Маленькая леди

5

Джим очень хотелось попасть в тот самый центр, около которого она так часто встречала роскошных мадам и их «кошельков» с огромными пакетами «Версаче», «Дольче энд Габана», «Келвин Кляйм»… Но, к сожалению, это место было слишком опасным. Вдруг ее узнает кто-нибудь из бывших «клиентов»? Тогда беды не миновать. И, самое страшное, она не только попадется, но и опозорит Майлса, который здесь совершенно ни при чем…

Но ее страхи оказались напрасными. Майлс привез ее в другое место. Это было высокое здание, как показалось Джим, полностью сделанное из синих зеркал, блестевших в лучах зимнего солнца. Джим подумала, что здание похоже на огромную глыбу синего льда. Правда, она никогда не видела синего льда, но разве это имело какое-то значение?..

– Чтоб я сдохла! – воскликнула Джим. Она выбралась из «ниссана» и восхищенно созерцала величественное здание. – Чтоб я…

– Джим, – сурово пресек ее восторги Майлс. – Не нужно говорить «чтоб я сдохла» по любому поводу. Научись выражать свое восхищение другими словами. Например, почему бы тебе ни сказать: «какое красивое здание» или «ничего подобного я в жизни не видела»?

Джим повернулась к нему, прищурив жадеитовые глаза. На ее лице было крупными буквами написано: «Волосатый, ты опять все испортил». Но Майлс был непоколебим.

– Повторяй за мной. Какое красивое здание!

– Какое красивое здание… – уныло повторила Джим, разглядывая носки своих кроссовок.

– Ничего подобного я в жизни не видела!

– Ничего подобного я… Послушай, Майлс, но ведь в этой черто… в этих твоих словах нет ничего радостного. Они скучные какие-то…

– По-твоему, «чтоб я сдохла» – веселее?

– Ага…

– Не «ага», а «да». Просто «да».

– Да. Когда я говорю «чтоб я сдохла», в этом – все мои чувства… А когда я говорю: «как прекрасно» или еще что-то в том же духе… Вся радость пропадает…

– Пойми, Джим, если ты произнесешь свою коронную фразу в обществе известнейших адвокатов, на тебя посмотрят как на дурочку. Ты хочешь выглядеть дурочкой?

– Нет.

– Значит, надо говорить «как прекрасно».

– Ладно… – Джим разочарованно махнула рукой. А она-то думала, что богатым живется гораздо веселее, чем бедным. Но если они не могут говорить, что хотят, какая же в этом радость? Лучше уж промолчать, чем выказать свой восторг таким скучным восклицанием. Но, если Майлс считает, что это будет звучать умно… – Ничего подобного я в жизни не видела… – уныло произнесла Джим.

– Отлично, – похвалил ее Майлс. – Чуть больше энтузиазма в голосе, и будет просто блестяще. А теперь – пойдем. Нам предстоит несколько тяжелых часов…

Джим хотела поинтересоваться, почему их ожидает «несколько тяжелых часов», ведь они идут всего-навсего покупать одежду, но передумала.

Потому что, как только они вошли в «синюю ледяную гору» – так Джим окрестила про себя торговый центр, – она сразу позабыла обо всем на свете. За раздвижными стеклянными дверцами, отделяющими одни помещения от других, было столько интересного… Украшения из золота, серебра и сверкающих камней, чудные статуэтки из фарфора и бронзы, разноцветные флакончики и затейливые висюльки из стекла и разноцветных перьев. Последние понравились Джим больше всего. Она даже немного отстала от Майлса, чтобы рассмотреть их поближе.

Что-то похожее Джим видела в китайской лавке, куда когда-то водила ее мать. Но это было так давно, что Джим была вовсе не уверена в том, что именно эти странные висюльки она видела у старика-китайца.

– И что ты здесь нашла? – поинтересовался Майлс, которому пришлось возвращаться за Джим. – Я, между прочим, решил, что ты заблудилась…

– Извини, – смущенно пролепетала Джим, прикрывая пушистыми ресницами зеленый огонь, полыхающий в раскосых глазах. – Я тут… э-э-э… – Ей было стыдно признаться Майлсу в том, что она прилипла к витрине, рассматривая какие-то безделушки.

Но Майлс и сам увидел «ветерки», подвешенные к потолку.

– А-а… Любуешься «ветерками»?

Джим кивнула, все еще смущаясь.

– Если будешь умницей, я куплю тебе один из них. Или даже два. Когда мы закончим с выбором одежды.

Сердце Джим радостно забилось, но она не смела выказать своей радости Майлсу. Неужели у нее будет висеть такая штука?! Она не верила своему счастью…

Окрыленная надеждой, она пошла вслед за Майлсом. Теперь она готова была слушаться его и беспрекословно выполнять любой его приказ.

Им нужно было подняться на третий этаж, и Майлс привел ее к лифту. Джим никогда таких не видела. Лифт был выпуклым и полностью прозрачным, как аквариум. Из него было видно все, что происходило и внизу, и наверху. Когда лифт мягко поплыл вверх, и маленький фонтанчик на первом этаже остался внизу, Джим стало не по себе. Но все равно она не могла оторвать восхищенного взгляда от того, что творилось за стеклами лифта-аквариума.

Наконец-то они оказались в том месте, которое искал Майлс. Это был огромный отдел, полностью забитый вешалками с одеждой. Джим недоуменно покосилась на манекены, наряженные в странные юбки, платья и пиджаки. Хоть бы Майлсу не пришло в голову одевать ее во все это. По мнению Джим, вещи были ужасно неудобными и, что самое отвратительное, девчачьими.

Через некоторое время выяснилось, что страшные подозрения Джим не лишены оснований. Очевидно для того, чтобы усугубить мучения Джим, Майлс взял себе в помощь несколько девушек-консультантов. Они смотрели на Джим, как на существо, попавшее к ним с другой планеты, и пытались прикрыть свои удивленные взгляды напускной любезностью.

Джим остро почувствовала, что ей хочется завыть диким зверем и сбежать из этого магазина. Но путь назад был закрыт: она ведь согласилась на условия завещания… и оставалось только одно: сопротивляться решениям Майлса и найти одежду по своему вкусу. Джим твердо решила отстаивать собственное мнение.

– Ну, Джим, – обращение Майлса знаменовало начало экзекуции. – Сейчас мы займемся твоим гардеробом.

Это прозвучало как угроза, поэтому Джим крепко сжала маленькие кулачки.

– Как насчет этого? – поинтересовалась худенькая девушка, указывая рукой на один из манекенов. – Если носить эту юбку с каблучком, мисс…

– Маккинли.

– Мисс Маккинли будет казаться выше. К тому же с ее фигуркой жакет и юбка будут смотреться безупречно…

– Отлично. Давайте.

Джим в ужасе покосилась на манекен. Жуткая юбка тыквенного цвета с рваными концами и пиджак цвета детской неожиданности с огромными пуговицами. Да еще и «каблучок», одна мысль о котором заставила Джим покрыться холодным потом. Они хотят, чтобы Джим надела это?! Да ни за что!

Девушка-консультант, мило улыбаясь, протянула Джим вешалку с одеждой. Но Джим только сильнее сжала кулачки.

– В чем дело, Джим?! – поинтересовался Майлс. – Что-то не так?

– Я не надену эти вещи. – Джим опустила голову, чтобы не видеть изумленных взглядов, обращенных в ее сторону. – Не надену, – повторила она, как будто ее могли не понять с первого раза.

– Но почему, Джим? – Карие глаза Майлса округлились. – Это дорогие модные вещи… Почему ты не хочешь их надеть?

– Потому что они – девчачьи, – выразила свою мысль Джим и подняла взгляд. Она не ошиблась: все смотрели на нее с удивлением.

Майлс понял, что вопрос о половой принадлежности Джим нужно было выяснить еще тогда, когда она только появилась в его доме. И он совершил большую ошибку, что не сделал этого. Что ж, ему оставалось только одно: выяснить этот вопрос сейчас и попытаться укротить строптивую Джим.

– А кем ты себя считаешь? – поинтересовался он у Джим, пытаясь сохранить остатки хладнокровия.

– Я не хочу носить девчачьи шмотки.

– Ты не ответила на вопрос. Ты ведь – девушка, Джим. Девушка, а не парень. – Их взгляды скрестились. Майлс увидел жадеитовые глаза, сочащиеся зеленой злостью. Хотел бы он знать, почему эта девчонка так не хочет быть женщиной? – Ты – девушка, – повторил он, – и поэтому тебе нужно носить вещи, соответствующие твоему полу.

– А я не хочу. – Джим смотрела на него уже с нескрываемой злостью. – Не хочу и не буду носить девчачьи шмотки. Я прекрасно обходилась без них все это время…

Вот задача… Майлса прошиб холодный пот. С Джим сложно было поспорить – ведь правда же обходилась… И обойдется впредь… Только в обществе никогда не поймут девушку, которая одевается как парень… Как же объяснить это Джим? Для того чтобы она надела эти вещи, нужна серьезная причина. Какую же причину должен привести Майлс? Ну думай же, Майлс, думай… Для этого тебе и дана твоя светлая голова…

– Послушай, Джим… – Майлс выдавил из себя улыбку. – Тебе не обязательно ходить в этих «шмотках» всю жизнь. Ты будешь носить их только три месяца. А дальше – тебе решать, в чем ходить. И потом, почему бы тебе ни попробовать? Это разнообразит твой опыт…

– А почему бы тебе не нарядиться в девчачьи шмотки?! – вспылила Джим. – Натяни-ка туфли на каблуках! Напяль на себя пиджак цвета детских какашек! – Одна из девиц, окружавших Джим и Майлса, прыснула. – Ты тоже сможешь… разнообразить опыт!

– Если ты заявишься на ужин в этой своей куртке и нелепом шарфике, тебя на смех подымут! И все твое обучение будет напрасной тратой времени! Неужели ты не можешь этого понять?!

– Мой шарфик – вовсе не нелепый! Он – хиповский!

– Боюсь, моя дорогая Джиллиан, этого никто не оценит, – ехидно усмехнулся Майлс и сам себе удивился. Неужели в этой дурацкой ситуации он еще может ехидничать? Впрочем, что ему остается?

– Я не Джиллиан, я Джим! – Джим вспыхнула и метнула в его сторону ядовитый взгляд.

Майлс понял, что она серьезно оскорбилась. Теперь он знал, какой кнут может подействовать на эту упрямую девчонку.

– Обещаю тебе: если ты не наденешь эту одежду, то я постоянно буду называть тебя Джиллиан. Так и останешься для меня Джиллиан. Джиллиан, – со смаком повторил Майлс, чувствуя, какое недовольство вызывает у Джим ее имя, произнесенное вслух. – Не валяй дурака, Джим, – добавил он уже мягче. – У нас с тобой – трудная задача. И мы должны выполнить ее вместе. Ты ведь уже взрослая, неглупая и понимаешь, что к чему.

Вот так. Вначале кнутом, а потом пряником. Только таким способом можно добиться хоть чего-то от этой упрямой девчонки. Джим и впрямь присмирела. То ли она действительно испугалась обращения «Джиллиан», то ли упоминание о ее возрасте и уме сделало-таки свое дело…

– Ладно, – сдалась она. – Только не вздумай называть меня «Джиллиан»! – Джим даже скривилась, выговаривая собственное имя. – Я буду носить эти шмотки ровно три месяца. И ни днем больше.

– Только три месяца, – подтвердил Майлс. – Вот и умница. А теперь марш в кабину – переодеваться…

Джим насупилась и побрела с одеждой в кабину. Девушка, хихикавшая над словом «какашки», подсунула ей еще и коробку с туфлями. Майлс вытащил платок и утер лоб. С него семь потов сошло, пока он уговаривал эту вредную девчонку. Но кто говорил, что будет легко?..

Обступившие его девушки наперебой начали утешать его и давать советы. Майлс слушал их вполуха, дожидаясь появления Джим. Он боялся, что новая одежда будет сидеть на ней так же нелепо, как и старая джинсовая куртка с «хиповским» шарфиком… Но Джим, которая вышла через несколько минут, полностью опровергла его опасения.

Она выглядела сногсшибательно. «Клево», как выразилась бы сама Джим. Пиджак сидел на ней как влитой. Он изящно облегал красивую маленькую грудь, приоткрывал впадинку, разделявшую груди, – это выглядело не вызывающе, но очень сексуально. Юбка подчеркивала тонкую талию Джим, мягко лежала на бедрах и выгодно открывала стройные ножки девушки. Цвет наряда превосходно оттенял зеленые глаза Джим. Теперь они казались по-настоящему загадочными и такими яркими, как будто в них были вкраплены все самые зеленые камни мира.

Майлс почувствовал глухое волнение, разраставшееся внутри. Он смотрел на Джим, не в силах оторвать от нее восхищенного взгляда. Она была прекрасна, нет… Она была восхитительна… Жадеитовый огонь прищуренных глаз, пухлые губы, которые способны довести мужчину до безумия… Куда подевалась та Джим, которая минуту назад напоминала мальчишку-подростка? Теперь это была женщина-пламя, женщина-огонь, женщина-страсть… И эта женщина зажигала внутри Майлса чувство, которому он совсем не хотел поддаваться, – желание… Так она словно наказывала Майлса за то, что он был с ней резок, обращался с ней, как с непослушным ребенком, не хотел понимать ее. Впрочем, все это были домыслы, и Майлс прекрасно понимал, что у Джим и в мыслях не было того, что он только что насочинял. Вдруг он почувствовал мучительный стыд и за свое дикое желание, и за глупые мысли…

– Ну что таращишься?! – выпалила Джим, все еще злясь на Майлса. – Правда же я выгляжу как идиотка? – поинтересовалась она у обступивших ее девушек. – Форменная дура… На Тоск-стрит меня бы на смех подняли…

Девушки загалдели и, перебивая друг друга, начали расхваливать Джим:

– Просто чудо!

– Восхитительно!

– Такая хорошенькая!

– Все мужчины будут у ваших ног!

– Присоединяюсь к общим комплиментам. – Майлс даже отвесил Джим поклон в знак восхищения. – Но что же, ты так и будешь стоять у кабинки? Может, пройдешься?

– Пройдешься? Легко сказать, Волосатый! – пробурчала про себя Джим.

Ей такого труда стоило надеть на свои ноги эти ходули! А теперь Майлс предлагает еще и пройтись в них. Она же не циркачка, в конце-то концов. Джим, сколько себя помнила, всегда носила кроссовки. Она разве что не родилась в них… Но разве может Джим объяснить это Волосатому, который смотрит на нее своими медовыми глазищами и улыбается так, как будто она испекла ему торт ко дню рождения?

Джим испустила глубокий вздох. Ничего не поделаешь. Раз уж она вырядилась в эти шмотки, придется учиться их носить… Стараясь не обращать внимания на Майлса и девиц, глазеющих на нее, как на ребенка, делающего первые шажки, Джим сосредоточилась на ненавистных каблуках. Шагать было больно. Будто в ноги впивались какие-то невидимые иголки. Да еще и неудобно. Джим носило в разные стороны. Она боялась, что упадет на глазах у Майлса и сломает себе ноги. Шаг. Еще шаг… И еще один шажок… Джим подняла глаза, чтобы торжествующе взглянуть на Майлса, но сделала это напрасно. Один неверный шаг, и ее нога, обутая в «ходули», поскользнулась на полу, покрытом гладкими плитками.

Случилось то, чего Джим боялась больше всего: она упала прямо под ноги Майлсу. Пытаясь соскрести свое тело с белоснежных плит, Джим не чувствовала боли. Она ощущала только стыд. И от этого стыда на ее глаза навернулись слезы. Съежившись, Джим ждала взрыва хохота. Особенно громко, наверное, рассмеется Майлс, подумала Джим. Уж ему-то есть над чем посмеяться: жалкий заморыш, которого он вытащил из трущоб, грохнулся у всех на виду, растекся, как желе, по полу… Но Джим не заплачет. Ведь она не хочет, чтобы Майлс и эти девицы видели ее глупые детские слезы…

Но, к великому удивлению Джим, никто не засмеялся. Майлс наклонился к ней без тени улыбки на лице и протянул ей руку. В его золотисто-коричневых глазах, которые сейчас казались Джим почти желтыми, светилась тревога. Он волнуется из-за меня! – догадалась девушка и доверчиво вложила свою маленькую ладонь в его руку. Рука Майлса оказалась неожиданно теплой. А Джим почему-то казалось, что его рука непременно должна быть холодной, такой же, как он сам. Но ей было приятно, что она ошиблась. Потому что прикосновение к этой теплой руке, которой Джим доверилась, не только помогло ей подняться, но и наполнило ее душу нежным, светлым чувством. Теперь она не казалась себе одиноким зверьком, загнанным в ловушку. У Джим вдруг возникло ощущение, что рядом с ней появился человек, который поможет ей, укроет от бед. И это доверие, это прикосновение, это тепло – все казалось Джим удивительным и таким приятным. Она еще раз заглянула в глаза Майлса и, улыбнувшись, ответила его обеспокоенному взгляду:

– Мне ни капельки не больно.

– Слава богу. А я испугался, что ты вывихнула себе ногу. – Джим уже поднялась, но Майлс по-прежнему держал ее руку в своей. – Может, на всякий случай, я вызову врача?

– Нет-нет, не нужно, – торопливо ответила Джим. Она до смерти боялась врачей, потому что помнила, сколько боли эти люди причинили ее матери. Они приезжали несколько раз и кололи Коре Маккинли какие-то лекарства, от которых бедной женщине становилось только хуже. – Честно-честно, у меня все в порядке…

Майлс отпустил ее руку и пожал плечами.

– Ну, если ты считаешь, что все в порядке… Что ж, я могу тебя поздравить: сегодня ты получила первый опыт хождения на каблуках.

– Да уж… Эти ходули – что-то ужасное, – пожаловалась Джим девушкам, окружавшим ее и Майлса. – И как только вы в них ходите…

– Мы привыкли, – улыбнувшись, ответила ей одна из девушек. – Вначале, конечно, было трудно… Но, как говорится, красота требует жертв…

– А разве нельзя быть красивой без каблуков? – удивилась Джим.

– Можно и без каблуков. Только вначале нужно попробовать все, а потом выбрать, в чем ты выглядишь лучше.

– А-а… – протянула Джим и покосилась на Майлса. – А можно, я сама выберу то, что мне нравится?

– И опять влезешь в джинсы? – недоверчиво поинтересовался Майлс. – Нет уж. Вначале я куплю тебе то, что считаю нужным, а потом… Потом посмотрим на твое поведение.

Джим насупилась. Этот Волосатый такой упрямый. И во всем гнет свою линию. Он совершенно не хочет с ней считаться. Но выбирать не приходилось. Джим взяла ярко-красное платье, которое всучил ей Майлс, и, стиснув зубы, отправилась в кабинку для переодевания.

Увидев выбор Майлса, девушки с сомнением переглянулись.

– Думаю, красный – не ее цвет, – обратилась к Майлсу одна из них, та, что беседовала с Джим о каблуках. – К ее глазам изумительно подошел бы зеленый…

– Сейчас увидим, – пожал плечами Майлс, выжидающе глядя на кабинку.

Примерно в таком же алом платье Майлс видел Викторию Исприн, когда они с друзьями ездили на уик-энд. Виктория сразила всех мужчин, которые были в то время в загородном доме. Золотые волосы, рассыпавшиеся по алому шелку, голубые глаза, в которых застыло бездонное море. Она была восхитительна… Майлс не мог отвести от нее влюбленных глаз и все старался, чтобы Виктория не заметила его взгляда…

Виктория Исприн была для Майлса идеалом женской красоты и грации. Ему казалось, эта женщина обладает всеми качествами, которые восхищают и вдохновляют мужчин. Она была королевой из королев, самой утонченной леди, изящной, грациозной, загадочной, непредсказуемой и блистательной. На ее фоне меркли самые красивые женщины города. И так считал не только Майлс…

Виктория поселилась в его сердце давно, но Майлс до сих пор не осмелился сделать первый шаг. Он был уверенным в себе мужчиной. И женщины смотрели ему вслед, когда он, в своем черном пальто, на которое падали его темные вьющиеся кудри, шел по улице или переходил от столика к столику на званом ужине. За эту странную, темную красоту Майлса прозвали «Темным ангелом». Ему льстило это прозвище, так же как и внимание женщин. Но Майлсу не нужны были кратковременные романы. Он ждал большого светлого чувства, которое длилось бы долго и основывалось бы не на страсти, не на влечении, а на понимании и взаимном интересе. Майлс очень боялся ошибиться и связать свою судьбу с кем-то, кто вскоре бы надоел ему. Может быть, поэтому он до сих пор не мог признаться Виктории в своих чувствах? А может быть, потому, что у него было недостаточно средств, чтобы обеспечить свою будущую жену, которая отнюдь не бедствовала в родительском доме? Майлс и сам не понимал причины, по которой тянул с признанием.

Впрочем, Виктория Исприн тоже относилась к нему с каким-то странным интересом. Этот интерес то повышался – и тогда Вик флиртовала с ним и беззастенчиво строила ему глазки, то пропадал – и тогда она общалась с ним довольно холодно. Майлсу было любопытно, какая луна вызывает в этой красавице приливы и отливы. Но, не найдя какого-то сносного объяснения, он списал такую переменчивость на непредсказуемый характер Виктории.

Наконец Джим вышла из кабинки. Платье сидело на ней отлично, но алый цвет делал ее бледной. Девушка-консультант оказалась права, но Майлсу так хотелось полюбоваться на Джим в этом платье…

– Ну что? – без особого энтузиазма в голосе поинтересовалась Джим. – По-моему, ужасно…

– Ты погорячилась со словом «ужасно», но этот цвет тебе действительно не очень идет. Может быть, примеришь это? – Он помахал перед ней вешалкой с платьем серебристо-серого цвета, но Джим отрицательно покачала головой.

– Нет. Мне больше нравится другое. – Она доковыляла до одной из вешалок и указала Майлсу на открытое платье из ярко-зеленой материи. – Срамота, конечно… – Джим ткнула пальцем в вырез. – Но цвет мне нравится. Если уж ты задумал вырядить меня в девчачьи шмотки…

– В женские вещи…

– В женские вещи… То могу я хотя бы примерить то, что мне хочется?

– По-моему, у девушки прекрасный вкус, – поддержала Джим консультантка, которая осудила выбор Майлса. – Платье модное и цвет изумительный. Точь-в-точь, как ее глаза.

– Ага. То есть да, – обрадовалась Джим поддержке. – Уж лучше, чем это, – потрясла она подолом алого платья. – Только быков дразнить…

– Хорошо, – махнул рукой Майлс. – Надевай, а я посмотрю, на кого ты будешь похожа.

– Надеюсь, на себя, – хмыкнула Джим.

На секунду Майлсу даже показалось, что Джим знает причину, по которой он хотел видеть ее в этом алом платье. Но он тут же отмел от себя эту мысль – слишком проницательно для Джим.

В этот раз Джим пошла в кабинку с куда большим энтузиазмом, чем в прошлый. И вышла из нее гораздо быстрее.

– По-моему, ничего сидит, – вопросительно посмотрела она на Майлса. – А ты как думаешь?

Майлс думал о том, что напрасно пытался нарядить Джим в те вещи, которые так изумительно сидели на Виктории. Потому что Джим была совсем другой. Более живой, более эмоциональной. Потому она и выбирала для себя другой стиль одежды. И, надо сказать, ей это отлично удавалось. Может быть, зря Майлс отказал ей в возможности самой искать себе вещи?

– Прекрасно, Джим. Мы это возьмем. А теперь попробуй присмотреть для себя что-нибудь еще. Только учти – никаких мужских вещей. И никаких брюк.

Джим, ободренная поддержкой Майлса, перерыла весь павильон. Правда, от правила «никаких брюк» Майлсу все же пришлось отступить. Джим нашла довольно стильные светло-голубые джинсы, усыпанные мелкими стразами, и уговорила Майлса взять их. Он заметил, что Джим очень нравились блестящие вещи. Она, как сорока, накидывалась на них и тут же бежала в примерочную. Правда, и тут она знала меру. Джим брала исключительно элегантные вещи, которые смотрелись дорого и неброско.

Майлс не уставал удивляться, откуда у девчонки, выросшей в трущобах, такой вкус, такое чутье… С небольшой помощью его, Майлса, и консультантов, Джим с легкостью выбирала себе красивые и стильные наряды. Майлс был доволен. Если так пойдет и дальше, то условие Патрика Вондерхэйма будет выполнено без особых хлопот. Правда, Джим – крепкий орешек, и Майлсу придется бороться с ее упрямством. Но кое-какие методы борьбы он уже испробовал. И они оказались весьма успешными…

Наконец-то гардероб Джим был обновлен. Они купили все: начиная от верхней одежды, заканчивая нижним бельем. Покупка белья, правда, вызвала некоторые осложнения. Джим наотрез отказалась надевать бюстгальтер.

– Это девчачье! – вопила она на весь павильон нижнего белья. – Совсем девчачье! Я ни за что это не надену!

Майлс прибег к испытанному методу кнута и пряника. Он пригрозил Джим, что заставит ее расстаться с металлическим кольцом-открывалкой, которое она носила на пальце. Этого Джим вынести не могла и потому согласилась на покупку четырех комплектов нижнего белья: зеленого, розового, синего и фиолетового. Все комплекты были сшиты из кружев, тонких, как крыло бабочки.

– Только на три месяца! Больше я никогда это не надену! – возмущалась она. – Ни за что!

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул Майлс, когда все необходимые покупки были сделаны и Джим стояла перед ним, обновленная и разрумянившаяся от долгих споров. – Совсем другое дело.

На ней были те самые джинсы со стразами, сапожки из коричневой замши, тоже украшенной стразами, зеленая курточка и замшевая сумочка в тон сапожкам. Зеленые глаза Джим горели, но Майлс никак не мог понять, что высекло эту искру: шоппинг, который, вроде бы не доставлял ей удовольствия, или праведное негодование по поводу постоянного вмешательства Майлса.

Но на этом мучения Джим не закончились. Майлс повел ее в салон, где ей изменили прическу и сделали легкий макияж. Несмотря на уговоры Майлса, Джим решительно отказалась красить волосы.

– Во-первых, я не хочу быть блондинкой. А во-вторых, моя мама всегда говорила, что красить волосы вредно и неприлично.

Майлсу пришлось сдаться. Ему нечего было возразить. Последняя попытка сделать Джим хоть капельку похожей на Викторию, провалилась. Впрочем, Майлс уже не был уверен в том, что изменить внешность Джим – хорошая идея. Девушка и так полностью преобразилась благодаря одежде и новой прическе. Теперь ее короткие и блестящие каштановые волосы были стильно подстрижены. «Рваная» челочка и острые височки изумительно шли к ее раскосым зеленым глазищам. Да, Джим была ничуть не похожа на длинноволосую блондинку Викторию – идеал Майлса – но, тем не менее, она выглядела чудо какой хорошенькой.

– У нее нетипичный разрез глаз. А личико – просто прелесть, – улыбнулся визажист, колдуя над лицом Джим. – И поэтому она всегда будет привлекать внимание, если, конечно, будет следить за собой…

Джим поерзала в кресле. Вот уж привлекать внимание в ее планы совсем не входило. Билли Платина всегда говорил: «Чем незаметнее, тем лучше». В ее нелегком ремесле быть заметной – значило обречь себя на провал…

Впрочем, о чем это она? Если ей удастся получить отцовское наследство, то и воровать больше не придется… Волнение как рукой сняло. Джим перестала вертеться в кресле. А когда визажист повернул ее к зеркалу и она увидела себя, то не узнала. Перед ней была совсем другая девушка: настоящая кинозвезда с обложки модного журнала. Загадочные зеленые глаза, пухлые блестящие губы, стильная прическа и одежда, совсем как у тех модниц, которых Джим так часто видела в центре Блуфилда…

– Ух ты! – восхитилась она. – Чтоб я… – Джим покосилась на Майлса, чьи темные брови начали ползти по направлению к переносице, и исправилась: – По-моему, прекрасно. Ничего подобного я в жизни не видела..

Майлс удовлетворенно улыбнулся.

– Пойдем со мной. Ты заслужила свой «ветерок».

– «Ветерок»? – удивленно переспросила Джим. После нескольких часов непрерывных примерок она настолько устала, что совершенно забыла о стеклянной подвеске, которой залюбовалась на первом этаже. – Ах да, – вспомнила она. – Ты еще не передумал купить его мне?

– Нет. Надо же как-то вознаградить тебя за все эти мытарства. Пойдем.

Они снова спустились на лифте-аквариуме и через несколько минут оказались в павильончике с «ветерками». Несмотря на усталость, Джим была очень рада, что Майлс не забыл о своем обещании. И еще ей было необыкновенно приятно, что кто-то хочет сделать ей подарок. Джим выбрала «ветерок» с подвесками из разноцветного стекла – синего, зеленого и желтого – тонкими серебристыми конусами, расписанными какими-то непонятными иероглифами, и перышками тех же цветов, что и стеклянные подвески. Этот «ветерок» понравился ей больше всего.

– Ты можешь повесить его над дверью в своей комнате, – объяснил Майлс. – И он будет нежно звенеть, когда ты откроешь или закроешь дверь…

Нежно звенеть… Джим так понравилось это сочетание слов, что она сладко зажмурила глаза, чтобы лучше его прочувствовать. Нежно звенеть… Как все же красиво говорит Майлс – заслушаешься…

В машине Джим заснула. Даже в самые тяжелые дни своих уличных скитаний она не уставала так сильно, как сегодня. И почему, хотела бы она знать, женщины так любят ходить по магазинам? Может быть, из-за этого приятного чувства, когда у тебя появляется что-то новое?

И все же, самой лучшей ее покупкой был «ветерок». То ли потому, что Джим, уже взрослая девушка, все еще любила игрушки, то ли потому, что этот «ветерок» был подарком Майлса…