Маленький Сайгон

Глава 28

Он запомнил дорогу в Палмдейл, когда отвозил Ким на аэродром в Нижней Мохаве. Она показала ему кружный путь, поэтому он проехал к междуштатной магистрали по дороге номер 605, потом взял курс на север, миновал Лос-Анджелес, выдерживая скорость на отметке семидесяти миль. Выехав за город, он увеличил скорость до восьмидесяти. Старый восьмицилиндровый автомобиль пожирал шоссе. Фрай посматривал в зеркало заднего вида. Воздух при въезде в пустыню стал сухим и горячим. Палмдейл-бульвар пересекал Дивижн-стрит всего в нескольких кварталах от автомагистрали. Фрай заметил на углу китайский ресторан «Счастливая звезда» и автозаправку. Время было десять тридцать девять. Грузовичок Беннета стоял перед телефонной будкой. Брат нервно вышагивал между будкой и машиной. Два вьетнамца стояли поодаль и наблюдали за Беннетом.

Фрай припарковался не доезжая одного квартала, уменьшил обороты двигателя и стал ждать. Никаких признаков присутствия агентов Бернса. Только наблюдатели-вьетнамцы: руки в карманах пиджаков, неподвижные, как статуи. Термометр на здании банка напротив показывал шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту. Горячий бриз дул в окошко автомобиля. Двигатель «Циклона» урчал и постреливал. Фрай проверил магазин пистолета. Семь патронов. Он подержал игрушку в руке и сунул под сиденье. В десять сорок пять к телефонной будке приплелся какой-то древний старикан. Двое соглядатаев его шуганули. Старик повернул прочь, тряся головой, и скрылся в темноте. Фрай увидел, что Беннет забрался в будку, дотянулся и снял трубку. Дважды кивнул, повесил трубку на место и вперевалку вылез наружу. Его провожатые уже сидели в своем белом пикапе.

Шоссе номер четырнадцать напоминало лунную дорожку, что пролегла через пустыню. Ветер продолжал усиливаться, напирал на «Меркурий», заставлял Фрая крепче держаться за руль. Он пристроился в хвост четырем машинам, ехавшим за пикапом. Когда стало некому пристраиваться в хвост, Фрай увеличил дистанцию, выключил фары и продолжил преследование. Он поминутно с мольбой поднимал глаза к зеркалу заднего вида в надежде увидеть команду, высланную Бернсом, но не видел ничего, кроме темной ночи и медлительных грузовиков. Впереди тоже никого не было, кроме брата, везущего целое состояние людям, которые завладеют деньгами и убьют Беннета.

Беннет сделал остановку в Ланкастере и начал прохаживаться перед телефоном-автоматом. Его провожатые припарковались рядом с его грузовичком, но из машины не вышли. Фрай наблюдал за ними из темного укрытия автостоянки на противоположном углу перекрестка. В двадцать три ноль две Беннет ответил на телефонный звонок, получил дальнейшие инструкции и забрался в кабину грузовичка. Затем он опять поехал по шоссе номер четырнадцать в сторону Розамонд-бульвара. Фрай знал наверняка, куда направляется Беннет.

Это был тот же маршрут, который показывала ему Ким: пять миль на восток по бульвару, потом на север по широкой грунтовой дороге с указателем «Рудник Сайдвиндера». Фрай держался на значительном расстоянии, дав Беннету и сопровождавшему его грузовичок пикапу спокойно сделать поворот, потом сам съехал с главной дороги — словно заплутавший житель пустыни, возвращающийся домой после двух-трех кружек пива с приятелями.

Проехав еще полмили, Фрай развернулся, остановился у обочины и стал ждать. Сколько времени нужно Беннету, чтобы сделать милю на север по грунтовой дороге, миновать ворота и проехать последние пятьсот метров на запад по ложбине к аэродрому? Минут пять? Меньше? Фрай опустил стекло и прислушался. Ночь была тиха, если не считать упругих порывов ветра. По другую сторону шоссе лежало плоское, белесое высохшее озеро. Ни машин, ни вертолетов. Никого из ФБР, подумал Фрай. Нас бросили на произвол судьбы.

Поравнявшись со скальной грядой, он выключил фары и поехал по широкой грунтовой дороге при свете луны. Проехал ворота, потом еще метров сто, остановил машину. Сунул пистолет под ремень, поднял капот, как будто с машиной случилась поломка, перелез через оцепление и направился к аэродрому пешком.

Скалы казались предательскими, но лунный свет показывал ему дорогу. Он поднялся на пологий холм, присел на корточки на спуске по ту сторону вершины, затем зашагал по длинному оврагу к зданию аэровокзала. Следующий холм был высок и достаточно крут, чтобы за ним можно было укрыться. Фрай лежал на теплом песке и всматривался в летное поле. Оно было такое же, как в прошлый раз: ненадежное, потрескавшееся и пустынное. Но теперь перед входом в ангар горела лампочка и были припаркованы три автомобиля: грузовичок Беннета и два пикапа. Здание аэровокзала стояло темное. За ним, сбоку от мрачной покосившейся башни, ждал вертолет. Похож на старенький «Белл» — подумал Фрай — машину для перевозки руководителей компании в часы автомобильных пробок. Тем временем двери ангара открылись, и под тусклый свет лампочки вышел вьетнамец. Он плотно задвинул за собой дверь, отрегулировал ремень своей автоматической винтовки и закурил.

Похоже было, что единственным выбором для Фрая мог стать задник ангара. Он пригнулся, спустился с насыпи и обогнул петлю. Песчаная ложбина проходила почти вдоль всей изгороди. Ветер налетал порывами, гудел в ушах, заметал песком ноги до самых лодыжек. Над головой мерцали звезды, ясные и четкие. Из-за массива песчаника он осмотрел задник ангара. Тусклый свет исходил из тех мест, где раньше были окна. Никакой охраны. Гофрированная раздвижная дверь давно сошла с направляющих и была приставлена к стене. Нижние ролики глубоко погрузились в песок, принесенный ветром из пустыни. Нет никакой возможности приблизиться скрытно. Фрай постоял, глубоко вздохнул, выполз из-за камней и пробежал на четвереньках по длинной балке, которая закончилась метрах в пятидесяти от вертолета. Он спрятался за юкковым деревом. Еще одна точно рассчитанная пробежка, и вот он у кабины пилота. Сердце Фрая молотило в грудь, кожа была горяча и суха, правая рука вцепилась в пистолет Беннета.

До ангара теперь оставалось метров тридцать. Фрай прополз их так, чтобы его не было видно из окон, и вот наконец достиг стены старого строения и припал к ней. Завывал ветер, швыряя пыль и песок в металлическую стенку. Ветви скребли по крыше. Фрай подошел к окну и застыл. В темном пространстве он сумел разглядеть очертания старого самолета с пропеллером, а также прямоугольники коробок и деревянных ящиков. А в другой части ангара откуда-то сверху шел расходившийся конусом свет. В луче мельтешила пыль. Световой конус слегка покачивался, а в центре светлого круга сидел на стуле Беннет. За его спиной стоял охранник с автоматом. У его ног находились два чемоданчика с деньгами. Беннет что-то сказал по-вьетнамски, охранник что-то рявкнул в ответ. Когда Фрай увидел Беннета в этом световом круге, одного на стуле посреди великого нигде, он почувствовал, как в нем поднимается гнев. Я слишком далеко от тебя, брат, подумал он. Слишком далеко, чтобы услышать, слишком далеко, чтобы стрелять, слишком далеко, чтобы сделать хоть что-нибудь. Остается только наблюдать. Неужели Ли правда находится здесь, или они попросту заманили сюда Бенни, чтобы взять его деньги и похоронить его в этой пустыне? Сердце Фрая стучало так громко, что он боялся, как бы это не услышал охранник.

Он отполз назад — к сломанной задней двери, и проник в ангар. Остановился у старого самолета. Цементный пол был весь покрыт пылью, но это заглушало шаги. Фрай медленно прошел под крылом аэроплана, потом спрятался за штабелем старых коробок из-под боеприпасов. Ветер снаружи лупил по стенкам. Фрай заметил, что охранник посмотрел в его сторону, затем отвернулся к Беннету. До него футов тридцать, подумал Фрай. Я могу убить его одним выстрелом. С первого раза ты даже не задел бумагу. Вся правда заключена в первом выстреле. Обычно это все, на что можно рассчитывать.

Вне светового конуса быстро двигались какие-то тени. Фрай заметил, что охранник насторожился. Потом звук шагов стал медленно приближаться к месту, где сидел Беннет. Еще доносилось легкое постукивание. Молодой вьетнамец в зеленой солдатской робе вошел в освещенный круг, посмотрел на Беннета и опять отступил в тень. Беннет вскинул голову. Фрай заметил на лице брата, вглядывавшегося в темноту, выражение крайнего изумления, словно тот не верил своим глазам. Еще звук двух шагов, медленные шаги, вновь сопровождаемые постукиванием. Появился чей-то профиль. Еще один шаг — и этот человек вошел в световой конус. Сутулая фигура, опирающаяся на палку из слоновой кости. Лицо искажено до неузнаваемости. Черные очки. Тхак и Беннет смотрели друг на друга долгое, нескончаемое мгновение.

Фрай похолодел до костей. Он не мог отвести глаз от обожженного лица полковника, от щек, носа и губ, сплавленных воедино, словно неумелый ремесленник сварил это лицо, используя остатки материала. На Тхаке была армейская сорочка и брюки, черный ремень и ботинки, офицерская кобура, на мощной деформированной груди — несколько медалей. Он продолжал смотреть сверху вниз на Беннета, Беннет смотрел на полковника. Фрай тоже не мог отвести от него взгляд. Пистолет вдруг оказался ненужным, тяжелым предметом. В этот момент Тхак поднял руку с тростью, едва заметно, и сделал знак кому-то, кто стоял за его спиной. На свет вышла Ли. Руки ее были туго стянуты на запястьях. Ноги связаны на уровне лодыжек толстой веревкой. Солдат, одной рукой державший винтовку, свободной рукой подталкивал Ли. На ней был черный брючный костюм вьетнамской крестьянки. Беннет хотел привстать со стула, но охранник выступил вперед и прикладом усадил его на место. Солдат, охранявший Ли, лодтолкнул ее к Беннету. Тхак посмотрел на чемоданы с деньгами, потом перевел взгляд на Беннета. Когда он заговорил, голос прозвучал искусственно форсированным:

— За последние дни мы много и подолгу беседовали с твоей женой. Я ожидал встретить в Ли Фрай сильную женщину, и я не ошибся. Я надеялся поведать ей правду об истории и о природе, но она слишком опутана твоей ложью, чтобы видеть правду. Ты основательно над ней поработал, лейтенант. Мои усилия оказались безуспешными.

Ли стояла неподвижно. И вновь Беннет попытался подойти к ней, и вновь стражник осадил его прикладом.

Тхак обернулся в темноту и махнул рукой. Охранник, которого Фрай видел у входа в ангар, принес маленький столик и стул и поставил их на границе светового круга. Тхак с трудом протиснулся между и сел.

— Прежде чем завершить нашу сделку, надо уладить некоторые формальности. — Охранник положил перед ним на стол листы бумаги. Тхак снял темные очки, достал из кармана обычные, оптические, неторопливо завел за уши дужки и стал читать: — Второго июля тысяча девятьсот семьдесят второго года ты приказал допросить сержанта южно-вьетнамской армии Хьонг Лама как предателя, а затем казнить, верно?

Беннет передвинулся на край стула, по-прежнему глядя только на Ли, словно кроме нее рядом никого не существовало. Фрай, наблюдая за ее ответным взглядом, старался понять, что означает странное выражение на ее лице. Она выглядела истощенной, почти смирившейся, но не совсем потерявшей надежду. Что же с ней сделал Тхак?

— Лейтенант Фрай, отвечайте!

Беннет назвал свое имя, звание и номер военного билета.

Тхак пошуршал бумагами, затем посмотрел на Беннета.

— Должен вам сказать, лейтенант, что война закончена. Вы проиграли. И чем скорее вы мне ответите, тем быстрей мы закончим.

Беннет продолжал смотреть на Ли.

— Да, я приказал допросить и убить Хьонг Лама.

— С Хьонгом вы проработали около года. Этого человека вы подозревали в том, что он предал американские военные интересы?

Беннет кивнул.

Ли теперь смотрела на Тхака, словно парализованная его лицом и лишенным жизни голосом.

— В ту ночь, когда к вам пришла эта женщина, у нее за спиной был узелок. Его ей передал Хьонг Лам. Что было в том узелке?

Беннет посмотрел на Ли.

— Отвечайте, лейтенант!

— Он дал Ли бомбу. Привязал ей на спину и велел отнести мне. Сказал, что мы должны развязать этот узелок вместе.

Ли посмотрела на Беннета с выжиданием.

Тхак что-то записал.

— Скажите ей, лейтенант, что ваши люди обнаружили в свертке, который Хьонг Лам передал Ли?

Беннет в очередной раз попытался встать со стула, но охранник опять занес приклад. Беннет увернулся от удара, прикрываясь локтями. Фрай заметил, что охранник презрительно скривился, разочаровавшись, что так легко остудил пыл своей игрушки и жертвы. Брат покорно замер на стуле. Фрай сильнее сжал пистолет.

Беннет посмотрел на Ли.

— Она знает. Там была бомба, точнее, осколочная граната, изготовленная из трех минометных снарядов.

Тхак медленно встал из-за стола и зашаркал к Беннету. Нагнулся, поднес лицо ближе к Беннету и снял очки. Беннет сидел, зачарованный Тхаком, точно мышь перед гремучей змеей. Затем медленно наклонился вперед. Их лица почти соприкоснулись. Рука Беннета медленно начала подниматься, как будто он хотел дотронуться до щеки полковника Тхака, но замерла на весу, не в силах завершить движение. Беннет прошептал:

— Нет.

Лицо Тхака исказило некое подобие улыбки. Он выпрямился в рост.

— Что с вами, лейтенант? Вы похожи на человека, увидевшего привидение.

— Лам.

— Беннет.

— Лам… ты же погиб, ты…

— Меня сбросили с высоты. Давай не будем коверкать правду, как мы исковеркали друг другу жизнь. Мне до сих пор снится, как меня выбрасывают из того вертолета.

— Лам, — опять прошептал Беннет.

— Лам умер в небе, когда он падал на землю. Он умер в деревьях, которые изорвали ему лицо. Он умер в грязи, где он лежал и его жрали крысы. Он умер в туннеле, где ему даже не перевязали раны, потому что считали, что он не сумеет выжить. Это ты убил его.

Тхак поднял руку, снял что-то с шеи и протянул Беннету. Это что-то упал на пол, и Фрай мгновенно догадался, что это было: серебряная волна на цепочке, которую он сделал и послал Бенни много лет тому назад.

Беннет тяжело вздохнул, перевел взгляд с Тхака на Ли и потом опять на Тхака.

Ли стояла неподвижно, выдерживая взгляд полковника, который направился к ней. Фрай видел слезы, блестевшие на ее щеках.

— Лам, — сказала она. — Лам.

Тхак взял ее лицо в свою ладонь и повернул его к Беннету.

— Скажи теперь, Беннет, что ты нашел в том свертке, который я приготовил для вас двоих в тот вечер?

Тхак подтащил Ли ближе к Беннету, по-прежнему стискивая ее лицо в своей ладони.

— Ты должен это сказать. Я много лет ждал момента, когда ты произнесешь эти слова. Ли мне не поверила бы. Скажи ей теперь, что я завернул для вас в тот узелок, который просил открыть вдвоем? Скажи, за что меня пытали, за что сбросили с вертолета.

— Там было шампанское, — тихо проговорил Беннет. — Три бутылки французского шампанского.

Тхак отпустил Ли. Она не двигалась.

— И что еще? — спросил Тхак.

— Записка: «Друг, ты победил».

Ли посмотрела на Беннета с мольбой. Казалось, она съежилась в своем широком брючном костюме.

— Бенни… нет. Там была бомба.

Беннет наклонил голову.

— Я не знал. Я не знал, узнал только потом. Когда мои ребята приступили к обезвреживанию. В тот вечер я выпил в клубе офицеров. Я напился, потому что меня предал друг. Потом пришли артиллеристы и швырнули сверток на бар. Они смеялись надо мной. Я уставился на эти бутылки, понимая, что я наделал. Я думал — ты нас предал, Лам. И я думал, что ты пытался убить меня за то, что я увел Ли. Вспомни, Лам. Вспомни ту ночь и попробуй задать себе вопрос, как бы ты поступил на моем месте. — Беннет утер лицо и выпрямился на стуле. Он поднял глаза на Тхака. — Когда я увидел шампанское, я отправился к Тони и разнес его хижину. Он шифровал книги и карты. Он и был предателем, с самого начала. Не буду рассказывать, сколько раз я молился за твою душу. Я молил Бога, чтобы ты вернулся. Господи, мои молитвы были услышаны…

Тхак посмотрел на них обоих. Фрай заметил на его лице странное изумление.

— А, так это был Тони! Я его подозревал. Но не мог подумать, что он такой идиот. Однажды я его почти застрелил. Просто повинуясь инстинкту. Прошли месяцы, и я понял, какую ценную работу он для нас проделал. И я обрадовался, что не убил его тогда. Уверен, что вы, американцы, сделали это как следует, лейтенант.

Тхак балансировал на трости и некоторое время смотрел на свет. Фрай рассматривал его изуродованное лицо, потом посмотрел на брата. Когда Тхак повернулся к Беннету, его глаза горели лютой ненавистью.

— Что заставило тебя думать, будто я вас предал? Я работал на вас. Сражался. Не раз был на краю гибели. Я привел к вам Кьеу Ли. Я водил ваших людей против своего народа. Что заставило тебя думать, что я не уступлю тебе женщину?

— Господи, Лам, ведь ты был одно время вьетконговцем. Каждую неделю из нашей разведки шла утечка информации, и я знал, что ты ее любишь. Я видел, как ты смотрел на нее, когда мы бывали вместе. Если бы в тот вечер ты оказался в моей шкуре, ты бы думал точно так же, как я. А что еще, черт возьми, я мог подумать, если ты напялил на нее тяжелый узел и велел открыть только вместе со мной? И почему ты укладывал вещи, собираясь уйти на север, когда мы к тебе пришли?

— Ты меня боялся?

— То-то и оно, еще как!

Тхак, казалось, задумался над его словами. Наконец он обратился к Ли:

— Но ты! Я показал тебе, по какой идти тропинке, я направлял твою страсть. Я дал тебе понять, что случится с нашей страной. Я относился к тебе с уважением. Я тебя защищал. Я приходил к тебе на рыночной площади в Ан Кат и провожал тебя по вечерам до дома. Я любил тебя, и ты это видела. Как ты могла поверить, что я способен тебя предать?

Ли опустила взгляд.

— Потому что ты был жестоким, Лам. Самым жестоким из всех, кого я знала. Когда я тебе сказала, что собираюсь уйти к американскому солдату, я увидела в твоих глазах не ненависть — нет, твой взгляд был намного спокойней, но при этом гораздо страшней. Он словно выражал… отчасти то, что чувствовала я. И твой голос, когда ты привязывал мне на спину узелок. Ни на минуту я не могла себе представить, что ты отпустишь меня к Беннету.

Фрай следил за Ли. Она стояла со связанными запястьями и лодыжками. Смотрела на полковника Тхака. Выдерживала его взгляд.

— В глубине души я не хотела, чтобы ты меня отпускал. Глубоко в душе я чувствовала, что поступаю неправильно. Я любила тебя так, как никогда не могла бы полюбить американца. Я повторяла это тебе тысячу раз! Но неужели ты не понимал, насколько это было невозможно? Шла война. Существовало только две стороны. Какая-то часть меня хотела остаться с тобой, но часть моего народа не могла остаться с нами. И мое сердце было неспособно вместить это сомнение, так же как твое сердце не могло вместить того, что делала я. Мне было очень страшно, но я была счастлива от того, что ты хочешь меня убить. Мне было… необходимо верить в это.

— Почему?

Ли тяжело вздохнула.

— Потому что благодаря этому я становилась свободной от тебя.

Тхак смотрел на нее.

— Ты всегда была такой простой, Кьеу Ли. Ты до сих пор такая. — Он стал с ней рядом, приблизив к ней свое лицо. — По правде, когда я увидел, что между вами возникла любовь, мне стало больно. Мне больно до сих пор.

Фрай заметил страдание на лице полковника. На его сорочке выступили темные пятна пота. Дыхание Тхака участилось. Фрай заметил, что один из охранников посмотрел на другого. Затем Тхак протянул трость и ткнул ею в грудь Беннета.

— За последние дни я много раз рассказывал Ли, как все было на самом деле. Но она предпочитала верить тебе. Ты занял ее помыслы, как ваша армия заняла когда-то мою страну. Ты сохранил в ней ребенка. Мне удалось переубедить многих, но никто из них не был таким стойким, как Ли. Она — твоя гордость. И твой стыд.

Ли сделала движение, словно хотела освободиться от веревки, и смело посмотрела на Тхака.

— Лам, я с семнадцати лет слушалась только своего сердца. Это ты слушал других. Это ты, а не я, ребенок. Ты прекратил бороться за свободу, потому что решил, что тебя предали. А наши соотечественники, Лам? Как быть с теми, кто боролся против страшного террора, развязанного коммунистами?

— Твои слова ничего не значат для человека, который летел навстречу смерти.

Полковник проковылял к столу и сел. Дыхание его было частым, оно с тяжелым свистом вылетало из обезображенного носа. На некоторое время он погрузился в свои бумаги.

— Я всегда хотел открыть людям правду. Те дни до сих пор ясно сохранились в памяти. В общем-то, они мало что значат. Что такое намерения и убеждения? Что такое причины и мотивы? Это то, что мы задним числом приспосабливаем к нашим поступкам. Важны только поступки. А все остальное — удобная ложь.

Беннет приподнялся на стуле.

— Как же ты выжил, Лам?

Тхак посмотрел на него.

— Деревья были высоки. Вода глубока после муссонов. Падение смягчили сначала листва, потом ветви, потом болото. Коммунисты подобрали меня и отнесли в туннель умирать, но я остался жить. Тьма стала моей союзницей. Когда я пришел в сознание и увидел свое лицо, я понял, что Лам умер. Мне было противно это лицо. Я понял, что останусь в туннелях, чтобы никто не увидел этого лица. И даже с переломанными ногами я мог ползать, не отставая от остальных. Все что я знал наверняка — это то, что ты предал мою правду. И еще я знал, что твоя страна предала мою страну. Моя вера в Америку была верой в тебя, Беннет. — Тхак умолк и покачал головой. — Ты права, я был гораздо глупее, чем ты, Кьеу Ли. И почти такой же наивный.

— Ты стал оборотнем.

Тхак опять улыбнулся. Фрай заметил, что в его глазах появилось выражение мрачной гордости.

— Коммунизм. Демократия. Теперь мы знаем, что это только слова. Это две толстых старухи, дерущихся за чашку риса. Я повернулся к своей нации, к своему народу. Я заглянул в себя и спросил, как это со мной могло случиться? Я повернулся к себе.

— Но как ты проник в Штаты?

— Я долго строил планы и долго ждал. В этой стране у меня много товарищей. Когда я первый раз услышал эти песни по подпольному радио, я был почти уверен, что это Ли. Потом я узнал, что «Голос Свободы» замужем за американцем. Мои подозрения оказались правильными. Я долго строил планы и долго ждал, лейтенант.

— Сколько лет Ким работала на вас?

— Четыре года. У нее осталась семья во Вьетнаме. Ее было легко использовать. Дезинформация, которую она доставляла вам из Вьетнама, оказалась очень эффективной. Видишь, как легко тебя одурачили? Я знал, что жители Маленького Сайгона поверят в то, что я здесь. А вы, американцы, никогда в это не поверили бы. Я использовал ваше зазнайство как орудие против вас. Я воспользовался туннелями под Сайгон-Плазой, потому что это моя стихия. Ким рассказывала мне новости.

— А «Смуглолицые»?

Тхак медленно встал.

— Они не задавали вопросов и не просили много денег. Это испуганные мальчишки.

— Почему ты вызвал меня сюда? На аэродром?

— После того, как погиб Зуан и ваша сеть начала распадаться, это было надежным местом. Безопаснее всего находиться во вражеском лагере, в котором не осталось врагов. Перед тем как приехать сюда, мы держали Ли в Лос-Анджелесе. У нас и там есть сочувствующие нам друзья.

— Вы победили, полковник. Вы подавили сопротивление, верно?

Тхак покачал головой.

— Я взял сто двенадцать человек из вашего подполья. Их будут судить за предательство. Остался только один, и ты должен нам его выдать. Мы знаем, что он занимает высокое положение в Ханое и нам надо действовать с осторожностью. Один из его псевдонимов — Натан, верно, лейтенант? Натан, который выдает вам наши позиции, численность наших сил, который дезинформирует наших лидеров. Натан, первый шпион для вашей страны? Да, теперь вижу, что я прав.

Дыхание полковника вновь участилось. Фрай видел, как пот бежит по его лицу.

— Посмотри, сколько всего мне удалось совершить. Я уничтожил сопротивление, заставил замолчать «Голос Свободы». Убрал несносного Тай Зуана. Показал жителям Маленького Сайгона, какие они жалкие и беспомощные. Теперь и ты в моей власти, лейтенант.

Беннет наклонил голову. Немного спустя он посмотрел на чемоданы с деньгами, потом на Тхака.

— Я привез тебе деньги. Возьми их и отпусти нас.

— Твои деньги — это грязные деньги, лейтенант. Я потребовал их для того, чтобы расплатиться с теми, кто помогал мне в этой операции. Мне эти деньги не нужны.

— Тогда нам конец.

Тхак взял со стола ручку и бумаги и поднес их Беннету.

— Почти. То, о чем мы говорили — здесь все написано. А еще признание в том, что ты ответствен за организацию Подпольной армии во Вьетнаме. Что ее финансировало ваше правительство. Еще здесь приведен список злодеяний этой армии. Взорванные мосты, диверсии на заводах, мужчины и женщины, которых они убили. Прочти, и ты убедишься, что информация точная. Подпиши.

— Ради чего?

— Ради меня, лейтенант. И чтобы были довольны мои начальники. Невозможно рассказать, какой наградой было слышать твое признание. Я хочу, чтобы оно осталось со мной навсегда. Даже когда я устану ненавидеть. Я собираюсь уйти на покой. Я удерживал Ли все эти дни, чтобы ты понял, каково быть в разлуке с любимой. Чтобы ты понял то, что чувствовал Хьонг. И еще: за это время я хотел убедить Ли возвратиться со мной на родину, признаться в своих предательствах и начать трудиться на благо ее народа. Но тут я потерпел фиаско. Я знал, что это будет трудно. Но у меня есть на нее другие планы. И на тебя, лейтенант.

— Никогда, — вырвалось у Ли. — Никогда.

— Я не буду это подписывать, — промолвил Беннет.

Очевидно, Тхак и без того знал, что Беннет откажется, но Фраю на мгновение показалось, будто он заметил на лице полковника нечто вроде растерянности.

— Почему? После случившегося, ради чего продолжать войну?

Беннет посмотрел на Тхака.

— Ради народа, который, насколько я знаю, боролся и умирал за свои идеалы. Ради Ли. Ради самого себя. Ради Хьонг Лама. Что ты на это скажешь?

— А что ты скажешь, Ли? Пятнадцать лет ты вела борьбу. Ваша Подпольная армия сеяла смерть и разрушение в молодой республике. Твои полеты из богатой Америки в джунгли, чтобы доставить шифры и приказания. Я фотографировал тебя, когда ты пробиралась по горам Таиланда в Кампучию. Я следил за твоим продвижение по картам в подвале нашего министерства обороны. Ты вместе со своей жалкой крошечной армией прокладывала путь по джунглям. Я пытался представить, как ты своими тонкими прекрасными руками держишь тяжелый автомат. У меня есть кассеты, на которых ты часами поешь, а потом умоляешь моих соотечественников присоединиться к вам. Зачем?

Ли опять попыталась освободиться от пут. Фрай заметил, что она направила на Тхака взгляд, исполненный безграничной ярости.

— Я тебе сто раз объясняла причину, по которой я это делала. Потому что коммунисты убивают душу. Потому что они превращают людей вроде Лама в таких людей, как ты. Вспомни те дни, когда мы были на плантации и в Ан Кат. Вспомни того молодого солдата, каким ты когда-то был. Что прояснило тогда твой взор, что закалило сердце? Что придавало тебе мужество? Обещание свободы! Существует ли сейчас тот Вьетнам, где все это могло происходить? Теперь ты — государственная машина. Солдаты расстаются с крестьянской поэтичностью раньше, чем высохнут чернила, и хотят знать, помогают ли их стихи правительству.

Тхак посмотрел сначала на Беннета, потом на Ли.

— Меня так и подмывает пристрелить вас обоих. Но это не входит в мои планы.

— В таком случае забирай свою победу и свои деньги, а нас отпусти, — предложил Беннет.

Тхак вернулся к столу и положил бумаги.

— Я арестую вас обоих именем Социалистической Республики Вьетнам. Вы обвиняетесь в побуждении к измене, в заговоре с целью свергнуть правительство и убийстве. Вы вернетесь со мной через Мексику и Кубу, чтобы подвергнуться суду вместе с остальными участниками сопротивления. Вы поможете нам установить личность Натана.

Беннет развернулся на стуле, но охранник опять ударил его прикладом. Беннет закрылся обеими руками. Охранник занес автомат для следующего удара, но остановился, презрительно качнул головой и отступил. Фрай держал его на прицеле.

Беннет опустил руки.

— Ты безумец, Тхак. Ты не можешь нас судить. Твое правительство пристрелит тебя и вышлет нас сюда через неделю.

— Может быть. Но мы уже подготовили тебе встречу в джунглях близ деревни Бен Кат. Тебя опознает твой же народ. Разумеется, ты подпишешь признание. Сейчас, когда Ханой собирается освободить американских солдат, новость о твоем аресте скоро позабудут. Сам увидишь, с какой поспешностью правительство Соединенных Штатов умоет руки, как оно это сделало в случае с военными летчиками, пропавшими в Никарагуа. Таков их выбор. И ты, лейтенант, и ты, Ли, — вы оба воевали с нами, когда война уже была окончена. Вы пытались убить меня. Когда мы пытались справиться с кампучийской проблемой, вы посылали против нас вооруженных людей. Когда мы пытались накормить наш народ, вы разрушали мосты и плотины. Когда мы пытались строить мирную жизнь, вы несли смерть. Мое правительство действительно может меня когда-нибудь казнить, однако, лейтенант, моя операция будет завершена. Я закончу свою войну. И с вами смогут сделать все, что посчитают нужным. Вы должны знать, что в один прекрасный день вам придется держать ответ.

— Нет, только не Ли.

— Лейтенант, ты думаешь, что ты был ее спасением. Но сейчас тебе ее не спасти. Она вернется с нами и разделит ту же участь.

Фрай продолжал держать на прицеле стражника, стоявшего рядом с Беннетом, направив пистолет ему прямо в грудь. Их трое, подумал он, плюс Тхак. У них автоматическое оружие. Даже если мне повезет, я смогу прикончить только двоих. Этого мало. Я могу выстрелить в лампочку. Могу обстрелять вертолет. Что же стряслось с Бернсом?

Фрай наблюдал за Беннетом, неловко балансировавшим на кулаках.

— Позволь Ли остаться. Я полечу с тобой, я подпишу все, что ты хочешь. Зачем она тебе, разве недостаточно одного меня? Все, что я тебе причинил, было сделано по ошибке. Шла война, Лам. Не повторяй моих ошибок. Забирай меня. Ты мстишь мне за мое предательство. Ты лишился лица, я — ног. Хочешь, повесь меня в Ханое. Я не собираюсь просить тебя о милости. Только отпусти ее.

— Бенни, без тебя я здесь не останусь.

— Перестань! Конечно же, останешься.

Тхак погрузился в раздумье. Он смотрел вверх, на электрическую лампочку. Его раздувшаяся грудь тяжело вздымалась. Фрай заметил, что двое охранников подошли ближе — так, что он мог прикончить их обоих двумя выстрелами. Он направил пистолет на стражника, стоявшего рядом с Беннетом. В этот момент перед ним встал полковник.

А что, подумал Фрай, может, стоит сначала прикончить Тхака?

— Я хочу предложить тебе выход, — промолвил полковник. — Сейчас ты назовешь мне, кто такой Натан, а я отпускаю Ли. Ты же, лейтенант, поедешь со мной.

Ли задергалась в своих путах.

— Бенни, нет!

Беннет застыл, как вкопанный. Фрай почти зримо видел, как в его голове сейчас ворочаются шестеренки. Беннет посмотрел на Ли, затем на Тхака. Тело полковника сейчас было развернуто к Фраю. Крупная, неподвижная цель.

— Выбирай, лейтенант. Натан за Ли. Ли за Натана.

Ли попыталась уйти от охранника, но тот быстро схватил ее за руку.

— Они могут убить меня, Бенни, но им не убить того, что мы сделали. Не говори им ни слова. Не разрушай того, что мы успели совершить.

Тхак шагнул вперед.

— Ты мне все расскажешь, когда мы возвратимся во Вьетнам, и, вероятно, умрешь во время процесса. Назови его имя сейчас. Избавь свою жену от расстрельной команды. Кого же ты любишь больше, Беннет? Свою жену или безнадежные идеалы, которым она служит? Выбирай.

Тхак покачивался на трости и смотрел вниз, на Беннета. Его лицо было бледно и блестело от пота. До Фрая доносилось его сопение. Он покачал головой, сделал движение в сторону Фрая и остановился перед столиком.

— Bo chung vao truc thanga, — сказал он.

— Отпусти ее! — вскричал Беннет. — Лам, отпусти ее!

Тхак поднял трость, показав на вертолет, и охранники пришли в движение.

Беннет сделал выпад на Тхака, но стражник вновь остановил его, приставив приклад к его груди. Фрай изумился, с какой скоростью руки Беннета обхватили автомат и совершили толчок. Голова охранника запрокинулась, по ангару прогремел хлопок выстрела. Когда охранник Ли навел свой автомат, Фрай выстрелил ему в грудь. Охранник потерял равновесие, автомат с грохотом упал на пол. Фрай заметил яркую вспышку у выходного отверстия автомата третьего охранника, услышал очередь, просвистевшую над головой, почувствовал, как в лицо ударил дождь щепок от деревянного ящика, разбитого пулями. К нему, низко нагнув голову, пробиралась Ли. Фрай припал к полу, перекатился на открытое место и настолько быстро, насколько было возможно, выпустил две пули. Потерявший равновесие охранник закрутился волчком и упал вниз лицом. Беннет сидел в центре светового конуса, подняв оружие на Тхака. Полковник стоял на границе света и тени, опираясь на трость и нацелив свой пистолет на Беннета. Немного погодя Фрай понял, что между ними происходило объяснение, некое признание того, что это единственно правильная развязка, к какой могли прийти все предшествующие события. Затем ужасные залпы. Они выпускали друг в друга оранжевые кометы, а Фрай тем пытался найти Ли. Трость Тхака отлетела в сторону. Беннет вжимался в стул от каждого удара. Но они продолжали стрелять, дырявя друг друга, пока тугие струи крови не захлестали, извиваясь змеями в ярком свете. Ли закричала, а Фрай не понимал, каким образом они все еще живы и продолжают убивать друг друга. Потом, когда он выбрал момент для верного выстрела, все было кончено, и установилась жуткая тишина. Полковник лежал на спине. Ли склонилась над Беннетом. Фрай стоял в пороховом дыму среди невероятного безмолвия и неподвижности, в которую погрузилось все вокруг, — выжатый, изнуренный. Было тяжело дышать от пороховых газов. Конус от лампочки слегка покачивался, вверх медленно поднимался дым. За стенами завывал ветер.

Останься с нами, брат. Пожалуйста.

Когда Фрай подошел ближе, он услышал слабое дыхание брата, частое и мелкое, словно на большой высоте в горах. Он развязал веревки на лодыжках и запястьях Ли. Беннет лежал на спине. Тело Тхака оставалось в тени.

Беннет открыл глаза. Спокойствие в его взгляде никак не соответствовало быстрым движениям его груди. Ли стояла рядом с ним на коленях. Беннет моргнул, медленно перевел зрачки с брата на жену и опять моргнул. И все.

Ли взяла его голову в свои ладони и подняла к груди.

Фрай долго стоял на коленях, дрожа от озноба в жаркую ночь. Он все еще сжимал в руке пистолет Беннета. Затем поднял шейную цепочку с серебряной волной, которую он подарил когда-то Беннету, который подарил ее когда-то Ламу, и которую Тхак вернул назад. Эта цепочка переходила из рук в руки, как знак смерти. Ли начала причитать. Казалось, что высокий, тонкий стон доносится отовсюду.

Наконец Фрай поднялся, двигаясь как во сне, и засунул пистолет за пояс. Теперь Ли завыла громче. Она повернулась к нему, потом увидела автомат, лежавший на полу рядом с ней. В ее глазах промелькнуло отчаяние столь глубокое, полное и естественное, что Фрай спросил себя, сможет ли она когда-нибудь избыть это отчаяние. Он бережно помог ей встать с пола.

— Пойдем со мной.

Она посмотрела на него, потом опять на автомат. Он вел ее к выходу из ангара, затем через пустыню к своей машине.

Это была самая долгая прогулка в его жизни.

Они возвращались по грунтовой дороге по колее, оставшейся после грузовичка Беннета. Гудел ветер, швырял песок в «Меркурий» и уводил его вправо. Метрах в пятидесяти от ангара Фрай услышал, как вертолетный двигатель слабо пробуждается к жизни сквозь шум ветра.

Лопасти начали вращаться, лучи света прорезали тьму. Фрай развернул машину и увидел, что Тхак, неловко нагнувшись над приборной панелью, колдует с рукоятками управления. Фрай затормозил, скользя по песку, вылез из машины и достал из-за пояса автоматический пистолет. Он присел и сделал выстрел. Ствол водило от порывов ветра. Вокруг вертолета поднялось и рассеялось вихревое облако песка. Фрай выстрелил еще раз. Лопасти по прежнему вращались, огни рассеивали темноту, но в кабине уже была пуста. Фрай толкнул Ли за машину и велел ей оставаться там.

Фрай приблизился сзади к дверце вертолета, с пассажирской стороны. Над ним лопасти замедляли вращение. Он встал у двери, моментально пронзенный мыслью, что его единственным желанием сейчас является желание убить этого человека. Сейчас для него только это имело значение. Только об этом он думал. Два выстрела, подумал он, у меня осталось два патрона.

Он успокоил пистолет в вытянутой руке, прыгнул к двери и направил пистолет в окно. Внутри мигали красные лампочки, горела подсветка индикаторов, свободно болтались ремни на пустом, испачканном кровью кресле пилота. В открытую дверь в дальней части кабины он разглядел Тхака, который уже был футах в ста от вертолета. Полковник с трудом перебирался через насыпь, потом пропал в облаке пыли и ветра.

Фрай бегом вернулся к машине и нашел Ли там, где ее оставил. Она подняла взгляд. Теперь ее затуманенный взор несколько прояснился.

— Я останусь здесь. Удачи тебе. Он далеко не уйдет.

На этот раз он мой, подумал Фрай. Достал из багажника фонарик и бросился навстречу ветру — в погоню за полковником Тхаком.

Он преодолел холм в считанные секунды. С верхней точки открывался вид на широкую промоину, бледную посередине, заросшую по краям юккой, постепенно сливавшейся с темнотой. Фрай заметил какое-то движение у стенки оврага. Движение, словно кто-то метался в кустах. Но чем сильней он вглядывался, тем слабей шевелились кусты. Он ранен, он истекает кровью, подумал Фрай. У него больная нога. Я знаю, куда он идет.

Фрай ступил в тяжелый песок промоины и двинулся следом. Он увидел Тхака еще дважды — промельк движения в темноте — и всякий раз до него оставалось все меньше. Там, где овраг поворачивал на север, Фрай пошел вперед, освещая путь фонариком. Кровь Тхака, темная и тяжелая, как старое масло, вела к краю оврага и поднималась наверх. Фрай выбрался из промоины и пошел по блестящему следу к подножью крутого холма.

Старые деревянные балки, подпиравшие вход в пещеру, подгнили и прогнулись. Листы почерневшей фанеры, когда-то закрывавшие дыру, были отодраны и раскиданы вокруг. На огромном валуне, загородившем отверстие, аэрозольной краской были начертаны непристойные надписи. Под граффити Фрай сумел прочесть предупреждение: «Рудник Сайдвиндера. Опасно! Вход воспрещен».

Он стоял и смотрел на черную дыру, и чувствовал, как на него начало давить со всех сторон, как медленно сходятся стены и тьма, он ощутил ужас замкнутого пространства. Все во Фрае — от сердца до кончиков пальцев — говорило ему «нет». Все, кроме голоса изнутри, голоса, который не однажды приводил его к самым страшным моментам в жизни, голоса, который принципиально не принимал «нет» в качестве ответа. Кровь Тхака блестела на камнях, лоснилась при свете его фонарика.

Ради Бенни, подумал он. Ради Ли. Ради себя самого.

Он набрал побольше воздуха, почувствовал липкий холодок на затылке и нырнул в катакомбы. Пять ступенек вниз, и мир затих. Внутри было сыро, дышалось с трудом. С фонариком он мог видеть самое большее футов на двадцать вперед. Подземный ход суживался и поворачивал направо. Под ногами хрустел темный гравий железной руды. Становилось холодно, тело дрожало под напитанной потом одеждой. Он повернул за угол.

Ствол делал новый поворот, на этот раз налево. Тишина становилась все более глубокой. Хруст гравия эхом отражался от стен. Казалось, что этот звук одновременно опережает и отстает. Он сел, стараясь сделать это как можно тише, и снял ботинки.

Острые камни впивались в ступни, но после нескольких мучительных, медленных шагов Фрай понял, что он может двигаться, почти не поднимая шума. А может, стук сердца, гремевший в ушах, заглушал все другие звуки? Тот же давящий рев он ощущал, когда оказывался под водой, и весь мир замыкался вокруг него, словно гроб.

Он оглянулся, но вместо входа увидел кромешную тьму. Он уже подходил к новому повороту, когда впервые услышал дыхание — частое, мелкое, влажное. Его ладони крепче схватились за пистолет и фонарик, спина содрогнулась в нервном спазме. У поворота звук стал громче. Он почти синхронизировался с его собственным быстрым дыханием. Фрай осторожно приблизился к повороту и стал ждать с поднятым пистолетом, источая запах смерти и страха по ту сторону смерти, недоумевая, отчего жизнь всегда заводит в такие узкие, непреодолимые места. Но таков твой выбор, подумал он. Ты бы мог быть отсюда за тысячу миль. Если бы захотел. Мог бы умыть руки, предусмотреть веские причины, мог бы заняться врачеванием ран. Но простая до ужаса правда состоит в том, что ты, еще отправляясь в путь, уже знал конечный пункт. Иногда лучшее, что ты можешь сделать, — это то, хуже чего невозможно вообразить.

Он шагнул вперед, подняв фонарик в вытянутой руке и направив пистолет на Тхака. Полковник прижался к каменной стене, вытянул ноги и запрокинув голову. На изуродованном лице горели широко открытые глаза. Рубашка на нем была порвана. Левая рука была просунута под толстый защитный жилет, который мог замедлить скорость пули, но не задержать ее. Правая рука, сжимающая пистолет была вытянута на колене. Тхак моргал, кашлял, и мелко тряс головой.

Покончи с ним, сказал себе Фрай. Покончи с тем, что двадцать лет назад начал твой брат. Он ощущал, как тьма наступает со всех сторон. Зрение помутилось. Дыхание стало частым, как у Тхака, словно оба они были подключены к одному двигателю.

Полковник опять закашлялся. Потом сказал слабым, глухим голосом:

— Кто ты?

— Его брат.

Тхак простонал, прикрыл глаза, потом открыл их на Фрая.

Их дыхание по-прежнему было совмещенным, сцепленным. Фрай сначала не мог нарушить ритм, потом не хотел, словно находил в этом поддержку, некий стабилизатор, без которого тело распалось бы на части.

— Кто тебе помогает в Маленьком Сайгоне?

Полковник покачал головой и слабо покашлял. Глаза с изуродованного, окровавленного лица изучали Фрая, и было в его взгляде что-то довольное, почти умиленное.

— Кто они?

— Я победил. — Тхак смотрел на свой пистолет, словно от него его отделяло непреодолимое расстояние. Его рука пришла в движение. Фрай сделал медленный, глубокий вдох, освободившись от дыхания Тхака. Потом он начал падать. Вверх? Вниз? Вихрь головокружения, давления, разрывающий на части, растворяющий. Он почувствовал, как пистолет выпал из ладони, прислонился к стене рудника. В глазах все завертелось, точно в калейдоскопе, составляя новую картинку, распадаясь опять. И в центре этой круговерти — лицо Тхака, движущаяся рука, окровавленный палец, нащупывающий спусковой крючок, ствол, медленно поднимающийся на него, Фрая, — пока Фрай наконец не выровнял свой пистолет и не отправил полковника навечно из этого мира в мир иной.

Долго стоял там Фрай. Стены медленно отступали. Биение в ушах начало медленно ослабевать. Его дыхание замедлилось, а зрение вновь стало резким. Посмотрев вниз, он увидел, что перед ним лежит не один, а двое. Он увидел Хьонг Лама — парнишку, который привел Ли к Беннету, парнишку, который прислал три бутылки французского шампанского мужчине, в котором он слишком уважал военного, чтобы противостоять ему в любви. Он посмотрел еще раз и увидел полковника Тхака — монстра, обезглавившего Тай Зуана, убившего Беннета и многих других без числа. И наконец он увидел Чарльза Эдисона Фрая, который, подобно Ламу, Тхаку и Беннету, стал кем-то другим, пожелавшим испить из той же бездонной кровавой чаши.

Он вытащил из кармана серебряную цепочку с волной и швырнул ее на грудь Тхака.