так беседовать - втроем... Мне как-то неловко. Не по себе... Можно так сделать?..

- Ну вот! - вдруг почти закричал на нее Виктор. - Что ты наделала, дура? Он прервал связь! Дура безмозглая! Неловко ей! Да знаешь, какое это счастье необыкновенное: чувствовать, что он сам - Сам! - с тобой постоянно. Присутствует в тебе, является частью тебя. А ты при этом - только подумай, только представь на минутy - ты являешься частью Его! А теперь? Дура, дура, дура!

Магнолия не видела его в таком состоянии - глаза бессмысленно бегали, он как-то беспорядочно размахивал руками, пританцовывал на месте, на лбу выступили капли пота.

- Виктор... ну что ты... ну извини, - пролепетала она, - ну ты сейчас же, сию минуту подключишься к нему опять... Только расскажи - в двух словах, коротко, - что случилось, пока мы не виделись?

- Что случилось? То случилось, - быстро, зло проговорил Виктор, взглядывая на Магнолию. - Началось то, для чего мы предназначены. Спасение человечества. Я сам нашел Семена. Сам! Можешь ты это понять? Дура безмозглая... И помог ему включить Программу. И тогда мы все, все супера, получили вызов. И начали приходить в себя. Мы все как один понимаем, что это такое: время а-икс-гэ. Только такие недоделки, как ты, ничего не понимают и не чувствуют. И все, все собрались в Храм Семена, все сейчас, сию минуту проходят Посвящение!

- Виктор, миленький, ты все узнал про нас? Расскажи, расскажи, пожалуйста! - Магнолия даже в ладони захлопала и запрыгала, как маленькая.

- Что - узнал? Ну узнал, - брезгливо скривился Виктор. - Чего там узнавать? Создал нас светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный, двоюродный дядя Семена Любомудрого.

- Это тот, который вот тогда в госпитале? Оживил который нас? - влезла Магнолия. Виктор только передернул плечами:

- Нет, не тот. Ты слушай. Богоравный создал нас для того, чтобы укротить хаос, анархию, разгулявшиеся вокруг...

- А тот, в госпитале который, - это кто был? - опять влезла Магнолия.

- Не знаю я, - медленно, раздельно проговорил Виктор, окидывая ее взглядом, вновь блеснувшим злобой. - И знать не желаю. Я рассказываю тебе настоящую историю, а не какие-нибудь сплетни. И главный человек в истории светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный. И, конечно, Семен Любомудрый.

Как Магнолии ни боязно было прерывать Виктора снова, но она все-таки не удержалась - удивилась вслух:

- Какие интересные фамилии у них!

А Виктор на этот раз не рассердился. Видимо, ему было приятно говорить и думать об этих людях. И приятно, когда ими интересовались другие. Он очень охотно разъяснил:

- Это вовсе не фамилии. Мало ли какие природа могла дать им фамилии! Это их звания, титулы, под которыми они теперь навсегда в истории. Богоравный это потому что создал нас, новых людей. Суперов. А это деяние божественное, никому из людей оно никогда не удавалось. А Любомудрый - потому что его любит мудрость. То есть вся мудрость, которую завещал Богоравный, - вся она перешла к Любомудрому. Он один держит в своих руках нити наших жизней. Это он послал вызов, он...

- Но вы же, ты говорил, вместе послали вызов? - уточнила Магнолия. Ей совсем не нравилось, что Виктор все заслуги приписывает какому-то Семену. Ей хотелось, чтоб и себе он что-нибудь оставил. А она могла бы потом хвастаться: "Тот самый, знаменитый Виктор - ее хороший приятель, можно сказать - дружок детства".

Лицо Виктора медленно наливалось краской. Он еле сдерживался:

- Вот дура! Да я просто первый к нему явился. Повезло мне! Невероятно повезло, сказочно ведь именно через меня, используя спрятанные во мне, в тайниках моей памяти сведения, он нашел Храм, нашел все пульты управления. Да, я помогал ему включать все это, но ведь все шифры, все коды, все ключи были у него! Дурында ты - не понимаешь. Да ему нужен был любой из суперов - кто бы ни пришел! Ему-то все равно было, кого использовать для включения Программы. Это же мое счастье, что именно я оказался там первым!

Магнолии вдруг почему-то стало невыразимо - до боли в груди - жалко его. "Бедненький Виктор... - подумала она, сама не понимая почему, - бедненький мой..." А вслух торопливо сказала:

- Хорошо, хорошо! Извини ты меня, пожалуйста. Говори, я не буду больше перебивать.

Бедный Виктор - он очень изменился. Он стал совсем не такой, как раньше. Но что она могла поделать - он ведь единственный родной ей человек в этом мире. Если и он ее покинет - то она останется совсем одна. И что тогда?..

- "Не буду..." - брезгливо передразнил Виктор. - Ну так молчи. Лезешь не соображая. Там, где твоего умишка не хватает.

Он был мрачен, но вроде остывал понемногу.

- Сама подумала бы: ну что мы значили без Любомудрого?! Болтались тут в садочке. Детвора, тоже мне. Малолетки. Уроки какие-то дурацкие учили. Да нас даже за ворота не выпускали! Нас, суперов!! Да я как вспомню об этом, у меня все от стыда горит! Я создан, чтобы быть грозой любого из этих людишек. Ангелом мщения, возмездием за грехи! Воруешь - получай за то, что разоряешь государство! Развратничаешь - получай за то, что подрываешь основы морали! Пьешь водку, нюхаешь наркотики - умри, как отмирает подпорченный плод на здоровом дереве! Только так! Они уже доказали, людишки эти поганенькие, что их только за ручку и можно привести к светлому будущему. Только подталкивая осторожненько. Не то - ослабь лишь узду - вся их дрянность полезет наружу, вся мелкость их натуры. Да, мы - ничто! Мы, супера, - ничто! Мы - всего лишь безликие орудия в руках Любомудрого. Такими нас создал Богоравный. И я говорю это с гордостью. Потому что я отрекаюсь от себя ради величайшей из целей ради достижения Светлого Будущего Всего Человечества. Да, я, наверно, погибну в пути к этому идеалу! Но потом, когда человечество поймет, кто его привел к цели, то и мне поставят памятник в грандиозном Пантеоне Погибших Героев, В Святилище Богоравного и Любомудрого. А пока я жив, пока мы, супера, живы - мы под водительством Любомудрого успеем наладить порядок в этом смердящем, разлагающемся, как покойник, государстве. Но сделать это мы сможем, только если будем неумолимы. Если каждый из людишек будет знать - и трепетать, сознавая это, - что есть мы. Что нам даны способности и полномочия - явиться в любую минуту, в любое мгновение и в любое место. И воздать должное! Любой и каждый будет бессилен перед нами. Ни постов, ни привилегий для нас не существует. Мы - супера. И руки наши - чисты. Потому что омыты кровью отступников и мерзавцев!

Виктор запыхался, кулаки его дрожали от возбуждения, в уголках губ запеклась пена. Он победно смотрел на Магнолию, ожидая одобрения, и она волей-неволей улыбнулась ему.

Тогда и его губы дрогнули в довольной улыбке.

- Нам предстоит нелегкий путь. Но я знал, что этот путь мы пройдем вместе. Я не сомневался в тебе. Любомудрый, который уже вышел со мной на связь, позволяет тебе, перед тем как навсегда уйти отсюда, взять какие-нибудь сувениры - памятные твоему сердцу безделушки. Женская натура слаба по сравнению с мужской, но к этому надо быть снисходительным. Иди же в дом и возьми на память все, что пожелаешь.

Он величественно простер руку в направлении порушенного сада, подумал, добавил:

- Когда соберешься, так, смотри, если не сможешь сама, позови меня помогу тебе достичь Храма Семена.

И исчез, растворившись в легком порыве ветра. А Магнолия, слегка оглушенная обрушенной на нее информацией, поплелась через сад, спотыкаясь на рытвинах и вывернутых корневищах.

Дом хоть и был цел, но совершенно ободран и изнутри, и снаружи.

Через приоткрытую дверь она вошла в сумрачный коридор. Переступая через остатки вешалки, через разодранные в клочья вещи, пробралась в ту большую, длинную прихожую, куда выходили почти все двери. Что за безделушки ей надо брать, она понятия не имела. Как же это Виктор сказал? "Дорогие твоему сердцу" - так, что ли? Ее сердцу был дорог сад - они так играли в саду! И дом. С каким хохотом они ужинали в потемках, как веселились перед тем, как расстаться на всю ночь! А всегда довольный жизнью и погодой Доктор! А вечно недовольный, озабоченный Юрок!... Сувениры? Да какие же?

Она заглянула в свою комнату. В бывшую свою - там царил такой разгром, что она теперь просто не смогла бы здесь жить. Прикрыла дверь. Постояла в раздумье. И тут почувствовала запах человека. Ну, не запах... А вроде как присутствие. Вроде как рядом. Не так чтобы очень далеко... Лежит себе тихонько человек - и думает.

Неужто возвратилась ее способность читать в головах людей и видеть их глазами? Вот бы здорово!

Но нет- она только чувствовала тепло от неторопливого хода мыслей. И, как гончая, устремилась в направлении этого тепла. По коридору: одна дверь - нет, прохладно, вторая - теплее, дверь в библиотеку - горячо!

В библиотеке тоже был полный разгром: стеллажи повалены, книги раскиданы, растерзаны, вырваны из обложек. А у окна, прямо на бумажной груде, лежит Доктор.

- Доктор! - восторженно вскричала Магнолия, бросаясь напрямик, через книжные завалы.

Доктор встрепенулся, повернул голову в ее сторону и даже, возможно, улыбнулся - глазами. Улыбнуться ртом он не мог - губы и щеки были залеплены лейкопластырем.

- Доктор...

Он лежал связанный, пуговицы на его поношенном сером пиджаке были вырваны, руки заломлены за спину.

- Доктор... - растерянно повторила Магнолия и попыталась отодрать пластырь.

Доктор сдавленно замычал. Лейкопластырь отдирался прямо с кожей, с кровью. Несмотря на все попытки быть осторожной, она все-таки сделала ему больно.

Мир поплыл у Магнолии перед глазами - это зрачки заволокло слезами. Она вынуждена была на секунду остановиться - растереть эти слезинки, выдавить их из глаз.

Наконец целый пласт в несколько слоев кое-как отсоединился от верхней губы Доктора. Она отогнула его вниз и обнаружила, что полуоткрытый рот Доктора забит то ли ватой, то ли тряпкой- уже мокрой от слюны. Поспешно вынимая расползающиеся в пальцах клочья, она чувствовала, что Доктор пытается ей помочь, толкая этот мерзкий кляп изнутри языком. И когда почти все было вытащено, то первые, еще трудно разбираемые слова Доктора были:

- Что у тебя с руками?

"А ведь он, - подумала Магнолия о Викторе, - сколько говорил со мной, а даже внимания на мои руки не обратил". И удивилась. И слегка обиделась. И сказала Доктору с улыбкой:

- Да ничего, ерунда!

Тогда Доктор отвел наконец глаза от ее рук и вымолвил заплетающимся языком, все еще шепелявя:

- Скорее... помоги им...

И потыкал подбородком в боковой угол библиотеки, закрытый единственным уцелевшим стеллажом.

Кому помочь? Там никого не было - Магнолия же чувствовала.

Но Доктор торопил сквозь заворачивающийся опять лейкопластырь:

- Скорее, девочка моя, скорее...

Магнолия пожала плечами, прошла в угол, заглянула за стеллаж. Сначала ей показалось, что там и правда никого нет. Но потом она увидела - и взвизгнула от неожиданности.

Прямо под ногами, темными мешковатыми грудами, лежали два человеческих тела в пятнистой военной форме. Солдаты. Глаза обоих были открыты и смотрели вверх. Солдаты были мертвы.

Они были мертвы? Замерев, прислушавшись, Магнолия почувствовала совсем слабенький, едва уловимый запах жизни.

- Эй! - окликнула она их.

- Ну? - донеслось приглушенно со стороны Доктора.

- Тут солдаты! - сообщила Магнолия, не оборачиваясь, и окликнула их погромче:

- Э-эй!

Ответа, конечно, не было.

Доктор говорил что-то трудно разбираемое со своего места. Магнолия решилась - протянула руку и толкнула ближайшего солдата пальцем в плечо.

Как туго натянутая ткань порвалась - раздался треск, руку тряхнуло, будто от удара током.

- О-ей! - вскрикнула Магнолия, отскакивая.

А солдат начал жить, зашевелился. Лениво заскреб каблуком левой ноги по доскам пола, по кистям рук его пробежала мелкая дрожь, пальцы скрючились, да так и остались.

- Ыгы-ы... - вырвался хриплый неприятный звук из приоткрывшегося рта. А глаза продолжали все так же неподвижно смотреть вверх.

Магнолия отступила еще дальше, со страхом ожидая продолжения.

Продолжение было неожиданным. Пятнистая ткань штанов солдата в районе паха быстро потемнела, и оттуда по ложбинке пола между досками потянулась лужица мочи.

Магнолия отшатнулась, обернулась, жалобно позвала:

- Доктор, Доктор!

- Живы? - едва различимо произнес Доктор, изгибаясь в своих веревках, чтобы увидеть хоть что-нибудь.

- Да, живы вроде... - Магнолия попятилась к Доктору. - Но они так странно себя ведут. Я до одного дотронулась - он не встает, дергается и смотрит вверх...

Об остальном Магнолии сказать было неловко, и она смолкла. Осторожно отвернула лейкопластырь с губ Доктора.

- Значит, все-таки поздно, - пробормотал Доктор. Слизнул кровь с верхней губы. Скривился. - Предупреждал же я его... А второй как?

Магнолия призналась, что до второго не дотронулась.

- Ну что ж ты, девочка моя, - забеспокоился Доктор. - Ну-ка, развяжи меня побыстрее.

Магнолия с готовностью схватилась за узлы, поднатужилась, потянула, выворачивая пальцы, надломила ноготь - но узлы не поддались.

- Ладно, - решил Доктор. - Иди туда, может, хоть со вторым все нормально...

Она - почему-то на цыпочках, стараясь не шуметь, - вернулась в закуток. Преодолевая дурноту, дотронулась пальчиком до второго лежащего - результат был тот же. Бабахнул разряд, человек в пятнистой форме задышал, но не встал и вообще осмысленных движений не произвел.

- Нет, он тоже... - отрицательно замотала Магнолия головой, выглядывая из-за шкафа. Доктор устало вздохнул:

- Ну ясно.

И с неожиданной яростью добавил:

- Поделом сволочам! Это им за все.

Магнолия даже замерла в страхе. Таким она Доктора еще не видела. Неужели и он бывает злым?

- Ладно, - сказал Доктор, прикрывая глаза. - Ладно... Вон там, детка, стекло разбитое. От книжного шкафа. Будь добра, возьми его, разрежь эту чертову веревку.

Он указал подбородком и грузно перевалился на бок, выставляя связанные руки, чтоб ей было удобнее резать.

- Ты предупреждал? Кого? - спросила Магнолия, осматриваясь в поисках стекла.

- Да Виктора нашего.